Из супера я вышел с изрядной добычей. Бутылка экстры «Финляндия», два литра, славно пахнущая буханка хлеба, два помидора и пастрама. Собственно, я не вполне просто так вышел, а скорее выбежал. Да что там выбежал! Вылетел! Охранник меня опознал и погнался за мной. Может, и догнал бы меня, настыра, в конце концов, да только его едва грузовик не задавил. А я радостно пошел себе домой. Шел довольно сильный дождь, и я промок. Настроение улучшилось.

Вхожу – а мне порыв ветра в лицо. Окно нараспашку. А за столом сидит человек в красном трико. Черная челка на лоб спускается. У меня от волнения аж продукты из рук вывалились. Счастье еще, что бутылка не разбилась. А он думает, что я его не узнаю́:

— Я, – говорит, – Юрий Гагарин.

Конечно, ты Юрий Гагарин, кто же еще! Герой моего детства.

— Юрий, – заявил я сразу. – Если ты пришел из–за Мессии, то знай, что я решил его вернуть. Это просто баловство. Что мне до него… вот, пожалуйста.

И направляюсь за пустой водочной бутылкой. Но он, однако, плечами пожал.

— Не знаю, о чем это ты.

— Ну и… – бормочу. – Ты вообще это как вошел?

— В окно, – улыбается. – А то как?

И объяснил:

— Я тут совсем по другому поводу. Ты припоминаешь ночь на пятое октября одна тысяча девятьсот девяносто третьего?

Я попытался вспомнить. Что там было. Наконец удалось.

— За день до приезда в Израиль?

— Именно, – говорит Юрий. – На Красной площади был?

— Да, ходил отметить поездочку.

— Выпивал?

— Вестимо, выпивал.

— На площади ссал?

— Вестимо, ссал.

— Дегенерат ты эдакий! А кто похоронен там на площади рядом с Лениным, а? Я.

— Да, знаю, – немедленно сознался я.

— И ты, небось, думаешь, что там сток нормальный? Нет, не нормальный. Все твои ссаки мне на голову вылились.

— Ой!

— Да, Миша. А кроме того, когда ты в последний раз ходил меня повидать?

— Когда мне было тринадцать лет, с папой, когда мы в Москву ездили.

— А что ж потом стряслось? Если уж приехал в Москву перед выездом, трудно зайти поздороваться?

— Да, – оправдываюсь, – это ведь ночью было, мавзолей–то закрывают, там часовые были, я не знал, хочешь забожусь…

Гагарин примолк. А я продолжал извиняться:

— Прости меня, Юрий, я обещаю исправиться, клянусь, а как исправлюсь – лечу в Москву, да что лечу, если надо вплавь доберусь, явлюсь и воздам тебе подобающие почести. Ведь в детстве я только о тебе и думал, у меня твой плакат был в комнате, я тоже хотел…

Гагарин прервал меня резким движением руки.

— Хватит плакаться, как баба. Твое извинение принято.

У меня камень с души свалился. Накрыл я стол.

— Выпьешь?

Ясно – выпьет. Русский или нет?

Пили мы «Финляндию» до потери духа. Я да Юрий. Где–то сильно за полночь он выкатился. У меня сил не было запереть. Улегся я на диван и сомкнул вежды. Пора покончить со всем этим цирком. Завтра возвращаю Мессию. Пусть идет к кому заблагорассудится.