14 мая был прорван наш Северный фронт. Немецкие войска вклинились между нашими армиями и раскололи их на две группировки. На юге французские дивизии удерживали фронт на Сомме и Эне. На севере бельгийцы, англичане и несколько французских дивизий под командованием генерала Бланшара обороняли Дюнкерк. В своих мемуарах (т. III, стр. 398 и далее) генерал Гамелей рассказывает, что уже 15 мая, когда немцы еще только перешли Маас на участке между Намюром и районом Седана, он предлагал эвакуировать военное министерство. Битва за Маас, говорит Гамелен, была проиграна.
16-го около 5 часов утра начальник моей канцелярии пришел с плохими вестями. По его словам, ночью в здании министерства внутренних дел будто бы состоялось заседание правительства, на котором рассматривался вопрос об отъезде правительства из Парижа. Ходят также слухи, что передовые части неприятеля достигли Лаона. Аналогичные сведения через одного из друзей премьер-министра Даладье получил и квестор Перфетти. Об обстановке рассказал мне по телефону Поль Рейно. Сославшись на генерала Гамелена, он сказал, что две, а возможно и три, бронетанковые дивизии, в сопровождении колонн мотопехоты, продвигаются к столице. Они могут войти в Париж даже сегодня еще до полуночи. Спустя несколько дней мне стало известно, что около 9 часов утра Мандель получил те же сведения из ставки главнокомандующего. Поль Рейно предложил мне эвакуировать палату.
Тогда же, сославшись на то, что он не может покинуть свой кабинет, Рейно попросил меня приехать к нему в министерство иностранных дел. Я прибыл туда около 11 часов и застал гг. Жанненэ, Рио, де Монзи и Манделя. Затем появились Даладье, прибывший с генералом Декамом, Руа, Бертуэн, Шотан, Ламурье и, несколько позднее, Луи Марэн.
Генерал Эринг в спокойных тонах доложил нам, что меры по обороне Парижа им приняты, но нет взрывчатки. Генерал потребовал эвакуировать правительство, палату депутатов и сенат. Он предложил превратить убежище в Бурбонском дворце (которое я распорядился оборудовать, несмотря на множество возражений), в свой командный пост. Де Монзи указал на ограниченные возможности, которыми он располагал для эвакуации министерств. Во время этих невеселых разговоров в окна все время доносился шум от сбрасываемых на лужайку министерского сада досье: их собирались сжечь. Правительство обсуждало меры, которые следовало принять еще до начала наступления немцев непосредственно на Париж. Уничтожение заводов и фабрик было сопряжено с риском – начались бы волнения. Нам стало известно, что моральное состояние 71-й пехотной дивизии и некоторых подразделений 6-й бронетанковой дивизии поколебалось. Правительство решило любой ценой оборонять Париж. «Нужно защищать его до последней капли крови», – сказал по телефону генералу Гамелену Поль Рейно. Меня привел в восторг юношеский порыв Дотри: «Мы будем сражаться на улицах, будем сражаться повсюду!», – воскликнул он. Между прочим, он уверял, будто взрывчатки было так много, что ему пришлось даже отправить ее в провинцию. Даладье был настроен также очень решительно. Мандель, как всегда, был полон энергии и немногословен.
Сразу же после заседания в министерстве иностранных дел я получил следующие документы.
Господин Председатель,
Имею честь при сем направить Вам соображения коменданта Парижа по поводу эвакуации Правительства. Правительство согласилось с этими соображениями.
Соблаговолите принять и т. д.
Париж, 16 мая 1940 г.
Комендатура Парижа № 1263: 5/9 М.Р.
Генерал армии Эринг,
Комендант Парижа, г-ну Председателю Совета министров
При сложившихся обстоятельствах во избежание какой-либо дезорганизованности, я считаю благоразумным рекомендовать Вам отдать приказ об эвакуации Правительства (за исключением военных ведомств или, по крайней мере, их руководства), Палаты депутатов и Сената в заранее предусмотренные районы. Буду Вам признателен, если Вы сообщите мне как можно скорее Ваше решение.
