Васил Киш родился в 1920 году в деревне Турья Поляна. В семье пятидесятипятилетнего учителя церковноприходской школы он был десятым ребенком.

После поражения Венгерской советской республики старого Киша арестовали и увели в районную тюрьму в Перечине. Кормить арестантов в тюрьме не полагалось, но жене учителя разрешили приносить ему немного еды. И она ежедневно ходила двенадцать километров до Перечина и двенадцать километров обратно с узелком в руках. Потом старого Киша выпустили, а старостой в Турьей Поляне избрали коммуниста. Наверное, поэтому деревню стали называть красной.

Брат старого Киша руководил коммунистами в Турьей Быстре. Он-то и открыл Василу глаза на те самые преступления, за которые, по словам попа, справедливый боженька карал страшными адскими муками и предавал анафеме. В качестве примера поп почему-то приводил старосту из Турьей Поляны: мол, ему-то наверняка уготованы все муки ада, недаром он не смеет — и до конца своей жизни не посмеет! — войти в церковь. Васил решил, что поп скорее всего ясновидящий.

Однако дядюшка из Турьей Быстры россказням попа не верил. Будучи страшно легкомысленным, он принял грех на душу и стал убеждать невинного Васила в том, что вечного блаженства не существует. Более того, он не только рассказывал племяннику о Советском Союзе, о революции и Ленине, о Беле Куне и Венгерской советской республике, но и давал читать запрещенные брошюры и книжки. Он уверял его, что учителя в школе говорят ученикам не всю правду, а поп, наместник бога в Турьей Поляне и ее окрестностях, первостатейный лгун. Дядюшка зашел так далеко, что отрицал даже само существование бога.

От таких речей у Васила сначала появлялся холодок в животе, а потом его бросало в жар. Он любил дядюшку и со страхом ждал, что вот сейчас на дворе, а то, может, и прямо в светлице под ним разверзнется земля. Но ничего похожего не происходило, и тогда Васил начал подумывать, что, наверное, его дядюшка сговорился с дьяволом. Однако разобраться в этом до конца он не мог.

Присматриваясь к тому, что происходит вокруг, он начал замечать, как плохо живут бедняки. Правда, по словам попа, им страшно повезло, ибо после своей смерти в царстве небесном они будут иметь все. Надо только набраться терпения и ждать. Но бедняки, видно, ждать не хотели. Достаточно было самого незначительного повода, например увольнения одного из рабочих на лесопилке, как они тут же выходили на улицу, забрасывали жандармов камнями и натужными голосами требовали работы и хлеба, а потом пели песни, от которых мороз подирал по коже. На стенах зданий — и даже на стенах церкви! — они рисовали пятиконечные звезды и корявыми буквами писали лозунги: «Да здравствует Советский Союз!» или «Долой власть террора и нищеты!». В отличие от этих нарушителей спокойствия те, кто владел лесными угодьями, лесопилками, домами, магазинами и трактирами и согласно церковным догмам и утверждениям попа не имели никаких шансов на блаженство в царстве небесном, были в чести у самого священника и властей. Тогда Васил решил, что, наверное, этих царств небесных несколько или же одно, но с несколькими отделениями.

Нетерпеливых крикунов с натужными голосами становилось все больше. И Васил перестал бояться и начал думать так же, как они. Конечно, вслух он своих мыслей не высказывал, чтобы, чего доброго, не выгнали из школы, а отца с работы.

Он закончил школу, прошел подготовительный курс и поступил в гимназию в Ужгороде. Ему здорово повезло: он получил разрешение почти даром жить в интернате монашеского ордена, основанного Василием Великим, и подрабатывать уроками. Казалось, мечта отца и матери о том, что хотя бы один из их детей выйдет в люди, вот-вот исполнится, но…

1938 год застал Васила в Ужгороде. Уже в ноябре ему пришлось покинуть город и переехать сначала в Перечин, а затем в Велки Бочков. Это было неудивительно, поскольку в то время националисты беспрепятственно терроризировали население. Венгерские националисты убивали во имя великой Венгрии, польские — во имя великой Польши. Те, кто попал под влияние украинских националистов, боролись за великую Украину, а те, кто шел за русскими белогвардейцами и их приспешниками, — за великую Россию. Были и такие, кто утверждал, что Гитлер никогда не допустит, чтобы Подкарпатской Русью владела Венгрия, а одновременно добивались права политического убежища для украинских националистов, эмигрировавших из Галиции.

