I. Нота от 17 апреля 1934 года (9 февраля – 21 апреля 1934 года)

В четверг, 3 февраля, днем состоялась моя первая встреча с премьером Думергом на Кэ д'Орсе. Он попросил меня о содействии. Я ответил, что с разрешения своей партии я буду оказывать ему поддержку, не ставя никаких условий. При этом мною было высказано единственное пожелание, чтобы в своих же собственных интересах правительство придерживалось самой левой ориентации. Думерг предложил мне пост министра народного просвещения. Я попросил дать мне менее тяжелое министерство в связи с загруженностью делами в Лионе.

Пятница, 9 февраля, была решающим днем. Прежде всего я отправился на заседание парламентской группы партии. Некоторые из моих друзей, казалось, были обеспокоены поступившими из провинции, в частности из Лориана и Оша, известиями о движении в защиту республики. Однако решения, принятые накануне, не подверглись никаким изменениям. Жозеф Кайо, которого я просил временно заменить меня на посту председателя, пока я буду занят у Думерга, заявил, что он откажется вести заседание, если формируемому правительству будут предъявлены какие-либо условия. Думерг предложил мне портфель министра торговли, на что я дал свое согласие. Я посоветовал ему поручить министерство народного просвещения кому-нибудь из радикалов. Он предложил кандидатуру Берто. Это известие было встречено в группе с неудовольствием.

Марке и несколько неосоциалистов сообщили нам о своем намерении просить Думерга назначить двух государственных министров, одним из которых был бы я. Поскольку я уже принял предложение Думерга, я не мог присоединиться к этому демаршу, однако группа оказала ему сильную поддержку, и он завершился успехом. Вскоре Думерг известил меня о своем новом решении. Я сделал всего лишь одну оговорку – относительно нашего долга Америке и июньского взноса. Еще до этого я беседовал с нашим торговым атташе Моником. Он сказал мне, что если мы сделаем общий взнос в размере 4 миллионов долларов в покрытие четырех платежей, что будет равно взносу Италии, то США согласятся на это символическое покрытие и аннулируют нашу задолженность. Так произошло мое вступление в правительство, которое в тот же вечер на своем первом заседании было представлено президенту республики. Парламентская группа радикалов приняла в связи с этим резолюцию, которая глубоко тронула меня, потому что она как бы закрепляла полное согласие, достигнутое в эти дни между моими друзьями и мною: «В час, когда Эдуард Эррио слагает с себя функции председателя группы, депутаты – радикалы и радикал-социалисты вновь заверяют его в своей самой глубокой преданности. Они убеждены, что его участие, так же как и участие других наших коллег по партии, в правительстве «перемирия» явится полезным вкладом в дело защиты республиканских свобод и охраны парламентского режима, поставленного под угрозу врагами республики. Они благодарят его за вновь проявленное им бескорыстие и выражают ему самое полное доверие». На этом же заседании группа радикалов единогласно поддержала призыв ВКТ: «Вместе с другими республиканскими ассоциациями защищать находящиеся под угрозой народные свободы». Председателем группы был избран Камилл Шотан.

В субботу вечером, 10 февраля, в министерстве иностранных дел состоялось первое заседание совета министров. Решение о создании комиссии по расследованию было принято без всяких трудностей. По поводу объявленной 24-часовой забастовки правительство вопреки мнению Тардье и Шерона решило проявить терпение с тем, чтобы в дальнейшем решать вопрос о применении санкций в зависимости от обстоятельств. Барту зачитал текст ответа Гендерсону, в котором подтверждалась позиция предшествующих правительств относительно контролируемого сокращения вооружений по этапам при условии обеспечения безопасности. Мы переживали период существенных трудностей в торговле с Англией. Шерон сообщил о предстоящем аресте Боннора.

Сарро подвел итог событиям прошлой ночи: 50 раненых среди гражданского населения, один из которых умер, 86 – среди полицейских. Он информировал нас также о деле Кьяппа, который, по имеющимся сведениям (подтвержденным газетой «Тан» от 11 февраля), не соглашался ни на какой пост, кроме поста префекта полиции. Эта история могла вызвать в правительстве глубокий раскол. Думерг благоразумно предложил занять выжидательную позицию. Вопреки интерпретации Лаваля я потребовал уточнить, что мы целиком резервируем этот вопрос. «Давайте решим, – заявил премьер-министр, – что мы его не обсуждали».

Затем Жермен Мартен сделал информацию о финансовом положении. Государственное казначейство живет только сегодняшним днем, имея на своем счету всего лишь 96 миллионов. Сверх предусмотренных поступлений необходимо изыскать до конца февраля 1 миллиард, до конца марта – 2 миллиарда, до конца июля – 6-7 миллиардов. Однако наряду с этим имеются и некоторые благоприятные признаки – сократился вывоз золота, поднимаются биржевые курсы. Специалисты кабинета изыщут и сделают предложения относительно наилучшего решения, когда начнется обсуждение бюджета, однако вряд ли можно надеяться на установление равновесия. По окончании заседания я услышал, как Тардье сказал Лавалю: «Это все что угодно, только не правительство».

Второе заседание кабинета состоялось 12 февраля. Шерон представил нам два проекта декретов: первый – о политических адвокатах, второй – о порядке продвижения по службе в судебном ведомстве. Барту изложил австрийский вопрос. Дольфус требовал вмешательства Лиги наций. Италия прислала запутанный ответ, который ясно свидетельствует о ее сговоре с Германией, хотя она и признает наличие в Австрии нацистской деятельности и право этой страны на международную защиту. Французский ответ поддерживал просьбу Дольфуса и подтверждал неизменную решимость Франции защищать независимость Австрии.

Внутреннее положение оставалось весьма тревожным. Повсеместно ощущалось чувство какой-то тревоги; общественное мнение продолжало лихорадить. Всеобщая конфедерация труда опубликовала следующее воззвание: «Мы не желаем, чтобы воров и их сообщников смешивали с демократией. Мы хотим отстоять столь героически завоеванные нашими предками основные свободы, без которых жизнь теряет смысл… Надо показать, что народ не останется немым и пассивным зрителем перед лицом попыток заменить демократию диктатурой». Всеобщая забастовка приняла весьма широкий размах, особенно на железной дороге и в ведомстве связи, где работу прекратили почти все. На заводах Рено бастовало 55 процентов всех рабочих, на заводах Ситроен – 60 процентов. В демонстрации на площади Нации участвовало около 25 тысяч человек. Столкновений и жертв не было.

Барту, покинувший на некоторое время заседание для вручения австрийскому послу нашего ответа, вернулся и сообщил нам свой ответ на германский меморандум. Нота подтверждала неизменность нашей политики в вопросе о сокращении вооружений и просила дать дополнительные сведения о контроле и о связи пактов о ненападении с Локарнским договором. Французское правительство указывало на недостатки германского меморандума, подчеркивало трудности двусторонних переговоров и заявляло о своей готовности участвовать во всеобщих переговорах с целью выработки общего соглашения. При этом оно разъясняло два недоразумения – относительно контроля, который, по нашему мнению, должен быть международным, и относительно возможного сокращения войск, находящихся на заморских территориях. Было уточнено разногласие по вопросу численности вооруженных сил. Мы требовали учитывать и военизированные формирования. Я и Тардье, с согласия и при поддержке Марке, потребовали внести дополнительно фразу о нынешнем уровне германских вооружений и о необходимости контроля за ними. Министр военно-морского флота представил свои объяснения относительно специального проекта дополнительных ассигнований в 3 миллиарда франков на национальную оборону. Жермен Мартен согласен покрыть эту сумму специальным счетом и облигациями сроком на 30 лет.

