Сознание вернулось не сразу: сначала какой-то легкий шум будто включил мозг, потом стала наплывать боль. Первое желание — вернуться в безболезненную тьму. Потом все-таки захотелось узнать, где она, Элен Олдфилд, сейчас находится? Что с ней? Кто рядом? Элен попробовала открыть глаза, но даже такое простое движение отдалось болью.

Покаталась, называется! Еще раз, видимо, последний, пришлось ей удивить Джексона… Впрочем, он, может быть, и не знает, что с ней случилось. Среди голосов там, в Клариной больнице, его голоса Элен не помнит. А что, собственно, помнит?..

Элен открыла глаза. Потолок жилой комнаты — нет холодного ослепительного блеска больницы. Значит, не больница, уже хорошо… Если чуть-чуть скосить глаза, то в полутьме можно увидеть домашнего вида симпатичные шторы. Где же она все-таки находится? Перевела взгляд направо. О, это же апартаменты в Кларином доме! А рядом в кресле дремлет сама хозяйка, от одного вида которой теплеет на душе. Фрейлейн Берг, вы сейчас для меня самый близкий на земле человек…

Джексон потерян едва ли не навсегда. Потерян сразу по двум причинам. Первая, банальная: он же не знает, где мисс Олдфилд остановилась, и, значит, если даже захочет найти, не сможет. Вторая… Тут дело посерьезнее. Ей, Элен, возможно, не суждено подняться с постели до скончания века… Бедная Барбара!

Из глаз покатились слезы, но на середине щеки им что-то помешало двинуться дальше. Голова перевязана, и слезы лишь увлажняют бинт.

Клара зашевелилась в своем кресле, потом, судя по звуку, поднялась проверить, что с больной.

— Элен, дорогая, вы плачете? Это прекрасно!

Девушка среагировала на ее слова широко распахнутыми в недоумении глазами. Ну, у них, у австрийских медичек, и представление о прекрасном!

— Вы удивлены, что я так говорю? Но ведь ваши слезы сказали многое: вы в сознании, это раз. Вы пробуете сами определить, в каком оказались положении, значит, голова работает, это два. Вы не кричите от боли, следовательно, она немножко отпустила, правда? Вы уже вспомнили о близких и пожалели себя, представив их реакцию на случившееся, я угадала?

— Спасибо, Клара, — прошептала Элен, и снова ручеек слез потек по проторенному руслу.

— За что спасибо?

Клара достала салфетку и, как малому ребенку, вытерла Элен нос.

— Клара, скажите честно, не жалейте меня. Я буду ходить?

В ответ послышался добродушный смех.

— Вы еще спросите, будете ли вы жить? Будете! И жить, и ходить, и на лыжах кататься. Только на будущее учтите: когда работают ноги, не худо бы работать и голове. Разве можно после большого перерыва в занятиях спортом сразу браться за предельные нагрузки? Сумасшедшая девчонка! Могла таких бед натворить… — Клара очень правдоподобно изобразила сердитое недоумение.

Элен улыбнулась. И совершенно не обиделась на ее слова. Тем более что Клара права, чего уж там возражать… Рядом с Кларой — большой, сильной, доброй — Элен почувствовала себя действительно малым ребенком, да еще капризным, с мокрым, покрасневшим от слез носом.

— Что это на мне надето, Клара?

— Как что? Ваша ночная рубашка. Красивая вещь. Дорогая, наверное? Вы в ней прехорошенькая. В такой бы рубашке да к любимому…

— Откуда взялась здесь эта рубашка?

— Герр Джексон принес. Мне, кстати, очень понравился этот мужчина.

— Но у него же нет вашего адреса.

— Так вы свою покупку у него в отеле оставили, а на свертке была прилеплена бумажка с моим адресом. Он сюда примчался как ошпаренный раньше, чем мы вас привезли.

— Значит, приходил…

— Прилетел! Я его потом выгнать не могла. Он ваш любимый человек, Элен, я правильно догадалась?

— Мой бывший начальник, — беззвучно прошептала девушка.

