Анна сидела с Фандитой на кухне и пила пиво. Она собиралась поразмыслить о проблемах Эльсы, даже подумывала сходить к Карлстенам под предлогом, что ей не хватает яиц для пирога, чтобы осмотреть дом изнутри. Но планы резко поменялись. Стоило Анне достать бутылку вина, как в дверь позвонили. Открыв, она с удивлением увидела на крыльце свою дочь Фандиту. Они давно не виделись, и Анна даже испугалась, не случилось ли чего, но по равнодушному выражению лица дочери поняла — ее опасения беспочвенны. Анна сообразила, что держит в руках открытую бутылку вина, и смутилась.

— Фандита, ты? Какой сюрприз! Входи же! Я как раз собиралась… выпить. Составишь мне компанию, если захочешь, конечно. У меня…

— Я уже поела. А ты пей. Мне следовало позвонить, но я случайно оказалась поблизости и решила зайти. Ты одна?

Фандита взяла вешалку и аккуратно повесила пальто. Анна обрадовалась этой передышке и тому, что дочь не видит ее лица. Она всегда чувствовали, что они с Фандитой — чужие друг другу, и это причиняло ей боль. Анна давно заметила, что дочь старается как можно меньше походить на нее.

Когда Фандита была еще совсем маленькой девочкой, Анне нравилось смешивать краски и малевать всякие каракули, а малышка сердито морщила лоб и убирала за ними обеими. Когда Анна пекла пироги, дочка отказывалась облизывать ложку, потому что ей не нравилось сырое тесто. Анна с наслаждением купалась в море голышом, а Фандита переодевалась под полотенцем и кричала, чтобы мама прикрылась. Анна просто не знала, что с ней делать. Фандита не выносила нежностей, уклонялась от «противных» поцелуев и объятий матери. Наконец до Анны дошло: ее дочь выше всего ценит самоконтроль и пристойное поведение — качества, которыми сама Анна не обладала.

Фандита даже поменяла себе имя. Анна и Грег, познакомившись в Израиле, отправились путешествовать и провели пару недель на Мальдивах — в тогда еще нетронутом цивилизацией раю. Они жили на девственных пляжах, плавали на острова, и там услышали легенду о Фандите, дочери султана. Она влюбилась в португальского моряка, которого вынесло на берег моря, но юноша умер у нее на руках. Легенда гласила, что с тех пор раз в год в полнолуние Фандита появляется на пляже и зовет своего возлюбленного. Грег тут же решил, что они назовут так дочь. Фандита же возненавидела свое имя с самого начала.

— Это волшебное имя, а ты у меня — волшебная девочка. Мое чудо, — говорила ей Анна.

— Но никого больше так не зовут! — сердито отвечала дочь.

— Потому что ты не такая, как другие. Ты особенная, — настаивала Анна.

— Я не хочу быть особенной. Я хочу быть собой! — кричала Фандита.

В семь лет она объявила, что ее имя Фанни, и потребовала, чтобы родители называли ее именно так.

Фандита возненавидела их дом на барже в Амстердаме, как только узнала, что другие девочки живут в домах с садом, посыпанными гравием дорожками и ухоженными клумбами. Анна боялась признаться себе, что именно эта ненависть Фандиты к их дому и простой жизни и стала причиной разрыва с Грегом. Переезд в Стокгольм, в «настоящий» дом, был для Анны последней попыткой спасти отношения с дочерью. Но она уже понимала, что не нужна Фандите.

В Стокгольме они жили как чужие, и Фандита переехала в общежитие, как только представился такой шанс. Она изучала экономику в Швеции и в Америке, и сейчас заканчивала какой-то важный проект. Анне никак не удавалось вникнуть в суть того, что Фандита изучала, и та сказала, что в этом нет ничего удивительного — ведь она как личность никогда мать не интересовала. После этого разговора Анна не спала неделю, мучаясь вопросом: неужели в словах дочери есть доля правды?

Теперь они сидели за столом и ели наскоро приготовленные бутерброды. Анна спрятала бутылку вина и выставила на стол пиво. Фандита бросила критический взгляд на гору немытой посуды в раковине. Анна залюбовалась ее светлыми кудряшками, такими же как у Грега, и карими глазами, как у самой Анны. «У меня такая красивая дочь, — подумала она. — Вот только одеваться ей стоит более женственно».