На заседании совета министров 14 февраля Думерг ознакомил нас с текстом послания к обеим палатам, подготовленным Лебреном. Мы выразили опасение, что это послание, представлявшее правительство парламенту, несмотря на свои превосходные намерения, могло быть плохо истолковано. Затем был зачитан проект правительственного заявления. Состоялись небольшие, но весьма показательные дебаты. Я предложил добавить фразу о защите парламента. Я полагаю, что Тардье, Лаваль, Фланден и Марке оспаривали необходимость этого из чрезмерной осторожности. Я настаивал на своем предложении; меня поддержали Шерон и Барту. Была принята формулировка: «Защита парламентских институтов и республиканских свобод». Барту объявил о своем намерении подготовить доклад о международном положении, которое, по его мнению, является столь же серьезным, как и в июле 1914 года. Ряд министров потребовал применения санкций в связи с забастовкой государственных служащих. Думерг благоразумно отложил дебаты. Нервная напряженность общественности смягчалась очень медленно, несмотря на содействие всех организаций бывших фронтовиков, за исключением «Огненных крестов». Думерг уже несколько раз грозил уйти в отставку, если будут осложнять его работу. «От Парижа до Турнефейя не дальше, чем от Турнефейя до Парижа», – заявил он.

На заседании совета министров 15 февраля утверждались решения кабинета. Шерон зачитал нам выдержки из отчета Лекуве, справедливо протестующего против нападок на судебные органы и особенно против давления печати и политических адвокатов на судебных следователей. Наш коллега принял решение изъять из досье все рекомендации. По принципиальным соображениям он выступил с энергичным протестом против предоставления судебных полномочий комиссии по расследованию.

Барту дополнил свое вчерашнее сообщение об Австрии. Официально объявлено, что правительство восстановило порядок в Вене и является хозяином положения в провинции. Однако число убитых достигает 400 человек. Представляется очевидным, что именно Муссолини толкнул Дольфуса на борьбу с социал-демократами и на попытку установить фашизм по сговору с Италией и Венгрией. Франция обратилась к Дольфусу с просьбой действовать умеренно и предприняла аналогичный демарш перед Ватиканом, что было сделано, как говорят, по предложению Леона Блюма. Франция предложила Италии и Великобритании опубликовать совместное коммюнике по вопросу независимости Австрии. Муссолини согласился. Великобритания отклонила это предложение.

* * *

Заседание палаты депутатов прошло без особых осложнений. Не могу сказать, что мне было очень приятно сидеть на скамье министров. Несмотря на реплики и выкрики коммунистов, Думерг сохранял добродушную улыбку, что произвело хорошее впечатление. Когда он назвал себя стариком, всех депутатов на какое-то мгновение охватило почтительное волнение. Выступил Бержери с одним из обычных своих фокусов. Голосование дало правительству перемирия партий большинство в 402 голоса, однако среди воздержавшихся было 26 радикал-социалистов. Куда девалось единогласие, которое мне было обещано, когда я входил в правительство?

В пятницу, 16 февраля, палата без труда утвердила статус комиссии по расследованию. По предложению правительства комиссии было отказано в предоставлении судебных полномочий. Вечером того же дня на заседании бюро партии было решено назначить на 7 апреля чрезвычайный съезд партии.

В субботу утром, 17 февраля, в министерстве иностранных дел состоялось совещание, посвященное предстоящему визиту Идена, в котором участвовали Думерг, Барту, Тардье, Петен, Пьетри, Денэн, Леже, Массигли и я. Обсуждался вопрос о том, какую позицию следует занять по отношению к британскому меморандуму от 29 января, в котором выдвигалось предложение «о заключении конвенции, предусматривающей отказ наиболее сильных в военном отношении держав от некоторых видов вооружений» (следовательно, это касалось и Франции). В меморандуме предусматривалась возможность немедленного, но частичного перевооружения Германии – артиллерия и танки, но без авиации. С нашей точки зрения британский меморандум имел тот существенный недостаток, что он не затрагивал вопроса о военизированных формированиях. Италия, не высказываясь о военизированных формированиях, предлагала сохранить статус-кво для наиболее сильных в военном отношении держав и удовлетворить требования Германии.

Было решено, что нам следует занять осторожную позицию и дожидаться, как предлагал сам Иден, результатов его поездки в Рим и Берлин. Чувствовалось, что дебаты обостряются и что предстоит принять серьезные решения.

Маршал Петен сообщил, что с учетом войск, находящихся под ружьем и прошедших военную подготовку резервистов, Германия уже сейчас обладает армией в 840 тысяч человек. По мнению генерала Денэна, она за три месяца сможет догнать нас в области военной авиации. Альфан пишет мне из Москвы, что Советы против ослабления Франции, будь то за счет разоружения сверх пределов, установленных ее ответственным военным командованием, будь то за счет согласия на перевооружение Германии.

Политика, которой я старался следовать, ушла в прошлое. Никто не считается с Лигой наций, которая оставалась верной нам при всех попытках добиться опасного соглашения с Германией, вышедшей из Лиги. По-моему, с момента заключения пакта четырех правильный курс был потерян. Я узнал, что 5 декабря 1933 года Поль Бонкур сделал Гендерсону ряд предложений относительно контроля и «принципов гарантии исполнения», подлежащих включению в условия конвенции по разоружению. В случае нарушения конвенции можно было бы прибегнуть даже к такой мере воздействия, как разрыв дипломатических отношений с государством-нарушителем. «Если начнется война, то возможна презумпция агрессии по отношению к государству, виновному в таком нарушении».

В общих чертах на 17 февраля 1934 года вопрос о разоружении, согласно официальным документам Лиги наций, представлялся следующим образом. В течение четырех последних месяцев вопрос этот обсуждался исключительно дипломатическим путем. Прийти к соглашению не удалось, однако переговоры способствовали прояснению ситуации.

1. Французское правительство, верное принципам, получившим в сентябре-октябре 1933 года поддержку Англии и США, выступает за существенное сокращение вооружения в два этапа. В течение первого этапа европейские армии были бы преобразованы в армии краткосрочной службы с ограниченной численностью, был бы организован и налажен всеобщий автоматический и постоянный контроль; наконец, было бы проведено пропорциональное сокращение на 53 процентов основных военно-воздушных сил параллельно с установлением контроля над гражданской авиацией. В этот период государства, связанные условиями мирных договоров, не должны были бы проводить никакого количественного увеличения своих вооружений. В течение второго этапа было бы начато постепенное уничтожение военной техники, превышающей установленные количественные нормы, причем бывшие вражеские государства могли бы получить те виды вооружений, которыми бы они не располагали в 1934 году и обладание которыми было бы разрешено конвенцией всем странам. Французское правительство стояло за эффективный автоматический и постоянный контроль. Оно подчеркивало необходимость дополнить конвенцию гарантиями исполнения.

2. Германское правительство противопоставило этому тезису свое предложение соглашения, сохраняющего статус-кво для государств, разоружение которых не было предусмотрено договорами, и предоставляющее Германии право преобразовать рейхсвер в 300-тысячную армию, основанную на всеобщей воинской повинности и оснащенную нормальным современным оборонительным вооружением (150-миллиметровыми орудиями и 6-тонными танками) и авиацией. СА и СС, невоенный характер которых был подтвержден Гитлером, не должны были подвергнутся каким-либо изменениям, но будут взяты под контроль. При этом германское правительство согласно с принципом постоянного автоматического контроля.