Клара не услышала, но поняла, что ей возражают.

— Как хотите, можете не говорить. Сама все знаю.

— Это он сказал?

— Что?

— Что он мой любимый человек?

Клара передернула плечами, огорчаясь непонятливости пациентки.

— Нет, скорее убедительно показал, что он любящий человек.

Элен усмехнулась. И не Клариным словам, нет, — своим мыслям. Но, погрустнев, оттого что не способна сейчас как следует разобраться в только что услышанном, спросила:

— Я долго проваляюсь?

— От вас зависит. Будете спать, есть и не нервничать, все скоро придет в порядок. Везучая! Как только не разбились в лепешку, удивляюсь! Сейчас я сделаю укол, он и боль снимет, и сон нагонит.

— А почему голова перевязана?

— Содрали кожу в нескольких местах. Послушайте, ну и волосы у вас! Густые, вьются, а цвет… Даже не знаю, как назвать…

— Умело заваренного кофе — так говорит моя тетя Барбара.

— Ну что ж, она права. Кстати, помнится, мистер Джексон что-то про нее говорил.

Элен занервничала. Только не хватало, чтобы тетке сообщили о случившемся. Вместо одного несчастья будет два.

— Господи! Неужели Джексон сообщил Барбаре обо мне? Ведь эта неугомонная женщина все бросит и примчится сюда.

Клара отошла к столу, где стала позвякивать какими-то металлическими вещицами. Шприц, наверное, готовит. Потом прервала молчание:

— Не думаю. Кажется, герр Джексон, наоборот, не хотел, чтобы звонили вашей тете. Мы спросили, надо ли сообщать родным, а он говорит, если вы считаете, что с мисс Олдфилд все будет в порядке, то пока в Лондон сообщать ничего не буду. А потом уж как сама Элен решит.

Укол возымел действие. Пришел крепкий сон, через толщу которого не пробивались ни боль, ни сигналы измученного тела, уставшего находиться в одном положении.

Когда Элен проснулась, в висках пульсировала боль. Плечо, крепко схваченное повязкой, нестерпимо ныло. Лодыжка тоже давала о себе знать. Еще не открывая глаз, Элен заявила о своем пробуждении тихим стоном.

— Что случилось? — раздался рядом мужской голос.

Элен оторопело открыла глаза и встретилась с взволнованным взглядом Филиппа.

— Вы?! Почему вы здесь? Где Клара? — В вопросе прозвучало больше строгости, нежели хотелось Элен.

— Я сейчас позову ее. Как ты себя чувствуешь, Элен?

— Не знаю. Еще не поняла. Мне не нравится, что ты меня застал в таком виде!

Филипп широко улыбнулся:

— Ну, значит, все в порядке!

— Странный вывод.

— Еще недавно тебя совершенно не волновал твой внешний вид.

— Я что же, не все время была без сознания?

— Нет, ты разговаривала.

— И я видела тебя? Общалась с тобой?

Филипп изучающе смотрел ей в лицо, так доктор пытается по обрывкам фраз составить свое впечатление о состоянии здоровья больной.

— Ты меня узнала. Но я не все понял из того, что ты настойчиво пыталась мне втолковать.

— Я говорила?! Что?

— Насколько я смог понять, ты волновалась о ребенке, что совершенно естественно. Ты же еще не знала, чем дело кончится, и, наверное, боялась, что девочка останется сиротой. Твердила как заведенная: ее нет! ее нет!

От невозможности что-либо объяснить, от бессилия, от беспомощности Элен тихо заплакала, чем не на шутку встревожила Филиппа.

— Клара дома? Позови Клару, — скорбно опустив уголки рта, попросила она.

Филипп опрометью бросился к двери. В мгновение ока Клара была найдена и уже шелестела быстрыми шагами к комнате больной.

— Что случилось? — взволнованно спросила Клара.

— Шшш, — зашикал Джексон, а затем сказал покаянно: — Я во всем виноват! Расстроил Элен напоминанием о ребенке. У нее ноет все тело, глаза наполнены болью, а я как последний идиот затеял разговор о ее дочери!

