Лео пришел в институт в лучшей своей одежде: он был в белой рубашке и синих брюках, которые надевал только в праздничные дни. Юноша нервничал, но старался скрыть волнение. Будущее Лео и всей его семьи зависело от решения педсовета. Мать проводила Лео до института, но не захотела войти внутрь. Она стеснялась говорить на публике. Женщина пожелала сыну удачи, и Лео, посмотрев ей вслед, стал подниматься по лестнице, ведущей в здание.

Лукас пришел на пару минут раньше. Как и все друзья, он боялся наихудшего.

— Я просил своих родителей прийти этим утром для того, чтобы представлять интересы Лео, но никто из них не смог. Если он будет сидеть в одиночестве, без какой-либо поддержки, ясно, что его исключат.

Когда они увидели Лео, впервые одетого не в джинсы и футболку, никто из четверых — ни Сильвия, ни Джимми, ни Виктор, ни сам Лукас — не решился пошутить по поводу элегантного вида друга. Их жесты свидетельствовали о беспокойстве за судьбу товарища.

— Вот и я, — сказал Лео.

— Ты будешь сидеть один? — спросила Сильвия.

— Ну, защищаться я умею. Правда, решение о моем исключении уже принято.

— Это мы еще посмотрим, — очень серьезно произнес Лукас. — Уж если не исключат Хосе Мигеля, который затеял драку, то не тронут и тебя. А я, признаться, удивился бы, если бы его исключили. — Стоило ему произнести эти слова, как появился Хосе Мигель в сопровождении своего отца.

Хосе Мигель был одет в серый костюм с галстуком. Его отец был в такой же одежде. Они казались спокойными и уверенными в себе. Хосе Мигель даже улыбался. Отец сразу же нашел дона Густаво, педагога, руководившего группой, и завел с ним разговор, продолжавшийся в течение нескольких минут. Вскоре двери актового зала открыли; послышался адский шум голосов: учащиеся боролись за лучшие места, чтобы посмотреть действо, которое они уже назвали «примерно-показательным».

Отец Хосе Мигеля поздоровался с директором и добавил, улыбаясь:

— Дон Бартоломе, моя жена посылает вам особый привет. — Это походило скорее на угрозу, чем на приветствие. — Она просила передать вам и вашей семье приглашение отобедать в нашем доме. Влияние вашей жены на наше предприятие огромно.

— Для меня большая честь слышать такое о своей жене, — сказал директор, запинаясь. — Мы с удовольствием отобедаем у вас, когда вам будет угодно.

— Я попрошу секретаршу подобрать удобный день, и мы уточним время нашей встречи.

— Замечательно, — только и успел сказать директор, присоединяясь к группе преподавателей.

Хосе Мигель и его отец разместились на стульях, поставленных у края сцены. На противоположном ее конце стояли два стула для Лео и его представителя. Также на сцене стояли двадцать стульев для всех преподавателей, а центральное место предназначалось для директора, который был подобен судье с весами, уже лишенными равновесия.

Лео и все его друзья стояли у подножия лестницы, которая вела на сцену. Они пытались подбадривать его до последней минуты.

— Ну ладно, пора выполнить формальность, — сказал Лео, нервно сглотнув.

— Я поднимусь с тобой, — заявил Лукас, передавая друзьям свой рюкзак. — Ты не останешься один на сцене. Я чувствую, что вправе говорить как лицо, представляющее твои интересы.

— Ты же несовершеннолетний, — возразила Сильвия. — Тебе не позволят этого сделать.

— Но и он не может быть один. Это несправедливо! — запальчиво ответил Лукас.

— Давай попытаемся, — сказал Лео, поднимаясь по лестнице.

Лукас последовал за ним. В это время Виктор, Джимми и Сильвия бросились к первым попавшимся местам неподалеку от сцены, которые были свободны.

Секретарь педсовета, преподаватель математики, наклонилась к микрофону, установленному на столе в центре сцены, и попросила присутствующих поскорее занять отведенные им места, так как заседание совета должно было вот-вот начаться. Затем она призвала собравшихся в зале людей к тишине. Слово взял директор.

