1

Апрель 1995

Сергей и Елена даже не бросили в иллюминатор прощальный взгляд, когда аэрофлотовский лайнер оторвался от взлетной полосы аэропорта Шереметьево и взял курс на Нью-Йорк. Им не было грустно покидать Москву. С Россией их связывала только мать Сергея, Ревмира. Ей было уже за семьдесят, она по-прежнему жила одна в их просторной квартире на Фрунзенской улице, прямо над Москвой-рекой, недалеко от парка Горького.

Сергей никогда раньше не жил в США, но благодаря годам работы в Отделе Северной Америки бывшего КГБ и месяцам подготовки к поездке, проведенным в управлении СВР, известном как "Центр", у него было такое чувство, будто он возвращался домой.

В Манхэттене российская агентура базировалась в трех местах. Самым изысканным было здание российского консульства по адресу 9 Ист 91-я стрит. Самым дальним — российский жилой комплекс в Бронксе, адрес: 355 Вест 255-я стрит. Самым важным было Постоянное Представительство России при ООН в доме номер 136 по Ист 67-й стрит. Кроме того, русским принадлежали два особняка на Лонг-Айленде: сорокадевятикомнатный дом в Глен Коув и усадьба в Ой-стер Бэй. Усадьбой мог пользоваться только посол и его первые заместители. Здание же в Глен Коув было доступно всем остальным сотрудникам, включая резидента СВР, которому в одном из крыльев дома был выделен номер-люкс с балконом. Здесь резидент принимал генералов, приезжавших из Москвы.

Российское консульство, находившееся буквально в двух шагах от Централ Парка, было легко узнать по триколору, висевшему над главным входом, и очереди из желающих подать документы на оформление визы, выстроившейся на тротуаре. Елене предложили работу в консульстве в качестве "чистой" секретарши, то есть никоим образом не связанной с деятельностью СВР или ГРУ, российской военной разведки. Со временем и Ксения, единственная дочь Сергея и Елены, тоже смогла бы устроиться туда работать. Государство пользовалось любой возможностью нанимать на работу супругов и детей своих дипломатов, живущих за рубежом, вместо того, чтобы посылать туда новых сотрудников из России.

В консульстве работало несколько офицеров СВР, имеющих дипломатический иммунитет. В основном это были сотрудники линии Н (нелегалы). Они снимали копии или просто воровали документы, которые американские граждане подавали для получения российских виз. Американские документы — паспорта, свидетельства о рождении и т. д. — пересылались в Центр, где их копировали или слегка переделывали, чтобы потом снабжать ими нелегалов, офицеров СВР, часто въезжавших в США под видом выходцев из стран Восточной Европы. Фальшивые документы им были нужны для подтверждения "легенд", то есть вымышленных фактов из жизни людей, ранее осевших в США, за которых они себя выдавали. Все эти офицеры были частью невидимой подпольной сети СВР. Они пытались получить американское гражданство, вступить в брак с американскими гражданами, устроиться на работу в американское государственное учреждение или в какую-нибудь политическую или военную организацию, которая могла бы оказаться полезной для СВР. Консульские чиновники были проинструктированы объяснять возмущенным американцам пропажу их документов тем, что бумаги были утеряны в процессе оформления.

Жилой комплекс русских находился в Бронксе, который простирается от Гудзона до залива Лонг-Айленд Саунд, и является самым северным из пяти районов Нью-Йорка. На территории комплекса, окруженного забором из металлической сетки, находилось несколько небольших зданий и 20-этажная жилая высотка, совершенно не к месту торчавшая среди скромных двухэтажных домиков старинного района Ривердейл, в котором некогда жили Марк Твен и Теодор Рузвельт. Фасад здания, построенного в начале 1970-х годов, был лишен каких-либо украшений. Экономили на всем, даже рабочих привезли из Москвы. Вскоре после сдачи дома в эксплуатацию, одна из стен здания начала отваливаться. Инженеры-строители решили притянуть ее назад при помощи стальных тросов, одним концом закрепленных где-то в глубине здания, а другим — к крюкам, вкрученным в саму стену. Отверстия для тросов были проделаны без учета того, что в квартирах живут люди. В некоторых квартирах верхних этажей эти тросы проходили на уровне лица взрослого человека, так, что жильцам приходилось нагибаться, когда они ходили по комнате.

Американские власти довольно легкомысленно разрешили Советскому Союзу купить этот участок земли в Ривердейле. Видимо, никто не осознавал, насколько удобно его расположение для ведения шпионской деятельности. Высотка была построена на крутом холме, одной из самых высоких точек города. Под деревянными кожухами, похожими на обычные ящики, на крыше здания были спрятаны многочисленные антенны, целью которых было выуживать различные сигналы и переговоры из нью-йоркского радиоэфира. Такие же антенны можно было заметить и на крыше здания Постоянной Миссии РФ при ООН, находящегося в Манхэттене. Обе станции радиоперехвата были частью довольно сложной системы наблюдения "Импульс", принадлежавшей отделу ВКР (Внешняя Контрразведка). СВР использовала установленные на крыше антенны, чтобы вести наблюдение за эфиром в радиусе 20 миль, перехватывая переговоры полиции, разговоры по сотовым телефонам и другим средствам связи в Манхэттене, большей части Лонг-Айленда и прилегающей части штата Нью-Джерси. Со временем СВР и ГРУ научились распознавать и вести постоянное наблюдение за радиосигналами, связанными с любой операцией, проводимой американскими спецслужбами в этом районе. В частности, для того, чтобы следить за перемещением агентов ФБР и других сотрудников силовых органов. Если русские обнаруживали нескольких агентов ФБР неподалеку от офицера СВР, было ясно, что за ним следят.

Компьютеры и другое оборудование, входившее в систему "Импульс", располагались на 19-м этаже, куда имели доступ только офицеры СВР и их агенты. Весь этаж служил "второй резиденцией" СВР, в то время, как штаб-квартира находилась в миссии на 67-й стрит.

Обитатели жилого комплекса называли его просто "Ривердейл". Сергей должен был жить именно здесь, чтобы быть поближе ко "второй резиденции". Потолки в коридоре были покрыты асбестом. Выцветшие стены нуждались в покраске. Сергею выделили двухкомнатную квартиру на десятом этаже. Будучи заместителем резидента, он мог бы потребовать и трехкомнатную, в какие обычно селили большие семьи, но не хотел злоупотреблять служебным положением. Большая комната квартиры служила одновременно и гостиной и кухней. Довольно часто, засидевшись за работой до глубокой ночи, Сергей засыпал прямо здесь, на раскладном диване, а Елена и Ксения уходили в спальню, с трудом вмещавшую двуспальную кровать. В самом углу квартиры были крохотная ванная комната и один единственный стенной шкаф.

Все стены, кроме несущих, были полыми изнутри, в результате чего коридоры частенько наполнялись всевозможными кухонными ароматами. Больше того, в коридоре было слышно, о чем говорят за дверью соседи, как они ссорятся или занимаются любовью.

На первом этаже "Ривердейла" находились приемная и зал для дипломатических мероприятий. Небольшой бар, где продавали крепкие напитки и горячие сэндвичи, а также продуктовый магазин с искусственно заниженными ценами располагались на втором этаже. Блок сигарет, стоивший в Нью-Йорке 30 долларов, продавался здесь за десять. Бухло стоило в десять раз дешевле, чем в Манхэттене. Русским было запрещено продавать купленные тут товары за пределами жилого комплекса. Третий и четвертый этажи занимали школа и клиника. Учителей и врачей привозили из Москвы только после очень тщательной проверки. Предпочтение отдавалось тем, у кого дома остается семья, что уменьшало вероятность невозвращения сотрудника. В "Ривердейле" был еще бассейн и подземный гараж. Сергею выдали в пользование фордовский седан "Меркьюри". В то время как все подчинявшиеся ему офицеры СВР ездили на "Форд Таурус". Сотрудники рангом пониже на время пребывания в США получали ключи от "Форд Фокус".

Несмотря на вездесущих муравьев и тараканов, наводнявших "Ривердейл", и запущенное состояние квартир, получить разрешение на переезд в другое место хотели немногие. В основном из-за низкой ренты. Например, Сергей платил за квартиру всего 100 долларов в месяц.

Вполне очевидно, что постоянный представитель Российской Федерации при Организации Объединённых Наций, по рангу приравнивавшийся к послу, жил не в "Ривердейле". В 1995 году эту должность занимал Сергей Лавров, маститый дипломат, который впоследствии, при президенте Путине, стал министром иностранных дел. "Посол Лавров довольно часто менял квартиры, плата за которые иногда доходила до 30 тысяч долларов в месяц, переезжая из одного района Манхэттена в другой", — рассказывал потом Сергей. — Он был обязан сообщать СВР о каждом переезде, чтобы специалисты техотдела могли проверить новую квартиру на наличие прослушки ФБР. Но Лавров переезжал, не ставя нас в известность. Я подозреваю, что он больше боялся жучков СВР, чем тех, что могут установить в его квартире американцы".

Не только для посла Лаврова, но и для других россиян, являвшихся сотрудниками Секретариата Объединенных Наций, было логично снимать жилье подальше от "Ривердейла" и, в определенной степени, дистанцироваться от своих соотечественников, демонстрируя тем самым беспристрастность и независимый статус ООН. Тем не менее, большинство из них проводило свободное время в баре "Ривердейла" и отоваривалось в местном магазине.

Штаб-квартира СВР (или резидентура) находилась внутри Постоянной Миссии РФ при ООН на Ист 67-й улице между, Лексингтон и 3-й авеню. Это было ничем не примечательное 12-этажное здание напротив синагоги и пожарной части. Единственным его знаком отличия была соответствующая табличка на главном входе. Там же стоял охранник, который, как и его коллеги внутри, не был вооружен. Как это ни странно, по словам Сергея, в здании вообще не было огнестрельного оружия. Вместо этого, безопасность помещений обеспечивалась множеством дверей с электронными засовами и системой видеонаблюдения. Если охранник на входе не мог справиться с каким-то распоясавшимся демонстрантом или подвергался нападению, сотрудники миссии звонили 911.

"Чистые" дипломаты и другие офисные работники, подчинявшиеся Министерству Иностранных Дел, располагались на первых пяти этажах. На верхних четырех были вместительные апартаменты, в которых до развала СССР жили представители при ООН из таких бывших советских республик, как Украина и Грузия. Сейчас же, когда у этих республик были свои собственные миссии в различных районах Нью-Йорка, эти апартаменты арендовали ближайшие заместители Лаврова. Было, правда, одно исключение. Одну из квартир до сих пор занимал представитель Таджикистана. Резидент СВР, непосредственный начальник Сергея, также жил в этом доме, чтобы быть поближе к резидентуре и центру спецсвязи.

Была еще одна группа русских, обязанных жить в здании миссии, правда, их квартиры были значительно меньше просторных апартаментов, где обитали дипломаты и местный шеф СВР. Шифровальщики, сотрудники внешней разведки, занимавшиеся шифровкой и дешифровкой секретных депеш, теснились в каморках рядом с центром спецсвязи. Во времена Холодной Войны шифровальщики практически были узниками здания миссии при ООН из-за страха КГБ перед тем, что кто-нибудь из них перебежит на Запад или будет завербован. В те дни офицеры службы безопасности КГБ встречали шифровальщиков и их семьи в аэропорту, везли прямиком в здание миссии и, в буквальном смысле, держали их там под замком до тех пор, пока им не наставала пора возвращаться в Россию. Потом их под охраной везли в аэропорт и сажали в самолет. СВР сняла многие из ограничений КГБ, касающихся шифровальщиков, но условия их проживания в Нью-Йорке оставались довольно печальными. "Четыре семьи с детьми вынуждены были делить одну крохотную ванную комнату и маленькую кухню, — вспоминал Сергей. — Помню, как одна из жен шифровальщиков сказала мне: «Я мечтаю о том дне, когда у меня будет своя плита, и я буду пользоваться не одной, а всеми конфорками»".

Шестой, седьмой и восьмой этажи представительства охранялись особенно тщательно и считались сверхсекретными объектами. На шестом работали представитель России в ООН и высшие чины российского дипкорпуса. Седьмой занимали шифровальщики. На восьмом располагались резидентуры СВР и ГРУ. Этот этаж еще называли "подводной лодкой" из-за экстраординарных мер безопасности, предпринятых во время строительства здания. Специальная группа технических специалистов прилетела тогда в Манхэттен из Москвы, чтобы вести работы только на этом этаже. Они закрепили на бетонном полу, стенах и потолке всего этажа толстые пружины, на которых, в свою очередь, была установлена совершенно независимая внутренняя конструкция таким образом, что она нигде не соприкасалась с внешними стенами здания. Другими словами, это внутренне помещение фактически висело в воздухе внутри основной постройки.

Стены "подводной лодки" были толщиной 5–7 сантиметров. Их основой служили металлические плиты, сваренные друг с другом. Сварные швы были проверены рентгеном на наличие микротрещин. Для дополнительной защиты техники КГБ покрыли стены паутиной из металлической проволоки, которая постоянно вибрировала, генерируя так называемый "белый шум", напоминавший Сергею жужжание дешевого трансформатора для игрушечной железной дороги.

Он как-то спросил у врача СВР, не вреден ли этот постоянный звук для слуха. Тот сказал, что нет. Однако Сергей не поверил ему и позже жаловался, что этот шум преследует его до сих пор. Из-за таких утолщенных стен потолок был на 30 сантиметров ниже, чем в других помещениях здания.

В "подводной лодке" не было окон, ее не соединяли с внешним миром телефонные линии, а компьютеры, находящиеся внутри, не были подключены к интернету. Даже электрическая проводка и система вентиляции были полностью автономны, чтобы исключить возможность проникновения извне.

Львиную долю полезной площади "подлодки" занимала СВР, остальное принадлежало ГРУ. В то же время, обе эти резидентуры были совершенно независимы и доступа друг к другу не имели. Посол был единственным "чистым" дипломатом, имевшим право заходить в "подлодку".

После того как офицер СВР проходил через несколько постов охраны на нижних этажах миссии, он поднимался лифтом или по лестнице в приемную на восьмом этаже и оказывался перед двумя металлическими дверьми без каких-либо табличек или других обозначений. Одной пользовались сотрудники СВР, другой — сотрудники ГРУ. На двери СВР была медная пластина, из которой торчала дверная ручка, но не было замочной скважины. Чтобы открыть дверь, нужно было прикоснуться каким-нибудь металлическим предметом, например, обручальным кольцом или монетой, к головке болта в правом нижнем углу пластины. При контакте болта с медной пластиной цепь замыкалась, и электрический замок открывался, иногда награждая посетителя разрядом тока.

Дверь вела в маленькую гардеробную. Дело в том, что в резидентуре не разрешалось находиться в куртках и пиджаках из-за того, что в них можно было спрятать документы или миниатюрный фотоаппарат. Офицеры СВР оставляли в шкафчиках свои пиджаки, сотовые телефоны, ноутбуки и другую электронику. Видеокамера фиксировала всех, кто в эту комнату заходил. Ее установили после того, как у нескольких офицеров кто-то вытащил деньги из кошельков, оставленных в куртках. Следующая тяжелая стальная дверь с четырехзначным цифровым замком вела из гардеробной комнаты в резидентуру.

Секретарь, сидевший возле двери, записывал всех, кто входит и выходит, и указывал точное время. Коротенький коридорчик слева вел в главный коридор длиной метров 30, по обе стороны которого находились кабинеты. В связи с тем, что нью-йоркская резидентура была одной самых больших и самой важной в СВР, там были представлены все линии (отделы) Службы, а именно: линия ОТ (Опер-техника), линия Н (Нелегалы), линия ЭР (Экономическая разведка), линия РП (Радиоперехват), линия X (Научно-техническая разведка), линия ВКР (Внешняя контрразведка) и линия ПР (Политическая разведка), которая была самой большой и самой важной. Резиденты всегда назначались из числа сотрудников линии ПР. Еще в резидентуре был свой архив, называвшийся "Система Контакт". В комнате архива хранилось полтора миллиона микрослайдов, большинство из которых содержало информацию об американских гражданах. На этаже была еще "фотокомната". Дело в том, что СВР не пересылала донесения своих офицеров в письменном виде посредством диппочты, а вместо этого фотографировала каждый отчет и отправляла пленку в Центр, где ее проявляли и печатали. За исключением документов, имевших особую ценность, оригиналы сжигались после фотографирования.

Водитель представительского лимузина уже ждал в аэропорту им. Кеннеди, когда рейс из Москвы, которым летели Сергей, Елена и Ксения, совершил посадку. Поселив своих женщин в "Ривердейл", Сергей сразу поехал в миссию. Лицо его было непроницаемо, он весь был погружен в мысли о своей новой, очень ответственной работе. В то же время он был возбужден, как первоклассник, идущий на первый урок. В свои 38 лет Сергей был самым молодым заместителем резидента, назначенным когда-либо в Нью-Йорк. И все же он был уверен в себе. Вся его профессиональная деятельность на тот момент была посвящена подготовке к этому назначению, и ему не терпелось померяться силами с ФБР и ЦРУ.

Еще ребенком, засыпая, Сергей мечтал о том дне, когда он станет офицером КГБ и будет сражаться с главным противником своей Родины, Соединенными Штатами. С тех пор, когда он предавался этим юношеским мечтам, уютно закутавшись в одеяло в своей кровати в квартире на Фрунзенской улице, прошло немало времени. Карьера Сергея не один разделала неожиданные повороты, но вот его момент наконец-то настал.

Без колебаний он прикоснулся монетой к двери, ведущей в "подводную лодку", и услышал, как щелкнула задвижка электронного замка.

 

2

Октябрь 1956

Оказалось, что связь с КГБ была у Сергея наследственной. У истоков стояла его бабушка по материнской линии, Любовь Ионина. Во время Великой Отечественной Войны она была начальницей над всеми секретаршами НКВД, предшественника КГБ. Любовь и еще двадцать пять машинисток обслуживали исключительно Лаврентия Павловича Берию, пресловутого главу спецслужб, который руководил заключительным этапом Большой Чистки 30-х годов. Во времена сталинского террора было арестовано около 1,7 миллиона человек. Семьсот тысяч было казнено.

Любовь работала в секретном бункере на территории Кремля. Чтобы описать Берию и, вообще, дух того времени, она не раз рассказывала полушепотом такую историю. Как-то утром к ним в бункер пришел Лаврентий Павлович и сказал, что ему нужна их помощь. "Девушки, — обратился он к машинисткам, — я вчера передал товарищу Сталину отпечатанный доклад. А вот сейчас забыл совсем, что там было написано. Напомните, пожалуйста, кто его печатал, и о чем там шла речь?" Повисла тишина. Потом встала молоденькая машинистка и сказала: "Товарищ Берия, это я печатала и могу Вам воспроизвести все дословно".

На следующий день девушка исчезла.

Таким образом Любови и ее подчиненным "объяснили", что их дело перепечатывать документы, а не читать или, тем более, запоминать их содержание. Свой рассказ Любовь всегда заканчивала словами: "В нашей стране главное — не задавать вопросы и иметь очень плохую память".

Любовь была лично знакома со Сталиным, и, несмотря на то, что ей так и не присвоили высокого офицерского звания, ее продвижение в рядах НКВД было более стремительным, чем у других сотрудниц органов.

Будучи пылкой и независимой особой, она была замужем четыре раза, но родила всего одного ребенка, дочь, которую назвала Ревмира — сокращение от Революция Мира. С дочкой она держалась на равных, а когда та достигла определенного возраста, устроила ее в финансовый отдел КГБ. По вечерам они частенько пропускали по стаканчику в закрытом ведомственном баре, по соседству со зданием Главного Управления на Лубянке.

Ревмира познакомилась со своим будущим мужем, Олегом Третьяковым, в клубе. Олег был совсем другого происхождения, чем она. До революции 1917-го года Третьяковы были дворянами. Царь Николай II даже даровал отцу Олега титул "Почетный Гражданин России". Однако большевики лишили их всего, что у них было, и к тому времени, когда в 1921 году родился Олег, семья жила в нищете. Когда началась Вторая Мировая война, Олега забрали в армию, а после того, как Германия в 1941 году напала на СССР, его отправили на фронт. Он был дважды ранен и после этого переведен служить на Дальний Восток. Сталин был уверен в неминуемом нападении японцев, которого так и не произошло. Практически все сослуживцы Олега, оставшиеся на западном фронте, пали в боях с немецкими захватчиками.

В этой войне людские потери России (военные и гражданские) составили около 20 миллионов человек, больше, чем любой другой из стран-участниц. Оставшиеся в живых воины-герои получили определенные льготы. Олегу сказали, что он может поступить в любой московский вуз без сдачи экзаменов. Он выбрал Горный Институт. Там выдавали казенную форму, а у него не было денег на костюм. После окончания Олега направили работать на предприятие, участвовавшее в секретной программе по созданию советского атомного оружия.

Примерно в это время Олег и Ревмира познакомились и поженились, а в 1956 году родился их единственный ребенок Сергей.

По роду своей работы Олег постоянно имел дело с ураном и однажды получил смертельную дозу облучения. Невероятным образом он выжил, обманув смерть второй раз. Однако продолжать работу в лаборатории он больше не мог, и был переведен в Министерство Внешней Торговли СССР, а уже через год был направлен в торгпредство в Иране. Как и все остальные советские граждане, которым разрешалось жить и работать за границей, Олег должен был обо всем отчитываться перед КГБ.

"Мой отец всегда не любил КГБ, — вспоминал Сергей. — Он называл его сборищем идиотов и дураков. Но, будучи прагматиком, он сотрудничал с ними, чтобы иметь возможность выезжать из страны и жить за границей".

В 1960-х годах Ираном правил шах Мохамед Реза Пехлеви. В то время страна была второй в мире по объему нефтедобычи, а ее столица Тегеран — вполне современным городом, в котором Третьяковы ощущали влияние Западной Европы.

"Мой отец был страстным поклонником джаза. В Советском Союзе джаз считался «буржуазной отравой» и был запрещен, — рассказывал Сергей, — но в Иране отец смог познакомить меня с лучшими образцами этой музыки. Кроме того, так как он был большой почитатель Голливуда, мы смотрели все новинки американского кино и могли иметь представление о культуре этой страны. Мама часто критиковала отца, говоря, что я должен расти в советской, а не западной среде. Однако его это не волновало. «Наш сын должен быть воспитан на самом лучшем, — отвечал отец, — а не на той ерунде, которая называется советской музыкой и советским кинематографом». «Конечно, для меня это звучало странно, поскольку отец был большим патриотом своей страны, которую он любил и, кроме того, был активным членом коммунистической партии. В то же время, по мере того, как я становился взрослее, я начинал понимать, что он никогда не верил в торжество коммунизма. Находясь за границей, мы могли видеть своими глазами, что люди там живут лучше, чем наши соотечественники в России».

Когда Сергею исполнилось девять лет, отец отправил его в Россию, чтобы он там окончил школу и "советизировался". Дома к нему была приставлена няня, тетя Шура. Она относилась к Сергею, по его же словам, "как к маленькому принцу". Однажды Ревмира объявилась в их московской квартире без предупреждения в тот момент, когда Сергей только сел за стол обедать. Не замечая Ревмиру, он, обнаружив отсутствие салфетки, щелкнул пальцами и сказал: "Салфетку, пожалуйста!" Тетя Шура засеменила выполнять приказание, а Ревмира дала сыну подзатыльник и велела принести салфетку самому.

«В нашей семье командовала мама, да и не только в семье. Она вообще никого не боялась, даже КГБ. У нее везде были связи, и она умела ими пользоваться. Я ею восхищался и ловил каждое ее слово. Она была главным человеком в моей жизни».

В школе у Сергея были проблемы. Соученики завидовали положению его родителей и их связям. Самые лучшие и важные должности в Советском Союзе занимали исключительно члены партии. Из 300 миллионов населения страны в партии состояло лишь 18 миллионов. Молодым людям необходимо было сначала несколько лет проучиться в ВУЗе и иметь безупречную биографию, чтобы быть принятыми. Благодаря тому, что его семья была связана с КГБ, членство в партии Сергею было обеспечено. В семь лет он стал октябренком, это был первый шаг. Когда ему исполнилось 10, приняли в пионеры. А еще через четыре года, как только позволил возраст, он вступил в ряды Комсомола, Коммунистического Союза Молодежи. Таким образом, годам к 25-ти, Сергея уже вполне могли принять в партию.

В средней школе соученики относились к нему довольно плохо и даже отбирали у него деньги. Об этом он никому не говорил до тех пор, пока во время одного из своих приездов из Ирана Ревмира не заметила на его лице синяки. Она заставила Сергея рассказать, что случилось, и, узнав обо всем, страшно на него разозлилась. Сразу после этого случая она устроила его в спортшколу заниматься боксом.

«Не будь идиотом, — наставляла она сына. — Ты уже большой и должен давать сдачи. Бей их по голове чем можешь со всей силы, а если не будешь, то еще и от меня дома получишь».

В следующий раз, когда на него "наехали", он дал сдачи. Чуть ли не за несколько день он превратился из нюни в хулигана. Старшие пацаны из его района даже дали ему кличку "Малой", в знак того, что, кроме возраста, он с ними на равных. Несколько раз его вызывали в милицию за драки.

Как только Ревмира обо всем этом узнала, она немедленно забрала Сергея из школы в "плохом" районе и перевела его в более престижную. Там он проучился пять лет, но за месяц до окончания директор пригрозил ему исключением из-за возобновившихся конфликтов с соучениками. На этот раз Ревмира использовала все свои связи, чтобы перевести его в самую элитную школу столицы.

«Я понял, что в Москве ты можешь делать безнаказанно все, что захочешь, если только у тебя есть нужные связи. У моей матери были такие связи, и она устроила меня в школу, где учились одни идиоты. Вернее, учебы не было никакой. Но это было неважно, так как все мои одноклассники были детьми высокопоставленных членов Коммунистической партии, номенклатуры. Это значило, что им все сходило с рук. Можно было вообще ничего не делать. К счастью, на тот момент я уже получил отличное образование в моей предыдущей школе. Я уже прочитал многие произведения классиков русской, английской, немецкой, американской и французской литературы. Без этих знаний я бы так и остался дебилом, поскольку голова моя была занята девочками и поисками приключений в компании друзей, а не занятиями».

Сергей был принят в Московский Институт Иностранных Языков, занимавший второе место в рейтинге советских вузов. Лишь много лет спустя, он узнал, что отделение переводчиков, на которое он поступил, полностью финансировалось КГБ. Там, среди подающих надежды студентов, Комитет подбирал себе будущих сотрудников. И именно там, благодаря своему задиристому характеру и прочным связям его семьи с КГБ и компартией, Сергей сразу попал в поле зрения Комитета.

 

3

" По-моему, наши дети неплохо ладят. А что, если нам их поженить?" — Ревмира говорила о Сергее. Она и Олег ненадолго приехали в Москву и скоро должны были возвращаться в Иран, а оставлять все еще не повзрослевшего сына без присмотра не хотелось. Ему уже исполнилось 19 лет, но в голове были одни тусовки, из-за которых сдача экзаменов в университете давалась с большим трудом. Ревмира это понимала и решила подыскать Сергею жену. Она позвонила Валентине Николаевне Стрункиной, чья внучка Лена нравилась Сергею.

Из многочисленных девушек, с которыми встречался Сергей, Ревмира отвергала всех, кроме Лены. Она была годом старше и училась в самом престижном вузе страны, Московском Государственном Институте Международных Отношений. Жила она с бабушкой, так как родители Лены были в разводе, и у каждого была новая семья.

Познакомил их общий приятель, и Лена влюбилась с первого взгляда. Однако Сергей даже не попросил у нее номер телефона, и она решила, что ему не понравилась. Через несколько дней после знакомства Лена заметила Сергея, выгуливавшего своего шотландского терьера, перед ее домом. Она знала, что он не живет поблизости, и обратила внимание на то, что он делает круги по двору. Тогда Лена вышла на балкон и, окликнув его, спросила, что он тут делает. Сергей же, в свою очередь, пригласил ее продолжить прогулку вместе. С того дня они стали встречаться постоянно.

Телефонный звонок бабушке Лены состоялся спустя три месяца. «Если Вам нравится моя идея, — продолжала Ревмира, — я сегодня же пошлю Сергея к вам, чтобы он сделал Лене предложение».

«Сергей мне очень симпатичен, — ответила Валентина Николаевна, — и отцу Лены, да и ей самой он нравится тоже. Так что мы против этого брака ничего не имеем».

Через несколько часов Сергей уже звонил в дверь Лениной квартиры. «Лена, — сказал он, — я не знаю, как делают предложение, но моя мама хочет, чтобы мы поженились». На что Лена ответила: «Ну что ж, твоя мама очень умная женщина, и, раз она так хочет, давай поженимся». Вскоре они расписались. Так как обе семьи не были уверены в том, насколько прочным будет этот брак, с Лены и Сергея было взято обещание повременить с детьми. На свадебной фотографии молодожены выглядели довольно привлекательно. Стройный голубоглазый жених с пышной копной светлых волос и уверенной улыбкой на круглом славянском лице, а рядом — изящная невеста с темно-русыми волосами, доходящими до плеч, и немного смущенным взглядом.

Так же, как и отец Сергея, отец Лены воевал и был ранен. Несмотря на свой юный возраст, Михаил Павлович Тулисов попал на фронт благодаря тому, что добавил себе пару лет в анкете.

Он был ранен осколками разорвавшегося неподалеку снаряда и почти полностью засыпан землей от взрыва. Командование сообщило родителям, живущим в Москве, что их сын погиб. Но на следующий день солдат, стягивающий сапог с семнадцатилетнего Михаила, вдруг заметил, что пальцы на ноге "погибшего" пошевелились. Его тут же откопали и отправили в госпиталь. После войны Михаил поступил в МГИМО и там познакомился с Кирой Дмитриевной Стрункиной, ослепительно красивой и очень тщеславной женщиной, постоянно окруженной поклонниками. Он покорил ее сердце, когда в порыве ревности сбросил с моста в Москву-реку очередного ухажера. Михаил и Кира поженились и уехали в Польшу, где Михаил работал культурным атташе советского посольства. Лена жила с родителями, но, когда семья вернулась в Москву, они сразу развелись и оставили дочь-подростка на попечение бабушки.

После того, как Сергей женился на Лене, его родители улетали из Москвы со спокойной душой. Вдобавок, благодаря ей, Сергей стал лучше учиться. Сама же Лена была одной из лучших в своем выпуске, и ее приняли на должность старшего экономиста в Министерство Внешней Торговли. Вскоре после этого Сергей и Лена вступили в ряды Коммунистической Партии.

В один прекрасный день, совершенно неожиданно для Сергея, ему домой позвонил сотрудник КГБ и попросил встретиться с ним в гостинице "Центральная", одной из самых известных в городе. Ему было велено быть у центрального входа ровно в 11 утра и ждать человека, держащего в руке газету. Сергей действовал по инструкции, и вскоре незнакомец с газетой в руке уже вел его наверх, в один из гостиничных номеров. Там он предъявил Сергею удостоверение КГБ и сообщил, что КГБ за ним уже давно наблюдает. "Мы знаем о тебе все, — заявил он. — Мы знаем все о твоей семье, о твоих хулиганских выходках и проблемах в школе. И еще мы знаем, что ты недавно женился. Так вот, на основании этой информации, мы считаем тебя возможным кандидатом для службы в наших рядах."

— Почему я? — спросил Сергей.

— В КГБ не объясняют почему, — отрезал собеседник. — Просто делай, что тебе говорят и помни, что если эта дверь перед тобой открылась, это большая честь для тебя, но если ты в нее вошел и захлопнул за собой, то назад дороги нет. Ты остаешься с нами навсегда.

Еще он добавил, что у КГБ для Сергея есть задание. Он будет включен в группу студентов, которую посылают во Францию по программе обмена. Его задача — стучать на сокурсников и французских профессоров, с которыми они будут встречаться. Это был 1978 год, и холодная война была в самом разгаре.

— Но моя преподавательница, она же — руководитель группы, сказала, что я не включен в список, — возразил Сергей. — Она меня невзлюбила за что-то и говорит, что я поеду только через ее труп.

— Делай, что тебе говорят, — повторил кагебист. — А с ней мы разберемся.

На следующий день, как только он появился в аудитории, к Сергею подбежала его "обидчица" и испуганным голосом сообщила, что в списке кандидатов на поездку он числится одним из первых.

Сергей был в восторге. Он с детства мечтал служить в КГБ, прочитал уйму книжек про шпионов и пересмотрел все фильмы с Джеймсом Бондом. Лена тоже была довольна, так как считала работу в Комитете прекрасной карьерой для своего молодого мужа. Мать Сергея тоже одобряла его выбор, ибо сама была сотрудницей этой организации. Даже его отец, который был невысокого мнения об офицерах КГБ, также считал решение своего сына правильным. «Лучше пить кровь, чем жевать траву, как кролик», — поучал он Сергея. И объяснял, что в тоталитарном государстве все же "лучше быть палачом, чем жертвой".

Во Францию по программе обмена студентами университетов поехала группа из 26 человек. Сергей подозревал, что он не единственный, кто обязан стучать на сокурсников. В КГБ его предупредили, что Станислав Рудин, один из старших группы, будет его официальным контактом. Вскоре после их прибытия Рудин отвел Сергея в сторону и сказал, что тот должен ежедневно писать на туалетной бумаге отчеты о своих наблюдениях. 24 часа спустя Рудин торопливо затащил Сергея в туалет и потребовал отчет. Они стояли рядом, и Рудин после прочтения каждого клочка бумаги бросал его в писсуар, поливая своей струей, чтобы расплылись буквы.

Сергей вспоминал, что он сразу задал себе вопрос: "Что же это за идиотская организация такая?" Но потом, поразмыслив, решил, что в КГБ не все такие дебилы, как Рудин.

Сергей понимал, что к нему присматриваются. "В КГБ хотели знать, насколько охотно я стучу на своих сокурсников. Если ты проявлял излишний энтузиазм, это было нехорошо, значит, ты слаб характером. Но если ты ничего не докладывал, значит, ты слишком ленив. КГБ не интересовали ни самые лучшие и толковые студенты, ни туповатые и ленивые. Комитету нужны были вполне уравновешенные кандидаты. Ведомственная поговорка гласила: "Сердце находится примерно посередине, и вербовать надо таких же".

Когда до завершения поездки оставалась примерно половина срока, студент по имени Владимир Козлов был пойман с поличным при попытке украсть в магазине бюстгальтер. Преподавательница, руководитель группы, объявила студентам, что Козлов стал жертвой провокации, подстроенной французскими жандармами с целью опорочить Советский Союз. Никто из студентов ей, конечно, не поверил. Все считали, что Козлов специально стащил этот лифчик, чтобы его арестовали, а потом, будучи в полиции, попросить политического убежища. На самом же деле, Козлова задержала охрана универмага, и никакая полиция его не арестовывала. После того как его отпустили, в КГБ стали искать возможность втихаря переправить Козлова домой, пока он не вытворил еще чего-нибудь.

Сергей получил приказ подружиться с Козловым поближе и под каким-либо предлогом уговорить его поехать вместе с ним на поезде до указанной станции, находящейся в б-ти часах езды от Парижа. На месте кагебисты должны были повязать бедолагу и переправить самолетом в Москву. За помощью КГБ обратился к Сергею по той причине, что там не хотели привлекать офицеров парижской резидентуры, чтобы не давать французской контрразведке лишнюю возможность их идентифицировать.

Несмотря на отсутствие специальной подготовки, Сергею удалось обмануть Козлова. «Я его сильно напоил и затащил с собой в поезд. Когда он понял, что происходит, было уже поздно. То, как я действовал, произвело на КГБ впечатление».

После возвращения группы в Москву, Сергей явился в гостиницу "Центральная" для доклада. Он вручил своему куратору из КГБ 100-страничный отчет о своих наблюдениях, сделанных во Франции. На этот раз отчет был написан уже на обычной бумаге.

«Если мы решим, что ты нам нужен, тебе позвонят, — сказал офицер. — Если нет — продолжай жить как жил».

Позже Сергей догадался, что все это время КГБ тщательнейшим образом проверял его биографию и все, что с ней связано. «Обычно проверяли всех членов семьи до четвертого колена. Ты должен был им сказать, где кто похоронен, и они действительно ездили по кладбищам и проверяли эту информацию». В Комитете должны были быть уверены, что те, кого они берут на работу, не являются иностранными агентами, работающими под прикрытием "легенды", фальшивой биографии. Кроме того, были и другие критерии отбора. Сергей говорил, что евреев практически никогда не брали на службу в КГБ, а женщин-офицеров не было вообще. Их нанимали только секретаршами или в качестве проституток. Человек, родственники которого во время войны были в плену, тоже не имел шансов стать сотрудником КГБ, так как его лояльность вызывала сомнения. Более того, если хотя бы один из родителей кандидата работал в сфере обслуживания, например, официанткой или таксистом, то есть получали чаевые, то их ребенок не проходил отбор в КГБ, так как считалось, что он может быть склонен к подкупу. Потенциальные сотрудники, члены семьи которых получали письма из заграницы, также вызывали подозрение. Однажды у Сергея стали допытываться, что за письмо получила его теща от какой-то польки 15 лет назад. Оказалось, что это была её подруга времён варшавской командировки Лениных родителей. Сергей понятия не имел, кто она такая.

За несколько дней до выпуска декан вызвал Сергея к себе и объявил, что он успешно прошёл проверку КГБ. «Они готовы предложить тебе работу», — сказал декан.

— Какую именно? — спросил Сергей.

— Мой тебе совет, — ответил декан, — если хочешь чего-нибудь достичь в этой организации, никогда ни о чем не спрашивай. Делай, что говорят, работай с тем материалом, что тебе дали, и держи язык за зубами, потому что твоё мнение никого не интересует. Будешь задавать вопросы, нарвешься на неприятности.

Точно такое же напутствие давала бабушка Сергея его матери, когда та начинала работать в КГБ, и которым она в свою очередь уже успела поделиться с сыном.

Декан черкнул адрес на листке бумаги и протянул его Сергею. Это было здание на улице Флотской. На табличке у входной двери значилось: Всесоюзный Научно-Исследовательский Институт Системного Анализа. Такое невнятное название не должно было привлекать внимание прохожих. На самом деле там находился НИИ Разведывательных Проблем (НИИРП), подчинявшийся Первому Главному Управлению КГБ. Около двух тысяч его сотрудников ежедневно тщательно просматривали сотни газет и журналов со всего мира в поисках информации, которая могла оказаться полезной советской разведке. Сергей был разочарован. Такая работа не имела ничего общего с приключениями Джеймса Бонда, которые он видел в кино.

 

4

Сюжеты многих голливудских фильмов основаны на событиях из реальной жизни. Но в Москве бывает и наоборот. НИИРП был сравнительно молодой организацией, когда туда попал Сергей. В 1975 году несколько генералов из "Центра" посмотрели фильм "Три Дня Кондора" с Робертом Редфордом в главной роли. Его герой, дотошный аналитик ЦРУ, в один прекрасный день возвращается в офис с перерыва и обнаруживает, что все его коллеги убиты только потому, что они ненароком раскрыли какой-то секретный план американского правительства. Генералы увидели в фильме доказательства того, что ЦРУ тратит больше денег и усилий на анализ информации, чем КГБ. Сергею объяснили, что это стало одной из причин, по которым в Центре приняли решение создать НИИРП. Была, правда, одна проблема. У Сергея было такое впечатление, что инструкторы КГБ, работавшие в НИИРПе, понятия не имели, как искать полезную информацию. Новичков никто не обучал тайным приемам советской разведки по выуживанию ценных сведений из таких западных изданий, как "Нью-Йорк Таймс", "Ле Монд" и даже "Плейбой". Вместо этого им рассказывали, как это делают в ЦРУ. «Нас инструктировали по методике работы аналитиков ЦРУ. Например, они ищут второстепенные новости, вроде сообщения о строительстве железнодорожной станции где-то в Сибири или об открытии кинотеатра на 800 мест там же. Поскольку никто, кроме волков и белых медведей, в тех краях, вроде, не живет, ясно, что где-то рядом находится военная база. А иначе, зачем же еще там вокзал и кинотеатр?»

Сергею поручили заниматься информацией, связанной с НАТО. Каждое утро, когда он приходил на работу, его ждала внушительная кипа из примерно пятидесяти американских и западноевропейских газет и журналов. Так как он свободно владел английским и французским языками, в его обязанности входил анализ всех этих изданий. В свободное от чтения время, он должен был отвечать на запросы, поступившие из "Центра", то есть из Первого Главного Управления КГБ. На некоторые можно было ответить в течение нескольких минут, иные же требовали нескольких месяцев исследований.

Сергей обнаружил, что выполнение заданий, приходивших из Центра или из ЦК КПСС, часто продвигалось с черепашьей скоростью. После сбора информации составлялся черновик отчёта, потом он несколько раз проверялся, редактировался и переписывался, и все это ради того, чтобы его содержимое соответствовало не реальным фактам, а линии партии.

Сергей ненавидел работу в НИИРПе, ведь он мечтал стать настоящим оперативником, а не книжным червём. Здесь же он должен был тратить все время на то, чтобы читать тысячи, зачастую довольно скучных, статей в поисках нескольких "правильных" строчек.

Одно из его первых заданий состояло в том, чтобы найти слабые места в отличительных особенностях натовского оружия. Например, он должен был обнаружить промахи НАТО в области стандартизации вооружения и потом доказать в своем отчете преимущество советской военной техники, которого, кстати, могло вовсе и не быть.

Как Сергей ни старался, его поиски не приносили желаемых результатов. И вот в один прекрасный день он наконец-то наткнулся на кое-что интересное. Сергей прочитал, что Библиотека Конгресса ежемесячно публикует отчеты различных комитетов Конгресса США. Один из таких отчетов являл собой доклад о жилищных и бытовых условия военнослужащих на американских базах по всему миру. Там же было указано, на сколько человек рассчитаны жилые помещения на этих базах. Сергей внимательно изучил отчет и смог методом экстраполяции рассчитать количество солдат на каждой из баз. Кроме того, там же была указана длина каждой взлетно-посадочной полосы на американских военных аэродромах, что позволило Сергею определить, какие самолеты США и НАТО могут приземляться на этих базах. Исходя из этой информации, он смог сделать заключение, как далеко американские или натовские истребители могут удаляться от аэродромов, и сколько времени им нужно, чтобы долететь до определенных точек на территории Советского Союза и других стран.

Когда Сергей с гордостью представил результаты своих расчетов полковнику Владлену Горковскому, начальнику американского отдела НИИРПа, тот был так впечатлен, что тут же вычеркнул имя Сергея из отчета и вписал свое. "Когда-нибудь, если тебе повезет, ты тоже будешь получать награды за информацию, которую добывал кто-то другой", — сказал ему Горковский. Вскоре после этого, Сергею пришлось присутствовать на церемонии награждения Горковского. Тому дали медаль за его исследования, связанные с информацией об американских военных базах.

Один из более опытных коллег-аналитиков пожалел Сергея и показал ему, как быстрее просматривать документы и при этом выуживать оттуда полезную информацию. Кроме того, он научил его писать отчеты для Центра. После этого, Сергей стал с большим уважением относиться к своей работе, хотя она ему по-прежнему не нравилась.

"Чтобы стать хорошим оперативником КГБ, — говорил он, — нужно быть отличным аналитиком. Ты должен уметь быстро отделять полезную информацию от ненужной и находить способ передачи этой информации в Центр".

Сергей проводил на работе по 14 часов в день. В НИИРПе его считали специалистом по странам НАТО. В 1981 году из Центра в НИИРП пришёл приказ подготовить отчёт о только что избранном президенте Франции Франсуа Миттеране. Это был типичный запрос Центра об информации особой важности. Сергею было поручено найти компромат, касающийся интимной жизни Миттерана, а также сведения о "политических и коррупционных скандалах", в которых тот был замешан. Основным источником информации служила французская и западноевропейская периодика, начиная со времён Второй Мировой Войны. В своём отчёте Сергей сообщал, что во время войны Миттеран получил награду от профашистского правительства Франции, а также что самый популярный политический деятель Франции Шарль де Голль презирал Миттерана, который не раз менял политические убеждения в зависимости от обстоятельств. Несмотря на то, что он был женат, было известно, как минимум, об одном внебрачном ребенке Миттерана и о его многочисленных любовных связях на стороне. Вся информация была собрана Сергеем из открытых источников, но окончательной версии отчёта Центр присвоил гриф "Совершенно секретно". Одним из результатов анализа собранных им сведений был тип женщин, которые с большей вероятностью смогли бы соблазнить Миттерана, с указанием цвета волос, роста, веса, размера груди и характера.

Большинство новобранцев проводили в стенах НИИРПа 3 года, прежде чем продолжать свою карьеру в других подразделениях КГБ. Но для Сергея этот срок был продлен, и его недовольство своей работой опять возросло. Он уже хотел было уволиться, но Лена и Ревмира уговорили его остаться. В 1982 году ему было присвоено звание лейтенанта КГБ, и он перестал быть гражданским сотрудником института. Несмотря на такое повышение, он просидел в ННИРПе еще два года до тех пор, пока не было одобрено его заявление о приеме в Краснознаменный Институт. В этом институте готовили офицеров советской разведки. Однако прежде чем быть принятым, Сергею предстояло пройти ряд психологических тестов и медкомиссию.

Его волновала больше именно медкомиссия. Дело в том, что он унаследовал от матери повышенное кровяное давление, а это могло стать причиной отказа. Однако Ревмира умудрилась скрыть от КГБ этот "дефект" своего сына. Она просто дала взятку медсестре в Главной Военной Медицинской Комиссии КГБ, находившейся в старинном особняке в Кисельном переулке, совсем недалеко от Лубянки. Ревмира осыпала медсестру западными товарами, включая дорогие духи, сигареты Мальборо и джинсы. В общем, всем тем, что обыкновенному советскому гражданину было недоступно, а сотруднику торгпредства или его жене было легко купить в специальном магазине. В итоге, результаты медосмотра были такими, как надо. Когда Сергей сообщил Ревмире о том, что это еще не все и что ему надо сдать анализы и пройти дополнительный осмотр, она опять наведалась к той же медсестре и опять не с пустыми руками. Вопрос был решен моментально. В досье Сергея появилась запись об идеальном состоянии его здоровья.

И все же, несколько дней спустя, ему сообщили об отказе в приеме. И дело было не в нем, а в Лене. В КГБ требовали, чтобы не только их сотрудники, но и их жены были стопроцентно здоровы. В противном случае, они могли быть уязвимы к попыткам их завербовать, так как во многих западных странах уровень медицины был намного выше, чем в СССР. Врач из медкомиссии КГБ обнаружил у Лены кисту, что и послужило причиной отказа. Сергей немедленно повел ее к другому врачу, который, в свою очередь, заключил, что Лена абсолютно здорова. Вооруженный новыми результатами осмотра, Сергей тут же связался с уже прикормленной матерью медсестрой, но та была не в состоянии поменять первый диагноз. Она лишь посоветовала обратиться непосредственно к председателю медкомиссии, которым, по ее словам, была довольно тщеславная дама. Сергей помчался прямо к ней в кабинет и ворвался туда, невзирая на протесты секретарши. Председатель медкомиссии как раз проводила совещание. Упав на колени в присутствии находившихся там врачей, Сергей стал умолять их начальницу о снисхождении. "Я знал, что, поступая так, подыгрываю ее тщеславию, еще больше возвышая ее в глазах коллег". Он стал объяснять, что вся его карьера может быть разрушена из-за одного неправильного диагноза, и только она в силах его спасти. Уже через час упоминание о кисте было удалено из истории болезни его жены.

После этого Сергей тут же отправился к замдиректора НИИРП полковнику Владимиру Григорьевичу Митяеву, который ранее сообщил ему об отказе, и все ему рассказал. И то, как Ревмира подкупила медсестру, и то, как он уговорил медицинскую начальницу поменять диагноз в истории болезни Лены. Вот как Сергей описывал то, что произошло потом.

«Дальнейшее демонстрирует разницу между американскими чиновниками и их коллегами из КГБ. В США мне со скандалом влепили бы выговор за дачу взятки сотруднику медкомиссии и соучастии в фальсификации записей в истории болезни, тем более, что я во всем этом признался. Митяев же встал из-за стола, пожал мне руку и сказал: «Сергей Олегович, я даю Вашему заявлению о приеме в Краснознаменный Институт зеленую улицу. За все годы моей работы, Вы первый, кому удалось такое провернуть. Из Вас получится хороший разведчик». Он был впечатлен находчивостью, которую я проявил при достижении поставленной цели».

 

5

В 1984 году Краснознамённый Институт, учебное заведение КГБ по подготовке офицеров разведки, включал четыре комплекса корпусов, расположенных в Подмосковье. Это были строго засекреченные объекты, а разглашение их адресов считалось государственной изменой. Каждый комплекс находился в лесу и был огорожен колючей проволокой с табличками "Проход строго запрещен". Каждый задержанный патрулем внутри периметра подвергался аресту и допросу, а его имя вносилось в "чёрные списки" местной милиции. Администрация института занимала здание в самом большом комплексе в районе деревни Челобить-ево, к северу от Москвы. Ежегодный набор составлял всего триста человек, собранных из всех подразделений КГБ Советского Союза. Конкурс был очень высокий, так как окончание института практически гарантировало назначение за границу. С самого начала Сергей отметил, что многие из его сокурсников были детьми гебешных начальников или партийных бонз. Позже вокруг института разгорелся скандал, когда выяснилось, что один из генералов, принимавших решения о приёме, брал взятки.

Программа обучения занимала от одного года до трёх лет, в зависимости от уровня владения иностранными языками и профессионального опыта студента. Так как Сергей довольно хорошо владел английским и французским, а также проработал аналитиком в НИИРПе пять лет, его зачислили на одногодичную программу. Сразу после зачисления каждый студент получал фальшивые документы и легенду. Считалось, что удобнее менять только фамилию и Сергей Третьяков стал Сергеем Турановым. Новые имена и биографии служили не для защиты личных данных студентов, а просто для того, чтобы они привыкали к работе на нелегальном положении.

Первый месяц обучения Сергей провёл в Пскове, где была расквартирована дивизия ВДВ СССР. Там его учили прыжкам с парашютом, рукопашному бою, стрельбе, выживанию на местности и другим азам военного ремесла. Позже он говорил, что это была пустая трата времени. «Разведка — это состязание умов, как в шахматах. Шпионы работают тайно и бесшумно. Это не пальба из автоматов и бои кунг-фу, как в кино».

Вернувшись в Челобитьево, Сергей продолжил занятия в аудиториях, пять с половиной дней или 44 часа в неделю. Студентам разрешалось отсутствовать на территории комплекса только с 15:00 субботы до 9:00 понедельника. Зная, что в КГБ женщины традиционно считались недостаточно "морально устойчивыми" для работы в разведке, Сергей был удивлён, узнав, что в институте все же учились четыре студентки. Все они были женами офицеров разведки, но ни одна из них в учёбе не преуспела. Отчасти из-за постоянных сексуальных домогательств и попыток со стороны сокурсников выжить их из института.

В Челобитьево преподаватели жили в одном общежитии со студентами. Это гарантировало постоянное наблюдение первых за жизнью вторых. До того, как Сергей туда попал, студентам в общаге разрешалось по вечерам употреблять алкоголь и играть в карты. Потом это запретили, так как советское руководство потребовало поддерживать в учебном заведении железную дисциплину. Нарушителей ждало отчисление.

Сперва принятых студентов разделяли на две группы. Выпускников гуманитарных ВУЗов направляли на факультет политической разведки. А инженеров, математиков и физиков определяли на научно-технический факультет. В течение первого года учёбы студенты с политического отделения опять проходили отбор. Те, что делали успехи в изучении иностранных языков, продолжали подготовку на том же факультете, чтобы стать офицерами разведки и работать за границей. Тех же, кто учился хуже или кому просто не хватало воспитания и манер, переводили в группу заграничной контрразведки. По окончании института они должны были шпионить за своими коллегами, работавшими за границей.

Когда студентов учили вербовать агентуру, им объясняли, что есть три причины, по которым человек может предать свою Родину и стать агентом КГБ. Мотивы были следующие: 1. Идеологические или политические убеждения, 2. Психологические факторы и 3. Материальная заинтересованность. Прежде чем офицер КГБ мог успешно завербовать шпиона, ему предстояло выяснить, с каким именно фактором или сочетанием таковых придется иметь дело. Преподаватели говорили, что легче всего вербовать товарищей коммунистов. В качестве примеров приводили британского шпиона Гарольда Адриана Рассела Филби, более известного как Ким Филби, и так называемую "кембриджскую пятерку" — группу молодых англичан, ставших сотрудничать с КГБ под воздействием идей коммунизма, вскруживших им голову ещё в университете.

Определить психологические мотивы было сложнее, предупреждали педагоги. Гомосексуализм считался одним из таких мотивов, так как объект вербовки можно было склонить к сотрудничеству путём шантажа. Лесть была ещё одним инструментом из этой группы, особенно если человек считал, что на Родине не ценят его выдающихся способностей и препятствуют карьерному росту. Когда же речь заходила о вербовке американцев, все преподаватели Сергея твердили одно и то же. Американцев интересуют только деньги. "Их услуги всегда можно купить", — говорили ему. Работа разведки превратилась в институте в целую науку со своими законами, аксиомами и терминологией. Студенты должны были знать специфические термины и пользоваться ими в общении с коллегами из КГБ для обеспечения полного взаимопонимания. Например, было четыре типа "источников" КГБ.

Самым распространённым был "нейтральный контакт". Это были случайные люди, не являвшиеся агентами, с которыми офицер КГБ завёл знакомство за границей. Это мог быть швейцар или горничная в отеле, продавец из соседней лавки и т. д. Хотя "нейтральные контакты" не добывали никакой ценной информации, они могли оказаться весьма полезными при выполнении заданий. Например, во время прогулки с собакой разведчик останавливается поболтать с десятком людей, из которых только один является источником информации. Все остальные — это нейтральные контакты, используемые для того, чтобы запутать ФБР или ЦРУ, если за разведчиком ведется слежка.

Следующей категорией были "информативные контакты", которые также не являлись завербованными агентами. Это могли быть дипломаты, журналисты, бизнесмены, политики, в общем, все те, у кого был доступ к полезной информации. Если кагебисту нужно было узнать, сколько тонн стали было произведено в Германии в определенном году, он мог выяснить это у знакомого чиновника из министерства. Часто "информативные контакты" даже не знали, что имеют дело с сотрудником КГБ, так как те выдавали себя за советских журналистов, торговых представителей или дипломатов.

"Нейтральные" и "информативные" контакты в КГБ еще называли "вспомогательными источниками". Они могли приносить определенную пользу, но не приносили "конкретных результатов". Это выражение было эвфемизмом, заменявшим в КГБ слово "вербовка", его нельзя было употреблять в служебных телеграммах, которые могли быть перехвачены. Таким образом, вместо того, чтобы написать "объект был завербован", офицер разведки писал, что ему удалось достичь с объектом "конкретных результатов".

Шпионы по классификации КГБ делились на две группы: "агенты" и "надежные источники". Вообще, само слово "шпион" очень часто используется неверно. Например, офицер разведки КГБ — не шпион. Шпион — это тот, кто шпионит для сотрудника КГБ, ЦРУ или ФБР, тот, кто предает свою страну. Так как ЦРУ и ФБР называют своих сотрудников "агентами", этот слово также употреблялось на Западе неправильно по отношению к советским разведчикам. В КГБ никогда не называли своих сотрудников агентами. Только офицерами или оперативными работниками. Агентом же, по терминологии КГБ, являлся шпион, о связи которого с КГБ не было известно иностранной контрразведке. "Надежным источником" являлся шпион КГБ, который встречался с советским разведчиком открыто, на виду у иностранных спецслужб, но факт его сотрудничества с КГБ оставался тайной. В свою очередь, о контактах "агента" КГБ с сотрудниками разведки не должен был знать никто. В качестве примера "надежного источника" можно привести дипломата из ООН, который регулярно общался с советскими коллегами по долгу службы, будучи одновременно тайным шпионом КГБ.

Часть занятий Сергея была посвящена обучению приемам вербовки шпионов. Процесс вербовки был довольно долгим и мог занимать 12 и более месяцев. Преподаватели подчеркивали, что, хотя офицер КГБ и проделывает всю подготовительную работу на месте, только Центр может принять решение, когда и как именно приступать к вербовке кого бы то ни стало. В головы студентов вбивалось, что офицер не может работать независимо от Центра, что в КГБ не место са модеятел ьности.

Первым шагом в процессе вербовки был выбор "объекта", на которого стоило тратить усилия. Он должен был иметь доступ к информации, которая интересовала КГБ. Если наличие доступа подтверждалось, Центр давал разрешение одному из своих офицеров пригласить "объект" на чашечку кофе или на ланч. Во время первой встречи оперативнику КГБ строго-настрого запрещалось говорить о какой-либо шпионской деятельности или пытаться завербовать потенциального агента. Его единственной целью было завязать приятельские отношения с "объектом" и незаметно выудить основные сведения о нем самом. Для передачи личных данных в Центр использовалась так называемая "Форма 21А", состоящая всего из одной страницы. В этой форме указывались следующие данные: имя, возраст, этническая принадлежность, занимаемая должность, образование и основная профессия. Там же офицер КГБ должен был подробно описать, как он познакомился с потенциальным агентом и, что особенно важно, указать, кто первым пошёл на контакт. Важным это было потому, что в КГБ всегда боялись "подставных" — сотрудников вражеских разведок, которые якобы "прозрели" и были готовы работать на СССР. Студентам объясняли, что разведслужбы США не раз подсылали армейских офицеров под видом таких "добровольцев" в советские посольства. Естественно, что в этом случае с ними проводили собеседование сотрудники КГБ, после чего незваный гость докладывал своему руководству в ЦРУ или ФБР о том, с кем именно он встречался в посольстве. Это был довольно простой способ узнать, кто из дипломатов на самом деле является офицером советской разведки.

Далее информация из "Формы 21А" сверялась с базой данных Центра, в архивах которого хранились сведения о нескольких миллионах человек. Иногда такая проверка выявляла "подставного" цэрэушника, который засветился когда-то на другом континенте и до сих пор числился "тайным агентом".

Если "объект" проходил проверку Центра, разрешалось договориться о следующей встрече, например, вместе поужинать. И опять ни слова о возможном сотрудничестве. На этот раз задачей было получить более глубокое представление о личности "объекта" и оценить его поведение. Нервничает ли он или спокоен, склонен ли к общению. Также нужно было выяснить его политические взгляды и, что особенно важно, отношение к Советскому Союзу.

Любое упоминание "объектом" шпионской деятельности или желания сотрудничать с КГБ вызывало в Центре подозрение в том, что объект был подослан. Если "объект" проявлял инициативу в процессе вербовки, реакция Центра была такой же. Студентам Краснознамённого Института рекомендовали избегать кандидатур, идеально подходящих для вербовки. Например, сотрудник КГБ пригласил на ужин специалиста по торговым переговорам, и во время беседы разговор перешёл на тему биологического оружия. Если эксперт в области торговли вдруг предложил попробовать разузнать подробнее о таком оружии на своей работе, советский разведчик должен был насторожиться. "Откуда у специалиста по торговым переговорам доступ к информации о биологическом оружии?" — задавал вопрос преподаватель. После второй встречи офицер КГБ должен был послать в Центр еще один подробный отчёт, стараясь не упустить ни одной мелочи. Где был ланч? Кто оплатил счет? Если "объект" предложил заплатить за трапезу в дорогом ресторане, была вероятность, что он "подставной". Почему? Потому что он, скорее всего, рассчитывался деньгами не из своего кармана и мог позволить себе быть таким щедрым. Такие незначительные детали были "сигналами", которые студент должен был научиться распознавать. Например, рядовой дипломат, жалующийся на своего посла, скорее всего, был подослан. "Только сотрудник иностранной разведки, выдающий себя за дипломата, может набраться храбрости критиковать посла своей страны", — наставляли в институте.

Центр рекомендовал не ранее чем после семи встреч делать следующий шаг, переходить к стадии Начальной Оперативной Разработки (НОР). Именно тогда Центр присваивал "объекту" оперативный псевдоним, к которому добавлялся шестизначный номер, начинавшийся с двойки. Это означало, что он еще не завербован.

В Центре считали, что вербовать еще рано. Оттуда запрашивали дополнительную информацию о прошлом "объекта", включая имена родителей и историю его семьи, а также больше деталей о его личности, особенно о слабостях и уязвимых местах. Много ли пьёт? Употребляет ли наркотики? Изменяет ли жене? Есть ли проблемы с выплатой кредита? Стадия НОР могла включать в себя до пятнадцати встреч или коротких бесед с "объектом". И только после этого Центр давал добро на следующий шаг. Им было Досье Вербовки (ДВ), заключительная стадия процесса. Оперативный псевдоним оставался тот же, но шестизначный номер теперь был другой и начинался он с единицы. В базе данных КГБ этот номер оставался закреплённым за "объектом" на всю жизнь.

Именно на этой стадии "объекту" предлагалось выкрасть какой-либо документ, причем, совсем не обязательно секретный. Это делалось для того, чтобы постепенно втянуть завербованного в шпионскую деятельность. Кроме того, он мог оценить на практике сложность и степень риска при выполнении поставленной задачи. Как только секретный документ был получен, новый агент получал материальное вознаграждение. Причем, независимо от того, рассчитывал ли он на оплату или требовал ее. Преподаватель объяснял, что дорогие подарки и наличные деньги играли очень важную роль. Как только "объект" принимал вознаграждение, все игры заканчивались. Деликатные "ухаживания" превращались в деловые отношения. Центр мог уже открыто требовать у вновь испеченного шпиона добывать нужные материалы.

Теоретические знания, полученные в классных комнатах, закреплялись практическими занятиями, в основном на московских улицах. Студенты учились передавать предметы своим агентам, оставаясь незамеченными в толпе, оставлять "закладки" и забирать их из тайников, вести слежку и уходить от нее.

Излюбленным местом для практических занятий по работе с тайниками-закладками был парк Горького. Как правило, офицер КГБ и его "агент" заходили в парк одновременно, но с противоположных концов, и двигались по часовой стрелке по одному и тому же маршруту, что исключало их случайную встречу. Во время такой прогулки каждый из них незаметно оставлял в заранее оговоренном месте условный сигнал. Например, первый мог остановиться возле фонарного столба, чтобы закурить, и чиркнуть по нему специальной спичкой, оставив на поверхности белую черту. Второй же, в свою очередь, бросал смятую пачку сигарет под определенным деревом у лодочной станции. Продолжая движение по кругу, каждый из них проходил мимо знака, оставленного другим. Таким образом они давали друг другу знать о своём присутствии в парке и готовности произвести обмен.

