Как Элен ни сопротивлялась, Филипп уложил ее в кровать. Уступка была сделана только в том, что экс-больная устроилась полулежа на высоких подушках. Филипп сел в кресло. Помолчали.

— Может быть, все-таки подремлешь немного, а я пободрствую, Шекспир составит мне компанию?

— Нет, я хочу быть с тобой, — воспротивилась Элен.

— Ты и так со мной… — вяло ответил Филипп, занятый какой-то серьезной мыслью. Его смущало, видимо, то, что произошло во время обеда. По воле Клары они перепрыгнули через пропасть взаимного непонимания, через время, которое потребовалось бы на выяснение достаточно серьезных проблем…

Нет, что сделано, то сделано: он, Джексон, только благодарен Кларе, которая остроумно и в достаточной мере тактично заставила их понять, что они… Ну, во-первых, не враги, во-вторых, любят друг друга. Но объяснения как такового между ними не было. Не состоялось и формального предложения руки и сердца. Как же ему действовать сейчас?

— Элен?..

— Да?

— Я люблю тебя.

— Я тебя тоже, Филипп.

— Я подтверждаю все то, что сказал, когда шел на поводу у Клары…

— На поводу? — резко привстала Элен.

— Прости, я хотел сказать, что подтверждаю сказанное мною ранее.

— А в частности? — придирчиво окинула его взглядом Элен.

— Если это можно считать частностью, то я подтверждаю свое желание видеть тебя своей женой.

— Но тебя что-то, я же чувствую, смущает. Или ты все-таки уклонился от истины?

Филипп взлохматил свою густую светлую шевелюру и исподлобья взглянул на Элен, которая определенно не хотела ему помочь в неловкой ситуации.

— От истины я не уклонялся. Ты мне не дала даже приблизиться к истине.

— Я?! — возмутилась Элен. — Я не дала тебе сказать то, что ты хотел мне сказать? Или это ты не захотел сказать, заранее знал, что это вызовет у меня сопротивление?

Филипп встал.

— Пожалуй, мне лучше уйти.

— Если ты уйдешь, я умру, — твердо заявила Элен. Она еще просто не нащупала ту грань, которую нельзя переступать в разговоре с этим мужчиной. Надо быть осмотрительнее. Он горд, и не стоит осложнять его и без того нелегкое положение.

— Да я и не стремлюсь уйти, но, видя твою неуступчивость…

— Уступчивость!.. — строго поправила Элен.

— …твое нежелание…

— Желание!.. — не согласилась та.

— …твою нелюбовь… — с нарочито бесстрастным видом продолжал Филипп.

— Любовь, Филипп, любовь! — воскликнула Элен и потянулась к нему.

Филипп прервал свою столь же короткую, сколь и успешную речь, наклонился и, стараясь не касаться руками тела девушки, бережно коснулся губами ее волос, потом глаз, потом носа, щек, губ. Удостоверившись, что его движения не причиняют беспокойства, он одарил ее настоящим поцелуем.

Элен задохнулась от неожиданности, а может быть, от не обманутого ожидания, и ответила на поцелуй со всей страстью, которую раньше даже не могла заподозрить в себе. Этот поцелуй заполнил все логические пустоты, которые попыталась преодолеть Клара своей замечательной выдумкой. Теперь уже не только ум, не только душа, но и тело подтвердило каждому из них: они хотят друг друга в высоком, очень высоком смысле слова.

— Приляг рядом со мной, Филипп.

— Нет. Если ты не думаешь о своей боли, то подумай хотя бы о том, чего мне будет стоить твоя соблазнительная поза.

— Послушай, как я могу подчиняться твоим желаниям, если они противоречат друг другу?

— Мои желания? Противоречат? Может быть, ты попытаешься яснее выразить свою мысль?

