Пятница, 1 мая

— Ну, как отдохнула? — спросила Джилл, устраиваясь поудобнее на диване в кухне. Она обычно забегает ко мне по пятницам, пользуясь тем, что у меня выходной. Скоро я буду лишена этой радости. Обычно в пятницу утром я хожу по магазинам и стираю, пользуясь тем, что Ребекка в школе и следить нужно только за Томом. Тем не менее я никогда не упускаю возможности встретиться и поболтать с Джилл. Она работает учительницей только на полставки, а поскольку ее дети уже достаточно самостоятельны, у нее больше свободного времени.

— Холодный снег и страстный секс?

Я с недоумением посмотрела на нее из-за груды неглаженного белья, как назло состоявшей преимущественно из рубашек Майка. Мужские рубашки нарочно устроены так, чтобы их просто невозможно было выгладить. Когда-нибудь я куплю Майку много-много синтетических рубашек, которые не нужно гладить. Только он их не будет носить.

— Это было просто замечательно, — задумчиво сказала я, хотя воспоминания о нашей последней ссоре были еще свежи.

— А как там ваша Клэр-совершенство? Управилась?

— Вполне, — произнесла я, прикидывая, стоит ли рассказывать Джилл о нашем разговоре с Клэр. Мне нужно было с кем-то поделиться. Во мне все кипело с понедельника. Я не могла рассказать обо всем Майку, мы с ним почти не общались. К тому же, он посчитал бы, что я делаю из мухи слона, а если бы я передала ему слова Клэр, он бы велел мне ее уволить, и тогда ситуация оказалась бы совершенно дурацкой.

— У нас был очень непростой разговор, когда мы вернулись, — сказала я.

— Да ты что? — с интересом воскликнула Джилл. — Что такое? Нет, я конечно знаю, как тебя раздражает, что она командует в твоем доме и все эти ее муси-пуси вокруг Тома… Неужели она сделала что-то действительно ужасное? Мы заезжали сюда, пока вас не было, но мне показалось, что все в порядке. Разве что какой-то тип по имени Генри здесь околачивался.

— Гарри, — поправила я мрачно. — Он должен быть в колледже, но, похоже, провел с ней всю неделю у нас в доме. — Я запихала неглаженное белье обратно в корзину, сварила кофе и все рассказала.

Клэр уже уложила детей, когда я вернулась домой в понедельник. Я зашла в кухню, и она тотчас повернулась ко мне спиной и сделала вид, что очень занята загрузкой посуды в посудомоечную машину.

— Клэр, — сказала я, обращаясь к ее напряженной спине и стараясь оставаться спокойной. — Мы вам очень признательны за то, что вы присматривали за детьми во время нашего отсутствия. Они тоже, кажется, довольны. Но, — я сделала паузу, чтобы перевести дух, — мне кажется, вы могли бы сказать мне о том, что разбили бокалы, испачкали ковер в столовой и прожгли сигаретой диван. Кроме того, когда я вам звонила, мне показалось, что музыка играла слишком громко, несмотря на то, что дети уже спали…

В этот момент она застыла, потом вдруг резко повернулась ко мне, и я с ужасом увидела, что ее лицо залито слезами. Боже мой! Я зашла слишком далеко и обидела ее.

— Послушайте, — сказала я взволнованно, стараясь изо всех сил сделать так, чтобы нормальный разговор не превратился в скандал. — Это вовсе не такая уж страшная проблема. Я просто хотела объясниться…

— Как вы несправедливы! — выпалила она. Ее лицо покраснело от гнева. Она совсем не была похожа на себя. Я никогда раньше не видела, чтобы она потеряла контроль над собой. Сейчас она выглядела еще моложе. — Я прекрасно справляюсь с детьми! Когда вы уехали, оставив в доме полный бардак, я была вынуждена несколько дней подряд наводить порядок. Ну да, мы случайно разбили парочку бокалов. Я как раз собиралась вам об этом сказать, но полагала, что прежде всего вы должны были сказать мне спасибо за то, что я заботилась о вашем доме и детях, пока вы отдыхали. У меня почти не бывает выходных, я устала как собака. Гарри говорит, что за то, что я делаю, я должна получать в два раза больше, а вместо этого получаю замечания по поводу того, что я не сделала. Я слежу за вашими детьми по двенадцать часов в сутки, а вы думаете лишь о том, как бы не опоздать на работу. Ребекка такая избалованная, я работаю у вас только из-за Тома. Вы его не заслуживаете! Вы постоянно звоните и сообщаете, что задержитесь на работе, веля мне сделать то или это, и никогда не думаете о том, что у меня есть своя жизнь! Черт возьми, вы обращаетесь со мной, как со… слугой!

