Алекс никогда не скрывал, что женат. Уже в начале отношений он рассказывал, что у него есть жена и маленькая дочка. Это не помешало мне, не заставило остановиться. Наоборот. Насколько упрямо я не позволяла никому приблизиться ко мне раньше, настолько же невозможным казалось оставить Алекса, когда он ворвался в мою жизнь.
Как только все случилось, я сразу же рассказала Катинке и маме. Мама много раз с надеждой спрашивала, не появился ли в моей жизни какой-нибудь особенный мужчина. И все же она была недовольна, когда услышала об Алексе. Сама ли я случайно обмолвилась, что он несвободен? Или мама начала задавать вопросы и наконец пришла к такому заключению? Я точно не знаю, помню только ее реакцию.
«Как ты можешь, Грета? Как, черт возьми, ты можешь?»
Я поняла, что она думает: я дочь своего отца и следую его предосудительному примеру. Но я не чувствовала себя ответственной за измены Алекса. Не испытывала чувства вины перед этой безликой женщиной, которая сидит где-то и ждет его возвращения домой. Если говорить откровенно, я решила просто не думать об этом. Так же как я решила просто не думать о маминых осуждающих словах.
Катинка тоже отнеслась скептически, но обещала радоваться за меня, если я буду счастлива. «Счастлива», – думала я через месяц после начала наших отношений, – счастлива ли я?» Я повернула голову и посмотрела на Алекса, который лежал рядом на кровати.
– Разве мы не должны больше разговаривать? Узнавать друг друга? Разве не так делают люди?
Он ухмыльнулся, глядя на меня.
– Ну давай, – ответил он. – Расскажи что-нибудь о себе. Что-нибудь очень стыдное.
У меня перехватило дыхание. Что-нибудь стыдное? Папа. Невысказанное, событие, о котором никто не вынуждал меня говорить правду. Та самая причина, по которой я всю жизнь старалась держаться от людей на расстоянии. Но вот я была здесь с мужчиной, который утверждал, что видит, по-настоящему видит меня. И внезапно я услышала, как рассказываю Алексу про тот вечер. Об открытом окне, о том, как папа выпал в небытие. Когда я почти добралась до конца, что-то заставило меня сдержаться, принудило оставить некоторые детали при себе. Но хватило и того, что я рассказала.
– Ты определенно немного сумасшедшая. С головой не все в порядке.
Алекс засмеялся, но по его глазам я поняла, что он говорит всерьез. И почему нет? Он, очевидно, был прав. После этого эпизода я понемногу отказалась от мыслей об эмоциональной близости. Кто-то был рядом со мной. Этого было достаточно. Необязательно было знать друг о друге все.
А потом наступил тот вечер, когда Алекс прижал мое обнаженное тело к окну.
«Не оставляй меня никогда», – было написано на карточке, прилагавшейся к букету, который я получила на следующий день. Это могла быть мольба. Или команда. В любом случае я никуда не делась. Не могла вынести мысль о том, что снова останусь одна. Вместо этого вручила себя Алексу, позволила ему вести меня сквозь темноту. Медленно в наши отношения просачивалась боль.
Но я по-прежнему не убегала. Продолжала цепляться за него. Алекс указывал путь, я подчинялась. Даже если этот путь вел в пропасть.
В кармане что-то запищало. Я задержала дыхание и сонно огляделась. Где я? Обвела взглядом окрестности, поняла, что сижу в машине на полупустой парковке у маленького продуктового магазина. Как я сюда попала? Конечно, я должна была сюда приехать, но не знала как. Вспомнила разговор с девочкой, поездку на велосипеде через лес обратно домой, молочную кислоту в ногах и привкус крови во рту. Роковые слова о штрафе и возмездии, которые разносились по лесу и стучали в голове.
Я помню страх, все еще могу почувствовать это жжение на кончиках пальцев и тяжесть в животе. Но чувствую не только страх, есть что-то еще. Порыв подняться и встретиться с врагом, сопротивление. Оно наконец-то проснулось. Поэтому я здесь. Чтобы действовать.
В кармане снова запищало, и я достала телефон. Сообщение от Катинки. «Надеюсь, у вас все хорошо. Думаю о тебе». Всего два предложения, но сколько в них скрытых смыслов.
Пока время шло и наши отношения с Алексом эволюционировали, пока я соглашалась терпеть все больше и больше, Катинка со своим молчаливым, вопрошающим взглядом все время была рядом. Когда я начала все чаще брать больничный, она стала задавать вопросы о моем самочувствии. Она единственная заметила, что в последние дни я двигалась немного неуклюже. Во всяком случае, она единственная спросила об этом прямо.