— Тебе придется привыкнуть к тому, что я не умею ясно выражать свои мысли. Барбара говорит, что это один из моих недостатков. Но постараюсь: ты сказал, чтобы я поспала, потом согласился, чтобы я полежала, потом поцеловал меня так, как целовать нельзя, хотя бы из соображений человеколюбия, а когда перевернул у меня все тут… — Элен показала себе на грудь, видимо, именно там ощутив присутствие души, потом двинула руку вниз, на животе заставив замереть, чем позабавила, судя по всему, Филиппа. — Да, не смейся, пожалуйста, у меня во всем теле появилось ощущение сладкой боли, если вообще к боли может быть применено это слово. Я хочу чувствовать твое тепло, хочу удостовериться, что такой великолепный мужчина отныне принадлежит мне… Разве это предосудительно?

— Элен, нельзя быть такой доверчивой, такой… — Филипп с недоумением вглядывался в ее сияющие искренностью глаза. Неужели редкая способность удивлять будет сопутствовать этой девушке всю жизнь?

— Как? И с тобой нельзя быть доверчивой? — Элен недоуменно округлила глаза.

— Дорогая, я подозреваю, что тебе пришлось немало натерпеться от нашего брата мужчины, но отныне будь спокойна: мне ты можешь довериться без оглядки. — Филипп говорил с несвойственным ему воодушевлением.

— Что ты делаешь! Не спросив разрешения, заговорил высоким стилем! — Она еле сдерживала смех, видя растерянное выражение его лица.

— Девчонка! Не смей переводить в шутку то, что не терпит осмеяния.

Элен с испугом взглянула на него, не понимая, действительно ли он всерьез раздосадован?

— Во всяком случае, — назидательно продолжил свою мысль Филипп, — постель в супружеской жизни занимает одно из самых серьезных мест.

— Я знаю, — заверила Элен. — Поэтому и сказала: Филипп, дорогой, ложись рядом.

— Ты просто испорченная девчонка. Кто воспитывал тебя, кто внушил, что с такой легкостью можно говорить на подобные темы?

— Девушку, которой ты совсем недавно сказал, что любишь, воспитывала Барбара. Это во-первых. Во-вторых, на «подобные» темы сейчас говорят даже по телевизору. Я не могу понять, что ты ко мне придираешься?

— Я не придираюсь, я удивляюсь!

— Слушай, с удивлением покончим, а то мы в развитии наших отношений вообще никогда не продвинемся. О, я только сейчас поняла, как правы те, кто называет тебя занудой…

Филипп снова запустил руки в свою шевелюру.

— Ты меня просто сбиваешь с толку. У тебя сейчас должно возникнуть как минимум два вопроса ко мне, без которых мы никогда не сдвинемся с места.

— Вот и ответь на них. — Элен показалось вполне логичным именно таким способом приблизить решение проблемы.

— Ответить? На что ответить? — Усталый тон показал, что Филипп набрался терпения и теперь готов выдержать любые дурацкие выходки собеседницы.

— На те вопросы, которые я должна тебе задать.

— Ах так… Хорошо. Я отвечу на вопросы, которые ты мне с такой настойчивостью задаешь.

Филипп медленно опустился в кресло, пригладил волосы, потянулся к тому месту, где мог бы поправить галстук, но, не найдя такового, приступил к рассказу. Рассказу, видимо, трудному, раз так глубоко втянул он в себя воздух.

— Итак, на первый твой нетерпеливый вопрос отвечаю: да, так случилось, что я был женат, ныне вдовец. Ни то, ни другое мое состояние в принципе не доставило мне ни удовольствия, ни особых хлопот. Брак по расчету. Вдовство из-за несчастного случая. Я женился на мисс Бартон… В общем, дело было так. Имоджен поделилась со мной: Кэт, ее сестра, угрожает покончить жизнь самоубийством, так как беременна, а бесчестья пережить не сможет. Глупость! — сказал я. Нет такого положения, из которого не было бы выхода. Нет такой ситуации, которая позволит человеку приговорить себя к смерти. Если уж на то пошло, берусь спасти бедняжку.

Предвидя реакцию Элен, Джексон пожал плечами и не без запальчивости в голосе приступил к обоснованию своей позиции. Видимо, он не в первый раз пускался в доказательства правильности своего поступка, не в первый раз мог встретить непонимание.

— Что мне было терять? Ведь тогда я совершенно не собирался обременять себя женитьбой…

Элен затаила дыхание.