— У Элен есть дочь?!

— Шшш, — снова зашипел встревоженный Филипп. — Не выдавайте, что я проговорился. Храните, как врачебную тайну. Клара, я пока побуду на улице, а потом, если позволите, зайду еще раз.

Когда Клара приблизилась к кровати, то увидела, что заплаканная Элен, морщась от боли, пытается преодолеть смех. Истерика?

— Элен, что с вами? Испугали мистера Джексона, теперь пугаете меня.

— Клархен, дорогая, закройте поплотнее дверь и подойдите ко мне.

Клара мгновенно исполнила просьбу. На ее лице застыло выражение озабоченного любопытства.

— Наклонитесь.

Слово больного — закон. Клара подставила ухо почти к губам Элен. Та еще немного помучилась, борясь со спазмами смеха, а потом сказала:

— Клара, у меня нет ребенка. Понимаете? У меня нет маленькой девочки. Но мне никак не втолковать этого мистеру Джексону. Он вбил себе в голову чушь какую-то про мою дочь и мучает меня своими утешениями и нравоучениями. Нет никакой девочки! Вы поняли меня?

Как любая женщина на ее месте, Клара была зачарована необъятными возможностями доверенного ей сюжета. Он защищает ребенка, которого нет. А она защищает себя, говоря, что нет никакого ребенка… Странная история! Помолчав в замешательстве, Клара участливо спросила почему-то шепотом:

— А на самом деле?

Элен не поняла вопроса.

— Что на самом деле?

— В действительности-то есть девочка?

В полном изнеможении Элен закрыла глаза и вдруг снова стала с видимым трудом выкашливать из себя смех, который усиливался тем больше, чем труднее было сопротивляться его неотвратимости.

Клара была совершенно сбита с толку. Чем она могла так осложнить дело? Что не так сказала?

— Сейчас, милая… Сейчас во всем разберемся. Только не плачь. Нет таких положений, из которых не найдется выхода. Это так, не будь я Клара Берг.

— Клара Берг, помолчи, пожалуйста, мне очень больно смеяться.

— Ты смеешься? — рассмеялась в ответ хозяйка. Но глаза ее не доверяли столь простому решению проблемы. Не легкомыслие ли бедной больной проявляется в ее неожиданном веселье? Клариному сердцу в этот момент было милее серьезное отношение к ребенку мистера Джексона. Но, в конце концов, он и старше этой прелестной девушки. — Элен, дорогая, ты хочешь, чтобы я сказала мистеру Джексону, что… Что мне надо ему сказать?

Элен молчала.

— Поговорим обо всем позже, хорошо, Клара?

— Да, — охотно согласилась та. — Мы сейчас освежим повязки. Постараюсь все делать так, чтобы тебе, милая, не было больно.

Не умолкая ни на секунду, пересыпая речь шутками, Клара делала свое дело с мастерством профессионала высокого класса. Когда процедуры были закончены, Элен, устало откинувшись на белоснежные подушки, попросила:

— Дай мне, пожалуйста, зеркало. Я, наверное, сейчас такая страшная…

Клара в ответ хмыкнула, а зеркало дала, только когда посчитала, что больная уже приведена в полный порядок. Клара сочла необходимым заново перевязать голову Элен не только в медицинских целях, но и по личным соображениям — ей удалось приукрасить симпатичную пациентку, выпустив на свободу пару кудряшек надо лбом и пару локонов у шеи. Оглядела свою работу и осталась довольна.

— Можно звать, — вынесла вердикт Клара.

— Кого? — встревожилась Элен. Уж не встреча ли с врачом ей уготована?

— Как кого? Герра Джексона, конечно. А то он замерзнет совсем. — Она отдернула занавеску, выглянула на улицу и с удовлетворением доложила: — Вон он ходит, бедный. Переживает. Красивый мужчина!

— Скажи ему, что я устала после процедур и сплю.

