Как я уже подчеркивал, историки, стремящиеся проникнуть в прошлое, по необходимости ограничены имеющимися в их распоряжении источниками. Существуют источники, описывающие события вокруг воскресения Иисуса, и первым шагом на пути исследования возникновения этого верования у ранних христиан должно стать изучение данных источников. Важнейшие из них – евангелия Нового завета, в которых содержатся самые ранние из дошедших до нас повествований об обнаружении пустой гробницы Иисуса и о его явлениях ученикам после распятия в качестве живого Господа жизни. Существенное значение для нашего исследования имеют также послания Павла, который с неподдельным пылом утверждает в них свою веру в то, что Иисус действительно физически воскрес из мертвых.

 

Евангельские повествования о воскресении

Мы уже видели, почему евангелия представляют столько проблем для историков, желающих узнать, что же произошло на самом деле. Это особенно справедливо для евангельских повествований о воскресении Иисуса. Действительно ли это тот род источников, к которым могут обращаться историки, исследующие события прошлого? Не говоря уже о том обстоятельстве, что они были написаны спустя 40–65 лет после описанных в них событий, причем людьми, которые не были их свидетелями, жили в других частях света, в другое время и говорили на других языках, – помимо всего перечисленного они изобилуют расхождениями, некоторые из которых не могут быть согласованы между собой. В действительности евангелия расходятся друг с другом почти в каждой детали своих повествований о воскресении.

Эти повествования содержатся в Мф 28, Мк 16, Лк 24 и Ин 20–21. Перечитайте внимательно эти рассказы и ответьте на некоторые основные вопросы: кто первым пришел к гробнице? Одна Мария Магдалина (Иоанн)? Или Мария Магдалина с другой Марией (Матфей)? Или Мария Магдалина с Марией Иаковлевой и Саломией (Марк)? Или обе Марии с Иоанной и несколькими другими женщинами (Лука)? Был ли камень уже отодвинут в сторону, когда они пришли к гробнице (Марк, Лука и Иоанн)? Или же, по всей вероятности, нет (Матфей)? Кого они там увидели? Ангела (Матфей), юношу (Марк) или двух мужей (Лука)? Отправились ли они немедленно к ученикам, чтобы сообщить им об увиденном (Иоанн) или нет (Матфей, Марк и Лука)? Что приказали сделать женщинам личности (или личность), встреченные ими у гробницы? Передать ученикам, что они увидят Иисуса в Галилее (Матфей и Марк) или же чтобы они вспомнили, что сказал им Иисус, когда он был еще в Галилее (Лука)? Передали ли женщины эти слова ученикам (Матфей и Лука) или нет (Марк1)? Видели ли ученики Иисуса (Матфей, Лука и Иоанн) или нет (Марк)? Где они видели его – только в Галилее (Матфей) или только в Иерусалиме (Лука)?

Есть и другие расхождения, но и перечисленных достаточно, чтобы доказать мой тезис. Должен подчеркнуть, что некоторые из этих расхождений едва ли поддаются согласованию, если только толкователи не прибегают ко всевозможным ухищрениям. Например, как быть с тем обстоятельством, что женщины, судя по всему, встречают у гробницы разных людей? У Марка это один юноша, у Луки их двое, а у Матфея – один ангел. Иногда те из читателей, которые не в состоянии мириться с тем, что в библейском тексте могут быть расхождения, объясняют их тем, что женщины в действительности встретили у гробницы двух ангелов. Матфей упоминает лишь одного из них, но не отрицает наличие второго; более того, ангелы были в человеческом обличье, потому Лука и утверждает, что там были двое мужчин; Марк также по ошибке принимает ангелов за мужчин, но упоминает лишь об одном из них, не отрицая, однако, что их было двое. И таким образом, проблема с легкостью решается! Но такое решение, по меньшей мере странно, ибо предполагает, что случившееся в действительности отличается от написанного в аю&ом из евангелий, ибо ни одно из них не упоминает о двух ангелах. Такой способ толкования, призванный примирить четыре текста друг с другом, предполагает создание совершенно нового текста, не похожего ни на один из них. Разумеется, каждый волен при желании сочинить собственное евангелие, но это, пожалуй, не самый лучший способ интерпретировать евангелия в том виде, в каком мы их имеем.

Или возьмем второй пример – еще более показательный. Матфей прямо говорит, что ученикам было сказано идти в Галилею, потому что там они увидят Иисуса (28:7), они так и поступают (28:16), и именно там Иисус встречает их, чтобы дать последние наставления (28:17–20). Рассказ не только предельно ясен, но и полностью противоречит тому, что происходит у Луки. Здесь никто не велит ученикам отправляться в Галилею. Два мужа у пустой гробницы напоминают женщинам, что когда Иисус еще бкл в Галилее, он объявил им о предстоящем воскресении. А поскольку ученикам здесь не сказано идти в Галилею, они остаются в Иерусалиме, в земле Иудейской – где Иисус и встречает их «в тот же день» (24:13). Иисус говорит с учениками и прямо предписывает им не покидать город, пока они не облекутся «силою свыше» (не получат Дух), что, согласно Деян 1–2, происходит более чем сорок дней спустя (т. е. они не должны отправляться в Галилею; 24:49). Он выводит их за пределы Иерусалима, в близлежащее селение Вифанию, дает им последние наставления и возносится от них на небо (24:50–51). И мы узнаем, что ученики поступили так, как он им повелел: они остались в городе, служа Богу в Храме (24:53). В книге Деяния апостолов, написанной тем же автором, что и Евангелие от Луки, мы находим, что они оставались в Иерусалиме больше месяца, вплоть до дня Пятидесятницы (Деян 1–2).

Здесь явно имеет место противоречие. В одном евангелии ученики немедленно отправляются в Галилею, а в другом они никогда туда не возвращаются. Как подчеркивал исследователь Нового Завета Рэймонд Браун, сам являющийся католическим священником: «Таким образом мы должны отвергнуть тезис, согласно которому евангелия могут быть гармонизированы путем переделок, когда Иисус является Двенадцати несколько раз, сначала в Иерусалиме, потом в Галилее… Различные евангельские рассказы повествуют, по существу, об одном и том же главном явлении Двенадцати, вне зависимости от того, помещают ли они его в Иерусалим или в Галилею»2

Далее мы рассмотрим более подробно, что именно данное противоречие означает для реконструкции подлинного хода событий. Пока же достаточно отметить, что, согласно ранним евангелиям, когда Иисус был арестован, его ученики обратились в бегство (Мк 14, Мф 24:46). Кроме того, эти рассказы предполагают, что именно в Галилее они видели Иисуса живым после распятия (намек на это содержится в Мк 14:28; однозначно утверждается в Мф 24). Самое вероятное тому объяснение – когда ученики бежали из страха быть схваченными, они покинули Иерусалим и отправились домой, в Галилею. И там они – или, по крайней мере некоторые из них, – как утверждается, видели Иисуса живым.

Некоторые люди приводили довод, что если Иисус действительно был воскрешен из мертвых, то это должно было стать настолько поразительным событием, что, разумеется, свидетели от волнения вполне могли перепутать некоторые подробности. Но моя позиция в данной дискуссии довольно проста. Во-первых, мы не имеем дело с непосредственными свидетелями. Мы имеем дело с авторами, жившими в других странах десятилетия спустя после описываемых событий, говоривших на других языках и основывавших свои рассказы на историях, которые циркулировали в течение всех этих промежуточных лет. Во-вторых, эти рассказы не просто расходятся незначительно в паре мелких деталей – они прямо противоречат друг другу едва ли не по всем пунктам подряд. Это не тот род источников, на которые могут полагаться историки, желающие установить, что же в действительности имело место в прошлом. А как насчет свидетельства Павла?

 

Послания апостола Павла

Павел постоянно говорит о воскресении Иисуса в семи посланиях, которые, по единодушному мнению исследователей, действительно написаны им.3 Ни в одном другом пассаже взгляды Павла не выражены с такой ясностью и силой, как в главе 15 Первого послания к Коринфянам, иначе называемой «главой о воскресении». В этой главе Павел не собирается «доказывать» факт воскресения Иисуса из мертвых, как часто по ошибке полагают. Напротив, он, как и его читатели, исходит из того, что Иисус &61Л воскрешен, и использует эту исходную посылку, чтобы доказать нечто более важное, а именно: поскольку воскресение Иисуса было телесным, очевидно, что его последователи – вопреки утверждениям христианских оппонентов Павла – сами еще не испытали будущее воскресение. Для Павла, в отличие от некоторых его противников, воскресение не представляет собой чисто духовное понятие, никак не затрагивающее тело. Именно тело будет воскрешено и получит бессмертие, когда Иисус с торжеством вернется с небес. Поэтому христиане Коринфа еще не могли наслаждаться – здесь и сейчас – плодами жизни после воскресения. Это еще должно произойти в будущем, когда будут воскрешены их тела.

