После боев за Белую Церковь 1-я чехословацкая бригада некоторое время вела боевые действия в районе Жашкова. Немецко-фашистские войска предпринимали отчаянные попытки опрокинуть советские части, вернуть себе Белую Церковь, а затем пробиться за Днепр и снова захватить Киев. Поначалу попытки эти оказывались тщетными. Советские воины умело отражали все удары противника и повсеместно переходили в наступление. Тогда гитлеровцы усилили свою группировку танковыми и пехотными дивизиями и нанесли контрудар в районе северо-западнее Умани. Им удалось прорвать фронт советских войск на фланге главной наступательной группировки и продвинуться на север к реке Горный Тикич. Войска 1-го Украинского фронта вынуждены были приостановить наступление и принять меры для отражения ударов противника. Завязались ожесточенные бои.
В этот напряженный момент по приказу командира советского 50-го стрелкового корпуса из состава 1-й чехословацкой бригады была спешно сформирована подвижная группа, включавшая танковый батальон, моторизованную роту, два взвода автоматчиков, саперный взвод и батарею 76-мм орудий, и переброшена на угрожаемое направление. Группа удерживала оборону в районе Бузовка, хутор Адамовский, несмотря на яростные атаки врага, вплоть до 26 января.
Одновременно войска 1-го и 2-го Украинских фронтов предпринимали меры по окружению гитлеровских дивизий в районе Корсунь-Шевченковского. Части 1-й чехословацкой бригады, которые вели оборонительные бои, составляли внешнее кольцо окружения, о чем гитлеровцы, упорно рвавшиеся на север, еще не догадывались. Доверенную им задачу чехословацкие воины полностью выполнили, став свидетелями осуществления Корсунь-Шевченковской операции, в результате которой 55 тыс. гитлеровцев было убито, а в котле, образованном войсками 1-го и 2-го Украинских фронтов, оказалась крупная вражеская группировка и много боевой техники.
Положение советских войск сразу значительно улучшилось. Появились реальные предпосылки для окончательного изгнания гитлеровских захватчиков с территории Правобережной Украины. Войска 1-го Украинского фронта освободили города Ровно и Луцк и продвинулись в глубь Западной Украины. 1-я чехословацкая бригада, воинов которой на позициях еще 7 марта сменили советские братья по оружию, по просьбе генерала Свободы была отправлена в Ровенскую область для пополнения и подготовки к новым сражениям.
* * *
Эшелон с частями 1-й чехословацкой бригады на пути к Западной Украине. Киев, Белая Церковь, Острожаны, Умань остались в глубоком тылу. Радостно на душе у солдат: каждый день пути приближает их к горячо любимой родине, к родному дому. Всех захватывает новое увлечение — флажками отмечать на картах продвижение советских войск.
В воздухе повеяло весной, и солдатам кажется, что они чувствуют запахи домашнего очага, мирной довоенной жизни. Поразмыслив, они приходят к выводу, что война наверняка закончилась бы до осени, если бы западные союзники открыли наконец второй фронт. А что будет после войны? Над этим тоже стоит подумать…
Воинский эшелон — это мир в себе. По ночам еще холодно, поэтому посреди вагона соорудили «буржуйку». Когда ее топят, все собираются посидеть у огня, как когда-то возле туристского костра.