3. Британское правительство стремится к компромиссу между этими двумя точками зрения путем сочетания немедленного разоружения с немедленным, но частичным перевооружением Германии. В связи с этим оно считает, что уничтожение определенных видов военной техники, которое во французском плане приурочено к концу первого этапа, должно начаться с момента введения конвенции в силу. С первых же лет Германия должна получить требуемые ею артиллерию и танки. Однако ее перевооружение в области авиации будет отложено на два года, а по прошествии этого срока оно осуществится только в том случае, если не будет найдено общее решение проблемы военно-воздушных сил. Что касается военизированных формирований, Великобритания предлагает запретить всякое внеармейское воинское обучение, однако из этого не было сделано вывода о необходимости роспуска существующих формирований. Англия лишь подчеркивала необходимость установления контроля над этими формированиями. Наконец, проблема военно-морского флота была практически исключена из переговоров.

4. Итальянское правительство заняло позицию, весьма близкую к позиции Германии. Оно предлагало сохранить статус-кво для держав, не связанных договорами, при сохранении военных расходов на уровне 1934 года. Что касается Германии, то Муссолини, по-видимому, практически признавал ее требования. Он не высказывался по вопросу военизированных формирований, однако из его заявлений нашему послу де Шамбрену видно, что он является сторонником включения этих формирований в общую численность вооруженных сил. С другой стороны, Муссолини согласен на установление контроля.

Таким образом, в то время как конференция по разоружению вела до сих пор работу в направлении поэтапного сокращения существующих вооружений, допуская лишь в отдаленном будущем ограниченное перевооружение бывших вражеских государств с целью уравнения их в правах, в настоящее время предпринимаются попытки заменить эту формулу немедленным перевооружением данных государств.

Нота, направленная Луи Барту 10 февраля председателю конференции по разоружению, уточняла позицию Парижа. Французское правительство, – говорилось в ней, – «по-прежнему считает, с одной стороны, что контролируемое сокращение вооружений должно проводиться поэтапно до того уровня, который позволит установить равноправие всех наций в условиях режима безопасности. С другой стороны, необходимы действенные гарантии исполнения». 13 февраля французское правительство направило Германии новую памятную записку.

* * *

19 февраля мы с Тардье сопровождали премьер-министра на похороны бельгийского короля. Население Брюсселя оказало нам самый теплый и волнующий прием. Нас провели в большой и пустынный Лаэкенский дворец. Проходим через королевские апартаменты. В одной из комнат среди беспорядочно разбросанных книг и бумаг я заметил маленькую птичку в клетке и голубую шляпу королевы на краю стола. Чувствуется, что жизнь семьи была внезапно нарушена. Король лежит в своей комнате на кровати, украшенной белыми лилиями, по обе стороны которой стоят два старых бесстрастных генерала. На голове у него широкая повязка. Черты лица уже тронуты смертью. Под короткими усиками виден приоткрытый рот. Его сильные руки, скрещенные на груди, носят следы ран; пальцы скрючены и сжаты. Тут же молятся юные монахини в средневековых одеяниях. Мы обменялись несколькими словами с принцами, в то время как Думерг пошел засвидетельствовать почтение королеве. Трагическое событие сердечно сблизило наши народы.

В Париже продолжается обсуждение бюджета. Какая несправедливость: доклад Жакье остался без внимания. Между тем из него явствует, какие усилия были предприняты левыми для покрытия дефицита, исчислявшегося в 1932 году в 16 миллиардов франков. Дефицит почти полностью ликвидирован. С 31 мая 1932 года по 31 декабря 1933 года задолженность не превысила 12 миллиардов франков.

Вторник, 20 февраля. Заседание совета кабинета и совета министров. Благодаря докладу, переданному мне Барту, я смог разобраться в истории с венгерскими облигациями и в роли министерства иностранных дел. Основным документом в этом деле является предупредительная нота, составленная 10 ноября 1933 года Леже. Венгерские облигации были выпущены в осуществление парижского соглашения от 28 апреля 1930 года о создании аграрного фонда для возмещения убытков венгерским собственникам (оптантам), земли которых были экспроприированы государствами-наследниками. 19 октября 1931 года в нашу миссию в Будапеште в сопровождении Сержа Александра явился Боннор, предъявивший рекомендательное письмо от кабинета. Жан Люшер поддержал Дюбарри в министерстве. Председатель международной комиссии по управлению аграрным фондом де Фелькур предусмотрительно обратился 8 мая 1933 года в министерство финансов с просьбой предупредить общественность о жульнических махинациях Александра. 11 августа 1933 года соответствующее сообщение было передано в прессу. 23 ноября Фонтенэ был предупрежден об опасности, которая угрожала ему как председателю общества. В декабре 1933 года министерство иностранных дел объявило недействительным счет Венсона.

Упрощенный вариант проекта бюджета легко прошел в палате депутатов, а затем – хотя и менее гладко – в сенате. Однако дело с поступлением налогов обстоит плохо; биржа настроена весьма скверно; казначейство с трудом сводит концы с концами; мы прибегаем к всевозможным уловкам. При обсуждении вопросов социального страхования я обратил внимание на следующее заявление Марке: «Я провожу прорабочую антимарксистскую политику».

На заседании совета министров Барту информировал нас о положении в Австрии. По мнению Пюо, репрессии были необходимы. Впрочем, наши призывы к умеренности оказали свое действие; было решено выступить с совместным коммюнике. Италия не советует Дольфусу обращаться в Лигу наций, однако Дольфус, по-видимому, упорствует в этом намерении. Было принято решение послать в Россию небольшую авиационную миссию. Я отметил следующие слова Денэна: «Советская авиация – первая в мире». Барту высказался за улучшение наших отношений с Москвой. Пьетри провел предложение о закладке второго «Дюнкерка» в ответ на строительство, ведущееся в Германии. В четверг, 22 февраля, я принял Мадариага, который рассказал мне о том, что в Испании усиливается дух насилия, особенно среди молодежи. Мною была принята также делегация партии радикалов, которая потребовала принятия мер по защите республики и заявила протест против оживления деятельности «Огненных крестов», а также расширения торговли оружием.

Правительство запросило палату депутатов о предоставлении ему полномочий для принятия ряда декретов экономического характера. Это было сделано без предварительного обсуждения вопроса в совете министров. Я пожаловался Гастону Мартену. Ведь это первые признаки раскола. От имени фракции радикалов Пальмад поддержал правительство, однако 13 наших коллег голосовали против, а 24 воздержались. Правительство получило всего 368 голосов при 185 против и 43 воздержавшихся.

В пятницу, 23 февраля, я имел продолжительную беседу с послом Соединенных Штатов в России Буллитом, который передал мне привет от Рузвельта. Я изложил ему свою концепцию «треугольника безопасности»: Лондон – Вашингтон – Париж. Буллит высказал пожелание, чтобы мы проводили более твердую политику по отношению к Германии и развивали хорошие отношения с Советским Союзом.

В субботу, 24 февраля, перед заседанием совета кабинета Жермен Мартен сказал мне: «Мы снова возвращаемся к трудным дням 1925 года. Вчера утром у меня в кассе был миллион, а к вечеру мне надо было достать 700 миллионов». Нам сообщают об отъезде посла лорда Тирелла; я теряю в его лице превосходного друга.