Подписано: Эринг
В 12.45 квестор Барт известил меня, что многие депутаты встретили в штыки предложение об эвакуации из Парижа.
«По их мнению, – писал мне Барт, – отъезд Парламента из Парижа создаст панику и может вызвать серьезные беспорядки среди парижан. Считаю своим долгом поставить Вас в известность об этих настроениях, которые я разделяю».
Около 14 часов позвонил Даладье и сообщил менее тревожные новости. Ни в Лаоне, ни в Реймсе немцев нет. Фронт на Эне оказывает сопротивление, но нет никаких известий от генерала Жиро. В 15.30 Даладье подтвердил мне эти сообщения. Армии генералов Жиро и Хунцингера держатся. Мезьерская дивизия также держит оборону. Армия генерала Бийотра ведет оборонительные бои на Самбре. Для обороны Парижа прибыла норвежская дивизия. Ожидается прибытие и других частей. Положение трагичное, но не безнадежное.
В 15.30 состоялось небольшое заседание палаты депутатов. Рейно сделал краткое заявление, встреченное продолжительными аплодисментами. Обратили на себя внимание его довольно туманные слова о людях, которых надо менять. Я также произнес несколько слов экспромтом. Члены палаты вели себя великолепно. На совещании председателей палат мне подтвердили известие о героической гибели капитана Феликса Грата, депутата от департамента Майенн, убитого 13 мая около 18 часов. Фелике Грат командовал партизанским отрядом, который он сам создал. По словам капитана Гастона Ру из 130-го пехотного полка, бойцы отряда капитана Грата уважали своего командира за храбрость, за заботу о солдатах и безоговорочно шли за ним. Тело капитана попало в руки врага. Командующий армейским колониальным корпусом генерал Фрейденберг писал мне: «Он был убит во время контратаки позиций неприятеля, захватившего чрезвычайно важный пункт на берегу Мозеля».
В 17 часов снова позвонил Рейно: ситуация не столь опасна. К 8 часам вечера положение все еще оставалось серьезным, но вместе с тем можно говорить о том, что оно несколько улучшилось.
Президент Рузвельт вновь продемонстрировал свою решительность. Он сурово осудил действия Муссолини, направленные на подготовку Италии к войне против Франции. Более того, в четверг, 16 мая на совместном заседании палаты представителей и сената Рузвельт лично зачитал текст своего послания о национальной обороне. Он выразил негодование по поводу новых притязаний гитлеровцев и призвал американский народ пересмотреть свои взгляды на национальную оборону с учетом новых элементов ведения войны: моторизованных армий, самолетов, парашютистов, «пятой колонны», практики уничтожения фабрик и заводов. Возросшие количественные показатели ныне умножаются на фактор скорости. Океаны больше не гарантируют от нападения с наименее удаленных от границ США военных баз противника. Президент Рузвельт обратился к конгрессу с просьбой не принимать таких мер, которые могли бы затруднить или замедлить поставку американских самолетов союзникам. Президент заявил, что ему бы хотелось, чтобы Соединенные Штаты могли выпускать 50 тысяч самолетов в год, и в связи с этим он потребовал ассигнования на нужды авиации в размере 1182 миллиона долларов.
21 американская республика подписала манифест с протестом против новых германских агрессивных действий.
17-го утром, около 9 часов, Поль Рейно сообщил мне по телефону, что дела определенно идут лучше. Прошедшей ночью у него дома побывал Уинстон Черчилль в сопровождении многочисленных офицеров штаба. Он предоставил в распоряжение Рейно все военно-воздушные силы Англии, включая и эскадрильи противовоздушной обороны Британских островов. Этому решению предшествовал целый ряд переговоров, состоявшихся накануне днем и той же ночью. О содержании переговоров мне рассказал спустя два дня Алексис Леже. Немецкое коммюнике от 17-го известило о падении Намюра, о прорыве линии Мажино на фронте протяженностью в сто километров, о захвате 12 тысяч военнопленных, в том числе двух генералов.
