— Владя, вставай! Тревога!

— Что случилось? Учения? — Глаза фиксируют покачивание тусклой лампочки и снова закрываются. — Это учебная тревога или что? — едва успевает спросить Владя перед тем, как опять погрузиться в сон.

— Не дури, просыпайся! В 0.30 надо быть у пана полковника.

Часы показывают 0.20. Значит, он спал минут сорок пять. И вообще, как он попал сюда? Помнится, хотелось хоть немного вздремнуть после бесконечных переходов по степи от Валуек до разрушенного Харькова… Владя оправляет шинель, затягивая потуже ремень, по привычке вынимает револьвер, прокручивает барабан и прячет его обратно в кобуру. Он забирает буссоль, складывает карту, натягивает шапку и, спустившись этажом ниже, входит в кабинет командира.

Там уже все собрались. На затемненное окно повесили большую карту. На ней выделяется черный массив Харькова, красным обозначено расположение наших частей, голубым — положение войск противника. С юга на север протянулись голубые стрелы — вероятно, направления танковых ударов. «Может, намечаются учения с боевыми стрельбами?» — пытается угадать Владя.

Последним появляется Костя Гибнер. Он сразу обращает внимание на то, что на погонах у Влади прибавилось звездочек:

— Подумать только — уже пан ротный! Со вчерашнего дня? Прими мои поздравления. — Костя протягивает ему фляжку, в которой что-то булькает: — Глотни, дружище, пока никто не видит. Да держись бодрее в сей исторический момент.

На часах 0.30.

— Я хочу познакомить вас с обстановкой… — начинает полковник без тени волнения. Его спокойный голос вселяет в подчиненных столь необходимую им уверенность. А в заключение командир спрашивает: — Все ясно?

— Ясно, — словно школьники, дружно отвечают присутствующие, но не расходятся.

— Вот и все, хлопцы… — тихо, с отцовской доброжелательностью произносит командир.

Похоже, все только этого и ждали. Кабинет полковника быстро пустеет…

Наверное, это обычное явление: новобранцам, впервые попавшим на фронт, очень хочется показать, что все им нипочем, что ничего-то они не боятся и ничему не удивляются. Но на их пути попадается первый труп. Впрочем, это уже и не человек вовсе, а какая-то бесформенная, смерзшаяся масса. А ведь и он когда-то был человеком с пытливым умом и внимательным взглядом. А еще раньше он был ребенком, и мать, как тысячи других матерей, проводила бессонные ночи рядом с его кроваткой, когда он болел, отец сердился, когда он приносил плохие оценки, и говорил, что ничего из него, вероятно, не выйдет. И вот его пригнали сюда. Зачем, спрашивается? Неужели нельзя было спокойно умереть где-нибудь в Гарце или в Мюнхене — одним словом, у себя дома?

На смену необычайно темной холодной ночи приходит хмурый рассвет. Снег прекращается. Раздается команда: «Стой!» Колонна подтягивается. И только Ярда Достал все еще бредет, с трудом переставляя ноги и опираясь на суковатую палку, такую же длинную, как он сам. Его мучает одышка — бессонные ночи, забастовки, демонстрации, суды и тюрьмы сделали свое дело. Дает себя знать и фронт под Москвой, где он сражался в рядах Советской Армии.

Рядом с ним останавливается Франта Энгель:

— Сними вещмешок, Ярда, и давай положим его на машину.

Тот отмахивается: мол, солдат есть солдат.

— Ярда! — уже более настойчиво зовет его Франта, но он даже не оборачивается…

— За тем лесом противник? — спрашивает молодой автоматчик.

— Возможно, — лаконично отвечает Тонда Сохор. — Немцы идут на север, к Харькову.

— Значит, прямо на нас, пан поручик? — уточняет автоматчик.

— Не знаю, прямо или нет, но танков у них достаточно и продвигаются они по дороге. Все может случиться…

— Это нам понятно.

— Да, ребята, скоро бой. Командиров ко мне!

Приказ Сохора лаконичен: взводу автоматчиков вести пешую разведку впереди первой роты, которая следует во главе правой походной колонны в направлении деревни Миргород. Левая колонна идет в Артюховку.

Владя старается держаться рядом с Иркой Франком. Они делятся друг с другом махоркой и закуривают. Четверка солдат, шагающих за ними, тихонько обсуждает подробности какого-то романа, так внезапно оборвавшегося.

Навстречу везут раненых. Их измученные, заросшие лица производят тягостное впечатление.

— Как там дела?

— Плохо, — отвечает один из раненых.

Роты идут лесом на Тимченков. Издалека доносятся пулеметные очереди и артиллерийская канонада. Иногда все стихает. Время от времени попадаются советские солдаты, небритые, уставшие. Их немного, и они шагают куда-то на юго-восток. Говорят, это был стрелковый батальон, но теперь оставшихся в живых едва ли наберется с роту. Однако у них имеется две батареи 76-мм орудий.

Каждый раз, когда стрельба впереди усиливается, чехословацкие воины ждут, что появятся вражеские танки и завяжется встречный бой. Они имеют о нем представление только по учениям, проводившимся на полях между Бузулуком и Сухоречкой. Все больше дают о себе знать пройденные пешком четыреста пятьдесят километров. Солдаты не падают духом лишь потому, что надеются на скорый привал.