Коренастый подпоручик из службы просвещения стоит, опершись о верхние нары, и задумчиво смотрит куда-то вдаль. Что видится ему за этой далью? Прямо скажем, перспектива не очень заманчивая. По профессии он инженер. Учась в высшем учебном заведении, вступил в Костуфру. Затем трудная дорога политэмигранта, которая привела его в воинскую часть Свободы. Здесь он стал офицером просвещения, ни на миг не забывая о своей мирной профессии. И вот когда конец войны уже близок, случилось самое неожиданное — партийная организация рекомендовала его на должность военного политработника. Это, как ему объяснили, необходимо в интересах партии, в интересах будущей республики. Долг коммуниста обязывает его поступить в соответствии с рекомендацией партийной организации, а сердце подсказывает другое…
Служба просвещения бригады в основном состоит из коммунистов. Период их нелегальной работы в войсках остался позади. Своей самоотверженностью, личным мужеством они завоевали уважение и авторитет у солдат. Поэтому если чехословацкая бригада, сформированная на территории СССР, станет ядром будущей чехословацкой армии, то нынешняя служба просвещения станет ядром ее политического аппарата. Это офицер хорошо понимает, да и приказ есть приказ. Но ведь у него имеется гражданская специальность, о которой он мечтал с детства. Так нужно ли ради долга жертвовать своей мечтой? Вот о чем размышляет офицер просвещения…
Четарж Маня Бартошова открывает дверцу «буржуйки» и подбрасывает в нее уголь. Огонь в печке разгорается все ярче. Маню знают в бригаде как отличного снайпера. Подстрелив первого гитлеровца, она сделала на прикладе своей винтовки с оптическим прицелом первую зарубку. Теперь таких зарубок на нем почти тридцать.
Неподалеку от нее устроился Владя Эмлер. Задумчиво глядя на огонь, он напевает старую французскую балладу о солдате, который пошел на войну из-за прелестной блондинки, из-за нее же застрелил капитана, а потом погиб и сам. Эту балладу оставил им как память о себе Эрик Фрешл. Он пел ее всегда тихим, глуховатым голосом, сопровождая пение неподражаемыми жестами. Любимую всеми балладу Владя старается исполнять так же задушевно, как Эрик, а все ему подпевают.
Только Мирек Шаврда не поет. И смотрит он не на огонь, а на Маню… Однажды, когда Маня отстала от своего взвода, им пришлось заночевать вместе в какой-то брошенной хате. За окном натужно завывал ветер, не переставая лил дождь, и они, очутившись под крышей, чувствовали себя почти счастливыми. Договорились, что Мирен ляжет в спальном мешке на полу или на печи, а Маня устроится на деревянной кровати с разорванным матрацем. Ночью Мирек долго не мог заснуть, все ворочался и вздыхал. Наконец не выдержал, приблизился к кровати, на которой спала девушка, обнял ее и поцеловал. Маня его не оттолкнула…
С той ночи они не расстаются, и Миреку очень хочется, чтобы этого никогда не случилось. А что думает по этому поводу Маня? Она все время заботится о нем, это правда. Но, может, в ней просто говорит жалость? Жалость к одинокому солдату на войне…
С запада доносится грохот взрывов. В направлении взрывов устремляются советские истребители и штурмовики. Должно быть, немцы бомбят Шепетовку. Движение на железной дороге сразу прекращается. Тревожно поглядывая на небо, солдаты гадают, успели ли проскочить эшелоны, проследовавшие на Волынь чуть раньше их…
Командир бригады генерал Свобода получил согласие Советского правительства проводить набор добровольцев из числа волынских чехов прямо на месте, не отправляя их в Ефремов, более чем за тысячу километров от Волыни, как настойчиво рекомендовала военная миссия. И обучение новобранцев решено проводить непосредственно в прифронтовой полосе, чтобы не терять времени на переезды, слишком затруднительные в сложных военных условиях.
Известие это офицеры бригады встречают по-разному: сторонники радикальных перемен в армии — с одобрением, противники — крайне настороженно. Очень тревожатся последние за судьбы послевоенной Чехословакии.
— А что, если и у нас произойдет что-либо похожее на Октябрь? — патетически восклицает Элиаш. — Это было бы ужасно. Мы к этому не готовы. Революция возможна лишь в такой отсталой стране, как Россия, не правда ли? — спрашивает он Пешека.
— Ошибаешься, дружище. Россия вовсе не отсталая страна, — возражает тот. — Об уровне ее развития ты можешь судить по ее армии.
Пешек — реалист. Он давно не верит в болтовню о «колоссе на глиняных ногах». А какие люди в этой стране! Настоящие патриоты. Силу их любви к родине ничем не измерить. Есть в этом чувстве что-то прекрасное и величественное. Может, отчасти это объясняется широтой русской души и теми огромными пространствами, на которых раскинулась Россия? А может, теми успехами, которых добились русские на фронтах? Пешек видел, как с возгласами «За Родину! За Сталина!» шла в атаку советская пехота. Теперь в победе русских он не сомневается.