— Это как же так? Человек там ходит, ждет, а я выйду и совру? Нет, милочка, этого я не умею.

— Ты что, не умеешь врать? — Брови Элен поползли вверх от удивления.

— Ну, бывает, что солжешь умолчанием, это грех поменьше… А вообще стараюсь делать так, чтобы потом не пришлось каяться.

Вот, мисс Олдфилд, полюбуйтесь на фрейлейн Берг! Бывают же на свете такие люди… Не врут! И прекрасно себя чувствуют.

— Клара, а что ты имеешь в виду под ложью умолчанием?

— Ну, это когда надо бы возразить человеку или осудить плохой поступок, а ты, чтобы тебе спокойнее было, промолчишь, утаишь правду. Понимаешь, тебе, может, так и проще, а зло не наказано.

— Пожалуй, этот род вранья мне недоступен. Я почему-то всегда лезу со своими возражениями и своей правдой. Но совсем не врать скучно. Барбара говорит, что я не столько вру, сколько фантазирую. Так ты считаешь, что спокойнее живется, когда говоришь правду и только правду? Ну что ж, тогда зови своего красавца!

— Моего? Ну уж ты скажешь… Будь у меня такой, уж я бы его далеко от себя не отпустила. Он кто по профессии?

— Архитектор.

— А ты?

— Я тоже. Только я ма-а-аленький архитектор, а он большой, настоящий.

— Ты, наверное, устала от моих разговоров, — вздохнула Клара. — Может быть, тебе сейчас стоит поспать? Тогда и врать не придется…

Славная женщина. Только недавно познакомились, а такое впечатление, что давным-давно она обогревает тебя своим теплом.

Джексон вошел, смущенно улыбаясь.

— Можно?

— Заходи, Филипп. Знаешь, я, пожалуй, рада, что ты сумел меня найти.

— Ну, раз ты этому рада, то и я рад. — Он продолжал улыбаться, но в глазах угадывалась тревожная озабоченность. — Наш румяный эскулап сообщил, что тебе лучше и боли уменьшились.

— Клара не соврет! Мне она ужасно нравится. Если б я сумела хоть в чем-то походить на нее, пожалуй, мне удалось бы стать лучше, чем я есть.

— Элен, замри, пожалуйста, на промежуточном движении к совершенству. Но с хозяйкой нам действительно повезло.

— Нам? — удивленно вскинула брови Элен.

— Тебе или нам, какая разница? У нас сейчас с тобой общая цель — поскорее поставить тебя на ноги.

— Филипп, ты пойдешь сегодня кататься?

Тот ответил возмущенным взглядом. Мол, когда друг в беде, какое может быть катание? Они помолчали.

— Элен, ты не будешь возражать, если я просто посижу рядом с тобой и почитаю?.. Потребуется помощь — я рядом. Или сам что нужно сделаю, или Клару позову.

Если и дальше так дело пойдет, то она, Элен, чего доброго, воздаст хвалу своим болячкам. Никакими средствами ей не удалось бы добиться таких результатов в развитии их с Филиппом отношений, если бы не несчастный случай. Человек предельно заботлив, мягок. Посмотрела бы сейчас сиреневая Имоджен на своего любимца! Вся бы зашлась от зависти. А что сказала бы Стефани? Элен улыбнулась собственным мыслям и повернула голову к собеседнику.

— Если хочешь, оставайся, Филипп. Но не здесь, в гостиной посиди. А я подремлю немного. Мне еще подумать надо…

— Не берись за рискованные дела, зачем тебе сейчас думать? — улыбнулся Джексон. — У тебя найдется что-нибудь почитать?

— О, у меня с собой только пара книг. Кстати, монография о творчестве Шекспира весьма любопытна. Тебя не утомит подобное чтение? Вторая книга — об импрессионистах. Интересует?

— Боже мой, Элен, конечно, интересует. Но я удивляюсь другому: впервые встречаю девушку, которая на отдыхе читает не легкомысленный детектив, а серьезную литературу.