В течение почти всего заседания говорил Шерон. Он рассказал, как ему удалось добиться ареста Боннора и как он представляет себе перенос Байоннского дела не на основе признания его Байоннским судом неподсудным ему, а в силу разрешения вопроса о подсудности Кассационным судом в связи с предъявлением в Париже гражданского иска. Говоря о смерти Пренса, Шерон в общих чертах резюмирует дело Ставиского, начиная с доклада Пашо в 1930 году. Слушая его, я прихожу к мнению, что прокуратуре следовало бы иметь более полную информацию. По-видимому, донесение Кузена от 25 сентября 1931 года о Байоннских фондах не было передано ни в министерство финансов, ни в прокуратуру; 29 октября и 4 декабря 1931 года Кузен представил два дополнительных доклада; его донесение от 3 февраля 1932 года осталось лежать в кабинете префекта полиции; донесение Кузена от 17 сентября 1933 года не было передано в прокуратуру. В 1926 году Бейяр арестовал Ставиского, но для того лишь, чтобы использовать его как осведомителя. Возникает вопрос: почему полицейский комиссар Байонны Жибер передал донесение Кузена мэру, а не префекту.

Скандалы, в которых к денежным делам припутывается политика, всегда вызывали во мне отвращение, а это дело особенно. Стремясь разобраться в нем, я был поражен запиской Пренса от 1 февраля 1930 года по делу земельной компании. Верно ли, что после совещания, в котором будто бы принимал участие Пьер Лаваль, это дело было оставлено без последствий. Пьер Лаваль пустился в пространные разъяснения: он заявил, что он действовал в соответствии с докладом прокуратуры. А что означает справка министерства юстиции, из которой видно, что 17 октября 1929 года Пьер Лаваль и Юдело обратились к начальнику отдела уголовных дел и помилования г-ну Мутону с просьбой, чтобы следствие велось в сугубо конфиденциальном порядке? А письмо Рауля Пере от 5 июня 1930 года о «неуместности открытого следствия»?

Ясно и убедительно Шерон рассказал, как Ставиский попал в тюрьму, а затем, будучи освобожден, стал полицейским осведомителем, основателем ряда газет, театров, как он вмешивался в дела министров. Общественное мнение все еще крайне возбуждено. Смерть Пренса вновь взбудоражила улегшиеся было страсти.

Заседание совета министров 27 февраля было посвящено делу Прессара. Шерон зачитал нам не весь доклад Лекуве, которого у него пока нет, а лишь те места, в которых прокурор Прессар обвинялся в «профессиональных ошибках, в небрежности, в бездеятельности». Шерон предлагает «назначить его на другой пост», Тардье – перевести в Высший совет магистратуры. Пьетри выразил мнение, что не следует «позорить представителя магистратуры» ради удовлетворения общественного мнения. Шерон просит разрешения вернуться в министерство юстиции, чтобы еще раз рассмотреть вопрос о возможных санкциях. Он жалуется на Сюртэ Женераль. У меня создалось впечатление, что главные ведомства государственного аппарата занимаются грызней в тот самый момент, когда точные факты свидетельствуют о том, что ряд офицеров запаса готовит государственный переворот, вооруженный заговор против республики. Вернувшийся Шерон сообщает, что ему будет легко снять с Прессара подозрение в участии в убийстве Пренса, однако он назначит его на другую работу.

Все эти истории вызывают нескончаемые дискуссии. Как распознать основные интересы страны сквозь пелену ядовитого тумана? А ведь есть куда более важные вопросы. Как-то после ужина в советском посольстве Довгалевский сообщил мне, что им были запрошены и получены следующие инструкции: его страна вступила бы в Лигу наций на следующих трек условиях: 1. Россия согласилась бы на арбитраж, на что она до сих пор не шла, при условии, что арбитражная процедура будет применяться исключительно к спорам, которые возникнут после ее вступления в Лигу наций; 2. Она желает, чтобы Устав Лиги наций был приведен в соответствие с пактом Бриана – Келлога; 3. Чтобы было признано равенство наций и рас. Советский Союз готов подписать региональный пакт о взаимопомощи или взаимной обороне с Францией, Польшей, Чехословакией и Прибалтийскими странами на тех условиях, что положению различных стран не будет нанесен ущерб и что одни страны не будут вести враждебной пропаганды против других.

Это сообщение, сделанное мне лично и конфиденциально послом Довгалевским после ухода других гостей, представлялось мне гораздо более важным для Франции, чем полемика вокруг дела Ставиского и разглагольствования Лекуве на очередном заседании совета министров, о котором меня своевременно не известили. Будет ли понято, когда это станет известно, значение того факта, что огромная страна, долгое время пребывавшая в состоянии революционной изоляции, соглашается теперь сотрудничать с другими державами? Я сомневался в этом, видя, какой лихорадочный интерес вызывают в публике афиши, расклеенные на стенах парижских домов, несмотря на пресловутое перемирие партий. Нечего сказать, хорошее перемирие! На одной из афиш было воспроизведено «факсимиле» чека на 6 миллионов, переданного Стависким Боннору «на избирательную кампанию «Левого блока». Между тем сам Шерон указывал, что все 28 чеков, переданных Стависким Боннору, составляли сумму в 545 тысяч франков. Таково «национальное единение» во всей своей красе. На заседании совета министров 2 марта, на котором Сарро информировал нас о разоблачениях, сделанных прошлой ночью благодаря захвату корешков чековой книжки Ставиского, я выступил с резким протестом против афиши о «шести миллионах», распространяемой пропагандистским центром партии национальных республиканцев. Совет охотно пошел мне навстречу. Фланден предложил выступить с совместным протестом от лица его и нашей партий. Тардье молчал. Барту, как всегда, был полон сердечности. Он передал мне следующую записку: «Политически, лично и душой я с вами». Лаваль предложил свои услуги, чтобы воздействовать на Кериллиса, который возглавляет всю эту кампанию. Премьер Думерг открыто поддержал мое заявление. Я сообщил совету о своем намерении направить протест в прессу и передать афишу в комиссию по расследованию.

Выведя меня в коридор, Шерон сказал мне, что факты, установленные прошлой ночью, вызывают у него серьезную тревогу, что он невыносимо устал. Повсюду идут аресты. «Осторожнее, – ответил я ему, – вы кончите тем, что издадите приказ о своем собственном аресте». Тем временем выясняется, что в момент, когда необходимо провести целый ряд расходов на оборону, и в частности на строительство второго «Дюнкерка», казначейство находится в самом плачевном состоянии. Быстрое принятие бюджета принесло лишь кажущееся облегчение. «Если до апреля, – заявил Жермен Мартен, – мы не сэкономим 2,5 миллиарда франков, нас постигнет валютный крах. Франк, уже сейчас подрываемый США, лопнет если не в 1934, то уж, во всяком случае, в 1935 году».

