Люди в черных мундирах ходят по Праге с надменными и равнодушными лицами. Но возле Немецкого дома на Пршикопе, залитого огнями до поздней ночи, они оживляются. Там весело и шумно, стеклянные двери главного входа распахнуты настежь. Беспрестанно слышатся возгласы «Хайль Гитлер!», взлетают в фашистском приветствии руки, и люди в черных мундирах, по-хозяйски обнимая девиц с загорелыми ногами и пышными бюстами, вызывающе обтянутыми легким шелком, к сожалению, не только немецкой национальности, проходят внутрь.

Перед дворцом Печека не так весело. К парадному подъезду, где застыл на часах, широко расставив ноги, эсэсовец в серой полевой форме с автоматом наперевес, черные лимузины подкатывают почти бесшумно. Гестапо трудится не покладая рук.

Уже поступают сигналы, что немцы настойчиво и методично пытаются напасть на след нелегальной типографии, издающей «Информационный бюллетень Национального освобождения», поэтому его редакции приходится переезжать с места на место все чаще. Да и с наивными методами передачи информации приходится вскоре распрощаться. К примеру, поначалу в письма, отправлявшиеся в Англию, они между строк нейтрального текста вписывали раствором медного купороса секретные сообщения. Стоило провести мокрой тряпкой и — читай. Как просто! Но простота эта таит в себе опасность, ведь в гестапо сидят отнюдь не дураки. Кроме того, становится известно, что чешская полиция успела передать немцам списки «антигосударственных элементов». Да и само гестапо активно использует широко раскинутую сеть из генлейновцев и шпионов.

И вот Владя получает приказ покинуть пределы Чехословакии. В соответствии с инструкцией он находит на улице Неруды, что на Малой Стране, неприметный дом и поднимается по скрипучей винтовой лестнице на третий этаж. Почти на ощупь обнаруживает обшарпанную дверь с почтовым ящиком и кнопку звонка. Немного отдышавшись, дает короткий звонок. Потом выжидает тридцать секунд и звонит еще два раза.

Двери открывает незнакомый, почти совсем седой мужчина в очках, сползших на кончик носа. Обут он в домашние тапочки. Именно таким Владя его и представлял, судя по описаниям.

— Заходи, — приглашает мужчина, — только Маня еще не вернулась.

— Она же обещала, что будет дома.

— Ну, если обещала, значит, придет. А ты заходи. Она, наверное, в кино, — произносит мужчина пароль и ведет Владю в комнату.

Владе сразу бросается в глаза старая мебель и обилие искусственных цветов. Навстречу ему поднимается с дивана молодая женщина в стареньком зеленом костюме. Спокойный взгляд карих глаз, полные губы.

— Добрый вечер, товарищ. Давайте подождем Марию вместе. Меня зовут Итка.

— Владя…

— А мне казалось, тебя зовут Карел.

Владя краснеет.

— Ничего, — успокаивает женщина, — но лучше все-таки ничего не путать. Начнем?

Она сообщает, что только вчера вернулась из Катовице. Ездила туда в третий раз. Конечно, нельзя исключить неожиданности, но до сих пор на этом маршруте все шло гладко. В Катовице Карела будут ждать два Ирки — Франк и Сладек, оба из ИДТМ.

— Ты должен взять с собой два номера «Информационного бюллетеня» и журнал «В бой». До Остравы поедешь под видом коммивояжера. Мария сыграет роль твоей девушки. Она проводит тебя на вокзал и купит билет.

Итка обсуждает с Владей возможные варианты и предупреждает, что ему придется дважды пересекать территорию рейха — на севере Чехословакии, а потом на юге Польши, между Богумином и Катовице. Она рассказывает об обстановке в Катовице, объясняет, как добраться от вокзала через площадь Пилсудского до «Пшелота» — большого пансиона, где ему придется скрываться до понедельника, когда на основании английской визы польская полиция предоставит ему политическое убежище в Польше на четырнадцать дней. Визу должен обеспечить Ирка Сладек, который каким-то образом установил контакт с английским консульством.