Она схватила сумочку и выбежала из дома.

Я так и села. За что мне это все? Я всего лишь хотела дать ей понять, что не стоило так вести себя в наше отсутствие. Что, несмотря на то что я высоко ценю ее заботу о Томе и Ребекке (уверена, что подчеркнула бы это), не мешало бы сказать нам о разбитых бокалах и прожженном диване, раз уж она воспользовалась нашим доверием. Я только что повысила ей зарплату и заплатила за дополнительную работу во время нашего отдыха. Почему она раньше не могла сказать, что не может оставаться по вечерам?

Голова шла кругом. Как нам теперь с ней общаться? Ребекка ей явно не нравится. Как я могу оставить свою дочь с человеком, который считает ее избалованной? Да ей же всего шесть лет. И как у нее язык повернулся сказать, что я не заслуживаю своих детей… Я дрожащей рукой налила себе вина. Сказать ли об этом Майку? Он как раз скоро должен прийти домой. Если я скажу ему об этом, он заставит меня ее уволить.

Плюх подошел ко мне и улегся у ног, а Ангус положил золотистую лапу на колено. Я не хотела, чтобы Клэр продолжала у нас работать. Да как она смеет мне так грубить? Но где же я смогу быстро найти ей замену? А тут еще моя новая работа… Мне нужен человек, которого дети знают и доверяют. Обнимая Ангуса и пытаясь сдержать слезы (Майк заметит, что я плакала), я малодушно решила ничего не говорить Майку и попытаться наладить отношения с Клэр. Ребекка, возможно, не чувствует, что Клэр она не нравится, а Том явно просто влюблен в свою няню. О господи, за что мне это все?

Джилл слушала, раскрыв рот.

— И что дальше? Почему же Клэр все еще здесь? — спросила она.

— А что мне оставалось делать? — сказала я. Мне нечем было гордиться. Вместо того чтобы постоять за себя и взять верх, я струсила. Во вторник утром Клэр прошмыгнула мимо меня, забрав Тома на кухню. Она явно нервничала и находилась в растерянности. Я выскочила из дома, даже не попрощавшись. Спешила на работу. Во вторник вечером я вернулась домой пораньше и, набравшись мужества, заговорила с ней.

— Послушайте, Клэр, я очень переживаю по поводу нашего последнего разговора. Я была утомлена после поездки, а потом слегка шокирована теми небольшими неприятностями, которые произошли, пока вы присматривали за домом. Давайте просто забудем об этом. Вам не нужно будет платить за испорченные вещи. Мы действительно очень благодарны вам за заботу о Томе и Ребекке. Я приношу свои извинения, если мы злоупотребили вашей добротой. Если у вас есть какие-то планы на вечер, пожалуйста, скажите об этом мне, и я пораньше вернусь домой. И еще… мне предложили новую работу, и я хотела спросить, не могли бы вы приходить еще и по пятницам. Естественно, мы будем платить вам больше. Вы ведь останетесь?

Последовало долгое молчание.

— Да, — сказала она. Былая уверенность появилась на ее лице. — Но я тут подумала, что нам необходимо обсудить несколько моментов. Я не стану больше заниматься уборкой. Никто из моих подруг не убирает в доме, где работают. Я также хотела бы получать компенсацию за бензин. Я не хочу больше сидеть с детьми сверхурочно и не стану больше работать после семи больше двух раз в неделю. Я согласна оставаться с ними, когда вы уезжаете отдыхать, но время от времени мне тоже нужен отдых. Я вовсе не считаю Ребекку избалованной. Она чудесный ребенок, но с ней было нелегко ладить, когда вы уехали. Она так по вам скучала, что не всегда слушалась меня.

Она посмотрела мне в глаза и попыталась улыбнуться.

— Мне нравится работать здесь. Я люблю ваших детей. Я не хочу уходить.

Когда она произносила эти слова, голос ее дрожал, а в глазах блестели слезы. Она действительно их любит, эта мысль просто шокировала меня. Как совершенно чужой человек может любить моих детей так же сильно, как я? Я вздрогнула, но искренне улыбнулась в ответ. Потом я зачем-то наклонилась и поцеловала ее в щеку. Она смущенно обняла меня, словно провинившаяся дочь, схватила ключи от машины и выскочила за дверь. «Слава богу! Мне не придется искать новую няню», — подумала я, когда она уехала. Только потом я поняла, что теперь она может крутить нами как захочет.

