Когда наши вернулись, то жителей Лозовой, встречавших немцев хлебом-солью, лишили огородов. Вот моя бабка-хозяйка, у которой сын в бургомистрах при немцах ходил, и придумала выход:

– Розка, ты бы попросила в сельсовете земли под картошку выделить. Тебе не откажут. А сажали бы пополам. Я тебе и картошки дам на посадку.

«Это ж какое Груне подспорье будет», – подумала я и согласилась. В сельсовете и впрямь мне не отказали. Выделили шесть соток. Я еще попросила для подружки. В общем, получилось двенадцать соток. И весной 1944 года посадили мы с бабкой картошку. Она – отборную, белую крупную сорта «элла», а мне мелкоту сморщенную дала – «репанка» называется.

Подошла пора картошку от сорняков полоть. Бабка мне все уши прожужжала:

– Надо ж полоть, а у тебя там бурьяну столько, что волки воют.

– Ладно, – говорю, – завтра сменюсь и пойду прополю.

Отдежурив, наутро отправилась на поле. Сухариков с собой взяла. Смотрю: бабкина картошка как картинка стоит, вся окучена, прополота, а моя – вся в бурьяне.

– Где ж тут сил хватит с такими зарослями справиться? Провались ты пропадом, бабка, со своей картошкой. Какая вырастет, такая вырастет!

Рассудила я так, постелила фуфаечку в этих зарослях с мыслью, что полежу немного, а потом с новыми силами встану и хоть что-то прополю. Прилегла, только на миг глаза сомкнула, открываю – уже вечер. Целый день проспала – с суток же. Вскочила, оглянулась, слава богу, – никого. Там ведь все могло случиться: и изнасиловать могли, и убить. Лозовая есть Лозовая. Подхватила я фуфайку под мышку, и дай бог ноги. Наутро же опять на дежурство. А бабка меня ждет.

– Ну, как? – спрашивает.

– Не так, как у тебя, бабушка, но хорошо прополола, – говорю, чтоб ее не расстраивать.

Утром, только заступила на дежурство, слышу через окно:

– Розка! Розка!

Выглядываю – бабка с улицы зовет. Ну, думаю, может, случилось что, может, телеграмму какую принесли. Попросила дежурного по отделению сесть вместо меня за селектор. Выхожу:

– Что случилось, бабуля?

А она мне вопрос:

– Ты чей огород прополола?

Оказывается, рядом еще чей-то огород был прополот очень хорошо, и я на это обратила внимание. А хозяйка моя решила, что я перепутала и чужой участок прополола. И давай причитать:

– Ой, лышенько, так и знала! Хиба ж тебя надо было одну пускать. То ж надо было мэни с тобой!

Я поохала для виду, но говорю:

– Не знаю, бабка, может, и так, но больше не пойду. Черт с ней, с той картошкой! Хватит! Надоело!

Подошел сентябрь. Дожди начались. Пришла пора копать картошку. Бабка уже две ходки сделала с тачкой. Вот я и говорю подружке:

– Галь, надо картошку выкопать. Давай сходим, ты себе накопаешь, я – себе.

Приходим, начинаем копать. Как копнем – ведро с куста. Картошка круглая, крупная. По два ведра набрали. А сколько мы на себе унесем? Говорю:

– Галька, копай сколько хочешь, а я больше не буду. Пойду отнесу.

– А я что, сильнее тебя? Я тоже пойду.

Только отошли немного, видим – неподалеку солдаты копают картошку. Галька и говорит:

– Подойди, попроси, может, они нам накопают? Пусть в бурт сложат, а мы потом перевезем. У бабки тачку возьмем. Посмотри, какая картошка – мыслимое ли дело оставлять такую в земле?

Я была в форме, три гайки в петлицах. Подхожу к старшему лейтенанту. Честь отдала. Говорю:

– Неудобно просить. Но не поможете ли нам выкопать картошку? Хоть немного. А то мы по два ведра нарыли, так ее еще надо в Лозовую отвезти. Потом тачку возьмем, перевезем потихоньку.