Приходит Мария, смуглая, черноволосая, худая и подвижная. Взглянув оценивающе на своего будущего кавалера, она улыбается:

— Подойдет, — и непринужденно протягивает ему руку.

— Когда отправляемся?

— Четырнадцатого, вечером. Встретимся за сорок пять минут до отправления скорого на Остраву в зале ожидания вокзала имени Вильсона.

* * *

У входа в зал ожидания Владя замечает в толпе отца, который пришел на вокзал вопреки правилам конспирации, чтобы передать сыну сверток с заботливо поджаренными матерью на дорожку отбивными. Отец стоит возле закрытой кассы и, собрав все силы, пытается изобразить улыбку на лице, но она получается грустной и какой-то безнадежной. Лицо у отца белое как мел. Опираясь на палку, он молча протягивает сыну сверток. В глазах у него стоят слезы. Секунду он не двигается, потом нерешительно кладет руку Владе на плечо и пытается притянуть к себе своего единственного сына.

— Папа, нельзя…

Отец едва заметно кивает, опускает руку и крепко пожимает Владе ладонь. Губы его шевелятся, но не издают ни звука. В глазах застыло отчаяние. Мария провожает Владю от остановки трамвая, шагая рядом с ним. В туннеле она вдруг обнимает его и склоняет голову к нему на плечо:

— Нагнись ко мне, да побыстрее! Обними меня и не отпускай. Поверни на перрон, теперь направо…

Владя задевает мужчину, который несет в каждой руке по чемодану, а на спине рюкзак…

— Извините, я не хотел…

— Еще бы! Не хватало… — недовольно бурчат тот. Когда они поднимаются по лестнице, ведущей на перрон, девушка оглядывается:

— Я узнала шпика, который меня здесь уже видел однажды. И на мне было то же самое платье. Когда я возвращалась, он шел за мной…

Произошло это неделю назад. Мария тогда перебежала через улицу и вскочила на ходу в трамвай номер 10. К счастью, шпика задержал проезжавший автомобиль. Вспоминая об этом, Мария думает, что теперь придется каждый раз менять одежду. А может, изменить прическу или перекраситься? Ах, если бы ей удалось изменить походку! Она уже пыталась это сделать, но у нее ничего не получилось. Отец говорит, что это бесполезная затея…

— Не останавливайся и не оборачивайся, — шепчет Мария Владе. — Я войду в вагон вместе с тобой, а если кто-нибудь войдет следом, сделаем вид, будто целуемся, чтобы меня не смогли рассмотреть.

— Как ты догадалась, что это шпик?

— Как? Наверное, у меня на них нюх. Да и слишком уж они незаметные. С провокаторами труднее… Карел… Ты ведь Карел, правда? И все-таки мне кажется, что шпик смотрел на меня просто как на красивую девушку. Слушай, пропусти меня вперед. Так положено, когда идешь с дамой.

Они уже стоят возле вагона третьего класса. Мария быстро поднимается по ступенькам и успевает окинуть взглядом перрон.

— Горизонт чист. Подай мне зонтик, и чемодан давай сюда. Ты куришь?

Они переходят в отсек для курящих и входят в свободное купе, освещенное синим светом. Мария буквально падает на сиденье у окна и облегченно вздыхает. Владя забрасывает наверх чемодан, кладет на него старомодный зонтик и шляпу, снимает непромокаемый плащ:

— Ух! Ну и жара!

— Ага, — кивает девушка. — А теперь садись поближе. Если кто-нибудь пойдет, обнимешь меня, но так, чтобы это было как в жизни… или как в кино… Ты ведь коммивояжер, да? Тебе хоть сказали, чем ты торгуешь?

— Сказали. У меня в чемодане даже альбом с образцами имеется. Виды тканей, прейскуранты цен, условия поставок — в общем, все как положено.

— Но со шляпой и зонтиком вы явно переборщили. Посмотри вокруг — ни у кого ничего подобного не увидишь.

— Не я же придумал этот сценарий.

