Дожди и туманы отделили Алешу от двора с его забавами: там окончился сезон мячей, а сроки зимних игр еще не наступили. В домашней мастерской тоже нечего было делать: из соседних квартир не слышно было об испортившихся звонках, о разладившихся радиоприемниках, о перегоревших электрических плитках, никто также не приходил к молодому мастеру с просьбой сделать полку на кухне или сбить рассохшийся стул.
И получалось так: едва заканчивались уроки в школе, начинались уроки дома. Мать огорчалась: «Засиживается допоздна мальчишка!.. Можно ли столько задавать уроков?!»
Алеша читал, учил, зубрил… Подперев разлохматившуюся голову ладонью, листал он географию, потом с учебником химии перебирался из-за стола на диванчик, потом сердито бродил из угла в угол комнаты, рассчитывая, каков должен быть вес цемента на барже, если известно, на сколько именно опустилась баржа с грузом в воду. А там еще оставались и стихи, и алгебра… Самое страшное — алгебра!
Бывало нередко — все уже спят в квартире, а у Алеши еще порядочно времени светит на столе лампа под зеленым абажуром.
Забегал иногда Коля или Толя, или оба они вместе — тогда быстро летело время в разговорах, но тем труднее навёрстывалось упущенное.
Однажды за помощью пришел к нему Толя — никак не получался у Толи пример из алгебры. Ответ должен быть простой, короткий, а у него выходит и в числителе многочлен и в знаменателе чуть не полстроки… Может быть, какая-нибудь опечатка в задачнике?
Попробовали разобраться вместе — и вместе у них ничего путного не вышло. Должно быть, опечатка!
Тогда они занялись игрой в «китайский биллиард» — с полчаса лениво толкали маленькими палочками металлические шарики из желобка на поверхность, усеянную булавочными оградами, каждая из которых обозначена какой-нибудь цифрой. Но вскоре пришел Коля, и игра прервалась. Счастливец Коля покончил со всеми уроками, в том числе и с алгеброй… Получился ли у него пример?
— Конечно! Отчего же?.. Пример легкий! — небрежно заметил он и сказал, что есть интересные новости: вчера состоялось объединенное комсомольское собрание двух школ — ихней и соседней, женской. — Интересуетесь? — спросил он, усаживаясь на диванчик.
Алеша и Толя снова были за столом, просматривали в тетради нерешенный пример, искали ошибку.
— Так вот что вчера у нас решили: во-первых, готовить вместе с девочками ноябрьский вечер; во-вторых, объединить литературные кружки старшеклассников. Кружки будут поочередно собираться то в мужской, то в женской школе.
Дождь шумел за окном. В широком стекле отражалась комната, и казалось, что на улице, в самой ненастной тьме, повисла такая же точно лампа под зеленым абажуром, что светит здесь, на столе. А если хорошенько всмотреться, мальчики могли различить в осеннем мраке за стеклом и собственные головы, заскучавшие над трудной задачей.
— Одна комсомолка на вчерашнем собрании, тоже семиклассница, спросила у меня, не знаю ли я Анатолия Скворцова… — безучастным тоном сообщил Коля еще одну новость.
Было ясно, что сию минуту он начнет сочинять — нужно только его поддержать каким-нибудь вопросом или восклицанием. Но ребята молчали, склонившись над тетрадкой и тупо дожидаясь, чтобы как-нибудь оправдалась надежда на опечатку.
— Славная такая… С большими косами… И глаза хороши… Большие, серые…
Ничто не помогало — не откликались ребята.
— Да что у вас там не выходит?.. Покажите!
Коля мельком глянул в тетрадку, где для решения простого примера было исписано чуть ли не две страницы, и легонько свистнул.
Карандаш в его руке быстро и уверенно, с порхающей легкостью прошелся всего лишь над двумя неполными строками — сгруппировал по-новому многочлены по обе стороны дробной черты, вынес за скобки одни общие множители по группам, и тогда сами собой определились другие, и вдруг скобки сомкнулись, и, как чудо, обозначились вверху и внизу все еще сложные произведения, но со многими одинаковыми звеньями. Теперь уже каждому было ясно, что звенья эти взаимно сокращаются, уничтожаются… Карандаш у Коли в руке зачеркивал их с веселой беспощадностью, потом надписал знак равенства и твердо, с нажимом, с торжеством, вывел последний итог, тот самый простой результат, который давался и в ответах в конце задачника.
— Ну, теперь поговорим?
Алеша и Толя, ошеломленные простотой и изяществом только что развернутого перед ними решения, по-прежнему молчали. И это не было выражением стыда, или смущения, или неловкости от сознания собственной ограниченности. Молчание их не вызывалось также и завистью перед чужой сообразительностью. Нет, они были полны только восхищения, только гордости за своего товарища и сверстника: «Вот черт! Вот голова!»
— Да будете вы меня слушать или нет?
— Хорошо! — очнулся Алеша. — Про комсомолку? Валяй!
Так и быть, он соглашался немного послушать очередную Колькину брехню в награду за такое ловкое решение алгебраического примера.
— Валяй! — повторил он.
— Я хочу… Ты что думаешь? Я серьезно хочу поделиться… Мы вчера об очень важных делах разговаривали. Почему, скажи, так получается: с тех пор, как школы разделились на мужские и женские, нет больше простых, товарищеских отношений между девчатами и ребятами?
— Как нет? Совсем не бывает? — удивился Алеша.
— Редко когда… Если девочка не с твоего двора, к которой привык с детства, то мы держимся я не знаю как… Или с дурацким смущением каким-то, или вовсе грубо, дерзко. Скажешь, неправда?