– Почему ты хромаешь?
– Я не хромаю.
– Может, и нет. Но ты двигаешься как-то по-другому. Осторожно. Словно тебе больно. Что случилось?
Она сверлила меня взглядом. Я сжала губы, попыталась взглянуть ей прямо в глаза, но удалось посмотреть только на стенку, у которой она стояла. Катинка медленно покачала головой, как будто поняла что-то важное. Потом она сказала, что мне нужно пойти и кое с кем поговорить. Я вздрогнула и спросила, что это значит. Она не ответила, даже не сказала, что я и сама понимаю.
– Но что ты все-таки имеешь в виду? – настаивала я. – О чем это, по-твоему, мне нужно поговорить?
Какая-то часть меня хотела, чтобы она сказала это вслух, хотела, чтобы она сделала реальным то, что я сама не в силах была сформулировать.
– Ты давно сама на себя не похожа, – ответила Катинка. – Эта хромота… И ты все время чувствуешь себя усталой. Тебе нужно записаться кое-куда.
– Куда? К кому?
Я думала, она предложит очередного болтуна-психотерапевта. Прикрыв глаза, я увидела перед собой белокурую копну волос, почувствовала крепкую хватку на запястье. «Вам будет становиться все хуже и хуже. Вы рискуете потерять равновесие». Но Катинка думала вовсе не о психологах.
– Возможно, тебе нужно в поликлинику на общее обследование.
– Ну ладно, – сказала я. – Ты права насчет усталости. Я запишусь туда.
Так я и сделала. Спустя несколько дней пошла в поликлинику. На улице светило солнце, и, кажется, все надели шорты и короткие юбки. Только я была в длинных брюках. Образ той белокурой женщины еще раз скользнул по сетчатке глаза. Кардиганы и пиджаки посреди лета, мне казалось, что это странно. А теперь я сама так одеваюсь. Чтобы все спрятать.
Спустя короткое время я вошла в кабинет к женщине в белом халате и села на стул у ее стола. Медлила, прежде чем начать говорить, выжидала, давала ей возможность разглядывать меня в тишине. Втайне я надеялась, что она взглянет на меня и все поймет, а мне не придется произносить ни слова. Но врач смотрела с таким удивлением, что мне в конце концов пришлось открыть рот. Я осторожно начала рассказывать о своей усталости, послушно, хоть и немного уклончиво отвечала на ее вопросы. Когда она назначила анализы, я позволила медсестрам воткнуть в меня свои иголки и взять кровь, а потом протянула им баночку, которую они выдали для сбора мочи.
Затем мы вновь сидели друг напротив друга. Врач склонила голову набок и прищурилась. «Попроси, чтобы я показала свои ноги, – молча думала я. – Убеди, что я должна бросить его». Но она не сделала ни того ни другого. Вместо этого она объявила, что я беременна. На девятой неделе. Неужели я действительно ничего не подозревала?
Я вышла из машины и направилась в магазин, который располагался в низком кирпичном здании. Пожилой мужчина стоял у кассы возле двери и читал газету; когда я вошла, он взглянул на меня и неторопливо поздоровался. Я взяла корзинку и принялась бесцельно бродить между полками. Это был захолустный магазин, и выбор тут был соответствующий. Я могла бы проехать чуть дальше, в тот городок, где была вчера. Если память меня не подводила, там был большой супермаркет. Но я не отважилась снова отправиться туда, не хотела снова оказаться рядом с полицейским участком, где меня могли узнать.
Щеки загорелись, когда я вспомнила телефонный разговор с женщиной-полицейским. В какое посмешище я себя превратила! А ведь все могло обернуться хуже, намного хуже. Если в полиции узнают, что два человека, которых зовут Алекс и Смилла, действительно пропали без вести, и сопоставят это с моей ложью о наших отношениях… Это будет выглядеть нехорошо, совсем нехорошо.
На одной из дорожек я встретила двух тетушек, невероятно похожих друг на друга, видимо, они были сестры. Одни из тех, кто никогда не имел никаких связей с мужчинами, кто навсегда остался в этой сонной глуши и доживал вместе остаток жизни?
Когда мы поравнялись, они настороженно улыбнулись мне, как улыбаются чужаку, и я почувствовала, как стянуло лицо, когда я попыталась ответить на улыбку. «Это не моя вина, – хотелось мне крикнуть. – Я просто делала то, что велели».
