Новый, шестиэтажный, с четырьмя подъездами дом со всех сторон обступали дома поменьше. Тут и старые здания, каменные, и кирпичные, в два-три этажа, тут и приземистые, одноэтажные деревянные строения. Они, казалось, разбрелись вокруг нового великана без особого порядка, так что образовалось несколько сливающихся дворов.

Для населения всей округи за Каменным мостом эти скрытые внутри обширного общего домоуправления улички и переулки составляют неоценимое удобство: ими можно пользоваться как сквозными и, наискось прорезая глубокую толщу кварталов, попадать вдруг из одной московской магистрали в другую. Для юного же поколения в запутанных внутренних переходах таятся сверх того еще особенные преимущества перед дворами точной планировки: улица шумит где-то в стороне, и никакие виды транспорта не мешают здесь вечному кипению детских страстей.

С утра до позднего вечера летают на просторе всевозможные мячи: маленькие — для игры в лапту, немного побольше — для девочек с их странными, почти акробатическими играми, совсем большие — волейбольные мячи и тяжелые — футбольные. Вьются над головами скакалки всех видов, прыгают под ударами «чижики» с оструганными краями, без конца складываются городошные «рюхи», чтобы тут же брызнуть во все стороны под метко запущенными «битами», расчерчиваются по земле и по асфальту «классы» для прыганья на одной ноге.

Две площадки обсажены младенческими прутиками — липами, и за их тощенькой порослью оборудованы уголки для самых маленьких, с песочком, с миниатюрными водоемами, с крошечными фанерными избушками.

Неукротимый шум, непрестанный гам, и смех, и плач, и споры, и вопли сливаются воедино в этих краях.

Алеша, добравшись до родных дворов, мимоходом ввязался в игру с лаптой. Зажав свой чемоданчик меж коленями, он перехватил высоко заброшенный под лаптой мяч и ловко запустил им в спину игроку, перебегавшему к своим. Вмиг разгорелся ожесточенный спор. Одна сторона играющих отказывалась признать действительным этот удар, а другая утверждала свой верх на том основании, что любой из игроков без труда поймал бы такую «свечку» и непременно «почкал» бы противника. Все равно «почкал» бы!

Спор все усиливался, и обе стороны одинаково бранили вмешавшегося Алешу, а уже тот был далеко и, подхватив по пути футбольный мяч из-под ног незадачливого нападающего, обошел неповоротливого бокового защитника, ворвался на штрафную площадку… Удар!.. И Алеша был окружен неистово орущими ребятами; он с трудом отбивался от них с помощью чемоданчика, широко размахивал им, кружась и отступая все дальше и дальше к большому дому.

Может быть, он застрял бы на некоторое время и возле волейболистов, дав и тут знать о своем возвращении, но вдруг увидел возле маленького кирпичного домика, известного под именем «красный», своего друга и одноклассника.

— Толька! — с радостным воплем кинулся он к нему.

— Здравствуй! — спокойно, даже с некоторой меланхоличностью, ответил приятель. — Я к тебе уже два раза заходил, спрашивал…

— Да вот сегодня, наконец, отпустили… А Колька еще на даче?

— Здесь. Все уже здесь. А то!.. Ведь через три дня в школу!

Оба уселись у самого угла «красного» на большой камень, источенный многолетними ударами дождевого стока с крыши.

Мальчики дружили давно. Скольким испытаниям уже подвергалась их привязанность, сколько уже было между ними размолвок и примирений, сколько настоящих ссор и острых обид! Но проходили дни, проходили и обиды, а добрые чувства, связывавшие их, становились еще крепче, еще надежнее.

Впрочем, один-единственный раз был у них разрыв, долгий и тягостный. Случилось это в прошлом году. Мальчики увлекались в ту пору фотографией и однажды, проявляя вместе снимки, испортили неизвестно по чьей вине красную лампу. Последовали взаимные упреки и обвинения. Ребята наговорили друг другу немало обидных слов, потом разошлись… Не вздумай тогда Толя объясняться письменно, все обошлось бы и, наверное, уже на другой день никто не вспоминал бы о вчерашних неприятностях. Но Толя написал приятелю письмо, горячо отстаивая свою правоту. Запечатав записку, он опустил конверт в почтовый ящик на дверях друга. Алеша подчеркнул в записке жирными, злорадными черточками две грамматические ошибки, поставил в конце большую единицу, приписал крупными буквами: «Брехня!» и в свою очередь кинул злополучный листок в ящик на двери у Толи.

