Как же это я уменьшил Мессию до размеров оловянного солдатика и засунул его в бутылку? Только олух царя небесного, отродясь не нюхавший ни капли экстры, может задавать такие вопросы. После того, как выпьешь «Кеглевича» (или водку «Гоп–Стопку», что в данном случае одно и то же), максимум, на что ты способен – это закемарить в каком–нибудь общественном саду и видеть сон, что в небесах луна сияет. И темно, как у негра в жопе. А по луне носятся человечки и кричат: «Шекспир, где ты, Шекспир, ау!» Однако, когда пьют качественную водку… три часа действие не проходит. Возможности человеческие безграничны.

И второй вопрос: был ли Мессия истинным Мессией? И в данном случае ответ однозначен: да.

Вот ведь, на следующий вечер сидит себе ваш покорный слуга за столом и хлебает из горла водку–экстру «Абсолют», которую умыкнул, выказав заслуживающую уважения смекалку, из супера. В глаза его зеленые прокралась без сомнения грязная тварь по прозванию Грусть–Тоска, ведь бутылка–то вот–вот опустеет. И тогда – снова «Кеглевич»…

И, как накануне – стук в дверь. Только на этот раз события развивались немного иначе. Открыл я дверь, и незваный гость представился.

Вмиг уселся я за стол, а эта сволочь (лысый молодой человек в белой облегающей маечке–футболочке с синими полосками) стал задавать мне вопросы. А в руках у него двустволка.

— Где Мессия?

Я глубоко вздохнул. А главное (а глав–ное) – не бояться (небояться), нет!

Усмехнулся я эдак и пробубнил:

— Мессия… куда я его задевал… скажи, Гавриил, а тебе не холодно?

А Гавриил за свое:

— Если не скажешь, что ты с ним сделал – я стреляю.

— Но ведь если выстрелишь, – замечаю я ему и дохлебываю остатки–сладки «Абсолюта», – то так и не узнаешь, что стряслось с Мессией.

Показал ему пустую бутылку с пленником.

— Вот он, твой Мессия…

Архангел Гавриил сел и разрыдался.

Я ему принес туалетной бумаги и вскрыл «Кеглевича». Он хлебнул.

— Слушай, русская вонючка, – да–да, так и сказал, – кто вас сюда прислал, один черт знает. Но я тебе клянусь всем самым дорогим, что если ты не вернешь Спасителя нашего истинного сей же час в прежнее состояние, я тебе голову размозжу.

Снаружи дождик припустил по тротуару. Звуки милые, родные…

— Слышишь, Гавриил, – дождь палит. В смысле – полил. Я был хотел побыть наедине с собою. Подумать чуток…

Грянул гром. Я указал Гавриилу на дверь.

— Извиняй, что не угостил тебя ничем. Мессия из дома Давидова почти всё слопал. А я еще не успел… не важно. Бывай здоров.

— Пьяная вонючка.

Хлебнул «Кеглевича» и ушел. Мне почудилось, что сквозь шелест дождевой завесы я слышу, как он выстрелил в воздух. Гром огроменный. Потом хлестнула молния. Силы природы содрогались в недрах своих и базлали песню под дождем.

Я хлебнул маленько «Кеглевича».