Павел начинает свою дискуссию о воскресении Иисуса и о будущем воскрешении верующих, цитируя стандартное христианское исповедание (или символ) веры, которое, как он сам указывает, уже было знакомо его читателям:

Ибо я передал вам во-первых то, что и принял: что Христос умер за грехи наши по Писаниям, и что Он был погребён, и что Он воздвигнут в третий день по Писаниям, и что Он явился Кифе, потом – Двенадцати; затем свыше чем пятистам братьям одновременно, из которых большая часть доныне в живых, а некоторые почили; затем явился Иакову, потом всем апостолам; а после всех явился некоему извергу. (1 Кор 15:3–8)

Послания Павла – самые ранние христианские писания, дошедшие до нас со времен древности; считается, что большая их часть была написана в 50-х годах н. э., то есть за 10–15 лет до самого раннего из сохранившихся евангелий, Евангелия от Марка. Трудно сказать, когда именно Павел написал 1 Кор; если поместить это послание примерно в середине периода эпистолярной деятельности Павла, то его можно датировать 55 годом н. э. или около того – то есть спустя 25 лет после смерти Иисуса.

Поразительно то, что, по словам Павла, он уже учил раньше этому исповеданию христиан Коринфа – предположительно во время их обращения. Таким образом, его следует датировать временем основания общины – возможно, за 4 или 5 лет до написания послания. Более того – что очень важно – Павел указывает здесь на то, что он не изобрел этот символ веры, но «принял» его от других. Сходные выражения Павел использует и в других местах 1 Кор (см. 11:22–25), и среди специалистов по Новому завету преобладает убеждение, что данная традиция, уже широко распространенная в христианской Церкви, была передана Павлу христианскими учителями, возможно, даже первыми апостолами. Иными словами, это то, что исследователи Нового Завета обычно называют до-Павловой традицией – то есть традицией, находившейся в обращении еще до того, как Павел ее записал, и даже до того, как он впервые передал ее коринфянам, убеждая их стать последователями Иисуса. Так что это одна из самых древних традиций, связанных с Иисусом. Не восходит ли она ко времени, предшествовавшему тому моменту, когда Павел присоединился к христианскому движению примерно в 33 году н. э., спустя три года после смерти Иисуса?4 Если да, то эта традиция впрямь должна быть очень древней!

Есть свидетельства в самом пассаже, указывающие на то, что данный текст, либо полностью, либо частично, существовал еще до Павла. Можно даже определить, какие именно его части входили в первоначальную формулировку. Как мы увидим ниже в главе 6, и в посланиях Павла, и в книге Деяния апостолов присутствует множество «долитературных» традиций – то есть цитат из вероисповедальных формул, поэм, возможно, даже гимнов, существовавших еще до того, как быть включенными в дошедшие до нас литературные тексты. Исследователи разработали несколько способов, позволяющих выделить эти долитературные традиции. Как правило, они бывают сжатыми по форме, отличаются краткостью и четкостью формулировок, содержат слова, которые у автора, о котором идет речь (в нашем случае Павла) обычно не встречаются, а также используют грамматические структуры, во всех остальных случаях этому автору не свойственные. Именно это мы и обнаруживаем в данном пассаже. Например, фраза «по Писаниям» в посланиях Павла больше нигде не встречается, так же как и глагол «явился» или ссылка на «Двенадцать» применительно к двенадцати ближайшим ученикам.

Этот пассаж почти наверняка содержит до-Павлово исповедание или символ веры, но относится ли к нему весь текст (стихи 3–8)? Вторая половина стиха 6 («из которых большая часть доныне в живых…») и весь стих 8 («а после всех явился и мне…») представляют собой комментарий самого Павла на традицию и уже потому не могут быть частью первоначального исповедания веры. В действительности есть веские основания полагать, что это первоначальное исповедание состояло только из стихов 3–5, к которым Павел добавил несколько замечаний от себя, основываясь на том, что знал сам. Одна из причин, позволяющих ограничить до-Павлово исповедание этими тремя стихами – то, что в итоге мы имеем очень четко сформулированный и блестяще структурированный символ веры. Он состоит из двух разделов, по четыре утверждения в каждом, между которыми существуют близкие параллели. Иными словами, первое утверждение в первом разделе соответствует первому утверждению во втором разделе, и так далее. Тогда в своем первоначальном виде это исповедание веры должно читаться следующим образом:

В первом разделе говорится о смерти Иисуса, а во втором – о его воскресении. Параллели между данными утверждениями работают следующим образом: сначала констатация «факта» (1а: Христос умер; lb: Он воздвигнут), затем богословская интерпретация факта (2а: умер за грехи наши; 2Ь: воздвигнут в третий день), сопровождаемое в каждом разделе утверждением, что все это произошло «по Писанию» (За и ЗЬ, в греческом языке выражено одними и теми же словами), и, наконец, некое «доказательство», призванное служить физическим подтверждением данного факта (4а: Он был погребен – то есть Иисус действительно умер; 4Ь: Он явился Кифе – то есть своему ученику Петру – из чего следует, что он действительно был воскрешен).

Такова в своей основе древнейшая традиция, которую Павел цитировал в 1 Кор 15 и которую он расширил, добавив к ней больше имен «свидетелей» воскресения, включая себя самого – последнего, кто видел Иисуса живым примерно 2 или 3 года спустя после его смерти. Некоторые специалисты высказывали предположение, что этот сжатый символ веры первоначально возник на арамейском языке, имея в виду, что он может восходить к самым ранним последователям Иисуса в Палестине, говорившим по-арамейски. Другие исследователи не разделяют их уверенности. Но в любом случае – это краткое, выразительное и умело построенное изложение основ веры.

Если приведенная выше реконструкция первоначальной формы этого исповедания веры точна, можно сделать несколько интересных и важных наблюдений. Во-первых, если верно, что второе утверждение в каждом разделе представляет собой «богословскую интерпретацию» предшествующего ему «факта», то идея, что Иисус был воскрешен на третий день, не обязательно воспоминание об исторической дате воскресения, но скорее богословское утверждение об его значимости. Надо отметить, что сами евангелия не указывают, на какой именно день был воскрешен Иисус. Женщины идут к гробнице на третий день и обнаруживают ее пустой. Но нигде в евангелиях не утверждается, что Иисус воскрес в то самое утро, перед появлением женщин. С тем же успехом он мог быть воскрешен за день или даже за два до того – скажем, спустя час после погребения. Евангелия просто ничего об этом не говорят.

Если слова Павла – действительно богословская интерпретация, а не констатация исторического факта, необходимо понять, что же они означают. Важно подчеркнуть, что воскресение на «третий день», как утверждается, согласуется со свидетельством Писания – каковым для любого раннехристианского автора был не Новый Завет (который тогда еще не был написан), а Еврейская Библия. Среди исследователей широко распространено убеждение, что своим воскресением на третий день Иисус исполнил предсказание еврейского пророка Осип: «Оживит нас через два дня, в третий день восставит нас, и мы будем жить пред лицем Его» (Ос 6:2). Другие специалисты – меньшая их часть, хотя мне их точка зрения кажется привлекательной – видят здесь ссылку на Книгу пророка Ионы, где Иона находился во чреве огромной рыбы три дня и три ночи, прежде чем был отпущен на свободу и тем самым символически воскрешен из мертвых (см. Ион 2). Согласно евангелиям, сам Иисус сравнивал свою предстоящую смерть и воскресение со «знамением Ионы» (Мф 12:39–41). Вне зависимости от того, имелась ли в виду ссылка на Осию или на Иону, почему было так необходимо подчеркнуть, что воскресение произошло именно на третий день? Потому что так было предсказано в Писании. Это богословское утверждение, что и смерть, и воскресение Иисуса произошли согласно некоему плану. Мы увидим всю важность этого обстоятельства позже, когда будем рассматривать, когда и на каких основаниях самые ранние последователи Иисуса пришли к мысли, что он был воскрешен из мертвых.

Важно понять, что все утверждения в первом разделе представляют собой близкую параллель к аналогичным утверждениям во втором разделе – во всех отношениях, кроме одного. Вторая часть содержит в качестве ощутимого доказательства воскрешения Иисуса конкретное имя: «Он явился (букв, “был увиден”) Кифе». Четвертое утверждение в первой части не ссылается ни на одного авторитетного свидетеля. Там сказано лишь, что «Он был погребен», но кем именно, не говорится. Учитывая все усилия, предпринятые автором данного символа веры, чтобы привести каждое утверждение в первом разделе в соответствие с параллельным ему утверждением во втором разделе, и наоборот, это само по себе должно заставить нас остановиться и задуматься. Было бы очень легко провести точную параллель, просто сказав: «Он был погребен Иосифом [из Аримафеи]». Почему же автор этого не сделал? Интуиция подсказывает мне: потому, что он ничего не знал о погребении Иисуса Иосифом из Аримафеи. Должен подчеркнуть, что Павел нигде не говорит ни слова об Иосифе из Аримафеи или о том, как именно был погребен Иисус – ни в исповедании веры, ни в остальной части 1 Кор, ни в каком-либо другом послании. Традиция, что некий конкретный человек, известный по имени, похоронил Иисуса, поздняя. Ниже я покажу, почему есть основания сомневаться в том, что эта традиция исторически достоверна.

Еще одна отличительная черта этого исповедания веры и дополнений к нему Павла (стихи 5–8) – это то, что Павел как будто стремится дать исчерпывающий перечень людей, которым Иисус явился после своего воскресения. Основанием для такого вывода стало то, что, перечислив остальных людей, видевших Иисуса, Павел указывает, что «после всех» Иисус явился ему самому. Как часто считается – и, на мой взгляд, справедливо – эти слова означают, что Павел дает здесь самый полный список из всех возможных. Но этот список действительно кажется странным, не в последнюю очередь потому, что апостол не упоминает в нем ни одного женского имени. В евангелиях именно женщины обнаруживают пустую гробницу, а в двух из них – от Матфея и от Иоанна – именно женщины впоследствии первыми видят Иисуса воскресшим. Но Павел ничего не говорит об обнаружении пустой гробницы и ни разу не упоминает о явлениях воскресшего женщинам – ни здесь, ни в любом другом пассаже из своих посланий.