Факты, как говорится, вещь упрямая. И не надо быть профессиональным политиком, чтобы предвидеть, как развернутся события в будущем. Не следует сбрасывать со счетов коммунистов, которым русские конечно же окажут поддержку. Пусть они войдут в правительство — противиться этому бессмысленно, но надо сделать так, чтобы там они оставались в меньшинстве.
Что касается военных, то перед ними стоят очень важные задачи. Необходимо в короткие сроки создать современную армию, оснащенную надежной техникой. Здесь не обойтись как без помощи западных союзников, так и без помощи Советов.
И еще в одном русские правы: пора покончить с практикой оскорблений и необоснованных наказаний солдат. Ни к чему хорошему это не приведет. Хотя, если говорить откровенно, и ему вся эта необразованная деревенщина поперек горла.
Ключевые посты в армии должны занимать не интеллигентики с дипломами, а фронтовики, прошедшие через огонь сражений. В этом придется прибегнуть к опыту русских и поддержке левых сил.
Однако при решении главного вопроса необходимо обойтись без их вмешательства. Чехословацкая армия всегда стояла вне политики. Такой она и должна остаться…
Советские самолеты возвращаются, и примерно через час паровоз дает протяжный гудок. Лязгают буфера — эшелон отправляется в путь.
В Шепетовку он прибывает на рассвете. Взорам чехословацких воинов открывается картина глобальных разрушений. Среди немыслимого нагромождения искореженного металла выделяются трупы фашистов в касках. Их остекленевшие глаза с тупым безразличием взирают на платформы с танками и бронетранспортерами, наползающими друг на друга.
Попадаются среди убитых трупы в венгерской форме. Если бы здесь случайно оказался четарж-курсант Млейнек, который пять лет назад учил Владю азам армейской науки, он бы непременно воскликнул: «И что этому дурачью здесь понадобилось?» И был бы прав. Сейчас Хорти и Каллаи маневрируют в поисках удобной лазейки. Возможно, они ее отыщут. А вот для таких, как какой-нибудь Арпад Молнар из Сегеда или Бела Надь из Капошвара, существует только один выход — бесславно погибнуть. Если, разумеется, они не сдадутся вовремя в плен…
На осмотр города времени почти не остается. Владя успевает лишь бросить беглый взгляд на те улицы, по которым ходил, кажется, совсем недавно. Где-то рядом с вокзалом находилась та квартира со старомодной мебелью и высоким изразцовым камином, в которой им пришлось ночевать в ноябре 1939 года. Он лежал тогда между Эриком Фрешлом и Аничкой Бенешевой. Жене Эрика, Анежке, отвели место на столе, потому что она ждала ребенка. Позднее, уже в Ахтубе, у них родился сын… Ирка Франк спал возле камина, а Имришек им здорово мешал: шумно восторгался вкусным обедом, которым их накормили, и строил бесчисленные планы на будущее.
Было их тогда двадцать человек, а сейчас в живых осталось только половина. Доведется ли им возвратиться в родную Прагу? И каким оно будет, это возвращение?
Дают сигнал к отправлению. Эшелон, к которому прицепили вагоны с волынскими чехами, трогается и, набрав скорость, мчится дальше на запад.
* * *
Ровно — город с типичной галицийской архитектурой. С начала войны он почти не изменился. Городок Мызочи гораздо меньше Ровно, но по архитектуре ничем от него не отличается.
— Здесь разные разговоры велись, — рассказывает пан Кудрна, — но мы к ним не очень-то прислушивались. Хорошо, что русские вернулись. Как вы думаете, они позволят нам возвратиться на родину?
— Вам очень хочется вернуться в Чехословакию?
— Еще бы! Родина есть родина, а после войны там, наверное, для всех работа найдется. Здесь, в России, мы неплохо потрудились. Куда ни посмотришь, везде мы руки приложили — и на полях, и на сахарных заводах, и на стройках, — с улыбкой говорит он. — Разве не так?
