1

Апрель 1995

Сергей и Елена даже не бросили в иллюминатор прощальный взгляд, когда аэрофлотовский лайнер оторвался от взлетной полосы аэропорта Шереметьево и взял курс на Нью-Йорк. Им не было грустно покидать Москву. С Россией их связывала только мать Сергея, Ревмира. Ей было уже за семьдесят, она по-прежнему жила одна в их просторной квартире на Фрунзенской улице, прямо над Москвой-рекой, недалеко от парка Горького.

Сергей никогда раньше не жил в США, но благодаря годам работы в Отделе Северной Америки бывшего КГБ и месяцам подготовки к поездке, проведенным в управлении СВР, известном как "Центр", у него было такое чувство, будто он возвращался домой.

В Манхэттене российская агентура базировалась в трех местах. Самым изысканным было здание российского консульства по адресу 9 Ист 91-я стрит. Самым дальним — российский жилой комплекс в Бронксе, адрес: 355 Вест 255-я стрит. Самым важным было Постоянное Представительство России при ООН в доме номер 136 по Ист 67-й стрит. Кроме того, русским принадлежали два особняка на Лонг-Айленде: сорокадевятикомнатный дом в Глен Коув и усадьба в Ой-стер Бэй. Усадьбой мог пользоваться только посол и его первые заместители. Здание же в Глен Коув было доступно всем остальным сотрудникам, включая резидента СВР, которому в одном из крыльев дома был выделен номер-люкс с балконом. Здесь резидент принимал генералов, приезжавших из Москвы.

Российское консульство, находившееся буквально в двух шагах от Централ Парка, было легко узнать по триколору, висевшему над главным входом, и очереди из желающих подать документы на оформление визы, выстроившейся на тротуаре. Елене предложили работу в консульстве в качестве "чистой" секретарши, то есть никоим образом не связанной с деятельностью СВР или ГРУ, российской военной разведки. Со временем и Ксения, единственная дочь Сергея и Елены, тоже смогла бы устроиться туда работать. Государство пользовалось любой возможностью нанимать на работу супругов и детей своих дипломатов, живущих за рубежом, вместо того, чтобы посылать туда новых сотрудников из России.

В консульстве работало несколько офицеров СВР, имеющих дипломатический иммунитет. В основном это были сотрудники линии Н (нелегалы). Они снимали копии или просто воровали документы, которые американские граждане подавали для получения российских виз. Американские документы — паспорта, свидетельства о рождении и т. д. — пересылались в Центр, где их копировали или слегка переделывали, чтобы потом снабжать ими нелегалов, офицеров СВР, часто въезжавших в США под видом выходцев из стран Восточной Европы. Фальшивые документы им были нужны для подтверждения "легенд", то есть вымышленных фактов из жизни людей, ранее осевших в США, за которых они себя выдавали. Все эти офицеры были частью невидимой подпольной сети СВР. Они пытались получить американское гражданство, вступить в брак с американскими гражданами, устроиться на работу в американское государственное учреждение или в какую-нибудь политическую или военную организацию, которая могла бы оказаться полезной для СВР. Консульские чиновники были проинструктированы объяснять возмущенным американцам пропажу их документов тем, что бумаги были утеряны в процессе оформления.

Жилой комплекс русских находился в Бронксе, который простирается от Гудзона до залива Лонг-Айленд Саунд, и является самым северным из пяти районов Нью-Йорка. На территории комплекса, окруженного забором из металлической сетки, находилось несколько небольших зданий и 20-этажная жилая высотка, совершенно не к месту торчавшая среди скромных двухэтажных домиков старинного района Ривердейл, в котором некогда жили Марк Твен и Теодор Рузвельт. Фасад здания, построенного в начале 1970-х годов, был лишен каких-либо украшений. Экономили на всем, даже рабочих привезли из Москвы. Вскоре после сдачи дома в эксплуатацию, одна из стен здания начала отваливаться. Инженеры-строители решили притянуть ее назад при помощи стальных тросов, одним концом закрепленных где-то в глубине здания, а другим — к крюкам, вкрученным в саму стену. Отверстия для тросов были проделаны без учета того, что в квартирах живут люди. В некоторых квартирах верхних этажей эти тросы проходили на уровне лица взрослого человека, так, что жильцам приходилось нагибаться, когда они ходили по комнате.

Американские власти довольно легкомысленно разрешили Советскому Союзу купить этот участок земли в Ривердейле. Видимо, никто не осознавал, насколько удобно его расположение для ведения шпионской деятельности. Высотка была построена на крутом холме, одной из самых высоких точек города. Под деревянными кожухами, похожими на обычные ящики, на крыше здания были спрятаны многочисленные антенны, целью которых было выуживать различные сигналы и переговоры из нью-йоркского радиоэфира. Такие же антенны можно было заметить и на крыше здания Постоянной Миссии РФ при ООН, находящегося в Манхэттене. Обе станции радиоперехвата были частью довольно сложной системы наблюдения "Импульс", принадлежавшей отделу ВКР (Внешняя Контрразведка). СВР использовала установленные на крыше антенны, чтобы вести наблюдение за эфиром в радиусе 20 миль, перехватывая переговоры полиции, разговоры по сотовым телефонам и другим средствам связи в Манхэттене, большей части Лонг-Айленда и прилегающей части штата Нью-Джерси. Со временем СВР и ГРУ научились распознавать и вести постоянное наблюдение за радиосигналами, связанными с любой операцией, проводимой американскими спецслужбами в этом районе. В частности, для того, чтобы следить за перемещением агентов ФБР и других сотрудников силовых органов. Если русские обнаруживали нескольких агентов ФБР неподалеку от офицера СВР, было ясно, что за ним следят.

Компьютеры и другое оборудование, входившее в систему "Импульс", располагались на 19-м этаже, куда имели доступ только офицеры СВР и их агенты. Весь этаж служил "второй резиденцией" СВР, в то время, как штаб-квартира находилась в миссии на 67-й стрит.

Обитатели жилого комплекса называли его просто "Ривердейл". Сергей должен был жить именно здесь, чтобы быть поближе ко "второй резиденции". Потолки в коридоре были покрыты асбестом. Выцветшие стены нуждались в покраске. Сергею выделили двухкомнатную квартиру на десятом этаже. Будучи заместителем резидента, он мог бы потребовать и трехкомнатную, в какие обычно селили большие семьи, но не хотел злоупотреблять служебным положением. Большая комната квартиры служила одновременно и гостиной и кухней. Довольно часто, засидевшись за работой до глубокой ночи, Сергей засыпал прямо здесь, на раскладном диване, а Елена и Ксения уходили в спальню, с трудом вмещавшую двуспальную кровать. В самом углу квартиры были крохотная ванная комната и один единственный стенной шкаф.

Все стены, кроме несущих, были полыми изнутри, в результате чего коридоры частенько наполнялись всевозможными кухонными ароматами. Больше того, в коридоре было слышно, о чем говорят за дверью соседи, как они ссорятся или занимаются любовью.

На первом этаже "Ривердейла" находились приемная и зал для дипломатических мероприятий. Небольшой бар, где продавали крепкие напитки и горячие сэндвичи, а также продуктовый магазин с искусственно заниженными ценами располагались на втором этаже. Блок сигарет, стоивший в Нью-Йорке 30 долларов, продавался здесь за десять. Бухло стоило в десять раз дешевле, чем в Манхэттене. Русским было запрещено продавать купленные тут товары за пределами жилого комплекса. Третий и четвертый этажи занимали школа и клиника. Учителей и врачей привозили из Москвы только после очень тщательной проверки. Предпочтение отдавалось тем, у кого дома остается семья, что уменьшало вероятность невозвращения сотрудника. В "Ривердейле" был еще бассейн и подземный гараж. Сергею выдали в пользование фордовский седан "Меркьюри". В то время как все подчинявшиеся ему офицеры СВР ездили на "Форд Таурус". Сотрудники рангом пониже на время пребывания в США получали ключи от "Форд Фокус".

Несмотря на вездесущих муравьев и тараканов, наводнявших "Ривердейл", и запущенное состояние квартир, получить разрешение на переезд в другое место хотели немногие. В основном из-за низкой ренты. Например, Сергей платил за квартиру всего 100 долларов в месяц.

Вполне очевидно, что постоянный представитель Российской Федерации при Организации Объединённых Наций, по рангу приравнивавшийся к послу, жил не в "Ривердейле". В 1995 году эту должность занимал Сергей Лавров, маститый дипломат, который впоследствии, при президенте Путине, стал министром иностранных дел. "Посол Лавров довольно часто менял квартиры, плата за которые иногда доходила до 30 тысяч долларов в месяц, переезжая из одного района Манхэттена в другой", — рассказывал потом Сергей. — Он был обязан сообщать СВР о каждом переезде, чтобы специалисты техотдела могли проверить новую квартиру на наличие прослушки ФБР. Но Лавров переезжал, не ставя нас в известность. Я подозреваю, что он больше боялся жучков СВР, чем тех, что могут установить в его квартире американцы".

Не только для посла Лаврова, но и для других россиян, являвшихся сотрудниками Секретариата Объединенных Наций, было логично снимать жилье подальше от "Ривердейла" и, в определенной степени, дистанцироваться от своих соотечественников, демонстрируя тем самым беспристрастность и независимый статус ООН. Тем не менее, большинство из них проводило свободное время в баре "Ривердейла" и отоваривалось в местном магазине.

Штаб-квартира СВР (или резидентура) находилась внутри Постоянной Миссии РФ при ООН на Ист 67-й улице между, Лексингтон и 3-й авеню. Это было ничем не примечательное 12-этажное здание напротив синагоги и пожарной части. Единственным его знаком отличия была соответствующая табличка на главном входе. Там же стоял охранник, который, как и его коллеги внутри, не был вооружен. Как это ни странно, по словам Сергея, в здании вообще не было огнестрельного оружия. Вместо этого, безопасность помещений обеспечивалась множеством дверей с электронными засовами и системой видеонаблюдения. Если охранник на входе не мог справиться с каким-то распоясавшимся демонстрантом или подвергался нападению, сотрудники миссии звонили 911.

"Чистые" дипломаты и другие офисные работники, подчинявшиеся Министерству Иностранных Дел, располагались на первых пяти этажах. На верхних четырех были вместительные апартаменты, в которых до развала СССР жили представители при ООН из таких бывших советских республик, как Украина и Грузия. Сейчас же, когда у этих республик были свои собственные миссии в различных районах Нью-Йорка, эти апартаменты арендовали ближайшие заместители Лаврова. Было, правда, одно исключение. Одну из квартир до сих пор занимал представитель Таджикистана. Резидент СВР, непосредственный начальник Сергея, также жил в этом доме, чтобы быть поближе к резидентуре и центру спецсвязи.

Была еще одна группа русских, обязанных жить в здании миссии, правда, их квартиры были значительно меньше просторных апартаментов, где обитали дипломаты и местный шеф СВР. Шифровальщики, сотрудники внешней разведки, занимавшиеся шифровкой и дешифровкой секретных депеш, теснились в каморках рядом с центром спецсвязи. Во времена Холодной Войны шифровальщики практически были узниками здания миссии при ООН из-за страха КГБ перед тем, что кто-нибудь из них перебежит на Запад или будет завербован. В те дни офицеры службы безопасности КГБ встречали шифровальщиков и их семьи в аэропорту, везли прямиком в здание миссии и, в буквальном смысле, держали их там под замком до тех пор, пока им не наставала пора возвращаться в Россию. Потом их под охраной везли в аэропорт и сажали в самолет. СВР сняла многие из ограничений КГБ, касающихся шифровальщиков, но условия их проживания в Нью-Йорке оставались довольно печальными. "Четыре семьи с детьми вынуждены были делить одну крохотную ванную комнату и маленькую кухню, — вспоминал Сергей. — Помню, как одна из жен шифровальщиков сказала мне: «Я мечтаю о том дне, когда у меня будет своя плита, и я буду пользоваться не одной, а всеми конфорками»".

Шестой, седьмой и восьмой этажи представительства охранялись особенно тщательно и считались сверхсекретными объектами. На шестом работали представитель России в ООН и высшие чины российского дипкорпуса. Седьмой занимали шифровальщики. На восьмом располагались резидентуры СВР и ГРУ. Этот этаж еще называли "подводной лодкой" из-за экстраординарных мер безопасности, предпринятых во время строительства здания. Специальная группа технических специалистов прилетела тогда в Манхэттен из Москвы, чтобы вести работы только на этом этаже. Они закрепили на бетонном полу, стенах и потолке всего этажа толстые пружины, на которых, в свою очередь, была установлена совершенно независимая внутренняя конструкция таким образом, что она нигде не соприкасалась с внешними стенами здания. Другими словами, это внутренне помещение фактически висело в воздухе внутри основной постройки.

Стены "подводной лодки" были толщиной 5–7 сантиметров. Их основой служили металлические плиты, сваренные друг с другом. Сварные швы были проверены рентгеном на наличие микротрещин. Для дополнительной защиты техники КГБ покрыли стены паутиной из металлической проволоки, которая постоянно вибрировала, генерируя так называемый "белый шум", напоминавший Сергею жужжание дешевого трансформатора для игрушечной железной дороги.

Он как-то спросил у врача СВР, не вреден ли этот постоянный звук для слуха. Тот сказал, что нет. Однако Сергей не поверил ему и позже жаловался, что этот шум преследует его до сих пор. Из-за таких утолщенных стен потолок был на 30 сантиметров ниже, чем в других помещениях здания.

В "подводной лодке" не было окон, ее не соединяли с внешним миром телефонные линии, а компьютеры, находящиеся внутри, не были подключены к интернету. Даже электрическая проводка и система вентиляции были полностью автономны, чтобы исключить возможность проникновения извне.