— Мы собрались на педагогическом совете с участием дирекции данного института при открытых дверях для того, чтобы положить конец проявлениям жестокости, которые имели место в последние дни. Согласно нормам нашего учреждения они считаются настолько серьезными, что от решения, которое мы примем большинством голосов, будет зависеть, останутся ли в институте два учащихся — Хосе Мигель Карранса и Леонардо Биоска.

Лео не мог усидеть на стуле, он сильно нервничал, и было заметно, как от волнения лоб юноши покрывается каплями пота. Лукас был очень серьезен, он повторял про себя речь, которую собирался произнести в защиту друга.

Затем слово взяла секретарь совета; она начала с того, что поздоровалась с отцом Хосе Мигеля и спросила его о том, известна ли ему степень тяжести поступков, совершенных его сыном.

— Да, я точно знаю, что случилось, потому что сын рассказывает мне обо всем, что происходит в институте, не упуская малейших подробностей, — сказал он, вызывающе глядя на директора. — Считаю, что мой сын не несет никакой ответственности за то, что случилось. Более того, ему сильно досталось.

Преподаватели зашептались. Со стороны казалось, что Хосе Мигель, судя по синяку под глазом, действительно пострадал в драке.

Секретарь намеревалась обратиться с такими же словами к Лео и тому, кто представлял интересы юноши, но остановилась, увидев, что это место занимал учащийся.

— Не знаю, насколько соответствует требованиям закона тот факт, — немного смутившись, произнесла она, — что один ученик представляет интересы другого.

— Это незаконно, — поспешил заявить директор. — Этого не может быть не только потому, что не соблюдается требование о совершеннолетии представителя, но и в связи с тем, что им может быть только человек, не имеющий отношения к институту. А вы как ученик, — обратился он к Лукасу, — связаны с нашим учебным заведением.

— Но тогда он останется в одиночестве, — громко возразил Лукас, — а это тоже незаконно.

— В случае отсутствия представителя он должен защищать себя сам. Леонардо, вы согласны? — осведомилась секретарь.

— Если я не имею права быть его представителем, — добавил Лукас раньше, чем его друг успел ответить, — то и Лео не имеет права защищать себя, потому что, как и я, является несовершеннолетним.

В актовом зале возникло замешательство. Учащиеся ответили на слова Лукаса аплодисментами.

— Тишина! Будьте любезны соблюдать тишину! — Преподавательнице математики пришлось напрячь голос, чтобы ее услышали, ибо в зале в считаные секунды стало очень шумно.

Директор посоветовался с некоторыми преподавателями, которые сидели поблизости от него. Согласия достигнуто не было. Дон Густаво считал, что Лукас должен защищать Лео, так как у того нет представителя, отстаивающего его интересы. Пока педагоги обсуждали создавшееся положение, в актовом зале установилась тишина. Кто-то вошел в зал в сопровождении репортера телевидения, который вел запись всего, что здесь происходило. Они медленно шли по проходу, приближаясь к сцене. Репортер остался в стороне и продолжал снимать, в то время как второй человек, высокого роста, с выдубленной на солнце кожей, длинными белыми волосами, заплетенными в две косички, и цветной лентой, повязанной на лбу, не спеша поднимался по ступенькам на сцену. Он был одет в коричневую кожаную куртку с бахромой, свисавшей по бокам и на рукавах, и бежевые брюки. Из-под куртки выглядывала белая рубашка.

Члены педсовета тоже погрузились в молчание. Тишину нарушал только звук решительных шагов высокого человека, внушавшего уважение, какого они никогда не испытывали. Лукас не мог поверить своим глазам.

— Джозеф! — только и сумел вымолвить он в знак приветствия. — Что ты здесь делаешь? — не скрывая удивления, спросил юноша.

— Я пришел представлять интересы твоего друга. Любой друг Лукаса — мой друг.

Лукас улыбнулся. Он указал Джозефу, куда следовало садиться, и успокоил Лео, сказав:

— Ты в руках мудрого человека. Верь ему!

