Глава первая. БАРДЫ, МОНАХИ, ТРУБАДУРЫ

Смерть Артура сразу же вызвала к жизни легенду о нем, но о первых трех веках ее существования мы ровным счетом ничего не знаем. Только быстрое распространение имени покойного героя говорит о том, что его слава широко разошлась по землям бриттов, выйдя и за их пределы. Свидетельство этого — процитированная уже строфа из поэмы «Гододдин», сочиненной бардом Анейрином, участником злосчастной битвы при Катрайте:

Поэма включена в «Книгу Анейрина» (манускрипт Cardiff MS 2.81, написанный около 1260 года), причем в двух вариантах. Более полный написан на средневековом валлийском языке, а краткий — на староваллийском, относящемся к VI–VII векам. «Артуровская» строфа содержится именно в кратком варианте, что позволяет большинству ученых считать ее подлинной, хотя есть мнение, что это позднейшая вставка. Анейрин (Нейрин) мог сочинить поэму в недолгий промежуток между битвой, состоявшейся около 598 года, и собственной гибелью в пьяной ссоре, которую валлийские источники датируют 604 годом. Ненний называет его современником других великих бардов — Талиесина, Киана и некоего Талхеарна («Железный лоб»). Если о двух последних мы ничего не знаем, то стихи Талиесина, которого Анейрин называл своим учителем, собраны в «Книге Талиесина» (манускрипт Peniarth MS 2 из Национальной библиотеки Уэльса, написанный около 1275 года).

Легенды о Талиесине сохранились во «Всемирной истории» Элиса Грифидда (XVI век), а в XIX столетии Шарлотта Гест включила их в свой перевод «Мабиногион». Согласно этим легендам, поэт жил «во времена Артура и Круглого Стола», хотя хроники, как уже говорилось, относят его рождение к 534 году. Первоначально он носил имя Гвион Бах и был пастушком, приставленным колдуньей Керидвен помешивать в котле волшебное питье, которым она хотела напоить своего уродливого сына Морврана, чтобы сделать того красавцем и умницей. Случайно лизнув обожженный питьем палец, мальчик узнал все тайны мира и попытался сбежать от гнева колдуньи, но она догнала его, проглотила, а потом родила, став, таким образом, его второй матерью. После этого Гвион Бах попал ко двору принца Эльфина ап Гвиддно, которого он спас от притеснений Мэлгона Гвинедда. Получив имя Талиесин (сияющее чело), он стал знаменитым бардом. В поэтических вставках «Истории Талиесина» по крайней мере однажды встречается имя короля. В буквальном переводе отрывок звучит так: «Пускай они замолчат, пока с ними не поступили так, как Артур, лучший из дарителей (Arthur ben haelion), обагривший свой длинный клинок кровью вождей, поступил со своими врагами, чья кровь текла рекой с поля битвы на дальнем Севере»(2). Стихи эти написаны не ранее XII века, но в них отразились древние традиции валлийской героической поэзии: говоря о Севере (Prydyn), автор, скорее всего, имеет в виду легендарную битву в Каледонском лесу.

Реальный Талиесин был бардом короля Уриена Регедского, которого восхваляют 12 стихотворений из 57, содержащихся в книге. Их, вместе с некоторыми другими, выдающийся валлийский филолог Ивор Уильямс отнес к VI веку, в то время как самые известные сочинения, приписанные поэту, созданы позже — на двух пиках валлийского поэтического ренессанса, в IX и XII веках. В пяти из этих поздних поэм упоминается Артур — без исторических подробностей, в контексте легенды или даже мифа. Первая из них, знаменитая «Битва деревьев» (Cad godeu), повествует о доисторической битве между «светлыми» и «темными» божествами, на стороне которых сражались ожившие деревья и кустарники. В конце ее есть строфа:

В переводе это означает: «Друиды пророчествовали Артуру о том, что было, есть и будет». Во второй поэме, «Престол государя» (Kadeir Teyrnon), прославляется «Артур Благословенный» (Arthur vendigan), «старший государь, щедрый даритель». В поэме «Песнь о лошадях» (Canu у Meirch) — «лошадь Артура, не боящаяся боли» (a march arthur, ehofyn rodi cur). Уже упомянутая «Элегия Утеру Пену» воспевает то ли Утера Пендрагона, то ли самого Артура в чрезвычайно темных выражениях. Только пятая поэма, «Богатство Аннуина» (Preideu Annwfn), напрямую касается Артура, повествуя о походе его армии в кельтский загробный мир Аннуин (Аннун) с целью то ли освобождения уже упомянутого узника Гвейра, то ли получения волшебного котла, «не готовящего пищу для труса» (о нем мы подробнее поговорим, когда речь пойдет о Граале). Аннуин в поэме носит семь разных названий: Каэр-Сидди (Крепость духов), Каэр-Вандви (Вращающаяся крепость), Каэр-Бедриван (Четырехугольная крепость) и так далее. Корабль Артура Придвен трижды перевозил героев на штурм Аннуина, но обратно вернулись лишь семеро — видимо, все-таки с добычей, поскольку вожделенный котел описан достаточно подробно. О самом Артуре в поэме почти не говорится — сказано лишь о его отваге в бою у стен «стеклянной крепости» (chaer wydyr), под которой, скорее всего, имеется в виду тот же Аннуин.

Насквозь мифологичны и упоминания Артура в другом крупном памятнике валлийской поэтической традиции — «Черной книге Кармартена» (манускрипт MS Peniarth 1 из Национальной библиотеки Уэльса, написанный около 1250 года). Из тридцати восьми содержащихся в ней стихотворений Артур фигурирует в четырех: помимо уже упомянутых поэм «Битва при Ллонгборте» и «Кто привратник», это «Могильные строфы» (Englinion у Beddau), где говорится о «чуде света, могиле Артура» (anoeth bid bet у Arthur). Поэма «Я был» (Mi awum), написанная в форме диалога между королем Гвиддно Гаранхиром и властителем подземного царства Гвином ап Нуддом, мимоходом говорит о гибели сына Артура Ллахеу. При этом в стихах «Черной книги» и других сочинениях валлийских бардов упоминаются многие герои артурианы — Гвальхмаи, Кай, Бедуир, Гвенвивар и особенно часто Мирддин-Мерлин, от лица которого написано не менее пяти поэм: правда, сочинены они не в VI веке, когда жил безумный предсказатель, а в IX–X столетиях. К тому же времени относятся самые ранние из дошедших до нас исторических триад, где тоже нередки упоминания об Артуре.

Все это показывает, что к X веку король пользовался большой популярностью в Уэльсе, но не как исторический деятель, а как мифологический герой. Реальные факты его биографии, отраженные у Ненния и в ряде других источников, валлийские барды оставили без внимания. Даже после появления книги Гальфрида «исторический» Артур за редким исключением остался за пределами бардовской традиции. Возможно, его считали чужаком — ведь он не принадлежал ни к валлийцам, ни к «мужам Севера», а родился в Думнонии, уроженцев которой в Уэльсе недолюбливали, приравнивая к изнеженным и высокомерным «людям Ривайна». Но римляне Максим и Амброзий заняли прочное место в валлийской традиции, так что, похоже, дело не в этом. Просто Артур оставил по себе недобрую память в Уэльсе — и в воевавшем с ним Гвинедде, и в Поуисе, который он не спас от разорения, и в Гвенте, выступившем против него в последней битве. Впоследствии популярность «военного предводителя» среди бриттов вынудила бардов включить его в героический пантеон. Но этот Артур, что бы там ни говорили пылкие валлийские патриоты, выглядит не слишком убедительно: вместо титула у него одно имя, вместо владений — неопределенные «три племенных престола», вместо реальных деяний — битвы со сказочной нечистью.

Память об «историческом» Артуре могла сохраниться в Западном крае, где он был своим, где помнили его дела и верили в его возвращение. Однако кельтская традиция здесь умерла, и даже в Корнуолле, где она теплилась до самого недавнего времени, письменные памятники почти отсутствуют, а первые записи местных легенд относятся к XVIII веку. Поэтому возникает вопрос: откуда авторы европейской артурианы, возникшей в XII столетии, взяли данные о короле, порой удивительно точно совпадающие с историческими фактами? «Из Уэльса», — утверждают валлийцы, но тогдашний Уэльс только начал открываться внешнему миру, и богатства его языка и культуры оставались неведомы иностранцам. «Из Корнуолла», — говорят корнуэльцы, но этот отдаленный полуостров в то время не имел ни традиций монастырского летописания, ни бардовских школ, хранивших память о прошлом.

Остается один ответ — Бретань. Именно древняя Арморика, ставшая французской только в XV веке, на протяжении веков принимала беженцев с бриттского Запада вместе с их легендами, книгами и песнями. Правда, набеги саксов, франков и викингов не миновали этот край, и немалая часть его культурного наследия погибла (последнее уничтожили уже в XVIII веке «просвещенные» якобинцы). То, что уцелело, до сих пор не опубликовано полностью, малоизвестно даже во Франции, затемнено неверными толкованиями и фальсификациями. Но этого хватает, чтобы сделать вывод: именно Бретань, а не другие области кельтского мира, стала звеном в цепи передачи артуровских легенд из Британии во Францию, а оттуда по всей Европе. «Бретонский» этап артурианы мог занимать период с VI по XII век, хотя прямых подтверждений этого не сохранилось. Монастырские хроники и жития святых, к которым сводится ранняя бретонская литература, содержат лишь крупицы сведений об Артуре (и обо всей его эпохе), а легенды, где фигурирует Арзу-Артур, записаны поздно и несут на себе отпечаток рыцарских романов. Однако логика подсказывает, что в Нормандию, где в XI веке зародился (точнее, возродился) интерес к артуровским сюжетам, последние могли попасть только из соседней Бретани.

В этом регионе кельтская культура не стояла на языческом фундаменте, а была привнесена пришельцами-бриттами, уже обращенными в христианство. Поэтому ведущую роль в ней играли служители церкви, а бардам, тесно связанным с языческим прошлым, пришлось довольствоваться положением полунищих бродячих певцов. Возможно, это подталкивало их к поиску заработков в замках нормандских рыцарей, которые с удовольствием слушали легенды об Артуре и разносили их по Европе. В 1066 году нормандцы завоевали Англию, а еще до этого, в 1061 году, они начали реконкисту захваченной арабами Южной Италии, где было создано Сицилийское королевство. Возможно, именно это стало причиной появления образов Артура и его рыцарей в итальянском искусстве, хотя не исключено, что они возникли позднее — с началом Крестовых походов, главной движущей силой которых были именно воинственные нормандцы. Как бы то ни было, бретонские барды явно сыграли в развитии артурианы более важную роль, чем это прослеживается по источникам. Да и имена героев в ранних романах об Артуре ближе к бретонским языковым нормам, чем к валлийским.

О старинном бретонском фольклоре дают некоторое представление «Песни Бретани» (Barzaz Breiz), впервые изданные маркизом Теодором Эрсаром де ла Вильмарке в 1839 году. Долгое время баллады сборника считались подделкой, подобной «Поэмам Оссиана», но в 1964 году были найдены записные книжки ла Вильмарке, подтверждающие, что он использовал подлинные фольклорные тексты, при этом немилосердно «улучшая» их по моде XIX века. В исторической части «Песен» приводится «Марш Артура» (Bale Arzur), весьма точно передающий свирепую энергию кельтского боевого клича, каким мог вдохновлять воинов подлинный Артур:

Около 1019 года, на полпути от Ненния к Гальфриду, в Бретани был создан любопытный памятник — «Житие святого Гозновия» (Vita Sancti Uuohednouii). Гозновий или Гвезно был в VII веке епископом Леона и не имел к Артуру никакого отношения, но его житие, написанное неким капелланом Гийомом, содержит краткий очерк истории Британии предшествующего периода. Там говорится: «Тем временем узурпатор Вортигерн, дабы защитить королевство Британии, коим он бесчинно завладел, призвал на службу в свои владения воинственных мужей из Саксонской страны. Они же были язычниками дьявольской природы, привыкшими проливать человеческую кровь, и потому причинили множество бед бриттам. Их гордыню на время смирил великий Артур, король бриттов, который изгнал с острова большую их часть, а оставшихся принудил к подчинению. Когда же сей Артур после многих побед, одержанных им в Британии и Галлии, был отозван от земных трудов, саксам вновь открылась дорога на остров, и настали великие бедствия для бриттов, разорение церквей и гонение святых»(5).

В этом житии Артур впервые за всю историю назван королем (Britonum regem). Говорится, что он не умер, а «отозван от земных трудов» (ab humanis tandem actibus euocato); упомянуты и его фантастические победы в Галлии, явно льстящие самолюбию бретонцев больше, чем успехи в борьбе с далекими от них саксами. За вычетом этих моментов фрагмент жития представляет собой сжатый и удивительно точный очерк деятельности «военного предводителя», основанный или на книге Ненния (оттуда могли явиться и сведения о походе в Галлию), или на каком-то местном источнике. Таким источником могла быть стихотворная «Книга деяний Артура» (Livre des faits d'Arthur), написанная на латыни в X веке и сохранившаяся только в отрывках — к сожалению, именно тех, где об Артуре не сказано ни слова. Возможно, из того же источника взят рассказ о битве короля с драконом в бретонском «Житии святого Эффлама» (XII век). Там говорится, что Артур «целый день бился с драконом и не мог одолеть его», но стоило святому перекрестить монстра, как тот «рухнул, изрытая кровь и яд, со скал в волны и сгинул»(6). Эффлам, как и упомянутый в житии король Домнонии Ривал Великий, жили в начале VI века и теоретически могли общаться с Артуром, хотя доказать это, разумеется, невозможно.

Под натиском викингов бретонские князья и французские феодалы отказались от прежней взаимной вражды. Создание в 990 году единого герцогства Бретань открыло эпоху взаимного влияния двух соседних культур. Бретонская знать с удовольствием заимствовала у соседей замковую архитектуру, кулинарию, бытовые традиции, а потом и язык: едва ли не единственным ответным «подарком» были предания и песни бардов. По дошедшим до нас отрывочным данным можно судить, что в XI–XII веках бретонские барды стали вдохновителями и наставниками французских труверов — странствующих поэтов, выступавших главным образом в замках феодалов. Аудитория диктовала репертуар — эпические песни (жесты) о Роланде, Карле Великом, Гильоме Оранжском и других героях древности. При недостатке оригинальных произведений настоящим подарком труверам стал богатый арсенал бретонских легенд о подвигах Артура и его воинов.

Нам известно, по крайней мере, одно имя кельтского барда, оказавшего влияние на создание континентальных артуровских легенд. Это Бледри или Бледерик — загадочная фигура, ставшая прообразом отшельника Блеза, учителя Мерлина. Реальный Бледри, как предположил валлийский историк XIX века Эдвард Оуэн, был аристократом из Диведа по имени Бледри ап Кадивор. В первой половине XII столетия он завязал тесные отношения с нормандскими завоевателями Уэльса и долго жил при дворе аквитанского герцога Гийома VII в Пуатье. Возможно, рассказанные им кельтские предания вдохновили не только придворных труверов, но и внучку Гийома Алиенору Аквитанскую, родившуюся около 1120 года и ставшую впоследствии одной из самых деятельных пропагандисток артуровских легенд. Возможно также, что Бледри создал некий свод преданий об Артуре — во всяком случае, именно ему приписывается составление первых вариантов легенд о Тристане и Изольде, Гавейне и Мерлине.

Как бы то ни было, к 1130-м годам все было готово к обобщению английского и французского артуровского материала в рамках большого квазиисторического труда, способного заинтересовать верхушку феодального общества. К тому времени потомки нормандских завоевателей прочно обосновались в Британии, внедрив здесь привезенную с континента культуру. Для идейного обоснования своей власти они нуждались в прославлении досаксонского прошлого острова, на фоне которого англосаксы представали досадным регрессом, а нормандцы — возвращением к прежнему идеалу централизованной монархии, активно вовлеченной в европейскую политику. Эту задачу отчасти решали две первые истории острова, написанные английскими клириками в 1120-е годы. Первой из них были «Деяния английских королей» Уильяма Малмсберийского, автор которых охватил период от «пришествия саксов» в 449 году до «новейших времен». В начале своего сочинения автор упомянул Артура: «Амброзий, единственный выживший из народа римлян, стал королем после Вортигерна и сокрушил упомянутых варваров при славной подмоге воинственного Артура. Этого Артура бритты даже по сей день воспевают в множестве сказаний, хотя сей муж достоин прославления не лживыми россказнями, но достоверной историей. Он долго удерживал на плаву тонущее царство и вдохновлял упавший дух своих соотечественников на битвы. В конечном итоге, при осаде Бадонской горы силой образа Пресвятой Девы, прикрепленного к его доспехам, он своей рукой сразил девять сотен врагов, а прочих рассеял после великого кровопролития»(7).

В те же годы Генрих Хантингдонский написал свою «Историю Англии», отразившую данные не только античных, но и англосаксонских источников. Там также упоминался Артур: «В те времена могучий воин Артур, командир воинств и вождь королей Британии, постоянно побеждал в войнах с саксами. Он сражался в двенадцати битвах и одержал двенадцать побед»(8). Нетрудно заметить, что оба историка берут данные у Гильдаса и Ненния, добавляя к ним минимальную долю собственных дополнений или интерпретаций. Совсем иначе поступал тот, чье имя уже многократно упоминалось на страницах этой книги — Гальфрид Монмутский (Gaufridus Monemutensis) или, как его называли в Уэльсе, Гриффид ап Артур. Неизвестно, подлинное это имя или просто желание «присвоить» человека, сделавшего так много для возвеличивания кельтского прошлого. Мы знаем лишь, что Гальфрид, судя по его прозвищу, родился в городе Монмут в Гвенте, к тому времени завоеванном англо-нормандцами. Валлийцы бережно хранили генеалогии своих известных земляков, но родословная Гальфрида почему-то не сохранилась. Возможно, его семья перебралась в Англию из кельтской Бретани — об этом говорят как знание им французского языка, так и его пристальный интерес к бретонским и вообще континентальным делам, несвойственный английским историкам того времени.

После 1129 года, когда Гальфриду было уже за тридцать, он преподавал в Оксфорде, где, видимо, до этого учился. Там он завязал знакомство с видными представителями церковной и светской власти, включая оксфордского архидиакона Вальтера и графа Роберта Глостерского. В 1151 году они помогли ему получить пост епископа Сент-Асафа в Северном Уэльсе — это назначение говорит в пользу бретонского происхождения Гальфрида, поскольку англо-нормандские власти вряд ли могли доверить важный пост в непокорном Уэльсе местному уроженцу. Однако в свою епархию Гальфрид так и не попал из-за очередного восстания местных жителей против Англии. Последние годы жизни он провел в валлийском аббатстве Лландаф, где и умер в 1155 году — об этом упомянула валлийская «Хроника князей», вновь назвавшая монмутца «сыном Артура».

Около 1134 года по просьбе линкольнского епископа Александра Гальфрид опубликовал свое первое сочинение — «Пророчества Мерлина» (Prophetiae Merlini). Очевидно, в то время он уже считался «экспертом» по древней истории Британии, которая все больше входила в моду. Несмотря на влияние библейской апокалиптики, большую часть содержания книги автор заимствовал из валлийского фольклора, откуда явился и сам герой — чародей Мерлин. Его образ привлекал Гальфрида и позже, вплоть до завершившей его творческий путь латинской поэмы «Жизнь Мерлина» (Vita Merlini). Но главной книгой монмутца, безусловно, стала «История королей Британии», завершенная в 1138 году и сыгравшая громадную роль в оформлении артуровской легенды. В ней в полной мере проявились его талант историка, фантазия литератора и угодливое мастерство царедворца, нацеленного на выполнение «социального заказа». От него требовалось доказать родство — если не кровное, то политическое, — между досаксонскими королями Британии и правителями Нормандской династии, к которой принадлежали как сражающиеся за власть Стефан Блуаский и королева Матильда, так и внебрачный сын Генриха I, уже упомянутый Роберт Глостерский. В 1153 году Гальфрид подписал от лица своей епархии Вестминстерский договор между Стефаном и Матильдой: не исключено, что в его сочинении не раз отразились намеки на их конфликт, как в романе Мэлори — на войны Алой и Белой розы.

Гальфрид начинает свое сочинение с правления легендарного Брута Троянского и заканчивает 689 годом, когда умер последний «король бриттов» Кадвалладр (на самом деле правитель Гвинедда), предоставив писать о дальнейших событиях своим современникам — Уильяму Малмсберийскому и валлийскому агиографу Карадоку Лланкарванскому. При этом почти четверть книги посвящена правлению Артура, который предстает не кельтским военным вождем или командором рыцарского ордена, а наследником блестящей череды монархов, тянущейся от легендарного Брута Троянского. Высокопоставленные покровители оксфордского клирика могли быть довольны — одним махом он удлинил историю Британского королевства до самых дальних границ прошлого, уравняв ее в правах с историей Греции и Рима.

При этом даже в те легковерные времена у многих могли возникнуть вопросы: каким образом автор «Истории» восстанавливает события давно минувших дней, вплоть до деталей доисторических битв и речей королей, правивших тысячи лет назад? Предвидя это, Гальфрид сослался на некую «весьма древнюю книгу на языке бриттов» (Britannici sermonis librutn vetustissimum), привезенную ему уже упомянутым архидиаконом Вальтером из «Британнии» — в то время это слово могло обозначать не весь остров, а Уэльс или Бретань, то есть земли, населенные бриттами. Существовала ли такая книга на самом деле? Мнения ученых разделились: одни уверены, что это обычная для всех времен уловка фальсификатора, ссылающегося на «утерянную рукопись». Другие считают, что какие-то неизвестные нам старинные источники Гальфрид все-таки использовал: об этом говорит ряд его свидетельств, подтвержденных позже археологическими, лингвистическими и иными исследованиями. Ряд имен он приводит в древней форме, не зафиксированной другими авторами. Некоторые его сюжеты, выдаваемые за исторические, на деле представляют собой кельтские легенды, восходящие к языческой мифологии и неизвестные европейцам XII века.

Все это заставляет предположить, что без «весьма древней книги» дело не обошлось, но найти эту книгу ученые никак не могут. Некоторые считают ею так называемую «Хронику королей» (Brut у brenhinedd) — валлийский перевод сочинения Гальфрида, сохранившийся более чем в десятке версий. Воспроизводя «Историю» на своем языке, кельтские редакторы не только заменяли латинизированные варианты имен валлийскими, но и дополняли сведения автора своими, взятыми в основном из устной традиции. Эти дополнения весьма интересны, и все же ни одна версия «Брута» не может считаться самостоятельным сочинением. То же относится к «Хронике Тисилио» (Brut Tysilio), названной именем ее мнимого автора — валлийского святого VI века. Однако и этот источник существует только в рукописи XVI века и в значительной степени повторяет Гальфрида. Некоторые ученые считают, что «Хроника» и «История» переписаны с одного и того же сочинения, действительно восходящего крайнему средневековью.

Но даже если «древняя книга» существовала, Гальфрид и не думал ограничиться пересказом ее содержания. В котле его воображения факты и эпохи перемешивались в самых невообразимых сочетаниях, реальные исторические деятели сталкивались с богами, великанами и драконами, а вымышленные правители Британии одолевали бесчисленных врагов, покоряя всю Европу и чуть ли не весь мир. Немудрено, что «История» была самым, пожалуй, популярным светским сочинением средневековья — сохранилось более двухсот ее рукописей! Даже сейчас обаяние книги Гальфрида заставляет наиболее пылких романтиков верить ее содержанию и основывать на нем теории, касающиеся Артура и его эпохи.

Еще при жизни епископа Сент-Асафа популярность его «Истории» перешагнула Ла-Манш. Со времен нормандского завоевания Англии французская знать и интеллектуальные круги живо интересовались прошлым соседнего королевства. Это отразилось, к примеру, в «Истории англов» (Lestorie des Engles) Джеффри Гаймара, написанной около 1140 года в Англии по заказу нормандского феодала Ральфа фиц Гилберта. Ее ранняя часть представляет собой дословный пересказ «Истории королей Британии», продолженный данными «Англосаксонской хроники». С приходом к власти в Лондоне в 1154 году анжуйской династии Плантагенетов интерес к легендарной британской истории получил новое развитие. Уже в 1155 году нормандский клирик Вас завершил перевод книги Гальфрида, сделанный французскими стихами и посвященный королеве Алиеноре Аквитанской. Его «Роман о Бруте» (Le Roman de Brut) получил широкую популярность — известно не менее 24 его списков, не считая фрагментов. Другим сочинениям Васа повезло меньше: «Роман о Розе» сохранился лишь в двух списках, а «Роман о Роллоне», поэтическая история Нормандского герцогства, около 1175 года был передан для завершения некоему магистру Бенье — видимо, из-за смерти автора.

Следуя в основном тексту Гальфрида, нормандец в то же время украсил сюжет собственными дополнениями, два из которых сыграли большую роль в развитии артурианы. Первым стал Круглый Стол, вторым — предание о грядущем возвращении Артура с Авалона вместе с его рыцарями. Вероятно, то и другое было взято не из «древних книг», к которым у сельского клирика не могло быть доступа, а непосредственно из фольклора. Вас родился и жил на острове Джерси между Англией и Бретанью, где кельтские легенды были хорошо известны. Он сам признавался, что история Круглого Стола стала известна ему от бретонцев: «Король Артур, как рассказывают бритты, учредил Круглый Стол, за которым сидели его вассалы — все во главе стола и все равные. Потому никто из них не мог похвастаться тем, что занимает место более высокое, чем остальные»(9). Будто извиняясь за отступления от повествования Гальфрида, Вас писал об артуровских легендах: «Не все в них выдумка и не все правда; не все в них сказка и не все быль; сказители сказывали, сочинители сочиняли, и постепенным изменением и приукрашиванием сделали свои истории похожими на сказки»(10).

Сочинение Васа не случайно названо «романом», а не «историей». Дело даже не в стихотворной форме, а в принципиальной ориентации на то, что интересно читателю. Нередко он дополняет текст красочными подробностями — к примеру, описывая поединок Артура и короля Галлии Флолло, повествует, как зрители облепили стены и крыши, громко болея за своего монарха. Устаревшие термины Гальфрида он переводит на современный лад, делая сенаторов баронами, а консулов — графами. Он немало сделал для идеализации Артура и его рыцарей, смягчив те моменты, где они проявляли чрезмерную жестокость. Например, если у Гальфрида в битве с Луцием король каждым ударом убивал человека или лошадь, то Вас пожалел лошадей, убрав упоминание о них. Выкинув из текста своего предшественника «лишние» подробности — топонимику, политические хитросплетения, пророчества Мерлина, — нормандский клирик оставил и развил все необычное и фантастическое. И тем самым определил на века вперед магистральное направление развития артурианы по пути самого короля — из истории в легенду.

Почерпнув вдохновение из труда монмутского клирика, последующие авторы произведений об Артуре решительно отказались от его псевдоисторического пафоса. Прославлению легендарного царства бриттов они предпочли разработку героических, лирических, сказочных сюжетов — всего того, что входило в понятие романа. Этот жанр как раз тогда, в XII–XIII веках, пробивал себе дорогу в европейскую литературу, ему требовались новые сюжеты, и артуровские предания пришлись как нельзя более кстати. Место и время первичной письменной фиксации этих преданий можно установить лишь приблизительно. Ясно лишь, что это случилось во второй половине XII столетия во Франции — точнее, в «империи Плантагенетов», возникшей в 1154 году благодаря восшествию Генриха II Плантагенета, графа Анжу, на английский престол. При дворах этого короля и его супруги Алиеноры Аквитанской встречались, обмениваясь темами и образами, провансальские трубадуры, северофранцузские труверы, бретонские певцы и валлийские барды. Считается, что кто-то из них составил первый сборник легенд об Артуре, который начал странствовать по Европе, обогащаясь местным фольклором и вымыслами каждого нового автора.