— Наверное, удивлять тебя — мой удел! — как можно беспечнее бросила Элен. — Знаешь, честно говоря, у меня еще не было времени ознакомиться с книгами, но Барбара, а она чтит Шекспира, пишет, что исследование любопытное.

— Старая леди всерьез увлекается Шекспиром? — не сумел скрыть удивления Джексон.

— О, Шекспир когда-то перевернул всю ее жизнь. Но не будем сейчас об этом.

Обезболивающий укол плюс таблетка транквилизатора — и истерзанное болью тело вновь обрело покой. Сон был крепкий, без сновидений, а пробуждение не напоминало тяжкого выныривания из не отпускающей вязкой тьмы. Когда Элен открыла глаза, сразу увидела сидящего у кровати Филиппа. К его лицу, казалось, навсегда прилипло выражение заботливой тревоги.

— Почему ты здесь? Я же просила побыть в другой комнате.

— Только что подошел! — горячо начал оправдываться тот. — Тебя что-то во сне беспокоило, и я решил проверить, как ты?

— Который час?

— Думаю, два или три. Мои часы остановились. Надо же, впервые в жизни забыл завести. Представляешь, мне перевалило за тридцать, а я еще не переживал большего потрясения, чем то, которое связано с твоим недавним несчастьем. Суди сама, как до встречи с тобой мне везло в жизни!

Будь это пару дней назад, уж Элен бы нашла быстрый и едкий ответ! А сейчас ей вовсе не хотелось искать в шутливых в общем-то словах Филиппа обидного для себя намека.

— Ты спал ночью?

— Вздремнул немного. И сейчас подремал бы, но увлекся книгой о Шекспире. Леди Монт права, дав ей высокую оценку.

— Ты ел? Ты вообще за все это время что-нибудь ел?

— Не волнуйся, Клара обо мне позаботилась, — ответил Филипп с улыбкой. Было видно, что проявленная Элен забота ему приятна.

— Иди к себе в отель и отдохни. — Теперь уже и она нашла удовольствие в том, чтобы проявлять заботу о Филиппе.

— Нет, уже не смогу. Не успею. Дело в том, что у Клары сегодня вечернее дежурство. Не волнуйся, перед уходом она к тебе зайдет. Приготовила для любимой пациентки что-то вкусное. Ты не возражаешь, если я посижу рядом?

— Сиди, пожалуйста, — строго разрешила Элен, — но мне не по душе, когда человек вынужден проводить чуть ли не сутки у постели капризной больной.

— Вот уж не назвал бы нашу больную капризной. Честно сказать, я был даже несколько удивлен…

— Удивлен? Я что-то тебя постоянно удивляю. Правда, Барбара меня уверяла, что в этом деле нельзя поддаваться усталости.

— Да, повторяю, я был удивлен, как стойко ты вынесла страдания. Если и стонала, так только во сне. Говорят, когда вправляли вывих, орала как резаная, но кто бы не орал на твоем месте? Болевой шок спас тебя от невыносимой боли.

— Филипп, мне не нравится, что ты так внимательно смотришь на меня. Я очень подурнела?

— Элен, ты задала вопрос именно в тот момент, когда я нашел в тебе сходство с одной из самых красивых женщин Англии конца прошлого века.

— С кем это? — Такой поворот в разговоре мог оказаться приятным.

— Дама печали… Джейн Моррис. Я не замечал этого поразительного сходства, пока боль не наложила отпечаток на твое лицо.

— Как красиво звучит! «Дама печали»… Она тоже, бедняжка, грохнулась с горы? — Элен поборола улыбку, желая задержать на лице то выражение, которое вызвало у Джексона лестную ассоциацию.

Увлеченный своим рассказом, Филипп не стал далеко уходить от темы и поведал грустную историю о безответной любви. Художник из «Братства прерафаэлитов» Данте Габриель Россетти был безнадежно влюблен в жену своего друга Уильяма Морриса, Джейн. Та видела в нем товарища, и если и шла речь об их близости, то имелась в виду близость исключительно духовная. Россетти считал свою возлюбленную воплощением красоты и ума.

