До Джереми и Лупи они могли бы дойти пешком, но вечер был холодный даже для июля. Тэсс сказала, что домой поведет машину она, так как пить не собиралась.

Одевались они в спальне, молча. В комнате Олли не хватало места для всей одежды Марка, поэтому кое-что осталось в их спальне. Одежда для работы — рубашки и костюмы — висела в гардеробе, но свитера, носки и трусы кучами валялись на полу спальни сына. Тэсс даже не пыталась их прибирать.

В основном она умудрялась сохранять спокойствие перед детьми. Марк уезжал так рано, что можно было их поднять, приготовить завтрак и собрать форму, спортивные принадлежности и музыкальные инструменты, как будто все было нормально. Пришлось, однако, объяснять, почему Олли переселили к Джейку. Сначала Тэсс как оправдание использовала храп. Но Хэтти заметила, что папа всегда храпел, так почему это важно теперь? Ей исполнилось почти девять, она была чертовски умна, ничего не упускала из виду и начинала проявлять упрямый характер. Очаровательная не по годам развитость превращалась в дерзость, и Тэсс иногда приходилось унимать дочь.

Потом она придумала другую отговорку: они с папой спят в разных комнатах потому, что мама сейчас очень занята и готовится к выставке, так что ей надо хорошо высыпаться, а папа так рано встает, что будит ее. Они с Марком соблюдали ледяную вежливость в отношении друг друга, разговаривая только в присутствии детей. Если Марк обнаруживал, что он один с ней в комнате, то сразу уходил.

Иногда Тэсс просыпалась ночью и думала, что все это сон. Но пустое место рядом с ней говорило, что это правда. Такое существование двух людей, живших рядом, но не замечавших друг друга, напоминало ужасную пьесу. Марк выглядел усталым, напряженным и нездоровым. В выходные он перестал возиться в мастерской, и ограда осталась незаконченной. Хэтти больше не спрашивала про своего пони. В воздухе застыло ожидание чего-то непонятного. Когда Марк был не на работе, он надолго уходил с Арчи. Хэтти часто просилась с ним, но тот отказывался, говоря, что это слишком далеко. Атмосфера в доме давила даже на Хэтти, которая постепенно теряла жизнерадостность. В ее глазах, по мере того как пропасть между родителями росла, появились тревога и испуг.

Эта атмосфера затронула детей, придавая всем, даже Джейку, виноватый вид. Они перестали визжать и смеяться, боясь окончательно все испортить. Никто из них не знал, как исправить положение. Хэтти пыталась рисовать родителям картинки и подсовывать под дверь или оставлять на подушках, украшая их разноцветными сердечками, говоря, как она их любит. Олли постоянно спрашивал Тэсс, все ли с ней в порядке, и стал еще аккуратнее. Джейк окончательно отстранился, и до него никто не мог достучаться.

Однажды вечером Марк вообще не пришел. Тэсс лежала без сна, глядя в потолок и заставляя себя не переживать. Ей обязательно надо быть сильной, а для этого необходимо было спать. Каждой клеточкой своего существа она хотела услышать, как в замке поворачивается ключ и хлопает входная дверь. Но Марк не вернулся, а она так и не уснула. На следующее утро Хэтти спросила, где папа, потому что в его постели никто не спал, и Тэсс сказала, что ему пришлось остаться в Лондоне по делу. Хэтти позвонила отцу на мобильный, и Тэсс старалась не подслушивать их разговор. Бездумно вытирая деревянную сушилку в комнате, она услышала, как Хэтти говорит:

— Когда вы с мамой снова будете спать в одной комнате? Почему? Я все пойму, честно. Пожалуйста, пап, мне не нравится, когда ты спишь у Олли, и Олли тоже не нравится, он терпеть не может жить с Джейком. Нам это никому не нравится, а мама грустная, — Тэсс выглянула из кухни и скорчила ей рожицу. — Она говорит, что не грустная, но на самом деле грустная. Ты сегодня приедешь? Когда? Хорошо. Я тебя подожду. Я тебя люблю. Скоро у нас опять все будет в порядке?