Посмотрев на Великого Джозефа, Лео протянул ему руку, но так и не решился что-либо сказать. Юноша помнил об эпизоде около больницы. Тогда он выступил против того, чтобы отнести Лукасу корешок, который передал его другу этот пожилой человек. А теперь Джозеф неожиданно появился в институте, чтобы помочь ему, хотя Лео и не просил его об этом. И сейчас никто не мог сказать, что его защитник является несовершеннолетним и имеет отношение к учебному заведению.

— Есть только одно неудобство, — добавил Лукас. — Джозеф не может отвечать на нашем языке, хотя все хорошо понимает. Предлагаю свои услуги в качестве переводчика.

— Что это за язык?

— Это один из языков индейцев. Язык апсалоке. Этот человек — североамериканский индеец.

— И ты знаешь этот язык? — с недоверием спросил дон Бартоломе.

— Да!

Дон Густаво утвердительно кивнул, когда директор посмотрел на него. Преподаватель математики тоже выразила свое согласие. Не было иного выхода, как признать законным присутствие Джозефа и того, чтобы Лукас переводил его речь. Охранник подошел к директору и сообщил, что в зале находится телевизионный репортер с камерой.

— Немедленно выгони этого типа из института! — последовал приказ.

— Вы не можете так поступить, — возразил дон Густаво. — Вспомните о том, что это публичное собрание, а значит, на нем могут присутствовать представители прессы. Другое дело, если бы педагогический совет проходил при закрытых дверях. Так записано в уставе нашего образовательного учреждения.

Дон Бартоломе закусил нижнюю губу и отдал приказ об открытии педсовета. Лукас подмигнул Брэду, который и был тем самым человеком с камерой.

Секретарь совета рассказала о событиях, происшедших прошлым утром. Однако она опустила тот факт, что друзья Хосе Мигеля оскорбили Лукаса и что именно Хосе Мигель ударил Лео кулаком по носу. Ее рассказ начинался с того, как Лео нанес удар в глаз своему товарищу. Когда преподаватель закончила говорить, Лео и Лукас переглянулись, не понимая, почему в рассказе отсутствует описание событий, предшествовавших агрессивным действиям Лео по отношению к Хосе Мигелю.

— Вы рассказали только об одной части того, что было! — громко произнес Лео.

— Прошу вас сохранять уважительное отношение к педагогическому совету, — назидательно сказала секретарь.

— То, что сделал я, было ответом на нанесенный удар. Ты знаешь об этом, Лукас, — шепнул Лео своему другу.

Джозеф положил руку на плечо Лео. На несколько секунд индеец закрыл глаза. Затем снова открыл их. Он сконцентрировался на самом себе и, казалось, не слушал того, о чем говорили преподаватели.

Директор предоставил слово отцу Хосе Мигеля. Будучи полностью уверенным в себе, тот начал говорить:

— Сеньор директор, педагогический совет, дорогие товарищи Хосе Мигеля, я здесь для того, чтобы защитить своего сына. Само изложение происшедшего делает очевидным то, что мой сын ни в чем не виноват. Насилию не место в аудиториях. Моя семья на протяжении нескольких лет вносит значительный ежегодный вклад в содержание этого учебного заведения. — Директор ослабил узел на своем галстуке. — Этим я хочу сказать, что для меня имеет значение состояние дел и фондов данного института. Поэтому, если бы я видел необходимость применения дисциплинарных мер по отношению к нему, — он указал на своего сына, — я первым попросил бы об этом. Однако Хосе Мигель не виновен в нападении на него учеников, которые держат в страхе всех остальных.

Лео не верил своим ушам. Друзья Лукаса, так же как и другие учащиеся, которые были свидетелями событий, происходивших во внутреннем дворике института во время перерыва, начали выражать свой протест.

— Я прошу, — продолжил отец Хосе Мигеля, — сурового наказания для этого молодого человека, который не делает ничего иного, как нарушает покой всех остальных учащихся. — Он угрожающе указал пальцем на Лео.

На лице Хосе Мигеля мелькнуло подобие улыбки, хотя было видно, что он прилагает все усилия, чтобы скрыть волнение. Дружки Хосе Мигеля подбадривали своего предводителя из той части зала, где они сидели.