Я спрашивала Алекса, как он собирается представлять меня, если мы встретим кого-нибудь в Морхеме. В нашем городе мы никогда никуда не ходили, всегда проводили время у меня дома. Ни кино, ни ресторанов, ни даже прогулок по вечерам. Мы никогда не говорили о том, почему так происходит, но я исходила из того, что все дело в ней. Наш город такой маленький, что невозможно не встретить кого-нибудь, кто знает ее или Алекса. Из-за этого наш с ним мир сжался до размеров моей спальни.
А теперь внезапно мы должны были оказаться в незнакомой вселенной. Мы будем в отъезде, вместе проведем отпуск. Я не спрашивала, как Алекс будет объясняться дома, но подозревала, что он выдумает какую-нибудь командировку. Он работал менеджером по продажам, постоянно был в разъездах, так что она могла на это купиться. Она – его жена. Ведь у него была жена.
Так как же, недоумевала я, собирается он представлять меня? Как он хочет, чтобы я себя рекомендовала? Алекс пожимал плечами на мои вопросы, давая понять, что это не имеет никакого значения, так как людей там не будет. По крайней мере, никого, кто был бы с ним знаком. Но я настаивала.
– Но если кто-то спросит, – говорила я. – Если. На этот случай я хочу знать, кто я. Кем я должна быть.
Это привлекло его внимание. Он посмотрел на меня долгим взглядом, с таким выражением лица, которое трудно было разгадать.
– Ты моя жена, – решил он. – Если кто-нибудь спросит, ты должна отвечать так.
И так и было. Мужчина из коричневого коттеджа, полиция, подростки – всем я говорила так. Что Алекс женат на мне. Но со Смиллой все было по-другому. Никто не просил меня называть ее моей дочерью, и все-таки ее я тоже впутала в эту головоломку. Это произошло естественно, пугающе легко. Маленькая Смилла, так же мечтающая о принцессах, как и я когда-то, и так же обожающая отца – игривая и веселая, как мой папа, высокомерная и безжалостная, как ее отец. Смилла, с которой я была связана через ребенка, лежавшего у меня во чреве.
– Твоя сестра или брат, – прошептала я и вздрогнула. Я стояла у холодильной витрины.
Долго смотрела на упаковки с молоком, маслом, йогуртами и яйцами. Потом бросила взгляд на красную корзину у меня в руке. Она по-прежнему была пуста.
Сесть в машину, поехать купить еды – где-то в глубине души я знала, что все это просто предлог. Я искала что-то совершенно другое. Но что? Две тетушки, которых я приняла за сестер, снова приблизились ко мне. Я быстро схватила с полки два пакета йогурта и положила их в корзину. Теперь, надеюсь, я выглядела как самый обычный покупатель.
Я прошла по магазину обратно, постаралась сосредоточиться. Набрала фруктов и опустила их в корзину вместе с батоном. Потом оказалась перед витриной с подгузниками и баночками с детской едой. Я уставилась на них, вспоминая, как отреагировал Алекс, когда я рассказала, что беременна. «Ты уже записалась куда следует?» Помнила, как долго он потом доедал ужин, как спокойно и тщательно пережевывал пищу. И все же было что-то тревожное в размеренном движении его челюстей. Нечто, похожее на сдавленную ярость. Или мне просто так казалось задним числом?
Когда на тарелке ничего не осталось, он отодвинул ее и зачем-то вышел из кухни. Вернулся с черным галстуком. Потом стянул с себя пиджак и протянул оба предмета мне.
– Надень это. Трусы не снимай. Больше ничего. Жди меня в спальне.
«Попробую еще, в самый последний раз», – видимо, так я подумала тогда. Возможно, поэтому отогнала мысли о боли в ногах, которая, действительно, ослабевала, но оставила безмолвные, неизгладимые следы на теле. Так или иначе, я сделала все, что пожелал Алекс. Разделась, затянула галстук вокруг шеи и стала ждать. Потом он пришел. И затворил за собой дверь.
Я долго не могла заснуть той ночью. И когда наконец удалось закрыть глаза, я погрузилась в прерывистую, беспокойную дремоту. Очень быстро я проснулась то ли от боли, то ли от шума снаружи. Машина с невыключенным мотором, громкий крик. Лежа в спальне, я слышала, как Алекс занес Смиллу, как зажег свет и устроил ее в соседней комнате. Через стенку было слышно, как он тихим голосом долго говорил ей что-то утешительное, прежде чем пожелать спокойной ночи.
Я не вышла к ним, но и не заснула ни на секунду. И в этот момент, наконец, приняла решение. Точнее, это было не решение, а озарение. Это должно закончиться.