По поводу первого пункта надо сказать, что в течение многих лет исследователи придавали большое значение тому обстоятельству, что Павел, наш самый ранний «свидетель» воскресения, ни словом не упоминает об обнаружении пустой гробницы. В самом раннем из дошедших до нас рассказов о воскресении Иисуса (1 Кор 15:3–5) обсуждается явление воскресшего без упоминания о пустой гробнице, тогда как в самом раннем из имеющихся у нас евангелий, от Марка, повествуется об обнаружении пустой гробницы, но при этом не обсуждая явления (Мк 16:1–8). Это привело некоторых исследователей, в том числе специалиста по Новому Завету Дэниела Смита, к мысли о существовании двух групп традиций – касающихся пустой гробницы и явлений Иисуса после смерти, – которые, по всей вероятности, возникли независимо друг от друга и были объединены в одну целостную традицию уже позже, например в евангелиях от Матфея и от Луки.5

Если это верно, то в таком случае истории, связанные с воскресением Иисуса, были действительно дополнены, приукрашены, изменены, а возможно, даже выдуманы по мере того, как они в течение долгого времени рассказывались и пересказывались, много лет передаваясь из уст в уста.

Тогда что лежит в основе этих историй? Что мы можем сказать о событии воскресения с исторической точки зрения – если вообще можем сказать что-нибудь? Тут я должен сделать паузу и объяснить, почему историки – в том случае и до тех пор, пока они работают как историки, – не в состоянии использовать методы исторической науки, чтобы подтвердить, что Иисус действительно воскрес из мертвых – даже если они лично в этом уверены. Точка зрения, которую я выражаю здесь, состоит в том, что если историк (или кто-либо другой) верит в реальность воскресения, то лишь благодаря собственным религиозным убеждениям, а не историческим исследованиям. Я должен также подчеркнуть, что люди неверующие (вроде меня) не могут и опровергнутв факт воскресения на чисто исторических основаниях. Потому, что вера в воскресение Иисуса (или ее отсутствие) – предмет религиозного убеждения, а не исторического познания.

 

Воскресение и историк

Причиной, по которой историки не могут доказать или опровергнуть, что Бог совершал чудеса в прошлом – например, воскресил Иисуса из мертвых, – стало не то, что от историков непременно требуется быть секулярными гуманистами, заранее настроенными против всего сверхъестественного. Я должен это особо подчеркнуть, поскольку консервативные христианские апологеты, желая набрать очков в дебатах, уверяют, что дело обстоит именно так. По их мнению, если бы историки не были заранее расположены отвергать все сверхъестественное, они бы наверняка признали историческую достоверность «свидетельств» того, что Иисус воскрес из мертвых. Причем должен отметить, что эти же самые христианские апологеты почти никогда не рассматривают «свидетельства» о других чудесах из прошлого, подкрепленные документами не хуже, а порой и лучше – например, показания дюжин римских сенаторов, уверявших, будто царь Ромул был выхвачен из их среды и унесен на небо, или множества верующих католиков, утверждавших, что Пресвятая Дева Мария являлась им живой – заявления, которые фундаменталисты и консервативные христиане евангелического толка, как правило, решительно отвергают, несмотря на многочисленные «свидетельства» этих чудес. Всегда легко бросаться обвинениями в «предубеждении против всего сверхъестественного», когда не думаешь, что чудеса твоей собственной религиозной традиции не могут быть исторически подкреплены; но гораздо труднее признать, что и чудеса других традиций могут быть продемонстрированы с той же легкостью.

Точка зрения, которую я хочу изложить здесь, состоит в том, что ни одно из этих (или любых других) божественных чудес не может быть подтверждено исторически. Консервативные христианские апологеты евангелического толка правы, утверждая, что дело тут в предубеждениях исследователей – но совсем не по той причине, о которой они думают или говорят.

Прежде всего, следует заметить, что у всех есть свои предубеждения, и что просто невозможно жить полнокровной жизнью, предаваться глубоким размышлениям, испытывать религиозные переживания или же заниматься историческими исследованиями, не имея для этого неких исходных предпосылок. Жизнь разума без них не может продолжаться. Однако при этом тут же возникает еще один вопрос: какие исходные предпосылки уместны для данной конкретной задачи? Те исходные предпосылки, на которые опирается верующий католик, описывающий свои переживания во время мессы, отличаются от исходных предпосылок женщины-ученого, излагающего теорию Большого взрыва, или историка, исследующего инквизицию. Поэтому позволю себе подчеркнуть, что историки – если они работают именно как историки – действительно опираются на определенные предпосылки. Важно, однако, понять другое: на какого рода предпосылки опираются историки в процессе реконструкции событий прошлого.

Многие историки согласятся с тем, что одна из необходимых предпосылок для этого – то, что некое событие в прошлом действительно имело место. Разумеется, мы не можем доказать это опытным путем, как, например, в случае с научным экспериментом. Мы можем провести множество подобных экспериментов и таким образом на основе статистической вероятности определить, что произойдет, если мы повторим данный опыт еще раз. Историки не могут сделать то же самое с событиями прошлого, поскольку прошлое нельзя повторить. Поэтому они действуют иным образом, не используя «научные» доказательства, но ища другие виды свидетельств о том, что произошло до них. Однако при этом их основная предпосылка – которая сама по себе не может быть доказана – это то, что рассматриваемое событие в прошлом действительно имело место. Более того, историки полагают, что можно установить с определенной долей вероятности, что именно случилось в прошлом. Так, например, мы можем установить с очень большой долей вероятности, был ли Холокост (да, был); перешел ли Юлий Цезарь Рубикон (да, перешел); и существовал ли в действительности Иисус из Назарета (да, существовал). Историки придерживаются мнения, что некоторые события в прошлом (почти) наверняка имели место; другие, скорее всего, имели место; третьи, возможно, имели место; четвертые, возможно, не имели места; пятые (почти) наверняка не имели места, и так далее. Так, (практически) достоверно известно, что баскетбольная команда университета Северной Каролины, «Тар Хиле», выиграла национальный чемпионат в 2009 году – и столь же достоверно известно то, что в 2013 году они вылетели из турнира Национальной студенческой спортивной ассоциации, уступив Канзасу. (Абсолютно убежден в том, что это было огромной трагедией, но это уже мое оценочное суждение, а не мнение историка.)

С этим исходным допущением – что возможно установить с той или иной долей вероятности, что именно произошло в прошлом, причем некоторые события представляются более вероятными, чем остальные – связано другое допущение, а именно, что «свидетельства» прошлого существуют, и реконструкция прошлого не основана на чистой догадке. Кроме того, историки исходят из предположения, что одни свидетельства лучше других. Как правило, показаниям непосредственных свидетелей отдается предпочтение перед слухами, возникшими годы, десятилетия или века спустя. Многочисленные подтверждения того или иного факта целым рядом источников, которые не обнаруживают никаких следов взаимосвязи между собой, гораздо предпочтительнее, чем расхождения в источниках или их зависимость друг от друга. Источник, представляющий собой беспристрастное, импровизированное повествование о личности или событии, ценнее, чем источник, повествующий о той же личности или событии, но с позиции личного интереса или же под определенным идеологическим углом. Короче говоря, что нужно историку, так это многочисленные свидетельства, близкие по времени к самому событию, которые совершенно беспристрастны в отношении своего предмета, а также подкрепляют и дополняют друг друга, не обнаруживая, однако, никаких следов взаимосвязи между собой. Хотелось бы, чтобы мы располагали подобными источниками для всех важных исторических событий!

Таковы в общих чертах некоторые из исходных предпосылок, которые историки склонны разделять. В то же время есть и такие предпосылки, которые для исследователей, желающих установить, что именно случилось в прошлом, совершенно неуместны. Например, для историка неприемлемо заранее предполагать выводы и отбирать только те свидетельства, которые с этими выводами согласуются. Исследование должно вестись без каких-либо предварительных допущений относительно его результатов, а лишь с целью установить, что именно произошло в действительности. Точно так же историк не должен отвергать как не имеющие отношения к делу свидетельства, которые случайно не совпадают с его собственными взглядами. Кроме того – и тут мы соприкасаемся с реальной действительностью – для историка неуместно исходить из представления или мировоззрения, не являющегося общепринятым. Так, «историки», пытающиеся объяснить основание Соединенных Штатов или исход Первой мировой войны, выдвинув в качестве первопричины посещение Земли марсианами, вряд ли удостоятся внимания своих коллег – и вряд ли могут вообще рассматриваться как серьезные исследователи. Такая точка зрения предполагает исходные допущения, которые большинством не разделяются – а именно, что есть продвинутые формы жизни за пределами нашего опыта, что некоторые из них обитают на одной из планет Солнечной системы, что эти другие существа в прошлом иногда посещали Землю и что именно их посещением обусловлен исход некоторых важных исторических событий. Все эти допущения в действительности могут оказаться истинными – у историков, применяющих методы своей науки для установления того, что случилось в прошлом, просто нет способа определить, так ли это на самом деле или нет. Но поскольку большинство исследователей этих предпосылок не разделяет, никакая историческая реконструкция не может основываться на них. Любой, придерживающийся этих идей, должен держать их при себе, заглушить или вовсе подавить, если хочет заниматься историческими исследованиями.