Лейтенант командует:

– Иванов, Петров, Сидоров – в распоряжение старшего лейтенанта.

Привели мы солдат на свой участок, показали, где копать. У них свои штык-лопаты. Сначала мы какое-то время посидели рядом, а потом говорим:

– Ребята, нам надо отнести эту картошку в Лозовую.

– А чего вы будете носить. Вон «студебеккер» придет, прогрузим и сбросим вас в Лозовой. Все равно мимо поедем.

Бойцы копают, а мы вываливаем ведра в бурт. Бурт уже огромный, а выкопана одна треть. Я предлагаю:

– Ребят, может, уже хватит? Вы устали – себе еще будете копать.

Солдаты отшучиваются:

– Командир отправил нас в ваше распоряжение. А вы поступили в наше.

Галя заерзала:

– Роза, мы чем расплачиваться будем?

– Так нам и не сказали, что надо платить! Откуда у нас деньги? Скажем спасибо – и все.

Мы уже к тому времени и выбирать картошку перестали – устали. А у меня спина болела – уже тогда был травмирован позвоночник. Галька подошла опять к бойцам, постояла рядом и говорит:

– Ребята, вы не особо старайтесь. Нам же платить нечем.

– Договоримся, – отвечают. – Иди, не мешай!

Галя опять ко мне:

– Роза, нам плохо придется. Их четверо. Как бы они нас не изнасиловали.

Я не поверила:

– Если кричать начнем, то рядом копают – услышат. Они побоятся. Им же служить.

Галя возмутилась:

– Тебе так картошка нужна? Ну и оставайся, а я пойду.

– Иди. Тебе же в ночь. Они сказали, что «студебеккером» довезут. Так ты свою картошку рядом сложи, а я привезу.

Галька ушла. Ей в ночь, она на Конградском направлении диспетчером работала. А я осталась и думаю: «Не может быть, чтобы они вчетвером на одну набросились».

А спать хочу. Чтоб не заснуть, беру ботву и лицо ею тру – она ж влажная. Пить хочу, есть хочу. А ничего нет. Решила пойти к лейтенанту – спросить, нет ли воды с собой. Лейтенантик был белобрысый, с раскосыми глазами. Подхожу:

– Извини, но вашим ребятам пить хочется, может, я хоть кружку воды им отнесу?

– Там бочка стоит, – показал лейтенант. – Бери.

Смотрю – и впрямь бочка с чистой водой. Первую кружку сама выпила, вторую им отнесла. А солдаты, оказывается, уже два раза сами бегали пить. Отошла я на свою горку. Умылась немного. Свернулась в калачик в бурьяне – у кого-то такой же, как у меня вырос. И уснула. Проснулась от того, что кто-то меня тормошит:

– Девочка! Девочка!

Открываю глаза – пожилой мужчина стоит:

– Ты чего тут разлеглась?

– Так мне картошку солдаты копают.

– Это тебе? Тогда вставай! Машина приехала.

Оказалось, это водитель. Картошки накопали двадцать два мешка. В каждом – по три-четыре ведра. Мешки мне водитель дал и предостерег:

– Ты, девочка, так больше не делай, – наверное, знал: солдат есть солдат. И один ушлый среди многих порядочных всегда найдется.

– Ой, дядечка, да я с суток. А тут огород.

– А зачем тебе столько картошки? – спрашивает.

– А у меня сестра в Харькове голодает страшно.

– Что у нее – семья большая?

– Небольшая. Но они в оккупации были. Теперь бедно живут. С работой плохо. Пайки не дают.

Пошли мы к машине. Нашу картошку уже затарили. Подъехали к Лозовой, они сгружают мои двадцать два мешка. А бабка бегает вокруг, квохчет:

– Сюда сгружайте, поближе к клуне тащите. Розка, как же ты выдержала?

– Бабка, дай пожрать что-нибудь, – прошу. – Умираю, как жрать охота.