— Таким образом, я надеюсь, что моего сына больше не будут вызывать на подобные педагогические советы, позорящие его, — завершил свое выступление отец Хосе Мигеля и добавил: — Особенно если он, как в этом случае, не является виновным. Думаю, что не стоит тратить слов на преподавателей, которые оказались не в состоянии разобраться самостоятельно в том, что произошло. Надеюсь, что они извинятся перед Хосе Мигелем и восстановят его доброе имя, так как он всегда показывал себя примерным учеником.

Едва услышав эти слова, группа учащихся, в которой лидером был Хосе Мигель, стала аплодировать. В то же время другая группа начала громко возмущаться. Секретарь педсовета призвала присутствующих в зале людей к порядку. И тут слово взял Джозеф. Лукас жестом объяснил индейцу, что у него есть возможность изложить свою точку зрения.

— Haw! — с индейским приветствием обратился Джозеф к собравшимся. Преподаватели переглянулись. — Великий директор, великие учителя, я буду говорить о молодом человеке столь же чистом и прозрачном, как речная вода.

Лукас переводил речь Джозефа.

Его друзья были поражены не меньше, чем все остальные, кто присутствовал на педагогическом совете.

— Надо же! Не знала, что Лукас владеет этим языком, — сказала Сильвия Виктору.

— Боюсь, что мы не знаем очень многого о Лукасе. После операции по пересадке он стал новым Лукасом, — ответил ей Виктор.

Джимми жестом попросил их замолчать.

— Самые благородные причины привели меня сюда, — продолжал говорить Джозеф. — Мы воспитываем своих детей, чтобы они были смелыми, честными, держали свое слово, были разносторонне развиты… Но, как оказалось, сегодня Лео наказывают за его смелость, за его верность друзьям. У моего народа принято награждать того, кто не оставит свое племя, кто не побоится вступиться за своего брата. Лео выступил против оскорблений, направленных в адрес его друга. — Он посмотрел на Лукаса. — Этот молодой человек, — индеец указал на Хосе Мигеля, — схватил Лео за ворот рубашки, и ему пришлось пойти на то, что называется самозащитой.

— Разве мы можем верить индейцу! — прервал Джозефа отец Хосе Мигеля. — Всем известно, какими правилами руководствуются дикари. Нам нечему у них учиться.

— Будьте любезны, не перебивайте, — сказала секретарь педсовета. — Продолжайте! — обратилась она к Джозефу.

— Дикари, как вы говорите, не покушаются на нашу мать Землю. Вы же со своим целлюлозно-бумажным производством не только загрязняете окружающую среду, но и убиваете и землю, и наших братьев — рыб и птиц.

— Ну, вот еще, не хватало, чтобы этот… этот краснокожий учил меня, как нужно делать мою работу.

Лукас не мог понять, каким образом Джозеф узнал о предприятии отца Хосе Мигеля.

— Пожалуйста! Давайте вернемся к действиям Лео. Прошу вас, продолжайте, — попросила Джозефа секретарь педсовета.

— Я не прерывал его речи. Прошу, чтобы и он не прерывал меня.

— Продолжайте! — нервно повторила секретарь.

— Как я уже говорил, Лео ответил на оскорбление, нанесенное этим молодым человеком, назвав его трусом. — Джозеф снова указал на Хосе Мигеля. — А разве не трусость — нападать на того, кто только что встал на ноги после перенесенной жизненно важной операции? Такое поведение лишает чести его учителей, всех вас и всех его товарищей. То, что сделал Лео, было ответом на брошенный ему вызов. Он осадил обидчика, вступившись за честь своего товарища. Таким образом, от кого исходила агрессия? Ведь первый удар, нанесенный кулаком в лицо Лео, был сделан этим молодым человеком. — Он в очередной раз указал на Хосе Мигеля. — Думаю, что вы требуете слишком много от семнадцатилетнего юноши, полагая, что он способен оставить это без ответа. Представьте, что он не сделал бы этого. И сколько еще ему пришлось бы тогда терпеть? Я прошу о справедливости по отношению к Лео. Он показал себя благородным человеком с большим сердцем. Именно перед такими людьми нельзя закрывать двери в будущее. Несправедливость ляжет тяжким грузом на вашу совесть, если сегодня у вас не хватит смелости поступить так, как подсказывает вам ваше сердце. Я прошу вас забыть об этом инциденте и наказать истинного виновника. — Он протянул руку в сторону Хосе Мигеля.