Ученые до сих пор не прекращают попыток отыскать этот протограф или хотя бы определить, какая традиция повлияла на него в наибольшей степени. Возможно, на его следы могут навести несколько латинских сочинений XII века, стоящих на полпути от псевдоистории а-ля Гальфрид к роману. Автором двух из них считается аббат нормандского монастыря Мон-Сен-Мишель Робер де Ториньи, умерший в 1186 году. Первое сочинение, «О воспитании Вальвания, племянника Артура» (De ortu Waluuanii nepotis Arturi), посвящено приключениям Гавейна. Второе, «История Мериадока» (Historia Meriadoci regis Cambrie), содержит историю детей короля Уэльса Карадока, коварно убитого своим братом Гриффином. После ряда приключений сын покойного Мериадок при помощи Артура свергает и казнит узурпатора, после чего сам занимает трон. Около 1225 года тот же сюжет был пересказан во французском романе «Мериадок, или Рыцарь с двумя мечами». Третий латинский текст под названием «Артур и Горлагон-оборотень» (Narratio de Arthuro rege Britanniae el rege Gorlagon lycanthropo) написан около 1200 года и до сих пор не переведен на современные языки: он повествует о короле, которого жена-колдунья превратила в волка. Встретив несчастного, Артур помогает ему вновь обрести человеческий облик: эта история была позже повторена в одном из лэ Марии Французской («Бисклаварет»), но на сей раз без участия короля.

Робер де Ториньи считается также составителем «Хроники обители Святого Михаила» (Chronicon Sancti Michaelis), которая начинается довольно странной датой: «421. Родился святой Гильдас. В его дни королем Британии был могучий и благородный Артур»(11). Некоторые ученые на основе этой записи делали далеко идущие выводы, переносящие деятельность «военного предводителя» на сто лет назад, но более вероятно, что переписчик ошибся или просто выдумал неизвестную ему дату. Важно другое: создатели латинских текстов явно черпали вдохновение не у Гальфрида, а из другого источника, которым почти наверняка был некий сборник бретонских легенд — монастырь Мон-Сен-Мишель находился недалеко от Бретани, и многие его монахи имели кельтское происхождение.

Около 1168 года был написан, также на латыни, политический памфлет «Нормандский дракон» (Draco Normannicus), направленный против Генриха II Английского, пытавшегося прибрать к рукам Бретань. Автор, бретонский клирик Этьен из Руана, пишет письмо королю от лица Артура, живущего якобы среди антиподов — жителей другой стороны Земли, которая в средние века почти приравнивалась к загробному царству. Если Генрих не оставит в покое Бретань, Артур угрожал напасть на него с огромной антиподской армией. Это сатирическое сочинение прямо ссылалось на Гальфрида (Монмутца) как на источник информации, но лишний раз демонстрировало широкую популярность короля в кельтской среде — «если же он придет, вся Малая Британия и Корнубия выступят в его поддержку»(12).

Как бы то ни было, артуровские предания начали свое вторжение в европейскую литературу, обогащая ее новыми темами и героями. Новый большой рывок на этом пути был сделан на востоке Франции автором, который уже не однажды упоминался на страницах этой книги. Кретьен де Труа, один из самых известных и талантливых поэтов французского средневековья, родился около 1140 года в Труа — столице Шампани. В этом городе издавна существовала иудейская община, а имя Кретьен («христианин») часто давалось новообращенным иноверцам, поэтому существует версия, что поэт был по происхождению евреем. О его жизни мы не знаем почти ничего, кроме того, что между 1170 и 1190 годами он создал пять рыцарских романов в стихах, из которых два остались неоконченными — то ли из-за смерти автора, то ли по другим причинам. Кретьен был близок к кругу Марии Шампанской, супруги графа Шампани Генриха Щедрого и дочери Алиеноры Аквитанской. Подражая матери, графиня привечала при дворе заезжих трубадуров и бретонских певцов, которые передавали местным труверам не только поэтическую технику, но и сюжеты преданий.

Романы Кретьена впервые ввели Артура и его рыцарей в мир куртуазной культуры, где главным были не кровавые подвиги на поле брани, а романтические приключения в далеких краях ради любви Прекрасной Дамы. Идеал защиты родины, воодушевлявший гальфридовского (а, возможно, и исторического) Артура, не слишком вдохновлял шампанского поэта и его читателей. Потому и Логрия у Кретьена утратила реальные географические очертания, превратившись в идеализированный до предела «оплот куртуазности». У королевства Артура по классической схеме волшебной сказки нет границ — есть только Космос и Хаос, столица и «дикий лес», где короля и его рыцарей ждут бесчисленные опасные приключения. Сам Артур в эту сказочную парадигму не очень-то вписывался, поэтому он — еще одно новшество, — отошел на задний план, уступая место молодым доблестным героям, жаждущим любви и славы.

Первый из этих героев появляется в романе «Эрек и Энида». Рыцарь Круглого Стола Эрек преследует уродливого карлика и его хозяина-рыцаря, посмевших оскорбить королеву Гиневру. В ходе своих странствий он не только мстит обидчикам, но и влюбляется в прекрасную бесприданницу Эниду, на которой и женится. Поглощенный любовью Эрек начинает пренебрегать рыцарским долгом, Энида опечалена этим, а муж думает, что она его разлюбила. На грани семейного кризиса они отправляются в странствия и после множества опасных приключений восстанавливают гармонию личного с общественным. Сам король никак не участвует в действии — только в конце он выступает в роли арбитра, награждая отличившихся и карая виновных. Его двор, который в этом романе находится не в Камелоте, а в валлийском Кардигане, является центром не только Логрии (кстати, у Кретьена этого названия нет), но и всей Европы:

Второй роман «Клижес» тоже посвящен конфликту рыцарского долга и любви, но на сей раз с участием двух пар. В начале его византийский принц Александр решает отправиться за рыцарским посвящением к «знаменитейшему в мире» двору Артура. Там он встречает сестру Гавейна по имени Соредамор и объявляет ее своей дамой сердца — а ведь прежде из-за гордыни и смотреть не хотел на женщин. Спустя годы их сын Клижес разрывается между любовью к своей молодой тетке Фениссе и долгом в отношении дяди-короля Алиса: это весьма напоминает историю Тристана и Изольды, тогда еще не вписанную в артуровский цикл. Кретьен решает дилемму в пользу любви — Фенисса обманом избавляется от старика-мужа и находит счастье при артуровском дворе в объятиях Клижеса, оправдывая свое поведение неслыханно смелой для XII века фразой: «Чье сердце, того и тело» (Qui a le cuer, cil a le cors).

Высшим литературным достижением шампанского поэта считается его третий роман «Ивейн, или Рыцарь со львом». Его герой Ивейн, сын Уриена, убивает в поединке мужа Хозяйки источника Лодины и женится на ней. Вернувшись ко двору Артура, Ивейн надолго забывает про жену: в наказание его поражает безумие, он удаляется в «пустынные места» и только после множества подвигов возвращает себе жену и владения. В приключениях ему помогают спасенный им лев и служанка Лодины по имени Лунетт, почти оттеснившая госпожу с места главной героини. Хитрые слуги часто встречаются в средневековой — и не только — литературе, но здесь Лунетт (в валлийской версии Линет) явно относится к числу «волшебных помощников» героя, обретая черты языческой богини плодородия, которая всегда рада услужить влюбленным. Такова же Фессала из «Клижеса», с которой, похоже, списана служанка Изольды Бранжьена, получившая имя валлийской Бранвен.

Четвертый и самый известный из романов Кретьена — «Ланселот, или Рыцарь повозки», впервые вводящий в мир артурианы ее самого прославленного рыцаря. Правда, история любви рыцаря и королевы Гвиневеры была впервые рассказана около 1170 года в одном из лэ Марии Французской. Лэ (lais) — популярная в то время короткая лирическая поэма, что-то вроде баллады; Марии, одной из первых поэтесс Франции, принадлежит сборник из шести таких поэм. Мария, судя по ее прозвищу «de France», была внебрачной дочерью кого-то из членов королевского дома, хотя ее близость ко двору Генриха II Английского намекает на родство с этим монархом. Она получила хорошее по тем временам образование и неплохо ознакомилась с бретонским фольклором. Артуровской теме посвящены два ее лэ — «Шеврефель» и «Ланваль». Первое, название которого означает «жимолость», — рассказ о встрече Тристана и Изольды, которым предстоит остаться в жизни и легендах неразлучными, как жимолости с обвитым ею деревом. История рыцаря Ланваля, пересказанная позже в ряде романов, — классическая волшебная сказка. Ее герой влюбился в прекрасную Триамур и имел неосторожность заявить, что не только она, но и последняя из ее служанок красивее королевы Гвиневеры. Артур в гневе приговорил болтуна к смерти, но в последний момент Триамур явилась в Камелот и спасла любимого, наглядно доказав его правоту.

Один из подвигов Ланваля воспроизведен в романе Кретьена: чародей Мелеагант похищает Гвиневеру, на выручку которой спешит юный Ланселот. Лишившись коня, он вынужден продолжить путь в позорной телеге, за что освобожденная им в конце концов королева насмехается над ним, но тут же задумывается: а ведь он поставил ее спасение выше рыцарской чести! Так рождается их любовь, которой суждено разрушить Круглый Стол. Все мысли и чувства Ланселота поглощены этой любовью, которая доводит его до полубезумного состояния. Похоже, Кретьену не понравилось такое развитие сюжета, разрушающее милые ему куртуазные идеалы; поэтому он предоставил закончить роман труверу Годфруа де Ланьи.

Пятый и последний роман Кретьена, «Персеваль, или Повесть о Граале», не так совершенен — он затянут, полон ведущих в никуда сюжетных ходов и тоже не окончен. Начинается он историей классического фольклорного «дурачка» Персеваля, отец и братья которого погибли на войне, и мать, пытаясь спасти его от той же участи, воспитывает его в лесной глуши, всячески скрывая от сына существование оружия, коней и рыцарей. Естественно, это ни к чему не приводит, и Персеваль (впрочем, вначале он даже имени своего не знает) отправляется на рыцарские подвиги. После ряда трагикомических приключений он оказывается при дворе Артура и получает там звание рыцаря. Вслед за этим сюжет перемещается к поискам Грааля. Персеваль терпит в них неудачу, после чего за дело берется более опытный Гавейн… на чем роман и обрывается.

Кретьен или умер, не успев закончить свое произведение, или просто забросил его по каким-то причинам, как это случилось с «Ланселотом». Есть версия, что около 1180 года он покинул Труа и поступил на службу к графу Филиппу Фландрскому, участнику Крестовых походов, который и вдохновил его на создание романа о волшебной чаше. Граф был колоритным персонажем: он участвовал в смутах по всей Европе, велел забить до смерти любовника своей жены, а саму ее уморил голодом, после чего женился на дочери португальского короля. Он умер в 1191 году в Святой земле, и не исключено, что практичный поэт из Труа прервал свой труд после смерти заказчика, хотя и сам после этого прожил недолго. В предисловии к «Клижесу» Кретьен сообщает, что написал также роман о Тристане и Изольде, но это произведение до нас не дошло. К его трудам относятся также переводы Овидия и несколько лирических песен.

Кретьен де Труа стал одним из «трех китов» артурианы наряду с Гальфридом и Мэлори. Его литературный талант связал воедино множество сюжетов и персонажей, создав впечатляющую, хоть и чересчур статичную, картину волшебного мира, который отделен от окружающего хаоса тремя кругами — двором мудрого и справедливого короля, орденом храбрых рыцарей и городскими стенами Камелота. Эта картина нашла восхищенных зрителей в разных странах Европы, где описанное Кретьеном общество представлялось абсолютным идеалом едва ли не всем слоям населения. Артуровские легенды начали распространяться по континенту так же стремительно, как столетия спустя романы фэнтези, нашедшие своего Кретьена в лице профессора Толкиена.

Однако суровый героизм эпоса далеко не везде с готовностью уступал место куртуазной романтике. Одним из проявлений этого стал роман «Брут», созданный около 1190 года священником из Вустершира по имени Лайамон на основе сочинения Васа и ставший первым артуровским текстом на английском языке. Следуя нормандцу, Лайамон изложил историю Британии стихами — это были аллитеративные стихи, надолго ставшие главной формой английской поэзии. Несмотря на свой духовный статус, Лайамон интересовался главным образом такими вещами, как битвы, заговоры и супружеские измены, предвосхищая своим мрачным колоритом трагедии Шекспира. Часто он дополняет изложение Васа натуралистическими и жестокими деталями: например, когда один рыцарь затеял ссору при дворе Артура, тот велел отрубить всем его родственникам-мужчинам головы, а женщинам — носы, «дабы лишились они всей своей красоты». Некоторые эпизоды «Брута» — находка для психоаналитика, в том числе сон Артура, в котором он разрубает Гвиневеру на части. Нашлось в романе место и народным суевериям — например, Артура при рождении благословляют эльфы: «Они дали ему силу, чтобы стал он лучшим из рыцарей; дали ему власть стать величайшим из королей; дали и третий дар — долгую жизнь»(14).

Артур — главный герой сочинения Лайамона в еще большей степени, чем это было у Васа. По происхождению клирик был англосаксом, что не помешало ему воспеть врага своих предков. Это было знаком времени: король становился предметом гордости и объединяющим символом для всех жителей Британии, которые медленно, но верно превращались в единую нацию. Британский историк Уильям Мортон отмечал: «В Англии всегда сохранялся тот псевдоисторический фон, который привнес в предания об Артуре Гальфрид Монмутский, хотя этот фон постоянно изменялся и усложнялся под воздействием французских обработок тех же сюжетов… Лайамон, например, постоянно помнит о том, что Артур был британским, а не французским королем; для Васа же это не имеет почти никакого значения… Артуровские традиции в Англии питались в своем развитии крепнущим национальным духом и сами питали его»(15).

Нужно отметить, что уже в ту эпоху далеко не все принимали истории Гальфрида на веру. В 1190 году Уильям Ньюбургский писал: «Все, что этот человек написал об Артуре и его преемниках, да и о предшественниках тоже, выдумано или им самим, или другими авторами из-за непомерной страсти к вымыслам или из желания угодить бриттам»(16). Около 1350 года ему вторил автор «Полихроникона», ученый монах Ранульф Хигден: «Поскольку один лишь Гальфрид так превозносит Артура, многие сомневались, можно ли отыскать истину в написанном об этом короле, ибо если Артур завоевал тридцать королевств, если он одолел французов и убил Луция, прокуратора Италийской республики, почему все римские, французские и саксонские (немецкие. — В. Э.) историки полностью обходят вниманием такого человека, описывая между тем деяния людей куда менее великих?»(17) Однако эти скептические голоса оставались единичными: легенда об Артуре вросла в фундамент английского национального самосознания не менее прочно, чем Ледовое побоище и Куликово поле в основу самосознания российского.

Во Франции между тем артуриана решала свои задачи, сплачивая буйное рыцарское братство вокруг идеалов Круглого Стола, направляя его на служение Богу и королю. В начале XIII века процесс этот активно продвигался усилиями монахов цистерцианского ордена, вдохновителем которых был такой известный деятель средневековой культуры, как Вальтер Maп. Валлиец по происхождению, он сделался видным деятелем английской церкви и до своей смерти около 1210 года занимал пост архидиакона Оксфорда. Интерес Вальтера к артуровским преданиям отмечен современниками, и, хотя его перу не принадлежит ни один из сохранившихся романов, именно он считается автором идеи объединения артуровских легенд в единый свод. Целью этого было не только наведение порядка в хаосе произведений об Артуре и его рыцарях, известных под общим названием «Matiére de Bretagne» (Дела Британии). Не менее важной задачей стало избавление артурианы от языческих мотивов, привнесение в нее христианского мировоззрения, связанного, в первую очередь, с образом Святого Грааля.

Как раз в те годы церковники, в том числе цистерцианцы, приняли активное участие в крестовом походе против южнофранцузских альбигойцев. Это сопровождалось усиленным поиском ереси повсюду, в том числе в куртуазных романах, о негативном влиянии которых на церковную среду сокрушался анонимный автор в 1220 году: «Видя, что многие на молитве уснули, а иные даже храпят, настоятель воскликнул: "Эгей, братья! Я расскажу вам нечто новое о могучем короле по имени Артур!" И тотчас все в комнате встрепенулись. Как же могут избежать печального конца те, кто засыпает, слушая святые речения, но пробуждается при одном упоминании Артура?»(18) Чтобы исправить ситуацию, церковные идеологи решили придать артуриане благочестивый смысл и взялись за дело с размахом, присущим ученикам святого Бернара Клервоского.

Плодом деятельности цистерцианцев одного или нескольких монастырей Западной Франции стала обширная серия рыцарских романов, известная под названием Вульгата (Vulgate) — то есть написанная не на благородной латыни, а на простом, «вульгарном» языке, в данном случае французском. Есть и другое объяснение названия: фолианты Вульгаты выглядели не менее внушительно, чем книги латинской Библии, носившей то же имя. В научных кругах Вульгату принято называть «циклом Ланселота-Грааля», поскольку интерес ее авторов сосредоточен прежде всего на этих двух темах. Эти романы, написанные между 1215 и 1230 годами, стали главным источником вдохновения для последующих авторов артурианы, не исключая Томаса Мэлори. Они переписывались в большом количестве (сохранилось более 180 экземпляров), став таким же «бестселлером», как сочинение Гальфрида в предыдущем столетии. Ими зачитывались коронованные особы, поэты и художники извлекали из них сюжеты, и даже в монастырских библиотеках эти пухлые тома потеснили на полках творения Отцов Церкви.

В серию входят романы «История Святого Грааля», «Мерлин», «Ланселот», «Поиски Святого Грааля» и «Смерть Артура». К ним примыкает написанная чуть позже «Книга Артура» (Livre d'Artus) — сокращенное изложение всего цикла за исключением истории Грааля. Считается, что два первых тома были написаны позже остальных на основе романов Робера де Борона. Вопрос об источниках Вульгаты, давно обсуждаемый учеными, затронут уже в романе «Поиски Святого Грааля». Там говорится, что очевидцы деяний Артура и его рыцарей передали истории о них своим потомкам, затем эти истории были записаны на «британском» (очевидно, бретонском) языке, переведены на латынь, а потом на французский. Роман «Мерлин» был якобы списан с манускрипта, записанного Блезом под диктовку самого Мерлина, а «История Святого Грааля» вообще исходит от Христа, который вручил безымянному автору «небесную книгу», чтобы тот сделал с нее копию.

На самом деле источниками первых двух романов Вульгаты являются произведения Борона, дополненные заимствованиями из Кретьена и других авторов. В «Мерлине» рассказана история не только самого чародея, но и его воспитанника Артура, которому Мерлин предрекает власть над Англией и делает все, чтобы это пророчество стало явью. Он делает юного Артура королем, помогает ему победить саксов и непокорных вассалов, превращает Круглый Стол из обычного места рыцарских пиршеств в мистическое подобие стола Грааля. После женитьбы Артура Мерлин, очарованный и плененный Вивианой, покидает повествование, да и сам король отходит на второй план. Начинается роман «Ланселот», занимающий почти половину огромного цикла. Основываясь на «Ланселоте» Кретьена и, очевидно, на утерянной нормандской поэме, ставшей основой немецкого «Ланцелета» (о нем речь впереди), авторы воссоздают биографию Озерного рыцаря. Любовь Ланселота и Гвиневеры дополняется множеством побочных линий, включая подмену королевы Лжегвиневерой и увлечение Артура саксонской чародейкой Камиллой. По мере того, как поведение влюбленного Ланселота все меньше соответствует кодексу чести, его в роли идеального рыцаря заменяют его сын Галахад и другие герои. В следующем романе, основанном на «Персевале» Кретьена и его продолжениях, именно им суждено довести до конца поиски Грааля.

Роман «Смерть Артура» основан на «Истории» Гальфрида, но дополняет ее множеством деталей, взятых, по всей видимости, из устных преданий. В основном они касаются трагической развязки любви Ланселота к королеве и его войны с Артуром, которая заменяет здесь военную кампанию в Галлии. Описание последней битвы Артура и Мордреда и последующей отправки короля на Авалон в основном совпадает с текстом Гальфрида, хотя и здесь вводятся новые детали. Одна из них, достаточно курьезная, упоминает возраст героев во время этих событий: по мнению авторов, Ланселоту исполнилось 55 лет, Гавейну — 76, а Артуру — даже 92 года! Как уже говорилось, в этом произведении Экскалибур в озеро бросает не Бедивер, а Гирфлет. Позже он видит, как феи во главе с Морганой увозят Артура на Авалон, но потом находит у Черной часовни его могилу — таким образом, вопрос о том, жив король или мертв, остается открытым.

Романы Вульгаты зафиксировали новаторский сдвиг в развитии всей европейской литературы. Они написаны прозой, а не стихами, и рассчитаны не на слушателей, а на читателей, которых было уже достаточно для «тиражей» в несколько сот экземпляров. Сюжеты цикла, разветвляющиеся и перетекающие друг в друга, образуют стройную схему повествования — вернее, трех пересекающихся, но не совпадающих повествований об Артуре, Мерлине и Граале. Мир романов — все то же царство куртуазного вымысла, где реальные города и люди непринужденно сосуществуют с фантастическими замками и мифическими чудовищами. Но от светлого, радостного настроения романов Кретьена не осталось и следа — Вульгата пронизана мрачным предчувствием воздаяния за грехи. Ее главный герой Артур повторяет судьбу Короля-Рыбака легенды о Граале, терпя множество бедствий из-за случайно совершенного греха — прелюбодеяния с собственной сестрой, родившей Мордреда, семя гибели Логрии. Ради искупления он начинает поиски Грааля, но преуспеть в них могут только чистые духом рыцари — остальные сбиваются с пути и пропадают, или возвращаются в Камелот, сломленные и ни на что не годные, кроме пустых свар. Такая свара в конце концов и погубила королевство Артура — несовершенный образец будущего царства Грааля.

Для большинства рыцарских романов характерно ослабление внимания к Артуру — как уже говорилось, их авторов больше интересовали рыцари Круглого Стола, приключения которых давали больше простора воображению, чем «официальная» биография короля, написанная Гальфридом. Военные подвиги Артура, его битвы с саксами и тем более завоевание Галлии едва ли могли вдохновить французских писателей. Отражая средневековую реальность, они чаще описывали не крупные войны, а отдельные поединки, турниры и события придворной жизни. Артур в их произведениях — не воин, а мудрый и рассудительный патриарх, добивающийся своего не силой оружия, а убеждением. В отличие от молодых героев, он сдержан, терпелив, осторожен. Иногда он даже выступает в роли немощного старца — например, в «Ивейне» Кретьена он до срока уходит с пира, чтобы подремать в опочивальне королевы. Случается ему и проявлять бездействие в решающие моменты — во время вторжений врагов или появления в Камелоте наглецов, оскорбляющих Гвиневеру, а то и самого Артура. Он не в силах предотвратить похищение королевы Мелеагантом и сквозь пальцы смотрит на ее роман с Ланселотом, а потом под нажимом придворных приговаривает любимую жену к смерти на костре.

С одной стороны, это признак уже отмеченного отхода короля на второй план в сравнении с молодыми и динамичными рыцарями. С другой — следствие христианизации образа Артура, наделения его качествами идеального монарха, включающими мудрость, терпимость и осмотрительность. Благодаря включению в орбиту артурианы легенды о Граале произошло своего рода раздвоение мира Артура на «земной», проникнутый куртуазностью и сохраняющий множество языческих элементов, и «небесный», призывающий короля и его рыцарей к совершенству, которого они, за редким исключением, не способны достигнуть.

Попытка соединить эти два мира была предпринята в XIII веке, ставшем «золотым веком» рыцарства и одновременно временем расцвета артурианы во Франции. После Вульгаты, между 1230 и 1240 годами, в монастырях цистерцианцев была написана еще одна серия романов, известная как Поствульгата: в нее вошли романы «История Святого Грааля», «Повесть о Мерлине», «Поиски Святого Грааля» и «Смерть Артура». Здесь еще больше усилилась религиозная составляющая, а любовная линия, в особенности роман Ланселота и Гвиневеры, умалилась до того, что «Ланселот» Вульгаты вообще выпал из цикла. В сюжетах Поствульгаты и других романов, прошедших монашескую редакцию, почти нет героинь-женщин. Из некоторых исчезла даже Гвиневера, но в основном «ампутации» подверглись такие тесно связанные с язычеством персонажи, как Моргана и Владычица озера. Если древние боги и герои мужского пола худо-бедно превратились в рыцарей, колдунов и великанов, то с феями этого сделать не удалось — их языческая сущность выпирала слишком явно. Оставили их только там, где их поведение могло лишний раз подтвердить тезис о женском коварстве и изначальной греховности. Например, в «Мерлине» Вульгаты Владычица уцелела только как злая Вивиана, тюремщица Мерлина и убийца матери Ланселота.

Как ни странно, при этом «монастырские» романы отличаются откровенным эротизмом, что подметил польский фантаст Анджей Сапковский в эссе «Мир короля Артура»: «Там, где Мэлори ограничивается (при описании дев) фразами типа «Она была очень красивой девушкой», Вульгата ничтоже сумняшеся сообщает, что «ее выпуклые груди, маленькие, беленькие и ядреные, вздымались под платьем как твердые яблочки». Мэлори (говоря, например, о Ланселоте и Гвиневере) деликатно замечает: «Были они в ту ночь вместе в ложе или же нет, этого я не знаю и не отважусь утверждать, ведь вы помните, что в те времена любовь имела иные формы, нежели сегодня»; Вульгата же сообщает «городу и миру», что «пара любовников, улегшись нагими и плотно обхватившись, самозабвенно ласкают друг друга», «роскошно удовлетворяют друг друга взаимно» и так далее»(19). Возможно, такая откровенность была плодом монашеского воздержания, но не исключено, что с ее помощью авторы старались привлечь внимание читателей — ради богоугодной цели все средства хороши!

В романах Поствульгаты углубилась уже наметившаяся линия на встраивание Артура в монархическую традицию Европы и прежде всего Франции. В короле видели кровного потомка библейских Давида и Соломона и предшественника другого великого монарха — Карла Великого. В «Поисках Святого Грааля» описано, как Карл, завоевав Англию (естественно, только в фантазии автора романа), восстановил замок Корбеник вместе со статуями рыцарей Круглого Стола. При этом грядущее явление Карла было предсказано Артуру таинственным, по всей видимости небесным, голосом. В последующие века в европейских странах получил распространение список девяти величайших героев, из которых трое (Гектор, Александр Македонский и Юлий Цезарь) были язычниками, трое (Иисус Навин, Давид и Иуда Маккавей) — иудеями, а еще трое (Артур, Карл Великий и Готфрид Бульонский) — христианами. Все перечисленные прославились прежде всего воинскими подвигами, но как раз военная карьера Артура благодаря романам неумолимо оттеснялась на задний план. В короле видели прежде всего образцового монарха — справедливого, доброго, щедрого, пусть и не слишком активного.