Воскресенье, 3 мая

В эти выходные я должна обсудить три весьма непростые проблемы с Майком, а мы по-прежнему общаемся подчеркнуто вежливо. Мы не занимались любовью с тех пор, как вернулись из отпуска. Каждую ночь Майк поворачивался ко мне спиной, вздыхая и как бы говоря: «Я так устал». Насколько же могут быть далеки друг от друга два человека, которые делят одну постель! Во-первых, мы собирались повысить плату Клэр. Во-вторых, я приступаю к новой работе, а это означает, что я буду работать по пятницам и иногда буду задерживаться по вечерам на совещаниях, и Майку придется приезжать с работы пораньше, чтобы отпустить Клэр. А в-третьих, на следующей неделе приезжает моя мама. Сначала я рассказала ему о приезде мамы. Он весьма по-детски отреагировал на это известие и сполз со стула, схватившись за горло.

— Вставай. Не валяй дурака, — сказала я строго.

— Она же сумасшедшая, — ответил он.

— Зато она накрахмалит тебе воротнички и будет готовить вкусную еду.

— Ладно. Когда она приезжает?

— На следующей неделе. Неужели непонятно? Я ведь навела порядок в холодильнике.

Разговор о Клэр и новой работе был посложнее.

— Начальство хочет, чтобы я приступила к новой работе в следующем месяце, — наконец отважилась я.

— Замечательно. Тогда мы можем подумать о продаже машины. Да что с тобой?

Я пыталась выглядеть спокойной, уравновешенной и уверенной, но знала, что мое лицо начало предательски заливаться краской.

— Я тебе еще не говорила об этом, боясь, что ты этого не одобришь, но я должна буду работать по пятницам, а это значит, что Клэр будет работать на один день больше и ей нужно будет больше платить. И… — здесь я остановилась, чтобы наполнить стакан, выпить и набраться смелости. — Иногда я буду задерживаться на работе по вечерам, и тогда тебе нужно будет возвращаться домой пораньше, чтобы отпустить Клэр.

— Просто нужно попросить Клэр иногда задерживаться, — разумно заметил Майк.

— Я не могу ее об этом просить, — ответила я, не желая посвящать его в подробности нашего с ней разговора, и объяснила, что она предпочитает работать только до условленного времени.

Он тут же вспылил.

— Она здорово придумала. Она хочет, чтобы мы платили ей больше, но при этом не готова идти нам навстречу. Пошли ее к черту.

— И с чем мы тогда останемся? — сказала я, стараясь изо всех сил сохранять спокойствие и не превращать разговор в еще одну ссору. Хватит с меня эмоциональных потрясений на этой неделе.

Майк продолжал:

— Будь с ней пожестче. Скажи ей, что нам необходимо, чтобы она иногда задерживалась по вечерам. Боже мой, Кэрри, зачем ты делаешь из этого проблему? Мы ей платим, и мы решаем, сколько ей работать. Скажи ей об этом. Слушай, не порти праздник. Тебе предложили замечательную работу. На следующей неделе все знакомые мужчины будут завидовать моим рубашкам. Открой-ка еще бутылочку.

Несмотря на то что я изо всех сил старалась быть спокойной, внутри у меня все клокотало. Почему я должна обо всем думать? Почему он так легко относится к серьезным проблемам, которые касаются нас обоих? Почему мне приходится все решать самой, разбираться с Клэр и заботиться о детях? Почему я должна пулей нестись домой, чтобы не лишать детей возможности побыть хотя бы с одним из родителей вечером? Почему Майк является домой, когда ему заблагорассудится? Почему я была так благодарна ему, когда он согласился посидеть с детьми, как будто бы он делал мне одолжение? Это ведь и его дети тоже. Я устала от постоянного груза непомерной ответственности и чувства вины. Я зарабатываю столько же, сколько и он, и при этом беспокоюсь о том, есть ли у нас в доме масло и туалетная бумага, выгуляны ли собаки, постирано ли белье и…

— С меня хватит, — сказала я холодно.

— Что, прости? — спросил он с удивлением. — Хватит чего? Я всего лишь попросил тебя поговорить с Клэр. Слушай, Кэрри, не делай из этого проблему. Я устал. Эта неделя была просто сумасшедшей, и я не хочу никаких ссор дома. Если ты хочешь, чтобы я поговорил с Клэр, я поговорю с ней и во всем разберусь.

— Нет, — сказала я с ужасом. Он порушит все мосты, которые я так тщательно наводила всю неделю, и это закончится ее увольнением. Мне бы этого не хотелось. — Я поговорю с ней.

— Тогда успокойся. Я не знаю, что с тобой творится в последнее время. Когда мы впервые за столько лет наконец выбрались вдвоем в отпуск, ты с ума сходила, беспокоясь о детях. Постоянно выглядишь усталой, а теперь затеваешь ссору на пустом месте.