Парнишка Цилку вырос, возмужал. От него Владя узнает о «Бланике» — подпольной организации волынских чехов, действовавшей во время фашистской оккупации. Крестьяне оказывали сопротивление как фашистским властям, облагавшим их налогами официально, так и украинским националистам, стремившимся обобрать их неофициально. В «Бланике» проводились занятия по подготовке молодежи к армейской службе.
— Многие хотят вернуться в Чехословакию, при этом большинство руководствуются патриотическими чувствами, — продолжает свой рассказ парнишка. — Как вы считаете, товарищи, это возможно? Ведь война многое там изменила, а главное — наверняка изменились люди.
Он говорит: «Товарищи!», будто обращается к друзьям. Это удивительно, ведь в армии принято обращение «пан». Однако уставы уставами, а жизнь вносит свои коррективы…
В Ровно, где формируется третий батальон 1-й чехословацкой отдельной бригады, царит всеобщее оживление. Волынские чехи прибывают сюда почти ежедневно. Они идут строем, демонстрируя хорошую строевую подготовку, которой в течение многих лет занимались в организации «Сокол». Впереди шагает знаменосец с чехословацким флагом, за ним — начальник колонны. Повсюду звучат чешские и словацкие народные песни.
Вскоре начинается обучение новобранцев. Их так много, что даже не хватает обмундирования на всех. Такого массового проявления патриотизма никто не ожидал. Вероятно, не последнюю роль в этом сыграло то обстоятельство, что волынские чехи воочию убедились в человеконенавистнической сущности германского фашизма.
Трагедия разыгралась 13 июня 1943 года в селе Чески-Малин. Ворвавшиеся туда гитлеровские головорезы согнали 400 его жителей в церковь, школу и близлежащие сараи и сожгли их, а затем, чтобы скрыть следы преступления, сожгли и все остальные постройки, предварительно забрав самое ценное имущество. Кровь и пепел замученных соотечественников зовут к отмщению. И волынские чехи, не дожидаясь призыва, стремятся вступить в ряды 1-й чехословацкой отдельной бригады. Численный состав ее непрерывно увеличивается: роты становятся батальонами, батальоны — полками. Возрастает и техническая оснащенность бригады.
* * *
Пыльная дорога взбирается на вершину холма. За крутым поворотом открывается большое украинское село. Обычный сельский пейзаж. Вечереет. Женщины идут к колодцу по воду. Мычат коровы в хлевах. Со стороны небольшой церквушки доносится мерный перезвон колоколов. Стайка детворы, выкрикивая что-то, бежит за тремя грузовиками, на борту которых нарисованы красно-сине-белые — что соответствует цветам чехословацкого флага — круги. Наперегонки с детворой несутся дворняжки. Их неистовый лай слышен далеко за околицей. А слева к дороге темной стеной подступает лес.
Снова поворот. Солнце скрывается за лесистым косогором. Приятная вечерняя прохлада сменяется холодной сыростью лесной чащи. Сразу за поворотом дорога уходит вверх, и шоферы сбавляют скорость. Моторы «доджа» и двух «студебеккеров», нагруженных боеприпасами и запчастями, гудят натужно, словно негодуют на что-то. И вдруг воздух раскалывается от разрывов гранат и пулеметных очередей.
Станда Валек дает очередь из пулемета, установленного в кузове «доджа», на долю секунды раньше, чем взрывается на дороге первая ручная граната. Грохот этих взрывов перекрывает треск автоматных очередей, которые прошивают покрышки замыкающего «студебеккера» слева и справа…
Нападения ждали и не ждали. По всем дорогам при въездах в лес развешаны плакаты с ультиматумом Советской Армии: «Возвращайтесь из лесов! Сдавайте оружие! Кто отзовется на этот призыв до 12 часов дня, тот не будет подвергаться преследованию. Возвращайтесь из лесов! Прекращайте братоубийственную войну!» Поэтому бандитское нападение на грузовики с чешскими новобранцами можно, очевидно, расценивать как ответ украинских националистов, руководимых гитлеровским прихвостнем Степаном Бандерой, на этот ультиматум.
