Современным богословам пришлось признать, что споры о роли женщин в ранней церкви возникли именно потому, что женщины играли эту роль — нередко весьма существенную и общественно значимую. Более того, таким положение было с самого начала, еще со служения Иисуса. Да, ближайшие последователи Иисуса, его двенадцать апостолов, были поголовно мужчинами, как и следовало ожидать от иудейского наставника и проповедника в Палестине I века. Но самые ранние евангелия указывают, что в странствиях Иисуса также сопровождали женщины, и некоторые из них обеспечивали его и учеников материально, служили им помощницами во время подвижнической и проповеднической деятельности (см. Мк 15:40–51, Лк 8:1–3). Согласно текстам, Иисус в присутствии посторонних вел разговоры с женщинами, а они открыто служили ему (Мк 7:24–30, Ин 4:1-42). В частности, нам сообщают, что женщины сопровождали Иисуса во время его последней поездки в Иерусалим, присутствовали при его распятии и единственные остались верны ему до конца, после того как ученики — мужчины сбежали (Мф 27:55, Мк 15:40–41). И самое важное: в каждом из канонических евангелий сказано, что именно женщины — или одна Мария Магдалина, или она же с несколькими спутницами — обнаружили пустой гроб Иисуса, первыми узнали о его воскресении из мертвых и свидетельствовали о нем (Мф 28:1-10, Мк 16:1–8, Лк 23:55–24:10, Ин 20:1–2).

Возникает вопрос, в чем заключалась привлекательность учения Иисуса для женщин. Большинство ученых придерживаются убеждения, что Иисус провозглашал пришествие царства Божьего, в котором не будет несправедливости, страданий и зла, а все люди — богатые и бедные, рабы и свободные, мужчины и женщины — станут равными. Все это вселяло надежду в людей, не имевших в древности никаких привилегий — в бедных, больных, изгоев. И женщин.

Так или иначе, ясно, что даже после смерти Иисуса его учение сохранило притягательность для женщин. Первые противники христианства, в том числе язычники, такие, как критик II века Цельс, о котором мы уже упоминали, чернили эту религию на том основании, что ряды ее сторонников пополняются в основном за счет детей, рабов и женщин (то есть тех, кто в целом не занимает в обществе хоть сколько‑нибудь видного положения). Поразительно, но христианин Ориген, ответивший на нападки Цельса, не стал отрицать это обвинение, только попытался обратить его против Цельса и таким образом доказать, что Бог призывает слабых, дабы наделить их силой.

Но о заметной роли, которую женщины играли в раннехристианской церкви, нам незачем узнавать из источников конца II века. Ясное представление о ней мы можем составить благодаря древнейшему из христианских авторов, труды которого сохранились, — апостолу Павлу. Новозаветные послания Павла содержат многочисленные подтверждения тому, что женщины с древнейших времен занимали видное положение в зарождающихся христианских общинах. Возьмем, например, Послание к Римлянам, в конце которого он приветствует членов римского собрания (глава 16). Несмотря на то что Павел перечисляет больше мужских имен, чем женских, ясно, что женщины вовсе не считались созданиями, низшими по сравнению с мужчинами, состоящими в церкви. Например, Павел упоминает Фиву, диакониссу церкви Кенхрейской и помощницу самого Павла, которой он поручает отвезти это послание в Рим (стихи 1–2). Далее названа Прискилла с мужем Акилой, ответственные за миссионерскую деятельность среди язычников и поддерживающие христианскую домашнюю церковь (стихи 3–4: обратите внимание, что жена названа раньше, чем муж). Следующие имена — Мариамь, которая вместе с Павлом трудилась среди римлян (стих 6), Трифена, Трифоса и Персида — женщины, которых Павел именует трудящимися о Господе (стихи 6, 12), Юлия, мать Руфа и сестра Нирея, явно видные представительницы общины (стихи 13, 15). Самое впечатляющее упоминание — о Юнии, которую Павел называет «прославившейся между Апостолами» (стих 7). Очевидно, апостолами считались не только те двенадцать мужчин, которые известны ныне христианам.

Словом, женщины, по всей видимости, играли важную роль в церкви времен Павла. В некоторой степени такое их положение было необычным для греко — римского мира. Как я уже говорил, его источником могло быть провозглашенное Иисусом грядущее Царство равенства для мужчин и женщин. Той же убежденности придерживается и Павел — например, в Послании к Галатам:

Все вы, во Христа крестившиеся, во Христа облеклись. Нет уже Иудея, ни язычника; нет раба, ни свободного; нет мужеского пола, ни женского: ибо все вы одно во Христе Иисусе (Гал 3:27–28).

Равенство во Христе могло проявляться в ходе богослужений в общинах Павла. Вместо того чтобы быть безмолвными «слушательницами слова», женщины, видимо, принимали активное участие в еженедельных собраниях — например, молились и пророчествовали, подобно мужчинам (1 Кор 11).

В то же время современным толкователям может показаться, что Павел отнюдь не придерживается логично вытекающих из вышесказанного взглядов на отношения мужчин и женщин во Христе. Например, он требует, чтобы женщины молились и пророчествовали в церкви, покрывая головы и тем самым показывая, что они имеют «знак власти над ними» (1 Кор 11:3-16, особенно стих 10). Другими словами, Павел не призывает к социальной революции в отношениях мужчин и женщин — как не призывает к отмене рабства, хотя убежден, что во Христе «нет раба, ни свободного». Вместо этого, поскольку срок мал (до пришествия Царства), он требует, чтобы все довольствовались отведенными им ролями и не стремились изменить свое положение — будь они рабами, свободными, состоящими в браке или одинокими, мужчинами или женщинами (1 Кор 7:17–24).

Все это можно рассматривать в лучшем случае как двойственное отношение к роли женщин: они равны во Христе, им позволено участвовать в жизни общины, но как женщинам, а не как мужчинам (например, им запрещено обнажать голову, как делают мужчины, — оставаться без «знака власти над ними»). Эта двойственность Павла оказала примечательное воздействие на роль женщин в церкви в последующие периоды. В некоторых церквах подчеркивалось равенство во Христе, в других — требование, чтобы женщины занимали подчиненное положение по отношению к мужчинам. Поэтому в одних церквах женщины играли чрезвычайно важную роль, занимали положение лидеров, а в других их роль была второстепенной, голоса почти неслышными. Читая более поздние документы, связанные с деятельностью церквей Павла после его смерти, мы видим, как возникали споры по поводу роли, приличествующей женщинам; со временем в них были предприняты старания вообще лишить женщин заметной роли в жизни церкви.