Львиную долю полезной площади "подлодки" занимала СВР, остальное принадлежало ГРУ. В то же время, обе эти резидентуры были совершенно независимы и доступа друг к другу не имели. Посол был единственным "чистым" дипломатом, имевшим право заходить в "подлодку".

После того как офицер СВР проходил через несколько постов охраны на нижних этажах миссии, он поднимался лифтом или по лестнице в приемную на восьмом этаже и оказывался перед двумя металлическими дверьми без каких-либо табличек или других обозначений. Одной пользовались сотрудники СВР, другой — сотрудники ГРУ. На двери СВР была медная пластина, из которой торчала дверная ручка, но не было замочной скважины. Чтобы открыть дверь, нужно было прикоснуться каким-нибудь металлическим предметом, например, обручальным кольцом или монетой, к головке болта в правом нижнем углу пластины. При контакте болта с медной пластиной цепь замыкалась, и электрический замок открывался, иногда награждая посетителя разрядом тока.

Дверь вела в маленькую гардеробную. Дело в том, что в резидентуре не разрешалось находиться в куртках и пиджаках из-за того, что в них можно было спрятать документы или миниатюрный фотоаппарат. Офицеры СВР оставляли в шкафчиках свои пиджаки, сотовые телефоны, ноутбуки и другую электронику. Видеокамера фиксировала всех, кто в эту комнату заходил. Ее установили после того, как у нескольких офицеров кто-то вытащил деньги из кошельков, оставленных в куртках. Следующая тяжелая стальная дверь с четырехзначным цифровым замком вела из гардеробной комнаты в резидентуру.

Секретарь, сидевший возле двери, записывал всех, кто входит и выходит, и указывал точное время. Коротенький коридорчик слева вел в главный коридор длиной метров 30, по обе стороны которого находились кабинеты. В связи с тем, что нью-йоркская резидентура была одной самых больших и самой важной в СВР, там были представлены все линии (отделы) Службы, а именно: линия ОТ (Опер-техника), линия Н (Нелегалы), линия ЭР (Экономическая разведка), линия РП (Радиоперехват), линия X (Научно-техническая разведка), линия ВКР (Внешняя контрразведка) и линия ПР (Политическая разведка), которая была самой большой и самой важной. Резиденты всегда назначались из числа сотрудников линии ПР. Еще в резидентуре был свой архив, называвшийся "Система Контакт". В комнате архива хранилось полтора миллиона микрослайдов, большинство из которых содержало информацию об американских гражданах. На этаже была еще "фотокомната". Дело в том, что СВР не пересылала донесения своих офицеров в письменном виде посредством диппочты, а вместо этого фотографировала каждый отчет и отправляла пленку в Центр, где ее проявляли и печатали. За исключением документов, имевших особую ценность, оригиналы сжигались после фотографирования.

Водитель представительского лимузина уже ждал в аэропорту им. Кеннеди, когда рейс из Москвы, которым летели Сергей, Елена и Ксения, совершил посадку. Поселив своих женщин в "Ривердейл", Сергей сразу поехал в миссию. Лицо его было непроницаемо, он весь был погружен в мысли о своей новой, очень ответственной работе. В то же время он был возбужден, как первоклассник, идущий на первый урок. В свои 38 лет Сергей был самым молодым заместителем резидента, назначенным когда-либо в Нью-Йорк. И все же он был уверен в себе. Вся его профессиональная деятельность на тот момент была посвящена подготовке к этому назначению, и ему не терпелось померяться силами с ФБР и ЦРУ.

Еще ребенком, засыпая, Сергей мечтал о том дне, когда он станет офицером КГБ и будет сражаться с главным противником своей Родины, Соединенными Штатами. С тех пор, когда он предавался этим юношеским мечтам, уютно закутавшись в одеяло в своей кровати в квартире на Фрунзенской улице, прошло немало времени. Карьера Сергея не один разделала неожиданные повороты, но вот его момент наконец-то настал.

Без колебаний он прикоснулся монетой к двери, ведущей в "подводную лодку", и услышал, как щелкнула задвижка электронного замка.

 

2

Октябрь 1956

Оказалось, что связь с КГБ была у Сергея наследственной. У истоков стояла его бабушка по материнской линии, Любовь Ионина. Во время Великой Отечественной Войны она была начальницей над всеми секретаршами НКВД, предшественника КГБ. Любовь и еще двадцать пять машинисток обслуживали исключительно Лаврентия Павловича Берию, пресловутого главу спецслужб, который руководил заключительным этапом Большой Чистки 30-х годов. Во времена сталинского террора было арестовано около 1,7 миллиона человек. Семьсот тысяч было казнено.

Любовь работала в секретном бункере на территории Кремля. Чтобы описать Берию и, вообще, дух того времени, она не раз рассказывала полушепотом такую историю. Как-то утром к ним в бункер пришел Лаврентий Павлович и сказал, что ему нужна их помощь. "Девушки, — обратился он к машинисткам, — я вчера передал товарищу Сталину отпечатанный доклад. А вот сейчас забыл совсем, что там было написано. Напомните, пожалуйста, кто его печатал, и о чем там шла речь?" Повисла тишина. Потом встала молоденькая машинистка и сказала: "Товарищ Берия, это я печатала и могу Вам воспроизвести все дословно".

На следующий день девушка исчезла.

Таким образом Любови и ее подчиненным "объяснили", что их дело перепечатывать документы, а не читать или, тем более, запоминать их содержание. Свой рассказ Любовь всегда заканчивала словами: "В нашей стране главное — не задавать вопросы и иметь очень плохую память".

Любовь была лично знакома со Сталиным, и, несмотря на то, что ей так и не присвоили высокого офицерского звания, ее продвижение в рядах НКВД было более стремительным, чем у других сотрудниц органов.

Будучи пылкой и независимой особой, она была замужем четыре раза, но родила всего одного ребенка, дочь, которую назвала Ревмира — сокращение от Революция Мира. С дочкой она держалась на равных, а когда та достигла определенного возраста, устроила ее в финансовый отдел КГБ. По вечерам они частенько пропускали по стаканчику в закрытом ведомственном баре, по соседству со зданием Главного Управления на Лубянке.

Ревмира познакомилась со своим будущим мужем, Олегом Третьяковым, в клубе. Олег был совсем другого происхождения, чем она. До революции 1917-го года Третьяковы были дворянами. Царь Николай II даже даровал отцу Олега титул "Почетный Гражданин России". Однако большевики лишили их всего, что у них было, и к тому времени, когда в 1921 году родился Олег, семья жила в нищете. Когда началась Вторая Мировая война, Олега забрали в армию, а после того, как Германия в 1941 году напала на СССР, его отправили на фронт. Он был дважды ранен и после этого переведен служить на Дальний Восток. Сталин был уверен в неминуемом нападении японцев, которого так и не произошло. Практически все сослуживцы Олега, оставшиеся на западном фронте, пали в боях с немецкими захватчиками.

В этой войне людские потери России (военные и гражданские) составили около 20 миллионов человек, больше, чем любой другой из стран-участниц. Оставшиеся в живых воины-герои получили определенные льготы. Олегу сказали, что он может поступить в любой московский вуз без сдачи экзаменов. Он выбрал Горный Институт. Там выдавали казенную форму, а у него не было денег на костюм. После окончания Олега направили работать на предприятие, участвовавшее в секретной программе по созданию советского атомного оружия.

Примерно в это время Олег и Ревмира познакомились и поженились, а в 1956 году родился их единственный ребенок Сергей.

По роду своей работы Олег постоянно имел дело с ураном и однажды получил смертельную дозу облучения. Невероятным образом он выжил, обманув смерть второй раз. Однако продолжать работу в лаборатории он больше не мог, и был переведен в Министерство Внешней Торговли СССР, а уже через год был направлен в торгпредство в Иране. Как и все остальные советские граждане, которым разрешалось жить и работать за границей, Олег должен был обо всем отчитываться перед КГБ.

"Мой отец всегда не любил КГБ, — вспоминал Сергей. — Он называл его сборищем идиотов и дураков. Но, будучи прагматиком, он сотрудничал с ними, чтобы иметь возможность выезжать из страны и жить за границей".

В 1960-х годах Ираном правил шах Мохамед Реза Пехлеви. В то время страна была второй в мире по объему нефтедобычи, а ее столица Тегеран — вполне современным городом, в котором Третьяковы ощущали влияние Западной Европы.

"Мой отец был страстным поклонником джаза. В Советском Союзе джаз считался «буржуазной отравой» и был запрещен, — рассказывал Сергей, — но в Иране отец смог познакомить меня с лучшими образцами этой музыки. Кроме того, так как он был большой почитатель Голливуда, мы смотрели все новинки американского кино и могли иметь представление о культуре этой страны. Мама часто критиковала отца, говоря, что я должен расти в советской, а не западной среде. Однако его это не волновало. «Наш сын должен быть воспитан на самом лучшем, — отвечал отец, — а не на той ерунде, которая называется советской музыкой и советским кинематографом». «Конечно, для меня это звучало странно, поскольку отец был большим патриотом своей страны, которую он любил и, кроме того, был активным членом коммунистической партии. В то же время, по мере того, как я становился взрослее, я начинал понимать, что он никогда не верил в торжество коммунизма. Находясь за границей, мы могли видеть своими глазами, что люди там живут лучше, чем наши соотечественники в России».

Когда Сергею исполнилось девять лет, отец отправил его в Россию, чтобы он там окончил школу и "советизировался". Дома к нему была приставлена няня, тетя Шура. Она относилась к Сергею, по его же словам, "как к маленькому принцу". Однажды Ревмира объявилась в их московской квартире без предупреждения в тот момент, когда Сергей только сел за стол обедать. Не замечая Ревмиру, он, обнаружив отсутствие салфетки, щелкнул пальцами и сказал: "Салфетку, пожалуйста!" Тетя Шура засеменила выполнять приказание, а Ревмира дала сыну подзатыльник и велела принести салфетку самому.

«В нашей семье командовала мама, да и не только в семье. Она вообще никого не боялась, даже КГБ. У нее везде были связи, и она умела ими пользоваться. Я ею восхищался и ловил каждое ее слово. Она была главным человеком в моей жизни».

В школе у Сергея были проблемы. Соученики завидовали положению его родителей и их связям. Самые лучшие и важные должности в Советском Союзе занимали исключительно члены партии. Из 300 миллионов населения страны в партии состояло лишь 18 миллионов. Молодым людям необходимо было сначала несколько лет проучиться в ВУЗе и иметь безупречную биографию, чтобы быть принятыми. Благодаря тому, что его семья была связана с КГБ, членство в партии Сергею было обеспечено. В семь лет он стал октябренком, это был первый шаг. Когда ему исполнилось 10, приняли в пионеры. А еще через четыре года, как только позволил возраст, он вступил в ряды Комсомола, Коммунистического Союза Молодежи. Таким образом, годам к 25-ти, Сергея уже вполне могли принять в партию.

В средней школе соученики относились к нему довольно плохо и даже отбирали у него деньги. Об этом он никому не говорил до тех пор, пока во время одного из своих приездов из Ирана Ревмира не заметила на его лице синяки. Она заставила Сергея рассказать, что случилось, и, узнав обо всем, страшно на него разозлилась. Сразу после этого случая она устроила его в спортшколу заниматься боксом.

«Не будь идиотом, — наставляла она сына. — Ты уже большой и должен давать сдачи. Бей их по голове чем можешь со всей силы, а если не будешь, то еще и от меня дома получишь».

В следующий раз, когда на него "наехали", он дал сдачи. Чуть ли не за несколько день он превратился из нюни в хулигана. Старшие пацаны из его района даже дали ему кличку "Малой", в знак того, что, кроме возраста, он с ними на равных. Несколько раз его вызывали в милицию за драки.

Как только Ревмира обо всем этом узнала, она немедленно забрала Сергея из школы в "плохом" районе и перевела его в более престижную. Там он проучился пять лет, но за месяц до окончания директор пригрозил ему исключением из-за возобновившихся конфликтов с соучениками. На этот раз Ревмира использовала все свои связи, чтобы перевести его в самую элитную школу столицы.

«Я понял, что в Москве ты можешь делать безнаказанно все, что захочешь, если только у тебя есть нужные связи. У моей матери были такие связи, и она устроила меня в школу, где учились одни идиоты. Вернее, учебы не было никакой. Но это было неважно, так как все мои одноклассники были детьми высокопоставленных членов Коммунистической партии, номенклатуры. Это значило, что им все сходило с рук. Можно было вообще ничего не делать. К счастью, на тот момент я уже получил отличное образование в моей предыдущей школе. Я уже прочитал многие произведения классиков русской, английской, немецкой, американской и французской литературы. Без этих знаний я бы так и остался дебилом, поскольку голова моя была занята девочками и поисками приключений в компании друзей, а не занятиями».

Сергей был принят в Московский Институт Иностранных Языков, занимавший второе место в рейтинге советских вузов. Лишь много лет спустя, он узнал, что отделение переводчиков, на которое он поступил, полностью финансировалось КГБ. Там, среди подающих надежды студентов, Комитет подбирал себе будущих сотрудников. И именно там, благодаря своему задиристому характеру и прочным связям его семьи с КГБ и компартией, Сергей сразу попал в поле зрения Комитета.

 

3

" По-моему, наши дети неплохо ладят. А что, если нам их поженить?" — Ревмира говорила о Сергее. Она и Олег ненадолго приехали в Москву и скоро должны были возвращаться в Иран, а оставлять все еще не повзрослевшего сына без присмотра не хотелось. Ему уже исполнилось 19 лет, но в голове были одни тусовки, из-за которых сдача экзаменов в университете давалась с большим трудом. Ревмира это понимала и решила подыскать Сергею жену. Она позвонила Валентине Николаевне Стрункиной, чья внучка Лена нравилась Сергею.