В тот же день в 10.45 раздался звонок Даладье. Трудности возрастают, и к тому же положение очень неопределенное. Немцы наступают двумя моторизованными колоннами. Одна из них движется против армии Жиро на Мобёж и Ирзон. Вторая – на Париж через Лаон. В 11.30 я принял генерала Дюшелона, которого знал еще по Лиону. Он прибыл из Бреста с норвежской дивизией оборонять столицу. Дюшелон был поразительно спокоен, держался просто и уверенно. От него я узнал, что генерал Тушон направлен на Эну. В 15.30 ко мне зашел Рейно, чтобы сообщить о своем намерении внести изменения в состав правительства (национальная оборона и внутренние дела). Он же сказал мне о прибытии маршала Петэна.
В пятницу, 17-го, в 8.30 генерал Декам сообщил мне, что положение ухудшилось. Брешь, образовавшая я на участке между Мобёжем и Лаоном, расширилась. Немцы наступают в направлении побережья.
Мы начали формировать новую армию, включив в нее дивизии, прибывшие из Бельгии. Наступление на Париж, видимо, замедлилось. Однако в целом ничего не удалось сделать, чтобы остановить натиск немцев.
Вечером 17-го генерал Гамелен издал следующий приказ:
«Судьба Родины, судьба наших союзников, будущее всего мира зависят от происходящей в настоящее время битвы. Вместе с нами сражаются английские, бельгийские и польские солдаты, иностранные волонтеры. Вся британская авиация, как и наша, принимает участие в боях. Каждое подразделение должно скорее погибнуть, нежели оставить на поругание частицу родной земли, защита которой ему доверена. Теперь, как и всегда в тяжелые моменты нашей истории, наш лозунг – «Победа или смерть». Мы должны победить».
Этот приказ генерала Гамелена, известия об эвакуации Брюсселя и переезде бельгийского правительства в Остенде открыли населению глаза на положение, о котором до утра 18 мая оно не имело представления. Меня умиляло спокойствие, с которым садовник палаты депутатов возился со своими бегониями, в то время как парижские пожарные проверяли исправность водопроводных кранов. Дрозды, словно механические игрушки, скакали по газону. Погода была великолепная, но тем тревожнее было на сердце – ведь такая погода на пользу врагу.
Немецкое коммюнике от 18 мая очень меня расстроило. В нем сообщалось о том, что немцы просочились во внешний оборонительный пояс Антверпена, что Малин и Лувен оккупированы, Брюссель капитулировал. Наши оборонительные сооружения к югу от Мобёжа прорваны, ведется преследование наших войск на участках вдоль верхнего течения Самбры и Уазы; немецкие войска продвинулись на участке к югу от Седана.
Суббота, 18 мая, около 11 часов. Мне сообщили новости из совета министров. Обстановка все еще неясная, но она будто бы лучше вчерашней. Отражены три немецкие контратаки. Наши армии отходят из Бельгии в полном порядке.
Одновременно я узнал о перемещениях в правительстве: маршал Петэн назначен заместителем премьер-министра, Рейно стал министром национальной обороны, Даладье получил портфель министра иностранных дел, Мандель – министра внутренних дел. Ролэн назначен министром колоний, Барети – министром торговли.
Во время воздушной тревоги в убежище, где укрылись депутаты, журналисты и чиновники, министр Ривьер сообщил о том, что наши войска отбили у немцев Като. В 19 часов я вызвал к телефону министра Монэ, который подтвердил мне это известие и сказал, что наши войска взяли также Ландреси и провели успешную операцию в районе Монкорнэ. По его словам, моральное состояние войск восстановлено. Он только что виделся с мэром Лаона, которому поручено переоборудование городской электростанции, что, по-видимому, указывает на то, что Лаон немцами не оккупирован.
В 20.30 по радио было передано тревожное коммюнике премьер-министра: «Немцы еще глубже продвинулись к западу. Положение хотя и не безнадежное, но весьма серьезное». Рейно пояснил мне, что не хочет успокаивать население выдумками. Антверпен и Брюссель эвакуированы, но крепости Льеж и Намюр все еще держатся. Одновременно Французская академия наук сообщила, что в течение дня она занималась определением глагола «любить».