То же самое справедливо и для любых религиозных или богословских убеждений, которых придерживается тот или иной историк: эти убеждения не могут определять результат исторического исследования. Это означает, что историк не вправе утверждать, будто ангел Мороний передал откровение Джозефу Смиту, как гласит мормонская традиция. Такая точка зрения предполагает, что ангелы существуют, что Мороний принадлежит к их числу и что Джозеф Смит был специально избран для того, чтобы получить откровение свыше. Все это богословские утверждения, не основанные на исторических фактах. Возможно, что ангел Мороний действительно существует и что он на самом деле открыл небесные тайны Джозефу Смиту, однако у историков нет никакого способа это установить; чтобы это сделать, необходимо принять определенные богословские взгляды, которые большинством других историков – будь то католики, иудеи-реформисты, буддисты или даже твердокаменные атеисты, отвергающие любую религию, – не разделяются. Исторические свидетельства должны быть открыты для исследования любому, вне зависимости от вероисповедания.

Вера в то, что христианское чудо – любое христианское чудо – имело место в прошлом, коренится в особой системе богословских убеждений, и то же самое относится к чудесам иудейским, мусульманским, индуистским и так далее. Без этих убеждений невозможно установить, действительно ли чудеса имели место или нет. А поскольку историки не могут принять эти убеждения, они не могут и подтвердить с исторической точки зрения, что такие чудеса действительно были.

В то же время в ряде случаев, имея дело с повествованием о каком-либо чуде, совершившемся в прошлом, можно подвергнуть некоторые элементы данного эпизода историческому анализу – даже если утверждение о том, что некое чудо совершено Богом, едва ли может быть принято на основе исторических свидетельств (поскольку исторические свидетельства исключают любой род религиозных убеждений).

Позвольте мне проиллюстрировать это на примере. Моя бабушка была твердо убеждена, что телеевангелист-пятидесятник Орал Робертс обладал способностью исцелять больных, немощных и инвалидов, совершая над ними молитву и прикасаясь к ним. Разумеется, в теории у историка есть возможность рассмотреть случай, когда у человека присутствовали симптомы какого-нибудь заболевания, но после встречи с Оралом Робертсом они исчезли. Историк смог бы подтвердить, что, да, человек раньше был болен, а потом исцелился. Но что историк – если он работает как историк – утверждать не вправе, так это то, что Орал Робертс исцелил больного силой Божьей. Существуют и другие возможные объяснения, открытые для изучения исследователями без каких-либо религиозных предпосылок, требуемых для «божественного решения» проблемы – например, что это был род психосоматического исцеления (то есть вера человека в выздоровление была настолько сильной, что его мозг способствовал излечению от болезни) или что этому человеку только показалось, что он исцелился (на следующий день он снова был тяжело болен), или что он в действительности не был болен с самого начала, или что все это было розыгрышем – да мало ли можно подыскать других объяснений! И все эти объяснения могут прилагаться к одним и тем же данным. Также отмечу, что «сверхъестественное» объяснение не может служить для историка удовлетворительным ответом, поскольку: 1) историки не имеют доступа к миру сверхъестественного, и 2) оно требует принятия определенной системы богословских взглядов, которые вовсе не обязательно разделяются историками, проводящими такого рода исследования.

То же самое относится и к воскресению Иисуса. Историки, разумеется, могут подвергать исследованию отдельные аспекты традиции. В теории, например, возможно задаться вопросом, действительно ли Иисус был похоронен в некой известной гробнице и действительно ли эта гробница три дня спустя была обнаружена пустой, а лежавшее в ней тело исчезло. Но что историк, будучи историком, заключить не вправе, так это то, что Бог, должно быть, воскресил тело и взял его на небеса. У историка нет доступа к подобной информации, к тому же данный вывод требует определенного набора богословских допущений, которые не все историки разделяют. Более того, можно найти другие и, совершенно реалистичные, решения проблемы, каким образом когда-то занятая гробница вдруг опустела. Кто-то намеревался похитить тело или просто без всякого злого умысла перенес его в другое место, или же вся эта история, по сути, представляет собой легенду – то есть и погребение, и последующее обнаружение пустой гробницы были просто сказками, выдуманными ранними христианами с целью убедить людей, что воскресение действительно совершилось.

Точно так же историк может рассмотреть вопрос, действительно ли ученики видели Иисуса живым после его смерти. Люди постоянно имеют видения – иногда они видят то, что есть, а иногда и то, чего нет. (Этот вопрос будет обсуждаться подробнее в следующей главе.) Что, однако, историк, будучи историком, заключить не вправе, так это то, что ученики имели видения Иисуса уже после того, как он в действительности умер, и произошло это потому, что Иисус в действительности являлся им живым после того, как Бог воскресил его из мертвых. Этот вывод опять же коренится в определенных богословских предпосылках и потому не может разделяться всеми историками.

Чтобы сделать аргумент еще более убедительным, в теории возможно даже утверждение, что Иисус был распят, погребен, и затем его видели живым – в телесном облике. Историк мог бы – опять же в теории – объяснить это, не обращаясь к божественной первопричине и не утверждая, что именно Бог воскресил его из мертвых. Ибо в нашем мире известны многочисленные случаи «жизни после смерти», когда человек якобы (или в действительности) умирает, и затем снова возвращается к жизни, чтобы поведать о своих переживаниях. Признание того что подобный опыт у людей имеется, вовсе не требует веры в сверхъестественное. Разумеется, дело обстояло бы совсем иначе, если бы человек был мертв, скажем, в течение 25 лет, и затем вернулся в мир живых. Однако в случае с «жизнью после смерти» такого не происходит никогда. Напротив, человек бывает мертв или якобы мертв (как бы мы не определяли понятие «смерть») в течение короткого промежутка времени, и затем каким-то образом оживает. Имел ли Иисус подобный опыт? Я в этом сомневаюсь, но, по крайней мере с исторической точки зрения, это предположение звучит вполне правдоподобно. Что не представляет собой правдоподобный вывод с точки зрения историка, так это то, что Бог воскресил Иисуса, даровал ему бессмертное тело, вознес его на небеса и усадил на престоле по правую руку от себя. Этот вывод целиком и полностью укоренен в богословских взглядах, разделяемых не всеми историками, и поэтому является предметом веры, а не исторического познания.

На данном этапе важно подчеркнуть одну чрезвычайно важную мысль. История для историков – совсем не то же самое, что «прошлое». «Прошлое» – это все, что произошло до определенного момента; история – это то, что мы можем узнать о произошедшем до определенного момента, используя различные формы исторических свидетельств. Исторические свидетельства не основаны и не могут основываться ни на каких религиозных или богословских предпосылках, которые некоторые из нас (но не все) разделяют. Есть очень много вещей в прошлом, подлинность которых мы установить не можем. Иногда это объясняется скудостью источников (вот почему, например, нельзя установить, что именно мой дед ел за ланчем 15 мая 1954 года). В других случаях это происходит потому, что история – как установлено самими историками – базируется только на тех предпосылках, которые разделяются всеми. И среди них нет ни одной религиозной или богословской предпосылки, позволяющей сделать вывод, что Иисус после смерти был вознесен на небо, где ему было позволено воссесть на престоле по правую руку от Бога, чтобы жить вечно. Все это традиционные христианские взгляды, но люди придерживаются их не на основании исторических свидетельств, но потому, что приняли их благодаря вере. По той же самой причине историки не могут прийти к выводу, что один из распятых с Иисусом разбойников был вознесен на небо и стал первым из людей, попавших после смерти в рай, как утверждается в одном апокрифическом евангелии, известном под названием Рассказ Иосифа Аримафейского; или что Пресвятая Дева Мария являлась тысячам своих почитателей, как утверждали многочисленные свидетели по всему миру; или что Аполлоний Тианский после вознесения на небо явился одному из своих последователей, как о том сообщают свидетельские показания, записанные позже. Все эти утверждения предполагают религиозные убеждения, которые не могут быть частью арсенала историка.

Принимая все это во внимание, что мы можем сказать – с исторической точки зрения – о традициях, связанных с воскресением Иисуса? Если мы не можем установить в точности, действительно ли Бог воскресил его из мертвых, что мы можем знать тогда?

Как мы увидим далее, относительно уверенно можно утверждать следующее: вера в воскресение Иисуса есть ключ к пониманию того, почему христиане в конце концов стали думать об Иисусе как о Боге. Но сначала о том, чего мы знать не можем.