Это очевидно в послании, написанном от имени Павла. Современные ученые в целом убеждены, что Первое послание к Тимофею написал не Павел, а кто‑то из его последователей второго поколения. Здесь, в одном из самых (печально) известных фрагментов Нового Завета, касающихся женщин, сказано, что женщинам как низшим существам не следует позволять учить мужчин, что так заповедано самим Богом в законе: Бог создал Еву второй, после мужчины, следовательно, женщине, наследнице Евы, нельзя властвовать над мужчиной, наследником Адама. Более того, согласно тому же автору, всем известно, что происходит, когда женщина берет на себя роль учителя: ее легко прельстить (дьяволу), она способна ввести мужчину в заблуждение. Поэтому дело женщины — оставаться дома, блюсти приличествующие женщинам добродетели, рожать мужьям детей и хранить скромность. Как гласит этот отрывок,

жена да учится в безмолвии, со всякою покорностью; а учить жене не позволяю, ни властвовать над мужем, но быть в безмолвии. Ибо прежде создан Адам, а потом Ева; и не Адам прельщен, а жена, прельстившись, впала в преступление; впрочем спасется чрез чадородие, если пребудет в вере и любви и в святости с целомудрием (1 Тим 2:11–15)

Никакого сходства со словами Павла, что во Христе «нет мужеского пола, ни женского». Во II веке линия фронта вырисовывалась все яснее: некоторые христианские общины подчеркивали значение женщин и позволяли им играть существенную роль в церкви, а остальные считали, что дело женщины — молчать и подчиняться мужчине.

Переписчики, копировавшие тексты, которые позднее стали Писанием, явно участвовали в подобных спорах. И в некоторых случаях споры оказывали воздействие на копируемые тексты: отрывки менялись в соответствии с взглядами переписчиков, которые их воспроизводили. Почти во всех случаях появления таких изменений текст менялся с тем расчетом, чтобы ограничить роль женщин и даже свести ее до минимума в христианском движении. Примеры, приведенные далее, — лишь некоторые из многих.

 

Изменения текста, касающиеся женщин

Отрывок, имеющий непосредственное отношение к нашей дискуссии о роли женщин в церкви, содержится в 1 Кор 14. В большинстве современных переводов он звучит так:

33 Потому что Бог не есть Бог неустройства, но мира. Так бывает во всех церквах у святых. 34 Жены ваши в церквах да молчат; ибо не позволено им говорить, а быть в подчинении, как и закон говорит. 35 Если же они хотят чему научиться, пусть спрашивают о том дома у мужей своих; ибо неприлично жене говорить в церкви. 36 Разве от вас вышло слово Божие? Или до вас одних достигло?

Этот отрывок выглядит недвусмысленным и прямым предписанием женщинам не говорить (тем более не проповедовать или не учить!) в церкви, почти как отрывок из 1 Тим 2. Но как мы уже видели, большинство ученых убеждено, что Павел не писал этот отрывок, так как все Первое послание к Тимофею написано представителем второго поколения последователей Павла под его именем. Однако сомнений в авторстве 1 Кор не существует: его написал Павел. Только насчет вышеупомянутого отрывка сомнения есть. Оказывается, данные стихи (34–35) перетасованы в самых важных наших текстовых источниках. В трех греческих манускриптах и паре латинских источников они стоят не после стиха 33, а дальше, после стиха 40. На этом основании некоторые богословы предположили, что Павел не писал этих слов: они возникли как заметка писца на полях, вероятно, под влиянием 1 Тим 2. Разные переписчики затем вставляли это примечание в разных местах — одни после стиха 33, другие после стиха 40.

Есть немало причин считать, что Павел не писал эти стихи для оригинала. Прежде всего, они плохо согласуются с непосредственным контекстом. В этой части 1 Кор 14 Павел ведет речь о пророчествах в церкви и дает христианским пророкам наставления о поведении во время церковных богослужений. Эта тема проходит через стихи 26–33, затем еще раз возникает в стихах 36–40. Если убрать из этой главы стихи 34–35, отрывок кажется гладким и целостным рассуждением о роли христианских пророков. Следовательно, вставка о женщинах не вписывается в непосредственный контекст и прерывает наставления, которые Павел дает совсем в иной манере.

Эти стихи не только выглядят неуместными в контексте главы 14, но и не согласуются с взглядами, которые Павел излагает на протяжении всего послания. Ранее в этой же книге, как мы уже отмечали, Павел дает женщинам указания, как следует говорить в церкви: согласно главе 11, молиться и пророчествовать — заниматься деятельностью, связанной во время церковных богослужений с разговорами вслух, — женщины должны с покрытой головой (11:2-16). Из этого отрывка, несомненно написанного Павлом, ясно, что он понимает: женщины и могут говорить, и говорят в церкви. Но из спорного отрывка главы 14 так же ясно, что «Павел» запрещает женщинам говорить вообще. Трудно примирить эти два распоряжения: либо Павел разрешает женщинам говорить (с покрытой головой, глава 11), либо нет (глава 14). Поскольку нет оснований полагать, что Павел стал бы явно противоречить самому себе через три главы, значит, стихи, о которых идет речь, написал не он.

Итак, судя по комбинации свидетельств, — нескольких манускриптов, в которых меняется местонахождение стихов, непосредственного литературного контекста и контекста Первого послания к Коринфянам в целом, — 1 Кор 14:34–35 написал не Павел. Следовательно, остается предположить, что эти стихи — изменение переписчика, вероятно, поначалу в виде заметки на полях, а затем, на ранних этапах копирования 1 Кор, внесенное в сам текст. Несомненно, это изменение внес переписчик, стремившийся подчеркнуть, что женщины не могут играть общественной роли в церкви, они должны молчать и подчиняться мужьям. Эти взгляды переписчика были введены в текст посредством его изменения.

Вкратце обратимся к еще нескольким изменениям в тексте, относящимся к той же разновидности. Одно из них содержится в отрывке, о котором я уже упоминал — Рим 16, где Павел говорит о женщине по имени Юния и об Андронике, предположительно ее муже; обоих он называет «прославившимися между Апостолами» (стих 7). Это важный стих, потому что во всем Новом Завете лишь в нем о женщине говорится как об апостоле. На толкователей этот отрывок произвел такое впечатление, что очень многие утверждали, что настолько очевидным его смысл быть не может, поэтому переводили его как упоминание не о женщине по имени Юния, а о мужчине Юнии (Junias), которого наряду с его товарищем Андроником хвалили за апостольское служение. Такой перевод был плох лишь тем, что если женское имя Юния считалось распространенным, то в источниках античного мира мужское имя Юний не упоминается. Павел обращается к женщине Юнии, хотя в некоторых современных Библиях (убедитесь сами!) переводчики продолжают именовать эту женщину — апостола мужчиной Юнием.

