Многое можно сказать и многое ужа было сказано о презрении Августина к плоти и о его враждебном отношении к половой жизни. Но ни одно из этих понятий полностью не объясняет его отношения к плоти и полу. Когда Карл Микаэль Белльман писал стихи о вине и женщинах, он воспевал связанные с ними слезы. Но мы бы плохо характеризовали Белльмана, назвав его пьяницей и женоненавистником. Просто, столкнувшись с этим, Белльман нашел свою погибель, увидел свои слабости и недостаток способности разумно и по собственному желанию контролировать свою жизнь. Я всегда вспоминаю Августина, когда слушаю Белльмана, и Белльмана, когда читаю Августина. Ибо те особые пороки, которые и веселили, и мучили их, представляют собой еще более тяжкое бремя — а именно унижение, связанное с тем, что ты оказался существом мимолетным, которое не в состоянии собственными силами исполнить свое предназначение.

Поскольку Августин — один из крупнейших представителей платонической традиции в христианском мышлении, много внимания уделялось его пониманию тела и души, половой жизни и брака. Многие обвиняли платоновский дуализм в несправедливом отношении к телу и его потребностям, что красной нитью проходит через основные моменты истории западного мышления. Стандартным трудом об этой стороне мышления отцов Церкви является книга Питера Брауна «Тело и общество. Мужчины, женщины и половое воздержание в раннем христианстве» (Brown, P. The Body and Society. Men, Women and Sexual Renunciation in Early Christianity, 1988).

Августин был платоником хотя бы в том смысле, что его «обращение» в Милане означало для него отказ от искушений этого мира, то есть от стремления к славе, власти, богатству и знаменитости плюс от брака и половой жизни. Только отказавшись от благ этого мира, он освобождался для служения Богу. Августин и его друзья, собравшиеся вокруг него после его возвращения в Северную Африку, называли себя «слугами Божиими», что говорило об их желании владеть собственностью сообща и вести целомудренный образ жизни.

Отношение Августина к браку отчасти определяется тем, что для него самого и его семьи на первом месте стояли общественные амбиции. В Римской империи браки заключались, главным образом, между своими по классу, то есть между лицами, равными по социальному положению. Мужчина, имевший тщеславное желание подняться по социальной лестнице, обычно вступал в брак поздно. Сперва он должен был узнать, насколько брак улучшит его социальное положение. Молодому человеку ни к чему было связывать себя с дочерью соседа, если в будущем ему могла подвернуться возможность заключить брак более выгодный с социальной точки зрения. Моника боялась, что какая–нибудь простая женщина окажется колодками на ногах Августина (Исп. II, 3).

Поэтому представляется естественным, что Августин не женился, но взял себе конкубину, когда ему было восемнадцать лет. Уже через год у них родился сын Адеодат. Августин и мать Адеодата прожили вместе тринадцать лет, пока не случилось как раз то, что предвидела его семья: он получил возможность увенчать академический успех выгодной женитьбой. За всем этим стояла его мать. Но тут произошло нечто, чего никто из них не мог предвидеть, а именно отказ Августина от всех социальных амбиций как следствие «обращения». Представление о браке, которое Августин разделял со своим временем, относил женщину в ту же группу, что славу, тщеславие, власть и богатство.

Чисто сексуальная сторона дела была сильно приглушена, потому что половая жизнь и брак имели в то время между собой меньше общего, чем это представляется в наше время. Само собой разумеется, что целомудренный образ жизни означал отказ от чувственных наслаждений, но, главным образом, это было признанием того, что человек поставил себя вне социальной жизненной борьбы. Ибо во времена Августина половой жизни не придавалось такого значения, как теперь. Конкубинат не осуждался Церковью, если мужчина хорошо обращался с женщиной. Похоже, что и для Августина дружба с единомышленниками–мужчинами была очень важна для его духовного благоденствия и представлялась более серьезным делом, чем сексуальное партнерство с женщиной.

Бурная половая жизнь стала для Августина проблемой еще в его отношениях с манихеями, у которых он, начиная с 373 года, был в Карфагене учеником. Если бы он примкнул к внутреннему кругу секты, это потребовало бы от него полового воздержания. Манихеи считали зачатие детей злой службой силам тьмы. Один из их приемов, которыми они пользовались, чтобы привязать к себе сторонников, состоял в том, чтобы, доведя кандидата до неврастении, парализовать его половые способности. Каждый раз, когда кандидатов мучили искушения, им напоминали о запрете. Манихеи в принципе отказывались и от брака, и от конкубината.