Элен внимательно слушала.

— Ну и… Что дальше? Она полюбила его?

— Возможно, она и любила, но об их плотской близости и разговора не возникало, — устои общества не допускали подобного. В общем, как это ни грустно, Россетти сошел с ума.

— О-о-о! От любви?

— Ну, может, для того были и другие причины, но, в частности, и от любви тоже…

— Какая грустная история. Я хочу быстрее выздороветь, чтобы никогда больше не напоминать Даму печали. Но я не понимаю этих влюбленных: в конце концов, если дело такое серьезное, можно было встречаться тайно. Неужели любовь не имеет права презреть предрассудки?

— Предать друга и упиваться счастьем с его женой? Не велика ли цена?

— А то, что человек сошел с ума, это ты считаешь умеренной ценой? Существует же понятие «ложь во спасение»… Нет, я все-таки надеюсь, что Джейн что-нибудь придумала, чтобы утешить влюбленного Россетти…

Элен очень хотелось поменять грустную концовку романтической истории. Филипп не соглашался. Ему важнее трагичная правда, чем приукрашенный вымысел. Да что он знает о любви, этот Филипп Джексон?!

— Разве сумасшествие Россетти не убедительное свидетельство того, что эта пара не захотела запятнать свои высокие чувства грехом?

— А твоя печальная дама осталась и при уме, и при добропорядочном муже… И тебя устроил подобный финал? В общем, я не в восторге от внешнего сходства с Джейн. Может быть, у меня нет ее красоты и ума, но, надеюсь, это компенсировано наличием сердца. О нехватке такой малости они оба, судя по всему, даже не догадались.

Филипп с улыбкой выслушивал ее соображения, возражать уже не пробовал, боясь, видимо, тревожить больную спором.

— Но разве тебя не интересует, как выглядела Джейн? Серые глаза… Да-да, серые, а не ярко-голубые. Боль в какой-то момент замутила твои глаза, и их будто заволокло влажной дымкой. У Джейн были полные губы, даже, может быть, более полные, чем требуют каноны красоты. Дать тебе зеркало?

— Не надо.

— И еще у нее были совершенно потрясающие волосы — пышные кудри необычного цвета… Как бы это сказать?..

— Цвета умело заваренного кофе, так?

— Довольно точное определение.

В этот момент постучала в дверь хозяйка и с порога заявила:

— Герр Джексон, на полчаса фрейлейн просят покинуть их.

— Конечно, конечно, — всполошился гость и метнулся к выходу. — Я прогуляюсь немного. Вы, Клара, не волнуйтесь, ваша подопечная будет под присмотром. Оставьте, пожалуйста, дверь не запертой, хорошо?

— Ключ в кармане моей куртки. Вот от той двери. — Элен указала взглядом в сторону гостиной.

С ключом разобрались. Джексон ушел.

— Филипп очень устал, — грустно констатировала Элен.

— А кто не устал? — возразила Клара бодрым тоном.

Да уж, по ее виду никак не скажешь, что она устала. Тот же глянцевый румянец во всю щеку, те же приветливо-озорные глаза и скороговорка. Если бы специально надо было создать образ женщины, способной одним своим видом поднимать настроение, то моделью следовало взять фрейлейн Берг. «Дама без печали»…

Клара выполнила все свои обязанности по уходу за больной, помахала на прощание рукой и уже от порога заявила:

— Вернусь поздно вечером. Оставляю тебя на надежного человека. Не вздумай обижать его. Он хороший. Люби его!

— Постараюсь.

Интересно, что Элен никому другому не позволила бы так говорить с собой. Даже лучшую подругу Стефани одернула бы за бесцеремонное вторжение в личную жизнь. А с Кларой и не нашлась, как перевести разговор в шутку. Та всерьез, и Элен тоже.

— Ох, Клара, еще бы и ему постараться… — вздохнула девушка и услышала, как рассмеялась Клара.

— Уж этот-то влюблен по уши.