Если бы хватило мужества, можно было бы посмеяться над рядом деталей. Среди бумаг, хранящихся в бюро партии, мы обнаружили письмо, в котором наш пресловутый совратитель Боннер сам обращается к нам за денежной помощью. Но, увы, теперь не до смеха. Подозрение нависло над самыми честными людьми, которых припутывают к воровской компании. Допускаются предельно странные и опасные ошибки. В субботу, 3 марта, «Эко де Пари» отмечала отступление партии национальных республиканцев. «Партия радикалов, – пишет Кериллис, – собирается выступить со смехотворным протестом против одной из наших юмористических афиш, нарочито принимаемых всерьез. Всем прекрасно известно, что невозможно выписать чек на муниципальный кредит, то есть на ломбард. Авторы афиши хотели показать, почему мафия «Левого блока» стремилась замять это дело, чтобы скрыть факт участия Ставиского в финансировании избирательных расходов «Левого блока». Несколько выше был опубликован призыв: «Пусть ничто не смущает наших друзей. Не забудьте приобрести наши абонементы на пропаганду!» Нет, перемирие партий не соблюдается. Национальное единение стало пустым звуком, ловушкой для честных республиканцев. «Эко де Пари» продолжает вести бешеную кампанию. Политический хроникер лионской газеты «Салю пюблик» выступил с тяжелыми обвинениями против Шотана, бонне и других радикалов. В воскресенье вечером, 4 марта, я выступал перед членами комитета первого района, по которому я баллотируюсь. Встретили меня совсем иначе, чем прежде, и я не ощутил того непосредственного доверия, которым я так долго там пользовался. Допрашивали и критиковали целых три часа. Обшарили меня, как на таможне. Поднималось новое поколение, жестокое и несправедливое. В конце концов после тяжелой борьбы, я все же получил единогласный вотум доверия.

На заседании совета кабинета во вторник, 6 марта, Шерон сообщил нам об инциденте с Юрло те же подробности, которые мы читали в газетах, так как профессиональных секретов более не существует. Он ознакомил нас со странным письмом помощника прокурора Ставискому, в котором я отметил следующую фразу: «Вы побьете министра юстиции премьером Даладье». Юрло был помещен в лечебницу в Сюрене. Этот отвратительный полицейский роман волнует меня гораздо меньше, чем тяжелое состояние наших финансов. Надеемся получить заем у Голландии, а также подписать французских банкиров на 1500 миллионов франков. Заем министерства связи дал небольшой эффект. Публика подписывалась плохо. От положения наших финансов будет зависеть политическая обстановка. Намеченный на апрель консолидированный заем сможет быть выпущен только в том случае, если нам удастся сэкономить на расходах. Страна настолько погрязла в долгах и нужде, что утратила свою политическую независимость и государственный суверенитет. Вся история послевоенного периода подтверждает эту печальную истину.

Маршал Петен зачитал нам отчет о недавней беседе кронпринца с начальником сомюрской военной школы генералом Лоранси. Кронпринц держался очень любезно. Он желал бы объединения германской и французской армий под единым командованием для борьбы с коммунизмом. Формула эта не является его выдумкой; мы еще встретимся с ней. Я отметил некоторые его мысли: «Я не хотел войны. Если бы мне удалось приехать в Париж, ее бы не было… Я едва не посетил Париж в апреле 1914 года… События оказались сильнее людей. В настоящее время ничто более нас не разделяет! Эльзасцы остались за вами. Через 20 лет вы скажете мне, довольны ли вы этим приобретением… Нам необходимо договориться… Если когда-нибудь я приду к власти, а это не является невозможным, я поставлю своей целью осуществление этого сближения. Оно произойдет через наши армии». То же самое мне говорил фон Папен в Лозанне.

На заседании военной комиссии сената 7 марта 1934 года маршал Петен сделал ряд важных заявлений. Цитирую их по стенографическому отчету: «Перейдем к организации обороны северной границы. В настоящее время разрабатывается проект этой оборонительной системы. Она будет организована по секторам. Что представляет собой северная граница в целом, начиная с Дюнкерка? Она является продолжением восточного укрепленного района, идущего до Лонгви – Монмеди. Необходимо продолжить эту границу до моря. От Монмеди начинаются Арденнские леса; они непроходимы, если там провести специальные мероприятия. Таким образом, для нас это зона разрушения. Опушки, обращенные в сторону врага, будут, конечно, защищены Там мы создадим укрепления. Поскольку оборона будет без глубины, неприятель не начнет в этом месте военных действий, если же он пойдет на это, то попадет под удар при выходе из зоны лесов. Следовательно, этот сектор не является опасным». На деле же именно здесь, прорвавшись сквозь эти «непроходимые» леса, германские бронетанковые дивизии вышли на стык союзных армий между Седаном и Живе.

На вопрос председателя военной комиссии относительно северной границы маршал ответил: «Укрепления, которые мы возвели бы на границе, не защитили бы, потому что граница проходит слишком близко. Надо идти в Бельгию». Вице-председатель военной комиссии Даниэль Венсен. Нельзя допустить, чтобы враг нанес удар по Франции. Необходимо обеспечить по возможности такое расположение наших сил, чтобы мы могли предупредить удар и нанести его сами противнику. Маршал Петен. Могу сказать вам, что в этом смысле все было предусмотрено, однако я ничего не могу сказать об операции, предусмотренной в Бельгии. Член военной комиссии сенатор Эйез. Обращаю ваше внимание на тот факт, что на севере необходимо защитить угольные разработки. Маршал Петен. Тыловые рубежи на случай обхода не особенно интересуют нас, так как мы хотим идти другим путем. В наши намерения не входит останавливаться здесь. Мы будем защищать Лилль не с французских укреплений, а с фортификаций, возведенных в Бельгии.

* * *

На заседании совета министров 8 марта меня поразила нервозность моих коллег. Жермен Мартен снова указал на финансовые трудности и на обязательства, которые могут заставить нас обратиться за помощью к Великобритании. Барту подготовил пространное выступление по внешней политике. Начал он с общего обзора. С Соединенными Штатами придется возобновить обсуждение вопроса о долгах (Лаваль попросил у Барту разрешения встретиться с ним, чтобы рассказать ему о своих беседах с Гувером). Положение в Тунисе и Марокко очень плохое. В Испании разразился крайне тяжелый кризис. Инцидент с Бельгией из-за неожиданной речи Броквиля, заявившего, что необходимо примириться с перевооружением Германии. Речь эта, произведшая скверное впечатление в Бельгии и благоприятное в Германии, была несколько подправлена выступлением Гиманса. Снова Бельгия идет за Англией.

Отношения с Россией с каждым днем становятся все более сердечными. Барту мимоходом намекнул на возможность вступления России в Лигу наций. Отношения с Польшей, это необходимо признать, весьма плохие. Существенно улучшились отношения с Турцией. Румынский король ведет двусмысленную политику. Отношения с югославами очень сердечные, однако Югославия требует поставок военных материалов. Барту более подробно остановился на австрийском вопросе. Внутри страны положение Дольфуса, по-видимому, укрепилось. В Вене царит порядок. Гитлер якобы сам призвал нацистов к умеренности, однако проблема Центральной Европы остается не менее острой. Барту резюмирует инструкции, посланные им 1 марта нашему послу в Риме, и отмечает двойственность политики Италии, которая то выступает солидарно с Францией и Великобританией, то предпринимает усилия по экономическому и даже политическому сближению с Австрией и Венгрией. Возвращение Габсбургов представляется возможным. Однако в настоящее время Италия, по-видимому, снова хотела бы сблизиться с Францией. Впрочем, доказательства этого желания кажутся мне весьма незначительными. Италия испытывает затруднения в связи со своей неосторожной ревизионистской политикой. Разумеется, у нас есть общие интересы: сохранение вооружений на нынешнем уровне, независимость Австрии, защита золотого стандарта. У меня складывается впечатление, что, несмотря на то, что в настоящее время у Италии плохие отношения с Германией, она обманывает нас и стремится противопоставить Малой Антанте соглашение с Австрией и Венгрией.