Многие исследователи Августина считают, что он так никогда и не освободился от усвоенной у манихеев враждебности к противоположному полу. Однако нет оснований отдавать предпочтение манихеям. У неоплатоников и в христианской традиции тоже содержались четкие рекомендации целомудренной жизни: «Хорошо человеку не касаться женщины» (1 Кор. 7, 1); «Неженатый заботится о Господнем, как угодить Господу; А женатый заботится о мирском, как угодить жене» (1 Кор. 7,32–33). Повернуться спиной к чувственному миру означало в первую очередь отказаться от брака и половой жизни. Манихеи истязали себя и ограничениями в еде. Жизнь тела была частью превосходства враждебной материи. Поэтому человек должен был подавлять ее всеми возможными способами.

Неоплатоники, кроме того, пользовались незавуалированными сексуальными метафорами, говоря о своих метафизических экстазах. Августин тоже ждал Божиих «объятий» — amptexus (Исп. II, 2). Смысл таких метафор был не только в том, чтобы описать неизвестное с помощью хорошо знакомого, но и в том, чтобы объявить бесплотные экстазы более чем полноценной заменой земному вожделению: «…не члены, приятные земным объятиям, — не это люблю я, любя Бога моего. И однако я люблю некий свет и некий голос, некий аромат и некую пищу и некие объятия — когда люблю Бога моего; это свет, голос, аромат, пища, объятия внутреннего моего человека — amplexus interioris hominis mei» (Исп. X, 6).

Эти метафизические объятия и соития постепенно внушили Августину отвращение к физическим радостям. Отношение между чувственным и сверхчувствежым стало восприниматься как вопрос о верности. Он понимает, что нельзя предаваться чувственному, будучи верным сверхчувственному. Нельзя постичь сверхчувственное, не повернувшись спиной к чувственному. Последствием «обращения» Августина в Милане стал выбор дружбы с единомышленниками–мужчинами, а не сожительство с женщиной или брак.

Почти до начала V века христианство Августина было отмечено тем, что аскетические беседы с единомышленниками были для него единственно возможной формой жизни. Однако епископские обязанности сблизили его с жизнью простых людей, и он постепенно осознал, что должен пересмотреть свое понимание христианства, иначе он придет к разделению верующих на первый и второй сорт так же, как манихеи делили свою паству на многих «сторонников» и немногих «избранных». Каким образом следует соединять аскетизм с уважением к обычным грешникам?

Став епископом, Августин отказался от самых крайних проявлений аскетизма. В Африке действовали другие правила и господствовали иные побуждения, нежели в Италии. В Риме и Милане Августин познакомился со снобистским аскетизмом высших слоев общества, который иногда вдруг поражал некоторых богатых наследников и благородных дам подобно своего рода летней простуде. Африканская действительность была совсем не такая. Недостаток священников привел к тому, что перестали строго следить за тем, женат ли священник или имеет сожительницу. Августину очень не нравилось высокомерие, с которым целомудренные люди относились к обычным верующим. Когда целомудрие стало модой высшего класса, все великомученицы задним числом были объявлены девственницами, дабы мысль об их браке не испортила впечатления от их святости!

Если Августин как новообращенный в первую очередь жаждал чистоты для себя и своих друзей (ср. Исп. VIII, 6), епископ в нем мыслил более широко. Молодой Августин колебался и молил Бога: «Сделай меня чистым и воздержанным, но еще не сейчас!» — sed noli modo. Мысль о Церкви как о сообществе, состоящем из более или менее искренне верующих, спасла Августина от элитарного аскетизма, который привел Амвросия, Иеронима и Пелагия к высокомерию, граничащему с презрением к людям. Августин постепенно обнаружил, что такой банальный общественный институт, как брак, способен обеспечить мир и порядок в общественной жизни.