Из многочисленных девушек, с которыми встречался Сергей, Ревмира отвергала всех, кроме Лены. Она была годом старше и училась в самом престижном вузе страны, Московском Государственном Институте Международных Отношений. Жила она с бабушкой, так как родители Лены были в разводе, и у каждого была новая семья.

Познакомил их общий приятель, и Лена влюбилась с первого взгляда. Однако Сергей даже не попросил у нее номер телефона, и она решила, что ему не понравилась. Через несколько дней после знакомства Лена заметила Сергея, выгуливавшего своего шотландского терьера, перед ее домом. Она знала, что он не живет поблизости, и обратила внимание на то, что он делает круги по двору. Тогда Лена вышла на балкон и, окликнув его, спросила, что он тут делает. Сергей же, в свою очередь, пригласил ее продолжить прогулку вместе. С того дня они стали встречаться постоянно.

Телефонный звонок бабушке Лены состоялся спустя три месяца. «Если Вам нравится моя идея, — продолжала Ревмира, — я сегодня же пошлю Сергея к вам, чтобы он сделал Лене предложение».

«Сергей мне очень симпатичен, — ответила Валентина Николаевна, — и отцу Лены, да и ей самой он нравится тоже. Так что мы против этого брака ничего не имеем».

Через несколько часов Сергей уже звонил в дверь Лениной квартиры. «Лена, — сказал он, — я не знаю, как делают предложение, но моя мама хочет, чтобы мы поженились». На что Лена ответила: «Ну что ж, твоя мама очень умная женщина, и, раз она так хочет, давай поженимся». Вскоре они расписались. Так как обе семьи не были уверены в том, насколько прочным будет этот брак, с Лены и Сергея было взято обещание повременить с детьми. На свадебной фотографии молодожены выглядели довольно привлекательно. Стройный голубоглазый жених с пышной копной светлых волос и уверенной улыбкой на круглом славянском лице, а рядом — изящная невеста с темно-русыми волосами, доходящими до плеч, и немного смущенным взглядом.

Так же, как и отец Сергея, отец Лены воевал и был ранен. Несмотря на свой юный возраст, Михаил Павлович Тулисов попал на фронт благодаря тому, что добавил себе пару лет в анкете.

Он был ранен осколками разорвавшегося неподалеку снаряда и почти полностью засыпан землей от взрыва. Командование сообщило родителям, живущим в Москве, что их сын погиб. Но на следующий день солдат, стягивающий сапог с семнадцатилетнего Михаила, вдруг заметил, что пальцы на ноге "погибшего" пошевелились. Его тут же откопали и отправили в госпиталь. После войны Михаил поступил в МГИМО и там познакомился с Кирой Дмитриевной Стрункиной, ослепительно красивой и очень тщеславной женщиной, постоянно окруженной поклонниками. Он покорил ее сердце, когда в порыве ревности сбросил с моста в Москву-реку очередного ухажера. Михаил и Кира поженились и уехали в Польшу, где Михаил работал культурным атташе советского посольства. Лена жила с родителями, но, когда семья вернулась в Москву, они сразу развелись и оставили дочь-подростка на попечение бабушки.

После того, как Сергей женился на Лене, его родители улетали из Москвы со спокойной душой. Вдобавок, благодаря ей, Сергей стал лучше учиться. Сама же Лена была одной из лучших в своем выпуске, и ее приняли на должность старшего экономиста в Министерство Внешней Торговли. Вскоре после этого Сергей и Лена вступили в ряды Коммунистической Партии.

В один прекрасный день, совершенно неожиданно для Сергея, ему домой позвонил сотрудник КГБ и попросил встретиться с ним в гостинице "Центральная", одной из самых известных в городе. Ему было велено быть у центрального входа ровно в 11 утра и ждать человека, держащего в руке газету. Сергей действовал по инструкции, и вскоре незнакомец с газетой в руке уже вел его наверх, в один из гостиничных номеров. Там он предъявил Сергею удостоверение КГБ и сообщил, что КГБ за ним уже давно наблюдает. "Мы знаем о тебе все, — заявил он. — Мы знаем все о твоей семье, о твоих хулиганских выходках и проблемах в школе. И еще мы знаем, что ты недавно женился. Так вот, на основании этой информации, мы считаем тебя возможным кандидатом для службы в наших рядах."

— Почему я? — спросил Сергей.

— В КГБ не объясняют почему, — отрезал собеседник. — Просто делай, что тебе говорят и помни, что если эта дверь перед тобой открылась, это большая честь для тебя, но если ты в нее вошел и захлопнул за собой, то назад дороги нет. Ты остаешься с нами навсегда.

Еще он добавил, что у КГБ для Сергея есть задание. Он будет включен в группу студентов, которую посылают во Францию по программе обмена. Его задача — стучать на сокурсников и французских профессоров, с которыми они будут встречаться. Это был 1978 год, и холодная война была в самом разгаре.

— Но моя преподавательница, она же — руководитель группы, сказала, что я не включен в список, — возразил Сергей. — Она меня невзлюбила за что-то и говорит, что я поеду только через ее труп.

— Делай, что тебе говорят, — повторил кагебист. — А с ней мы разберемся.

На следующий день, как только он появился в аудитории, к Сергею подбежала его "обидчица" и испуганным голосом сообщила, что в списке кандидатов на поездку он числится одним из первых.

Сергей был в восторге. Он с детства мечтал служить в КГБ, прочитал уйму книжек про шпионов и пересмотрел все фильмы с Джеймсом Бондом. Лена тоже была довольна, так как считала работу в Комитете прекрасной карьерой для своего молодого мужа. Мать Сергея тоже одобряла его выбор, ибо сама была сотрудницей этой организации. Даже его отец, который был невысокого мнения об офицерах КГБ, также считал решение своего сына правильным. «Лучше пить кровь, чем жевать траву, как кролик», — поучал он Сергея. И объяснял, что в тоталитарном государстве все же "лучше быть палачом, чем жертвой".

Во Францию по программе обмена студентами университетов поехала группа из 26 человек. Сергей подозревал, что он не единственный, кто обязан стучать на сокурсников. В КГБ его предупредили, что Станислав Рудин, один из старших группы, будет его официальным контактом. Вскоре после их прибытия Рудин отвел Сергея в сторону и сказал, что тот должен ежедневно писать на туалетной бумаге отчеты о своих наблюдениях. 24 часа спустя Рудин торопливо затащил Сергея в туалет и потребовал отчет. Они стояли рядом, и Рудин после прочтения каждого клочка бумаги бросал его в писсуар, поливая своей струей, чтобы расплылись буквы.

Сергей вспоминал, что он сразу задал себе вопрос: "Что же это за идиотская организация такая?" Но потом, поразмыслив, решил, что в КГБ не все такие дебилы, как Рудин.

Сергей понимал, что к нему присматриваются. "В КГБ хотели знать, насколько охотно я стучу на своих сокурсников. Если ты проявлял излишний энтузиазм, это было нехорошо, значит, ты слаб характером. Но если ты ничего не докладывал, значит, ты слишком ленив. КГБ не интересовали ни самые лучшие и толковые студенты, ни туповатые и ленивые. Комитету нужны были вполне уравновешенные кандидаты. Ведомственная поговорка гласила: "Сердце находится примерно посередине, и вербовать надо таких же".

Когда до завершения поездки оставалась примерно половина срока, студент по имени Владимир Козлов был пойман с поличным при попытке украсть в магазине бюстгальтер. Преподавательница, руководитель группы, объявила студентам, что Козлов стал жертвой провокации, подстроенной французскими жандармами с целью опорочить Советский Союз. Никто из студентов ей, конечно, не поверил. Все считали, что Козлов специально стащил этот лифчик, чтобы его арестовали, а потом, будучи в полиции, попросить политического убежища. На самом же деле, Козлова задержала охрана универмага, и никакая полиция его не арестовывала. После того как его отпустили, в КГБ стали искать возможность втихаря переправить Козлова домой, пока он не вытворил еще чего-нибудь.

Сергей получил приказ подружиться с Козловым поближе и под каким-либо предлогом уговорить его поехать вместе с ним на поезде до указанной станции, находящейся в б-ти часах езды от Парижа. На месте кагебисты должны были повязать бедолагу и переправить самолетом в Москву. За помощью КГБ обратился к Сергею по той причине, что там не хотели привлекать офицеров парижской резидентуры, чтобы не давать французской контрразведке лишнюю возможность их идентифицировать.

Несмотря на отсутствие специальной подготовки, Сергею удалось обмануть Козлова. «Я его сильно напоил и затащил с собой в поезд. Когда он понял, что происходит, было уже поздно. То, как я действовал, произвело на КГБ впечатление».

После возвращения группы в Москву, Сергей явился в гостиницу "Центральная" для доклада. Он вручил своему куратору из КГБ 100-страничный отчет о своих наблюдениях, сделанных во Франции. На этот раз отчет был написан уже на обычной бумаге.

«Если мы решим, что ты нам нужен, тебе позвонят, — сказал офицер. — Если нет — продолжай жить как жил».

Позже Сергей догадался, что все это время КГБ тщательнейшим образом проверял его биографию и все, что с ней связано. «Обычно проверяли всех членов семьи до четвертого колена. Ты должен был им сказать, где кто похоронен, и они действительно ездили по кладбищам и проверяли эту информацию». В Комитете должны были быть уверены, что те, кого они берут на работу, не являются иностранными агентами, работающими под прикрытием "легенды", фальшивой биографии. Кроме того, были и другие критерии отбора. Сергей говорил, что евреев практически никогда не брали на службу в КГБ, а женщин-офицеров не было вообще. Их нанимали только секретаршами или в качестве проституток. Человек, родственники которого во время войны были в плену, тоже не имел шансов стать сотрудником КГБ, так как его лояльность вызывала сомнения. Более того, если хотя бы один из родителей кандидата работал в сфере обслуживания, например, официанткой или таксистом, то есть получали чаевые, то их ребенок не проходил отбор в КГБ, так как считалось, что он может быть склонен к подкупу. Потенциальные сотрудники, члены семьи которых получали письма из заграницы, также вызывали подозрение. Однажды у Сергея стали допытываться, что за письмо получила его теща от какой-то польки 15 лет назад. Оказалось, что это была её подруга времён варшавской командировки Лениных родителей. Сергей понятия не имел, кто она такая.

За несколько дней до выпуска декан вызвал Сергея к себе и объявил, что он успешно прошёл проверку КГБ. «Они готовы предложить тебе работу», — сказал декан.

— Какую именно? — спросил Сергей.

— Мой тебе совет, — ответил декан, — если хочешь чего-нибудь достичь в этой организации, никогда ни о чем не спрашивай. Делай, что говорят, работай с тем материалом, что тебе дали, и держи язык за зубами, потому что твоё мнение никого не интересует. Будешь задавать вопросы, нарвешься на неприятности.

Точно такое же напутствие давала бабушка Сергея его матери, когда та начинала работать в КГБ, и которым она в свою очередь уже успела поделиться с сыном.

Декан черкнул адрес на листке бумаги и протянул его Сергею. Это было здание на улице Флотской. На табличке у входной двери значилось: Всесоюзный Научно-Исследовательский Институт Системного Анализа. Такое невнятное название не должно было привлекать внимание прохожих. На самом деле там находился НИИ Разведывательных Проблем (НИИРП), подчинявшийся Первому Главному Управлению КГБ. Около двух тысяч его сотрудников ежедневно тщательно просматривали сотни газет и журналов со всего мира в поисках информации, которая могла оказаться полезной советской разведке. Сергей был разочарован. Такая работа не имела ничего общего с приключениями Джеймса Бонда, которые он видел в кино.

 

4

Сюжеты многих голливудских фильмов основаны на событиях из реальной жизни. Но в Москве бывает и наоборот. НИИРП был сравнительно молодой организацией, когда туда попал Сергей. В 1975 году несколько генералов из "Центра" посмотрели фильм "Три Дня Кондора" с Робертом Редфордом в главной роли. Его герой, дотошный аналитик ЦРУ, в один прекрасный день возвращается в офис с перерыва и обнаруживает, что все его коллеги убиты только потому, что они ненароком раскрыли какой-то секретный план американского правительства. Генералы увидели в фильме доказательства того, что ЦРУ тратит больше денег и усилий на анализ информации, чем КГБ. Сергею объяснили, что это стало одной из причин, по которым в Центре приняли решение создать НИИРП. Была, правда, одна проблема. У Сергея было такое впечатление, что инструкторы КГБ, работавшие в НИИРПе, понятия не имели, как искать полезную информацию. Новичков никто не обучал тайным приемам советской разведки по выуживанию ценных сведений из таких западных изданий, как "Нью-Йорк Таймс", "Ле Монд" и даже "Плейбой". Вместо этого им рассказывали, как это делают в ЦРУ. «Нас инструктировали по методике работы аналитиков ЦРУ. Например, они ищут второстепенные новости, вроде сообщения о строительстве железнодорожной станции где-то в Сибири или об открытии кинотеатра на 800 мест там же. Поскольку никто, кроме волков и белых медведей, в тех краях, вроде, не живет, ясно, что где-то рядом находится военная база. А иначе, зачем же еще там вокзал и кинотеатр?»

Сергею поручили заниматься информацией, связанной с НАТО. Каждое утро, когда он приходил на работу, его ждала внушительная кипа из примерно пятидесяти американских и западноевропейских газет и журналов. Так как он свободно владел английским и французским языками, в его обязанности входил анализ всех этих изданий. В свободное от чтения время, он должен был отвечать на запросы, поступившие из "Центра", то есть из Первого Главного Управления КГБ. На некоторые можно было ответить в течение нескольких минут, иные же требовали нескольких месяцев исследований.