Когда пришло приглашение от Джереми и Лупи, сначала Тэсс хотела его выбросить или позвонить и сказать, что они не придут. Но потом подумала, что сто лет никуда не ходила. Почему бы и нет? В подсознании у нее крутилась мысль, что если они пойдут в гости вместе, Марку придется с ней разговаривать. Ее грызло то, что она не знала, как он прожил последние две недели, куда ходил, где был в ту ночь, когда не вернулся домой. Она ощущала беспомощность из-за своих противоречивых чувств и очень устала от того, что не спала по ночам и плакала, пытаясь строить планы. Разглядывала объявления о домах в газете, соображая, как найти деньги на покупку или жилье для себя и детей в Лондоне. Здесь она оставаться не могла, хотя детям нравилась школа, и Олли с Джейком находились на важном этапе своей учебы. Жилье в этих краях, безусловно, дешевле, но она была бы одинока. Нет, надо возвращаться в Лондон.

А потом Тэсс останавливалась и задумывалась над тем, что она делает. Это было безумие, будто она жила в кошмаре, который не могла контролировать. Неужели она серьезно собиралась бросить человека, с которым прожила шестнадцать лет, и в сорок лет начать все сначала, став матерью-одиночкой? Ей придется забыть мысли о дипломе преподавателя и найти работу. Она не могла рассчитывать, что Марк будет ее содержать, да и не хотела давать ему такую власть над собой. Тэсс сидела, строя планы насчет дома, денег и карьеры, думая, что со всем этим справится, а потом все рассыпалось, и она снова погружалась в смятение и страх. Она будто смотрела в пропасть, впадая из одной крайности в другую, и от напряжения подступала все ближе к краю. Удерживали ее только дети. Без них она бы наверняка задумалась о том, что проще всего покончить с собой. А потом ей вдруг приходила мысль, что они смогут построить хоть какой-то мост над пропастью. Может быть, эта вечеринка даст ей шанс попробовать.

Марк повернулся к ней спиной, застегивая рубашку. Тэсс подумала, что просто смешно после стольких лет смущаться, если собственный муж увидит тебя голой. Но это заставило бы ее почувствовать себя уязвимой, а перед ним она не должна себе этого позволять.

— Готова?

Тэсс не могла не признать, что выглядел Марк великолепно. Затравленный вид, который ее тревожил, исчез, и муж выглядел нормально и спокойно. Она же сама, как ей казалось, смотрелась так, будто ее перемололи в мясорубке. Все связки болели, глаза покраснели от слез, и никаким тональным кремом нельзя было скрыть усталой бледности.

С недавнего времени Тэсс снились мучительно яркие сны, в которых они с Марком занимались любовью, или она была вынуждена смотреть, как он делает это с кем-то еще. Сила ее чувств и ревность были таковы, что она просыпалась, напуганная и растерянная, вся в поту и с лихорадочно бьющимся сердцем. Во сне она была беспомощна, абсолютно не контролировала события, ее переполняла ярость, и она была так одинока. В другом сне она стояла на палубе корабля и, глядя вниз, видела Марка и детей, крошечные фигурки в море людей. Они продолжали двигаться, становясь все меньше, и Тэсс их уже почти потеряла, они расплывались и исчезали. А потом она бежала по палубе, проталкиваясь сквозь толпу, пытаясь наклониться через борт, разглядеть мужа и детей и крикнуть, что она их любит, но кто-то ее удерживал, и она понимала, что больше никого нет. Чувство потери было ужасающим. Такие же сны ей снились, когда дети были маленькими. Ей казалось, что они крошечные, размером с палец; она их роняла и теряла в щелях в полу. И это она была во всем виновата, потому что недостаточно о них заботилась.

Тэсс долго думала, что надеть, и, наконец, выбрала платье, которое нравилось Марку: розовое, шелковое, чуть не доходившее до коленей, с яркой бирюзовой каймой. Муж его любил, потому что оно облегало ее фигуру. Марк всегда говорил, что она редко носила одежду по фигуре, кутаясь для университета в большие свитера и длинные бесформенные юбки. Тэсс наложила больше косметики, чем обычно, втирая тональный крем под глазами, чтобы скрыть мешки и отечность. Единственный толк от душевных мучений, подумала она с усмешкой, это то, что от них худеешь. Тэсс потеряла фунтов десять, и платье на ней висело. Она улыбнулась своему отражению в зеркале: о господи, краше в гроб кладут.

За младшими присматривал Джейк — Тэсс его подкупила. Дети сидели в телевизионной комнате и смотрели «Свидание вслепую».

— Ведите себя хорошо. Мы совсем рядом.

— Потрясающе выглядишь, мам.