Параллельно с производством романов в монастырских скрипториях французские труверы разрабатывали отдельные линии артурианы, связанные с именами наиболее ярких действующих лиц — Ланселота, Гавейна, Тристана. Вслед за несохранившимся романом Кретьена в 1170-е годы почти одновременно появились два романа о Тристане, написанных нормандцем Берулем и Тома Английским. Первый, от которого сохранились только отрывки, изображает любовную драму Тристана, Изольды и Марка достаточно оптимистично — в конце изгнанные любовники возвращаются в Корнуолл и примиряются с королем. Около 1230 года некий Люк де Гат начал писать на ту же тему большой роман, называемый обычно «Тристаном в прозе» и завершенный в 1240 году Эли де Бороном, племянником автора романов о Граале. Это обширное произведение окончательно включило изолированную прежде легенду о Тристане в контекст артуровской традиции, обогатив ее темой поисков Грааля. Здесь впервые появились сюжет женитьбы героя на «второй» Изольде, а также имена таких рыцарей Круглого Стола, как Паламед, Динадан и Ламорак. «Тристан в прозе» обрел большую популярность, став источником немалого числа произведений на разных языках, включая «Смерть Артура» Мэлори.

Романы о Тристане и Изольде, целиком сосредоточенные на любовной теме и присоединенные к артуровской традиции достаточно условно, стали образцом для ряда романов XIII столетия, где действовали идеальные рыцари и их не менее идеальные дамы. Как и для современных дамских романов, для этих произведений были характерны нагнетание страстей, эротические сцены и непременный хэппи-энд. Типичный пример — «Кларис и Ларис», где изображаются приключения двух рыцарей и их возлюбленных Марины (дочери короля Уриена) и Лидуаны. В романе «Тиолет» герой, подобно Персевалю, воспитанный вдовой матерью, покидает Камелот ради любви к дочери короля Логриса (не Артура) и в конце концов добивается ее руки. Та же коллизия воспроизведена в романе некоего Гийома Леклерка (то есть «клирика») «Фергус Голуэйский», но там героиню зовут Галиена Лотианская, а сам герой — простой крестьянин, благодаря доблести заслуживший рыцарское звание и руку своей избранницы. Еще один роман, «Флориант и Флоретт», повествует о храбром Флорианте, завоевавшем любовь византийской принцессы. Любопытно, что герой после гибели отца воспитывается феей в волшебном замке, копируя Ланселота, только его наставница — не Владычица озера, а Моргана. В еще более необычной роли чародейка выступает в дублирующих друг друга романах «Гюон Бордосский» и «Оберон», где она становится возлюбленной Юлия Цезаря и матерью короля фей Оберона, прославленного впоследствии Шекспиром. Сам Артур в этих произведениях полностью теряет человеческий облик, становясь таким же властелином фейри.

Волшебство торжествует и в романе «Пророчества Мерлина» (Les Prophecies du Merlin), написанном около 1270 года на латыни неким Ришаром Ирландским. В нем предсказания чародея объединяют и обосновывают различные эпизоды правления Артура, о которых повествуется весьма подробно. Среди них — враждебные интриги короля Марка и нашествие саксов, которое вместо короля, бездействующего из-за чар Лжегвиневеры, отражает великан Галахольт. Рассказана здесь и история Александра Сироты, племянника Марка, совершившего множество подвигов и в конце концов убитого коварным дядей. Моргана в романе изображена с юмором: в красках описана ее ссора из-за возлюбленного с волшебницей Себилой, которая, схватив соперницу за волосы, протащила ее по всем коридорам и лестницам ее замка. Позже чародейки помирились и вместе с королевой Северного Уэльса (сестрой Морганы, что соответствует валлийской традиции) организовали отправку раненого Артура на Авалон. Правда, по версии «Пророчеств», его в этом пути сопровождали не они, а вечно юная служанка Морганы Эглантина — вероятно, ей предстояло стать чем-то вроде гурии, развлекающей короля в его долгом посмертном бытии.

В конце XIII века творческое развитие артурианы практически прекратилось: наступило время ее распространения вширь, создавшее многочисленные переводы и пересказы. Первой из причин такого перелома стало завершение эпохи крестовых походов, позволявшей жителям Западной Европы знакомиться с культурой не только соседних стран, но и Востока, арабского и христианского. Вторая причина — распад «анжуйской империи», окончательно разделивший Англию и Францию, а с ними и две главные ветви артуровской традиции, которым отныне предстояло развиваться в отчуждении, а то и во вражде. Третья — позиция церкви, которая, так и не сумев окончательно христианизировать рыцарские романы, относилась к ним все с большим подозрением как к «суетным увлечениям», граничащим с ересью. В результате церковные авторы с их богатой эрудицией передали эстафету авторам светским, что обеднило тематику романов об Артуре и лишило их объединяющей идеи, сведя к набору занимательных приключений.

В XIV–XV веках произведения на артуровскую тему создавались во многих странах Европы, но главные из них появились в «треугольнике», состоящем из Англии, Франции и Германии. Французская артуриана развивалась в двух противоположных направлениях: кропотливой разработки отдельных сюжетов и максимального обобщения, создания громадных сводов, охватывающих весь возможный материал по теме. Типичный пример такого свода — гигантский роман «Персефорест» (Perseforest), созданный около 1350 года в Бургундии и занимающий около шести тысяч страниц, из-за чего он до сих пор остается неизданным. Роман соединяет материал Гальфрида с куртуазной традицией: в нем Александр Великий завоевывает Британию и делает там королем Персефореста, который насаждает на острове цивилизацию. После вторжений римлян, саксов, скандинавов куртуазность вновь торжествует, находя свое высшее воплощение в правлении Артура, которое авторы почему-то относят к X веку.

Одновременно с этим романом во Фландрии появилось не менее объемное историческое сочинение «Море историй» (Ly Myreur Des Histors) Жана де Прея. Эта шеститомная компиляция рассматривала всю мировую историю со времен потопа, уделяя особое внимание правлению Артура. Автор, купец из Льежа, оказался самым большим выдумщиком со времен Гальфрида: он писал, что Мерлин до Утера был королем Британии: что Артур завоевал не только Европу, но также Персию и даже Китай; что после его отбытия на Авалон корона досталась Ланселоту, который в возрасте 177 (!) лет посетил Париж и оставил там записи о подвигах рыцарей Круглого Стола. Ясно, что де Прей, как и другие историки той эпохи (например, писавший веком позже Жан де Ваврен), заботился в первую очередь о занимательности своих писаний, а не об истине, дав полную свободу фантазии. Некоторые поступали честнее — например, историк Жан Фруассар, воздав Артуру дань в своих знаменитых «Хрониках», создал около 1370 года рыцарский роман «Мелиадор», отнюдь не пытаясь выдать его сюжет за правду.

При отсутствии творческого развития указанный этап артурианы породил обилие вспомогательного материала — не только в содержании романов, но и в их форме. В XIII столетии, когда читателями и покупателями книг все чаще становились миряне, появились первые иллюстрированные манускрипты, число которых в последующие века значительно возросло. Главными центрами книжной миниатюры в это время стали Италия и Фландрия, хотя роскошные издания производились также в Германии и Северной Франции. Что касается содержания книг, то влияние артуровских сюжетов проникло в такие специфические жанры, как пособия по этикету, лечебники и руководства для охотников; сохранилась английская «Книга Сент-Олбенса» (1486), в которой советы охотникам давались от лица Тристрама (Тристана). В самих романах более подробно рассматривались такие темы, как убранство замков, одежда рыцарей и их гербы. Около 1455 года в приложении к «Книге турниров» короля Рене Анжуйского появился перечень гербов 175 рыцарей Круглого Стола, который неоднократно повторялся в других изданиях. Еще в XII веке был известен герб Артура с тремя золотыми коронами, представлявшими три королевства — Логрию, Северный Уэльс и Южный Уэльс. Позже корон стало тринадцать по числу стран, якобы завоеванных королем. Цвет гербового щита во Франции был синим, а в Англии красным сообразно гербам этих стран. Гербом Ланселота считались три червленых перевязи в серебряном поле, Кея — два серебряных ключа в черном поле, Гавейна — двуглавый золотой орел в червленом поле (точь-в-точь нынешний герб России). Последний герб, как и многие другие, варьировался: в романе «Сэр Гавейн и Зеленый рыцарь» он представляет собой так называемую «печать Соломона» — золотую пентаграмму в червленом поле.

Появление книгопечатания поначалу придало новый импульс артуровской литературе — в первой половине XVI века во Франции появилось более десятка романов об Артуре и его рыцарях, но почти все они представляли собой переделки и сокращения прежних. Одним из немногих новых произведений стал роман Пьера Сала «Тристан», написанный в середине 1520-х годов на основе совмещения французских, английских и итальянских версий истории Тристана и Изольды. Интерес к этому сюжету оставался неизменным: в 1554 году Жан Моген выпустил роман «Новый Тристан», адаптированный для ренессансного читателя. В те же годы Пьер Ронсар выразил надежду, что Артур, Ланселот и Тристан станут героями национального эпоса, но этого не случилось — напротив, рыцарские легенды подверглись осмеянию и пародированию. Это отразилось в анонимных романах о Гаргантюа, которые сопутствовали знаменитому роману Рабле. В одном из них Мерлин создает отца великана из китовых костей и крови Ланселота, а его мать — из обрезков ногтей Гвиневеры. Сам Гаргантюа двести лет прислуживает при дворе Артура, где обучается «пить все, что льется». Эти насмешки вскоре погубили французскую артуриану, не сумевшую отвоевать себе место в литературе нового времени.

В Англии активное освоение артуровских сюжетов началось во второй половине XIII столетия и продолжалось более двух веков. Плодами его стали многочисленные романы, поэмы и народные баллады, многие из которых представляли собой сокращенные и избавленные от лишних подробностей версии французских оригиналов. К ним относились, к примеру, романы «Сэр Ланваль» (написан около 1350 года Томасом Честром), «Ивейн и Гавейн» и «Прекрасный незнакомец» (Lybeaus Desconus). Продолжали появляться также пересказы сочинения Гальфрида — например, стихотворная «Хроника Англии» Роберта Глостерского (1290) или более поздние истории Питера Лангтофта и Роберта Мэннинга, созданные в первой половине XIV века.

Другая часть текстов была оригинальной, испытавшей сильное влияние британского фольклора. Почти все они созданы в XIV–XV веках в Северной Англии — Ланкашире и Йоркшире, — где и происходит их действие. Практически везде столицей Артура является не Камелот, а Карлайл, что заставило некоторых ученых (в первую очередь, конечно, североанглийских) предположить, что артуровские легенды зародились именно здесь. Однако все стихотворные романы, поэмы и баллады созданы позже континентальных романов об Артуре и под их явным влиянием, хотя сюжеты их чаще всего оригинальны. Их общая черта — главная роль Гавейна, который в тот период стал самым популярным в Англии героем в пику «французу» Ланселоту.

Самое известное из произведений этого цикла — уже упомянутый стихотворный роман «Сэр Гавейн и Зеленый рыцарь» (Sir Gawayn and the Green Knight), написанный около 1375 года в Северной Англии. Роман сохранился только в одной рукописи (Cotton Nero А.х.), куда, помимо него, входят три поэмы религиозного содержания. Их анонимного и весьма талантливого автора ученые прозвали «поэтом Гавейна»: считается, что он основывался не только на английских и французских артуровских романах, но и на местных легендах, частично восходящих к фольклору северных бриттов. Не исключено, что этот хорошо образованный человек сознательно стремился возродить аллитерационную традицию англосаксов в пику новым литературным веяниям, олицетворяемых именами Чосера и Гауэра. Стоит напомнить, что именно тогда, в правление Эдуарда III, популярность артуровских легенд резко возросла, и автор «Сэра Гавейна» почти неизбежно должен был обратиться к ним в своем воспевании «славного прошлого».

Действие романа начинается Рождеством в Карлайле, когда Артур по своему обычаю отказывается начинать праздник, пока не увидит какого-нибудь чуда. Тут же появляется великан в зеленых одеждах с громадным топором и предлагает любому рыцарю обезглавить его этим топором, чтобы через год он мог «вернуть» этот удар у Зеленой часовни. Сэр Гавейн, принявший вызов, отрубает великану голову, но тот тут же оживает и уходит с головой под мышкой, напомнив рыцарю о его условии. Далее роман описывает путешествие героя на север в поисках часовни, которая в конце концов обнаруживается на полуострове Виррал в Северном Уэльсе. В замке Зеленого рыцаря Гавейн коротает время до Рождества за пирами и охотой: прекрасная хозяйка замка каждую ночь пытается его соблазнить, но неизменно терпит поражение. Все заканчивается поединком с Зеленым рыцарем Бертилаком, который милует Гавейна как идеального рыцаря:

Эта история напоминает валлийскую повесть «Пуйл, король Диведа», где в роли обольстительницы выступает жена короля подземного царства Арауна. В конце обоих произведений герою дают понять, что уступка соблазну или ложь стоили бы ему жизни. Гавейн, впрочем, не до конца идеален — он согласился взять у хозяйки зеленый пояс, который должен был спасти его жизнь в поединке. За это он поплатился легким ранением — «в наказанье росчерк секирой оставлен». Любопытно, что роман завершает фраза «да будет стыдно подумавшему об этом дурное», якобы намекающая на рану Гавейна. На самом деле это девиз старейшего британского ордена Подвязки, учрежденного в 1348 году тем же Эдуардом III. Зеленый пояс функционально напоминает талисман ордена, дамскую подвязку, и является не чем иным, как оберегом эльфов — рыцаря Бертилака и его жены.

В «Зеленом рыцаре» отразились и другие кельтские легенды — к примеру, описанное в поэме обманное обезглавливание волшебника упоминается в ирландской саге «Пир Брикриу». Тот же сюжет встречается в другом аллитеративном романе — «Сэр Гавейн и Карл из Карлайла». В ней Карлайл — уже не столица Артура, а цитадель злого великана Карла, которого рыцарь обезглавил и тем самым избавил от чар. Ту же историю повторяет поэма «Турок и сэр Гавейн», герой которой колдовством превращен в «турка», то есть свирепого язычника: отрубание головы возвращает ему прежний облик христианского рыцаря. Поэма «Женитьба сэра Гавейна и леди Рагнелл» пересказывает уже известную нам фольклорную историю о том, как герой превратил уродливую ведьму в красавицу, поцеловав ее. Любопытно, что в обоих текстах антагонистом героя выступает один и тот же персонаж — рыцарь Громер Сомер Джур, у Мэлори превращенный в скандинава Груммора Грумморсона. В «Голагрусе и Гавейне» герой помогает Артуру добром получить у сэра Голагруса вассальную присягу, которой король не мог добиться силой. Последний роман серии, «Подвиги сэра Гавейна» (около 1520 года), рисует Гавейна в привычном образе обольстителя. Однако он уже не тот, что в «Зеленом рыцаре» — это не отважный воин, а придворный вертопрах, чувствующий себя на балу увереннее, чем на поле брани.

В нескольких английских поэтических романах Артур играет не менее важную роль, чем Гавейн. Один из них, «Обет Артура» (The Avowing of Arthur), посвящен охотничьим похождениям короля и его спутников в Инглвудском лесу. Кай и Гавейн вступают в бой с неким рыцарем — Кай, как обычно, терпит поражение, а Гавейн побеждает. Сам Артур устраивает погоню за чудовищным кабаном, в которого вселился сам дьявол — явный отголосок охоты на Великого вепря Турха Труйта. Другой роман, «Приключения Артура» (The Awyntrs of Arthur), сохранился в четырех вариантах, записанных на протяжении XV века. Он делится на две части, первая из которых рассказывает о том, как Гавейн и Гвиневера встретили в лесу призрак матери Гавейна, который через них наказал рыцарям Круглого Стола жить по-христиански и помогать бедным. Во второй части Гавейн вступает при дворе Артура в поединок с сэром Галероном из Голуэя, побеждает его и забирает себе его владения.

Поэма «Король Артур и король Корнуолла» (King Arthur and King Cornwall) дошла до нас в сильно поврежденном манускрипте XVII века. По сохранившейся ее части можно понять, что речь в ней идет о состязании Артура с королем-чародеем, который хвалится своей колдовской силой и тем, что когда-то Гвиневера имела с ним роман и даже родила от него дочь: эта коллизия весьма напоминает валлийскую поэму «Разговор Артура и Гвенвивар». Артур и его товарищи вступают в состязание с хвастуном: некий рыцарь Бредбеддл (здесь он назван Зеленым рыцарем) побеждает семиголового зверя, посланного королем Корнуолла, а Гавейн соблазняет дочь короля. В итоге чародей оказался посрамлен, и Артур отрубил ему голову.

На стыке островной и континентальной традиций находятся две английских «Смерти Артура», написанных в конце XIV века. Одна из них написана в обычных стихах (так называемая «Stanzaic le Morte Arthur»), другая — в аллитеративных («Alliterative Morte Arthure»). Характерно, что сюжет этих произведений основан не столько на романах Вульгаты, сколько на «Истории» Гальфрида. В аллитеративной «Смерти Артура» отражены галльская кампания короля, его война с Мордредом и гибель, причем Артура не увозят на Авалон, а хоронят в Гластонбери. Интересен не сюжет поэмы, а ее язык, изощренными звуковыми повторами напоминающий древние поэмы англосаксов и валлийский cynghanedd. Эта «Смерть Артура», в отличие от первой, по-прежнему была рассчитана не на читателей, а на слушателей, стоя на грани между эпическим сказанием и литературой.

В начале XV века ряд артуровских произведений был создан в Ирландии. Первым стал роман «Приключения Корноухого Пса» (Eachtra an Mhadra Mhaoil), в котором Артур и его рыцари сражаются с Рыцарем Лампы, тот бежит, и Балбуад (очевидно, Гавейн) преследует его при помощи откуда-то взявшегося пса. В конце концов рыцарь пойман и вынужден расколдовать пса, который оказывается королем Индии. Роман называет дворец Артура Красным двором, заставляя вспомнить легендарный дворец Красной Ветви, и с чисто ирландской щедростью умножает число рыцарей Круглого Стола до 11 076 душ. Другой роман, «История Архидурня» (Eachtra an Amadain Mor), объединяет сюжеты «Персеваля» и «Зеленого рыцаря». Третий, самый оригинальный, носит название «Посещение сероногой дамы» (Ceilidhe Iosgaide Leite) и повествует о том, как некий рыцарь Артура загнал на охоте олениху, которая вдруг превратилась в красавицу. Явившись ко двору короля, она объявила, что ее ноги выше колен покрыты серой шерстью, и согласилась показать их, если все придворные дамы сделают то же самое. Оказалось, что у всех их ноги поросли шерстью в наказание за нескромность, и, чтобы вернуть им прежний вид, рыцарям пришлось претерпеть множество приключений. Здесь, как и во многих других случаях, мы видим обычную волшебную сказку, которой обработчики придали легкий артуровский колорит — несомненно, чтобы увеличить ее популярность.

Из Англии и Франции легенды о короле Артуре кругами расходились по Европе, порождая переводы и подражания во многих странах континента. Наиболее активными в этой области были немцы: еще в конце XII века был создан уже известный нам «Ланцелет» Ульриха фон Затцикховена. Его автор был священником в городке Ломмис в швейцарской области Тургау, и однажды в его руки попал англо-нормандский роман в стихах о Ланселоте, оставленный в Германии Гуго де Морвилем — одним из заложников, гарантировавших уплату выкупа за короля Англии Ричарда Львиное Сердце. Ульрих старательно перевел обширное произведение (9400 строк) на верхненемецкий язык, гордясь тем, что не убрал из него ни одного эпизода. Роман сохранил ряд мифологических мотивов, исчезнувших в поздней артуриане: например, Ланселот здесь воспитывается в волшебной Девичьей стране на дне моря, напоминающей Остров женщин из ирландской саги «Плавание Брана». Его приемная мать, Владычица озера, становится здесь «морской феей» (merfeine). Побеждая одного за другим своих врагов, Ланселот завоевывает в бою множество женщин, в том числе Гвиневеру, благородно уступленную Артуру, и Элидию, которую он расколдовал, поцеловав в обличье змеи (параллель к истории Гавейна и леди Рагнелл). В конце концов он побеждает своего врага Клаудаса, становится королем и женится на прекрасной Иблис.

Три ведущих немецких поэта XIII века заслужили свою славу произведениями, посвященными артуровской теме. Первый, Вольфрам фон Эшенбах, стал знаменит своим романом «Парцифаль», о котором мы поговорим позже. Второй, Гартман фон Ауэ, создал романы «Эрек» и «Ивейн» — расширенные пересказы произведений Кретьена де Труа. В них присутствуют архаические элементы, заставляющие предположить прямое знакомство автора с кельтскими легендами или, по крайней мере, их французскими обработками, не дошедшими до нас. Третий поэт, Готфрид Страсбургский, вошел в историю благодаря монументальному роману «Тристан» (1210). Его герой нетипичен для рыцарских романов — он хорошо образован, сочиняет стихи, играет на музыкальных инструментах. Его боевые подвиги остаются в тени — успеха при дворе и любви Изольды герой добивается благодаря своим талантам и приятным манерам. Принято считать, что «Тристан» отражает начавшийся кризис куртуазности, которая оказывается насквозь неискренней, несовместимой с подлинной любовью, что и приводит героев к гибели. Легенда о Тристане особенно полюбилась чувствительным немцам — еще до Готфрида поэт Эйлхарт фон Оберге изложил ее в романе «Тристрант» (1190), возможно, переложив на немецкий несохранившийся роман Кретьена де Труа. На ту же тему написаны «Тристан» Ульриха фон Турхейма (1240), анонимный «Тристан-монах» (1250) и «Тристан» Генриха фон Фрайберга (1285).

Около 1210 года франконский рыцарь Вирнт фон Графенберг написал роман «Вигалоис», посвященной истории сына Гавейна и Флори — того же Прекрасного Незнакомца. Роман австрийца Генриха фон дем Тюрлина «Корона» (Diu Krône), созданный около 1240 года, описывает, как волшебница Амурфина, подобно гомеровской Калипсо, околдовала и лишила памяти Гавейна, чтобы удержать его возле себя. Любопытно, что при наличии Ланселота Гавейн является главным героем «Короны» — он освобождает Гвиневеру, плененную чародеем Гасоэйном, и даже добивается успеха в поисках Грааля. По замыслу автора роман выстроен из нескольких почти независимых эпизодов, объединенных именем короля Артура, как драгоценные камни, вставленные в корону.

В середине XIII столетия миннезингеры, укрывшиеся под ремесленными псевдонимами Der Striсker (Вязальщик) и Der Pleier (Выдуватель), написали романы «Даниэль из Цветущей долины» и «Гарель из Цветущей долины». В первом из них юный Даниэль преуспевает при дворе Артура и даже обольщает королеву благодаря скорее хитрости, чем силе и отваге: это один из первых примеров вторжения в артуриану нетипичного для нее героя — ловкача и насмешника. Плейеру принадлежит также роман «Тандарейс и Флордибель», гордая героиня которого попросила Артура казнить любого мужчину, который будет добиваться ее любви. Позже, однако, она влюбилась в рыцаря Тандарейса и претерпела немало приключений, прежде чем убедила короля отменить его приказ. Полувеком позже в Рейнской области был создан анонимный роман «Абор и Водяная фея»: его герой, рыцарь Абор, благодаря волшебнице-русалке (Meerweib) не только исцелился от ран, но и обрел способность понимать язык зверей и птиц.

Для немецкой литературы особенно характерны усиление фантастических элементов рыцарских романов, сдвиг интереса от войн и поединков к зачарованным замкам, чудовищам и волшебным садам. В анонимном романе середины XIII века под названием «Вигамур» герой увлекается в пучину громадным китом, а потом спасает раненого орла, который становится его верным спутником, как лев у Ивейна. В романе «Плащ», приписанном тому же Генриху фон дем Тюрлину, описано испытание верности придворных дам Камелота при помощи плаща. После этого оригинальные произведения об Артуре в Германии почти не появлялись, сменившись переводами романов Вульгаты и народными балладами, излагавшими артуровские сюжеты с немудреным юмором завсегдатаев пивной. Завершением немецкой артурианы стали компиляции Ульриха Фютрера — вышедший в 1467 году «Прозаический Ланселот» и последовавшие за ним в 1473–1478 годах две «Книги приключений» (Buch der Abenteuer), составленные из отрывков Вульгаты и романа Альбрехта фон Шарфенберга «Младший Титурель».

В остальной Европе интерес к артуровской теме был не так велик, и посвященные ей произведения не достигали художественных высот — что не делает их менее интересными с точки зрения «национального» преломления легенды. В Нидерландах поэт Якоб ван Мерлант около 1260 года написал стихотворные романы «История Грааля» (Historie van den Grale) и «Книга Мерлина» (Воек van Merline), представляющие собой переработки произведений Робера де Борона. Чуть позже были написаны романы «Торек» и «Вальвейн», созданные на основе утерянных французских сочинений и включающие ряд новых моментов — например, волшебный корабль, на котором герой совершает путешествие в Замок мудрости, имеющий некоторое сходство с замком Грааля. То же можно сказать о небольшом романе «Вальвейн и Кей», написанном в середине XIII века.

В тот же период появился нидерландский перевод свода Вульгаты, из которого сохранился только «Ланселот». В этом обширном тексте содержится интересный вставной роман о приключениях Мориена или Черного рыцаря — сына Агловаля (брата Персеваля) и мавританской принцессы. В поисках отца Мориен, носящий имя полулегендарного французского алхимика XII столетия, прибывает ко двору Артура и становится рыцарем Круглого Стола, а потом делает своего отца королем Аравии. Роман сохранил ряд архаических фольклорных элементов, отсутствующих в исходной версии. Роман Лодевика ван Вельтема «Мерлин» (1326) тоже содержит ряд эпизодов, отсутствующих в его источниках — романах Вульгаты и «Мерлине» Борона. Это, например, история о том, как Артур при помощи Мерлина побеждает могущественного сеньора, отчасти повторяя поединок Пуйла с королем подземного царства в первой повести «Мабиногион». Более «стандартны» романы «Ланселот Пещерный» (1260) и «Ланселот и белоногий олень» (1289), хотя и в них присутствуют оригинальные моменты — например, Ланселот в первом из романов воспитывается феей не в озере, а в волшебной пещере, скрытой от людских глаз.

Чрезвычайно популярные в Испании артуровские романы в основном представляют собой переводы с французского, хотя в них отразились традиции местного фольклора. Например, созданный около 1300 года роман «Книга о рыцаре Сифаре» (Libro del Caballero Zifar) описывает сражение Артура с Котом Палугом, происходящее не у острова Англси, а в озере Лузан — явный отголосок предания Вульгаты о схватке короля с монстром, жившим в Лозаннском озере в Швейцарии. В 1313 году монах Хуан Вивес перевел на испанский весь свод Поствульгаты, ставший источником нескольких обширных романов — например, португальских «Поисков Святого Грааля» (Demanda do Santo Graal). Популярна здесь была и история Тристана и Изольды, вызвавшая к жизни не менее пяти интерпретаций.

Несколько артуровских сочинений написаны на каталанском языке — например, повесть Гильяма де Торроэллы «Сказка» (La faula) или роман «Тирант Белый» (1460), героем которого становится неизвестный другим авторам племянник Артура. Около 1340 года анонимный испанский автор сочинил роман «Амадис Галльский» (Amadis de Gaula). Хотя Артура нет в числе его героев, роман имеет множество параллелей с артурианой, а его герой, влюбленный в королеву, напоминает Ланселота. «Амадис» стал широко известен в переделке Родригеса де Монтальво (1508), но довольно скоро сделался мишенью блистательных насмешек Сервантеса и оказался забыт вместе с другими рыцарскими романами.