И вовсе не на пустом месте, подумала я про себя. Но его не в чем было винить, потому что я упорно не хотела, чтобы он вмешивался в ситуацию, касающуюся Клэр и детей. Так уж устроены женщины. Мы сердимся, когда мужчины не принимают участия в решении проблем или не замечают мелочей, которые нужно сделать, и на которые мы тратим столько времени. В то же время мы не позволяем им решать эти проблемы и не хотим переложить на них хотя бы часть ответственности за дом и детей, которая всегда лежала на нас. Когда Майк ходит в магазин (что случается крайне редко), он постоянно покупает что-нибудь не то, а потом я почти всегда втайне от него хожу в магазин еще раз, чтобы купить то, что нужно. Когда он делает уборку на кухне, он всегда кладет вещи не на свои места, а я потом не могу их найти. Когда он сидит с детьми, мне всегда хочется вмешаться, потому что мне кажется, что он все делает не так. Мне нужно научиться относиться ко всему спокойнее и перестать быть безумной суперженщиной, контролирующей все и вся. Если для меня так важно контролировать ситуацию, то что ж я так злюсь на Майка, который не хочет ни во что вмешиваться? Почему я так сержусь на него за то, что он может уйти на работу со спокойной душой, в то время как я наслаждаюсь каждой мелочью, связанной с домом? Похоже, я окончательно запуталась.

— Послушай, это все ерунда. Я просто еще не пришла в себя после отпуска. Пошли спать.

— Пошли. Кэрри, я начинаю за тебя волноваться. Мне кажется, ты просто все преувеличиваешь.

Вторник, 5 мая

Мама приезжает завтра. Я взяла отпуск на неделю. Такое ощущение, как будто бы получила какой-то необыкновенный подарок ко дню рождения. Вчера Том, Ребекка и я чудесно провели день. Все трое радовались тому, что не нужно вставать и можно поваляться в постели. Что мы и делали. Майк же встал, надел костюм и отправился в город. Ха-ха-ха! Мы целую неделю подолгу нежились в кровати, пекли огромные торты и ходили гулять. Я наконец-то смогла сходить с Томом на занятия по плаванию для малышей и пообещала Ребекке, что мы съездим в школу верховой езды. Она давным-давно просила записать ее туда, но Майк упорно не соглашался, потому что это опасно и дорого. Мы будем посещать ее по выходным, потому что сейчас я не могу повесить на Клэр еще одно поручение. Она и так отводит Ребекку на занятия бальными танцами и ждет ее целый час, а по средам они посещают занятия в «Радуге», которые заканчиваются в семь. В это время уже пора мыть Тома. Если я попрошу ее отвозить Ребекку еще и в школу верховой езды (которая находится в пяти милях от дома), это будет последней каплей. Поэтому я решила записать эти занятия в планы на выходные, независимо от того, нравится это Майку или нет.

Вчера мы долго гуляли по полям за нашим домом. День был ветреным, но прогулка получилась долгой и замечательной. Поля покрылись весенними цветами, верба распушилась. Верба всегда напоминает мне о счастливых днях обучения в начальной школе, когда мы приносили ее в класс и ставили в баночке на подоконнике. Мы нашли пруд, который кишмя кишел головастиками, и Ребекка начала просить, чтобы мы немедленно вернулись домой за банкой. Я очень неумело привязала веревочку к горлышку, и она довольная побежала по полю, размахивая банкой. Я, пыхтя, побежала следом. Том сидел у меня за спиной и тянул маленькие ручки навстречу ветру, визжа от счастья и цепляясь за мои волосы, словно боясь, что я исчезну. Собаки бежали впереди, радуясь долгой прогулке. Не думаю, что Клэр ходит с ними так далеко. Тома теперь носить тяжело, а посадив его в коляску, можно гулять только вдоль канала, где есть дорожка. Там не очень-то разгуляешься. К тому же, когда ведешь Плюха на поводке, он может забыться от радости и рвануть вперед, поэтому прогулки с ним небезопасны.

На пруду Ребекка с интересом смотрела, как маленькие головастики шныряют туда-сюда.

— Аккуратно опускай банку, — сказала я, и она медленно начала зачерпывать воду. Поток головастиков хлынул в банку вместе с тиной и грязно-зеленой водой. Здорово. Неужели все они вырастут и превратятся в лягушек? Куда мы их денем? Я поставила Тома на землю и, крепко держа его за руку, склонилась над прудом. Ребекка посмотрела на меня, сияя от радости.

— Слушай, мам! А куда мы их посадим? — спросила она оживленно.

— В старый тазик. Но нужно будет положить в него камень, чтобы они смогли выпрыгнуть, когда превратятся в маленьких лягушек.