Некоторым переписчикам тоже оказалось нелегко приписать апостольство неизвестной женщине, поэтому они внесли в текст почти незаметное изменение, чтобы обойти это препятствие. В отдельных манускриптах вместо слов «приветствуйте Андроника и Юнию, сродников моих и узников со мною, прославившихся между Апостолами» текст изменен так, что его переводят следующим образом: «Приветствуйте Андроника и Юнию, сродников моих; также приветствуйте узников со мною, прославившихся между Апостолами». После такого изменения уже незачем задумываться о женщине, упомянутой наравне с апостолами — мужчинами!

Подобное изменение некоторые переписчики внесли в Книгу Деяний. Из главы 17 мы узнаем, что Павел и его соратник — миссионер Сила некоторое время пробыли в Фессалонике, проповедуя Благую весть Христа иудеям из местной синагоги. В стихе 4 сказано, что эта пара обратила в свою веру некоторых слушателей, занимающих видное положение: «И некоторые из них уверовали, и присоединились к Павлу и Силе, как из Еллинов, чтущих Бога, великое количество, так и из знатных женщин не мало».

Мысли о знатности женщин, не говоря уже о женщинах, обращенных в христианство, некоторые переписчики не смогли стерпеть, в итоге этот текст в отдельных манускриптах был изменен и стал гласить: «И некоторые из них уверовали, и присоединились к Павлу и Силе, как из Еллинов, чтущих Бога, великое количество, так и из жен знатных мужчин не мало». Видное положение в обществе стали занимать мужчины, а не обращенные в христианство жены.

В Книге Деяний одними из товарищей Павла названы муж и жена Акила и Прискилла; иногда при упоминании их автор называет сначала имя жены, словно она занимает более важное положение либо в отношениях, либо в христианской миссии (так же, как в Рим 16:3, где в некоторых источниках она названа Приской). Неудивительно, что переписчики при виде этих фраз порой оскорблялись и меняли их, отдавая должное мужчине и ставя его имя первым: «Акила и Прискилла», а не «Прискилла и Акила».

Словом, в первые века существования церкви в ней велись бурные споры о роли женщин, которые иногда отражались в традициях передачи текстов самого Нового Завета: переписчики временами меняли их, чтобы привести в большее соответствие с собственными представлениями об (ограниченной) роли женщин в церкви.

 

До сих пор мы рассматривали внутренние конфликты раннего христианства — споры по вопросам христологии и роли женщин в церкви, обращая внимание на то, как эти споры влияли на переписчиков, воспроизводивших священные тексты. Но христиане участвовали и в полемике иного рода. Столь же острыми для всех участвующих сторон и значительными для рассуждений, которые мы ведем здесь, были внешние конфликты с иудеями и язычниками, выступавшими против христиан и ввязывающимися в бурные споры с ними. Эта полемика сыграла определенную роль в воспроизведении текстов Писания. Для начала рассмотрим споры, которые христиане первых веков вели с евреями — нехристианами.

 

Конфликты между иудеями и христианами

Один из парадоксов раннего христианства заключается в том, что сам Иисус был иудеем, поклонялся иудейскому Богу, придерживался иудейских обычаев, толковал иудейские законы, призывал в ученики иудеев, и они воспринимали его как иудейского мессию. Однако в первые же десятилетия после смерти Иисуса его последователи создали религию, противостоящую иудаизму. Как христианство так быстро превратилось из иудейской секты в антииудейскую религию?

Это непростой вопрос, для ответа на который понадобится написать отдельную книгу. Здесь я ограничусь историческим очерком, в котором покажу, как в раннем христианстве окрепли антииудейские тенденции и стали благовидным предлогом, под которым переписчики — христиане периодически меняли тексты, придавали им антииудейский характер.

Последние двадцать лет ознаменовались вспышкой научного интереса к Иисусу как исторической фигуре. В результате появился целый ряд теорий, объясняющий, кем на самом деле был Иисус — раввином, социальным революционером, политическим мятежником, киником, апокалиптическим пророком — и так далее, продолжать можно до бесконечности. Единственное, с чем соглашаются почти все ученые, — независимо от представлений об основном направлении миссии Иисуса, его следует изучать в собственном контексте, как палестинского иудея I века. Кем бы ни был Иисус, он оставался иудеем до мозга костей — как и его ученики. В какой‑то момент — вероятно, еще до смерти Иисуса, и наверняка после нее — последователи начинают считать его иудейским мессией. В I веке разные группы иудеев вкладывали в термин «мессия» разный смысл, однако всех иудеев объединяло одно: представление о мессии как о величественной и могущественной фигуре, способной тем или иным способом — например, возглавив еврейскую армию или небесное воинство, — одолеть врагов Израиля и сделать его суверенным государством, подчиненным самому Богу (вероятно, через наместника — человека). Христианам, которые называли Иисуса мессией, вероятно, было нелегко объяснить остальным, почему они так делали, поскольку Иисуса знали не как могущественного воина или небесного судию, а как странствующего проповедника, которого из‑за конфликта с властями казнили на кресте, словно презренного преступника.

Большинству иудеев казалось смехотворным называть Иисуса мессией. Для них он был не выдающимся лидером, а слабым и беспомощным ничтожеством, подвергнутым самой унизительной и мучительной казни из всех изобретенных римлянами, обладателями истинной власти. Но христиане продолжали утверждать, что именно Иисус был мессией, что его смерть отнюдь не ошибка правосудия или непредвиденный оборот, а деяние Бога, с помощью которого Он принес спасение в мир.

Что оставалось делать христианам, если большинство иудеев упорно не верили их словам об Иисусе? Разумеется, христиане не могли признать себя неправыми. А если неправы не они, тогда кто же? Наверняка иудеи. С первых лет своей истории христиане твердили, что иудеи, отрицающие их учение, своевольны и слепы, что тем самым они отрицают спасение, посланное самим иудейским Богом. Об этом заявлял еще самый ранний из христианских авторов — апостол Павел. В первом из уцелевших посланий, адресованных христианам Фессалоники, Павел пишет:

Ибо вы, братия, сделались подражателями церквам Божиим во Христе Иисусе, находящимся в Иудее, потому что и вы то же претерпели от своих одноплеменников, что и те от Иудеев, которые убили и Господа Иисуса и Его пророков, и нас изгнали, и Богу не угождают, и всем человекам противятся (1 Фес 2:14–15).

