«Эпизоды» Эдуарда Эррио были изданы в 1950 году, то есть до опубликования двух томов его мемуаров, охватывающих события и политическую деятельность Эррио до 1936 года. Между тем настоящая книга освещает – отрывочно и далеко не полно – события второй мировой войны, то есть более поздний период.

Такое «опережение» не должно нас удивлять. Давно известно, что государственные деятели издают свои мемуары не столько для того, чтобы помочь будущему историку, сколько для того, чтобы предстать перед потомством в наиболее желательном для них виде.

Эдуард Эррио (1872-1957 гг.) – один из самых крупных политических деятелей французской буржуазии в первой половине XX века. В течение 50 лет он занимал посты мэра города Лиона, министра, председателя совета министров, председателя палаты депутатов, представлял Францию на международных конференциях, был членом Французской академии. Этого достаточно, чтобы понять, что в глазах французского общественного мнения Эррио является одним из тех, кто несет ответственность за судьбы Франции в недавнем прошлом. Именно поэтому Эррио, как и подавляющее большинство его коллег (бывшие председатели совета министров Поль-Бонкур, Поль Рейно, Фланден, бывший президент республики Лебрен, бывшие министры Боннэ, де Монзи, бывшие послы Франции Франсуа-Понсэ, Шарль Ру, Леон Ноэль и целый ряд других), публикует свои воспоминания, и в частности, воспоминания о годах второй мировой войны – мрачной главы в истории Франции. Много политических репутаций пострадало в эти годы, со многих политических деятелей война сорвала пышные тоги, в которые они драпировались.

Эррио, конечно, не мог не сознавать, что и в его политическом формуляре есть темные места, есть моменты, требующие «объяснения», чтобы не сказать оправдания. В этой книге, как и в изданных впоследствии воспоминаниях, он задался целью доказать, что его поведение как политического деятеля в годы второй мировой войны было безупречно.

Эррио озаглавил свою книгу «Эпизоды», желая этим подчеркнуть, что он не претендует на сколько-нибудь целостное освещение событий политической жизни Франции в годы второй мировой войны. Он начинает свое повествование с 14 мая 1940 г., то есть с того момента, когда военное поражение Франции уже стало фактом. Вне поля зрения автора остаются предыдущие девять месяцев войны, вошедшие в историю под названием «странной войны». Вступив формально в сентябре 1939 года в состояние войны с Германией после нападения последней на Польшу, Франция ничего не сделала, чтобы ослабить удар гитлеровской армии по Польше, не оказала «союзной» Польше никакой реальной военной помощи. Правящие круги Франции явно рассчитывали на то, что гитлеровцы выполнят обещание, данное Риббентропом 3 сентября 1939 г. при прощании с французским послом в Берлине Кулондром, что Германия не предпримет военных действий против Франции, если последняя сама не нападет на Германию.

В действительности, в «странной войне» не было ничего странного. Она была продолжением той политики сговора с гитлеровской Германией, которая нашла свое яркое выражение в Мюнхене в сентябре 1938 года. Поэтому-то Эррио и умалчивает о ней.

Вообще, настоящая книга поражает читателя тем, что касается весьма узкого круга событий и написана явно и исключительно для оправдания деятельности ее автора.

Одно из самых темных мест в политической биографии Эррио – это его поведение как председателя палаты депутатов в июне и июле 1940 года. 16 июня, когда сообщения с фронта рисовали картину военного крушения Франции, Поль Рейно подал в отставку и одновременно рекомендовал президенту Лебрену в качестве своего преемника на посту председателя совета министров маршала Петэна. В этом не было ничего неожиданного. Силы французской реакции давно уже, по крайней мере с 1934 года, под лозунгом «Нам нужен Петэн» сплачивались вокруг маршала, симпатии которого к фашистским диктаторам были широко известны. С начала войны стало ясно, что Петэн – сторонник соглашения с гитлеровской Германией, что главную задачу он видит в борьбе с французскими коммунистами, в ликвидации демократических свобод и парламентского строя и в создании «нового» государственного порядка во главе с президентом, обладающим неограниченными полномочиями по типу фашистских диктатур Германии, Италии, Испании и Португалии. Именно эти хорошо известные взгляды Петэна побудили французское правительство назначить его в 1939 году послом Франции при фашистском диктаторе Испании Франко.

Поль Рейно, передавая бразды правления Петэну, отлично знал, что первым делом маршала будет капитуляция перед гитлеровской Германией. Столь же хорошо это знал и председатель палаты депутатов Эдуард Эррио, который, как и председатель сената, имел право голоса в вопросе о назначении председателя совета министров. Однако он не поднял голоса против Петэна. Эррио упоминает об этом вскользь: «С нами не советовались по поводу назначения маршала, поэтому мы не могли выступать против него» (стр. 49).