В зале снова зашумели. Секретарю в который раз пришлось призвать присутствующих к порядку. В течение нескольких минут, после того как были заслушаны выступления представителей обоих учащихся, директор задавал им формальные вопросы. Затем он объявил открытую часть педсовета завершенной, попросил учащихся покинуть зал и вернуться в него через полчаса. Преподаватели тоже вышли, чтобы как следует осмыслить ситуацию.

Со сцены спустились также Хосе Мигель и его отец. Лео, Лукас и Великий Джозеф оставались там до тех пор, пока актовый зал почти не опустел, и лишь потом сошли вниз по лестнице. Джимми, Виктор и Сильвия ждали их. Сильвия заговорила первой:

— Огромное спасибо, Джозеф. Мне очень понравилась ваша речь. Она была красивой и убедительной.

— Я искренне благодарен вам, — продолжил разговор Лео. — Я не знаю, как мне вернуть вам то, что вы сделали для меня.

— Очень легко. Не меняйся! — сказал Джозеф на отличном кастельяно, так что перевод Лукаса не потребовался. Брэд удивился тому, что Джозеф так хорошо владеет испанским языком.

Все за исключением Джозефа пребывали в состоянии нервного напряжения. Индеец, внешне совершенно спокойный, подошел к одному из окон, через которые проникали солнечные лучи, и закрыл глаза. Казалось, что ему требовалось одно — взять у небесного тела всю его силу и энергию. Когда учащиеся начали возвращаться в актовый зал и занимать свои места, Джозеф вышел из состояния концентрации, в которое был погружен. Все, включая Брэда, дотронулись до его руки и пожелали удачи.

Едва все заняли свои места на сцене и в зале, директор взял слово.

— Сеньоры, преодолев изначальное несогласие, мы приняли решение признать обоснованными слова, произнесенные представителем интересов Хосе Мигеля. — Он давился слюной, и ему было трудно говорить без остановок. — Мы также принимаем во внимание слова представителя Леонардо, — добавил директор, но не дал им никакой оценки.

Лео и Лукас переглянулись: такое вступление не предвещало ничего хорошего. Джозеф сидел с закрытыми глазами. Казалось, он был весь внимание.

— Итак, Леонардо будет исключен из института… — Лео согнулся и закрыл лицо руками. Лукас застыл с вытаращенными глазами.

Хосе Мигель, напротив, зло улыбался. Но директор не закончил свое выступление, он продолжал говорить:

— Также будет исключен Хосе Мигель. — Улыбка застыла на губах названного учащегося. — Таким образом, оба подлежат исключению на неделю, а в последующем смогут снова приступить к занятиям. Надеюсь, что это послужит хорошим уроком не только для них, но и для всех учащихся. На этом все. Большое спасибо.

Учащиеся начали аплодировать и кричать. Это было истинное выражение эйфории. Джозеф открыл глаза и казался отстраненным. Далекий от этой развязки, он, видимо, заранее знал о том, чем все закончится. Лео и Лукас обнялись. Хосе Мигель и его отец постарались убраться из зала как можно скорее. Директор поспешил попрощаться с ними.

— Это было неизбежно, подумайте о том, что решение принималось большинством голосов. Я бы предпочел, чтобы ваш сын не понес никакого наказания, потому что поддерживаю вас в том, что он действовал правильно… — Он протянул руку для прощания, но они прошли мимо, не удостоив директора ответом.

Друзья Лео и Лукаса обнимались, подпрыгивали, визжали. Брэд, со своей стороны, прекратил вести съемку. Уже не стоило угрожать тем, что заседание педсовета будет предано огласке с помощью прессы. Развязка была наилучшей из всех возможных. Дон Густаво подошел к Лео.