Стрельба немного стихает. Советский конный разведывательный дозор докладывает полковнику Свободе обстановку и исчезает. Новости неплохие: советская гвардейская часть остановила немецкие танки примерно в 20 километрах к югу. Какие населенные пункты расположены в 20 километрах отсюда? Тарановка, Мжа, Соколове… Чехословацким воинам почему-то кажется, что все это очень знакомые названия. Может, так оно и есть?

Марш окончен. Они выходят из леса и видят, как садится солнце. Прямо перед ними — широкая полоса застывшей реки, а за ней подковой вытянулось село с низкими хатами и церковью. Раздается команда «Окопаться!» — здесь будет проходить линия обороны.

Миловидная медсестра в ушанке, сдвинутой на ухо, накладывает в котелок снег, чтобы вскипятить чай.

Владя сразу же выбирает наблюдательный пункт — пару высоких сосен. Потом наскоро прощается с Иркой, который уходит с первой ротой в Соколове. Франтишек Энгель организует в одном из сохранившихся на левом берегу реки домов перевязочный пункт. Связисты тянут кабель к совхозу и далее к Артюховке, куда в составе второй роты ушли Бедржих Скала и Курт Вольф. Служба просвещения располагается в лесной сторожке, чтобы в спокойной обстановке подготовить номер батальонной газеты.

* * *

В Миргороде, на правом фланге обороны, тоже отрывают окопы. Прерывисто дыша, появляется Ярда Достал. С минуту он смотрит на заходящее солнце, потом сбрасывает вещмешок и, взяв в руки лом, присоединяется к товарищам. Земля промерзла как камень, и рыть окопы очень трудно. Лицо у Ярды быстро синеет — ему не хватает кислорода. К нему подходит солдат и без лишних слов забирает лом.

Солдата зовут Василий, в их роте он служит всего полгода, а родом он из Закарпатья. В тридцать девятом, чтобы не попасть в венгерскую армию, он, как многие из его друзей, решил бежать к русским. Когда он сказал об этом домашним, отец долго молчал, а младшие братья и сестры смотрели на него как на героя. Мать плакала. Потом она насушила ему полную сумку сухарей и собрала в дорогу. Василию в ту пору не было и шестнадцати.

Односельчанин Давид Вейс, узнав о готовящемся побеге, сунул ему на дорогу две плитки почти хорошего шоколада: только сверху он немного покрылся плесенью. У Давида было очень много детей, а сколько точно — никто в Ричке не знал, потому что дети у Вейса рождались и умирали ежегодно. «Давид, бежим с нами, — уговаривал Василий Вейса, — не то придут немцы и убьют тебя». Давид посмотрел на стайку детей, на озабоченную жену, которая правой рукой что-то вытирала, а левой держала у пышной груди самого младшего, сказал что-то о боге, которому лучше известно, что должно случиться, и отрицательно покачал головой. Как знать, может, Василий и встретит Давида, когда вернется домой…

Передохнув, Ярда Достал хочет взяться за лом, но Василий его не отдает:

— Поберегите силы, они вам еще пригодятся.

Обращаться к Досталу на «ты» Василий не решается, ведь он, говорят, был в Советской Армии офицером. А еще говорят, что он — коммунист. «Если все коммунисты такие же самоотверженные, как этот, с ними можно горы свернуть», — думает Василий, глядя, как Ярда хватает свободную лопату и начинает ею орудовать.

* * *

Командир батальона направляет Владю в Тарановку в отделение десатника Бродавки с задачей докладывать о том, что происходит на переднем крае. По дороге Владя ненадолго останавливается в Соколовской церкви, где доктор и медсестры развернули перевязочный пункт. Дальше его путь лежит вдоль линии обороны, расположенной на юго-западной окраине Соколова.

Оттуда доносится непрерывная пальба. Над горизонтом то и дело взлетают разноцветные ракеты. Видно, как вражеские штурмовики один за другим покидают строй и пикируют к земле. После их атак в небо вздымаются столбы черного дыма. Наконец самолеты исчезают и все вокруг затихает.

— Н-но! — подгоняет ездовой испуганного коня. — Не любит, чертяка, стрельбы, — объясняет он, как бы извиняясь за коня, и показывает кнутом на горящую Тарановку, скрывавшуюся ранее за косогором.

Владя согласно кивает. Сегодня или завтра он увидит нацистов, а может, и эсэсовцев. Но теперь он не безоружен, как то было в Праге и в Остраве в тридцать девятом…

Все, что он видит сейчас, напоминает большое полотно, на котором художник-баталист очень правдиво изобразил вечер после битвы. Тарановка горит. Крыши домов с грохотом обрушиваются в огонь. Со стороны железной дороги доносится вдруг крик женщины. Посреди дороги, идущей параллельно рельсам, громоздится перевернутая подвода. Под ней лицом к земле лежит убитый солдат. Его руки беспомощно раскинуты. Каска сдвинута на затылок, а штык винтовки будто нацелен на невидимого врага. О чем он думал в свой последний миг? Владя желает лишь одного: чтобы солдат не успел почувствовать жгучей боли. Он заслужил легкой смерти, а легкая смерть, как говорят, — мгновенная…

Еще несколько минут назад Владя ощущал то приятное напряжение, какое он испытывал когда-то перед ответственным заездом. Но теперь холодный страх перехватывает ему горло, и кажется, все вокруг качается. Чтобы преодолеть это ужасное чувство, он закрывает глаза, глубоко вздыхает, соскакивает с саней на дорогу и, пошатываясь, делает несколько шагов. Потом он останавливается, переводит дыхание и, взглянув в последний раз на убитого, уже твердой поступью следует за санями.