Павел пришел к убеждению, что иудеи отвергли Иисуса, так как считали: их собственное положение перед Богом связано с тем фактом, что они имели и соблюдали закон, дарованный им Богом (Рим 10:3–4). Но с точки зрения Павла, спасение пришло к иудеям, как и к язычникам, не через закон, а через веру в смерть и воскресение Иисуса (Рим 3:21–22). Таким образом, соблюдение закона не могло играть никакой роли для спасения; язычникам, ставшим последователями Иисуса, объясняли, что незачем пытаться возвыситься перед Богом, соблюдая закон. От них требовалось оставаться такими, как прежде, не обращаясь в иудаизм (Гал 2:15–16).

Но не все ранние христиане соглашались с этим — их мнения расходились, как почти по всем другим вопросам тех времен! Например, Матфей, по всей видимости, полагал, что, несмотря на спасение, принесенное смертью и воскресением Иисуса, его последователи будут естественным образом соблюдать закон, как делал сам Иисус (см. Мф 5:17–20). Но со временем распространилось убеждение, что христиане отличаются от иудеев, что иудейский закон не принесет спасения, что присоединяться к иудеям — значит, отождествлять себя с народом, который отверг своего мессию и, в сущности, отверг собственного Бога.

Во II веке христианство и иудаизм уже представляют собой две обособленные религии — у которых, тем не менее, есть немало претензий друг к другу. Однако христианам недоставало свободы действий. Они признавали Иисуса мессией, предсказанным в иудейских писаниях, и чтобы придать достоверность своему учению в мире, где берегли все древнее, но с подозрением относились к сомнительным «новшествам», продолжали ссылаться на древние иудейские тексты, как на фундамент собственных верований. Это означало, что христиане посягали на еврейскую Библию. Но разве еврейская Библия предназначалась не для иудеев? Христиане заговорили о том, что иудеи не только посмели распять своего мессию и тем самым отвергли собственного Бога, но и неверно истолковали свои писания. Мы видим в некоторых христианских текстах, например в так называемом Послании Варнавы, которое некоторые ранние христиане причисляли к новозаветному канону, утверждения, что иудаизм всегда был и по — прежнему является лжерелигией, что иудеев сбил с пути злой ангел, побудил толковать Моисеев закон как буквальное предписание, свод жизненных правил, тогда как на самом деле его следовало толковать аллегорически.

Наконец, мы видим, как христиане в самых резких выражениях осуждают иудеев за неприятие Иисуса как мессии, в сочинениях таких авторов, как Иустин Мученик (II век), утверждавший, что Бог повелел иудеям совершать обряд обрезания, чтобы они имели отличительный знак, как люди, заслуживающие гонений. Кроме того, у Тертуллиана и Оригена мы находим высказывания, согласно которым Иерусалим был разрушен римскими войсками в 70 году н. э. в наказание за убийство иудеями своего мессии. А такие авторы, как Мелитон Сардийский, заявляли, что, убив Христа, иудеи стали виновными в убийстве Бога.

Слушайте, все семьи народов, и смотрите: новое убийство произошло в Иерусалиме, в городе закона, в городе евреев, в городе пророков, в городе, слывущем праведным. И Кто убит? А кто убийца? Стыжусь говорить, но обязан сказать… Повесивший землю — повешен. Распростерший небеса — распростерт. Утвердивший все — утвержден на древе. Владыка — оскорблен. Бог — убит. Царь Израилев — взят десницей израильской (Слово о Пасхе, 94–96).

Как видно, мы проделали длинный путь от Иисуса, палестинского еврея, соблюдавшего иудейские обычаи, проповедовавшего своим соотечественникам, объяснявшего ученикам — иудеям истинный смысл иудейского закона. В II веке, когда переписчики — христиане начали воспроизводить тексты, со временем вошедшие в Новый Завет, большинство христиан были бывшими язычниками, неиудеями, обратившимися в веру, и даже когда они понимали, что христианство в итоге основано на вере в иудейского Бога, описанной в еврейской Библии, тем не менее они придерживались совершенно антииудейских взглядов.

 

Антииудейские изменения текста

Антииудейские настроения некоторых христианских переписчиков II‑III веков сыграли свою роль в распространении текстов Писания. Один из самых наглядных примеров мы видим в сцене распятия у Луки, где Иисус молится за своих мучителей:

И когда пришли на место, называемое Лобное, там распяли Его и злодеев, одного по правую, а другого по левую сторону. Иисус же говорил: «Отче! прости им, ибо не знают, что делают» (Лк 23:33–34).

Но как оказывается, эта молитва Иисуса есть не во всех наших манускриптах: она отсутствует в самых ранних греческих источниках (папирус Р75, датированный около 200 н. э.) и некоторых других качественных рукописях IV и более поздних веков; но в то же время она есть в Синайском кодексе и множестве манускриптов, в том числе созданных во времена Средневековья. Следовательно, возникает вопрос: действительно ли переписчик (или несколько переписчиков) исключил молитву из манускрипта, который первоначально содержал ее? Или же добавил ее в манускрипт, где она поначалу отсутствовала?

По этому вопросу мнения ученых давно разошлись. Так как молитвы нет в нескольких ранних и качественных источниках, не наблюдается недостатка в ученых, которые полагают, что в оригинальный текст она не входила. Иногда они обращаются к аргументам, основанным на внутренних признаках. Как я уже указывал, автор Евангелия от Луки также написал Деяния апостолов, подобный отрывок можно найти в Деяниях, в повествовании о первом христианском мученике Стефане — единственном, чья казнь подробно описана в этом тексте. Так как Стефана обвинили в богохульстве, его забила камнями до смерти толпа разъяренных иудеев, и он, прежде чем испустить дух, взмолился: «Господи! не вмени им греха сего» (Деян 7:60).

Некоторые богословы утверждают, что некий переписчик не захотел, чтобы Иисус выглядел менее милосердным, чем его первый мученик Стефан, и потому добавил молитву в Евангелие от Луки — чтобы и Иисус просил простить его палачей. Этот довод логичен, но не вполне убедителен по нескольким причинам. Наиболее весома следующая: когда переписчики пытались привести тексты в соответствие друг другу, они обычно повторяли в двух отрывках одни и те же слова. Но в этом случае мы видим не одинаковые слова, а схожие молитвы. Это не похоже на «гармонизацию», типичную для переписчиков.

