Мама не дает мне спать всю ночь. Она вздыхает и стонет, и у меня тоже все болит и ноет. Еще она много плачет. Ужас, сколько в ней страха.

Под утро мне удалось уговорить ее выпить снотворное. Но она стонет и во сне тоже. У нее, видно, кошмары.

Позавтракав, я сразу ухожу к Терье. Я больше не могу выносить маму. И мне плевать, что я обещал никогда к нему не наведываться.

Услышав мой голос в домофоне, Терье звереет.

— Что тебе здесь надо? — кричит он. — Питбуль сейчас с цепи сорвется!

— Он в питомнике, — отвечаю я.

— Твое счастье! — рычит Терье.

Он спускается во двор сам не свой от злости, щеки болтаются, как красные мешки, а глаза похожи на две закорючки.

— Я разве не говорил, чтобы ты никогда не смел сюда приходить?!

Терье стремительно шагает к дороге. Украдкой посматривая на окна второго этажа. Он, похоже, действительно принимает эту историю с питбулем близко к сердцу.

— Нам надо отнять бункер! — говорю я. — Немедленно!

— Но пес в питомнике!

— Правильно, поэтому нам нужен запасной!

Терье на бегу останавливается.

— Запасной?

Вид у него испуганный.

— Ну да, другой питбуль.

— Но это же очень опасные собаки!

— Вот именно. Но ты же умеешь с ними обращаться.

Взгляд у Терье делается совсем дикий.

— Это совсем другое дело — незнакомый питбуль. Он может взбеситься в любую секунду. И натворить неизвестно чего!

Мы идем в мотоклуб на шоссе. В этих клубах всегда имеется в наличии пара-тройка питбулей.

Ни души не видать. Гараж заперт. Эти люди так рано день не начинают.

Терье вдруг останавливается.

— Пожалуй, я здесь обожду, — говорит он нервно и боязливо поглядывает на гараж.

— Стоит питбулю почуять запах другого питбуля, как он звереет, — говорит Терье.

Я один иду к гаражу и ногой стучу в ворота. Ноль внимания. Оглядываюсь на Терье — этот уже далеко, аж у дороги. Ну и трус! Я снова стучу. Где-то в глубине гаража слышна какая-то возня. Потом сиплый кашель, кто-то сплевывает. С грохотом отодвигают задвижку. Дверь открывается, петли противно визжат. В проеме показывается здоровый мужик. У него огромные усы торчком и борода клочками.

— Тебе чего? — хрипло говорит он.

Когда он говорит, усы шевелятся.

— Мы хотим одолжить у вас питбультерьера, — объясняю я.

Мужчина начинает кашлять, как больной. Можно подумать, у него дыра в легких. С трудом уняв кашель, он говорит:

— Ты в своем уме? Питбули — это самые опасные собаки.

— В этом их прелесть, — отвечаю я.

— Поэтому их запрещено держать частным лицам! — говорит человек из мотоклуба.

— Идиотизм какой-то, — говорит Терье, выслушав мой отчет. И голос у него подозрительно веселый.

— Надо искать дальше, — говорю я.

— Проще подождать, пока мой вернется из приюта.

Я не могу удержаться от вопроса:

— А сколько ждать, хотелось бы знать?

— Ну, некоторое время.

— Мы не можем ждать так долго.

Чем больше я думаю, тем одолжить где-то настоящего питбуля кажется мне все сложнее. Они запрещены, во-первых, и так опасны, во-вторых, что единицы решаются завести их дома. На самом деле не так, строго говоря, важно, чтоб это был именно питбуль. Сгодится любая большая и страшная собака.

— Хорошо, — говорю я. — Попробуем найти ему замену.

В поисках злой и страшной собаки мы прочесываем улицу за улицей, но пока дело глухо. Это нелегкая задача, оказывается. В наши дни таких собак, чтоб на людей кидались, почти не встретишь. Все теперь воспитанные, выдрессированные на курсах собачьих манер и даже на котов не лают. Вышагивают по улицам, как пай-песики, не помышляя зарычать там или поводок дернуть.

Наконец в одном переулке, недалеко от моего дома, мы обнаруживаем на воротах табличку «Осторожно, злая собака!». Рядом нарисована овчарка. К сожалению, эта овчарка стоит, вывалив язык, и вид имеет несерьезно симпатичный, но это наверняка можно исправить. К тому же овчарки похожи на волков. А если ей начесать хвост, то будет вылитый волк.

— Я здесь постою, — говорит Терье.

Я смотрю на него строго.

— Посторожу! — быстро добавляет он.

— Ты пойдешь со мной!

Я откидываю крюк на калитке и распахиваю ее. Вокруг дома очень большой сад, с одной стороны он почти что лес. План у нас такой: мы попросим разрешения погулять с собакой. Обычно люди очень умиляются, когда дети вызываются погулять с собакой. Тем более что и для хозяев это облегчение. А когда собака услышит слово «гулять», которое я буду ясно и громко вставлять через каждое слово, она, естественно, начнет радоваться, скакать и скулить, так что хозяева не смогут нам отказать.

Когда нам остается пройти до дома несколько метров, из-за угла с лаем выскакивает какая-то ненормальная зверюга. По виду просто волк.

Я собак не боюсь, это мой принцип. Но когда она несется на меня, щелкая острыми клыками и лая, как ненормальная, то я готов принципами поступиться.

Я улепетываю во всю прыть. Терье тоже. Но прыть у человека его комплекции еще та. В результате мы отступаем недостаточно стремительно для того, чтобы успеть захлопнуть калитку перед носом у волкодава, и он выскакивает следом за нами на улицу.

Теперь на кону стоит наша жизнь. И уж по крайней мере ноги. Спасение одно — бежать что есть духу.

У меня за спиной пыхтит и отдувается Терье. Аза ним по пятам несется дикий лай и стук когтистых лап.

Я уверен, что овчарка бегает быстрее человека. Во всяком случае, быстрее такого мелкого, как я, и такого грузного, как Терье. Это всего лишь вопрос времени. Добежав до перелеска за домами, я одним махом взлетаю на первое же дерево. Руку я ободрал, но оно того стоило. К дереву подбегает Терье, за ним несется ощерившийся пес. Еще секунда — и он всадит свои клыки Терье в задницу.

С грехом пополам Терье удается взгромоздить свою тушу на ветку. Внизу прыгает и щелкает зубами овчарка, но Терье в последнюю секунду успевает улизнуть на безопасную высоту. Он еле живой.

Пот течет струями, дыхалка сорвана, щеки красные, как кровь.

Пес некоторое время заполошно лает, но потом смолкает, садится под деревом и смотрит на нас. Вид у него недружелюбный.

Овчарка сидит под деревом долго. Так долго, что мы успеваем закоченеть.

— Думаешь, нам сколько тут болтаться? — всхлипывает Терье.

— Главное, не терять веры в жизнь, — говорю я.

— Псина скоро проголодается, — говорит Терье.

— Да уж, — отвечаю я.

Проходит полчаса. Пес зевает, потягивается, прогибает спину и уходит.