А солдаты спрашивают:

– Что ж ты нам не сказала? У нас же с собой пайки были.

Наутро, когда пришла на работу, передала с нашего ВЧ на телеграф телеграмму: «Володя. Приезжай картошкой. Двадцать мешков картошки увезете». Два мешка я решила оставить себе. Груня телеграмму получила, всполошилась:

– Какие двадцать мешков? Он что, на себе повезет?

Володя с работы пришел, прочел текст, успокоил:

– Ничего, она на паровозе меня добросит.

Так и вышло. На тачке в несколько рейсов доставил он картошку на станцию к водокачке.

– У меня еще один мешок есть. Может, мы угля наберем? – спросил меня Володя.

– Не сейчас, а когда будешь ехать, машиниста попросим. Кто откажет?

– Роза. Если можно! А то ведь нам и взять негде. На пути пойдешь, там нерусские черти стреляют в упор. Охрана.

– Володя, не беспокойся. Надо будет два мешка, дадут два.

Я только заступила. Коля Коротков согласился меня подменить. У него картошка возле дома росла. Тоже три мешка накопал. Земля там такая – чернозем – плюнь, и все растет. Все знали про Груню, про зятя. Я сама подошла к машинистам, попросила забросить картошку на тендер и дать пару мешков угля.

– Сколько тебе угля? – переспросили они Володю.

– Пару мешков.

– А пять не возьмешь? Мы тебе пять дадим.

– Спасибо, я Розе скажу, – растрогался Володя.

– Она у нас Роза Соломоновна, – поправили его машинисты.

– Да она ж еще маленькая!

– Эта маленькая так задаст жару, что впереди паровоза бежим.

Володя только сожалел тогда, что не догадался взять пару бутылок самогона – машинистов отблагодарить.

В жизни, как известно, грустное и смешное порой соседствуют так близко, что отделить одно от другого нельзя. Один такой случай произошел со мной в период работы на Лозовой. На право занятия перегона мне нужен был ключ-жезл с соседней станции, а до нее – три километра. Для молодой девушки – не расстояние. Я и побежала. А дежурный той станции бежал мне навстречу. Встретились на полпути, передал он мне ключ. А сам как-то встревоженно на меня смотрит, но не говорит, в чем дело. А все пытается меня другим путем назад направить: по тропинке, а не по шпалам. Я, ничего не подозревая, поворачиваю голову направо и вижу: вдоль леса бежит волк, здоровый, матерый. Сердце оборвалось: что делать?

Дежурный успокоил:

– Сейчас добегу, позвоню, чтоб за тобой прислали маневровый паровоз.

Он бегом на свою станцию, я – в Лозовую. Я бегу – волк бежит. Я останавливаюсь – волк останавливается. И уже на границе станции вижу: едет мне навстречу «овечка», паровозик маневровый. Я обрадовалась: «Если они успеют, то успеют. Они же не могут не видеть волка. Да и дежурный должен передать про волка».

И тут машинист сделал глупость – дал оповестительный длинный сигнал. Волк мог кинуться в мою сторону, и тогда бы мне несдобровать. Но он бросился в лес. А я стою и не могу сделать ни шага. Опустилась на рельсы, сижу. Подбегают ко мне машинист с кочегаром, подхватывают меня и затаскивают на паровоз.

– А як бы вин на мене прыгнул? – выговаривала я потом машинисту.

– Розочка, я уж потом понял, что сделал глупость. Но у нас были лопаты и лом, мы бы не дали тебя съесть.

Окончательно оправилась я от шока уже в диспетчерской, когда отправила поезд в направлении Сахновщины, для которого жезл брала, и разревелась. Дежурный, чтобы отвлечь меня, спрашивает:

– Что ж ты такая бледная? Может, голодная?

– Не, – отвечаю.

– А я и бачу: у тебя в руках лепеха да картохи.

А в руках у меня правда оказались зажаты лепешка и две картошины, которые мне дал тот дежурный вместе с жезлом. Вот и думай, смеяться мне или плакать от того происшествия?