Идя дальше по тому же замкнутому кругу, они опять возвращались к тем местам, где раньше оставляли сигналы, и на этот раз уже делали там "закладки". Офицер КГБ оставлял возле фонарного столба контейнер, выглядящий как обычный камень. Внутри была туго скрученная пачка рублей. Агент же, в свою очередь, оставлял возле лодочной станции кассету с микропленкой, также спрятанную в замаскированном контейнере. Их "прогулка" по парку продолжалась. Когда офицер опять проходил мимо лодочной станции, он забирал микропленку и оставлял сигнал о том, что передача получена. Его агент в это время на другом конце парка подбирал возле фонарного столба "камень" с деньгами и тоже подтверждал получение условным знаком. Это была самая опасная стадия обмена, никто не хотел быть пойманным с микрофильмом или пачкой купюр в кармане. Наконец, они делали последний круг, убеждались, что обмен "закладками" прошел успешно, и могли покинуть парк. Такая система позволяла проводить обмен без личной встречи кагебешника и его агента.

Студентов также учили обращению с мини-магнитофонами, "жучками", микро-фотокамерами и даже составлению шифрограмм. Железным правилом при этом было: одна шифрограмма — одна тема. В случае, если ее перехватят и расшифруют, враг узнавал только один секрет.

Некоторые студенты были обязаны посещать занятия, где их знакомили с образом жизни на Западе. В середине 80-х Советский Союз был все еще довольно изолирован от остального мира, и многие студенты, особенно те, кто не бывал за границей, были не знакомы с такими вещами как банковский счёт, кредитная карточка, ипотека и налоги. Еще в институте была своя автошкола. Она была нужна вовсе не для обучения каким-то особым приёмам вождения автомобиля и разным трюкам, а просто потому, что многие студенты не умели водить машину, так как не могли себе позволить её купить. Иных же учили вождению в условиях забитых автотранспортом западных столиц.

Частью домашних заданий студентов был анализ различных операций КГБ, имевших место на самом деле. Естественно, некоторые детали были зменены, чтобы не раскрывать личности участников событий. Например, место действия переносилось из Франции в Испанию. Студенты в своих работах должны были изложить, что, на их взгляд, было сделано правильно, а что — нет. Это были любимые задания Сергея. Каждый вечер он с жадностью изучал и анализировал столько операций, сколько мог.

Вскоре после поступления в институт Сергей подружился с Владимиром Ивановичем Бельченко, преподавателем Отделения Политической Разведки. В 70-х годах Бельченко был направлен в Тель-Авив, где основным объектом его деятельности была Голда Меир, тогдашний премьер-министр Израиля. Он даже показывал Сергею фотографии, на которых было запечатлено, как он с ней беседует. В то же время Бельченко всегда уходил от ответа на вопрос, была ли Голда Меир "источником" КГБ.

Сергей обратился к нему за помощью, когда объявили, что каждый студент должен бежать кросс. Сергей не переживал, что не выполнит норматив. Его волновало то, что произойдет после пересечения финишной черты. Сразу за ней будет находиться врач, производящий осмотр и меряющий давление у каждого участника.

Вечером накануне кросса Сергей обо всем рассказал Бельченко. "Дома, у Лены, есть импортные таблетки для понижения давления, с их помощью мне никакой осмотр не страшен," — объяснил он. Но как их забрать, если он не может покидать территорию института в течение недели? После такого вступления Сергей спросил Бельченко, не смог ли бы тот встретить Лену утром следующего дня у станции метро и забрать у нее лекарство до начала кросса.

Бельченко согласился. Он передал таблетки Сергею, и послекроссовый медосмотр прошел без осложнений. "Конечно, он мог меня сдать, — рассказывал Сергей. — Но на тот момент я уже общался с ним довольно долго и понимал ход его мыслей, а еще знал его доктрину о том, что разведчик никогда не добьется успеха, если будет во всем следовать инструкции. Поэтому вместо того, чтобы рассердиться, он расценил мою просьбу, как подтверждение того, что я хорошо усвоил его уроки".

Уже в начале обучения Сергей понял, что преподаватели института перегружают своих студентов. Выполнить все задания было физически невозможно. И делают они это умышленно, пытаясь определить, каким образом их студенты распределяют свое время и расставляют приоритеты.

Постановка невыполнимых задач была не единственным "развлечением" преподавателей. "Скажем, ты готовишь доклад на заданную тему, и, вдруг, перед самым началом выступления преподаватель меняет ее на совершенно другую», — вспоминал Сергей. — Они следили за твоей реакцией. Запаникуешь? Впадешь в ступор? Отнесешься ко всему с юмором? Если ты слишком серьезен, плохо. Слишком беззаботный — тоже плохо. На тебя давили со всех сторон и при этом всегда критиковали. Ни слова похвалы. Никогда».

Каждому студенту указывалось на то, что любое выполненное им задание, можно было сделать еще лучше. "Твои успехи постоянно старались принизить, а тебе самому устроить разнос". Каждый момент, каждая беседа использовалась для того, чтобы изучить и оценить самого студента и его поведение. Однажды один из преподавателей отчитал Сергея за то, что тот шел по коридору, засунув руки в карманы. "Если хочешь почесать яйца, делай это наедине, — прорычал он. — Мы из тебя дипломата делаем, и ты должен вести себя как аристократ, а не бомж. Мы тебя в Африку пошлем, если не перестанешь играться со своими бубенчиками".

Как правило, Сергей спал не более трех часов в сутки. Он одним из последних покидал институтскую библиотеку, которая работала до 3-х часов ночи. Как-то выстояв в длинной очереди, чтобы сдать папку с материалами, он уже был почти у цели, когда его отодвинул пожилой грузный мужчина и встал впереди.

— Извините, но следующий я, — возмущенно сказал Сергей.

— А кто ты такой? — последовал вопрос.

— Студент Туранов, — ответил Сергей. — А кто вы такой, что лезете без очереди?

— Я новый секретарь партийной организации института, — ответил Владимир Пигузов. Сергей тут же извинился и сказал: "Пария всегда должна быть впереди".

Несмотря на поздний час, Пигузов позвал Сергея к себе в кабинет и стал подробно расспрашивать о нем самом. В разговоре Сергей упомянул, что его назначили редактором "Советского Разведчика", журнала, который издавался в институте для внутреннего пользования.

"Понимаешь, я сочинения писать не мастак, — сказал Пигузов. — Сделай одолжение, раз ты журналист". И он попросил Сергея написать заметку об одном из эпизодов его службы в Индонезии. Как-то раз Пигузов был вынужден встречаться со своим агентом глубокой ночью в зарослях джунглей, чтобы забрать у него выкраденные документы. После передачи бумаг Пигузов выбрался на поляну, где его должен был забрать другой сотрудник КГБ и отвезти в город. Но тот так и не появился, и Пигузову пришлось провести всю ночь в джунглях среди змей и хищников. Сергей создал из этого незамысловатого сюжета такую героическую историю, полную драматизма и подвигов, что после ее публикации Пигузов в знак благодарности стал приглашать Сергея к себе в кабинет по нескольку раз в неделю. Естественно, что Сергей использовал эти встречи, чтобы получить как можно больше информации о работе за границей.

Он уже знал, что после окончания учебы его отправят работать в одну из стран Латинской Америки. Сергей был не против, но все же очень хотел стать сотрудником Первого Управления, которое занималось США и Канадой. Работать там было и престижней, и интересней. Один из преподавателей как-то сказал ему, что единственный способ попасть туда — это стать лучшим студентом в группе. Так как США считались главным противником Советского Союза, начальник Первого Управления имел "право первой ночи" при отборе выпускников, то есть мог забрать себе любого студента, даже если тот уже был распределен в другой отдел.

Руководил Первым Управлением генерал Дмитрий Иванович Якушкин, легендарная личность вызывавшая страх и уважение у многих сотрудников КГБ. Тем не менее, на Западе у Якушкина была несколько иная репутация. В середине 1970-х годов он был резидентом КГБ в Вашингтоне и допустил тогда целый ряд серьезных ошибок. Назначили его туда вскоре после вынужденной отставки президента Никсона. Якушкин не хотел признавать, что тот ушел с должности под давлением общественного мнения из-за Уотергейтского скандала. Более того, в своих докладах, которые он отправлял в Центр, Якушкин писал, что Никсон стал жертвой заговора сионистского лобби и американского военно-промышленного комплекса. Якобы, и те, и другие пытались сорвать процесс разрядки напряженности между СССР и США. Будучи ярым антисемитом, Якушкин в своих донесениях во всем обвинял заговор мирового еврейства и заявлял, что евреи полностью контролируют американские СМИ.

Но грубое искажение информации в его отчетах Центру было не единственным грехом Якушкина. Он еще умудрился упустить возможность завербовать американского агента. Однажды утром он получил анонимную записку, в которой предлагалось купить секретную информацию ЦРУ. Якушкин связался с Центром и, посоветовавшись с тамошними генералами, решил, что это очередная ловушка американских спецслужб. Спустя несколько дней он вновь получил записку, в которой его спрашивали, почему он не ответил на первую. Он проигнорировал и это послание. Тогда автор записок перебросил через забор советского посольства пакет. Дежурный доставил его в нераспечатанном виде Виталию Юрченко, офицеру контрразведки, работавшему при посольстве. Но вместо того, чтобы заглянуть внутрь свертка, тот решил, что там бомба, и сдал его в вашингтонскую полицию. На самом же деле там были выкраденные из ЦРУ документы и записка с просьбой оставить 3000 долларов в указанном месте. Автор записки предлагал передать КГБ остальные документы, которыми он располагал, в обмен еще на 197000 долларов. Столичные полицейские передали пакет коллегам из ФБР, которые, в свою очередь, подготовили операцию по захвату. Когда Эдвин Дж. Мур пришёл к тайнику, чтобы забрать деньги, якобы оставленные там КГБ, на него набросились люди из ФБР. Дома у Мура, бывшего агента ЦРУ, вышедшего на пенсию три года назад, обнаружили десять коробок с секретными документами. Его осудили на пятнадцать лет тюремного заключения, но через три года выпустили, поменяв срок на условный.

Несмотря на все его грубейшие промахи, Якушкина назначили главой Первого Управления, когда он в 1982 году вернулся в Москву. Произошло это благодаря покровительству со стороны Юрия Андропова, тогдашнего главы КГБ. В скором времени он стал Генеральным Секретарем Компартии СССР и вытащил из глубинки Михаила Горбачева, открыв ему дорогу к самой вершине вертикали власти Советского Союза. Сергей был полон решимости произвести впечатление на Якушкина, и, когда закончился учебный год, он был первым по успеваемости в своей группе. Через некоторое время Сергею передали, что генерал Якушкин хочет с ним встретиться. Стараясь не проявлять сильное волнение, охватившее его, Сергей прибыл в расположенный в самом центре Москвы старинный особняк, который КГБ использовал для конспиративной работы. В комнате для совещаний, за столом, заваленным папками с личными делами студентов, сидели Якушкин и офицер из отдела кадров. Сергей терпеливо ждал, пока Якушкин обратит на него внимание.

"Насколько я знаю, ты еще в институте ездил во Францию, — сказал Якушкин. — Ну и как тебе француженки? Отличаются от наших в постели?"

Сергей не знал, что ответить. После затянувшейся паузы он, запинаясь, сказал: "Товарищ генерал, я женат и про француженок ничего не знаю".

"Ну и дурак", — заявил генерал, после чего повернулся к кадровику и какое-то время разговаривал с ним. Потом он опять обратился к Сергею и спросил: "Скажи, мы правильно сделали, что прекратили переговоры с американцами в Женеве? Как ты считаешь?" Речь шла о заявлении Андропова по поводу его решения прервать текущие переговоры с администрацией Рейгана по ратификации договора ОСВ-2, ограничивающего производство ядерного оружия.

"Это было очень мудрое решение, — быстро ответил Сергей. — Надо показать им нашу силу".

"Тогда ты точно дурак, — воскликнул Якушкин. — Зачем тебе работать у меня? Тебе надо работать у Громыко (тогдашний министр иностранных дел СССР) в МИДе. КГБ не для тебя, иди, работай у него".

Генерал опять отвернулся от Сергея. Минут через пять он собрался с духом и обратился к Якушкину: "Извините, товарищ генерал…" Тот удивленно обернулся: "Ты почему еще здесь?! Вон отсюда!"

Сергей вернулся в институт мрачнее тучи.

— Как прошла твоя встреча с Якушкиным? — спросил один из преподавателей.

— Все пропало. Он меня к себе не возьмет, я ему жутко не понравился.

— Плохой из тебя психолог. Генералу Якушкину твои ответы пришлись по душе, — последовал ответ.

Сергею объяснили, что генерал его просто проверял. Если бы он начал хвастаться своими амурными похождениями во Франции, Якушкин бы расценил это как проявление неуважения к его персоне. Они с ним не друзья, которые за рюмкой водки делятся друг с другом своими постельными историями. Так что он ответил на вопрос правильно. Впрочем, как и на вопрос про ОСВ. Офицер КГБ должен с энтузиазмом поддерживать любое решение, принятое в Кремле. Что Сергей и сделал.

— Вы думаете, он меня возьмет к себе?

— Кто знает.

Вдень получения распределений студентов вызывали по одному в кабинет и объявляли о назначении. Когда очередь дошла до Сергея, он предстал перед комиссией, состоящей из начальника отдела кадров внешней разведки, Николая Ивановича Назарова, и десятка генералов, начальников отделов КГБ, среди которых был и генерал Якушкин.

Назаров, известный своими жестокими шутками над молодыми офицерами, зачитывал вслух характеристику Сергея.

"Студент Туранов, Вы продемонстрировали отличные результаты в учебе и практических занятиях. Прошли все психологические, медицинские и моральные тесты с хорошими результатами. В соответствии с вышесказанным, мы решили вернуть Вас на работу в Научно-исследовательский Институт Разведывательных Проблем, НИИРП. Если у Вас нет никаких вопросов, Вы можете идти".

Сергей был оглушен. Мало того, что генерал Якушкин не берет его к себе, его даже не посылают работать в Латинскую Америку. Ему суждено возвратиться на работу, которую он ненавидел. В то же время Сергей не подал и виду, что он так жестоко разочарован.

— У меня нет вопросов, — ответил он. — Спасибо, товарищи.

— Тогда Вы свободны, — сказал Назаров.

Сергей повернулся и направился к выходу, когда у самой двери его окликнул генерал Якушкин: "Это шутка была. Я тебя забираю к себе в Первое Управление".

Из-за сильных эмоций, пережитых тогда, эта сцена стояла у Сергея перед глазами даже много лет спустя. "Все это было довольно типично для КГБ. Генералы обладали неограниченной властью и всячески стремились это продемонстрировать. Они хотели, чтобы ты понимал, что тебя могут раздавить в любой момент, что ты для них ничего не значишь, ты — никто".

Студент, которого вызвали в кабинет вслед за Сергеем, отреагировал на шутку Назарова иначе. Он стал возражать против "назначения" и тем самым подписал себе приговор. Вместо того чтобы направить его на службу туда, куда он хотел, его распределили в то место, которое изначально было названо в качестве шутки. Лишь много лет спустя он узнал о своей ошибке и о том, чем заканчиваются споры с генералами.

Сергей же наконец вышел на финишную прямую по пути к получению звания офицера внешней разведки КГБ, так он, по крайней мере, тогда думал.

 

6

В 1985 году перед молодым офицером советской разведки открывались довольно широкие перспективы.

КГБ, "щит и меч" Коммунистической Партии Советского Союза, был самой большой и могущественной разведслужбой в мире. В ее состав входило около 400 тысяч офицеров, большинство из которых находилось на территории СССР, и 200 тысяч солдат и офицеров погранвойск. В распоряжении КГБ была огромная сеть платных осведомителей, разбросанных по всей стране, неограниченные материальные ресурсы и власть. Элитой же КГБ были разведчики, работавшие за рубежом. У Первого Главного Управления была своя штаб-квартира, находящаяся вдали от старого здания КГБ на Лубянке.

Каждое утро Сергей ловил служебный автобус, делавший остановку в двух шагах от его квартиры, неподалеку от Парка Горького. Это был один из 140 неприметных автобусов, принадлежавших КГБ, каждый день колесивших по Москве. Они ездили по своим маршрутам каждые 30 минут в часы пик и раз в час в остальное время и перевозили только сотрудников КГБ. У Сергея занимало 45 минут, чтобы доехать до центрального КПП служебного комплекса Первого Главного Управления, находившегося недалеко от Ясенево.

Построенный в 1972 году практически в лесу, почти в километре на юго-запад от московской окружной дороги, Центр иногда называли "Ясенево" или просто "лес". Охраняли его сильнее, чем Кремль. Периметр, огражденный забором из колючей проволоки с электронными датчиками, патрулировался охраной с собаками. Средств на этот комплекс не жалели. Стройматериалы завозились из Японии и Западной Европы. Мебель была закуплена в Финляндии. По замыслу руководства, все в Центре должно было напоминать работавшим в нем людям, что они — элита советского общества.

Бесплатный проезд был не единственной служебной привилегией Сергея. На территории комплекса были и спецмагазины. Пусть там, в мире по ту сторону забора, почти все было в дефиците, но на полках этих торговых точек всегда лежали лосось, колбасы, сыры, свежие овощи и черная икра, а в местном "универмаге" продавалась фирменная одежда и обувь. Сотрудники могли также бесплатно пользоваться двумя саунами, бассейном, спортзалом и теннисными кортами Центра. Также здесь была своя поликлиника, а врачей можно было вызвать прямо к себе в кабинет. Естественно, что это медицинское учреждение, включая зубоврачебный кабинет, было оборудовано по последнему слову техники. Чтобы расслабиться, офицеры могли заказать услуги массажиста. За символическую плату можно было арендовать банкетный зал, чтобы отпраздновать свадьбу или другое событие, причем нанятый автобус КГБ забирал гостей в центре Москвы, привозил их в Центр, а после отвозил назад.

В классической антикоммунистической утопии Дж. Оруэлла "Скотный Двор" животные вывесили лозунг «Все животные равны, но некоторые животные равнее других». В Центре все знали, кто именно "равнее других" без всяких лозунгов. Почти в двух километрах к западу от главного корпуса и стоянки для машин, утопавший в живописных зарослях леса, располагался отдельный жилой комплекс. Он состоял из двадцати дач для генералов Первого Главного Управления. Специальная обслуга занималась там уборкой, стиркой, приготовлением пищи, стрижкой деревьев и газонов. Генерал мог, в зависимости от настроения, прогуляться на работу по ухоженным дорожкам, ведущим через лес, или вызвать служебную «Волгу». Каждому из них полагалось два шофера, работавших посменно таким образом, чтобы машина всегда была в распоряжении генерала.

Сверху главное здание Центра напоминало гигантский крест. Северная оконечность его завершалась круглым актовым залом. Западная — двадцатидвухэтажным служебным корпусом. Восточная же часть была разделена на два крыла, которые так и назывались — "левое" и "правое", коммунистически просто и функционально. Эти крылья отходили от коридора под углом, как хвостовик стрелы. Главное здание соединялось с остальными постройками комплекса подземными переходами, чтобы сотрудникам не приходилось бегать по улице в плохую погоду.

Перед центральным входом был разбит небольшой парк с искусственным водоемом. На входящих в здание сурово смотрел гранитный Ленин. Лифты, предназначенные только для генералов, доставляли их прямиком в кабинеты.

Первое Главное Управление состояло из управлений и служб поменьше. Назывались они просто по буквам алфавита. Например, управление "К" — зарубежная контрразведка, управление "Т" — зарубежный научно-технический отдел. И так далее. Самыми важными во всем Управлении считались офицеры политической разведки Первого Отдела или, как его еще называли, Отдела Северной Америки, в который и распределили Сергея. Если точнее, в канадский сектор этого отдела.

"Я был окружен таким количеством блестящих интеллектуалов, что сразу почувствовал свою ущербность, — рассказывал Сергей. — Но я очень много работал, и был отмечен генералом Якушкиным, который славился тем, что не замечал своих подчиненных. Мне казалось, что передо мной сам бог. Генерал был потомком старинного аристократического рода. Кто-то из его дальних предков был даже упомянут в одном из стихотворений великим русским поэтом Пушкиным. Кроме того, Якушкин познакомил меня с другими генералами, живыми легендами КГБ".

Один из них, известный тем, что завербовал довольно много агентов в Западной Европе, на вопрос Сергея о том, как ему это удалось, ответил: "Сережа, это было довольно просто, учитывая суммы, которыми я располагал. Когда начинаешь с миллиона долларов, можно купить практически любого".

Как-то в августе 1985 года, придя на работу, Сергей застал в кабинете генерала Якушкина переполох. Один из замов генерала объяснил: "Виталия Сергеевича Юрченко похитило ЦРУ!"

Юрченко был одним из любимчиков Якушкина. Он был офицером внешней контрразведки в Вашингтоне, работавшим там в 1976 году под началом генерала, в то время, когда Эдвин Мур перебросил пакет с украденными из ЦРУ документами через ограду посольства. Именно Юрченко был тем идиотом, который сдал пакет в полицию, даже не проверив, что внутри.

К вечеру Сергей уже знал подробности этой истории, о которой говорил весь Центр. Генерал Якушкин послал Юрченко в Рим для расследования дела о незаконной торговле оружием, в котором был замешан офицер КГБ. Это была официальная версия. Ходили слухи, что расследование было лишь поводом, на самом деле Юрченко отправили в Рим в отпуск, который был ему крайне необходим. Дело в том, что у него был роман с одной замужней дамой из Москвы и, когда эта порочная связь прервалась, он впал в депрессию. В Риме, во время прогулки по городу, агенты ЦРУ подсыпали Юрченко в напиток сильный наркотик и выкрали его.

Когда утром следующего дня Сергей пришел на работу, его тут же вызвал к себе в кабинет Анатолий Лебедев, первый заместитель Якушкина. Он знал, что Сергей был редактором журнала "Советский Разведчик" во время учебы в Краснознаменном Институте и приказал ему написать статью об исчезновении Юрченко.

"Но я же ничего не знаю," — возразил Сергей.

"Ты — офицер КГБ, — ответил Лебедев. — Тебе должно быть достаточно того, что ЦРУ накачало Юрченко наркотиками. Остальное придумаешь сам".

Так как Сергей работал в отделе Канады, у него был доступ к информации, публикуемой западными агентствами новостей, и то, что они сообщали об этой истории, сильно отличалось от того, что Сергею говорили в Центре. Согласно версиям западных новостных агентств, Юрченко явился в посольство США в Риме и попросил убежища. Естественно, Сергей отмел эту версию и написал о том, как Юрченко был похищен агентами ЦРУ. Лебедев одобрил статью и велел отнести ее Вячеславу Гургенову, заместителю начальника отдела информации Первого Главного Управления. Гургенов внимательно прочитал статью, а потом сказал: "Знаешь, что я с этим сделаю? Я сейчас пошлю эту херню в отдел кадров и прикажу хранить ее в твоем досье до конца твоей службы. Это же полный бред". С этими словами Гургенов выбросил статью в мусор.

Много лет спустя подробности побега Юрченко были опубликованы во многих газетах и описаны в нескольких книгах. Никто его не похищал. Он был влюблен в Валентину Ересковскую, жену советского дипломата, которого направили на работу в Монреаль. Юрченко решил, что предмет его страсти бросит мужа и переедет к нему в США, если он там попросит убежища. Через два месяца после прибытия в Америку, ФБР организовало тайную встречу Юрченко с его возлюбленной в Канаде, но та отказала ему, и он вернулся в Вашингтон очень подавленным. В ЦРУ даже пытались поднять ему настроение, предложив миллион долларов, но даже такие деньги не смогли сделать его счастливым.

В субботу, 2-го ноября 1985 года в одном из дорогих вашингтонских ресторанов, почти через три месяца после римского побега к американцам, Юрченко сидел за ужином с молодым сотрудником ЦРУ, обеспечивавшим его безопасность. Неожиданно он спросил американца: "Что Вы станете делать, если я сейчас встану и уйду? Будете в меня стрелять?"

"Нет, мы с перебежчиками так не поступаем", — ответил тот.

Юрченко поднялся с места и вышел из ресторана, оставив опешившего цэрэушника впопыхах оплачивать счет. Сам же он направился прямиком в советское посольство, где и попросил убежища.

Для ЦРУ это был конфуз, но все же там считали, что Юрченко был настоящий перебежчик хотя бы потому, что он помог американским спецслужбам выявить в своих рядах двух предателей. Первым, и самым опасным, был Эдвард Ли Ховард, мстивший за то, что его в свое время уволили из ЦРУ. Вторым был Рональд У. Пелтон, работавший в Агентстве Национальной Безопасности. Кроме того, Юрченко рассказал ЦРУ о "шпионском порошке", невидимом невооруженным глазом, но легко обнаруживаемом с помощью специальных очков. КГБ наносил его на машины сотрудников посольства США, а потом искал следы на одежде и коже русских, подозреваемых в работе на ЦРУ. Если человека хотя бы раз подвозили в посольском автомобиле, он весь был покрыт "шпионским порошком".

6-го ноября 1985 года Юрченко, в сопровождении офицеров КГБ, был усажен в аэрофлотовский ИЛ, вылетавший в Москву. Примерно через две недели он повторил всю историю с похищением на пресс-конференции в Кремле. КГБ отреагировал согласно тому же сценарию. Юрченко было присвоено звание "Почетный Чекист", высшая награда КГБ, а соответствующий знак ему вручил лично Владимир Крючков, бывший в то время начальником Первого Главного Управления и начальником генерала Якушкина. После чего Юрченко назначили на какую-то чиновничью должность в НИИРП, где к нему относились с презрением и старались избегать.

Генерала Якушкина и его зама Анатолия Лебедева без шума "ушли" в отставку. Якушкин покрывал Юрченко, и вся эта история стала его очередной грубой промашкой. Сергей был приглашен на проводы генерала. "Он чуть не плакал, — вспоминал Сергей. — Он сказал нам: «Это были лучшие годы моей жизни. К сожалению, я верил людям, которые меня предали, и теперь должен уйти в отставку. Но я делаю это не по собственной воле, меня вынудили»".

То, что Юрченко наградили, а Якушкина заставили уйти в отставку, произвело на Сергея сильное впечатление. "В КГБ всегда есть две версии каждой истории. Только несколько человек на самом верху обычно знали, что произошло на самом деле, да и то им не всегда говорили всю правду. Я начал привыкать к тому, что внутри КГБ никогда нельзя было знать всю правду. Мы постоянно врали друг другу. Впрочем, всех остальных своих сограждан мы обманывали тоже".

В свои двадцать девять лет Сергей был поражен столь стремительным падением генерала. "Многие были обязаны своей карьерой Якушкину и служили ему верой и правдой, но как только он оказался по уши в дерьме, тут же повернулись к нему спиной. Я понял, что живу среди волков. Пока ты сильный, и у тебя крепкие зубы, ты — вожак. Как только ты ослаб, тебя загрызут. И сделают это с большим удовольствием. В тот момент я решил для себя, что буду самым свирепым волком в этой стае”.

 

7

В самый разгар скандала с побегом Юрченко у Сергея в кабинете, за соседним столом, появился новый сотрудник — майор КГБ Сергей Моторин. Странным было то, что он был не из отдела Канады. Ранее Моторин работал в Вашингтоне, а потом был неожиданно отозван в Москву и направлен продолжать службу за письменным столом, в Центре. Еще более странным было то, что у Моторина не было никакого задания. Целыми днями он сидел и читал газеты.

У Сергея с Моториным сложились хорошие отношения, но прежде чем они переросли в дружеские, тот исчез. На вопрос о том, что случилось, Сергею ответили, что Моторин был уличен в том, что рылся в личных делах сотрудников и за это его перевели в другой отдел с понижением в должности.

Незадолго до пропажи Моторина, Сергея вызвал к себе Александр Ануф-риевич Печко, парторг всей разведслужбы. Он сказал Сергею, что его выбрали для выполнения почетной работы. Партия решила доверить ему руководство комсомольской организацией Первого Главного Управления КГБ. Созданный в 1918 году Комсомол, молодежное крыло коммунистической партии, насчитывал в своих рядах 41,2 миллиона членов. Полное название организации было "Всесоюзный ленинский коммунистический союз молодёжи", а ее задача состояла в обучении молодых людей в возрасте от 14 до 28 лет принципам Марксизма-Ленинизма. В качестве руководителя комсомольской организации Первого Главного Управления Сергей отвечал за подавление любых проявлений политического инакомыслия среди молодых офицеров-разведчиков и поддержание их "коммунистической морали и советского патриотизма" на должном уровне.

Сергею не хотелось идти на эту чисто политическую должность, но он понимал, что выбора у него нет. "Мой отказ был бы расценен как поступок, недостойный коммуниста и доказательство того, что я увиливаю от выполнения своих обязанностей члена партии. Я дал единственно правильный ответ товарищу Печко: «Я — солдат и выполню любое Ваше задание»". По уставу компартии, Сергей должен был набрать большинство голосов на выборах, но Печко сказал ему, что выборы — это формальность и процитировал высказывание, приписываемое Сталину: "Важно не как голосуют, а как считают".

Сергей был выбран после первого же голосования, и его повели к секретарю парторганизации КГБ, принимать поздравления. В то время эту должность занимал генерал-майор Суплатов. Сергей знал, что он достиг таких высот лишь потому, что был партийным аппаратчиком со связями на самом верху, а не благодаря каким-либо заслугам в качестве разведчика. Суплатов сказал Сергею, что у него есть задание, которым Сергей должен заняться лично. "Из-за кумовства страдает наша любимая организация, наш Комитет, — заявил он. — Мы должны положить конец системе протекций, которая разъедает Первое Главное Управление". Сергей пообещал, что займется расследованием немедленно, понимая, что никогда этого не сделает. "У Суплатова был сын, страдавший ожирением, который с его весом не прошел бы ни одной медкомиссии КГБ. «Тем не менее, он был принят на работу в Первое Главное Управление, — объяснял позже Сергей. — У меня хватило ума нигде не упоминать ни эту историю, ни какую-либо другую, аналогичную ей, в которой были замешаны высшие офицеры КГБ».

Будучи комсоргом Первого Главного Управления, Сергей был вхож в круги кагебешной элиты. Он был обязан посещать торжественные мероприятия Управления, поднимать тосты и произносить речи, если попросят. Но он, конечно, понимал, что держат его на этих сборищах, что называется, "для мебели". "Я должен был улыбаться с умным видом, но знать свое место". И все же, должность Сергея давала ему возможность видеть то, что происходило внутри Первого Главного Управления в довольно интересное время. Михаил Горбачев совсем недавно стал во главе Советского Союза и объявил перестройку и гласность. Генералы в руководстве Управления, да и вся остальная верхушка КГБ, относились к Горбачеву и его "демократическим" идеям весьма подозрительно.

Сергею присвоили звание капитана, но, благодаря его комсомольской должности, в руках у него было больше власти, чем у многих офицеров рангом повыше. Например, его бывший преподаватель из Краснознаменного Института, Владимир Пигузов, теперь должен был отчитываться перед ним об уровне проведения комсомольской работы в этом учебном заведении.

Неожиданно перед Сергеем распахнулись многие двери. Он стал посещать вечеринки в баре Клуба Дзержинского, находящегося в здании по соседству с Лубянкой. Как-то раз он заметил там Пигузова. Сергей звонил ему несколько раз по комсомольским делам, но секретарша каждый раз говорила, что Пигузов не может подойти к телефону. Сергей было направился к нему, но на его пути возник какой-то здоровенный детина, не давая пройти. В это время Пигузов скрылся из виду. В другой раз Сергей увидел Пигузова на совещании в Центре. Но когда он попытался к нему подойти, дорогу ему преградил все тот же телохранитель. Взбешенный Сергей позвонил начальнику Пигузова, чтобы пожаловаться. В ответ он услышал: "Оставьте товарища Пигузова в покое, и лучше, если вас не будут видеть вместе".

Потихоньку Сергей начал наводить справки и вскоре узнал, что Пигузов находится под следствием. Вскоре после этого Пигузов был арестован во время медосмотра в поликлинике КГБ в тот момент, когда он был без одежды. Таким образом, арестовывавшие его могли быть уверены, что ему негде было спрятать капсулу с ядом.

Больше о Пигузове Сергей ничего не слышал до тех пор, пока, несколько месяцев спустя, его не пригласили на закрытый ужин, который устраивал генерал Владимир Крючков, ставший в то время вторым человеком в КГБ.

"Я рад сообщить, что предатель Пигузов казнен", — провозгласил Крючков.

Все, кто был за столом, встали и начали аплодировать. Ошеломленный Сергей стал хлопать тоже. Далее Крючков объявил о казни еще одного американского шпиона, генерала Дмитрия Полякова, довольно известного сотрудника ГРУ, правда, уже на пенсии. И опять Сергей вместе со всеми стал аплодировать, но на этот раз у него похолодело в животе. С самим генералом он никогда не встречался лично, но с его старшим сыном Александром и его женой Ларисой они близко дружили семьями. Лена с Ларисой учились вместе в университете, и сейчас обе пары частенько бывали друг у друга в гостях. По советским законам дети не несли ответственность за поступки родителей. Но Сергей знал, что, во-первых, КГБ конфискует все, что принадлежит генералу и его жене, а во-вторых, накажет их сыновей: Александра и его младшего брата Петра. У них заберут квартиры, их карьерам придет конец. Как только Сергей вернулся домой, он рассказал Лене о Полякове. С тех пор они ни разу не разговаривали ни с Александром, ни с Ларисой.

За ужином генерал Крючков объяснил, что Пигузов и Поляков были разоблачены и схвачены, благодаря усилиям контрразведки КГБ.

Позже Сергей узнал правду. Оба они были раскрыты, благодаря двум шпионам КГБ. Олдрич Хейзен Эймс продал КГБ, как минимум, 20 имен американских агентов, включая Пигузова и Полякова. Роберт Ханссен, сотрудник ФБР, также назвал Полякова человеком, работавшим на США.

Позже официальные источники в ЦРУ и ФБР подтвердили, что Пигузов был завербован в Индонезии в 70-х, но после его возвращения в Москву в 1979 году, когда он поступил на работу в Краснознаменный Институт, все контакты с ним прекратились. Однако Поляков был намного ценнее для американцев. Он начал сотрудничать с ФБР еще в 60-х годах и за двадцать лет передал им столько советских военных документов, что они занимали 27 ящиков.

Через несколько дней после того, как Сергей услыхал о расстреле Пигузова и Полякова, он узнал, что его бывший коллега, майор Сергей Моторин, также обвиняется в шпионаже. Будучи секретарем комсомольской организации Первого Главного Управления, Сергей был обязан присутствовать на судебном процессе по этому делу, который проходил в здании Верховного Суда СССР на улице Воровского.

Сергей с трудом узнал Моторина, когда того ввели в зал суда. Он был бледен и изможден. Сергей попытался поймать его взгляд, но подсудимый, казалось, никого не узнавал. Сергей подумал, что ему ввели какой-то транквилизатор. Защитником был пожилой безрукий ветеран войны. Он ни разу не обжаловал ни одного аргумента обвинителя и даже неоднократно отчитывал своего подзащитного за совершенное предательство. Главный обвинитель заявил, что во время пребывания в Вашингтоне Моторина соблазнила американка, а потом ФБР заставило его шпионить с помощью шантажа.

Эта версия сильно отличалась от той, что прозвучала впоследствии в интервью, данных сотрудниками американской разведки. Когда в 1980 году Моторин прибыл в Вашингтон, он попытался взять в кредит телевизор и стереосистему стоимостью 950 долларов в небольшом магазине городка Чеви Чейз, штат Мэриленд. Но, узнав, что Моторин — советский дипломат, хозяин магазина отказался от сделки. Он знал, что, благодаря дипломатическому иммунитету Моторина, ничего не сможет сделать, если тот перестанет выплачивать кредит. Так как за Моториным на тот момент уже было установлено наблюдение, агенты ФБР видели, как он выходил из магазина, и уговорили хозяина позвонить Моторину и предложить ему сделку — отдать аппаратуру в обмен на несколько ящиков рус-скои водки, которая продавалась в магазине жилого комплекса советского посольства по цене в три раза ниже розничной. Когда Моторин вернулся в магазин с ящиками водки, его махинации были сняты на видеопленку. После этого к нему подошли агенты ФБР и объяснили, что советские законы запрещают дипломату продавать алкоголь из посольских магазинов за рубежом, и пообещали сообщить обо всем в КГБ, если он не согласится на них шпионить. Моторин согласился.

Было холодно, и шел снег, когда Сергей покинул здание суда, но ему было не до погоды. "Моторин был воспитанный, приветливый парень, — рассказывал Сергей. — У него были какие-то высокопоставленные родственники, которые устроили его на работу в КГБ из лучших побуждений. Но это было место не для него. Он был слишком наивен, легко попадал под чужое влияние, имел слабый характер". Сергею не хотелось ехать ни на автобусе, ни на метро, и он, не обращая внимания на мороз, пошел пешком, благо до Лубянки было не так далеко, чтобы успеть на очередное собрание. Сергей знал, что Моторина ждет высшая мера наказания. Его заведут в комнату, поставят на колени и выстрелят в затылок из пистолета большого калибра, чтобы его лицо было обезображено до неузнаваемости. Тело закопают в безымянной могиле, а родственникам даже не скажут, где она находится.

В скором времени Сергей опять был приглашён на торжественный ужин для офицеров разведки КГБ, где Крючков объявил о том, что Моторин был казнен. И снова все присутствующие встали и начали аплодировать.

Сергей тоже встал и захлопал.

"Чисто по-человечески, мне было жаль тех, кого казнили. Но в то же время я искренне думал, что наказание было справедливым. Я считал, что советская система, несмотря на все недостатки, была самой лучшей в мире, и я не мог понять, как гражданин-патриот мог отвернуться от своей Родины. Для меня это было непостижимо".

 

8

Хотя Сергей был не очень доволен своей должностью партийного чиновника, Третьяковы с удовольствием пользовались всеми ее преимуществами, особенно они любили организованные поездки за город по выходным. Как правило, ездили на комфортабельные подмосковные базы отдыха, принадлежавшие КГБ. Обычно, там отдыхали только представители элиты этого ведомства. Цены были чисто символическими. Проезд, жилье и питание стоило менее пяти долларов в рублевом эквиваленте. Комсомольцы и члены их семей участвовали в постановках любительских мюзиклов и пьес, зимой устраивали конкурс ледяных скульптур, которые достигали трех метров в высоту и десяти — в длину. Приглашали выступать звезд советской рок-музыки. Летом съезжалось до 450 человек. В основном это были подающие надежды офицеры внешней разведки, и Сергей был несомненным лидером в этой компании. Они сидели у костра, разыгрывали сценки и пели песни. На всякий случай, Сергей всегда брал с собой для охраны подразделение солдат "Вымпела".

"Вымпел" — это спецназ КГБ, сродни американским "Морским Котикам". Хотя официальной датой его создания считается 1982 год, история "Вымпела" уходит корнями в декабрь 1979 года, когда специально подготовленное подразделение КГБ осуществило ликвидацию афганского президента Хафизуллы Амина в его кабульском дворце Таджбег. Несколько спецназовцев проникли во дворец и убили его, несмотря на охрану общей численностью около 200 человек. При этом всего один солдат КГБ погиб, да и тот был случайно застрелен одним из своих товарищей.

Помощь "Вымпела" понадобилась дважды. Один раз солдат спецназа вырубил пьяного мужика на мотоцикле, надоедавшего отдыхающим. В другой раз офицер "Вымпела" сбросил в реку двух местных хулиганов, оскорбивших женщину.

Сергей восхищался ребятами из этого подразделения и был сильно удивлен, когда узнал, что в их учебном центре, в городке Балашиха-2, процветает дедовщина. Партийное руководство считало дедовщину очень серьезной проблемой советской армии, а появление дедовщины в учебном центре элитного подразделения КГБ было настоящим позором. Будучи секретарем комсомольской организации Первого Главного Управления, Сергей получил приказ провести расследование.

Он решил сделать внеплановую проверку. Без предупреждения он наведался как-то вечером на учебную базу, зашел в несколько казарм и обнаружил, что солдаты "Вымпела" издевались друг над другом. Дедовщина имела место среди 600 солдат-срочников, которые обслуживали всю учебку. В их обязанности входила стирка обмундирования бойцов спецназа и чистка всевозможной техники, охрана базы, приготовление пищи и другое бытовое обслуживание. В одной казарме Сергей обнаружил обнаженного парня, сидевшего под очень сильной лампой, от которой у него на коже были ожоги. Выяснилось, что это новобранец, которого наказали старослужащие. В другой казарме он увидел солдата, привязанного к металлической кроватной раме, положенной на батарею центрального отопления, от которой рама раскалилась и обжигала тело несчастного. Когда же Сергей зашел в третью казарму, его глаза начали слезиться, и стало трудно дышать. Оказалось, что "деды" наказывали 20 молодых солдат, положив старые деревянные лыжи на обогреватель. Ядовитые испарения заполнили всю казарму, превратив ее е газовую камеру. Сергею сказали, что старослужащие часто избивают молодых солдат, причем, иногда так зверски, что некоторые остаются инвалидами на всю жизнь.

Сергей пообещал жертвам дедовщины, что обязательно сообщит руководству КГБ о том, как над ними издеваются. Но, когда он представил рапорт о результатах своей инспекции, попало ему, а не "дедам".

"Вице-адмирал Хмелев, который был тогда начальником учебной базы, пригласил меня к себе, угостил коньяком и объяснил, что под угрозой воинские традиции. Он сказал, что тех, кто сейчас издевается над солдатами, тоже унижали в начале службы и теперь настала их очередь помучить новых призывников. Это закаляет солдат. Потом он добавил: «Эти, кого там гнобят, они — простые мужики, ничего особенного. Не те люди, чтобы за них переживать»".

В общем, Сергею дали понять, что он не должен докладывать о случаях дедовщины. Ему было сказано, что у руководства КГБ есть в 1988 году проблемы посерьезней. Зашаталась вся старая советская система. В июне Генсек Горбачев сделал шаги по сокращению влияния компартии в правительстве и провел реформы, в результате которых был созван Съезд Народных Депутатов — событие, открывшее дорогу первым настоящим выборам за все время существования Советского Союза. К тому времени председателем КГБ стал генерал Крючков, который, хоть и редко, выступал открыто против Горбачева, но за его спиной выражал недовольство демократическими реформами, уже набиравшими обороты.

В качестве комсомольского функционера, Сергей посещал бесконечные собрания в Центре и на Лубянке, на которых горячо обсуждались реформы Горбачева. Сергей испытывал смешанные чувства. Система, которую Горбачёв хотел изменить, давала таким номенклатурщикам, как Сергей и Лена, много преимуществ. В то же время, они видели, что в среде этой номенклатуры лояльность к системе и связи человека ставились выше его знаний и деловых качеств. В глубине души Сергей и Лена были убеждены, что КГБ был выше разложившейся партийной системы. Или, как говорили в Первом Главном Управлении: "У офицера КГБ должны быть чистые руки, горячее сердце и холодная голова". И Сергей верил в эти слова. По крайней мере, пока не стал комсомольским работником.

Однажды Сергей присутствовал на выступлении зампреда КГБ по кадрам генерал-лейтенанта Виталия Пономарева перед первокурсниками Краснознаменного Института. "Офицеру КГБ нужен только угол, чтобы было где голову приклонить, — провозглашал Пономарев. — Удовольствие, которое он получает от работы в КГБ — вот его награда за службу".

Сергей знал, что Пономарев был партийным выдвиженцем. У генерала была ведомственная дача в подмосковном поселке Жуковка, популярном среди высших чинов КГБ и других аппаратчиков. Кстати, там же находилась дача Бориса Ельцина.

Сергей и Лена несколько раз бывали в Жуковке, когда летом гостили у Константина Мищенко, отец которого был влиятельным замом председателя КГБ. Дача семьи Мищенко, также предоставленная ему Комитетом Госбезопасности, напоминала Сергею дворцы, которые он видел во Франции — огромное поместье с архитектурными украшениями и кучей прислуги. Как-то раз, оставшись там на выходные, Сергей с Леной встали пораньше, чтобы прогуляться перед завтраком, и, как только они вышли из дома, к ним подбежал садовник и сразу стал извиняться. Оказывается, он не успел подмести листья, упавшие за ночь на дорожку. От волнения у него тряслись руки.

Позже Сергей рассказал Косте о том, как сильно был напуган садовник. Было ясно, что тот боится его отца, который по словам Сергея "мог просто уничтожить человека и всю его семью за кучку листьев на дорожке перед домом". Костя усмехнулся и сказал: "Как ты думаешь, Сережа, устроят эти мужики еще одну революцию?" Эти слова, услышанные уже после истории с дедовщиной, оставили у Сергея неприятный осадок.

"На публике все эти генералы КГБ и партийные бонзы призывали к скромности и аскетизму. Себя же они называли «слугами народа» и выражали заботу о простых людях. Но на самом деле жизнь этих «мужиков» для них ничего не значила".

Сергей с Леной не раз говорили друг с другом об этой лжи, окружавшей их. "Мы признавали ее существование, но все мы, в КГБ, мирились с этими противоречиями потому, что сами хотели обладать привилегиями и властью над другими людьми. Мы сознательно закрывали на все глаза, ибо надеялись, что когда-нибудь и у нас будут такие поместья".

Через три года срок комсомольской работы Сергея закончился. В 1989 году ему сказали, что его и Лену направляют работать в столицу Канады Оттаву. Таким образом, у Сергея наконец-то появилась возможность заняться оперативной работой в качестве офицера зарубежной разведки КГБ.

 

9

В январе 1990 года Сергей, одержимый предвкушением интересной работы, улетел в Оттаву. Однако его новая должность оказалась не такой привлекательной, как он думал. Казалось даже, что его не очень там и ждали. Советское посольство в Оттаве находилось в здании за высокой оградой из металлических прутьев, с фасадом грязно-белого цвета, выходящим на улицу Шарлотт, что неподалеку от набережной реки Ридо. Сергею оно напоминало обветшавшую тюрьму.

Резидент КГБ, Леонид Иванович Пономаренко, встретил его не очень приветливо. Так как Сергей был направлен к нему с комсомольской работы, Пономаренко решил, что его продвигают по партийной линии. Во время непродолжительного собеседования даже и речи не было о какой-либо помощи или совете молодому сотруднику.

Еще работая в канадском отделе Центра, Сергей узнал, что единственной задачей резидентуры КГБ в Оттаве было проведение операций, направленных против США. В конце Второй Мировой Войны Соединенные Штаты были определены советским командованием как "главный потенциальный противник". Позже к ним добавили НАТО и Китай. Работа Сергея как офицера линии ПР состояла в сборе из канадских источников политической и военной информации, которая могла быть использована, чтобы навредить этим трем "врагам". Государственные тайны самой Канады никого не интересовали.

Знакомых в Оттаве у Сергея не было. Кроме того, у него не было никакого практического опыта. Тогда он решил применить свои навыки аналитика, полученные им во время работы в НИИРПЕ, и стал перелопачивать десятки донесений, поступавших в резидентуру из открытых и закрытых источников. Сергей твердо решил стать лучшим из всех четырнадцати офицеров КГБ, работавших в Оттаве. Он приходил на работу первым и уходил домой последним. За первые шесть недель Сергей установил рекорд по количеству разведдонесений, отправленных в Центр. В среднем их было двенадцать в месяц, и все они были основаны на информации, собранной по крупицам в документах, тщательно изученных Сергеем.

Естественно, что его коллеги не очень обрадовались такому рвению новичка. Но ему было все равно. «Просто ворчат от зависти», — думал он. Насколько серьезно некоторые из них были против него настроены, Сергей понял лишь тогда, когда попал в западню.

Как-то утром, в разговоре с Александром Фокиным, коллегой из линии ПР, Сергей обмолвился о том, что они с Леной хотят купить телевизор «Сони» Тринитрон, но пока не скопили достаточной суммы.

Фокин жил в Канаде уже два года и работал под прикрытием должности исполнительного директора Общества Советско-Канадской Дружбы. Официально эта организация должна была содействовать развитию дружеских отношений и культурному обмену между двумя странами, но на самом деле была "крышей" КГБ. Сергей был знаком с Фокиным еще в Москве, но особых симпатий они друг к другу не питали. В то время Фокин работал в контрразведке и занимался тем, что угрозами и шантажом заставлял советских ученых стучать друг на друга.

Тем не менее, когда Сергей и Лена прибыли в Канаду, Фокин встретил их словно старых друзей. Он предложил им помочь с обустройством на новом месте и даже рассказал, что в Канаде он стал Фошин, а не Фокин, потому что, когда его фамилию произносили канадцы, было похоже на английское слово "fucking". Сергея и Лену тогда это очень рассмешило.

"Вам незачем ждать с покупкой телевизора, — сказал Фокин Сергею. — Я могу вам помочь". Фокин предложил им одолжить 1400 долларов со счета Общества Советско-Канадской Дружбы. "Отдадите, когда сможете".

Сергей не был уверен, что имеет право брать деньги со счета КГБ, даже если он их потом вернет. Но Фокин успокоил его, сказав, что проблем не будет. "Многие у нас так делают. Я тут вроде беспроцентного кредитора". Сергей согласился, и в тот же день вечером они купили телевизор.

Через несколько дней Сергей получил сообщение от своего приятеля из московского Центра о том, что Фокин написал на него донос. Дескать, Сергей использует фонды КГБ в личных целях.

Как он ни был зол на Фокина, устраивать ему скандал Сергей не стал. В конце концов, он действительно воспользовался казенными деньгами. Вместо этого он пошел прямиком к резиденту. Сергей выложил ему все начистоту и извинился за свою доверчивость. Пономаренко видел, как усердно работает новичок, и, к тому же, сам недолюбливал Фокина. Он сказал, что прикроет Сергея, если у того возникнут проблемы из-за одолженных денег. А потом добавил: "Я уверен, ты — не единственная жертва Фокина". Если тот сдал Сергея, он, вероятно, стучал и на других офицеров тоже.

У Пономаренко был доступ ко всей корреспонденции, уходящей из оттавской резидентуры в Центр с дипломатической почтой, включая частную переписку сотрудников. Он попросил Сергея проверять письма Фокина перед их отправкой в Москву.

Через неделю Сергей нашел то, что искал. Фокин написал в Центр донос на самого Пономаренко. Он сообщал, что жена резидента числится машинисткой и получает соответствующую зарплату, хотя в посольстве практически не появляется.

Пономаренко был разгневан. "Я раздавлю его как таракана! И ты, Сергей, мне в этом поможешь, — взорвался он. — Мы его прихлопнем".

Сергей стал следить за Фокиным во время его отлучек из посольства. Будучи директором Общества Дружбы, Фокин постоянно встречался со своими канадскими источниками, а потом слал в Центр донесения с информацией, которую он, якобы, из них выудил. Однако во время слежки Сергей заметил, что Фокин вообще редко с кем-либо разговаривал. В основном, он сидел в кофейне и читал газеты. Когда Сергей прочитал донесения Фокина, которые тот слал в Центр, его подозрения подтвердились — Фокин писал отчеты на основе того, что узнавал из газет, а не какой-то информации, добытой в беседах с мифическими источниками. "Источников у него просто не было".

Сергей поставил об этом в известность Пономаренко. Резидент вызвал Фокина к себе и вручил ему кассетный магнитофон со словами: "Я хочу, чтобы ты начал записывать своих информаторов". Фокин стал упираться, мол, его источники не станут говорить, зная, что их записывают. Тогда Пономаренко достал миниатюрный микрофончик и сказал, что запись можно вести и без ведома собеседников.

Через несколько дней Фокин робко положил на стол резидента магнитофон и микрокассеты. "По-английски он говорил на уровне ниже среднего, и из записанных разговоров было ясно, что канадцы, с которыми он беседовал, были с ним едва знакомы, — рассказывал Сергей. — В общем, было очевидно, что Фокин в своих донесениях вкладывает в уста канадцев информацию, вычитанную им в газетах. Тем не менее, информацию эту в Центре ценили и считали достоверной, так как она подтверждалась анализом западной прессы".

Хотя Пономаренко и раскрыл махинации Фокина, сообщать в Центр он не стал, так как сам же визировал все его липовые доклады. Вместо этого он стал посылать на него в Центр негативные характеристики, в которых обвинял Фокина в некомпетентности и лени. Самому же Фокину он их не показывал, а подсовывал ему фальшивые аттестации, содержащие одну похвалу.

"Это был классический прием КГБ, — вспоминал Сергей. — Докладывать в Центр, что Фокин — совершенно никчемный сотрудник, которого не только следует отозвать из Оттавы, но и уволить из органов без сохранения пенсии, и в то же время дружески похлопывать его по плечу при встрече". В скором времени Фокина вызвали в Центр и уволили из КГБ.

Вся эта история довольно сблизила Сергея с Пономаренко. Как-то раз резидент-ветеран отвел его в сторону и сказал: "Я помогу тебе встать на ноги. Ты парень трудолюбивый, я тебя научу работать результативно".

Он дал Сергею список канадцев, работавших в госучреждениях или в негосударственных организациях (НГО), которые с ними сотрудничали. Никто из дюжины людей, перечисленных там, не был успешно завербован, но, согласно результатам контактов с офицерами КГБ, они были потенциально склонны к сотрудничеству.

"Но будь осторожен", — предупредил Пономаренко. Он подозревал, что некоторые из канадцев сообщили в Канадскую Службу Безопасности и Разведки (КСБР) о том, что на них выходили агенты КГБ. "Канадская разведка будет пристально за тобой следить, но если ты подружишься с кем-нибудь из этого списка, то, возможно, тебе повезет, и ты сможешь уговорить его нам помогать". Сергей глянул в список и сказал: "Товарищ Пономаренко, я уговорю нескольких".

 

10

Время действовать было для Сергея как нельзя более удачным. В год, когда он прибыл в Оттаву, канадской разведке исполнилось всего шесть лет. Знания ее сотрудников не шли ни в какое сравнение с многолетним опытом, накопленным их коллегами из КГБ. Кроме того, изменилось и отношение канадцев к советским гражданам. На кремлевских дипломатов смотрели уже с меньшим подозрением благодаря Михаилу Горбачеву. 15 марта 1990 года он был избран первым президентом Советского Союза и в этом качестве продолжал бороться за улучшение отношений с Западом. Пала Берлинская Стена. В советской империи начались резкие перемены.

"Канадцы были в восхищении от Горбачева, — вспоминал Сергей. — Парламент Канады жаждал информации о том, что происходит в СССР, а кто, как не советские дипломаты, мог об этом лучше всех рассказать? У нас появилась возможность использовать ситуацию в своих целях".

В свое время Канада стала эпицентром грандиозного шпионского скандала, связанного с Советским Союзом. На протяжении почти всей своей истории Канада считала, что она не нуждается в собственной разведслужбе. Но 5-го сентября 1945 года Игорь Гузенко, шифровальщик советского посольства в Оттаве, перешел к канадцам и передал им 109 сверхсекретных шифрограмм. Из них следовало, что с начала Второй Мировой Войны Советский Союз создал в Канаде довольно разветвленную шпионскую сеть. Факт, вызвавший у канадцев бурю возмущения. Россия воевала вместе со странами-союзниками с Германией и считалась дружественной державой. Шифрограммы Гузенко демонстрировали стремление Москвы причинить вред Канаде, Великобритании и США, в то время как солдаты этих стран плечом к плечу с советскими войсками сражались на фронте. Гузенко стал первым важным советским перебежчиком после войны, и историки считают, что раскрытая им информация была одной из причин начала Холодной Войны. В Канаде было арестовано тогда 20 советских шпионов. Кроме того, события в Канаде, вызванные побегом Гузенко, стали весомым аргументом в пользу "охоты на ведьм", начатой пару лет спустя американским сенатором Джо МакКарти. В течение последующих лет Гузенко периодически появлялся на канадском телевидении, пряча лицо за бумажной маской, напоминающей ку-клукс-клановский колпак. Жил он в пригороде Торонто, где и умер в 1982 году в возрасте 63 лет.

Скандальная информация, преданная огласке благодаря Гузенко, убедила канадцев в необходимости защищаться от шпионов. Задачу возложили на Канадскую Королевскую Конную Полицию. Идея эта с самого начала была обречена на провал. От обычных канадских полицейских (или просто "конников"), которые в основном занимались расследованием ограблений и выписыванием штрафов за неправильную парковку, хотели, чтобы они вдруг стали профессионально вести слежку за агентами КГБ. Конечно же, полиция это дело завалила. Б 1970-х годах для выполнения той же задачи руководство Канадской Королевской Конной Полиции создало отдел контрразведки, куда входили специалисты по слежке. Но вместо того, чтобы охотиться за иностранными агентами, они впутались в грязные политические игры. Сотрудники отдела проникли в штаб-квартиру соперников тогдашнего премьер-министра и нашпиговали ее прослушивающими устройствами. Когда же об этой операции стало известно общественности, канадское правительство попыталось скрыть незаконные действия полиции. В конце концов, разразившийся скандал вынудил руководство страны забрать все функции, связанные с контрразведкой, у полиции и создать независимое агентство — Канадскую Службу Безопасности и Разведки (КСБР). Чтобы сотрудники нового агентства не могли выходить за рамки закона, у них не было полномочий обычной полиции. То есть, чтобы арестовать кого-либо, КСБР должна была вызывать Королевскую Полицию. Точно так же ЦРУ лишено полицейских функций на территории США и в определенных ситуациях обязано обращаться за помощью к ФБР.

С самого начала, когда он еще только получил список от Пономаренко, Сергей решил, что лучший способ обвести КСБР и полицию вокруг пальца — это действовать у них на виду. Он не будет прятаться или выдавать себя за кого-то другого, а просто будет тем, кем он есть на самом деле — дружелюбно настроенным советским дипломатом, желающим узнать побольше о Канаде.

Он обзвонил всех, перечисленных в списке людей. Он отвечал на вопросы о Горбачеве и о переменах, происходящих в Москве. В свою очередь, Сергей задавал общие вопросы о Канаде. В течение следующей недели, он постепенно сузил круг интересующих его кандидатур до 5 человек. Он приглашал их на ланчи и ужины. "Я хотел, чтобы они стали моими друзьями, близкими друзьями, а со временем и сам стал испытывать к каждому из них личные симпатии, — вспоминал Сергей, — Я знал, что канадская разведка наблюдает за мной, и пытался убедить их в том, чтобы они считали, что обхитрили меня. Если кого-то и пытались вербовать, то это меня. По крайней мере, я хотел, чтобы они так думали".

Он ставил себя на место каждого из пяти кандидатов. "Что им нужно? Мне было необходимо понять ход их мыслей и знать их желания, чтобы найти способ эти желания выполнить".

Сергей обнаружил одну общую черту у всех пятерых. Каждый был патриотом Канады, но ни один из них не был настроен проамерикански. "Это была моя лазейка. Намного легче завербовать человека, когда это не наносит вреда его собственной стране. А их неприязнь к США давала мне дополнительный шанс на успех".

Сергею удалось получить от одного из кандидатов список товаров, с которых через полгода должны были снять эмбарго на продажу в Советский Союз. Запрет на продажу этих западных товаров был частью санкций, наложенных в свое время Францией, Германией, Великобританией, Италией, Японией, США и Канадой на СССР. "Вроде бы, особых секретов в таком документе и нет, но он был получен мной задолго до опубликования, то есть наше правительство знало, что именно можно будет закупать на Западе через шесть месяцев".

"Эта информация дала Кремлю финансовое преимущество, — объяснял потом Сергей. — Если долгие годы вы вынуждены пользоваться только пишущими машинками и вдруг узнаете, что через полгода сможете покупать компьютеры, вы перестаете заказывать машинки и начинаете искать, где подешевле купить компьютеры. Этот список сэкономил Советскому Союзу миллионы долларов".

Следующий документ, выкраденный для Сергея одним из его "друзей", вызвал в Центре еще больший ажиотаж. В нем шла речь о замене устаревших канадских подводных лодок.

"Мое донесение называлось «Будущее канадского подводного флота», и умещалось оно на ленте телетайпа длиной 11 метров".

До этого никто и никогда не посылал из Оттавы таких многословных телеграмм. На следующий день один из московских коллег Сергея предупредил его, что у того будут неприятности за такое дорогое, но пустячное сообщение. "Тут все над тобой смеются, — сказал он. — Спрашивают, все ли у тебя в порядке с головой?" Почему же Сергей считал, что в Центре должны уделить состоянию канадских подводных лодок особое внимание?

В течение следующей недели Центр хранил молчание по поводу полученной депеши. И вот, наконец, с дипломатической почтой в Оттаву прибыло сообщение, адресованное самому резиденту, в котором речь шла о "Товарище Жане". Это был оперативный псевдоним Сергея, присвоенный ему в КГБ. Автором послания был "Товарищ Спартак", он же генерал-майор Вячеслав Трубников, глава отдела Северной Америки Первого Главного Управления, один из самых грозных генералов в КГБ. На протяжении почти всей своей карьеры он работал в Индии, Пакистане, Бангладеш и Непале, где проявил себя настолько результативным оперативником, что западные коллеги называли его одним из лучших разведчиков за всю историю КГБ.

" «Товарищ Жан» прислал блестящее донесение", — заявлял в своем письме Трубников. Генерал сумел оценить в сообщении Сергея то, что другие упустили из виду. Несмотря на свои размеры, карликовый канадский подводный флот становился важной фигурой, когда подлодки противостоящих сторон начинали играть в "кошки-мышки" во времена Холодной Войны.

Согласно международному праву, под контролем Канады находился довольно большой сектор Арктики, на территории которого был знаменитый Северо-Западный проход — путь, соединяющий Атлантический и Тихий океаны, проходящий через Канадский Арктический архипелаг. Во время войны это был самый короткий северный маршрут для подлодок, шедших из одного океана в

другой. Но на нем американским и советским субмаринам приходилось буквально протискиваться через два "бутылочных горлышка", наблюдение и охрану которых и осуществляли немногочисленные канадские подлодки.

Но и это не все. Большая часть советских подводных лодок класса "Тайфун" была занята патрулированием района Арктики. Каждая такая лодка могла нести двадцать баллистических ракет дальнего радиуса действия, по десять ядерных боеголовок в каждой. Кроме того, "Тайфуны" было довольно сложно обнаружить и уничтожить из-за их маневренности, низкого уровня шума и способности оставаться на большой глубине в течение нескольких месяцев. Быстрее всего территории Соединенных Штатов могли достичь баллистические ракеты, пущенные с "Тайфунов", находящихся в районе Северного Полюса. Естественно, что советское командование было крайне заинтересовано в том, чтобы как можно надежнее спрятать эти подлодки от канадцев и американцев.

В своей депеше Сергей сообщал, что парламент Канады пытается решить, каким образом обновить подводный флот своей страны. Один вариант предполагал закупку Канадой от десяти до двенадцати подводных атомоходов общей стоимостью 8 миллиардов долларов. Альтернативой, имевшей большую поддержку, было приобретение менее дорогих субмарин, оснащенных дизель-электриче-скими установками. Сергей послал в Центр технические характеристики обоих вариантов — информацию, которая могла в будущем помочь русским избежать обнаружения своих лодок.