После этого мальчики не разговаривали друг с другом три месяца. Оба втайне сожалели о случившемся, но оба старательно дулись друг на друга и держались с вызывающим достоинством. Зато, помирившись, оба соревновались друг с другом в предупредительности и уступчивости.

И все-таки, несмотря на такую испытанную дружбу, многое в Толе оставалось для Алеши непонятным и просто загадочным. Какая-то тайна разделяла их. Вечно Толя был чем-то занят дома, редко-редко он принимал участие в мальчишечьих забавах во дворе, не было случая, чтоб он позвал когда-нибудь к себе… Конечно, случалось, что Алеша и без всякого приглашения приходил к нему, но тогда Толя неизменно торопился под каким-нибудь предлогом увести его из дому. А бывало и так — Алеша только постучится, а уже Толя торопливо, испуганно кричит ему из-за двери: «К нам нельзя!.. Погоди, я сейчас выйду…» Тайны, тайны, вечные у него тайны!

— Ну, какие у вас тут новости?.. Было что-нибудь интересное? Рассказывай! — потребовал Алеша.

— Нет, ничего такого не было… Липы новые посадили в сквере. Потом водную станцию открыли возле Дома правительства. Вот и все, пожалуй…

— А ты опять все лето здесь? — И тут же, не дожидаясь ответа, Алеша прибавил: — Посижу с тобой, пока нашим время будет с работы возвращаться…

Толя поднял с земли прутик и стал чертить им в пыли всякие геометрические фигуры.

— Хотя, — колеблясь, размышлял вслух Алеша, — хочется скорее посмотреть, как у нас на балконе цветы… разрослись или нет? И еще интересно, что прибавил отец в нашей мастерской из инструмента. Хорошо бы — рубанок!

— Ну, успеешь еще…

— Да, пожалуй, — сказал Алеша с рассеянным, туманно улыбающимся лицом. — Пока сижу здесь, вот с этим чемоданчиком, так все еще еду, как будто еще не совсем расстался с лагерем, а пойду домой — и кончено… Понимаешь, — вдруг с большим оживлением признался он, — я в лагере этим летом танцевать выучился! Честное слово! И вальс умею, и западные танцы… Никогда так хорошо не было в лагере, как нынче.

Толя продолжал чертить прутиком в пыли, изредка косясь на приятеля.

Ему всегда казалось при встречах после летней двухмесячной разлуки, что в жизни Алеши произошло много событий, гораздо больше, чем за весь минувший год. И хоть Алеша вспоминал теперь далеко не все, что с ним случилось, и самая речь его носила бессвязный характер, Толя слушал внимательно, с плохо скрытой ревнивой озабоченностью.

Потом наступила Толина очередь поделиться летними впечатлениями. Он отнекивался, Алеша настаивал. Тогда он сказал с вялой усмешкой:

— Да у меня что ж… Обыкновенно! Ну, жарко было, я на Москву-реку часто купаться бегал. Ну, в цирке один раз был… А книг все-таки я больше твоего перечитал. Куда! А про остальное и говорить не стоит…

— Сколько мы с тобой дружим, Толя, а ты все темнишь… что-то от меня скрываешь.

— Ничего не скрываю… А Коля приехал с дачи, — поспешил он переменить тему разговора, — так он, оказывается, в велосипедных гонках участвовал. Говорит, чуть-чуть приз не взял.

— В гонках? — переспросил Алеша и засмеялся. — А больше никакой другой брехни с дачи он не привез?

— Так подробно рассказывает! Нет, знаешь, у него и значок велосипедного гонщика есть, у нагрудного карманчика носит.