Мария считает, что задание у нее гораздо проще, чем у тех, кто работает на маршрутах. Купить билет, проводить до вагона и разыграть сцену прощания — вот и все.

— Сейчас посмотришь, как я это делаю, — говорит она Владе. — Не забудь пообещать, что в воскресенье обязательно вернешься. Только не очень кричи, а то в прошлый раз парень так перепугался, что орал на весь перрон, смотрел же при этом не на меня, а куда-то в сторону… Руки не подавай: высовываться из окна не стоит. Мне главное добежать до туннеля, а там я полицейских вокруг пальца обведу… Как в кино… Они и опомниться не успеют…

Как в кино… Может, шпик не заметил ее? А что, если все же заметил и уже поджидает у выхода? Успеет ли она в таком случае скрыться в толпе? Ну что ж, через десять минут, когда поезд увезет Карела, все выяснится. Вернее, не через десять, а минут через шесть-семь.

— Ну, мне пора, — говорит она Владе. — Иди потихоньку за мной и остановись у окна.

Выйдя в коридор, она бросает взгляд в одну, потом в другую сторону, кладет свои маленькие руки Владе на плечи и крепко целует его, хотя это и не предусмотрено сценарием:

— Это тебе от меня на дорогу, чтобы удачно доехал.

В купе с трудом протискивается толстенная и весьма решительная дама с двумя дочками — четырнадцати и шестнадцати лет. Она тащит за собой чемодан, набитый дорожным скарбом. У старшей дочери в руках рюкзак, у младшей — облепленный кричащими рекламками чемоданчик, а за плечами туристская сумка.

— Девочки, садитесь возле дверей. Головы под пальто и спать! — приказывает дама и добавляет: — Надеюсь, есть вы не хотите.

Поезд трогается. Мария идет рядом с вагоном и машет Владе рукой. Встретиться с девушкой еще раз ему уже было не суждено. Во время террора, развязанного после убийства Гейдриха, Марию вместе с родителями арестовало гестапо. В последний раз ее видели в тюрьме на Панкраце. Она ждала своей очереди перед помещением, где совершались казни…

Ночью двери купе неожиданно распахиваются, и рука в кожаной перчатке щелкает выключателем. Свет ударяет пассажирам в глаза — они щурятся и мгновенно просыпаются. В проеме двери, словно призраки, возникшие из ночи, появляются двое. Один очень похож на бурша, другой — в очках и в серой шляпе, которая придает ему довольно свойский вид, что так не вяжется с непромокаемым плащом и предательски выглядывающими из-под него начищенными до блеска сапогами. Тот, кто похож на бурша, внимательно осматривает купе:

— Территория рейха. Куда едете?

— В Остраву, — по-чешски раздраженно отвечает дама.

Ее дочери, от страха зарывшись в пальто, наблюдают за призраками. Слышно, как у младшей стучат зубы.

— А вы? — вопрос обращен к Владе.

— В Моравскую Остраву, — следует четкий ответ по-немецки.

Очкастый тоже просовывает голову в купе. Две пары бдительных глаз придирчиво осматривают багаж пассажиров. Владя чувствует, как сердце у него уходит в пятки. Ему кажется, что вот сейчас полицейский ткнет пальцем в его чемодан и прикажет: «Снять! Открыть!» Потом он предъявит ему желтую карточку и предложит следовать за ними. По спине у Влади бегут мурашки, ноги моментально становятся ватными. Это продолжается не более тридцати секунд. Наконец рука в кожаной перчатке еще раз щелкает выключателем и дверь захлопывается. В купе опять темно, но даже в темноте Владя ощущает на себе ненавидящий взгляд решительной дамы — она, видимо, приняла его за немца. Он достает сигарету и жадно ею затягивается.

* * *

15 июля 1939 года. Раннее утро. На остравской улице, еще недавно носившей имя Карла Маркса, стоит молодой мужчина. Его покрасневшие глаза свидетельствуют о том, что он провел бессонную ночь. Чемодан, который он держит в руке, объясняет многое: ведь в это время прибывают скорые поезда из Праги и Жилины. Никто бы, наверное, не обратил на него внимания, если бы не зонтик, который он сжимает в руках. Это вызывает смех. Потому что дождя давно не было и, судя по всему, еще долго не предвидится.