— Ну, в том смысле, что я тогда еще не встретил женщину, которую мог бы полюбить, и думал, что такое вообще невозможно. Да, да, именно так я думал. Но кто мог знать!..

Такой поворот в рассказе вполне устроил Элен. Поуютнее устроившись на подушках, она взглядом призывала поторопиться с повествованием.

— Так вот… Я сказал Имоджен, что готов участвовать в спасении бедной женщины и еще не рожденного младенца. Не знаю, как бы я поступил сейчас, когда уже понял, чем чревата моя позиция, но… Возможно, я поступил бы так же. Я попросил Имоджен об одном: держать все в тайне и избавить меня от церковного обряда. Она сказала, что попытается все уладить, главную же трудность видела в том, как уговорить Кэт на фиктивный брак. Но рассчитывала, что ради счастья ребенка та согласится.

— Неужели Имоджен не понимала, что ты себя повяжешь, что возьмешь на себя непосильную ответственность?

— Имоджен все понимала. И, даю тебе слово, отговаривала меня от этого шага, однако тревога за сестру заставила ее согласиться с моим предложением.

— Я знаю, почему Имоджен в конце концов согласилась! Она же влюблена в тебя, глупый ты человек! И посчитала, видимо: пусть мистер Джексон соединит свою судьбу с семьей Бартон хотя бы так, а там посмотрим…

Он ответил не сразу. Видимо, искал контрдоводы, которые бы успокоили Элен, но не нашел.

— Возможно, ты права. Скажу больше: сейчас я почти уверен, что так и было. Нет, конечно, не только ради своего чувства ко мне она решилась принять мое предложение… Но дело не в этом. Продолжаю…

Элен обмирала от каждой им произнесенной фразы. Надо же быть таким дураком, чтобы представить себя спасителем падших ангелов! Согласился жениться! Сам же говорил, что ничего особенного нет в том, когда женщина рожает без мужа. Или эти соображения относятся к позднейшему периоду жизни?

Филипп рассказывал, как они поехали в Ирландию, как зарегистрировали брак с Кэт, воспользовавшись знакомствами Имоджен. После чего «молодожены» расстались до момента рождения ребенка.

Дойдя до этого момента, Джексон заговорил с какой-то затаенной улыбкой: его пригласили присутствовать при родах, он отказался, но к выписке роженицы пришел в маленькую клинику, где лежала Кэт. Пришел с цветами, с подарками девочке, пригласил вечером отметить радостное событие в ресторане. Предложение вроде бы было принято, а явилась одна Имоджен. Ее сестра сослалась на плохое самочувствие и необходимость находиться при ребенке.

— Что я тебе говорила! — со злорадными нотками в голосе воскликнула Элен.

— А что ты мне, собственно, говорила? — искренне удивился Филипп.

— Все это дело Имоджен специально провернула.

Он громко и раскатисто рассмеялся.

— Ты что? — растерялась Элен.

— Подумай, дорогая…

— Какая?..

— Дорогая, дорогая! Подумай серьезно: Имоджен, которая планирует греховную беременность родной сестры, Имоджен, которая со слезами рассказывает мне о судьбе бедняжки… Разве она могла быть уверена в том, что во мне встретит дурака, который попытается все взвалить на себя?

— Нет, в этом она не могла быть уверена! Убедил. А дальше что?

— Дальше… Девочка получила мою фамилию. Казалось бы, юная мама должна быть довольна, а она, видно, переживала не только из-за внебрачного ребенка, но и из-за того человека, которого любила и которым была обманута. Одним словом, Кэт приняла большую дозу снотворного.

— Вот тебе и Дама печали! А о ребенке и не подумала! Себя пожалела, а малышку нет? Хороша!

— Воспитание ребенка Имоджен взяла на себя.

— Понятно! Ты и она теперь одной пуповиной связаны! Ну что ты на меня так смотришь? Это она так думает. А мы с тобой думаем по-другому.

— И что же мы с тобой по этому поводу думаем? — серьезно полюбопытствовал Филипп.

— Девочка останется с человеком, который осмысленно, в относительно здравом уме и в абсолютно твердой памяти заявил о своем отцовстве и дал ребенку свою фамилию. Конечно, мы возьмем ребенка!