— Знаем мы эти его значки! Помнишь, он нам в прошлом году, то же самое, мешочек с балластом показывал, говорил, что с воздушного шара, на котором он будто бы со своим родственником поднимался, с аэронавигатором? Ну!.. Помнишь?

— Помню, конечно. А тут не то, понимаешь. Тут, кажется, похоже на правду. Медалька такая настоящая, на тоненькой цепочке, и на медальке гонщик.

— Мало что!

Но они тут же отдали должное Коле: брехун-брехун, а учится здорово, лучше всех.

Тонкая пелена облаков заволакивала небо, то редея, то клубясь гуще, то снова открывая за собой узенькие голубеющие колодцы. В один из таких разрывов вдруг прорвались жаркие лучи, ударили с яркой и веселой силой в крышу большого дома. Все вокруг оставалось прихмуренным, серым, однотонным, а большой дом ослепительно заиграл окнами, и выступающая над домом башенка с фигурой рабочего в фартуке стояла вся озаренная.

Алеша смолк, любуясь. Он приподнял чемоданчик и стал тихонько раскачивать его. Так в минуту раздумья шевелят палочкой, перебирают четки, играют любой подвернувшейся под руку вещью. Об уходящем лете думал он, о Толе и Коле, с которыми он снова будет вместе многие-многие дни, о «вожатике» и о Наташе… Как же он не догадался разузнать вовремя, где живет Наташа?

Так думал Алеша, и чемоданчик в его руке покачивался совсем слабо, тихо, мерно, чуть поскрипывая, — и вдруг не выдержал всех испытаний, какие выпали сегодня на его долю… С той минуты, как Алеша достиг своего двора, чемоданчику в его руках пришлось послужить и балансиром, и переносным стулом, и метательным снарядом, и средством нападения и защиты в первых столкновениях с ребятами своего двора, и предметом развлечения в те короткие минуты, когда над головами друзей, встретившихся после долгой разлуки, витает «тихий ангел». И вот этих-то последних, самых слабых, самых осторожных прикосновений чемоданчик и не выдержал — застежки его вдруг разошлись, крышка распахнулась, все содержимое вывалилось наземь, к ногам владельца.

Мальчики испуганно переглянулись и тут же, громко рассмеявшись, кинулись подбирать и укладывать носки, штаны, трусы, сношенные вконец за лето сандалии, принялись наскоро исправлять расшатавшиеся запоры. Они были настолько заняты этим маленьким происшествием, что не заметили, как возле них появился Коля.

— Что у вас тут? — спросил Коля, стоя над ними во весь свой большой рост.

— А-а-а, здравствуй! Да тут, видишь, какое дело получилось…

Ребята управились с чемоданом и снова уселись на камень. Коля по-прежнему стоял, широко расставив длинные ноги. Как раз в эту минуту двор пересекала громкая ватага малышей. У каждого в руках были стопки книг и тетрадей, совсем новенькие, в твердых и чистых переплетах учебники, и подержанные слегка, и вовсе старенькие, с оторванными углами на обложках, с пухлыми, вздувающимися страницами, отслужившие уже не одной смене учеников. В канун нового учебного года всегда появляются на всех улицах и дворах эти первые вестники с покупками из книжных магазинов, предвещая собой близость нового школьного года так точно, как за прилетом первых грачей и скворцов следует новая весна.

Глядя им вслед, Коля сказал:

— Вчера меня на улице Татьяна Егоровна встретила, остановила, долго разговаривала со мной…

Он помолчал, дожидаясь, чтобы ребята спросили, о чем говорила с ним Татьяна Егоровна, завуч школы. Не дождавшись, продолжал:

— Насчет комсомола говорила… Я уже написал заявление, первого сентября подам.

Он выглядел значительно крупнее своих товарищей, хотя был им ровесником. Даже легкий, золотистый на свету пушок обозначился у него на верхней губе.

Алеша и Толя поглядели теперь на него с почтительностью и завистью. Да, тут он не привирает нисколько, — лучший ученик в классе и самый развитой, самый начитанный, он будет, конечно, и первым комсомольцем среди своих одноклассников.