Примечательно также то, что сам автор, Лука, в ряде случаев отступает от своего обыкновения подчеркивать сходство между Иисусом в евангелии и событиями из жизни его последователей в Деяниях: и Иисус, и его последователи крестятся, обретая дух, возвещают Благую весть, становятся из‑за нее отверженными, страдают от рук влиятельных иудеев, и так далее. С последователями Иисуса в Деяниях происходит то же, что и с самим Иисусом в евангелии. Значит, неудивительно — скорее, этого следовало ожидать — что один из последователей Иисуса, казненный, подобно ему, разъяренными властями, молит Бога простить его палачей.

Есть и другие причины подозревать, что молитва Иисуса о прощении входила в оригинал Лк 23. Например, повсюду в тексте Луки и Деяний подчеркивается: несмотря на невиновность Иисуса (и его последователей), поднявшиеся против него люди сделали это в результате невежества. Как говорит Петр в Деян 3, «я знаю, что вы сделали это по неведению» (стих 17), а Павел в Деян 17 упоминает «времена неведения» (стих 30). Та же мысль проходит через молитву Иисуса — «не знают они, что делают».

Следовательно, Лк 23:34 выглядит фрагментом оригинального текста Луки. Но зачем переписчику (или нескольким переписчикам) могло понадобиться опускать его? Именно здесь решающую роль играют представления об историческом контексте, в котором работали переписчики. Современные читатели могут задаться вопросом, о ком молит Иисус. О римлянах, казнивших его по неведению? Об иудеях, по вине которых он был предан в руки римлян? Но как бы мы ни ответили на этот вопрос в попытке истолковать данный фрагмент сегодня, ясно, как его толковала ранняя церковь. Почти во всех случаях, когда эта молитва рассматривается в трудах отцов церкви, совершенно ясно, что ее считают вознесенной не за римлян, а за иудеев. Иисус просил Бога простить народ иудейский (или тех, кто возглавлял его), виновный в его смерти.

Теперь становится ясно, почему некоторые переписчики стремились пропустить этот стих. Иисус молит о прощении иудеев? Как такое возможно? Для ранних христиан этот стих, если рассматривать его в таком ракурсе, представлял сразу два затруднения. Во — первых, рассуждали они, зачем Иисусу понадобилось молить о прощении непокорного народа, который по своей воле отверг самого Бога? Для многих христиан это было уму непостижимо. Еще красноречивее выглядит тот факт, что ко II веку многие христиане придерживались следующего убеждения: Бог не простил иудеев — как уже упоминалось ранее, христиане верили, что он повелел разрушить Иерусалим в наказание за убийство иудеями Иисуса. Как писал Ориген, «тот город, в котором Иисус перенес все эти страдания, и нужно было разрушить до основания, весь же иудейский народ лишить его местожительства и рассеять» (Против Целбса, 4, 22).

Иудеи прекрасно понимали, что делают, и Бог явно не простил их. Исходя из этого, было бессмысленно просить за них прощения, поскольку просьба не могла исполниться. В таком случае как же поступили переписчики с текстом, в котором Иисус молит: «Отче! прости им, ибо не знают, что делают»? Они справились с затруднением просто — исключили из текста весь фрагмент, чтобы Иисус не просил кого‑либо простить.

Есть и другие отрывки, на переписывание которых оказали влияние антииудейские настроения раннехристианских переписчиков. Одной из самых важных из внесших свой вклад в обострение антисемитизма является сцена испытания Иисуса в Евангелии от Матфея. Согласно ей, Пилат объявляет Иисуса невиновным и умывает руки, давая понять: «Невиновен я в крови Праведника Сего; смотрите вы». Но толпа иудеев поднимает крик, который сыграл столь ужасную роль в волне насилия против иудеев, поднявшейся во времена Средневековья: народ берет на себя ответственность за смерть Иисуса («Кровь Его на нас и на детях наших», Мф 27:24–25).

Разночтение, о котором пойдет речь, содержится в следующем стихе. Пилат велел бичевать Иисуса, а затем «предал на распятие». Читатель, естественно, полагает, что он передал Иисуса своим (римским) воинам, чтобы они его распяли. Тем более удивительно то, что в некоторых ранних источниках, в том числе в одном из исправлений, сделанных переписчиками в Синайском кодексе, текст изменен с таким расчетом, чтобы усугубить вину иудеев в смерти Иисуса. Согласно этим манускриптам, Пилат «предал его им [то есть иудеям], чтобы они распяли его». Виновность иудеев в казни Иисуса становится абсолютной, это изменение было вызвано антииудейскими настроениями в среде ранних христиан.

Иногда антииудейские чтения непримечательны, они не привлекают внимания, если не задумываться о них. Например, в повествовании о рождестве в Евангелии от Матфея Иосифу велено назвать новорожденного сына Марии Иисусом (что означает «спасение»), «ибо Он спасет людей Своих от грехов их» (Мф 1:21). Как ни странно, в одном манускрипте, сохранившемся в переводе на сирийский, этот текст гласит «ибо Он спасет мир от его грехов». Здесь опять мысль о спасении иудейского народа вызывает неловкость у переписчика.

Сравнимое изменение содержится в Евангелии от Иоанна. В четвертой главе Иисус беседует с самарянкой и говорит ей: «Вы не знаете, чему кланяетесь; а мы знаем, чему кланяемся, ибо спасение от Иудеев» (стих 22). Но в некоторых сирийских и латинских манускриптах этот текст содержит изменения, поэтому Иисус провозглашает, что спасение придет «из Иудеи». Иными словами, не иудейский народ принесет спасение миру, а смерть Иисуса в земле Иудеи. Можно заподозрить, что и здесь писец внес изменения в текст потому, что так предписывали антииудейские настроения.

Последний пример этого краткого обзора взят из Кодекса Безы V века — манускрипта, который, вероятно, содержит больше интригующих и любопытных вариантов текста, чем какой‑либо другой. В Лк 6, где фарисеи обвиняют Иисуса и его учеников в нарушении субботы (6:1–4), мы находим в Кодексе Безы вставку из единственного стиха: «В тот же день он увидел человека, работающего в субботу, и сказал ему: человек, если ты знаешь, что делаешь, ты благословлен, а если не знаешь, ты проклят и нарушил закон». Подробное толкование этого неожиданного и необычного отрывка требует всесторонних исследований. Для наших целей достаточно отметить здесь, что Иисус выражается в этом отрывке напрямую, как нигде больше в евангелиях. В других случаях, когда Иисуса обвиняют в нарушении субботы, он отстаивает свои поступки, но никогда не указывает, что речь идет о нарушении закона субботы. Вместе с тем в данном стихе Иисус открыто заявляет, что каждый, кто знает, почему можно нарушать субботу, благословлен за это, и лишь тот, кто не понимает, почему это возможно, совершает грех. Опять‑таки данный вариант выглядит непосредственно связанным с нарастающей волной антииудаизма в ранней церкви.