 

Помимо собственно воскресения – деяния Бога, посредством которого он воздвиг Иисуса из мертвых, – многие другие связанные с ним традиции также могут быть подвергнуты сомнению с исторической точки зрения. Две из них, которые я упомяну далее, вероятно, для многих читателей станут сюрпризом. На мой взгляд, мы не можем утверждать с уверенностью, получил ли Иисус достойное погребение и действительно ли его гробница впоследствии была обнаружена пустой. Очевидно, что эти две традиции идут рука об руку, ибо, если первое не представляет собой историческую правду, то второе не имеет смысла. Никто не смог бы обнаружить, что тела Иисуса в гробнице больше нет, если бы это тело прежде не было в нее положено (хотя из этого вовсе не обязательно следует обратное: теоретически Иисус мог получить достойное погребение, но его гробницу никто и никогда не находил пустой). Итак, во многих аспектах второе утверждение зависит от первого. Поэтому я и уделю ему в дискуссии больше места, объяснив, почему мы не можем знать на основании исторических свидетельств, действительно ли Иосиф из Аримафеи похоронил Иисуса, как то утверждают евангелия.

 

Получил ли Иисус достойное погребение?

 

Согласно нашему самому раннему повествованию в Евангелии от Марка, Иисус был погребен ранее не названной и неизвестной личностью, Иосифом из Аримафеи, «видным членом совета» (Мк 15:43) – то есть еврейским аристократом, членом Синедриона, который представлял собой правящий орган, куда входили «первосвященники и старейшины и книжники» (14:53). Согласно Мк 15:43, Иосиф «осмелился» обратиться к Пилату с просьбой выдать ему тело Иисуса. Пилат удовлетворил его просьбу, и Иосиф снял тело с креста, завернул в льняное полотно, «положил Его в гробницу, которая была высечена в скале; и привалил камень ко входу в гробницу» (15:44–47). Мария Магдалина и другая Мария видели, где все это происходило (15:48).

Позвольте мне подчеркнуть, что все это (или нечто очень близкое к этому) должно было произойти в рамках повествования Марка с тем, чтобы придать смысл последующим событиям – а именно, что на следующий день Мария Магдалина и две другие женщины пришли к гробнице и обнаружили ее пустой. Если у Иисуса не было гробницы или если никто не знал, где именно она находилась, то весть о телесном воскресении стала бы невозможной. Для этого требуется знать место погребения.

Но была ли гробница? Действительно ли Иосиф из Аримафеи похоронил Иисуса?

 

Общие соображения

Есть множество причин поставить поа сомнение традицию о погребении Иисуса Иосифом. С одной стороны, трудно выявить исторический смысл данной традиции в общем контексте повествования Марка. Уже сама по себе идентификация Иосифа как «видного члена» Синедриона должна немедленно вызвать вопросы. Марк сам говорил о том, что во время процесса Иисуса, состоявшегося накануне вечером, «весь синедрион» (весь, а не только некоторые из его членов или даже большинство из них) «искали против Иисуса свидетельства, чтобы предать Его смерти» (14:55). В конце процесса, после заявления Иисуса, что он и есть Сын Бога (14:62), «все осудили Его, признав повинным смерти» (14:64). Другими словами, согласно Марку, этот неизвестный из других источников человек по имени Иосиф был одним из тех, кто голосовал за смерть Иисуса в ночь перед его распятием. Почему же после смерти Иисуса он вдруг идет на риск (это следует из того, что он «осмелился» войти к Пилату) и стремится совершить акт милосердия, устроив для тела Иисуса достойное погребение? Марк не дает нам на этот счет никаких намеков.6 Моя догадка заключается в том, что два повествования – о процессе над Иисусом и его погребении – принадлежат к различным традициям, унаследованным Марком. Или же Марк просто изобрел одну из этих традиций, упустив из вида явные несоответствия?

В любом случае погребение Иисуса Иосифом представляет собой явную историческую проблему хотя бы в свете других пассажей из Нового Завета. Ранее уже отмечалось, что Павлу, по-видимому, ничего не известно ни об Иосифе из Аримафеи, ни о самом факте погребения Иисуса «видным членом совета». Эти сведения не входят в самый ранний символ веры, цитируемый Павлом в 1 Кор 15:3–5 – а ведь если бы автор этого символа веры знал нечто подобное, он непременно их привел бы: как мы уже видели, не называя по имени человека, который похоронил Иисуса, он создает дисбаланс со второй частью символа веры, где приводит имя человека, которому Иисус явился (Кифа). Таким образом, этот ранний символ веры не содержит никаких сведений об Иосифе. И Павел тоже ничего не говорит о нем.

Более того, существует еще одна традиция о погребении Иисуса, в которой ничего не говорится об Иосифе из Аримафеи. Как я уже заметил выше, книга Деяния апостолов написана тем же человеком, который был автором Евангелия от Луки. При написании евангелия этот неизвестный нам автор (мы для ясности называем его Лукой, хотя в действительности мы не знаем, кем он был) использовал большое число более ранних устных и письменных источников, как о том свидетельствует он сам (Лк 1:1–4). Исследователи наших дней убеждены в том, что одним из его источников было Евангелие от Марка, и таким образом Лука включает Иосифа из Аримафеи в свою версию рассказа о смерти и погребении Иисуса. Когда же Лука писал второй том своего сочинения, книгу Деяния апостолов, ему были доступны уже другие источники. Книга Деяния апостолов посвящена не жизни, смерти и воскресению Иисуса, а последующему распространению христианства по всей Римской империи. Примерно одна четверть этой книги состоит из речей, произнесенных ее главными персонажами, прежде всего Петром и Павлом – например, речей, целью которых было убедить людей принять веру в Иисуса или дать наставления тем, кто уже уверовал. Библеисты уже давно пришли к выводу, что эти речи не представляют собой подлинные слова апостолов, произнесенные в тех или иных обстоятельствах, а составлены самим Лукой. Лука пишет спустя десятилетия после тех событий, о которых он повествует, а в те времена никто не делал заметки. Историки Древнего мира, в общем и целом, сами составляли речи своих главных персонажей, как в том признается даже такой дотошный историк, как грек Фукидид (Пелопоннесская война, 1.22.1–2). У них просто не было другого выбора.

Тем не менее, когда Лука составлял свои речи, похоже, что он делал это отчасти на основе более ранних источников, имевшихся в его распоряжении, – точно так же, как его описание учения Иисуса в евангелии было заимствовано из более ранних источников (например, у Марка). Но если различные традиции (например, речи) дошли до него из различных источников, нет никакой гарантии, что они будут находиться в полной гармонии между собой. А если они не находятся в гармонии, то это почти всегда происходит потому, что кто-то вносит в эти история изменения или же выдумывает их.

Это делает речь Павла в Деян 13 тем более интересной. Павел говорит в синагоге в Антиохии Писидийской, используя эту возможность, чтобы сообщить собравшимся верующим, что еврейские начальники в Иерусалиме совершили тяжкий грех перед Богом, убив Иисуса: «И не найдя никакого основания для смерти, упросили Пилата убить Его. Когда же исполнили всё написанное о Нем, то, сняв с древа, положили Его в гробницу» (Деян 13:28–29).

Со стороны кажется, будто эти слова в общем и целом соответствуют тому, что евангелия сообщают нам о смерти и погребении Иисуса – то есть, что он умер и было положен в гробницу – но здесь погребение Иисуса осуществляет не один-единственный член Синедриона, а весь совет. Это совершенно иная традиция. Здесь нет ни слова об Иосифе, как и в посланиях Павла. Возможно ли, что эта возникшая еще до Луки традиция, более древняя, чем та, что встречается у Марка и связана с Иосифом из Аримафеи? Не является ли древнейшей из дошедших до нас традиций именно та, которая утверждает, что Иисус был похоронен группой иудеев?

Если эта традиция действительно более древняя из двух, в этом есть смысл. Любая традиция, ставящая своей целью подвести читателя к рассказу о пустой гробнице, просто обязана была доказать, что Иисус получил надлежащее погребение в гробнице. Но кто мог осуществить это погребение? Согласно всем преданиям, у Иисуса не было семьи в Иерусалиме, и следовательно, не было ни фамильной гробницы, куда его могли положить, ни родственников, которые могли совершить погребальный обряд. Более того, евангельские рассказы не раз сообщают, что все последователи Иисуса после его ареста скрылись, так что они тоже не могли взять на себя эту задачу. Римляне не собирались этим заниматься по причинам, которые я проясню далее. Это оставляет нам только один выбор. Если последователи Иисуса знали, что он должен быть похоронен в гробнице – иначе откуда могли взяться рассказы о пустой гробнице? – и им необходимо было выдумать историю, описывающую его погребение, то единственными, кто мог это сделать, были сами еврейские власти. Отсюда и древнейшая из имеющихся у нас традиций, изложенная в Деян 13:29. Возможно, эта же традиция лежит и в основе 1 Кор 15:4: «Он был погребен».

По мере того как традиция о погребении рассказывалась и пересказывалась, она, возможно, не только приукрашивалась, но и конкретизировалась. Рассказчики были склонны добавлять детали к историям, казавшимися не совсем ясными, или давать имена людям, которых традиция оставила безымянными, или добавлять имена отдельных личностей к рассказам, в которых первоначально упоминались только безымянные персонажи или неопределенные группы лиц. Эта традиция продолжалась еще долгое время после новозаветного периода, как блестяще продемонстрировал мой учитель Брюс Мецгер в своей статье «Имена для безымянных».7 Мецгер показал, как люди, которые в новозаветных рассказах остались безымянными, в более поздних традициях получали имена: например, волхвы, или священники в Синедрионе, осудившие Иисуса, или два разбойника, распятые вместе с ним. В рассказе об Иосифе из Аримафеи мы, возможно, имеем дело с ранним примером этого феномена: неопределенное заявление о том, что некие безымянные представители иудейских властей похоронили Иисуса, превратилось в рассказ об одном конкретном человеке, сделавшем это, который назван по имени.