Все данные о подводных лодках, которые обсуждались в канадском парламенте, Сергей получил от эксперта по контролю за вооружением, работавшего в одной из оттавских неправительственных организаций. Эти данные включали показатели маневренности, уровня шума и описание ракет и орудий, которыми было вооружено каждое подводное судно. Канадцы вели переговоры с британскими и французскими производителями, фирмами, которые не продавали свою продукцию Советам. Таким образом, благодаря технической информации, полученной от Сергея, КГБ мог с большой долей вероятности составить представление о подлодках, состоявших на вооружении Великобритании и Франции, закупавших технику у отечественных производителей. Кроме того, Сергей перечислил страны, которые проявили интерес в приобретении устаревших канадских подлодок, причем некоторые из этих стран были настроены враждебно по отношению к СССР.

Кроме того, Сергей получил от своего агента сводки о работе и состоянии системы подводного наблюдения. В этих документах ВМС Канады подвергались критике за низкое качество наблюдения и защиты Северо-Западного прохода. В них также содержались подробные данные об Арктической Подводной Системе Наблюдения — сети акустических датчиков, установленных на дне океана для обнаружения и записи всего, что там происходит. В донесении Сергея содержалась статистика наблюдений, демонстрирующая низкую эффективность этой системы, которая часто вообще не реагировала на проходящие подводные лодки.

"Генерал Трубников написал, что мой доклад будет примером того, как надо работать", — вспоминал Сергей. Новость об отзыве Трубникова быстро распространилась по оттавской резидентуре. На следующий день длиннющая шифрограмма «Товарища Жана» превратилась из объекта насмешек в образец результативной работы, заслуживающей похвалы.

За ней последовали десятки других донесений, отправленных в Центр Сергеем, в общей сложности около двухсот в течение его первого года в Канаде. Резидент Пономаренко, с которым они стали близкими друзьями, с гордостью сказал: "Сергей, ты уже крепко стоишь на ногах и сам можешь учить кого угодно!"

 

11

Кто же были эти канадцы, завербованные Сергеем в 1990-м году? Согласно официальным данным, предоставленным американской разведкой, в Оттаве он завербовал пять "надежных источников" информации, которые снабжали его выкраденными секретными документами военного или политического характера. На сегодняшний день ни один из них не арестован. Каждому из агентов в КГБ присвоили оперативный псевдоним:

Оперативный псевдоним: "Артур". По словам Сергея, он подготовил более ста донесений на основе информации, полученной от "Артура". Центр считал его "особо результативным агентом". В то время, когда он был завербован, "Артур" работал экспертом по ядерному оружию в Канадском Центре по Контролю за Вооружениями и Разоружением, находящимся в Оттаве. Он был одним из трех сотрудников Центра, работавших на КГБ. Канадский Центр является частной некоммерческой организацией, созданной в 1983 году с целью изучения путей контроля за вооружениями и содействию сохранения мира во всем мире. Финансируется он канадскими благотворительными фондами.

Оперативный псевдоним: "Илья". Специалист по контролю за вооружениями, работавший водном из канадских госучреждений. Это он передал Сергею отчеты военного ведомства, в которых описывались методы, используемые США и Канадой, для слежения за советскими подводными лодками "Тайфун" в Арктике. Советские ВМС постоянно пытались найти "слепые зоны", то есть такие места на дне океана, где субмарина не могла быть обнаружена. Как правило, это были подводные расщелины, напоминавшие фьорды, спрятавшись в которых, лодка становилась невидимой для наблюдателя. " «Илья» предоставил нам секретные документы, в которых было описано, как США и Канада ведут совместную работу по обнаружению этих подводных укрытий и то, каким образом они устанавливают там подводные акустические датчики".

Оперативный псевдоним "Семен". На момент вербовки "Семен" работал в канадском Министерстве по Делам Северных Территорий и Индейцев. Он снабжал Сергея информацией о деятельности США в Арктике. Несмотря на очень жесткий климат, в этом физико-географическом районе, охватывающем около одной шестой части земной суши, живет около четырех миллионов человек, включая более тридцати племен аборигенов. Одним из пунктов горбачевской программы демократизации было участие Кремля в международных совещаниях по поводу этого региона. Большинство этих форумов были посвящены проблемам экологии Арктики и мониторингу освоения новых территорий. ""Семен" был нашими глазами и ушами в делегации Канады во время этих переговоров. Он сообщал нам, чего добивались американцы. После чего наши эксперты пытались придумать, каким образом, используя разногласия между нашими странами, можно помешать им достичь их цели. Мы всегда старались вбить клин между США и остальными странами, граничащими с Арктикой. "Семена" же мы использовали в качестве прикрытия".

В конце концов Канада, Дания, Финляндия, Исландия, Норвегия, США и Россия согласились сформировать Арктический Совет — международный законодательный орган, занимающийся проблемами, связанными с Арктикой. КГБ использовал "Семена", чтобы отклонять предложения, поддерживаемые Соединенными Штатами, во время разработки основных принципов работы этой организации.

Оперативный псевдоним: " Лазарь". Коллега "Артура" по работе в Канадском Центре по Контролю за Вооружениями и Разоружением. "У него были прекрасные отношения со многими членами канадского парламента". Он был специалистом в области международных законов по защите окружающей среды. КГБ использовал его при любой возможности создать проблемы для США. Московский Центр снабжал "Лазаря" результатами научных исследований в виде отчетов, специально написанных для того, чтобы ухудшить отношения между Канадой и США там, где это касалось вопросов экологии. "Лазарь" подсовывал эти антиамериканские отчеты своим друзьям в парламенте Канады, а те, в свою очередь, цитировали их во время дебатов по поводу принятия различных законов по защите окружающей среды. "Лазарь" не считал, что предает интересы своей страны. Он был уверен, что защищает экологию Канады и, в то же время, помогает Советскому Союзу. А все благодаря тому, что нам удалось умело использовать его интерес к проблемам экологии в своих целях — ухудшению отношений между США и Канадой.

Хотя Сергей и был куратором "Лазаря", вербовка последнего не была зачтена Москвой в его послужной список. Там считали, что оттавский резидент, работавший в Канаде в 1980-х годах Сергей Александрович Лабур, уже давно сделал из "Лазаря" шпиона. Когда Сергей подружился с "Лазарем", он как-то спросил канадца о Лабуре. Тот ответил, что никогда с ним даже не разговаривал.

"Это было то, что я называл «вербовка по Агате Кристи», — рассказывал Сергей. — Потому, что такие вещи были плодом воображения офицера КГБ".

Каждый офицер разведки КГБ должен был разрабатывать "надежные источники" информации, но у большинства были проблемы с вербовкой шпионов. " «Лазарь» был примером такой псевдо вербовки Лабуром, что-то вроде трюка Фокина, когда он выдавал за разведданные то, что прочитал в обычной газете. Лабур вкладывал в уста «Лазаря» свои слова, а тот и не подозревал, что его так используют".

Сергей не стал докладывать в Центр о проделках Лабура. К тому времени тот уже стал генералом КГБ, а позже был назначен начальником Первого Отдела Первого Главного Управления, то есть руководил всеми операциями в Северной Америке. "Он обладал большой властью, но я знал его тайну".

Самому важному из пяти "надежных источников" Сергея был присвоен псевдоним "Кирилл". Позже, для более глубокой конспирации, этот псевдоним поменяли на "Кабан". "Кирилл" был третьим сотрудником Канадского Центра, где работали "Артур" и "Лазарь".

"Мое начальство называло "Кирилла", "Артура" и "Лазаря" мостом из-за особой важности этой группы. Когда офицер разведки может получать информацию из нескольких источников в одном и том же городе, это значит, что он создал шпионскую сеть, а это уже — высший пилотаж. В общем, эта троица считалась моим значительным достижением".

Ученый-политолог по образованию, "Кирилл" впервые попал в поле зрения КГБ, когда оказался замешан в политическом скандале. В начале 80-х, когда премьер-министром был Пьер Трюдо, "Кирилл" участвовал в программе "Политический Патруль". Ближайшие соратники Трюдо создали эту программу, чтобы собирать компромат на его политических оппонентов с целью их дискредитации. Примерно так же, как и в США, в Канаде главными политическими силами были две партии. В течение нескольких десятилетий у руля стояла Либеральная Партия, но в 1957 году парламентское большинство получила Прогрессивно-Консервативная Партия. С тех пор власть стала переходить из рук в руки, причем как в парламенте, так и в кабинете министров, включая кресло премьер-министра. Так как Трюдо был членом Либеральной Партии, одной из первых жертв "Патруля" стал Брайан Малруни, соперник Трюдо из партии Прогрессивных Консерваторов. Когда в 1983 году Малруни был избран лидером консерваторов, "Патруль" стал рыться в его прошлом. Он был не профессиональным политиком, а бывшим бизнесменом — редкость для Канады того времени. Правдоискатели из "Патруля" разузнали, что до того, как Малруни ушел в политику, его бывший работодатель — горнодобывающая компания — сделал ему неплохой подарочек: продал миллионный дом всего за один доллар. Хотя противозаконного в этом ничего не было, Малруни не раскрыл факт сделки своим избирателям. И, когда "Патруль" сообщил о ней в одну из Монреальских газет, общественность подвергла политика жесткой критике.

В скором времени один из журналистов газеты "Торонто Глоуб" выяснил, что Трюдо использует "Политический Патруль", чтобы очернять своих оппонентов. Программу закрыли, а ее сотрудников перевели на другие должности в государственных учреждениях.

Когда Трюдо ушел на пенсию в 1984 году, Малруни стал премьер-министром и отыгрался на тех госслужащих, что сотрудничали в "Патруле", включая и "Кирилла", который тут же потерял работу.

"КГБ пытался завербовать "Кирилла", когда премьером был Трюдо и в Центре считали, что у кандидата есть шансы стать крупной политической фигурой, — объяснял Сергей, — но после того как Малруни вышвырнул его на улицу, казалось, что карьере его пришел конец и он стал бесполезен. Хотя Центр и потерял к нему интерес, познакомившись с ним, я обнаружил, что у "Кирилла" сохранилось много влиятельных связей в Либеральной Партии".

Сергей чувствовал, что "Кирилл" сам напрашивается на вербовку. Именно он снабдил Сергея секретными документами о планах канадского правительства обновить свой подводный флот, которые тот, в свою очередь, раздобыл через своих друзей в парламенте. Вдобавок, Сергей использовал "Кирилла", чтобы получить копии результатов исследований, проведенных корпорацией РЭНД и предназначенных только для правительственных организаций США и Канады. Особенно Центр интересовали аналитические отчеты Джеймса Л. Лэйси, американского военного эксперта в области ВМС, работавшего в РЭНДе. Однажды КГБ послал Сергея на военную конференцию, где должен был выступать Лэйси. Но когда Сергей подошел к нему, тот не проявил никакого интереса к беседе с русским.

"Мое начальство в Центре было страшно радо, что все мои пять канадских "надежных источников" имели доступ к информации об Арктике", — объяснял Сергей. — "Для американцев этот регион — лед, белые медведи и пингвины. Для советских военных это был важнейший район, в "слепых зонах" которого были сконцентрированы наши подлодки класса "Тайфун", самая мощная составляющая советской ядерной триады, включавшей еще ракеты наземного базирования и стратегические бомбардировщики. Для русских Арктика была намного больше, чем ареал обитания белых медведей".

Потом Сергей рассказал, как он вербовал канадцев. "Поначалу никто из них и не подозревал, что из него делают шпиона. Каждый считал, что просто делится информацией со своим советским другом по имени Сергей, внося тем самым посильный вклад в совершенствование мировой политики, дело разоружения и защиты окружающей среды. Однако в скором времени они уже с большим удовольствием принимали дорогие подарки и ужинали в дорогих ресторанах за мой счет. А чуть позже, без зазрения совести, снабжали меня секретной информацией военного и политического характера, прекрасно зная, что я переправляю ее в Центр".

Все агенты Сергея занимали должности, где они должны были сообщать в полицию о любых контактах с иностранными дипломатами или чиновниками. "Я знал об этом законе и даже настоятельно рекомендовал ему следовать, — рассказывал Сергей. — Я хотел, чтобы они рассказывали Королевской Полиции о наших беседах, чтобы "конники" думали, что нам нечего скрывать. И это прекрасно работало. И полиция, и Служба Безопасности были уверены, что держат ситуацию под контролем благодаря тому, что мои источники сообщали им о каждой нашей встрече. А я в это время получал нужную мне информацию прямо под носом у Королевской Канадской Конной Полиции".

Возможно ли, что "Артур", "Илья", "Семен", "Лазарь" и "Кирилл" были двойными агентами? "Конфиденциальная информация военного и политического характера, которую я получал от каждого из них, была слишком ценной, чтобы вести двойную игру, — рассказывал Сергей. — Вряд ли канадская разведка хотела, чтобы она попала в распоряжение Советского Союза".

Кроме пяти "надежных источников", на протяжении своей службы в Канаде, Сергей общался еще с сотней контактов, но это были "информативные источники": дипломаты, журналисты, преподаватели колледжей и государственные чиновники, которые просто отвечали на его вопросы, как правило, о канадской политике. Ничего из того, что ему говорили эти люди, не могло навредить ни Канаде, ни США.

В январе 1991 года исполнился ровно год пребывания Сергея в Оттаве, и настало время брать положенный отпуск. Каждый офицер КГБ имел право раз в год летать в Москву за счет своего ведомства. Как только самолет приземлился в Шереметьево, Сергей поспешил в Центр. Перед тем, как он и Лена вылетели из Оттавы, ему сказали, что генерал Трубников хочет с ним встретиться как можно скорее. Это был тот самый генерал Трубников, который написал хвалебный отзыв о депеше Сергея касательно канадских подлодок, но с тех пор Сергей ничего о нем не слышал и понятия не имел, зачем его вызывают в Центр. Это заставляло его нервничать.

Трубников тепло встретил Сергея, задал несколько общих вопросов об оттавской резидентуре и пожелал приятного отдыха. Не было даже намека на что-нибудь экстренное. Однако две недели спустя Сергею в панике позвонил помощник Трубникова и приказал срочно прибыть в Центр.

Сергей выскочил из такси у КПП на внешнем периметре Центра, так как дальше таксистов не пускали, и буквально бежал оставшиеся 3 километра до главного здания. Весь в мыле, даже не отдышавшись, он взлетел на пятый этаж, где его тут же пропустили к генералу.

— Я тебя когда-нибудь просил разрушать канадскую федерацию? — спросил Трубников.

— В каком смысле? — пробормотал Сергей.

— Я тебе давал указание способствовать разделению Канады на две части, англо- и франкоязычную?

— Никак нет, не помню, чтобы Вы мне давали такое задание.

Трубников протянул Сергею листок бумаги. Это было письмо с жалобой, переданное в Центр Александром Николаевичем Яковлевым, бывшим послом СССР в Канаде. Яковлев работал в Канаде с 1973 по 1983 год, после чего вернулся в Москву, где стал одним из ближайших советников Горбачева, а среди членов Политбюро слыл ярым сторонником гласности и перестройки.

Письмо начиналось словами: "Мы обеспокоены деятельностью Сергея Третьякова, второго секретаря посольства Советского Союза в Оттаве". Оно было написано представителями Общества Канадо-Советской Дружбы. В нем сообщалось, что канадская разведка идентифицировала Сергея как офицера КГБ и выяснила, что его заданием в Оттаве является "разрушение канадской федерации" путем разжигания разногласий между англо- и франкоязычными канадцами. Авторы письма обращались к господину Яковлеву с просьбой "употребить все свое политическое влияние, чтобы способствовать переводу господина Сергея Третьякова из оттавской резидентуры КГБ обратно в Москву". Яковлев переправил это послание председателю КГБ Крючкову, а тот, в свою очередь, переслал копию генералу Трубникову.

Сергей обмер. Яковлев был одним из самых влиятельных членов Политбюро.

— Ну, что ты на это скажешь? — спросил Трубников.

— Чушь, — ответил Сергей. — Канадцы злятся, что я просто хорошо работаю.

Тогда Трубников протянул ему второе письмо. Это был написанный от руки на нескольких страницах ответ Крючкова Яковлеву. Там Крючков защищал Сергея и обвинял канадцев в том, что они пытаются избавиться от него из-за его эффективной работы по сбору разведданных. Когда Сергей закончил чтение, Трубников дал ему еще одно письмо. Это был сокращенный вариант первого черновика, написанный Крючковым. После этого Трубников показал окончательную версию ответа, которую Крючков послал Яковлеву. В ней было сказано: "Товарищ Яковлев, не обращайте внимания на эту жалобу. Это провокация со стороны Канады с целью дискредитировать активно работающего офицера КГБ".

— Ты не боишься возвращаться в Канаду? — спросил Трубников.

— Нет, но я обещаю, что из-за этой жалобы буду работать в сто раз активнее.

— Ну вот, когда вернешься, не забудь добавить к списку своих заданий "разрушение канадской федерации", — ответил Трубников. Потом он рассмеялся и пожелал Сергею удачно догулять остаток отпуска.

 

12

Через два месяца после возвращения Сергея из отпуска, в Оттаве пропал один из его коллег — в один прекрасный день не вышел на работу. Офицер службы безопасности обнаружил в квартире Анатолия Гайдука записку, из которой следовало, что он сам и его жена Лариса стали перебежчиками. Лариса работала врачом в советском посольстве и была всеми любима, а вот к ее мужу никто особых симпатий не испытывал.

Резидент Пономаренко приказал немедленно произвести оценку возможного урона, нанесенного переходом Гайдука на сторону канадцев. Он был сотрудником линии X, которая занималась добычей научно-технической информации. Была проверена каждая телеграмма, отправленная Гайдуком из Оттавы, и каждый документ, к которому он имел тут доступ. Были опрошены все его коллеги и члены их семей. Сергей был уверен, что Гайдук не знал о его пяти "надежных источниках". Единственным, кто знал их настоящие имена, был Пономаренко. И все-таки был шанс, что Гайдук мог случайно что-то услышать или увидеть.

После скрупулезного расследования, Пономаренко решил, что побег Гайдука не может стать причиной утечки секретной информации. Конечно, Гайдук был в курсе повседневных дел резидентуры и мог назвать сотрудников КГБ, работавших в Канаде под видом дипломатов. Но у него не было доступа ни к каким серьезным секретам.

Сергей пользовался особым доверием Пономаренко, и опытный резидент поделился с ним своим прогнозом по поводу возможных неприятностей. "Кого-то должны наказать, — сказал он. — В КГБ так принято". Он подозревал, что генералы из Центра обвинят его самого в слабом руководстве, хотя Гайдука он "унаследовал" от своего предшественника. Те, кто работал с перебежчиком, тоже могут пострадать. " «Как же так, вы сидели с предателем за соседним столом и ничего не знали?» — спросят в Центре".

Кроме того, Пономаренко считал, что канадцы могут поднять шум. "Нас всех могут выслать", — раздраженно говорил он. Быть объявленным персоной нон грата и высланным из страны означало конец карьеры любого офицера КГБ, так как на Западе он был уже засвечен. После этого ему было практически невозможно снова работать за пределами Советского Союза.

Вечером Сергей сказал Лене: "Накупи побыстрее шмоток, сколько можешь, и пакуй чемоданы". Следующие несколько дней все, кого могли выслать, провели в нервном ожидании. Время шло, но все было тихо. Лишь через месяц Пономаренко вызвал Сергея к себе в кабинет. Общество Канадско-Советской Дружбы послало еще одно письмо в Москву бывшему послу Яковлеву. В письме опять содержалась просьба отправить Сергея домой. Как и раньше, Яковлев переслал письмо председателю КГБ Крючкову. "Яковлев сильно давит на Центр, чтобы задобрить своих канадских друзей, — предупредил Пономаренко. — Я уверен, мой друг, что тебе придется скоро вернуться домой. Но ты не волнуйся, я дам тебе самые лучшие рекомендации". Придя домой, взволнованный Сергей сказал жене, что, скорее всего, судьба их уже решена.

Через два месяца, в июне 1991 года, Пономаренко снова вызвал Сергея к себе. Резидент получил из Центра личную шифрограмму. "Они приняли решение», — провозгласил он, протягивая депешу Сергею. Она была адресована «Товарищу Петру", то есть самому Пономаренко.

Сергей быстро пробежал распечатку глазами. В ней говорилось, что отзывают «Товарища Петра", а не Сергея. Центр давал Пономаренко две недели. Сергей должен был принять все его обязанности и полномочия. Кроме того, резидент должен был передать ему все секретные шифры, включая "ременной", специальный шифр, который резидент всегда должен был носить с собой на случай непредвиденных обстоятельств. "Ременным" его называли потому, что он был обычно вшит в подкладку ремня резидента.

Итак, вместо того чтобы быть изгнанным из Канады, Сергей стал исполняющим обязанности резидента. В свои 35 лет он был самым молодым офицером КГБ, когда-либо возглавлявшим канадскую резидентуру.

Новость о повышении была встречена в штыки не только старшими по званию коллегами с большим стажем работы, но и самим послом Александром Белоноговым. "Белоногов считал, что я слишком молод и неопытен, — вспоминал Сергей, — но он просто искал повод. На самом деле он очень не любил КГБ вообще и меня в частности".

В начале своей дипломатической карьеры Белоногов был принужден КГБ "стучать" на своих коллег из Министерства Иностранных Дел и теперь он из-за этого испытывал угрызения совести. Кроме того, они с Сергеем невзлюбили друг друга с первого дня их знакомства в Канаде. "Он был в курсе, что канадцы хотят от меня избавиться, а я знал, что посол Белоногов тоже хочет, чтобы я уехал. Поэтому я решил как можно быстрее его нейтрализовать."

Сергей уговорил личного шифровальщика Белоногова передавать ему копии всех сообщений, которые посол отправлял в Москву. "Он и не подозревал, что я заранее знал о каждом его ходе в нашем поединке. Таким образом, я мог слать в Центр шифровки, сводившие на нет все его усилия."

Сергей рассказывал, что внутреннее противостояние между КГБ и советским дипкорпусом усилилось из-за демократических реформ Горбачева. "Дипломаты уже не так боялись КГБ и партийных чиновников."

Вскоре послу Белоногову представилась возможность атаковать Сергея. Из канадского МИДа в посольство доставили неофициальную ноту. Неофициальная нота — это переданное по официальным каналам послание одного государства другому, на котором нет подписи. Таким образом, вся последующая переписка становится неофициальной и используется для решения различных вопросов неформальным путем. Как только Белоногов прочитал письмо, он вызвал Сергея и показал его ему.

"Мы ценим значительный прогресс в сотрудничестве между нашими странами", — говорилось в послании. "Тем не менее, все еще существуют некоторые проблемы в налаживании успешного диалога, который бы отвечал нашим общим интересам. Одной из них является повышенная активность советских разведслужб в Канаде… Мы рассчитываем на то, что советская сторона воспримет наши слова достаточно серьезно и сократит количество сотрудников своей разведки в Оттаве…" Далее было сказано конкретно, что Сергей Третьяков является офицером КГБ, выдающим себя за дипломата, и что он должен быть отозван в Москву во избежание "дальнейших осложнений".

Посол Белоногов прямо сиял, когда Сергей закончил читать письмо.

"Сергей, кончились ваши времена, — заявил посол. — Пойми, мы строим демократическое общество, и КГБ уже в прошлом".

"Товарищ посол, — хмуро ответил Сергей, — давайте не будем торопить события".

Белоногов переслал письмо в Москву и вскоре получил ответ: "Не реагируйте на истерию, развязанную канадцами". Ни слова об отправке Сергея домой.

Посол не знал, что доверие к нему уже подорвано стараниями Сергея. "Я втихаря провел расследование и выяснил, что Белоногов принимает ценные подарки от иностранных послов и других дипломатов, а потом продает их в Оттаве за наличные деньги". Это было нарушением закона. В то же время, я знал, что послы были своего рода кастой "неприкасаемых" и наказывать его не станут. И все же я смог использовать этот компромат, чтобы сильно навредить его репутации и убедить генералов в Центре в том, что посол Белоногов пляшет под дудку канадцев и, вообще, ставит свои интересы выше интересов КГБ. В результате ни на него, ни на все эти жалобы никто не обращал внимание".

В течение следующих двух лет курьеры доставили еще тринадцать неофициальных нот из канадского МИДа с одной и той же просьбой — отозвать Третьякова. Это был своеобразный рекорд. Сергей считал, что все эти письма без подписей были доказательством его эффективной работы.

 

13

Выросшая в Польше в семье советского дипломата, а позже исколесившая всю Европу, работая экономистом в Министерстве Внешней Торговли, Лена без проблем адаптировалась к канадской культуре. Намного тяжелее она переносила вынужденный отказ от своей карьеры — шаг, на который ей пришлось пойти из-за переезда в Оттаву. В Москве, пока Сергей пахал в НИИРПЕ и на ниве Комсомола, Лена уверенно продвигалась по службе во Внешторге и уже доросла до должности старшего экономиста. Назначение мужа в Оттаву вынудило ее уволиться и смириться с малопрестижной работой за рубежом. Ее взяли на какую-то мелкую офисную должность в пресс-центре посольства, хотя на самом деле это было лишь прикрытие: она стала сотрудником КГБ с оперативным псевдонимом "Товарищ Клара".

Каждое утро, с 9 до 12, Лена сидела в малюсенькой, размером с кладовку, комнате и прослушивала записи телефонных разговоров, выуженных из эфира офицерами линии "РП" (радиоэлектронная разведка) с помощью антенн, установленных на крыше посольства. Резидентурой прощупывались телефонные частоты в радиусе нескольких миль в надежде наскочить на какие-нибудь важные звонки. "Это была нудная работа», — рассказывала Лена. Большинство разговоров было ничего не значащей болтовней обычных канадцев, не подозревавших, что их подслушивают. Лишь однажды Лена услышала то, что могло заинтересовать ее начальство. Это была запись разговора офицера армии США с секретаршей из европейского офиса НАТО. Лена тут же пометила эту запись, и специалисты из "РП" перехватили на той же частоте еще несколько разговоров американца. Увы, речь в них шла о каком-то отчете о командировочных расходах, никаких секретов он так и не разболтал.

Во второй половине дня Лена работала в пресс-офисе посольства, где занималась распространением пропагандистских материалов по почте. В основном, это были изготовленные в КГБ издания, публиковавшиеся под видом научно-статистических отчетов, рассылавшиеся в университетские библиотеки и организации, проявлявшие интерес к событиям, происходящим в России.

Позже, благодаря знанию русского, английского и французского языков, Лена устроилась секретарем в приемной посольства, но и эта работа не была такой интересной и увлекательной, как исследования в области экономики, которыми она занималась в прошлом.

В Канаде Лена переключилась на воспитание Ксении, которой уже исполнилось 9 лет, и помощь Сергею в его работе. Она постоянно сопровождала его на дипломатических раутах и сама организовывала прием иностранных гостей у себя дома, если это было необходимо.

"Я начала видеть себя совсем в другом свете после переезда в Канаду", — рассказывала Лена. Там она была "женой Сергея" и "матерью Ксении". Выпускница МГИМО, она была хорошо знакома с тонкостями дипломатического этикета и чувствовала себя вполне комфортно в этой среде. "Если существовала вероятность того, что человек, которому меня представили на приеме, является офицером иностранной контрразведки, я должна была любыми способами избегать дальнейшего общения с ним. Но это правило распространялось также и на «чистых» дипломатов и их жен".

И Сергей, и Лена всегда были уверены в безопасности своей семьи. "Между спецслужбами противоборствующих сторон существовала негласная договоренность — жены и дети сотрудников неприкосновенны", — рассказывал Сергей. Лена это знала. "У моего мужа был дипломатический иммунитет. В худшем случае, канадцы могли попросить его покинуть страну в течение 24 часов. Не очень приятно, но не смертельно".

Единственное, чем Лена помогала Сергею в его агентурной деятельности, было то, что она организовывала домашние вечеринки для канадских "друзей".

"Я была представлена всем его агентам и членам их семей и делала все, что от меня зависело, чтобы поближе с ними подружиться. Мы вместе отмечали праздники, все было очень мило. Я знала, что они работают на Сергея, но это меня не касалось".

Лена, Сергей и их дочь старались придерживаться определенных правил. "Никакой паники и никакой паранойи. Ничего такого, что может заставить тебя жить в постоянном страхе, — рассказывала Лена. — Ты должен быть всегда осторожным и думать прежде, чем действовать. В основном, это касалось умения держать язык за зубами".

Вскоре после их переезда в Оттаву, Ксения рассказала, что одна из ее русских подруг проявляет повышенный интерес к работе Лены в посольстве.

"Твоя мама приходит в посольство утром, а потом на несколько часов пропадает куда-то, прежде чем появиться в пресс-центре, — сказала Ксении ее любознательная подруга. — Зачем она приходит на работу так рано?"

Позже Сергей и Лена предположили, что девочка просто подслушала разговор своих родителей. Ксения, не задумываясь, ответила: "У моей мамы много подруг, и она со всеми должна повидаться, ей дома так одиноко". Лена была в восторге от такой сообразительности своей дочери, которая ответила на вопрос, не раскрыв семейную тайну.

Лене приходилось постоянно быть начеку не из-за какой-то угрозы извне. Как раз наоборот, причиной была сама работа в советском посольстве и знание царящих там нравов. "Мой муж был высокопоставленным офицером разведки, и я должна была все время думать, как поступить в той или иной ситуации. Никаких проявлений снобизма, грубости или нежелания общаться с кем-либо. Иначе против тебя начнут строить козни, которые могут навредить работе мужа. Нельзя забывать, что жены «чистых» дипломатов обычно не стремятся близко дружить с женами офицеров КГБ, поэтому не стоит искать среди них закадычных подруг, да и вообще ни с кем особо не откровенничать. Для меня лично это не было проблемой потому, что муж и дочь были моими самыми близкими друзьями. Но я знаю, что некоторые жены переносили такую «изоляцию» с трудом".

Как и в большинстве других организаций, в посольстве случались происшествия, обраставшие потом множеством слухов. Сергей, по роду своей работы, был в курсе всех событий и, довольно часто, был вынужден вмешиваться в происходящее. Однажды, на выходные, сотрудника охраны посольства задержала полиция, когда тот с женой поздно ночью возвращался с вечеринки. Оба были сильно выпивши и вели себя так агрессивно, что полицейским пришлось применить газовые баллончики. Чтобы уладить конфликт, из посольства был вызван дежурный офицер. Но и он оказался настолько пьян, что в буквальном смысле вывалился из машины, на которой приехал. В другой раз, шифровальщик, вернувшись ночью с рыбалки, бросил огромного сома прямо на пол в кухне и отправился спать. Утром жена рыбака обнаружила еще трепыхавшуюся рыбину и решила добить ее ударом босой ноги по голове. В результате, женщина так раскроила себе ступню, что ее пришлось везти в больницу в сопровождении кого-то из посольских, так как ни она, ни сам шифровальщик по-английски не говорили. Обо всем этом Сергею в панике доложили по телефону. Так они и жили.

Тяжелее всего адаптация в Канаде проходила для Ксении. Большинство родителей отдавали своих детей либо в школу при посольстве, либо в англоязычные местные школы, но Лена выбрала школу с преподаванием на французском, так как хотела, чтобы Ксения учила этот язык и ближе познакомилась с канадской культурой. Однако для канадских детей она была чужой, и отношение к ней в классе было не очень дружелюбным. Особенно учитывая то, что она появилась в школе в одежде и кроссовках не того стиля, что был принят среди ее сверстников. Лена купила ей пять пар кроссовок, прежде чем было подобрано то, что нужно. Хотя Ксения ходила в престижную школу, Лена считала, что домашние задания и сама программа обучения сильно упрощены. Она попросила свою свекровь прислать из Москвы учебники, по которым учатся российские школьники, и каждый день занималась по ним с Ксенией дома.

"Мы жили в каком-то подвешенном состоянии, — рассказывала Лена. — Когда работаешь за границей, весь твой быт состоит из временных вещей. И в Канаде, и в Штатах мы жили в тесных, плохо обставленных квартирках. Сергей, благодаря занимаемой должности, мог претендовать на что-нибудь значительно лучшее, но он очень сдержанно относился к использованию каждой копейки из кармана КГБ на личные нужды и всегда повторял мне и Ксении: «Терпение, девочки! Это все временное. Наш дом — в Москве"».

 

14

В середине 1991 года из Центра сообщили, что скоро в Оттаву прибудет специальная делегация во главе с Анатолием Кулаковым. Кулаков был председателем комиссии, созданной Михаилом Горбачевым для изучения возможных путей конверсии советской оборонной промышленности для нужд народного хозяйства. Сергею было велено представить Кулакова ведущим канадским бизнесменам и потом сообщать в Центр о его контактах.

Центр также уведомил Сергея, что Кулакова будут сопровождать два советских бизнесмена: Владимир Дмитриев, президент недавно созданной в Москве международной корпорации АО "Четек", и доктор наук Александр Чернышев, зав. отделом "Арзамаса-16", до недавнего времени сверхсекретного ВНИИ экспериментальной физики. Сергей должен был присматривать за ними тоже.

Негосударственные корпорации в СССР в 1991 году были редкостью, а те немногие, что существовали, были так или иначе связаны с правительством. Сергей выяснил, что АО "Четек" было создано на деньги трех советских организаций: Комиссии Кабинета Министров СССР по военно-промышленным вопросам (ВПК), Госплана и Министерства атомной энергетики и промышленности СССР (Минатом). ВПК контролировал и координировал всю научно-исследовательскую, проектную и производственную деятельность, связанную с вооружением и военными системами, Госплан разрабатывал пятилетние планы развития советской армии, а Минатом занимался испытанием ядерных бомб. Эти три бюрократических гиганта создали АО "Четек", чтобы самим зарабатывать деньги, так как их финансирование государством было сильно урезано из-за отсутствия денег в советской казне. Пытаясь узнать больше об АО "Четек", Сергей наткнулся на знакомое имя. Оказалось, что одним из руководителей корпорации был не кто иной, как Александр Фокин, бывший офицер КГБ, работавший в Оттаве, который, набиваясь в друзья, слал в Москву доносы на самого Сергея и на его начальника Пономаренко.

"Когда я увидел имя Фокина, я сильно занервничал, — рассказывал Сергей, — потому что знал, что он подонок".

Сергей обратился в Канадский Центр по Контролю за Вооружениями и Разоружением с просьбой организовать встречу между членами советской делегации и ведущими канадскими бизнесменами. Он хотел привлечь эту организацию, так как она близко сотрудничала с Канадско-Советским Деловым Советом — группой, созданной специально для того, чтобы помогать СССР конвертировать свою военную промышленность. Кроме того, в Канадском Центре работали три агента Сергея: "Артур", "Лазарь" и "Кирилл". "Таким образом, я мог бы получать информацию с обеих сторон. Московскую делегацию я должен был сопровождать в Оттаве лично, а о том, что происходит в канадской группе, я бы узнавал от моих надежных информаторов".

Сразу после прибытия делегации, Сергей встретился с прибывшими чиновниками в ресторане отеля «Мариотт» в центре Оттавы. Он сказал им, что уже договорился на завтра об их встрече с одним из руководителей канадской компании, выпускающей электронику. Завтра в восемь утра, тут же в отеле, в кафе "Тулуз Бистро". Потом он в течение нескольких часов отвечал на вопросы гостей об Оттаве. В какой-то момент два руководителя "Четека" отправились спать, оставив Сергея наедине с Кулаковым. До этого Сергей обратил внимание на внушительных размеров портфель, который Кулаков везде таскал за собой, даже когда удалялся в туалет. Из любопытства Сергей спросил, что же там такое важное внутри? Похлопывая по кожаному боку портфеля, Кулаков ответил полушепотом: "Здесь спасение нашей страны от финансового краха". Уточнить, в чем именно оно состоит, он отказался. Выпив ещё несколько рюмок, Кулаков предложил показать кое-что из содержимого своего дипломата. Он приоткрыл его, и Сергей увидел несколько толстых папок. "Кулаков сказал мне, что в портфеле находится ровно сто сверхсекретных документов, — вспоминал Сергей. — Он сказал, что в них содержится детальное описание новейших советских технологий, разработанных ведущими учёными СССР. Потом он заявил, что Горбачёв дал разрешение комиссии под руководством Кулакова продать Западу все эти секреты за многие миллионы долларов, чтобы спасти советскую экономику. Сергей был здорово удивлен таким поворотом событий. "Наверное, мое лицо выражало такую степень недоверия, что Кулаков тут же полез в портфель и вытащил оттуда несколько страниц, чтобы я убедился в его словах. На документах были отчетливо видны штампы "Совершенно Секретно", замазанные корректором".

То, что показывал Кулаков, было чертежами какого-то электроприбора, применяемого на советских атомных подводных лодках. "Я спросил: «Разве можно продавать военные тайны?» Он тут же запихнул документ обратно, закрыл портфель и сказал: «Вот увидите, что будет с канадцами, когда они увидят все эти бумаги. Они годами пытались безуспешно раздобыть наши секреты, а теперь, когда наша страна стала открытой для всех, они заплатят за них десятки миллионов долларов. Это будет огромным подспорьем для нас и для нашей экономики».

Потом Кулаков добавил, что в одной из папок содержится документация по технологии производства полупроводников в высокочистой среде и что он решил показать ее канадскому бизнесмену, с которым назначена встреча.

Утром следующего дня, ровно в 7:45, Сергей был в вестибюле отеля, где его уже ждал канадец. Они представились друг другу и зашли в кафе, чтобы там дождаться остальных участников встречи. Прошло полчаса, но никто из советской делегации так и не появился. Тогда Сергей отправился наверх узнать, в чем дело. Открывший ему дверь Кулаков был еще в пижаме, явно только что проснулся, а двое других вообще спали, как ни в чем не бывало, в своих номерах. Ушло еще полчаса на то, чтобы все привели себя в порядок и спустились в кафе.

"Это была деловая встреча, поэтому я заказал себе апельсиновый сок, а мой гость — кофе. Но эти три свиньи нагребли столько оладьей, яиц и бекона, что на нашем столике не осталось свободного места, и мы с канадцем были вынуждены ждать, пока они набьют себе брюхо".

Наконец, Кулаков открыл свой дипломат и достал документацию по полупроводникам. По-английски он не говорил, так что Сергею пришлось переводить. "Кулаков стал объяснять, что полупроводники можно изготавливать только в высокочистой, то есть, практически, стерильной среде и что советские ученые разработали сверхсекретную технологию производства этих самых полупроводников внутри стеклянного цилиндра, в котором соблюдаются все необходимые условия", — вспоминал Сергей. Внезапно канадец перебил презентацию Кулакова. "Канадский бизнесмен сказал мне, что технология, о которой говорит Кулаков, была уже опробована лет двадцать пять назад и отвергнута, как непригодная для практической реализации. В то же время, японцы разработали систему такой высокой очистки воздуха в производственном помещении, что люди, одетые в специальные скафандры, вполне могут заниматься изготовлением полупроводников прямо там".

Сергей перевел замечание канадца. Кулаков был ошарашен и тут же стал рыться в портфеле, выуживая оттуда один за другим документы с изобретениями двадцатипятилетней давности, которые сегодня уже не стоили ни копейки. В то же время два других руководителя корпорации "Четек" продолжали сосредоточенно поглощать пищу. "Я подумал: «Боже мой, какие идиоты!» " Много лет спустя, канадский бизнесмен, присутствовавший на той встрече, полностью подтвердил рассказ Сергея, но просил не упоминать его имя в этой книге.

В общем, канадец зря потратил время, а Сергей отправил в Центр отчет обо всем, что видел и слышал. В тот же вечер он пригласил Дмитриева, президента "Четека", на ужин. Центр попросил выяснить, что за технологии "Четек" собирается продать на Запад.

"На протяжении всей нашей беседы я льстил ему, как мог, — рассказывал Сергей. — В результате, он преисполнился сознанием собственной важности настолько, что поделился со мной, каким же образом его фирма собирается накосить миллионы долларов". Дмитриев сказал, что "Четек" сможет зарабатывать эти миллионы, продавая иностранным государствам услуги по уничтожению химических отходов. Это предполагалось делать в Арктике, на Новой Земле, там же, где СССР проводил испытания ядерного оружия.

"Четек" планировал пробурить 5000 скважин диаметром 2,4 метра и глубиной 300 метров каждая, а потом загружать в них радиоактивные и прочие химические отходы. Когда же все скважины будут заполнены, в одну, оставленную пустой и находящуюся в самом центре, спустят ядерный заряд мощностью 50 килотонн и подорвут его. Советские ученые рассчитывали, что взрыв расплавит окружающие скважины и все 50 тысяч тонн скальной породы, в которой они пробурены, а ядовитые отходы просто испарятся, оставив после себя лишь гигантский кратер.

Кроме уничтожения химических отходов, "Четек" рассчитывал таким же образом избавиться от порядка тридцати тысяч советских ядерных боеголовок, согласно обязательствам Советского Союза перед США. "По моим расчетам, понадобится от 15 до 30 ядерных бомб, чтобы уничтожить все наши старые боеголовки", — заявил Дмитриев. "Четек" уже вел переговоры о приобретении второго полигона на юге Сибири, недалеко от городка Додоново. Там находились три ядерных реактора, для эксплуатации которых был необходим недорогой способ утилизации радиоактивных отходов.

Сергей решил убедиться, что понял Дмитриева правильно. "Товарищ Дмитриев, Вы хотите сказать, что с помощью ядерных взрывов собираетесь уничтожать химические отходы?" Тот утвердительно кивнул и уточнил, что за каждый килограмм ядовитых химикатов "Четек" будет брать от 300 до 1200 долларов. "Мы все наконец-то сможем разбогатеть!" — провозгласил он. Потом, понизив голос, добавил одну пикантную подробность. Оказалось, что военные НИИ, спонсоры "Четека", рассчитались с Дмитриевым за его посреднические услуги ядер-ной бомбой, так как ни одно госучреждение не могло позволить себе платить ему зарплату. Он хранил бомбу в сарае на своей даче под Москвой и пытался решить, как повыгоднее ее продать.

Сергей подумал, что тот шутит. Все это выглядело, как бред сумасшедшего. "Я ему сказал: «Вы что, серьезно? Дорогой мой, Вы хотите сказать, что у Вас есть своя ядерная бомба?» Дмитриев рассмеялся и ответил: «Не будьте таким наивным. При той экономике, которая сейчас в России, любой человек, у которого достаточно денег, может купить такую бомбу. Не так уж это и сложно»".

Расставшись с Дмитриевым, Сергей тотчас поехал в резидентуру и отправил в Центр телеграмму с описанием планов "Четека" и истории о персональной ядерной бомбе, хранящейся в сарае. Через несколько часов пришла ответная шифровка. В ней его предупреждали, что за "Четеком" стоят "влиятельные люди" из Москвы и, в связи с этим, Сергей не может напрямую вмешиваться в дела ее представителей. В то же время, он должен был напомнить Кулакову, что, будучи официальным представителем Советского Союза, направленным в Оттаву непосредственно Горбачевым, тот должен дистанцироваться от прибывших с ним руководителей "Четека". Сергей должен был проинструктировать Кулакова таким образом, чтобы он в интервью канадским журналистам ясно давал понять, что не имеет ничего общего ни с "Четеком", ни с Дмитриевым.

Однако, читая между строк, Сергей понял, что, хотя официально КГБ и не мог вмешиваться в дела "Четека", генералы в Центре явно нервничали по поводу далеко идущих планов корпорации.

Утром, за завтраком, Сергей умышленно стал расхваливать Дмитриеву "блестящие" планы "Четека" и посоветовал на завтрашней встрече с канадцами подробнее рассказать им о смелой идее применения ядерных бомб для утилизации отходов, что тот и сделал во время презентации перед руководством канадского Центра по Разоружению. Те пришли в ужас от услышанного и немедленно отменили все свои обещания представить Дмитриева потенциальным канадским инвесторам. В свою очередь, Кулаков, действуя согласно указаниям из Москвы, отмежевался, как мог, от обоих руководителей "Четека", прилетевших с ним в Оттаву. В результате, советская делегация вернулась в Москву не солоно хлебавши, да еще и с весьма подмоченной репутацией.

Правда, на этом история с "Четеком" еще не закончилась. Вскоре после описанных событий в Москве вышла рекламная брошюра корпорации, где визит в Канаду был назван "крупным успехом", а также сообщалось, что канадский Центр по Разоружению "обсудил и одобрил" идею "Четека". Виктор Михайлов, тогдашний зам главы Минатома, направил эту брошюру с официальным сопроводительным письмом в ООН. В своем письме он обращался к этой международной организации с просьбой одобрить использование ядерных бомб для утилизации отходов.

Когда Сергей узнал о вранье, напечатанном в четековской брошюре, он тут же сообщил об этом Тарику Рауфу, одному из руководителей Центра в Оттаве. В конце 1991 года газета Торонто Стар напечатала обличительную статью Рауфа под названием "Советские ядерные планы: Новая бомба замедленного действия?"

Журналисты из Интернэшнл Геральд Трибьюн и Нью-Йорк Таймс, прочтя статью Рауфа, решили провести свои собственные расследования. Корреспондент Нью-Йорк Таймс, беседовавший с Джоном Лэмом, директором Канадского Центра по Разоружению, процитировал его слова по поводу оттавской презентации Дмитриева и его коллеги, доктора наук Чернышева: "Все присутствовавшие в зале думали, что перед ними выступают двое сумасшедших".

Статья в Таймс поставила советское правительство в дурацкое положение. Дмитриев внезапно уволился из "Четека", а Александр Фокин, вице-президент по внешним связям, сделал официальное заявление о том, что корпорация больше не планирует уничтожать ядовитые отходы с помощью ядерных бомб.

Сергей был очень доволен таким финалом. Правда, один вопрос оставался открытым. В очередной шифрограмме, отправленной в Центр, он напомнил тамошним генералам о ядерной бомбе, хранившейся на даче у Дмитриева. В ответ его заверили, что вся информация передана в соответствующие инстанции.

"Я не знаю, что они дальше сделали с той бомбой", — сказал Сергей, — "но сегодня я понимаю, что нейтрализация деятельности «Четека» — это тот редкий случай, когда КГБ сделал что-то полезное на благо человечества". Потом он добавил: "Визит московской делегации в Оттаву стал для меня тогда самым большим разочарованием. Я помню, как задавал себе вопрос: «Что же там творится, если советское правительство идет на такие необдуманные и отчаянные шаги, как продажа устаревших военных секретов через Кулакова и поддержка чете-ковских болванов?"»

 

15

Естественно, Сергей был не единственным, кого волновало то, что происходило в СССР в 1991 году. В то время весь мир внимательно следил за событиями в Москве.

17 июня 1991 года председатель КГБ Крючков и группа консервативно настроенных деятелей компартии под руководством премьер-министра Валентина Павлова попыталась остановить реформы Горбачева. Они попробовали осуществить политический переворот в Верховном Совете СССР, в то время высшем законодательном органе страны. Крючков и его единомышленники спешили потому, что за несколько месяцев до этого Горбачев разрешил Чехословакии, Венгрии и Польше выйти из Варшавского Договора. Сразу вслед за этим, во всех советских республиках стало набирать силу движение за независимость.

Поначалу Горбачев пытался бороться с демонстрациями и даже послал войска для разгона мирных протестов в прибалтийских республиках: Латвии, Литве и Эстонии. Но насилие лишь обострило ситуацию и нанесло ущерб репутации самого Горбачева в странах Запада. Хватаясь за соломинку, он предложил республикам ограниченную независимость при условии, что они останутся под "советской крышей", руководимые одним президентом, с сохранением общей международной политики и вооруженных сил. Так называемый Союзный Договор должен был быть подписан 20 августа 1991 года, и Крючков со товарищи хотели этому помешать. Они считали, что разваливать Советский Союз ни к чему и, если бы им удалось нейтрализовать Горбачева в Верховном Совете, они бы смогли, используя полученную власть, поставить взбунтовавшиеся республики на место.

Однако попытка мирного переворота у Крючкова сорвалась. Люди, уже почувствовавшие вкус перестройки и гласности, не хотели поворачивать время вспять. У председателя КГБ и его сообщников оставался только один выбор — сместить Горбачева силой до того, как в августе будет подписан договор.

20 июня 1991 года посол США в СССР Джек Мэтлок отправил в Белый Дом тревожное сообщение с грифом "совершенно секретно", копия была послана также госсекретарю Джеймсу Бейкеру, находившемуся в то время на экономическом саммите в Европе. Мэтлок писал, что несколько часов назад, во время встречи с мэром Москвы, сторонником реформ Гавриилом Поповым, тот незаметно передал ему записку, явно опасаясь прослушки КГБ. Попов предупреждал, что Крючков вместе с министром обороны Дмитрием Язовым и председателем Верховного Совета Анатолием Лукьяновым собирается при поддержке войск КГБ совершить государственный переворот, сместить Горбачева и захватить власть в советской империи. Мэр призывал США предупредить Бориса Ельцина, недавно избранного президента Российской Федерации, который на тот момент был в Вашингтоне на встрече с Джорджем Бушем Старшим. Кроме того, Попов просил Белый Дом связаться с Горбачевым, не сомневаясь, что КГБ помешает это сделать ему самому.

Президент Буш позвонил Бейкеру, и они договорились о плане действий. Буш должен был лично предупредить Ельцина. Бейкер поговорит с министром иностранных дел СССР Александром Бессмертных, принимавшим участие в той же конференции по экономике в Европе. Посол Мэтлок постарается связаться с Горбачевым в Москве. Они рассчитывали, что хотя бы один вариант окажется успешным и Горбачев узнает о готовящемся перевороте.

В своих мемуарах, вышедших в 1998 году, президент Буш вспоминал, что очень осторожно подбирал слова во время своей беседы с Ельциным в Вашингтоне. Буш знал, что Горбачев и Ельцин были политическими соперниками и опасался, что Ельцин решит, будто американцы подсовывают ему дезинформацию с целью дестабилизировать обстановку в Советском Союзе.

"Ельцин сразу отмел информацию о заговоре, — писал Буш в своей книге Трансформация Мира. — Он просто сказал, что этого не может быть". В то же время, Буш уговорил Ельцина связаться с Горбачевым прямо из Белого Дома. Однако операторы почему-то так и не смогли до того дозвониться.

Согласно записке Попова, переворот был запланирован КГБ на 21 июня. В этот день ничего не произошло, и предупреждение, переданное мэром Москвы послу Мэтлоку, сочли просто плодом его воображения.

Почти два месяца спустя, 18 августа, американская разведка обратила внимание на то, что вокруг черноморской дачи Горбачева, где он тогда отдыхал с семьей, происходит что-то необычное. В то время американские спутники-шпионы следили за всеми передвижениями Горбачева, и на снимках, сделанных Агентством Национальной Безопасности США (АНБ), было четко видно, что президентский лимузин так и не покинул территорию дачи, хотя должен был отвезти Горбачева на аэродром для запланированного полета в Москву, где через два дня, 20 августа, он должен был подписать Союзный Договор. Более того, на снимках АНБ было видно, что проезд с дачи на шоссе заблокирован колонной автомобилей, которых там раньше не было.

Утром следующего дня группа, именовавшая себя "Государственный комитет по чрезвычайному положению" (ГКЧП) сделала по московским теле- и радиостанциям заявление о том, что Горбачев "болен" и освобожден от занимаемой должности. Этот же комитет назначил вице-президента Геннадия Янаева исполняющим обязанности Горбачева. В ГКЧП входили: Крючков, Язов, Павлов, министр внутренних дел Борис Пуго и еще четыре человека. На Западе эту группу прозвали "Банда восьмерых".

После того как Горбачев был помещен под домашний арест, Крючков ввел в Москву спецвойска КГБ, чтобы подавить возможные волнения. Толпа протестующих собралась перед "Белым Домом" — зданием, отделанным белым мрамором, местом, где заседал Верховный Совет. Ельцин и его единомышленники-реформаторы находились внутри, окруженные танками КГБ, совещаясь, что делать дальше. В конце концов, в самый разгар этой драмы, Ельцин бесстрашно вышел из осажденного здания и, забравшись на башню одного из танков, обратился к толпе с призывом осудить "хунту". Его страстная речь была настолько убедительной, что военные, посланные разогнать демонстрантов, перешли на сторону народа, отказались стрелять по "Белому Дому" и развернули орудия, став на его защиту.

21 августа большинство войск КГБ, находящихся в Москве, уже были на стороне демонстрантов, Крючков потерпел крах, Горбачева освободили, а заговорщики оказались в тюрьме.

Хотя Горбачев пытался делать вид, что неудавшийся переворот никак не повлиял на расклад политических сил, было ясно, что в Москве произошли значительные изменения в расстановке сил. Формально Горбачев оставался президентом страны, но власть явно переходила к Борису Ельцину. Будучи президентом крупнейшей республики разваливающегося Советского Союза, он получал контроль над центральным телевидением и радио, а также всеми министерствами. В то же время, они с Горбачевым были единодушны в их стремлении нейтрализовать КГБ.

На следующий же день после провалившегося путча, Горбачев назначил на место председателя КГБ "своего человека", реформиста Вадима Бакатина. Тот, в свою очередь, сразу уволил оттуда всех "идейных" генералов, которые по-пар-тийному твердо и по-чекистски неумолимо высылали из страны писателей, отправляли в психбольницы диссидентов и другими способами ломали жизнь интеллигенции, противящейся коммунистическому режиму. Бакатин заявил во всеуслышание, что хочет начать новую эру сотрудничества между КГБ и США. В качестве доказательства добрых намерений, он передал американцам секретные схемы подслушивающих устройств, установленных в стенах нового здания посольства США в Москве. Более того, он даже ничего не попросил взамен.

На пресс-конференции Бакатин провозгласил, что время политических репрессий и тайной войны КГБ против Запада прошло. В течение следующих недель он разработал план, по которому КГБ следовало разделить на несколько организаций, составляющих систему с таким балансом сил, который бы не допускал огромную концентрацию власти, которой Комитет обладал на тот момент.

24 октября 1991 года Горбачев подписал Закон "О реорганизации органов государственной безопасности", на основании которого КГБ СССР был упразднен. Последовавшая за этим чехарда с названиями новой организации, длившаяся несколько месяцев, закончилась формированием следующих государственных служб, выполнявших различные задачи бывшего КГБ:

— Служба Внешней Разведки (СВР). Ей отвели функции Первого Главного Управления, то есть разведывательную деятельность за рубежом. Центр в Ясенево также переходил в распоряжение СВР.

— Федеральное Агентство Правительственной Связи и Информации (ФАПСИ). По сути дела, это был российский аналог американского Агентства Национальной Безопасности. ФАПСИ занималось обеспечением спецсвязи и космической разведкой.

— Федеральная Служба Охраны (ФСО). В ее состав вошли 10 тысяч солдат и офицеров бывшего КГБ, охранявших Кремль и высокопоставленных партийных чиновников. Кроме того, ФСО должна была обеспечивать безопасность президента, чем в США занимается Секретная Служба.

— Федеральная Служба Безопасности (ФСБ). В нее вошли 2-е, 3-є, 5-е и 7-е управления бывшего КГБ. В общей сложности, около 75 тысяч сотрудников ФСБ должны были обеспечивать безопасность внутри страны, включая борьбу с иностранными разведками.

Так как доблестные разведчики КГБ, действовавшие за рубежом, не занимались преследованием советских диссидентов, новоявленные реформисты боялись и ненавидели сотрудников Первого Главного Управления не так сильно, как их коллег из других подразделений. Кроме того, сам Центр находился за пределами Москвы, вдали от Лубянки, ассоциировавшейся у большинства граждан СССР с ночными арестами, пытками и другими гебешными прелестями. Вероятно, поэтому Горбачев с Ельциным не разогнали всех генералов, руководивших работой Центра, и даже не поставили во главе человека со стороны, чтобы тот произвел там основательную чистку. Вместо этого, Горбачев назначил на должность главы СВР бывшего генерал-лейтенанта КГБ Леонида Шебаршина. Он был одним из протеже Крючкова, но не поддержал идею военного переворота. Однако всего через месяц Шебаршин, повздорив с самим Бакатиным, был вынужден уйти. На смену ему пришел Евгений Примаков, близкий друг Горбачева, стремительно приобретавший влияние в российской политике.

Примаков начинал свою карьеру в 1950-х годах на посту замредактора газеты "Правда". Естественно, занимая такую должность, он был одновременно и внештатным сотрудником КГБ. В конце концов, он стал членом ЦК КПСС и Политбюро, которые до начала горбачевских реформ имели в стране неограниченную власть. В то же время, Примаков пытался предупредить Горбачева о готовящемся путче и не поддержал Крючкова, когда тот хотел захватить власть.

В октябре 1991 года Примаков официально стал руководителем ясеневского Центра и тут же проявил себя умелым администратором. Прежде чем что-либо менять, он решил посоветоваться с несколькими комитетскими "старейшинами" — бывшими офицерами разведки, пользовавшимися огромным уважением своих коллег. Одним из них был генерал в отставке Борис Александрович Соломатин, курировавший шпионскую группу Джонни Уокера во времена Холодной Войны. Другим же оказался бывший шеф Сергея, генерал Анатолий Якушкин, которого Крючков уволил после скандала с побегом Юрченко. Оба генерала заверили Примакова, что работа ясеневского центра поставлена как нельзя лучше и что менять там ничего не следует. Более того, они умоляли оградить их от инициатив Бакатина. И Соломатин, и Якушкин были вне себя от истории с безвозмездной выдачей США схемы прослушки их посольства в Москве.

Так или иначе, кастрировав КГБ, Ельцин с Горбачевым сумели сохранить власть в своих руках. В промежутке между концом августа и серединой декабря 1991 года они неоднократно встречались с представителями всех 15 советских республик, чтобы обсудить условия их мирного выхода из состава СССР. К концу года все республики провозгласили независимость, а 25 декабря Горбачев добровольно ушел в отставку с поста президента, и Советский Союз официально перестал существовать. Красный флаг с серпом и молотом, развевавшийся над Кремлем, был спущен, а на его месте появился российский триколор. Новоизбранный президент Ельцин стал руководить самой большой из оставшихся после СССР стран. Началась новая эра.

Сергей, как и другие сотрудники посольства, наблюдал за трагическими событиями, происходящими в Москве, по советскому телевидению. То, что там показывали, вгоняло всех в такую депрессию, что он уже хотел отключить спутниковую антенну.

"Когда начался путч, — вспоминал Сергей, — ГКЧП разослал шифрограммы всем советским послам, находившимся в тот момент за границей, с требованием присягнуть на верность новому правительству. Некоторые из них были так напуганы, что ответили, будто болеют или находятся в отпуске. Те же, кто все-таки присягнул, были впоследствии уволены Горбачевым и Ельциным".

Неопределенность с тем, в чьих руках находится власть, сказывалась и на посольстве в Оттаве. "В вестибюле стояла здоровенная статуя Ленина. Весной 1991 года ее перетащили в подвал, так как при Горбачеве коммунистическая символика была не в моде. Правда, разбивать изваяние не стали на тот случай, если коммунисты вернутся. Что и случилось в августе. Рабочие вытащили статую наверх, в вестибюль, где она простояла четыре дня. После провала переворота ее опять утащили в подвал, где она, думаю, находится по сей день в ожидании очередного путча”.

 

16

Когда в начале 1992 года президент Ельцин пришел к власти, в России царил политический хаос, а сама страна была на грани экономической катастрофы: уровень инфляции составлял 2500 %, сокращение производства -14,5 %. Естественно, эти показатели, в первую очередь, говорили о резком падении уровня жизни всего населения. Правительство объявило, что не хватает денег на выплату пенсий, зарплаты госслужащим выплачивались с задержкой в несколько месяцев. Людям не хватало денег даже на еду и отопление.

В это же время Сергей и все офицеры СВР, которыми он руководил в Канаде, зарплату получали регулярно. КГБ больше не существовало, но у СВР не возникло никаких финансовых проблем, связанных с реструктуризацией. Да и в самих правилах и методах работы зарубежной разведки Сергей не заметил особых изменений. Например, термин "главный противник", которым пользовались в КГБ, был заменен в СВР на "главные цели". Но сами цели при этом остались теми же, что и во времена Холодной Войны: 1. США, 2. НАТО, 3. Китай.

Оставаясь и.о. резидента, Сергей продолжал руководить работой своих оттавских подчиненных. "Холодная Война окончена, — объявил он офицерам, — и мы должны постараться использовать это в своих интересах". Он считал, что канадцы теперь будут охотнее идти на контакт с "демократически настроенными" русскими.

Весной 1992 года один из офицеров резидентуры обратился к Сергею за разрешением на первичный контакте потенциальным объектом вербовки. Виталий Доморацкий, оперативный псевдоним "Товарищ Юргис", официально числился вице-консулом консульского отдела посольства, но на самом деле был сотрудником линии ВКР (контрразведка). Год назад он присутствовал на торжественном приеме, организованном в Оттаве украинской диаспорой. Около миллиона канадских граждан имеют украинские корни, это седьмая по величине этническая группа населения Канады. Доморацкий родился в Украине (тогда еще советской республике) и, более того, был бывшим членом республиканской сборной по гимнастике, благодаря чему пользовался на том приеме особым вниманием. Алекс Кинди, видный член канадского парламента, также присутствовал на встрече, где и познакомился с Доморацким.

Согласно официальному резюме, Кинди родился в 1930 году в Варшаве, в семье украинцев, и позже, эмигрировав уже юношей в Канаду, он всегда гордился своим происхождением. Доморацкий сказал, что с Кинди он встречался еще несколько раз и, можно сказать, что они подружились.

Сергей недолюбливал офицеров ВКР, потому что их основной задачей было шпионить за своими сослуживцами. Кроме того, английский языкДоморац-кого был далек от совершенства, он не был обучен приемам ведения агентурной вербовки и слабо разбирался в канадской политике.

"Сама идея охоты на члена канадского парламента заключала в себе огромный риск», — объяснил Сергей. Президент Ельцин рассчитывал получить от Запада миллиарды долларов в виде финансовой помощи, да к тому же всего несколько месяцев назад Бакатин провозгласил окончание Холодной Войны. "Я был уверен, что, если попытка вербовки вызовет международный скандал, Ельцин снимет с нас головы и, кроме того, я сильно сомневался в способности Доморац-кого выполнить такое задание".

На первый взгляд, Кинди был не самой подходящей кандидатурой для вербовки. Консерватор и рьяный антикоммунист, он впервые баллотировался в парламент в 1962 году в провинции Квебек и пришел тогда к финишу пятым. Он пытался добиться успеха еще три раза: в 1968, 1972 и 1974 годах, но безрезультатно. Тогда Кинди переехал в малонаселенную провинцию Альберта, где в 1984 году был избран в канадскую Палату Общин, состоящую из 308 депутатов, аналог Палаты Представителей Конгресса США. Кинди представлял в парламенте около 120 тысяч избирателей, проживающих в восточной части города Калгари, и был членом Прогрессивно-Демократической Партии.