Итальянские поэты (Арриго да Сеттимело, Джакомо да Лентини, Гвиттоне д'Ареццо) упоминают рыцарей Артура еще в XII столетии. Около 1280 года этой темы коснулся пизанец Рустичелло, более известный тем, что записал рассказы о путешествиях Марко Поло, с которым сидел в генуэзской тюрьме. Еще до этого он написал по-французски «Роман о короле Артуре» (Roman de Roi Artus), больше известный как «Компиляция». Это увлекательно написанное произведение, в котором уже вибрируют струны Возрождения, оставалось популярным в течение нескольких веков. Повлияло оно и на Данте, у которого в пятой песни «Ада» фигурируют Тристан и Ланселот: мелькают артуровские образы и в произведениях Джованни Боккаччо.

В XIV веке начали появляться итальянские переводы романов Вульгаты, известные под общим названием «Круглый Стол» (Tavola Ritonda). В них почти нет новых элементов, за исключением позднего романа Никколо дельи Агостини «Тристан и Ланселот» (1515), французский оригинал которого утерян. Там оба героя совершают неоднократные путешествия в подводный волшебный мир, напоминающий кельтский Авалон. Вероятно, артуровские сюжеты распространились в Италии довольно широко, породив ряд местных преданий — например, уже упомянутую калабрийскую легенду о фате (фее) Моргане и тосканскую историю о рыцаре Галгано. Где-то на юге Италии в 1279 году появилось любопытное произведение — роман «Мелех Артус» (Царь Артур), представляющий собой сокращенное изложение Вульгаты на древнееврейском языке, полное цитат из Ветхого Завета. Благодаря итальянским купцам сюжеты артурианы проникли в Византию, но не обрели особой популярности у местных авторов.

В свою очередь, из Германии артуровские сюжеты распространялись на восток, в Польшу и Прибалтику. До нас не дошли сочинения средневековых польских или чешских авторов на эту тему, зато сохранилась белорусская «Повесть о Трыщане» (Тристане), написанная в середине XVI века — вероятно, под польским влиянием, хотя филологи отмечают в ней заимствования из сербского языка. На востоке Европы мотивы легенд об Артуре отразились в декоре ряда старинных построек — например, «Двора Артура» в Гданьске (Данциге), возведенного немецкими купцами в середине XIV века. Тогда же было построено здание «Братства черноголовых» в Риге, также называемое «Двором короля Артура». Есть сведения, что собиравшиеся там представители местной элиты в меру сил подражали рыцарям — например, устраивали пирушки за большим круглым столом.

Даже в Скандинавии, куда континентальная мода проникала с большим опозданием, появилось несколько артуровских сочинений. В 1226 году в Норвегии был сделан вольный перевод романа Тома, известный как «Сага о Тристраме и Изонде» (Tristramus saga ok Isondar). Автором его был некий брат Роберт — по всей видимости, англо-нормандский монах цистерцианской обители Лисе в Хёрдаланде. Ему же приписывают также еще четыре артуровских произведения — романы «Ивейн» и «Персеваль» на темы Кретьена, сборник новелл «Стренглейкар» («Струны») на сюжеты лэ Марии Французской и «Сагу о Мотгуле», перевод французской поэмы «Волшебная мантия». В предисловии к «Тристраму» говорилось, что инициатором переводов был норвежский король Хокон IV, очарованный образом Артура. Очевидно, с его же легкой руки в Исландии, принадлежавшей тогда Норвегии, появились два варианта истории Тристана — стихотворный («Tristrams kvœði») и прозаический («Saga af Tristram ok Ísodd»). Еще до этого, около 1200 года, исландский монах Гунлауг Лейфссон написал поэму «Пророчества Мерлина» — вольный перевод сочинения Гальфрида Монмутского.

За пять веков в разных странах Европы вышли в свет до 150 больших и малых произведений об Артуре и его рыцарях — от небольших по объему английских баллад до гигантских сводов наподобие «Персефореста». При этом все сколько-нибудь оригинальные сочинения на эту тему были созданы всего за шесть десятилетий (1170–1230), притом на широчайшем пространстве от Исландии до Кипра. Объяснить этот феномен можно только востребованностью артуровской темы, отвечающей насущным нуждам не только литературного процесса, но и всего средневекового общества, вступившего в новый этап своего развития. Изменяя своих читателей, артуриана менялась сама — в ней довольно быстро произошел переход от поэзии к прозе, от латыни к национальным языкам. Герои, не отвечавшие духу времени, отступали на задний план, заменяясь новыми: так в роли идеального рыцаря друг друга последовательно и довольно быстро сменили Кай с Бедуиром, Гавейн, Ланселот и Галахад.

XV век стал временем самого широкого распространения артурианы — и одновременно ее упадка. Средневековье повсеместно уступало дорогу Ренессансу: новые горизонты, открытые повсюду — в географии, в искусстве, в человеческих отношениях, — делали рыцарскую романтику смешной и ненужной. Ускорившийся процесс становления национальных государств побуждал их жителей заменять «чужака» Артура и его рыцарей местными героями. Впрочем, в Англии тот же процесс способствовал дальнейшему росту популярности короля, который явным образом стимулировался сверху. Это началось еще при Генрихе II Плантагенете, быстро осознавшем идеологическую полезность артуровских легенд. Как уже говорилось, именно он по совету неких валлийских бардов приказал монахам Гластонбери искать — и найти! — у себя могилу Артура. Это предприятие могло преследовать две цели — добыть артефакт, подтверждающий славное прошлое британской монархии, и покончить с надеждами непокорных валлийцев на воскрешение короля. Правда, документальных подтверждений участия Генриха в этом деле нет, да и могила Артура была найдена уже после его смерти. Зато есть версия, изложенная, в частности, Майклом Эшли, что запутанная семейная ситуация Генриха повлияла на создание легенды о любви Ланселота к Гвиневере(21). Историческим аналогом королевы выступала Алиенора Аквитанская, а Озерного рыцаря — знаменитый полководец Уильям Маршалл, которого молва без явных оснований объявила ее любовником (что отразилось в известной английской балладе «Королева Элинор»).

Наследник Генриха, Ричард Львиное Сердце, впитал артуровские легенды, можно сказать, с молоком матери и вдохновлялся ими в своих военных подвигах. В 1191 году, во время Третьего крестового похода, он подарил сицилийскому королю Танкреду меч, который был объявлен Экскалибуром, неведомым путем извлеченным из озера. Судьба этого меча неизвестна, однако преемник Ричарда Иоанн Безземельный, как сообщают хронисты, хранил у себя целую коллекцию артуровских реликвий — включая еще один Экскалибур! Его внук Эдуард I продолжил пополнение коллекции, сопровождая его собиранием британских земель: завоевав Уэльс, он получил «корону Артура» — позолоченный обруч, украшенный самоцветами, — и драгоценный крест Кроес Найдд, содержавший в себе частицу Креста Господня. Судьба этих реликвий, как и других артуровских артефактов, оказалась печальной — в годы Английской революции пуритане продали их на лом вместе с другими королевскими регалиями.

Тот же Эдуард провел торжественное перезахоронение останков короля в Гластонбери. Имя Артура неоднократно использовалось им в политических целях — например, в 1301 году в письме к папе Бонифацию VIII он оправдывал будущее завоевание Шотландии цитатами из Гальфрида, говорящими, что шотландские земли принадлежали Артуру. Но самым восторженным поклонником артуровских легенд был Эдуард III, правивший в 1327–1377 годах. После посещения Гластонбери, он попытался воссоздать орден Круглого Стола, приказав в 1345 году изготовить для этой цели громадный дубовый стол — тот самый, что восхищает сегодня туристов в Винчестере. При этом Круглый Стол планировалось поместить в Виндзоре, где, по мнению короля, установил его сам Артур. В 2006 году британские археологи раскопали на территории Виндзорского замка фундамент круглого здания диаметром 60 метров, выстроенного королем для стола, за которым могли сидеть до трехсот рыцарей. Однако по неизвестной причине Эдуард отказался от своего замысла и в 1348 году учредил орден Подвязки (Order of the Garter) — старейший на сегодняшний день светский орден, членами которого могут быть не более 25 человек. Хотя происхождение ордена никак не связано с Круглым Столом, его ритуалы вдохновлены артуровскими традициями.

После прекращения династии Плантагенетов и позорного проигрыша Столетней войны Англия погрузилась в череду гражданских войн Алой и Белой розы, продлившихся до 1485 года. Именно это смутное время, когда рыцарские идеалы уступили место корысти и предательству, породило один из величайших шедевров артурианы — роман «Смерть Артура», завершенный около 1470 года. В это время его автор, сэр Томас Мэлори, находился в тюрьме по обвинению в вооруженном грабеже. Долгое время биография писателя была совершенно неизвестна, и только в 1930-е годы историк Дж. Киттеридж смог отождествить его с Томасом Мэлори из Ньюболд-Ревел в графстве Уорикшир. Этот джентльмен родился в 1416 году, а в 1436 году сражался во Франции под началом своего патрона — знаменитого «делателя королей» Ричарда Невилла, графа Уорика. Вернувшись домой, он унаследовал поместье отца и предался обычным занятиям сельской знати — охоте, турнирам и чтению артуровских романов. Однако около 1450 года в карьере Мэлори произошел резкий поворот — его первый раз привлекли к суду за покушение на местного магната, а потом обвинения посыпались как горох из мешка: грабеж, угон скота, изнасилование, разорение монастыря… Не исключено, что часть этих обвинений была надуманной: Мэлори, как и Уорик, был сторонником Йорков, а у власти в то время находились Ланкастеры.

Будущему автору «Смерти Артура» пришлось провести в тюрьме почти двадцать лет. Правда, в 1460 году, когда йоркисты захватили власть, Мэлори вышел на свободу и некоторое время воевал с Ланкастерами на севере. Очевидно, он участвовал в битве при Таутоне в марте 1461 года — самом кровавом сражении войны Роз, воспоминания о котором отразились в волнующем описании Камлана. В 1464 году, когда Уорик поссорился с Эдуардом IV Йорком, его вассал был изгнан из армии и вновь попал в тюрьму — то ли опять за уголовщину, то ли за участие в ланкастерском заговоре. В этот период им и был создан знаменитый роман. Быть может, это не единственное произведение Мэлори — иногда ему приписывается также неумелый рыцарский роман «Свадьба сэра Гавейна и леди Рагнелл», возможно, написанный в молодые годы. В 1470 году Ланкастеры в союзе с Уориком захватили Лондон, Мэлори был освобожден и, вероятно, получил за верность неплохие дивиденды. После смерти, наступившей 14 марта 1471 года, он был похоронен в престижной Ньюгейтской церкви под роскошным надгробием. Смерть спасла его от очередной опалы — ровно через месяц гибель Уорика при Барнете вновь привела к власти Йорков.

Кровавое колесо гражданских войн остановилось только в 1485 году, когда на трон взошла новая династия Тюдоров. С этим событием совпала публикация первого печатного издания книги Мэлори, которую издатель Уильям Кэкстон добыл неведомыми путями. Избавленный от опеки автора, издатель внес в текст некоторые изменения — разделил его на 21 книгу и 507 глав, дав им свои названия, а также сократил почти вдвое кусок, касающийся войны Артура с императором Луцием. Он сопроводил роман своим предисловием, в котором кое в чем поправлял автора — например, писал, что Камелот находился не в Винчестере, а в Уэльсе. О разночтениях между оригиналом и печатной версией ученые узнали только в 1934 году, когда в том же Винчестере была обнаружена авторская рукопись романа.

Сам Мэлори назвал свой труд «Полной книгой о короле Артуре и благородных рыцарях Круглого Стола». Название «Смерть Артура» — плод ошибки Кэкстона, который перенес на всю книгу название ее последней части или «повести». Таких «повестей» в своде восемь, и они, возможно, по замыслу автора представляли собой самостоятельные произведения. Об этом говорит завершение каждой из них латинским словом explicit, означающим завершение книги. Вообще латинизмов в тексте мало, зато много французских слов и выражений, хотя Мэлори, плохо знавший язык, беспощадно искажал их смысл. Поставив целью дать полный свод «достойных доверия» артуровских преданий, автор не вполне справился с задачей — его истории не всегда стыкуются друг с другом, сотни персонажей беспорядочно скитаются по тексту, берутся ниоткуда и исчезают в никуда, вступая друг с другом в хаотичные отношения, сводящиеся обычно к «сшибанию друг друга с коней копьями толщиной с ногу», как сказано в пародии Марка Твена.

Филологи давно выявили источники каждой из частей эпопеи Мэлори. Первая повесть, основанная на французском «Мерлине в прозе», повествует о рождении и воспитании Артура, о его восшествии на трон после эпизода с Мечом в камне, о женитьбе короля и учреждении им ордена Круглого Стола. Вторая повесть основана на аллитеративной «Смерти Артура»: она содержит рассказ о войне Артура с Луцием вплоть до ее победного конца. Вразрез с предыдущей английской традицией, Мэлори «задвигает» Гавейна на второй план, превознося Ланселота как лучшего рыцаря Камелота. Это в полной мере проявилось в третьей повести, скомпилированной из французского «Ланселота в прозе». Герой ее практически безупречен, и даже о его греховной любви к Гвиневере в книге говорится мимоходом: притом автор настаивает, что эта любовь имела платонический характер.

Четвертая повесть, по предположению ученых, основана на утерянной английской поэме о сэре Гарете, который является неузнанным ко двору Артура и путем исполнения трудных заданий добивается звания рыцаря и дружбы сэра Ланселота. Пятая повторяет сюжет французского «Тристана в прозе», занимая почти треть всего романа. Ее герой (у Мэлори — сэр Тристрам) уже появлялся в предыдущих частях, но здесь его жизнь описывается от самого рождения в сочетании с весьма запутанными историями других рыцарей. В итоге автор не выдерживает и бросает повествование на полпути, категорически заявляя: «На этом кончается вторая книга о сэре Тристраме Лионском, которую пересказал с французского сэр Томас Мэлори… Третьей же книги нет»(22). В шестой повести мир Логрии, прежде находившийся в состоянии расцвета, клонится к упадку. При дворе Артура появляется Грааль, рыцари клянутся отыскать его, но все, кроме трех достойнейших, терпят неудачу. Особенно горько переживает поражение Ланселот, который отныне уже не может считать себя первым рыцарем королевства.

Седьмая повесть, «Книга о сэре Ланселоте и королеве Гвиневере» скомпилирована Мэлори из романа Вульгаты «Смерть Артура» и еще нескольких французских сочинений, изрядно дополненных его собственной фантазией. Там описывается развитие романа между королевой и Ланселотом, которые пускаются во все тяжкие и несколько раз чудом избегают разоблачения. Стареющий король ничего не хочет видеть и вообще устраняется от дел — как во многих произведениях артурианы, в этой части книги он почти отсутствует. Только в восьмой книге, «Плачевнейшей повести о смерти Артура Бескорыстного», состоится его последний трагический выход на сцену в ходе погубившего Логрию междоусобного конфликта. Мэлори с горечью описывал то, что видел сам — как прежние союзники оказываются врагами, отцы и сыновья бросаются друг на друга с оружием, а на залитом кровью поле битвы правят бал мародеры.

Обаяние созданного автором «Смерти Артура» пышного и трагического мира оказалось таково, что с тех пор им вдохновляются едва ли не все художественные переработки артуровских легенд. Первое издание книги получило широкую популярность, и еще при жизни Кэкстона (умершего в 1491 году) она несколько раз допечатывалась, о чем говорят различия между уцелевшими экземплярами. Этому помог возросший интерес к досаксонской истории Британии, связанный с приходом к власти валлийского рода Тюдоров. На знамени основателя династии Генриха VII красовался красный дракон — символ Уэльса, упомянутый Гальфридом. Генрих считал себя потомком последнего «короля бриттов» Кадвалладра, а заодно и Артура. Артуром он назвал своего первенца, однако юный принц умер в 1502 году, едва достигнув порога совершеннолетия. Наследником трона стал его брат, будущий Генрих VIII, при котором Англия окончательно перешла из средневековья к Новому времени. А Король прошлого и грядущего тем временем продолжал свое призрачное странствие от одного века к другому, неузнаваемо меняясь — и обретая бессмертие.

 

Глава вторая. НЕБЕСНАЯ ЧАША

В современной околонаучной литературе и романах фэнтези имя Артура неразрывно соединено с Граалем, поэтому нам придется рассмотреть эту тему — притом что даже средневековая артуриана не усматривает прямой связи между королем и волшебным предметом, дающим счастье, исцеление и долгую или даже вечную жизнь. Прообраз этого предмета ученые находят в таинственном «котле изобилия» кельтской мифологии, который принадлежал ирландскому богу Дагде. Этот котел давал каждому из пришедших на пир героев (очевидно, в загробном мире) его любимую пищу, причем в любых количествах: он считался одним из Четырех сокровищ Ирландии, наряду с копьем Луга, мечом Нуаду и камнем Лиа Фаль, который кричал, когда на него становился законный король острова.

Тот же котел появляется в валлийской повести «Бранвен, дочь Ллира», где им владеет великан-ирландец Лласар Ллесгигневидд. Во время битвы с бриттами «ирландцы разожгли огонь под оживляющим котлом и принялись бросать туда мертвые тела, пока котел не наполнился, и на следующее утро мертвые воины стали такими же, как раньше, кроме того, что не могли говорить»(1). По-видимому, за тем же котлом Артур и его люди отправились в подземное царство в поэме «Богатство Аннуина»:

Из того же ряда упомянутый в «Килухе и Олвен» волшебный ларь (mwys) Гвиддно Гаранхира — «во время праздника трижды девять людей находят в нем любую пищу, какую пожелают»(2). Другую роль играет котел в уже известной нам «Истории Талиесина» — ведьма Керидвен варит в нем зелье мудрости, по ошибке выпитое юным Гвионом. Этот предмет занимал видное место и в кельтском религиозном культе, о чем говорит знаменитый котел из Гундеструпа, найденный в 1891 году в Дании и украшенный мифологическими сюжетами — в том числе сценой оживления воинов путем их бросания в кипящую воду.

Проникновение христианства в кельтские земли естественным образом привело к соединению образов волшебного котла и чаши причастия — одного из главных образов новозаветной символики. О ней с небольшими изменениями повествуют три синоптических Евангелия: «И взяв чашу, благодарив, подал им; и пили из нее все. И сказал им: сие есть Кровь Моя нового завета, за многих изливаемая»(3). Чаша, из которой Христос и апостолы пили вино на Тайной вечере, стала прообразом литургических сосудов всякой христианской церкви. Среди верующих между тем распространялась легенда, что та самая, первая чаша сохранилась: одни видели ее в Риме, другие — в Антиохии, третьи — в Константинополе. Как любую реликвию, ее окружили легендами: одна из них повествовала, что именно в эту чашу тайный ученик Христа Иосиф Аримафейский собрал кровь распятого Спасителя.

Трудно сказать, когда и как тема чаши впервые встретилась с циклом артуровских преданий. В литературе самым ранним свидетельством этой встречи стал уже упомянутый роман Кретьена де Труа «Персеваль», начатый около 1185 года. Роман посвящен не Марии Шампанской, как остальные произведения Кретьена, а графу Фландрии Филиппу Эльзасскому. В 1150 году отец последнего Тьерри привез из Святой земли хрустальный сосуд, в котором помешался кусок ткани, будто бы пропитанный кровью Спасителя. Сосуд был помещен в специально выстроенный храм Святой крови Христовой в центре фламандской столицы Брюгге; не исключено, что граф заказал роман о нем популярному литератору для привлечения в город паломников. Задача была выполнена — в Брюгге устремились все, кто не мог добраться до Иерусалима, что способствовало не только обогащению графского семейства, но и росту популярности произведений Кретьена.

Героя романа зовут Персеваль, и он является сыном вдовы — не раз отмечалось, что этим именем называли себя приверженцы ряда сект и ересей, а позже оно перешло к масонам. Покинув мать, юный Персеваль отправляется на поиски приключений и однажды попадает в замок, возле которого богато одетый человек удит в реке рыбу. Вечером Король-Рыбак, как все называют незнакомца, приглашает гостя на пир, во время которого в комнату вносят окровавленное копье, а за ним — Грааль. Кретьен никак не характеризует этот предмет, говоря только, что его несет «очень красивая, стройная и нарядная» дева, и что он «сделан из чистейшего золота» и украшен «разными каменьями, самыми богатыми и драгоценными, какие только можно было найти на суше и на море». Видя это, Персеваль промолчал, боясь прослыть неучтивым, и не задал вопроса о Граале, которого от него ждали — этот вопрос мог бы снять заклятие, лежащее на замке и его хозяине, страдающем тяжкой и неизлечимой болезнью. Продолжив путь, юноша узнает у отшельника, брата Короля-Рыбака, что в Граале находятся Святые Дары, которые не только питают хозяина замка, но и на время исцеляют его боль. Вдобавок отшельник сообщает, что Персеваль сам принадлежит к семейству хранителей Грааля и Король-Рыбак — его дядя. Узнав об этом, юноша клянется не прекращать поисков, в которые включаются и другие рыцари Артура, прежде всего Гавейн.

На этом роман Кретьена, как уже говорилось, обрывается. Он так заинтриговал читающую публику, что за полвека было создано не менее четырех его продолжений. Автором первого из них традиционно (и без особых оснований) считается поэт-рыцарь Вошье де Денен. Его сюжет помимо упомянутой уже вставной повести о короле Карадоке состоит из разнообразных приключений Гавейна, который попадает в замок Грааля и пытается починить найденный там сломанный меч — но сделать это может только тот, кому под силу снять проклятие с Опустошенной земли. Гавейн терпит неудачу и уезжает; то же происходит во время второй его попытки проникнуть в замок Грааля. Он узнает, что меч сломался, когда им убили короля, чье тело он видит в замке — это и навлекло на страну проклятие. Все это объясняет ему брат покойного, страдающий от неизлечимой раны, но на середине рассказа Гавейн засыпает — и просыпается на утесе, стоящем над морем.

Здесь эстафета переходит ко Второму продолжению, которое также приписывается перу Вошье. В нем Персеваль играет в волшебные шахматы с вышедшей из озера девой, которая оказывается феей Морганой; влюбившись в нее, он забывает о своей нареченной Бланшефлер. Фея помогает ему найти замок Грааля, где рыцарь снова видит таинственную процессию и задает вопрос, которого от него ждали. После этого ему удается соединить обломки меча, но в лезвии остается трещина — Король-Рыбак по-прежнему не может исцелиться от своей раны.

Оставшиеся два продолжения, авторами которых считаются Жербер де Монтрей и клирик Манассье, независимо друг от друга продолжают предыдущее повествование. Третье продолжение повествует о новых приключениях Персеваля, который попадает в замок прокаженного короля с двойным именем — Аваллах и Мордрах. На сей раз его болезнь объясняется не раной, а Божьей карой: когда-то он уселся без приглашения за стол Грааля. Имена короля, повторенные позже в романах Вульгаты (там королей двое), напоминают одновременно о правителе эльфов Авалона и предателе Мордреде, но его связь с этими персонажами остается неясной, поскольку действие опять обрывается.

Закончить его удалось лишь в Четвертом продолжении, где Король-Рыбак рассказывает Персевалю историю Грааля и сообщает, что проклятие будет снято, если юноша отомстит тому, кто ранил короля и убил его брата — некоему Партиналю из Красной башни. В других романах этот персонаж, Красный рыцарь, становится также убийцей отца героя; он явно принадлежит к потустороннему миру, как и другие «красные» герои кельтских преданий. Несмотря на множество волшебных препятствий, Персеваль убивает врага и приносит его голову Рыбаку, который тут же исцеляется, но вскоре умирает, чтобы передать святыню новому хранителю. Вслед за этим Артур коронует Персеваля на трон Грааля, но тот после семилетнего правления передает престол зятю Короля-Рыбака Малону, а сам становится отшельником: «В день, когда Бог забрал его душу, небеса возрадовались, и было великое ликование, а Святой Грааль, копье и серебряный поднос покинули сей мир вместе с Персевалем»(4). Этот благочестивый финал не слишком согласуется с предыдущими языческими элементами романа; вдобавок его автор представляет героя образцом чистоты, невзирая на все его любовные похождения.

Еще одним продолжением романа по праву можно считать валлийскую повесть «Передур, сын Эвраука», входящую в состав «Мабиногион». Ее герой тоже попадает в чудесный замок, где видит отрубленную голову на блюде и копье, «с которого на пол стекали три кровавые струи». Забыв об этом, Передур совершает многочисленные рыцарские подвиги, влюбляется в красавиц и даже женится на «императрице Константинополя». Однажды он узнал, что увиденная им в замке голова принадлежала его дяде, убитому девятью глостерскими ведьмами, — и тут же отправился в поход на этих ведьм и перебил их всех до единой. Просто и ясно, без всяких чудес с Граалем. При этом в сюжет прокралось немало сюжетов кельтской мифологии — например, те же ведьмы, девять богинь-предсказательниц с острова Авалон, — но волшебного котла среди них нет. По-видимому, его заменяет блюдо с головой, которое несут две женщины — оно напоминает то ли о голове Иоанна Крестителя, то ли о засвидетельствованном многими источниками обычае кельтов хранить высушенные головы врагов в качестве трофеев.

Впервые упомянув Грааль, Кретьен не захотел — или не успел, — сообщить читателям смысл этого понятия, и это пришлось сделать другому автору. Около 1200 года Робер де Борон, поэт из Франш-Конте, завершил «Роман о Граале», которому предстояло стать первой частью впечатляющей трилогии, раскрывающей тайную связь новозаветного предания с историей Европы. Вторая часть, «Роман о Мерлине», дошла до нас не полностью — сохранились примерно половина (502 стиха) этого произведения, а также его прозаический пересказ. Такой же пересказ первой части известен под названием «Иосиф Аримафейский» или просто «Иосиф». Последняя часть трилогии, повествующая о Персевале и поисках Грааля, утеряна — от нее осталась только более поздняя прозаическая версия, написанная около 1220 года и называемая «Дидо-Персеваль» по имени Фирмена Дидо, владельца книжного собрания, где отыскалась единственная рукопись романа.

Робер де Борон был клириком при дворе Готье де Монбельяра, бургундского феодала, который в 1202 году отправился в крестовый поход, но добрался только до Кипра. Возможно, Робер путешествовал с ним, поскольку его труды показывают знакомство с топонимикой Средиземноморья и восточной культурой. Борон первым сообщил, что Грааль — это чаша Тайной вечери, которую Иосиф наполнил кровью Христа, придав ей тем самым волшебную силу. За то, что «тайный ученик» похоронил распятого, разгневанные иудеи обрекли его на голодную смерть в темнице, но чудесная чаша много лет питала его. Между тем римский император Веспасиан, заболевший проказой, исцелился при помощи изображения Спасителя (известный образ Спаса Нерукотворного) и решил наказать иудеев за убийство Христа. После взятия Иерусалима он велел выпустить из тюрьмы Иосифа, который передал чашу Брону (Хеброну), мужу своей дочери Енигусы: в поздних романах она получила более благозвучное имя Анна. Для распространения христианского учения Брон вместе с чашей уезжает на Запад, основав общину служителей Грааля. Он — тот самый Король-Рыбак, который в конце жизни должен передать реликвию новым достойным хранителям.

В романе «История Святого Грааля» из цикла Вульгаты чашу в Британию привозит не Брон, а сын Иосифа Аримафейского — Иосиф Младший. Там же появляется волшебная страна Саррас, которую иногда называют «землей сарацинов»; Мэлори сообщает, что она находится рядом с Вавилоном. В то же время, когда Иосиф прибывает в Саррас и обращает его жителей в христианство, эта страна, по-видимому, отождествляется с Британией. Возможно, ее название — всего лишь символ язычества, которое в средние века нередко объединяли с исламом: недаром богами «саррасенов» именуются Тервагант, Махомед, Аполлон и Юпитер.