— В маленьких лягушек! В маленьких лягушек! — выкрикивала Ребекка, прыгая от радости.

— Осторожно! Ты перевернешь банку. Давай я понесу.

— Нет, я сама.

Она понесла банку, изо всех сил сжимая ее своими маленькими ручками. Дома мы нашли тазик, наполнили его водой из-под крана (думаю, немного фтора им не повредит и даже поможет сократить статью расходов на посещение дантиста), а потом вылили туда головастиков вместе с водой. Мы примостили тазик на подоконнике в кладовке, и Ребекка провела остаток дня, любуясь их стремительными движениями. Я надеюсь, головастики не получили эмоциональной травмы от детской руки, которая время от времени опускалась в их водяной дом, чтобы выразить свои нежные чувства. Мне пришлось объяснить дочери, что не нужно вынимать головастиков из воды и смотреть, как они извиваются на ладошке, потому что они привыкли проводить время немножко иначе.

День клонился к вечеру, но было еще тепло. Я искупала Тома и вынесла его на улицу покачаться на качелях. Ребекка была в доме. Она сидела, завернувшись в покрывало после ванны, и смотрела мультик. На плите стояли тушеные овощи и соус, которые я старательно приготовила на ужин Майку. Бутылка вина согревалась у плиты. Наконец-то я все успела, и все у меня в порядке. В доме относительно чисто, собаки накормлены, и мне не нужно завтра на работу.

Солнце опускалось все ниже. Каждый раз, когда качели летели вперед, Том прижимался ко мне щекой.

— Ма-ма, — сказал он, глядя на меня.

— Поцелуй маму, — произнесла в ответ я, и он смешно сложил губы и чмокнул меня в щеку.

— Как я тебя люблю! — сказала я, прижимая его к груди и чувствуя себя абсолютно счастливой и спокойной, просто качаясь на качелях в лучах заката.

Воскресенье, 10 мая

В доме все сияет, у детей румяные щечки, ногти на руках и ногах аккуратно пострижены, салфетки и наволочки выстираны и аккуратно сложены в стопочки в комоде. С тех пор как мы встретили мою маму на вокзале в Оксфорде, она командует в нашем доме, как бывалый генерал-майор. По случаю ее приезда я нарядила детей в лучшую одежду, помыла и причесала. Даже выдала им одинаковые носки.

— Доченька! — воскликнула мама, заключая меня в объятия, и я погрузилась в облако знакомого аромата духов Tweed. Она была одета так, как будто получила приглашение на вечеринку к королеве: клетчатое платье и такой же пиджак, неизменный перманент уложен так туго, что никакой ветер и снег не испортят прическу (она ходит в парикмахерскую каждый понедельник, чтобы помыть голову и сделать укладку, и никогда не делает это сама), праздничные лакированные туфли на высоком неустойчивом каблуке.

— Ну, здравствуй, ангел мой! — сказала она, обращаясь к Тому, а он при этом еще сильнее прижался ко мне, не понимая, чего от него хочет столь странное создание. Ребекка же, ни минуты не сомневаясь, кинулась к ней в объятия. Как ни странно, но они, несмотря на свою непохожесть, очень близки: моя мама, для которой так важно, чтобы во всем был порядок, и моя любимая непокорная дочь, которая несется по жизни, подобно вихрю, и живет в постоянном хаосе. Я думаю, ответ на эту загадку довольно прост. Ребекка любит играть с бабушкой в запутанные карточные игры, которых та знает великое множество. В свое время я категорически отказалась этому учиться. Мне кажется, Ребекке нравится то, что бабушка относится к игре серьезно, потому что, когда она пытается играть со мной, мне это надоедает через пять минут. К тому же у меня всегда находится масса дел по дому.

— Я встретила совершенно очаровательную молодую пару в поезде, — сказала мама, передавая мне знакомый до боли в сердце чемодан, который был неизменным нашим спутником во время семейных поездок. Она упорно не желает избавляться от старых вещей: всему можно найти применение и совершенно неважно, сколько лет этой вещи. Каждая поездка домой подобна посещению музея, в котором хранится мое детство, потому что со времени моего отъезда там ничего не изменилось, начиная от мебели и заканчивая корзиночкой для печенья.