Какое-то отделение, вытянувшись гуськом, пробирается среди горящих руин. Навстречу на трех санях везут раненых. Один из раненых, громко чертыхаясь, прижимает ладонь к лицу. Его правая нога раздроблена у щиколотки. Из разорванного валенка торчат окровавленные обломки кости.

— Не горюй, Матвей, — утешает раненого товарищ, провожающий сани до поворота. — Доктора залатают, еще «барыню» танцевать будешь.

Последние сани останавливаются. Бойцы осторожно снимают мертвого солдата и кладут его рядом с убитыми артиллеристами.

А Владя продолжает шагать посередине дороги.

— Венгр? — спрашивает у него усатый сержант.

— Какой он тебе венгр?! — набрасывается на него товарищ. — Это один из тех, что сегодня пришли. Чехи они, солдаты, как и мы с тобой. Свои, понятно?

— Свои — это хорошо! Только попали они в самую заваруху.

Солдаты оборачиваются вслед Владе, и каждый старается громко с ним поздороваться или крикнуть что-нибудь ободряющее. Владя от этого «триумфального марша» готов сквозь землю провалиться. Собственно, чему он обязан всеобщим вниманием? Только тому, что он чех и прибыл сюда?

— Сколько вас? — спрашивают у него. — И все такие же молодые? Оружия у вас достаточно? Наше, говоришь? Командир кто? Свобода, говоришь? Ну так это же здорово! По-русски понимаешь? Вон там ваши…

И точно, навстречу Владе идет Бродавка с четырьмя парнями. А от церкви уже доносится раскатистое «Ура!». Солдаты мгновенно становятся серьезными:

— Слышишь? Бьют наши этих сволочей!

Потом это повторялось чуть ли не ежедневно. К полудню немцы брали церковь, а к вечеру их оттуда выбивали…

На правом фланге защищает железнодорожный переезд взвод лейтенанта Широнина, в прошлом учителя. Задача на гвардейцев возложена чрезвычайно ответственная, ведь если врагу удастся захватить переезд, он получит возможность подвести к Харькову дополнительные резервы и поддержать танковые атаки огнем артиллерии…

В течение пяти суток рвались фашисты к Тарановке, бросая в бой против горстки храбрецов довольно внушительные силы, но занять переезд так и не сумели. Широнинцы отбили десятки атак, уничтожая фашистские танки противотанковыми гранатами и бутылками с горючей смесью, и Тарановку отстояли. Из 25 бойцов в живых осталось только пятеро, однако поставленную взводу задачу они выполнили. Всем героям — и живым, и павшим было присвоено звание Героя Советского Союза, а после войны в селе Тарановка им был воздвигнут памятник…

Владю проводят в штаб, разместившийся в хате, которая вот-вот развалится. Командиром полка является гвардии полковник Кондратий Васильевич Билютин, о котором Владя слышал еще в лесу возле села Тимченков.

— Товарищ гвардии полковник, разрешите… — вытягивается он по стойке «смирно», а сам думает: «Так вот он каков, защитник Тарановки, один из тех, кто внес вклад в разгром армии Паулюса под Сталинградом…»

Полковник Билютин невысокий, плотный, на груди — гвардейский знак. Узкие, чуть раскосые глаза на широком лице. На голове остатки некогда роскошной шевелюры. Не дожидаясь конца рапорта, полковник начинает расспрашивать о боеспособности чехословацкого батальона.

Владя понимает, что интерес советского полковника вызван необычайно серьезной обстановкой, сложившейся в те дни под Харьковом. Советские войска преследовали врага от самой Волги и понесли немалые потери. Темп их наступления был таким стремительным, что от своих тылов они оторвались на довольно значительное расстояние. Оказались нарушенными коммуникации, снабжение войск осуществлялось по воздуху. Были введены в бой все резервы, а свежие советские дивизии могли подойти к Северскому Донцу не раньше чем через две недели. И эти две недели необходимо было продержаться во что бы то ни стало.

Владя просит ознакомить его с обстановкой по карте.

— Хочешь познакомиться с обстановкой? Зачем тебе карта? — разыгрывает недоумение Билютин. — Выйди на улицу, увидишь все и без карты…

После беседы все берут автоматы и выходят на темную улицу. Часы показывают 0.45. Полковник Билютин провожает их до церкви.

— Смотрите за ними, — напоминает он младшему лейтенанту, начальнику разведки. — Они идут на такую операцию впервые.

— Понимаю, товарищ гвардии полковник.

Миновали два 76-мм орудия, стоявших в саду с поваленным забором. От дома, который совсем недавно окружал этот сад, остались лишь развалины обгоревших стен и кирпичная труба. Владя не видел ничего более тоскливого, чем эти трубы.