В дополнение к этому мы располагаем очевидным доказательством того, что в евангельских традициях, по мере того как время шло, а рассказы все более приукрашивались, наметилась тенденция находить «хороших парней» среди «плохих». Так, например, в Евангелии от Марка оба разбойника «поносили Его» (Иисуса) на кресте; в более позднем Евангелии от Луки так поступает только один из них, в то время как другой исповедует веру в Иисуса и просит вспомнить о нем, когда тот придет как Царь (Лк 23:39–43). В Евангелии от Иоанна есть еще один «хороший парень» среди «плохих парней» Синедриона, вызвавшийся помочь с погребением, по имени Никодим, который сопровождает Иосифа из Аримафеи, чтобы вместе с ним отдать последний долг телу Иисуса (Ин 19:38–42). Наиболее примечательная фигура здесь – это Понтий Пилат, в самом раннем из наших евангелий, от Марка, представленный исключительно в черном свете, как человек, осудивший Иисуса на смерть. Но он делает это с большой неохотой у Матфея, и лишь после того, как трижды объявляет Иисуса невиновным, у Луки и Иоанна. В более поздних евангелиях, не вошедших в Новый Завет, Пилат предстает как «хороший парень», невиновный до такой степени, что он даже обращается в веру и становится приверженцем Иисуса. Отчасти эти все усиливавшиеся попытки оправдать

Пилата предпринимались с тем, чтобы показать, на ком в действительности лежала вина за незаслуженную казнь Иисуса. Для авторов этих сочинений, живших намного позже свершившегося факта, вина лежала на непокорных евреях. Но этот образец – также из числа попыток найти кого-нибудь хорошего среди нравственно испорченных противников Иисуса. Упоминание об Иосифе из Аримафеи как о тайном поклоннике, стороннике или даже последователе Иисуса, могло быть аспектом того же самого явления.

В дополнение к этим довольно общим соображениям, только что изложенным мной, которые ставят под вопрос предположение, что Иосиф из Аримафеи похоронил Иисуса, есть и более конкретные причины, заставляющие усомниться в том, что Иисус вообще получил достойное погребение в гробнице, которая впоследствии была обнаружена пустой.

 

Римская практика распятия

Иногда христианские апологеты утверждают, что Иисуса должны были снять с креста до захода солнца в пятницу, поскольку следующий день был субботой, а оставлять на кресте казненного в день субботний противоречило еврейским законам или, по крайней мере, еврейским религиозным чувствам. К несчастью, исторические свидетельства говорят как раз об обратном. Иисуса убили не евреи, так что они не могли решать, когда снять его с креста. Более того, римляне, которые его распяли, не подчинялись еврейским законам и нисколько не заботились о еврейских религиозных чувствах. Совсем наоборот. Когда речь шла о распятых преступниках – в данном случае о человеке, осужденном за преступления против государства – обычно не было места для милосердия и никто не принимал во внимание ничьи чувства. Целью распятия было продлить пытку и унижение как можно дольше, чтобы показать зрителям, что случается с теми людьми, которые доставляют неприятности Риму. Частью этого публичного унижения и надругательства было оставить тело казненного после смерти на кресте, чтобы его тело стало добычей падальщиков.

Джон Доминик Кроссан выдвинул скандальное предположение, что тело Иисуса не воскресло из мертвых, но было съедено собаками.8 Когда я впервые услышал об этом предположении, я уже не был христианином, так что оно не вызвало у меня гнев на религиозной почве, но я все же нашел его чрезмерным и отдающим погоней за сенсацией. Однако это было до того, как я тщательно исследовал вопрос. Моя нынешняя точка зрения состоит в том, что мы не знаем и не можем знать, что в действительности произошло с телом Иисуса. Но, насколько можно судить по сохранившимся источникам, совершенно верно то, что обычно с телом преступника происходило именно это – его оставляли разлагаться на кресте и служить пищей падальщикам. Распятие должно было служить сдерживающим средством против участия в подрывных действиях, и потому наказание не кончалось со смертью осужденного, но продолжалось и после, когда его тело разлагалось и уничтожалось хищниками.

Свидетельства, подтверждающие это, встречаются в широком круге источников. Одна древняя надпись, найденная на надгробном камне человека, убитого собственным рабом, гласит, что убийца был «повешен… живым, став (пищей) для диких животных и хищных птиц».9 Римский автор Гораций в одном из своих посланий описывает некого раба, который говорит своему хозяину, что он не сделал ничего дурного – на что тот отвечает: «Так ворон на кресте ты не кормишь» (Послание, 1.16.46–48).10 Римский сатирик Ювенал говорит о коршуне, который «оставивши падаль, собак, лошадей и распятых, К детям спешит и приносит в гнездо этой падали части» (Самиры, 14.77–78).11 Самый знаменитый в античности толкователь снов, греческий Зигмунд Фрейд по имени Артемидор, пишет, что для бедняка к добру видеть себя во сне распятым, так как «распятый высоко вознесен и многих кормит (собою птиц)» [Сонник (Онейрокритика), 2.53].12 Наконец, доля висельного юмора присутствует в «Сатириконе» Петрония, одно время служившего советником при императоре Нероне, касательно распятой жертвы, оставленной висеть на кресте многие дни (главы 11–12).

К несчастью, от античного мира до нас не дошло никаких литературных описаний собственно процесса распятия, так что нам остается только догадываться о деталях того, как именно оно происходило. Но постоянно встречающиеся ссылки на судьбу распятых указывают на то, что частью их мучений было то, что после смерти их тела оставляли на кресте, как пищу для падальщиков. Как однажды заметил консервативный христианский комментатор Мартин Хенгель, «распятие еще больше усугублялось тем, что очень часто его жертвы не удостаивались погребения. Стереотипная картина сводилась к тому, что распятый становился пищей для диких животных и хищных птиц, что довершало его унижение».13

Здесь следует отметить, что другие консервативные христианские комментаторы отмечали, что из этого общего правила имелись исключения (как это следует, в частности, из писаний Филона) и что евреям иногда дозволялось хоронить распятых. Но на самом деле речь идет о неверном прочтении свидетельства Филона, как можно увидеть, просто процитировав его слова полностью (курсив добавлен для выразительности):

Ибо честно правящие, преданные и от души почитающие своих благодетелей имеют обыкновение откладывать наказание осужденных, покуда не кончатся всенародные празднества в честь дня рождения кого-то из славных Августов… Я знаю, что в канун таких дней порой снимали с креста тела распятых и отдавали родным, чтобы те предали их земле, свершив положенный обряд, чтобы и мертвым в день рождения самодержца воздалась какая-то крупица блага и чтобы не нарушить священного величия празднества. 14

Если прочесть это высказывание целиком, то в нем явно говорится об исключении, подтверждающем правило. Филон упоминает о таком исключительном случае именно потому, что он шел вразрез с установленной практикой. Здесь следует отметить две вещи. Первая, и менее важная, из них – это то, что в примерах, приводимых Филоном, тело снимали с креста, чтобы отдать родственникам распятого для достойного погребения. Иными словами, это была милость, дарованная определенным семьям, и мы можем предположить, что речь шла о семьях элиты, со связями в высших кругах общества. У семьи Иисуса никаких связей в высших кругах не было, средств на погребение в Иерусалиме тоже не было, сами они даже не происходили из Иерусалима и не были знакомы ни с кем из представителей властей, чтобы истребовать у них тело. Более того, согласно нашим самым ранним рассказам, никто из родственников Иисуса, даже его мать, не присутствовал при этом событии.

Другое, и более важное, замечание касается того, когда и почему делались исключения, упомянутые Филоном: когда римский правитель хотел почтить день рождения кого-либо из римских императоров – другими словами, почтить римского лидера в день римского праздника. Это не имело ничего общего с распятием Иисуса, которое произошло не в день рождения римского императора, а в день иудейского праздника Пасхи – то есть еврейского праздника, который, как всем было известно, подпитывал антиримские настроения. Это случай, прямо противоположный тому, о котором упоминает Филон. И у нас нет никаких свидетельств, чтобы римские правители делали какие бы то ни было исключения в случаях, подобных случаю с Иисусом.

В общем и целом, обычная римская практика сводилась к тому, чтобы оставлять тела распятых преступников разлагаться на кресте, где они подвергались нападениям падальщиков, в качестве сдерживающего средства. Никаких указаний на противоположное в древних источниках мне не попадалось. Разумеется, из общего правила всегда могут делаться исключения.

Однако необходимо помнить, что христианские рассказчики, указывавшие, что Иисус был исключением из правила, имели на то вескую причину. Если Иисус не был погребен, то его гробница не могла быть впоследствии объявлена пустой.