Сергей обнаружил, что выполнение заданий, приходивших из Центра или из ЦК КПСС, часто продвигалось с черепашьей скоростью. После сбора информации составлялся черновик отчёта, потом он несколько раз проверялся, редактировался и переписывался, и все это ради того, чтобы его содержимое соответствовало не реальным фактам, а линии партии.

Сергей ненавидел работу в НИИРПе, ведь он мечтал стать настоящим оперативником, а не книжным червём. Здесь же он должен был тратить все время на то, чтобы читать тысячи, зачастую довольно скучных, статей в поисках нескольких "правильных" строчек.

Одно из его первых заданий состояло в том, чтобы найти слабые места в отличительных особенностях натовского оружия. Например, он должен был обнаружить промахи НАТО в области стандартизации вооружения и потом доказать в своем отчете преимущество советской военной техники, которого, кстати, могло вовсе и не быть.

Как Сергей ни старался, его поиски не приносили желаемых результатов. И вот в один прекрасный день он наконец-то наткнулся на кое-что интересное. Сергей прочитал, что Библиотека Конгресса ежемесячно публикует отчеты различных комитетов Конгресса США. Один из таких отчетов являл собой доклад о жилищных и бытовых условия военнослужащих на американских базах по всему миру. Там же было указано, на сколько человек рассчитаны жилые помещения на этих базах. Сергей внимательно изучил отчет и смог методом экстраполяции рассчитать количество солдат на каждой из баз. Кроме того, там же была указана длина каждой взлетно-посадочной полосы на американских военных аэродромах, что позволило Сергею определить, какие самолеты США и НАТО могут приземляться на этих базах. Исходя из этой информации, он смог сделать заключение, как далеко американские или натовские истребители могут удаляться от аэродромов, и сколько времени им нужно, чтобы долететь до определенных точек на территории Советского Союза и других стран.

Когда Сергей с гордостью представил результаты своих расчетов полковнику Владлену Горковскому, начальнику американского отдела НИИРПа, тот был так впечатлен, что тут же вычеркнул имя Сергея из отчета и вписал свое. "Когда-нибудь, если тебе повезет, ты тоже будешь получать награды за информацию, которую добывал кто-то другой", — сказал ему Горковский. Вскоре после этого, Сергею пришлось присутствовать на церемонии награждения Горковского. Тому дали медаль за его исследования, связанные с информацией об американских военных базах.

Один из более опытных коллег-аналитиков пожалел Сергея и показал ему, как быстрее просматривать документы и при этом выуживать оттуда полезную информацию. Кроме того, он научил его писать отчеты для Центра. После этого, Сергей стал с большим уважением относиться к своей работе, хотя она ему по-прежнему не нравилась.

"Чтобы стать хорошим оперативником КГБ, — говорил он, — нужно быть отличным аналитиком. Ты должен уметь быстро отделять полезную информацию от ненужной и находить способ передачи этой информации в Центр".

Сергей проводил на работе по 14 часов в день. В НИИРПе его считали специалистом по странам НАТО. В 1981 году из Центра в НИИРП пришёл приказ подготовить отчёт о только что избранном президенте Франции Франсуа Миттеране. Это был типичный запрос Центра об информации особой важности. Сергею было поручено найти компромат, касающийся интимной жизни Миттерана, а также сведения о "политических и коррупционных скандалах", в которых тот был замешан. Основным источником информации служила французская и западноевропейская периодика, начиная со времён Второй Мировой Войны. В своём отчёте Сергей сообщал, что во время войны Миттеран получил награду от профашистского правительства Франции, а также что самый популярный политический деятель Франции Шарль де Голль презирал Миттерана, который не раз менял политические убеждения в зависимости от обстоятельств. Несмотря на то, что он был женат, было известно, как минимум, об одном внебрачном ребенке Миттерана и о его многочисленных любовных связях на стороне. Вся информация была собрана Сергеем из открытых источников, но окончательной версии отчёта Центр присвоил гриф "Совершенно секретно". Одним из результатов анализа собранных им сведений был тип женщин, которые с большей вероятностью смогли бы соблазнить Миттерана, с указанием цвета волос, роста, веса, размера груди и характера.

Большинство новобранцев проводили в стенах НИИРПа 3 года, прежде чем продолжать свою карьеру в других подразделениях КГБ. Но для Сергея этот срок был продлен, и его недовольство своей работой опять возросло. Он уже хотел было уволиться, но Лена и Ревмира уговорили его остаться. В 1982 году ему было присвоено звание лейтенанта КГБ, и он перестал быть гражданским сотрудником института. Несмотря на такое повышение, он просидел в ННИРПе еще два года до тех пор, пока не было одобрено его заявление о приеме в Краснознаменный Институт. В этом институте готовили офицеров советской разведки. Однако прежде чем быть принятым, Сергею предстояло пройти ряд психологических тестов и медкомиссию.

Его волновала больше именно медкомиссия. Дело в том, что он унаследовал от матери повышенное кровяное давление, а это могло стать причиной отказа. Однако Ревмира умудрилась скрыть от КГБ этот "дефект" своего сына. Она просто дала взятку медсестре в Главной Военной Медицинской Комиссии КГБ, находившейся в старинном особняке в Кисельном переулке, совсем недалеко от Лубянки. Ревмира осыпала медсестру западными товарами, включая дорогие духи, сигареты Мальборо и джинсы. В общем, всем тем, что обыкновенному советскому гражданину было недоступно, а сотруднику торгпредства или его жене было легко купить в специальном магазине. В итоге, результаты медосмотра были такими, как надо. Когда Сергей сообщил Ревмире о том, что это еще не все и что ему надо сдать анализы и пройти дополнительный осмотр, она опять наведалась к той же медсестре и опять не с пустыми руками. Вопрос был решен моментально. В досье Сергея появилась запись об идеальном состоянии его здоровья.

И все же, несколько дней спустя, ему сообщили об отказе в приеме. И дело было не в нем, а в Лене. В КГБ требовали, чтобы не только их сотрудники, но и их жены были стопроцентно здоровы. В противном случае, они могли быть уязвимы к попыткам их завербовать, так как во многих западных странах уровень медицины был намного выше, чем в СССР. Врач из медкомиссии КГБ обнаружил у Лены кисту, что и послужило причиной отказа. Сергей немедленно повел ее к другому врачу, который, в свою очередь, заключил, что Лена абсолютно здорова. Вооруженный новыми результатами осмотра, Сергей тут же связался с уже прикормленной матерью медсестрой, но та была не в состоянии поменять первый диагноз. Она лишь посоветовала обратиться непосредственно к председателю медкомиссии, которым, по ее словам, была довольно тщеславная дама. Сергей помчался прямо к ней в кабинет и ворвался туда, невзирая на протесты секретарши. Председатель медкомиссии как раз проводила совещание. Упав на колени в присутствии находившихся там врачей, Сергей стал умолять их начальницу о снисхождении. "Я знал, что, поступая так, подыгрываю ее тщеславию, еще больше возвышая ее в глазах коллег". Он стал объяснять, что вся его карьера может быть разрушена из-за одного неправильного диагноза, и только она в силах его спасти. Уже через час упоминание о кисте было удалено из истории болезни его жены.

После этого Сергей тут же отправился к замдиректора НИИРП полковнику Владимиру Григорьевичу Митяеву, который ранее сообщил ему об отказе, и все ему рассказал. И то, как Ревмира подкупила медсестру, и то, как он уговорил медицинскую начальницу поменять диагноз в истории болезни Лены. Вот как Сергей описывал то, что произошло потом.

«Дальнейшее демонстрирует разницу между американскими чиновниками и их коллегами из КГБ. В США мне со скандалом влепили бы выговор за дачу взятки сотруднику медкомиссии и соучастии в фальсификации записей в истории болезни, тем более, что я во всем этом признался. Митяев же встал из-за стола, пожал мне руку и сказал: «Сергей Олегович, я даю Вашему заявлению о приеме в Краснознаменный Институт зеленую улицу. За все годы моей работы, Вы первый, кому удалось такое провернуть. Из Вас получится хороший разведчик». Он был впечатлен находчивостью, которую я проявил при достижении поставленной цели».

 

5

В 1984 году Краснознамённый Институт, учебное заведение КГБ по подготовке офицеров разведки, включал четыре комплекса корпусов, расположенных в Подмосковье. Это были строго засекреченные объекты, а разглашение их адресов считалось государственной изменой. Каждый комплекс находился в лесу и был огорожен колючей проволокой с табличками "Проход строго запрещен". Каждый задержанный патрулем внутри периметра подвергался аресту и допросу, а его имя вносилось в "чёрные списки" местной милиции. Администрация института занимала здание в самом большом комплексе в районе деревни Челобить-ево, к северу от Москвы. Ежегодный набор составлял всего триста человек, собранных из всех подразделений КГБ Советского Союза. Конкурс был очень высокий, так как окончание института практически гарантировало назначение за границу. С самого начала Сергей отметил, что многие из его сокурсников были детьми гебешных начальников или партийных бонз. Позже вокруг института разгорелся скандал, когда выяснилось, что один из генералов, принимавших решения о приёме, брал взятки.

Программа обучения занимала от одного года до трёх лет, в зависимости от уровня владения иностранными языками и профессионального опыта студента. Так как Сергей довольно хорошо владел английским и французским, а также проработал аналитиком в НИИРПе пять лет, его зачислили на одногодичную программу. Сразу после зачисления каждый студент получал фальшивые документы и легенду. Считалось, что удобнее менять только фамилию и Сергей Третьяков стал Сергеем Турановым. Новые имена и биографии служили не для защиты личных данных студентов, а просто для того, чтобы они привыкали к работе на нелегальном положении.

Первый месяц обучения Сергей провёл в Пскове, где была расквартирована дивизия ВДВ СССР. Там его учили прыжкам с парашютом, рукопашному бою, стрельбе, выживанию на местности и другим азам военного ремесла. Позже он говорил, что это была пустая трата времени. «Разведка — это состязание умов, как в шахматах. Шпионы работают тайно и бесшумно. Это не пальба из автоматов и бои кунг-фу, как в кино».

Вернувшись в Челобитьево, Сергей продолжил занятия в аудиториях, пять с половиной дней или 44 часа в неделю. Студентам разрешалось отсутствовать на территории комплекса только с 15:00 субботы до 9:00 понедельника. Зная, что в КГБ женщины традиционно считались недостаточно "морально устойчивыми" для работы в разведке, Сергей был удивлён, узнав, что в институте все же учились четыре студентки. Все они были женами офицеров разведки, но ни одна из них в учёбе не преуспела. Отчасти из-за постоянных сексуальных домогательств и попыток со стороны сокурсников выжить их из института.

В Челобитьево преподаватели жили в одном общежитии со студентами. Это гарантировало постоянное наблюдение первых за жизнью вторых. До того, как Сергей туда попал, студентам в общаге разрешалось по вечерам употреблять алкоголь и играть в карты. Потом это запретили, так как советское руководство потребовало поддерживать в учебном заведении железную дисциплину. Нарушителей ждало отчисление.

Сперва принятых студентов разделяли на две группы. Выпускников гуманитарных ВУЗов направляли на факультет политической разведки. А инженеров, математиков и физиков определяли на научно-технический факультет. В течение первого года учёбы студенты с политического отделения опять проходили отбор. Те, что делали успехи в изучении иностранных языков, продолжали подготовку на том же факультете, чтобы стать офицерами разведки и работать за границей. Тех же, кто учился хуже или кому просто не хватало воспитания и манер, переводили в группу заграничной контрразведки. По окончании института они должны были шпионить за своими коллегами, работавшими за границей.

Когда студентов учили вербовать агентуру, им объясняли, что есть три причины, по которым человек может предать свою Родину и стать агентом КГБ. Мотивы были следующие: 1. Идеологические или политические убеждения, 2. Психологические факторы и 3. Материальная заинтересованность. Прежде чем офицер КГБ мог успешно завербовать шпиона, ему предстояло выяснить, с каким именно фактором или сочетанием таковых придется иметь дело. Преподаватели говорили, что легче всего вербовать товарищей коммунистов. В качестве примеров приводили британского шпиона Гарольда Адриана Рассела Филби, более известного как Ким Филби, и так называемую "кембриджскую пятерку" — группу молодых англичан, ставших сотрудничать с КГБ под воздействием идей коммунизма, вскруживших им голову ещё в университете.

Определить психологические мотивы было сложнее, предупреждали педагоги. Гомосексуализм считался одним из таких мотивов, так как объект вербовки можно было склонить к сотрудничеству путём шантажа. Лесть была ещё одним инструментом из этой группы, особенно если человек считал, что на Родине не ценят его выдающихся способностей и препятствуют карьерному росту. Когда же речь заходила о вербовке американцев, все преподаватели Сергея твердили одно и то же. Американцев интересуют только деньги. "Их услуги всегда можно купить", — говорили ему. Работа разведки превратилась в институте в целую науку со своими законами, аксиомами и терминологией. Студенты должны были знать специфические термины и пользоваться ими в общении с коллегами из КГБ для обеспечения полного взаимопонимания. Например, было четыре типа "источников" КГБ.

Самым распространённым был "нейтральный контакт". Это были случайные люди, не являвшиеся агентами, с которыми офицер КГБ завёл знакомство за границей. Это мог быть швейцар или горничная в отеле, продавец из соседней лавки и т. д. Хотя "нейтральные контакты" не добывали никакой ценной информации, они могли оказаться весьма полезными при выполнении заданий. Например, во время прогулки с собакой разведчик останавливается поболтать с десятком людей, из которых только один является источником информации. Все остальные — это нейтральные контакты, используемые для того, чтобы запутать ФБР или ЦРУ, если за разведчиком ведется слежка.