— Я рассказала им о тебе и о Майке, о том, какие вы оба теперь знаменитые, и она сказала, что, кажется, видела тебя по телевизору. Она сейчас учится в университете, по-моему, изучает английский, такая умная, образованная, в очках. Правда, я не знаю, чем занимается ее молодой человек. Он такой неразговорчивый. Я рассказала, что ты сначала проходила собеседование в Оксфорд, но тебя не взяли, и ты поехала в Манчестер. Там тебе не очень нравилось, но нам казалось, что нет никакой разницы. Ей очень понравился мой буклетик, посвященный истории нашей деревни. Так увлекательно, все эти старые названия! Потом мы немного поболтали об универмаге Босвелл. Продавщицы там такие любезные! Я сообщила ей, что когда я ходила в супермаркет на той неделе, меня на кассе обслуживал молоденький мальчик, и она согласилась со мной в том, что это не мужская работа…

Представляю себе эту несчастную парочку. Им некуда было деваться, и мама обрушила на них весь этот поток информации. Я в который раз удивилась ее способности делиться личными и совершенно никого не интересующими сведениями из нашей семейной жизни с незнакомцами.

Походы с ней в магазин — это просто испытание крепости моих нервов, потому что даже самый простой вопрос типа: «Как вы будете платить: наличными или кредиткой?» — вызовет долгие и пространные рассуждения о том, как она не доверяет кредиткам, и что именно из-за них люди влезают в долги, и что она противница покупок в рассрочку и тому подобное. Она обязательно сообщит о том, что они с мужем всегда расплачиваются чеками, потому что с ними всегда знаешь сумму, которой располагаешь. К тому же, она никак не может поладить с банкоматами, называя их не иначе как дырками в стене. Это уж точно! Я однажды видела, как она пыталась снять деньги с карточки. Все остальные люди делают это запросто. Только не моя мать! Она даже не пыталась запомнить свой пин-код.

— Доченька, он просит меня ввести какой-то код!

— Да, нужно ввести код. Ты должна была получить его по почте.

— Но все эти вещи запоминает твой отец!

После нескольких попыток ввести код наугад, банкомат проглотил карточку.

— Кэрри! — Я в этот момент была готова сквозь землю провалиться. — Он забрал мою карточку! Сделай так, чтобы он отдал ее!

С этими словами она скрылась в банке, чтобы напасть на ничего не подозревающих служащих и потребовать, чтобы они позвонили ее персональному менеджеру, который, между прочим, ее близкий друг.

Очень часто я просто уходила от нее, боясь, что иначе не сдержусь, заткну ей рот и выведу ее из магазина.

— Мама, люди вовсе не хотят все это знать.

Но люди такие вежливые, что терпеливо выслушивают всю информацию, которую она на них обрушивает и которая им абсолютно не нужна. Я думаю, они принимают ее за сумасшедшую. Я в такие моменты стою за ней в замешательстве, пожимая плечами с извиняющимся видом. Самое ужасное, что она считает себя очень милой.

Мы с Ребеккой аккуратно усадили ее в машину. Несмотря на то что я потратила немало усилий на уборку всех этих фантиков, пакетиков от печенья, коробок из-под сока и непонятных частей конструктора «Лего», мама, окинув салон придирчивым взором, сказала:

— Доченька, здесь нужно пропылесосить.

Стиснув зубы, я завела машину, и мы очень медленно поехали домой, потому что, если я еду быстро, мама истерически хватается за ручку на дверце.

Оказавшись дома, она пронеслась по всем помещениям, словно торнадо, заглядывая в шкафы и холодильник, поднимая коврики в гостиной и возмущаясь по поводу кучи неглаженного белья и ругая меня за то, что не храню отбеливатель в отдельном шкафчике. Она тотчас заметила, что пуговица на кардигане Ребекки вот-вот оторвется, И потребовала выдать ей шкатулку со швейными принадлежностями. В этом и состояла ее главная ошибка! Она сама купила мне эту шкатулку, когда отправляла меня учиться в частную школу. Со временем ее содержимое превратилось в некую разноцветную сюрреалистическую путаницу, состоящую из ниток, иголок, пуговиц и кнопок. Боюсь, даже Ури Геллер не смог бы извлечь из нее металлические предметы.

— Кэрри, милая, как же ты пришиваешь пуговицы и штопаешь?

— Никак. Я просто покупаю новые вещи.

Она с ужасом посмотрела на меня. Все эти годы она старательно штопала носки моему отцу, надевая их на деревянный гриб, и усердно пришивала пуговицы, как только они отрывались, находя им замену в огромной коллекции пуговиц, хранившейся в зеленой жестянке из-под печенья. Но ей так и не удалось научить этому свою дочь-неряху.

— Можно я позвоню папе? Ему пора обедать, и я хочу сказать ему, что тот кусок торта, что лежит в буфете, предназначен ему на обед, а не на ужин.