На самом же деле Эррио имел сколько угодно возможностей выступить против назначения Петэна. Но для него было ясно, что Петэн – та фигура, на которую решающие круги французской буржуазии делают ставку, и что поэтому ему, буржуазному деятелю, будет благоразумнее не выступать против маршала.

Сразу же после капитуляции Петэн принимается за «реформу государства», то есть за ликвидацию конституции и превращение Франции в подобие фашистского государства.

10 июля Петэн протаскивает через Национальное собрание, на котором не присутствовали арестованные еще во время «странной войны» депутаты и сенаторы-коммунисты, «закон», уполномочивающий его лично выработать и опубликовать новую конституцию «французского государства». (Само слово «республика», как видим, здесь уже исчезло.)

Проведение всех этих мероприятий было выполнением программы, давно и детально разработанной и всем хорошо известной.

Вот почему тяжелым камнем на совести Эдуарда Эррио должно лежать его «торжественное» выступление на заседании палаты депутатов 9 июля. Как сам Эррио отмечает, это заседание было подготовительным к созванному на следующий день объединенному заседанию обеих палат, которое должно было принять «закон о конституционных полномочиях» маршала Петэна.

И вот в такой исключительно острый и ответственный исторический момент, накануне открыто подготовляемого государственного переворота, председатель палаты депутатов обратился к депутатам не с призывом защищать республику, а с призывом… объединиться вокруг Петэна. Никакие апостериорные «объяснения» не могут изменить тот факт, что 9 июля Эррио выступил с речью, которая была безоговорочным восхвалением Петэна: «Сплоченная вокруг маршала, с чувством благоговения, которое его имя внушает всем (!), наша нация объединилась в своем горе. Не будем нарушать того согласия (?), которое установилось под сенью его авторитета» (стр. 79).

Итак, давайте беспрекословно повиноваться маршалу, который всем внушает «благоговение»… Вот краткий смысл речи Эррио от 9 июля. В ней содержатся и дополнительные уточнения. Эррио подготовляет депутатов к тому, что «придется реформировать себя» (все прекрасно знали, о какого рода «реформах» тогда могла быть речь). Еще более уточняя свои слова, он добавил, что надо будет «сделать более суровой нашу Республику, которую мы сделали слишком мягкой». Эта терминология давно имела хождение в реакционных кругах, добивавшихся усиления роли исполнительной власти и ослабления контроля над нею парламента, словом, создания «твердой власти», которая бы, не стесняясь в средствах, подавила рабочее движение и ликвидировала демократические свободы.

Речь Эдуарда Эррио от 9 июля заслужила, несомненно, благосклонную оценку маршала Петэна. Но в широких кругах французского общества, – и это отмечает сам Эррио, – его речь вызвала осуждение. В свое оправдание Эррио приводит два аргумента. Прежде всего он ссылается на то, что в свое время выступил против капитуляции, или, как он предпочитает писать, «перемирия», и требовал отъезда из метрополии президента республики, правительства и парламента.

Второй аргумент Эррио заключается в том, что, когда утром 9 июля он выступал со своей речью, он «никак не мог подозревать, что маршал злоупотребит доверием, что он замышляет государственный переворот» (стр. 80).

Но эти аргументы представляются, мягко выражаясь, неубедительными.

В самом деле, то обстоятельство, что Эррио до 22 июня возражал против «перемирия», никак не может ни объяснить, ни оправдать того, что 9 июля, когда позорное «перемирие» уже было совершившимся фактом, он счел возможным торжественно выступить с восхвалением Петэна. Ссылки же Эррио на то, что он «требовал отъезда правительства и парламента» также ни о чем не говорят. Заметим лишь, что ни президент республики Лебрен, ни председатель сената Жанненэ, ни сам Эррио не отправились на «Массилии» в Африку, что, впрочем, избавило их от многих неприятных переживаний и даже опасностей, которым подверглись депутаты и сенаторы, принявшие эту идею отъезда из Франции всерьез.

Что же касается второго аргумента Эррио, то в свете приведенных нами выше данных о Петэне ясно, что «не знать» 9 июля 1940 г. о задуманном Петэном и его окружением государственном перевороте мог только совершенно неосведомленный человек, так как это было ясно рядовому читателю газет. Но у Эррио, кроме газет, были и другие, дополнительные, источники информации. В частности, он сам рассказывает, что Лаваль предварительно ознакомил его с текстом петэновского указа, датированного, кстати сказать, 9 июля, и что он «с Лавалем долго обсуждали этот текст».

