Рассвет вошел в Город Солнца густым туманом, который опустился на крыши домов, сделав их почти невидимыми. Туман придавал наступающему дню таинственность и, возможно, был логическим следствием исключительной вчерашней жары. Столбик термометра немного опустился, но тепло по-прежнему господствовало над жизнью горожан.
Город Солнца, являясь пограничным, был разделен на две части: одна относилась к Испании, а другая — к Португалии. Здесь были два алькальда и два органа городского управления. Жители противоположных берегов Каменной реки отмечали праздники в разные дни, чем и радовали гостей города. Большинство туристов, совершавших путешествие из одной страны в другую, встречали на своем пути неизвестный город с многочисленными пальмами, пышно цветущими магнолиями и огромными ярко-красными цветами с побережья Тихого океана, которые очень хорошо росли на этой земле. Ночи были напоены сильными, сладкими ароматами мимоз и жасмина — растений, которые чувствовали себя здесь как дома. Пейзаж напоминал скорее тропический рай, чем южноевропейскую страну.
В кафе «Дель-Фаро» (маяк), одном из мест, наиболее часто посещаемом туристами, всегда были люди, наблюдавшие заход солнца: одни фотографировали его, другие просто наслаждались этим удивительным зрелищем. Ни один закат не повторял другой. Маяк был самой высокой точкой города, и виды, которыми можно было любоваться отсюда, напоминали открытки. Иногда облака походили на волокна хлопка, рассыпанные по небу и окрашенные в розовато-малиновую цветовую гамму. Созерцание заката, пробуждая самые разные чувства, часто превращалось в немой спектакль, который воспринимался только одними глазами. Город Солнца, казалось, был создан для наслаждения. Однако нежданно-негаданно настала испепеляющая жара, нарушившая уникальные микроклиматические условия. Здесь не было различий между зимой и летом. И все же что-то постепенно менялось. Вот уже несколько лет волны жаркого воздуха развеивали магию этого места.
В половине восьмого утра на улицах города было довольно многолюдно. Горожане спешили к своим рабочим местам, рыбаки, которые провели ночь в море, возвращались в свои дома, чтобы отоспаться, сельские труженики выводили технику на поля, учащиеся со своими рюкзачками шли на занятия, иностранные туристы располагались на террасах кафе, чтобы позавтракать и одновременно насладиться прекрасными видами.
Родители Лукаса познакомились в этом городе двадцать лет назад. Их встреча была случайной. Хавьер, недавно получивший диплом фармацевта и работавший в маленькой аптеке, которая принадлежала его семье, обслуживал Пилар, заболевшую ангиной. Эта смуглая черноглазая девушка была не просто еще одной туристкой. Хавьер рассказывал, что с первого взгляда понял: эта женщина станет частью его жизни. Через год они поженились и поселились в Белом квартале Города Солнца. Со временем, благодаря туризму, район достиг определенного уровня экономического развития. Многие моряки, оставив свою передававшуюся из поколения в поколение профессию, открыли рестораны, где подавали блюда из свежей рыбы. Тем не менее город сумел сохранить дух небольших поселений, еще не захваченных спекулянтами.
Здесь, среди моряков и горожан, туристов и обычных жителей, и протекала жизнь семьи Мильян. Однако авария, в которой пострадал Лукас, всего за двадцать минут изменила привычный ход их жизни. У них не было времени подготовиться к худшей из новостей. Во-первых, их сын находился в тяжелом состоянии, во-вторых, ему в грудь впился, раздробив сердце, руль только что подаренного юноше мотоцикла и, в-третьих, им предстояло подготовиться к тому, чтобы выдержать удар, связанный с невероятно сложной операцией по пересадке.
Перед тем как выйти из дома, Хавьер посмотрел в окно. Было семь часов тридцать минут утра. Им следовало спешить. Разбудив Луиса, они быстро собрались и пешком отправились в больницу. Младший сын, которого мать держала за руку, был очень нервным и постоянно тянул ее, мешая идти. Хавьер, бледный, с темными кругами под глазами, двигался очень медленно, держась на некотором расстоянии от жены и сына. Наступающий день снова обещал быть жарким. Не чувствовалось ни малейшего ветерка, воздух казался вязким от зноя, который давал знать о себе уже в эти ранние утренние часы.