Она спросила про учебу, но Фандита оборвала ее, сказав, что нет нужды притворяться. Пришлось сменить тему и заговорить о своем отце, дедушке Фандиты, и о том, как ему плохо. Выражение лица девушки смягчилось, и она обещала навестить его. Глядя на дочь, Анна еще раз подумала, что вернулась в Швецию только для того, чтобы видеть ее почаще.

— А чем теперь занимаешься ты? — неожиданно резко спросила Фандита, и Анне вдруг захотелось ответить, что она открыла агентство, которое занимается заказными убийствами, и ее первой жертвой станет злобный господин Карлстен из дома напротив: «Мы его отравим, потому что мы не садисты и не хотим, чтобы он долго мучился». Но Анна подавила это желание и рассказала о «Гребне Клеопатры» по-другому: что оно будет помогать людям решать их проблемы.

Фандита слушала ее с неожиданным интересом.

— Ага, так значит, ты у нас решила на старости лет открыть свое дело, мама. Не ожидала от тебя такого. Неужели ты сможешь работать в коллективе и доводить проекты до конца? Что ж, лучше поздно, чем никогда.

— Я много где работала, и пока что никто на меня не жаловался, — обиделась Анна. — Если тебя не устраивает мой стиль жизни, так тому и быть. Живи, как тебе нравится. Но тебе не помешало бы проявлять к собственной матери хоть немного уважения.

Слова посыпались из нее, словно разбитое стекло, острыми колючими осколками. Она хотела бы взять их обратно, но было уже поздно. Фандита вспыхнула, как тогда на вечеринке на барже, когда Грег вставил себе перо между ягодиц и исполнял танец дождя. Все — и дети и взрослые, пришли в восторг и просили его повторить танец снова. Но для Фандиты это стало очередным доказательством того, что ей достались неправильные родители, которые выставляют ее на всеобщее посмешище. И несмотря на то, что Грег сам придумал этот танец, виновата во всем, по мнению Фандиты, была, конечно же, Анна.

— Уважение! — расхохоталась она. — Я скорее назвала бы это толерантностью. Если человек ведет такую жизнь, как ты, он может рассчитывать только на толерантность! Терпимость!

— Что ты хочешь этим сказать?

Фандита склонилась к ней через стол. Она была в скромной белой блузке, на шее — тонкая золотая цепочка с сердечком. Анна посмотрела на украшение и подумала, что оно совсем детское, а потом вспомнила: это же ее собственная цепочка, которую когда-то подарил отец, а она передарила Фандите, когда той исполнилось десять. Анне захотелось выпить. Плевать, что подумает дочь.

А та сердито продолжала:

— Ты когда-нибудь думала, каково это — быть твоей дочерью? Дочерью женщины, которая говорит, думает и делает и носит все, что хочет, и плюет на все правила? Которая ведет себя как ребенок, орет и все пачкает и ломает? И при этом все ею восхищаются! А ведь я мечтала быть такой, как ты! Я не боюсь в этом признаться. Ты словно наркотик, которого я никогда не пробовала, хотя ты, я уверена, перепробовала все. Какой смысл курить, пить, прогуливать уроки или одеваться иначе, чем другие, если ты только обрадовалась бы, сделай я это. Зачем…

— Я не принимала наркотики, Фанди… Фанни. И не курю. Выпиваю иногда, признаюсь, но не перехожу границ, и ты никогда не видела меня пьяной. Я живу с чистой совестью, Фанни. Я никогда никого не использовала и не обманывала и ничего не крала. Я просто шла своей дорогой, но мне не приходило в голову заставлять тебя делать то, что тебе не нравится. Я хочу только одного — чтобы ты тоже нашла свою дорогу в жизни и была счастлива. Вот почему…

Анна замолчала. Она хотела сказать больше, но не решилась. «Вот почему я здесь», — хотела она добавить. Обвинять других в своих ошибках, как обвиняла ее собственная мать, призывая в свидетели Бога и дьявола, — было не в ее правилах. Анна еще в детстве поклялась, что ни за что не станет такой, как мама, и будет отвечать за свои поступки. Она переехала в Стокгольм ради Фандиты, но это было ее решение, никто ее не принуждал. И Фандита тут не при чем.

