«У скамьи стояла крошка, в крике гнулась, корчилась. «Помолчи ты, хоть немножко, цыганенок порченый!» «Жду: придет с работы батя,— печь еще не топлена, не даешь ты мне, проклятый, жить своими воплями!» «Вот гусарик, вот петрушка, петушок хорошенький! На! Играй!» — Но все игрушки бац! и в угол брошены. И опять надрывным криком несмышленыш нудится; «Погоди ж, чертенок! Мигом вызову Полудницу!» «Эй, Полудница, приди-ка, век мне с ним, что ль, маяться!» Глядь — пред кем-то двери тихо сами открываются. Появилась на пороге с темным ликом карлица; кривы руки, кривы ноги, голос громом катится! «Подавай дитя!» «Всевышний! пусть того не сбудется!» Мать от страха еле дышит, — к ней идет Полудница! Подбирается бесшумно дымной тенью стелется; мать уже полубезумна: глянуть не осмелится; сжав дитя, его колышет, темен взор безрадостный, а Полудница все ближе, вот совсем уж рядом с ней. Простирает клешни-руки. — Мать без сил, без памяти: «О, Христа святые муки!» и — на землю замертво. Раз, два, три... Часы бьют полдень, звон их чуть кончается, — двери дрогнула щеколда: муж домой является. Женщина, ребенка стиснув, пала, как обрушена; мать еще вернули к жизни, а дитя — задушено.