Довольно быстро он создал себе определенную репутацию: ярый сторонник запрета на службу гомосексуалистов в армии и полиции и неутомимый борец за введение смертной казни. В 1987 году он обвинил правительство Канады в попытке сокрытия информации о шпионском скандале тридцатилетней давности. В 1950 году канадский дипломат по имени Э. Герберт Норман был обвинен американским сенатором Джозефом МакКарти в работе на коммунистов. Но еще до завершения расследования, Норман покончил с собой, находясь в Каире, где в то время работал. Однако ходили слухи, что его просто сбросили с крыши, в то время как египетская полиция официально заявила, что он прыгнул сам. Спустя почти тридцать лет, одна из канадских газет решила провести собственное расследование, но разведслужба Канады отказалась предоставлять какие-либо материалы, ссылаясь на закон о неразглашении информации личного характера. Кинди буквально влез в тяжбу газеты со спецслужбами и заявил журналистам, что не понимает, почему правительство Канады пытается защитить бывшего шпиона КГБ, и что сам он не питает никакой жалости к предателям, которые должны быть преданы осуждению общественности, невзирая на срок давности.

Спустя три года после этой истории, наделавшей много шума, имя Кинди опять попало на первые полосы канадских газет в еще более скандальном контексте. Кинди выгнали из партии за то, что он проголосовал против введения налога на товары и услуги, который поддерживал премьер-министр Малруни. Бунтарь Кинди назвал своих бывших однопартийцев "роботами" и заявил, что будет участвовать в следующих выборах в 1993 году как независимый кандидат.

Во время приема, устроенного украинской диаспорой, на котором он познакомился с Доморацким, Кинди как раз и занимался сбором пожертвований на свою очередную предвыборную кампанию. Позже, в разговоре с Сергеем, Кинди пожаловался ему на проблемы с финансированием своего участия в выборах 93-го года. "Доморацкий считал, что уязвимость Кинди состоит именно в том, что ему срочно нужны деньги", — рассказывал Сергей.

Взвесив все "за" и "против", Сергей послал в Центр шифрограмму, где описал ситуацию и попросил разрешения на первичный контакт с Кинди. Последовала довольно интенсивная переписка с уточнением деталей, после чего Центр дал добро на контакт, но предупредил, что в случае публичного скандала вся карьера Сергея окажется под угрозой.

Избежать участия Доморацкого в процессе вербовки Сергей не мог. "Мы решили, что Доморацкий предложит Кинди пожертвовать 10 тысяч долларов на его кампанию от себя лично. Тогда, если этот факт станет достоянием общественности, Кинди сможет сказать, что деньги дал его друг. Правда, это не имело никакого значения. Канадский политик не может принимать деньги от гражданина России, будь это дипломат или офицер СВР. Тем более, что каждая собака в Оттаве знала, что Доморацкий — сотрудник российской разведки". Было решено, что Доморацкий пригласит Кинди на ланч, а после трапезы предложит внести деньги в фонд его предвыборной кампании.

Центр одобрил план с одним условием. Руководство потребовало, чтобы на протяжении всей встречи велась аудиозапись. "Удачная вербовка члена канадского парламента была бы, несомненно, экстраординарным событием. В случае успеха, об этом тут же доложили бы Ельцину. Мы должны были постараться исключить любую возможность сделать неверный шаг. Центру нужна была запись встречи, во-первых, чтобы убедиться в том, что мы с Доморацким не пускаем им пыль в глаза в надежде на повышение, а во-вторых, чтобы было чем шантажировать Кинди".

Сергей велел Доморацкому купить бумажник, в который поместилось бы 10 тысяч долларов сотенными купюрами. Деньги прислали из Москвы дипломатической почтой. Доллары были новехонькие, ни разу не бывшие в употреблении, и Сергей даже засомневался, не фальшивые ли они. Надев перчатки, он аккуратно уложил деньги в бумажник, убедившись, что вся сумма помещается туда без проблем. Потом заставил Доморацкого тренироваться извлекать этот бумажник из внутреннего кармана пиджака таким образом, чтобы не оставлять на нем отпечатков пальцев — слегка подавшись вперед, тот должен был выдергивать кошелек, касаясь только его торцов таким образом, чтобы он сам выпал на стол. После окончания упражнений был вызван специалист из техотдела СВР, который протер бумажник и убедился, что на нем не осталось отпечатков пальцев.

Доморацкий позвонил Кинди на его личный номер и договорился о встрече в ресторане неподалеку от парка Гатино. В СВР считали, что канадская разведка не станет прослушивать частные разговоры Кинди, так как он был членом парламента. Сергей выбрал парк Гатино потому, что он был всего в пяти минутах езды от центра Оттавы и, в то же время, представлял собой огромный зеленый массив площадью 225 квадратных миль с многочисленными дорожками, прудами и смотровыми площадками. Ресторан "ЛеТюлип" находился в одном из лесистых уголков на самой границе парка.

Утром назначенного дня Доморацкий поехал на машине в один из торговых центров и побродил там по магазинам, делая вид, что занят шоппингом. Потом покатался на общественном транспорте с несколькими пересадками, пока не убедился, что за ним не следят, и только после этого сел на автобус, идущий в парк Гатино. Зайдя в лес, переоделся в захваченный с собой спортивный костюм и кроссовки и проделал пару миль пешком в направлении ресторана. Приблизившись к цели, он опять облачился в обычную одежду и вышел из зарослей.

В это время Сергей с дежурным шифровальщиком сидели в посольстве у аппарата закрытого канала связи с Центром. Канал был активирован, но обе стороны молчали, находясь в тревожном ожидании.

Ланч был назначен на полдень. В случае если Кинди возьмет деньги, Доморацкий должен был сказать, что свяжется с ним позже, и тут же покинуть ресторан. В Центре не хотели давать Кинди лишней минуты на тот случай, если он передумает их брать или бросится звонить в полицию, пока Доморацкий еще там. Согласно расчетам Сергея, после обратного пути через лес с двумя переодеваниями и последующей поездки на автобусе, тот должен был вернуться в посольство около 2 часов дня или в 10 вечера по московскому времени.

"В два часа я в ожидании посмотрел на дверь — никто не появился. Я начал нервно ходить по комнате. Прошел час, два, три. В шесть вечера шифровальщик сказал: «Надо связаться с Центром. Начальник Отдела Северной Америки и директор СВР ждут доклада. Мы должны сообщить, что тут у нас происходит»".

"Нет, — ответил Сергей, — мы ничего не знаем наверняка".

"В семь вечера — по-прежнему тишина. Прошло еще три часа — Доморацкий так и не появился и не позвонил. Шифровальщик опять обратился ко мне: «Сергей, операция провалилась. Вы должны сообщить об этом в Центр». Конечно же, я подозревал, что Доморацкий арестован. Иначе, почему он не вернулся? В голове крутились всякие предположения. Например, что Кинди нас всех обвел вокруг пальца, и все это было заранее спланированной провокацией канадской полиции".

В начале двенадцатого Сергей попросил шифровальщика дать ему шиф-роблокнот с желтыми пронумерованными страницами и написал следующее: «"Юргис» не вернулся. Пропал. Предполагаем провал операции. Прошу инструкций для минимизации ущерба". Он уже протянул было листок шифровальщику, и в эту секунду в дверь посольства ввалился Доморацкий.

"Лицо все исцарапано, еле на ногах стоял от усталости. Он был так возбужден, что не мог говорить. Я, впрочем, тоже. Стакан канадского виски, который я ему сразу же налил, он выпил залпом, словно это была Кока-Кола. Вслед за ним выпил и я. Немного отдышавшись, он выпалил: "Полный успех!" Из-за того, что я не ел весь день, виски шибануло мне в голову, и я заорал шифровальщику, чтобы он скорее нес мне блокнот. Написал я всего четыре слова: «Операция успешна. Подробности завтра». Звучало это, если честно, довольно грубо. Но я знал, что проблем не будет: мы только что одержали оглушительную победу — Доморацкий завербовал члена канадского парламента! Никто в Центре не посмеет нас критиковать. Я сказал ему, что надо немедленно отметить это дело, и мы отправились в стрип-клуб, где пили до поздней ночи. На следующий день шифровальщик показал мне желтый блокнот с моим вчерашним "докладом" в Центр. Видимо, я был настолько возбужден, и виски так сильно ударило в голову, что разобрать мои каракули было почти невозможно».

Доморацкий объяснил, что несколько часов плутал в зарослях парка Гатино. "Запись разговора с Кинди была отличного качества", — рассказывал Сергей. Доморацкий ловко вывалил на стол бумажник с деньгами — не зря тренировался. "На записи было хорошо слышно, как Кинди говорит: «Ну что Вы, я не могу это принять!», на что Доморацкий отвечает: «Нет можете. Вы можете потому, что это для Вашей предвыборной кампании, а такие люди, как Вы, помогут построить добрые отношения между Канадой и Украиной», ну и тому подобное. Потом Кинди говорит: «ОК», после чего он, по словам Доморацкого, быстро схватил бумажник и сунул его в карман".

Сергей отправил транскрипт аудиозаписи и саму кассету в Центр. Кинди был присвоен оперативный псевдоним "Грей".

"Из Москвы посыпались многочисленные вопросы, адресованные «Грею». В основном, руководство интересовали политические интриги в канадском правительстве и парламенте. В ответ Кинди снабжал нас пикантной информацией о своих коллегах и всяких внутрипарламентских склоках".

Сергей рассказывал, что в Центре хотели знать, о чем говорит украинское руководство с западными лидерами. После развала Советского Союза под контролем Украины оказалось 1320 ядерных боеголовок, и Россия потребовала их вернуть. Тогда, в 1992 году, первый президент Украины Леонид Кравчук отказался это сделать, так как они были ему нужны, чтобы было чем торговаться с западом за финансовую помощь. "В то время в отношениях между бывшими советскими республиками и Москвой царила атмосфера враждебности и недоверия, — вспоминал Сергей. — Как правило, лидеры Украины, да и других республик, говорили более открыто о своих планах и амбициях с Америкой и Западной Европой, чем с нами. То есть они могли сказать члену канадского парламента что-то такое, о чем предпочли бы умолчать в разговоре с нами".

Сергей считал, что Доморацкий не годится для работы с таким источником информации, как Кинди. "Аналитические способности Доморацкого были довольно низкие, да и уровень его интеллекта не позволял ему задавать Кинди «правильные» вопросы, на которые мы ждали ответа". Тем не менее, по словам Сергея, Доморацкий несколько раз встречался с Кинди в период между летом 1992 года и серединой 1993-го. "На основании сведений, полученных от «Грея» устно и в виде документов, переданных Доморацкому, было составлено около сотни отчетов, отправленных в Центр, и я могу точно сказать, что там по сей день хранятся два увесистых тома, по 450 страниц каждый, с подробным описанием вербовки «Грея» и его бесед с Доморацким. Насколько я знаю, Кинди заплатили, как минимум, еще два раза по пять тысяч долларов».

Срок пребывания Доморацкого в Канаде закончился еще до местных выборов 1993 года. Ему на смену прислали Валерия Бараева, который должен был стать новым куратором "Грея". Но Кинди наотрез отказался говорить с ним, когда тот ему позвонил. В течение трех месяцев Бараев безуспешно пытался наладить контакт. В конце концов, он встретил Кинди прямо у входа в здание парламента, но канадец заявил Бараеву, что у него нет никакого желания с ним разговаривать.

"Я был вне себя, когда узнал о выходке Бараева. Он нарушил мой приказ. Я строго настрого запретил ему приближаться к Кинди на людях, тем более прямо перед правительственными зданиями, ведь за нами велась постоянная слежка".

Сергей отправил в Центр шифрограмму с просьбой отстранить Бараева от работы с "Греем". "Как человек он был хороший, добродушный парень, но как профессионал — абсолютный ноль. Кроме того, он был законченный алкоголик, у которого тряслись руки", — рассказывал Сергей.

В Центре согласились с Сергеем и решили, что в дальнейшем только Доморацкий будет встречаться с Кинди и то только тогда, когда политик будет находиться за пределами Канады. Центр опасался, что оплошность Бараева поставила Кинди под угрозу быть разоблаченным.

В октябре Кинди не удалось быть переизбранным в парламент, но, по словам Сергея, Доморацкий встречался с бывшим членом парламента, когда того пригласили в Украину, чтобы принять участие в круглом столе, организованном украинским правительством, чтобы узнать побольше о канадской парламентской системе и оценить возможности ее адаптации в своей стране.

Сергей сказал, что за удачную вербовку Кинди Доморацкий был награжден на закрытой церемонии медалью СВР, а самому Сергею была объявлена благодарность. Карьера же Бараева после истории с "Греем" закончилась. "В Канаде мы с Леной как-то подарили Бараеву попугая. Самым большим достижением этого разведчика за год пребывания в Оттаве было то, что он научил птицу пить пиво".

По словам Сергея, Центр считал Кинди "особо ценным агентом". На момент написания этой книги ему было далеко за семьдесят. На мои сообщения, оставленные на автоответчике, он не отвечал ни до, ни после того, как я ему послал копию записей, сделанных во время моих бесед с Сергеем.

 

17

Сергей был уверен в том, что во время пребывания в Оттаве канадская разведка пыталась заманить его в ловушку, по крайней мере, трижды. "Сотрудники их контрразведки были подобны стае волков, охотящихся на оленя, — вспоминал Сергей. — Они неустанно пытаются окружить тебя небольшими группами, чтобы, в конце концов, устроить пир на твоих костях».

Первый раз это случилось после того, как Сергей записался на летний курс в Школу Общественной Политики и Администрации Университета Карлтон. Сергея, конечно же, интересовали больше его одногруппники, чем сам курс, который назывался "Процессы принятия решений и формирования политики в Канаде". Он был воспитан на историях о легендарном британском предателе Киме Филби, который стал тайным последователем коммунизма, будучи студентом колледжа Тринити в Кембридже. Сергей решил попробовать промыть мозги какому-нибудь наивному канадскому студенту, а потом вырастить из него настоящего шпиона.

В его группе было двадцать человек, но ни один из них не годился на роль канадского Кима Филби. И вдруг, уже посередине семестра, у них появился новичок, которого звали Гордон Смит. Он был постарше большинства сокурсников, то есть примерно такого же возраста, как и Сергей. По всему было видно, что личность Сергея интересовала его больше, чем сами занятия. Каждый раз после занятий он звал Сергея пойти с ним в бар, пропустить по стаканчику, но всегда получал отказ. "Канадцы продолжали слать нашему послу неофициальные письма о моей высылке из страны, и я решил, что на меня хотят собрать компромат, а этот тип у них — вроде приманки".

Семестр закончился, но Гордон продолжал доставать Сергея до тех пор, пока он не согласился поужинать вместе с ним в одном из ресторанчиков китайского квартала Оттавы. "Как только мы сели за столик, он выпалил, что ему нужно поговорить со мной о чем-то очень важном. Но я ответил ему, что мы, русские, обсуждаем дела только после того, как выпьем и закусим. Он согласился, но так волновался, что не мог есть. Около часа я морочил ему голову разговорами о погоде, он весь аж взмок. И вот, наконец, мы перешли к делу, и я дал ему возможность рассказать свою, явно заученную, историю".

Гордон рассказал, что его родители всегда поддерживали канадские профсоюзы, которые, в свою очередь, всегда были сторонниками идей социализма и коммунизма. С другой стороны, канадские власти предупредили его, что Сергей никакой не дипломат, а сотрудник СВР. После такой преамбулы Гордон заявил, что готов работать на него за вознаграждение в пять тысяч долларов.

"Подъехал он ко мне так незатейливо и тупо, что мне даже стало обидно — неужели канадцы меня считают полным идиотом?" — вспоминал Сергей.

Он решил подыграть, притворившись простачком, и ответил Гордону, что посоветуется с женой, смогут ли они ему одолжить деньги, если, конечно, у них на банковском счете наберется такая сумма. "Гордон сказал мне: «Нет-нет, Сергей. Вы меня не поняли. Мне не нужны Ваши личные деньги, я хочу, чтобы мне платило ваше правительство»".

— Послушай, приятель, я не понимаю, почему мое правительство должно платить тебе деньги, — ответил Сергей, после чего встал из-за стола и вышел из ресторана. Больше он Гордона никогда не видел.

Вскоре после этого, на одном из приемов к Сергею подошла весьма привлекательная женщина по имени Уран, по крайней мере, так она ему представилась. По-русски она говорила без акцента, хотя сама была родом из Монголии. Ее родители были членами монгольской компартии и в свое время отправили Уран учиться в Московский Институт Иностранных Языков, что и объясняло ее идеальный русский. Кстати, этот же институт закончил и Сергей. Далее она рассказал, что сбежала в Канаду, скрываясь от монгольской тайной полиции, преследовавшей ее семью.

У Сергея вновь возникли определенные подозрения, но, вместо того, чтобы уйти от общения со своей новой знакомой, он познакомил ее с Леной, сказав, что будет рад, если они подружатся.

"Если ее пытались приставить ко мне для наблюдения, то моей целью было бы доказать, что я обычный российский дипломат, не имеющий никакого отношения к разведке. Лена знала, как действовать, и действительно подружилась с монголкой, и они проводили вместе довольно много времени. Она даже стала другом всей нашей семьи, хотя я все же думаю, что она докладывала обо всем канадским спецслужбам. Если это так, то получается, что она делала именно то, что я от нее хотел".

Сергей отправил фотографии Уран в Центр, где на нее завели отдельное досье. В один прекрасный день оказалось, что телефон ее отключен, а сама она куда-то исчезла.

В третьей попытке, показавшейся Сергею довольно странной, был замешан известный светский персонаж по имени Бхупиндер Лиддар, канадец индийского происхождения, издатель журнала "Diplomat and International Canada", освещавшего жизнь дипломатической тусовки и канадских парламентариев. Один из предшественников Сергея, Владимир Новоселов, обратил внимание на Лиддара, когда тот только начал выпускать свой журнал в 1989 году. В своем сообщении в Центр Новоселов высказал предположение, что Лиддар может быть подходящим объектом для вербовки, так как он постоянно ошивается на дипломатических приемах, собирая сплетни о всяких политиках. Центр дал добро на контакт с Лиддаром, которому в КГБ присвоили оперативный псевдоним "Аладдин". Однако после нескольких встреч с Лиддаром, Новоселов решил, что тот не обладает никакой ценной информацией.

Сергей, в свое время, читал доклады Новоселова и, когда на одном из приемов случайно познакомился с Лиддаром, пришел к выводу, что Новоселов был прав. "Лиддар был настроен вполне дружелюбно, но как агент был бы совершенно бесполезен", — вспоминал Сергей.

Позже они еще несколько раз встречались на каких-то дипломатических мероприятиях, но сам Сергей никогда не искал контакта с Лиддаром.

В декабре 1992 года Сергей столкнулся с ним на улице, неподалеку от Парламентского Холма, района Оттавы, где находятся многие правительственные здания, и журналист пригласил Сергея пойти с ним на один неофициальный прием. Речь шла о вечеринке, организованной сотрудниками офиса Херба Грея, довольно влиятельного канадского политика. В период с 1984 по 1990 год он был лидером оппозиции в Палате общин, потом официальным спикером парламентской оппозиции по финансовым вопросам, а еще позже отвечал за контроль работы правоохранительных органов Канады.

"Я был удивлен, что Лиддар пригласил меня, российского дипломата, пойти с ним на новогоднюю вечеринку в один из частных офисов Грея, потому что в ту часть здания парламента, где находился этот офис, россиян никогда не пускали. Я ему сказал тогда: «Ты уверен, что меня туда пустят?» В ответ он рассмеялся: «Да на тебя даже внимания не обратят, ведь ты же со мной, да и веселье уже в самом разгаре»".

Самого Грея в офисе не было, но Лиддар познакомил Сергея с десятком помощников политика. Чуть позже один из них спросил у Лиддара, не хотят ли они с Сергеем посмотреть на "одно из самых секретных помещений во всей Канаде". После чего, по словам Сергея, они и еще несколько человек из гулявшей компании отправились в кабинет, где собирались члены палаты общин, чтобы обсуждать вопросы национальной безопасности. "Я не мог поверить в то, что происходит. Я находился именно там, в помещении с окнами, экранированными металлическими шторами. Не уверен, что сопровождавшие нас могли мыслить трезво, и, к тому же, меня привел Лиддар, а, значит, по их мнению, мне можно было доверять. Конечно же, если бы не Лиддар, я бы никогда не смог попасть не то что в этот кабинет, но даже в эту часть здания парламента. Можете себе представить, что это такое — провести частную экскурсию для офицера российской спецслужбы в помещении, где канадские парламентарии обсуждают деятельность своей разведки. Это же серьезное нарушение мер национальной безопасности".

После того вечера Лиддара не было слышно несколько недель. Потом неожиданно позвонил и пригласил Сергея на ланч в "Ле Кафе", популярный ресторан недалеко от канала Ридо. Когда Сергей пришел, Лиддара еще не было, но за столиком его ждал какой-то незнакомец. Он сказал, что Лиддар задерживается, и представился индийским бизнесменом, добавив, что является членом религиозной общины сикхов. Потом он сразу перешел к делу. Оказывается, один из московских банков получил в процессе какой-то сделки оплату в размере нескольких миллионов индийских рупий и теперь не может конвертировать их в рубли. Бизнесмен хотел, чтобы Сергей помог ему выкупить у банка рупии по заниженному курсу, естественно, за щедрые комиссионные.

Сергей когда-то читал, что мужчины-сикхи обязаны соблюдать своеобразный дресс-код — носить тюрбан и стальной браслет, а также всегда иметь при себе особый церемониальный кинжал. Кроме того, им был запрещено стричь и брить волосы. Тем не менее, щеки у бизнесмена были выбриты, ни кинжала, ни браслета не было видно. Интуиция подсказала Сергею, что это ловушка. Он предположил, что канадская разведка каким-то образом узнала о его посещении вечеринки в здании парламента, вышла на Лиддара и смогла уговорить его помочь скомпрометировать Сергея.

"Я поднял крик на весь ресторан: «Вы что себе позволяете?! Вы хотите подкупить дипломата?!» " Тут же, откуда ни возьмись, появился Лиддар и стал уговаривать меня не устраивать сцен. Я швырнул на стол деньги за выпивку, которую успел заказать, и был таков".

Когда автор этой книги связался с Лиддаром и попросил прокомментировать описанные выше события, тот заявил, что был знаком только с Владимиром Новоселовым, а Сергея Третьякова вообще не знает и, уж тем более, "никогда не приводил его ни в здание парламента, ни в кабинет для секретных совещаний". О ланче в "Ле Кафе" он также ничего не знал.

В 2003 году канадское правительство предложило Лиддару какую-то дипломатическую должность в индийском городе Чандигарх. Но прежде он должен был продать свой журнал и получить допуск от канадских спецслужб. Журнал он продал, но проверку Канадской Службы Безопасности и Разведки не прошел. В очень осторожных выражениях там высказали сомнение в "лояльности и благонадежности" Лиддара. Разъяренный кандидат в дипломаты обвинил КСБР в попытке его оклеветать и подал апелляцию. После изучения дела независимой комиссией, было решено, что причин для отказа действительно не было и что Лиддару можно доверять. В результате, он получил допуск к работе с совершенно секретной информацией. Однако к тому времени должность в Индии уже была занята. В октябре 2005 года канадское правительство назначило Лиддара на довольно высокую дипломатическую должность в столице Кении Найроби.

"Я допускаю, что все трое — Гордон Смит, Уран и сикх — были теми, за кого себя выдавали, а не сотрудничали с канадской контрразведкой. Да, такое возможно, но я в это не верю. Когда ты офицер СВР, ты, прежде всего, должен видеть в каждом новом знакомом иностранце возможного сотрудника контрразведки, который пытается тебя уничтожить. И это не страх, а просто одно из правил той жизни, которую ты сам себе выбрал".

 

18

Когда мать Сергея, Ревмира, должна была прилететь в Оттаву, он очень волновался в ожидании этой встречи. Как-никак, он уже два года не был дома. Центр не разрешал ему выезжать из Канады, опасаясь, что Сергея не впустят назад — курьеры продолжали постоянно доставлять в российское посольство письма с неофициальными жалобами. Его отец, Олег, умер от обширного инфаркта в 1985 году, в возрасте 64 лет, и мысль о том, что мать живет совершенно одна, да еще в такое неспокойное время, не давала Сергею покоя.

Встреча с матерью и ее рассказы о жизни в ельцинской Москве лишь усилили его опасения. Ему было сказано прямо: "Люди голодают!" Как-то утром Ревмира пошла за хлебом в магазин неподалеку от ее дома и стала свидетельницей того, как пожилой мужчина с медалями участника войны просил продать ему четверть буханки потому, что у него не хватало денег на целую. В ужасе от того, что "Герой Советского Союза не может купить себе хлеба", она подошла к нему и предложила деньги, но тот гордо ответил, что "милостыню не возьмет". Ревмира не выдержала и расплакалась от таких слов.

Лена и Сергей знали из выпусков российских новостей, что многим там сейчас живется очень тяжело, но впечатление от историй, услышанных из первых уст, было уж совсем гнетущим. В то же время, они были в курсе, что далеко не все в Москве живут в полной нищете. Некоторые, наоборот, разбогатели в мгновение ока.

Триумфом Ельцина был тот момент, когда он, взобравшись на танк перед московским Белым Домом в августе 1991 года, по сути дела, предотвратил государственный переворот. С тех пор его позиции лидера, да и его здоровье тоже, значительно ослабли. Вскоре после прихода к власти, он фактически возложил руководство страной на премьер-министра Егора Гайдара. Желая поскорее покончить с советской системой, тот отпустил цены, легализовал частное предпринимательство и владение землей, резко сократил затраты на армию и разрешил деятельность частных банков. Все вместе эти поспешные реформы посеяли в стране хаос.

Потом дела пошли еще хуже.

Ельцин назначил одного из своих соратников, Виктора Геращенко, руководителем центрального банка России, благодаря политике которого населению и предпринимателям было выдано огромное количество кредитов, что вызвало, в свою очередь, дикий скачок инфляции. К концу 1992 года ельцинские реформы экономики стали называть "шоком без терапии". Курс рубля к доллару резко упал. Если на момент прихода Ельцина к власти доллар стоил 400 рублей, то за время его правления эта цена выросла до 3801 рубля. Сбережения и зарплаты населения превращались в пыль. Однако разорялись не все.

Заручившись одобрением Ельцина, Гайдар начал продавать обширные природные ресурсы бывшего Советского Союза. В ход пошли запасы нефти, газа и древесины. Моментально возникла целая прослойка новых российских магнатов, которых называли олигархами. В основном, это были родственники или близкие друзья самого Ельцина, которые покупали "народное богатство" за бесценок или вообще получали его бесплатно в процессе приватизации. В списке богатейших людей мира журнала "Форбс" впервые появились россияне. Причем, было включено сразу 30 русских олигархов, состояние которых превышало один миллиард долларов. В то время, когда все эти нувориши купались в роскоши, рядовые граждане России жили впроголодь.

Политика Ельцина подверглась такой резкой атаке, что он был вынужден уволить премьер-министра Гайдара, которого впоследствии обвинили в хищении государственных денег. Ельцин заменил его Черномырдиным, одним из первых российских олигархов, которому в свое время были дарованы права на разработку большинства богатейших газовых месторождений, что в один миг увеличило капитал его компании "Газпром" до 5 миллиардов долларов.

Несмотря на смену премьер-министров, уровень жизни в Москве продолжал падать, и в марте 1993 года стали слышны требования об импичменте Ельцина. Он еле-еле отбил атаку оппонентов в парламенте — всего 58,5 % голосов было против его отставки. Удержавшись на зашатавшемся было троне, Ельцин тут же стал мстить своим врагам и распустил обе палаты парламента, что было явным нарушением новой, еще не окрепшей, конституции.

3 октября 1993 года политические противники Ельцина захватили московскую мэрию и телецентр в Останкино. Во время этих беспорядков погибло 23 человека. В прямой трансляции оппозиционеры объявили, что вице-президент Александр Руцкой занял место Ельцина и стал новым президентом России. В то же время, сторонники Ельцина из кремлевского подземного бункера, построенного на случай ядерной войны, взывали в эфире к "демократически настроенным москвичам", чтобы те вышли на улицы.

На следующий день, 4 октября, в Москву прибыли лояльные Ельцину войска и окружили Белый Дом, где засел Руцкой со своими соратниками. Орудия танков были нацелены на здание точно так же, как это было во время попытки переворота в 1991 году.

Вечером того дня Сергей и Лена должны были присутствовать на очередном дипломатическом приеме. Когда они туда прибыли, их сразу окружили взволнованные канадцы и засыпали вопросами по поводу событий в Москве.

"Мы — цивилизованная страна, и наши политики никогда не станут применять физическую силу против своих оппонентов, — успокоил всех Сергей. — Я вас заверяю, что конфликт в Москве разрешится мирным путем".

Вернувшись домой, они с Леной смотрели Си-Эн-Эн до трех часов ночи, но на экране было одно и то же — БТРы водили хоровод вокруг Белого Дома. В конце концов, им это надоело, и они легли спать. Утром же новости Сергей смотреть не стал, а сразу отправился на работу.

У ворот посольства, в надежде, что к ним выйдет кто-нибудь из сотрудников, толпились канадские телерепортеры. Увидев Сергея, все повернулись к нему, а один выкрикнул: "Ваше мнение о том, что произошло в Москве?"

Спонтанно возникла пресс-конференция. "Ситуация под контролем, — начал Сергей. — Все происходит так, как это и должно происходить в любой цивилизованной стране. Мы продемонстрируем всему миру, что хотим стать частью современного демократического общества". Сразу после этих слов из посольства выскочил Василий Дмитриевич Средин, советник посла, и буквально затащил Сергея внутрь. "Вы с ума сошли? — ядовито спросил он, как только они оказались в вестибюле. — Как Вы можете такое говорить после всего, что произошло?" Сергей вспылил: "Не надо меня учить, что мне говорить журналистам! Я и без Вас знаю, как с ними общаться".

— Включите телевизор! — последовал ответ.

На экране были видны танки, палившие по Белому Дому. Из разбитых окон вырывались языки пламени, и шел дым. Ведущий новостей говорил о сотне убитых. Сергей, который, естественно, не имел ни малейшего представления о происходящем, был просто ошарашен. Обстрел и последующий захват Белого Дома ознаменовал неудачное завершение очередной попытки переворота, а его организаторы были арестованы.

Сергей вспоминал, что именно штурм Белого Дома в Москве стал для него точкой невозврата. "В то утро я четко осознал, что моя страна так и не приблизилась ни на шаг к тому, чтобы стать цивилизованным, демократическим обществом. Мы просто не были еще готовы к демократии".

И опять он поймал себя на мысли: "Кто эти люди, которых я защищаю, и зачем я им служу? Что за человек этот Ельцин, если он отдает приказ русским танкам открывать огонь по своему же народу?"

События в Москве застали Ревмиру еще в Оттаве. Вечером 4-го октября они с Сергеем и Леной засиделись допоздна, обсуждая то, что происходит в России. Фраза, которую обронила Ревмира в том разговоре, навсегда врезалась в память ее сына и невестки: "Мне противно думать о том, что моя внучка будет расти в такой России. Девочка заслуживает лучшей судьбы".

Такие слова из уст матери удивили Сергея. "Мама всегда была страстной патриоткой, и вдруг она заявляет, что не хочет, чтобы ее внучка, ее любимица Ксения, росла на своей Родине. Мне кажется, мы все тогда до конца поняли, насколько серьезно то, что произошло в тот день в России. Как нация мы показали всему миру, что русские никогда не смогут создать страну, свободную от коррупции и хаоса. Это просто выше наших возможностей. Я и Лена должны были для себя решить, какое будущее мы хотим для нашей дочери".

Вскоре из Центра пришла депеша о том, что ему пора возвращаться в Москву. Канадская командировка Сергея подходила к концу, и его собирались назначить главой канадской секции отдела Северной Америки СВР — довольно серьезное повышение, ведь на этой должности он получал контроль за всеми операциями разведки в Оттаве и Монреале.

В одно из воскресений, уже перед самым возвращением домой, Сергей гулял с Леной по тропинке, шедшей вдоль берега реки Оттава. "Сережа, посмотри на этих людей, — она кивнула в сторону отдыхающих в прибрежном парке канадцев. — Они живут в обычных домах, а не в поместьях, и они счастливы. У них обычные работы, никаких генеральских привилегий, и они счастливы. Их дети ходят в обычные школы, и их это устраивает потому, что у них есть будущее. А мы? Что нас ждет в Москве?" Потом она добавила: "Сережа, а что если мы не будем возвращаться?"

Тот разговор с женой остался в его памяти надолго, как, впрочем, и мысль о том, что он тогда не был морально готов на такой решительный шаг. Но при этом, продолжая свою прогулку вдоль реки, они стали потихоньку приоткрывать крышку ящика Пандоры, пытаясь разглядеть, что же там внутри. Позже они много раз возвращались к начатому тогда разговору, беседуя вполголоса, даже убедившись, что их никто не слышит. Правда, идея о побеге была еще смутной и лишь маячила где-то вдалеке. Сначала нужно было изучить все другие возможные варианты. Что если Сергею раньше срока уйти из СВР на пенсию и устроиться на работу в московский офис какой-нибудь крупной международной компании? Что если просто уволиться и попробовать эмигрировать? Куда уехать? Европа? Латинская Америка? Канада? На что они будут жить? Что делать с блестящей карьерой Сергея в СВР? А как же их шикарная московская квартира и две дачи? А как же Ревмира? Мать Сергея никогда не уедет из Москвы, а они никогда не оставят её там одну. И, вообще, как долго им придется ждать? Ведь Ксения взрослеет на глазах. Столько всего нужно было обсудить и осмыслить. Иногда все это поглощало Сергея и Лену настолько, что мешало их повседневной жизни. Тогда, на какое-то время, они просто переставали даже вскользь упоминать все, что было связано с отъездом. Но, словно начатый кроссворд, который был отложен в сторону, эта тема не оставляла их в покое.

Но ясно было одно — первое слово кроссворда было отгадано именно тогда, в Оттаве.

 

19

В апреле 1994 года, впервые после возвращения в Москву из Канады, Сергей вышел на работу. Он понял, что что-то не так, уже по дороге к главному корпусу Центра СВР, когда пересекал стоянку для служебных машин. Когда-то, будучи молоденьким офицером, впервые оказавшись в штаб-квартире управления зарубежной разведки КГБ, он испытал трепет — "словно я попал в 5-звездочный отель-люкс." Фасад главного корпуса искрился мрамором в лучах утреннего солнца, а паркетный пол в вестибюле был надраен до блеска. В общем, Центр был своеобразным храмом Комитета Госбезопасности.

Сейчас же, здание казалось каким-то запущенным. В некоторых местах мраморная облицовка обвалилась и, похоже, никто ее не собирался восстанавливать. На полу вестибюля валялся мусор. Но это было не все, что насторожило Сергея. В лифте, поднимаясь на пятый этаж, он заметил, что многие из ехавших с ним сотрудников одеты неряшливо, а лица их весьма помяты. Некоторые были небриты, с налитыми кровью слезящимися глазами.

Став начальником канадского сектора, Сергей унаследовал от своего предшественника просторный кабинет с массивной дубовой дверью. Из окна открывалась панорама окрестного леса, а вдали виднелись очертания московских высоток. Сергей распахнул окно, чтобы избавиться от затхлого воздуха, и огляделся. К одной из стен был прикручен сейф для хранения секретных документов. Процедура была Сергею уже знакома. Каждый раз, покидая кабинет, он был обязан убирать все бумаги, содержавшие секретную информацию, в сейф, закрыть его и оттиснуть на пластмассовой полоске, пропущенной через ручку, свой личный номер с помощью металлической печати, похожей на толстую пуговицу. Открыть сейф, не повредив эту полоску, было невозможно. После этого, ключи от сейфа и от кабинета нужно было сдать под расписку дежурному по этажу, а тот, в свою очередь, запирал ключи в другой сейф. По возвращении, процесс повторялся в обратном порядке. Одна стена кабинета была полностью занята шкафами для хранения папок с документами. Выдвижные ящики в этих шкафах также можно было закрывать на ключ и опечатывать. Кроме того, в комнате стоял огромный деревянный письменный стол и тумбочка с четырьмя телефонами. Количество телефонов в Центре служило показателем значимости их хозяина. Чем больше телефонов — тем выше должность. Одна линия была открытой, для обычных звонков за пределы комплекса СВР. Другая была предназначена только для внутреннего пользования. По третьей можно было связаться с любым офицером СВР, находящимся на территории России, а также с бывшими подразделениями КГБ, ставшими теперь отдельными организациями, например, ФСБ. И, наконец, четвертый телефон был прямой линией, соединявшей с непосредственным начальником.

Когда Сергей вышел в коридор и направился в туалет, он пришел в ужас. "Повсюду, на полу и на подоконниках, валялись десятки пустых бутылок, а воздух провонялся алкогольным перегаром и табачным дымом. В туалете не было ни туалетной бумаги, ни бумажных полотенец — их моментально растаскивали по домам. Зато в кабинках чьей-то заботливой рукой на полу были разложены старые газеты. И, вообще, туалет, некогда сверкавший чистотой, стал похож на вокзальный сортир где-нибудь в российской глубинке. Уборщицы клеили над унитазами обращения в стихах: 'Коль сели на толчок вы аккуратно, то сделали уборщице приятно'".

Во второй половине дня в кабинет Сергея ввалились без стука два его приятеля, такие же, как и он, старшие офицеры СВР. По протоколу, они должны были дождаться пока он перевернет лицом вниз документ, который Сергей в тот момент читал. Но вместо этого, оба гостя поспешили прямиком к его письменному столу. Один из них сразу отодвинул все бумаги в сторону, бухнул на освободившееся место портфель и стал выгружать из него бутылки водки и бутерброды. "Что происходит?" — удивился Сергей. Раньше никому бы и в голову не пришло закончить работу в четыре часа. Больше того, в те времена, когда Сергей только начинал свою карьеру, многие офицеры засиживались за работой до девяти вечера.

— Как что? Отмечаем твое возвращение! — воскликнул один из пришедших.

— Но ведь еще только четыре часа, — сказал Сергей.

Ему тут же объяснили, что так поздно уже никто не работает и, что, вообще, выпивать начинают сразу после обеда. Такой распорядок дня стал настолько привычным, что, если тебе нужно по работе получить какую-нибудь информацию, лучше обращаться за ней до 11 утра. Потому что позже, все сотрудники отдела, куда ты звонишь, будут уже хорошо поддатые.

Сергей вспоминал, что в тот период уровень профессионализма сотрудников резко упал по сравнению с временами КГБ. "Почти все толковые офицеры уволились и пошли работать в частный сектор, чтобы побыстрее разбогатеть. Наша штаб-квартира стала похожа на провинциальный бар, заполненный алкашами и табачным дымом."

Буквально все вокруг Сергея шло прахом. Как-то утром в Центр приехал заместитель руководителя зарубежной разведки генерал-полковник Алексей Ме-дяник, он же "Товарищ Макар", который должен был выступить перед молодыми офицерами СВР. Кстати, его отец, Яков Прокофьевич Медяник был одним из самых уважаемых генералов КГБ. В старые добрые времена, встреча с такой важной персоной, как зам. главы управления была бы целым событием. "Такие люди были для нас небожителями," — вспоминал Сергей. Однако, Медяник был настолько пьян, что, взбираясь на сцену, упал, протаранив головой трибуну. Времени было всего пол-одиннадцатого утра.

"Каждый день мне звонили из разных частных компаний мои бывшие коллеги по КГБ и звали переходить к ним работать. 'Чего ты там до сих пор сидишь? ' — говорили они, — 'Будешь у меня работать, сразу разбогатеешь. ' Один из моих близких друзей стал директором обувной фабрики. Другие стали работать на мафию."

Сергея все это не интересовало. "Я не видел себя ни в роли сапожника, ни в роли русского мафиозо. Я стал офицером КГБ, чтобы быть частью элиты."

Сводки новостей, приходивших из Москвы в 1994 году, подтверждают рассказ Сергея. Юрий Кобаладзе, пресс-секретарь российской разведки, сообщил журналистам, что между 1991 и 1993 годом СВР покинуло аж 40 % сотрудников высшего звена. Почти все они ушли работать в частные компании и банки. Естественно, что такой массовый исход руководителей и специалистов отразился на резком падении уровня морали в разведорганах. Еще одним фактором упадка российской разведки в 1994 году была потеря одного из ее самых ценных американских агентов. Сотрудник ЦРУ Олдрич Эймс, работавший на Кремль с 1985 года, был арестован неподалеку от своего дома в штате Вирджиния. Американские спецслужбы заявили, что его удалось раскрыть в результате внутреннего расследования. Спецгруппа ЦРУ, искавшая "крота" в рядах своей организации, обратила внимание на то, что Эймс клал в банк крупные суммы наличными деньгами каждый раз, когда по роду своей работы встречался в Вашингтоне с одним из советских дипломатов.

В Москве этому не поверили. Накопленный опыт говорил, что единственной причиной провала агента такого уровня мог быть только другой "крот", работавший в КГБ или СВР. Кстати, то же самое было справедливо в случае совет-ских/российских спецслужб. Почти всегда источником информации был двойной агент. Сразу после того как взяли Эймса, в СВР начался поиск предателя среди офицеров, работавших в Управлении. Естественно, что такая "охота на ведьм" лишь усилила гнетущую атмосферу, царившую в Центре.

В апреле 1994 года Ельцин посетил штаб-квартиру СВР, что случалось довольно редко. Визит был организован с целью поднятия боевого духа офицеров разведки. Выступая перед 800 сотрудниками СВР, Ельцин сказал, что ему, как президенту России, необходимы качественные и надежные разведданные, тем более, что США и другие страны "занимаются тайной дипломатией вместо того, чтобы развивать международные отношения". Он имел в виду попытки двухсторонних контактов между США и лидерами бывших советских республик. "Мы должны знать, о чем они там говорят, чтобы нас нельзя было застать врасплох." Далее он добавил, что работа СВР сейчас должна быть, как никогда, более тщательной и эффективной, ибо российская армия подверглась значительным сокращениям. "Наша безопасность в ваших руках."

Несмотря на всеобщий бардак и пьянство, царившие вокруг, равно как и на свое растущее разочарование в российских лидерах, Сергей был настроен работать как нельзя лучше. По крайней мере, это позволило бы сократить его пребывание в Москве. "Я очень хотел, чтобы меня снова отравили работать за океан — на этот раз в Манхэттен." Когда Сергей жил в Оттаве, он получил разрешение во время отпуска съездить в Нью-Йорк. Город его буквально заворожил. Ничего подобного он раньше не видел. Единственным способом получить туда назначение было поразить руководство Центра своим ударным трудом. Обстановка для того, чтобы обратить на себя внимание генералов была самой подходящей, так как большинство более-менее толковых коллег Сергея покинули ряды СВР. У него родилась идея, которую ранее в российской разведке никто не пытался реализовать. Он знал, что, если схема, придуманная им, окажется успешной, это будет прорыв в системе вербовки и работы с зарубежной агентурой СВР.

 

20

Офицер СВР не должен давать своим иностранным агентам ни домашний адрес, ни телефон в России, чтобы те никоим образом не смогли с ним связаться после возвращения разведчика на родину. Однако, уезжая из Оттавы, Сергей, вопреки этому правилу, оставил "Кириллу" свои координаты в Москве. В те времена найти человека по телефонной книге или через справочное бюро было в России довольно сложно.

У Сергея была причина, по которой он нарушил служебные инструкции. "Кирилл" в свое время участвовал в разработке различных законопроектов канадского правительства и написании текстов выступлений нескольких премьер-министров и ряда высокопоставленных чиновников. Он же передал Сергею столько секретных документов, что их хватило на целую сотню докладов, отправленных в Москву. В общем, "Кирилл" был слишком ценным источником достоверной информации, чтобы потерять с ним связь. Тем более, что Сергей теперь должен был контролировать все операции СВР на территории Канады. Именно поэтому в его планы входило не упускать "Кирилла" из виду.

В 1994 году, после ухода из Центра По Контролю За Вооружением и Разоружению, "Кирилл" основал в Оттаве консалтинговую фирму. Вскоре он приехал в Москву по делам и, пользуясь случаем, позвонил Сергею. Тот сразу пригласил его к себе домой, где Лена накрыла изысканный ужин, во время которого "Кирилл" был представлен Ревмире. Когда был подан десерт, Сергей предложил гостю организовать знакомство с несколькими русскими бизнесменами.

Утром следующего дня Сергей написал докладную на имя генерала Трубникова, который уже стал вторым (после Евгения Примакова) человеком в СВР. В докладной, Сергей предлагал СВР организовать заключение выгодного контракта с фирмой "Кирилла", чтобы дать возможность русской разведке легализовать платежи своему агенту, одновременно, предоставляя тому повод для частых поездок в Россию, не вызывая подозрений у канадских спецслужб. Самым простым вариантом для осуществления такого плана было бы создание фиктивной компании, которая и заключила бы с фирмой "Кирилла" такой контракт.

Генералу Трубникову план Сергея пришелся по душе и он показал докладную Примакову, а тот, в свою очередь, рассказал о ней президенту Ельцину. Это пришлось сделать по одной простой причине — СВР не имела права проводить секретные операции на территории России, точно так же, как деятельность ЦРУ ограничена американским законом на территории США. Таким образом, Ельцин должен был завизировать план Сергея, прежде, чем Примаков мог обратиться за содействием к органам госбезопасности (в 1994 году это была Федеральная Служба Контрразведки, ФСК, которую позже переименовали в Федеральную Службу Безопасности, ФСБ). Ельцин дал добро, после чего Примаков, Трубников и непосредственный начальник Сергея встретились с представителями ФСБ, чтобы договориться о сотрудничестве. По словам Сергея, это была первая совместная операция СВР и ФСБ со времен распада КГБ. Хотя настоящее имя по-прежнему оставалось засекреченным, советникам Ельцина была предоставлена полная информация о договоре, заключенном между двумя спецслужбами. Воспоминания об августовском путче 1991 года, организованном председателем КГБ Крючковым, и недавней попытке свержения Ельцина были еще слишком свежи.

Как только ельцинские эксперты сделали вывод, что предстоящая совместная операция не представляет угрозы президенту, Сергей включился в работу. Прежде всего, "Кириллу" изменили оперативный псевдоним на "Кабан". Таким образом, в ФСК, даже при утечке информации из СВР, не смогли бы узнать о шпионском прошлом канадского агента.

Сергей предложил, чтобы фирма "Кабана" "выиграла" тендер на консалтинговый проект по строительству жилых домов в Твери, расположенной километрах в 150 от Москвы. В руководстве СВР и ФСК поддержали эту идею.

В 1994 году по всей России ощущалась острая нехватка жилья. Основной причиной был распад Советского Союза. Российские войска со всей Восточной Европы возвращались домой, но жить им было негде. Во время первой же встречи на высшем уровне в апреле 1994 года, Ельцин лично попросил президента Клинтона о помощи. В своей книге "Помощник по России: заметки о президентской дипломатии" заместитель госсекретаря Строб Талботт упоминает, что Ельцин был в отчаянии.

"Ельцин сказал тогда, что ему нужно как можно скорее получить максимально возможное количество денег на строительство жилья для российских офицеров, которых он обещал вернуть из бывших прибалтийских республик в 1994 году."

На тот момент Клинтон уже выделил на это б миллионов долларов, но Ельцину нужно было больше. По словам Талботта, тот сказал, что может попросить Клинтона о дополнительных фондах только при личной встрече, так как открыто говорить об условиях, в которых живут офицеры российской армии ему было неловко. Талботт цитировал Ельцина:

"Палатки, Билл! Ты представляешь? Они живут в палатках!"

Клинтон пообещал увеличить сумму. Кроме помощи США Ельцин получил займы на строительство домов для своих военных от Канады, Германии, Франции, Италии, Японии и Англии. Вдобавок, Всемирный Банк выделил еще 550,8 млн. долларов на строительство жилья в шести городах России, включая Тверь.

Сергей выбрал именно Тверь потому что, с одной стороны, она была достаточно близко к Москве, чтобы СВР могла поддерживать с "Кабаном" постоянный контакт, а с другой — довольно далеко от столицы, чтобы разведслужбы Канады и США могли постоянно за ним следить. Для справки: Тверь расположена на месте слияния рек Волга и Тверь, население — около 500 тысяч.

Как и было задумано, ФСК организовала заключение контракта с фирмой "Кабана". На бумаге все выглядело абсолютно законно. "Кабан" получал оплату за консалтинговые услуги по подбору и найму канадских архитекторов для проектировки доступного жилья в Твери. Типичные российские дома из кирпича были слишком дорогими для офицеров российской армии, да и строить их было довольно долго. Канадцев попросили спроектировать что-нибудь подешевле и попроще, используя технологии, уже применяемые в Канаде. После утверждения разработанных моделей домов, "Кабан" должен был за отдельную плату укомплектовать бригаду канадских специалистов-строителей, чтобы те возвели первые дома в Твери и обучили русских коллег, которые бы уже сами могли продолжать строительство.

" "Кабан" с энтузиазмом отнесся к созданию доступного жилья, а мы получили прекрасную возможность оплачивать его агентурные услуги," — рассказывал Сергей. У ФСК было множество вариантов маскировать эти "шпионские" платежи.

Фирма "Кабана" спроектировала деревянные каркасные дома себестоимостью 15 тыс. долларов, которые можно было возводить за 3 недели. Двухэтажный дом с четырьмя спальнями, оштукатуренным фасадом и металлической крышей был самым дешевым вариантом из всех, предложенных на конкурс в Твери, городе, где средний годовой доход на душу населения составлял менее тысячи долларов.

"Как-то мы ужинали с "Кабаном", когда он был Москве, и он, не переставая, рассказывал мне, как ему легко вести в Твери свой бизнес, в то время, как другие западные предприниматели постоянно сталкиваются с проблемами из-за бюрократии и коррупции русских чиновников. А я слушал и думал, — "Еще бы! Если бы не СВР, ты бы там и дня не протянул. Местные мафиози перерезали бы тебе глотку и закопали где-нибудь в лесу." Естественно, ему я этого не сказал. Я побывал в Твери задолго до того, как "Кабан" там появился и объяснил местному руководству, что этот человек и его фирма должны получать все, что попросят. И, если у него возникнут какие-либо проблемы, то чиновники будут иметь дело с нами."

В процессе работы над проектом в Твери, "Кабан" стал часто ездить в Россию и, по словам Сергея, почти каждый раз привозил с собой копии секретных документов. "Я предложил в качестве премиальных познакомить его с хорошей русской девушкой, а заодно и получить дополнительную возможность им манипулировать."

ФСК быстренько подсунула "Кабану" молоденькую переводчицу. "Она была хороша собой и довольно умна, ему же было одиноко вдали от дома. В общем, до секса дело дошло довольно быстро." Сергей сказал, что интимные встречи "Кабана" со своей переводчицей ФСК записывала на видеопленку. В Канаде его ждала жена. "Мне давали читать транскрипты записей. Диалоги этих голубков были лучшим доказательством того, что мужчине в постели с женщиной лучше всего молчать, иначе будешь выглядеть полным идиотом."

После того как фирма "Кабана" закончила строительство демонстрационных моделей домов в Твери, СВР и ФСК посодействовали ее участию еще в одном проекте, на этот раз в Москве. "Кабан" должен был помочь в реализации программы диверсификации жилья с бюджетом около 300 миллионов долларов, которые выделил на это Всемирный Банк. Эти деньги должны были быть потрачены на ремонт и модификацию более чем миллиона квартир в 15-ти тысячах домов шести крупнейших городов России. После того, как этот проект запустили, Сергей передал "Кабана" куратору из московского управления ФСК.

Сергею была вынесена благодарность за разработку "Кабана". "Начальник Управления 'А' сказал, что я в одиночку создал совершенно новый метод вербовки агентов для российской разведки. Его назвали 'бизнес- вербовка' и собирались широко применять в Москве, куда в то время устремились западные предприниматели в поисках новых возможностей для ведения бизнеса. У нас появилась возможность оплачивать услуги своим агентам, не вызывая никаких подозрений. В то же время, со стороны иностранных спецслужб было бы разумно воспользоваться растущей демократией и открытостью российской экономики в своих целях."

Согласно данным американской разведки, "Кабан" и по сей день руководит в Канаде консалтинговой фирмой, специализирующейся на рынках России и бывших советских республик.

 

21

Инфляция и политическая нестабильность были не единственными проблемами, с которыми столкнулся Борис Ельцин в 1994 году. Чечня, богатая нефтью и населенная преимущественно мусульманами автономная область, провозгласила независимость. Более чем триста тысяч человек, не являвшихся этническими чеченцами, в основном русские, были вынуждены покинуть свои жилища, опасаясь преследований со стороны нового правительства президента Джохара Дудаева. После того как вооруженные повстанцы, поддерживаемые Москвой, не смогли свергнуть Дудаева, президент Ельцин направил в Чечню подразделения российской армии для восстановления "конституционного порядка".

Хотя Управление "А" СВР непосредственно не принимало участия в ельцинской военной кампании, Сергею и его коллегам был отдан приказ вести пропагандистскую работу по оправданию действий президента. Такая пропаганда была необходима Ельцину, ибо он не был уверен в том, как именно отреагирует на развязанную им войну Запад, в политической и финансовой поддержке которого он так нуждался. В Центре для Сергея изготавливали античеченские материалы, которыми он впоследствии снабжал различных канадских политиков, журналистов и общественные организации. В такие информационные пакеты обычно входили подборки новостей и видеозаписи, демонстрировавшие как чеченские боевики пытают, насилуют и убивают русских. Кроме того, во всех материалах делался упор на то, что Чечня — это часть России, а не одна из бывших советских республик, провозгласивших независимость. Чтобы сделать эту мысль еще более доходчивой для западной аудитории в разных странах, был применен индивидуальный подход. Например, в Канаде Чечню сравнивали с провинцией Квебек, а для американцев проводилась аналогия с южными штатами, отделившимися во время Гражданской Войны.

3-го января 1995 года Майк МакКёрри, пресс-секретарь Госдепа, в своем заявлении сравнил вторжение России в Чечню таким образом:

История нашего демократического государства включала такой эпизод как вооруженный конфликт с членами сепаратистского движения, называемый Гоаж-данской Войной. Мы должны с пониманием относиться к похожим проблемам, с которыми сталкивается молодая демократия на территории бывшего Советского Союза.

В апреле 1996 года президент Клинтон во время пресс-конференции в Москве прибег к той же самой аналогии:

Я бы хотел напомнить, что у нас в стране была гражданская война, которая, в процентном отношении, унесла больше американских жизней, чем любая из войн 20-го века. Война за идею, стоившую Абрахаму Линкольну его жизни — ни один штат не имеет права выходить из состава нашего содружества.

В своих мемуарах "Помощник по России" Строб Талботт, словно извиняясь, писал, что чувствует свою вину за то, что подбросил идею сравнить Чечню с Гражданской Войной в США МакКёрри и Клинтону, так как это оказалось бестактностью, вызвавшей появление ряда нежелательных заголовков в СМИ. Ряд международных изданий обвинил Клинтона в том, что он выгораживает Ельцина. Сам же Клинтон позже шутил по этому поводу: "Этой фразой о Линкольне я сам себе на заднице нарисовал мишень".

То, что Талботт, МакКёрри и Клинтон фактически оправдывали вторжение российских войск в Чечню, приводя в сравнение Гражданскую Войну в США, привело пропагандистов из СВР в полный восторг. Даже если их старания не имели никакого отношения к заявлениям трех политиков, заслуга в этом была бы все равно приписана мастерам по извращению фактов из Службы Внешней Разведки.

Использование пропаганды российской разведкой берет свое начало с первых дней Октябрьской революции 1917 года. Еще работая в Краснознаменном Институте, Сергей изучил десятки примеров того, как КГБ применял пропагандистские кампании и распространял дезинформацию для формирования общественного мнения. Но лишь вернувшись в 1994 году в Центр и получив доступ к сверхсекретным материалам, он узнал о самой крупной операции такого рода, осуществленной КГБ. "В результате, советской разведке удалось навешать лапшу на уши не только американской общественности, но и населению стран всего западного мира", — рассказывал Сергей. — "Был создан миф о ядерной зиме."

По словам Сергея, это было дело рук КГБ. Об этом он узнал не только из секретных отчетов о проведении этой операции, но от одного из сотрудников Комитета, принимавших в ней участие.

В 1970-х годах председатель КГБ Юрий Андропов поставил задачу скомпрометировать НАТО, организацию, созданную в 1949 году США, Канадой и десятью западноевропейскими странами, чтобы предотвратить вторжение СССР на территорию последних. Андропов снабжал деньгами пацифистские и антиядерные движения, которые были ярыми противниками американских военных баз в Германии, ключевых компонентов НАТО. КГБ использовал правительственную организацию Советский Комитет Мира, чтобы организовывать и финансировать демонстрации против американских баз по всей Европе.

Когда в 1972 году страны-члены НАТО проголосовали за размещение 572 крылатых ракет Першинг-П в Западной Европе, Андропов распорядился усилить поток пропаганды в поддержку протестного движения. В свою очередь, в НАТО заявили, что эти ракеты нужны чтобы сдерживать угрозу, которую представляют более чем 300 нацеленных на Европу советских ракет СС-20, каждая из которых оснащена 3-мя боеголовками. По приказу Андропова в Академию Наук СССР было направлено распоряжение составить пессимистичный отчет о жутких последствиях, которые ждут всю Европу после ядерной бомбардировки Германии, в случае конфликта между Востоком и Западом. Целью было напугать рядовых европейцев, настроить их против США и, в результате, сорвать развертывание систем Першинг-П запланированное на 1983 год. Вскоре после того, как в НАТО проголосовали за Першинги, советское агентство новостей опубликовало на Западе сообщение, которое тут же было процитировано Би-Би-Си. В этом сообщении, предварительно одобренном КГБ, описывался эксперимент, проведенный в пустыне Кара-Кум специалистом в области физики атмосферы доктором наук Кириллом Кондратьевым. Он, совместно с другими советскими учеными входил в специальную исследовательскую группу при Главной Геофизической Обсерватории им. Александра Воейкова и Ленинградском Университете. Оказывается, Кондратьев сделал поразительное открытие — "даже в знойной пустыне в самый разгар лета земная поверхность может оставаться относительно холодной, если в воздухе бушуют песчаные бури," — говорилось в сообщении. Кондратьев назвал этот феномен "анти-тепличный эффект" и объяснил его тем, что песчинки и пыль, поднятые в воздух во время бури, "могут полностью блокировать солнечные лучи."

Ни Кондратьев, ни его коллеги никогда не предоставляли точное описание и результаты этого эксперимента своим западным коллегам хотя бы для беглого ознакомления. Тем не менее, тот факт, что песок и пыль во время бури могут в значительной степени ослаблять лучи Солнца и вызывать падение температуры, стал широко признанным научным фактом. Лишь несколько высоких чинов из КГБ да горстка советских ученых знали, что это "поразительное открытие" не было результатом длительных исследований Кондратьева, а всего лишь первым шагом в тщательно срежиссированной пропагандистской кампании КГБ.

Следующим этапом андроповского плана был апокалиптический сценарий, опубликованный Институтом Физики Земли АН СССР в виде научной работы подготовленной геофизиком Георгием Голицыным, математиком Н.Н. Моисеевым и программистом В.В. Александровым, под руководством председателя Советского Комитета по Гидрометеорологии и Окружающей Среде Юрия Израэля. Ученые сообщили, что с помощью математической модели они рассчитали объем пыли и других твердых частиц, которые будут выброшены в атмосферу в результате ядерного удара по территории Германии. Далее, они применили теорию "анти-тепличного эффекта" Кондратьева, чтобы определить, как это повлияет на нашу планету. Вывод был таков: в случае применения ядерного оружия в Германии во время вторжения Советского Союза в Западную Европу, загрязнение атмосферы будет настолько велико, что солнечные лучи не смогут достигать поверхности Земли, а это, в свою очередь, вызовет резкое падение температуры воздуха во всей Европе.

"Мне говорили, что советские ученые знали о том, что все это — полный бред," — рассказывал Сергей. — "Не было ни одного научного факта, подтверждавшего такие выводы. Но это было именно то, что нужно Андропову, чтобы навести ужас на жителей европейских стран."

Андропов подозревал, что западные ученые отнесутся скептически к сенсационным "исследованиям" советских коллег, поэтому вместо публикаций в научных журналах, в КГБ решили использовать активные мероприятия, чтобы распространять идею ядерного апокалипсиса. Сотрудники КГБ подсовывали результаты псевдонаучных исследований своим контактам в пацифистских и антиядерных организациях, чтобы те сами публиковали кремлевские тексты. Одним из изданий из списка КГБ был журнал "Амбио — Экология Человечества."

Основанный в 1972 году в Стокгольме Шведским Королевским Научным Обществом, этот журнал занимался расследованиями научных, социологических, экономических и культурных факторов "влияющих на состояние окружающей среды". В 1982 году, примерно за год до того, как первые Першинги прибыли в Германию, редактор журнала связался с Паулем Крутценом из Химического Института Макса Планка в западногерманском Майнце. Крутцен, будущий нобелевский лауреат, незадолго до этого переехал в Германию из города Боулдер в американском штате Колорадо, где три года руководил исследованиями влияния лесных пожаров и других стихийных бедствий на атмосферу Земли.

Редактор сказал, что готовит специальный выпуск "Амбио", посвященный исследованию возможных последствий ядерной войны для нашей планеты и хотел бы попросить Крутцена написать статью об изменениях атмосферы, которые могут вызвать ядерные взрывы. Крутцен и его бывший коллега из Колорадо Джон Бирке послали в журнал свою статью "Атмосфера Земли После Ядерного Взрыва: Сумерки в Полдень". Там было описано как пепел и пыль, поднявшаяся в воздух, создадут такую плотную завесу дыма, что она может повлиять на климат всей планеты.

Надо сказать, что нет никаких доказательств или даже повода подозревать журнал "Амбио", Крутцена или Брикса в том, что они были в курсе намерений КГБ раскрутить псевдонаучную идею о климатических последствиях ядерной войны в Западной Европе.

Статья в "Амбио" попала в США еще до того, как она была опубликована в Швеции. Согласно одним источникам, председатель природоохранного общества Одубон, Рассел Петерсон, чья жена была одним из редакторов "Амбио", передал сигнальный экземпляр статьи Крутцена Роберту Скривнеру из Рокфеллеровского Фонда. Другие источники информации сообщали, что гарвардский профессор математики Джордж Кэрриер, председатель комиссии по изучению последствий ядерной войны при Национальной Академии Наук, каким-то образом наткнулся на эту статью и решил распространить ее в США. Каким-то образом статья из "Амбио" попала в руки Карла Сагана, профессора астрономии из университета Корнелл, ярого активиста антиядерного движения. Саган в то время был одним из самых известных американских ученых благодаря 13-серийному научно-популярному телефильму "Космос", вышедшему на экраны в 1980 году. Саган в роли ведущего рассказывал об истории нашей вселенной со времен "Большого Взрыва" и по сей день. Фильм посмотрело более 500 миллионов зрителей в 60 странах.