Г-н Жеро Жув, корреспондент агентства Гавас, видел, как действовала в Голландии «пятая колонна». Было это еще в пятницу, 10-го, когда появились первые немецкие самолеты. Она выступила не в Амстердаме, где были произведены многочисленные аресты, а в Роттердаме и Гааге. На улицах этих городов началась стрельба. Полиция открыла ответный огонь, но стреляла наугад. Нацисты стремились вызвать панику. Г-н Жув находился в Гааге. Весь день он слышал выстрелы. Подобная тактика вызвала страшный беспорядок и всеобщую подозрительность. В Гааге «пятая колонна» пыталась ворваться в префектуру полиции. Немцы прибывали в большом количестве на базу гидроавиации в Роттердаме, кроме того, в леса сбрасывались парашютисты. Чтобы навести порядок, голландцам пришлось отозвать с фронта две дивизии. Несмотря на предательство, голландские войска сражались очень хорошо. Винкельман сдался, потому что фронт был прорван и его войска окружены. Но Арнхем-ский мост неизвестно почему взорван не был. Г-н Жув рассказал мне об одном голландском крестьянине, отправившемся в Германию в поисках работы. Немцы потребовали, чтобы он надел на себя голландскую форму. Когда тот отказался, его арестовали.
Воскресенье, 19 мая. Леже сообщил мне, что его снимают с поста. Он поделился со мной своим мнением о международной обстановке: благодаря демаршам римского папы, Рузвельта и южноамериканских республик Италия сохраняет те же позиции. Испания сносно относится к Англии и скверно к нам.
Немецкое коммюнике от 19-го еще более трагично, чем вчерашнее. Голландия со всеми своими островами оккупирована. Немецкие войска продвинулись к западу от Антверпена и форсировали реку Шельду, а к западу от Брюсселя они вышли к реке Дендер. Като и Сен-Кантен в руках неприятеля. На южном фланге противник крупными силами наступает в районе к северу от Лаона и возле Ретеля. Захвачено оборонительное укрепление № 505 на линии Мажино. Взято в плен 111 тысяч человек, не считая голландской армии. Весьма вероятно, что эти данные свидетельствуют о быстром продвижении немецких войск с востока на запад. Угроза Парижу отдалилась, но в целом положение ухудшилось. В коммюнике неприятеля от 21 мая говорилось, что речь идет о наступлении в западном направлении и что немецкие войска стремятся отбросить к Ла-Маншу все французские, английские и бельгийские армии.
Вместо генерала Гамелена назначен генерал Вейган. В своих мемуарах (т. III, стр. 436) Гамелен рассказывает о беседе с ним. По словам генерала Вейгана, «надо покончить со всеми политическими деятелями. Они один другого не лучше». Уинстон Черчилль выступил по радио с речью, которая понравилась своей энергией и спокойствием. Он признал, что немцы прорвали нашу оборону к северу от линии Мажино, что сильные танковые части господствуют на открытой местности и что противник бросает в бой огромные массы пехоты.
– Однако немцы, – сказал Черчилль, – находятся в таком же опасном положении, как и мы, и картина может внезапно измениться. Было бы нелепо полагать, что в течение нескольких недель или даже месяцев можно победить армию, насчитывающую 3-4 миллиона солдат. У нас есть веские доказательства того, что уже почти все специальные и моторизованные войска брошены неприятелем в бой… Наши тяжелые бомбардировщики наносят удары по главным военно-промышленным Центрам Германии. Руководители Французской республики, и в частности премьер-министр Франции г-н Рейно, человек несгибаемой воли, твердо заверили меня, что они будут вести борьбу до самого конца, что бы ни случилось.
В Милане граф Чиано выступил с речью, составленной в довольно провокационных выражениях. Он говорил от имени Италии, «верной своим обязательствам и своему великому будущему».