Младший лейтенант делит своих разведчиков на две группы. Первую он поведет сам. Вторая во главе со старшим сержантом лет сорока должна продвигаться на расстоянии ста шагов от первой по противоположной стороне улицы. За церковью они сворачивают в поле. Чехи тоже делятся на группы. Владя и еще пятеро идут в первой группе, Бродавка с остальными — во второй. Снег предательски скрипит под ногами, и Владе кажется, что все внимание немцев сосредоточено сейчас на них. Неожиданно вверх взлетает ракета, заливая окрестности ярким светом. Совсем как на учениях, которые чехословацкий батальон проводил на подступах к Харькову. Слышится равномерный гул немецкого самолета-разведчика. Все стоят не шелохнувшись, чтобы не быть обнаруженными летчиком.

Наконец снова становится темно, даже темнее, чем раньше. Теперь вперед, но как можно осторожнее. Вот и передний край обороны остается позади. Они на нейтральной полосе. У Влади перехватывает дыхание. Он оборачивается — ребята шагают как ни в чем не бывало, и он немного успокаивается. Шагов через пятьдесят они подходят к железнодорожной насыпи и залегают. Широнинцы защищают переезд метров на двести правее. Так тихо, что разведчики слышат стук собственных сердец.

Младший лейтенант подает сигнал, и ближний солдат быстро подползает к нему. Командир что-то ему шепчет. Солдат ползет вдоль насыпи к виадуку, который отсюда хорошо виден. У виадука он выжидает, внимательно оглядывается. Немцы за железнодорожным полотном. Они вновь пускают ракету. Хорошо, что разведчики в белых маскхалатах. Они плотнее прижимаются к земле, прикрывая своими телами автоматы. Боже, и зачем только Владя снял автомат с предохранителя? Но разведчик, подобравшийся к виадуку, подает сигнал «Свободно!», и Владя ползет туда. Его место занимает Бродавка со своей группой.

Проползая под виадуком, Владя чувствует себя так, словно направляется на территорию чужого государства. Советский разведчик показывает на немецкие окопы. В одном месте оттуда вылетают комья снега — очевидно, фрицы наводят порядок в окопе. Разведчики замечают неподвижную фигуру на снегу. По характерным очертаниям каски они определяют, что она немецкая. Выждав мгновение, двое крадутся к фашисту — он мертв. Вероятно, погиб вечером и его не успели похоронить. Разведчики забирают у мертвого немца автомат, обойму к нему, две гранаты и документы. Среди них письма, две фотографии и схема.

Разведчики ползут дальше по направлению к окопам. Такая тишина вокруг, что Владе становится не по себе. Позади начинают противно квакать минометы. Мины падают на окопы и глухо взрываются. Владя прижимается к земле, как когда-то на картофельном поле возле польской границы. Оказывается, под разрывами собственных мин чувствуешь себя ничуть не лучше, чем под разрывами вражеских. Фриц, наводивший порядок в окопе, сразу прекращает работу. А мины все рвутся и рвутся…

Группа продвигается в том направлении, где не стреляют. Разведчики уже шагах в двадцати от немцев. Вон там конец окопа. Видимо, они наткнулись на стык частей. Что же дальше?

Чехословацкие разведчики сегодня впервые идут на боевое задание. Через несколько мгновений они своими глазами увидят, как добываются данные о противнике. Способ, конечно, опасный, зато данные они получат, что называется, из первых рук.

Чехов включают в группу прикрытия. Более сложного задания им пока не дают — так приказал полковник Билютин. И наверное, он прав, ведь опыт разведчика — дело наживное, сразу им не овладеешь. Группа захвата во главе со старшим сержантом уходит под виадук. Где они сейчас — Владя не знает. Ему жарко, сердце бьется учащенно. «Смотри и запоминай!» — приказывает он себе.

Советские разведчики достигают заснеженного бруствера окопа и исчезают из поля зрения.

Через мгновение оттуда доносится приглушенный крик и натужный хрип. Опять вблизи окопа рвутся мины. Только бы немцы не выпустили ракету!

Наконец разведчики возвращаются, волоча за собой пулемет и три автомата. По карманам они рассовывают всякие документы.

Владя понимает, что задача будет выполнена, когда они проползут под виадуком обратно к своим.

— «Языка» взять не удалось? — спрашивает он младшего лейтенанта.

— Не было нужды. Требовалось только проверить, не изменилось ли чего со вчерашнего дня. Сейчас мы отнесем все это в штаб — пусть там разбираются.

Владя и другие чехословацкие разведчики поначалу немного смущаются, что во время разведывательного поиска находились в прикрытии. Но вскоре на место смущения приходит чувство гордости от того, что и они участвовали в выполнении боевой задачи. Владя, можно сказать, на практике убедился в правоте слов полковника Билютина: «Выйди на улицу, увидишь все и без карты…»

Билютин ждет их. Он пересчитывает разведчиков по головам и одобрительно крякает:

— Молодцы, славяне, не подкачали!

* * *

Отделение Бродавки возвращается в Соколове 6 марта 1943 года, К тому времени разведывать уже нечего: части группы армий «Ост» перерезали железнодорожную линию к северо-востоку от Тарановки, танки дивизии СС «Мертвая голова» проникли к самому лесу в районе Борки, Соколове.