Позже, в своих интервью Саган заявлял, что на момент прочтения статьи в "Амбио" он уже проводил свои собственные исследования возможных последствий ядерного взрыва в Европе, связанных с возникновением гигантского облака пыли. Для более глубокого изучения этой проблемы он создал исследовательскую группу, включавшую таких ученых как Ричард Турко, Оуэн Тун, Томас Акерман и Джеймс Поллак. Результаты своей работы они назвали "Отчет ТТАПС", по первым буквам фамилий. Выводы этого "научного" труда не только повторяли предположение о том, что лучи Солнца не смогут пробить облака радиоактивного пепла, но шли еще дальше — в результате ядерных взрывов на Земле наступит новый Ледниковый Период.

Многие годы спустя, журнал Нэшнл Ревью провел расследование деятельности ТТАПС и опубликовал разгромную статью по поводу деятельности Сагана и его помощников. По словам журналистов, первоначально Саган вышел на руководителей Исследовательского Центра Эймса, входящего в НАСА, и попросил их организовать в конце 1982 года научную конференцию, чтобы его группа смогла предать огласке устрашающие результаты своих изысканий. Когда же специалисты из космического агентства изучили работу ТТАПС, они поставили под сомнение правильность примененной там математической модели. В общем, в НАСА отказались оказывать содействие Сагану. Тогда он, ничтоже сумняшеся, взял и сам опубликовал выводы своей группы 30 октября 1982 года в воскресном приложении журнала "Пэрэйд". Конечно, его тогдашняя известность и популярность сыграла не последнюю роль в том, что ему это удалось. Шаг это был довольно экстраординарный, так как такого рода публикации всегда делаются после проверки и рецензий со стороны ученого сообщества. В той же статье впервые появился, ставший потом популярным во всем мире, термин "ядерная зима", обязанный своему рождению одному из соавторов Сагана Ричарду Турко.

Позднее газета Уолл СтритДжорнэл присоединилась к критике деятельности Сагана. Оказалось, что для раскрутки общенациональной кампании об угрозе ядерной зимы была нанята вашингтонская PR-фирма "Портер, Новелли энд Ас-сошиэйтс". Стоимость контракта в 100 тысяч долларов была оплачена Фондом Кендалла, спонсировавшем такого рода мероприятия, связанные с проблемами экологии. Саган был приглашен на Шоу Фила Донахью и еще добрую дюжину других радио- и телепередач, где он разъяснял, что такое "ядерная зима" и осуждал применение ядерного оружия, в особенности в Европе. Его самого и исследования ТТАПС стали поддерживать десятки пацифистских, антиядерных, антивоенных и экологических движений и организаций, включая Общее Дело, Друзья Земли, Физики Против Ядерной Войны, Институт Политических Исследований, Союз Озабоченных Ученых и, даже, Контроль за Рождаемостью.

Надо отметить, что Саган и компания так и не представили коллегам-ученым материалы своих исследований для проверки и подтверждения результатов. Но несмотря на это явное нарушение правил, они приняли участие в международной конференции "Мир После Ядерной Войны", проводимой в Вашингтоне группой экологических организаций и научных фондов. В своем докладе члены ТТАПС озвучили некоторые данные из своей работы, носившей официальное название "Глобальные Изменения Земной Атмосферы После Ядерной Войны". Было сказано, что математическая модель была построена из расчета подрыва 10,400 ядерных зарядов общей мощностью 5,000 мегатонн. По мнению ученых, в результате погибнут 1,1 миллиарда человек и еще столько же получат тяжелые ранения. Кроме того, согласно той же модели, взрыв каждой мегатонны на поверхности Земли поднимет в верхние слои атмосферы более 100 тысяч тонн пепла и пыли и образовавшиеся облака будут пропускать лишь 5 % солнечного света, в результате чего на многие месяцы температура воздуха упадет до -25 градусов по Цельсию.

Кроме членов группы ТТАПС, организаторы конференции пригласили выступить и советских ученых. Москва прислала Моисеева, Голицына и Александрова, тех самых, что сфабриковали псевдонаучный отчет по заказу Андропова. Естественно, они заявили, что результаты их исследований полностью совпадают с выводами группы Сагана, а сам он тут же сослался на доклад советских коллег, как полное доказательство своей правоты.

Спустя несколько недель после конференции, американский телеканал Эй-Би-Си показал фильм "На Следующий День", леденящую кровь инсценировку последствий советско-американской ядерной войны для городка Лоуренс в штате Канзас. "Никогда ранее телефильм не вызывал такой бурной реакции сразу во всех слоях общества," — писал журнал Ньюсуик. — "Этот фильм стал кульминацией глобального антиядерного движения." Действительно, материал был настолько сенсационным, что тот же Эй-Би-Си пригласил на свою очень популярную передачу Найтлайн целый сонм ведущих экспертов, включая и самого Сагана, который опять стал рисовать картину ужасных последствий "ядерной зимы".

Так или иначе, Саган и его соавторы в конце концов опубликовали 23 декабря 1983 года материалы своих исследований в журнале Сайенс. Однако, эта публикация не удовлетворила мировую научную общественность, ибо там не хватало 136 страниц с данными, подтверждающими теорию Сагана. В примечании было сказано, что они находятся "в стадии подготовки". Через неделю после выхода этой статьи Саган опубликовал еще одну, на этот раз в журнале Форин Афферс. Она называлась "Ядерная Война и Климатическая Катастрофа" и содержала призывы Сагана к США и СССР заключить долгосрочное соглашение о значительном сокращении ядерных арсеналов. Кроме того, он опять повторял мантру о неизбежности ядерной зимы в случае ядерной войны.

Трудно сказать, сыграли ли "активные мероприятия" КГБ в распространении концепции "ядерной зимы" или нет, но, по словам Сергея, Андропов и его пропагандисты были уверены, что именно они подготовили почву для антиядерной кампании Сагана. В любом случае, несмотря на весь шум, поднятый им и группой ученых ТТАПС, натовские Першинги были успешно развернуты в Европе.

Впоследствии, некоторые ученые оспаривали теорию Сагана. Известный физик-теоретик из Принстона Фримэн Дайсон сказал в интервью журналу Нэшнл Ревью: "Если честно, это полный бред с точки зрения физики, но мне очень не хочется обсуждать это на публике… Меня же сразу запишут в ряды сторонников ядерной войны." Ученый из Мичиганского Технологического Института Виктор Вайскопф в интервью журналу Нэшнл Джорнал заявил, что "научная сторона этой теории не выдерживает никакой критики, но с точки зрения человеческой психологии, она идеальна." В 1986 году ведущий британский научный журнал Нэйчур в статье о политизации науки писал: "Один из ярчайших тому примеров это статьи о "ядерной зиме" — исследовании, печально известном отсутствием каких-либо научных доказательств." К нему присоединился Рассел Зайц, выпускник МТИ, преподающий в Гарвардском Университете. Даже известный писатель Майкл Крайтон осудил Сагана, сказав, что тот появлялся со своей идеей на шоу Джони Карсона сорок раз, "…словно вел какую-то заранее отрепетированную кампанию в СМИ. Так наука не делается, так рекламируют и продают товары."

Однако, Саган не сдавался. В 1991 году он был приглашен на передачу Найтлайн, где заявил, что 526 кувейтских нефтяных скважин, подожженных отступающими иракскими войсками, выбросят в атмосферу столько дыма, что это повлияет на поведение муссонов и на всю экологию региона. Участвовавший в той же передаче доктор наук Фред Зингер назвал такой прогноз смехотворным, добавив, что дым поднимется метров на 300 и будет затем "смыт" дождем. Через три дня над Ираном выпал черный дождь, спор был разрешен. Никаких резких падений температуры не наблюдалось. Саган умер в декабре 1996 года.

"Я — не ученый и не был знаком с Саганом лично," — рассказывал Сергей. — "Но я не раз беседовал с бывшей сотрудницей КГБ, ответственной в то время за научно-техническую пропаганду, и она несколько раз упоминала тот факт, что именно благодаря усилиям КГБ был создан и раскручен миф о "ядерной зиме" с целью воспрепятствовать развертыванию Першингов. Не знаю, был ли Саган в курсе того, кто за всем этим стоит, но в самом Комитете весь шум вокруг "ядерной зимы" считался классическим примером "запудривания западных мозгов" при помощи псевдонаучных фактов, сфабрикованных в Москве."

 

22

Сергей и Лена положили в один из московских банков 25 тысяч долларов под 200 % годовых, ничего удивительного, учитывая уровень бушующей в то время инфляции. Сам банк оказал на них очень благоприятное впечатление — вооруженные охранники в изысканно отделанном вестибюле, элегантно одетые кассиры, готовые ответить на любой вопрос. Месяц спустя, супруги решили зайти в банк и проверить сколько они заработали на своем вкладе. Когда они зашли в здание, там было пусто. Ни охраны, ни мебели, ни кассиров и уж, тем более, никаких денег. Это был один из 315 банков, испарившихся в Москве буквально за одну ночь. Большинство из них были обычными пирамидами. С помощью своих связей в Центре Сергей выяснил, кто украл их деньги. "Оказалось, что это был банк одного из мафиозных кланов и, что лучше попрощаться со своими деньгами, чем быть убитым, пытаясь их вернуть. Для меня это было шоком. Не потеря крупной суммы, а такой поворот дел. Раньше в Советском Союзе больше всего боялись КГБ, теперь же уголовники наводили еще больший страх." По данным немецкого аналитического центра Трансперенси Интернешнл, Россия в то время входила в число семи самых коррумпированных стран мира. В одной Москве жертвами заказных убийств стало около 300 человек. Американские исследователи сообщали, что мафия контролировала полмиллиона мелких и средних бизнесов, 50 тысяч банков и тысячу крупных корпораций.

Москва, в которую вернулись Сергей и Лена, быстро переставала им нравиться. "На улице можно было увидеть людей, которым не на что было купить хлеба, а мимо них проносились новенькие, сияющие американские джипы, набитые братвой."

Сергей стал давить на директора Управления "А", чтобы снова получить назначение на работу за океан. И действительно, через год после возвращения в Россию, такая возможность представилась. Больше того, у Сергея был выбор, Нью-Йорк или Вашингтон. Правда, не без условий. В Манхэттен он мог попасть сразу после того, как подготовит себе замену и ознакомится с текущей деятельностью СВР в Америке. В то время как должность в Вашингтоне освобождалась только через два года. Ни секунды не сомневаясь, Сергей выбрал Манхэттен.

Основываясь на рекомендации Сергея, начальство решило назначить на должность нового руководителя канадской секции Виталия Доморацкого, того самого офицера, который умудрился завербовать в свое время члена канадского парламента. Теперь все рабочее время Сергея было разделено между подготовкой Доморацкого и изучением сверхсекретных материалов, связанных с работой зам резидента СВР и главы лини ПР (Политическая Разведка) в Манхэттене.

Именно во время работы с этими материалами, он обнаружил, что в СВР присвоили заместителю госсекретаря США Стробу Талботту статус особый неофициальный контакт. В СВР такой статус был предназначен только для источников информации, занимавшим высокое социальное или политическое положение, личность которых тщательно скрывалась. Например, по словам Сергея, еще одним обладателем такого статуса был брат Фиделя Кастро, Рауль Модесто Кастро Руз, завербованный еще при Хрущеве и без перерыва проработавший на КГБ аж до ухода Ельцина.

"Рауля Центр использовал, чтобы влиять на кубинского президента, когда отношение Фиделя к советскому руководству становилось не слишком дружелюбным. Естественно, что и в КГБ, и в СВР принимали экстраординарные меры для того, чтобы ни сам Кастро, ни кубинский народ не узнали о такой неблаговидной роли родного брата вождя." Рауль Кастро возглавил кубинское правительство 31 июля 2006 года в связи с болезнью своего старшего брата.

Из-за их высокой ценности, к досье особых неофициальных контактов доступ имели лишь несколько высших чинов в московском управлении. Именно поэтому, по словам Сергея, он не смог привести в этой книге конкретные примеры информации, полученной по дипломатическим каналам непосредственно от Талботта, как об этом заявляли в СВР. По той же причине, Сергей не мог припомнить, как именно эта информация была использована. "Единственное, что я могу сказать, это то, что у него был статус особого неофициального контакта и то, что российская разведка смогла обвести его вокруг пальца и манипулировать им."

В шифровках Центра и резидентур такие люди обозначались кодом "11-2", тем же самым, что и надежные контакты (завербованные шпионы). "Однако, несмотря на это, Талботт не был российским агентом," — объяснил Сергей. — "Я думаю, на самом деле, все было как раз наоборот. Он был ярым американским патриотом. Но, как случалось и раньше, он настолько недооценил своих советских и российских коллег, одновременно переоценив свои знания и влияние, что наша разведка смогла довольно эффективно использовать его в своих целях в период правления Ельцина. Талботт стал бесценным источником информации."

Бывший колумнист и глава вашингтонского бюро журнала Таймс, Талботт подружился с Клинтоном во время учебы в Оксфорде, где оба были стипендиатами фонда Родеса. После победы на президентских выборах, Клинтон попросил Талботта курировать американо-советские отношения.

В своих мемуарах Талботт пишет, что одним из его первых знакомств в ельцинской администрации был замминистра иностранных дел Георгий Мамедов и, что впоследствии это знакомство стало для него самым важным. Талботт отзывается с похвалой о Мамедове, как о человеке, с которым было легко вести беседу и открыто обсуждать аргументы как российской, так и американской сторон. Талботт вспоминал, что в течение семи лет своей карьеры в аппарате президента Клинтона, он часто сотрудничал с Мамедовым в процессе подготовки встреч между лидерами двух стран или в случае возникновения каких-либо внештатных ситуаций. Кроме того, они совместно работали над путями оказания политической поддержки Ельцину, несмотря на постоянные обвинения его администрации в масштабной коррупции. Далее Талботт добавляет, что они вместе с Мамедовым разрабатывали основы программы сотрудничества между НАТО и Россией, а также разрешали разногласия, возникшие в процессе подготовки договора ОСВ-2 (сокращение стратегических вооружений). В общем, как пишет Талботт, они с Мамедовым так часто работали рука об руку и провели столько бесед с глазу на глаз, что стали настоящими друзьями, доверяли и уважали друг друга. В качестве иллюстрации, Талботт приводит случай, когда целого дня напряженной совместной работы в Вашингтоне, он пригласил Мамедова пойти с ним и его детьми в кино, на тогдашний блокбастер "День Независимости". После кино Мамедов присоединился к семейному ужину в итальянском ресторане, во время которого дипломаты непринужденно шутили, гадая, что выбрали бы пришельцы из голливудского фильма, "Партнерство Ради Мира" (инициатива Клинтона и Ельцина) или, все же, вступили бы в НАТО.

Во время подготовки к работе в США Сергей узнал, что Мамедов тайно сотрудничал с СВР. "Господин Мамедов был сексотом со стажем. Кстати, КГБ и СВР помогли ему сделать стремительную карьеру в министерстве иностранных дел. Сотрудничество с нашей службой подразумевало то, что Мамедов должен был сообщать содержание всех разговоров с Талботтом непосредственно нам, в Центр. Всех, без исключения! Это была его служебная обязанность." Впрочем, надо отметить, что нету ни повода подозревать, ни доказательств того, что Талботт знал о такой неблаговидной роли Мамедова.

Еще Сергею рассказали, что директор СВР Примаков и его заместитель, генерал Трубников, основываясь на психологическом профиле Талботта, в свое время приняли решение "разминать" американца, чтобы впоследствии выуживать из него полезную информацию. "Мистер Талботт считал себя экспертом по России и был уверен, что лучше всех знает, в чем нуждается эта страна и ее население. В СВР уже были знакомы с подобным высокомерием западных политиков. Поэтому Мамедов был проинструктирован подыгрывать Талботту, раздувая его самомнение, чтобы потом было легче им манипулировать," — вспоминал Сергей. В СВР Мамедову рекомендовали встречаться с Талботтом наедине как можно чаще. Во время таких бесед без свидетелей, Мамедов должен был задавать ему вопросы, подготовленные в Центре, естественно, делая вид, что это интересует его самого. "Мистера Талботта в конце концов удалось убедить, что все сказанное во время таких бесед без свидетелей, остается между ним и Мамедовым, вто время как, на самом деле, российский дипломат попросту добывал информацию, затребованную московским Центром. В результате, дошло до того, что Талботт заслужил ранг особый неофициальный контакт".

В СВР считали, что "дружба" Мамедова с Талботтом — прекрасный пример того как "разведслужба может воспользоваться ситуацией и манипулировать дипломатическим источником, который даже не догадывается, что его используют для сбора информации."

Кстати, Сергей был не первым, кто отметил сомнительный характер взаимоотношений Талботта с российскими официальными лицами. В 1999 году специальная комиссия Палаты Представителей США опубликовала 3-х томный доклад с резкой критикой того, как администрация Клинтона строила отношения с Россией. Поначалу докладу Комиссии Кокса (по имени ее председателя, члена Палаты, Кристофера Кокса) был присвоен гриф "Совершенно Секретно", но позже некоторые его части были рассекречены. На пресс-конференции Кокс заявил, что администрация Клинтона оказывала Ельцину поддержку вне зависимости от его поступков и принимаемых им решений. Такая безответственная позиция Клинтона сильно затормозила развитие зарождавшихся российских демократических институтов из-за того, что Ельцин мог игнорировать мнение депутатов, избранных народом. Авторы доклада делали вывод, что слепое покровительство, оказанное администрацией Демократической Партии Ельцину, позволило тому единолично принимать решения и руководить страной. Кокс также обвинил небольшую группу чиновников из администрации Клинтона, включая Талботта, в том, что они постоянно игнорировали или недооценивали аналитическую информацию, которая не соответствовала их личному мнению о том, что происходит в России под руководством Ельцина. В частности, в том, что Мамедову и другим российским дипломатам удалось убедить Талботта не обращать внимания на нелицеприятные истории о связях Ельцина с олигархами во то время, когда он занимал кресло президента.

Как только были опубликованы выдержки из "Доклада Кокса", Талботт поспешил отметить, что 12 из 15-ти членов комиссии были республиканцами и, что сам доклад политизирован и неспроста появился как раз в разгар президентской гонки 2000-го года.

После того, как он покинул администрацию Клинтона, Талботт стал президентом Института Брукингса, вашингтонского аналитического центра. Его "друг-дипломат" был назначен послом России в Канаде.

Когда я писал эту книгу, я послал транскрипты моей беседы с Сергеем об истории с Мамедовым самому Талботту. В ответ пришло письмо с опровержением, где он писал: "Интерпретация событий, сделанная Вашим источником (Сергеем), является ложной и вводит в заблуждение по двум основным причинам. Во-первых, ни я, ни посол Мамедов никогда не подразумевали, что содержимое наших бесед без свидетелей должно оставаться между нами. Как раз наоборот, каждый из нас предполагал, что его собеседник будет докладывать о нем своему правительству. Во-вторых, Ваш источник утверждает, что в процессе общение со мной посол Мамедов 'обманывал и манипулировал' мной с целью лоббировать интересы России… Но Ваш источник не предоставляет никаких доказательств. Причина проста — их нет. Все, чего я добивался в результате сотрудничества с послом Мамедовым, было сделано в интересах Соединенных Штатов: вывод российских войск из бывших прибалтийских республик, принятие Россией факта расширения НАТО и ее присоединение к программе 'Партнерство Ради Мира', поддержка Россией наших действий в Боснии и помощь русских в том, чтобы прекратить войну в Косово на условиях НАТО."

Посол Мамедов, в свою очередь, ответил на обвинения Сергея следующим образом: "Будучи страстным почитателем романов Джона Ле Карре, я по достоинству оценил сюжет, сочиненный Вами и Вашим "источником" из ЦРУ…Конечно, мне не надо Вам объяснять, что история о том, что я 'манипулировал' Стробом Талботтом по заданию СВР, является ничем иным как грубой ложью. К сожалению, старые стереотипы очень живучи и некоторые 'охотники за ведьмами' из ФБР и ЦРУ до сих пор не могут поверить в существование таких простых человеческих ценностей, как доверие и дружба. Особенно, когда речь идет об американских и российских дипломатах. Очень жаль!"

 

23

Нью-Йорк, апрель 1995 года

В Нью-Йорке Сергей сразу почувствовал себя как рыба в воде. Освоиться в консульстве, жилом комплексе в Ривердейле и миссии при ООН не составило большого труда. В то же время, наладить отношения с сослуживцами было задачей посложнее. Несмотря на то, что официально все они считались сотрудниками МИДа Российской Федерации, на самом деле, существовало разделение на два лагеря.

Настоящие дипломаты ("чистые") подчинялись послу РФ в ООН, Сергею Лаврову. Офицеры разведки СВР и ГРУ — своим резидентам. Естественно, что у всех были дипломатические паспорта. В целях дополнительной конспирации в МВД никогда не пользовались аббревиатурами СВР или ГРУ. Посол Лавров в своих депешах называл СВР "ближними соседями", а ГРУ — "дальними соседями". Например, если он в письме в МИД упоминал резидента СВР, то это был "резидент наших ближних соседей". Термины эти сложились исторически. Во времена Сталина МИД располагался на улице Воровского, рядом с Управлением КГБ на Лубянке. ГРУ же находилось в нескольких километрах от центра Москвы.

Несмотря на все эти ухищрения, почти все сотрудники миссии были в курсе, кто настоящий дипломат, а кто — нет. Больше того, Сергей подозревал, что и американская разведка также располагает такими сведениями. "В МИДе настояли, чтобы офицеры разведки назначались на дипломатические должности самого низкого уровня и, чтобы эти должности были закреплены за разведкой постоянно," — объяснял Сергей. — "Из-за этого наших офицеры всегда работали на одних и тех же местах и, как только ФБР или ЦРУ обнаруживали, что какую-либо должность занимает разведчик, они уже знали, что на замену ему опять пришлют сотрудника спецслужб." Дипломатической "крышей" Сергея была должность первого пресс-секретаря. На его памяти, каждый, кто ее занимал, был офицером СВР.

После распада СССР в СВР был создан отдел по взаимодействию и сотрудничеству с западными спецслужбами (ВС). Более того, в связи с официальным окончанием Холодной Войны, Госдепу США было сообщено имя резидента СВР в Вашингтоне. В ответ, ЦРУ раскрыло Москве имя руководителя своей резидентуры. Обе стороны считали, что такие шаги будут способствовать более эффективному обмену важной информацией, особенно в области борьбы с терроризмом.

"Конечно же, враждебное отношение друг к другу между ЦРУ и СВР никуда делось," — рассказывал Сергей. Вместо того, чтобы использовать прямую связь с резидентами для общего дела, через них шел обмен массой каких-то склочных жалоб и обоюдных обвинений. "Я не в курсе, какую информацию о террористах американцы передавали нам, но я знаю точно, что Центр не собирался откровенничать с ЦРУ. Тем более, что стороны считали террористами совершенно разных людей. Например, в США изначально было решено, что кавказские сепаратисты, скажем, чеченцы, это освободительное движение, а в России их считали частью Аль-Кайды. С другой стороны, русские не признавали, что Хамас и Хизболла — это террористические организации."

Формально, резидент СВР подчинялся послу Лаврову, как руководителю миссии. Но по российским законам, резидент СВР не был обязан докладывать послу о разведдеятельности Службы. Благодаря этому, резидент очень редко делился с послом какой-либо информацией вообще, а посол, в свою очередь, практически никогда не интересовался делами СВР.

"Так было везде. Большинство российских послов ненавидели СВР и старались не иметь с нами ничего общего." Одной из причин такого отношения было то, что СВР шпионила за дипломатами своей же страны с помощью сексотов, стучавших за денежное вознаграждение на своих сослуживцев, включая самого посла. Более того, по закону, СВР имела право следить за коллегами из ГРУ, в то время как ГРУ не разрешалось использовать стукачей в рядах СВР. Это были отголоски сталинской эры, когда НКВДисты шпионили за всеми.

" 'Чистые' дипломаты и офицеры ГРУ, работавшие в миссии, пытались избегать общения и, тем более, тесных отношений с сотрудниками СВР," — вспоминал Сергей. — "Они просто боялись, что их заподозрят в стукачестве."

Однако такие холодные отношения были лишь фасадом. У Сергея никогда не было проблем с тем, чтобы найти осведомителей среди российских дипломатов. "Один из первых замов Лаврова и главы всех трех МИДовских референтур миссии были моими осведомителями." Они докладывали Сергею о том, с кем встречался Лавров, что обсуждалось на встречах и как он реагировал. Все эти отчеты уходили в Центр.

"У меня были десятки осведомителей, в каждом отделе миссии и консульства. Я был в курсе всего, что там происходило."

Официально, не Сергей, а сам резидент СВР должен был заниматься слежкой за послом и руководить работой всей резидентуры. Но когда Сергей прибыл в Манхэттен, всем этим занимался и.о. резидента. Новый же начальник, Валерий Антонович Коваль ("Товарищ Карев") должен был вот-вот переехать в Нью-Йорк из Мехико-Сити, где он до этого руководил работой тамошней резидентуры.

Сергей порасспрашивал своих знакомых из Центра о Ковале, но ответы были уклончивы. Наконец, он вышел на человека из отдела кадров и ничего хорошего от того не услышал. "Если Коваль будет твоим резидентом, ты в глубокой жопе. Прими мои соболезнования."

— А что с ним не так?

— Скоро сам все увидишь.

Сергей понял в чем дело буквально через несколько часов после знакомства с Ковалем. Тому было 57 лет, то есть, оставалось 3 года до пенсии, и единственное, к чему он стремился, было "не делать волн". Сергей рассказывал: "Коваль боялся собственной тени. У него был нервный тик и он впадал в панику, как только слышал о Центре. Ни физически, ни морально он не был в состоянии принимать каких-либо мало-мальски важных решений."

Поначалу Сергей был поражен, как такую размазню как Коваль могли назначить резидентом, да еще не куда-нибудь, а в Манхэттен. Позже, все прояснилось. "Он начал быстро продвигаться по службе благодаря тому, что из СВР в частные компании уходила масса толковых офицеров. Коваль просто оказался в правильном месте в правильное время. Кроме того, он был беспредельно лоялен к начальству, эдакий безотказный бюрократ."

Трусливая мнительность Коваля для многих не была секретом. "Посол Лавров не раз'забывал'пригласить его на дипломатические приемы или важные совещания. 'Чистые'дипломаты открыто смеялись над своим, якобы, коллегой." В общем, все три года пребывания Коваля в Нью-Йорке, вся ответственность за работу резидентуры лежала на Сергее.

"Я превратился для него в незаменимого сотрудника. Коваль требовал, чтобы я постоянно был рядом и принимал решения, даже на выходных, и ни от кого это не скрывал. 'Делай, что хочешь, — говорил мне Коваль, — лишь бы у меня не было неприятностей. Единственной его целью было дотянуть до пенсии."

На смену ему прислали Сергея Кутафина, "Товарища Эрнста", куда более амбициозную личность. Но и он не проявил особого интереса к работе резидентуры. "Единственной его целью было повышение в звании, он хотел стать генералом. Сразу после прибытия, он стал закупать и отправлять в Москву подарки, точнее, взятки, своему начальству, включая заместителя директора СВР, генерал-лейтенанта Маргелова, 'Товарища Михаила', который в то время руководил всей деятельностью Службы в Северной и Латинской Америках и в Западной Европе."

По словам Сергея, Кутафин закупал дорогие ручки Монблан, ценные картины и ящики американского алкоголя, и ежемесячно отсылал все это добро дипломатической почтой в Центр. "Некоторые ящики были настолько тяжелыми, что два здоровенный сотрудника с трудом затаскивали их на аэро-флотовский борт." Сергей знал об этом потоке "подарков" по одной простой причине — Кутафин оплачивал их из бюджета резидентуры и Сергею приходилось каким-то образом выкручиваться, чтобы списывать эти расходы законным путем.

Тем не менее, Сергея все это устраивало. "Как и его предшественник, Кутафин дал мне полную свободу действий, правда, по другой причине. Он понятия не имел как собирать разведданные и ему нужен был человек, на кого можно свалить всю ответственность в случае неудачной операции."

В итоге, Сергей фактически руководил всей деятельностью резидентуры с апреля 1995-го по октябрь 2000-го года. Под его началом было не только 60 агентов СВР, но еще и 25 женщин, работавших в "подлодке" на 8-м этаже. Все они были женами офицеров СВР, но к разведке отношения не имели, а выполняли обычные офисные функции и уборку.

Служба офицера СВР за границей была довольно тяжела, по крайней мере, по словам Сергея. "В советские времена разведчик должен был кроме своей основной деятельности выполнять 25 % обязанностей согласно своей дипломатической должности, под прикрытием которой он работал. Процент этот постоянно рос и к середине 80-х он уже достиг 75 %, а в 90-х, когда директором СВР стал Примаков, равнялся 100 %. Я считал это разумным, так как, выполняя свои официальные функции, было легче завязывать контакты для последующей вербовки, не давая поводов для подозрений в шпионской деятельности. Конечно же, двойная нагрузка была поводом для постоянных жалоб моих подчиненных."

"МИДу не нравилось, что мы выполняем работу дипломатов. Там считали, что если они не лезут в наши дела, то мы тоже не должны совать нос в их дипломатическую кухню." На этой почве постоянно возникали различные конфликты. Например, как-то раз Сергей послал на какой-то инструктаж в ООН одного из своих сотрудников, работавших под видом дипломата. Когда тот прибыл на место, ему сообщили, что российский дипломат уже здесь был, провел беседу и уехал. То есть, МИД поспешил направить туда своего "чистого" дипломата, чтобы подставить человека Сергея, ооновский чиновник ядовито спросил: "Так кто же из вас настоящий дипломат?"

Хотя большинство офицеров СВР, работавших в Манхэттене выдавали себя за дипломатов, были и такие, кто действовал под видом журналистов, а один даже числился сотрудником представительства Аэрофлота.

В начале каждого года в резидентуру из Центра приходил список задач, которые предстояло выполнить. "СВР не интересовала сама деятельность ООН, все их резолюции и другая политическая чепуха. Какая нам разница, кто и как будет голосовать. Всю эту информацию мы могли получить через наших'чистых'дипломатов." Сергей и его люди должны были искать лазейки для доступа к разведданным и вербовать агентов, которые добывали бы для них политические, экономические, технические и военные секреты. Список целей, начиная с самых важных, выглядел так:

1. Миссия США при ООН. "Разработка сотрудников миссии США всегда была на первом месте среди других приоритетов резидентуры."

2. Миссии стран, постоянных членов Совета Безопасности ООН, Китая, Франции, Великобритании и США,

3. Миссии Германии и Японии,

4. Миссии стран-членов НАТО,

5. Манхэттенский политический бомонд, особенно, американские конгрессмены и сотрудники крупных аналитических центров, базирующихся в Нью-Йорке. В первую очередь, Совет По Вопросам Международной Политики, внепартийная группа экспертов, с 1921 года предоставлявшая правительству США рекомендации в области международной дипломатии,

6. Нью-Йоркские финансовые организации, включая Нью-Йоркскую Биржу и крупнейшие банки,

7. Нью-Йоркский и Колумбийский Университеты,

8. Русские и еврейские иммигранты из СССР, особенно те, кто сохранил какие-либо связи с бывшей родиной или питал к ней симпатии,

9. Иностранные корреспонденты, работавшие при ООН.

В конце каждого года Сергей был обязан отправлять в Центр отчет о работе по выполнению поставленных задач. Точно так же, как и на любом советском предприятии, Сергей и его подчиненные должны были ежегодно повышать производительность труда, в их случае — увеличивать количество успешных вербовок. "Когда я прибыл в миссию, на СВР работало сто завербованных агентов, когда я оттуда уходил, их уже было больше ста пятидесяти. В основном, это были информативные контакты, но мы смогли завербовать несколько довольно серьезных агентов и источников достоверной информации, шпионивших на нас."

Постепенно Сергей втянулся в рутину рабочих дней. Каждое утро, около девяти часов, он появлялся в своем кабинете, спрятанном в "подводной лодке" внутри здания миссии и начинал с разбора запросов, поступивших за ночь из Центра. Резидентуре никогда не сообщалось, кто и зачем затребовал ту или иную информацию. Типичный список информации, затребованной Центром в течение одного дня, выглядел так: исследования генетически модифицированных продуктов, проводимые в Нью-Йоркском Университете; персональные данные сотрудника Секретариата ООН, занимающегося вопросами гуманитарной помощи Боснии; результаты опытов по изучению заболеваний животных, поставленных в лаборатории Министерства Сельского Хозяйства США в Плам Айленде, штат Нью-Йорк. Иногда казалось, что этим запросам не будет конца. Некоторые ответы можно было раздобыть в течение нескольких часов, вто время, как иные требовали месяцев кропотливой работы. Однако, Сергей точно знал, что два вопроса будут снова и снова повторяться в телеграммах из Центра. Знает ли кто-нибудь из его источников в Манхэттене хоть что-то о местонахождении Осамы Бин-Ладена? Получила ли резидентура какую-либо информацию о помощи Аль-Кайды чеченским боевикам?

Иногда из Центра присылали пропагандистские материалы, которые необходимо было распространить США. Чаще всего, это была информация о боевых действиях в Чечне. Обычно, Сергей посылал кого-нибудь из своих сотрудников в одну из нью-йоркских публичных библиотек, откуда тот мог выходить в Интернет, не оставляя при этом никаких следов. Он рассылал публиковал материалы на всевозможных онлайн блогах и форумах, а также отправлял их электронной почтой в различные американские издания и на радио- и телестанции. Часть этой информации подавалась в виде отчетов о результатах исследований, проведенных уважаемыми европейскими учеными или университетами с солидной репутацией. На самом деле, никаких европейских исследователей не существовало. Все их "труды" были созданы в Центре российскими специалистами. Структура этих шедевров дезинформации была, как правило, следующей: факты, достоверные на 99 %, были нанизаны на абсолютно лживый "стержень", утверждение, представляющее международную политику России в выгодном свете. Все это распространялось среди групп, критикующих американское правительство, особенно среди защитников окружающей среды, противников Всемирного Банка и организаций по защите прав человека. "Нашей задачей было вносить раскол и недовольство в американское общество, с одной стороны, и подогревать антиамериканские настроения за пределами США, с другой."

После развала СССР, Россия обещала прекратить "активные мероприятия" (кампании по дезинформации). Однако, Сергей сказал, что эти обещания были всего лишь очередной уловкой. "Мы сказали Западу, что мы теперь друзья и больше всем этим заниматься не будем. СВР даже закрыла Управление А (Активные Мероприятия). На самом же деле, его просто переименовали. Оно стало называться Управление МИП (Мероприятия Информационной Поддержки). Те же самые люди, что работали там при КГБ, продолжали заниматься тем же, но же уже в СВР."

К десяти утра Сергей уже обычно заканчивал раздавать своим людям задания по работе с запросами из Центра и выполнению "активных мероприятий. Они врассыпную бросались к своим обычным и завербованным контактам в надежде заполучить искомую информацию. Так как в СВР считали, что все телефонные линии мисси прослушиваются ФБР, подчиненным Сергея запрещалось пользоваться ими, чтобы звонить своим агентам. Большинство офицеров направлялись в универмаг Блумингдейл на 59-й Улице и звонили оттуда с телефонов-автоматов. Их было несколько на каждом этаже и почти все они были расположены так, что можно было следить, кто находится рядом и пытается вести за тобой наблюдение. Телефоны эти использовались только для коротких разговоров, например, чтобы назначить встречу за ланчем или ужином.

Как-то раз Сергей отправил офицера линии ПР, Александра Кайриша, оперативный псевдоним "Товарищ Щука", вербовать Падму Десай, профессора Колумбийского Университета. Сергей проинструктировал Кайриша, сначала втереться ей в доверие, сделать ее источником несекретной информации, и только потом, со временем, попробовать ее завербовать. Десай была выбрана в качестве объекта для вербовки из-за своих связей и успехов на академической ниве. Она была членом Совета По Вопросам Международной Политики и кроме того, летом 1995 года наняло ее в качестве советника российского министерства финансов, чтобы та помогала восстанавливать еле-живую экономику России. На протяжении своей карьеры Десай опубликовала несколько успешных научных трудов, в которых она объясняла, почему экономика коммунистических стран обречена на провал.

Но у Сергея были и другие причины дать Кайришу задание завербовать Десай. Недавно ему стало известно, что ее приглашали в ЦРУ, чтобы она сделала доклад о финансовых проблемах российской державы, и Сергею очень хотелось узнать, что же она там рассказывала. Кроме того, Десай была замужем за Джагдишем Бхагвати, профессором того же Колумбийского Университета. Тот факт, что они оба были выходцами из иммигрантских семей, по мнению Сергея, делало их вербовку более вероятной.

"Мы часто охотились за теми, кто преподавал в университетах и колледжах, потому что они, по роду своей работы, делились информацией со студентами и коллегами, следовательно, были более расположены к контакту, чем, скажем, дипломаты из ООН."

Тем не менее, подчиненный Сергея свое задание с треском провалил. "Кайриш ждал двадцать лет, когда же его наконец отправят работать за океан. Наверное поэтому, он проявил такое рвение, что, когда профессор Десай перестала отвечать на его звонки, он помчался в Колумбийский Университет и стал гоняться за ней по всему кампусу в поисках встречи. Однажды он пришел ко мне в кабинет и сказал: 'Она с мужем шла мне навстречу по коридору, но увидев меня, заскочила в женский туалет, а мужа я успел поймать пока он не успел спрятаться.' "

В общем, закончилось тем, что профессорская пара была настолько напугана назойливостью Кайриша, что супруги попросили оставить их в покое. "От них мы так ничего и не добились, зато доложили в Центр, что была осуществлена попытка завербовать сразу двух профессоров Колумбийского Университета, что произвело в Москве хорошее впечатление".

Однако, по словам Сергея, самая известная история неудачной вербовки в практике нью-йоркской резидентуры была связана с Генри Киссинджером. В то время, он руководил собственной международной консалтинговой, расположенной в Манхэттене и в Центре захотели подослать к нему одного из офицеров СВР. "В то время как раз произошел какой-то крупный международный конфликт и Центр решил, что Киссинджер сможет нам разъяснить позицию правительства США и рассказать, что сам думает по этому поводу", — рассказывал Сергей. — "Один из наших людей, выдавая себя за дипломата, записался у секретаря на прием к Киссинджеру".

Офицер прибыл в офис заранее и сидел в приемной в ожидании назначенного времени, когда секретарша неожиданно спросила его, как он собирается оплачивать счет. Оказалось, что оплата консультантов была почасовой.

"Разведчик тут же рванул назад в миссию и доложил, что Киссинджер берет сто долларов за каждую минуту беседы. То есть, наш сотрудник убежал с задания, только потому, что его никто не предупредил, что он может потратить такие деньги, чтобы поболтать с самим Мистером Киссинджером, и испугался, что в резидентуре его заругают, если он себе это позволит".

Обычно, все сотрудники Сергея возвращались в здание миссии к 5 часам вечера и садились за составление отчетов о том, что они разузнали у своих источников информации. Но прежде чем, эти отчеты уходили в Центр в виде шифрограмм, они попадали в руки редактора Сергея Шмелева, оперативный позывной "Товарищ Патрик", которого за глаза называли Черепахой. В резидентуре это была легендарная личность. Он носил огромные очки с толстыми линзами, был предпенсионного возраста и отличался чрезмерной дотошностью. "Шмелев восседал в центре комнаты, словно огромная черепаха посреди пруда, пока все вокруг суетились, подсовывая ему свои отчеты." Он цеплялся к каждому предложению, и автору отчета доставалось, если информация была неполной или была невнятно изложена. "Хотя Патрик и был ходячей энциклопедией, его никто не любил из-за постоянно растущих требований к объему информации, которую добывали мои люди. Он их конечно здорово доставал, но это была его работа. После того, как донесения были отредактированы и перепечатаны начисто, он передавал их мне." Как правило, каждый вечер Сергею приходилось прочитывать до 60 страниц убористого текста, прежде чем донесения шифровались и уходили в Центр.

В принципе, поскольку руководство всеми операциями резидентуры входило в повседневные обязанности Сергея, он мог бы проводить в кабинете все свое рабочее время. Но он не любил офисную рутину и по вечерам отправлялся на встречи со своими агентами или на поиски возможностей завербовать новых шпионов.

На протяжении своего пребывания в Нью-Йорке, Сергей лично наблюдал за разработкой своими офицерами особо важных агентов и, хотя, курьезные ляпсусы, вроде неуклюжей попытки завербовать профессора Дусей и Киссинджера, имели место, резидентура занималась вполне серьезными делами. Ей удалось завербовать и привлечь к активному сотрудничеству несколько особо важных агентов, деятельность которых была направлена против Соединенных Штатов. Личности этих людей и то, чем они занимались хранились Москвой в строжайшем секрете и стали достоянием общественности только после публикации этой книги.

 

24

Одним из самых важных источников информации СВР в Манхэттене был глубоко законспирированный офицер, личность которого годами тщательно скрывалась Москвой. В Центре его считали настолько ценным агентом, что кто он такой не знали даже другие офицеры резидентуры СВР, включая и самого Сергея. В шифрограммах он обозначался только одной буквой "В", а для работы с ним из Москвы в Нью-Йорк прилетал особый персональный куратор. Как сам "В", так и его куратор подчинялись непосредственно Москве, то есть, никто из сотрудников резидентуры, включая Сергея, не был в курсе, кто такой этот "В" и чем он занимается.

Хотя Сергей и его подчиненные работали под прикрытием, в основном, выдавая себя за дипломатов, офицеры вроде "В" были законспирированы в СВР еще глубже и выполняли сверхсекретные миссии. Заслугу в увеличении количества таких агентов Сергей приписывал Андропову. "При Андропове они стали появляться буквально повсюду, как грибы после дождя." Андропов, руководивший КГБ с 1967 по 1982 год, создал из таких "суперагентов" то, что он называл "вторая линия обороны."

"Советский Союз и Соединенные Штаты постоянно объявляли дипломатов противоположной стороны персонами нон-грата и высылали их из своих стран. Андропов задался вопросом, что будет, если Холодная Война станет "горячей" и всех кагебистов вышлют из страны? Кто же тогда будет нашими глазами и ушами в стане врага? Тогда он решил создать второй эшелон разведки, который был бы засекречен даже внутри самого КГБ. О принадлежности офицеров этого эшелона к Комитету не должны были знать ни их коллеги, ни члены их семей, чтобы американцам практически невозможно было их вычислить. Эти разведчики должны быть активированы только в случае высылки офицеров первого эшелона."

При Андропове многие агенты для этой группы вербовались из числа будущих дипломатов, еще во время их учебы в московских вузах. Их направляли на ускоренные курсы КГБ, вне стен Краснознаменного Института. После чего они возвращались в свой вуз, а после окончания, попадали на работу в МИД.

Сергей относился к этой сверхсекретной публике с неприязнью. Он считал их халявщиками. Еще бы, ведь они получали две зарплаты, одну в МИДе, другую — в КГБ, причем, вне зависимости оттого, занимались ли они развед-деятельностью или нет. Еще больше раздражал тот факт, что в КГБ им автоматически присваивали очередные офицерские звания. Большинство начинали лейтенантами, через два года получали старшего лейтенанта, еще через три года — капитана, а потом, спустя уже четыре года, майора, и через такой же срок — подполковника. В результате, им удавалось дослужиться до полковника всего за семнадцать лет. И все это в то время, как продвижение по службе остальных офицеров КГБ часто шло с задержками или вообще тормозилось.

Точное количество таких суперсекретных агентов оставалось тайной за семью печатями, но доподлинно известно, что в конце 60-х, начале 70-х годов Андропов наводнил своими людьми весь советский МИД. Забавно, что само руководство министерства понятия не имело о том, что их ведомство кишело офицерами КГБ. Настолько серьезными были меры, принятые Андроповым для того, чтобы дипломаты ничего не знали о своих коллегах-шпионах. После развала Советского Союза 11-е Управление СВР продолжало осуществлять андроповскую программу и, по словам Сергея, стало еще более активно внедрять своих сотрудников в МИД России. "Я жаловался, что толку от них никакого, но из Центра мне ответили: "Сергей, один из-них может окупить сотню остальных."

Случай с "В" доказал правоту этих слов.

Хотя Сергею и не положено было знать, кто такой "В", он обнаружил это через несколько недель после начала работы в нью-йоркской резидентуре. По словам Сергея, "В" был не кем иным как Эльдаром Кулиевым, назначенным в сентябре 1994 года постоянным представителем Республики Азербайджан в ООН.

Фактически это означало, что с 1994 по 2001 год полковник СВР Российской Федерации был послом совершенно другой страны в Организации Объединенных Наций. Срок его службы в ООН совпал с довольно сложным периодом в отношениях между США, Россией и Азербайджаном. То, что Кулиев являлся офицером СВР, впервые предано огласке в этой книге.

Кулиев родился в 1939 году в Баку и после окончания в 1963 году Азербайджанского Государственного Университета по специальности "Арабские Языки" влился в ряды советских дипломатов. Сначала он устроился переводчиком в посольство СССР в египетском городе Асуан, но потом стал стремительно продвигаться по службе. В 1976 году его направили в Дипломатическую Академию при МИД СССР, где он и был завербован КГБ. После учебы в Академии он продолжал работать в Египте, а после — в Турции. Кулиев был неплохим дипломатом, но ценность его, как разведчика, проявилась лишь после выхода Азербайджана и других республик из состава СССР.

В 1991 году 11 бывших советских республик создали Содружество Независимых Государств (СНГ), целью которого было "осуществление отделения отбывшей родины цивилизованным путем." Одним из первых документов, который подписали эти республики, было "Соглашение о Коллективной Безопасности", в котором оговаривался деликатный вопрос шпионажа. Стороны обязались не шпионить друг за другом и, что еще более важно, Россия поклялась не использовать с этой целью старые кадры КГБ, оставшиеся в других республиках. Очень важное обещание, учитывая то, что ни одна из этих республик не хотела вмешательства России в их внутренние дела.

Соглашение, запрещающее разведдеятельность, подписали Россия, Азербайджан, Украина, Беларусь, Молдова, Казахстан, Армения, Киргизстан, Таджикистан, Узбекистан, Грузия и Туркменистан.

Когда все эти страны обрели независимость, они обратились к России за помощью в создании национальных дипкорпусов, причем, практически с нуля. Помощь — это, в основном, заключалась в том, что опытные дипломаты из МИДа России, являвшиеся выходцами из бывших советских республик, могли вернуться на малую родину, чтобы работать в национальных дип-представительствах за рубежом.

Тут-то и настал звездный час Кулиева. Гейдар Алиев, тогдашний президент Азербайджана, отозвал Кулиева на родину и назначил его представителем (послом) Азербайджана в ООН. Оба они в свое время работали вместе в Москве, но президент понятия не имел, что его близкий друг был суперсекретным сотрудником СВР. Для Сергея это было вдвойне смешно, так как он был в курсе, что и сам Алиев был марионеткой КГБ, благодаря чему его политическая карьера развивалась так успешно.

Карьера Алиева началась в 1944 году, когда он закончил Академию МГБ в Ленинграде и был направлен работать в азербайджанское управление госбезопасности. Он быстро продвигался по служебной лестнице и уже в 1969 году стал председателем республиканского КГБ. Благодаря тому, что Алиев послушно выполнял все указания своих покровителей из Комитета, Андропов пропихнул его на должность Первого Секретаря Компартии Азербайджана, самого могущественного человека в республике. Когда Андропов стал Генсеком, он перетащил Алиева в Москву у сделал первым заместителем председателя Совета Министров СССР, одним из первых лиц в руководстве страны. Однако после скоропостижной смерти Андропова в 1984 году Алиева быстренько отодвинули в сторону. При Горбачеве, новоявленные реформаторы приводили Алиева как пример всего негативного, что несла в себе советская номенклатура. Во время его правления, Азербайджан стал самой криминализированной из всех республик, в которой царило полное беззаконие. Клан Алиева украл у государства огромные суммы и возвел коррупцию в ранг закона.

Алиев вернулся в Баку и после череды довольно трагических событий стал в 1993 году президентом Азербайджана. Затаив обиду на московских реформаторов, он стал обхаживать Запад, особенно США.

Став послом своей страны в ООН, Кулиев был обязан отказаться от российского гражданства и присягнуть на верность Азербайджану. Естественно, что одновременно он мог и уволиться из СВР. Однако, по словам Сергея, он предпочел продолжать работать на российскую разведку в качестве глубоко законспирированного агента.

СВР быстро приняла меры для обеспечения строгой секретности. Из Москвы прибыл персональный куратор Кулиева, Анатолий Антонов. Единственное, чем он должен был заниматься в Нью-Йорке, была работа с азербайджанцем. Больше того, для пущей конспирации Антонов официально был назначен на должность начальника охраны консульства России, находящегося на 59-й улице. В СВР так поступили не случайно, там знали, что ФБР редко интересуется сотрудниками охраны дипломатических учреждений, так как те редко покидают здание и почти не контактируют с сотрудниками ООН, за которыми охотится российская разведка.

"План был замечательный, но в Центре совершили большую ошибку, выбрав Антонова на роль куратора посла", — рассказывал Сергей. — "Антонов был хроническим алкоголиком с очень низким уровнем профессиональной подготовки. Да и интеллекта у него явно не хватало, чтобы работать с такой личностью как дипломат Кулиев."

Центр проинструктировал Антонова держать имя агента "В" в секрете от всех, включая даже резидента и его зама, Сергея. Но в первый же раз, когда новоиспечённый куратор пришел в "подлодку", чтобы составить депешу с информацией, сообщенной Кулиевым, он столкнулся с препятствием в лице Сергея Шмелева по кличке "Черепаха", который проверял и редактировал все донесения перед их отправкой в Москву. Тот был невысокого мнения об умственных способностях Антонова и, увидев в его отчете конфиденциальные сведения о работе ООН, не поверил своим глазам, обвинив Антонова в фальсификации материалов. Последний, в свою очередь, недолго думая, раскрыл личность агента "В", уточнив, что тот является послом Азербайджана в ООН. Решив, что раз уж он "сдал" Кулиева Шмелеву, то и резидент, и Сергей тоже должны быть в курсе, Антонов поделился этой информацией и с ними. "Прежде чем его остановили, он успел разболтать, кто такой "В" резиденту, мне, начальнику линии ВКР, Шмелеву и своему приятелю, офицеру охраны", — вспоминал Сергей. — "Это уже не лезло ни в какие ворота!"

Прошло несколько недель, прежде чем Кулиев догадался, что его куратор, присланный из Москвы, ни черта не понимает в той информации, которую он ему передает. Когда в очередной раз Антонов переврал факты, сообщенные ему Кулиевым, суперагент решил взять инициативу в свои руки. Он стал составлять донесения сам, передавая их Антонову для последующей отправки в Центр. Естественно, посол не знал, что его горе-куратор все эти рукописные отчеты дает читать Сергею, чтобы тот их редактировал.

"Антонов умолял меня", — рассказывал Сергей, — " 'Слушай, я в этих Ооновских делах ни черта не понимаю и даже не знаю, о чем его спрашивать. Будь другом, набросай список вопросов, а ему передам / "

То, что Россия использовала своего тайного агента в ООН, было грубым нарушением хартии этой организации, а также Договора о Коллективной Безопасности, заключенном между РФ и другими бывшими республиками СССР, включая Азербайджан. Сам же Кулиев совершил акт государственной измены по отношению к своей родине. Тем не менее, Центр без всяких колебаний пустился в эту авантюру. "Если бы о том, кто такой Кулиев на самом деле, стало всем известно, разразился бы международный скандал," — вспоминал Сергей. — "Но в СВР считали, что он надежно законспирирован."

Одной из причин того, что Россия пошла на риск, внедрив Кулиева в ООН, было то, что Ельцина пугало сближение Азербайджанского руководства с администрацией Клинтона. До 1994 года США и их союзники практически не проявляли интерес к Азербайджану из-за политической нестабильности в регионе. Но ситуация изменилась и, когда Азербайджан стал ориентироваться на Запад, Белый Дом быстро пошел ему навстречу.

Дело было в нефти. Азербайджану принадлежит большая часть побережья Каспийского Моря, самого большого в мире бессточного озера, под которым находятся огромные залежи нефти. По разным оценкам, они являются вторыми или третьими по величине на нашей планете. Россия, Иран, Туркменистан и Казахстан также имеют выход к Каспию, но их доступ к залежам нефти значительно хуже, чем у Азербайджана, и ни одна из этих стран никогда там добычу не вела.

Белый Дом рассчитывал получить возможность покупать нефть у Азербайджана, уменьшая зависимость от поставщиков из Персидского Залива. Кроме того, Госдеп хотел воспрепятствовать участию России и Ирана в разработке этих месторождений. Самым простым и дешевым путем доставки нефти и газа для последующей закачки в танкеры в Персидском Заливе было бы строительство трубопровода через Иран, но США именно такой вариант и не устраивал. Кроме того, из-за своего расположения Азербайджан еще имел и военно-стратегическое значение. На его территории действовал мощный российский центр по перехвату спутниковых сигналов. Госдеп надеялся, что, улучшив отношения с президентом Алиевым, США смогут убедить его закрыть этот центр и получить разрешение на строительство своего, прямо под носом у России. В общем, администрация Клинтона была очень заинтересована в дружбе с Азербайджаном. Однако, на сближение нужно было идти очень осторожно. Во-первых, Клинтон не хотел каким-либо образом раздражать Ельцина. Во-вторых, существовало одно деликатное обстоятельство внутри страны. Азербайджан находился в состоянии войны со своим западным соседом, Арменией. Довольно большая армянская община США требовала от Конгресса наказать Азербайджан, но уж никак не улучшать с ним отношения.

Вражда между Арменией и Азербайджаном уходит корнями в начало 20-го века Советский Союз захватил целый кавказский регион и перекроил карты Азербайджана, Армении и Грузии. Сталин использовал стратегию "разделяй и властвуй", чтобы держать их под контролем. Он умышленно сделал так, что мусульмане и христиане жили вперемежку и были заняты междоусобными разборками, но ни в коем случае не вздумали поднять голос против Москвы.

Сталин ввел целый район площадью 1700 кв. миль, называвшийся Карабах, в состав Азербайджана, несмотря на то, что население его состояло преимущественно из армян, которые были христианами. Позже он добавил туда еще одну административную единицу площадью 2120 кв. миль под названием Нахичевань, населенную мусульманами-азербайджанцами. Такая тактика работала успешно до тех пор, пока не начал разваливаться Советский Союз. На волне поднявшегося хаоса начались межэтнические конфликты. Несмотря на то, что азербайджанцы были лучше вооружены, армяне сумели захватить Карабах, который они переименовали в Нагорный Карабах и объявили его независимость от Азербайджана. Правительство Армении прилагало все дипломатические усилия на поддержку новой Нагорно-Карабахской Республики. В свою очередь, Азербайджан, потерявший около двадцати процентов своей территории, отказался признать независимость Карабаха и военные действия продолжались. В результате боев погибло более 30 тысяч человек, а экономикам обеих стран был нанесен значительный ущерб. Враждующие стороны обратились в ООН, которая приняла аж три резолюции, ни одна из которых не остановила войну. В конце концов, под давлением России в 1994 году было заключено перемирие, но судьба республики оставалась висеть в воздухе.

Именно в это время президент Алиев решил обратиться за помощью к администрации Клинтона и в Белом Доме увидели возможность открыть доступ западным нефтяным компаниям к месторождениям Каспийского моря.

В октябре 1995 года Алиев прибыл в Нью-Йорк для участия в праздновании 50-й годовщины создания ООН и для того чтобы провести ряд встреч с членами американского правительства. Президент Азербайджана встретился с Мадлен Олбрайт, представлявшей в то время США в ООН, а в скором времени ставшей Госсекретарем. Тремя днями позже он провел частную беседу и с самим президентом Клинтоном. Буквально через несколько часов после этих встреч Кулиев передавал свои рукописные отчеты куратору (Антонову) для последующей переправки в Центр. Естественно, Алиев понятия не имел, что Сергей внимательно прочитывает его записи до того, как они попадают в Москву.

Шесть месяцев спустя Белый Дом направил заместителя Госсекретаря Талботта и зама Советника по Национальной Безопасности Сэмюэля Бергера в Армению и Азербайджан. И опять, подробные доклады об этих визитах, написанные Кулиевым, переправлялись через нью-йоркскую резидентуру в Центр.

В августе 1997 года Алиев снова посетил ООН, но на этот раз побывал еще и Вашингтоне, где в Госдепе был устроен прием в его честь. Как и раньше, все подробности встречи были сообщены Кулиевым в резидентуру. Вернувшись в Баку, Алиев официально заявил, что США одобряют идею строительства трубопровода, пролегающего через территорию Грузии и Турции, от Каспийского до Средиземного моря, и готовы содействовать Азербайджану в поиске западных инвесторов.

Учитывая обстоятельства, Сергей решил расширить сферу деятельности Кулиева. "Зная, что он пользуется доверием своих прозападно настроенных коллег из ООН, мы смогли использовать его для добычи информации, недоступной российским дипломатам."

Например, когда началась война в Косово, Кулиев передал в резидентуру сведения о плане действий администрации Клинтона в Югославии. Как известно, в конце концов, НАТО начал там бомбежки, что привело Ельцина в ярость. По словам Сергея, посол Кулиев регулярно поставлял разведывательные данные о действиях ООН и НАТО на протяжении всего косовского конфликта. Кроме того, этот шпион-дипломат снабжал Москву информацией о действиях США в Грузии, когда началось противостояние между этой бывшей советской республикой и Россией. Как всегда, Москву интересовала Чечня, и Кулиев добыл для своих московских хозяев подтверждение того, что Азербайджан позволяет раненным чеченским боевикам пересекать границу и даже обеспечивает их лечение в бакинских госпиталях — новость, взбесившая Москву.

В 1999 году США и Азербайджан официально заявили о своем плане построить трубопровод Тбилиси-Баку-Чейхан. Месяц спустя, Кулиев предоставил секретный отчет об имевшей место в Вашингтоне встрече между премьер-министром Азербайджана и представителями Международного Валютного Фонда, Всемирного Банка и Госдепа США.

В 2000-м году, хвастался Сергей, во время визита президента Алиева в США, отчеты о его конфиденциальных переговорах с Клинтоном, Олбрайт и другими высокими чинами американского правительства, ложились на стол московского начальства в течение 48 часов после окончания каждой встречи. В СВР были уверены, что ни сам американский президент, ни госпожа Олбрайт, ни ее заместитель Талботт даже не подозревали, что посол Кулиев был российским супершпионом.

Два месяца спустя, США и Азербайджан официально объявили о начале строительства трубопровода Баку-Тбилиси-Чейхан, второго в мире по протяженности — 1094 мили. Финансирование проекта должно было осуществляться консорциумом западных нефтяных компаний, а сдача в эксплуатацию планировалась на июль 2006 года. Это было серьезной победой администрации Клинтона.

Позже, Сергей так и не смог найти причину, по которой Ельцин не воспользовался конфиденциальной информацией, содержавшейся в более, чем сотне донесений Кулиева, и не попытался сорвать сделку между США и Азербайджаном. "Я не обнаружил никаких признаков сопротивления. Ельцин просто позволил американцам делать то, что они хотели."

Поскольку в СВР стали подозревать, что азербайджанские спецслужбы могут арестовать посла Кулиева и в результате он может быть казнен за государственную измену, Центр разработал для него довольно хитроумный план побега. В случае, если Кулиев почувствует опасность, находясь в Нью-Йорке, СВР прямым рейсом должна была переправить его в Москву, где для него и его семьи уже были куплены две дорогие квартиры, а в банке ждала солидная сумма, бонус к полагавшейся ему военной пенсии.

Уже после своего перехода на Запад, Сергей узнал, что Кулиев таки сбежал в Москву, а на его место в ООН назначен новый постоянный представитель. В то же время, представители правительства Азербайджана отказались комментировать факты, раскрытые в этой книге.

"Я не знаю ни одной иностранной разведки, которая смогла бы похвастаться тем, что ее сотрудник, да еще в звании полковника, был назначен третьей страной своим послом в ООН,"- сказал Сергей. — "Действительно, надо отдать должное прозорливости Андропова и действиям КГБ и СВР."

 

25

Без сомнения, операция с внедрением Кулиева в качестве азербайджанского представителя в ООН была значительным успехом российской разведки. В то же время, Сергей, будучи в Нью-Йорке, принял участие в еще более масштабной махинации Москвы. С его помощью СВР внедрила своего офицера в программу ООН "Нефть В Обмен На Продовольствие", с оборотом около 64 миллиарда долларов, целью которой было предоставление гуманитарной помощи в виде продуктов и лекарств жителям Ирака, находившегося в то время под действием международных санкций. Российский разведчик не выкрал никаких секретных документов или чертежей, он просто сделал так, что полмиллиарда долларов оказались в карманах высокопоставленных чиновников администраций президентов Ельцина и Путина. Естественно, что ни тот ни другой пальцем не пошевелили, чтобы остановить этого вора-шпиона. Совсем наоборот, Путин пожаловал ему одну из высших наград Российской Федерации, причем не за проявленную отвагу, а за участие в одной из крупнейших коррупционных схем в современной истории.

Вышеупомянутая программа ООН берет свое начало со времен неудачного вторжения Ирака на территорию Кувейта в августе 1990 года. После того, как Саддам Хуссейн вынужден был отступить, ООН постановила, что его режим должен быть разоружен. Диктатор отказался выполнить это требование, и тогда ООН запретила всем странам, входящим в состав организации, вести с Ираком торговлю. В результате такого эмбарго страдали рядовые граждане Ирака и ООН предложила Хуссейну сделку. Ему будет разрешено продавать ограниченный объем добываемой нефти, но при условии, что на вырученные деньги будут приобретаться только продовольствие и лекарства для населения, но ни в коем случае не оружие. В ООН заявили, что ее представители будут лично контролировать процесс продажи нефти и доставку гуманитарной помощи.

Сперва Саддам не проявил к предложению никакого интереса, но потом согласился и 14-го апреля 1995 года в ООН была принята резолюция 986, разрешающая деятельность временной программы "Нефть В Обмен На Продовольствие" сроком на б месяцев с возможностью продлевать ее столько раз, сколько это будет необходимо. Сергей и его подчиненные внимательно следили за развитием событий вокруг программы в поисках возможности использовать ее в своих "шпионских" целях.

С самого начала, чиновники из ООН, которые вели переговоры с Хуссейном, совершили целый ряд ошибок. Одной из самых серьезных было то, что буквально в первые же дни Саддам выторговал себе право решать, кому будет можно покупать у него нефть, а кому — нет. В ООН не придали этому значения, потому что решили, что покупателями он выберет крупные нефтяные компании. Однако, впоследствии выяснилось, что Хуссейн не собирался этого делать.

ООН же продолжала с энтузиазмом двигаться вперед. В Манхэттене был открыт офис, в котором располагалось специально созданное "Агентство По Вопросам Иракской Программы". В октябре 1997 года Генсек ООН Кофи Аннан назначил одного из Ооновских старожилов армянина-киприота Венона Севана руководить этим агентством и отчитываться о его работе перед Секретариатом ООН и пятью постоянными членами Совета Безопасности.