После захвата Закарпатской Украины хортистами начались повсеместные расправы. Школы сразу позакрывали. По ночам гремели выстрелы. Кружным путем Васил возвратился домой, в Турью Поляну. Ему было приказано дважды в неделю являться в жандармерию для регистрации. Потом приказ немного изменили: Басил должен был регистрироваться раз в неделю и даже раз в две недели. Но однажды жандармы стали подсовывать ему какой-то бланк:

— Подпиши!

Это было заявление о благонадежности. Подписывать его Васил отказался, и тогда ему запретили учиться. Мать горько завздыхала: теперь уж сын не выучится на пана, да что поделаешь? Может, доучится когда-нибудь потом.

Встретил как-то Васил на улице Михала Пулея, вожака деревенских коммунистов.

— Ну что, Васко, выучился? — спросил Михал.

— Да нет, выгнали меня.

— Знаю, знаю. Что думаешь делать теперь?

— Ничего…

— Пойдем искупаемся?

— Пошли!

Освежившись, они легли на лугу позагорать.

— Васко, как ты относишься к последним событиям?

— Так больше продолжаться не может.

— Что же делать?

— Что делать? Наверное, в первую очередь надо выгнать венгерских фашистов, потом разгромить Гитлера и восстановить Чехословацкую республику, а там увидим… А что думаете по этому поводу вы, коммунисты? Что намерены предпринять?

— Почему это тебя интересует?

— Да просто так. Иногда так тяжело на душе! И потом, хотелось бы знать, как вы теперь…

— Что значит «теперь»?

— Ну, после заключения советско-германского договора… Боюсь, что этим все не закончится. Впрочем, многие этого опасаются.

— Мы тоже поначалу переполошились, но потом поняли, что Советский Союз вынужден был пойти на это, потому что еще не готов к войне. В этом все дело.

— Гм…

— А ты не хочешь работать с нами?

— Хочу. Возьмете?

— Возьмем. Люди нам нужны. Только…

— Что «только»?

— Придется подчиняться дисциплине и ни в коем случае ничего не предпринимать на свой страх и риск.

— Хорошо, я согласен.

И Васил стал работать. Он разъяснял людям, что хортистокая Венгрия — это союзник фашистской Германии, организовывал саботаж на транспорте и на предприятиях, на нелегальных сходках вдохновенно распевал с друзьями «Смело, товарищи, в ногу».

В сентябре 1939 года Васил видел, как отступали через Закарпатье разбитые польские части, как хортисты разоружали поляков и отправляли в концентрационные лагеря.

* * *

Как-то раз приносит девятилетний брат Петр Василу бумажку, в которой сообщается, что в школе организуется футбольная команда, а Киша приглашают в центрфорварды. Придя в школу, Васил застает там трех хортистских агентов и директора Матея, бывшего чехословацкого офицера запаса, ставшего при нынешних властях коллаборационистом. Хортистским агентам он заменял переводчика.

— Мы хотим поговорить с тобой, Васил. Ты еще молод и потому ума у тебя маловато. Ты не понимаешь, что делаешь…

— Да я ничего не делаю.

— Мы хотим тебя предупредить: не водись с коммунистами.

— Я политикой не занимаюсь.

— Ах, не занимаешься? Зачем же тогда встречаешься с Пулеем, с Кучерявым, с… — И далее хортисты перечисляют всех товарищей Васила.