Билютин и Свобода одновременно получают сообщение о продвижении немецких войск, переброшенных из Бельгии. Стремясь окружить Харьков, они наступают с запада и северо-востока. На южном участке обороны путь врагу преграждают Тарановка и оборонительные позиции 1-го чехословацкого отдельного батальона.

У разведчиков значительные потери.

— Как Бродавка? — спрашивает Владя у начальника штаба полка.

— Он жив, а вот остальные почти все погибли. Их накрыли шестиствольные минометы, которые обстреливали передний край со стороны села Борки. Очевидно, их обнаружил самолет-разведчик, когда они среди бела дня возвращались с задания…

Бродавка пережил своих товарищей только на два дня. Погиб он на подступах к Соколовской церкви.

Владя уезжает из Тарановки к вечеру. Билютин, радист и начальник штаба выходят его проводить. На прощание они обнимают его и по русскому обычаю троекратно целуют.

— Товарищ гвардии полковник, разрешите…

— Оставь, Володя! Жалко ваших ребят, но ничего не поделаешь — война… — Полковник умолкает и вдруг спрашивает: — Скажи, каков он, ваш командир? Как я?

— Нет, товарищ полковник, внешне он другой. А вообще-то чем-то похож на вас.

— Ну, держитесь. Крепко на вас надеемся. Передавай привет всем вашим и обязательно командиру.

На юго-западной окраине Соколова, там, где начинается дорога на Тарановку, артиллеристы роют ложные окопы, сооружают запасные позиции. Владя останавливается около них. Солдатам помогают две девчонки и муж с женой, оба лет по пятидесяти.

— Эти девчонки очень хотят в армию, пан ротный. Не могли бы вы им в этом посодействовать? — обращается к Владе солдат, а семейство глядит на него с надеждой.

Черноволосая голенастая девчушка представляется вполне официально:

— Глухова Татьяна.

— Как?

— Татьяна Ивановна.

— Так ты… так вы Татьяна Ивановна? — растерянно смотрит на нее Владя, не зная, что сказать, но потом берет себя в руки: — Сколько же тебе лет?

— Четырнадцать.

— Девочка, одумайся.

— Это вы одумайтесь…

— Ведь ты и так нам помогаешь…

— Я хочу все время помогать. Не возьмете — мы с Марусей к партизанам уйдем. Маруся старше меня, ей уже пятнадцать исполнилось. Иди сюда, Муся, — зовет она подругу. — Вот, Мария Потаповна Шемотова…

В доме Глуховых командир роты оборудует свой наблюдательный пункт. Узнав о гибели разведчиков, он сокрушенно вздыхает:

— Не надо было им всем вместе идти, да еще днем. Дорого обходятся такие промахи. Каждый из тех, кто остался там, мог быть моим сыном.

— У вас есть сын?

— Есть.

— Где он?

— Не знаю, где-то в Белоруссии. Не пишет. А может, пишет, да почта работает плохо.

— Давно не пишет?

— Почти три месяца.

— Сын в армии?

— А как же! Махорку куришь? — резко обрывает артиллерист разговор, который сам же и начал.

— Если не возьмете в армию, мы к партизанам убежим, — продолжает настаивать на своем голенастая Татьяна Ивановна, провожая Владю до крайних домов.

За их затемненными окнами дремлют солдаты, пока не придет время менять в окопах промерзших товарищей. Ракеты взлетают над горизонтом все чаще. Из леса, расположенного возле села Борки, доносится гул танков. В темном небе кружат невидимые самолеты-разведчики.

По дороге к мосту Владя встречает товарищей. Он перебрасывается с ними ничего не значащими фразами, а потом заскакивает обогреться к Лому, заместителю Отакара Яроша. Сам Ярош проверяет боеготовность бойцов где-то на восточной окраине села. Владе очень хочется побыстрее увидеть Ирку Франка. У него почему-то появляется нехорошее предчувствие: если они не встретятся сегодня, то не встретятся никогда. Наверное, это гибель разведчиков Бродавки так на него подействовала. К величайшему сожалению, предчувствие вскоре сбылось…

Очевидцы гибели Ирки Франка позднее рассказали, что его разорвало снарядом атакующего танка. Случилось это 8 марта на дороге из Тарановки, когда Ирка с расчетом своей сорокапятки перебирался на запасную позицию. После взрыва даже хоронить было нечего…

На мосту по дороге к совхозу появляются танкисты 179-й танковой бригады. Они спешат на помощь чехословацкому батальону.

— Здравствуйте, товарищ лейтенант! — здоровается Владя, внимательно вглядываясь в лицо советского офицера. — По-моему, мы с вами где-то встречались.

— А-а, чехословацкий разведчик! В Тарановке мы виделись, возле церкви. У меня там были закопаны три танка. Садовский Николай Феофанович, — представляется он, как на гражданке.

— Почему вы ушли из Тарановки? Лейтенант машет рукой:

— Там уже все кончено. Теперь вот к вам перебросили. Здесь будет жарко, понимаешь? Добирались к вам в объезд через Пролетарский и Чемужовку… Сейчас проверяем мост. Что-то он мне не нравится. Переправа по льду была бы надежнее.