С ума можно сойти. Даже на расстоянии она продолжает контролировать его режим питания. С тех пор как он ушел на пенсию, всю жизнь проработав управляющим компании, он увлекся гольфом и выращиванием овощей в теплице, пытаясь таким образом хоть на время вырваться из-под неусыпного контроля моей матери. Но какие они милые, когда сидят на диване рядышком и смотрят телевизор, держась за руки, или когда прохаживаются по супермаркету, обмениваясь замечаниями по поводу разнообразия ассортимента.

— Какая прелесть! — восклицает мой отец, который десять лет назад даже не знал, в какую сторону открывается дверь продуктового магазина. Может быть, и мы с Майком до такого доживем: будем радоваться поездке в «Уэйтроуз» и восторгаться пармской ветчиной.

Перед обедом я достала баночку так любимого Томом пюре из цветной капусты с сыром и хотела его разогреть.

— Что это? — спросила мама, заглядывая мне через плечо.

— Это пюре, Тому на обед, — ответила я.

— Но ведь это ненатуральная еда. Я надеюсь, ты не кормишь его этим постоянно. Ты же не знаешь, из чего оно сделано.

— Знаю, на баночке все написано, — заметила я резонно.

— Ребенку нужно не так уж много. Немножко измельченного пастернака и печеного яблока, — важно сказала она, отодвигая меня с дороги и выбрасывая ненавистную баночку в мусорное ведро. Том печально проводил ее взглядом. Он так его любит. Маме удалось найти в моем холодильнике картофелину и пастернак (должно быть, я купила его, чтобы приготовить на обед в воскресенье. Я его и за овощ-то не считаю). Она сначала сварила их, потом растерла с настоящим маслом (брезгливо понюхав и выбросив мое со словами: «Что-то непохоже оно на масло»), потом срезала кожуру с яблок и вырезала из них сердцевину.

Том тем временем извертелся от голода и нетерпения. Я обычно разогреваю его обед за пять минут. Он не привык ко всем этим чудесам кулинарии. Когда мама протянула ему готовое блюдо, он с подозрением посмотрел на желтую тягучую массу. Что это? Пахнет совсем не так, как Heinz. Откуда я знаю, может, вы меня отравить хотите? После нескольких попыток маме удалось запихнуть ложечку ему в рот, и он начал есть, облизываясь и издавая довольные звуки.

— Видишь, детям больше нравится домашняя еда.

Ну спасибо, мама, удружила. Теперь он Heinz и в рот не возьмет.

Потом мама взялась учить Ребекку шить, предварительно наведя порядок в шкатулке. Мы с Томом взяли собак и пошли гулять. Прогулка получилась просто замечательной, потому что с нами не было Ребекки, которая обычно ноет, что у нее устали ножки, она не может дальше идти и просится на руки, возмущаясь, что я ношу на руках только Тома.

Когда мы купали Тома вечером, мама прочитала долгую лекцию о вреде одноразовых подгузников и чудесных свойствах хлопчатобумажных пеленок.

— В наше время дети не страдали от раздражения кожи, — сказала она, глядя, как я втираю детский крем в нежную, как персик, кожу Тома. — Это все из-за этих синтетических волокон.

Она также заметила, что Том капризничает за обедом, потому что я не соблюдаю режим питания, и спросила меня, почему я не вывезла его в коляске на улицу, чтобы он мог дышать свежим воздухом.

— Но ведь идет дождь, — ответила я.

— Подними у коляски верх. Ты спала на улице в любую погоду. Я ставила твою коляску в дальнем уголке сада, где ты могла любоваться листьями. Ты никогда там не плакала.

Плакала, и еще как, подумала я мрачно. Просто ты была слишком увлечена игрой в бридж и не слышала этого.

Она взялась заваривать чай для Майка, которого обожает. Стряпая цветную капусту с сыром и бифштекс, пекла домашний пирог с почками и лимонные меренги (я сама никогда не готовлю десерт), она ругала меня за то, что я совсем о нем не забочусь.

— Милая, ты должна беречь его, — сказала она. — Почему твой отец до сих пор держится молодцом, в то время как многие его ровесники уже превратились в дряхлых стариков? Только потому, что я постоянно о нем забочусь и готовлю домашнюю еду. Это все из-за твоей работы. Не слишком ли она тяжелая для тебя? Ты такая бледная. Ты высыпаешься? Может быть, тебе стоит работать поменьше?

— Мама, все не так просто. Я должна работать столько, сколько нужно. В конце концов, я работаю на полную ставку и должна ходить на работу каждый день.

— Я ничего в этом не понимаю. Твоим детям нужна забота. Ну да, конечно, я старомодна. Я бы так не смогла. Да твоего отца, наверное, хватил бы удар, если я хотя бы однажды не встретила его дома после работы. Понимаешь, детям и мужчинам нужна забота.

— А обо мне кто позаботится?