В больнице еще не толпились посетители: было слишком рано. Лишь один человек стоял, опираясь на дверной проем. Это был Брэд Мун, тот самый журналист, который разговаривал с родителями Лукаса прошлой ночью. Он уже сторожил Дверь в ожидании последних новостей.
— Good morning! Доброе утро! — поздоровался репортер с родственниками пострадавшего и снова сфотографировал их.
На этот раз родители Лукаса не остановились. Пилар ограничилась тем, что поприветствовала журналиста улыбкой и взмахом руки. На что-то большее у них не хватало духу. В действительности они не знали ничего, о чем можно было бы рассказать. Родственники сами хотели поскорее выяснить, как прошла ночь у прооперированного вчера сына. Луис обернулся и подмигнул репортеру. Молодой длинноволосый человек был ему симпатичен.
Едва ступив на порог больницы, они столкнулись с Орианой, которая только что вошла через отделение неотложной помощи. Было как раз то время, когда медсестра приходила на работу. Она была одета в джинсы и белую рубашку. Глаза девушки были пронзительно-зелеными. Луис оторопел, глядя на Ориану: ему запомнилась черноглазая медсестра. Казалось странным, что глаза девушки поменяли свой цвет.
— Доброе утро, — с улыбкой приветствовала она родных пациента. — Сейчас я переоденусь и выйду к вам. Если хотите, можете пройти прямо в зал ожидания.
— Хорошо, большое спасибо. Вам известно что-нибудь о моем сыне? — нетерпеливо спросила Пилар.
— Я только что пришла на работу и еще ничего не знаю, однако это хороший знак. Если бы произошло какое-то несчастье, нам бы уже сообщили. Я не задержусь более чем на пять минут.
Ориана исчезла в лабиринте лестниц, предназначенных только для персонала больницы. Семья пострадавшего вызвала лифт и поднялась на четвертый этаж. Едва открылись двери, Пилар охватило желание помчаться бегом в отделение интенсивной терапии и обнять своего сына. В действительности, выйдя из лифта, она на мгновение остановилась и, поколебавшись несколько секунд, решила следовать за мужем, который пошел в зал ожидания.
Переодевшись в униформу, Ориана быстро направилась в отделение интенсивной терапии, где приходил в себя после операции Лукас. Увидев нескольких медсестер и врача рядом с ним, она забеспокоилась. Осведомилась, все ли хорошо. Девушка могла видеть только бледные ступни длинных ног Лукаса, которые свешивались с кровати. Было очевидно, что что-то происходило.
Ориана решила войти. Она надела пластиковую шапочку, специальную обувь и зеленую одежду — без них нельзя было находиться рядом с пациентами со столь ослабленной иммунной системой.
— Что случилось? — спросила она у медсестер.
— Пациент так сильно двигался ночью, что нам пришлось привязать его ноги и руки. Сейчас мы их развязываем. Как только придет доктор Аметльер, мы разбудим больного.
— Как дела у Лукаса?
— Ночью у него был сильный жар. Сейчас температура, похоже, спала. Он хорошо реагирует на трансплантацию.
Ориана подошла к кровати. Увидев Лукаса вблизи, она поразилась тому, как он выглядит. Пациент был очень бледен. Швы от операции производили страшное впечатление. Тело юноши столь густо покрывали проводки, что трудно было представить, что он голый.
Дежурный врач пошутил, сказав Ориане, что ей пора сменить место работы в больнице и перейти в бригаду интенсивной терапии. Такое предложение привело к тому, что девушка пулей вылетела из помещения. Одного упоминания о такой работе оказалось достаточно, чтобы она разнервничалась. Ей больше нравилось ухаживать за пациентами на этажах, чем работать в отделении интенсивной терапии.
Сняв шапочку и зеленую одежду, Ориана направилась в зал ожидания. Семья Мильян стояла на месте и ждала новостей о сыне. По улыбке девушки Пилар поняла, что все в порядке. Медсестра глубоко вздохнула, прежде чем заговорить.
— Спокойно! Все идет очень хорошо. Он провел несколько подвижную ночь, но восстановление проходит нормально. Через несколько минут Лукаса разбудят.
— Подвижную ночь? — удивленно спросил Луис.