Во второй части своего доклада Барту затронул вопрос о разоружении, оговорив при этом необходимость резервировать решение по этому вопросу. Во время переговоров с Иденом Думерг и Барту заявили ему, что они не могли бы принять британский план, так как при всем своем желании Договориться с Англией Франция не может согласиться на перевооружение Германии без гарантий контроля со стороны Франции и без гарантий исполнения со стороны Англии. Впрочем, лондонское правительство, по-видимому, далеко не единодушно в вопросе о разоружении. Британская пресса склоняется на сторону Франции. Весьма разумно выступил Думерг, рассказавший о своей беседе с Иденом по поводу недостаточности консультативного пакта. Думерг считает, что уровень вооружений должен определяться не с точки зрения сегодняшнего дня, а с учетом эвентуальной мобилизации. Армия плохо обученных резервистов не равноценна кадровой армии; в 1914 году нас били до тех пор, пока мы не подготовили резервистов; между тем Германия может сразу же влить в свою кадровую армию около 1 миллиона 400 тысяч хорошо обученных солдат. Следовательно, заявил Думерг, благодаря своей нынешней организации Германия сильнее нас. Премьер-министр подчеркнул также необходимость санкций и настаивал на возвращении Германии в Лигу наций. В заключение он упомянул о так называемых «оскудевших призывах», когда количество призывников упадет до 200 тысяч человек. Поэтому мы не можем согласиться на требуемые Германией 300 тысяч. Затем Барту подвел итог своим переговорам с Риббентропом, который развивал все ту же тему: «Майн кампф» не является подлинной доктриной канцлера… Мы не испытываем ненависти к Франции… Мы стремимся к прямым переговорам с ней».

Шерон продолжал посвящать нас в свою судебную хронику. Он показал нам чек: Camille A, Tardie? Рассматривая документ, я заметил, что в конце оспариваемого слова вертикальная черта пересекает приплюснутое «и». Министр юстиции заявил о своем намерении начать следствие по делу заговорщических лиг. Лаваль, которого маршал Петен одобрил жестом, начал защищать полковника де ла Рокка. Спор принял довольно резкий оборот. В общем тон сегодня был более резким, чем обычно.

Демократическое левое крыло сената заявило протест против нарушений правыми перемирия партий. Комиссия по расследованию продолжала заслушивать показания свидетелей; дело запутывалось все больше и больше. Проведя 11 и 12 марта в Лионе, я был поражен спокойствием населения, во всяком случае по сравнению с Парижем, а также неожиданной активностью нашей ярмарки.

В начале заседания совета министров во вторник, 13 марта, Барту передал мне пространное и тревожное донесение Лабуле от 22 февраля 1934 года, в котором содержалось серьезное предостережение: «Благожелательное влияние президента Рузвельта отныне сведено на нет нашей позицией в вопросе о долгах… В случае кризиса мы больше не смогли бы рассчитывать на США. Франко-американская дружба поставлена под вопрос, возможно навсегда. Чикагский адвокат Левинсон изыскивает возможности решить проблему, увязав ее с вопросом о разоружении».

И снова дело Ставиского! Марке и Марэн считают, что меры, предпринимаемые для успокоения общественного мнения, недостаточно энергичны. Шерон заявил, что он может проявить твердость, но не хочет поддаваться влиянию внешних факторов. Так же настроен Сарро. Думерг, как всегда, хладнокровно анализировал положение. Констатировав, что успокоение не достигнуто, он предложил изыскать для этого необходимые меры. Ксавье Гишар, виновный в потере повесток Жюльену Дюрану и Далимье, будет немедленно снят с поста. Во главе дезорганизованной полиции вместо Жея будет поставлен Бертуэн. Самое ужасное заключается, по-моему, в невозможности возместить ущерб, нанесенный этим делом национальным интересам; мы живем в царстве детективных романов и кино.

Барту вновь вернулся к речи Броквиля, раскритикованной в Англии, с восторгом встреченной в Германии, вызвавшей споры среди бельгийских социалистов и лишь слегка смягченной выступлением Гиманса. Мы узнаем от Франсуа-Понсэ, что через бельгийского посланника в Берлине Гитлер передал Броквилю свою благодарность. Германия подтвердила свое согласие с Локарнскими соглашениями, однако она твердо намерена добиваться равноправия. Говорят, что новый король Бельгии якобы одобряет выступление своего премьер-министра. Барту готовит ноту. «Ваша русская политика обеспечила вам поддержку военных, – говорит ему Тардье, – им не терпится возобновить союз с Москвой и получить новые фуражки». Лишь бы они не думали главным образом о фуражках!

Жермен Мартен продолжал работать над оздоровлением наших финансов. Это его сизифов труд. Он подтвердил, что 10 февраля он действительно опасался закрытия государственных касс.

16 марта. Принимаю бюро партии в полном составе. Обсуждаем вопрос о предстоящем съезде. Я прошу, чтобы с самого начала была образована и приступила к работе комиссия по проведению чистки. Обе палаты были распущены на каникулы.

13 марта правительство Германии вручило нашему послу ответ на нашу памятную записку от 14 февраля.

17 марта. Прощальный завтрак у лорда Тирелла. В 15 часов 30 минут – заседание совета министров. Оно было посвящено в основном рассмотрению ответа британскому правительству. Сначала Барту резюмировал точку зрения британского и итальянского правительств. Судя по последнему меморандуму, Германия остается на прежних позициях. Вопрос стоит, следовательно, так: либо подписать конвенцию, включающую пункт о контроле, либо отказаться от легализации требования Германии о создании 300-тысячной армии. «Это серьезный вопрос совести, — говорит нам Барту. – Я сделал выбор. Надо ответить «нет» на предложение Великобритании. Надо отказаться от легализации перевооружения. Бельгийский сенат единодушно одобрил позицию своего правительства, предложив ему не допускать перевооружения Германии. Это означает фактически дезавуирование речи Броквиля. Комиссии по иностранным делам сената и палаты депутатов Франции высказались против перевооружения. Такова же точка зрения Югославии, Чехословакии, Польши и Румынии». Затем Барту зачитал свой ответ на британский меморандум от 29 января.

Основными документами в этом вопросе являются германский меморандум от 13 марта и французский ответ от 17 марта, полные тексты которых можно найти в сборниках документов Лиги наций (Conf. D. 166-а). Считаю необходимым хотя бы вкратце изложить их.

В начале своего меморандума правительство рейха изъявляло желание выяснить ряд недоразумений. Германия «готова взять на себя самые далекоидущие обязательства ни в коем случае не прибегать к силе». Она уважает Локарнский договор. Она согласна на международный контроль на основе полного равенства всех государств. Что касается «политических организаций», то им никак не следует приписывать какой бы то ни было военный характер. Германия вновь ставила вопрос о войсках на заморских территориях и о прошедшем военную подготовку запасе.

Нота Барту от 17 марта британскому правительству содержит намек на поездку Идена. В ней вновь указывалось, что Франция придала организации своих вооруженных сил сугубо оборонительный характер, при котором запас не может играть непосредственной роли; она не отказывается пойти на уступки в том случае, если будет обеспечена ее безопасность. Между тем Германия вышла из Лиги наций; ее вооружения значительно превысили уровень, предусмотренный существующими договорами. Не постигнет ли новую конвенцию участь военных статей мирных договоров? На каждую новую уступку Германия отвечала новым требованием. Что представляют собой ее военизированные формирования? Где гарантии исполнения? Недостаточно принять обязательство о проведении взаимной консультации в случае нарушения конвенции. Германия должна вернуться в Лигу наций. «Что бы ни говорилось и ни предпринималось против нее, Лига наций остается единственной организацией, способной дать коллективную гарантию мира. Правительство республики сохраняет свою верность этой организации… Оно не может согласиться ни с одним проектом, усиливающим разоружение Франции и в то же время представляющим Германии немедленную и практически неограниченную легализацию перевооружения, уже сейчас проводимого ею в нарушение договоров».