— На тот случай, если придется отступать?

— Да нет. Мы ищем переправу для других танков нашей бригады, если нужно будет помочь там, в Соколово.

* * *

С утра 7 марта фашисты стягивают свои танки к Соколовскому опорному пункту. Одна группа продвигается с юго-запада — от Джгуна и Первомайского. С юга, от Прогони, наступает другая танковая группа и несколько сот пехотинцев. Но каковы дальнейшие планы гитлеровцев, разведке установить не удается.

Во второй половине дня немцы начинают наступление на село Тимченков. Очевидно, им известны позиции батальона, и они стараются обойти Соколово на стыке правого фланга чехословацкого батальона с советскими войсками. Мины и снаряды так и сыплются на совхоз, на Миргород и Соколово. Обороняющиеся взрывают мост в селе Тимченков и плотным огнем со стороны Миргорода преграждают дорогу атакующему противнику. Им даже удается поджечь вражеский танк, и они бурно радуются этому. Никому в ту минуту и в голову не приходит, что радоваться рано.

Чтобы отыскать самую короткую дорогу к Харькову с юга, немцы непрерывно ведут разведку боем, нащупывая слабые стыки между частями. Предпринимая попытки прорвать оборону советских войск и чехословацкого батальона, они, вероятно, рассчитывают на заморозки и достаточно прочный лед на реке.

Добившись в описываемый период на данном участке фронта многократного превосходства в силах и временной инициативе по сравнению с советскими войсками, гитлеровцы намереваются окружить Харьков, зажать обороняющие его части в клещи, а затем полностью уничтожить. Придавая операции не только военное, но и политическое значение, они расценивают ее как реванш за Сталинград. Осуществление операции для фашистских войск облегчается еще и тем, что на этом участке фронта обороняется неопытный, необстрелянный чехословацкий батальон.

Советское командование в соответствии со своим стратегическим замыслом планирует нанести мощные удары на нескольких фронтах и постепенно накапливает для итого силы. Отчасти по этой причине мартовские бои под Харьковом и носят оборонительный характер, преследуя цель измотать группировку противника и отвлечь его силы и средства с других направлений.

Поэтому и удачно завершившийся 7 марта 1943 года для советских и чехословацких воинов бой у реки Мжа стал прелюдией к ожесточенному сражению, разыгравшемуся на следующий день.

В ночь на 8 марта на берегах реки Мжа наблюдается оживление. Оставшиеся машины 179-й танковой отдельной бригады, с передовым отрядом которой Владя встретился на мосту у Соколове, отходят к Миргороду. Лейтенант Садовский, уже не надеясь на лед, спешит своевременно отвести свои танки за реку.

Соколовский опорный пункт, широко растянутый по фронту, без танковой поддержки в решающий момент боя был бы обречен. Но для того чтобы оказать такую поддержку, танки могли попасть в Соколове только одной дорогой — по льду. В свою очередь и вражеские машины, сломив сопротивление опорного пункта, могли прорваться к Харькову той же дорогой. Это обстоятельство сыграет впоследствии как позитивную, так и негативную роль. Пока же лед относительно крепок и защитники Соколова вынуждены оставаться на местах, препятствуя продвижению врага на этом направлении и заставляя его искать иных путей наступления.

В час ночи Владя докладывает о своем прибытии полковнику Свободе. Командир выглядит похудевшим и еще больше поседевшим. Он пожимает Владе руку и внимательно выслушивает его донесение. Поблагодарив за приветы от полковника Билютина, приказывает ему, как начальнику разведки, согласовать свои действия с командиром взвода автоматчиков Тондой Сохором и начальником связи Миреком Шмолдасом. В заключение он советует усилить наблюдение, говорит, что отсыпаться они будут потом.

Начальник штаба обзванивает подразделения. Отакар Ярош, командир первой роты, докладывает, что у него все в порядке, настроение у людей отличное.

Из Змиева прибывает подкрепление — капитан Голембовский с батареей противотанковых орудий, выделенных 62-й гвардейской дивизией. Их направляют на левый фланг, в Артюховку. Там они сейчас нужнее всего.

Утром разведка входит в соприкосновение с противником. Пепик Черны, возвращаясь с донесением для надпоручика Яроша, обнаруживает немецких автоматчиков, очевидно, тоже возвращавшихся из разведки и заблудившихся в густом тумане. Не теряя самообладания, разведчик подпускает их на близкое расстояние и укладывает на месте сразу девятерых. Так он отплатил фашистам за гибель товарищей из группы десатника Бродавки.

Дают себя знать перебои в снабжении. Поговаривают, что в Харькове, где остались тылы и склады, царит хаос. Однако все надеются, что начальник тыла разберется в обстановке и переместит свое хозяйство поближе к передовой. Напрасные надежды. Выручают местные жители — они делятся с воинами последним, что у них есть.

Утром 8 марта из рощицы возле населенного пункта Гонтарь взмывает в небо белая ракета. Одновременно оттуда доносится гул вражеских танков.

Советские танки переправляются через реку по льду и продвигаются по направлению к Гонтарю. Однако вскоре возвращаются, так и не сумев сломить сопротивления противника. Едва последняя тридцатьчетверка возвращается на исходную позицию, как фашисты начинают атаку на северо-западную окраину Соколова. Их танки мчатся на предельной скорости…

Чехословацкие воины изготавливаются к бою — занимают свои места у пулеметов и противотанковых ружей, заряжают орудия.