По одной из легенд, Иосиф и Брон были купцами, закупавшими олово в Британии, поэтому именно этот остров стал конечной целью их маршрута. Однако у Борона речь, похоже, идет не о Британии, а о его родной Франции; именно там Брон изготовил по образцу стола Тайной вечери Круглый Стол, одно место за которым — место предателя Иуды, — было объявлено «погибельным», и занявший его по неосмотрительности грешник Моисей провалился прямиком в ад. В завершение Борон выстраивает генеалогию «семейства Грааля» — к хранению святыни по завету самого Христа («да едины будут три») оказываются причастны также брат Иосифа Петр и сын последнего Ален (Алейн), которые отправились в разные концы света, чтобы нести слово Христа. Интересно, что путь Петра лежал в «долину Аварон» где-то на западе — может быть, имелся в виду монастырь Гластонбери, где во времена Борона уже бытовали легенды об основании обители Иосифом Аримафейским.

Впервые эти легенды зафиксированы около 1125 года в «Истории Гластонберийской обители» Уильяма Малмсберийского, где со ссылкой на некие древние рукописи говорится, что в 63 году н. э. проповедники христианства во главе с Иосифом прибыли в Гластонбери и основали там первую христианскую церковь, посвященную Богородице. Эта легенда сообщает, что Иосиф привез с собой не чашу, а два сосуда с кровью и потом Христа; только в XIII веке эта традиция объединилась с преданием о Граале, привезенным из Франции.

Внешний вид Грааля в романе Борона не описывается, зато излагаются свойства «сосуда добра и красоты»:

Романы Робера де Борона полны заимствований из христианских апокрифов. Из «Сказания о смерти Пилата» взят сюжет о чудесном исцелении Веспасиана, из «Отмщения Спасителя» — о том, как Бог питал Иосифа в темнице. Есть здесь и образы кельтской мифологии: например, Короля-Рыбака зовут Брон — почти так же, как великана Брана (Врана) из «Бранвен, дочери Ллира». Согласно этой повести, король Британии, Вран или Бендигейд Вран, пошел войной на ирландцев, чтобы отомстить за обиды своей сестры Бранвен, и был ранен отравленным копьем в бедро. Рана была неизлечима, и Вран велел своим семи спутникам отрезать ему голову и увезти ее на родину, где голова целых семь лет не только беседовала с ними, но и чудесным образом питала, став неким аналогом Грааля. После этого ее похоронили на Белом холме в Лондоне, и она защищала остров от вторжения, пока Артур не выкопал ее. По свидетельству триады 37, он сделал это, «поскольку не хотел, чтобы этот остров защищала чья-либо сила, кроме его собственной»(6).

Король-Рыбак, по большинству свидетельств, тоже ранен в бедро, отчего не может ходить. Однако бедра (чресла) — общеизвестный эвфемизм половых органов, и суть раны Короля именно в лишении его производительной силы; потому и страна его теряет плодородие и зовется Бесплодной или Опустошенной землей. Прозвище «Рыбак» (Pêscheur) у Кретьена и других авторов объясняется тем, что его носитель из-за увечья лишен таких развлечений, как война и охота, и может только ловить рыбу, сидя в лодке. В ряде источников этот персонаж делится на Короля-Рыбака и Увечного короля; иногда они носят имена Пеллам и Пеллес. В «Иосифе Аримафейском» Робер де Борон называет их Мордреном и Насьеном: оба они ранены, к тому же первый страдает тяжким недугом (скорее всего, проказой), а второй ослеп, без разрешения взглянув на Грааль. Здесь, как и в последующих текстах, рана короля — наказание за грех. Некоторые ученые считают прозвище «Король-Рыбак» результатом ошибки одного из обработчиков легенды, спутавшего старофранцузские слова pêscheur (рыбак) и pecheur (грешник). Но у прозвища есть и более глубокий смысл — рыбная ловля у кельтов, как и у других народов, была символом поиска сокровенной мудрости, скрытой от людей, как рыба под слоем воды. «Выловив» эту мудрость, герой становится уже «ловцом человеков», подобно Христу, один из символов которого — рыба.

Не менее любопытен образ Персеваля, который в романах Вульгаты назван младшим сыном Пелинора, братом Ламорака, Тора и Агловаля. В других источниках его отца зовут Ален, Блиокадран, Гамурет и т. д. Кельтское происхождение Персеваля следует из прозвища «Галльский», то есть «Уэльский» — местом его рождения в одном из романов назван Синадон, горная Сноудония в Северном Уэльсе. Однако вряд ли стоит на основе этого отождествлять его с Передуром ап Элифером, правившим в VI веке в Эврауке (Йорке). В изначальном варианте герой — классический фольклорный «дурачок», преодолевающий всевозможные испытания, чтобы заслужить славу, богатство и любовь царевны. Имя Perceval переводится как «рази долину», что соотносится с главным оружием героя — копьем; валлийский Передур носил прозвище «Длинное копье» (paladyr hir), да и само его имя, возможно, переводится как «стальное копье». По мнению ученых, смысл имени — проникновение в скрытую от людей долину, где стоит замок Грааля. Еще один его вариант, Перлесво (Perlesvaus), переводится как «потерявший свою долину» — намек на сиротство Персеваля, как физическое, так и духовное; поиск Грааля для него связан как с обретением семьи, так и с осознанием своего назначения. Характерно, что вначале герой, воспитанный в лесу, не знает своего имени и узнает его только в процессе поисков.

Похоже, Персеваль, как и Ланселот, проник в артуровские предания из бретонского фольклора, притом прошедшего обработку французских труверов. В районе Ванна, как указывают Скотт Литлтон и Линда Малкор, бытовали легенды про Перонника-дурачка, который, подобно Персевалю, из не ведающего своего имени дурня становился героем при помощи верного копья и волшебного золотого таза — не святого ли Грааля? Из того, что близ Ванна в V веке жили аланы, авторы заключают, что образ Персеваля имеет аланские корни. Доказательство они видят в том, что отцом героя в ряде текстов назван Ален Толстый, хотя это имя, как уже говорилось, не связано с аланами. Есть и другие версии: индийский ученый Джехангир Кояджи, например, увидел в приключениях Персеваля ряд совпадений с биографией легендарного иранского царя Кей-Хосрова, из чего сделал вывод о восточном происхождении героя и самого Грааля(7). Об этом писали и другие авторы начала XX века — И. Купер-Оукли, Л. Шредер, Ф. Кампер, — считавшие, что сказания о Граале были принесены в Европу крестоносцами в XII веке.

Чтобы понять генезис легенды, необходимо прежде всего выяснить этимологию слова «Грааль». По самому распространенному мнению, оно происходит от латинского слова gradalis, обозначающему большое блюдо, на котором во время пиров подавали рыбу или мясо. Похоже, это значение не единственное, поскольку родственным греческим словом «кратер» именовали глубокую чашу с двумя ручками для смешивания вина с водой. По-провансальски словом grazal и сегодня называют кастрюлю для приготовления рагу. Другие версии связывают происхождение слова с латинским gradale, переменой блюд в ходе трапезы, или с cratis (прилагательное cratalis) — корзина, нечто плетеное. Сторонники кельтского происхождения легенды о Граале, например Р. Ш. Лумис, выводят это слово из ирландского croil, означающего волшебный сундук или корзину королевы Медб. Искусственная этимология Борона, в свою очередь, производит слово «Грааль» от «се qui agrèe» (то, что нравится), поскольку волшебная чаша радовала всякого, кто ее видел. Наконец, последняя, популярная в наши дни версия трактует выражение San Graal (Святой Грааль) как sang real (истинная кровь), исходя из того, что некоторые авторы пишут оба слова слитно: Sangraal или, как у Мэлори, Sangreal.

Во втором романе трилогии Мерлин излагает королю Артуру и его рыцарям «краткое содержание предыдущей серии», завершая его словами: «Король-Рыбак живет на острове Ирландия, одном из прекраснейших мест мира. Однако знайте, что он пребывает в наихудшем положении из всех, в коих может оказаться человек, поскольку он тяжело болен. Невзирая на старость и немощь, Король-Рыбак не может умереть; ничто не облегчит его мук, пока не явится рыцарь Круглого Стола, который должен мастерски владеть оружием, победить во множестве турниров и пережить приключения, что сделают его имя известным во всем мире. Когда же он пройдет все эти испытания, его допустят ко двору богатого Короля-Рыбака, где он спросит, что есть Грааль и чему он служит. Едва король услышит этот вопрос, как он исцелится, поведает рыцарю священные заповеди Господа нашего и отойдет в мир иной, а рыцарь станет хранителем крови Иисуса Христа. И тогда сбудется пророчество и развеются злые чары, тяготеющие над землями Британии»(8).

Эта «программа действий» осуществляется в третьем романе Борона — вернее, в его варианте, известном как «Дидо-Персеваль». Его герой, сын потомка Брона Алейна, одержал победу на турнире и был посвящен в рыцари самим Артуром. Узнав о существовании Погибельного сиденья, он попросил позволения занять его и сумел добиться своего. Как только он сделал это, в глубинах земли раздался грохот, тьма окутала дворец, и неземной голос объявил, что отныне на страну легло проклятие. Очевидно, что речь идет не только о стране Грааля, но и о Британии, хотя неизлечимая болезнь, судя по роману, постигает только короля Брона. Снять проклятие сумеет только рыцарь, который доберется до замка Грааля, носящего имя Корбеник («благословенное сердце»), и задаст его хозяину нужный вопрос об этом предмете. После этого Персеваль отправился на поиски, при помощи Мерлина отыскал замок, но, как уже говорилось, забыл о вопросе. Только после семи лет скитаний он вновь достиг цели и выполнил все необходимое, что привело к исцелению Короля-Рыбака. В тот же момент при дворе Артура вновь послышался грохот, и расколотое каменное основание Погибельного сиденья опять стало целым. Далее, как и в продолжении романа Кретьена, король уступил трон Персевалю, который провел остаток жизни в молитвах и забрал Грааль с собой на небеса. В завершение Мерлин, поселившись у заброшенного замка Грааля, рассказывает своему учителю Блезу историю поисков святыни.

Романы Робера де Борона сформировали канонический образ Грааля, который с небольшими отклонениями кочевал из одного романа в другой. Особняком стоят лишь немногие сочинения, одно из которых — анонимный роман «Перлесво» (или «Возвышенная история Святого Грааля»), написанный около 1215 года предположительно во Фландрии. Роман начинается рассказом о происхождении Грааля, за которым следует история о том, как Артур, раненый в поединке с Черным рыцарем, был исцелен некой девой, которая предупредила короля об опасности, угрожающей ему и Логрии, если его рыцарям не удастся отыскать Грааль и исцелить с его помощью Опустошенную землю. Начинаются поиски, в которых Гавейн и Ланселот уступают первенство юному рыцарю Перлесво, который достигает замка Грааля — но уже после того, как король Замка Смерти убивает своего брата, Короля-Рыбака, и похищает святыню. Сам Артур прекращает поиски чаши, узнав о смерти Гвиневеры, которую хоронят в Авалоне — судя по тексту, это Гластонбери. После этого король и его рыцари практически исчезают из сюжета, а Мерлин вообще не появляется в нем: как ни странно, вездесущий чародей связан с Граалем только в одном произведении — романе Робера де Борона.

В «Перлесво» со знанием дела описаны оружие, замки, военная тактика, что позволяет считать автором романа члена одного из духовно-рыцарских орденов — по всей вероятности, ордена тамплиеров, который особенно интересовался эзотерикой и тайными знаниями. В одном из эпизодов юного Перлесво-Персеваля встречают в замке тридцать рыцарей в белых плащах с красным крестом. Здесь Королем-Рыбаком оказывается сам Иосиф Аримафейский, «бывший воином Пилата в течение семи лет». Очевидно, дожить до времен Артура, когда происходит действие романа, ему помогают чудесные свойства Грааля. В «Перлесво» немало намеков на алхимию: говорится, например, о «двух мужах, сделанных из меди благодаря искусству некромантии», а также о «головах, сделанных из серебра, и головах, сделанных из меди». Появляется здесь и таинственная Дама Повозки, которая возит на телеге сотни мумифицированных голов, среди которых голова прародителя Адама. В этих образах иногда видят намек на загадочную голову, в поклонении которой под пытками признавались тамплиеры.

Но и без всяких тамплиеров роман полон странных и отнюдь не христианских образов. Короля приносят в жертву, его детей жарят и съедают, собаки разрывают на куски белого оленя, а потом рыцарь и дева собирают эти куски в золотые сосуды и скрываются в лесу. Сам Грааль предстает в пяти разных образах, о которых «никто не имеет права говорить, ибо секреты этого таинства не должны быть раскрыты, и говорить о них имеет право только тот, кому Бог доверит их»(9). Назван только один из образов — потир, или чаша для причастия, — но и это всего лишь иллюзия: каждый видящий Грааль видит лишь то, что способен вместить его разум.

В «Перлесво» Грааль недвусмысленно связан с кровавой жертвой: победив врагов, герой «поставил посреди двора большой котел и погрузил туда одиннадцать убитых рыцарей с головой, чтобы вся их кровь стекла туда. После этого он привел Хозяина Болот и поставил его перед котлом, полным крови. Крепко связав ему руки и ноги, он сказал: «Тебя не насытила кровь рыцарей моей матушки, так насыться теперь кровью твоих собственных рыцарей!» И он за ноги опустил его в котел, так что голова его погрузилась в кровь по плечи, и держал его там, пока он не захлебнулся и не утонул»(10). Перлесво с самого начала не столько ищет волшебную чашу, сколько стремится отомстить врагу — Хозяину Болот, который убил его отца и лишил владений мать. Добившись своей цели, он побеждает некоего Черного отшельника — «величайшего в мире злодея», — после чего уже без всяких препятствий обретает Грааль и становится его хранителем. В конце романа герой вместе с чашей поднимается на волшебный корабль под ярко-красными парусами и навсегда покидает этот мир. Замок достается его кузену Жозеусу, но после смерти последнего приходит в запустение и зарастает лесом. Найти его с тех пор смогли только два рыцаря — и увиденное чудо настолько изменило их, что оба стали святыми.

Еще один образ Грааля рисуется в известном романе Вольфрама фон Эшенбаха «Парцифаль», написанном в стихах на верхненемецком диалекте между 1200 и 1210 годами. Вольфрам был баварским рыцарем, придворным поэтом Германа, ландграфа Тюрингии; помимо «Парцифаля», ему принадлежат рыцарский роман «Вильгельм» и неоконченный «Титурель». В предисловии к самому известному своему произведению он сообщал, что узнал историю Грааля от некоего провансальца Киота, которому ее, в свою очередь, сообщил некий Флегетанис: «Знаменитый мастер Киот нашел в Толедо среди рукописей первоначальное изложение этой истории, написанное по-арабски. <…> Некий язычник по имени Флегетанис был весьма уважаем за его ученость. Сей ученый муж происходил от Соломона; его родители принадлежали к одному весьма древнему израильскому роду. <…> Изучая созвездия, Флегетанис открыл великие тайны, о которых говорил с трепетом. Он учил, что существовал предмет, именуемый Граалем, имя коего он ясно прочитал по звездам. Ангельское воинство перенесло его на землю, и с тех пор о нем заботились люди, подобные христианам если не по имени, то по духу, и схожие чистотой с ангелами»(11).

Вопрос о том, реальны ли Киот и Флегетанис, вряд ли можно решить однозначно. Во всяком случае, первого из них часто отождествляют с трубадуром Гюйо из Провена, жившим в Шампани и близким к ордену Храма (опять тамплиеры!). Известно, что в 1184 году Гюйо приехал в Майнц на большой праздник по случаю посвящения в рыцари сыновей императора Фридриха Барбароссы и вполне мог встретиться там с Вольфрамом. Знаменательно, что Гюйо был также известным книготорговцем и владельцем скриптория, где переписывались книги Кретьена де Труа. Это может объяснить раннее знакомство немецкого поэта с идеями и образами его французского коллеги; не исключено, что оба они пользовались советами «знаменитого мастера» — это прозвище говорит об учености Гюйо, который мог действительно посещать Испанию и знакомиться там с восточной мудростью, следы которой многие исследователи находят в тексте «Парцифаля».

Вот как Вольфрам фон Эшенбах описывает первое явление святыни своему герою:

Грааль сопровождает целая процессия: впереди его несут копье, с которого стекает струя крови, далее по очереди входят двадцать четыре прекрасные дамы, несущие свечи, сосуды и драгоценные камни. За ними следует несущая реликвию королева, которой автор дает имя Репанс де Шой (на старофранцузском Repance de Schoye — «исполненная радости», хотя Вольфрам переводит это выражение как «не знающая гнева»).

Для начала Грааль проявляет свойства «рога изобилия»:

Мы все еще не понимаем, что такое Грааль, но в конце концов Вольфрам раскрывает тайну:

Так мы узнаем, что Грааль — это камень. Услужливые комментаторы тут же подбрасывают пояснение, взятое из гностических легенд — не просто камень, а изумруд, выпавший из короны Люцифера в день поражения адского воинства в битве за небеса. Он упал прямо к ногам Адама и Евы и сопровождал первых людей в раю и за его пределами, обеспечивая им здоровье и долголетие. Позже камень был утрачен из-за людских грехов, но поиск его остается задачей всех стремящихся к духовному совершенству. В романе Вольфрама название реликвии искажено то ли из-за незнания автором латыни, то ли намеренно: оно может читаться как «lapis ex caelis» (камень с небес) или «lapis elixir» — знаменитый «философский камень» алхимиков. Есть и еще одна трактовка, «lapis exilis» (ничтожный камень); Арнольд из Виллановы в своем трактате пишет о «ничтожном камешке, презираемом глупцами, но любимом мудрыми» — это и есть «первоматерия», используемая алхимиками для Великого делания.

Хранителями святыни в романе снова названы тамплиеры, а местом хранения — гора Мунсальвеш, точнее Монсальват (гора спасения). Иногда ее отождествляют с твердыней еретиков-катаров, замком Монсегюр в Пиренеях, хотя он получил свое название (от латинского mons securus, «гора убежища) задолго до того, как им завладели катары. Тем не менее не переводятся желающие связать катаров с Граалем и поискать чудесную чашу в окрестностях разрушенного замка. Одним из них был оберштурмфюрер СС и по совместительству историк Отто Ран, действовавший по приказу самого Гиммлера — уверовав в сверхъестественные силы Грааля, глава «черного ордена» пожелал завладеть этим «чудо-оружием». Ран, как и другие, потерпел неудачу и в 1939 году покончил с собой, бросившись с горной вершины в Тироле.

Гиммлер и другие вожди Третьего рейха весьма высоко ценили роман Вольфрама, в котором проводилась мысль о хранителях Грааля как «расе господ», призванной править миром:

Раса Грааля управляется живущими неимоверно долго королями, хотя Вольфрам не называет их потомками Иосифа Аримафейского. Сам Король-Рыбак, носящий имя Анфортас (искаженное латинское infirmitas, т. е. «бессильный) — сын Фримутеля и внук Титуреля. В родстве с ними состоит и Парцифаль — его мать Герцелойда оказывается сестрой Анфортаса и «королевы Грааля» Репанс де Шой. Понятно, что молодой рыцарь становится спасителем Грааля не благодаря своим достоинствам, как у других авторов, а будучи законным наследником трона Мунсальвеша. Его путь к цели оказывается не слишком сложным — с чародеем Клингзором и другими врагами разбираются менее знатные соратники, например, Гавейн. После исцеления Короля и снятия с его земли проклятия Парцифаль естественным образом становится новым правителем Грааля, женится на прекрасной Кондвирамур и рождает сына Лоэрангрина, больше известного как Лоэнгрин.

В свою очередь, хранительница Грааля (и, вероятно, сестра Анфортаса) Репанс де Шой выходит за боевого друга Парцифаля — мулата Фейрефица. Любопытно, что их сыном оказывается легендарный пресвитер Иоанн, царь и священник земель Востока, поискам царства которого в средние века уделялось не меньше внимания, чем поискам самого Грааля. В 1165 году император Фридрих Барбаросса, король Франции и папа римский получили послания от имени пресвитера, что привело к возникновению многочисленных легенд. В них говорилось, что Иоанн правит Индией и владеет бесчисленными богатствами, включая посох с набалдашником из волшебного зеленого камня — явный намек на Грааль. Легендам о пресвитере перестали верить только в XV веке, после первых путешествий европейцев во внутренние районы Азии.

Через несколько лет после «Парцифаля» Вольфрам взялся за роман «Титурель», где на фоне любовной истории прадеда Парцифаля, короля Титуреля, прослеживалась история правителей Грааля от Христа до Лоэнгрина. Этот роман остался незаконченным, и около 1270 года баварский клирик Альбрехт фон Шарфенберг продолжил его своим громадным поэтическим трудом «Младший Титурель» (Der Jungere Titurel), который из-за своего объема и запутанности сюжета так и остался не переведенным ни на один язык Европы. Смысловой центр романа — описание строительства королем Титурелем на горе Мунсальвеш (Монсальват) храма Грааля и подробнейшее описание этого храма: «Храм имел вид широкой и высокой ротонды под огромным куполом. Его окружали двадцать две часовни восьмиугольной формы, и над каждой парой часовен поднималась восьмиугольная колокольня шести этажей в высоту. Каждую колокольню увенчивал рубин… а на вершине купола храма находился громадный карбункул, который светился в темноте и указывал путь служителям храма, которые ночью возвращались в замок»(16). В середине храма находилась его точная модель, а внутри этой модели помещался Грааль, доступ к которому имели лишь немногие рыцари.

Автор «Младшего Титуреля» соединил версии Борона и Вольфрама, превратив Грааль в камень, упавший с небес, из которого позже была высечена чаша Тайной вечери. Он также изложил оригинальную версию ухода Грааля из мира — когда греховность Запада увеличилась до предела, святыня не пожелала оставаться там, и хранители во главе с Титурелем и Парцифалем отвезли Грааль в Марсельский порт и отплыли с ним на Восток (влияние этой сцены нетрудно заметить в завершении толкиеновского «Властелина колец»). После долгого плавания хранители высадились в неназванной стране, где их встретили живые и здоровые Фейрефиц и его супруга Репанс де Шой, предложившие переправить святыню к пресвитеру Иоанну, «королю трех Индий», живущему недалеко от стеклянной стены, ограждающей рай. Туда же волшебством Грааля был перенесен замок Мунсальвеш, которому суждено оставаться там до Второго пришествия.

В романе фон Шарфенберга идея избранности в служении святыне доведена до абсолюта. На фоне вырождения человечества служители Грааля — единственные, кто сохранили чистоту и должны взять на себя ответственность за погрязший в грехах мир. При этом духовность их весьма сомнительная — «тамплиеры» обязаны всего лишь вести войну с иноверцами, делить с товарищами свою собственность и соблюдать целомудрие. Автор утверждает, что раны целомудренных рыцарей почти мгновенно излечиваются Граалем, а тот, кто нарушит обет, «в тот же день будет тяжело ранен или даже убит»(17). Жениться может только их король — тот, кому суждено продолжить династию Грааля.

Несмотря на название, роль Титуреля в романе невелика — в основном речь идет о приключениях отца Парцифаля Гамурета и сына Лоэнгрина. Историки предполагают, что этот герой, бывший вначале рыцарем Лораном Гарэном из лотарингских преданий, был вписан в историю Грааля из политических соображений, чтобы польстить влиятельным герцогам Лотарингии. В «Младшем Титуреле» именно он, а не Парцифаль, чудесным образом покидает мир, уплывая на челне, влекомом лебедем, после расставания со своей возлюбленной Эльзой (Эльзам), дочерью герцога Брабанта. Лоэнгрин оказался весьма популярен в Германии — ему посвящены повесть Конрада Вюрцбургского «Рыцарь лебедя» (1280) и анонимная поэма «Лоэнгрин» (1290), не говоря уже о знаменитой опере Вагнера.

Стоит отметить, что главные повествования о небесной чаше появились сразу в нескольких странах Европы на протяжении каких-то 20–30 лет. Дальше наступило время уточнения подробностей, шлифовки деталей, не внесшее ничего нового в понимание сути вопроса. Авторы рыцарских романов во всех подробностях описывали поиски Грааля, почти ничего не говоря о нем самом. Эти поиски, по версии Вульгаты, начинаются с самого основания Круглого Стола, каждый рыцарь которого пытался совершить величайший подвиг — отыскать святыню, способную наделить счастьем и здоровьем не только того, кто ее найдет, но и всю Логрию. Однако перед искателями стоит преграда: достичь Грааля и даже просто попасть в хранящий его замок Корбеник может только чистый духом. Ни Гавейн, ни Ланселот не способны даже приблизиться к реликвии, хотя в процессе поисков узнают ее историю. Повторяя Робера де Борона, авторы Вульгаты излагают сюжет путешествия чаши Тайной вечери на Запад, хотя здесь ее сопровождает не Брон, а сам Иосиф Аримафейский. Грааль хранится в скрытом от глаз посторонних Корбенике до тех пор, пока случайно попавший сюда рыцарь (по одной версии, язычник Варлан, по другой — сэр Балин Свирепый) не наносит Плачевный удар королю замка Пеламу или Пеллесу: «Оказавшись безоружным, бросился Балин в замковые покои искать себе оружие и бежал из покоя в покой, но не мог сыскать себе меча. А король Пелам все гнался вслед за ним. Наконец очутился он в покое, чудесно и богато убранном… <…> там стояло чудесное копье, украшенное дивным узором. Увидел Балин копье, схватил его, обернулся и бросился на короля Пелама. Он сбил его с ног и нанес ему тем копьем жестокую рану, так что упал король Пелам без памяти. Тут рухнул замок, и стены его, и кровли — все обрушилось на землю. И Балин упал и не мог шевельнуть ни рукой, ни ногой, и почти все, кто был в том замке, погибли через тот плачевный удар»(18).

Знаменательно, что здесь правитель, изнемогающий от раны в бедро, носит имя не Брана, а другого героя «Мабиногион» — Пуйла, короля Диведа. Этот древний полубог, имя которого означает «мудрость», так же, как и Бран, мыслился властелином подземного царства (Аннуина) и, возможно, страдал от той же неизлечимой раны. Правда, романы о Граале, в которые проникла христианская идея наказания за грехи, излагают причину ранения короля и опустошения его владений иначе. Впервые эта версия встречается в «Разъяснении» (Elucidatio) к «Персевалю» Кретьена, написанном около 1200 года анонимным французским редактором — быть может, тем же Гюйо из Провена. Там говорится: «В Логрии существовал обычай, согласно которому девы должны были встречать путников, идущих по дорогам, и отводить их к источникам. Злой и порочный король Амангонс первым нарушил этот обычай… <…> хотя его долгом было покровительствовать девам и охранять их. Он силой овладел одной из дев, лишил ее целомудрия, отобрал золотую чашу, которую она носила с собой, и заставил каждый день прислуживать себе. С тех пор девы уже не служили путникам». После этого «земля стала мертвой, так что даже на деревьях не осталось листьев. Травы и цветы высохли, а источники иссякли, поскольку не было человека, способного найти двор короля по прозванию Богатый Рыбак»(19).