 

Греческая и римская практика использования общих могил для преступников

Вторая причина, заставляющая меня усомниться в том, что Иисус получил достойное погребение, заключается в том, что в те времена преступников любого рода, как правило, бросали в общие могилы. Опять же это подтверждается широким кругом доступных нам источников, относящихся к разному времени и месту. Греческий историк I века до н. э. Диодор Сицилийский говорит о войне между Филиппом Македонским (отцом Александра Великого) и локрами, в ходе которой он потерял двадцать человек убитыми. Когда Филипп попросил их тела для погребения, локры отказались, заявив, что «у всех греков существует закон, что осквернители храмов должны быть брошены без погребения» (Историческая библиотека, 16.25.2).15 Примерно в 100 году н. э. греческий автор Дион Хрисостом указывает, что в Афинах любой, кто был наказан «от рук государства за какое-либо преступление», был «лишен погребения, так, чтобы в будущем от порочного человека не осталось и следа» (Речи 31.85).16 Среди римлян мы узнаем, что после битвы, выигранной Октавианом (будущим Цезарем Августом, императором во время рождения Иисуса), один из пленников умолял его о погребении, на что Октавиан ответил: «Об этом позаботятся птицы!» (.Божественный Август, 13). И мы читаем у римского историка Тацита о человеке, который совершил самоубийство, чтобы избежать смертного приговора от рук государства, поскольку «хоронить осужденных было запрещено и их имущество подлежало конфискации» (Анналы, 6.296).17

Опять же, возможно, что Иисус был исключением, но наши свидетельства в пользу этого довольно скудны. Людей, подвергавшихся казни через распятие, обычно оставляли на их крестах, чтобы служить пищей для падальщиков, и частью наказания за преступления, считавшиеся особенно постыдными, было погребение в общей могиле, где очень скоро невозможно было отличить одно разложившееся тело от другого. Разумеется, в традициях, касающихся Иисуса, его тело должно было отличаться от других, иначе невозможно было бы показать, что он физически воскрес из мертвых.

 

Особенности политики Понтия Пилата

Третья причина, заставляющая меня поставить традицию погребения под сомнение, связана с личностью римского правителя в Иудее в то время. Один из главных предметов сожаления для любого историка раннего христианства состоит в том, что мы не располагаем большей – намного большей – информацией о Понтии Пилате, префекте Иудеи в 26–36 годах н. э., который помимо всего прочего, приговорил Иисуса к распятию. Однако все, что мы о нем знаем, указывает в одном направлении: он был жестоким, злобным и склонным к насилию правителем, который не проявлял никакого интереса к тому, чтобы выглядеть добрым и милосердным в глазах своих подданных и не выказывал никакого уважения к религиозным чувствам евреев.

Правление Пилата довольно скудно документировано в дошедших до нас материальных источниках – у нас есть несколько монет, отчеканенных во время его правления, и обнаруженная в наше время надпись в Кесарии Приморской, где упоминается его имя. Новозаветные свидетельства выглядят несколько непоследовательными по причинам, о которых уже упоминалось выше. С течением времени христианские авторы, включая и авторов евангелий, изображали Пилата все в большей степени симпатизирующим Иисусу – в противоположность непокорным евреям, требующим его смерти. Это прогрессирующее стремление оправдать Пилата служит явно антиеврейским целям, так что рассказы о процессе над Иисусом в более поздних евангелиях – от Матфея, Луки и Иоанна – следует воспринимать весьма и весьма осторожно. Из относительно ранней традиции, сохранившейся у Луки, мы получаем более полное представление о том, каким на самом деле был этот человек, – здесь мы находим довольно смутное упоминание о «Галилеянах, кровь которых Пилат смешал с их жертвами» (Лк 13:1). Судя по всему, Пилат приказал убить этих евреев во время отправления ими религиозных обрядов – весьма удручающая картина.

Однако она хорошо соотносится с тем, что нам известно о Пилате из других литературных источников – в частности, из трудов еврейского историка I века н. э. Иосифа Флавия. Иосиф Флавий повествует о двух эпизодах, имевших место, когда Понтий Пилат был префектом Иудеи. Первый из них произошел, когда Пилат только вступил в эту должность. Когда Пилат впервые прибыл в Иерусалим, он приказал под покровом ночи разместить по всему городу римские штандарты, украшенные изображениями императора. Когда на следующее утро иерусалимские евреи увидели эти штандарты, они пришли в ярость, ибо закон Моисея запрещал любые изображения в священном городе, а тем более – изображения чужеземного правителя, почитавшегося в других местах как божество. Еврейская толпа собралась перед дворцом Пилата в Кесарии Приморской с требованием убрать штандарты и не расходилась в течение пяти дней. Пилат отнюдь не собирался уступать требованиям евреев (по контрасту с описанием суда над Иисусом в евангелиях). Напротив, на исходе последнего, пятого, дня он приказал своим солдатам окружить тремя рядами протестующих евреев и изрубить их в куски. Но вместо того чтобы отступить, все евреи, как один, обнажили шеи и заявили солдатам, что предпочитают скорее умереть, чем допустить нарушение закона. Пилат понял, что он не может убить хладнокровно такое множество людей, «изумился их стойкости в соблюдении закона» и приказал убрать штандарты (Иудейские древности, 18.3.1)18.

Другой подобный случай в действительности привел к насилию. Пилат пожелал построить акведук для снабжения Иерусалима водой. Начинание было хорошим, однако с этой целью он присвоил деньги из храмового святилища. Как храмовые власти, так и народ возмутились этим и принялись энергично протестовать. Пилат в ответ приказал своим переодетым солдатам смешаться с толпой, вооружившись на сей раз не мечами, а дубинками, и по его сигналу напасть на собравшийся народ. Те так и сделали, и в итоге «многие» иудеи были убиты или затоптаны насмерть во время последовавшей давки (Иудейские древности, 18.3.2).

Пилат вовсе не был милосердным префектом, великодушно прислушивавшимся к протестам управляемого им народа. Готов ли был такой правитель порвать с традициями и общепринятыми нормами, когда член еврейского Синедриона попросил его оказать любезность и предоставить казненной жертве достойное погребение? Насколько мы можем судить, нет. По пренебрежительному отзыву Кроссана, «[Пилат] был обычным второразрядным римским правителем, без малейшего уважения к религиозным чувствам иудеев, для которого обычным способом решения проблемы, даже если речь шла о безоружных протестующих или сопротивляющихся толпах, было насилие».19 Еще более выразительна жалоба Филона, который упоминает о «взятках, оскорблениях, лихоимстве, бесчинствах, злобе, беспрерывных казнях без суда, ужасной и бессмысленной жестокости», отличавших его правление (О посольстве к Таю, 302).20

Как я уже упоминал, в традициях, связанных с погребением Иисуса, есть факты, о которых мы в точности ничего знать не можем. Один из них подразумевается сам собой в повествовании о воскресении: Иисус получил достойное погребение – либо от Синедриона в целом, либо от одного из его членов, Иосифа из Аримафеи. Как историк, я не думаю, что мы можем сказать со всей определенностью, будто это предание ложное – хотя, на мой взгляд, было бы слишком утверждать, к примеру, что тело Иисуса было съедено собаками. В то же время мы, безусловно, не знаем и того, что это предание верно, и есть очень серьезные основания поставить под сомнение его достоверность. Если римляне следовали своей обычной практике, а Пилат был именно тем человеком, каким он предстает во всех наших источниках, то крайне маловероятно, что Иисус получил достойное погребение в день казни, в гробнице, которую впоследствии можно было опознать.

 

А была ли пустая гробница?

Обнаружение пустой гробницы предполагает с самого начала, что такая гробница действительно существовала, что ее местоположение было известно и, разумеется, что впоследствии она была обнаружена. Но если само существование гробницы ставится под сомнение, то точно так же сомнительны и рассказы об ее обнаружении. Христианские апологеты часто утверждают, будто открытие пустой гробницы принадлежит к числу наиболее надежных данных из истории раннехристианского движения. Когда-то я и сам думал так. Однако это просто неверно. Принимая во внимание наши подозрения относительно традиции погребения, есть множество причин сомневаться в факте обнаружения пустой гробницы.

Помимо всего прочего, это означает, что историки, которые не верят в воскресение Иисуса из мертвых, не должны считать себя обязанными предъявлять альтернативные объяснения, почему гробница оказалась пустой. Апологеты обычно упиваются своим успехом, когда им предлагают такие объяснения. Любой, кто утверждает, что тело выкрали ученики, подвергается нападкам из-за того, что считает столь высоконравственных, твердо приверженных своей вере людей способными на подобный поступок. Любого, кто полагает, что тело унесли римляне, заглушают криками, что, мол, у них не было никаких причин это делать, и если бы тело действительно было у римлян, то они бы непременно его представили. Любой, кто говорит, что гробница оказалась пустой потому, что женщины пришли не к той гробнице, осмеивается за непонимание того, что любому другому человеку – хотя бы и неверующему – могла прийти в голову мысль отправиться к настоящей гробнице и найти там тело. Любой, кто считает, что Иисус на самом деле не умер на кресте, а просто впал в кому, после чего пришел в себя и покинул гробницу, очерняется за то, что думает, будто человек, замученный пытками и находившийся на волосок от смерти, мог самостоятельно отодвинуть камень и явиться своим ученикам как Господь жизни – тогда как на самом деле он должен был выглядеть ходячим мертвецом.

