И приходится мне вести к себе домой и Тюпу, и Терье. Превращение спаниеля в питбуля требует основательности. Ножниц недостаточно, нужна бритва. К тому же Тюпе вредно много бывать на воздухе, когда она так внезапно стала короткошерстной собакой. Для собаки с длинной шерстью внезапное превращение в голявку может оказаться сильным испытанием.

Но важно, чтобы мама не узнала о том, что я привел Тюпу и Терье.

— Веди себя так, как будто тебя нет, — говорю я Терье.

— Почему это? — удивляется он.

— Потому что мне вообще не разрешают водить в дом людей.

Я стучу три раза. Терье смотрит на меня, выпучив глаза, и уже собирается сказать что-то, но я цыкаю на него.

Мама снимает цепочку, она откидывается со звоном. С легким щелчком открывается замок. Теперь надо выждать. Пусть мама вернется к себе в комнату, тогда она точно ничего не услышит.

Я осторожно отворяю дверь и заглядываю в квартиру. Мамина дверь захлопнута неплотно.

— Это я, — говорю я самым невинным голосом.

— Привет, — вздыхает мама из своей комнаты.

Я даю знак Терье, он дергает поводок, Тюпа пролетает вперед, тюкается носом и возмущенно тявкает. Я с досадой машу на Терье руками. Он пожимает плечами и кивает на Тюпу.

Мы тихо крадемся мимо маминой комнаты в ванную. Только я берусь за ручку двери, как мама спрашивает:

— Кто там с тобой, Терье?

Я не успеваю сказать нет, как мама говорит:

— Хорошо, только постарайтесь не шуметь.

Тюпа урча заглатывает куски колбасы, счастливо не подозревая о том, что я проложил их снотворным.

— Что теперь? — спрашивает Терье.

— Дождемся, пока она заснет, — говорю я.

Засыпает она не сразу. Сперва Тюпа долго ходит кругами по ванной и сует свой любопытный нос в каждую щель. Все изучив по много раз, она наконец садится и принимается вылизывать себя. Это, видимо, обязательный вечерний туалет. Она занимается им основательно, не жалея времени.

Но в конце концов раскрывает пасть и зевает. Мы с Терье переглядываемся. Теперь уже скоро.

Тюпа падает на пол, как тюк. Глаза медленно закрываются. На всякий пожарный, мы ждем еще немного. Потом я достаю бритву. У мамы есть такая женская, которой она бреет ноги и подмышки. Единственное, чего я не могу найти, это пена для бритья. Обыскав все шкафы, я нахожу только мусс для укладки волос.

Но тут в дверь стучат.

— Чем вы там занимаетесь? — спрашивает мама.

Голос у нее встревоженный.

— Мы заворачиваем рождественские подарки, — отвечаю я.

Она долго молчит, потом говорит со вздохом:

— Хорошо. Я пойду полежу.

Обрить собаку не так просто, как может показаться.

Шерсть длинная, и волосинки держатся на собаке очень крепко. Но при желании все возможно. Нужна острая бритва, ножницы и бесконечное терпение.

Когда мы заканчиваем, весь пол покрыт слоем волос и пены. Тюпа, голая и преображенная, лежит и громко храпит. Она ничего не заметила.

— Теперь она очень похожа, — говорит Терье.

Должен признать: мы славно поработали. Увидев ее сейчас, никто не заподозрит в ней спаниеля. В некоторых местах она выбрита совсем гладко. В других висят клочки волос. Кожа красная, кое-где раздражения. Но это к лучшему. Так она выглядит более взаправдашним питбулем.

Единственная проблема в том, что без шерсти она оказалась очень тощей. Придется, видно, выдать ее за щенка. Иначе они нам не поверят.