Бандиты орут во всю мочь. Таким образом они, видимо, пытаются посеять панику среди новобранцев, а заодно поддержать в себе воинственный дух. Они палят слева и справа и уже выскакивают на дорогу, уверенные в исходе схватки.
Однако на этот раз бандиты явно просчитались, переоценили свои силы. Не помогла им и тактика волчьей стаи, которую они обычно использовали при налетах: выследив добычу, взять ее в кольцо и не выпускать из него до полного уничтожения. Но сейчас навстречу немецким гранатам, брошенным бандитской рукой, летят советские гранаты. Метко разят врага пулеметчики. Встретив столь решительный отпор, бандиты приходят в замешательство, а затем, побросав убитых и раненых, спешат спастись бегством…
К счастью, моторы ни у одной из машин не пострадали, и водители благополучно дотягивают до ближайшего села, в котором расквартирован небольшой советский гарнизон.
Поручик Стеглик, старший конвоя, подбегает к последней машине:
— У вас никого не зацепило?
— Никого, пан поручик, сами удивляемся. Вот это была заваруха!
— Считайте, что мы легко отделались.
Все сходятся в кружок, чтобы обсудить случившееся. Многие недоумевают: откуда у бандитов такая точная информация? А что бы произошло, если бы… Нет, об этом даже думать не хочется.
Четаржа Станислава Валека поздравляют со скорым присвоением звания подпоручик. Поручик Стеглик обещает представить его к награде.
— За что? — недоумевает Валек.
— За то, что ты не растерялся в критическую минуту. Твоя выдержка, Станда, решила исход схватки. С точки зрения психологии это был переломный момент.
— Какой еще там момент! Я об этом и не думал вовсе. Нет, серьезно. Не обижайтесь, пан поручик, но если всех награждать по такому поводу, то к концу войны мы будем увешаны медалями.
— И все-таки ты получишь свою награду, Станда, — настаивает Стеглик. — Прав я, ребята?
— Конечно! Знаешь, Станда, не спорь с командиром…
Звучит сигнал тревоги. Чехословацкие и советские воины оцепляют район и полностью ликвидируют банду.
* * *
Второй отдел штаба бригады и некоторые части приведены в полную боевую готовность. Боевые действия на освобожденной территории им приходится вести впервые.
В районе, где постоянно орудовали банды националистов, чехословацкие воины обнаруживают тайники, в которых спрятаны бандеровские листовки и желто-голубые флаги.
— Откуда это? — спрашивают солдаты у местных жителей.
— Не знаем. Это свозили сюда еще при немцах, а нам к тайникам даже подходить близко не разрешали. Не впутывайте нас в эти дела: мы к этому никакого отношения не имеем…
* * *
— Пан подпоручик, звонит подполковник Токаренко.
Владя Эмлер поднимает голову:
— Так рано? Поговори с ним, Карел, а то мне надо разобраться с донесениями.
— Токаренко передает, что должен немедленно побеседовать с вами. Сейчас он сам сюда приедет, — докладывает подпоручик Валеш.
Офицер связи подъезжает через десять минут.
— Смотри, что я обнаружил, Володя. — И он протягивает Эмлеру списки новобранцев, призванных вчера и сегодня.
«Опоченский, Голуб, Климент, Валента, Шорм, Габа, — читает Владя. И вдруг: — Федоренко, Полищук… — Снова ряд чешских фамилий: — Градек, Кулич…» И опять мелькают украинские фамилии.
— Может, у них матери чешки? — недоуменно пожимает плечами Владя.
— Нет, все они чистокровные украинцы. К тому же если они так рвутся на фронт, то могут пойти и в Советскую Армию, не правда ли? А они почему-то настойчиво стремятся в чехословацкую. Тебе это не кажется подозрительным?