— Я ждал, что ты скажешь именно это! Когда я признался, что не свободен, я думал о том, как ты отнесешься к чужому ребенку. Хватит ли у тебя великодушия, чтобы не обидеть его? Ведь он не мой…

— И прекрасно, что не твой! Иначе я все время видела бы в нем результат твоего греха. Нет, не то говорю… Все время помнила бы, что была другая женщина, которую ты любил так, что решился зачать с ней ребенка. И это было бы невыносимо. Не волнуйся о девочке. Барбара будет счастлива отойти на время от своих пасьянсов.

— Нет, Барбаре я ее не отдам! — решительно воспротивился Филипп.

— Позволь спросить, почему? Ты еще не взял девочку у Имоджен, а уже плетешь интриги, направленные против моей несчастной тетки? — Элен заговорила с воодушевлением, достойным борца за справедливость, но вдруг, вспомнив, к чему уже один раз привело подобное выступление, виновато улыбнулась. — Прости. Делай как хочешь, я еще не успела полюбить этого ребенка, пусть и в дальнейшем обходится без моей любви. Впрочем, жаль. Ты когда ее видел в последний раз? Она хорошенькая? Сколько ей сейчас?

— Отвечаю в порядке поступления вопросов: я видел Сару накануне моего отъезда сюда. Она прелестна: огромные голубые глаза, цветом напоминающие твои. А волосы вьются так же, как у тебя, но оттенком гораздо светлее. Сейчас ей чуть больше года.

— Напрасно огорчаешься, что волосы у нее светлее моих. Это пока светлее. Ты уже папа со стажем, а до сих пор не знаешь, что волосики у деток темнеют по мере роста деток?

— У твоего ребенка, видимо, должны быть светлые волосы, как и у тебя когда-то? — поинтересовался Филипп. Голос его выдал внутреннее напряжение. Видимо, он задал вопрос, ответу на который придавал особое значение.

Элен не оправдала ожиданий и к вопросу отнеслась в достаточной степени легкомысленно:

— Ну, раз должны, значит, так и есть.

Девушка меньше всего хотела повторения прежней неразберихи. Для себя она решила: сегодня день откровений для Филиппа. В следующий раз — для нее. Может быть, это малодушное решение, но так не хотелось сейчас терять удивительное ощущение близости дорогого ее сердцу мужчины. Надо отдать Филиппу должное: он уловил нежелание Элен в данный момент обсуждать ее проблемы и уступил.

— Уверен, ты полюбишь Сару, как собственную дочь. Клара, и та отметила, что ты добрая. И умница. А сейчас смотри на героя рядом с тобой: ему ужасно хочется о чем-то тебя спросить, но он, терпя муки, пересиливает любопытство… Нет, «любопытство» как-то несерьезно звучит. Герой гасит свой интерес и ищет утешения в другом.

— В другом? Что-то я не вижу, что герой чего-то ищет. — Элен посчитала, что чуть-чуть добавить в голос капризных нот вполне допустимо.

Филипп наклонился над ней и поцеловал. Это был настоящий поцелуй. У Элен уже не хватало дыхания и сил отвечать на страстный призыв, она попыталась отстраниться. Филипп ждал протеста, но услышал совершенно неожиданное:

— Обними меня, любимый! Постарайся только не касаться больного плеча. Все, что есть Элен Олдфилд, не считая этого мерзкого плеча, ждет тебя. Иди ко мне.

Он послушно лег рядом, и какое-то время они молча лежали. Потом Филипп медленными движениями стал приглаживать ее волосы. Элен со слабой улыбкой заглянула ему в глаза, тот крепко зажмурился и, как слепой, начал водить рукой по ее лицу.

— Да ты красивая! — воскликнул Филипп, не открывая глаз.

Элен не шевелилась, прислушиваясь, как ее тело реагирует на прикосновения осторожных пальцев. А они, задержавшись на подбородке, скользнули вниз, к шее.