Молодой человек понимает это, но не знает, куда же ему деть этот злополучный зонтик. Он поднимает его и опять опускает. Потом опирается на него, как на палку. Это движение он повторяет дважды. Прохожие оглядываются на него и улыбаются: на дворе великая сушь, а этот чудак вышел с зонтиком!

В доме на другой стороне улицы на одном из окон четвертого этажа поднимаются жалюзи. Из окна высовывается женщина лет тридцати. Она внимательно осматривает улицу и опускает жалюзи. Молодой человек пересекает улицу и исчезает в доме.

Поднимаясь по лестнице, он слышит за дверями квартиры на втором этаже две звонкие пощечины, громкий плач и возмущенный голос: «И это называется вымыть шею?! Я покажу тебе, как это надо делать, прохвост ты эдакий!»

Из приоткрытых дверей угловой квартиры доносится Жужжание кофемолки. На третьем этаже тихо, но жужжание кофемолки и всхлипывания «прохвоста» долетают и сюда. Вот наконец четвертый этаж. Из дверей квартиры, расположенной посередине, выходит мужчина в кепке с бидоном в руках. Окинув Владю равнодушным взглядом, он направляется к лестнице. Двери квартиры он оставляет открытыми.

— Добро пожаловать, товарищ, — приветствует Владю женщина, только что поднимавшая жалюзи. — Умойся и приходи пить кофе. Я тоже еще не завтракала. Чемодан занеси в комнату, а постель я тебе уже приготовила.

После завтрака она дает инструкции, как ему себя вести. Он останется один, потому что ей пора на работу. Он может спокойно спать или лежать, но ни в коем случае не шуметь: соседи все слышат, а хозяйка, которая целый день дома, все время выслеживает и вынюхивает. Обед в духовке, его нужно только подогреть. Вечером придут друзья и объяснят, что делать дальше.

Вечером приходят двое. Первый, маленький и коренастый, складывает в портфель два пакета из синей бумаги, в которых самое необходимое, потом с минуту стоит, прислушиваясь, возле дверей и исчезает. Второй в это время готовит похожий сверток, куда складывает дождевик и безнадежно испорченную шляпу, и засовывает его в большой бидон. Возле дверей он тоже ненадолго задерживается, прислушиваясь, а затем кивает Владе:

— Ну, товарищ, пора. Как только выйдешь, сразу сворачивай направо. Я тебя догоню.

Последний день на родной земле. Настроение у Влади неважное. Почти на каждом шагу ему попадаются серо-зеленые мундиры офицеров вермахта и черные мундиры эсэсовцев. Нарукавная повязка с фашистской свастикой в белом круге уже просто действует на нервы. Здесь этих повязок гораздо больше, чем в Праге. На дорожке, ведущей в парк, установлена табличка: «Собакам и евреям вход строго воспрещен!» Такого в Праге Владя не встречал.

… Ресторанный оркестр играет не переставая. Шумная толпа заполняет тротуар. Это расходятся гитлеровские офицеры под руку с женщинами и девушками, чтобы в их компании коротать очередной вечер.

— Браво, Герман! Поздравляем тебя с прекрасным трофеем, — кричат какому-то немцу приятели, обступая его черный «мерседес».

Девица уже в машине. Она звонко смеется, прячась за своего кавалера в черном.

— До свидания, Герман!

— До свидания… — доносится из отъезжающего автомобиля, — в Лондоне или в Москве!

— До свидания… — машинально повторяет Владя. — Когда-нибудь и мы встретимся!

* * *

Они выходят на конечной остановке трамвая и направляются к Богумину, который с прошлого года считается территорией Польши. Уже темнеет. Улицы пусты. Внезапно из темноты появляется фигура девушки в белом свитере.

— Дальше пойдем вместе, — предупреждает она.

Парень с бидоном остается где-то сзади.