— Да, пришлось привязать пациента к кровати, чтобы он не оказался на полу и не повредил капельницу с антибиотиками и аппараты, к которым он подключен. У больного много сил, и он мог причинить себе вред. Его готовят к пробуждению. Это произойдет с приходом доктора Аметльера. Кто-нибудь из вас хотел бы присутствовать?
— Моя жена! — быстро ответил Хавьер.
Пилар, удивленная безапелляционным решением мужа, улыбнулась. Луис же почувствовал себя обиженным, потому что ему очень хотелось первым увидеть брата.
— Не беспокойся, я скажу твоему брату, что ты и папа тоже здесь, рядом. Согласен? Ну, поцелуй меня, сынок.
Луис поцеловал мать и подошел к отцу. Они взялись за руки и остались в зале ожидания. Здесь не было больше никого, и они хранили молчание. Луис неотрывно смотрел на отца. Тот очень нервничал. Раньше мальчик никогда не видел его таким.
— Папа, может, мы немного пройдемся?
— Нет… Да… Мне кажется, ты хорошо придумал. Давай подвигаемся.
Они начали спускаться и подниматься по лестницам. Так прошло некоторое время. Сытый по горло хождениями с этажа на этаж, Луис запротестовал:
— Папа, я устал! Если хочешь, давай делать то же самое на лифте.
На третьем этаже они увидели табличку, которая указывала направление пути к больничной часовне.
— Слушай, а давай на минутку зайдем в часовню… — Хавьер сам удивился своему решению. Он уже давно не переступал порога церкви.
Они открыли дверь и оказались в очень маленькой часовне, в которой поместилось около двадцати скамей для молящихся людей. Луис присел на последнюю скамейку. Отец встал на колени. Пахло расплавленным воском. Луис быстро определил источник запаха: две горящие свечи. Он поднялся и начал зажигать все свечи, стоявшие перед статуей Святого Бенито. Мальчик прочитал фразу, начертанную у подножия скульптурного изображения — «Ora et labora». Он ничего не понял.
— Папа, кто тут изображен? Он внушает такой страх…
— Это изображение одного святого. Сан-Бенито. Его имя носит больница. Говорят, что он — покровитель Европы.
— Почему он идет так… — мальчик не смог закончить вопрос.
— Пожалуйста, замолчи хоть на минуту! — Иногда Хавьер резко обрывал своего младшего сына из-за страха, что ему не удастся найти ответ на следующий из них.
Луис рассердился на отца. Изображение святого монаха произвело на мальчика сильное впечатление.
Тем временем в отделении интенсивной терапии ждали прибытия доктора Аметльера. Несмотря на то что с момента окончания операции еще не прошло и двадцати четырех часов, до пробуждения Лукаса оставалось совсем немного.
Пилар, которую привели в комнату для переодевания медсестер, нервно натягивала специальную обувь, зеленую пластиковую шапочку и всю необходимую одежду. Она думала о том, как чувствует себя ее сын и какой будет реакция Лукаса, когда он узнает, что в его груди бьется не его собственное сердце, а орган анонимного донора. Женщина не сомневалась, что для сына это окажется таким же шоком, как и для всей семьи.
— Поторапливайтесь, Пилар. С вами все в порядке? — спросила Ориана, стоявшая у двери.
— Да, уже иду! — Голос Орианы вывел Пилар из состояния летаргии, в котором она находилась. С ней происходило нечто странное: с одной стороны, она хотела идти, а с другой — чувствовала, что ею овладевает паника. Женщина боялась, что сын не сможет адекватно отреагировать на многочисленные события, изменившие его жизнь.
В отделении интенсивной терапии был еще один пациент, восстанавливающийся после перенесенной операции на сердце.
Его кровать стояла напротив той, на которой лежал Лукас. Он проводил час за часом, наблюдая, как входили и выходили врачи и медсестры, следившие за состоянием молодого человека. Сосед Лукаса задавал себе вопрос о том, кто этот молодой человек, такой высокий, что его ноги свешиваются с кровати. В какой-то момент они остались вдвоем. Была пересменка, и вдруг…
Лукас открыл глаза. Он посмотрел по сторонам. За долю секунды его взгляд обежал всю палату интенсивной терапии. Юноша ничего не понимал. «Что я здесь делаю?» — мысленно спросил он себя.