За «эпизодом» с речью 9 июля последовал другой «эпизод», датированный 10 июля, когда на объединенном заседании обеих палат парламента Лаваль зачитал текст «конституционного» декрета. Эррио уже не мог больше закрывать глаза на то, что Петэн решил использовать угодливость буржуазного парламента, чтобы придать «оттенок законности» производимому им реакционному перевороту. Как второе лицо в государстве после президента республики (по почетности занимаемого им поста) Эррио не только был вправе, но был морально обязан торжественно выступить против издевательского «конституционного декрета» и призвать депутатов голосовать против него. Если бы он так поступил, то 10 июля смыл бы с себя пятно, которым он покрыл себя накануне, 9 июля.

Что же сделал Эррио? Он… воздержался.

В свою защиту Эррио приводит цитату из мемуаров своего коллеги и старого соратника по парламенту Поль-Бонкура, который, желая выгородить Эррио, приводит лишь тот сугубо формальный аргумент, что Эррио воздержался как председатель палаты депутатов. Но этот аргумент при данных политических обстоятельствах говорит не в пользу, а против Эррио. Одно дело, когда в обычной парламентской обстановке голоса разделяются по тому или иному вопросу, являющемуся предметом борьбы между партиями. В этих случаях в какой-то мере понятно желание председателя палаты воздержаться от голосования и тем самым как бы остаться вне этой борьбы, остаться ее бесстрастным и беспристрастным свидетелем. Но когда самой республике наносят смертельный удар, когда парламент хотят использовать для «узаконения» государственного переворота, совершенно очевидно, что политическим долгом председателя палаты было активное вмешательство в ход голосования.

Воздержавшись от голосования, Эррио уклонился в критический для Франции момент от исполнения своего гражданского долга. Он предпочел дать депутатам пример того «благоразумия», которое рекомендовал им накануне в своей речи…

Вообще книга Эррио поражает своими пробелами. Укажем лишь на два из них – самых значительных. В воспоминаниях Эррио нет ни слова о Советском Союзе.

0 впечатлении, произведенном во Франции вестью о нападении гитлеровской армии на СССР, о надеждах, которые порождали в сердцах французов сообщения сначала о героическом сопротивлении Советской Армии, а затем о сокрушительных ударах, которые она наносила по германской военной машине.

Эррио умалчивает о том, что вторая мировая война стала войной в настоящем смысле этого слова только начиная с 22 июня 1941 г., что до этого она была триумфальным шествием гитлеровских дивизий по странам Европы. Он не упоминает о том, что освобождение Франции стало возможно только благодаря беспримерному в истории подвигу советского народа.

Второй пробел в «летописи» Эррио относится к патриотическому движению Сопротивления. Если правящие классы Франции своим поведением в годы войны вписали в ее историю самые мрачные и самые позорные страницы, то народные массы смыли эту позорную главу героическими делами франтиреров-партизан, которые не довольствовались платоническими «жестами» и письмами Петэну, а с оружием в руках дрались за свободу родины. 75 тыс. французских коммунистов сложили свои головы в этой героической борьбе. Обо всем этом мы не найдем ни слова в книге воспоминаний Эдуарда Эррио.

Автобиографический уклон побуждает автора посвятить заключительный раздел книги истории его «ложного освобождения». 12 августа 1944 г. Лаваль, убедившись, наконец, в том, что гитлеровская Германия находится накануне полного разгрома, явился к Эррио в комнату, где он проживал на положении арестованного, и объявил о его освобождении. Это было лишь частью задуманного Лавалем in extremis маневра. Два дня спустя Лаваль изложил Эррио свой план. Он хотел созвать Национальное собрание, которое ни разу не собиралось после 10 июля 1940 г., вручить Национальному собранию – свою отставку и дать возможность Эррио возглавить новое правительство. Лаваль рассчитывал таким образом загладить свои грехи перед державами антигитлеровской коалиции. Этот план был подсказан Лавалю… американцами. Здесь заслуживает внимания указание на то, что США, поддерживавшие, как известно, во все время войны тайные контакты с деятелями Виши, поддерживали связь и с Лавалем, которого смертельно ненавидели в Лондоне.

«Освобождение», о котором Лаваль сообщил Эррио, было в самом Деле ложным. В действительности Эррио оставался в плену у немцев до того дня, когда он был вполне реально освобожден бойцами Советской Армии весной 1945 года. Путь Эррио из германского плена в освобожденный Париж лежал через Москву. Освобожденный советскими войсками Эдуард Эррио прибыл весной 1945 года в Москву и, пробыв в ней несколько дней, вернулся в Париж.