Маршал Петен сообщил нам следующие данные о вооруженных силах Германии: рейхсвер – 200 тысяч человек (с тенденцией к 300 тысячам), в том числе 100 тысяч предусмотренных договорами; полиция – 200 тысяч человек; военизированные объединения – 600 тысяч человек (в том числе 250 тысяч пограничников). Итого – 1 миллион человек. Необходимо добавить к этой цифре 700 тысяч обучаемых резервистов, 800 тысяч человек, недавно начавших воинское обучение, и 1400 тысяч бывших фронтовиков. Германия имеет 1200 орудий и мортир и расширяет свой моторный парк. Сделав ряд замечаний по ноте Барту, я попросил подчеркнуть, что вооружение Германии является реальным фактом, в то время как Франция провела частичное разоружение. Мои замечания были поддержаны и дополнены Тардье. Вместе с Барту мы втроем должны будем окончательно выработать ноту.

Франсуа-Понсэ прислал нам справку о гитлеровской системе образования, составленную директором французского академического учреждения в Берлине г-ном Анри Журданом. Воспитание молодежи играет существенную роль в Третьей империи. «Вы можете сопротивляться мне, – воскликнул Гитлер накануне плебисцита 12 ноября, выступая перед рабочими заводов Сименса, – но ваши сыновья будут принадлежать мне». Педагогика национал-социализма резко отличается от старой системы образования с ее индивидуализмом, гуманизмом и либерализмом; она возвращается к прусской доктрине традиций и включает в себя физический труд. Рядом с нами поднимается фанатический Лакедемон, и весьма прискорбно, что наша пресса столь поверхностно пишет о нем. По мнению г-на Анри Журдана, целью гитлеровского догматизма является сформирование нового типа человека, новой идеологии, исходная догма которой – идея расы. Германское общество представляется как физический факт, как результат некоего предначертания; государство является лишь карающей десницей германской нации (Volkstum), которая включает 60 миллионов имперских и 40 миллионов зарубежных немцев. Эта раса должна сохранить свою чистоту, мужественность и героизм; воспитание должно главенствовать над образованием; школа подчиняется партийным формированиям. Ректор университета во Франкфурте (на Майне) Эрнст Криг и профессор философии Берлинского университета Альфред Беймлер работают над комментариями к «Майн кампф», которая стала новой библией. Криг заявляет, что эпоха чистого разума отошла в прошлое.

Ланжерон назначен префектом полиции. Тардье и Лаваль хлопочут за Кьяппа, однако более умеренно. Думерг ставит ему в упрек то, что он предъявил, как он выразился, «ультиматум».

21 марта. Страсти не успокаиваются. Всевозможные инциденты, дела шпионов, деятельность комиссии по расследованию и пресса настолько лихорадят атмосферу, что можно лишиться рассудка. Пьетри весьма тонко заметил: «Конечно, нужно сделать все возможное, чтобы разыскать убийц Пренса; но необходимо также, чтобы они понравились публике». Преступление это или самоубийство?

18 марта Жермен Мартен представил нам пространный доклад о положении финансов и о бюджете; он требует мероприятий по экономии средств. На заседании совета кабинета 22 марта он снова настаивал на том, что финансовое положение тяжелое. Петен сообщил нам новые данные о перевооружении Германии. По сведениям Денэна, промышленность Германии выпускает 45 самолетов в месяц, то есть в два раза больше, чем мы (мы выпускаем в месяц 23 самолета). На заседании совета в четверг, 29 марта, Барту познакомил нас с результатами своей поездки в Бельгию. В оправдание своей речи Броквиль сослался на ряд малоприемлемых, можно сказать, несерьезных внутриполитических соображений. В коммюнике Гиманса и Барту осуждается гонка вооружений и выдвигается требование конвенции. Выступив по вопросу о бюджетном дефиците, исчисляемом им в 4 миллиарда франков, Жермен Мартен потребовал сократить бюджетные ассигнования на 627 миллионов, в том числе 300 миллионов по линии министерства обороны, обложить налогом государственных служащих и аннулировать льготы, предоставленные ранее служащим, получающим менее 15 тысяч франков в год. В целом эти мероприятия должны сэкономить 2585 миллионов франков. 1 мая необходимо выплатить 1 миллиард. Ряд министров выступает с предложением разработать программу национальной технической реконструкции. Правительство дало согласие на проведение в Париже в 1937 году Всемирной выставки.

Утром в четверг, 29 марта, совет собрался на свое последнее заседание перед короткими пасхальными каникулами. Шерон представил нам свой декрет о торговле оружием, сообщив, что он отдал приказ генеральным прокурорам взять это дело под свой контроль ввиду серьезной тревоги, охватившей общественность, а также указал на необходимость пересмотреть закон об индивидуальной свободе, принятый в феврале 1933 года, с тем чтобы хотя бы частично восстановить статью 10. Он предложил разработать конкретные меры наказания за опубликование ложных новостей.

Барту в нескольких словах рассказал о предложениях России, но только в том, что касалось Лиги наций. К моему сожалению, он, по-видимому, пока не заинтересовался проектом договора о взаимопомощи, по поводу которого заменивший больного Довгалевского Розенберг сообщил мне ряд конкретных и, на мой взгляд, обнадеживающих сведений. По-моему, при хаотическом состоянии нынешней международной обстановки такое соглашение явилось бы наилучшей гарантией безопасности Франции. Что касается Италии, то Шамбрен внушает Барту иллюзии, которые я отнюдь не разделяю. Британское правительство просит ответить, сможем ли мы поддержать британский меморандум, если будет достигнуто соглашение о гарантиях выполнения. Оно просит уточнить: готова ли Франция в случае удовлетворения ее требований принять германские поправки к британскому меморандуму от 29 января при условии, что эти «поправки будут по возможности сведены к более скромному уровню»? Французское правительство еще 5 декабря 1933 года вручило Гендерсону ноту по поводу гарантий выполнения. Мы не можем дать ответ в 24 часа, как этого требует Англия.

Вновь вернулись к вопросу о декретах по экономии. Шерон и Марке не скрывают своей антипатии друг к другу. Битва вокруг дела Ставиского не утихает. «Эко де Пари» 4 апреля снова напала на партию радикалов. Перемирие продолжается! Зачем только я впутался в эту историю! 3 апреля муниципальный совет Лиона единогласно принял по моему предложению резолюцию о своей приверженности закону 1884 года и «республиканским институтам, посягательства на которые являются недопустимыми».

В среду, 4 апреля, в 16 часов состоялось важное заседание совета министров по вопросу о 14 декретах экономии, пространные объяснения к которым представил Жермен Мартен. Он учел сделанные Берто и мною замечания по поводу служащих, получающих низкие пенсии. При обсуждении вопроса о пособиях по многодетности Жермен Мартен заявил: «Самый тяжелый налог – это дети». Марке попросил созвать до 15 апреля комиссию министров для подготовки программы национальной технической реконструкции. Фланден сообщил, что его министерство уже провело подготовительную работу. Жермен Мартен просил до выпуска консолидационного займа ничего не сообщать об этом мероприятии. Предложенные им проекты были приняты с небольшими частными поправками. Сумма дефицита была определена в 4 миллиарда. Численность государственных служащих будет сокращена на 10 процентов путем упразднения ряда должностей. Вместо ранее установленных вычетов будут введены единые пятипроцентные вычеты из окладов низкооплачиваемых и десятипроцентные – из окладов высокооплачиваемых служащих.