Программа должна была работать следующим образом. Иракское правительство разделяло весь объем добытой нефти на условные единицы, своеобразные лоты размером от одного до десяти миллионов баррелей. Получив инструкции от Саддама, иракский министр нефтяной промышленности через свою Государственную Организацию По Сбыту Нефти (БОМО) вел переговоры о заключении контракта с потенциальным покупателем. Если сделка была одобрена тем же Саддамом, БОМО выдавала покупателю ваучеры на определенное количество условных единиц нефти. Далее этот ваучер поступал на рассмотрение специального наблюдательного совета при ООН в Нью-Йорке. Члены совета должны были убедиться, что цена на нефть указана в разумных пределах и условия контракта соответствуют общепринятым нормам. Если все было в порядке, ваучер направлялся на изучение директору программы Севану. После чего, он представлял ваучер Секретариату и Совбезу ООН. Когда все необходимые подписи были наконец-то собраны, потенциальный покупатель получал право получить в Ираке указанное в ваучере количество условных единиц нефти. Однако, деньги за нее к Саддаму не попадали, а переводились на специальный банковский счет подконтрольный ООН. Средства с этого счета могли быть использованы только на закупку гуманитарных грузов, которые потом шли в Ирак и под наблюдением ооновских инспекторов распределялись непосредственно среди рядовых граждан.

Благодаря такому многоступенчатому контролю, воровство и злоупотребления в программе казались невозможными. Но во всей этой системе защиты от воровства и коррупции было два слабых места.

Первым Саддам воспользовался, как только ООН разрешила ему снова продавать нефть на международном рынке. Вместо того, чтобы заключать контракты с ведущими нефтяными компаниями, он стал раздавать ваучеры иракским представительствам зарубежных организаций, журналистам и даже террористическим группам. Делал он это, конечно же, не потому что они достигли особых успехов в переработке нефти, а в виде банальной взятки. Особенно в тех случаях, когда за ваучеры покупалось благосклонное отношение самой ООН.

Махинации работали следующим образом. По правилам программы "Нефть В Обмен На Продовольствие", любое лицо, получившее у Ирака ваучер на нефть, могло перепродать его нефтяной компании и получить разницу в цене заплаченной Ираку (через ООН) и ценой продажи, в виде прибыли. Чтобы такая сделка была выгодной первоначальному получателю ваучера, Саддам продавал иракскую нефть ниже рыночной цены. Разницу в цене нужные ему люди или организации клали себе в карман.

Поначалу ООН контролировала процесс продажи иракской нефти — согласно резолюции 986, Ирак был обязан реализовать добытую нефть по "рыночной цене с колебаниями, установленными в разумных пределах", а группа Ооновских наблюдателей была обязана следить за тем, чтобы Саддам не занимался демпингом. Ему разрешалось продавать нефть на 1–2 цента ниже рыночной цены за баррель. То есть, перепродав миллион баррелей, можно было по-быстрому заработать десять тысяч долларов. Так как это считалось мизерной прибылью для нефтяного бизнеса, Севан, его коллеги из группы наблюдателей, члены Секретариата и Совбеза ООН подмахивали такие контракты не глядя.

Схема, по которой действовал Саддам, делала роль членов наблюдательной группы критически важной, так как именно они должны были следить за тем, чтобы тот не занижал цену на нефть, раздавая тем самым взятки направо и налево. Именно эта группа и была вторым слабым местом в системе защиты Программы от злоупотреблений. Изначально в группе было четыре наблюдателя. Их кандидатуры были отобраны Секретариатом ООН и утверждены Совбезом. Как и почти всё в ООН, выбор четырех чиновников соответствовал влиятельности стран, которые они представляли — США, Франция, Норвегия и Россия.

Как только Олег узнал, что в группе будет представитель России, он тут же предложил Центру прислать на эту должность офицера СВР. Сергей считал, что разведчик, являющийся сотрудником Секретариата ООН, сможет успешнее заниматься вербовкой агентов. Кандидаты на должность наблюдателей от США, Франции и Норвегии имели опыт работы в нефтяном бизнесе и их квалификация не вызывала никаких сомнений. Франция выдвинула кандидатуру Бернара Кюлле, одного из бывших руководителей нефтяного конгломерата Эльф-Акитэн, Америку представлял Морис Лоренц, бывший глава отдела коммерческого тренинга вЭксон-США, а Норвегия прислала Арнстейна Вигестранда, работавшего трейдером в норвежском гиганте Сага Петролеум Компани.

Администрация президента Ельцина назначила куратором программы ООН некоего Александра Крамара, экономиста, ранее никогда не покидавшего пределы России, имя которого в кругах нефтяных бизнесменов было абсолютно неизвестно. В то время он работал в российской страховой компании Ингосстрах, занимаясь оценкой стоимости нефти, транспортируемой от продавца к покупателю. Несмотря на явный недостаток опыта, никто в ООН не стал возражать против такой кандидатуры и, уж тем более, никто не стал интересоваться прошлым господина Крамара.

Естественно, что ни одна душа в ООН понятия не имела, что Крамар работал на СВР и был послан в Нью-Йорк, чтобы внедриться в Секретариат этой организации. Этот факт оставался сокровенной тайной российской разведки до момента выхода этой книги в свет.

Сергею было поручено курировать деятельность Крамара, который в шифровках из Центра упоминался только как "Товарищ Сид". Они были знакомы уже несколько десятков лет. Впервые Сергей встретил Крамара в НИИРПе, где тот работал экономистом. Позже, Крамар работал под началом Сергея в бытность последнего секретарем комсомольской организации Первого Главного Управления. "Я создал Крамара своими руками," — шутил Сергей, — "в тот момент, когда самый первый написал ему рекомендацию в офицеры КГБ." Потом их пути разошлись, хотя иногда они продолжали сталкиваться друг с другом в Центре. Например, в 1994 году Сергей отчитал Крамара за то, что тот не отдал честь, когда старший по званию офицер вошел в комнату. Этим офицером был сам Сергей.

"Он здорово управлялся с числами и был силен в статистике," — рассказывал Сергей. — "Но, как оперативник и, вообще, разведчик, это был полный ноль. Я был сильно разочарован, когда его послали работать в ООН."

По словам Сергея, с вербовкой у Крамара дело совсем не ладилось. "Мне приходилось его постоянно понукать, чтобы он добывал информацию о своих коллегах из ООН, особенно о дипломатах, но толку не было никакого."

Сотрудники Секретариата ООН ранга Крамара не должны были активно общаться с дипломатами из своих стран и посещать их представительства в Нью-Йорке. Поэтому Сергей не мог с ним встречаться ни в консульстве, ни в российской миссии, когда ему заблагорассудится. В то же время, Крамару было разрешено делать покупки в магазине жилого комплекса в Ривердейле. Сергей дал ему ключ и велел приезжать в магазин раз в неделю. Сделав покупки, Крамару нужно было подняться на 18-й этаж, где находились обычные жилые квартиры. Если его там кто-то увидит, подумают, что он идет в гости к знакомым. Для сотрудника Секретариата ООН это было не совсем желательно, но серьезных подозрений бы не вызвало. Если в коридоре кого не было, Крамар должен был быстро добежать до двери на лестницу и подняться на 19-й этаж, где располагалась резидентура СВР, и убедившись, что его никто не видит, открыть выданным ему ключом кабинет, прямо напротив лестницы, сразу запереть за собой дверь, чтобы случайно никто не зашел. Сергей же пользовался другим, внутренним, коридором для того, чтобы попасть в ту же самую комнату. Таким образом, они могли встречаться, оставаясь незамеченными никем из других сотрудников ООН или офицеров СВР, чтобы никто из посторонних не узнал, кто такой Крамар на самом деле. Естественно, что покидая здание комплекса в Ривердейле, Крамар повторял все шаги в обратном порядке. "Он был очень осторожен. Никто так и не догадался, что Крамар сотрудник СВР", — рассказывал Сергей.

Прошло несколько недель и с каждой новой встречей Сергея все больше и больше бесила полная неспособность Крамара добиться хоть каких-то мало-мальски значимых результатов. Сергей решил просить резидента отправить Крамара домой. "У меня не было времени учить его шпионскому ремеслу," — объяснял Сергей, — "а то, что он таскал из ООН, было финансовой информацией о нефтяных контрактах, не представляющей никакого интереса. Я так и сказал резиденту: 'Пользы от Крамара никакой! ' Но мой шеф ответил, что у того какие-то очень серьезные связи в Москве и мне не стоит поднимать шум потому, что там его работой очень довольны."

Такой ответ озадачил Сергея и он решил попристальнее изучить отчеты Крамара, уходящие в Центр. "В них не было никаких разведданных, зато вся информация о ценах определенно представляла интерес для российских нефтяных компаний." Сергей занервничал. "Закон запрещал офицеру СВР использовать служебное положение в корыстных целях. А мне сразу стало ясно, что именно этим Крамар и занимается, помогая олигархам из окружения Ельцина фактически воровать деньги из бюджета иракской программы."

Сергей постарался дистанцироваться от Крамара и назначил начальника линии ЭР (экономическая разведка) его куратором, продолжая при этом внимательно изучать отчеты Ооновского шпиона перед их отправкой в Москву. То, что произошло дальше, превзошло все его ожидания.

В 1997 году уволился наблюдатель от Норвегии, чуть позже, в июле 1998-го, то же самое сделал американец. Следить за тем, чтобы Саддам не занижал отпускную цену на нефть остались только француз Кюлле и Крамар. Позже выяснилось, что, оставшись в группе вдвоем, они тут же начали подписывать контракты, в которых разница между отпускной и рыночной ценой достигала 16 центов за баррель. То есть, получив от Саддама такой ваучер на 10 миллионов баррелей нефти, посредник мог легко заработать 1,6 миллиона долларов США, перепродав нефть одной из крупных нефтяных компаний.

Несмотря на то, что представитель США уже уволился, Сергей сообщил в ООН, что Кюлле и Крамар занижают цены иракской нефти. "Я не видел причин для таких сверхвысоких прибылей из-за абсурдно низких цен." Однако к нему никто не прислушался.

В июле 1999 года Кюлле тоже ушел из группы и за ценами остался наблюдать один Крамар. Лис из СВР стал полным хозяином в ооновском курятнике. Впоследствии следователи из ООН обнаружили, что в период с июля 1999 по август 2000 года Крамар умудрялся снизить цену нефти еще ниже, так, что разница между покупкой и продажей достигала 35 центов за баррель. Иными словами, на одной сделке с ваучером на 10 миллионов баррелей посредник мог "наварить" 3,5 миллиона долларов. Благодаря Крамару Саддам смог раздавать вполне приличные взятки, что он и не замедлил сделать. Если посмотреть на отчеты Программы, видно, что активнее всего Саддам продавал нефть в 1999-м и 2000-м годах, именно во времена единоличного "царствования" Крамара, когда он в одиночку утверждал отпускную цену иракской нефти. Когда Программа была только запущена, Саддам продавал около нефти примерно на $30 млн долларов в год. В то время, когда Крамар один заправлял делами в группе наблюдения, объем продаж составил 234 млн долларов в 1999-м и 399 млн долларов в 2000-м годах.

Когда Штаты наконец-то сообразили, чем занимается Саддам, они попытались нанять новых наблюдателей, но Россия, Франция и Китай заблокировали все попытки замены членов группы на многие месяцы.

Программа "Нефть В Обмен На Продовольствие" была закрыта лишь после того, как американские войска вошли в Ирак и 28 июня 2004 года к власти пришло временное правительство. Первое время, генсек ООН Кофи Аннан хвалил Венона Севана за то, как он умело руководил программой, в рамках которой было реализовано иракской нефти на общую сумму 64,2 миллиарда долларов и 22 миллионам человек было доставлено гуманитарной помощи на сумму 39 миллиардов долларов. Но вскоре всплыла информация о злоупотреблениях, имевших место внутри самой программы, и расследованием ее деятельности занялась специальная комиссия под руководством бывшего председателя Федерального Резервного Банка США Пола Волькера и нескольких подкомиссий американского Конгресса. Бывший премьер-министр Ирака Тарик Азиз и вице-президент Таха Ясин Рамадан во время дачи показаний комиссии признали, что Саддам смог обойти все барьеры благодаря жадности и коррумпированности чиновников из ООН.

Главным стражем должен был быть сам руководитель Программы, Бенон Севан, но оказалось, что он получил от Саддама ваучеров на 13 миллионов баррелей иракской нефти, 6,6 миллионов из которых продал через подставные компании, заработав одним махом 2,4 миллиона долларов. Севан утверждал, что не сделал "ничего плохого", но, как только прокуроры подписали ордер на арест руководителей небольшой техасской нефтяной компании, связанной с иракскими махинациями, он тут же покинул США.

Следующим "стражем" на пути коррупции должен был быть сам Генсек ООН Аннан. Следователи не нашли доказательств того, что он получал нефтяные ваучеры от Саддама, но обнаружили, что сын Аннана, Коджи, получил 485 тысяч долларов в качестве оплаты за "консалтинговые услуги" в результате операций с продажей иракской нефти. Кроме того, следствие ООН обвинило Аннана в нарушении профессиональной этики в случае, когда его сын был вовлечен в деятельность программы ООН, а также в том, что он и его ближайшие советники злоупотребляли иракскими деньгами и уничтожили ряд связанных с этим документов, чтобы препятствовать проведению расследования в ООН.

Еще одним антикоррупционным барьером должен был стать Секретариат ООН. Как известно, Россия, Франция и Китай одобрили все Саддамовские контракты на продажу нефти, одновременно, заблокировав попытки США и Великобритании остановить поток взяток от иракского диктатора.

Такое поведение этих стран легко объяснить, лишь взглянув на отчетность самой Программы. Все высокопоставленные чиновники из этих стран получали "откаты" от Саддама в виде все тех же нефтяных ваучеров. Не удивительно, что больше всего их получила Россия в тот период, когда Крамар искусственно занижал отпускную цену. Из отчетности Программы следует, что около 30 % нефти, проданной с большим дисконтом, ушло к российским политикам и организациям. Первый из девяти сверхприбыльных ваучеров Саддам продал 10 июня 1999 года группе под названием Совет при Президенте России, которая тут же перепродала эти 5 миллионов баррелей нефти с прибылью 16 центов на барреле, заработав при этом 800 тысяч долларов, практически на ровном месте. В то время в этот Совет входили близкие советники и друзья президента Ельцина. Саддам "одаривал" такими контрактами не только россиян. Согласно материалам следствия, такие, мягко говоря, выгодные контракты/ваучеры получили Жан-Бернар Мериме, бывший постоянный представитель Франции при ООН и бывший председатель Совбеза, а также Шарль Паскуа, бывший министр внутренних дел Франции. И, хотя оба отрицают какие-либо действия вне рамок закона, из ооновских документов следует, что с ведома Саддама, Мериме получил контракт на 11 миллионов баррелей (чистая прибыль 1,76 млн долларов), а Паскуа — на 12 миллионов баррелей (чистая прибыль 1,9 млн долларов).

Как только Крамар получил единоличный контроль над формированием цен, Саддам буквально засыпал русских сотнями ваучеров, включая пакет контрактов общим объемом 85 миллионов баррелей на имя Александра Волошина и Сергея Исакова, ближайших советников президента, входящих в упомянутый выше Совет. Иракские контракты дали им возможность заработать довольно быстро огромную сумму размером 29,7 миллионов долларов, не прилагая особых усилий. Волошин был одним из самых влиятельных серых кардиналов Кремля. При Ельцине он был главой администрации президента, а позже руководил первой предвыборной кампанией Путина и помогал ему создавать партию Единая Россия. Когда Путин стал президентом, он назначил Волошина главой своей администрации, кем-то и оставался до тех пор, пока не влип в другой нефтяной скандал, связанный с ЮКОСом, второй по величине нефтяной компанией России. Тогда уже ему пришлось уйти в отставку. Его же приятель Исаков, продолжал мотаться между Москвой и Багдадом с чемоданами наличных денег, которые Саддам потребовал у Москвы в качестве "отката" за свои чудесные контракты.

Во время дачи показаний бывший вице-премьер Ирака Тарик Азиз рассказал, что Саддам лично распорядился продавать России нефтяные ваучеры, так как позиция этой страны ООН совпадала с интересами Ирака. Например, однажды он велел выделить российскому Совету при Президенте дополнительные ваучеры, так как Россия грозила наложить вето на резолюцию Совбеза, ограничивавшую незаконную торговлю Ирака с соседними странами. Угроза России была так серьезна, что эту резолюцию даже не стали рассматривать. По словам Азиза, Саддам считал, что может свободно манипулировать Совбезом, подкупая Кремль и Францию своей нефтью. Позже, он еще больше увеличил размер взяток, которые предназначались России, в обмен на то, что Кремль постоянно противился усилиям США убедить ООН в необходимости введения в Ирак войск коалиции.

В некоторых случаях, как обнаружило следствие, чтобы скрыть настоящих получателей Саддамовских взяток использовались подставные лица. В частности, это касалось и Москвы, где во время президентства Ельцина и Путина ряд неуказанных чиновников из "администрации президента" получили нефтяных ваучеров общим объемом 84 миллиона баррелей, гарантирующим моментальную прибыль размером 30 миллионов долларов. Дошли ли эти деньги до Ельцина и Путина было невозможно определить, так как Россия напрочь отказалась сотрудничать с ООН в проведении аудита. Но это 30 миллионов — еще не все. Документы, обнаруженные в Багдаде, подтверждают, что МИД России получил ваучеров на 55 миллионов баррелей через подставное лицо, коим предположительно являлся сын бывшего российского посла в Ираке, получивший за свои услуги отдельный ваучер на 13,5 миллионов баррелей. Нефтяные ваучеры получали и российские политики, в том числе и Владимир Жириновский, бывший кандидат в президенты, сторонник ультранационалистических взглядов. Только он один заработал на иракской нефти 8,7 миллиона долларов. Два члена Госдумы, Николай Рыжков и некто, указанный в иракских документах как Гоцарев, получили по б миллионов баррелей. Спикер Госдумы, бывший глава компартии, председатель Российского Комитета Солидарности с Ираком, глава Российского Торгового Союза, бывший помощник Ельцина — все они были одарены Саддамовскими ваучерами. Хусейн даже пожаловал такие ваучеры русской православной церкви.

В общей сложности, Саддам раздал ваучеры сорока шести российским физическим и юридическим лицам. Эти бумаги давали право на выгодную куплю продажу нефти общим объемом 1366 миллиардов баррелей. Благодаря махинациям Крамара с отпускной ценой, держатели этих ваучеров получали возможность легко и быстро зарабатывать от 16 до 35 центов на барреле, положив в карман огромную сумму в 476 миллионов долларов.

Багдадская газета "Аль-Мада" писала впоследствии, что ваучеры Саддам получили 476 человек и организаций по всему миру, превратив программу ООН "Нефть В Обмен На продовольствие" в самую крупную аферу в истории человечества, побившую все рекорды по количеству денег, выброшенных на ветер. Политики почти всех, кроме США, стран-членов ООН получили различные суммы денег по схеме, придуманной Саддамом. Многие из них были дипломатами, работавшими в ООН. Ваучеры от иракского диктатора получили политики из следующих стран: Алжир, Австрия, Бахрейн, Бангладеш, Беларусь, Бразилия, Британия, Болгария, Канада, Чад, Китай, Кипр, Египет, Франция, Венгрия, Индия, Индонезия, Ирландия, Италия, Иордания, Кения, Ливан, Ливия, Малайзия, Марокко, Мьянма, Нидерланды, Нигерия, Оман, Пакистан, Палестина, Панама, Филиппины, Катар, Румыния, Саудовская Аравия, Словакия, Южная Африка, Испания, Судан, Швейцария, Сирия, Таиланд, Тунис, Турция, Украина, ОАЕ, Вьетнам и Югославия.

В газетах назывались имена двух граждан США, также получивших нефтяные ваучеры, оба они были американцами арабского происхождения.

Когда Хусейн осознал, какие мега-прибыли получают покупатели его ваучеров благодаря действиям Крамара, он потребовал "откат" с каждой сделки. Из отчетности Программы следует, что в период с сентября 2000 года по март 2003-го, Саддам заработал на этих "откатах" 228,6 млн долларов. Естественно, иракское правительство постаралось спрятать концы в воду, но следствие все же установило, что, по крайней мере, 61 миллион из этой суммы поступил из России. Большая часть этих денег доставлялась наличными в посольство Ирака в Москве, запущенное трехэтажное здание с облупившейся краской, в нескольких кварталах ор российского МИДа. Несколько раз в неделю к посольству подъезжал здоровый джип, из которого выходили накачанные молодые люди с брезентовыми сумками, набитыми пачками стодолларовых купюр. Сумки заносили в посольство, где их прятали в сейфы до последующей отправки диппочтой в Багдад.

Будучи сотрудником ООН, Крамар получал зарплату 12 тыс. Долларов в месяц. "О его жадности ходили легенды. Лично мне было известно, что он вообще не платил налоги," — рассказывал Сергей. — "Американцам он заявлял, что платит их в России, а в Росси говорил, что налоги вычитают американцы." Так как Крамар был на самом деле офицером СВР, Сергей оплачивал аренду его квартиры, счета за коммунальные услуги и международные телефонные разговоры с Москвой, все расходы, связанные с машиной, включая бензин, а также дорогостоящие ланчи, во время которых он встречался с потенциальными источниками информации. "Даже когда его жена покупала средство для мытья окон или туалетное мыло, он приносил мне чеки и требовал компенсировать эти расходы," — говорил Сергей.

Кроме того, Крамар еще получал офицерскую зарплату в СВР. "Он не платил абсолютно ни за что из своего кармана, но в то же время становился маниакально жаден, когда речь шла о деньгах. Я все время подшучивал над ним из-за его плаща, который он носил по очереди со своим сыном. Сыну плащ был велик, а самому Крамару мал, но покупать себе новый плащ, он отказывался. Однажды, когда мы собирали деньги для бывших офицеров КГБ, вышедших на пенсию, нищенствовавших в Москве, не имея денег, чтобы купить продукты и лекарства, он мне сказал, — 'Сергей, я трачу все до последнего цента и ничем помочь не могу. 'Это был паталогический жлоб!"

Когда Сергей впервые понял, чем занимается Крамар, он ожидал, что Центр тому объявит выговор. Однако, из Москвы пришла шифровка, в которой было сказано, что Крамар награжден Орденом Почета Российской Федерации, высшей наградой для гражданских лиц за выдающиеся заслуги в областях экономики, культуры и искусства. Телеграмма была подписана генералом Трубниковым. Там говорилось, что указ о награждении был принят российским парламентом и утвержден лично президентом Путиным. Далее Центр приказывал нью-йоркскому резиденту вместе с Сергеем и главой линии ЭР (экономическая разведка) организовать тайную встречу с Карамаром, где сообщить ему о награде и обмыть ее. И еще было написано, что виновнику торжества присвоено очередное звание полковника СВР.

"Мне все это было противно. Мои офицеры, занимавшиеся вербовкой агентов и добывавшие важнейшую информацию для нашего руководства, каждый день рисковали своей головой. А тут этот Крамар, которому все само шло в руки, волею судьбы оказавшемуся единственным, кто устанавливает цену на иракскую нефть. Он просто зарабатывал тонны денег для московских проходимцев, но что он сделал для России? Ничего!"

Сергея стала преследовать мысль о том, что в Москве больше ценят и уважают воров, таскающих каштаны из огня для высших чинов и олигархов, чем трудяг-оперативников из СВР.

В ноябре 2005 года газета Нью-Йорк Пост сообщила, что Крамар убежал из Нью-Йорка, предварительно сняв со своего банковского счета более одного миллиона долларов, опередив буквально на один шаг федеральных следователей. Позже, Крамар объявился в Москве в качестве сотрудника Зарубежнефти, российской нефтегазовой компании, тесно сотрудничавшей с Ираком во времена правления Саддама Хусейна. Газете не было известно, что Крамар был глубоко законспирированным российским разведчиком. Наверно поэтому, Нью-Йорк Пост недоумевала, каким образом он смог накопить более миллиона долларов на личном счету, живя в Нью-Йорке и зарабатывая в ООН 144 тысяч долларов в год. Когда журналист, писавший статью позвонил в Москву, чтобы спросить об этом самого Крамара, тот с ухмылкой ответил: "Извините, а почему я должен перед вами отчитываться?"

Сергей объяснил свое решение рассказать кем был Крамар на самом деле, желанием предоставить неоспоримые улики того, что российская разведка непосредственно принимала участие в воровстве ооновских денег при прямом покровительстве президентов Ельцина и Путина. "Все это не имело никакого отношения к задачам разведки, а сводилось лишь к тому, что Ельцин и Путин стремились прикарманить буквально каждый доллар, если появлялась возможность. Это был позор для России."

 

26

Как-то раз Сергей не без гордости заявил, что при нем работа нью-йоркской резидентуры была чуть ли не самой продуктивной за все годы его службы в СВР. Например, под его руководством были успешно завербованы два дипломата из ООН. Причем, это были не внедренные в рамках андроповской программы "второго слоя защиты" агенты вроде Эльдара Кулиева. Это были настоящие дипломаты, которых завербовал офицер СВР по имени Андрей Лагуновский.

В середине 90-х в ООН было принято решение создать "Оперативный Центр", в котором страны-члены Совета Безопасности смогли бы обмениваться информацией о различных террористических группировках. "В Секретариате нашему послу сообщили, что Россия должна направить своего представителя на руководящую должность в этом Центре," — рассказывал Сергей. — "Кандидатом должен был быть отставной офицер разведслужб в чине не старше подполковника. Работа его должна была состоять в том, чтобы быть официальным контактом России для стран, предоставлявших информацию о террористах, которую он потом, уже от имени своей страны, распространял бы в ООН. Я тут же увидел во всем этом возможность внедриться в Секретариат."

Сергей связался с Центром и там сделали так, чтобы Лагуновский оказался кандидатурой, предложенной Россией. "Конечно же, мы нарушали требования ООН ибо Лагуновский на тот момент состоял на службе в СВР, да еще и в звании полковника. Но кого все эти ооновские правила волновали? Нашим приоритетом всегда было не обеспечение безопасности других стран, а интересы России."

Из уважения к членам ООН ее Секретариат не проверял сведения о кандидатах на работу в новом Центре, предоставленные самими странами. Лагунов-ского тут же взяли на работу, и он немедленно занялся вербовкой шпионов.

По словам Сергея, первым дипломатом, завербованным Лагуновским, стал Рашид Алимов, постоянный представитель Таджикистана в ООН. В Центре ему присвоили оперативный псевдоним "Эмир". Он был назначен послом в ООН в 1993 году, после того как Эмомали Шарифович Рахмонов пришел в Таджикистане к власти в результате гражданской войны между мусульманами и немусульма-нами, вспыхнувшей сразу после распада СССР. Правительство Рахмонова было промусульманским, и новый президент стал потихоньку превращать страну в консервативное исламское государство. Такой оборот дела не устраивал Россию, которая опасалась роста радикальных исламских образований на своих границах.

Сергей считал, что Алимов стал ценным агентом в первую очередь потому, что имел доступ к информации из двух совершенно разных источников. В ООН Алимов был избран вице-президентом Генеральной Ассамблеи, престижная должность, которая давала ему возможность постоянно общаться с руководством Секретариата и членами Совета Безопасности ООН. Это, в свою очередь, предполагало доступ к информации о намерениях США и НАТО. С другой стороны, будучи представителем Таджикистана, страны промусульманской ориентации, Алимов имел сведения о переговорах своих соотечественников с талибанами и другими исламскими экстремистами.

Россия не одна была обеспокоена быстрым ростом исламского фундаментализма. В 1996 году движение Талибан захватило власть в Афганистане и Осама бин-Ладен перевел туда из Судана свою организацию Аль-Кайда. Годом позже, в результате боевых столкновений между афганскими боевиками из различных группировок, в городе Мазар-и-Шариф произошел крупный международный инцидент, когда там были казнены талибами все сотрудники иранского консульства. В ответ Иран объявил в армии тотальную мобилизацию. В добавок, президент Клинтон приказал ВМС нанести удары крылатыми ракетами по четырем местам предполагаемого расположения талибанских тренировочных баз, одной из которых руководил бин-Ладен.

Во время этих событий Центр требовал от Сергея и Лагуновского информации, полученной от Алимова. С одной стороны, руководство хотело знать, о чем ведут переговоры США со своими западноевропейскими партнерами и собираются ли они атаковать Талибан, с другой — руководство надеялось узнать от посла Алимова как в Талибане реагируют на происходящее, информацию, полученную из Афганистана через происламские источники в Таджикистане.

Для Лагуновского не представляло труда встречаться с Алимовым, не привлекая постороннего внимания, так как таджикский дипломат занимал одну из квартир, расположенных в здании российской миссии при ООН — пережитки времен Советского Союза.

Еще в Канаде Сергей понял, что дипломаты намного легче сдадут третью страну, например, США, чем свою собственную. Алимов был тому подтверждением. Он не хотел причинить своими действиями вреда Таджикистану, но с удовольствием сливал Лагуновскому информацию о США, НАТО, ООН и различных мусульманских странах, включая Афганистан.

Сергей считал, что Алимов согласился шпионить в пользу Росси отчасти из-за того, что собирался туда переехать, выйдя на пенсию. "Он был слишком подвержен влиянию западной цивилизации и не хотел возвращаться в мусульманскую страну, находившейся под влиянием идеологии Талибана. Его жена, врач по профессии, тоже была слишком эмансипирована, чтобы чувствовать себя комфортно в такой среде," — пояснил Сергей.

В СВР Алимову сказали, что ему гарантирована должность преподавателя в МГИМО, как только он этого захочет. Кроме того, ему тут же выдали ордер на квартиру в Москве, а жену его устроили на работу врачом в жилом комплексе в Ривердейле, чтобы дать возможность дополнительного заработка.

Вторым послом в ООН, завербованным Лагуновским, по словам Сергея, был Алишер Вохидов, постоянный представитель Узбекистана. Поначалу, он отказался сотрудничать, но у Лагуновского было чем его шантажировать. В 1970 году перспективный студент из Узбекистана, Алишер Вохидов, был направлен в Москву, в Академию Экономических Наук СССР, оттуда, довольно быстро, он перебрался на работу в Министерство Внешней Торговли, а потом и в МИД СССР. А все потому, что его подталкивал КГБ, куда он, в свою очередь, исправно стучал на своих коллег. После распада Советского Союза Вохидов вернулся на родину, где участвовал в создании узбекского МИДа. В 1994 году он уже был направлен в Нью-Йорк временным поверенным в делах Узбекистана, а вскоре стал послом своей страны в ООН. Он думал, что с чекистами его уже ничего не связывает, но он ошибался. "Если уже начал сотрудничать с органами, то избавиться от этого факта своей биографии было очень сложно," — говорил Сергей. В СВР стали просто угрожать Вохидову, что сообщат о стукаческом прошлом его коллегам, если он откажется помогать русским.

Центру нужна была информация о том, как развиваются отношения между Узбекистаном и США. Став независимым государством, Узбекистан занял по отношению к исламским революционерам совершенно другую позицию, чем соседний Таджикистан. Президент Ислам Каримов арестовал мусульман-радикалов, осудил действия Талибана и Осамы Бин-Ладена и обратился к США и западноевропейским странам за экономической помощью и политической поддержкой. Учитывая то, что Узбекистан граничит с Афганистаном, США рассматривали как удобную площадку для проведения будущих операций против Талибана.

Москва же, в свою очередь, полагалась на информацию, полученную от Вохидова, чтобы следить за тем, как США заигрывают с узбеками, а также, чтобы быть в курсе военных и дипломатических усилий Америки по нейтрализации движения Талибан в конце 90-х годов.

После того, как срок командировки Лагуновского закончился, на его место прислали другого полковника СВР, который продолжал курировать Алимова и Вохидова. На момент выхода этой книги Алимов являлся послом Таджикистана в Китае, а Вохидов по-прежнему работал послом Узбекистана в ООН.

По словам Сергея, Алимову и Вохидову была присвоена категория "особый неофициальный контакт". "Мы знали, что, если всплывут их имена, разразится международный скандал. Причем не только из-за того, что мы нарушили правила ООН и внедрили в Секретариат Лагуновского, но потому что Россия официально обязалась не шпионить ни за таджиками, ни за узбеками. А тут, бац, сразу оба их посла работают на нас."

 

27

"Для нас ООН была словно магазин игрушек для ребенка. Если мой сотрудник не мог там никого там завербовать, зачем он мне был вообще нужен?" — задавал Сергей риторический вопрос. — "Эта контора кишмя кишела шпионами и всяким продажным сбродом."

Подчиненные Сергея, набравшись наглости, встречались с завербованными агентами прямо в главном корпусе комплекса ООН. Например, за чашечкой кофе в кафе "Вена", в подвале здания, или во время ланча в Северном Салоне Делегатов, по соседству с Залом Генеральной Ассамблеи. "Это были места, в которых дипломаты из разных стран общались в неформальной обстановке и встреча моего куратора — "дипломата" со своим подопечным из числа сотрудников ООН не вызвала бы никаких подозрений."

Тем не менее, одно из правил СВР было нарушено. Дело в том, что офицеру разведки было запрещено встречаться со своим агентом или доверенным контактом в одном и том же ресторане чаще, чем раз в полгода. "Мы были вынуждены игнорировать это требование, потому, что у нас было так много информаторов среди ооновских дипломатов, что, даже в Манхэттене, с его тысячами ресторанов, было просто невозможно его выполнять."

В СВР разведчиков учили играть на антиамериканских чувствах и настроениях. "В ООН к Штатам относились как к эдакому верзиле-хулигану, который может навалять любому, кто встанет на его пути. Даже среди союзников США иногда бытовала глубокая неприязнь к этой стране. Вот мы и охотились на дипломатов, которые недолюбливали Америку, хотя и представляли страны, бывшие ее союзниками. И таких людей было намного больше, чем американцы могли бы подумать."

Одной из таких стран, судя по наблюдениям подчиненных Сергея, была Турция. По словам Сергея, между 1995 и 2000 годами аж три турецких дипломата работали на СВР. Один из них, получивший оперативный псевдоним "Козак", был советником в турецкой миссии при ООН.

"Турция — это полуевропейская, полуазиатская страна, которая никогда не была довольна своими западными союзниками. На государственном уровне она

— друг Соединенных Штатов и член НАТО, но на бытовом — многие турки настроены явно антиамерикански и считают, что американцы их недостаточно ценят. В то же время, на турецких курортах отдыхает много русских и, к тому же, Россия

— сосед Турции, благодаря чему турки относятся к ним более дружелюбно."

"Козак" снабжал нью-йоркскую резидентуру СВР текстами секретной переписки между США и своими партнерами по НАТО и копиями отчетов турецкой разведки MIT. Так как Турция граничит с двумя европейскими странами и четырьмя азиатскими, эти отчеты были ценны вдвойне. "У большинства американцев Турция никак ассоциируется с активной шпионской деятельностью, однако, благодаря своему расположению на одном из мировых перекрестков и членству в НАТО, она стала очень плодородной почвой для деятельности охотников за секретной информацией."

Некоторые из телеграмм, которые "Козак" передавал российской разведке имели классификацию ЕВРОКОР, ЕВРОпейская корреспонденция. Это были бюллетени, распространяемые НАТО среди своих членов, чтобы держать их в курсе событий. "Конечно, военные планы этой организации в них не раскрывались, но с другой стороны, эти документы предназначались только для стран-союзников США и не предназначались для прочтения в России, Китае или на Кубе. В Центре же их изучали и успешно использовали в своих целях. Например, понять реальную позицию США и ЕС по отношении к Югославии во время Ооновских бомбежек Сербии." (Авиация НАТО бомбила Сербию 79 дней, в марте-июне 1999 года, чтобы заставить президента Милошевича прекратить войну против албанцев в Косово. Милошевич был вынужден вывести войска и в Косово вошли силы НАТО. Москва очень нервничала по поводу того, что НАТО оккупировало часть страны бывшего социалистического блока. Материалы с пометкой ЕВРКОР помогли русским разобраться в истинных намерениях США и НАТО.)

В СВР "Козака" считали настолько ценным агентом, что его куратору Сергею Федерякову, позывной "Товарищ Аллен" было велено встречаться со своим подопечным каждую неделю на протяжении всего 3-летнего сотрудничества турка с российской разведкой. Федеряков, официально работавший вторым секретарем российской миссии, был одним из самых продуктивных подчиненных Сергея. Кроме того, что он курировал "Козака", Федеряков еще завербовал иранского дипломата, которому был присвоен оперативный псевдоним "Монах".

"Монах" поставлял нам совсекретные документы, содержавшие информацию о переговорах Ирана со своими исламскими соседями, в основном, по поводу США и Израиля. Для Центра эта информация была оказалась крайне важной и полезной, так как помогала следить за развитием организаций, связанных с идеями исламского радикализма."

Сергей рекомендовал Федерякова на повышение и, когда срок его манхэттенской командировки закончился, офицера перевели в Лондон заместителем тамошнего резидента СВР.

Сергей всегда настаивал на том, чтобы его сотрудники всегда поощряли своих агентов материально. Такие вещи, как ланчи и ужины в дорогих манхэттенских ресторанах и скромные подарки вроде ручек Монблан, были обычным делом. Но если источник поставлял секретную информацию, подарки были подороже.

"Мы передали "Монаху" и "Козаку" довольно много золотых ювелирных изделий и все же я был поражен тому, как дешево можно было купить шпионские услуги дипломатов из ООН," — вспоминал Сергей. — "Мы покупали золотые украшения в недорогих полуоптовых магазинах сети Уоллмарт, но они выхватывали их из рук, будто это были какие-то невероятные драгоценности. Все это было довольно странно, учитывая то, что будучи уличенными в шпионаже против своих стран, они могли быть казнены из-за каких-то золотых безделушек стоимостью в несколько сотен долларов."

Золото шло в ход не всегда. Для одного шведского дипломата, шпионившего для СВР, Сергей достал редкую книгу по истории России, изданную в 19-м веке. Обложка ее была сделана из кованого железа, а сама книга весила около пяти килограмм. Этого дипломата завербовал подполковник Вадим Лобин, он же "Товарищ Лоренс", один из подчиненных Сергея. Шведу присвоили позывной "Сильвестр". "Это был пожилой рафинированный интеллигент и большой интеллектуал, который познакомился с Лобиным на одном из приемов в ООН и вскоре они стали друзьями. Медленно, но верно мы подвели его к мысли о том, что он должен снабжать нас секретной информацией. Тот был настолько воспитан и мягок, что не смог нам отказать."

"Сильвестр" поставлял нам материалы о балканских странах, Болгарии, Румынии, Албании, Косово, Черногории, Хорватии, Сербии, Боснии и Македонии. Как всегда, Центр прежде всего интересовали взаимоотношения этих стран с США и НАТО. Кроме того, в то время некоторые из них пытались вступить в ЕС и Москва с помощью, получаемой от "Сильвестра" информации следила за их усилиями в этом направлении.

"Швед работал дипломатом уже много лет, и я послал в Центр запрос на тот случай, если в архивах найдется на него что-нибудь интересное. Сам я о нем ничего не знал, кроме того, что он в свое время работал в Советском Союзе. В Москве, идя мне навстречу, копнули поглубже и вытащили на белый свет документальные доказательства того, что во время пребывания в России, он состоял в браке с гомосексуалистом. Этот факт делал "Сильвестра" еще более уязвимым."

Хотя Сергей и предпочитал не шантажировать людей на сексуальной почве, это был все же еще один из рычагов давления на личность. "Если бы я мог, я дал бы "Козаку", "Монаху" и "Сильвестру" по миллиону долларов. Я всегда старался использовать материальный фактор в первую очередь. Например, чем больше я вознаграждал "Козака", тем больше росли его аппетиты и тем больше я мог от него требовать."

Еще одним мастером вербовки в манхэттенской резидентуре был подполковник Владимир Земляков, "Товарищ Нельсон". В его сети попался немецкий дипломат, получивший псевдоним "Советник". Тот буквально ненавидел Америку. " 'Советник' был именно тем, кого мы искали — дипломатом страны-союзника США, готовым предать интересы американцев."

Хотя "Советник" добросовестно и бесперебойно снабжал Землякова секретными документами политического и военного характера у Сергея в отношении немца появились подозрения. Дело в том, что тот никогда не просил взамен денег, а вся информация, которую он передавал своему куратору из СВР, не представляла для Германии никакой угрозы. В конце концов, Сергей решил, что "Советник", вероятнее всего был сотрудником BND (немецкая разведслужба), выдававшего себя за дипломата ООН.

"Впрочем," — говорил Сергей, — "то, что "Советник" возможно был офицером немецкой разведки совсем не значило, что он не может сливать нам секретную информацию об американцах. То есть не исключало того, что он шпионил на нас. Такое в ООН бывает довольно часто. Вы пытаетесь кого-то завербовать и обнаруживаете, что этот человек пытается завербовать вас. Как это ни смешно звучит, но во многих случаях обе стороны находят компромисс и умудряются обмениваться информацией на взаимовыгодных условиях."

Польский чиновник, работавший под псевдонимом "Профессор" — еще один пример того, насколько все может быть запутанно в шпионском болоте ООН, где Сергею пришлось обитать. "Для нас Польша представляла большой интерес из-за своего прошлого, в котором она тесно сотрудничала с СССР." С 1940 по 1990 год Польша была коммунистической страной до тех пор, партия Солидарность во главе с Лехом Валенсой буквально не вырвала ее из лап Кремля. Тем не менее, поляки полностью не избавились от коммунистов в своем правительстве. Так, Александр Квасьневский, бывший в свое время одним руководителей компартии, победил Валенсу на выборах и в 1995 году стал президентом Польши.

"У Польши всегда было раздвоение личности,"- рассказывал Сергей. — "В то время как она, будучи членом ЕС, стремится стать полноценной западноевропейской страной и старается изо всех сил наладить хорошие отношения с США, ее социалистические корни по-прежнему полностью еще не выкорчеваны."

Период карьерного взлета "Профессора" пришелся на времена коммунистической Польши, и он до сих пор сохранил свою лояльность Росси, как наследнице СССР. По крайней мере, так считал Сергей. "Профессор" оказался настолько ценным агентом, что начальник Сергея захотел познакомиться с ним лично. "На одном из дипломатических приемов, как только подвернулся удобный случай, я подвел резидента к "Профессору", они познакомились и обменялись любезностями. Поляк произвёл на нас обоих очень хорошее впечатление."

Когда нью-йоркская командировка "Профессора" закончилась, он вернулся в Варшаву. Так как бывший шпион был уже в почтенном возрасте, Сергей не сомневался, что тот выйдет на пенсию и будет воспитывать внуков. Однако, через год после его отъезда из Москвы пришла интересная новость. Москва в рамках партнёрского сотрудничества договорилась с Варшавой обменяться именами старших офицеров своих разведок. И тут оказалось, что "Профессор" был не кто иной как заместитель главы информационной службы польской службы госбезопасности. "Я искренне считал его настоящим дипломатом, но тот факт, что "Профессор" оказался разведчиком никак не умалял ценности информации, которой он нас снабжал. Насколько я знаю, он нас никогда не обманывал. Как я понимаю, сделав карьеру при коммунистах и перейдя потом на службу к новой власти, он в то же время хотел помогать и нам тоже. Мир полон парадоксов. С одной стороны, если бы это нужно было во благо Польши, он, не задумываясь, стал бы работать против России. С другой — он передавал России информацию, работая против США и ряда европейских стран, при этом не причиняя вреда Польше. Вот такая у нас, разведчиков, жизнь. Приходится работать с людьми с совершенно разными мотивами, по которым они стали шпионить на другую страну, в том числе и со своими коллегами из разведок иностранных держав, вдруг решившими тебе помочь по какой-то причине."

По словам Сергея, "Козак", "Монах", "Сильвестр", "Советник" и "Профессор" были далеко не единственными агентами, завербованными резидентурой СВР во время его работы Нью-Йорке. В его списке были, например, и два греческих дипломата, работавших в ООН с 1995 по 1999 год. Они снабжали русских информацией класса ЕВРОКОР.

Однажды из Москвы сообщили, что из Хельсинки в Нью-Йорк, на должность Генконсула Финляндии, переводят давнего информатора КГБ/СВР. Естественно, на агента, который будет занимать такую высокую должность, Сергей возлагал большие надежды. Звали финна Юкка Лейно. Это был профессиональный дипломат, хорошо известный и довольно популярный у себя на родине, числившийся в архивах российской разведки как агент "Феникс". Когда Сергей увидел этот оперативный псевдоним в досье, присланном из Москвы, он сразу понял, что уже его где-то встречал.

В 1994 году, когда Сергей работал в Центре, ему дали на проверку дело одного из завербованных СВР иностранцев. В то время в Службе пытались навести порядок с агентурой и разобраться, кто после распада СССР продолжает получать деньги, но пользы никакой уже не приносит. Так получилось, что к Сергею на проверку попало досье "Феникса". Согласно документам, последний был завербован в конце 1970-х, во времена президентства Урхо Кекконена, который правил довольно долго, аж с 1959 по 1981 год. Все это время он старался поддерживать хорошие отношения с Советским Союзом, имевшим с Финляндией относительно протяженную сухопутную границу. В 1979 году Кекконена даже наградили Ленинской Премией Мира, коммунистическим аналогом нобелевской премии. Пользуясь дружелюбием Кекконена, КГБ навербовал целый отряд чиновников в администрации финского президента.

В Финляндии в то время было довольно мощное движение социалистических сил и, даже, существовала организация, подобная советскому Комсомолу. "'Феникс' был членом финского 'Комсомола' ", — рассказывал Сергей, — "и социалисты, не без содействия сотрудников КГБ работавших в Финляндии, продвигали его по дипломатической стезе как могли. Из документов досье СВР было видно, что повышения по службе следовали одно за другим."

В досье он характеризовался как "охотно сотрудничающий" с советской разведкой. Например, не пропустил ни одной встречи с куратором. "Однако, когда я читал его досье, я понял, что там чего-то не хватает. А дело было в том, что финн получал от КГБ все, что хотел — деньги и помощь в карьерном росте, но на протяжении всего времени ни разу не предоставил нам сколь-нибудь ценную информацию. То есть, вообще ничего. Все, что он нам сообщал, можно было прочитать в газетах." После изучения дела "Феникса", Сергей рекомендовал, чтобы тому перестали платить зарплату. Но Центр тогда решил иначе. И вот теперь тот самый "Феникс" был на пути в Манхэттен, чтобы вступить в должность Генерального Консула Финляндии.

"Я подумал, что может, причиной нулевой отдачи "Феникса" была плоха работа его прошлого куратора и поручил одному из лучших моих офицеров с позывным "Товарищ Дуглас", он же подполковник Владимир Загоскин, лично курировать работу финского товарища."

О своей первой встрече с Юккой Лейно, Загоскин доложил: "Он обнял меня и выпалил — Я так рад нашей встрече! Я ее так долго ждал и скучал за вами, друзья! Вы отличные ребята! Люблю русских!" Потом он заверил, что сделает все, о чем его попросят.

Сергей скептически отнесся к этим восторгам, но Загоскин отправил в Москву отчет, брызжущий оптимизмом по поводу перспектив работы с Лейно. "Все были в восторге, ведь должность генконсула открывала финну доступ к очень серьезным документам." В результате, каждый раз, когда Загоскин с ним встречался, тот разводил руками: "Очень сожалею, но у меня нету допуска к таким материалам" или "Извините меня, ради бога, но, увы, я не могу ответить на ваш вопрос." Короче, совершенно нулевая отдача, как и в прошлом.

После трех безрезультатных встреч Загоскина с финским дипломатом, Сергей убедил Центр снять с того статус "доверенный контакт". Этот случай стал хрестоматийным примером того, как иногда даже СВР становится жертвой чьих-то манипуляций.

В своем заявлении, опубликованном после выхода этой книги, Лейно утверждал, что никогда не был вовлечен "в какого-либо рода шпионскую деятельность", никогда не состоял в финском "Комсомоле" и не был знаком с подполковником Загоскиным. В настоящее время, Лейно проживает в Хельсинки, где работает в МИДе Финляндии на довольно высокой должности. Он признает, что в 1976 -79 годах во время работы в Москве, а позже в Нью-Йорке, на посту ген-консула Финляндии, он общался с русскими. Но в то же время, продолжает утверждать, что в этом всем не было ничего незаконного и, никакой помощи и услуг он от КГБ и СВР не получал, а то, что рассказал о нем Сергей — "ложь, вводящая в заблуждение."

Сергей любил рассказывать своим подчиненным очень популярную в их организации историю с вербовкой. Как-то раз молодой и очень амбициозный офицер КГБ завербовал в одной африканской стране государственного чиновника. Когда разведчик пришел на следующий день на службу, он увидел перед посольством огромную очередь аборигенов, желающих стать советскими шпионами. "Наш африканский агент, вернувшись с работы в родную деревню, рассказал всему племени, что русские нанимают на работу шпионов. Страна была очень бедная, люди голодали, поэтому все соплеменники тут же решили попытать счастья в советском посольстве. Я учил своих офицеров — 'СВР — не Армия Спасения. Если ты шпион, будь добр добывай информацию.'"

Правда, было одно исключение, но там был замешан американец.

Владимир Земляков, тот, что завербовал "Советника", однажды доложил Сергею, что познакомился в ООН с американским дипломатом, которого, похоже, можно завербовать. "Вербовать американцев было крайне сложно потому, что они вели себя с нами очень осторожно," — рассказывал Сергей. — "К ним было трудно подобраться, а каждого американца, охотно шедшего нам на встречу, мы подозревали в работе на ФБР. Поэтому я велел Землякову быть предельно осторожным и внимательно следить за каждой мелочью в общении с кандидатом на вербовку."

Земляков пригласил американского дипломата на ланч, а через некоторое время и на ужин. В конце концов, после целого ряда их встреч и бесед, в Центре американцу присвоили оперативный псевдоним "Сэм".

"Сэм" начал поставлять нам информацию, но она не была ни засекреченной, ни, даже, хоть как-нибудь нам полезной," — вспоминал Сергей, — "но в наших отчётах для Москвы мы выставляли его бесценным источником информации. Если это было необходимо, мы иногда могли вкладывать в его уста информацию, полученную от других наших агентов. Вы спросите, как же я мог такое позволить? Да потому, что нашей резидентуре нужна была хорошая отчетность. Сам по себе факт вербовки "Сэма" был очень престижен. Каждый из нас хотел получить повышение по службе, и мы были вынуждены выдавать желаемое за действительное, то есть, подавать Москве "Сэма" как особо ценный источника информации. Ведь отсутствие среди завербованных нами агентов американского гражданина, тем более, работавшего в ООН, бывшей нашей главной целью, расценивалось бы в Центре как признак очень слабой работы всей резидентуры."

Анализируя документы, которые "Сэм" передавал Землякову, Сергей сделал вывод, что их "ценный агент" все же работает на ФБР. "Мне приходилось следить за Земляковым очень внимательно, ибо я не был до конца уверен кто кого пытается завербовать и вообще, кто из нас мышка, а кто кошка." Сергей продолжил, — "Об этой стороне работы разведчика ни в США и в России предпочитают не говорить, хотя, я думаю, явление не такое уж редкое. Я имею в виду имитацию разведдеятельности. Так появляются на свет мифические агенты, или выдуманная информация, якобы предоставленная реальными агентами. Ты делаешь это, чтобы оправдать свое существование и подтвердить успех проведенных тобой операций. Так и тут, если бы у нас не было ни одного завербованного в Манхэттене американца — это было бы для нас унизительно. Вот мы его и создали, чтобы предъявить Москве. Такие были правила игры."

 

28

В то время как большинство подчиненных Сергея выдавали себя за дипломатов, четверо из них работали в Нью-Йорке под видом журналистов. В течение короткого промежутка времени, сразу после распада Советского Союза, СВР перестала использовать статус журналиста как прикрытие для своих шпионов. Но это и другие положительные начинания в СВР к 1995 году были быстро преданы забвению новым руководством.

Буквально в первые дни своего пребывания в Нью-Йорке Сергей попал в довольно щекотливую ситуацию, в которой был замешан Алексей Бережков, журналист-ветеран, работавший тогда в ИТАР-ТАСС, российском новостном агентстве, наследнике советского ТАСС. Официально, он уволился из КГБ, когда эта организация была распущена Горбачевым и Ельциным. Он даже предъявлял редакторам своего агентства официальное правительственное письмо, подтверждавшее, что он уже не сотрудничает с разведкой. Но документ этот был фальшивкой. Его слепили в СВР, чтобы никто из коллег Бережкова не знал, что тот как был, так и остался офицером спецслужбы.

Так вот, все началось с того, что Бережков позвонил Сергею и потребовал срочной встречи во второй резидентуре в Ривердейле. По голосу собеседника Сергей понял, что корреспондент ИТАР-ТАСС здорово паникует. Сергея, как обычно, проинструктировал его подняться на 18-й этаж, убедиться, что в коридоре никого нет, рвануть на лестницу и подняться на 19-й, где его будут ждать. В назначенное время запыхавшийся Бережков, которому было уже за сорок, ввалился в кабинет Сергея и, как только за ним захлопнулась дверь, стал быстро и сбивчиво говорить.

Выяснилось, что утром того же дня он участвовал в тайной встрече, организованной его коллегой из ИТАР-ТАСС, Михаилом Колесниченко, в одном из манхэттенских отелей. Имя это было Сергею знакомо, сын известного советского и российского журналиста-международника Томаса Колесниченко. Колесниченко-старший был близким другом Евгения Примакова, главы СВР, и частенько отирался среди высшего кремлевского руководства.

Будучи вне себя от волнения, Бережков рассказал, что Колесниченко-младший познакомил его с неким соотечественником, который даже не назвал своего имени, но заявил, что является представителем самого Сергея Вадимовича Степашина, бывшего в то время директором ФСБ Российской Федерации. Этот человек сказал, что Степашину нужна помощь Бережкова в "одном деликатном деле." А выбрал его Сергей Вадимович потому, что Бережков уже почти 12 лет работал в Нью-Йорке и оброс полезными связями. И вот тут-то незнакомец и произнёс то, из-за чего Бережков в панике примчался к Сергею. Оказалось, что Степашин ищет возможность продать ЦРУ или ФБР сверхсекретные инструкции, разработанные для контрразведки ФСБ, в котором были описаны до мельчайших деталей методы работы российских контрразведчиков на территории России. Еще этот человек сказал, что Бережков должен помочь Степашину вести переговоры с американцами по поводу многомилионной цены этих материалов.

Сергей сразу понял, чего так испугался Бережков. Степашин был в то время самым многообещающим из плеяды новых лидеров-демократов. Ельцин лично выбрал его на место своего преемника. Если все, что рассказал Бережков было правдой, то речь шла о том, что Степашин собирался совершить акт государственной измены или, иными словами, продать Родину за кругленькую сумму наличных американских долларов.

Сергей попытался выжать из дрожащего от страха журналиста какие-нибудь подробности о встрече, но так больше ничего и не смог узнать о таинственном представителе Степашина. В то же время, Бережков сказал, что и Колесниченко и сам незнакомец в один голос заверили его, что если он разболтает о только что услышанном, они моментально об этом узнают и сумеют заставить его замолчать.

"Езжайте домой и сидите тихо,"- сказал Сергей, — "я сам в этом разберусь."

Как только Бережков ушел, Сергей доложил обо всем Юрию Ермолаеву или "Товарищу Терёхину", исполняющему обязанности резидента (постоянного тогда еще не прислали). Ермолаев решил послать сверхсекретную шифрограмму с грифом "ТА" (Только Адресату) самому директору Примакову, то есть, нарушая субординацию. Депеши класса "ТА", отправляемые только в исключительных случаях, зашифровывались вручную с помощью одноразового кода, а расшифровать их мог только личный шифровальщик Примакова. Выходить на прямую связь с Примаковым было рискованным шагом. Генералы, сидящие в Центре, были бы вне себя, узнай они о том, что Ермолаев и Сергей действуют за их спиной. Да и как отреагирует сам Примаков, ни Сергей, ни Ермолаев предсказать не могли, все-таки, тот был близким другом старшего Колесниченко.

Сергей совсем недавно покинул Москву и, будучи в курсе того, что там творится, вполне допускал, что политик уровня Степашина решит подзаработать на продаже российских государственных тайн. Сергей своими глазами видел какое пьянство и бардак творились в Центре и знал масштаб коррупции, пронизавшей буквально все слои администрации президента Ельцина, от мелких чиновников до крупных олигархов. "Каждый был озабочен только одним — как побыстрее набить себе карманы."

Примаков так и не ответил. По крайней мере, Сергею и Ермолаеву. На следующий день Бережков опять встретился с Сергеем в Ривердейле. Он сказал, что Примаков позвонил своему приятелю Томасу Колесниченко, а то в свою очередь предупредил об утечке информации сына Мишу. "Каким-то образом Бережкову удалось его убедить в том, что о планах Степашина проболтался кто-то в Москве и эта информация дошла до Примакова. Бережков считал, что, если бы Колесниченко ему не поверил, то самого корреспондента ИТАР-ТАСС уже бы не было в живых."

Больше ни Бережков, ни Сергей никогда не слышали коварных планах Степашина. Однако, похоже, что эта история никак не повлияла на политическую карьеру последнего. В 1997 году Ельцин назначил его министром юстиции, годом позже сделал министром внутренних дел РФ, а еще через год — премьер-министром. В общем, как и планировал Ельцин, все шло к тому, что тот станет следующим президентом Росси. Тем не менее, в августе 1999 года Ельцин неожиданно передумал и выбрал своим преемником Владимира Путина. Объяснения Ельцина по поводу причины такой резкой смены фаворита были крайне невразумительны. После ухода с поста премьер-министра Степашин стал Председателем Счётной палаты Российской Федерации. Михаил Колесниченко, в свою очередь, был назначен директором американского отделения, ИТАР-ТАСС, а позже, вернулся в Москву.

Так как вся эта история была известна Сергею только лишь со слов Бережкова, он не был уверен на 100 %, что Степашин действительно был в ней замешан. Но от этого было ничуть не легче, Сергею все равно было это все противно.

"Все это было еще одним примером того, насколько коррумпированным стало московское руководство," — говорил Сергей. — "В принципе, Степашин делал то же, что и олигархи, которые за бесценок распродавали природные запасы России направо и налево. Каждый пытался продать, то, к чему имел доступ. Я был шокирован. Представьте себе, что кто-то из американских министров или же сам вице-президент связывается с Москвой и предлагает продать им гостайны США."

Журналист Бережков вернулся в 1999 году в Москву и, как сказал Сергей, тогда уже уволился из СВР по-настоящему.

Другими офицерами СВР, работавшими в Нью-Йорке под видом журналистов во времена Сергея, были Евгений Максимович Русаков, Сергей Иванов и Андрей Баранов.

По словам Сергея, российские газеты никогда не отказывали в предоставлении "крыши" разведчикам из СВР из-за давления со стороны государства и материальной заинтересованности. "У русских газет никогда не было денег на то, чтобы содержать своих зарубежных корреспондентов законным образом." В 90-х годах у второй по величине российской газеты "Комсомольская Правда" за границей работало более дюжины корреспондентов. Сергей утверждал, что, только один из них не был сотрудником СВР. В Центре журналистов-шпионов использовали, чтобы вступать в контакт с различными общественными деятелями или учеными. "Они никогда не были уверены, кому дают интервью, настоящему журналисту или моему человеку." На пресс-конференциях же, задачей "журналистов" из СВР было поставить американцев в неловкое положение, задавая специально подготовленные вопросы.

Несмотря на то, что работали они были сотрудниками российских СМИ, подчиненные Сергея должны были заниматься вербовкой. Например, Евгений Русаков (позывной "Товарищ Тарас"), будучи корреспондентом газеты "Рабочая Трибуна", завербовал двух агентов. Одним из них был Джеймс Джона, бывший высокопоставленным чиновником ООН и одним из самых влиятельных африканских дипломатов в Нью-Йорке, впоследствии ставший профессором в одном из манхэттенских колледжей. "Его мы использовали для того, чтобы подогревать антиамериканские настроения среди африканских делегаций."

Выходец из Сьерра-Леоне, Джона поступил на работу в Секретариат ООН в 1963 году и с тех пор уверенно продвигался по службе, дойдя до должности зама Генсека ООН по политическим вопросам. В 1994 году он вернулся в Сьерра-Леоне, чтобы содействовать переходу власти от военного правительства страны к гражданскому. В 1996 году он стал постоянным представителем своей страны в ООН. Сергей сказал, что Джона шпионил на русскую разведку с 1996 по 1998 год, пока его не отозвали на родину и назначили там министром финансов. По словам Сергея, Джона передавал СВР копии дипломатической переписки между представителями Сьерра-Леоне и дипломатами других африканских стран, "но в основном, мы использовали его, чтобы настраивать африканских дипломатов против США." В СВР Джона присвоили оперативный псевдоним "Ганнибал". В конце концов, он переехал в США и стал старшим преподавателем в колледже международных отношений Ральфа Банча при нью-йоркском городском университете. В ответ на факты, изложенные в этой книге, Джона разразился следующим письменным заявлением:

Одно только предположение, что я был советским шпионом, само по себе уже является смехотворным. Да, я очень хорошо помню г-на Русакова. Мы познакомились, когда он, будучи журналистом, брал у меня интервью. Он мне сказал, что его соотечественники из Секретариата ООН, рекомендовали меня как специалиста в международной политике. Я же, в свою очередь, обнаружил во время беседы, что он отлично осведомлен не только о событиях, происходящих в Советском Союзе, но и о личных качествах тогдашних руководителей этой страны. Для меня, как для человека, изучающего историю международных отношений, эта встреча оказалась очень полезной. В то же время, хочу заявить, что ни разу не передавал ему никакой конфиденциальной информации, а он никогда даже не намекал на то, что я должен насаждать среди членов африканских делегаций в ООН антиамериканские настроения. Если Русаков так утверждал, то это были всего лишь плоды его воображения. Я, человек, отдавший тридцать лет своей жизни работе на ниве международных отношений, никоим образом не мог быть советским шпионом.

Другому чиновнику, якобы завербованному Русаковым, был присвоен оперативный псевдоним "Тибр". Он занимал довольно высокую должность в администрации Трехсторонней Комиссии, находившейся в Нью-Йорке. В эту комиссию, созданную в 1973 году Дэвидом Рокфеллером, входило 350 руководителей из деловых и научных кругов, СМИ, общественных организаций, профсоюзов и других негосударственных организаций. Время от времени комиссия нанимала для консультаций экспертов в различных областях международной политики. В 1977 году Русакова пригласили написать исследование на тему "Развитие Отношений В Эпоху Глобализма: Пути Сотрудничества Между Трехсторонней Комиссией и Коммунистическими Странами." В процессе работы он и познакомился с одним из высших чинов из администрации Комиссии, которого потом и сделал "доверенным контактом". " "Тибр" вращался среди лидеров мирового бизнеса и политического истэблишмента, а Центр всегда интересовался, о чем же они там между собой говорят. Контакт Русаков охотно делился с ним этой информацией, а тот уже посылал отчеты об услышанном в Москву. Хотя ничего секретного в них не содержалось, они были очень нам полезны."