Здесь о ранении короля ничего не сказано, но в «Парцифале» говорится, что Анфортас, «ослепленный любовью», забыл о своем служении и вступил в поединок с неким язычником, который и нанес ему роковой удар. Любопытно, что такую же рану в романе получает главный враг Грааля Клингзор: «В Сицилии был некогда король Иберт, а одну из его жен звали Иблис. Клингзор служил ей, и она наградила его своей любовью. Когда король застал свою жену с Клингзором, спавшим в ее объятиях, он собственноручно отрубил Клингзору его срамные части, так что тот никогда больше не мог иметь дело с женщинами»(20). Создается впечатление, что чародей — «темный» двойник Короля-Рыбака, пытающийся завладеть Граалем и поставить его на службу злу. Но у Анфортаса есть и еще один двойник — Артур. Ряд исследователей, начиная с Дж. Риса, рассматривает обоих героев как воплощения кельтского бога Нуаду (Ноденса). Этот бог после получения тяжкого увечья вынужден уступить власть над миром и жену, олицетворяющую ту же власть, молодому сопернику Лугу-Ллеу и удалиться в подземный мир.

В романах Вульгаты сходство Артура и Короля-Рыбака выступает особенно явно. После Плачевного удара король перестает играть активную роль в повествовании и даже на роман своей супруги с Ланселотом смотрит сквозь пальцы — не потому ли, что сам лишился мужской силы? Удар наносит повреждение самой структуре мира, которая магически зависит от здоровья Грааля и его хранителя. Рыцари узнают, что будущему спасителю Грааля суждено исцелить не только Опустошенную землю, но и Логрию.

Таких спасителей в цикле Вульгаты трое. Первый из них — сын Ланселота Галахад, достойнейший рыцарь, рожденный, как уже говорилось, от Ланселота и дочери Короля-Рыбака Элейны. По отцовской линии он также принадлежит к роду Грааля — его предок, тоже Галахад, был сыном Иосифа Аримафейского. Таким образом, Галахад неразрывно связан с Граалем — уже его прибытие в Камелот сопровождается явлением святыни, одарившей Артура и его рыцарей лучшими в мире яствами. Тогда же по реке в крепость приплыл камень с вонзенным в него мечом, который, согласно сопроводительной надписи, должен был извлечь «лучший в мире рыцарь». Нетрудно догадаться, что это сделал Галахад, став тем самым «небесным» дублером «земного» властителя Артура. Очень скоро он отправился на поиски Грааля и вместе со своими соратниками не только обрел реликвию, но и перевез ее на корабле в город Саррас, аллегорию Царствия Небесного.

После этого Галахад (в начале романа «Поиски Святого Грааля» именно он, а не Персеваль, занял Погибельное сиденье) стал королем Грааля, но эта ноша оказалась непосильной для смертного: успев только обнять товарищей, он скончался. После этого «случилось невиданное чудо: оба его спутника увидели, как из небес появилась рука, которая взяла священный сосуд и копье и унесла их с собой на небеса. С тех пор ни один человек не оказался достаточно отважным, чтобы вновь увидеть Святой Грааль»(21). Галахад заменил в Вульгате Персеваля в роли идеального рыцаря, соединяющего воинскую доблесть с религиозным рвением. Его имя, восходящее к легендарному Гвальхаведу, одновременно связано с библейским Галаадом — «землей обетованной», которая в средневековой литературе символизирует Христа.

В отличие от безгрешного девственного Галахада второй спаситель, Персеваль, более человечен — он совершает ошибки, впадает в гнев, да и женщин не чурается; хотя традиция также объявляет его девственником, романы (особенно валлийский «Передур») намекают на многочисленные амурные похождения этого рыцаря, а Вольфрам прямо наделяет его семьей. При этом он принадлежит к тем наивным простецам, о которых говорит Спаситель в Евангелии от Луки: «Кто не примет Царствия Божия, как дитя, тот не войдет в него». Наивность Персеваля в соединении с бесстрашием на пути к цели дает ему силу стяжать Грааль, хотя и для него эта ноша оказывается смертельной. Только третий спаситель, король Боре (Богорт) Ганский, оказывается достаточно крепок, чтобы пережить обладание Граалем. По данным Вульгаты, он после гибели Артура и Круглого Стола отправляется в Палестину сражаться против неверных и там умирает. Так поиски Грааля встречаются с другим великим «квестом» средневековья — крестовыми походами.

Из текста Вульгаты не вполне ясно, удалось ли троим паладинам окончательно излечить Опустошенную землю и ее правителя. Как и у Вольфрама, Персеваль здесь исцеляет Короля-Рыбака, после чего срастается и камень под Погибельным сиденьем. Однако и Король, и Персеваль умирают, династия хранителей Грааля прекращается, а замок Корбеник, похоже, окончательно покидает земную реальность. Братство Круглого Стола, силы которого подорваны долгими бесплодными поисками, губит себя в междоусобных распрях. Оптимизм достижения духовной святыни вступает в противоречие с обреченностью земной гармонии. Тема рока, делающего бессмысленным любые усилия героев, мощно звучит в Вульгате, окрашивая все последующие обращения европейской культуры к теме Грааля.

В Британии эта тема приобрела отчетливый «краеведческий» привкус, служа возвеличиванию вначале монастыря Гластонбери, а потом и всего королевства. Согласно «Хронике о древностях Гластонберийской церкви» Джона из Гластонбери, написанной около 1350 года, Иосиф Аримафейский и шесть сотен его спутников прибыли в Британию для проповеди христианства и поселились в основанной ими обители. После смерти Иосиф был погребен в потайной мраморной гробнице под будущей церковью Богородицы, местонахождение которой скрыто в пророчествах легендарного прорицателя Мелкина, хранившихся в монастырской библиотеке. В этой гробнице, по утверждению Джона, якобы находились и привезенные Иосифом из Святой земли сосуды с потом и кровью Спасителя. Тот же автор выстроил фантастическую генеалогию, объявляющую Иосифа предком Артура сразу по отцовской и материнской линиям. Это делало как британское христианство, так и королевскую власть древнейшими в Европе, к тому же освященными благословением ученика самого Христа.

С течением времени чудесные сосуды соединились в традиции с чашей Грааля, изображение которой помещалось в подземной часовне святого Иосифа под храмом Богородицы. Тогда же, вероятно, прежнее название близкого к монастырю источника Чалкуэлл (меловой колодец) изменилось на Чалис-Уэлл — «Колодец Чаши». Красноватые камни, окружающие источник, породили поверье о том, что здесь спрятана чаша с кровью Христовой. Воде источника приписывались целебные свойства, и даже после разрушения монастыря сюда стекались больные и увечные со всей Англии. В романе Мэлори долина у источника служит местом отшельнического уединения Ланселота и Бедивера после гибели Артура.

К самой теме Грааля «Смерть Артура» мало что добавляет, повторяя в общих чертах романы Вульгаты. Здесь Грааль появляется в Камелоте вместе с его будущим хранителем Галахадом: «Но вот очутилась в зале священная чаша Грааль под белым парчовым покровом, однако никому не дано было видеть ее и ту, что ее внесла. Только наполнилась зала сладостными ароматами, и перед каждым рыцарем оказались яства и напитки, какие были ему всего более по вкусу. И была священная чаша Грааль пронесена через всю залу и исчезла неведомо как и куда»(22). После этого все рыцари дают обет отыскать чашу, и начинается череда приключений, приведших в конце концов к гибели Логрии. Сам Артур предчувствует это и горько сожалеет: «Я убит вашей клятвой, ибо через нее я лишусь лучшей и вернейшей рыцарской дружины, какая собиралась когда-либо при королевском дворе». Сам он в романе не имеет отношения ни к поискам чаши, ни к династии ее хранителей, что лишний раз подтверждает искусственность традиции, соединившей короля с Граалем.

После Мэлори чудодейственная реликвия вместе со всей артурианой постепенно отступила на второй план. Только в XIX веке романтические поэты и писатели оживили интерес к ней; в «Королевских идиллиях» Теннисона Грааль проходит постоянным контрапунктом, нравственным эталоном, которым герои поверяют свои поступки. Особенный интерес Грааль вызывал в Германии, что было связано с первым научным изданием поэм Вольфрама фон Эшенбаха, предпринятым в 1833 году филологом К. Лахманом. Под влиянием этих произведений композитор Рихард Вагнер взялся за создание оперы «Парцифаль», ставшей наиболее впечатляющим воплощением артуровской темы в музыке. В 1865 году Вагнер, уже написавший оперы «Лоэнгрин» и «Тристан и Изольда», представил изложение «Парцифаля» своему покровителю, королю Людвигу II Баварскому, тоже самозабвенно увлеченному темой Грааля. Однако работа над оперой протекала нелегко, и только в 1882 году, за год до смерти композитора, состоялась ее премьера в Байрейте.

Либретто оперы в целом следует роману Вольфрама, спрямляя некоторые его сюжетные ходы. Чародей Клингзор сумел завладеть священным копьем Страстей Господних и нанести им незаживающую рану королю Грааля Анфортасу. Когда явившийся в замок Анфортаса Парцифаль пробует исцелить короля, Клингзор пытается вначале соблазнить рыцаря при помощи «лесной девы» Кундри, а потом убить его тем же копьем, но в обоих случаях терпит неудачу. Колдовство рассеивается, Кундри перед смертью искупает свои грехи, а Парцифаля, добившегося своей цели, венчают на царство Грааля. Главное новшество Вагнера — роль Кундри, которая у Вольфрама и в других произведениях фигурирует лишь эпизодически, воплощая соединение внешнего уродства с внутренним благородством и мудростью:

В опере Кундри символизирует греховность сексуального влечения, которую Вагнер считал глубинным свойством женской природы. Именно победа над этим влечением во время сцены поцелуя в заколдованном саду — главный подвиг Парцифаля, делающий его достойным короны Грааля. Второй его подвиг — милосердие, проявленное к Королю-Рыбаку и дающее возможность исцелить и его, и его владения. В этом сочетании безгрешной любви и деятельного милосердия Вагнер видел рецепт излечения современного ему европейского общества, больного эгоизмом и равнодушием.

О том же писал другой выдающийся деятель западной культуры, поэт Томас Стернз Элиот, в своей знаменитой поэме «Бесплодная земля» (1922). В легенде о Граале Элиот видит «дорожную карту» пути к спасению человечества от терзающих его проблем. «Избегать мира, не отвергая его», найти путь от одной человеческой души к другой, от человека к природе, от природы к Богу — единственный способ исцелить раны «бесплодной земли» и вновь сделать ее цветущей. Поэма Элиота глубоко повлияла на целое поколение англо-американских интеллектуалов, включая Уильяма Фолкнера, который в ранней повести «Праздник наступления весны» описал странствия сэра Гавейна из Артгила в поисках девы с «юным розовым лицом и блестящими волосами». Выходец из того же поколения, Джон Стейнбек, в конце своей писательской карьеры написал популярное переложение романа Мэлори — «Деяния короля Артура и его благородных рыцарей», изданное посмертно в 1977 году.

Поиски Грааля не раз становились сюжетом художественных произведений и даже детективов. В романе Умберто Эко «Баудолино» (2000) герой, устав от бесплодных поисков реликвии, выдал за нее деревянную чашку своего отца-крестьянина. Боевик Стивена Спилберга «Индиана Джонс и последний крестовый поход» (1989) соединил все представления масс-культуры о Граале — затерянный в пустыне храм, хранители-крестоносцы и злобные нацисты, охотящиеся за реликвией. В фильме Терри Гиллиама «Король-Рыбак» (1991) герои ищут Грааль в современном Нью-Йорке — и находят спортивный кубок, который ничуть не хуже исцеляет тех, кто в него верит. Сравнительно недавно появился детектив британской писательницы Кейт Мосс (не путать с топ-моделью) «Лабиринт» (2005), две героини которого, разделенные столетиями, ищут Грааль в Пиренейских горах и выясняют, что реликвия представляет собой египетский папирус с записанным в нем секретом долголетия.

В старинной и современной литературе в контекст поисков небесной чаши вплетаются немало любопытных побочных сюжетов. Один из них — судьба сестры Персеваля Диндрейны, давшая материал для одной из «Королевских идиллий» Теннисона. В романе «Перлесво» именно ей вместе с тремя рыцарями доверено отвезти Грааль в Саррас, где святыня должна остаться навечно. По пути они попадают в некий замок, хозяйка которого, больная проказой, заставляет всех проезжающих мимо женщин отдавать ей немного крови для лечения болезни. Охваченная жертвенным порывом Диндрейна отдает даме столько крови, что та выздоравливает, а несчастная девушка умирает. Здесь еще раз подчеркивается связь Грааля с кровью и шире — с жизненной силой. Недаром в том же тексте чаша описана как «кораллово-красная и трепещущая, подобно живой плоти». Не исключено, что изначально хранитель Грааля не только получал от реликвии силы, но и подпитывал ее собственной кровью — или чужой, как это описано в том же «Перлесво».

Итак, у Грааля, при всей его таинственности, вырисовывается целый ряд общепризнанных свойств: питающая и исцеляющая сила, чашеобразность, связь с влагой, кровью и плодородием. Нетрудно увидеть, что все эти признаки ассоциируются с женским началом; хотя уже в кельтской традиции хозяином волшебной чаши (котла) почти всегда выступает мужчина, женщина неизменно находится рядом. Более того — только женщина может без вреда для себя касаться реликвии и нести ее в торжественных процессиях, как это делает «исполненная радости» Репанс де Шой. Еще в конце XIX века под влиянием теорий Фрейда Джесси Уэстон и другие исследователи рассматривали Грааль как атрибут древней богини плодородия, символ ее всепорождающего чрева. В этом контексте рыцарь с его копьем и мечом символизирует небесного или солнечного бога, брак которого с богиней (в свою очередь, воплощающей «нижнюю» стихию, хтоническую или водную) обеспечивает миру жизнь и процветание.

В кельтской мифологии «мужскую» сторону этой пары представляет бог Луг-Ллеу, разные ипостаси которого воплощают Ланселот, Гавейн и другие рыцари — искатели Грааля. «Женская» сторона — богиня Дану (Дон), она же Ану. В свою очередь, имя Дану, которая считалась матерью богов, связано с индоевропейским названием воды — «дон» или «дан», — сохранившимся в именах таких рек, как Дон, Днепр, Дунай. Солнечный бог является ее сыном, братом, мужем, а иногда и всем сразу. Третьим лишним в этой паре оказывается «темный» бог подземного царства, отец богини или ее незадачливый первый муж, низвергнутый «светлым» соперником. Следы этой коллизии видны чуть ли не в каждой кельтской легенде, и она же формирует историю Грааля в ее первоначальном виде: солнечный герой похищает (освобождает) из подземного царства саму богиню или символизирующую ее чашу, чтобы вернуть плодородие Опустошенной земле.

Любопытный отголосок этой истории содержится в провансальском романе «Джауфре» (Jaufré), написанном около 1210 года. В нем молодой рыцарь Артура Джауфре (возможно, то же лицо, что оруженосец Гирфлет) отправился в путь, чтобы отомстить воину Толату, оскорбившему королеву Гвиневеру. В чудесном саду замка Монбрюн он видит шествие красавицы Брюнизанды и ее слуг, которые горько плачут и стонут, но стоит юноше спросить о причине этого, как его начинают избивать. После долгих усилий он узнает, что отец Брюнизанды, король Мелиан, ранен тем же Толатом, из-за чего на девушку и на весь ее край пало проклятие. Джауфре побеждает злодея в поединке, после чего король выздоравливает, проклятие теряет силу, а бывшая Несмеяна выходит замуж за своего избавителя. Увиденная героем процессия знакома нам по другим произведениям, но место Грааля там занимает сама Брюнизанда, имя которой восходит к прозвищу кельтской богини-матери, означающему «белогрудая» (так же переводится имя валлийской Бранвен). Память об этой богине долгое время жила в Окситании, где древние римские дороги называли «дорогами Брюнизанды»; видимо, ей, как и греческой Гекате, посвящались перекрестки — популярные места встречи реального мира с потусторонним.

Христианское влияние усложнило легенду о Граале, дополнив ее мотивом духовного поиска и постижения Бога, для которого необходимы не только сила и смелость, но и целомудрие. Если прежде главную роль в разыскании чаши, по-видимому, играли «солнечные» братья Гавейн-Гвальхмаи и Гвальхавед (имя которого позже досталось Галахаду), то теперь на первый план выступил новый герой Персеваль, хотя его имя — «рази долину», — идеально соответствует древнему сюжету божественного брака. Предание о Граале еще больше усложнилось, когда к его языческой и христианской составляющей добавилась третья, гностическая, с ее причудливой символикой и навязчивым соблюдением тайны.

А какую же роль во всем этом играет король Артур? Ответ прост — никакой. В романах о Граале он в лучшем случае благословляет рыцарей на поиск и благоговейно наблюдает мимолетные явления реликвии. Подобно тому, как в круг артуровских легенд оказались втянуты разные сюжеты и персонажи, сам Артур в какой-то момент вписался в круг древней легенды Грааля, но в жизни реального «военного предводителя» этот мифический артефакт не играл и не мог играть никакой роли. Искателям «таинственного», желающим хоть как-то сопрягать свои устремления с реальностью, пора смириться с тем, что граалевская эпопея рыцарей Круглого Стола — всего лишь красивая сказка.

Тем не менее поиски «настоящей» чаши Грааля не прекращаются до сих пор. Самый серьезный претендент на это звание — старинный потир, хранящийся в кафедральном соборе Валенсии (Испания). По легенде, еще в 258 году, во время очередных гонений на христиан, святой Лаврентий увез чашу Тайной вечери из Рима и спрятал ее в своем родном городе Уэска (Оска) в Испании, где она хранилась до арабского завоевания. Потом чаша несколько веков пребывала в арагонском монастыре Сан-Хуан де ла Пенья, а с 1416 года находится в Валенсии. Много раз ее приходилось прятать от завоевателей, но чаша уцелела и сегодня является одной из главных христианских реликвий Испании. В 2006 году папа Бенедикт XVI использовал «святую чашу» при совершении мессы, назвав ее «самым прославленным сосудом в мире».

Научное исследование чаши, проведенное в 1960 году, доказало, что она изготовлена в первые века нашей эры на Ближнем Востоке. Артефакт имеет высоту 17 сантиметров и состоит из собственно чаши, вырезанной из цельного куска агата, ножки с двумя ручками в форме змей и массивного халцедонового основания, украшенного жемчугом, рубинами и изумрудами. На основании высечена арабская куфическая надпись, смысл которой неясен — ее переводят как «красно-телесная», «дающая свет», «слава Сыну Марии», а иногда считают названием летней резиденции кордовских халифов — городка Мадинат аз-Захра. Изображение чаши из Валенсии лучше всего соответствует предполагаемому виду Грааля; заманчиво предположить, что именно о ней видевший ее провансалец Киот мог рассказать Вольфраму, который был, конечно, волен украсить историю чаши любыми фантастическими подробностями.

Помимо валенсийской чаши, на звание Грааля на протяжении веков претендовали не менее десятка сосудов разной величины, формы и возраста. Один из самых известных — зеленое каменное блюдо Сакро-Катино из кафедрального собора Генуи. Местные легенды утверждают, что оно не только служило Христу и апостолам на Тайной вечере, но и украшало Ноев ковчег и Моисеевы скрижали, а также было тем самым блюдом, на котором лежала отрубленная голова Иоанна Крестителя. В Геную Сакро-Катино попало из Святой земли в годы крестовых походов, а в 1809 году его по приказу Наполеона отвезли в Париж и исследовали, выяснив, что оно сделано не из изумруда, как считалось прежде, а из обычного зеленого стекла. Вероятно, зеленый цвет стал решающим для отождествления блюда с Граалем.

В христианском мире с давних пор бытовали легенды о сосуде Тайной вечери, дающем исцеление и долгую жизнь. В 570 году пилигрим Антоний из Пьяченцы видел этот сосуд в одном из храмов Иерусалима и описал его как чашу из оникса. Галльский епископ Аркульф в 688 году лицезрел эту же реликвию, о чем упомянуто в сочинении «О святых местах» шотландского аббата Адомнана, которое, в свою очередь, цитировал Беда Достопочтенный. Правда, на сей раз сосуд представлял собой серебряный кубок с двумя ручками, а внутри него помещалась губка, с которой распятому Иисусу давали пить уксус. Позже реликвия, по всей видимости, переместилась в Константинополь, перевоплотившись при этом в блюдо. Новгородский архиепископ Антоний, посетивший византийскую столицу в 1199 году, упомянул в своей «Книге Паломник» увиденное им в церкви Святой Софии «блюдо мало мороморяно (мраморное. — В. Э.), на нем же Христос вечерял со ученики своими в великий четверг»(24). Альбрехт фон Шарфенберг также писал в «Младшем Титуреле», что в Константинополе хранится «дивное по красоте и ценности блюдо», которое местные жители почитают за истинный Грааль, хотя оно является всего лишь его точной копией.

Иногда Грааль отождествляют с другой константинопольской святыней — хрустальной чашей с кровью Христовой, которая хранилась в церкви Богоматери Фаросской недалеко от императорского дворца. В 1204 году разграбившие византийскую столицу крестоносцы в числе прочих ценностей захватили и эту чашу, отослав ее в кафедральный собор Труа — того самого города, где незадолго до этого писал свои романы Кретьен. Напрашивается вывод, что рыцари из Шампани целенаправленно охотились за реликвией, воспетой их земляком. В Труа чаша хранилась много лет, окруженная поклонением, пока в 1794 году не была уничтожена бушующими санкюлотами вместе с прочим церковным имуществом. Судьба сосуда из Брюгге, о котором уже упоминалось, оказалась более счастливой — он до сих пор хранится в соборе Святой крови, и раз в год епископ проносит его по городу в торжественной процессии. Почти идентичная реликвия была в 1170 году «чудесным образом» обретена в нормандском городе Фекан, и для ее хранения также выстроили храм Святой крови. Капли крови Спасителя на ткани демонстрируются и в других европейских храмах, но это уже другая традиция, не имеющая прямого отношения к Граалю.

Еще один претендент на звание чаши Тайной вечери — найденный в 1912 году в Антиохии серебряный сосуд, украшенный причудливыми узорами и хранящийся ныне в Метрополитен-музее Нью-Йорка. Правда, ученые в итоге сочли его масляной лампой, сделанной в VI веке в Византии. В конце XIX века Джон Поуэлл, владелец поместья Нантеос в Южном Уэльсе, заявил, что подлинная чаша Грааля хранится у него — реликвию якобы передали его предкам монахи, бежавшие из Гластонбери после разорения монастыря. После этого в усадьбу началось настоящее паломничество; жаждущие исцеления пилигримы лобызали деревянную чашу и даже грызли ее зубами, приведя в весьма плачевный вид. В 1952 году род Поуэллов пресекся, чаша из Нантеоса перешла к другому владельцу и в настоящее время хранится в сейфе одного из британских банков.

Еще одну чашу, на сей раз из голубого стекла, нашли в одном из источников Гластонбери в 1906 году. Находка оказалась в собственности трех экзальтированных подруг — сестер Аллен и Кэтрин Тюдор-Поул, — создавших вокруг нее подобие религиозного культа. Позже выяснилось, что чашу, купленную у антиквара, спрятал в источнике некий доктор Джон Гудчайлд, друг семьи Тюдор-Поул, принявший позже деятельное участие в рекламе «сенсационной находки». Совсем недавно, в 2003 году, историк Грэм Филлипс отыскал в церкви городка Ходнет в Шропшире очередной «Грааль» — алебастровую «чашу Марии Магдалины», будто бы спрятанную в XIX веке антикваром Томасом Райтом. Все эти истории говорят в первую очередь о том, что в наше время тема Грааля вновь обрела немалую популярность.

О том же свидетельствуют предания о спрятанном Граале, бытующие в разных странах Европы. Только во Франции его искали в Нормандии, Бретани, Пуату, Лангедоке. В департаменте Арьеж в 1930-е годы развил активную деятельность некий Антонин Гадаль, уверявший, что реликвия спрятана в гроте Ломбрива, а сам он принадлежит к роду хранителей Грааля, идущему от Галахада (не случайно Отто Ран в те же годы искал чашу именно в Арьеже). В Великобритании к главному претенденту, монастырю Гластонбери, в последние годы добавилась церковь Святого Матфея в шотландском Рослине, выстроенная в XV веке и украшенная множеством оккультных символов. В США бытуют свои легенды: по одной из них, небесная чаша спрятана тамплиерами на пустынном острове Оук у берегов Канады, по другой — ирландскими революционерами в сельской церквушке в штате Миннесота. Жители Акокика в Мэриленде убеждены, что Грааль еще в XVII веке привез в их городок капитан Джон Смит, известный в массовой культуре как возлюбленный индейской принцессы Покахонтас. Все эти истории носят откровенно коммерческий характер, и в ближайшее время стоит ожидать появления новых легенд о чаше, спрятанной… ну, например, в Сибири.

Конечно, Грааль мог быть не только чашей, но и блюдом — эта версия проводится в «Передуре» и еще некоторых сочинениях. Мог он быть и копьем, которое тоже появлялось в различных текстах; по легенде, это было копье римского сотника Лонгина (что, собственно, и значит «копьеносец), поразившее распятого Иисуса. Это орудие смерти и одновременно Воскресения является самостоятельной христианской реликвией, никак не связанной с чашей Тайной вечери; согласно разным преданиям, оно хранится то ли в венском замке Хофбург, то ли в армянском Эчмиадзине. В европейской традиции это копье носит имя Сангрель (кровавый), весьма напоминающее «Сан-Грааль». В то же время в кельтской традиции тоже немало волшебных копий — например, пылающее копье ирландского бога Нуаду или копье Луга (тоже пылающее), доставленное из легендарного города Гориас.

Граалем или связанным с ним предметом мог считаться и меч — например, у Вольфрама перед появлением реликвии в зал вносят два кинжала (zwei mezzer). Правда, это ошибка перевода — старофранцузское слово tailleoirs означает не «кинжалы», а «поднос» или, точнее, разделочную доску, что намекает на питающие свойства святыни. В других романах меч фигурирует в качестве «заместителя» чаши — например, Гавейн в продолжении «Персеваля» оказывается не в состоянии починить сломанный меч и поэтому терпит неудачу в поисках Грааля. Нетрудно заметить, что все перечисленные предметы — чаша, копье, меч и камень — совпадают с четырьмя святынями ирландского язычества, а также с четырьмя мастями карт таро: кубки (чаши), жезлы, мечи и диски. Уже не раз отмечалось, что эти образы соответствуют четырем стихиям: чаша — вода, копье — огонь, меч — воздух, камень — земля.

Все эти совпадения многозначительно упоминаются в сочинениях тех авторов, что пытаются рассмотреть легенду о Граале в качестве стержня традиции, ведущей от древнего европейского язычества к современным оккультным течениям через тамплиеров, катаров и розенкрейцеров. Тамплиеры, как уже говорилось, прямо названы хранителями Грааля в романе Вольфрама; кроме того, в их символике причудливо повторяются мотивы чаши, копья и отрубленной головы. В Шинонском замке, где были заключены перед казнью вожди ордена Храма, позже были обнаружены граффити с изображением тех же четырех ипостасей Грааля: копья, меча, камня и сердца, которое заменяет чашу так же, как это произошло в современных картах, где «сердца» (черви) пришли на смену прежним «чашам». Что касается катаров, то их связь с Граалем и тамплиерами прослеживается разве что на уровне обшей символики, но для любителей «таинственного» эта связь давно уже сделалась общим местом. Верил в нее и аббат Беранже Соньер, который в 1885 году начал загадочные раскопки в деревушке Ренн-ле-Шато у подножия Пиренеев, находящейся совсем недалеко от развалин катарской цитадели Монсегюра. Якобы найденные им документы легли в основу нашумевшей книги британских авторов Генри Линкольна, Ричарда Лея и Майкла Бэджента, вышедшей в 1982 году под названием «Святая кровь и Святой Грааль».