Следующей категорией были "информативные контакты", которые также не являлись завербованными агентами. Это могли быть дипломаты, журналисты, бизнесмены, политики, в общем, все те, у кого был доступ к полезной информации. Если кагебисту нужно было узнать, сколько тонн стали было произведено в Германии в определенном году, он мог выяснить это у знакомого чиновника из министерства. Часто "информативные контакты" даже не знали, что имеют дело с сотрудником КГБ, так как те выдавали себя за советских журналистов, торговых представителей или дипломатов.

"Нейтральные" и "информативные" контакты в КГБ еще называли "вспомогательными источниками". Они могли приносить определенную пользу, но не приносили "конкретных результатов". Это выражение было эвфемизмом, заменявшим в КГБ слово "вербовка", его нельзя было употреблять в служебных телеграммах, которые могли быть перехвачены. Таким образом, вместо того, чтобы написать "объект был завербован", офицер разведки писал, что ему удалось достичь с объектом "конкретных результатов".

Шпионы по классификации КГБ делились на две группы: "агенты" и "надежные источники". Вообще, само слово "шпион" очень часто используется неверно. Например, офицер разведки КГБ — не шпион. Шпион — это тот, кто шпионит для сотрудника КГБ, ЦРУ или ФБР, тот, кто предает свою страну. Так как ЦРУ и ФБР называют своих сотрудников "агентами", этот слово также употреблялось на Западе неправильно по отношению к советским разведчикам. В КГБ никогда не называли своих сотрудников агентами. Только офицерами или оперативными работниками. Агентом же, по терминологии КГБ, являлся шпион, о связи которого с КГБ не было известно иностранной контрразведке. "Надежным источником" являлся шпион КГБ, который встречался с советским разведчиком открыто, на виду у иностранных спецслужб, но факт его сотрудничества с КГБ оставался тайной. В свою очередь, о контактах "агента" КГБ с сотрудниками разведки не должен был знать никто. В качестве примера "надежного источника" можно привести дипломата из ООН, который регулярно общался с советскими коллегами по долгу службы, будучи одновременно тайным шпионом КГБ.

Часть занятий Сергея была посвящена обучению приемам вербовки шпионов. Процесс вербовки был довольно долгим и мог занимать 12 и более месяцев. Преподаватели подчеркивали, что, хотя офицер КГБ и проделывает всю подготовительную работу на месте, только Центр может принять решение, когда и как именно приступать к вербовке кого бы то ни стало. В головы студентов вбивалось, что офицер не может работать независимо от Центра, что в КГБ не место са модеятел ьности.

Первым шагом в процессе вербовки был выбор "объекта", на которого стоило тратить усилия. Он должен был иметь доступ к информации, которая интересовала КГБ. Если наличие доступа подтверждалось, Центр давал разрешение одному из своих офицеров пригласить "объект" на чашечку кофе или на ланч. Во время первой встречи оперативнику КГБ строго-настрого запрещалось говорить о какой-либо шпионской деятельности или пытаться завербовать потенциального агента. Его единственной целью было завязать приятельские отношения с "объектом" и незаметно выудить основные сведения о нем самом. Для передачи личных данных в Центр использовалась так называемая "Форма 21А", состоящая всего из одной страницы. В этой форме указывались следующие данные: имя, возраст, этническая принадлежность, занимаемая должность, образование и основная профессия. Там же офицер КГБ должен был подробно описать, как он познакомился с потенциальным агентом и, что особенно важно, указать, кто первым пошёл на контакт. Важным это было потому, что в КГБ всегда боялись "подставных" — сотрудников вражеских разведок, которые якобы "прозрели" и были готовы работать на СССР. Студентам объясняли, что разведслужбы США не раз подсылали армейских офицеров под видом таких "добровольцев" в советские посольства. Естественно, что в этом случае с ними проводили собеседование сотрудники КГБ, после чего незваный гость докладывал своему руководству в ЦРУ или ФБР о том, с кем именно он встречался в посольстве. Это был довольно простой способ узнать, кто из дипломатов на самом деле является офицером советской разведки.

Далее информация из "Формы 21А" сверялась с базой данных Центра, в архивах которого хранились сведения о нескольких миллионах человек. Иногда такая проверка выявляла "подставного" цэрэушника, который засветился когда-то на другом континенте и до сих пор числился "тайным агентом".

Если "объект" проходил проверку Центра, разрешалось договориться о следующей встрече, например, вместе поужинать. И опять ни слова о возможном сотрудничестве. На этот раз задачей было получить более глубокое представление о личности "объекта" и оценить его поведение. Нервничает ли он или спокоен, склонен ли к общению. Также нужно было выяснить его политические взгляды и, что особенно важно, отношение к Советскому Союзу.

Любое упоминание "объектом" шпионской деятельности или желания сотрудничать с КГБ вызывало в Центре подозрение в том, что объект был подослан. Если "объект" проявлял инициативу в процессе вербовки, реакция Центра была такой же. Студентам Краснознамённого Института рекомендовали избегать кандидатур, идеально подходящих для вербовки. Например, сотрудник КГБ пригласил на ужин специалиста по торговым переговорам, и во время беседы разговор перешёл на тему биологического оружия. Если эксперт в области торговли вдруг предложил попробовать разузнать подробнее о таком оружии на своей работе, советский разведчик должен был насторожиться. "Откуда у специалиста по торговым переговорам доступ к информации о биологическом оружии?" — задавал вопрос преподаватель. После второй встречи офицер КГБ должен был послать в Центр еще один подробный отчёт, стараясь не упустить ни одной мелочи. Где был ланч? Кто оплатил счет? Если "объект" предложил заплатить за трапезу в дорогом ресторане, была вероятность, что он "подставной". Почему? Потому что он, скорее всего, рассчитывался деньгами не из своего кармана и мог позволить себе быть таким щедрым. Такие незначительные детали были "сигналами", которые студент должен был научиться распознавать. Например, рядовой дипломат, жалующийся на своего посла, скорее всего, был подослан. "Только сотрудник иностранной разведки, выдающий себя за дипломата, может набраться храбрости критиковать посла своей страны", — наставляли в институте.

Центр рекомендовал не ранее чем после семи встреч делать следующий шаг, переходить к стадии Начальной Оперативной Разработки (НОР). Именно тогда Центр присваивал "объекту" оперативный псевдоним, к которому добавлялся шестизначный номер, начинавшийся с двойки. Это означало, что он еще не завербован.

В Центре считали, что вербовать еще рано. Оттуда запрашивали дополнительную информацию о прошлом "объекта", включая имена родителей и историю его семьи, а также больше деталей о его личности, особенно о слабостях и уязвимых местах. Много ли пьёт? Употребляет ли наркотики? Изменяет ли жене? Есть ли проблемы с выплатой кредита? Стадия НОР могла включать в себя до пятнадцати встреч или коротких бесед с "объектом". И только после этого Центр давал добро на следующий шаг. Им было Досье Вербовки (ДВ), заключительная стадия процесса. Оперативный псевдоним оставался тот же, но шестизначный номер теперь был другой и начинался он с единицы. В базе данных КГБ этот номер оставался закреплённым за "объектом" на всю жизнь.

Именно на этой стадии "объекту" предлагалось выкрасть какой-либо документ, причем, совсем не обязательно секретный. Это делалось для того, чтобы постепенно втянуть завербованного в шпионскую деятельность. Кроме того, он мог оценить на практике сложность и степень риска при выполнении поставленной задачи. Как только секретный документ был получен, новый агент получал материальное вознаграждение. Причем, независимо от того, рассчитывал ли он на оплату или требовал ее. Преподаватель объяснял, что дорогие подарки и наличные деньги играли очень важную роль. Как только "объект" принимал вознаграждение, все игры заканчивались. Деликатные "ухаживания" превращались в деловые отношения. Центр мог уже открыто требовать у вновь испеченного шпиона добывать нужные материалы.

Теоретические знания, полученные в классных комнатах, закреплялись практическими занятиями, в основном на московских улицах. Студенты учились передавать предметы своим агентам, оставаясь незамеченными в толпе, оставлять "закладки" и забирать их из тайников, вести слежку и уходить от нее.

Излюбленным местом для практических занятий по работе с тайниками-закладками был парк Горького. Как правило, офицер КГБ и его "агент" заходили в парк одновременно, но с противоположных концов, и двигались по часовой стрелке по одному и тому же маршруту, что исключало их случайную встречу. Во время такой прогулки каждый из них незаметно оставлял в заранее оговоренном месте условный сигнал. Например, первый мог остановиться возле фонарного столба, чтобы закурить, и чиркнуть по нему специальной спичкой, оставив на поверхности белую черту. Второй же, в свою очередь, бросал смятую пачку сигарет под определенным деревом у лодочной станции. Продолжая движение по кругу, каждый из них проходил мимо знака, оставленного другим. Таким образом они давали друг другу знать о своём присутствии в парке и готовности произвести обмен.

Идя дальше по тому же замкнутому кругу, они опять возвращались к тем местам, где раньше оставляли сигналы, и на этот раз уже делали там "закладки". Офицер КГБ оставлял возле фонарного столба контейнер, выглядящий как обычный камень. Внутри была туго скрученная пачка рублей. Агент же, в свою очередь, оставлял возле лодочной станции кассету с микропленкой, также спрятанную в замаскированном контейнере. Их "прогулка" по парку продолжалась. Когда офицер опять проходил мимо лодочной станции, он забирал микропленку и оставлял сигнал о том, что передача получена. Его агент в это время на другом конце парка подбирал возле фонарного столба "камень" с деньгами и тоже подтверждал получение условным знаком. Это была самая опасная стадия обмена, никто не хотел быть пойманным с микрофильмом или пачкой купюр в кармане. Наконец, они делали последний круг, убеждались, что обмен "закладками" прошел успешно, и могли покинуть парк. Такая система позволяла проводить обмен без личной встречи кагебешника и его агента.

Студентов также учили обращению с мини-магнитофонами, "жучками", микро-фотокамерами и даже составлению шифрограмм. Железным правилом при этом было: одна шифрограмма — одна тема. В случае, если ее перехватят и расшифруют, враг узнавал только один секрет.

Некоторые студенты были обязаны посещать занятия, где их знакомили с образом жизни на Западе. В середине 80-х Советский Союз был все еще довольно изолирован от остального мира, и многие студенты, особенно те, кто не бывал за границей, были не знакомы с такими вещами как банковский счёт, кредитная карточка, ипотека и налоги. Еще в институте была своя автошкола. Она была нужна вовсе не для обучения каким-то особым приёмам вождения автомобиля и разным трюкам, а просто потому, что многие студенты не умели водить машину, так как не могли себе позволить её купить. Иных же учили вождению в условиях забитых автотранспортом западных столиц.

Частью домашних заданий студентов был анализ различных операций КГБ, имевших место на самом деле. Естественно, некоторые детали были зменены, чтобы не раскрывать личности участников событий. Например, место действия переносилось из Франции в Испанию. Студенты в своих работах должны были изложить, что, на их взгляд, было сделано правильно, а что — нет. Это были любимые задания Сергея. Каждый вечер он с жадностью изучал и анализировал столько операций, сколько мог.

Вскоре после поступления в институт Сергей подружился с Владимиром Ивановичем Бельченко, преподавателем Отделения Политической Разведки. В 70-х годах Бельченко был направлен в Тель-Авив, где основным объектом его деятельности была Голда Меир, тогдашний премьер-министр Израиля. Он даже показывал Сергею фотографии, на которых было запечатлено, как он с ней беседует. В то же время Бельченко всегда уходил от ответа на вопрос, была ли Голда Меир "источником" КГБ.

Сергей обратился к нему за помощью, когда объявили, что каждый студент должен бежать кросс. Сергей не переживал, что не выполнит норматив. Его волновало то, что произойдет после пересечения финишной черты. Сразу за ней будет находиться врач, производящий осмотр и меряющий давление у каждого участника.

Вечером накануне кросса Сергей обо всем рассказал Бельченко. "Дома, у Лены, есть импортные таблетки для понижения давления, с их помощью мне никакой осмотр не страшен," — объяснил он. Но как их забрать, если он не может покидать территорию института в течение недели? После такого вступления Сергей спросил Бельченко, не смог ли бы тот встретить Лену утром следующего дня у станции метро и забрать у нее лекарство до начала кросса.

Бельченко согласился. Он передал таблетки Сергею, и послекроссовый медосмотр прошел без осложнений. "Конечно, он мог меня сдать, — рассказывал Сергей. — Но на тот момент я уже общался с ним довольно долго и понимал ход его мыслей, а еще знал его доктрину о том, что разведчик никогда не добьется успеха, если будет во всем следовать инструкции. Поэтому вместо того, чтобы рассердиться, он расценил мою просьбу, как подтверждение того, что я хорошо усвоил его уроки".

Уже в начале обучения Сергей понял, что преподаватели института перегружают своих студентов. Выполнить все задания было физически невозможно. И делают они это умышленно, пытаясь определить, каким образом их студенты распределяют свое время и расставляют приоритеты.

Постановка невыполнимых задач была не единственным "развлечением" преподавателей. "Скажем, ты готовишь доклад на заданную тему, и, вдруг, перед самым началом выступления преподаватель меняет ее на совершенно другую», — вспоминал Сергей. — Они следили за твоей реакцией. Запаникуешь? Впадешь в ступор? Отнесешься ко всему с юмором? Если ты слишком серьезен, плохо. Слишком беззаботный — тоже плохо. На тебя давили со всех сторон и при этом всегда критиковали. Ни слова похвалы. Никогда».