 

До сих пор мы рассматривали внутренние споры по поводу учений или церковного управления (роли женщин), влияющие на деятельность раннехристианских переписчиков, а также конфликты церкви и синагоги, поскольку антииудейские настроения церкви также воздействовали на распространение текстов, со временем составивших Новый Завет. Христиане первых веков существования церкви не только противостояли еретикам в своей среде и чужакам — иудеям, но и вели борьбу с целым миром, большей частью населенным язычниками. Когда историки пользуются в этом контексте словом «язычник», оно не несет негативной нагрузки и просто обозначает любого жителя Древнего мира, исповедующего одну из многочисленных политеистических религий тех времен. Поскольку к таким язычникам относятся все верующие, кроме иудеев и христиан, речь пойдет примерно о 90–93 % населения империи. Язычники порой ополчались против христиан из‑за необычного вероисповедания и признания Иисуса единородным Сыном Божьим, чья смерть на кресте принесла спасение. В некоторых случаях это противостояние оказывало влияние на христианских переписчиков, воспроизводивших тексты Писания.

 

Противостояние язычников христианам

Самые ранние из наших источников свидетельствуют о том, что толпы и власти язычников иногда совершали насильственные действия против христиан. Например, апостол Павел в перечне различных мучений за Христа упоминает три случая, когда его «три раза били палками» (2 Кор 11:25) — так римские городские власти наказывали преступников, признанных опасными для общества. Как мы уже видели, в первом из своих уцелевших посланий Павел пишет, что его языческо — христианские последователи в Фессалонике «претерпели от своих единоплеменников, что и те от Иудеев» (1 Фес 2:14). В последнем случае создается впечатление, что эти гонения не были официальными, они представляли собой результат насилия толпы.

По сути дела, противостояние язычников христианам в первые два века существования церкви происходило на уровне широких масс, а не являлось результатом организованных и официальных гонений со стороны римлян. Вопреки представлениям многих в христианстве самом по себе в первые годы существования не было ничего «незаконного». Христианство не объявляли вне закона, христианам, как правило, не приходилось таиться. Их пребывание в римских катакомбах, чтобы избежать гонений, и применение тайных знаков, например рыбы, чтобы узнавать друг друга, — не более чем легенды. Не существовало законов, запрещающих быть последователями Иисуса, поклоняться иудейскому Богу, называть Иисуса Богом, почти повсюду были разрешены отдельные собрания и богослужения, никто не считал преступным проповедование веры в Христа, Сына Божьего.

И тем не менее христиане порой подвергались преследованиям. Почему?

Чтобы понять смысл гонений на христиан, важно иметь некоторое представление о языческих религиях Римской империи. Все эти религии, а их насчитывались сотни, были политеистическими, подразумевающими многобожие; приверженцы каждой поклонялись своим богам с помощью молитв и жертвоприношений. Чаще всего богам поклонялись не для того, чтобы обеспечить себе счастливую загробную жизнь: в общем и целом людей больше заботило настоящее, нынешняя жизнь, которая для большинства была по меньшей мере суровой и опасной. Боги могли обеспечить то, чего было не дано людям — помочь вырастить урожай, откормить скот, послать на землю достаточно дождей, даровать здоровье и благополучие, плодовитость, победу в войне, процветание в мирное время. Боги защищали государство и делали его могущественным, боги могли вмешаться и сделать жизнь сносной, продолжительной и счастливой. И они делали это в обмен на простые акты поклонения — как на государственном уровне, в ходе гражданских церемоний почитания богов, так и на местном уровне, в общинах и семьях.

Когда приходила беда, возникала угроза войны, начиналась засуха, голод, мор, эти события считали знаком недовольства богов тем, как их чтят. Кого винили за недостаточную почтительность к богам в таких случаях? Очевидно, тех, кто отказывался поклоняться им. В том числе и христиан.

Разумеется, иудеи тоже не поклонялись языческим богам, но, как правило, их воспринимали как исключение из общего правила, поскольку иудеи были особым народом со своими древними обычаями, которым они ревностно следовали. Однако когда появились христиане, их не признали особым народом: они были бывшими иудеями и приверженцами целого ряда языческих религий, не связанными друг с другом кровными узами или другими связями, кроме конкретного набора религиозных верований и обычаев. Более того, о них было известно, что они антисоциальны, собираются в свои общины, бросают родных и близких, расстаются с бывшими друзьями, не участвуют в общих праздниках поклонения богам.

Следовательно, христиан преследовали потому, что считали вредными для здоровья общества — а также потому, что они не поклонялись богам, покровительствующим этому обществу, и потому, что жили вместе, следуя обычаям, которые казались антисоциальными. Когда приходила беда или когда люди боялись, что она придет, кого выбирали на роль виновников, если не христиан?

Лишь изредка римские губернаторы различных провинций, а тем более сам император имели отношение к подобным местным происшествиям. Но когда эти события привлекали их внимание, представители власти относились к христианам как к опасной социальной группе, деятельность которой необходимо подавить. Обычно христианам давали шанс исправиться, поклоняясь богам так, как было принято (например, предлагая богу воскурения); и если они отказывались, их считали своевольными смутьянами и обращались с ними соответственно.

К середине II века языческие мыслители обратили внимание на христиан и начали нападать на них в специально написанных трактатах. В этих трудах в негативном свете были представлены не только сами христиане: их верования называли нелепыми (например, писали, что христиане поклонялись Богу иудеев, но вместе с тем отказывались исполнять иудейские законы!), а обычаи — постыдными. В последнем случае иногда указывалось, что христиане собираются вместе под покровом темноты, называют друг друга «братьями» и «сестрами», обмениваются приветственными поцелуями; говорили, что они поклоняются своему богу, поедая плоть Сына Божьего и запивая ее кровью. Какое отношение могли вызвать подобные обычаи? Предположите самое худшее, и вы будете недалеки от истины. Языческие оппоненты христианства обвиняли христиан в ритуальном инцесте (половых актах между братьями и сестрами), детоубийстве (убийстве Сына) и каннибализме (поедании плоти и запивании ее кровью). Все эти обвинения сегодня могут показаться неправдоподобными, но в обществе, где с уважением относились к правилам приличия и придерживались открытости, этим обвинениям многие верили. Христиан воспринимали как сборище нечестивцев.