Многие отцы Церкви считали, что половая распущенность — это следствие грехопадения Адама и Евы. По–видимому, первые люди пребывали в состоянии, лишенном плотских желаний. Смерть появилась в мире только после грехопадения. Таким образом и размножение стало необходимым только после грехопадения. Такое понимание освобождает человека, созданного по образу Божию, от сексуальных потребностей и делает половую жизнь признаком того, что в мир пришел грех. А жизнь отшельников и аскетов становится подобием высшей формы человеческой жизни, какая была до грехопадения. Так считали и переводчик Библии Иероним, и Григорий Нисский.

Однако зрелый Августин считал Адама и Еву людьми, обладавшими телом, и потому их сексуальные потребности были вполне похожи на наши (О граде Бож. XIV, 22–23). Бог дал им половое влечение, дабы укрепить Дружбу между ними. Адам и Ева, по плану Божию, должны были положить начало размножению человеческого рода. Кроме того, Августин считал, что Бог определил, чтобы Адам правил Евой и детьми. Таким образом, не только половое влечение получало райские примеры, но и патриархальная семья, какой Августин знал ее по своему времени и опыту.

В толковании Августина не аскеты объявлялись святыми в рассказе о рае, но обычный брак и обычная семья. Епископ отвернулся от преувеличений, которые допускал в молодости, и презрительно отозвался о том, как Иероним относился к браку и к девству. Еще до грехопадения Бог сказал Адаму и Еве: «Плодитесь и размножайтесь!» (Быт. 1,28). Однако Августин не мог представить себе, что смыслом брака может быть сексуальное наслаждение. Он всегда горячо поддерживал общие и добровольные решения супругов относительно воздержания в половой жизни. «Брак Ты допустил, но посоветовал состояние лучшее», — говорит Августин Богу (Исп. X, 30). Смыслом брака была дружба, а целью половой жизни — размножение.

Половые отношения были подчинены дружбе и представлены как предпосылка для размножения. Но сами по себе они не могут быть добром, радостью или целью. Защита обычного брака не предусматривала принципиального отказа от идеала девства. Августин пытался найти в Церкви место и для того, и для другого. В трактатах «О супружеском благе» (401), «О святом девстве» (402) и «О благе вдовства» (414) Августин излагает свои мысли о месте брака и девства в Церкви. Новым у Августина было не презрение к плоти, но нечто совершенно противоположное: картина дружбы между мужчиной и женщиной как воспоминание гармоничной жизни Адама и Евы до грехопадения и как предвосхищение всеобъемлющей гармонии в Небесном Иерусалиме.

Между тем половая жизнь — не только одна из составляющих основ общества. Она способна вызывать конфликты, которых можно избежать, если жить в дружбе без интимных отношений. Ибо не половая жизнь, а дружба связывают вместе мужчину и женщину. Дружба — это цель, половые отношения — средство. Тем не менее, Августин не смешивает грехопадение с половыми отношениями (Письма, 166,9). Грехопадение способствовало извращению человеческой воли и не имело ничего общего с половыми извращениями. Следствием грехопадения было ограничение способности к дружбе и жизни в сообществе. Оно не объясняется слишком большими требованиями со стороны Бога. Не было ничего проще, как не есть в раю того злосчастного плода. Но люди предпочли неповиновение. Свободная воля была предпосылкой, а гордость — причиной катастрофы (О граде Бож. XIV, 13). Этот первый грех стал первым грехом человека, и. из–за него изменилась сама природа человеческого вида (Пр. втор. отв. Юл. IV, 104).

Таким образом, жизнь в сообществе была не результатом грехопадения, но становилась проблематичной и уязвимой из–за того, что воля к добру была извращена непослушанием. Лишь когда тело становится смертным, оно превращается во врага. Ибо душа желает общности с телом, которой мешает смерть. Поэтому Августин не приветствует разлуки тела с душой, приходящей со смертью, как это делал Сократ. Напротив, райская и таинственная тоска души жаждет воскресения плоти, потому что тело и душа принадлежат друг другу!