— Какой путь ты выберешь? — спросила она осторожно. — Ты же знаешь, я приму любое твое решение, лишь бы ты была счастлива. Я знаю, что ты обо мне думаешь, но искренне считаю, что люди имеют право жить так, как им хочется, и никто не должен осуждать их или препятствовать им в этом. Главное — чтобы они уважали друг друга и никому не причиняли зла. Чего ты ждешь от жизни, Фанни?

Она действительно хотела это знать. Фандита аккуратно положила бутерброд обратно в тарелку.

— Я хочу быть обыкновенной, — сказала она. — Самым обычным человеком. Знаю, для тебя немыслимо быть такой, как все. Но именно этого я и хочу. Мне не надо слыть суперкрасивой, суперумной, суперзнаменитой или суперспешной. Я не стремлюсь привлекать к себе внимание. Я хочу иметь нормальную работу и семью: мужа и детей. Мне нужен самый обычный дом в обычном городе. И знаешь почему? Я не хочу остаться одна. Я хочу встречаться с обычными друзьями в обычных кафе и болтать об обычных вещах, потому что у обычных людей нет необычных проблем, мама, а если у человека необычные проблемы, то у него нет друзей. Люди, подобные тебе — всегда одиноки… А я не хочу остаться одна!

Анна не ожидала такого поворота. Она не видела в словах дочери никакой логики. Ей хотелось улыбнуться, но она сдержалась, зная, что это приведет Фандиту в бешенство.

— Обычной? Но, Фанни, ты так молода…

— И?.. — Фанни подняла на нее глаза, и Анна увидела калейдоскоп оттенков в ее огромных карих глазах. Она невольно представила, как такой узор смотрелся бы на шоколадном торте, и ужаснулась: как можно думать о шоколадных тортах в тот момент, когда дочь призналась, что не хочет ни в чем быть похожей на нее.

— И… — заговорила Фандита, — я сама так решила. Я знаю, что мне нужно. У меня будут друзья, которых у тебя никогда не было, и я…

— У меня есть Мари и Фредерик.

— Да, Мари и Фредерик. И все.

«Еще Грег», — добавила про себя Анна и, поддавшись порыву, достала спрятанную бутылку и налила себе вина. Фандита с презрением взглянула на вино, но потом, к удивлению Анны, потянулась за бокалом и налила себе тоже.

— Тост за умеренность, мама!

— Ты за этим пришла сегодня? Чтобы сказать мне, что мечтаешь стать совершенно обычным человеком? Каким я никогда не была?

— Нет, вообще-то нет. Я пришла сообщить, что планирую навестить папу. Я провожу сравнительный анализ экономики Швеции и Нидерландов, и мне нужны кое-какие данные. Папа сказал, что я могу жить на барже. Может, я и приму его предложение. На какое-то время. Я хотела, чтобы ты знала.

Продолжение вечера описывать не стоит. Анна попыталась выяснить у Фандиты, чему посвящен ее диплом, та устало рассказала об экономических связях двух государств. Анне это было непонятно. Ей словно показывали диафильм, где одна бессмысленная картинка сменяла другую. Ей захотелось закричать! Грег моет палубу. Грег с ожерельем из ракушек. Грег с Фандитой на руках, когда та была еще маленькой и ласковой. Грег в постели обнимает Анну. Она на палубе улыбается Грегу. Прекрасная и необыкновенная. Не такая, как все…

Когда Фандита встала, надела пальто, попрощалась, не обняв мать и даже к ней не прикоснувшись, и ушла, ни слова не сказав о том, когда они в следующий раз увидятся, Анна опустилась на пол. Она обхватила себя руками и раскачивалась, чувствуя, что мир вокруг нее превращается в сплошной абсурд. Почему люди считают ее странной, а таких, как Ханс Карлстен, — совершенно нормальными. Но потом она представила, как хохотала бы Фандита над этими мыслями. «В этом ты вся, мама, — сказала бы она. — Ты думаешь только о себе. Только ты знаешь, о чем люди должны думать, а о чем нет».