В нападках на христиан мыслители уделяли значительное внимание основателю этой новомодной и уже заслужившей репутацию позорной для общества веры — самому Иисусу. Языческие авторы указывали на его происхождение из бедной семьи, из низов, и высмеивали христиан, считающих, что такой человек достоин поклонения, словно божество. Утверждалось, будто христиане чтут распятого на кресте преступника, по глупости усматривая в нем некую Божественную природу.

Некоторые из этих авторов ближе к концу II века читали христианскую литературу, чтобы найти в ней подтверждение своим выводам. Как некогда сказал языческий критик Цельс, подводя базу под свои нападки на христианские убеждения,

все эти возражения, которые мы вам сделали, извлекли мы из ваших же собственных книг… вы сами себе противоречите ( Против Целвса, 2, 74 ).

Порой авторы этих текстов доходят до смешного, подобно язычнику Порфирию:

Евангелисты — выдумщики, а не историки деяний Иисуса. Все они написали отчеты о страстях, не согласующиеся между собою, а совершенно разноречивые ( Против христиан, 2, 12–15 ) [136] .

В ответ на все эти нападки, утверждает язычник Цельс, христианские переписчики меняют тексты, чтобы избавиться от проблем, очевидных для вдумчивых сторонних наблюдателей:

Есть между верующими некоторые такие, которые похожи на людей, доходящих вследствие пьянства до покушения на самоубийство; они трижды — четырежды, множество раз изменяют первоначальный текст Евангелия, переиначивают его до тех пор, пока не получат возможность увернуться от всех возражений ( Против Цельса, 2, 27 )

Но нам незачем обращаться к языческим оппонентам христианства в поисках доказательств того, что переписчики иногда вносили изменения в текст с тем расчетом, чтобы им не воспользовались языческие противники веры. В сохранившихся рукописях Нового Завета есть места, свидетельствующие о склонности писцов к подобным поступкам в работе.

Прежде чем рассмотреть примеры таких отрывков, следует указать, что обвинения язычников, направленные против христианства и его основателя, не оставались без ответа. Напротив, с середины II века, когда в веру стали обращаться образованные люди, из‑под пера христиан начали выходить многочисленные логические опровержения — апологии. Некоторые из этих христианских авторов хорошо известны тем, кто изучает раннее христианство — например, Иустин Мученик, Тертуллиан и Ориген, другие менее известны, тем не менее их оправдание веры достойно внимания. К последним относятся Афиногор, Аристид, неизвестный автор «Послания к Диогнету». Все вместе христианские ученые старались выявить ложные доводы в рассуждениях языческих противников и утверждали, что христиане не просто не представляют опасности для общества, но и служат тем связующим веществом, которое его скрепляет. По их мнению, христианская вера не только разумна, но и представляет собой единственную истинную религию в мире, Иисус и вправду истинный Сын Божий, смерть которого принесла спасение. Эти авторы стремились доказать, что раннехристианские тексты богодухновенны и содержат истину.

Как повлияло это «апологетическое» движение в раннем христианстве на переписчиков II‑III веков, снимавших копии с религиозных текстов?

 

Апологетические изменения в тексте

Мы уже видели примеры текста, измененного переписчиками по апологетическим соображениям, хотя в тот раз об этих соображениях не упоминалось. Как мы убедились в главе 5, изначально в Мк 1:41 говорилось о том, что Иисус, к которому приблизился прокаженный, жаждущий исцеления, рассердился, коснулся его и сказал: «Очистись». Переписчики не решились приписать Иисусу такую эмоцию, как гнев, особенно в указанном контексте, поэтому изменили текст. В результате Иисус испытывает «сочувствие» к прокаженному.

Возможно, вносить изменения в текст переписчиков побуждало не только простое стремление сделать трудный отрывок более понятным. Одним из источников постоянных споров между языческими критиками христианства и его мыслящими защитниками наверняка было поведение Иисуса и уместность этих поступков у того, кто выдает себя за Сына Божьего. Следует подчеркнуть, что это не спор о вероятности некоторой Божественной природы у человеческого существа. В этом вопросе язычники и христиане пришли к полному согласию, так как язычникам были известны случаи, когда Божественное существо становилось человеком и общалось с жителями земли. Речь шла о другом: для чего Иисус совершал те или иные поступки — чтобы подкрепить представления о нем как существе с Божественной природой, или всем своим отношением и поступками снизить вероятность того, что он и вправду Сын Божий.

К тому времени в среде язычников было широко распространено убеждение, что богам чужды мелочные эмоции и прихоти простых смертных — боги выше всего этого. В таком случае как же определить, было ли то или иное существо Божественным? Очевидно, оно должно было демонстрировать сверхчеловеческие способности (интеллектуальные или физические), а его поведение — соответствовать претензиям на происхождение из Божественных сфер.

Ряд авторов того периода утверждал, что боги не «сердятся», так как это человеческие эмоции, вызванные раздражением, в том числе из‑за окружающих, каких‑либо неурядиц, других мелких причин. Разумеется, христиане могли утверждать, что Бог «рассердился» на Свой народ за его постыдные поступки. Но христианский Бог тоже был выше какой бы то ни было раздражительности. В истории о прокаженном нет явных причин, по которым рассердился Иисус. Поскольку этот текст был изменен в период споров язычников с христианами о том, вел ли себя Иисус так, как подобает божеству, вполне возможно, что переписчик исправил текст в свете этой полемики. Иными словами, возникновение этого варианта может быть обусловлено апологетическими причинами.

Еще одно подобное изменение встречается через несколько глав, в Евангелии от Марка — в известном эпизоде, где жители родного города Иисуса дивятся его поразительным проповедям и деяниям. Как в изумлении выражаются они, «не плотник ли Он, сын Марии, брат Иакова, Иосии, Иуды и Симона? не здесь ли между нами Его сестры?» (Мк 6:3). Как, недоумевали они, мог тот, кто вырос среди них, чью семью они все знали, быть способным на такое?