Лукас был взволнован. Он снова закрыл глаза и постарался вспомнить… Был его день рождения. Он только что взял новый мотоцикл и поехал в институт, пересек улицу… Для Лукаса прошли считаные секунды. Конечно же, это был сон, страшный сон. Он снова открыл глаза.
Лукас продолжал находиться на больничной кровати. К его телу было прикреплено множество проводов. Молодой человек попытался встать, но не смог этого сделать. У него болела грудь. Шрам шел вдоль всего позвоночника. Лукас начал нервничать. Он знал, что его сердце работает, так как слышал сигналы, которые усиливал и воспроизводил монитор. Юноша с отчаянием посмотрел на человека, лежавшего напротив него. Заметил, что тот тоже не в состоянии двигаться, но пытается сказать ему что-то с помощью мимики.
«Что я здесь делаю?» — повторил про себя Лукас.
Вбежали две медсестры и врач. Удостоверившись, что пациент проснулся сам, они попробовали его успокоить.
— Не волнуйся! Ты в больнице Сан-Бенито. Все будет хорошо, — сказал дежурный врач. — Немедленно позовите кардиолога!
Лукас попытался говорить, но у него ничего не получилось. Язык казался налитым свинцом. Взглядом он попросил врача дать объяснение происходящему.
— Все будет хорошо. Ты скоро поправишься, — повторил врач.
«От чего я должен поправиться? — удивился Лукас. — Я должен идти, иначе опоздаю в институт».
Юноша снова попытался подняться, но все тело было наполнено болью. Ему не удалось этого сделать. Больной, лежавший напротив, поднял большой палец вверх. Что они оба здесь делают? Лукас ничего не понимал.
Пилар и Ориана направлялись в отделение интенсивной терапии, когда увидели, что оттуда выбежала медсестра.
— Что случилось? — прокричала Ориана.
— Он проснулся! — только и успела сообщить на бегу медсестра.
— Лукас проснулся! Я хочу его видеть! — взволнованно заявила Пилар.
— Будьте очень осторожны. Помните, что ваш сын ничего не знает о том, что с ним произошло.
— Сынок! Сын! Это я, твоя мама! Как ты?
Лукас глубоко вздохнул. Наконец-то знакомые глаза. Он несколько раз моргнул. Попытался говорить, но получилось нечто невнятное. Он почувствовал прикосновение материнской руки, ее ласку. Его тело, казалось, расширилось. Что с ним происходит?
— Любимый, ты помнишь аварию?
Лукас качнул головой, давая понять, что ничего не помнит.
«Авария?» — снова спросил он сам себя. Но ведь всего несколько секунд назад он ехал на мотоцикле, пересек улицу… С этого момента Лукас ничего не помнил. И теперь вдруг увидел себя на больничной койке. «Что со мной случилось? О Боже, как болит грудь!»
— Ты скоро поправишься, вот увидишь. Ты очень сильный, Лукас! Ну и напугал же ты нас! — Пилар старалась облегчить ситуацию, но ее глаза не могли скрыть материнской тоски.
Доктор Аметльер влетел в отделение интенсивной терапии. В правой руке он держал одежду, которая была на Лукасе в последние часы перед аварией.
— Пожалуйста, попрошу всех немедленно покинуть помещение. Я буду проводить обследование пациента. Вы можете остаться! — сказал он Пилар. — Ну как, Лукас, ты можешь говорить?
— Agha pusghe… — с трудом произнес юноша.
— Ничего не понимаю. Это что, новый язык? — пошутил врач. — Не волнуйся, через несколько минут ты сможешь разговаривать. Это действие анестезии и успокоительных средств. Все будет в порядке! Тебя интересует, что ты здесь делаешь, не так ли?
Лукас утвердительно кивнул. Он снова попробовал сдвинуться, но опять почувствовал сильную боль в груди.
— Не пытайся двигаться, у тебя будет болеть все тело. Тебе сделали сложную операцию. Видишь этот шрам? Нам пришлось вскрыть тебя. Ты попал в больницу в очень тяжелом состоянии.
— Ojes vpslitst… — снова пробормотал пациент. Он хотел спросить, какую операцию ему сделали и почему. Он снова почувствовал руку своей матери, и на этот раз ее ласка была еще ощутимее. Все нервные окончания были задействованы.