Русаков был не только хорошим оперативником, но и вполне профессиональным журналистом, находивший нужные источники информации с мастерством опытного репортера. Разница же была в том, что он задавал вопросы, поставленные Центром и старался выудить из своих собеседников сведения, интересовавшие не его самого, а российскую разведку.

Сергей также рассказал о Фреде Экхарде, пресс-секретаре ООН, которого Русаков ценил особо. Экхард проводил брифинги для иностранных журналистов, аккредитованных при ООН. Но, как намекал в своих отчетах Русаков, тот частенько делился с ним "дополнительной" информацией, которая была недоступна остальным. В основном, это касалось планов Натовских бомбежек в Югославии. Россия была против использования сил НАТО в этой стране. "Экхард никогда не получал от нас денег и никогда не поставлял нам никаких секретных материалов," — рассказывал Сергей, — "он не был шпионом. Но Русакову не раз выносили благодарность за успешную работу с Экхардом, благодаря которой у Центра была возможность задавать ему вопросы, через подставное лицо." У автора этой книги нет ни оснований, ни доказательств, чтобы предполагать, что Экхард знал о том, что Русаков является офицером разведки, а не обычным журналистом.

Чтобы псевдо-журналисты из СВР не выделялись среди своих коллег, не занимавшихся шпионажем, они должны были периодически писать статьи на совершенно нейтральные темы. Однажды, например, корреспондент "Комсомольской Правды" попросил у Сергея разрешения полететь в Майами. Редакция готовила статью о богатых русских, имеющих недвижимость за рубежом и попросила раздобыть доказательства того, что Алла Пугачева и Валерий Леонтьев владеют жильем во Флориде. Сама газета не могла позволить послать туда своего корреспондента и Сергея попросили профинансировать командировку. "Я, конечно, согласился, а мой 'журналист' еще и применил свои шпионские навыки, чтобы тайком проникнуть в кондоминиум Пугачевой и сделать там фотографии, и потом раздобыть копии документов на куплю-продажу."

Два офицера СВР, подчинявшихся Сергею, работали под видом нью-йоркских корреспондентов "Комсомольской Правды". С одним из них, Сергеем Ивановым, он был знаком еще в Москве и тот, видно, решил, что по старой дружбе начальник будет ему делать поблажки. "Иванов был хороший парень, но уж слишком ленив, небрежен в работе и никудышный журналист. Я всегда считал, что имею право требовать от своих людей работать с полной отдачей, если надо, то и без выходных. Я сам работал по 12 часов, несмотря на свою гипертонию." Когда Иванов "потерял" ноль, написав в шифрограмме для Центра вместо 5-ти миллионов пятьсот тысяч, терпение Сергея лопнуло. Он пожаловался в Центр. "Я написал, что у парня интеллект на нуле, если не ниже. Но мне ответили, чтобы я работал с тем, кого они присылают и вместо того, чтобы жаловаться, сделал из Иванова хорошего оперативника."

Сергей честно пытался, но ничего не выходило. Однажды, когда Елена Овчаренко, начальница Иванова из "Комсомолки", приехала с инспекцией нью-йоркского корпункта, Сергей случайным стал свидетелем того, как она отчитывала его подчиненного. "Бедняге доставалось по полной с обеих сторон, так как в газете никто не знал, что он офицер разведки и от него требовали профессионализма в журналистской работе."

Наконец Иванов нашел какого-то студента из Англии, учившегося в Нью-Йоркском Университете. Похоже, англичанин был подходящим кандидатом на вербовку. По словам Иванова, немецкое представительство при ООН наняло этого студента для установки программного обеспечения на их компьютерах. "Это было именно то, что нам нужно. Мы давно искали компьютерного специалиста, который бы имел доступ в посольство или представительство третьей страны. Конечно, сам по себе студент не смог бы добраться ни к каким секретам, но мы могли с его помощью влезть в компьютеры немецких дипломатов, наши спецы снабдили бы его необходимыми для этого средствами."

Студенту был присвоен оперативный псевдоним "Чип", а Сергей приказал Иванову раздобыть как можно больше биографических данных о свежеиспеченном кандидате в шпионы." Когда я стал изучать подготовленную Ивановым информацию о студенте, я обратил внимание, что в отчете нет ни слова об учебе "Чипа" в Нью-Йоркском Университете. В конце концов, Иванов признался, что студент этот изучает литературу, а компьютеры — все лишь его хобби. Никакие немцы "Чипа" не нанимали, просто он был знаком с кем-то, работавшим в представительстве Германии. В общем, орал я на Иванова так громко, что сам резидент выскочил из своего кабинета посмотреть, что случилось. Бедняга побледнел как полотно и, выскочив в коридор, дрожащими руками закурил сигарету. Присутствовавшие при этом офицеры, испугались, что тот покончит с собой. Короче, стало ясно, что вся история со студентом — полный блеф."

Иванова отозвали в Москву, но в скором времени предложили опять вернуться в Нью-Йорк под видом журналиста. Когда он узнал, что Сергей все еще там работает, он тут же отказался. Несмотря на довольно низкую оценку профессионального уровня Иванова, данную Сергеем, тот стал пресс-секретарем СВР и на момент выхода этой книги из печати, его лицо все еще мелькает на телеэкранах, когда он на пресс-конференциях рассказывает западным журналистам об успешных операциях российской разведки.

На место Иванова в нью-йоркском корпункте "Комсомолки" был прислан Андрей Баранов, так же известный как "Товарищ Ларс", который сразу произвел на Сергея впечатление тем, что довольно быстро завербовал одного иностранного корреспондента, работавшего на "Йомиури Симбун", крупнейшую японскую газету. СВР присвоила японцу псевдоним "Самурай". "Мы не платили ему ни цента. Он работал на нас из чисто идеологических побуждений — всей душой ненавидел Соединенные Штаты."

Самурай свободно говорил по-русски, восхищался русской культурой и историей. "Он был в хороших отношениях с японским послом и сотрудниками японской миссии. Японские же дипломаты были довольно близки со своими американскими коллегами. Все это давало "Самураю" возможность получать и передавать нам всевозможную информацию о США и копии документов, которые американцы направляли японским дипломатам. Кроме того, "Самурай" был весьма популярной личностью в нью-йоркской дипломатической тусовке и через него можно было заполучить различные сведения от его коллег из других стран, в частности, о Балканах и, даже, Чечне. Ну и плюс еще был в том, что мало кто мог заподозрить японского дипломата в работе на русских."

 

29

Кроме руководства и координации действий своих подчиненных по разработке их агентов, Сергей еще лично курировал двух человек, шпионивших на СВР.

Один из них был его старым знакомым.

В один прекрасный день, будучи на одной из конференций ООН по разоружению, Сергей наткнулся на "Артура", одного из его пяти "источников достоверной информации" в Оттаве. Когда Сергей его вербовал, тот работал в канадском Центре По Контролю За Вооружением. Сейчас он уже был руководителем проекта в Центре По Нераспространению Вооружений, входящего в состав Института Международных Исследований в Монтерее, аналитической группы из Калифорнии. Как только закончилась сессия, Сергей поспешил к "Артуру", о-дружески обнял его и старые друзья тут же договорились отужинать вместе вечером того же дня.

Несмотря на то, что они не виделись и не общались уже несколько лет, Сергей был уверен, что "Артур" снова будет работать на него. Причина была проста — канадец ненавидел США. Кроме того, "Артур" так глубоко влез в шпионское болото, работая на Сергея в Канаде, что теперь ему было бы довольно сложно отказать российскому разведчику. Последний раз они встретились в 1993 году в Оттаве, в ресторане "Хай Стейк-Хауз". "Артур" только что вернулся из инспекционной поездки в Украину и в Москве с нетерпением ждали его отчета. В то время Россия и Украина все еще препирались по поводу пяти тысяч ядерных боеголовок, доставшихся Киеву в наследство после распада СССР. США пытались посредничать в переговорах, и Украина согласилась допустить американо-канадскую группу инспекторов для проведения инвентаризации ядерных зарядов и разработки рекомендаций по мерам их защиты от захвата террористами. "Артур" входил в состав этой группы, и Сергей попросил копию черновика его отчета о командировке в Украину. "Ты что, с ума сошел?!" — всполошился "Артур". — "Меня же упекут в тюрьму на всю жизнь."

"Ну хорошо, тогда просто расскажи своими словами,"- сказал Сергей и достал ручку, чтобы записать слова собеседника на салфетке.

Вот рассказ Сергея о том, что произошло дальше. "Он начал диктовать, а я стал записывать все на салфетке. Через несколько секунд я ему сказал, — 'Слушай, брат, я в этом деле полный баран. Все эти термины и цифры для меня — темный лес. Ты можешь сам все это записывать, а? ' и подвинул ему салфетку и ручку. И он стал сам набрасывать на салфетке тезисы своего 'доклада'."

Это была западня. "Я прекрасно понимал о чем он говорил, но мне было нужно, чтобы написано все это было его рукой. Это было доказательство его шпионской деятельности, дававшее нам возможность держать его на крючке."

Сергей отправил отчет "Артура" и его салфетку с его записями в Центр. "Он был одним из лучших канадских военно-политических аналитиков и специалистов в области контроля за вооружениями. Его имя знали во всем мире. В общем, прекрасный источник информации."

Когда Сергей уезжал из Канады, он рекомендовал Центру поддерживать отношения с "Артуром". Но когда тот переехал в Калифорнию, в СВР решили прекратить с ним всякие контакты. "В то время Штаты здорово давили на Россию, чтобы та сократила активность своей разведки в Америке. Поэтому посылать специального куратора в Монтерей, где работал "Артур" было слишком рискованно. Моя встреча с ним на конференции в ООН была настоящим подарком судьбы."

За ужином "Артур" сразу "приступил к делу" и стал рассказывать о засекреченных исследованиях программы "Звездные Войны". Оказалось, что американцы не смогли поразить ни одной цели с помощью новых технологий, составлявших основу системы ПРО "Звездные Войны". "Он заявил, что эта программа — одно сплошное фиаско, и, что России нечего волноваться."

"Артур" пообещал подкрепить свой рассказ копиями различных документов, что в конце концов и сделал, а Сергей отправил в Москву подробнейший отчет о провалах "Звездных Войн". В результате, генерал Трубников поздравил его лично и сказал, что доклад с материалами, переданными "Артуром", лег на стол самого президента Ельцина.

Случайная встреча Сергея с "Артуром" оказалась как нельзя кстати еще и по другой причине. Вскоре после нее канадец уволился из калифорнийского аналитического центра и перешел на работу в Международное Агентство По Атомной Энергии (МАГАТЭ) со штаб-квартирой в Вене. Созданное в 1957 году для содействия разработке и развитию мирных и безопасных ядерных технологий, это агентство называли в прессе "ядерным стражем" ООН. На своей новой должности старшего инспектора "Артур" должен был следить за количеством ядерных боеголовок в каждой из пяти официальных "ядерных держав", а также еще в пяти странах, которые якобы также обладали ядерным арсеналом. "Как только я доложил в Центр, что 'Артур' переезжает в Вену, мне было приказано немедленно организовать его встречу с одним из наших сотрудников в Австрии. Позже мне рассказывали, что со своим новым куратором они сработались и сотрудничество их оказалось довольно плодотворным, так как у 'Артура' был довольно высокий уровень допуска к секретной документации американцев и европейцев. Я достоверно знаю, что он и сейчас работает в агентстве и не вижу никаких причин, по которым он бы прекратил работать на российскую разведку."

Кроме "Артура" Сергей курировал в Нью-Йорке еще одного агента, известного как "Амиго". Именно во время работы с ним Сергей понял, что теряет веру в правоту своего дела.

В 1996 году из Центра пришла шифровка о том, что турецкий дипломат, завербованный в свое время в Анкаре, направлен на работу в штаб-квартиру ООН в Нью-Йорке. К депеше была приложена его фотография, подробное описание внешности и пароль для первого контакта. Сергей начал исправно посещать все Ооновские брифинги и высматривать там человека, соответствующего присланному описанию. Месяца через два, он заметил подходящего кандидата. Выйдя из конференц-зала после окончания брифинга, Сергей догнал его в коридоре и тихонько похлопал по плечу.

"Вам просил передать привет Андрей, с которым вы играли в теннис в Анкаре," — произнес Сергей пароль, полученный из Центра. Какое-то время дипломат стоял молча, уставившись на Сергея, потом лицо его резко побледнело. "Да," — пробормотал он, — "я играл в теннис с Андреем."

Ответ был верным.

"Как мне вас найти?" — спросил Сергей.

"Амиго" нацарапал свой домашний телефон на визитке и Сергей заметил, как дрожала рука этого бедняги. Наверняка, парень никак не ожидал, что СВР достанет его и в Нью-Йорке, наивно предполагая, что русские оставят его в покое после отъезда из Анкары.

"Окей, друг мой," — сказал Сергей, пытаясь его успокоить, — я вам позвоню. Поверьте, мы очень рады снова встретиться с вами. Все будет хорошо, не сомневайтесь."

В общем, их первая встреча прошла, как и планировал Сергей. Целью было вступить в контакт, посмотреть на реакцию "Амиго" и взять у него номер телефона. В Анкаре "Амиго" передавал своему куратору из СВР копии телеграмм, в которых речь шла об операциях США и НАТО. По крайней мере, этот куратор докладывал в Москву, что получал такие материалы от него. "Человеческая природа такова, что офицеры разведки всегда стараются сделать в глазах начальства свой источник информации более важным, чем он есть на самом деле" — рассказывал Сергей. — "Был даже случай, когда одному разведчику пришел приказ из Центра вступить в контакт с источником информации другого офицера СВР. Оказалось, что якобы завербованный даже не был в курсе, что он шпион. Когда сотрудник СВР повторил пароль, тот возмутился: 'Кто вы такой? Вы, что, сумасшедший?! Я вас не знаю! ' Когда такое происходит и выясняется, что один из ваших коллег, мягко говоря, приукрасил свои достижения в вербовке, вы должны принять решение. Конечно, правила никакого нет, но большинство офицеров предпочитает не плевать в колодец, из которого возможно потом придется напиться. Особенно, если кто-то уже получил награду или благодарность за эту удачную вербовку. Если вы сдадите коллегу и выставите его на посмешище, в следующий раз вас самого никто не прикроет, когда вам это будет нужно. Сам я, обнаружив подобное очковтирательство, всегда сообщал в Центр, что источник очень нервничал и не согласился шпионить на нас, находясь в США, из-за страха перед ФБР. Я никогда не плевал в колодец."

Через несколько дней после встречи с "Амиго" Сергей решил ему позвонить. Он вышел из здания российской миссии и не спеша двинулся в по Лексингтон авеню на юг. По дороге он несколько раз осмотрелся, не идет ли кто за ним. Через пару минут зашел в зоомагазин с витринами из тонированного стекла. Очень удобное место — люди, идущие мимо магазина, тебя не видят, а ты за ними можешь спокойно наблюдать. Он убедился, что в магазин за ним никто не зашел и еще несколько минут потратил на то, чтобы убедиться в том, что никто бесцельно не бродит по тротуару возле магазина. Потом он вышел и направился в универмаг "Блумингдейл", откуда уже и позвонил "Амиго" из телефона-автомата. Сергей предложил ему пропустить по стаканчику в "Джеймисоне", ирландском пабе в Мидтауне, неподалеку от дома, где "Амиго" снимал квартиру. Они договорились встретиться в пятницу, в 8 часов вечера, что на самом деле означало — в четверг, в 7. Это было правилом в СВР — для назначения дня и времени встречи со своим источником в разговоре или в письменном сообщении сдвигать все на день и на час назад. В случае же, если встреча по какой-либо причине сорвется, повторять попытку через неделю.

В четверг Сергей выехал из комплекса в Ривердейле за три часа до назначенного времени, чтобы было достаточно времени убедиться, что за ним нет слежки ФБР. Правда, он не делал никаких крутых разворотов на 180 градусов или вдруг выскакивал на встречную полосу, как это делают шпионы в кино. Вместо этого, он поехал сначала в магазин мужской одежды и купил себе брюки, а потом заехал в универмаг и купил там галстук. Если за ним кто и следил, подумали бы, что он просто делает шопинг. Единственным водительским ухищрением было то, что он ехал по нью-йоркскому хайвэю со скоростью всего на 5 миль выше установленного ограничения в 45 миль/час. "Когда едешь с такой скоростью, тебе начинают сигналить сзади и в конце концов обгоняют, а если кто-то особо терпеливый плетется за тобой, это слежка."

Но самым надежным способом обнаружить слежку было другое. Перед тем, как ехать на встречу, Сергей оставил свой маршрут и расписание поездки в "Джеймисон" офицеру станции радиоперехвата "Импульс". Таким образом, тот мог следить за активностью радиообмена ФБР и других спецслужб вблизи автомобиля, в котором ехал Сергей. Если, скажем, такая активность была повышенной в районе перекрестка, который он проезжал, значит его вели.

У Сергея был с собой бипер (сотовые телефоны были в то время далеко не у всех). Если ему приходило сообщение с манхэттенским телефонным номером, код 212, то это значило, что слежка не обнаружена. Если же был указан телефон с кодом Ривердейла — 718, то это значило, что дежурный офицер "Импульса" заметил хвост ФБР и встречу нужно отменять.

К тому времени, когда он добрался до Манхэттена, Сергей был уверен, что за ним никто следит. Даже погода была на его стороне. Она была ужасной. Валил мокрый снег, переходящий в настоящий зимний снегопад, благодаря чему, машин на улицах было меньше, чем обычно. Вспомнилась старая шутка, популярная в СВР, о том, что сотрудники ФБР в плохую погоду нос на улицу не кажут, а после пяти вечера и по выходным им работать не дают, чтобы не платить сверхурочные.

В общем, Сергей был настолько уверен в своей безопасности, что даже не стал дожидаться сообщения из "Импульса" перед тем как зайти в паб. Он занял столик в глубине, чтобы оттуда наблюдать за входом, заказал пива и тут услышал писк пейджера. Опустив глаза, он увидел вместо ожидаемых цифр 212 какую-то ерунду — 7*1*А*С*Б*#*3*4*@. Он мысленно выругался и потряс бипер, чтобы очистить экран. Но та же бессмысленная комбинация знаков выскочила опять. То, что 7 и 1 были больше похожи на код 718, чем на 212, заставило Сергея занервничать.

"Прежде всего, ты не должен подвергать риску свой источник информации. Сам ты должен быть готов к тому, что с тобой будет, если тебя поймают, но рисковать своим контактом — никогда. Поэтому моей первой мыслью было уйти из паба пока туда не пришел 'Амиго'".

Он бросил на стол двадцатку за пиво, которое заказал, и стал пробираться сквозь набившуюся толпу к выходу. И тут Сергея охватило странное чувство. "Только что я смотрел на этих людей и не видел в них ничего особенного. Но вот, пропищал бипер и уже некоторые из них, те, что покрепче, кажутся мне агентами ФБР, а пока я мимо них проходил, мне стало казаться, что все они на самом деле сотрудники спецслужб и, что меня вот-вот арестуют. Такова человеческая природа. Я испытывал сильный страх, но знал, что его нужно побороть. Если я не смогу этого сделать, то точно наделаю ошибок."

В течение нескольких секунд он перебрал возможные варианты. Если его на самом деле обложили, он станет возмущаться и говорить, что просто встретился с приятелем, чтобы выпить пива. Ничего предосудительного. Но была еще и вероятность того, что это была западня и турок его сдал ФБР, чтобы от него избавиться. Наконец Сергей добрался до двери, но в этот момент она распахнулась и в паб вошел "Амиго". После секундного колебания Сергей улыбнулся и протянул ему руку. Но ничего не произошло, никакие агенты ФБР на него не набросились.

Они вернулись к столику, за которым раньше сидел Сергей и официант принес им выпивку. Потом они вели незамысловатую беседу двух только что познакомившихся людей. Сергей расспрашивал "Амиго" об Андрее, так на самом деле звали офицера СВР в Анкаре.

— Я знаю его еще по Москве, — начал Сергей.

— Да, очень хороший парень, — ответил турок.

Они еще немного поболтали, Сергей попытался узнать побольше о самом "Амиго", но торопить и давить на него не хотел. В целом, ничего особенного в их разговоре не было, что было еще и кстати на тот случай, если их беседа каким-то образом записывалась. "Нельзя просить об услуге прямо на первой встрече. Вы должны тщательно подготовить свой источник к такой просьбе."

Прошло еще несколько минут, и Сергей предложил встретиться через пару дней еще раз, но уже для более обстоятельной беседы. Потом попросил "Амиго" первым выйти из паба. Он все еще не был уверен, что за сигнал прислал ему офицер из "Импульса" и не хотел рисковать, прогуливаясь вместе с турком, в случае если у входа крутятся агенты ФБР. После того, как "Амиго" ушел, Сергей заказал еще пива и не спеша его выпил, а потом неторопливо направился к выходу. Ничего так и не произошло, но он окончательно пришел в себя уже только за рулем, по дороге в Ривердейл. В жилой комплекс он уже приехал злой как сто чертей и сразу на станцию "Импульс" на девятнадцатом этаже. Ворвавшись внутрь, он схватил за шкирку дежурного офицера и притянул к себе.

"Что случилось?!" — взвизгнул тот. — "Я же сигналил, что наблюдения нет!"

Сергей отпустил его и сунул ему под нос свой бипер со странным сообщением все еще светившимся на экранчике.

"Я клянусь! Я позвонил из миссии и оставил правильный код! Честное слово!" — повторял дежурный. Потом, немного успокоившись, он стал рассказывать все по порядку. Следуя расписанию и маршруту движения, оставленному Сергеем, он определил, что слежки нет и незадолго до 7 часов вечера отправил ему сообщение, телефонный код 212 — все чисто.

"Ты с какого телефона звонил?" — спросил Сергей.

И тут офицер потупил глаза. Он должен был позвонить из телефона-авто-мата в нескольких кварталах от представительства. Но погода была жуткой, и он воспользовался телефоном на первом этаже. Потом поехал в Ривердейл, где заскочил домой, поужинать в кругу семьи, прежде чем подняться на девятнадцатый этаж, на "Импульс", чтобы продолжать наблюдать за активностью радиообмена в том районе, где находился Сергей.

Утром следующего дня Сергей обследовал аппарат на первом этаже миссии и обнаружил, что это старая модель дискового телефона и, по всей видимости, это и стало причиной искажения сигнала.

После той памятной встречи Сергей виделся с "Амиго" еще несколько раз в течение последующих месяцев, и дипломат согласился снабжать его копиями служебной переписки сотрудников турецкой миссии. Но Сергей не стал использовать парня в своих целях.

"Это был вполне порядочный приятный молодой человек, я не хотел разрушать его жизнь и карьеру, затягивая его все глубже в болото шпионажа. Я даже поймал себя на том, что как-то подсознательно ограждаю его от этого. И тогда я понял, что охота за чужими тайнами больше не приносит мне удовлетворения. Мои личные чувства возобладали над профессиональным долгом. И спросил себя: 'В чем дело? ' Ответ был очевиден — Почему я должен рушить жизнь этого человека ради кучки жуликов? Я просто потерял веру в Ельцина, я уже не верил Центру."

 

30

Сергей и Лена любили Манхэттен, его многочисленные музеи и галереи, бродвейские театры и бутики, всю его многоликую пышность. К своему удивлению, Сергей стал страстным поклонником сериалов Сайнфельд, Фрейзер и Друзья. Он даже записывал многие серии на видео, чтобы смотреть их вместе с Леной поздно вечером после работы. Вообще, в Нью-Йорке они чувствовали себя как никогда раньше комфортно и расслабленно, даже в отпуске на любимых подмосковных дачах им не было так хорошо.

Со временем они стали все чаще и чаще возвращаться к разговору, начатому в Оттаве — как уехать из России. Прежде всего их волновала судьба Ксении, которая скоро заканчивала школу и собиралась поступать в институт. И Сергей и Лена боялись, что вернувшись в Москву, их дочь влюбится и выйдет замуж за россиянина и будет вынуждена жить в этой обреченной, по их мнению, стране. Многие препятствия, казавшиеся в Оттаве непреодолимыми, вроде потери дач и московской квартиры, сейчас уже почти ничего не значили. Главной проблемой была Ревмира, мать Сергея. Пока она была жива и жила в Москве, они были связаны по рукам и ногам.

Естественно, что на работе своим поведением Сергей никоим образом не показывал, что задумал побег. Более того, он по-прежнему был требователен к своим, несмотря на то, что ему самому было противно работать на благо коррумпированного Кремля. Сергей твердо решил пока нести службу на "высоком профессиональном уровне."

Русские разведчики считали себя членами закрытого мужского клуба, которым не нужны были никакие друзья "извне", ибо им вполне было достаточно общения друг с другом. Они даже использовали служебную терминологию, чтобы обозначить свой круг. Например, в официальной переписке, офицеры СВР обращались друг к другу "товарищ (полковник)", а когда Сергея знакомили с кем-то и представляли его как "товарищ он знал, что перед ним его коллега, сотрудник СВР.

Как минимум раз в месяц в русской миссии при ООН отмечали чей-то день рождения или собирались выпить по какому-либо другому поводу. Пили почти всегда. Алкоголь закупали из расчета бутылка виски на человека плюс одна контрольная на всех. Верность этой формулы была проверена не одним поколением советских разведчиков. "Товарищи" шутили, что их целью на этих попойках было довести содержание алкоголя в крови до 100 %. Сергей внес свою лепту в традиции этих бурных сборищ, в виде собственного рецепта коктейля "007": апельсиновый сок, апельсиновая водка и газировка Севен-Ап, смешанные в равной пропорции. Он утверждал, что не пропустил ни одной вечеринки, и всегда должен был произнести второй, после резидента, тост. На самом деле он предпочитал мероприятия поспокойнее и потому устраивал по вторникам еженедельные вечерние посиделки в сауне жилого комплекса в Ривердейле. Он приглашал человек пять из числа подчиненных ему офицеров, и они с девяти вечера до полуночи парились в сауне и пили пиво с бутербродами. Вот тут уже можно было расслабиться и почувствовать себя среди своих. Все были раскованы и часто подшучивали друг над другом. Чаще всего доставалось подполковнику Вадиму Лобину, он же — "Товарищ Лоуренс."

Выпускник училища спецназа КГБ Лобин начинал свою офицерскую карьеру в группе "Вымпел", после чего получил назначение в отдел ПР (Политическая Разведка) СВР и был направлен в Нью-Йорк. На первых порах Сергей относился к нему с известной долей скептицизма. "Я занимался политической разведкой, мне нужны были не наемные убийцы, а своего рода интеллектуалы. Когда он прибыл к нам, у Лобина совершенно не было необходимых манер." Первое, что Сергей приказал сделать Лобину, это купить себе приличный костюм.

Несмотря на такой прохладный прием, Лобин не унывал, а наоборот, был полон решимости проявить себя по службе. После нескольких неудач, он наконец доложил, что нашел объект для вербовки — португальского дипломата, пригласившего Лобина на ужин. Сергей на радостях выдал "Товарищу Лоуренсу" бутылку виски, чтобы тот не шел в гости с пустыми руками. На следующий день Лобин, прямо с утра, прибыл к Сергею в кабинет для отчёта. Сергей требовал от своих офицеров подробно докладывать о том, как проходят их встречи с кандидатами на вербовку, чтобы вовремя исправлять возможные ошибки.

Итак, когда Лобин пришел на квартиру к португальцу, на улице лило как из ведра, и хозяин предложил вымокшему до нитки гостю обсохнуть, прежде чем они отправятся в ресторан. А так как Лобин еще и дрожал от холода, ему было любезно предложено принять горячий душ, пока будут сохнуть его вещи, и облачиться в махровый халат, висящий в ванной комнате. Когда разведчик вышел из душа, португалец налил ему бокал вина. В комнате играла тихая музыка, а свет был приглушен. Потом они поужинали и Лобин ушел.

Сергей не мог сдержаться и расхохотался, однако Лобин не мог понять, что же тут смешного.

"Он же гомосексуалист и он пытался тебя соблазнить," — объяснил Сергей. Лобина аж затрясло, он никогда в жизни не сталкивался с живым гомиком. Если бы в "Вымпеле" кого-то лишь заподозрили в этом, избили бы до полусмерти.

Пересказ этой истории в исполнении Сергея был одним из хитов в их компании, и каждый раз, после того, как Сергей замолкал, Лобин страстно клялся, что замочил бы дипломата, если бы тот начал к нему приставать.

Впрочем, похождения Лобина на этом не закончились. Однажды он пришел на работу с лицом, покрытым синяками и ссадинами, как после драки. На расспросы Сергея он смущенно стал рассказывать, что ездил на выходные в сафари-парк, и обезьяна пыталась выхватить у него сэндвич, которым он решил перекусить. Он успел отвести руку назад, спасая еду, и тут животное влепило ему пощечину. Он ответил тем же, и тогда шимпанзе вцепилась ему в лицо. В общем, Лобин мутузил обезьянку до тех пор, пока возмущенные сотрудники парка не потребовали, чтобы он покинул территорию.

"Тебя одолела обезьяна!" — рассмеялся Сергей. — "Представляю газетные заголовки типа: 'Шимпанзе задержала русского шпиона!' "

И все же, хотя основной целью устраиваемых им вечеринок было просто расслабиться, Сергей пользовался возможностью быть в курсе всяких служебных слухов и сплетен, гулявших по СВР в особо крупных масштабах.

В 1997 году он узнал, что кто-то накатал начальству докладную с жалобой на его стиль работы в должности заместителя резидента. С помощью друзей ему удалось получить копию этого документа, который, к большому удивлению Сергея, был подписан и вложен в его личное дело генералом Сергеем Лабуром, "Товарищем Климом", тогдашним начальником управления "А". Сергей с ним был всегда в очень хороших отношениях, и потому решил позвонить генералу и спросить напрямик, чем же он заслужил такую жесткую критику.

Лабур сказал, что ничего подобного не писал и пообещал разобраться. И действительно, в скором времени Сергей получил от него личное письмо, в котором Лабур сообщал, что кто-то в Центре написал эту докладную записку и подделал его подпись.

Сергей довольно быстро вычислил, что это мог сделать только один человек: заместитель Лабура Петр Соломатин. Он один имел доступ к именным бланкам генерала, мог скопировать его подпись и втихаря подложить фальшивку в папку с личным делом Сергея. Копнув чуть глубже, Сергей выяснил, что Соломатин метит на его место, хочет стать заместителем резидента СВР в Нью-Йорке.

Сергей рассказал обо всем этом Лабуру, но тот посоветовал не обращать внимания "на эту херню." "В случае чего, я тебя всегда смогу защитить," — успокоил генерал.

И все-таки Сергею было неспокойно на душе, и он уже стал обдумывать, какие шаги можно предпринять, чтобы себя обезопасить, но тут вмешалась сама судьба. Как-то субботним утром, когда Сергей сидел у себя в кабинете и листал газету, к нему зашел поболтать подполковник Юрий Десятов, сотрудник линии ВКР (внешняя контрразведка). Буквально через несколько секунд к ним присоединился шифровальщик, только что вернувшийся из отпуска в Крыму. Он был холостяком и сразу начал рассказывать о своих амурных подвигах в ведомственном доме отдыха СВР. Первым трофеем была одна дама, старше его, приехавшая отдыхать без мужа. "Это был просто вулкан! Она меня чуть не довела до полового истощения!"

Однако дама оказалась настолько требовательной и навязчивой, что через пару дней шифровальщик переметнулся к молоденькой секретарше из Центра. Девушка, уже видевшая его раньше в компании «женщины-вулкана», поспешила предупредить, что он может нажить себе очень опасного врага, бросая свою бывшую пассию. "Это жена очень большого начальника", — сказала она, но не уточнила кого именно. После возвращения в Нью-Йорк, его стали донимать сомнения.

"Сергей, что ты знаешь о Петре Соломатине из Центра?", — расспрашивал шифровальщик. Сергей ответил без обиняков, что тот хочет занять его место заместителя резидента, здесь, в Нью-Йорке. Такой ответ поверг шифровальщика в ужас. Он застонал: "Все, моей карьере конец. Конец моей карьере!" Успокоившись, он объяснил, что если Соломатина действительно назначат в Нью-Йорк, то его жена постарается под любым предлогом добиться перевода своего бывшего любовника куда подальше, чтобы избавиться от свидетеля её супружеской измены. Или же, наоборот, снова затащит к себе в постель, и это, в конце концов, станет известно ее мужу, а тот сотрет мерзавца в порошок. Оба варианта не сулили бедняге ничего хорошего. Сергей не стал давать горе-любовнику советов, и тот ушел в расстроенных чувствах. А Сергей с Десятовым продолжили обсуждать ситуацию, в которой оказался их коллега.

Одной из обязанностей офицеров ВКР было докладывать в Центр о личной жизни сотрудников СВР, работавших за рубежом. Особенно, когда это касалось их возможной уязвимости для вербовки вражескими спецслужбами. Тем утром, покидая кабинет Сергея, Десятов не сомневался, что он должен сообщить начальству о поведении жены Соломатина, и Сергей не стал его в этом разубеждать. Он просто дал возможность офицеру ВКР самостоятельно принять правильное решение.

Как только докладная записка Десятова легла на стол начальства в московском Центре, шансы Соломатина занять кресло Сергея резко упали. Офицера СВР, жена которого слаба на передок, работать за границу не пошлют, ибо есть шанс, что ее соблазнит вражеский агент. Кроме того, Сергей знал, что в негласной системе человеческих ценностей, существовавшей в СВР, офицер, который был не в состоянии контролировать поведение своей жены или удовлетворять ее как мужчина, становился изгоем. "Если он не может навести порядок у себя дома, он не сможет руководить резидентурой."

Через некоторое время пришла весточка от Лабура. Саламатин снял свою кандидатуру на все заграничные должности, включая Нью-Йорк, и занялся восстановлением своей пошатнувшейся репутации.

История с Соломатиным была лишним доказательством того, что Сергей и Лена и так знали. Дружеские отношения между людьми, полные фальши, тонкие стены-перегородки комплекса в Ривердейле, бесконечные сплетни и слухи внутри СВР заставляли быть максимально осторожными и не давали право даже на малейшую ошибку. Они твердо знали, что, если решатся осуществить свой план, который они называли "побег", то малейшая оплошность обернется катастрофой не только для Сергея, но и для всей его семьи.

 

31

Как-то утром, идя по коридору первого этажа российской миссии, Сергей обратил внимание на дверь, закрытую на замок, и понял, что даже не знает, что за ней находится. Он попросил охранника отпереть дверь и обнаружил, что это обычная квартира. В одной комнате стояла кровать, стол со стульями, холодильник, набитый всякой снедью и минеральной водой. В другой же комнате были стеллажи, заваленные одеждой и обувью разных размеров, париками, шляпами и плащами до пят. На стенах было установлены камеры наблюдения. В квартире был также отдельный туалет. Сергей сразу понял, что попал в секретную квартиру, предназначенную для перебежчиков, которыми занималась линия ВКР. Самым известным из них в послевоенное время был Джон Уокер, который в декабре 1967 года пришел в советское посольство в Вашингтоне, зайдя прямо через центральный вход, и предложил шпионить на СССР. С собой он принес секретные документы, подтверждающие, что он действительно имеет доступ к американским военным тайнам. Ему выдали длинный плащ, широкополую шляпу и, в окружении здоровенных оперативников, вывели через заднее крыльцо на улицу, где его ждала машина. Через полчаса его высадили на одной из вашингтонских улиц, строго проинструктировав ни в коем случае больше не появляться в посольстве, за которым пристально следит ФБР.

Сергей знал, что большинство добровольных "помощников", являющихся в посольство или консульство, это психически больные люди или подсадные утки из ФБР. В то же время, даже один такой улов, как Джон Уокер, оправдывал наличие и содержание этой секретной квартиры.

Из всех офицеров СВР, работавших в миссии под его началом, Сергея больше всего раздражали сотрудники линии ВКР. Все из-за абсурдной ситуации, эдакой уловки-22, возникшей по вине Центра. Основной задачей офицеров ВКР было перевербовывать агентов ФБР и ЦРУ. За иностранными дипломатами и всеми остальными охотились люди из линии ПР. В то же время, в СВР строго соблюдалось правило, согласно которому, всем офицерам СВР запрещалось даже разговаривать с агентами американских спецслужб. То есть, как только русский разведчик понимал, что беседует с сотрудником ФБР или ЦРУ, он должен был моментально замолчать и тут же ретироваться. "По сути дела, людям из ВКР запрещалось выполнять их первоочередную задачу," — рассказывал Сергей.

Правда, в резидентуре были умельцы, которые, не нарушая требований СВР, умудрялись добывать информацию о своих американских коллегах. Например, кто из агентов ФБР занимается контрразведкой, а кто — прозаичными ограблениями банков. Спецы из ВКР даже составили целый список номеров машин, на которых ездили фэбээровцы. Это был тот случай, когда Сергей был приятно удивлен результатами работы своих подчиненных. Если он называл имя агента ФБР, то почти сразу Сергею на стол ложилась увесистая папка с подробной биографией этого человека.

Увы, таких толковых сотрудников в ВКР были единицы. Большинство из них занимались тем, что искали компромат на своих соотечественников, работавших в миссии или консулате. "Они сообщали в Центр, что установили слежку за "чистым" дипломатом, мотивируя это его странным поведением. На самом деле, все это было плодом их воображения, необходимым для того, чтобы оправдать свое существование мнимой борьбой с несуществующими шпионами."

С самого начала работы Сергея в Нью-Йорке у него сложились хорошие отношения с главой ВКР Юрием Ермолаевым, отчасти из-за того, что они оба оказались вовлечены в скандал со Степашиным и якобы попыткой продажи секретных инструкций по слежке за американской агентурой в России. Сергей как-то сразу зауважал Ермолаева за то, что тот решился послать сверхсекретную депешу непосредственно директору Примакову. Однако позже, когда все улеглось, Сергей заметил, что Ермолаев по натуре был довольно нерешительным и пугливым человеком, всегда пытавшимся под различными предлогами похоронить любую инициативу, которую продвигал Сергей.

Как-то Ермолаев сообщил в Центр, что каждый раз, когда его офицеры покидают здание миссии, в слежке за ними бывает задействовано до пятидесяти автомобилей ФБР. Сергей этому не поверил и возразил коллеге, что даже ФБР не может позволить себе выделять не это дело столько людей. Через год Центр распространил среди своих сотрудников аналитический доклад об уровне риска, которому подвергаются российские разведчики за границей. Как только Ермолаев получил копию доклада, он ворвался в кабинет Сергея, потрясая ее в руке, со словами "Я же тебе говорил! Исследование все подтверждает! Мои ребята каждый день рискуют оказаться в лапах ФБР!"

Рассказывая эту историю, Сергей рассмеялся: "В Центре выудили эти пятьдесят машин ФБР из сообщения Ермолаева, а этот идиот стал стращать себя своей же выдумкой, вроде собаки, гоняющейся за своим хвостом."

У Лены Ермолаев тоже не вызывал особого уважения, а его жена — тем более. Однажды, она пригласила Лену на чашку чая. "Эта дама сразу стала жаловаться на то, что не может свободно дышать в США, на отсутствие культурной жизни в Нью-Йорке," — рассказывала потом Лена. "И постоянно повторяла, как она скучает за своей любимой Россией. Короче, типичные речи советского человека, попавшего в капиталистическую страну. Дальше — больше, она мне заявила: 'Лена, ты должна организовать вечеринки для жен офицеров СВР и дипломатов. Будет очень удобно следить за их настроениями и за тем, насколько они верны своей Родине! А если кто скажет что-нибудь не так, сразу доложим куда надо."

Сергей всегда считал офицеров из ВКР менее образованными и сообразительными, чем их коллеги из Политической Разведки. Одним из примеров тому был полковник Владимир Грязнов. Кроме своих основных обязанностей по линии ВКР он еще отвечал и за безопасность российской миссии, консульства и жилого комплекса в Ривердейле. Прибыв в Нью-Йорк в середине 90-х, Грязнов сразу решил ввести комендантский час для всех подростков, проживающих в Ривердейле. Все, кому еще не исполнилось 21 год, должны были предоставить письменное разрешение родителей покидать территорию комплекса после десяти часов вечера. Естественно, тинэйджеры взбунтовались. Многие стали пользоваться дырой в ограде, которую так и не заделали с тех пор, как упавшее во время грозы дерево повредило проволочную сетку.

Грязнов стал жаловаться Сергею, что дети сотрудников не подчиняются его приказу. "Зачем тебе нужен этот комендантский час?" — спросил Сергей — "Тут спокойный район, ничего плохого с ними не случится."

"— Ошибаешься! У нас тут открыто продают наркотики! Даже рекламу вывесили," — возразил Грязнов.

Сергей попросил его рассказать поподробнее, и был наповал сражен ответом полковника. Оказалось, что он увидел на аптеке неподалеку неоновую вывеску Drugstore, и решил, что там торгуют наркотой, на местном сленге — drugs. "Он никогда раньше не бывал з границей и был довольно ограниченным человеком, и, даже после того, как я объяснил, в чем его ошибка, он был по-прежнему уверен, что в американских аптеках свободно продаются наркотики." Правда, комендантский час был, по совету Сергея, отменен.

Из-за таких, как Грязнов, и ему подобных, Сергей был невысокого мнения о ВКР, и потому, когда из Москвы пришла шифрограмма о новом "добровольце", он решил назначить куратором человека по линии ПР.

Из Центра сообщали, что на Лубянку обратился некий американец, а точнее бывший гражданин России, переехавший в свое время на постоянное место жительства в Калифорнию. Он прилетел в Москву проведать свою мать, и заодно решил предложить свои услуги российским спецслужбам.

Еще в шифрограмме было указано, что он не имеет доступа ни к военным, ни к политическим секретам. В то же время, он работал в калифорнийской компании, располагавшей многочисленными результатами медицинских и научных исследований, представлявшими, по его мнению, ценность для России. Также из Центра прислали фото американца и все, что он о себе сообщил во время визита на Лубянку. Так началась операция "Бык", как ее назвали в Москве.

Вскоре после того, как пришла шифрограмма из Москвы, Сергею сообщили, что "Бык" прилетит из Калифорнии в аэропорт Ньюарк, штат Нью-Джерси.

Утром того дня, на который была назначена встреча, один подчиненных Сергея вместе с женой и детьми отправился в шопинг- молл в Вестчестер, штат Нью-Йорк. Пока его семья была занята покупками, сам офицер незаметно выскользнул из молла и сел на электричку, идущую в Манхэттен. Там он пересел на другую, чтобы попасть в Нью-Джерси. "Бык" получил указание прогуливаться перед одним из ресторанчиков в ньюаркском шопинг-молле и высматривать в толпе человека с газетой "Нью-Йорк Таймс" в руке.

Он должен был принести первую партию документов, предназначенных для передачи, упаковав их в пластиковый пакет из универмага Мэйсиз.

Офицер, пришедший на встречу, опознал «Быка», толкущегося перед ресторанчиком, по фотографии. Передача прошла гладко, но когда офицер захотел вручить "добровольцу" оплату за его услуги, тот заартачился. В конце концов, он согласился взять только сумму, равную стоимости его авиабилета, а на расписке нацарапал: "Получено Патриотом".

Документами в Центре остались очень довольны. Это были результаты медицинских исследований, оплаченных правительством США. В основном, речь шла о новейших экспериментах в области лечения раковых заболеваний и СПИДа. Эта информация не была в открытом доступе потому, что содержала много сведений о патентах, принадлежащих американским компаниям. "Там было много технических данных, но в каждом отчете была указана сумма, затраченная американским правительством на конкретную программу. Большинство из них превышало несколько миллионов долларов."

Центр приказал Сергею раздобыть у "Быка" как можно отчетов. В итоге, результатом операции "Бык", стали 30 томов, содержащих копии научно-исследовательских работ. "Мы получили телеграмму с поздравлениями из Центра, в которой генерал Лабур хвастался, что СВР смогла добыть результаты многомиллионных исследований, заплатив за них цену одного билета на самолет — несколько сотен долларов."

После того как "Бык" исчерпал свои запасы документов, его куратор из ПР объяснил, как при необходимости выходить на связь, дав объявление на одном из интернет-сайтов. Расстались они друзьями.

"Такое бывает, но обычно, особой пользы, как в случае с "Быком", не приносит," — сказал Сергей. "Настоящие 'добровольцы', они делают все, что могут и исчезают. Больше мы о них никогда слышим."

 

32

Резидентура притягивала к себе не только "добровольцев", но и московских генералов. Официально, они прилетали каждую зиму, чтобы инспектировать работу СВР. На самом же деле, они просто устраивали себе внеочередной отпуск за казенный счет, да еще подальше от суровых русских холодов.

"Это была сплошная головная боль,"- жаловался Сергей. — "Каждый из них требовал царского приема: дорогих ужинов, рек алкоголя и бесконечных подношений, а я должен был умудряться каким-то образом все это оплачивать."

Конечно, средства на ублажение генералов не были предусмотрены бюджетом СВР, и Сергей завышал отчеты подчинённых о служебных расходах, чтобы получать в свое распоряжение дополнительные деньги. Среди своих даже ходила шутка о том, что каждую зиму агенты, во время встреч в ресторанах со своими кураторами, вдруг начинают утолять жажду шампанским "Кристалл" на сумму в двести долларов.

После манхэттенской резидентуры генералы продолжали свою "инспекцию" в Вашингтоне, требуя такого же обхождения, как и в Нью-Йорке. При всем при этом, они все равно постоянно были недовольны уровнем приема и условиями проживания.

В конце концов, из этих изнурительных генеральских визитов решили извлечь пользу, и использовать их для прикрытия одной секретной операции, проводимой вашингтонской резидентурой не без участия Сергея.

Почетные московские гости всегда останавливались на так называемой "Вашингтонской Даче", примерно в часе езды от американской столицы. Это было некое подобие дома отдыха в пяти милях на запад от городка Сентрвилл в весьма живописном графстве Куин Энн. На участке площадью в 40 акров (около 16 га) были расположены два особняка в георгианском стиле, шесть гостевых коттеджей поменьше, открытый бассейн, футбольное поле, два теннисных корта и песчаный пляж. Владения эти находились в месте слияния рек Корсика и Честер, впадавших в Чесапикский Залив. Этот участок когда-то был частью огромного (1600 акров) поместья, носившего название Пайонир Пойнт Фарм, основанного в 1920-х годах Джоном Дж. Рэскобом, нью-йоркским финансистом, построившим знаменитый небоскреб Эмпайр Стейт Билдинг. Став председателем Демократической Партии, Рэскоб отремонтировал старый особняк и построил рядом новый, чтобы всему его довольно большому семейству было где разместиться во время визитов Рэскоба в Вашингтон по делам партии. После его смерти в 1950 году, Пайонир Пойнт несколько раз менял хозяев, пока, в 1969 году, его не купил за 2,5 миллиона долларов некий предприниматель из Пенсильвании. Он собирался разделить владения на участки поменьше и выгодно распродать их, но все его попытки это сделать были заблокированы местными жителями с помощью всяческих юридических уловок. Тогда бизнесмен отомстил упрямым соседям, втихаря продав в 1972 году самый ценный участок с двумя особняками и пляжем советскому посольству за 1,1 миллиона. Новые хозяева сперва здорово напугали своих американских соседей, обнеся весь участок двухметровым забором из металлической сетки, но позже вернули себе их расположение, приглашая на чаепития, устраиваемые самим послом.

В этом "доме отдыха" генералов все более-менее устраивало, однако все они в один голос жаловались, что там им не хватает катера или яхты. В Нью-Йорке одним из их любимых развлечений была увеселительная прогулка на одном из кораблей компании "Circle Line". Когда они приезжали на "дачу", им хотелось покататься по реке Честер. Вообще-то, у причала был пришвартован красивый катер с каютой, но пользоваться им имел право только посол, что раздражало генералов еще больше.

Никто из сотрудников СВР в Вашингтоне не мог придумать достаточно убедительную причину приобретения еще одного катера для нужд разведки. И вот, в один прекрасный день, офицер из линии РП (радиоперехват и спутниковая связь) придумал повод для такой экстравагантной покупки. Он заявил, что катер или яхту нужно купить не для того, чтобы катать генералов, а чтобы избавиться от устаревшей шпионской рухляди.

За годы работы тамошней резидентуры, в Вашингтоне скопились тонны поломанного и устаревшего оборудования, которое никто не использовал. Там было, конечно, несколько уникальных приборчиков в духе Джеймса Бонда, но, в основном, — обычный технический мусор. Громоздкие шифровальные машины, катушечные магнитофоны, устаревшие компьютеры, мониторы, принтеры, телефоны и, даже, огромные спутниковые тарелки, установленные на крыше посольства.

Приобретение и утилизация таких вещей производилась всеми резидентурами строго по правилам, установленным в СВР. Например, если Сергею нужен был для работы миниатюрный диктофон, он мог пойти в любой манхэттенский магазин электроники и купить его там. Но пользоваться им он не мог. Вместо этого он должен был отправить диктофон диппочтой в московский Центр. Там его обменяли бы на диктофон, купленный в другой стране, скажем, во Франции, и отправили бы Сергею, а купленный им в Нью-Йорке уехал бы, например, в испанскую резидентуру. Таким образом СВР страховалась на тот случай, если ЦРУ или ФБР каким-то образом ухитрились установить в манхэттенский диктофон жучок.

Такие же строгости были и с утилизацией. Каждому прибору присваивался серийный номер, и с этого момента его путь тщательно фиксировался. По инструкции, когда оборудование ломалось или устаревало, его следовало разбить таким образом, чтобы было невозможно идентифицировать ни единой детали. После чего, все эти обломки нужно было отправить дипломатической почтой в Москву для последующего уничтожения. Выбрасывать в мусорный ящик в Нью-Йорке ничего было нельзя, так как все знали, что ФБР перелопачивает посольские мусорки в поисках не до конца уничтоженных секретных материалов.

На бумаге все эти инструкции выглядели вполне разумно и оправданно, но ни вашингтонская, ни нью-йоркская резидентура их не выполняли из-за высокой стоимости. Дело втом, что каждой резидентуре выделялся лимит, 165 кг в месяц, на отправку материалов в Центр. За каждый килограмм сверх этого веса, резидентура должна была платить Аэрофлоту 5 долларов. Так как каждый месяц обе резидентуры выбирали лимит под завязку, а отправка в Москву искореженной шпионской аппаратуры была делом второстепенным, все эти железяки скапливались в подвалах, ожидая своей очереди вернуться на родину. За десятки лет этот металлолом заполнил все кладовки в миссии и посольстве до потолка, а его отправка в Москву самолетом обошлась бы в несколько миллионов долларов.

Вот тут-то офицеру из РП и пришла в голову гениальная идея. Он предложил вывезти всю рухлядь из вашингтонского посольства на "дачу" в Пайонир пойнт, погрузить на катер, ночью вывезти на середину реки Честер и выбросить все за борт. Центр тут же дал добро на эту секретную операцию. С того момента в реки Честер и Корсика была сброшена не одна тонна шпионского металлолома. Топить его в Чесапикском Заливе было бы надежнее, но русские не могли туда добраться из-за того, что по согласно существовавшей тогда договоренности между Россией и США, перемещение дипломатов этих стран было ограниченным. Точно также, например, сотрудники американского консульства в Санкт-Петербурге не могли кататься на катере по Финскому Заливу где им заблагорассудится.

"Все, включая самого посла, были уверены, что новую посудину купили, чтобы ублажать генералов, а те считали, что наконец-то добились своего. На самом же деле, мы просто купили своеобразный мусоровоз, а генеральские жалобы использовали как повод."

Конечно, чтобы не привлекать внимание, офицерам из РП приходилось возить железяки из Вашингтона партиями по несколько сот килограммов. Об этих перевозках и ночных прогулках на катере знали только люди из РП, резиденты из Вашингтона и Нью-Йорка и их замы. В Москве жутко боялись скандала, который может вспыхнуть, если американцы узнают, что российские разведчики превратили их реки в мусорную свалку.

Обо всем этом Сергей узнал, когда пришло время возить металлолом уже из Нью-Йорка. "Этот катер обошелся нам в 30 тысяч долларов, но сэкономил многие миллионы на авиаперевозке в Москву," — сказал Сергей. Эта "утилизация" длилась пять лет и на момент побега Сергея процесс все еще продолжался. "Я знаю точно, что многие генералы, которые катались на этом катере, понятия не имели о том, как его используют по ночам, пока они спят."

Был только один московский генерал, программа визитов которого не включала никаких развлечений. Когда Сергей получал сообщение об инспекционной поездке генерала Трубникова, он строго предупреждал своих людей. Сергей помнил, как тот еще при нем наведался с проверкой в оттавскую резидентуру, и как Трубников отказался от всех предложенных ему подношений и сувениров, а все дни проводил в работе, лишь однажды поддавшись уговорам съездить посмотреть на Ниагарский Водопад. Примечательно, что на обратном пути он велел сопровождавшим остановиться на ужин не в шикарном ресторане, а в придорожном Макдональдсе, чтобы сэкономить и время, и деньги.

Во время визита Трубникова в Манхэттен два события произвели на Сергея довольно сильное впечатление. Первое произошло во время ужина, устроенного послом России в ООН Сергеем Лавровым в честь генерала Трубникова. Как только начали подавать закуски, один из генералов, сопровождавших Трубникова, стал жаловаться на президента Ельцина и так называемых "новых демократов", которые всем заправляют в правительстве. Трубников лягнул под столом болтливого коллегу, потому что знал, что Лавров был как раз одним из этих самых "демократов". За столом воцарилась неловкая пауза, после чего Лавров встал и, сославшись на сильную простуду, ушел, так и не дождавшись, когда подадут горячее.

Несколько дней спустя Сергей повез Трубникова и всю его камарилью в популярный среди генералов СВР ресторан "Татьяна" в бруклинском районе Брайтон Бич. От паркинга до ресторана надо было немного пройтись, и так получилось, что Сергей с Трубниковым немного оторвались от всех остальных.

"Я никогда не скрывал своей неприязни к Ельцину," — рассказывал Сергей. — "Я всегда говорил, что он жулик и вор, который утащит, сколько сможет. И я спросил Трубникова: 'Как мы можем работать на такого алкаша, как Ельцин?' Он тут же ответил: 'Перестань, давай не будем об этом/ Потом добавил: 'Ты пойми, мы — солдаты. Мы служим стране. Это наш долг. Наша обязанность — выполнять приказы, а не задавать вопросы. И пока мы служим нашему государству, мы должны быть лояльны нашему президенту. ' Я помню, что подумал тогда — 'Да, он прав. Если тебе не нравится президент или его администрация, уходи с государственной службы. Или ты с ними заодно, или ты уходишь."

Слова Трубникова запали Сергею в душу. Было ясно, что ни сам генерал, ни другие чины СВР не верят в то, что Ельцин собирается проводить какие-либо демократические реформы в России, да и самого Ельцина не считают достойным звания президента. Логика Трубникова была тогда понятна Сергею. Да, они люди военные и должны подчиняться приказам. Но дело было в том, что, если Трубникова такая мотивация своих поступков устраивала, то Сергею этого уже было недостаточно, чтобы оставаться в ладах со своей совестью.

 

33

31-до декабря 1996 года Сергей позвонил в Москву, чтобы поздравить мать с Новым Годом. Голос ее звучал совсем не так как всегда — в нем не было слышно ни капли той энергии, которая обычно била фонтаном. Сергей спросил, в чем дело, в ответ он услышал жалобу на усталость. Ревмира, которой было тогда уже 73 года, наводила дома порядок перед праздниками, весь день убирала квартиру. Речь ее была слегка неразборчивой и Сергей, заподозрив неладное, стал спрашивать настойчивей, и Ревмира призналась, что подозревает микроинсульт. Он тут же позвонил друзьям в Москву и попросил срочно ее проведать. Когда они пришли, она как раз собиралась в гости, встречать Новый Год. Вместо этого ее уговорили немедленно ехать в больницу, ложиться на обследование. Лена полетела в Москву, чтобы быть рядом со свекровью. Ревмира встретила ее в хорошем настроении, несмотря на то, что врачи подтвердили микроинсульт и опасались возможных последствий для левого полушария. Десять дней спустя Ревмира скончалась. Обезумевший от горя Сергей полетел на похороны в Москву.

"Моя мать была для меня всем. И все, что делал, все мои достижения, моя карьера, я делал ради нее, чтобы она могла мной гордиться. После ее смерти, все это для меня потеряло смысл," — объяснил Сергей.

По правилам ЦРУ, перебежчикам, которых эта организация берется обеспечить нормальную жизнь в их новой стране, запрещено рассказывать о каких-либо технических деталях или обстоятельствах их побега. Включая то, как и когда они впервые вступили в контакт с американскими спецслужбами. Из-за таких строгостей, Сергей не мог упоминать ни о каких встречах с американцами, которые имели место до его побега в октябре 2000 года. Впрочем, оно и понятно, ни ФБР ни ЦРУ не хотят, чтобы противник был в курсе их действий после того, как к ним обратился перебежчик. Кроме того, в случае Сергея, дата первого его контакта с американской разведкой сделала бы оценку нанесенного ущерба, проведенную русскими, более точной, что было нежелательно. Связался ли он с американцами впервые в октябре 2000 года, когда, исчезнув из квартиры в Ривердейле вместе со своей семьей, попросил у них убежища, или обратился к ним до этого? Работал ли он на американцев до побега, и если да, то как долго? Где он сумел незаметно вступить с ними в контакт, в Оттаве, Москве или в Нью-Йорке?

Хотя все представители американской разведки категорически отказывались отвечать на эти вопросы, двое из них все же согласились приподнять завесу на условиях анонимности. Они считали, что, так как на момент написания книги уже прошло шесть лет со дня перехода Сергея на Запад, некоторые детали в СВР уже могли определить путем обычной дедукции. Хотя оба они были крайне уклончивы, когда речь шла о дате побега, они подтвердили, что Сергей успел поработать на США еще до того, как покинул ряды СВР. Более того, было сказано, что он вел двойную игру уже будучи в должности заместителя резидента, в течение "значительного отрезка времени", то есть "более двух лет".

Ревмира, единственное, что связывало Сергея с Россией, умерла в январе 1997 года. Еще в начале своей карьеры Сергей стал свидетелем того, как в КГБ расправлялись с предателями. Почти всех их казнили, а члены их семей лишались всего имущества и становились изгоями. Учитывая близость Сергея и Рев-миры, было бы логично предположить, что он никогда не стал бы рисковать, пока она была жива. Однако после ее смерти у него и Елены оказались развязаны руки, и они могли уже, пусть и шепотом, обсуждать план побега.

Имея за плечами уже приличный опыт работы в СВР, Сергей в начале 1997 года наверняка знал, как выйти на ФБР, не вызывая подозрений со стороны контрразведчиков из ВКР. Он также прекрасно понимал, что прием, который ему окажут американцы, когда он окончательно покинет русскую миссию, будет значительно более теплым и материально выгодным, если он на тот момент успеет поработать "кротом" в недрах российской разведки.

Во время наших бесед Сергей даже в общих чертах не говорил о той опасности, которой подвергает себя офицер СВР, работающий на ФБР, оставаясь при этом сотрудником русской миссии. Также, мы никогда не обсуждали то, каким образом он умудрился не быть пойманным своими русских коллегами. Когда я попытался его разговорить, он сказал: "На протяжении всей своей карьеры я приучал себя ничего не бояться. Страх, мешавший мне работать, я пытался вытеснить хладнокровным анализом фактов, профессиональными знаниями и интуицией. Каждый мой шаг был тщательно продуман и просчитан. Да, риск неизбежен, но без грамотной оценки риска ты никогда не достигнешь успеха, и будешь всю жизнь пить воду вместо шампанского. Особенно, если работаешь в разведке. Я и моя семья старались всю жизнь придерживаться этих принципов, и то, что нам удалось преодолеть столько препятствий и пройти через довольно серьезные испытания, говорит о том, что принципы эти оказались верны.

 

34

Инструкции в телеграмме, полученной из Центра, были предельно просты.

Скоро из Москвы прибудет делегация Министерства Финансов России. Необходимо обеспечить ее руководителю, некоему депутату Ю. Волкову, достойный прием, и уделить особое внимание. Вскоре после полученной телеграммы, в Нью-Йорк прилетел начальник Финансового Управления СВР генерал-майор В. Лысенков. Целью его визита было еще раз объяснить важность поездки депутата Волкова и проверить готовность нью-йоркской резидентуры к приему особого гостя.

"Что за важная птица такая?" — спросил у генерала Сергей.

Понизив голос, Лысенков ответил, что Волков имеет доступ к так называемому скрытому бюджету СВР.

До Сергея и раньше доходили слухи о каких-то тайных фондах СВР, но сейчас он впервые услышал о них от официального лица. По просьбе Сергея, генерал рассказал предысторию этих денег.

Когда стало очевидно, что Советский Союз вот-вот развалится, лидеры компартии заволновались… Что будет с огромным состоянием, которым владела КПСС? Было решено вывести эти средства из страны, от греха подальше. Но неуклюжая советская финансовая система, которую сама же компартия и создавала столько лет, не давала возможности переводить деньги из Центрального Банка СССР за рубеж. Тогда члены политбюро обратились за помощью к тогдашнему председателю КГБ Владимиру Крючкову, и он подписал в 1991 году секретный указ, позволяющий Комитету "в интересах государственной безопасности" создавать частные фирмы, хотя в то время частный бизнес был еще под запретом. Деньги из партийных кубышек перегоняли в эти фирмы, а уже через них выводили за пределы Советского Союза. Этот грабеж был зафиксирован в официальном меморандуме КГБ "Неотложные Меры По Организации Коммерческой И Международной Деятельности Партии." Документ был написан управделами КПСС Николаем Кручининым для того, чтобы разъяснить, зачем Партия предпринимает такие экстраординарные шаги. Согласно меморандуму, деньги было необходимо спрятать до тех пор, когда они смогут снова служить делу построения коммунизма в России. Документ этот имел гриф "совершенно секретно", но, после неудачной попытки Крючкова свергнуть Горбачева, был найден и опубликован.

Новые демократы, сторонники Горбачева и Ельцина, были вне себя и потребовали вернуть деньги. Однако, когда Горбачев распорядился отправить следователей для того, чтобы допросить Кручинина, они обнаружили его самого и его первого зама мертвыми. Медэкспертиза заключила, что оба покончили с собой при странных обстоятельствах, что, в свою очередь, послужило поводом для слухов о том, что их убрал КГБ, чтобы скрыть, где спрятаны партийные деньги.

В 1992 году Верховный Суд России постановил начать расследование о пропаже награбленных денег партии. Руководить расследованием поручили московскому политику Льву Пономареву. По его оценке, сделанной позже, Крючков вывел из страны от 15 до 50 миллиардов долларов США. Сокровища партии включали в себя 60 тонн золота и 8 тонн платины.