Это единственный отрывок Нового Завета, в котором Иисус назван плотником. Употребленное слово, TEKTON, обычно относится в других греческих текстах ко всем, кто что‑нибудь мастерит своими руками; к примеру, в более поздней христианской литературе сказано, что Иисус делал «орала и ярма». Не следует считать его мастером, который изготавливал элегантную мебель. Вероятно, проще всего «прочувствовать» этот термин — найти привычное нам сравнение: в наше время Иисуса назвали бы рабочим на стройке. Как мог человек с такой предысторией быть Сыном Божьим?

К этому вопросу языческие оппоненты христианства отнеслись со всей серьезностью, хотя, в сущности, понимали, что он риторический: Иисус явно не мог быть Сыном Божьим, если был простым TEKTON. Языческий критик Цельс особенно язвительно высмеивал христиан по этому поводу — связывал работу Иисуса с деревом, то, что его распяли (на деревянном кресте) и христианскую веру в «древо» жизни.

И повсюду в писаниях они твердят о древе жизни… полагаю, потому, что главный среди них был пригвожден к кресту, а прежде занимался плотницким ремеслом. Стало быть, если бы его сбросили со скалы, посадили бы в яму или задушили, или если бы он был сапожником, каменщиком или кузнецом, появился бы утес жизни, яма воскресения, веревка бессмертия, или же благословенный камень, железо любви, священная обувная кожа. Разве старуха, убаюкивающая дитя, не постыдилась бы шептать такие выдумки? ( Против Целвса, 6, 34 )

Христианский противник Цельса, Ориген, серьезно воспринял то, что Иисуса назвали «простым плотником», но как ни странно, отреагировал на оскорбление не объяснениями, как обычно, а попыткой все отрицать:

[Цельс] и в этом случае слеп: ни в одном из Евангелий, признанных в настоящее время церковью, Иисус ни разу не назван плотником ( Против Цельса, 6, 36 )

Какой вывод можно сделать из этого отрицания? Либо Ориген забыл о Мк 6:3, либо у него была версия текста, в которой Иисуса не называли плотником. И оказывается, у нас есть манускрипты с этой альтернативной версией. В самом раннем манускрипте Евангелия от Марка (Р45), датированном началом III века (периодом Оригена), и в нескольких более поздних свидетельствах этот стих выглядит иначе. Здесь жители родного города Иисуса спрашивают: «Не сын ли Он плотников?» Итак, вместо того, чтобы самому быть плотником, Иисус становится просто сыном плотника.

Если Ориген имел апологетические причины отрицать, что Иисус где‑либо назван плотником, вполне возможно, текст изменил переписчик — привел его в большее соответствие с параллельным местом Мф 13:55, чтобы опровергнуть нападки язычников, утверждающих, что Иисус не мог быть Сыном Божьим, так как он всего — навсего простой ремесленник — TEKTON.

Еще один стих, который, очевидно, был изменен по апологетическим причинам, — Лк 23:32, где говорится о распятии Иисуса. В переводе этого стиха в Новой исправленной стандартной версии (NRSV) Нового Завета читаем: «Вели с Ним на смерть и двух злодеев». Но на греческом эта фраза выглядит так, что перевести ее можно как «еще двоих, которые тоже были злодеями, вели на смерть вместе с Ним». Ввиду двусмысленности греческого текста неудивительно, что некоторые переписчики сочли необходимым по апологетическим причинам изменить порядок слов, чтобы из них ясно следовало: злодеями были только двое других, но не Иисус.

В текстовой традиции есть и другие изменения, внесенные явно, чтобы показать: не следует заблуждаться насчет Иисуса, истинного сына Божьего, особенно когда речь идет о будущем (поскольку Сын Божий должен знать, что будет дальше). Возможно, именно этими причинами объясняются изменения, которые мы уже обсуждали — в Мф 24:36, где Иисус напрямую заявляет, что никто не знает день и час конца света — «ни Ангелы небесные, ни даже Сын, а только Отец». Во многих наших манускриптах опущены слова «ни даже Сын». Причину понять нетрудно: если Иисус не знает будущего, уверения христиан в его Божественной природе малоубедительны.

Менее очевидный пример мы встречаем спустя три главы, в сцене распятия у Матфея. В Мф 27:34 сказано, что на кресте Иисусу дали пить вина, смешанного с желчью. Но во многих манускриптах говорится, что ему дали не вино, а уксус. Возможно, это изменение внесено с той целью, чтобы текст больше соответствовал ветхозаветному отрывку, процитированному в качестве объяснения — Пс 68:22. Однако стоит задаться вопросом, не было ли у поступка переписчиков других причин. Интересно отметить, что на Тайной вечере в Мф 26:29, подав ученикам чашу с вином, Иисус открыто заявляет, что больше не будет пить вина, пока не окажется в Царстве Отца Его. Может быть, изменение в 27:34, где вино заменили уксусом, внесено для того, чтобы предсказание исполнилось и Иисус так и не попробовал вина согласно своим словам?

Можно также обратиться к тому, что предсказал Иисус иудейскому первосвященнику во время испытаний, в Мк 14:62. На вопрос, действительно ли он Христос, Сын Благословенного, Иисус отвечает: «Я, и вы узрите Сына Человеческого, сидящего одесную силы и грядущего на облаках небесных». Эти слова, в которых многие современные ученые видят подлинное высказывание Иисуса или максимальное приближение к нему, повергали в замешательство многих христиан ближе к концу I века. Ибо Сын Человеческий так и не прибыл на облаках небесных. Зачем же тогда Иисус предсказал, что первосвященник увидит его прибытие? С точки зрения истории можно ответить, что Иисус полагал, будто первосвященник увидит его, что это случится при его жизни. Но очевидно, что в контексте апологетики II века это пророчество могло быть воспринято как ложное. Неудивительно, что в одном из самых ранних источников Евангелия от Марка эти стихи изменены, из них исключены злополучные слова, поэтому Иисус просто сообщает, что первосвященник узрит Сына Человеческого, сидящего одесную силы на облаках небесных. В стихе не осталось никакого упоминания о неизбежном появлении того, кто так и не явился.

Итак, ряд отрывков в сохранившихся манускриптах свидетельствует об апологетических соображениях ранних христиан, особенно связанных с основателем их веры — самим Иисусом. Как и в случае с богословскими конфликтами в ранней церкви, с вопросом о роли женщин и полемикой с иудеями, все споры, вспыхивавшие между христианами и презирающими их культурными язычниками, оказали влияние на тексты, в конечном счете вошедшие в известный нам ныне Новый Завет — поскольку и эту книгу, а точнее, собрание книг, переписывали непрофессиональные писцы II‑III веков, изредка внося поправки согласно контексту тех времен.