— Мотоцикл, на котором ты вчера ехал, попал в аварию, — продолжил врач свой рассказ. — Ты столкнулся с грузовиком, вылетевшим за ограждение для пешеходов. Руль мотоцикла пробил тебе грудь. Тебя доставили в больницу с обширным инфарктом.
Глаза Лукаса раскрывались все шире и шире. Это не могло быть правдой! Врач говорил о «вчера», а для пациента прошло всего несколько секунд. Грузовик, руль его мотоцикла и… инфаркт!
На глазах Пилар выступили слезы, но она заставила себя молчать, чтобы не прерывать врача. Она знала своего сына и понимала: то, что сейчас рассказывал врач, Лукас воспринимал с трудом.
— Мы должны были сделать тебе пересадку сердца.
— Доктор! — Пилар не могла больше сдерживаться. — Не надо объяснять все сейчас, сразу.
— Сеньора, с пациентами нужно говорить прямо, а ваш сын — очень сильный человек. Он осознает происшедшее гораздо лучше, чем вы. Не так ли?
На этот раз Лукас не покачал головой. Он словно окаменел. Ему сделали пересадку сердца?! Молодой человек перестал слушать врача. Все это казалось юноше нереальным. Этого просто не могло быть! Лукас на несколько минут закрыл глаза, а затем вновь их открыл. Все было по-прежнему: врач, его мать, больной в глубине палаты, который теперь не двигал даже пальцем. Он был просто молчаливым слушателем.
— Тебе сделали пересадку сердца, и, если все пойдет хорошо, через пятнадцать дней ты будешь дома. Теперь все зависит от тебя.
Лукас снова закрыл глаза. Внутри него билось сердце, которое не было его сердцем. Он мог слышать усиленное монитором ритмичное биение: бип, бип, бип. Казалось, молодой человек оставался тем же самым, что и был. Но… другое сердце! Это никак не укладывалось в голове.
— Лукас, в течение года мы проводим много пересадок, — продолжал врач. — Это обычная операция в нашей больнице. Граждане иногда живут, повернувшись спиной к действительности. Именно это — правда. Сотни людей получают новое сердце и продолжают жить полнокровной жизнью.
По щеке Лукаса потекла слеза. Он чувствовал, как она медленно скатывается, ощущал ее путь. Мать нежно погладила руку юноши, но ее ласка не достигала своей цели.
В голове молодого человека была пустота. Он не хотел ни о чем думать. Лукас был измотан. Закрыв глаза, он постепенно уснул.
— Мы должны взять анализы у вашего сына. Я попрошу вас выйти ненадолго. Как только мы закончим, вы сможете вернуться.
— Доктор, я искренне полагаю, что не следовало говорить с ним вот так… напрямую. Можно было сделать это более мягко и не сразу.
— Сеньора, уверяю вас, что лучше говорить обо всем максимально ясно. Умалчивать — намного хуже. Ваш сын, в соответствии со своим возрастом, воспримет превратности жизни гораздо лучше, чем мы с вами.
Пилар медленно вышла из отделения интенсивной терапии. Она несколько раз обернулась, посмотрев назад, туда, где оставался ее сын. Аппараты, трубки, сыворотка крови, огромный шрам на его теле… Женщина была поражена, увидев своего сына в столь беспомощном состоянии. Пилар с усилием открыла серую металлическую дверь отделения. Там была Ориана. Девушка не могла скрыть своего любопытства.
— Ну, как там все?
— Я очень беспокоюсь за Лукаса. Представляю себе, что должен чувствовать мой сын. Одним махом ему сообщили и о том, где он находится, и о том, что его прооперировали. Мне кажется, что это слишком много для него. Ведь по существу мой сын — большой ребенок. Измотанный донельзя, он заснул.
— Не волнуйтесь, он очень скоро поправится. Сейчас надо запастись терпением. В больнице нельзя торопиться. Здесь время идет с одной скоростью, а за стенами — с другой.
У дверей отделения интенсивной терапии появилась большая группа людей в белых халатах, среди них был и директор больницы. Требовалась информация, так как сведения об операции намеревались опубликовать в прессе. Через некоторое время медсестра позвала Пилар.