Каждому студенту указывалось на то, что любое выполненное им задание, можно было сделать еще лучше. "Твои успехи постоянно старались принизить, а тебе самому устроить разнос". Каждый момент, каждая беседа использовалась для того, чтобы изучить и оценить самого студента и его поведение. Однажды один из преподавателей отчитал Сергея за то, что тот шел по коридору, засунув руки в карманы. "Если хочешь почесать яйца, делай это наедине, — прорычал он. — Мы из тебя дипломата делаем, и ты должен вести себя как аристократ, а не бомж. Мы тебя в Африку пошлем, если не перестанешь играться со своими бубенчиками".

Как правило, Сергей спал не более трех часов в сутки. Он одним из последних покидал институтскую библиотеку, которая работала до 3-х часов ночи. Как-то выстояв в длинной очереди, чтобы сдать папку с материалами, он уже был почти у цели, когда его отодвинул пожилой грузный мужчина и встал впереди.

— Извините, но следующий я, — возмущенно сказал Сергей.

— А кто ты такой? — последовал вопрос.

— Студент Туранов, — ответил Сергей. — А кто вы такой, что лезете без очереди?

— Я новый секретарь партийной организации института, — ответил Владимир Пигузов. Сергей тут же извинился и сказал: "Пария всегда должна быть впереди".

Несмотря на поздний час, Пигузов позвал Сергея к себе в кабинет и стал подробно расспрашивать о нем самом. В разговоре Сергей упомянул, что его назначили редактором "Советского Разведчика", журнала, который издавался в институте для внутреннего пользования.

"Понимаешь, я сочинения писать не мастак, — сказал Пигузов. — Сделай одолжение, раз ты журналист". И он попросил Сергея написать заметку об одном из эпизодов его службы в Индонезии. Как-то раз Пигузов был вынужден встречаться со своим агентом глубокой ночью в зарослях джунглей, чтобы забрать у него выкраденные документы. После передачи бумаг Пигузов выбрался на поляну, где его должен был забрать другой сотрудник КГБ и отвезти в город. Но тот так и не появился, и Пигузову пришлось провести всю ночь в джунглях среди змей и хищников. Сергей создал из этого незамысловатого сюжета такую героическую историю, полную драматизма и подвигов, что после ее публикации Пигузов в знак благодарности стал приглашать Сергея к себе в кабинет по нескольку раз в неделю. Естественно, что Сергей использовал эти встречи, чтобы получить как можно больше информации о работе за границей.

Он уже знал, что после окончания учебы его отправят работать в одну из стран Латинской Америки. Сергей был не против, но все же очень хотел стать сотрудником Первого Управления, которое занималось США и Канадой. Работать там было и престижней, и интересней. Один из преподавателей как-то сказал ему, что единственный способ попасть туда — это стать лучшим студентом в группе. Так как США считались главным противником Советского Союза, начальник Первого Управления имел "право первой ночи" при отборе выпускников, то есть мог забрать себе любого студента, даже если тот уже был распределен в другой отдел.

Руководил Первым Управлением генерал Дмитрий Иванович Якушкин, легендарная личность вызывавшая страх и уважение у многих сотрудников КГБ. Тем не менее, на Западе у Якушкина была несколько иная репутация. В середине 1970-х годов он был резидентом КГБ в Вашингтоне и допустил тогда целый ряд серьезных ошибок. Назначили его туда вскоре после вынужденной отставки президента Никсона. Якушкин не хотел признавать, что тот ушел с должности под давлением общественного мнения из-за Уотергейтского скандала. Более того, в своих докладах, которые он отправлял в Центр, Якушкин писал, что Никсон стал жертвой заговора сионистского лобби и американского военно-промышленного комплекса. Якобы, и те, и другие пытались сорвать процесс разрядки напряженности между СССР и США. Будучи ярым антисемитом, Якушкин в своих донесениях во всем обвинял заговор мирового еврейства и заявлял, что евреи полностью контролируют американские СМИ.

Но грубое искажение информации в его отчетах Центру было не единственным грехом Якушкина. Он еще умудрился упустить возможность завербовать американского агента. Однажды утром он получил анонимную записку, в которой предлагалось купить секретную информацию ЦРУ. Якушкин связался с Центром и, посоветовавшись с тамошними генералами, решил, что это очередная ловушка американских спецслужб. Спустя несколько дней он вновь получил записку, в которой его спрашивали, почему он не ответил на первую. Он проигнорировал и это послание. Тогда автор записок перебросил через забор советского посольства пакет. Дежурный доставил его в нераспечатанном виде Виталию Юрченко, офицеру контрразведки, работавшему при посольстве. Но вместо того, чтобы заглянуть внутрь свертка, тот решил, что там бомба, и сдал его в вашингтонскую полицию. На самом же деле там были выкраденные из ЦРУ документы и записка с просьбой оставить 3000 долларов в указанном месте. Автор записки предлагал передать КГБ остальные документы, которыми он располагал, в обмен еще на 197000 долларов. Столичные полицейские передали пакет коллегам из ФБР, которые, в свою очередь, подготовили операцию по захвату. Когда Эдвин Дж. Мур пришёл к тайнику, чтобы забрать деньги, якобы оставленные там КГБ, на него набросились люди из ФБР. Дома у Мура, бывшего агента ЦРУ, вышедшего на пенсию три года назад, обнаружили десять коробок с секретными документами. Его осудили на пятнадцать лет тюремного заключения, но через три года выпустили, поменяв срок на условный.

Несмотря на все его грубейшие промахи, Якушкина назначили главой Первого Управления, когда он в 1982 году вернулся в Москву. Произошло это благодаря покровительству со стороны Юрия Андропова, тогдашнего главы КГБ. В скором времени он стал Генеральным Секретарем Компартии СССР и вытащил из глубинки Михаила Горбачева, открыв ему дорогу к самой вершине вертикали власти Советского Союза. Сергей был полон решимости произвести впечатление на Якушкина, и, когда закончился учебный год, он был первым по успеваемости в своей группе. Через некоторое время Сергею передали, что генерал Якушкин хочет с ним встретиться. Стараясь не проявлять сильное волнение, охватившее его, Сергей прибыл в расположенный в самом центре Москвы старинный особняк, который КГБ использовал для конспиративной работы. В комнате для совещаний, за столом, заваленным папками с личными делами студентов, сидели Якушкин и офицер из отдела кадров. Сергей терпеливо ждал, пока Якушкин обратит на него внимание.

"Насколько я знаю, ты еще в институте ездил во Францию, — сказал Якушкин. — Ну и как тебе француженки? Отличаются от наших в постели?"

Сергей не знал, что ответить. После затянувшейся паузы он, запинаясь, сказал: "Товарищ генерал, я женат и про француженок ничего не знаю".

"Ну и дурак", — заявил генерал, после чего повернулся к кадровику и какое-то время разговаривал с ним. Потом он опять обратился к Сергею и спросил: "Скажи, мы правильно сделали, что прекратили переговоры с американцами в Женеве? Как ты считаешь?" Речь шла о заявлении Андропова по поводу его решения прервать текущие переговоры с администрацией Рейгана по ратификации договора ОСВ-2, ограничивающего производство ядерного оружия.

"Это было очень мудрое решение, — быстро ответил Сергей. — Надо показать им нашу силу".

"Тогда ты точно дурак, — воскликнул Якушкин. — Зачем тебе работать у меня? Тебе надо работать у Громыко (тогдашний министр иностранных дел СССР) в МИДе. КГБ не для тебя, иди, работай у него".

Генерал опять отвернулся от Сергея. Минут через пять он собрался с духом и обратился к Якушкину: "Извините, товарищ генерал…" Тот удивленно обернулся: "Ты почему еще здесь?! Вон отсюда!"

Сергей вернулся в институт мрачнее тучи.

— Как прошла твоя встреча с Якушкиным? — спросил один из преподавателей.

— Все пропало. Он меня к себе не возьмет, я ему жутко не понравился.

— Плохой из тебя психолог. Генералу Якушкину твои ответы пришлись по душе, — последовал ответ.

Сергею объяснили, что генерал его просто проверял. Если бы он начал хвастаться своими амурными похождениями во Франции, Якушкин бы расценил это как проявление неуважения к его персоне. Они с ним не друзья, которые за рюмкой водки делятся друг с другом своими постельными историями. Так что он ответил на вопрос правильно. Впрочем, как и на вопрос про ОСВ. Офицер КГБ должен с энтузиазмом поддерживать любое решение, принятое в Кремле. Что Сергей и сделал.

— Вы думаете, он меня возьмет к себе?

— Кто знает.

Вдень получения распределений студентов вызывали по одному в кабинет и объявляли о назначении. Когда очередь дошла до Сергея, он предстал перед комиссией, состоящей из начальника отдела кадров внешней разведки, Николая Ивановича Назарова, и десятка генералов, начальников отделов КГБ, среди которых был и генерал Якушкин.

Назаров, известный своими жестокими шутками над молодыми офицерами, зачитывал вслух характеристику Сергея.

"Студент Туранов, Вы продемонстрировали отличные результаты в учебе и практических занятиях. Прошли все психологические, медицинские и моральные тесты с хорошими результатами. В соответствии с вышесказанным, мы решили вернуть Вас на работу в Научно-исследовательский Институт Разведывательных Проблем, НИИРП. Если у Вас нет никаких вопросов, Вы можете идти".

Сергей был оглушен. Мало того, что генерал Якушкин не берет его к себе, его даже не посылают работать в Латинскую Америку. Ему суждено возвратиться на работу, которую он ненавидел. В то же время Сергей не подал и виду, что он так жестоко разочарован.

— У меня нет вопросов, — ответил он. — Спасибо, товарищи.

— Тогда Вы свободны, — сказал Назаров.

Сергей повернулся и направился к выходу, когда у самой двери его окликнул генерал Якушкин: "Это шутка была. Я тебя забираю к себе в Первое Управление".

Из-за сильных эмоций, пережитых тогда, эта сцена стояла у Сергея перед глазами даже много лет спустя. "Все это было довольно типично для КГБ. Генералы обладали неограниченной властью и всячески стремились это продемонстрировать. Они хотели, чтобы ты понимал, что тебя могут раздавить в любой момент, что ты для них ничего не значишь, ты — никто".

Студент, которого вызвали в кабинет вслед за Сергеем, отреагировал на шутку Назарова иначе. Он стал возражать против "назначения" и тем самым подписал себе приговор. Вместо того чтобы направить его на службу туда, куда он хотел, его распределили в то место, которое изначально было названо в качестве шутки. Лишь много лет спустя он узнал о своей ошибке и о том, чем заканчиваются споры с генералами.

Сергей же наконец вышел на финишную прямую по пути к получению звания офицера внешней разведки КГБ, так он, по крайней мере, тогда думал.

 

6

В 1985 году перед молодым офицером советской разведки открывались довольно широкие перспективы.

КГБ, "щит и меч" Коммунистической Партии Советского Союза, был самой большой и могущественной разведслужбой в мире. В ее состав входило около 400 тысяч офицеров, большинство из которых находилось на территории СССР, и 200 тысяч солдат и офицеров погранвойск. В распоряжении КГБ была огромная сеть платных осведомителей, разбросанных по всей стране, неограниченные материальные ресурсы и власть. Элитой же КГБ были разведчики, работавшие за рубежом. У Первого Главного Управления была своя штаб-квартира, находящаяся вдали от старого здания КГБ на Лубянке.

Каждое утро Сергей ловил служебный автобус, делавший остановку в двух шагах от его квартиры, неподалеку от Парка Горького. Это был один из 140 неприметных автобусов, принадлежавших КГБ, каждый день колесивших по Москве. Они ездили по своим маршрутам каждые 30 минут в часы пик и раз в час в остальное время и перевозили только сотрудников КГБ. У Сергея занимало 45 минут, чтобы доехать до центрального КПП служебного комплекса Первого Главного Управления, находившегося недалеко от Ясенево.

Построенный в 1972 году практически в лесу, почти в километре на юго-запад от московской окружной дороги, Центр иногда называли "Ясенево" или просто "лес". Охраняли его сильнее, чем Кремль. Периметр, огражденный забором из колючей проволоки с электронными датчиками, патрулировался охраной с собаками. Средств на этот комплекс не жалели. Стройматериалы завозились из Японии и Западной Европы. Мебель была закуплена в Финляндии. По замыслу руководства, все в Центре должно было напоминать работавшим в нем людям, что они — элита советского общества.

Бесплатный проезд был не единственной служебной привилегией Сергея. На территории комплекса были и спецмагазины. Пусть там, в мире по ту сторону забора, почти все было в дефиците, но на полках этих торговых точек всегда лежали лосось, колбасы, сыры, свежие овощи и черная икра, а в местном "универмаге" продавалась фирменная одежда и обувь. Сотрудники могли также бесплатно пользоваться двумя саунами, бассейном, спортзалом и теннисными кортами Центра. Также здесь была своя поликлиника, а врачей можно было вызвать прямо к себе в кабинет. Естественно, что это медицинское учреждение, включая зубоврачебный кабинет, было оборудовано по последнему слову техники. Чтобы расслабиться, офицеры могли заказать услуги массажиста. За символическую плату можно было арендовать банкетный зал, чтобы отпраздновать свадьбу или другое событие, причем нанятый автобус КГБ забирал гостей в центре Москвы, привозил их в Центр, а после отвозил назад.

В классической антикоммунистической утопии Дж. Оруэлла "Скотный Двор" животные вывесили лозунг «Все животные равны, но некоторые животные равнее других». В Центре все знали, кто именно "равнее других" без всяких лозунгов. Почти в двух километрах к западу от главного корпуса и стоянки для машин, утопавший в живописных зарослях леса, располагался отдельный жилой комплекс. Он состоял из двадцати дач для генералов Первого Главного Управления. Специальная обслуга занималась там уборкой, стиркой, приготовлением пищи, стрижкой деревьев и газонов. Генерал мог, в зависимости от настроения, прогуляться на работу по ухоженным дорожкам, ведущим через лес, или вызвать служебную «Волгу». Каждому из них полагалось два шофера, работавших посменно таким образом, чтобы машина всегда была в распоряжении генерала.