— А кожа, наверное, алебастровой белизны? — Теплая мужская рука скользнула дальше. — О, мисс, какая у вас фигура! Интересно, зрячие обращают на это внимание? Ведь чуткие пальцы слепцов чувствуют лучше, чем видят глаза. Вы вздрогнули? Вам неприятно. А, догадываюсь: у вас повреждено плечо — это тоже разглядели мои пальцы.

Элен молчала, не отзываясь на шутки, произносимые приглушенным, хрипловатым голосом. Не слухом воспринимала она близость разгоряченного мужчины, ее ликующее от предчувствия тело воспринимало иные импульсы. Ожидание щемящего счастья заставило ее повернуться к Филиппу и прильнуть к нему.

Джексон открыл глаза и сделал попытку обуздать нарастающую страсть. Криво улыбаясь, он уже неохотно продолжил собственную игру. «Прозревший» заявил:

— Руки не обманули несчастного — вы, мисс, действительно ошеломляюще хороши. Жаль, что слепец не дал заключения насчет ваших ног. Они бы его не разочаровали…

— Прекрати, Филипп, то, что во мне сейчас происходит, необыкновенно серьезно.

— Милая, что с тобой?

— В киносценариях это состояние передается фразой: «Дорогой, я хочу тебя». Или еще более определенно: «Возьми меня!»

— Послушай, прелестное дитя, другой на моем месте мог бы заподозрить в тебе весьма искушенную особу…

— Остается надеяться, что эта мысль не будет для тебя большой помехой? — легко, как бы между прочим, поинтересовалась Элен. Видимо, теперь и для нее настала пора прятать свою неуверенность за не очень смешной шуткой.

Она решительно села, спустив ноги с кровати и, наклонив голову, резко дернула ею, отчего роскошные волосы разлетелись веером, скрывая заалевшее от смущения лицо. Что было за этим отчаянным движением? Попытка перебороть зов непослушной разуму плоти? Стыд? Или желание заставить себя на что-то решиться? А может быть, она просто понадеялась таким образом собрать свои мысли, разбежавшиеся невесть куда? Элен бы и сама сейчас не ответила… Наверное, всего понемножку.

Она встала и заявила тоном, не терпящим возражения:

— Я сейчас вернусь. А ты меня жди. Разденься, ложись и делай вид, что спишь.

Элен поспешила в ванную и встала под душ. Вода оказалась холодноватой, что было даже кстати: хотя бы вернется способность обдумать все, что могло и может случиться. Зря надеялась. Из клочков мыслей так и не удалось составить хотя бы одну стоящую. Элен растерлась полотенцем, взяла с полки выстиранную Кларой заветную кремовую ночную рубашку и осторожно просунула в рукав почти уже зажившую руку. Плечо, кажется, уже и не болело, но пугала память о боли.

Интересно, что сейчас делает Филипп? О чем думает? Будто в шутку сказал про нее: «Искушенная». Если бы…

Остается надеяться, что он послушался ее взбалмошного приказа ждать в постели. А если нет? Если нет, то неизбежны занудные разговоры о прошлых ошибках, об умолчаниях и дурацких поступках, а это снова может поставить под вопрос исполнение мечты.

Элен, не накинув халата, в одной рубашке, вошла в спальню. Если бы она только знала, как хороша сейчас, наверняка ей было бы легче одолеть страх и душевное смятение. Кремовый шелк мягкими складками ниспадал с ее плеч. На тонкое кружево воротника легли локоны, отливающие темным золотом. Широко распахнутые глаза выдавали одновременно настороженность, надежду, растерянность и страсть.

Полные яркие губы приоткрылись во вздохе облегчения: он ждал ее! Филипп с крепко зажмуренными глазами полулежал на высоких подушках, закрытый по пояс одеялом. Элен получила возможность внимательно рассмотреть мужчину своей мечты. Красив, ничего не скажешь! Эти прекрасные густые белокурые волосы! Эта чистая линия волевого подбородка! Плечи бугрились мускулатурой, мышцы рельефно очерчивали широкую грудь, густо припорошенную светлой растительностью.

Молчание явно затянулось, и Элен решилась его нарушить.

— Филипп, ты опять утратил зрение или выполняешь команду «спать»?