Газеты, вышедшие 21 мая, сообщили, что наступление противника в целом замедлилось, и союзным войскам удалось благополучно отступить из Бельгии, хотя, по словам де Кериллиса, «бронированный смерч, движущаяся стена, снова несколько продвинулся по направлению к морю и опасность по-прежнему велика…» Около 11.30 ко мне зашел офицер с очень тревожными новостями и документами. Противник занял Лаон, Аррас, Амьен и даже пятикилометровое предмостное укрепление ниже этого города.
В тот же день, 21 мая, Поль Рейно выступил в сенате с обзором сложившегося положения.
– Родина находится в опасности. Сказать правду сенату и всей стране является первейшей обязанностью правительства.
Вам известно, что имевшиеся в стране укрепления можно было разделить на две группы: линия Мажино, от Базеля до Лонгви, вдоль люксембургской границы, и менее мощная линия укреплений от Лонгви к морю.
Поскольку Голландия, Бельгия и Люксембург подверглись нашествию, левое крыло французской армии покинуло свои укрепления в районе между Аданом и морским побережьем и, обогнув Седан, направилось в Бельгию по линии от Седана к Антверпену и далее к Буа ле Дюк, в Голландию.
Эту ситуацию противник учел и предусмотрел. Как же он поступил?
На стыке частей французской армии он повел крупное наступление на противоположный берег Мааса, между Седаном и Намюром.
Маас казался тяжелой для переправы рекой, и он ошибочно рассматривался нами как грозное препятствие на пути врага. Поэтому на его оборону было выделено небольшое число французских дивизий, которые растянулись на большом участке фронта вдоль реки.
Кроме того, поскольку лучшие части находились в Бельгии, на оборону Мааса была послана армия Корапа, дивизии которой обучены хуже, а командный состав менее опытный, чем в других соединениях.
Однако если, с одной стороны, верно, что Маас – трудная для переправы река, то, с другой стороны, те же самые обстоятельства – извилистое русло, крутые и лесистые берега – делают ее трудной и для обороны. Пулеметный фланговый огонь, например, здесь невозможен. В то же время в этих условиях легко могут просачиваться подразделения с высокой маневренностью.
Добавьте к этому еще и то, что более половины частей некоторых дивизий армии Корапа не успели вовремя подойти к Маасу, хотя эта армия ближе других соединений находилась к главному узлу сопротивления и расстояние, которое ей предстояло покрыть, было самым коротким. Но это еще не все. В результате грубых ошибок, за которые виновные будут наказаны, на Маасе не были взорваны мосты. По ним-то и прошли «Panzerdivisionen», прикрываемые штурмовиками. Они атаковали разбросанные, плохо обученные отражению подобных атак дивизии с неопытным командным составом. Теперь вы можете представить себе и состояние армии Корапа и причины ее разгрома.
Такова история прорыва на участке стыка частей французской армии.
Позавчера, когда я прибыл в военное министерство, ко мне зашли маршал Петэн и генерал Вейган… (Продолжительные аплодисменты; сенаторы встают и приветствуют маршала Петэна). Какова была обстановка?
Наш фронт был прорван на участке шириной около ста километров. В эту брешь устремились бронетанковые дивизии германской армии, за которыми следовали моторизованные подразделения. Образовав широкий клин в направлении к Парижу, эта армия устремилась на запад, к морю, обойдя с тыла всю систему наших укреплений на франко-бельгийской границе и угрожая войскам союзников в Бельгии, которые получили приказ об отходе только 15 мая вечером. Позавчера бронетанковые дивизии вышли на линию Ле-Кенуа – Камбре – Перонн и вдоль Соммы до Ама.
Наступление немцев продолжается сорок восемь часов. Сегодня в 8 часов утра командование известило меня, что Аррас и Амьен заняты непрительскими войсками (движение в зале).
Как могло все это произойти?
Повинно ли в этом моральное состояние нашей армии?
Ни в коем случае. Доказательством этому служат бои, развернувшиеся в Бельгии в первые дни войны.
