Когда я вернулась к причалу, солнце скрылось за тучами. Я попыталась пришвартовать лодку в силу своих способностей, и пока возилась с канатом, видела перед собой руки Алекса, видела, как они ловко подхватывают и затягивают петли. У него в руках что-то мягко переливалось. Кажется, это был черный шелковый галстук. Дрожа всем телом, я поднялась на ноги и закуталась в толстую кофту. Рука инстинктивно рвалась к горлу, но я несколько раз с трудом вдохнула и постаралась не подпускать к себе эти видения.

Вместо того чтобы подняться к дому по узенькой тропинке, я решила свернуть на посыпанную гравием дорогу, которая шла вдоль берега. Мне необходимо было расширить область поисков. Я обошла несколько домов, выкрашенных в красный цвет; у каждого дома я пыталась докричаться до хозяев, но ответа не было. Двери и окна были закрыты, комнаты, которые виднелись за кружевными занавесками, были темны и пусты. Правда, снаружи все еще стояла садовая мебель и цветочные горшки. В выходные эти дома снова наполнятся жизнью и движением, машины снова будут заезжать на лужайки, двери снова распахнутся. Усталые, но довольные взрослые будут заносить в дом сумки, а непоседливые дети примутся носиться вокруг на не знающих усталости ногах, которые слишком долго оставались неподвижны. Веселые голоса и заливистый смех снова будут разноситься по поселку. Но сейчас здесь совершенно тихо и пустынно. Или?..

Крадучись, как взломщик, я приблизилась к одному из домов. Не могла сдержать себя и стала заглядывать внутрь дома сквозь немытые стеклянные двери, тронула и едва не повернула ручку. Но нигде я не видела признаков того, что Алекс и Смилла были здесь, тем более что они могут находиться здесь сейчас. Конечно же нет. Я двинулась дальше по дороге, останавливаясь у домов, выглядевших особенно ветхими и заброшенными. Фантазия разыгралась, я представила Алекса и Смиллу связанными, с заткнутым ртом, в каком-то тесном помещении без окон. Мои крики становились все более истеричными, как и мой стремительный шаг. Я снова задрожала от чувства нереальности происходящего, оттого, что в мыслях и действиях было что-то вымученное, неестественное. Как будто мои судорожные поиски были просто иллюзией. Как будто у меня была возможность увидеть правду, но я предпочитала ее не замечать. У одного бревенчатого дома с украшенным резьбой фасадом висели одинокие желтые качели на высоком столбе. Ветер легонько покачивал их туда-сюда. Я подумала, что Смилла любила качаться на качелях. У меня сдавило горло, когда я поняла свою ошибку. «Любит», не «любила».

Меня снова начало тошнить, и пришлось сбавить шаг. Я пыталась дать тошноте выход, но ничего не получалось. Тело было одновременно усталым и возбужденным. Как будто все мое существо было полем битвы между холодной логикой и беспорядочным вихрем эмоций. И это касалось не только исчезновения Алекса и Смиллы. Так было с тех пор, как я вышла из поликлиники ошеломленная, онемевшая, пытаясь осознать слова врачей, которые все еще звенели у меня в ушах.

Хотя с того места, где я сейчас находилась, невозможно было увидеть озеро, я инстинктивно повернулась в его сторону. Увидела себя со стороны, снова в лодке, вспомнила, как мелькнула мысль последовать вслед за папой. Жизнь или не жизнь – вот в чем вопрос. И сейчас этот вопрос встал ребром.

Я продолжила идти, глядя себе под ноги, стараясь больше не обращать внимания на качели, подвешенные на деревьях, или игрушки, забытые на лужайках. Просто старалась переставлять по очереди ноги. Розовые кроссовки летали подо мной туда-сюда. У нас дома в прихожей лежали мои новые, ни разу не надеванные босоножки с ремешками и на каблуках. Я ведь рассчитывала совсем на другой отдых. Совершенно на другой. Мои ноги ритмично передвигались по дороге. Я шла и шла. Прошла еще несколько домов и садов и затем, когда дорожка сделала поворот, углубилась в лес.

Папе понравились бы мои босоножки. Он ценил красивые вещи, разбирался в прекрасном. Каждый раз, когда я наряжалась принцессой – а это случалось часто, – он хлопал в ладоши и в преувеличенных выражениях хвалил меня, говоря, до чего же я хорошенькая. Мама, наоборот, качала головой и поджимала губы. Папа мог прийти домой и вручить мне пакет со сверкающей диадемой, клипсами ярких цветов и даже губной помадой. Мама конфисковывала помаду и резко замечала, что для маленьких девочек есть дела поважнее, чем вертеться перед зеркалом.

В тех редких случаях, когда родители ссорились в середине дня, папа мог прийти ко мне после, попросить надеть одно из тех шелестящих тюлевых платьев, что он мне дарил, и предложить поиграть в бал во дворце. Мама никогда не присоединялась к нам. Ни разу. Когда вечно тлеющая ссора на время затихала, мама пыталась укрыться там, где она могла побыть одна, в ванной или в спальне, но чаще всего просто уходила на долгую прогулку.

Если бы я показала ей босоножки, она назвала бы их непрактичными и поинтересовалась, как мне удается в них стоять и ходить, неужели не больно? Мама всегда такая. Ее разочарование во мне всегда было замаскировано под заботу. Несмотря на то что она никогда не говорила этого вслух, я знала: она считает, что я могла бы гораздо больше преуспеть в жизни. Иногда мне казалось, что она стыдится меня, выбранного мной пути. Сама она всю жизнь работала с людьми, с их отношениями и конфликтами, с их жизнью. Делала что-то, что действительно имеет значение. И вот у нее выросла дочь, которая посвящает жизнь поверхностным вещам, мишуре. Дочь, которая следует по ненадежным стопам своего отца. А еще – возможно, в первую очередь – мама была недовольна тем, как сложилась моя личная жизнь. Алекс. Даже мысленно мне было неловко ставить их рядом. Уже в начале наших отношений я все рассказала маме. Но она, конечно, не выразила ни радости, ни сочувствия, ни понимания. «Как ты можешь, Грета? – вот все, что она сказала. – Как, черт возьми, ты можешь?»

Какое-то движение вдалеке, у обочины дороги, отвлекло меня от размышлений. Я вздрогнула, пригляделась и различила темную тень, которая сначала скрылась в канаве, а потом медленно поднялась обратно. На моих глазах тень превратилась в силуэт человека, я видела руки, ноги, длинные свалявшиеся волосы, но не видела глаз. Вообще не различала лица. Я почувствовала, как мое тело цепенеет от ужаса. Руки инстинктивно сжались в кулаки. Тут это существо повернулось ко мне, и в копне растрепанных волос я заметила бледное, как привидение, лицо девочки.