Выводы авторов книги были столь же сенсационны, сколь и недоказуемы. Они утверждали, что под Святым Граалем (он же «святая кровь») имелись в виду не артефакты, а живой человек — ребенок Христа от Марии Магдалины. Потомками этого ребенка будто бы стали короли из династии Меровингов, а также французское семейство Плантаров, взявшее на себя роль наследственных хранителей «святой крови». Последний представитель семьи Пьер Плантар, нарушив обет молчания, поведал исследователям историю «Сионского приората», который на протяжении веков хранил оккультные тайны под прикрытием орденов тамплиеров, розенкрейцеров и масонов. К его магистрам причислялись Леонардо да Винчи, Исаак Ньютон, Виктор Гюго и даже Жан Кокто. Те же ошеломляющие «открытия» повторены в детективном романе Дэна Брауна «Код да Винчи» (2003) и в созданном на его основе голливудском боевике. Мусолящим сенсацию журналистам дела нет до того, что никакого «приората» никогда не существовало, что Пьер Плантар — банальный фальсификатор, а Лувр, церковь Сен-Сюльпис и часовня в Рослине не имеют никакого отношения к Граалю.

В оккультных кругах Запада не прекращаются и попытки более серьезного «освоения» легенды о Граале. Рене Генон и Джулиус Эвола считали волшебную чашу краеугольным камнем «гиперборейской традиции», идущей от легендарных атлантов. По их мнению, возрождение граалевской легенды в XII веке было связано с попыткой духовного переустройства Европы, предпринятой рыцарством в союзе с «передовой» частью духовенства — прежде всего, цистерцианским орденом и его основателем Бернаром Клервоским. Если отвлечься от гиперборейских фантазий авторов, эта версия имеет под собой почву — иначе трудно объяснить одновременность (XII век) церковной реформы, предпринятой святым Бернаром, возникновения военно-монашеских орденов тамплиеров и госпитальеров и появления первых легенд о Граале. Особенно многозначительны в этой связи два факта: тесная связь Бернара с основателями ордена Храма и создание в цистерцианских монастырях канонических текстов артурианы — романов Вульгаты(25). Не исключено, что пропаганда «идеального» рыцарства и впрямь была умело срежиссирована, однако направляли эти усилия не оккультисты, а вполне практичные политики — церковные и светские.

Дань теме Грааля отдал и основатель антропософии Рудольф Штейнер, считавший стражами небесной чаши мертвецов — точнее, эфирные души, проходившие первое время после смерти своего рода «послушание» в качестве хранителей святыни. Развивая идеи Штейнера, немецкий инженер Оскар Эрнст Бернхардт основал в 1929 году в Австрии «Движение Грааля» или «Белую ложу», которая до сих пор имеет десятки тысяч приверженцев в разных странах (в 1990-е годы ее «писание» под названием «К свету Истины» вышло и по-русски). Бернхардт объявил Грааль символом духовного совершенства, достигаемого путем последовательных перерождений; сам основатель секты, по его утверждению, пребывал когда-то в теле арабского принца Абд-ру-Шина, а потом — Парцифаля. В последние годы тему Грааля активно эксплуатируют супруги Джон и Кэтлин Мэттьюз, основатели так называемого Трансперсонального института. Во множестве книг они рассматривают легенды о Граале и короле Артуре как проявление универсальных архетипов человеческого сознания, создавая на их основе как квазинаучные теории, так и вполне конкретные методики психологического тренинга(26).

На этом остановимся. Все изложенное может привести только к одному заключению: в прошлом и настоящем нет ничего, что не было бы связано с Граалем. Этот «ценный» вывод ставит небесную чашу в ряд таких вещей, как НЛО, торсионные поля и теория академика Фоменко — как правило, о них рассуждают взлохмаченные люди с опасным блеском в глазах. Что ж, можно оставить реликвию им на растерзание, тем более, что она, как уже говорилось, не имеет никакого отношения к реальному Артуру и его эпохе. Напоследок отметим, что поиски Грааля, при всей их очевидной бесплодности, будут продолжаться еще долго — пока люди в состоянии стремиться к чему-то, выходящему за пределы их сиюминутных забот.

 

Глава третья. ВОЗВРАЩЕНИЕ КОРОЛЯ

История любит парадоксы, и случай Артура — не исключение. Не умея читать и писать, не интересуясь вымыслами бардов, бриттский полководец оказался обязан своим бессмертием исключительно литературе. Она заставила потомков его противников и гонителей его народа подражать его деяниям и с восторгом следовать обычаям его двора — естественно, выдуманным. Подобно эпидемии, слава короля перебрасывалась из Англии на континент и обратно, охватив в XX столетии весь мир. А ведь незадолго до этого казалось, что кельтского героя окончательно сдали в архив — «галантному веку» он даже в рыцарско-куртуазном обличье казался слишком грубым, слишком воинственным и, как ни странно, слишком идеалистичным. Свою лепту внесла и наука, которая, едва встав на ноги, взялась за критическое переосмысление средневековых легенд, не оставив от них камня на камне.

Напомним, что на исходе средневековья Артур оказался практически забыт во всей Европе, кроме Англии, поэтому как восхваление его, так и развенчание происходили с тех пор в основном на британской почве. Тем и другим здесь, как и прежде, занимались не только поэты, но и историки — в особенности антиквары, кропотливо изучавшие наследие древности. Первым из них был уже упомянутый Джон Лиланд, ученый-гуманист, благодаря близости ко двору получивший от Генриха VIII Тюдора ответственное поручение — провести перепись памятников старины во всех графствах Англии и Уэльса. Это случилось в 1533 году, когда король, только что сменивший католицизм на новую англиканскую религию, готовил роспуск монастырей и конфискацию их имущества, включая старинные рукописи и реликвии. Чтобы монахи не сумели ничего спрятать, требовалась точная информация об их сокровищах, которую в изобилии дали многолетние труды Лиланда. Когда по его «наводке» королевские чиновники нагрянули в обители, вывозя самое ценное и беспощадно уничтожая остальное, антиквар пришел в ужас. Выданная Генрихом охранная грамота позволила ему спасти немало манускриптов и произведений искусства, но многое погибло безвозвратно. От пережитых потрясений Лиланд помешался и умер в 1552 году, не закончив свой главный труд — многотомные «Путевые записки» (Itinerary). Они были изданы только в 1709 году и обогатили артуроведение ценными данными — например, предположением о тождестве Камелота и Сауз-Кэдбери.

Помимо «Путевых записок», касающихся Артура только вскользь, Лиланд написал два небольших сочинения, специально посвященных королю. Оба они стали ответом итальянцу Полидору Вергилию, издавшему в 1534 году свою «Английскую историю». В первой книге этого объемистого труда Вергилий подверг гуманистической критике Гальфрида Монмутского и других средневековых авторов, поставив под сомнение реальное существование двух главных героев британской древности — Брута и Артура. Он указал, что сведения Гальфрида об Артуре совершенно недостоверны, а могила последнего в Гластонбери, скорее всего, является подделкой. Эти резонные сомнения вызвали гнев патриотически настроенных ученых, к которым относил себя и Лиланд, заявивший в одном из сочинений: «Я считаю долгом приумножать честь и славу моей страны, как только могу».

Уже в 1536 году антиквар написал труд «Похвала и защита Гальфридова Артура против Полидора Вергилия», вошедший позже в состав трактата «О знаменитых мужах» (De Viris Illustribus). Аргументы этого сочинения были повторены в изданном в 1544 году трактате «Рассуждения об Артуре», где были собраны и осмыслены все известные к тому времени факты о короле. Там говорилось о кресте Артура в Гластонбери, о его печати в Винчестере (с надписью «Патриций Артур, император Британии, Галлии, Германии и Дакии», то есть Дании), о реликвиях Ланселота и Гавейна в Дуврском замке и других неопровержимых, по мнению автора, доказательствах. Не довольствуясь прозой, Лиланд посвятил Артуру прочувствованные латинские вирши. Его доводы убедили большую часть образованных англичан, и синьор Полидор, покусившийся на национальные святыни, был вынужден отбыть обратно в Италию.

Во второй половине XVI столетия миф об Артуре по-прежнему воодушевлял британцев, отважно пустившихся в заморские авантюры и вступивших в схватку с испанской «Непобедимой армадой». Казалось, вернулись времена рыцарства, хотя на сей раз во главе нации стоял не король-воитель, а женщина — Елизавета I Великая. Она не устраивала, как ее отец Генрих VIII, турниров и пирушек в антураже Круглого стола, однако артуровские реминисценции пронизывали всю идеологию ее царствования. Как обычно, это нашло отражение в двух плоскостях — научной и литературной. Первую представлял придворный историограф Уильям Кэмден, издавший в 1586 году на латыни масштабное историко-географическое описание острова под названием «Британия» (Britannia). Это сочинение, снабженное гравюрами и картами, выдержало за короткий срок семь изданий, а в 1610 году было переведено на английский язык. Пафос Кэмдена заключался в прославлении британской монархии и проведении непрерывной линии ее преемства от Брута, Амброзия и Артура до «королевы-девственницы».

В том же русле действовали и другие елизаветинские ученые; например, знаменитый алхимик и адепт «тайных наук» Джон Ди выдвинул версию колонизации Артуром берегов Северной Америки, тем самым доказывая исконное право англичан на этот континент. В его неопубликованном сочинении «Границы Британской империи» (1577) описывались вымышленные путешествия британцев в Новый Свет, начатые около 530 года по приказу Артура (характерно, что Ди, валлиец по происхождению, назвал Артуром своего первенца). Похоже, у Ди были предшественники: картограф Герард Меркатор в примечаниях к своей карте мира 1569 года сообщал, что по приказу Артура был открыт даже Северный полюс! При этом Меркатор, как и Ди, ссылался на утерянное сочинение «Inventio Fortunata», пересказанное в XV веке брабантским монахом Якобусом Кнойеном. Там говорилось, что король, завоевав Норвегию, велел отправить на север, во «внешние моря», четыре тысячи человек на кораблях для поиска и заселения новых земель, в число которых входили Исландия и Гренландия.

В литературе «золотого века» Елизаветы артуровская тема обрела воплощение в громадной эпико-аллегорической поэме Эдмунда Спенсера «Королева фей» (The Faerie Queen), полностью опубликованной в 1596 году. Ее заглавная героиня — конечно же Елизавета, представленная сразу в нескольких образах: царственной Глорианы, кроткой Бельфебы, воинственной амазонки Бритомартис. Артур тоже играет существенную роль в первой части поэмы, где говорится о его воспитании, приходе к власти, битвах с великанами и прочими врагами Британии. Потом он отступает на второй план, а там и теряется совсем — слишком уж сложно представить его галантным обожателем королевы, а в елизаветинском эпосе расклад мог быть только таким. Тем не менее, Артур в поэме оставался главным протагонистом многоликой героини, идеалом рыцаря и властелина. Не забыты и его сподвижники — Спенсер упоминает Мерлина, Тристана, Утера и делает неожиданное родословное открытие, производя по прямой линии от Артура правящую династию Тюдоров. Это не помогло поэту вернуть расположение королевы, недовольной его игривыми сонетами — он был удален от двора и умер в бедности.

Как ни странно, в известных нам пьесах Шекспира нет ни одного упоминания об Артуре. Между тем главный источник его познаний об английской истории — Рафаэль Холиншед, составивший в 1577 году компилятивные «Хроники Англии, Шотландии и Ирландии», — пишет о короле много и восторженно, опираясь главным образом на Гальфрида. Возможно, драматург услышал о критике Полидора Вергилия или сам прочел сочинение итальянца, после чего решил не связываться с таким сомнительным персонажем, как Артур. Однако в те же годы последний все-таки появился на сцене — в пьесе Томаса Хьюза «Злоключения Артура» (The Misfortunes of Arthur), вдохновленной античными образцами трагедии о смерти короля из-за предательства Мордреда. В феврале 1588 года пьесу разыграли в Гринвичском дворце перед самой Елизаветой, причем роли в ней исполняли не только актеры из труппы Хьюза, но и придворные, включая самого Фрэнсиса Бэкона. Трагедия понравилась королеве и, возможно, оказала влияние на написанного вскорости «Гамлета» — Мордред в ней напоминает датского принца, только злого, и призрак тоже появляется, но это призрак Горлойса Корнуэльского, убитого Утером и жаждущего мести.

В 1568 году секретарь королевы Роджер Эшем с неодобрением писал о «Смерти Артура»: «Эта книга изгоняет из покоев государей Библию». Однако с окончанием елизаветинской эпохи призрак рыцарства покинул англичан, сменившись духом наживы, нетерпимости и ханжества. Неистово спорящие между собой англикане, пресвитериане и пуритане видели свой исторический идеал в ветхозаветном Израиле, а в сторону «веселой старой Англии» если и оглядывались, то только чтобы бросить в нее лишний комок грязи. Истории об Артуре спустились на фольклорный, часто комический уровень, как показывает изданная в 1621 году «История Тома Большого Пальца» (History of Тоm Thumb) — обработка народной сказки о храбром мальчике-с-пальчик, ставшем рыцарем Круглого Стола. Артуровский двор в этой истории представал сборищем веселых пьяниц и распутников, первый из которых — сам король. Позже, в 1730 году, Генри Филдинг развил этот сюжет в издевательской «Трагедии трагедий», где в карлика одновременно влюбились жена и дочь Артура с нелепыми именами Доллалолла и Хункамунка. Когда Тома съела корова, принявшая его за гороховый стручок, все прочие персонажи, включая короля, от горя покончили с собой.

От насмешек над монархами англичане, как это нередко бывало в истории, перешли к расправе над ними. Отрубив голову Карлу I Стюарту, вожди революции продали с торгов тысячелетние регалии британской короны, включая и те, что были связаны с именем Артура. Тогда же фанатики-пуритане разграбили церковь в Гластонбери, что привело к исчезновению «артуровского креста». Реставрация монархии оживила интерес к славному прошлому — на свет явилась опера «Король Артур», созданная великим Генри Перселлом на стихи знаменитого поэта Джона Драйдена. Сюжет ее был оригинальным: Артур и король саксов Освальд сражались за руку прекрасной Эммелины, дочери герцога Корнуолла. Обоих противников поддерживали маги, причем саксонский чародей Осмонд двинул в бой ледяного демона, которого можно было победить только одним оружием — любовью. К несчастью, это пышное действо аллегорически прославляло династию Стюартов, и после ее свержения опера попала в немилость — ее премьера в 1691 году прошла почти незамеченной, несмотря на прекрасную музыку Перселла.

Ненамного большим был успех героических поэм Ричарда Блэкмора «Принц Артур» и «Король Артур», изданных в 1695–1697 годах. На сей раз в образе Артура автор, врач по профессии, вывел противника Стюартов, короля Вильгельма III Оранского, чем добыл себе дворянство и звание придворного лейб-медика. Рассерженный Драйден обвинял Блэкмора в плагиате и язвил, что в его стихах слышен скрип колес экипажа, в котором они сочинялись между визитами к пациентам. За этой перепалкой поэмы были благополучно забыты, что возвестило не только длительный — почти полтора века, — перерыв в развитии английской артурианы, но и конец эпохи барокко, на смену которой спешил классицизм.

Рассудочно-холодному, расчисленному до последней строки и ноты искусству «века просвещения» средневековье представлялось бессмысленным хаосом, недостойным внимания. То же отношение сохранялось в XIX столетии, когда промышленный переворот стремительно превратил Англию — теперь уже Великобританию, — в «мастерскую мира», страну заводов, шахт и железных дорог. Обогащение дома или в колониях считалось теперь единственной достойной целью, рыцарские идеалы, Круглый Стол и Святой Грааль сдали в архив вкупе с прочими устаревшими ценностями. В этих условиях Артура и Мерлина вспоминали только изгои официальной культуры — например гениальный поэт и художник Эдуард Блейк. Неудивительно, что возрождение интереса к средневековью, в том числе к Артуру, началось на кельтских окраинах, которые, упрямо культивируя свое отличие от Англии, вспомнили о героях древности. В 1760 году шотландский учитель Джеймс Макферсон опубликовал знаменитые «Поэмы Оссиана», приписанные барду III века Оссиану (Ойсину), сыну легендарного Финна мак Кумала. Экзотический колорит и аура древности прославили поэмы по всей Европе, и мало кого волновало, что их довольно скоро разоблачили как подделку, созданную самим Макферсоном (правда, на основе подлинных шотландских баллад).

Менее известным, но не менее талантливым фальсификатором был каменщик-валлиец Эдвард Уильямс, больше известный под «бардическим» псевдонимом Иоло Морганног. В 1790 году он перебрался из родного Гламоргана (Морганнога) в Лондон, где прославился среди любителей старины своими публикациями творений валлийских бардов, объединенными в трехтомную «Мивирианскую археологию Уэльса» («The Myvyrian Archaiology of Wales», 1801–1807). Копируя старинные рукописи, найденные в церквях и частных собраниях, Иоло не мог удержаться от искушения «улучшить» их, чтобы проиллюстрировать свою любимую идею о незапамятной древности кельтского язычества и неразрывно связанной с ним поэзии бардов. Постепенно он перешел к прямым подделкам, которыми в значительной мере был заполнен двухтомный труд «Барды» (The Barddas), изданный посмертно. Войдя во вкус, он изобрел «кольбрен» — «древесный алфавит» валлийских бардов, схожий с ирландским огамом. В 1792 году Иоло и его приверженцы созвали в Лондоне первый «горседд» — бардовский фестиваль, вошедший с тех пор в традицию. После смерти энтузиаста его дело продолжил сын Талиесин Уильямс, издавший рукописи отца под титулом «Iоlо Manuscripts». В подлинность данных Иоло поверили многие ученые, что внесло невероятную путаницу в британскую кельтологию. Надо сказать, что в основном он увлекался духовной сферой, бардами и друидами, поэтому лишь малая часть его фальшивок касается Артура.

Другие британские любители старины вели себя более ответственно, не опускаясь до подделок. Им принадлежит заслуга открытия и публикации многих средневековых источников — епископ Томас Перси в 1792 году впервые издал старинные английские и шотландские баллады, а антиквар Джозеф Ритсон в 1802 году выпустил трехтомное издание английских артуровских романов («Old English Metrical Romances»). В следующем году Ритсон, подобно несчастному Лиланду, помешался и умер, и только в 1825 году была издана его «Жизнь короля Артура согласно древним историкам и подлинным документам» — научный труд, рассмотревший все известные к тому времени артуровские источники, кроме кельтских. Включение последних в орбиту артуроведения было еще впереди; только в 1849 году завершилась публикация первого английского перевода «Мабиногион», предпринятого Шарлоттой Гест, а в 1868 году Уильям Скин издал перевод древнейших памятников валлийской поэзии («The Four Ancient Books of Wales»).

К тому времени неприязнь к средневековью в британском обществе сменилась модой на него. Вслед за «Поэмами Оссиана» бестселлерами стали исторические романы Вальтера Скотта — первые из них вышли в годы войны с Наполеоном, оживившей рыцарский дух англичан. Еще до этого, в 1813 году, Скотт издал поэму «Трирменская невеста» (The Bridal of Triermain), одна из сюжетных линий которой была посвящена роману короля Артура и чародейки Гвендолин, едва не погубившему Логрию. В 1816 году усилиями Роберта Саути впервые за два века была переиздана «Смерть Артура» Мэлори, которую с восторгом читали молодые романтики. В 1829 году известный писатель Томас Лав Пикок, благодаря жене-валлийке знакомый с кельтской традицией, издал роман «Злоключения Эльфина» (The Misfortunes of Elphin), в котором главным чародеем Артура оказывается не Мерлин, а Талиесин. В 1848 году не менее известный романист Эдвард Булвер-Литтон опубликовал поэму «Король Артур», имевшую большой успех. В 1858 году вышла книга Томаса Булфинча «Век рыцарства» (The Age of Chivalry) — образцовое переложение артуровских легенд для детей.

С середины XIX века на читателя хлынула настоящая волна произведений о короле, названная позже «артуровским возрождением». В то время в Англии наступила викторианская эпоха, связанная для немалой части населения с небывалым прежде уровнем достатка и комфорта. Жадно потребляя ставшие доступными блага, английский средний класс в то же время тосковал по приключениям, поискам, пылкой любви — проще говоря, по романтике. Одни утоляли эту жажду в колониальных авантюрах, другие — в мистических опытах вроде теософии и спиритизма. Третьи, которых было больше всего, обращались к прошлому, сулившему захватывающие приключения без всякой опасности для жизни и здоровья.

Самым известным деятелем «артуровского возрождения», как и всей викторианской литературы, стал Альфред Теннисон. Родившись в 1809 году в Линкольншире, в семье сельского священника, он оставил Кембриджский университет после нервного срыва, вызванного смертью друга, и профессионально занялся поэзией. Итогом его многолетних трудов стали начатые в 1867 году «Королевские идиллии» (Idylls of the King) — цикл из двенадцати поэм, посвященных артуровской теме. Правда, сам Артур в поэмах остается на втором плане в полном соответствии с классической артурианой. За рассказом о его детстве сразу следует описание зенита его правления, когда король почивает на лаврах, почти не вмешиваясь в государственные дела — как британские монархи времен Теннисона. Главную роль он играет только в поэме «Смерть Артура», написанной раньше «Идиллий», но закономерно вошедшей в их состав. Начинаются же они созданной в 1832 году поэмой «Леди Шалотт», повествующей о злополучной возлюбленной Ланселота — Элейне из Астолата (Шалотт — французская форма последнего слова). В финале героиня умирает от неразделенной любви:

Считая свои произведения прежде всего средством отражения нравственных и эстетических идеалов, Теннисон смело изменял классические сюжеты, вводил новых героев или объединял старых. Артур у него — не сын Утера, а таинственный младенец, вынесенный морскими волнами к ногам чародея Мерлина во исполнение пророчества. Матерью Гавейна и его братьев вместо коварной Моргаузы стала добрая Белисента. Место последней битвы Артура перенесено с Солсберийской равнины в загадочный Лионесс, где наползающий с моря туман заволакивает войска соперников и всю Логрию тьмой забвения. Рассеять эту тьму, по мысли Теннисона, может только грядущее возвращение короля:

В ранних поэмах Теннисона уже представлены три основных сюжета, преобладающие в «Королевских идиллиях»: грешная любовь Гвиневеры и Ланселота, поиски Святого Грааля и образ Артура как идеального правителя. Большую роль в цикле играют женщины — им посвящены первые четыре поэмы, каждая из которых названа именем героини, представляющей определенную грань обобщенного женского образа. Нимуэ — злая чародейка, разрушительница; Энида — защитница установленного порядка, Гвиневера — сильная женщина, раздираемая страстями; Элейна — пассивная жертва безответной любви. В дальнейшем были написаны «Рождение Артура» и «Святой Грааль», а «Энида» разделилась на две части. Две поэмы («Пелеас и Этарда» и «Последний турнир») посвящены трагической истории Пелеаса, превращению юного идеалиста в безжалостного Красного рыцаря, врага Камелота (эту историю Теннисон придумал сам, как и ряд других сюжетов). В поэме «Гарет и Лунетта» поэт изобразил альтернативную судьбу начинающего рыцаря, на сей раз позволив ему достичь идеала. Однако в последних поэмах — «Балине и Балане» и полностью переработанной «Смерти Артура», — артуровский мир все-таки гибнет, полностью исчерпав свои силы. «Идиллии» проникнуты глубокой меланхолией и одновременно несложным морализаторством — их герои расплачиваются за аморальные поступки, за отклонение от рыцарских идеалов и христианских добродетелей.

Артур Теннисона и других викторианцев еще пассивнее, чем Артур средневековых романов — он действует самостоятельно только в юности, да и там за его спиной маячит Мерлин, становящийся все более заметной фигурой по мере роста увлечения мистикой и «тайными науками». В дальнейшем король почти исчезает из вида, пребывая в далеком, почти призрачном Камелоте, откуда отправляются на подвиги его рыцари. Именно они — Ланселот, Гавейн, Персиваль, — герои поэм и элегий XIX столетия, главное занятие которых — вечное странствие к неведомой цели. Из той же когорты рыцарь из «Эльдорадо» Эдгара По и Чайльд Роланд из поэмы Роберта Браунинга, ставшей лейтмотивом эпической саги Стивена Кинга «Темная башня» (кстати, ее герой Роланд — потомок великого Артура Эльдского, двойника короля в иной реальности).

И все же викторианские паладины почти так же статичны и бездеятельны, как их монарх — скованные меланхолией, они только и могут что принимать красивые позы. Это особенно заметно в живописных произведениях членов Братства прерафаэлитов. Пышные, формально безупречные полотна Эдварда Берн-Джонса, Данте Габриэля Россетти, Уильяма Морриса, Уильяма Холмена Ханта до сих пор остаются лучшими иллюстрациями к артуровским легендам. Стоит напомнить, что прерафаэлиты сплотились именно вокруг фресок на темы «Смерти Артура» Мэлори, которыми они в 1857 году расписывали конференц-зал Оксфордского университета. Работа была не закончена, но породила волну картин, гобеленов, витражей на артуровские сюжеты, украсивших и королевские дворцы, и сельские церквушки.

Королева Виктория еще в 1848 году поручила художнику Уильяму Дайсу украсить фресками из жизни Артура гардеробную Вестминстерского дворца. Дайс не сумел адаптировать рыцарские идеалы к викторианству, да и не ставил перед собой такой задачи: он превратил артуровские сюжеты в аллегории таких добродетелей, как милосердие, щедрость, благочестие и учтивость (так и хочется добавить к этому ряду умеренность и аккуратность). Сегодня фрески Дайса вряд ли способны кого-то вдохновить, однако они во многом повлияли как на прерафаэлитов, так и на Теннисона, поэмы которого, в свою очередь, оказали громадное влияние на британское искусство. Первое издание «Королевских идиллий» в 1859 году (так называемый «Моксон-Теннисон») было богато иллюстрировано художниками, представлявшими не только Братство, но и враждебную ему живописную школу Королевской академии искусств, к которой принадлежали Джеймс Арчер, Джозеф Ноэль Пейтон, Томас Вулнер. Эта школа культивировала монументальность образов и эпичность сюжетов, что привело к появлению таких широко известных полотен, как «Смерть Артура» Арчера или «Две короны» и «Рыцарство» Фрэнка Дикси. В свою очередь, члены Братства насыщали свои картины мистическими аллегориями и любовными переживаниями.

Живописные произведения на артуровские темы были тесно связаны с поэтическими. Член Братства Уильям Моррис был одновременно известным поэтом, посвятившим Артуру несколько произведений — в первую очередь, поэму «Защита Гвиневеры» (The Defence of Guenevere), представляющую собой страстную защитительную речь королевы против обвинения в неверности со стороны Гавейна и его братьев. Несмотря на архаичную лексику, поэма проникнута новомодными идеями о равенстве женщины и ее праве на личное счастье, которые трудно представить себе в мире не только Артура, но и Мэлори. Еще один близкий прерафаэлитам поэт, Алджернон Чарльз Суинберн, создал стихотворение «За день до суда» (The Day before the Trial), где показано отношение к тому же событию самого Артура — старый король жалеет не любящую его жену и предвидит, что судилище над ней приведет к гибели Логрии. Суинберну принадлежат также поэмы «История Балина», «Ланселот», «Тристрам Лионесский». Легенда о Тристане и Изольде особенно полюбилась викторианцам — ей посвящены «Последний турнир» Теннисона, «Королева Изольда» Суинберна, «Тристан и Изольда» Мэтью Арнольда. Позже эта тема отозвалась в творчестве выдающегося американского поэта Эдвина Арлингтона Робинсона, создавшего в 1927 году поэму «Тристрам» — завершающую часть его артуровской трилогии.