«Откуда у них, черт побери, такая точная информация? Кто нас выдал?» — мелькает в голове у парня, а агенты уже окружают его, и выражение на их лицах не обещает ничего хорошего. Лишь директор Матей сидит не двигаясь и спокойно так говорит:

— Подумай, Васил, что ты делаешь. Мы ведь тебе добра желаем. Понимаешь, хотим тебе помочь.

— Послушайте, пан директор, мы иногда встречаемся, это правда, но ни о какой политике и речи нет. Мы ходим вместе купаться, болтаем о спорте, о девушках, как принято у парней, а политикой никто из нас не интересуется.

Директор пожимает плечами:

— Ну, как знаешь, — и переводит его слова.

Хортисты, как по команде, набрасываются на Васила. Отработанным приемом они заламывают ему руки за спину и скручивают веревкой, а конец ее перекидывают через балку на потолке. Васил замечает ее только сейчас, когда его уже подвешивают к потолку.

— О чем вы говорили на своих антигосударственных сходках?

Куда только подевалось спокойствие и человеколюбие директора Матея! Теперь он просто орет на Васила. Наверное, это и есть его настоящее лицо, а то была всего лишь маска.

Басил сдерживается изо всех сил, чтобы не закричать от боли. Со лба у него струится пот, кровь сочится из разбитых губ. Он задыхается. Тогда его мучители ослабляют веревку так, чтобы он мог коснуться пола. Но стоять он не может — трясутся колени.

— Пан директор, клянусь, мы встречались только как друзья. Политикой мы не интересуемся…

Васила опять вздергивают вверх, и ноги его, как прежде, не касаются пола.

— А-а-а!

Трещат суставы, болезненно напрягаются мышцы. Перед глазами Васила крутится огненная карусель, а потом он куда-то проваливается.

— Ах ты, свинья паршивая! На, получай! — бьет его со злобой директор Матей.

— Так тебе, так! Душу из тебя вытрясем! — колотят указками хортисты.

Васил приходит в себя и чувствует, что лежит на полу в луже. Пустое ведро стоит под столом. Один из агентов пинает Васила ногой.

— Катись отсюда! — визжит директор Матей. — И только посмей!..

Васил приподнимается, опирается об пол и мгновенно ощущает невыносимую боль. Он бессильно опускается на пол, и чья-то нога опять пинает его. Мучители дружно смеются…

Васил успевает дотащиться до соседней улочки, и там его начинает выворачивать наизнанку.

Позже выясняется, что хортисты так никого и не арестовали — видимо, у властей не было прямых улик. Организация уходит в подполье. Встречаться им теперь приходится в самых укромных местах. Но деятельности своей они не прекращают. Что ни ночь — на заборах и даже на общественных зданиях появляются чехословацкие и советские флаги. Венгерских начальников, офицеров и коллаборационистов охватывает паника. Временами даже кажется, что террор ослабевает.

Наконец коммунистам удается выяснить, кто их предал. Это одноклассник Васила — Иржи Бабидорич. Один из членов организации попытался склонить его к побегу в Советский Союз и по неосторожности назвал тех, кто собирается сделать это в ближайшее время, — Васила, Пулея, Кучерявого и других. Бабидорич рассказал об этом своему отцу, активному деятелю партии аграрников, не так давно вернувшемуся из США, а старик тут же побежал к жандармам, чтобы доказать свою лояльность по отношению к новым хозяевам.

На след предателя коммунистов наводит жена венгерского старосты в Турьей Поляне, смуглая красотка лет тридцати. На танцах она приглашает Васила и, улучив момент, прижимается губами к его уху:

— Я подслушала разговор мужа. Они собираются публично судить вас, а потом для устрашения кого-нибудь расстреляют… или повесят… Предал вас Бабидорич… Берегитесь, вы так молоды…

— Большое спасибо. Я, правда, не совсем вас понял, но все равно спасибо. Мы этого не забудем.