Сверху главное здание Центра напоминало гигантский крест. Северная оконечность его завершалась круглым актовым залом. Западная — двадцатидвухэтажным служебным корпусом. Восточная же часть была разделена на два крыла, которые так и назывались — "левое" и "правое", коммунистически просто и функционально. Эти крылья отходили от коридора под углом, как хвостовик стрелы. Главное здание соединялось с остальными постройками комплекса подземными переходами, чтобы сотрудникам не приходилось бегать по улице в плохую погоду.

Перед центральным входом был разбит небольшой парк с искусственным водоемом. На входящих в здание сурово смотрел гранитный Ленин. Лифты, предназначенные только для генералов, доставляли их прямиком в кабинеты.

Первое Главное Управление состояло из управлений и служб поменьше. Назывались они просто по буквам алфавита. Например, управление "К" — зарубежная контрразведка, управление "Т" — зарубежный научно-технический отдел. И так далее. Самыми важными во всем Управлении считались офицеры политической разведки Первого Отдела или, как его еще называли, Отдела Северной Америки, в который и распределили Сергея. Если точнее, в канадский сектор этого отдела.

"Я был окружен таким количеством блестящих интеллектуалов, что сразу почувствовал свою ущербность, — рассказывал Сергей. — Но я очень много работал, и был отмечен генералом Якушкиным, который славился тем, что не замечал своих подчиненных. Мне казалось, что передо мной сам бог. Генерал был потомком старинного аристократического рода. Кто-то из его дальних предков был даже упомянут в одном из стихотворений великим русским поэтом Пушкиным. Кроме того, Якушкин познакомил меня с другими генералами, живыми легендами КГБ".

Один из них, известный тем, что завербовал довольно много агентов в Западной Европе, на вопрос Сергея о том, как ему это удалось, ответил: "Сережа, это было довольно просто, учитывая суммы, которыми я располагал. Когда начинаешь с миллиона долларов, можно купить практически любого".

Как-то в августе 1985 года, придя на работу, Сергей застал в кабинете генерала Якушкина переполох. Один из замов генерала объяснил: "Виталия Сергеевича Юрченко похитило ЦРУ!"

Юрченко был одним из любимчиков Якушкина. Он был офицером внешней контрразведки в Вашингтоне, работавшим там в 1976 году под началом генерала, в то время, когда Эдвин Мур перебросил пакет с украденными из ЦРУ документами через ограду посольства. Именно Юрченко был тем идиотом, который сдал пакет в полицию, даже не проверив, что внутри.

К вечеру Сергей уже знал подробности этой истории, о которой говорил весь Центр. Генерал Якушкин послал Юрченко в Рим для расследования дела о незаконной торговле оружием, в котором был замешан офицер КГБ. Это была официальная версия. Ходили слухи, что расследование было лишь поводом, на самом деле Юрченко отправили в Рим в отпуск, который был ему крайне необходим. Дело в том, что у него был роман с одной замужней дамой из Москвы и, когда эта порочная связь прервалась, он впал в депрессию. В Риме, во время прогулки по городу, агенты ЦРУ подсыпали Юрченко в напиток сильный наркотик и выкрали его.

Когда утром следующего дня Сергей пришел на работу, его тут же вызвал к себе в кабинет Анатолий Лебедев, первый заместитель Якушкина. Он знал, что Сергей был редактором журнала "Советский Разведчик" во время учебы в Краснознаменном Институте и приказал ему написать статью об исчезновении Юрченко.

"Но я же ничего не знаю," — возразил Сергей.

"Ты — офицер КГБ, — ответил Лебедев. — Тебе должно быть достаточно того, что ЦРУ накачало Юрченко наркотиками. Остальное придумаешь сам".

Так как Сергей работал в отделе Канады, у него был доступ к информации, публикуемой западными агентствами новостей, и то, что они сообщали об этой истории, сильно отличалось от того, что Сергею говорили в Центре. Согласно версиям западных новостных агентств, Юрченко явился в посольство США в Риме и попросил убежища. Естественно, Сергей отмел эту версию и написал о том, как Юрченко был похищен агентами ЦРУ. Лебедев одобрил статью и велел отнести ее Вячеславу Гургенову, заместителю начальника отдела информации Первого Главного Управления. Гургенов внимательно прочитал статью, а потом сказал: "Знаешь, что я с этим сделаю? Я сейчас пошлю эту херню в отдел кадров и прикажу хранить ее в твоем досье до конца твоей службы. Это же полный бред". С этими словами Гургенов выбросил статью в мусор.

Много лет спустя подробности побега Юрченко были опубликованы во многих газетах и описаны в нескольких книгах. Никто его не похищал. Он был влюблен в Валентину Ересковскую, жену советского дипломата, которого направили на работу в Монреаль. Юрченко решил, что предмет его страсти бросит мужа и переедет к нему в США, если он там попросит убежища. Через два месяца после прибытия в Америку, ФБР организовало тайную встречу Юрченко с его возлюбленной в Канаде, но та отказала ему, и он вернулся в Вашингтон очень подавленным. В ЦРУ даже пытались поднять ему настроение, предложив миллион долларов, но даже такие деньги не смогли сделать его счастливым.

В субботу, 2-го ноября 1985 года в одном из дорогих вашингтонских ресторанов, почти через три месяца после римского побега к американцам, Юрченко сидел за ужином с молодым сотрудником ЦРУ, обеспечивавшим его безопасность. Неожиданно он спросил американца: "Что Вы станете делать, если я сейчас встану и уйду? Будете в меня стрелять?"

"Нет, мы с перебежчиками так не поступаем", — ответил тот.

Юрченко поднялся с места и вышел из ресторана, оставив опешившего цэрэушника впопыхах оплачивать счет. Сам же он направился прямиком в советское посольство, где и попросил убежища.

Для ЦРУ это был конфуз, но все же там считали, что Юрченко был настоящий перебежчик хотя бы потому, что он помог американским спецслужбам выявить в своих рядах двух предателей. Первым, и самым опасным, был Эдвард Ли Ховард, мстивший за то, что его в свое время уволили из ЦРУ. Вторым был Рональд У. Пелтон, работавший в Агентстве Национальной Безопасности. Кроме того, Юрченко рассказал ЦРУ о "шпионском порошке", невидимом невооруженным глазом, но легко обнаруживаемом с помощью специальных очков. КГБ наносил его на машины сотрудников посольства США, а потом искал следы на одежде и коже русских, подозреваемых в работе на ЦРУ. Если человека хотя бы раз подвозили в посольском автомобиле, он весь был покрыт "шпионским порошком".

6-го ноября 1985 года Юрченко, в сопровождении офицеров КГБ, был усажен в аэрофлотовский ИЛ, вылетавший в Москву. Примерно через две недели он повторил всю историю с похищением на пресс-конференции в Кремле. КГБ отреагировал согласно тому же сценарию. Юрченко было присвоено звание "Почетный Чекист", высшая награда КГБ, а соответствующий знак ему вручил лично Владимир Крючков, бывший в то время начальником Первого Главного Управления и начальником генерала Якушкина. После чего Юрченко назначили на какую-то чиновничью должность в НИИРП, где к нему относились с презрением и старались избегать.

Генерала Якушкина и его зама Анатолия Лебедева без шума "ушли" в отставку. Якушкин покрывал Юрченко, и вся эта история стала его очередной грубой промашкой. Сергей был приглашен на проводы генерала. "Он чуть не плакал, — вспоминал Сергей. — Он сказал нам: «Это были лучшие годы моей жизни. К сожалению, я верил людям, которые меня предали, и теперь должен уйти в отставку. Но я делаю это не по собственной воле, меня вынудили»".

То, что Юрченко наградили, а Якушкина заставили уйти в отставку, произвело на Сергея сильное впечатление. "В КГБ всегда есть две версии каждой истории. Только несколько человек на самом верху обычно знали, что произошло на самом деле, да и то им не всегда говорили всю правду. Я начал привыкать к тому, что внутри КГБ никогда нельзя было знать всю правду. Мы постоянно врали друг другу. Впрочем, всех остальных своих сограждан мы обманывали тоже".

В свои двадцать девять лет Сергей был поражен столь стремительным падением генерала. "Многие были обязаны своей карьерой Якушкину и служили ему верой и правдой, но как только он оказался по уши в дерьме, тут же повернулись к нему спиной. Я понял, что живу среди волков. Пока ты сильный, и у тебя крепкие зубы, ты — вожак. Как только ты ослаб, тебя загрызут. И сделают это с большим удовольствием. В тот момент я решил для себя, что буду самым свирепым волком в этой стае”.

 

7

В самый разгар скандала с побегом Юрченко у Сергея в кабинете, за соседним столом, появился новый сотрудник — майор КГБ Сергей Моторин. Странным было то, что он был не из отдела Канады. Ранее Моторин работал в Вашингтоне, а потом был неожиданно отозван в Москву и направлен продолжать службу за письменным столом, в Центре. Еще более странным было то, что у Моторина не было никакого задания. Целыми днями он сидел и читал газеты.

У Сергея с Моториным сложились хорошие отношения, но прежде чем они переросли в дружеские, тот исчез. На вопрос о том, что случилось, Сергею ответили, что Моторин был уличен в том, что рылся в личных делах сотрудников и за это его перевели в другой отдел с понижением в должности.

Незадолго до пропажи Моторина, Сергея вызвал к себе Александр Ануф-риевич Печко, парторг всей разведслужбы. Он сказал Сергею, что его выбрали для выполнения почетной работы. Партия решила доверить ему руководство комсомольской организацией Первого Главного Управления КГБ. Созданный в 1918 году Комсомол, молодежное крыло коммунистической партии, насчитывал в своих рядах 41,2 миллиона членов. Полное название организации было "Всесоюзный ленинский коммунистический союз молодёжи", а ее задача состояла в обучении молодых людей в возрасте от 14 до 28 лет принципам Марксизма-Ленинизма. В качестве руководителя комсомольской организации Первого Главного Управления Сергей отвечал за подавление любых проявлений политического инакомыслия среди молодых офицеров-разведчиков и поддержание их "коммунистической морали и советского патриотизма" на должном уровне.

Сергею не хотелось идти на эту чисто политическую должность, но он понимал, что выбора у него нет. "Мой отказ был бы расценен как поступок, недостойный коммуниста и доказательство того, что я увиливаю от выполнения своих обязанностей члена партии. Я дал единственно правильный ответ товарищу Печко: «Я — солдат и выполню любое Ваше задание»". По уставу компартии, Сергей должен был набрать большинство голосов на выборах, но Печко сказал ему, что выборы — это формальность и процитировал высказывание, приписываемое Сталину: "Важно не как голосуют, а как считают".

Сергей был выбран после первого же голосования, и его повели к секретарю парторганизации КГБ, принимать поздравления. В то время эту должность занимал генерал-майор Суплатов. Сергей знал, что он достиг таких высот лишь потому, что был партийным аппаратчиком со связями на самом верху, а не благодаря каким-либо заслугам в качестве разведчика. Суплатов сказал Сергею, что у него есть задание, которым Сергей должен заняться лично. "Из-за кумовства страдает наша любимая организация, наш Комитет, — заявил он. — Мы должны положить конец системе протекций, которая разъедает Первое Главное Управление". Сергей пообещал, что займется расследованием немедленно, понимая, что никогда этого не сделает. "У Суплатова был сын, страдавший ожирением, который с его весом не прошел бы ни одной медкомиссии КГБ. «Тем не менее, он был принят на работу в Первое Главное Управление, — объяснял позже Сергей. — У меня хватило ума нигде не упоминать ни эту историю, ни какую-либо другую, аналогичную ей, в которой были замешаны высшие офицеры КГБ».

Будучи комсоргом Первого Главного Управления, Сергей был вхож в круги кагебешной элиты. Он был обязан посещать торжественные мероприятия Управления, поднимать тосты и произносить речи, если попросят. Но он, конечно, понимал, что держат его на этих сборищах, что называется, "для мебели". "Я должен был улыбаться с умным видом, но знать свое место". И все же, должность Сергея давала ему возможность видеть то, что происходило внутри Первого Главного Управления в довольно интересное время. Михаил Горбачев совсем недавно стал во главе Советского Союза и объявил перестройку и гласность. Генералы в руководстве Управления, да и вся остальная верхушка КГБ, относились к Горбачеву и его "демократическим" идеям весьма подозрительно.

Сергею присвоили звание капитана, но, благодаря его комсомольской должности, в руках у него было больше власти, чем у многих офицеров рангом повыше. Например, его бывший преподаватель из Краснознаменного Института, Владимир Пигузов, теперь должен был отчитываться перед ним об уровне проведения комсомольской работы в этом учебном заведении.

Неожиданно перед Сергеем распахнулись многие двери. Он стал посещать вечеринки в баре Клуба Дзержинского, находящегося в здании по соседству с Лубянкой. Как-то раз он заметил там Пигузова. Сергей звонил ему несколько раз по комсомольским делам, но секретарша каждый раз говорила, что Пигузов не может подойти к телефону. Сергей было направился к нему, но на его пути возник какой-то здоровенный детина, не давая пройти. В это время Пигузов скрылся из виду. В другой раз Сергей увидел Пигузова на совещании в Центре. Но когда он попытался к нему подойти, дорогу ему преградил все тот же телохранитель. Взбешенный Сергей позвонил начальнику Пигузова, чтобы пожаловаться. В ответ он услышал: "Оставьте товарища Пигузова в покое, и лучше, если вас не будут видеть вместе".

Потихоньку Сергей начал наводить справки и вскоре узнал, что Пигузов находится под следствием. Вскоре после этого Пигузов был арестован во время медосмотра в поликлинике КГБ в тот момент, когда он был без одежды. Таким образом, арестовывавшие его могли быть уверены, что ему негде было спрятать капсулу с ядом.