Почему же об этом реальном освобождении умалчивает Эррио в своих воспоминаниях? Да потому, что эти воспоминания опубликованы в 1950 году, когда в решающих кругах французской буржуазии победил «атлантический курс», когда политика Франции все больше приспособлялась к агрессивной политике Вашингтона, направленной против СССР и стран народной демократии, и Эррио, никогда не отличавшийся склонностью идти против течения, счел более благоразумным воздержаться от упоминания о Советском Союзе.

Мы отнюдь не забываем о том, что Эдуард Эррио неоднократно поднимал голос за сближение между Францией и СССР, отражая настроения, которые всегда были широко распространены среди французов. Странную «забывчивость» выдающегося государственного деятеля Франции, как и «странности» его поведения в июне – июле 1940 года, мы объясняем себе поэтому не его личными психологическими свойствами, а особенностями сложившейся во время и после второй мировой войны политической ситуации, характеризующейся глубочайшим обострением общего кризиса всей капиталистической системы.

Кризис буржуазного парламентского государства, распад и вырождение политических партий буржуазии – все это приводит к тому, что даже ее более передовым деятелям все труднее сохранить «оттенок благородства», они все глубже погрязают в тине продиктованных «благоразумием» компромиссов с крайними реакционными элементами.

Этой судьбы не избежал и Эдуард Эррио.

* * *

Значение книги Эррио далеко не ограничивается ее биографическим аспектом. В ней освещены и некоторые аспекты политической обстановки во Франции во время ее военного крушения в мае – июне 1940 года. Эррио разоблачает трусость, коварство и лицемерие правящих кругов Франции, внимание которых с самого начала войны было направлено не на организацию сопротивления врагу, а на поиски сделки с ним. Эта сделка с гитлеровской Германией нужна была для того, чтобы раздавить нарастающее рабочее движение, сделать невозможным возвращение Народного фронта, уничтожить республиканский строй. С предельной откровенностью выразил эти настроения знаменитый глашатай «интегрального национализма» Шарль Моррае, который восторженно приветствовал оккупацию Франции немцами, называя это «божественным сюрпризом».

Эррио выступал противником безоговорочной капитуляции и сторонником «голландского решения». Иными словами, он допускал возможность, «если на суше положение действительно безнадежно», капитуляции армии, расположенной в метрополии. Франция сохранила бы в этом случае сухопутные соединения, находившиеся в колониях, а также военно-морской флот и авиацию. Французское правительство переехало бы в Алжир и, таким образом, Франция имела бы, и после поражения в метрополии, независимость и известную свободу действий.

Но это решение не отвечало политическим видам реакционного французского генералитета, наиболее видными представителями которого в то время были Петэн и Вейган. Если с точки зрения Эррио «государство выше армии», то с точки зрения Вейгана верно обратное. Вейган и Петэн принадлежали к тем ультрареакционным элементам военщины, которые ненавидели республиканский строй, которые республику называли «шлюхой» (la gueuse). Капитуляция армии метрополии для них была неприемлема, помимо всего прочего, и потому, что это означало бы умаление престижа армии. С их точки зрения, армия – носительница традиций «величия Франции» – была выше государства, тогда как республиканское государство они считали злом, которое необходимо уничтожить возможно скорее.

В этой части воспоминания Эррио приобретают сейчас характер сугубо актуальный. Ведь нынешний президент Франции пришел к власти в результате мятежа, поднятого в мае 1958 года реакционными военными элементами, которые являются прямыми последователями деятелей петэновского режима.

Общеизвестно, что в политическом мировоззрении генерала де Голля армия занимает исключительно важное место. Генерал де Голль пишет это слово с большой буквы, он подчеркивает, что важнейшим элементом и условием «величия Франции», как он его понимает, является сильная армия. Несмотря на то, что ультрареакционные генералы и полковники ведут подрывную работу и, неудовлетворенные политикой де Голля, организуют покушения на его жизнь, де Голль упорно воздерживается от радикальной чистки армии от тех по существу фашистских элементов, носителей идей Петэна и Вейгана, которые свили себе в ней гнездо.

Дело в том, что де Голль, выступивший во время войны противником Петэна и Вейгана, в настоящее время идет по их следам. В основу своей внешней политики он положил тесное сотрудничество с ФРГ, руководители которой надеются в новых условиях осуществить бредовые империалистические планы, уже дважды приводившие Германию к катастрофе.

Во внутренней политике де Голль систематически упраздняет республиканские учреждения, сводит на нет остатки парламентского строя.

Воспоминания Эррио помогают читателю уяснить идейную преемственность между нынешними правителями Франции и вчерашними руководителями «режима Виши».

Все это делает книгу Э. Эррио интересной как для исследователя, так и для широких кругов читателей, следящих за бурным и противоречивым развитием политической жизни современной Франции.

Е.В. Рубинин