— Вы можете пройти в отделение интенсивной терапии. Вас хочет видеть врач.
Женщина снова надела маску и вошла в помещение, где находился ее сын. Доктор Аметльер похлопывал Лукаса по щекам.
— Сынок! Ты должен проснуться. Знаю, что ты потратил много энергии на то, чтобы воспринять информацию о том, что тебя прооперировали и у тебя новое сердце. Ну давай же, открывай глаза. Я знаю, что ты меня слышишь…
Лукас снова открыл глаза. Казалось, что он не проявляет абсолютно никакого интереса к происходящему. Взгляд его потерял выразительность, которая была в нем еще несколько секунд назад. Каждый легкий шлепок доктора пациент воспринимал как пощечину. У него была обостренная чувствительность. Лукас посмотрел в сторону и, обнаружив рядом мать, уставился на нее.
— Спокойно, Лукас, спокойно. Все будет хорошо.
Врачу показалось, что Лукас вот-вот закроет глаза, однако юноша продолжал смотреть на мать, а затем попытался заговорить с ней.
— Подойдите, пожалуйста! — позвал врач Пилар. — Ваш сын хочет вам что-то сказать. Говори, Лукас! Мы хотим тебя услышать.
— Tnggg jammmbbb… — сумел выговорить юноша.
Никто не понял, что Лукас хотел сообщить своей матери.
— Сделай усилие, чтобы произнести слова. У тебя получится. Сначала тебе будет трудно, но ты должен пытаться, — настаивал доктор Аметльер.
Лукас опять закрыл глаза. Глубоко вздохнул. Собрал все свои силы и выговорил первые членораздельные слоги:
— Я хо-чу… ку-шать.
Воцарилась тишина. И вдруг доктор Аметльер громко рассмеялся. Его примеру сразу же последовали все остальные. И только Пилар всего лишь улыбнулась: она ничего не понимала.
— Что, проголодался? — спросил врач, глядя на Лукаса, в то время как пациент утвердительно кивал. — Что бы ты сейчас хотел съесть? Бутерброд с ветчиной? — Лукас продолжал кивать.
Пациент, лежавший в глубине палаты, обратился к нему, показав на этот раз два пальца, поднятых вверх.
— Это хорошо, что у тебя появился аппетит, — сказал кардиолог. — Однако должен предупредить, что до тех пор, пока мы не переведем тебя в обычную палату, ты можешь питаться только через зонд, который у тебя в носу. Не беспокойся, ты получаешь достаточное питание. Представь себе, что ветчина поступает к тебе по этой трубочке.
Так как с бутербродом не получилось, Лукас обратился к врачу с новым вопросом:
— Я мо-гу вста-вать? — Юноша попытался сделать движение, но боль не позволила осуществить намеченное.
— Ты слишком торопишься. Однако тебе удастся это сделать гораздо раньше, чем ты думаешь. Через некоторое время мы переведем тебя в другую палату, где находится еще один пациент, перенесший операцию по трансплантации. Он поднимет твое настроение.
Лукас посмотрел на Пилар, которая видела, что сын находится в лучшем состоянии, чем в предыдущие часы.
— Твоя мать, — сказал врач, — может оставаться с тобой в течение примерно двух недель. Но тогда все это время ей придется находиться в этой палате. Мы не вправе позволить тебе подцепить какой-нибудь вирус, понимаешь? Все последующие дни мы будем ухаживать за тобой, а ты должен думать только о своем выздоровлении.
— Мо-е серд-це?
— Твое сердце — это то, что бьется в твоей груди. Советую не думать об этом. Очень скоро ты вернешься к нормальной жизни, вот увидишь! Ты очень сильный молодой человек. Постарайся хорошенько осознать все это и, начиная с данного момента, — борись! Если у тебя начнется депрессия или ты сдашься, возникнут проблемы. Жизнь создана для отважных людей. Думай о том, что это лишь задержка в пути, однако твоя жизнь продолжается.
Лукас внимательно слушал этого седого врача с бородкой, у которого был очень звонкий смех, пробуждавший желание жить. Что ж, он готов собраться с силами, чтобы выкарабкаться из сложившейся ситуации, и думать только об одном: как можно быстрее поправиться.