Вечером – стук в дверь. Мне было нехорошо. Было ясно, что лучше сблевнуть. А кто–то там мычит:
— Мы–ы-ша–а-а!
Кое–как я добрался до двери на четвереньках. Подтянулся повыше и отворил. Туман, один проклятый туман. Сблевнул я на лестницу и мне слегка полегчало. Я зажег свет. Там стояло жуткое создание. Нос приплюснут влево. Два метра ростом, клянусь. А что хуже всего – голый, как в мир являются. Только в носках. На правой руке у него татуировка из трех букв: אמת. По морде размазано… что? Может, грязь. И он еще мычит:
— Мы–ы-ша–а-а!
— Чего?
— Мы–ы-ша–а-а!
И замахивается на меня веником. Где он веник отсосал – не знаю. Заехал им мне по голове. Я бы с радостью на него накинулся, как Давид на Голиафа, только вдруг вижу, что Голем плачет. Да–да, слезы потоком катятся из дырок, которые у него вместо глаз.
— Я тебя рассмешу, чудо–юдо, – говорю я, осторожно так к нему приближаясь.
Я его стал щекотать под мышкой, и Голем разулыбался.
Потом я сидел за столом и думал самые разные несимметричные думы. Несимметричные? Ну да – одна задняя, другая передняя. О сем, да не о том. Хлебнул маленький глоточек (почувствовал себя не больно–то как хорошо) и отрубился.