Танки с черными крестами на бортах выползают из леса, расположенного за Пролетарским.

Свобода занимает свое место на наблюдательном пункте, разместившемся на окраине совхоза.

Защитники Соколова открывают массированный огонь по вражеским танкам. Гремят 76-мм орудия, захлебываются длинными очередями «максимы» и «Дегтяревы», ухают противотанковые ружья. Со стороны Миргорода палят закопанные в землю танки 179-й бригады.

Владя занимает место на рубеже обороны возле реки. Прямо на него ползут сразу три вражеских танка. И вдруг почти одновременно они останавливаются перед окопом Карела Команека. Из окопа доносятся радостные крики обороняющихся. Из башен танков — неужели подбитых? — выскакивают фашистские танкисты и бегут к лесу. Бегут как зайцы… Но танки, поспешно брошенные ими, почему-то не горят. Так подбиты они или… Черт возьми, что «или»? И почему в атаку тли только три машины, ведь в лесу наверняка скрывается целая лавина танков?

Через некоторое время сомнения воинов оправдываются. Оказывается, в будто бы подбитых танках гитлеровцы оставили своих наводчиков, которые теперь хладнокровно наводят орудия по нашим огневым точкам. Залп — и фашистские снаряды летят в цель. Вперед движется стальная лавина танков и бронетранспортеров, а за ними — пехота.

Сорокапятки подпоручика Франка защищают подступы к Соколову со стороны Тарановки. Они бьют по танкам противника прямой наводкой.

Отбиваясь от наседающих гитлеровцев, отступает к центру села Франта Немец.

Фашистские огнеметчики прокладывают дорогу эсэсовцам. По сплошной стене огня над крышами можно определить, куда они прорвались. Отовсюду слышатся крики, выстрелы, стрекот пулеметов, лязг гусениц. Прорвавшиеся вражеские танки утюжат разрушенные блиндажи, раздавленные «максимы».

Под гусеницами фашистского стального чудовища погибает мужественный командир пулеметной роты надпоручик Ярослав Лом.

Погибают все артиллеристы Франка. Их орудия раздавлены и искорежены. От разорвавшегося фашистского снаряда погибает и сам Иржи Франк…

Ротмистр Вишек, выждав, пока за танками появится вражеская пехота, косит ее длинными очередями из «максима».

Пламя быстро перекидывается с одного дома на другой, ведь почти все они деревянные. А с юга накатываются волной все новые танки и бронетранспортеры в сопровождении фашистских огнеметчиков.

У Влади пересыхает в горле. Сердце у него колотится так же, как колотилось совсем недавно на нейтральной полосе.

Клочья дыма заволакивают небо, словно тучи, и медленно плывут на восток. «Катюши» бьют по подступам к Соколову, но поддержать огнем чехословацких воинов не могут: они слишком сблизились с противником.

Полковник Свобода отдает приказ танкам 179-й бригады оказать поддержку первой роте и советским воинам, которые совместными усилиями отражают натиск превосходящего противника. Но уже под первым танком проламывается лед. Плохо дело, недаром лейтенант Садовский сомневался в его крепости. Как выдвинутый вперед опорный пункт Соколове окончательно теряет смысл. Теперь вражеские танки через реку не пройдут. Свобода отдает приказ об отступлении. Вот только…

Телефонист с досадой швыряет трубку — связь прервана, надпоручик Ярош не отвечает, а ведь он говорил, что не отступит.

Связисты немедленно уходят на линию. Потом в горящее Соколове направляют одного за другим связных, однако обратно никто из них не возвращается.

Приказа об отступлении надпоручик Ярош не успел получить. Он погиб, но до конца остался верен своему воинскому долгу. Уже после его гибели, глубокой ночью, остатки роты переправились на левый берег реки Мжа.

Славному сыну чехословацкого народа надпоручику Отакару Ярошу посмертно было присвоено звание Героя Советского Союза. Он стал первым иностранцем, удостоенным этой высокой чести.

В том же бою погиб и адъютант Яроша — свободнпк Гуго Редиш. Коммунист, человек высокого интеллекта, он был хорошим советчиком для своего командира. Даже будучи раненным, он не покинул Яроша, оставался рядом с ним до последнего дыхания…

Вечереет. Раненые, прихрамывая, отправляются на перевязочный пункт. Среди них Мирен Махач, Тонда Сохор, Эрик Фрешл и ребята из третьей роты, пришедшие на помощь.

— А где Ворач?

— Убит наповал. Нет его больше…

Несут Василия из взвода Ворача, который помогал Ярде Досталу рыть окоп. Он тяжело дышит — ему прострелили легкое.

На льду распластался советский солдат. Он ранен в голову. Две чехословацкие санитарки покидают укрытие и, несмотря на непрекращающийся минометный огонь, устремляются к нему. Двадцать лет спустя Михаил Ильченко станет председателем Соколовского Совета народных депутатов и будет вспоминать, как его, восемнадцатилетнего советского солдата, рядового 1180-го полка 350-й стрелковой дивизии, спасли, рискуя собственной жизнью, чехословацкие девушки.