Она сжимает его плечо и опять шепчет:

— Как только кончится танец, поклонитесь мне, проводите на место и продолжайте веселиться, будто ничего не случилось. Сразу не уходите. Аресты начнутся, скорее всего, завтра ночью. Ну, прощайте!

— До свидания.

В тот же вечер Васил информирует своих товарищей и они вырабатывают план действий. Утром, как обычно, пойдут на работу в лес. Если вдруг появятся жандармы или шпики, надо сразу все бросать — и ходу! Назначают место встречи — в деревню они конечно уже не вернутся. А завтра ночью потаенными тропами отправятся в Советский Союз. Тропы, по которым ходят пограничные патрули, и запретные зоны, где венгерские саперы возводят «линию Арпада», придется обходить стороной. Необходимо взять с собой оружие. Оно есть почти у всех.

С весны 1940 года по тайным тропам в Советский Союз уходили тысячи парней и девушек в возрасте от 17 до 25 лет. Некоторые деревни из-за этого почти обезлюдели. Только Турью Поляну покинуло более двухсот человек.

В ночь на 24 июля на условленном месте собираются парни из Порошкова и Турьей Поляны. Командиром выбирают Михала Пулея. В течение всего следующего дня они идут лесом, останавливаясь лишь на короткий отдых. Границу переходят ночью при свете звезд. Наконец они различают в утреннем тумане табличку: «Гусное». Они обнимаются и плачут от радости, а потом направляются туда, куда указывает стрелка.

Вскоре они встречают пастуха и обступают его. Пастух зовет сына, и оба благодарят за те подарки, которые вручают им пришельцы. Старик едва успевает отвечать на их вопросы.

— Хорошие вы, ребята, и все у вас впереди, — говорит он. — Поступите на работу, а может, пойдете учиться — кому как захочется. Конечно, можно и в армию вступить. Только не торопитесь, сначала обдумайте все хорошенько. Зайдите ко мне в хату — ваши земляки у меня не раз отдыхали.

Ну как отказаться от такого приглашения! А пастух продолжает уговаривать: мол, у него они умоются, почистятся, перекусят и вздремнут в тишине.

— А потом куда?

— Придет время, объясню. Да вон, мой парень вас проводит. Ну, пошли! — уже более решительно произносит старик.

… Просыпаются они только в полдень. Старика нет. Его сын предлагает им выпить молока и уговаривает не спешить, дождаться, пока вернется отец. Иначе он будет горевать, что не попрощался с гостями.

У гостей настроение приподнятое. Да и как не радоваться, если все так удачно сложилось? Это ничего, что Бамбушкар, Кучерявый и Штимак сбежали прямо с плаца в венгерских мундирах. Зато теперь капралы и офицеры не будут обзывать их «вонючими русинами». И хорошо, что решение пришлось принимать столь молниеносно. Через неделю они бы так просто границу не перешли: поговаривают, что Хорти стягивает войска к румынской границе — собирается захватить Трансильванию.

Солнце клонится к закату, а старика все нет. Гости благодарят его сына за гостеприимство, просят передать привет отцу и покидают хату. Парень вдруг начинает страшно нервничать: уходит куда-то за дом, возвращается, приставляет зачем-то лестницу к стене хаты. Успокаивается он, только заслышав конский топот. И не успевают пришельцы опомниться, как их окружает пограничный конный патруль.

Лица пограничников суровы, глаза смотрят настороженно.

— Бросай оружие! — приказывает старший патруля.

Секундное замешательство — и пришельцы, перебивая друг друга, путая украинские слова с русскими и чешскими, торопятся объяснить, кто они такие и зачем перешли границу. Взгляды пограничников заметно теплеют, в них даже сквозит сочувствие, а после того, как выясняется, что среди пришельцев есть коммунисты, пограничники угощают всех советскими папиросами. Добрый знак! Дорога до заставы кажется теперь Василу и его друзьям совсем короткой…

Впоследствии судьба не всегда им благоприятствовала. На их долю выпало немало невзгод я огорчений, но такое уж тогда было время…