— Ты был на грани отчисления из института. Начиная с этого момента будь очень осторожен. Директор крайне зол на тебя. Не воспринимай того, что произошло, с легкостью и завершай свое образование. Меня очень радует, что все закончилось именно так. В течение недели ты будешь находиться дома. Продолжай учиться! Я передам Лукасу конспекты для тебя.

— Большое спасибо за все. Надеюсь, что не обману ваших ожиданий, — сказал ему взволнованный Лео. — Клянусь, что не я начал драку.

— Я знаю об этом так же, как и остальные преподаватели. Теперь не думай о том, что было. Твой взгляд должен быть устремлен вперед.

— Буду иметь это в виду.

Джозеф казался далеким от охватившей всех эйфории, он смотрел на окружающую жизнь как зритель. Лукас выдернул шнурки из своих спортивных ботинок и повязал их на голову, подражая Джозефу. Таким образом юноша хотел выразить признательность человеку, которому был безмерно благодарен и которым все более и более восхищался. Увидев, что сделал Лукас, друзья последовали его примеру. Они тоже вытащили шнурки из своей обуви и повязали их на голову. Лео был единственным, в ботинках которого не было шнурков. Лукас снял один из своих шнурков и передал его другу. Все окружили Джозефа и казались группой индейских учеников. Брэд, решив поддержать молодых людей, достал из кармана разноцветную ленту и повязал ее себе на лоб. Ребята рассмеялись и в течение какого-то времени обсуждали происшедшее. Джозеф наблюдал за ними, а потом нарушил молчание следующими словами:

— Сегодня вечером жду вас всех в моем доме. — Сказав это, индеец посмотрел на Брэда.

— Ну ладно, мы уходим. Сможете прийти? — спросил журналист.

— Да, конечно, — ответил за всех Лукас, предварительно посмотрев на своих друзей и поняв, что они согласны.

Джозеф и Брэд вышли из помещения так же неторопливо, как и вошли в него. Журналист обернулся и подмигнул Лукасу. Юноша ответил ему тем же.

Занятия должны были вот-вот начаться, и друзья попрощались с Лео, на лице которого снова появилась улыбка. Казалось, он все еще находится в состоянии эйфории. Ребята договорились встретиться со своим другом в пять часов вечера. Никто из них не снял шнурка с головы.

На занятии Лукас не мог не думать о Джозефе и целебных камнях, которые ему предстояло найти на следующий день на острове Салтес. Он помнил фразу индейца: «По прошествии двух лун тебе нужно будет собрать камни. Ты сумеешь их найти». Это звучало так, будто камни должны были найти его, а не наоборот.

Тем временем в больнице Сан-Бенито царила напряженная тишина. До сих пор не было принято решение относительно того, как следует поступить в связи с кражей медицинских документов Лукаса. Ориана, которой хотелось выяснить, что же теперь будет, вошла в кабинет координатора по трансплантации.

— Можно, Мария?

— Но ты ведь уже вошла! Скажи, что тебе нужно! — ответила координатор тоном, который так ненавидела медсестра.

— Я хотела узнать о том, что решили предпринять относительно документов, которые вчера исчезли из твоего кабинета.

— Забудь об этом! Это мой тебе совет. О решении, которое мы примем, ты узнаешь в положенное время.

— Думаю, что пациент должен узнать о случившемся. Нам неизвестны намерения человека, который здесь побывал. Если произойдет что-то, связанное с этой кражей, у больницы могут возникнуть проблемы. — Ориана хотела, чтобы они действовали как можно быстрее. Речь шла о Лукасе. Тем не менее казалось, что Мария не желает вспоминать о неприятном случае.

— Ты действуешь мне на нервы. Искренне полагаю, что речь идет о попытке журналистов получить эксклюзивный материал. Однако нет оснований для того, чтобы не считать это преступлением. Не выходи за рамки своих служебных полномочий. Будь уверена, что мы не оставим это дело под сукном.

Едва она успела произнести эти слова, как в кабинет вошел директор больницы Рафаэль Фаило. Он казался возбужденным.