Алеша вдруг отчетливо увидел большую старую березу и на траве под нею Наташу. Она сидит, поджав ноги, внимательно слушает, как он читает вслух книжку, и машинально срывает то желтую ромашку, то синий колокольчик, то белую душистую кашку, в изобилии раскинувшиеся перед нею.
— Неправда! — решительно ответил он.
— Так… Значит, мы всем собранием заблуждались? Зря огород городили, чтобы совместный вечер, чтобы концерт, танцы и вообще чтоб мальчишкам и девчатам встречаться чаще, привыкать к простоте в обращении? Это все зря и лучше так, как Толька?
— А что? В чем дело? — удивился Толя Скворцов.
Вот тут-то Коля Харламов и перекинул мостик к рассказу о девочке с русой косой и серыми глазами. Ребята отлично понимали, что он, как всегда, сочиняет, с увлечением предается своим непостижимым розыгрышам, но не мешали ему. Пусть его старается!
Со слов его выходило, что одна ученица седьмого класса как-то увидела Толю в фойе кинотеатра «Ударник» и с тех пор очень хочет познакомиться с ним.
Толя, щурясь, пристально следил и за всеми словами приятеля и за интонациями его голоса, и за выражением его лица и глаз. А тот с упоением, с подъемом нанизывал перед своими слушателями множество подробностей… Колонна с рекламными стендами, кадры анонсируемых картин, русских и иностранных, джаз на эстраде и певица в длинном белом платье, исполняющая песенку под аккомпанемент джаза… Ну, пусть Толя хорошенько пороется у себя в памяти: было все это или не было? И Толя принужден был сознаться, что да, все это как будто действительно было однажды в фойе кино. А Коля напомнил еще про старичка в кепке, который усердно ел пирожное «наполеон», крошки еще обильно сыпались у него между пальцами, — и точно, старичок этот сразу вспомнился, как живой. А вот русой девочки с серыми глазами, которая будто бы так вежливо обратилась к нему, к Толе, с каким-то вопросом, а он хмуро отвернулся, ответил даже какой-то грубостью и тут же укрылся от нее в толпе, — вот этого, хоть убей, не помнит Толя… Нет, не заметил он никакой девочки.
— Не заметил! — с укором произнес Коля. — Не запомнил! В том-то, братец, и все дело! А вот она запомнила… Она, видишь, как подробно все запомнила и пересказала мне, твоему приятелю, чтоб и мне стыдно стало.
Теперь Толя уже начинал верить, он смутился, покраснел и виновато поглядывал на обоих друзей своих.
— Я уж и то объяснял ей, что раз была музыка на эстраде, то с тобой всякое может случиться. Говорю: «От оркестра или пения он у нас шалеет…»
Тут Алешина мама в кухонном переднике заглянула в дверь, сказала:
— Что у вас за клуб? Алеша, ты разве все уроки уже приготовил?
Она посоветовала мальчикам разойтись по домам и заняться делом.
— В воскресенье, ребятки, — сказала она, — в воскресенье, в выходной день, милости просим.
Алеша обещал через пятнадцать минут проститься с гостями.
Едва мать закрыла за собой дверь, он погрозил Коле пальцем.
— Ну и ловок же ты! — сказал он. — Ишь, в краску какую вогнал бедного Тольку… Хитер! Снимки в фойе, джаз, певица, даже старичок с пирожным… Разыграл он тебя, Толя! Факт! Опять разыграл. Опутал своими подробностями, как сетями. Ты и попался. Ясно?
— А что, скажешь, не было этого? — спрашивал Харламов.
— В том-то и дело, что было. Да мы чуть ли не все втроем и видели это в прошлом году. Все вместе ходили тогда в кино, видели и певицу эту в белом платье и старичка с пирожным. А девочки все-таки никакой не было, и никакой обиды никому Толя не причинял.
— Спорим, что была? На три рубля! Я познакомлю вас обоих с нею. Идет?..
Алеша бывал рад таким перерывам в занятиях. Если случалось, что никто не приходил к нему, он сам тогда отправлялся к приятелям, чтобы немного поболтать и развлечься.
Долго тянутся осенние вечера. Вот уже, кажется, и пересказ по русскому составлен, осталось только начисто переписать в тетрадь. И стихи прочитаны несколько раз, пора бы им запомниться… Но, переписывая, он вдруг отвлекался, неизвестно зачем рисовал на черновых листках фигурки и профили. А заучивая стихи наизусть, останавливался взглядом на лучистом пятне за стеклом, — отражение лампы точно гипнотизировало его, приятное оцепенение овладевало им, стихи вдруг вытеснялись мыслью о ноябрьском школьном вечере… Будет концерт, будут танцы… И вдруг на вечере этом оказалась бы каким-нибудь чудом Наташа, и они танцевали бы вместе, как там, в лагере!
Соломенная шляпа с большими, круто изогнутыми полями, узенький кожаный поясок, застежка на груди, забавная брошка из пластмассы в виде борзой и еще много других мелочей, связанных с Наташей, ей принадлежащих, ее украшающих, возникали в памяти и гнали прочь стихи.
Одинаковые дни, одинаковые вечера…
Хорошо, если в школе на уроках кто-нибудь другой решал у доски задачу, рассказывал о почвах в центральных областях России или объяснял зависимость между корнями слов, суффиксами и флексиями. Но если на уроках произносилось: «Громов!» — внезапная тяжесть сжимала колени Алеши, холодно и пусто становилось в груди, он плелся к доске и отвечал так, будто ему было стыдно повторять общеизвестные, скучные вещи перед всем классом.
Он отделывался краткими фразами. Приходилось задавать ему много дополнительных вопросов. Алеша и на все новые вопросы отвечал с той же лаконичностью.
Ответит и молчит, ждет, хмурится. Надо было учителю всякий раз приложить немало усилий, прежде чем удавалось выяснить, что мальчик все-таки добросовестно приготовил урок.