Пономарёв со своими аудиторами принялся за работу, но, когда след привел их в Центр СВР, они уперлись в глухую стену. На тот момент КГБ уже не существовало, а чиновники из СВР, при поддержке Министерства Финансов РФ, напрочь отказались предоставить хоть какую-нибудь информацию о миллиардах долларов, перекачанных за кордон. Генералы заявили, что было бы неразумно раскрывать такого рода сведения Пономарёву потому, что это поставит под угрозу каналы финансирования деятельности СВР за границей. Тогда Пономарёв, настроенный довольно решительно, обратился за содействием к самому Ельцину, но получил отказ. Вместо того, чтобы приказать СВР передать необходимые материалы в руки следствия, Ельцин разрешил Пономарёву нанять себе в помощники именитое американское сыскное агентство Кролл энд Ассошиэйтс. Однако несколько месяцев активного сотрудничества не принесли никаких результатов. В то же время, СВР начала оказывать давление на лидера нового российского парламента, Руслана Хасбулатова. В результате, в скором времени Пономарёву "отключили кислород" и следствие было приказано остановить.

"Будучи членами партии, мы с Леной регулярно платили партвзносы с каждой получки," — рассказывал Сергей. — "Точно также поступал каждый коммунист в Советском Союзе. И, конечно, все понимали, что на момент распада СССР, в казне Компартии был не один миллиард долларов."

Генерал Лысенков не уточнил, какова была роль депутата Волкова в таинственном исчезновении партийных денег, а лишь сказал, что тот имеет доступ к определенной их части и, что Центр велел его всячески ублажать. Кроме того, генерал предупредил Сергея, что сопровождать Волкова будет его ассистент по имени Светлана, наглая и высокомерная дама, которой трудно угодить. Несмотря на то, что Волков был женат, у него был с ней роман, и она имела на него определенное влияние, так что оказывать ей особое внимание было не менее важно, чем самому Волкову.

Было еще одно обстоятельство, усложняющее выполнение задачи, поставленной перед Сергеем. Генерал объяснил, что настоящей целью визита Волкова является не рутинная инспекция российского консульства, а проверка жалоб на Ивана Кузнецова, генерального консула РФ в Нью-Йорке. В МИДе его подозревали в присвоении казенных средств.

Сергея это не удивило. Он уже давно пришел к выводу, что сей высокопоставленный дипломат ворует государственные деньги. Должность генконсула была поистине золотой жилой. Дело в том, что в консульство ежемесячно поступало около 5 миллионов долларов наличными в виде оплаты за оформление виз и всевозможных документов, включая разрешения на ведение бизнеса в России. Вся эта наличность несколько раз переходила из рук в руки, прежде чем попадала в опечатанных сумках к дипкурьерам для последующей доставки в Москву. Система бухучета не была компьютеризирована, а в бухгалтерии работали, в основном, жены сотрудников ооновской миссии РФ, у которых практически не было ни специального образования, ни опыта. Но даже чиновники, проработавшие в консульстве не один год, не смогли бы толком объяснить систему учета получаемых их организацией средств, что лишний раз подтверждало повышенную уязвимость этой системы к ошибкам и воровству.

Как-то раз Сергей, втихаря, провел собственное расследование, когда ген-консул Кузнецов взял в свои руки руководство многомиллионным ремонтом, идущим в здании консульства. Сразу же стало ясно, что имеют место так называемые "откаты". "Эти мошенники покупали самые дешевые материалы, например, дешевые деревянные двери, до 100 долларов за штуку. В счетах же они превращались в массивные дубовые двери ценой в несколько сотен. Кузнецов эти счета подписывал, а подрядчики возвращали ему разницу наличкой."

В другом случае российский МИД заплатил 180 тысяч долларов за дверь для главного входа в здание консульства. "Конечно, главная дверь была сделана пуленепробиваемой, с армированным стеклом, что было довольно дорого. И все же, ее цена выросла раз в десять на момент отправки счета в Москву." Благодаря тому, что в здании консульства регулярно устраивались дипломатические приемы, Кузнецову удалось убедить руководство МИДа в том, что стены зала, где проводились эти мероприятия, необходимо покрыть 24-каратным сусальным золотом. После того, как его нанесли первый раз, Кузнецов заявил, что работа выполнена плохо. Золото сняли и нанесли новый слой. Сергей обнаружил, что во второй раз покрытие стоило в десять раз дороже, а куда делась снятая позолота — вообще неизвестно.

Сергей показал результаты своего частного расследования резиденту, но тот отказался что-либо предпринимать, опасаясь, что Кузнецов с помощью своих связей в Москве сотрет в порошок их обоих.

"Астрономическая цена ремонта нью-йоркского консульства, превысившая бюджет на миллионы долларов, стала в СВР притчей во языцех, но Кузнецову никто и никогда не сказал ни слова."

Не удивительно, что свою инспекцию депутат Волков и его спутница Светлана начали именно с консульства. Однако, довольно скоро они просто заблудились в «лабиринтах», по которым перетекали денежные средства в этой организации. С плохо скрываемым раздражением Волков потребовал, чтобы ему привели человека, который мог бы объяснить, что тут происходит. Руководство тут же послало за Леной, чтобы она помогла московским гостям разобраться в сложной бухгалтерии, так как на тот момент она уже работала в консульстве четвертый год. Ни Волков, ни Светлана не знали, что Лена была женой Сергея.

После того, как она доходчиво разъяснила гостям всю консульскую бухгалтерию и даже показала лазейки, с помощью которых можно было воровать казенные средства, Светлана воскликнула: "Вы тут единственный человек, кто может в этом всём разобраться!"

В один из вечеров глава российской миссии в ООН устроил в честь Волкова и Светланы ужин в известном тогда ресторане "Окна Мира", расположенном на 107-м и 108-м этажах в одной из башен-близнецов Всемирного Торгового Центра. Были приглашены только "чистые" дипломаты, но Сергею потом рассказывали, что Светлана ныла и жаловалась весь вечер. Особенно ей не пришелся по вкусу алкоголь. Она считала, что здорово разбирается в коньяках и утверждала, что "Хеннесси", который им подали в ресторане, был поддельным.

"Она заявила, что это паленый коньяк потому, что он отличался по вкусу от того "Хеннесси", что она пила в Москве", — рассказывал Сергей. — "Эта провинциальная дамочка думала, что американцы её дурят, даже не осознавая, что именно в Москве, а не в одном из лучших ресторанов Манхэттена, ей наливали какое-то левое пойло."

По протоколу резидентура тоже должна была организовать ужин для "дорогих гостей", и Сергей вызвался выбрать подходящий ресторан. "Я решил не идти по пути нашего посла в ООН, и, применив совсем другую тактику, обойтись без дорогих ресторанов. Я был совершенно уверен в том, что мне удастся легко обвести этих русских лохов вокруг пальца, не нанося особого ущерба бюджету."

Сергей вместе с Леной поехал в Сити Айленд, район Бронкса, очень похожий на старый морской порт. Они стали обходить местные ресторанчики, пока, наконец, хозяин одного из заведений не согласился сделать скидку на лобстеров для ужина на десять персон. Несмотря на то, что средняя цена свежего лобстера в этом районе Бронкса была 25 долларов, ресторатор был готов уступить по 12 долларов экземпляры помельче, уже побывавшие в холодильной камере. Кроме того, хозяин поставил условие, что его повар добавит побольше специй, чтобы гости Сергея не чувствовали разницу между тем, что им подадут и только что вынутыми из огромного аквариума живыми лобстерами. Еще он любезно согласился нарушить закон и разрешил Сергею, ради экономии, принести с собой алкогольные напитки, купленные в ривердейловской дипломатической лавке.

"Снаружи этот ресторанчик выглядел еще сносно, но зайдя внутрь, становилось ясно, что место это далеко не из лучших. Грязь и вонь в туалетах говорили сами за себя," — рассказывал Сергей. В итоге он решил, что эта забегаловка — именно то, что ему нужно.

В назначенный вечер Сергей с Леной на одном из консульских лимузинов привезли депутата Волкова и его Светлану на Сити Айленд. По дороге Сергей доверительно рассказал гостям, что они едут в один особый ресторанчик, о котором знают только коренные жители Нью-Йорка, а туристам о нем предпочитают не рассказывать, чтобы не создавать ажиотажа. Более того, хозяин заведения специально придаёт ему неряшливый вид, чтобы толпы туристов обходили его стороной.

"Как только эта дама зашла в ресторан и увидела рыбачьи сети, развешанные по стенам, и аквариум, в котором плавала пара дохлых рыбешек, она воскликнула: 'Какое забавное место, не то, что тот напыщенный ресторан в Центре Мировой Торговли. Здесь очень мило!' " Сергей стал поднимать тосты, наливая коньяк, который захватил из Ривердейла. Светлана тут же заявила: "Вот это настоящий 'Хеннесси', а не та бурда, которую нам подавали в Центре Торговли!" К тому времени, когда принесли главное блюдо, все уже крепко выпили и Сергей совсем осмелел. "Мне совсем не хотелось этих дохлых мороженых лобстеров, и я заявил, что у меня на них аллергия, чем вызвал у наших гостей искреннюю жалость." Эти дары моря были больше похожи на небольших раков, мяса было в них совсем мало. Но это не смутило Сергея, который продолжал импровизировать: "Не подумайте, что я хвастаюсь, но по секрету скажу вам вот что… Это особый вид лобстеров, который вылавливают в подводных норах в штате Мэн. Именно поэтому они такие маленькие, и вкус у них необычный, отличный от тех, что водятся в открытом океане, настолько загрязненном, что их опасно есть из-за высокого содержания тяжелых металлов".

"Эта дура тут же стала восхищаться вкусом поданных лобстеров и все дружно её поддержали, хотя даже на вид раки были совершенно несъедобными. Я опрокинул еще пару рюмок и понял, что меня понесло. Я встал из-за стола и продолжил: 'Ладно, так и быть, только никому не слова! Это место не только лучший ресторан морепродуктов в Нью-Йорке, но и на всем восточном побережье США!' К тому времени, когда подали десерт, все уже были прилично пьяны и счастливы тем, что им удалось попасть в такой крутой ресторан, который, по моим словам, уже был лучшим во всей Америке. Спустя еще пару тостов депутат Волков и его любовница потребовали сфотографироваться со знаменитым шеф-поваром, который знает секрет приготовления этих редких лобстеров. Тот не замедлил появиться, и все защелкали фотоаппаратами. В общем, когда мы уходили, Волков и его спутница согласились со мной, когда я в очередной раз поднял планку и сообщил, что, на самом деле, это лучший ресторан в мире."

На следующее утро Волков встретился с Сергеем, чтобы обсудить результаты инспекционной проверки. Моргая красными с похмелья глазами, он сообщил, что обнаружил доказательства того, что Генеральный Консул Кузнецов ворует. И добавил, что доложит об этом в МИД, но надежды на успех мало, так как Кузнецов является близким другом ельцинского премьер-министра Виктора Черномырдина, а в МИДе никто не посмеет пойти против этого могущественного олигарха. "В общем, это означало, что у Кузнецова слишком серьезные связи, чтобы на него наезжать."

Вскоре после возвращения Волкова со своей любовницей в Москву, Ельцин уволил Черномырдина с поста премьер-министра. Почти сразу генконсул Кузнецов был отозван МИДом, и против него было возбуждено сразу два уголовных дела. Но, благодаря своим связям в окружении Черномырдина, он смог избежать тюрьмы. Более того, обвинения с него были сняты, его самого администрация Ельцина назначила председателем комитета, контролирующего импорт-экспорт российских алмазов.

То, что партийные деньги оказались в руках СВР, визит Волкова и его хамоватой подруги, наглое воровство Кузнецова — все это лишь подтвердило правильность решения, принятого Сергеем. "Чем больше ты был коррумпирован и ограничен, тем больше тобой восхищались в ельцинской Москве. В такой среде только дурак мог бы быть честным."

 

35

Девятого августа 1999-го года Ельцин уволил своего премьер-министра и разогнал весь Кабмин. Вообще, увольнения Ельциным сотрудников Администрации Президента в течение двух сроков его правления стали притчей во языцех. Опросы общественного мнения говорили о том, что его рейтинг упал аж до 5 %. Владимир Путин, которого он назначил совершенно неожиданно для всех, стал пятым премьером за неполных 18 месяцев. Кроме того, Ельцин провозгласил того кандидатом на свой пост.

Путин был практически никому не известен, и считалось, что у него мало шансов одержать победу на президентских выборах в марте 2000-го года. В то время в предвыборной кампании лидировал бывший глава СВР Евгений Примаков. Известный своей прямотой, сторонник реформ, Примаков обещал бороться с коррупцией, которую развел Ельцин. В Московских СМИ даже писали, что в случае победы на выборах, Примаков собирается взяться за хапуг-олигархов из ближайшего окружения Ельцина.

Политическая ситуация в стране резко изменилась 9-го сентября 1999 года, когда в Москве, при взрыве в одном из жилых домов, погибло 94 человека. Второй взрыв жилого дома четырьмя днями позже унес еще 119 жизней, а через три дня — третий взрыв в Волгодонске, на этот раз — 17 погибших. Беспрецедентная волна террора привела граждан России в ужас. Выступая на одном из центральных телеканалов, Путин обвинил во всем чеченских террористов, и голосом, полным спокойствия и уверенности, заявил, что где бы они прятались их "будут мочить в сортире". Фраза, впоследствии ставшая одной из самых популярных путинских цитат. Уголовный жаргон из уст кандидата в президенты импонировал многим зрителям и, буквально на следующий день, Путин стал одним из самых популярных политиков России.

Он отдал приказ бомбить столицу Чечни и послал в район боевых действий дополнительный контингент войск. 31-го декабря 1999 года Ельцин неожиданно ушел в отставку. Согласно российской конституции, Путин стал новым президентом. Первым указом, который он подписал, гарантировал Ельцину и его "Семье" полный иммунитет от каких-либо судебных преследований по поводу злоупотребления властью во время правления и других нарушений закона, включая коррупцию, взяточничество и государственную измену. В данном случае, в "Семью" входили не только родственники Ельцина (например, его дочь Татьяна Дьяченко, работавшая в Администрации Президента), но и ближайшие советники, в основном из числа олигархов. Новый президент заверил членов "Семьи", что не станет разыскивать миллиарды, которые они "накопили", а ельцинскую недвижимость и пальцем не тронет. Позже стало известно, что Ельцин стал мультимиллионером именно во время своего президентства, несмотря на относительно скромную зарплату. В числе его приобретений значились две сделанные в Швейцарии яхты, по полмиллиона долларов каждая, и вилла во Франции стоимостью 11 миллионов.

Новый образ защитника законопорядка и резко возросшая популярность практически гарантировали Путину победу на предстоящих выборах. Вдобавок, ельцинские олигархи вложили в резко националистическую кампанию Путина довольно большие деньги. Естественно, он одержал победу в первом же туре голосования.

Эту историю можно было бы назвать "Из грязи в князи". Путин начинал свою карьеру младшим офицером службы внутренней контрразведки (линия ВКР) в Ленинградском КГБ, где без особых достижений прослужил с 1975 по 1984 год. Потом его перевели в Восточную Германию, в Дрезден, где он, опять же, ничем себя не проявил. За все свои 16 лет службы в КГБ он смог дорасти только до звания подполковника. После распада Советского Союза Путин уволился из органов и пошел работать к мэру Санкт-Петербурга Анатолию Собчаку. Когда в 1996 году Собчак не был переизбран, Путин помог ему сбежать из России, пока новый мэр не успел обвинить своего предшественника в краже миллионов из городского бюджета. Некоторые члены ельцинского кабинета министров, будучи друзьями Собчака, были приятно удивлены такой лояльностью Путина. В благодарность, они содействовали его переводу в Кремль. В конечном итоге Ельцин назначил Путина директором ФСБ, однако журналисты отмечали позже, что у генералов из этого ведомства популярностью он не пользовался.

Сергей вспоминал: "В российской разведке Путина ценили невысоко, так как в его карьере не было ничего примечательного. Я бы сказал, что на него смотрели как на выходца из низов. И вдруг он становится президентом России."

В отличие от Сергея и других высших офицеров из Центра, Путин не рос в семье привилегированных сотрудников КГБ и не учился в элитных школах. Его отец был бригадиром на заводе, и семья Путина, по его словам, жила в квартире, где водились крысы, а сам он не раз ложился спать голодным.

Став президентом, Путин стал перетягивать в Кремль своих приятелей. В СМИ их стали называть силовики, так как в большинстве своем это были офицеры, из КГБ или из армии. Путинские силовики не поддерживали ни горбачевских демократов, ни ельцинских олигархов.

Несмотря на обширные кадровые перестановки, Путин заменил не всех. Александр Волошин, который перегонял миллионы долларов из ооновской программы "Нефть В Обмен На Продовольствие" в карманы своих дружков в Совете при Президенте России, не собирался уходить в отставку. Этот чиновник, которого называли "серым кардиналом" из-за его огромного влияния, был руководителем Администрации Президента при Ельцине, но без видимых проблем сохранил свою должность при Путине.

В 2000-м году президент Путин должен был принять участие в сессии ООН, посвященной началу нового тысячелетия, которая должна была состоятся б и 7 сентября в Нью-Йорке. Замдиректора Федеральной Службы Охраны, ФСО, Александр Лункин, был направлен в США для "подготовки мероприятий по обеспечению безопасности" Путина во время этого визита.

Когда Лункин прибыл в Манхэттен, Сергей сразу же пригласил его к себе домой на ужин. Они были знакомы уже лет двадцать, с тех пор, когда Сергей был комсомольским вожаком отдела иностранной разведки КГБ, а Лункин в том же отделе рядовым комсомольцем. Пользуясь этим обстоятельством, Сергей попросил его рассказать подробнее о Путине и его ближайших помощниках.

По словам Лункина, ближе всего к Путину были два человека. Одним был Евгений Алексеевич Муров, силовик, бывший офицер контрразведки КГБ, с которым Путин был знаком еще со времен службы в Санкт-Петербурге и которого он перетащил в Москву руководить ФСО.

Другим ближайшим дружком Путина был полковник Виктор Золотов, еще один силовик. Его Путин назначил руководить Службой Охраны Президента, то есть путинскими телохранителями. Офицеров из этой службы называли "Люди В Черном", так как они всегда были одеты в черные костюмы и всегда были в черных очках. Еще Лункин сказал, что, хотя умом Золотов не блистал, с Путиным они были очень дружны потому, что полковник был спарринг-партнером президента на тренировках по боксу и дзю-до. Выходец из рабочей семьи, Золотов работал сталеваром до того, как стал телохранителем мэра Санкт-Петербурга. Именно тогда он познакомился с Путиным и стал одним из его ближайших друзей. Где бы ни появлялся Путин, за его спиной всегда маячил Золотов.

Во время их доверительной беседы Лункин посоветовал Сергею остерегаться и Мурова и Золотова. "Это обыкновенные бандиты", — предостерег он и рассказал в качестве иллюстрации такую историю. Как-то раз Лункин оказался в одной компании с Муровым и Золотовым. В разговоре было упомянуто имя Волошина. Путинские дружки стали в открытую говорить о том, как Путин завидует этому очень влиятельному политику. Оказывается, новоиспеченный президент хотел уволить "серого кардинала", но из политических соображений не мог этого сделать. И тут Муров и Золотов, по словам Лункина, вдруг стали обсуждать варианты убийства Волошина. Например, убить его и обвинить в преступлении чеченских террористов. Или инсценировать его убийство русской мафией, дескать, что-то с ним не поделили.

"Они говорили об этом совершенно серьезно", — уверял Лункин. — "Никаких шуток."

— "И что же было дальше?" — спросил Сергей.

Чем дальше они это обсуждали, тем яснее становилось, что убийство одного Волошина не решит политических проблем Путина. Необходимо будет убрать ближайших соратников Волошина и некоторых олигархов. Далее придется избавиться от журналистов, которые займутся расследованием убийства Волошина.

В итоге, как рассказывал Лункин, генерал Муров и Золотов решили составить список влиятельных москвичей, от которых нужно избавиться, чтобы власти Путина никто не угрожал. После того, как этот список был готов, Золотов констатировал: "Не, слишком много надо убивать, даже для нас слишком много."

Услышанные слова сильно обеспокоили Лункина, особенно, если учитывать высокие административные посты тех, кто их говорил. Мурову, как директору ФСО, подчинялось около двадцати тысяч человек, занятых охраной Кремля. Кроме того, в его ведении находился подземный командный бункер и система специального метро, соединяющего правительственные здания. Более того, он отвечал за так называемый "черный ящик" с пресловутой ядерной кнопкой, сопровождавший президента во время всех его поездок. Золотов, в свою очередь, руководил президентской гвардией, служившей в свое время Ельцину в качестве своеобразной частной полиции, который, как-то раз, даже приказал этому подразделению арестовать своего политического оппонента.

Много позже Сергей комментировал рассказ Лункина так: "Эти двое видели свою задачу в том, чтобы убивать всех, кто мог помешать Путину. Он окружил себя людьми с таким менталитетом, а некоторых из них еще и называл своими близкими друзьями."

Несколько недель спустя генерал Муров и полковник Золотов прилетели в Нью-Йорк, чтобы проверить готовность служб безопасности к предстоящему визиту Путина. Во время этой инспекции Сергей виделся с ним довольно часто, и, однажды, они попросили отвезти их на Брайтон Бич, поужинать в том самом кафе "Татьяна", куда он водил генерала Трубникова и других важных гостей. Пока они потягивали пиво и ждали еду, Сергей спросил у Золотова о спецподготовке, которую проходят "люди в черном". Тот стал хвастаться, что телохранители из его подразделений обучены намного лучше своих коллег из американской Секретной Службы. "Вот, например, президента Кеннеди застрелили, когда он ехал в открытом автомобиле. А кортеж Путина состоит из семи специальных автомобилей и никаких съемных крыш. Снайпер не может знать, в каком из них едет президент." Потом Золотов сказал, что Индира Ганди была убита сотрудниками ее же собственной охраны в 1984 году. Именно поэтому Путин и доверил Мурову и ему, своим ближайшим друзьям, обеспечивать свою безопасность. Сын Ганди погиб от взрыва бомбы, спрятанной в букете цветов, которую держала женщина-шахидка. Путина же во время его появлений на публике окружают как минимум 12 золотовских телохранителей, чтобы ничего подобного не могло произойти. "Мимо моих людей и меня самого в жизни никто не прошмыгнет", — гордо заявил Золотов.

Явно довольный собой, Золотов поведал Сергею, что «прикрепленные», как он называл своих "людей в черном", вооружены 18-зарядными пистолетами "Гюрза" калибра 9 мм, пуля которых пробивает бронежилет с 50 метров. Ездят они на бронированных джипах, вооружены автоматами АК-74 и АКС-74У, снайперскими винтовками Драгунова, пулеметами РПК, гранатометами "Оса" и еще кучей другого оружия, которого хватит, чтобы уничтожить целый батальон. Вдобавок, каждый из "прикрепленных" в совершенстве владел несколькими видами боевых искусств, и мог убить человека одним ударом.

И тут, совершенно неожиданно, молниеносным движением руки Золотов ударил Сергея в висок. Тот свалился без сознания со стула, растянувшись на полу ресторана. Моментом позже Сергей пришел в себя и увидел склонившихся над ним Мурова и Золотова.

— Ты же его чуть не убил! — орал Муров в ярости, пока Золотов с извинениями усаживал Сергея обратно за стол.

"Лункин был прав", — продолжал Сергей. — "Это были опасные люди. Я не видел разницы между окружением Ельцина и этими бандюгами, ближайшими друзьями Путина. Для меня они были сделаны из одного теста. Все они были крысами. Когда Путин пришел к власти, одних крыс сменили другие, ничуть не лучше. Просто другие крысы."

 

36

Сергей и Лена считали, что знают свою дочь достаточно хорошо, чтобы предсказать, как она отнесется к их планам на будущее. И все же, прежде чем действовать, нужно было с ней поговорить. Лена решила сделать это во время шопинга в Манхэттене, куда они с Ксенией отправились одним субботним утром. Как только они вышли из универмага, Лена взяла дочку за руку.

"Послушай, я должна спросить тебя о чем-то очень важном», — сказала Лена. Потом она сделала паузу, как бы подчеркивая серьезность того, что собирается сказать, и продолжила: "Понимаешь, ни папа, ни я, никогда не принимаем ответственных решений, не посоветовавшись с тобой».

Ксения кивнула, давая знать, что понимает.

"Что ты скажешь, если узнаешь, что мы не собираемся возвращаться в Россию?"

Ксения остановилась посреди тротуара. Ясное дело, она была сильно удивлена услышанным.

— "Но что будет, когда папина командировка в Нью-Йорке закончится?"

— "Мы останемся в Штатах».

Они продолжали идти в полном молчании. Ксения смотрела себе под ноги, а Лена вглядывалась в ее лицо, пытаясь понять, о чем сейчас думает ее дочь. "Не могу сказать, что я сильно волновалась. Я была уверена, что Ксения уже достаточно взрослая и разумная, чтобы понять мотивы нашего с Сергеем поступка, которые я сейчас собиралась ей объяснить. В то же время, я понимала, что ни я ни он никогда не заставим ее сделать столь важный шаг, если она того не захочет. На какую-то секунду я даже задумалась, а как мы поступим, если он скажет: 'Нет'».

— Значит ли это, что папа предаст Россию?

— Нет! — ответила Лена, — Ты же смотришь российское телевидение (на крыше их дома в Ривердейле была установлена спутниковая антенна) и видишь, что там происходит. Отец больше не хочет работать на это коррумпированное правительство.

Ксения сжала мамину руку и сказала: "Я понимаю."

Лена подробнее объяснила ей причины, заставившие их принять решение о невозвращении. Ксения выслушала ее, не задав ни одного вопроса. Она полностью доверяла родителям. Так было всегда.

"Я всегда знала, что отец был шпионом», — рассказывала Ксения автору этой книги, — «Когда мне было лет семь, по выходным мы ездили на черных лимузинах на пикники для сотрудников КГБ, и я понимала, что он занимает какую-то важную должность, да и все вокруг относились к нему как к начальнику».

Когда же Ксении исполнилось восемь лет, отец сам рассказал ей, кем он работает.

"Мы гуляли с ним в лесу возле дачи, и папа стал рассказывать всякие истории о своей работе. Он мне начал казаться эдаким русским Джеймсом Бондом, я им очень и очень гордилась. Тем более, что я никогда не слышала ничего плохого о КГБ, ведь детям такое не рассказывают».

Ксения обожала своих родителей и бабушку с дедушкой. Когда она родилась, бабушка Ревмира сказал Лене и Сергею: "Это мой ребенок. Хотите своего — рожайте еще». Молодые родители рассмеялись, но в этой шутке была доля правды. В то время Сергей и Лена целыми днями пропадали на работе, и Ксения жила с Ревмирой и Олегом, пока ей не исполнилось пять лет. Когда же родители Ксении стали проводить с ней больше времени, они вели себя с ней скорее, как со своей ровесницей, чем с ребенком. "Из-за специфики работы моего отца," — вспоминала Ксения, — "о некоторых вещах мы могли говорить только друг с другом, в кругу семьи. Кроме нас троих никто не мог быть посвящен в эти 'тайны'. Годам к девяти мне уже не нужно было объяснять, о чем можно, а о чем нельзя говорить с посторонними. Я уже достаточно хорошо в этом разбиралась».

Ксения не была бунтаркой. "Мои приятели были сильно удивлены, узнав, что я считаю родителей своими лучшими друзьями, и всем с ними делюсь. Папа и мама были для меня единым целым. Конечно, у каждого из них были свои сильные стороны. Но они были одной командой, а вместе мы были мощной силой."

Семейные узы еще больше окрепли в Канаде. Поначалу, Ксении там было неуютно. Особенно она скучала за бабушкой (дедушка умер еще в 1985 году). Но когда семья вернулась в Москву после пятилетнего пребывания в Оттаве, 14-летняя Ксения поняла, что стала совсем западным подростком.

"Я была рада снова увидеть бабушку и встретиться с моими старыми друзьями, но все уже было как-то по-другому».

Ксения любила смотреть американские телесериалы. Ее любимыми были Полный Дом, Дела Семейные и Принц из Беверли-Хиллз, в которых речь шла о жизни тинэйджеров в США.

"Русские телепрограммы мне не нравились, а ведь телевизор играет большую роль в жизни подростка. Я выглядела как обычная русская девочка и говорила по-русски. Но московский сленг я не понимала и даже когда друзья мне объяснили значение многих слов, я все равно не могла понять, зачем они их используют. Я не понимала русский юмор. Американские шутки были мне ближе».

Были и другие различия. В России большинство молодых людей живет с родителями, пока не женятся или не выйдут замуж.

"Я хотела поступить в колледж и жить одна до тех пор, пока не заведу свою семью».

Ксения привыкла носить фланелевые рубашки свободного кроя, джинсы и ботинки Dr. Martens. В Москве же ее ровесницы ходили на высоких каблуках, в мини-юбках и нарядных блузках. Еще ее шокировала нищета, в которой жили многие российские пенсионеры и неспособность правительства обеспечить им более-менее достойную старость. Как-то вечером по телевизору Ксения увидела старушку, рассказывающую о том, что ей приходится делить помидор на три части, чтобы хватило на три дня.

Когда через год после возвращения из Оттавы Москву, родители сообщили Ксении, что они опять уезжают работать за границу, на сей раз — в Нью-Йорк, та была готова лететь хоть на следующий день.

"Я вздохнула с облегчением, как только мы очутились в Манхэттене. Знакомые телесериалы, дети других российских дипломатов из Ривердейла, ровесники, с которыми они понимали друг друга. Мы вместе ходили в бассейн и тренажерный зал, строили планы на будущее, спорили, в какой колледж лучше поступать, чтобы сделать успешную карьеру, обсуждали новые фильмы, выясняли, кто в кого влюблен. Когда я была в России, моих тамошних подруг интересовало лишь одно — как поудачнее выйти замуж и нарожать детей».

Когда развалился Советский Союз, и Компартия перестала быть главной и единственной политической силой в стране, Ксения училась в старших классах средней школы при российском консульстве в Нью-Йорке.

"Ни о коммунизме, ни о социализме нам много не рассказывали. Политикой я сильно не интересовалась, но была знакома с основными принципами и того и другого. От родителей же я слышала, что и коммунизм, и социализм в советском обществе не работали. В то же время, мне нравилось то, что я видела в Америке, мне это было ближе по духу и по убеждениям».

Основной причиной ее привязанности к Москве была Ревмира.

"Я не могла представить себе, что захожу в нашу квартиру, и меня там не встречает бабушка. Он всегда была стержнем нашей семьи. Когда она умерла, я подумала: «Что мне Россия, если там нет моей бабушки?» Меня пугала сама мысль о возвращении в квартиру, где ее уже нет».

Ксения понятия не имела о родительских планах совершить побег. "Я была занята своими тинэйджерскими проблемами, но когда мама мне все рассказала, я не была огорошена услышанным, хотя, несомненно, была удивлена. Мне не было страшно, потому что я была уверена в том, что родители все хорошенько обдумали и учли возможные последствия. Я знала, папа никогда не сделает то, что может повредить мне или маме. И потом, поразмыслив, я поняла, что толкнуло их на такой шаг».

Ксения не считала отца предателем.

"Я думала, что он принял правильное решение. Я по натуре очень мотивированный человек, это у меня от родителей и бабушки с дедушкой. Я была уверена, что в Штатах я могу достичь любых высот, если буду упорно работать. Я смогу поступить в хороший колледж, получить хорошую работу и стать кем захочу, кроме, разве что, президента США. Я знала, родители хотели, чтобы передо мной были открыты все возможности. В то же время, никто из нас не верил, что в России это реально осуществимо».

Мысль о том, что она уже никогда не вернется в Россию, не огорчала ее.

"Раньше приступы тоски по дому были связаны с моей бабушкой. Я привыкла обсуждать с ней все мои дела, делиться своими проблемами. Даже в Нью-Йорке мне ее очень не хватало, ведь она была мне словно подруга. После ее смерти, все, что у меня осталось, это воспоминания о детстве, о поездках на дачу, о том, как мы с папой и бабушкой собирали там грибы, о красотах Москвы. Иногда у меня даже слезы наворачивались на глаза, когда я обо всем этом думала. Но это было мое прошлое, а будущее мое было в Штатах. Я ведь на самом деле выросла-то в Канаде и США, и чувствовала себя больше американкой, чем русской. И когда мама мне сказала об их планах, я, на самом деле, почувствовала облегчение оттого, что мне надо возвращаться в Россию. Просто добавила в свой "список" еще одну вещь, о которой нельзя говорить ни с кем, кроме моих родителей. В общем, приняла новость к сведению и стала ждать, когда они мне скажут, что время пришло».

 

37

Как-то днем в кабинет Сергея в "подлодке" здания российской миссии при ООН, порывисто вошел Валерий Коваль. Резидент СВР только что получил шифровку из Центра с грифом "Совершенно Секретно".

— У нас предатель! — заявил Коваль.

— Кто? — спросил Сергей.

Коваль протянул ему лист бумаги с текстом телеграммы, в которой говорилось, что один из офицеров Сергея, полковник Юрий Боканёв, собирается сбежать к американцам.

— Они хотят, чтобы мы его немедленно отправили домой, — сказал Коваль.

Это был стандартный прием. Как только на кого-нибудь из офицеров СВР падало подозрение в измене, его срочно под каким-нибудь предлогом отправляли в Москву. Сергей рассказывал: "Нашему сотруднику говорили, что он должен лететь в Москву для получения награды или очередного звания. Таким образом, его не приходилось силком запихивать в самолет, он летел домой совершенно спокойно».

Именно так, в ноябре 1985-го года, в Москву заманили подполковника Валерия Мартынова из вашингтонской резидентуры, после того как обнаружилось, что он работает на ФБР. Ему сказали, что он удостоился чести сопровождать одного высокого начальника из КГБ обратно в Советский Союз. Мартынов попался в ловушку и по возвращении был казнен.

В упомянутой уже шифровке с грифом "Сов. Секретно" было сказано, что сутками раньше Боканёв сказал какому-то американскому чиновнику, что хотел бы перебежать на их сторону. В Нью-Йорке Боканёв работал уже 5 лет под видом сотрудника Российской Ассоциации Международного Сотрудничества (РАМС). В советские времена РАМС назывался Союзом Обществ Дружбы С Зарубежными Странами. Задачей этой государственной организации было расширение культурного обмена между СССР и другими государствами. Несмотря на такие благородные цели, РАМС и ее предшественник кишели офицерами разведки, присланными из Москвы. Из шифровки следовало, что Боканёв во время совещания РАМС, на котором присутствовали его американские коллег, сказал одному из них, что "надеется найти работу" в Нью-Йорке после окончания срока его командировки и спросил, не могли бы американцы ему в этом помочь. "Так как наши офицеры работали под видом специалистов по культурному обмену, Боканёв логично предположил, что американец тоже заслан ФБР или косвенно связан с этой организацией», — объяснил Сергей. Но это было не так. Американский чиновник вместо того, чтобы сообщить в ФБР, позвонил начальнику Боканёва в штаб-квартиру РАМС в Вашингтоне. Тот, будучи сексотом СВР, тут же поставил в известность вашингтонского резидента. Поскольку такие вопросы должны были решаться в Центре, глава вашингтонской резидентуры телеграфировал в Москву, а те уже, в свою очередь, прислали секретную депешу Ковалю. Не зная, что делать, он прибежал к Сергею.

"Личность Боканёва никогда не вызывала у меня особых симпатий, но я решил сделать всё, чтобы его спасти," — рассказывал Сергей, — "Его поступок был не предательством, а глупостью."

В своем ответе Центру Сергей написал, что обвинения, выдвинутые Бока-нёву "слишком туманны" и просил повременить с наказанием. "Почему мы должны верить американцу, звонившему в Вашингтон? Вполне вероятно, что это провокация ФБР».

В Центре с ним не согласились и прислали приказ отправить Боканёва в Москву ближайшим рейсом. Сергею же было велено ему сказать, что в РАМС его срочно просят заменить заболевшего коллегу и сделать доклад на конференции по культурному сотрудничеству.

Сергей выполнил приказ, но перед самой посадкой рассказал Боканёву о том, что произошло на самом деле. "Конечно же, Боканёв был в ужасе. Я сказал, что его единственный шанс остаться в живых, это утверждать, что все было провокацией американцев. Это было его единственной надеждой».

Как только самолет приземлился в Шереметьево, Боканёва отвезли на Лубянку и стали допрашивать. Он в точности следовал совету Сергея, то есть настаивал на том, что американский сотрудник РАМС нарочно оклеветал его, чтобы навести на него подозрение в измене. Судя по всему, его аргументы звучали убедительно. Закончив свою "командировку" по линии РАМС, Боканёв вернулся в Нью-Йорк. Естественно, первое, что он сделал по возвращении — это поблагодарил Сергея. Вскоре срок его пребывания в США истек, и он благополучно продолжил службу в московском Центре.

Конечно, риск, которому подверг себя Сергей, не был оправдан. Если бы Боканёва на допросах сумели заставить признаться в намерении совершить государственную измену, он, скорее всего, рассказал бы и о том, что Сергей его предупредил и посоветовал врать о провокации. Просто, в данном случае, Сергей сделал то, что подсказывала ему совесть, а не интуиция. Дело опасное, стоившее ему немало нервов.

Однако история с Боканёвым подтвердила теорию Сергея о том, что офицеры линии ВКР в нью-йоркской резидентуре настолько нерешительны и неумелы, что вряд ли смогли бы раскрыть потенциального перебежчика из числа сотрудников миссии. Шансы уйти незамеченным были довольно высоки. Основная опасность таилась снаружи. Боканёв, например, обратился к американцу, который его и заложил. Американскому "кроту", работавшему в российской миссии, больше всего следовало опасаться какого-нибудь двойного агента СВР в американских спецслужбах, который может его сдать так же, как поступал Эймс со своими жертвами. В таких случаях "крот" ничего не подозревал до тех пор, когда бежать уже было слишком поздно.

Вскоре после случая с Боканёвым в кабинет Сергея быстрым шагом вошел его начальник, нью-йоркский резидент, размахивая только что полученной телеграммой. На этот раз депеша сообщала, что генерал-майор А. Зарубин, один из самых грозных генералов Центра, будет инспектировать резидентуры в Вашингтоне и Нью-Йорке. Зарубин, он же Товарищ Константинофф, отвечал в СВР за внутреннюю безопасность.

"Сергей, я его знаю!" — возбужденно сказал Коваль. — "Это чудовище! Не жди от встречи с ним ничего хорошего. Он смотрит тебе в глаза и видит тебя насквозь».

Несколько дней спустя генерал Зарубин прибыл в Вашингтон. Сергей позвонил исполняющему обязанности вашингтонского резидента. Им в то время был Виталий Доморацкий, с которым Сергей в свое время работал в Канаде.

"Очень жесткий и суровый,"- отозвался о Зарубине Доморацкий, — "Совершенно невозможно понять, что ему надо."

Слова Доморацкого наводили Сергея на мысль о довольно внушительной фигуре генерала. Однако, когда тот прибыл в Манхэттэн, оказалось, что это был тощий как жердь человек в поношенном костюме из полиэстера, куривший сигареты одну за другой. Кроме того, заядлого курильщика в нем выдавали пожелтевшие зубы, пальцы, коричневые от табака, и постоянное покашливание. Собеседование, во время которого Зарубин буквально допрашивал Сергея о его работе в качестве заместителя резидента, длилось четыре часа.

"Как ты думаешь, знают ли в ФБР и ЦРУ, кто из сотрудников миссии является нашим офицером?" — спросил Зарубин.

Сергей ответил вопросом на вопрос: "Генерал, как долго Вы работаете в нашей системе? Лет тридцать? Сорок? И Вы до сих пор не знаете ответ на этот вопрос?"

Зарубин опешил от такой наглости.

Сергей же объяснил, что на протяжении тридцати лет КГБ, а позже и СВР, использовали одни и те же дипломатические должности для прикрытия своих оперативников. Поделать с этим ничего было нельзя из-за отказа МИД что-либо менять. "Конечно же, они знают, кто мы на самом деле," — заявил Сергей.

Далее Зарубин спросил мнение Сергея о ФБР. "Это очень серьезный противник, которого ни в коем случае нельзя недооценивать," — ответил Сергей, — "Нужно всегда уважать своих врагов."

"Скажи," — продолжил Зарубин, — "ты уверен в том, что источники, поставляющие вам информацию, не подсунуты ФБР, чтобы сливать 'дезу' или просто шпионить за вами?"

"Нет," — ответил Сергей, — "не уверен. Но если я откажусь от всех контактов, вызывающих хоть малейшее подозрение, меня, конечно можно будет наградить за высочайший уровень безопасности резидентуры, однако мы перестанем получать какую-либо информацию вообще. Мы должны опираться на собственный опыт и опыт тех, кто работает в Центре, и очень тщательно отбирать источники, которым можно верить."

Когда беседа подошла к концу, Зарубин захлопнул свой блокнот и объявил: "Вы ответили правильно на все мои вопросы!" Потом он добавил доверительным тоном, что в Вашингтоне, у Доморацкого, результаты были совсем неутешительными. Тот снисходительно отзывался о ФБР, называя их агентов болванами. Он также заверил Зарубина, что уверен на сто процентов в надежности всех своих источников информации и, что ФБР ни за что не определить, кто из вашингтонских дипломатов на самом деле работает в СВР, потому что "у нас железная служба внутренней безопасности».

"Доморацкий — дурак," — вздохнул генерал, — "а вот ты, Сергей, американцев уважаешь." Еще он сказал, что завтра же начнет проводить собеседование с каждым офицером СВР нью-йоркской резидентуры. Утром следующего дня, до прихода Зарубина, Сергей собрал всех своих подчиненных. "Я сказал, что они должны говорить, а именно то, что 'мы серьезно относимся к возможностям ФБР и уважаем их как противника'. Именно так они и сделали, отвечая на вопросы Зарубина.

Позже Сергей удивлялся, откуда у Зарубина репутация такого свирепого начальника. "Для меня это было загадкой. У него были довольно устаревшие представления о нашей работе. Например, он рассказывал нам, что если оперативник СВР пытается завести дружбу с шифровальщиком миссии, то необходимо сразу установить за первым слежку, ибо тот явно пытается выведать коды, чтобы продать их врагу. Это была чушь. Шифровальщики выполняют чисто механическую работу и большинство из них никакой ценной информации в голове не держит. Даже если выкрасть такого шифровальщика, то из него ничего невозможно будет вытрясти, потому что он не помнит даже те коды, которыми пользовался утром того же дня."

По чистой случайности, глава линии ВКР манхэттенской резидентуры находился в Центре в то время, когда туда вернулся из своей американской командировки Зарубин и написал предварительный отчет. Коллега из ВКР рассказал Сергею, что Зарубин дал довольно низкую оценку состоянию дел в Вашингтоне и лично Доморацкому. В то же время, он охарактеризовал резидентуру в Нью-Йорке как "самую надежную и лояльную" из всех зарубежных резидентур СВР. В отчете он написал, что Сергей и его подчиненные хорошо понимают, с каким противником имеют дело, и тщательно защищают резидентуру от проникновения извне.

Впоследствии оказалось, что в этом утверждении таилась большая доля иронии, учитывая тот факт, что во время инспекции в Нью-Йорке напротив генерала сидел за столом "крот" ФБР, который через пару недель должен был уйти к американцам.

 

38

Сергей решил, что с него довольно.

Он простудился и два первых дня рабочей недели провел дома, в Ривердейле, предупредив подчиненных, что появится в "субмарине" миссии только в четверг. Однако, проснувшись утром в среду, 11-го октября 2000-го года, Сергей понял, что гнетет его не только простуда. Он позвал Лену и Ксению в гостиную, где стоял раскладной диван, на котором он спал, пока болел. Обе были дома. Лена недавно уволилась из консульства, а Ксения, закончив школу, ходила по вечерам на курсы программистов.

— Девочки! — объявил Сергей, — Сегодня!

Сначала он хотел, чтобы все сразу оделись и вышли из дома. Но Лена уговорила его дать ей хотя бы четыре часа на сборы. Она хотела вернуть книги в районную библиотеку, отправить несколько платежей по счетам и снять немного наличности в банке неподалеку. Отправилась она по своим делам пешком, так как женам сотрудников русской миссии при ООН не разрешалось водить машину. Ксения в это время стала паковать две небольшие сумки. Естественно, взять много вещей они не могли, чтобы не вызвать подозрений своим неожиданным отъездом.

Сергей был уверен в том, что никто не догадывается о его намерении сбежать. Он занимал высокую должность и, в случае малейшего подозрения, меры бы были приняты сразу. Как минимум, немедленно бы установили круглосуточное наблюдение до тех пор, пока не придумают предлог заманить его в Москву. Но никаких признаков опасности не было и в помине. Во всяком случае, в Центре были довольны его работой. Даже срок его командировки продлили до шести лет, что было рекордом продолжительности пребывания заместителя резидента СВР в Нью-Йорке. Больше того, ему пообещали, что по возвращении в Москву его будут ждать генеральские погоны.

Пока Лена бегала по делам, Сергей сел писать прощальную записку. Он уже тысячу раз обдумал, все, что хотел там изложить. Он собирался объяснять, жаловаться, критиковать и осуждать. Сергей и Лена должны были вот-вот полностью разорвать нить, связывающую их с прошлой жизнью. Сергей на минуту задумался о последствиях, как моральных, так и материальных. От них с Леной отвернутся все их русские друзья и знакомые. Никто из СВР никогда больше с ними не будет контактировать. Они никогда больше не смогут посетить могилы своих родителей, бабушек и дедушек в России. Никогда не смогут побывать в местах, где росли, с которыми связаны воспоминания о детстве. Сергей превратится из уважаемого офицера СВР в предателя, и его лишат российского гражданства. Кроме того, их ждут и материальные потери. Пятикомнатную квартиру в Москве можно было легко продать за миллион долларов кому-нибудь из многочисленных новых русских, благодаря которым в России подскочили цены на рынке недвижимости. В московской квартире оставалась библиотека Сергея, около трех тысяч книг, многие — букинистические раритеты. Еще там была семейная коллекция гобеленов, картин, икон и фарфора. Если добавить ко всему этому две подмосковные дачи, доставшиеся по наследству, общая стоимость всего, чем владели Сергей и Лена, составила бы около двух миллионов долларов. Кроме того, уже через год он должен был стать генералом со всеми причитающимися этому званию преимуществами и благами. Теперь уже была бы его очередь проводить "инспекции" в Нью-Йорке и Вашингтоне и получать бесчисленные подарки от подчиненных, есть в дорогих ресторанах, не ограничивая себя в выпивке. А еще через одиннадцать лет он мог бы выйти на пенсию и уйти работать в частный сектор, как это делали его предшественники. Были и другие варианты. Например, учитывая его подготовку, звание и опыт работы, он мог бы перевестись в МИД и стать послом.

Сергей было начал писать, но остановился посередине строчки. Зачем помогать контрразведке в расследовании своего исчезновения? Зачем облегчать работу своим бывшим сослуживцам? И все же он хотел оставить что-нибудь, что собьет их с толку, заставит задуматься.

Он снял часы, за которые заплатил в свое время тысячу долларов. Он решил оставить их здесь. Когда Лена, вернется, он скажет ей, чтобы она оставила в квартире свою норковую шубу, вещь тоже не дешевую. Поймут ли его намек офицеры контрразведки? Сергей не был в этом уверен, но сам-то он точно знал, что имел в виду, а этого ему достаточно. Дорогие часы и шуба были такими же символами их материального благополучия, как квартира в Москве и две дачи. Вот и все.

Сергей быстро настрочил: "Лена нашла хорошую работу. У меня проблемы со здоровьем. Мы решили остаться в Штатах." Потом отложил ручку и сложил записку пополам.

Лена вернулась около часа дня. Большинство охранников хилого комплекса в Ривердейле в это время уходили на обед, как правило, к себе домой, благо жили в том же здании. Ксения уже отнесла сумки в их машину, стоящую в подземном гараже. Перед выходом, Сергей и Лена в последний раз окинули прощальным взглядом свою крохотную квартирку на десятом этаже. Лена настояла на том, чтобы все документы, письма и фотографии, которые они не смогут взять с собой, были уничтожены. Ей была противна даже мысль о том, что люди из СВР будут рыться в ее бумагах и семейных альбомах.

Сергей сказал: "Пора!"

Они вышли из квартиры и направились по коридору к лифту. Каждый из них уже не раз представлял, как именно будет все происходить, что они будут чувствовать в этот момент. Сергей был, как всегда, спокоен. Для него этот день ничем не отличался от других будней. Лене было страшно, ей овладела неуверенность. Ксения же была возбуждена. Лена несла сумку, в которой была их белоснежная персидская кошка Матильда, уходившая на Запад вместе со своими хозяевами. Спустившись в подземный паркинг, они сели в машину, и Сергей вырулил на залитую солнцем рампу, ведущую к воротам. Затормозив у ворот, он сказал в интерком: "Третьяков", зная, что охранник, находящийся внутри здания, должен записать в журнал, кто находится в выезжающей машине, включая всех пассажиров.

Годы спустя, Лена со слезами на глазах вспоминала, как они ждали в тот солнечный осенний день, когда откроются ворота. Она отчетливо помнила буквально каждую секунду, отделявшую ее от момента, который изменит всю их жизнь. "С собой мы взяли только самое необходимое. Да, мы не хотели привлекать внимание, но кроме того, нам не хотелось тащить за собой что-то из нашей прошлой жизни. С нами оставались только воспоминания о наших родственниках, друзьях и родителях. Мы должны были начать все с нуля, в новом обществе, по-настоящему свободном и демократичном. Но важнее всего было то, что это означало новую жизнь для нашей дочери. Я никак не могла забыть слова, сказанные нам матерью Сергея в Оттаве, что ей противно думать о том, что ее единственная внучка будет расти в новой коррумпированной России. Мы же, уходя, давали дочке шансы на будущее, которое стоило несравненно больше, чем часы и норковая шуба».

Ворота распахнулись и Сергей, выехав за них, сразу остановил машину, как того требовали правила СВР. Все машины, выезжавшие с территории комплекса в Ривердейле, должны были останавливаться сразу за воротами и ждать пока они полностью закроются. Так делалось на тот случай, если другая машина решит проскочить вслед за первой в открывшийся проем ворот до их полного закрытия.

Это было последнее правило СВР, которое выполнил Сергей в своей жизни.

 

39

Пытаться оценить сейчас ценность Сергея как двойного агента — все равно, что собирать огромный пазл, в котором не хватает половины фрагментов. Слишком мало прошло времени.

Пресс-секретарь российской разведки отказался комментировать переход Сергея на сторону американцев. Сам же Сергей дал расписку о неразглашении, когда согласился сотрудничать с ФБР и ЦРУ. Чиновники же из этих организаций на запросы о предоставлении информации о Сергее отвечают отказом.

И все же, один из высокопоставленных сотрудников американской разведки согласился ответить на некоторые общие вопросы автора этой книги на условиях анонимности. Этот человек непосредственно участвовал в операции по подготовке и осуществлению побега Сергея и его семьи. По его словам, "этот русский был самым продуктивным шпионом" на его памяти, передавшим нью-йоркскому отделению ФБР более пяти тысяч шифровок СВР с грифом "совершенно секретно", а также более сотни засекреченных отчетов этого ведомства. На основании этих материалов американская разведка подготовила более четырехсот аналитических отчетов, в основном, для Белого Дома и Госдепа, в том числе и те, что ложились на стол президентов Буша и Клинтона Такое количество информации, полученное от одного шпиона, является беспрецедентным за последние десятки лет. "Масштабы этой операции были захватывающими, это был невероятный успех наших спецслужб!" — подытожил мой собеседник.

В шифровках и отчетах СВР, переданных Сергеем США, содержалась информация о политической и военной активности в Иране, Ираке, Северной Корее, на Ближнем Востоке и на территории бывшей Югославии. Он также предоставил информацию российских разведслужб об исламистских группах, действовавших в бывших советских республиках, об "активных мерах", предпринимаемых Россией для того, чтобы испортить отношения этих бывших республик, ставших независимыми странами, с Западом, а также, об операциях СВР в Европе.

Сергей передал список имен агентов СВР и "доверенных контактов", действовавших в Канаде и Манхэттене, включая тех, что упоминаются в этой книге. Кроме того, он сообщил ФБР кто из российских дипломатов и журналистов, работающих в Нью-Йорке, Вашингтоне и Сан-Франциско, являются, на самом деле, офицерами СВР и указал их оперативные псевдонимы. Это позволило американской разведке определять о ком идет речь в шифровках, полученных из других источников. Список псевдонимов, полученный от Сергея, раскрыл имена российских шпионов, участвовавших в различных секретных операциях, как в прошлом, так и совсем недавно. Скорее всего, из-за Сергея в СВР пришлось поменять псевдонимы многим оперативникам, а это довольно дорогое и трудоемкое занятие.

"Не вдаваясь в подробности», — сказал все тот же сотрудник американской спецслужбы, — "могу утверждать, что благодаря Сергею был спасен от смерти не один американский гражданин. Не будет преувеличением, сказать, что информация, предоставленная им, повлияла на всю нашу международную политику, особенно там, где она касалась взаимоотношений с Россией».

Агент ФБР, до своего выхода на пенсию работавший с Сергеем, сказал прямо: "Это был чертовски хороший шпион. Думаю, нам не скоро опять так повезет. Слишком высок был его уровень и профессионализм.

Кроме информации политического и военного характера, Сергей рассказал ФБР о методах работы СВР в Нью-Йорке. Например, благодаря сведениям о системе радиоперехвата "Пост Импульс", ФБР поменяло схему радиообмена между своими сотрудниками во время слежки за агентами СВР.

Несмотря на то, что сотрудники спецслужб США очень неохотно давали интервью, автору этой книги все же удалось собрать из различных источников в Вашингтоне и Нью-Йорке по крупицам кое-какую информацию о том, чем именно помог ФБР Сергей, пока был "кротом" в российской разведке.

• В 1997 году Белый Дом давил на НАТО, чтобы эта организация приняла в свои ряды три страны, бывших члена Варшавского Договора — Польшу, Чешскую Республику и Венгрию. Администрация Клинтона считала, что такой шаг позволит укрепить демократию в этих странах и будет способствовать соблюдению прав человека в этих странах. Кроме того, это станет дополнительным сдерживающим фактором в случае возобновления российской агрессии в регионе. Естественно, что такое поведение Белого Дома вызвали раздражение Ельцина и создали угрозу резкого ухудшения взаимоотношений между США и Россией. Благодаря телеграммам российских дипломатов и аналитическим докладам разведслужб РФ, которые Сергей передавал ФБР, в администрации Клинтона были в курсе, как на самом деле реагируют в Кремле на действия американцев. Эта информация давал возможность понять, когда Ельцин блефует, а когда говорит серьезно.

• Сергей снабжал ФБР шифровками и отчетами СВР об активности НАТО во время военной кампании в Косово. Ельцин неоднократно угрожал выйти из международных переговоров, так как был категорически против натовских бомбардировок. Опять же, материалы, добытые Сергеем, позволяли США узнавать о настоящих намерениях Ельцина.

• Благодаря предупреждению Сергея американская разведка убедила Госдеп отменить визит тогдашнего Госсекретаря Мадлен Олбрайт в столицу одной зарубежной державы. СВР готовила там "активные меры" для того, чтобы поставить там ее в дурацкое положение.

• Пока Сергей занимал должность заместителя резидента СВР, он подготовил по просьбе ФБР подробные биографии более десятка высокопоставленных московских политиков, включая Ельцина и Путина. Да и после его побега, американские спецслужбы не раз обращались к нему за более подробной информацией о высших кремлевских чинах.

• В феврале 1999 года ФБР заявило, что в одной из комнат для совещаний в здании Госдепа в Вашингтоне обнаружено подслушивающее устройство. Жучок стали искать после того, как сотрудники безопасности Госдепа заметили, что российский дипломат, позднее идентифицированный как Станислав Борисович Гусев, поздно ночью бродит перед госдеповским зданием. В автомобиле Гусева было обнаружено электронное оборудование для приема и записи сигнала, поступавшего с какого-то передатчика. Это и навело их на мысль о "жучке", который в результате и был найден. В ФБР описали устройство Сергею и спросили, что он о нем думает. Американцы понятия не имели, как оно попало в Госдеп, как давно его туда установили, есть ли где-либо другие и каковы последствия утечки информации. В то время обязанности руководителя вашингтонской резидентуры СВР выполнял давнишний коллега Сергея, Виталий Доморацкий. Благодаря этому, Сергей смог выудить у того кое-какую информацию о прослушке американского ведомства, не вызывая никаких подозрений. И хотя так и не удалось узнать, кто именно установил микрофон в Госдепе, Сергею стало известно, что сделано это было в 1997 году, примерно за два года до обнаружения. Он также предупредил американцев, что вреда от прослушки нанесено США значительно больше, чем было сообщалось в их СМИ. На основании информации, полученной с помощью жучка, в СВР было подготовлено более сотни аналитических докладов, многие из которых ложились на стол самому Ельцину. Сергей также сообщил ФБР, что русские считали этот пресловутый "жучок" обеспечивает им прямой доступ в офис Мадлен Олбрайт, бывшей тогда Госсекретарем США. Операция по установке прослушки в Госдепе считалась в СВР таким крупным успехом, что генерал Трубников, который ей руководил, был удостоен звания Герой Российской Федерации, высшей военной награды России. Еще Сергей рассказал, что миниатюрная батарейка подслушивающего устройства подзаряжалась с помощью лазерного луча, уникальной технологии, которую ЦРУ в свое время так и не довело до ума.

• После того как Сергей сообщил американской разведке, что заместитель Госсекретаря США, Строб Талботт, числится в СВР как "особый конфиденциальный контакт", ФБР попросило тогдашнего Госсекретаря Олбрайт, чтобы она не делилась со своим замом информацией о ходе расследования дела о том, как русское подслушивающее устройство было установлено в ее ведомстве. Корреспондент интернет-издания "Инсайт", Джейми Деттмер, в своей статье от 10 января 2000 года, писала об этой необычной просьбе ФБР. Она процитировала неназванный источник в ЦРУ: "В Лэнгли многие считали, что у Талботта слишком тесные отношения с русскими, что он, так сказать, их близкий друг."

• Довольно смелым и рискованным шагом была встреча Сергея с агентами ФБР в Лас Вегасе в ту пору, когда он еще был заместителем руководителя нью-йоркской резидентуры СВР. Пользуясь предлогом семейного отпуска, он провел несколько дней, отвечая на вопросы американцев, в одном из отелей столицы азартных игр.

• В ФБР настаивали на эксфильтрации Сергея еще за десять месяцев до того, как он навсегда покинул жилой комплекс в Ривердейле. У американцев появились серьезные опасения по поводу безопасности Сергея из-за того, что им стало известно, что в Вашингтоне работает русский "крот". В ФБР думали, что это кто-то из ЦРУ, но оказалось, что "кротом" был один из них, Специальный Агент Роберт Хансен. Расследование ФБР показало, что он ничего не знает о Сергее. Когда в феврале 2001 года Хансена арестовали, в газете "Вашингтон Пост", и в нескольких других, появились предположения о том, что Хансена "сдал" ФБР Сергей. Причиной этой неверной догадки, было то, что новость об уходе Сергея к американцам была опубликована 31 января 2001 года, а Хансена арестовали тремя неделями позже. Тем не менее, Сергей к обнаружению "крота" Хансена никакого отношения не имел и вообще не знал о том, что тот работает на Москву.

• В течение последних двух лет США "делятся" Сергеем со своими союзниками. Государство оплатило вооруженную охрану и перелет для того, чтобы он мог встретиться с представителями спецслужб Великобритании, Израиля, Канады и ответить на их вопросы о деятельности СВР в их странах.

• Через несколько часов после того как Сергей с семьей покинули здание жилого комплекса в Ривердейле, их перевезли в соседний штат Нью-Джерси, а вскоре они уже переехали жить в другой штат, название которого остается в секрете. Через несколько месяцев власти США предложили Сергею и его семье такие привлекательные условия для их постоянного жительства в этой стране, которыми до него не мог похвастаться ни один русский шпион-перебежчик. Денежная компенсация была определена на основе продолжительности работы Сергея в качестве двойного агента, уровня риска, которому он подвергал себя и свою семью, а также ценности той информации, которой он снабжал американское правительство. Хотя точная сумма остается засекреченной, представитель американской спецслужбы сказал, что он превышает предыдущий рекорд в размере двух миллионов долларов.

"Тот факт, что мы приняли русского перебежчика уже после окончания Холодной Войны уже говорит о многом," — объяснил сотрудник ФБР. — "А то, что он получил материальную компенсацию, значительно большую, чем те, что были у его предшественников, явно говорит о том, какую ценность он представляет для нашей организации и как высоко правительство США ценит то, что он для нас сделал."

В настоящее время Сергей с семьей живут в собственном доме стоимостью около 600 тысяч долларов. Лена ездит на Порше Бокстер, а у Сергея джип Лексус. Оба вышли на пенсию и живут на доходы от инвестиций. Ксения недавно получила степень магистра в одном из университетов "Лиги Плюща".

Мама Сергея, Ревмира, с сослуживцами-фронтовиками

Бабушка Сергея, Любовь, во времена службы в НКВД, 1937 г.

Свадьба Сергея и Лены, 1976 г.

Фото на первом удостоверении офицера КГБ, июль 1982 года

Отец Сергея, Олег, в секретной лаборатории по разработке ядерного оружия, Москва, 1957 г.

Группа детей приветствует Никиту Хрущева и Фиделя Кастро в кремлевском парке, 1963 г.

Девочка в белой шапке в левом нижнем углу — будущая жена Сергея, Лена.

Сергей (блондин справа) и группа комсомольцев возлагают цветы на могилу Конона Молодого, известного советского нелегала КГБ, выкравшего в 1950-х годах ядерные секреты США.

Официальное поздравление с присвоением звания полковника, подписанное генералом Трубниковым.

Сергей, секретарь комсомольской организации Первого Главного Управления КГБ (разведка), выступает на ежегодной комсомольской конференции на Лубянке, Москва, 1988 г.

Сергей за штурвалом катера, купленного российским посольством для своей базы отдыха в Пайонир Пойнт, штат Мэриленд. С этого катера по ночам в реках Честер и Корсика русские затопили тонны поломанного и устаревшего оборудования.

Во время ланча на Брайтон Бич, август 2000 года. Слева направо:

Виктор Золотов, глава личной охраны В. Путина; Евгений Муров, глава ФСО (Федеральная Служба Охраны), Сергей Кутафин, резидент СВР в Нью-Йорке, и Сергей Третьяков. Третьяков вспоминал, Александр Лункин, зам главы ФСО, рассказывал, что, когда Золотов и Муров составили список людей, которых надо было убрать с дороги Путина, Золотов, глянув на бумажку, сказал:

"Не, слишком много надо убивать. Даже для нас это слишком много."

Сергей со своей кошкой Матильдой у себя дома в кабинете.

Лена и Ксения дома, 2007 г.