Они почти бегут. Вот и окраина города. В беспорядке разбросаны домики, огороды, сады. Девушка останавливается и трогает Владю за плечо:

— Видишь домик впереди? А двух парней, что стоят у входа, видишь?

— Вижу.

— Это наши таможенники. Немецкая охрана в другом месте. Держись как можно естественнее. Пошли!

Теперь они идут обнявшись: Здесь этим никого не удивишь: одной парой больше… Не доходя до домика, они сворачивают с дороги в тень деревьев. Белый свитер девушки виден издали, и если кто-нибудь вздумает наблюдать за ними, то наверняка решит, что они целуются.

— Спокойнее. Не надо торопиться, времени достаточно. Ребята ждут нас в одиннадцать десять. От таможни идти всего десять минут. Побудем здесь еще немного.

Один из таможенников щелкает языком и что-то кричит. Другой смеется и скрывается в доме.

— Спокойно, товарищ. Ты что, не знаешь, как ведут себя на свиданиях? Погоди, не так сильно. — Девушка обнимает Владю за талию, и они стоят так некоторое время, а потом она вдруг шепчет: — Пора! — и уходит вперед.

Владя исподволь наблюдает за таможней. На ступеньках крыльца все еще стоит тот самый пограничник в расстегнутой блузе, который щелкал языком. Потом он выходит на дорогу. Огонек от спички на секунду освещает его лицо и гаснет. Красная точка сигареты замирает.

Девушка и Владя подходят к последнему домику с садом и останавливаются. Слышно, как трещат кузнечики да шумит ветер в кронах деревьев. Где-то неподалеку посвистывает во сне птица. Впереди простирается картофельное поле, напоминающее в лунном свете пейзаж из фантастического фильма. Девушка прислоняется спиной к забору, потом наклоняется, срывает стебелек травы и надкусывает его. Бросив взгляд на светящиеся стрелки часов, она шепчет Владе:

— Сейчас они придут!

За забором слышится шелест, и, словно из-под земли, перед ними появляются двое: один — высокий, в кепке, с челкой, спадающей на лоб, другой — низкорослый, с короткой стрижкой. Маленький протягивает Владе знакомый сверток из синей бумаги.

Девушка подходит к Владе и показывает на высокого:

— Он пойдет первым, за ним я, потом ты. Старайся не терять из виду мой свитер. Он будет для тебя ориентиром. Маленький пойдет последним.

Короткая пробежка — и высокий исчезает в борозда картофельного поля. Девушка ползет следом за ним, за ней — Владя. Вот белый свитер замирает: издали доносится тарахтенье мотоцикла. Значит, там дорога. Порыв ветра — и цветки на картофельной ботве начинают трепетать, словно крылья мотылька. Мотоцикл, похоже, остановился. Вперед! Ориентир — белый свитер. Комья земли разлетаются в разные стороны, попадая в глаза и за воротник рубашки. Наконец борозда сворачивает влево.

Мотоциклист дает газ, и треск мотора заглушает все другие шумы. Все, кто полз в борозде, мгновенно замирают. Где же белый свитер? Владя поднимает голову и видит перед собой что-то темное. Как же так? Ведь на девушке только что был белый свитер и темная юбка. А земля вокруг ужасно сухая — дождя, бесспорно, не было очень давно. И Владя, уткнувшись носом в борозду, улыбается: это же надо было придумать — зонтик в качестве пароля!

Ослепительный свет мотоциклетных фар прорезает темноту, освещая картофельное поле, и медленно, чертовски медленно приближается. Вот он завис над ними. Владя чувствует его всем своим существом и, инстинктивно прижимаясь все плотнее к земле, перестает дышать — ведь с дороги они видны как на ладони. И только кузнечикам все нипочем.

Слышатся чужие гортанные голоса, но тут же тонут в тарахтенье мотора. Луч света уходит в сторону — мотоцикл удаляется. Владя осматривается. Впереди, в борозде, опять белеет свитер. Теперь надо быстро вскочить, выждать мгновение и стремглав бежать туда, откуда светили фары мотоцикла. Самого мотоцикла уже не слышно.