Больше о Пигузове Сергей ничего не слышал до тех пор, пока, несколько месяцев спустя, его не пригласили на закрытый ужин, который устраивал генерал Владимир Крючков, ставший в то время вторым человеком в КГБ.

"Я рад сообщить, что предатель Пигузов казнен", — провозгласил Крючков.

Все, кто был за столом, встали и начали аплодировать. Ошеломленный Сергей стал хлопать тоже. Далее Крючков объявил о казни еще одного американского шпиона, генерала Дмитрия Полякова, довольно известного сотрудника ГРУ, правда, уже на пенсии. И опять Сергей вместе со всеми стал аплодировать, но на этот раз у него похолодело в животе. С самим генералом он никогда не встречался лично, но с его старшим сыном Александром и его женой Ларисой они близко дружили семьями. Лена с Ларисой учились вместе в университете, и сейчас обе пары частенько бывали друг у друга в гостях. По советским законам дети не несли ответственность за поступки родителей. Но Сергей знал, что, во-первых, КГБ конфискует все, что принадлежит генералу и его жене, а во-вторых, накажет их сыновей: Александра и его младшего брата Петра. У них заберут квартиры, их карьерам придет конец. Как только Сергей вернулся домой, он рассказал Лене о Полякове. С тех пор они ни разу не разговаривали ни с Александром, ни с Ларисой.

За ужином генерал Крючков объяснил, что Пигузов и Поляков были разоблачены и схвачены, благодаря усилиям контрразведки КГБ.

Позже Сергей узнал правду. Оба они были раскрыты, благодаря двум шпионам КГБ. Олдрич Хейзен Эймс продал КГБ, как минимум, 20 имен американских агентов, включая Пигузова и Полякова. Роберт Ханссен, сотрудник ФБР, также назвал Полякова человеком, работавшим на США.

Позже официальные источники в ЦРУ и ФБР подтвердили, что Пигузов был завербован в Индонезии в 70-х, но после его возвращения в Москву в 1979 году, когда он поступил на работу в Краснознаменный Институт, все контакты с ним прекратились. Однако Поляков был намного ценнее для американцев. Он начал сотрудничать с ФБР еще в 60-х годах и за двадцать лет передал им столько советских военных документов, что они занимали 27 ящиков.

Через несколько дней после того, как Сергей услыхал о расстреле Пигузова и Полякова, он узнал, что его бывший коллега, майор Сергей Моторин, также обвиняется в шпионаже. Будучи секретарем комсомольской организации Первого Главного Управления, Сергей был обязан присутствовать на судебном процессе по этому делу, который проходил в здании Верховного Суда СССР на улице Воровского.

Сергей с трудом узнал Моторина, когда того ввели в зал суда. Он был бледен и изможден. Сергей попытался поймать его взгляд, но подсудимый, казалось, никого не узнавал. Сергей подумал, что ему ввели какой-то транквилизатор. Защитником был пожилой безрукий ветеран войны. Он ни разу не обжаловал ни одного аргумента обвинителя и даже неоднократно отчитывал своего подзащитного за совершенное предательство. Главный обвинитель заявил, что во время пребывания в Вашингтоне Моторина соблазнила американка, а потом ФБР заставило его шпионить с помощью шантажа.

Эта версия сильно отличалась от той, что прозвучала впоследствии в интервью, данных сотрудниками американской разведки. Когда в 1980 году Моторин прибыл в Вашингтон, он попытался взять в кредит телевизор и стереосистему стоимостью 950 долларов в небольшом магазине городка Чеви Чейз, штат Мэриленд. Но, узнав, что Моторин — советский дипломат, хозяин магазина отказался от сделки. Он знал, что, благодаря дипломатическому иммунитету Моторина, ничего не сможет сделать, если тот перестанет выплачивать кредит. Так как за Моториным на тот момент уже было установлено наблюдение, агенты ФБР видели, как он выходил из магазина, и уговорили хозяина позвонить Моторину и предложить ему сделку — отдать аппаратуру в обмен на несколько ящиков рус-скои водки, которая продавалась в магазине жилого комплекса советского посольства по цене в три раза ниже розничной. Когда Моторин вернулся в магазин с ящиками водки, его махинации были сняты на видеопленку. После этого к нему подошли агенты ФБР и объяснили, что советские законы запрещают дипломату продавать алкоголь из посольских магазинов за рубежом, и пообещали сообщить обо всем в КГБ, если он не согласится на них шпионить. Моторин согласился.

Было холодно, и шел снег, когда Сергей покинул здание суда, но ему было не до погоды. "Моторин был воспитанный, приветливый парень, — рассказывал Сергей. — У него были какие-то высокопоставленные родственники, которые устроили его на работу в КГБ из лучших побуждений. Но это было место не для него. Он был слишком наивен, легко попадал под чужое влияние, имел слабый характер". Сергею не хотелось ехать ни на автобусе, ни на метро, и он, не обращая внимания на мороз, пошел пешком, благо до Лубянки было не так далеко, чтобы успеть на очередное собрание. Сергей знал, что Моторина ждет высшая мера наказания. Его заведут в комнату, поставят на колени и выстрелят в затылок из пистолета большого калибра, чтобы его лицо было обезображено до неузнаваемости. Тело закопают в безымянной могиле, а родственникам даже не скажут, где она находится.

В скором времени Сергей опять был приглашён на торжественный ужин для офицеров разведки КГБ, где Крючков объявил о том, что Моторин был казнен. И снова все присутствующие встали и начали аплодировать.

Сергей тоже встал и захлопал.

"Чисто по-человечески, мне было жаль тех, кого казнили. Но в то же время я искренне думал, что наказание было справедливым. Я считал, что советская система, несмотря на все недостатки, была самой лучшей в мире, и я не мог понять, как гражданин-патриот мог отвернуться от своей Родины. Для меня это было непостижимо".

 

8

Хотя Сергей был не очень доволен своей должностью партийного чиновника, Третьяковы с удовольствием пользовались всеми ее преимуществами, особенно они любили организованные поездки за город по выходным. Как правило, ездили на комфортабельные подмосковные базы отдыха, принадлежавшие КГБ. Обычно, там отдыхали только представители элиты этого ведомства. Цены были чисто символическими. Проезд, жилье и питание стоило менее пяти долларов в рублевом эквиваленте. Комсомольцы и члены их семей участвовали в постановках любительских мюзиклов и пьес, зимой устраивали конкурс ледяных скульптур, которые достигали трех метров в высоту и десяти — в длину. Приглашали выступать звезд советской рок-музыки. Летом съезжалось до 450 человек. В основном это были подающие надежды офицеры внешней разведки, и Сергей был несомненным лидером в этой компании. Они сидели у костра, разыгрывали сценки и пели песни. На всякий случай, Сергей всегда брал с собой для охраны подразделение солдат "Вымпела".

"Вымпел" — это спецназ КГБ, сродни американским "Морским Котикам". Хотя официальной датой его создания считается 1982 год, история "Вымпела" уходит корнями в декабрь 1979 года, когда специально подготовленное подразделение КГБ осуществило ликвидацию афганского президента Хафизуллы Амина в его кабульском дворце Таджбег. Несколько спецназовцев проникли во дворец и убили его, несмотря на охрану общей численностью около 200 человек. При этом всего один солдат КГБ погиб, да и тот был случайно застрелен одним из своих товарищей.

Помощь "Вымпела" понадобилась дважды. Один раз солдат спецназа вырубил пьяного мужика на мотоцикле, надоедавшего отдыхающим. В другой раз офицер "Вымпела" сбросил в реку двух местных хулиганов, оскорбивших женщину.

Сергей восхищался ребятами из этого подразделения и был сильно удивлен, когда узнал, что в их учебном центре, в городке Балашиха-2, процветает дедовщина. Партийное руководство считало дедовщину очень серьезной проблемой советской армии, а появление дедовщины в учебном центре элитного подразделения КГБ было настоящим позором. Будучи секретарем комсомольской организации Первого Главного Управления, Сергей получил приказ провести расследование.

Он решил сделать внеплановую проверку. Без предупреждения он наведался как-то вечером на учебную базу, зашел в несколько казарм и обнаружил, что солдаты "Вымпела" издевались друг над другом. Дедовщина имела место среди 600 солдат-срочников, которые обслуживали всю учебку. В их обязанности входила стирка обмундирования бойцов спецназа и чистка всевозможной техники, охрана базы, приготовление пищи и другое бытовое обслуживание. В одной казарме Сергей обнаружил обнаженного парня, сидевшего под очень сильной лампой, от которой у него на коже были ожоги. Выяснилось, что это новобранец, которого наказали старослужащие. В другой казарме он увидел солдата, привязанного к металлической кроватной раме, положенной на батарею центрального отопления, от которой рама раскалилась и обжигала тело несчастного. Когда же Сергей зашел в третью казарму, его глаза начали слезиться, и стало трудно дышать. Оказалось, что "деды" наказывали 20 молодых солдат, положив старые деревянные лыжи на обогреватель. Ядовитые испарения заполнили всю казарму, превратив ее е газовую камеру. Сергею сказали, что старослужащие часто избивают молодых солдат, причем, иногда так зверски, что некоторые остаются инвалидами на всю жизнь.

Сергей пообещал жертвам дедовщины, что обязательно сообщит руководству КГБ о том, как над ними издеваются. Но, когда он представил рапорт о результатах своей инспекции, попало ему, а не "дедам".

"Вице-адмирал Хмелев, который был тогда начальником учебной базы, пригласил меня к себе, угостил коньяком и объяснил, что под угрозой воинские традиции. Он сказал, что тех, кто сейчас издевается над солдатами, тоже унижали в начале службы и теперь настала их очередь помучить новых призывников. Это закаляет солдат. Потом он добавил: «Эти, кого там гнобят, они — простые мужики, ничего особенного. Не те люди, чтобы за них переживать»".

В общем, Сергею дали понять, что он не должен докладывать о случаях дедовщины. Ему было сказано, что у руководства КГБ есть в 1988 году проблемы посерьезней. Зашаталась вся старая советская система. В июне Генсек Горбачев сделал шаги по сокращению влияния компартии в правительстве и провел реформы, в результате которых был созван Съезд Народных Депутатов — событие, открывшее дорогу первым настоящим выборам за все время существования Советского Союза. К тому времени председателем КГБ стал генерал Крючков, который, хоть и редко, выступал открыто против Горбачева, но за его спиной выражал недовольство демократическими реформами, уже набиравшими обороты.

В качестве комсомольского функционера, Сергей посещал бесконечные собрания в Центре и на Лубянке, на которых горячо обсуждались реформы Горбачева. Сергей испытывал смешанные чувства. Система, которую Горбачёв хотел изменить, давала таким номенклатурщикам, как Сергей и Лена, много преимуществ. В то же время, они видели, что в среде этой номенклатуры лояльность к системе и связи человека ставились выше его знаний и деловых качеств. В глубине души Сергей и Лена были убеждены, что КГБ был выше разложившейся партийной системы. Или, как говорили в Первом Главном Управлении: "У офицера КГБ должны быть чистые руки, горячее сердце и холодная голова". И Сергей верил в эти слова. По крайней мере, пока не стал комсомольским работником.

Однажды Сергей присутствовал на выступлении зампреда КГБ по кадрам генерал-лейтенанта Виталия Пономарева перед первокурсниками Краснознаменного Института. "Офицеру КГБ нужен только угол, чтобы было где голову приклонить, — провозглашал Пономарев. — Удовольствие, которое он получает от работы в КГБ — вот его награда за службу".

Сергей знал, что Пономарев был партийным выдвиженцем. У генерала была ведомственная дача в подмосковном поселке Жуковка, популярном среди высших чинов КГБ и других аппаратчиков. Кстати, там же находилась дача Бориса Ельцина.

Сергей и Лена несколько раз бывали в Жуковке, когда летом гостили у Константина Мищенко, отец которого был влиятельным замом председателя КГБ. Дача семьи Мищенко, также предоставленная ему Комитетом Госбезопасности, напоминала Сергею дворцы, которые он видел во Франции — огромное поместье с архитектурными украшениями и кучей прислуги. Как-то раз, оставшись там на выходные, Сергей с Леной встали пораньше, чтобы прогуляться перед завтраком, и, как только они вышли из дома, к ним подбежал садовник и сразу стал извиняться. Оказывается, он не успел подмести листья, упавшие за ночь на дорожку. От волнения у него тряслись руки.

Позже Сергей рассказал Косте о том, как сильно был напуган садовник. Было ясно, что тот боится его отца, который по словам Сергея "мог просто уничтожить человека и всю его семью за кучку листьев на дорожке перед домом". Костя усмехнулся и сказал: "Как ты думаешь, Сережа, устроят эти мужики еще одну революцию?" Эти слова, услышанные уже после истории с дедовщиной, оставили у Сергея неприятный осадок.

"На публике все эти генералы КГБ и партийные бонзы призывали к скромности и аскетизму. Себя же они называли «слугами народа» и выражали заботу о простых людях. Но на самом деле жизнь этих «мужиков» для них ничего не значила".

Сергей с Леной не раз говорили друг с другом об этой лжи, окружавшей их. "Мы признавали ее существование, но все мы, в КГБ, мирились с этими противоречиями потому, что сами хотели обладать привилегиями и властью над другими людьми. Мы сознательно закрывали на все глаза, ибо надеялись, что когда-нибудь и у нас будут такие поместья".

Через три года срок комсомольской работы Сергея закончился. В 1989 году ему сказали, что его и Лену направляют работать в столицу Канады Оттаву. Таким образом, у Сергея наконец-то появилась возможность заняться оперативной работой в качестве офицера зарубежной разведки КГБ.