— Мне позвонил журналист, интересующийся информацией об исчезновении истории болезни пациента. Каким образом он узнал об этом?

И директор, и Мария уставились на Ориану, ожидая от нее ответа.

— Почему вы так смотрите на меня? Мне известно ровно столько же, сколько и вам. За эти часы новость разошлась по всей больнице. Разгласить сведения о том, что произошло, мог любой человек. — Сердце девушки начало биться сильнее, чем обычно. Она почувствовала прилив жара к голове и подумала о том, что ее глаза начали изменять свой цвет, приобретая черный оттенок.

— Кто-то не смог удержать язык за зубами, — сказала Мария угрожающим тоном. — Теперь следует подумать, как мы поступим.

Ориана нервно сглотнула. Она спросила себя, не могли Лукас рассказать кому-то еще, что могло бросить на нее тень подозрения. Поколебавшись, она решилась взять слово.

— Я пришла сюда, чтобы предупредить вас о том, что рано или поздно у нас могут возникнуть проблемы. Думаю, что в данном случае лучше всего действовать открыто.

— Она права, нам нужно созвать представителей средств массовой информации и устроить пресс-конференцию, — сказал директор. — Плохо то, что последует за всем этим: критика по поводу плохой охраны больницы, недостаточное внимание, которое мы уделяем сохранности сведений о наших пациентах, звонки политиков… Вот увидите… — В его взгляде таилась грусть. — Но самое страшное в том, что все они будут правы. Я до сих пор не перестаю задаваться вопросом, как такое могло случиться и почему. — Рафаэль Фаило казался совершенно подавленным.

— Я займусь тем, что созову врачей, — сказала Мария. — Ты должна будешь мне помочь, — обратилась она к Ориане, строго посмотрев на девушку. — Дело обстоит так, что эта история может нанести нам вред. Но мы действительно виноваты. Мы оказались жертвами воровства, для которого сами создали условия.

— Хорошо, хорошо, созывай их на сегодняшний вечер. А мне предстоит позвонить в Совет по здравоохранению, чтобы в первую очередь проинформировать их. Слухи разлетаются очень быстро. Кроме того, таким образом мы предотвратим возможность использования этой конфиденциальной информации. Ведь если воры ее используют, то им придется увидеться с нами в суде. В любом случае я позвоню в полицию, чтобы они начали расследование.

— Сеньор директор, а не подумали ли вы о том, что нам скажут, узнав, что мы ничего не предпринимали довольно долгое время? — спросила Ориана, желая предупредить возможные осложнения. Она не понимала медлительности со стороны руководства.

— Не знаю. Наверное, сошлюсь на то, что не дошли руки, что надеялся оставить происшедшее внутренним делом больницы, но потом понял свою ошибку. Именно так все и происходило на самом деле. Подам прошение об отставке. Ничего другого мне не остается.

Мария молчала. В глубине души она всегда хотела занять пост директора больницы, и сейчас у нее появилась реальная возможность достичь желаемого. Ориана тоже молчала, охваченная яростью от мысли, что события могли принять такой оборот. Рафаэль Фаило, образованный человек, терялся, когда дело касалось бюрократических вопросов и политических действий на более высоком уровне. Он был ученым и потому оказался не готов к такой ситуации.

Через полчаса два полицейских инспектора появились в кабинете координатора по трансплантологии. Они пришли, чтобы провести расследование и опросить свидетелей. Полицейские посыпали белым порошком стол и архивный ящик, чтобы снять все отпечатки пальцев. Они сняли отпечатки пальцев Марии и Орианы, дабы исключить их из тех, что будут обнаружены на мебели в помещении. Полицейские допросили Ориану. Она оказалась основным свидетелем. Девушка не только видела человека, который похитил документы, она даже разговаривала с ним. Медсестра нервничала, и это было видно по ее глазам, которые в течение всего утра оставались черными, цвета воронова крыла. Ее отвлекали лишь мысли о том, что, выйдя из больницы, она позвонит Лукасу. До субботы оставалось уже недолго. Ориане очень хотелось снова его увидеть.