Многие из критических замечаний Августина о половой жизни объясняются силой обычаев. Августин всегда помнит о силе обычаев как одной из форм проявления греха (Исп. Ill, 7): людей возмущают обычаи, которых они не знают, но они подчиняются тем, к которым привыкли. Сила обычаев ограничивает свободу воли и привязывает наши желания к привычкам, от которых очень трудно освободиться. Особенно это касается половой жизни. Тут Августин говорит, исходя из собственного богатого и горького опыта. Отослав прочь мать Адеодата, он до женитьбы был вынужден взять себе новую сожительницу. Так он обнаружил принудительный характер своей привычки. Сексуальный опыт способствовал открытию: личность может в одно и то же время испытывать противоположные желания.

Для Августина борьба с самим собой была подтверждением рассказа о грехопадении. До грехопадения у Адама и Евы не было разногласий между душой и телом, желанием и волей. Высокомерие, неповиновение, гордость и стыд начинают новую историю. Так возникают противоположные побуждения воли. Конфликты воли занимают Центральное место в познании Августином самого себя. Он относит противоречия своей личности к грехопадению и потере райского состояния. Мария единственная со времен грехопадения испытала, что тело и душа, воля и желание нашли друг друга в нерасторжимой гармонии. Ее покорность Господу была так же безусловна, как покорность Адама и Евы в раю.

Нет никаких признаков, указывающих на то, что Мария испытывала противоречия, подобные тем, какие стали главной темой в жизни Августина. Для него половая жизнь — это тревожный признак, ибо она противоречит сознательной воле. Половая жизнь похожа на смерть тем, что может идти наперекор воле и сметать на своем пути все планы и намерения. Его конкретно интересует независимость половых органов от воли. Их неуправляемость напоминает о неконтролируемых ударах сердца. Точно так же родственны между собой половая жизнь и смерть. Первая представляет собой начало жизни, другая — ее конец. Неуправляемость их обеих — это напоминание о первом неповиновении в раю.

***

Учение Августина о браке и девстве обрело столь долгую жизнь потому, что отвечало интересам Церкви, утверждавшей ценность целибата и воздержания одновременно с восхвалением брака, который она объявляла нерасторжимым святым таинством. Такой идеологический парадокс мог сформулировать лишь очень опытный ритор, а Августин в этом вопросе достиг совершенства. В этом виде его формулировка учения Церкви дошла до наших дней. Высказывания Августина использовались осуждавшими применение противозачаточных средств, аборты, неверность и разводы. Но его учение не было юридическим компромиссом. В своей исторической ситуации Августин столкнулся с вызовом с двух сторон — со стороны манихеев и со стороны пелагиан — и их крайне противоположные исходные позиции помогли ему сохранить равновесие.

Августин заботился о том, чтобы одинаково отстраниться от обеих групшфовок Манихеи считали размножение пагубным, а плоть — злом Многие христиане тоже не отставали от них в аскетическом самоистязании и презрении К телу. Но мысль о добром Творце и об инкарнации не позволяла им вести планомерную войну против тела и его функций, как это делали гностики. У манихеев вести целомудренную жизнь должна была верхушка общины, посвященные, а рядовые приверженцы Мани практиковали применение противозачаточных средств, дабы не привязывать к материи больше душ, чем это было строго необходимо.

Именно им Августин возражал в старости, говоря, что смысл половой жизни не только в дружбе, но и в продолжении рода. Таким образом все варианты соития, которые исключали возможность произвести на свет потомство, объявлялись противоестественными. В книге «О супружеском благе» (401) Августин говорит о браке как о священном институте и потому считает развод возможным только в исключительных случаях. Главный смысл брака не в половой жизни, а в дружбе. Иосиф и Мария, по мнению Августина, были супругами, хотя и не имели половых отношений.

***

В полемике с манихеями Августин выступает защитником свободной воли. В борьбе с пелагианами он, однако, защищает «первородный грех» и детерминистские силы (выражение peccatum originale используется уже в трактатах «Об истинной религии» (15,29) и «О свободном решении (ill, 19). Вожделение и эротика служили примером того, что не все подчиняется свободной воле. Так в мышлении Августина тесно связываются между собой половые отношения и первородный грех. Борясь против манихеев, Августин формулирует почти пелагианскую точку зрения. А выступая против пелагиан, он пользуется такими формулировками, которые дают повод обвинить его в том, что он все еще остается манихеем.