Можно без преувеличения сказать, что артуриана стала одной из главных тем британского искусства второй половины столетия, захватив краем и соседние страны. Это привело к появлению таких незаурядных произведений, как гравюры Гюстава Доре к «Королевским идиллиям» Теннисона или художественные фотографии Джулии Камерон, где меланхоличные натурщики в латах изображали сцены из рыцарских романов. На рубеже XX века артуровской темы коснулся скандально известный книжный график Обри Бердсли, создавший обширный цикл иллюстраций к «Смерти Артура», вышедшей в 1894 году в издательстве Джона Дента. Под пером Бердсли король, его рыцари и дамы неузнаваемо изменились — лукавые и порочные, они воплощали андрогинность, слияние мужского и женского начала.

Проникновение женственности в исконно «мужской» мир артуровского эпоса — еще одна новация викторианцев, в первую очередь тех же прерафаэлитов. В их произведениях женщины — Гвиневера, Моргана, Вивиана, — почти всегда живее, активнее мужчин. Они любят, они ненавидят, они губят героев, как жестокая «Красавица без пощады» (La belle dame sans merci) на картинах У. Хьюза и Ф. Дикси. Правда, адаптация артуровских легенд ко вкусам женщин шла довольно вяло, чего нельзя сказать о детях. Еще в 1862 году вышла детская книга Джеймса Ноулза «Король Артур и его рыцари», за которой в 1880 году последовал американский «Король Артур для мальчиков» Сиднея Ланира с превосходными иллюстрациями Н. С. Уайета.

В Америке появился и один из самых известных артуровских романов нового времени — «Приключения янки из Коннектикута при дворе короля Артура» Марка Твена (1889). Его герой Хэнк Морган, фабричный мастер из США, переносится в VI век, ко двору Артура, и самыми жесткими мерами насаждает там привычное ему общество потребления. Долгое время этот роман считался юмористическим; сегодня, после американских «цивилизаторских» опытов в разных странах, он вызывает разве что горестную усмешку. Герой Твена, самодовольный мещанин, походя разрушает чуждую ему культуру, навязывая ей отходы цивилизации — рекламу, судебные тяжбы и желтую прессу. На Артура янки смотрит с симпатией, но свысока, как на большого ребенка, что отражает отношение XIX века к «темному» средневековью. При явной несправедливости такого подхода мастерски написанный роман Твена пользовался большим успехом и неоднократно воплощался в кино; в последних экранизациях в Камелот попадали уже не ловкач-янки, а маленький мальчик, офицер полиции и даже негритянка в клоунском наряде (Вупи Голдберг в фильме 1998 года «Рыцарь Камелота»). Не прошло мимо этого сюжета и российское кино — в 1988 году Виктор Гресь снял фильм «Новые приключения янки при дворе короля Артура», в котором короля играл А. Филозов. Успеха фильм не имел, так и оставшись единственной попыткой воплощения артуровских сюжетов на нашем экране.

«Русский» Артур — тема интересная, хоть и почти виртуальная. При постоянном интересе наших поэтов и писателей к «святым камням Европы», артуровская тема их почему-то мало занимала. Несколько переводных или подражательных стихотворений Бальмонта, Блока и Брюсова — вот и все, чем мы располагаем. Немногим лучше обстояло дело с переложениями для детей — в 1896 году вышла книга «Рыцари Круглого стола» в пересказах Е. Балобановой и О. Петерсон, а с 1972 года не раз переиздавался сборник «В стране легенд», где предания об Артуре воспроизводились в переложении В. Марковой. Тогда же началась публикация источников артурианы, до сих пор идущая не слишком активно. В последние годы к ней добавились переводы исторических романов и фэнтези, вдохновленных артуровской темой, но все это по-прежнему мало влияет на отечественную словесность. При множестве внешних заимствований (к примеру, рыцаря в «Драконе» Е. Шварца зовут Ланцелот) глубинный пафос легенд об Артуре остается у нас невостребованным. Возможно, рыцарская тематика по-прежнему чужда России, а может, Круглый Стол воспринимается как тема настолько заезженная, что за нее берутся разве что самые неразборчивые беллетристы.

В Англии же XX век стал периодом интенсивного осмысления артуровских легенд — как научного, так и художественного. Первое берет начало с монографии Эдмунда Чемберса «Артур Британский» (Arthur of Britain), вышедшей в 1927 году. Ее автор не только критически рассмотрел все известные к тому времени письменные источники, но и впервые (если не считать робких попыток Лиланда) приобщил к делу данные археологии. В 1948 году было основано Международное артуровское общество, до сих пор регулярно выпускающее справочники и библиографические обзоры. После этого границы артуроведения продолжали расширяться — такие ученые, как Роджер Шерман Лумис и Ричард Барбер, вовлекли в его орбиту рыцарские романы и памятники средневекового искусства, пытаясь отыскать в них сведения об историческом Артуре. Множество книг на эту тему издал Джеффри Эш, пришедший в конце концов к сомнительному выводу о тождестве короля с противником вестготов Риотамом.

В 1971 году вышла монография известного археолога Лесли Олкока «Артуровская Британия» (Arthur's Britain), автор которой на основе своих раскопок в Сауз-Кэдбери и других местах попытался реконструировать условия, в которых действовал исторический Артур — полководец бриттов в их войне с саксами. Олкок высказал наиболее реалистичный в современной историографии взгляд на фигуру «военного предводителя»: «Он не был королем и, в отличие от военачальников германского и кельтского героического общества, не основал собственной династии. Он был вождем соединенных сил маленьких королевств, на которые распалась послеримская Британия… Это могли быть отряды наемников, нанятые местными общинами, или уже существующие воинские дружины»(3). Деятельность Артура Олкок ограничил 490–510 годами; впрочем, главной темой книги, соответственно ее названию, является не личность «военного предводителя», а подробно выписанный исторический фон, на котором он действовал или мог действовать.

Этапной в изучении темы стала уже упомянутая книга Джона Морриса «Век Артура» (1973), в которой известный историк средневековья, марксист по убеждениям, безоговорочно признал реальность Артура, видя в нем верховного короля Британии, правившего в Камелоте-Камулодуне между 490 и 515 годами. Фактически Моррис воскресил средневековую трактовку фигуры Артура — наследника римских императоров, могучего и справедливого правителя «значительной части Англии, Шотландии и Уэльса». Он восторженно писал о своем герое: «Его триумф был последней победой Рима; его недолговечная империя заложила основы английского и валлийского народов… Его победы и поражения превратили римскую Британию в Великобританию. Его личность переросла границы его эпохи»(4). При всей избыточности подобных похвал книга Морриса чрезвычайно полезна. Богатство привлеченного автором материала, в том числе данных археологии и исторической географии, до сих пор делает «Век Артура» незаменимым пособием для тех, кто способен критически отнестись к выводам автора. В дополнение к своему труду Моррис подготовил шесть томов «Артуровских источников» (Arthurian Sources), изданных посмертно.

Чересчур смелые и притом слабо аргументированные выводы Морриса не могли не вызвать критической реакции. Одним из самых яростных его оппонентов стал Дэвид Дамвилл, который в своих многочисленных статьях и книгах неоднократно выступал против «призрака Артура», утверждая, что фигура короля выдумана позднейшими историками вроде Ненния и Гальфрида и не имеет никаких исторических корней. Подобные взгляды высказывали и другие известные ученые — Николас Хайем, Оливер Пэдел, Майкл Вуд. Как и прежде, одни критики начисто отрицают реальность Артура, приписывая победу при Бадоне кому угодно, только не ему; другие считают его фольклорным персонажем или языческим божеством; третьи переносят его в другие века и даже в другие страны. В то же время сторонники реального существования Артура не сдают позиций, предлагая вместо прежних новые интерпретации. Постепенно споры переместились из области «чистой науки» в научно-популярную сферу; сегодня как «артуровцы», так и их оппоненты широко используют для пропаганды своих взглядов телевидение, иллюстрированные журналы и интернет-сайты.

Что касается художественного освоения артуровской темы, то весь XX век им в основном занимались развлекательные жанры. «Серьезные» авторы — Джеймс Джойс и Сигрид Унсет, Жан Кокто и Итало Кальвино — ограничивались использованием отдельных сюжетов и образов, взятых из легенд об Артуре. Так поступил и корифей жанра фэнтези Джон Толкиен, в чьей эпопее «Властелин колец» отчетливо прослеживаются артуровские параллели: Мерлин-Гэндальф, Артур-Арагорн и так далее. Соратник Толкиена по литературному клубу «Инклинги» Чарльз Уильямс переосмыслил в своих мистических романах легенды о Граале, а также создал два сборника стихов на артуровские темы — «Талиесин в Логрии» (1938) и «Край осенних звезд» (1944). Другой «инклинг», Клайв Льюис, сделал Мерлина героем своего романа «Мерзейшая мощь» (1945), где волшебник вместе с другими героями спасает Англию от вторжения демонических сил. В 1944 году писатель Эдвард Франкленд создал исторический роман «Артур, Медведь Британии». Обращает на себя внимание то, что большинство этих произведений появилось во время Второй мировой войны, когда тема защиты Англии от вторжения была чрезвычайно актуальна.

В те же годы бывший школьный учитель Теренс Хэнбери Уайт начал романом «Меч в камне» (1938) создание масштабной артуровской эпопеи «Король прошлого и грядущего» (The Once and Future King), продолженной вскоре романами «Царица воздуха и тьмы» и «Рыцарь, совершивший проступок». Читатели «распробовали» книги Уайта только в 1950-е годы, когда серия была переиздана вместе с последним романом «Свеча на ветру». Произведения Уайта необычны для артурианы — они полны юмора (достаточно сказать, что юного Артура на самом деле зовут Wart, то есть Прыщ), намеренных анахронизмов и литературных шарад. При этом они очень разные: светлый сказочный колорит первой части, повествующей о детстве короля, сменяется во второй книге опасными приключениями, а в третьей — довольно мрачной мистикой. Четвертая книга, посвященная гибели Артура и его королевства, вообще беспросветна. Уже после смерти Уайта, в 1977 году, вышла пятая часть эпопеи «Книга Мерлина» — неожиданный для читателей философский трактат, где Артур, Мерлин, еж и барсук спорят о фашизме, коммунизме и других отвлеченных материях.

В 1963 году к числу безусловных шедевров литературной артурианы добавился исторический роман Розмари Сатклифф «Меч на заре», изображающий Артура (Артоса Медведя) как послеримского военачальника, пытающегося сдержать волну англосаксонского нашествия. Сатклифф, которой принадлежит также оригинальный пересказ артуровских легенд, удалось создать убедительную и вдохновенную реконструкцию исторических событий. Ее усилия продолжила другая английская писательница, Мэри Стюарт, создавшая в 1970–1979 годах цикл из трех романов — «Хрустальный грот», «Полые холмы» и «Последнее волшебство». В них история Артура изложена устами Мерлина — не чародея, а ученого мудреца и патриота, пытающегося вырастить из своего питомца истинного короля, защитника своей страны: «Его возведет на престол и будет биться за него с врагами народ Британии, который корнями уходит в почву, который питает ее и сам питается ее соками, как деревья. Доверие народа — вот что сделает из него Верховного короля всех земель и островов, о чем мечтал, но что не успел осуществить в свой краткий срок мой отец Амброзий»(5). В 1984 году к циклу добавился четвертый роман «День проклятия», где роль рассказчика переходит к принцу Мордреду — не злодею, а жертве обстоятельств и чужих грехов. Романы Стюарт стоят в ряду самых ярких и убедительных произведений об Артуре, и портит их только чрезмерная сентиментальность, достигшая апогея в пятом романе «Принц и паломница» (1995), повествующем о трагической любви племянника короля Марка Александра Сироты и «прекрасной паломницы» Алисы.

Тройку самых известных писательниц современной артурианы замыкает Мэрион Зиммер Брэдли, сделавшая «Туманы Авалона» (1982) началом серии из пяти романов. Их главные героини — кельтские жрицы Моргейна-Моргана, Игрейна, Вивиана — защищают феминистическую и гуманную языческую веру от агрессивного и нетерпимого христианства, которое руками героев-мужчин, в том числе Артура, стремится ввергнуть Британию в хаос войн и раздоров. Одержав победу, христиане перекрыли пути к священному Авалону, наследнику затонувшей Атлантиды, откуда жрицы черпали свою таинственную силу — Зрение. Конечно, к реальной истории это отношения не имеет, однако романы Брэдли написаны талантливо, а ее женские образы — самые яркие в ряду романов аналогичной тематики. Успех «Туманов Авалона» вызвал к жизни множество подражаний в жанре «феминистского фэнтези». В их числе — трилогия Персии Вулли, посвященная трагической судьбе Гвиневеры, любовь которой стала жертвой политических игр.

Непохож на другие артуровские романы «Arthur Rex» Томаса Бергера (1978). Мастерски пародируя архаичный стиль Мэлори и «Зеленого рыцаря», автор относится к героям без всякого почтения. Например, Утер «вряд ли мылся последние месяцев двенадцать и источал благоухание, способное привлечь только отъявленного содомита»(6). Артур Бергера — наивный юнец, неожиданно ставший королем, как нищий у Марка Твена, и совершающий все возможные для дилетанта ошибки. Тем не менее автор сочувствует его упрямому идеализму и называет гибель короля в последней битве с Мордредом «торжеством совершенного зла над несовершенным добром». Роман завершается парадоксальным выводом: «Король Артур никогда не существовал, но все, что он совершил — чистая правда»(7).

Среди писателей, воссоздающих историю Артура подчеркнуто реалистично, — мастер приключенческого жанра Роберт Корнуэлл, выпустивший в 1995–1997 годах трилогию из романов «Король зимы», «Враг Божий» и «Экскалибур». Его реконструкция исторических событий произвольна, но обстановка в послеримской Британии воспроизводится довольно точно. Рассказчиком выступает святой Дервел, которого автор превратил в саксонского раба, ставшего военачальником Артура. В том же стиле выдержан роман Дугласа Кармайкла «Пендрагон» (1977), посвященный первым годам правления Артура и его двенадцати битвам. Вполне реалистичен и роман Парка Годвина «Властелин огня» (1980), в котором Артур — римский офицер, оставленный сторожить северную стену и ради спасения Британии ставший ее королем. Здесь, как и у Сатклифф, повествование ведется от лица самого героя, что довольно необычно для артуровских романов. Вторая часть годвиновской трилогии, «Возлюбленное изгнание», посвящена судьбе Гвиневеры после гибели мужа, а третья, «Последняя радуга» — правлению Амброзия. Шотландский писатель Джек Уайт в 1992–1999 годах выпустил под общим названием «Сон орлов» шесть романов об Артуре, Утере и Мерлине, также излагающих историю короля в традиционном варианте.

Уступки фантазии в подобных произведениях в основном сводятся к перемене ролей персонажей, хотя сделать самого Артура негодяем или ничтожеством никто так и не отважился. Другая вольность касается любовных переживаний, которые занимают в жизни героев куда больше места, чем у реальных людей «темных веков». Многие произведения современной артурианы являются обычными женскими романами, где любимые домохозяйками кукольные страсти перенесены в суровый мир Камелота и Бадона. Правда, их авторши стараются все же соблюдать исторический колорит, хоть и путают современников Артура с рыцарями средневековья — но этой ошибки как раз и ждут от них читатели, воспитанные на пересказах Мэлори.

Другие писатели, напротив, обращаются с реальностью весьма свободно, позволяя вторгаться в нее феям, эльфам и драконам. Так, в написанной в 1980-е годы артуровской трилогии Стивена Лохеда «Пендрагон» королю помогают во всех начинаниях мудрые эльфы из Авалона, к которым принадлежит и Мерлин — как и у Брэдли, они происходят из Атлантиды, но являются при этом правоверными христианами. Дилогия Дэвида Геммела «Король-призрак» и «Последний меч силы» (1988) превращает Артура и других героев в марионеток волшебников, которыми в конце концов оказываются бессмертные обитатели той же Атлантиды (что уже начинает надоедать). Энн Филлис Карр в «Идиллиях королевы» переносит действие в XII век, воспроизводя во всех деталях фантастический колорит рыцарских романов этой эпохи. В трилогии Джиллиан Брэдшоу «Под нестихающим ветром» (1980–1982) главным героем становится Гвальхмаи-Гавейн, помогающий силам Света во главе с Артуром в борьбе с Тьмой, которой служит Моргауза, она же Моргана.

На грани «реалистической» и «волшебной» артурианы стоит необычная книга Николая Толстого «Пришествие Короля» (1988). Автор — потомок знаменитого русского рода, ставший английским историком и политиком, — рисует живописную картину артуровской Британии, основываясь на глубоком знании кельтской мифологии. Его предельно стилизованный текст погружает читателя в самые глубины языческого мировосприятия древних бриттов. Вот типичный пример: «Как говорят нам мудрые друиды, Артур поклялся правдой щеки и груди, неба и земли, солнца и луны, росы и капли, моря и земли, что нанесет он три могучих боевых удара людям Ллоэгра. Каледволх, меч Артура, был выкован в эльфийском кургане Гофанноном маб Дон, и была в нем такая сила, что когда он покидал ножны, то становился огромным, как радуга»(8). При этом сам Артур в романе не фигурирует: главным героем становится Мирддин-Мерлин, помогающий Мэлгону Гвинедду воевать с саксами через полвека после смерти «военного предводителя».

Конечно же не прекратилось и освоение артуровских сюжетов детской литературой — причем это не только бесконечные переделки Мэлори и Гальфрида, но и оригинальные произведения. Например, Дин Уилкинсон в «Легенде об Артуре Кинге» (2003) рассказывает, как дух короля вселился в обычного школьника по имени Артур Кинг, чтобы спасти от вырубки древний Альбионский лес. В сказке Алана Гарнера «Волшебный камень Бризингамена» (1965) рыцари Артура (не названного по имени) спят зачарованным сном под землей, чтобы в нужный час пробудиться и защитить мир от зла. Сказка в наше время все больше сливается с жанром фэнтези, который в значительной мере вырос на артуровских идеях и образах. Не избегла их влияния и традиционная фантастика — есть даже авторы, отправляющие короля и его рыцарей в космос. Например, в американском комиксе 1980-х годов «Камелот-3000» Артур переносится в далекое будущее, чтобы сразиться с армией злобных пришельцев, вызванных феей Морганой. Самый популярный артуровский комикс, «Принц Валиант», начал выходить в США еще в 30-е годы; позже он был превращен в мультфильм, а в 1997 году — в фильм-сказку, где дочь Артура Айлин и влюбленный в нее оруженосец Валиант спасают Англию от врагов.

Это подводит нас к безбрежной теме отражения артуровских легенд на экране. Началось оно еще на заре кинематографа, когда появились немые короткометражки «Парцифаль» (1903) и «Ланселот и Элейна» (1909). Надо сказать, что большинство фильмов об Артуре основывается (часто весьма отдаленно) на романе Мэлори, антураж там целиком средневековый, а сюжет развивается вокруг любовного треугольника Артур-Ланселот-Гвиневера. Образец такого фильма — «Рыцари Круглого стола» Ричарда Торпа, снятый в 1953 году. Гвиневеру (Джиневру) там играет красавица Ава Гарднер, а Ланселота — симпатичнейший Роберт Тейлор; рыцари почти как настоящие, а трюки поставлены блестяще для своего времени. Однако психологическая достоверность, не говоря уже об исторической правде, в фильме и не ночевала, а чересчур идеальный Артур (Мел Феррер) выглядит бледновато на фоне других героев. То же можно сказать о таких голливудских фильмах, как «Черный рыцарь» (1954) и «Ланселот и Гвиневера» (1962), но там и бюджет поскромнее, и звезд меньше.

Ответом на напыщенную серьезность большинства артуровских фильмов стали попытки комического освоения темы, начиная с экранизаций романа Марка Твена. Вслед за малоудачной лентой 1931 года был снят фильм 1949 года «Янки из Коннектикута при дворе короля Артура», где короля сыграл Седрик Хардвик, а янки Хэнка — знаменитый джазмен Бинт Кросби. Как следствие, персонажи фильма запели, что открыло артуриане еще один жанр — мюзикл. В 1960 году режиссер Фредерик Лоу поставил на бродвейских подмостках музыкальный спектакль «Камелот» по либретто Алана Джея Лернера на основе романов Теренса Уайта. Артура там сыграл, спел и сплясал брутальный валлиец Ричард Бартон, а Гвиневеру — Джулия Эндрюс. Успех мюзикла был так велик, что в 1967 году на его основе был снят одноименный фильм уже с другими актерами — главные роли там исполнили Ричард Харрис и Ванесса Редгрейв. Стоит отметить, что премьера мюзикла совпала с новым подъемом популярности артуровских легенд, исподволь вдохновленным приходом к власти Джона Кеннеди — молодого и популярного президента ассоциировали с Артуром, а кружок его ближайших советников окрестили «Камелотом». Трагическая гибель Кеннеди тоже сравнивалась со смертью Артура, вызвав волну откликов в литературе и кино. Одним из них стал диснеевский мультфильм «Меч в камне» (1963), также основанный на романе Т. Уайта о детстве короля.

Уже в то время киношной артуриане стали узки рамки романа Мэлори. Выход лежал в двух направлениях — модернизации сюжета и его намеренной архаизации с углублением в мифологию или историческую реконструкцию. Первое направление развивалось в блестящей пародии «Монти Пайтон и Святой Грааль», снятой в 1975 году британской комической труппой «Монти Пайтон» (Терри Гиллиам, Терри Джонс и другие). В ней остроумно высмеивались стереотипы как артуровских романов, так и современного массового сознания, а герои — сам Артур, Галахад, Ланселот и трусливый сэр Робин, — свободно перемещались из средневековья в наше время; в финале полиция арестовывала их за убийство, совершенное в ходе рыцарских подвигов. При всей кажущейся абсурдности фильм демонстрировал хорошее знакомство с темами и сюжетами средневековой литературы. Впоследствии один из его создателей Терри Гиллиам, ставший знаменитым режиссером, снял уже упомянутый фильм «Король-рыбак» (1991), где миф о Граале разыгрывается в декорациях современного Нью-Йорка. Его коллега по труппе Эрик Айдл в 2001 году поставил на Бродвее комический спектакль «Спамалот Монти Пайтона», который повторил самые удачные шутки своей киноверсии и получил премию «Тони» в номинации «Лучший мюзикл».

Среди попыток отображения артуровской темы в историческом контексте остается непревзойденным фильм английского режиссера Джона Бурмена «Экскалибур» (1981). В нем отражены все основные элементы легенды — рождение Артура, приход его к власти, поиски Грааля, измена Гвиневеры и последняя битва со злодеем Мордредом. Последний, по сюжету, рожден и выпестован феей Морганой (Хелен Миррен), чтобы погубить Артура и его королевство. Чтобы уместить действие в одну картину, некоторых персонажей пришлось объединить — например, в финале Экскалибур бросает в озеро Персиваль, а не Бедивер. Фильм получился чрезвычайно мрачным, проникнутым ощущением бессилия героев перед роком, чему способствует звучащая за кадром музыка Вагнера. Не слишком жизнерадостен и «Первый рыцарь» Джерри Цукера, где Ланселот (Ричард Гир) спасает свою возлюбленную Гвиневеру (Джулия Ормонд) от злодея Малаганта, то есть Мелеаганта. В поединке с последним гибнет и сам Артур (Шон Коннери), на смертном одре завещающий своему сопернику Ланселоту жену и королевство. Несмотря на «звездных» актеров, фильм получился вялым и затянутым. То же можно сказать об эстетских экранизациях Робера Брессона («Ланселот Озерный», 1974) и Ханса-Юргена Зиберберга («Парцифаль», 1982).

Почти во всех артуровских фильмах в ассортимент героев входит мудрый Мерлин, но главные роли достались ему только в недавние годы. В 1998 году вышел голливудский телесериал «Мерлин» (в российском прокате — «Великий Мерлин»), где роль волшебника исполнил брутальный Сэм Нил. На протяжении всего фильма он защищал своего питомца Артура от козней Морганы (Хелен Бонэм-Картер) и злой королевы Маб (Миранда Ричардсон). Врагам удалось победить короля, только когда Мерлин оказался заточен в пещере чарами влюбленной в него Нимуэ (ее сыграла Изабелла Росселлини). Фильм имел успех, и в 2000 году тему продолжил сериал «Мерлин: возвращение». В нем волшебник запер Мордреда, наделенного здесь совсем уж демоническими чертами, в каменный круг Стоунхенджа, а Артура с его рыцарями погрузил в колдовской сон, чтобы противостоять злу в будущем. В наши дни ученая дама случайно пробудила злодея, и Мерлину пришлось воскрешать Артура, чтобы спасти мир. В 2006 году в США вышел сиквел «Мерлина» под названием «Ученик Мерлина: возвращение в Камелот», как обычно, оказавшийся хуже первой части. Он повествует, как очнувшийся от волшебного сна чародей (тот же Сэм Нил) спасает Камелот от варваров при помощи юного воришки Джека (Джон Рирдон) и его верной свиньи. В 2008 году за дело взялся британский телеканал Би-би-си, запустивший свой телесериал о Мерлине, где герой (Колин Морган) становится не только другом Артура, но и его ровесником.

Последним по времени обращением голливудской киноиндустрии к артуриане стал в 2005 году фильм Антуана Фукуа «Король Артур», снятый с размахом, но неожиданно провалившийся в прокате. Под влиянием теорий Скотта Литлтона и Линды Малкор авторы фильма сделали своего героя римским командиром всадников-сарматов, защищающих стену Адриана. Гвиневера (Кира Найтли), что уже ново, стала дикой пиктской принцессой, размалеванной синей краской и метко стреляющей из лука. История ее любви разворачивается на фоне послеримской Британии, где цивилизация и законность быстро стремятся к исчезновению, а Артур (Клайв Оуэн) тщетно старается спасти ее. Это ощущение трагического слома эпох, протекающего независимо от воли и желания героев фильма — самая большая удача «Короля Артура», в целом рядовой коммерческой ленты, где историческая правда принесена в жертву занимательности. К сожалению, до сих пор не было попыток экранизировать подлинную историю Артура по данным кельтских источников — а ведь такой фильм мог бы стать не менее увлекательным, чем очередная искаженная версия средневековых легенд.

С появлением видеоигр, ставших впоследствии компьютерными, артуриана почти мгновенно освоила эту новую для себя область. Одни игры кропотливо воспроизводили мир Артура («Камелот» 1985 года), другие использовали лишь отдельные элементы легенды или ее героев — например, знаменитые «Темницы и драконы» (Dungeons and Dragons), имеющие миллионы поклонников в разных странах). Это только верхушка айсберга — порывшись в памяти, каждый вспомнит «артуровские» безделушки, рекламные слоганы и названия торговых марок (к примеру, сеть обувных магазинов «Камелот» или лимузины «Экскалибур»). Легенды об Артуре прочно обосновались в современном мире, став одним из кирпичиков, складывающих наш общий, будь то Англия, Франция или Россия, культурный фундамент. Тем более важно изучить подноготную этих легенд, отделить их реальную основу от вековых наслоений, выявить в них отдельные смысловые элементы — как те, что веками поддерживают нашу цивилизацию, так и те, что грозят погубить ее, как погубили некогда родину Артура. Хочется верить, что такое изучение будет продолжаться, и наступившее столетие обогатит его новыми фактами и интерпретациями.