Истина заключается в том, что классическая концепция ведения войны, которой мы придерживались, натолкнулась на совершенно новую концепцию. В основе этой последней лежит не только массовое использование бронетанковых дивизий и не только их взаимодействие со штурмовой авиацией, но и стремление дезорганизовать тылы противника глубокими рейдами, десантами парашютистов, которые в Голландии едва не заняли Гаагу, а в Бельгии захватили наиболее укрепленный форт Льежской крепости. Я уже не говорю о тактике распространения ложных слухов и о передаваемых по телефону (путем подключения в сеть) распоряжениях гражданским властям с тем, чтобы, например, вызвать поспешную эвакуацию.
Сенат понимает, что в первую очередь нам необходимо осмыслить войну, эту принципиально новую войну, ведущуюся против нас, и немедленно принять решение.
Не в первый раз в нашей истории нам приходится сталкиваться с неожиданностями, а затем преодолевать их.
В начале прошлой войны мы уступали противнику, так как нам не хватало тяжелой артиллерии, у нас было очень мало пулеметов, нам пришлось столкнуться с грубым и внезапным применением газов – этого бесчестного оружия. И несмотря на это, мы наносили ответные удары, мы применились к новым условиям и в конце концов победили.
Точно так же дело будет обстоять и теперь, если каждый этого захочет, если каждый солдат осознает огромную роль, которую он играет, если каждый рабочий, который в настоящее время работает по двенадцати часов в сутки, будет страстно и упорно трудиться у своего станка, если каждый мужчина и каждая женщина поймут величие момента, который мы переживаем (Аплодисменты).
За границей это начинают понимать. Там, вдали, миллионы мужчин, женщин, детей понемногу осознают, что речь идет о них самих, об их будущем.
Только не слишком бы поздно они это поняли.
Теперь, когда родина переживает тяжелые дни, мы гордимся тем, что двое из ее сыновей, которые по праву могли бы спокойно почивать на лаврах, в этот трагический час заявили о своем желании служить стране – это Петэн и Вейган (Бурные продолжительные аплодисменты).
Петэн, победитель битвы под Верденом, великий полководец, который знает, как французская победа может восстать из бездны, сумел проявить свое человеколюбие.
Вейган, соратник Фоша, остановил натиск немцев в 1918 году, когда был прорван фронт, а позднее сумел изменить судьбу войны и привести нас к победе. От имени Франции я благодарю их обоих.
Генерал Вейган вступил вчера на пост главнокомандующего. Сегодня он уже находится на поле битвы. Ведение военных операций зависит теперь только от него. Мне хочется заявить сенату, что между маршалом Петэном, генералом Вейганом и мною существует полнейшая общность взглядов в отношении ведения войны (Возгласы: «Очень хорошо!» Бурные аплодисменты).
Речь идет об усилиях, направленных на общественное спасение. Правительство уже приняло ряд решений. Вам известны его первые мероприятия. Мы не потерпим каких-либо упадочнических настроений. Смерть – очень слабая кара за любую малейшую ошибку, наносящую ущерб жизненным интересам страны (Бурные аплодисменты).
В дни, когда на фронтах гибнут наши солдаты, пусть предатели, саботажники и трусы не рассчитывают более на снисхождение. Любые личные интересы отступают на задний план. Возвысимся до высот несчастья, переживаемого нашей родиной!
Я сказал вам правду, ибо только она может нас спасти, придав нам силу и энергию.
Доверимся великому полководцу, принявшему командование нашими армиями, доверимся солдату Франции. Он будет достойным своих предков.
Наши летчики покрывают себя славой. И да будет мне позволено выразить здесь благодарность также замечательным Royal Air Force (бурные аплодисменты, сенаторы встают и долго аплодируют) за всю помощь, которую они оказывают Франции своим участием в боях и ударами по тылам неприятеля.
Два великих народа, две выступающие в тесном единстве империи нельзя победить. Франция не может погибнуть. А я, если бы мне в один прекрасный день пришли и сказали, что Францию может спасти только чудо (бурные, долго не смолкающие аплодисменты), я бы ответил:
«Я верю в чудо, ибо я верю во Францию!» (Бурные аплодисменты).
Власти остаются в Париже, однако нетрудно заметить, до какой степени неуверенно они чувствуют себя в столице.