Пелагиане предъявляли верующим самые строгие требования, ибо считали, что человеческая жизнь управляется свободными решениями. А потому не существует границ для степени совершенства, какую можно требовать или ждать от человека. Августин, со своей стороны, считал, что после грехопадения человек частично утратил свободу воли и что весь род человеческий унаследовал от Адама и Евы это ограничение. То есть, что весь род человеческий был осужден из–за неповиновения его прародителей. Это осуждение проявляется и в смертности человека, и в его не поддающейся контролю половой жизни.

Августин пытается разграничить манихейское требование девства, основанное на убеждении, что плоть — это зло, и их неприязнь к Творцу материального мира от собственного почитания девства, в основе которого лежала любовь к Богу и которое к тому же зависело от благодати Божией. В 380–х годах Иероним склонил некоторых римских аристократок к целибату. Но как быть с обычными верукхцими, он не знал. Он исходил из безусловного отказа от брака, что явствует из его сочинения «Против Иовиниана» (Adversus Jovinianum).

Монах Иовиниан отказался от аскетизма, девства и постов. Единственное средство спасения он видел в крещении, которое должно было уравнять всех — женатых и холостых, обжор и постящихся. Против Иовиниана Иероним сформулировал отвечающие моде тирады о девстве таким образом, что они более или менее совпали с презрением манихеев к плоти и размножению. Августин ничего не имел против девственниц, но ему удается защищать девство, не нападая при этом на брак. Апостол Павел поступал точно так же. Характерно, что Августин излагает свое учение в двух трактатах, написанных почти одновременно — в одном он защищает брак, в другом — девство. Это равновесие было необходимо, потому что он опасался такого же раскола христианской общины, какой вызвала в общине манихеев, в частности, их сексуальная практика.

Создается впечатление, будто Августин считал, что первородный грех перешел на весь род человеческий через греховное вожделение при соитии и что таким образом он рассматривал саму по себе половую жизнь как источник заразы. Первородный грех понимался им как инфекция, которая осуждала потомство на смерть. Вот до грехопадения половая жизнь была безгрешна и управлялась волей. Августин считал, что у Адама и Евы воля и вожделение находились в полной гармонии.

Поэтому актуальная гибельность половой жизни — это особый случай обычной испорченности, явившейся следствием неповиновения. Манихеи не могли даже представить себе безгрешную половую жизнь. А вот Августин мог. Грехопадение навсегда изменило человеческую природу. Неподдающееся контролю вожделение, импотенция и стыд показывают, что половая жизнь была вовлечена в грехопадение. Поэтому обязательный аскетизм не может быть решением проблемы. Девство в любом случае было бы благодатным даром, а не поводом для гордости.

У Юлиана Экланского (380–454) Августин нашел те же самые аргументы, которые раньше Иероним нашел у Иовиниана. Юлиан обвинил Августина в манихействе. Если понимать Августина буквально, брак нужно считать сомнительным институтом, а продолжение рода — злом, говорит он. Неужели Августин считает, что Бог ошибся, сотворив два пола? Неужели Августин считает, что родители убивают своих детей, зачиная их в вожделении? В своей книге «О браке и вожделении» (420) Августин отвечает ему, что благодать Божия распространяется на всех, кто заражен первородным грехом. Христианская вера не может физически передаваться следующему поколению, им в наследство досталась павшая природа человека. Августин обрушивает на Юлиана свои риторические тирады о безграничной милости Божией так, что последующие нападки со стороны Юлиана должны были восприниматься как его сомнение в достижимости Божией благодати. Риторское искусство позволило Августину выиграть эту дуэль с Юлианом.

Итак, Августин вырвался из тисков с помощью простого адвокатского приема, но ведь он сам загнал себя в угол, из которого не было другого выхода. Именно в таких ситуациях он показывал себя непревзойденным мастером, умевшим возлагать на противную сторону обязанность представлять доказательства или отвечать темными подозрениями. Результат подобных размышлений редко бывал однозначным. Также и по этой причине высказывания Августина были подходящим инструментом для дальнейшей церковной традиции: их всегда можно было истолковать иначе. Августин должен был непротиворечиво соединить доброту Творца с фактической развращенностью Творения, священную легальность брака с высшей ценностью девства, греховность полового вожделения с естественной необходимостью продолжения рода. Интересы Церкви были столь многочисленны и сложны, что только очень опытный ритор мог не заплутать в этом лабиринте.