Тот открыл глаза, быстрым взглядом окинул Элен, тут же снова зажмурился и восторженно воскликнул:

— Вот теперь уж точно ослеп, до того ты хороша! Но сколько же можно стоять босиком на холодном полу?

Элен протопала к окну, задернула штору, отчего комната погрузилась в полумрак, потом подошла к кровати и юркнула под одеяло, прильнув к плечу Филиппа.

— Как твое плечо, Элен?

— Не думай об этом. Когда о нем не думаешь, оно молчит.

— Ты действительно…

И Элен решительно перебила:

— Да, я действительно этого хочу! Угадала твой вопрос? Да что, в конце концов, происходит! Нет чтобы завоевать любимую, так мужчина предлагает именно ей действовать!

— Я боюсь за тебя, дорогая!

— Я сама за себя боюсь, но меня это нисколько не останавливает.

Филипп повернулся к ней и внимательным, долгим взглядом начал изучать ее лицо. Но она, целуя его глаза, снова заставила его «ослепнуть». Элен целовала его, медленно переходя от глаз к носу, потом к щекам. Досталось и шевелюре, и уху. Наконец губы Филиппа потребовали своей доли внимания. Потребовали решительно, настойчиво, и Элен ощутила в себе радостную свободу от вечного контроля отрезвляющих мыслей. На всем белом свете был только этот великолепный мужчина и она. И ничего больше!

В момент их жарких, но в то же время осторожных объятий плечо заявило о себе неким отголоском боли, но Элен, пересилив себя, ничем не выдала испуга, настоятельно приближая вскипающее внутри нее предвосхищение счастья.

Филипп, бормоча ласковую чепуху, осыпал ее поцелуями. Учащенное дыхание прерывало его торопливые слова. Элен не вникала в это невнятное бормотание, она прислушивалась к тому, что творится в ней самой, пытаясь к тому же разгадать и ощущения разгоряченного страстью мужчины, чтобы не пропустить его зова.

Филипп гладил и гладил ее узкую, гибкую спину, а Элен ласково терлась щекой о его плечо. Время будто остановилось, исчезли мысли обо всем, что не касалось их двоих. Их былое озорство, перепалки, шутовские выходки и серьезные противоречия — все ушло, померкло, умерло. Осталось только импульсивное желание раствориться в трепетных объятиях, впитывая и присваивая себе каждую клеточку души и тела другого. Противиться этому бесполезно. Теперь уже ничто не имело значения.

Из груди Элен вырвался приглушенный стон.

— Элен?! — резко отстранился Филипп.

— Все хорошо, любимый!

Чуть позже он в недоумении снова выкрикнул ее имя, и в голосе его было не просто удивление — оторопь.

— Да, милый, да. Ты мой первый опыт. Я намеренно скрывала от тебя этот прискорбный факт. Прости!

— Но я не понимаю…

— Зачем сейчас надо что-то понимать, милый? Все хорошо. Боже, как все хорошо…

В последнем содрогании восторга он с силой прижал ее к себе, и тут Элен, согласная соединиться с Филиппом, вдруг громко вскрикнула: плечо настоятельно заявило о себе как об единственной части ее Я, отрезвленной нестерпимой болью. Филипп резко вскинул голову:

— Элен?!

— Плечо… — Она скривилась от боли.

— Бога ради, извини… Я не должен был… Тебе очень больно?

— Ничего, еще поквитаемся! — с вымученной улыбкой ответила Элен и, спрыгнув с кровати, убежала в ванную.

— Элен, не бегай босиком! — услышала она сердитый голос и посчитала нужным ответить тоном послушной девочки:

— Больше не буду! Не знаю, куда подевались домашние туфли.

Разгоряченное ее тело с удовольствием приняло на себя каскад прохладных струй. Вдруг на пороге появился Филипп. Он принес тапочки и поставил у двери, а сам шагнул под водяные брызги, вплотную прижавшись грудью к спине Элен. В таком положении они и замерли. Если бы некто вознамерился изобразить их в скульптуре, ему потребовалось бы изрядно потрудиться, чтобы передать настроение влюбленных, в котором соединились настороженная нежность и благодарность друг другу за пережитые мгновения безудержного счастья.