Я не разделяю ни один из этих альтернативных взглядов, так как, по моему мнению, нам не известно, что именно произошло с телом Иисуса. Но если просто взглянуть на вопрос с исторической точки зрения, то любое из предложенных объяснений все же более вероятно, чем утверждение, будто Бог физически воскресил Иисуса из мертвых. Воскрешение явилось бы чудом и, как таковое, опровергало бы всякую «вероятность» – иначе оно не было бы чудом. Утверждение, будто событие, опровергающее всякую возможность, более вероятно, чем другое событие, которое просто крайне маловероятно, бросает вызов любой теории вероятности. Разумеется, маловероятно, чтобы кто-нибудь без умысла перенес тело в другое место, но в этом нет ничего совершенно неправдоподобного. Точно так же едва ли возможно, чтобы один из последователей Иисуса выкрал тело и затем солгал об этом, но ведь люди часто совершают дурные поступки и лгут при этом – даже те из них, которые впоследствии становятся религиозными лидерами. И не следует позволять сбивать себя с толку заявлениями вроде: «Никто не стал бы умирать за то, что представляет собой заведомую ложь». Мы не знаем, что в итоге случилось с большей частью учеников. У нас нет никаких свидетельств, доказывающих, что все они пострадали за свою веру – напротив, почти наверняка многие из них избежали мученичества. Более того, у нас есть множество исторических примеров того, как люди умирали за ложь, полагая, что служат общему благу. Но это не тот случай: мы не знаем, как и когда умерло большинство учеников. Мой довод заключается в том, что можно придумать множество правдоподобных сценариев, почему гробница оказалась пустой, и любой из этих сценариев, строго говоря, более правдоподобен, чем вмешательство Бога.

Впрочем, это не имеет отношения к сути дела, а именно: мы не знаем, действительно ли гробница была обнаружена пустой, поскольку мы не знаем, а была ли гробница вообще.

В этой связи я должен подчеркнуть, что обнаружение пустой гробницы – это, судя по всему, поздняя традиция. Она впервые появляется у Марка, спустя 35–40 лет после смерти Иисуса. Наш самый ранний свидетель, Павел, ничего об этом не говорит.

 

Могли ли женщины у гробницы быть вымыслом?

Христианские апологеты часто выдвигают довод, что никто не смог бы выдумать историю об обнаружении пустой гробницы потому, что согласно этим историям, именно женщины, нашли гробницу. В соответствии с их ходом рассуждения женщины в то время считались не заслуживающими доверия и их показания в суде не принимались в расчет. Поэтому, если бы кто-то хотел выдумать эпизод с пустой гробницей, они бы приписали ее обнаружение более надежным свидетелям, а именно ученикам-мужчинам.21

Когда-то я сам придерживался этого взгляда и потому вижу его сильные стороны. Но теперь, глубже изучив предмет, я выявил его основной недостаток. Вкратце говоря, он страдает от недостатка воображения. Этот подход не предполагает приложение умственных усилий, чтобы представить, кто и как мог выдумать историю, в которой именно женщины-последовательницы Иисуса, а не мужчины, обнаружили гробницу.

Первое, что здесь следует отметить – это то, что мы говорим не об иудейском суде, куда вызывались свидетели для дачи показаний. Мы говорим об устных традициях, касающихся человека Иисуса. Но кто мог выдумать женщин в качестве свидетельниц обнаружения пустой гробницы? Прежде всего, вполне возможно, что это сделали сами женщины. У нас есть достаточные основания полагать, что женщины были достаточно хорошо представлены в раннехристианских общинах. Из посланий Павла – в частности, из таких пассажей, как глава 16 Послания к Римлянам – мы знаем, что женщины играли лидирующие роли в церквах, служа диаконисами, проводя богослужения в своих домах или занимаясь миссионерской деятельностью. Павел говорит об одной такой женщине в Римской церкви как известной «между апостолами» (Юния в Рим, 16:7). Кроме того, согласно сообщениям евангелий, женщины занимали важное место во времена служения Иисуса. Все это вполне могло соответствовать исторической истине. Но нет ничего невероятного и в том, что женщины, обретшие личное освобождение в своих вновь обретенных христианских общинах, пересказывали истории об Иисусе в свете своего собственного положения, так что женщины представлялись в них игравшими более заметную роль в жизни и смерти Иисуса, чем это было в реальной истории. Не требуется большой доли воображения, чтобы предположить: эти рассказчицы указывали на то, что именно женщины первыми уверовали в воскресение после того, как нашли гробницу Иисуса пустой.

Более того, утверждение, что пустую гробницу обнаружили женщины, имеет наибольший смысл с точки зрения истории. Приготовление тела к погребению обычно считалось делом женским, а не мужским – так почему же в этих рассказах не может говориться о женщинах, которые отправились с этой целью к гробнице? И если, согласно рассказам, именно они пришли к гробнице, чтобы умастить тело, то естественно, что эти женщины были первыми, кто обнаружил ее пустой.

В дополнение к сказанному наши ранние источники утверждают совершенно недвусмысленно, что все мужчины-ученики Иисуса рассеялись и не присутствовали при его казни. Как я уже отмечал раньше, это вполне может соответствовать исторической правде – что ученики опасались за собственную жизнь и потому предпочли скрыться или покинуть город, чтобы избежать ареста. Но куда они могли отправиться? Предположительно – домой, в Галилею, которая находилась на расстоянии более полутораста километров, и чтобы добраться туда пешком, требовалась по меньшей мере неделя. Если мужчины разбежались или вернулись домой, кто еще, согласно традиции, оставался, чтобы прийти к гробнице? Это могли быть те самые женщины, которые пришли вместе с группой апостолов в Иерусалим и которым, предположительно, не приходилось бояться ареста.

Более того, можно представить себе чисто литературные причины, побудившие «выдумать» женщин у пустой гробницы. Предположим, что Марк сам изобрел эту историю. Я лично так не думаю – разумеется, у нас нет способа это выяснить, но подозреваю, что Марк, скорее всего, заимствовал рассказ из традиции. Давайте допустим, что его изобрел он. В таком случае найдется множество причин – с сугубо литературной точки зрения – по которым он мог это сделать. И чем больше вы узнаете о Евангелии от Марка, тем легче найти эти причины. Приведу лишь одну из них. По ходу повествования Марк не раз подчеркивает, что мужчины-ученики так и не поняли, кто такой Иисус. Несмотря на все его чудеса и поучения, несмотря на все то, что он делал и говорил у них на глазах, они этого не «улавливают». И кто же в самом конце евангелия узнает, что Иисус не остался среди мертвых, но воскрес? Женщины, а не мужчины. И женщины никому об этом не говорят, так что мужчины так и не приходят к пониманию Иисуса. Все это соотносится со взглядами самого Марка и тем, что он пытается сделать с литературной точки зрения.

Опять же я не утверждаю, будто, по моему мнению, Марк выдумал эту историю. Но если мы легко можем представить себе причину, по которой Марк мог ее выдумать, то не требуется особых усилий воображения, чтобы предположить, что то же самое, и по своим собственным причинам, мог сделать его предшественник или предшественники. В итоге мы просто не вправе утверждать, будто «не существует причин», по которым кто-то мог выдумать рассказ о женщинах, обнаруживших пустую гробницу.

 

Необходимость в пустой гробнице

Говоря вкратце, есть множество причин, по которой некто мог пожелать измыслить историю о том, что Иисус был похоронен в известной гробнице и что впоследствии она была обнаружена пустой (кто бы это ни сделал). И самая важная из них – это то, что обнаружение пустой гробницы критически важно для утверждения о телесном воскресении Иисуса. Если не было пустой гробницы, то и Иисус не был воскрешен из мертвых физически.

Я хочу особенно подчеркнуть последнее слово. Без пустой гробницы не было бы никаких оснований утверждать, будто Иисус был физически воскрешен из мертвых. Как мы увидим подробнее в следующей главе, некоторые из ранних христиан верили, что Иисус воскрес в духе, но тело его разложилось. Впоследствии этот взгляд получил распространение среди различных групп христианских гностиков. Мы можем встретить свидетельства их присутствия даже в общинах авторов, составивших наши канонические евангелия. Чем позже написано евангелие, тем больше в них попыток «доказать», что Иисус воскрес телесно, а не только духовно. В нашем самом раннем евангелии, от Марка, Иисус явно воскрешен физически, поскольку гробница пуста – тело исчезло. У Матфея физическое (а не только духовное) воскресение становится более очевидным, так как Иисус является своим последователям и некоторые из них прикасаются к нему (Мф 28:9). Это еще яснее у Луки, поскольку, когда Иисус появляется перед учениками, он прямо говорит им, что «дух плоти и костей не имеет», в отличие от него, и предлагает им ощупать себя, чтобы в том удостовериться (Лк 24:39–40). Затем он в их присутствии принимает пищу, чтобы их убедить (24:41–43). Еще позже, у Иоанна, Иисус не только сам готовит пищу для учеников (Ин 21:9-14), но, когда один из них сомневается, предлагает ему вложить палец в его раны, чтобы убедиться, что это и в самом деле он, воскрешенный из мертвых, вместе с ранами и всем прочим (20:24–29).

Некоторые христиане сомневались в том, что воскресение было явлением физическим. Евангелия, вошедшие в Новый Завет – в противоположность множеству других, которые в него не вошли, – подчеркивают, что воскресение Иисуса было действительно воскресением в физическом теле. Судя по всему, дебаты по данному вопросу бушевали в раннехристианских общинах с самого начала. Если это так, то традиция пустой гробницы служила не только для того, чтобы доказать неверующим, что Иисус было воскрешен, но и чтобы показать верующим, что его воскресение касалось не только души, но и тела.