Полночь. Идет смена караулов. Вот и конец картофельного поля, впереди — граница. До Польши всего десять шагов — одна короткая пробежка, но опять едет мотоцикл, и приходится скрываться в борозде, припадая лицом к последним метрам родной земли.

Мотоцикл едет с той же стороны, что и первый. Значит, еще один патруль. Это неожиданность для проводников. Опять ослепительный свет фар. Если он упадет на них, плохо дело: все сгрудились в кучу. Белый свитер накрыт чем-то темным. Высокий, с челкой, и низенький, с короткой стрижкой, достают пистолеты. Но в этот миг луч света уходит в сторону — мотоцикл медленно удаляется.

Белый свитер оживает и стремительно пересекает дорогу. Еще один рывок — и граница остается у них за спиной. По пути они преодолевают отводной канал. Нога у Влади скользит, но в ту же секунду на помощь ему приходит парень с короткой стрижкой. Потом они бегут куда-то в сторону, к ржаному полю. Это уже Польша. А в сентябре прошлого года здесь еще была Чехословакия…

Владя отдыхает. Лежа на спине, он разглядывает усеянное звездами небо. Рядом с ним сидит девушка в белом свитере. Склонив голову к коленям, она расчесывает пальцами колосья спелой ржи.

Потом они прощаются. Владя благодарит проводников, а они желают ему счастливого пути и скорейшего возвращения.

Девушку в белом свитере уже в августе 1939-го застрелили недалеко от мельничного ручья фашисты.

* * *

Поначалу новый эмигрант скрывается в домике путевого обходчика. Хозяйка ставит перед ним кувшин с молоком и предлагает:

— Попей, сразу полегчает. Завтра тебя один человек с мельницы отвезет в Богумин.

Потом и Богумин остается позади. Владя складывает и сует в карман польскую вечернюю газету, которую ему купил «человек с мельницы» вместе с билетом до Катовице. Сидя в переполненном вагоне, Владя, боясь, что его попытаются втянуть в разговор, делает вид, будто внимательно ее читает. Но путь их проходит по территории рейха, и никто не спрашивает, куда они едут.

На катовицком вокзале в этот час оживленно. Держа в руках синий сверток, Владя направляется к выходу. Инструкции ему даны четкие: не останавливаться и никого ни о чем не спрашивать. В противном случае первый же полицейский или тайный агент может отвести в сторону и попросить предъявить документы. А если у тебя не окажется паспорта с оформленным въездом, или хотя бы справки о праве убежища на две недели, то неминуемо последует арест и высылка на границу. Там польский полицейский поприветствует немецкого пограничника, тебя под конвоем отведут в немецкую таможню, где кто-нибудь обязательно рявкнет: «Руки вверх! К стене!» — и через час ты очутишься за забором остравского лагеря. Такое, к сожалению, случается. Поэтому ни останавливаться, ни оборачиваться не рекомендуется, пока не попадешь на площадь Пилсудского. Вот там уже бояться нечего. Постовой регулировщик привык к стереотипному вопросу: «День добрый. Проше пана, где здесь «Пшелот»?» Он улыбается, молча кивает в нужную сторону и отдает честь.

* * *

Завязываются первые знакомства.

— Ты кто?

— Эмлер.

— Ну, привет. А я — Франк Ирка.

— Штефа Галбава.

Короткая проверка. И первая информация о положении в Верхнесилезском воеводстве, о настроениях среди политэмигрантов и беженцев:

— В Катовице существует несколько эмигрантских групп. Центр политической эмиграции находится в Кракове. Вообще-то политическая эмиграция в Катовице и Кракове — это единая организация, тем не менее, как говорится, своя рубашка ближе к телу… Но все это станет тебе интересно, когда получишь разрешение оформить британскую визу, которое Ирка Сладек может организовать не раньше понедельника. Тебе уже известно об этом? Ну и хорошо. Потом пойдешь в полицию и получишь право убежища на две недели. Будем надеяться, что тебе не придется возвращаться на границу. В этих делах польская полиция проявляет удивительную изворотливость.