В этих словах была такая простота и безыскусность, каких мне давно не хватало. Это необходимо, я должна это сделать… я почувствовала одновременно тяжесть и легкость. Больше не осталось ни малейшего места для сомнения.
Я провела пальцем по бутылочке, потом по кружке с Винни-Пухом. Я ищу что-то вроде этого? Поэтому я здесь? Нет. Руки снова опустились, я снова куда-то пошла. Скоро окажусь около кассы, а ведь до сих пор не нашла то, что мне нужно. Что-то мелькало в сознании, прячась, ускользая. Мимо проехала тележка с кошачьей едой, и я внезапно вспомнила о доме и саде. Взгляд упал на топор на одной из нижних полок, и в мозгу что-то щелкнуло.
Я поставила на пол корзинку и села на корточки перед полкой с инструментами. В ушах зазвенело, когда я потянулась вперед и схватилась за рукоятку топора, подняла его и взвесила в руке.
Я никогда раньше не держала в руках топор. И все же таким привычным движением взялась за рифленую пластиковую рукоятку и чувствовала себя так естественно. Как это может быть? Я наклонилась и прочитала этикетку, приклеенную к полке. Мультифункциональный. Закаленная сталь. Пожизненная гарантия. Я невольно отвела глаза.
Осторожно провела пальцами по лезвию. Меня переполнило ликование. Когда лезвие зазвенело, раздалось знакомое эхо. «При наихудшем сценарии ваше психическое состояние приведет к очень неприятным последствиям. И для вас, и для ваших близких». Я едва не отшвырнула от себя топор. То, о чем предостерегала меня белокурая женщина-психотерапевт, не это ли сейчас произойдет? Не достигла ли я той точки, когда сама не могу предвидеть, что сделаю в следующий момент, не могу контролировать свои действия? Не достигла ли я этой точки или… не прошла ли ее уже? Ах, Смилла!
Сидя на корточках на полу в этом богом забытом магазине, я закрыла глаза рукой и стала раскачиваться взад и вперед. Никто не планировал, что дочь Алекса будет в Морхеме вместе с нами. Неудачное стечение обстоятельств привело к тому, что той ночью она оказалась у нас. Кто-то, кто приехал и уехал. А сейчас, в чем я сейчас пытаюсь убедить себя? Что неудачное стечение обстоятельств привело также к тому, что она исчезла? Я решительно отняла руку от лица и снова сфокусировалась на садовом инструменте, лежащем передо мной. Нужно смотреть на вещи реалистично. Я снова протянула руку за топором.
Я приближалась к въезду в Морхем, когда зазвонил телефон. «Катинка, – подумала я. – Она не получила ответа на свое сообщение и теперь звонит, чтобы проверить, все ли со мной в порядке». В памяти всплыли мамины слова, которые она произнесла на следующий день после исчезновения Алекса и Смиллы, – тогда я еще брала трубку, когда она звонила. «Катинка беспокоится за тебя». Я раздраженно достала телефон. Но не ее номер высветился на экране.
Руки на руле так задрожали, что машина резко дернулась. Я громко вскрикнула и постаралась успокоиться. Прямо впереди виднелся карман – место, где останавливаются автобусы, едущие в город. Я бросила лихорадочный взгляд в зеркало заднего вида, вроде бы никакого автобуса за мной не было. Держа обе руки на руле, я подъехала к остановке и резко затормозила.
Телефон все еще звонил, и я смотрела на него как безумная. Нет, это не Катинка. На экране высвечивались не цифры, там появилось имя. Такое знакомое имя.
– Алекс, – прошептала я.
Подняла телефон выше. Ладонь саднило, напоминала о себе недавняя рана от моей собственной сережки. За секунду до того, как нажать на кнопку, я скользнула взглядом по пластиковым пакетам под пассажирским сиденьем. Пакетам, в которых лежали мои покупки из того магазинчика. Йогурт, фрукты, хлеб. И топор. Мультифункциональный, с лезвием из закаленной стали, с пожизненной гарантией.
Я сделала глубокий вздох и ответила на звонок. Постаралась, чтобы голос звучал буднично.
– Алло? Алекс, это ты? Что случилось?
На другом конце послышалось какое-то шуршание.
– Алло! – закричала я чуть увереннее. – Ты меня слышишь?
Ответа по-прежнему не было. Было слышно только чье-то тяжелое дыхание, затем стало совсем тихо. Я отняла телефон от уха, посмотрела на него. Попробовала еще раз. Выкрикивала имя Алекса все громче и громче. Но я разговаривала с пустотой. На другом конце никого не было.