На перевязочном пункте чехословацкому врачу и медсестрам помогает фельдшерица Анастасия Тихоновна Карелова. Эта молодая женщина пыталась вместе с маленьким сынишкой переправиться в Артюховку. Но начался бой, и им пришлось спрятаться в укрытии. Оттуда Анастасия увидела, как у противотанковой пушки ранило двух чехословацких воинов, и, оставив малыша на попечение соседке, бросилась им на помощь…

Одиннадцатилетний Ваня Обозный подбирает раненного в ногу чехословацкого бойца и отводит его в чудом уцелевшую хату Ульяны Кривко. Там солдата перевязывают и укладывают на печь, закрыв занавеской. Раненый моментально засыпает.

Вечером приходят немцы. Они раздеваются и принимаются умываться. В это время на печи кто-то начинает шуршать. Немцы настораживаются.

— Тесто, это тесто. Хлеб, понимаете? — пытается рассеять их подозрения Ульяна.

— Если есть тесто, значит, должны быть и лепешки, — рассудительно замечает дед Кривко. — Иди-ка за водой, а я пока принесу дров.

Но едва они выходят за порог, как хату один за другим сотрясают два взрыва — это раненый чех бросает с печи гранату. В выбитом окне появляется его окровавленное лицо. Соседи цепенеют от страха. Из дома слышатся крики и стоны. К хате сбегаются немцы. Они истошно вопят: «Партизаны!» — и стреляют, как сумасшедшие. Чех бросает в них еще одну гранату, потом еще… И падает, сраженный фашистской пулей. Хату фашисты поджигают, но семье Кривко в суматохе удается скрыться.

Только на третий день сельчане хоронят чехословацкого воина под вишней у дороги, а в августе, когда село освобождает Советская Армия, его прах переносят в братскую могилу.

* * *

Во время контратаки второй роты был ранен Бедржих Скала. Его отвозят на перевязочный пункт.

Владя отправляется навестить приятеля. Перевязочный пункт переполнен. Раненые сидят и лежат прямо на полу. Бедржиха Владя находит в дальнем углу.

— Здравствуй. Что, плохо тебе? — участливо спрашивает он.

— Лучше не спрашивай. Вот рука…

— Так это обойдется… — пытается утешить приятеля Владя.

— Ну что ты говоришь! — возражает Бедя. — Рука раздроблена. Наверняка придется ампутировать. Главное теперь — не упустить время…

Где-то рядом бредит в горячке Василий — тот, что помогал Ярде Досталу рыть окоп. При каждом вздохе в груди у него что-то сухо потрескивает.

А Курт Вольф погиб ночью на глазах у Бедржиха.

* * *

До передовой доходят слухи, что началась эвакуация Харькова. Солдаты волнуются: что будет с их товарищами, находящимися там в госпитале, — с Эриком Фрешлом, Франтой Кралом, Пепой Ржепиком, Тондой Сохором и другими?

Плохо с питанием, зато с боеприпасами все в порядке. Так что на фашистов, окопавшихся в Соколове, снаряды и мины сыплются градом. Фашисты снова и снова пытаются форсировать реку и обрушивают на оборонительные позиции чехословацкого батальона между Миргородом и Артюховкой лавину снарядов. Среди чехословацких воинов растет число убитых и раненых. Пополнения уже ждать неоткуда. С левого фланга обороны поступает донесение: Билютин с остатками своего полка оставил Тарановку.

Разведчики и наблюдатели на НП и в окопах переднего края бдительно следят за противником днем и ночью. Сидя в окопе, Владя в бинокль осматривает пространство вокруг Соколовской церкви, где заметно скопление пехоты и техники противника. Радистам удается перехватить приказ немецкого командования о времени и месте сосредоточения. Сообщение чрезвычайно важное, но его приходится несколько раз перепроверять…

Поредевшие ряды обороняющихся отражают очередные атаки противника — фашисты по-прежнему пытаются форсировать реку и прорваться на север. Призыв интербригадовцев «Но пасаран!» теперь понятен всем.

«Ни пуха ни пера!» — кричит Владе с опушки леса Отакар Рытирж, покидая передовую после проверки позиций.

Шквал снарядов и мин обрушивается на обороняющихся — вновь начинается атака. Тесаржик из Артюховки докладывает, что принял командование второй ротой вместо погибшего Кудлича.

— Риша, для меня что-нибудь есть?

— В общем-то, нет. Мы только что залатали дыру. Получилось неплохо. А вам тоже досталось?

— Все еще обстреливают. Потери у вас есть?

— Да, трое. Как раз сейчас хороним. Ну, пока!

Владя вдруг замечает, что уже ночь. Фашисты не прошли. «И пока мы здесь, они не пройдут! — мысленно восклицает он. — Сейчас нужно зайти к связистам, потом разбудить Вашека — он должен сменить Польду на наблюдательном пункте, а затем связаться с начальником штаба и выяснить, правда ли, что батальон будет вскоре отозван. В общем, мы не подвели. Жаль только товарищей, павших в бою… А сколько еще погибнет, пока мы вернемся на родину…»

Поднявшийся где-то в верхушках сосен ветер прерывает его грустные раздумья.