— Наверное, ты прав… Ладно, мы разберемся и отпустим их, а вы потом призовете…
Командир бригады просит подробно проинформировать его о случившемся. Выяснив обстоятельства, он соглашается с нашим решением.
— Приступайте к выполнению. Ответственность за случившееся возлагаю на капитана Дедека…
— Лучше вам сейчас туда не ходить, пан капитан, — советует ординарец командира бригады Бржетиславу Дедеку, высокому красавцу с модными усиками.
— Почему? Старик не в духе? — спрашивает капитан, и в его самоуверенном тоне проскальзывают непривычные нотки беспокойства. — Но ведь пан генерал сам меня вызывал…
— Ну, тогда идите. Только предупреждаю вас, капитан, пан генерал мрачнее тучи. Даже бриться не захотел, а это очень плохой признак…
Как и предсказывал десатник, аудиенция длилась всего несколько минут. Два-три поставленных напрямик вопроса, молчание и невразумительное бормотание в ответ — и решение принято…
— Пан подпоручик, по приказу пана генерала вам надлежит немедленно принять отдел, — сообщает своему заместителю капитан Дедек, возвратившись из штаба. — Я получил новое назначение и сегодня же убываю в штаб чехословацких частей.
* * *
В это время приводят под конвоем капитана Ставиногу. Разобраться с ним поручено подпоручику Эмлеру.
— Что все это значит, пан подпоручик? — с обидой в голосе спрашивает капитан Эмлера и, не дожидаясь приглашения, садится.
— Встать!
Резкий тон и твердый взгляд подпоручика не оставляют капитану, кажется, никаких надежд, однако он, привыкший приказывать и не привыкший подчиняться, всем своим видом продолжает демонстрировать благородное негодование.
Четарж Валек тем временем готовится вести протокол допроса.
— Советую не изворачиваться и не лгать.
Морщины на лице Ставиноги стали вдруг еще более глубокими, серые глаза забегали.
— Я не понимаю, что здесь происходит. Это какое-то недоразумение! — нервно восклицает он. — Вы меня с кем-то путаете. Я — Петр Ставинога, чешский патриот. Не кажется ли вам, что подобное обращение с капитаном в чешском легионе недопустимо?
— Вы не в легионе и никогда в нем не служили! — резко обрывает его подпоручик Эмлер.
— Позвольте, у меня есть документы, что я передал легиону сто рублей золотом. Понимаете, сто рублей золотом! — кричит Ставинога, размахивая руками. — Вы представляете, какие это деньги? Представляете, чем я пожертвовал?
— Вам знаком Тарас Федоренко? — перебивает его Владя.
Ставинога молчит. Его глаза снова начинают бегать.
— Так знаком вам Тарас Федоренко? — суровым голосом вопрошает подпоручик.
— Не знаю, о ком…
— Через него во время оккупации вы передавали продукты и деньги бандеровцам.
— Самую незначительную мелочь. Но вы должны понять, в каких условиях нам приходилось жить. Я всегда был настроен против немцев, однако когда речь идет о жизни и смерти…
Владя подходит к Ставиноге почти вплотную. Седая прядь на круглом черепе допрашиваемого нервно подрагивает, по лбу стекают струйки пота, а все его откормленное тело трясется, как холодец.
— Вы знали, что Федоренко не чех. Так почему же помогли ему вступить в чехословацкую армию? Ведь именно его банда нападала на советские тылы. Она атаковала и нашу колонну. Правда, самого Федоренко там не было. Он в это время благодаря вашей протекции уже находился в рядах чехословацкой бригады. За три дня до призыва Федоренко приходил к вам?
В ответ — молчание.
— К счастью для нас, бандиты лишь продырявили покрышки у одной из машин. Вот так-то, пан Ставинога…
Тот просит сигарету, чтобы хоть немного успокоиться.
— И еще один вопрос, не для протокола. Зачем вы предлагали начальнику штаба и мне верховых коней в подарок? Почему именно ему и мне? И как вам удалось присвоить себе звание, на которое вы не имеете права?
Ставинога по-прежнему молчит.
— Увести! — отдает приказ подпоручик Эмлер.