— Спасибо, Олли, — она потрепала его по колючим светлым волосам. Тэсс разрешила ему вставить контактные линзы и постричься как Джейк. Впрочем, Джейк теперь отращивал волосы, так что длинная прядь падала ему в глаза, и у него был байроновский вид. Линзы у Олли, с точки зрения Тэсс, оказались неудачными. Он стал слегка щуриться, но Тэсс не могла ему об этом сказать. Сын в последнее время стал очень чувствительным.

— Чтобы Хэтти была в постели не позднее девяти. Я серьезно. Олли, не забудь выпустить Арчи в сад пописать. Джейк, никакого телефона. У тебя есть мобильник, ты вчера положил на него двадцать фунтов. И никакого интернета, вечером ты забыл отключиться. Не трогай папин компьютер. А если я замечу, что кто-то лазил в бар, будут неприятности. В холодильнике есть что попить. Спокойной ночи. Я вас люблю.

— Пошли, — нетерпеливо сказал стоявший у двери Марк. Он открыл ее, давая Тэсс пройти. Когда он повернулся ее закрыть, Тэсс оказалась прямо перед ним.

— Марк?

— Что?

— Я… — Она протянула руку, коснувшись его плеча. Он замер.

— Не надо, — произнес Марк четко. — Спасибо. — И пошел к машине. Все чувства, которые она подавляла в его присутствии, чтобы не распуститься и не вести себя как идиотка, вырвались наружу.

— О боже, — она закрыла лицо руками и зарыдала. Муж не остановился.

— Если ты закончила, может, поедем? — спросил он.

Она дрожащей рукой стерла макияж под глазами, сильно ущипнула себя за бок и пошла за ним к машине.

— Домой поведу я, — сказала она настолько спокойно, насколько смогла, как только села.

— Значит, напиваться не будешь?

— Нет, в этом я уверена.

У въезда на подъездную дорожку, отмеченного двумя каменными столбами, на которых лежали большие каменные шары, она сказала:

— Останови машину.

— Что?

— Я сказала, останови машину — что, по-твоему, это значит? Я не могу туда идти. Я не могу войти в дом как твоя жена и притворяться счастливой. Быть со всеми милой и разговаривать, когда я не чувствую, что я твоя жена, и знаю, что все это ложь.

— Отлично, — сказал он. — Я пойду один.

— И как это будет выглядеть?

— Так, как оно есть. Моя жена эмоционально нестабильна. И хотя я как-то справляюсь с тем фактом, что она целенаправленно подрывает наш брак, она на это неспособна.

— Я что?

— Ты целенаправленно подрываешь наш брак.

— За нами машина сигналит.

Марк поехал по дорожке.

— Не делай этого, — сказал он. Голос его звучал холодно и безразлично. — Не выставляй меня смешным. Здесь будут люди, которых я уже знаю, и они мне нравятся. Может, ты и не смогла завести здесь друзей, но я сумел, и жду этого вечера. Ты, конечно, не заметила, но в последнее время я очень много работал и хочу отдохнуть без твоих вечных драм. Ты все это начала, но больше ты меня не затянешь ни в какое безумие. С меня хватит.

— Поверить не могу, — проговорила Тэсс, когда он остановил машину на безупречно расчищенной кольцевой подъездной дорожке, — что ты обвиняешь меня в саботаже нашего брака. Это ты намеренно переселился из спальни, игнорировал все мои попытки найти компромисс и не ночевал дома. Наверняка трахал бог знает кого.

— Заткнись, — сказал Марк с приятной улыбкой, и к ним подошел Джереми.

— Так рад, что вы пришли, — проговорил он, открывая дверцу со стороны Тэсс. Тэсс опустила голову и выскользнула наружу, не встречаясь с ним взглядом.