— Ты женщина, и сама справишься, — ответила она, отодвигая меня от плиты и открывая духовку.

Майк был в восторге от ужина, который мама приготовила к его приходу. Она даже отыскала скатерть и салфетки в дальнем углу комода, которые я никогда не достаю, разве что на Рождество. За ужином она с интересом расспрашивала Майка о его работе. Он раздулся от гордости, как индюк, а она внимала каждому его слову. Майк пытался переключить разговор на меня и мои успехи, но мама никак на это не реагировала. Хозяин пришел с работы домой, и все внимание уделяется только ему.

После ужина мама тут же помыла посуду и убрала со стола. Она отказалась использовать посудомоечную машину, сказав, что это напрасная трата времени.

— Но она же наоборот делает это быстрее, — заметила я.

— Эта штуковина не может хорошо помыть посуду, — услышала я в ответ.

— Твоя мама просто прелесть, — сказал Майк, когда мы улеглись спать, отягощенные бифштексами, пирогом и лимонными меренгами со сливками. — И как я мог считать ее безумной женщиной? Она такая милая.

— В таком случае, я тоже сделаю перманент и освою секреты приготовления выпечки. А тебе придется найти работу, где будут платить в два раза больше, чтобы мы могли купить новый дом, — ответила я.

— Намек понял. Слушай, а ты можешь спросить у нее рецепт лимонных меренг?

— Да, я попрошу, чтобы она записала его для тебя, — сказала я нежным голосом и выключила свет.

Понедельник, 25 мая

Ужасная катастрофа! Майк уже ушел на работу, чтобы с головой погрузиться в обычный для понедельника безумный водоворот, а я красила глаза, держа на коленях Тома, как вдруг зазвонил телефон. В трубке раздался голос Клэр.

— Весьма сожалею, — прохрипела она. — Но я не смогу сегодня выйти на работу. Я все выходные пролежала с больным горлом, надеялась, что к понедельнику выздоровею, но мне стало еще хуже. Я вызвала врача.

Повисло долгое молчание. Я судорожно соображала, что же делать.

— Завтра, я думаю, мне станет лучше… Я выйду на работу в пятницу, если вы хотите.

— Не беспокойтесь. Ложитесь в постель и постарайтесь заснуть. Увидимся завтра.

Черт возьми, что же делать? У меня на утро запланировано важное совещание с людьми из «Ист Мидландз», на которое они специально приедут, чтобы обсудить реструктуризацию. Днем я должна была отснять сюжет, за который отвечаю. У нас и так не хватает одного репортера. Ник меня убьет!

— Чума меня забери! — орала я, при этом поторапливая Ребекку.

— Что случилось?

— Клэр сегодня не придет.

— Класс! И ты отвезешь меня в школу! — ее лицо расплылось в довольной улыбке. — Пойду скорей собираться.

С этими словами она скрылась в своей комнате, что-то напевая.

Джилл, вот кто сможет мне помочь. Позвоню-ка я ей. В трубке слышались крики и визг.

— Джилл, у меня проблема. Только что позвонила Клэр и сказала, что не придет, а у меня два важных совещания, и Майк уже ушел.

— Извини, сегодня не могу. У меня уроки. Может быть, позвонить в агентство и вызвать няню на день? Сьюзи, отпусти кошку. Слушай, я заканчиваю, а то Сьюзи там кошку совсем замучает. Созвонимся. Удачи.

Я не могу позвонить в агентство и оставить Тома с совершенно незнакомым человеком. Он будет реветь весь день. Нужно позвонить Нику и сказать, что няня заболела и мне не с кем оставить детей.

— Ник? — произнесла я, дождавшись, пока он придет в офис в половине девятого. — Очень сожалею, но я ужасно себя чувствую и не смогу выйти на работу сегодня. Мне было плохо всю ночь, я надеялась, что к утру полегчает, но я едва смогла встать с постели, — в этот момент я закрыла трубку рукой, потому что Том громко закричал. — Попросите, пожалуйста, Кейт отменить совещания. Очень жаль, но я, правда, не могу, — голос был больным и жалким.

На другом конце провода повисла тишина. Ник пытался переварить информацию.

— Ладно. Только с людьми из «Ист Мидландз» нехорошо получилось. Попытаемся перенести совещание на завтра. Вы ведь выйдете завтра? Я надеюсь, что это не надолго?

Боже мой! Он думает, что я опять беременна.

— Конечно-конечно, — затараторила я. — Я выйду. Точно.

Я выйду, даже если мне придется поехать к Клэр и вытащить ее из постели.

— Слезай, — сказала я Тому, который цеплялся за колготки.

Я несправедливо срывалась на нем весь день, думая о том, что же мне делать и как все успеть?