Перед зеркалом в позолоченной раме в роскошном туалете внизу ее худшие страхи подтвердились. Макияж был размазан, а лицо опухло. О боже, она выглядела старухой. Неудивительно, что Марк не откликнулся: она вызывает у него отвращение. Тэсс расчесала пальцами волосы — сумочка осталась в машине. К счастью, на мраморном столике под зеркалом лежала серебряная щетка с мягкой щетиной, будто для ребенка. Какая дурацкая ванная, подумала Тэсс. Комната была отделана обоями в бордовую и белую полоску, а мраморный столик украшали позолоченные листья на углах и на ножках. На стенах висели шаржи на Джереми и Лупи. На одном карандашном рисунке Лупи падала с лошади, а подпись гласила «Ну Лупс и плюхнулась». Боже, какая претенциозность, подумала Тэсс. Что я здесь делаю? Она провела щеткой по волосам, которые немедленно встали дыбом. «О господи», сказала она, яростно приглаживая их. Теперь волосы легли, прижимаясь к ее голове, будто купальная шапочка. Тэсс опять поднесла к ним щетку, и все повторилось сначала. «Ведите себя прилично», сказала она сурово, расчесывая волосы пальцами, но они затрещали. Тэсс сунула щетку под воду. «А теперь расчесывай, черт тебя побери. Ты же щетка для волос, так делай свое дело». Она осторожно провела ею по волосам, внимательно следя, не топорщатся ли они где-нибудь. Так-то лучше. Только слегка… влажные, но это неважно. С глазами ничего не поделаешь, подумала Тэсс, наклоняясь ближе к зеркалу и разглядывая себя, но может, не все так и плохо. Краснота исчезает.

Ну, вот и все. Она попыталась наладить контакт, а он ее оттолкнул. Будто это она разрушала их брак. Да кто он такой? Она больше никогда не будет уязвимой. Никогда. Она будет играть в его игры, разговаривать вежливо и притворяться перед всеми, даже перед детьми, что все в порядке. Если он хочет войну, то и получит войну. Она не покажет ему, как задета. Уязвимость только вела к новым ранам.

Тэсс глубоко вздохнула и направилась в гостиную, откуда доносился веселый шум. Но когда она распахнула дверь, перед ней открылась сцена как из Ноэля Коуарда: женщины в длинных платьях (в длинных платьях?), а мужчины в смокингах. О, черт! Она невнимательно прочла приглашение. К ней подошел Марк, который явно был в ярости. Он взял ее под руку.

— Почему ты мне не сказала, что нужны смокинги? — прошептал он ей на ухо. — Ты что, специально решила меня выставить идиотом?

— Конечно нет, — прошипела она в ответ. — Это просто ошибка.

— Почему у тебя мокрые волосы?

Тэсс не ответила.

— Лупи, как мы рады снова тебя видеть, — вежливо произнес Марк и отправился поговорить с мужчинами, среди которых были члены объединения, в которое он надеялся вступить.

Тэсс осталась в толпе лошадниц. Они безостановочно трещали о своих чертовых клячах, об охоте и пони-клубе, о том, каких успехов достигла Джемайма, почему мальчики так быстро теряли ко всему интерес, и чем лучше кормить скот зимой, и как бороться с браконьерами. Когда одна из этих женщин, настолько тощая, что рядом с ней даже палка казалась толстушкой, сказала «О, солома, думаю, разве вы не согласны?», Тэсс поняла, что должна отойти, иначе она кого-нибудь ударит. Она подошла к Марку и встала рядом с ним. Разговор немедленно затих. Марк раздраженно посмотрел на жену.

— Не хочешь выпить?

— Нет, — ответила она беззаботно, — мне хватит.

— Пойдем, я налью тебе, — Марк крепко взял ее под локоть и повел к столу с напитками. — Ты ведешь себя по-свински.

— Неподходящая лексика для такой компании, тебе не кажется? — В голосе Тэсс звучало раздражение. — Я не желаю, чтобы меня запихивали в толпу помешанных на лошадях зануд, из которых ни одна не спросила еще, чем я занимаюсь или хотя бы о моих детях. — Она отвернулась от гостей. — Я их не интересую, на мне неподходящая одежда, мне здесь не место. Я их ненавижу и хочу домой.

— Ты ведешь себя как ребенок. Да, конечно, некоторые люди тут невыносимы, но они наши соседи, и нам надо с ними уживаться. Постарайся наладить контакты.

— Нет, не сегодня. Давай поедем домой.

Но Марк ушел.

Раньше они бы посмеялись над такой ситуацией. Она бы поймала его глаза через полную народа комнату и бросила бы ему взгляд, говоривший «Вот олухи!» Но сейчас муж принял сторону чужих ей людей. Она его теряла.

Остаток вечера прошел мучительно. Как настоящая актриса, она кивала, смеялась и удерживалась от слез, тогда как на самом деле больше всего ей хотелось лечь и умереть. Быть сильной оказалось еще утомительнее, чем уязвимой. Надо было одеться в сталь и ничего не выпускать наружу.