6 апреля. Первые сведения о реакции общественности на опубликованные декреты довольно благоприятны. Барту изложил различные варианты решения вопроса о разоружении: 1. Разоружаются все государства. Это тезис Гендерсона, с которым Франция согласна, однако шансов на успех мало. 2. Франция разоружается, Германия перевооружается. Это английский тезис, который мы отклоняем. 3. Франция не разоружается и отказывается легализировать перевооружение Германии. Это будет означать гонку вооружений. 4. Франция не разоружается, а Германия частично перевооружается. С этим тезисом сейчас согласны Англия, Италия и Бельгия.

«Сегодня, – заявил нам Барту, – мы должны только ответить на английскую ноту о гарантиях исполнения. Принимает ли французское правительство британский меморандум в качестве основы конвенции? Лорд Тирелл утверждал, что фактически речь идет не о перевооружении, так как Германия собирается ввести краткосрочную службу. Он подчеркнул, что идея гарантий выполнения завоевала в Великобритании большую популярность. Между тем, судя по поступившей от Франсуа-Понсэ информации, в 1934 году германский бюджет увеличится более чем на 2 миллиарда франков. Значительные средства ассигнованы на штурмовиков и «отряды трудовой повинности». Объяснения германской прессы поэтому поводу выглядят весьма неубедительно. В дополнительном бюджете на общественные работы предусмотрены, по-видимому, скрытые кредиты. Таким образом, Англия фактически предлагает пойти на коренное изменение принципов Женевской конференции, ибо, что бы она ни утверждала, она соглашается на перевооружение Германии. Барту предложил подождать с окончательным решением и ответом Лондону, сославшись на Генеральную комиссию и Гендерсона. Затем он зачитал нам резюмированную выше английскую ноту от 28 марта о гарантиях выполнения и предложил обсудить принципиальный ответ, подготовленный им на тот случай, если проблема разоружения будет решена либо путем заключения всеобщей конвенции, либо путем перевооружения Германии. Новая конвенция противоречила бы принципам, которых до сих пор придерживалась конференция по разоружению. Только Генеральная комиссия имела бы право пересмотреть свои принципы. Поэтому Франции необходимо выяснить ряд вопросов. Резервируя права Генеральной комиссии, она готова провести с Великобританией обмен мнениями. В настоящее время французское правительство не в состоянии дать окончательный ответ по вопросу о гарантиях выполнения. Оно сможет сделать это через несколько дней. Оно не хочет затруднять работу конференции по разоружению.

В итоге мы отказывались дать ответ на поставленный Англией конкретный вопрос и принять январский меморандум Великобритании в качестве основы для дискуссии, потому что в конечном счете он совпадал с германской нотой. «На нынешнем этапе переговоров, – писал Барту 6 апреля, – правительство республики не может принять меморандум Соединенного Королевства от 29 января с последовавшими изменениями в качестве основы конвенции, которая включала бы новые гарантии исполнения. Наше согласие на это имело бы слишком общий и поэтому двусмысленный характер и не учитывало бы слишком многих вопросов технического и политического порядка, которые еще ожидают своего разрешения и которые недостаточно поставить, чтобы решить их». Образуется порочный круг. Конференция по разоружению передала стоящие перед ней проблемы на рассмотрение держав – участниц конференции; эти же последние ссылались на конференцию по разоружению. Я всегда считал, что иначе и быть не может, после того как отказ от протокола подорвал всю систему безопасности, являющуюся непременной основой любой системы разоружения.

Заседание совета министров 10 апреля. Декреты об экономии вызвали меньше трудностей, чем можно было опасаться, Думерг, Петен и Риволле приняли делегацию бывших фронтовиков, заявивших о своей готовности пойти на новые жертвы; в их настроении произошли значительные сдвиги. 24 мая соберется Генеральная комиссия по разоружению; решение об этом было принято после переговоров между Гендерсоном и Барту.

Английское правительство обратилось с нотой к правительству Германии, в которой заявило о своей «весьма серьезной озабоченности» в связи с увеличением военных расходов Германии. Оно хотело бы знать, не имеет ли Германия намерений нарушить Версальский договор. Эта нота соответствует заявлениям, сделанным в палате общин сэром Джоном Саймоном в ответ на запросы г-на Бутби и генерала Спирса. 10 апреля сэр Джон Саймон запросил нашего посла Корбена об ответе французского правительства по поводу гарантий выполнения.

Сближение с Россией опять откладывается. Премьер-министр, по-видимому, не торопится с этим делом. Барту, кажется, относится к этому сближению без враждебности, однако придерживается тактики оттяжек. «Прежде чем принять решение, необходимо проконсультироваться с Румынией, Италией и т. д…» По-видимому, существует чье-то скрытое противодействие. Я убедился в этом по окончании заседания, беседуя с Тардье и Марке. Тардье благожелательно настроен в отношении Японии. Что касается Марке, то его враждебность объясняется, очевидно, внутриполитическими соображениями, его вновь проявляющимся антимарксизмом. К тому же он не считает Красную Армию серьезной силой на международной арене.

13 апреля я впервые председательствовал вместо Пенлеве на заседании руководящего совета дирекции Института культурного сотрудничества, где встретился с профессором Оксфордского университета Гилбертом Мэрреем и бывшим министром юстиции Италии, ректором Римского университета и редактором фашистского уголовного кодекса Рокко.

На заседании совета министров 14 апреля Барту подтвердил, что позиция Польши вызывает большую тревогу, особенно в отношении Чехословакии. Жермен Мартен зачитал нам свой доклад президенту республики относительно последней части чрезвычайных декретов и дефляционной политики правительства.

В субботу, 14 апреля, в Доме инвалидов я председательствовал на заседании комиссии, которой было поручено изучить вопрос об эвентуальном разоружении Франции. Думерг попросил меня и Тардье поочередно руководить работой этой комиссии. Барту ни разу со мной об этом не говорил. Условия нашей работы были весьма неопределенны. В связи с тем что события этой эпохи или остались неизвестны или же были извращены, мне представляется необходимым процитировать подлинные документы.

6 апреля 1934 года Барту писал Думергу:

«Вручение английскому посольству вербальной ноты, содержание которой было одобрено советом министров, предполагает, что мы в ближайшее время направим британскому правительству два других документа: один – относительно уточнений, которые нас просят сделать по поводу гарантий выполнения обязательств по сокращению вооружений; второй – с просьбой дать необходимые разъяснения о предполагаемой системе ограничения вооружений с тем, чтобы мы могли со знанием дела судить об этой системе.

Поскольку политический вопрос о гарантиях выполнения был поставлен по инициативе Франции, я полагаю, что мы должны немедленно разработать концепцию нашей системы, принципы которой были изложены в нашем обращении от 5 декабря прошлого года к председателю конференции по разоружению, В связи с этим я направляю вам, а также моим коллегам-министрам – военному, военно-морского флота и авиации – вместе с данным письмом проект такой разработки, обсуждение которого, если вы сочтете это необходимым, можно было бы провести на одном из ближайших заседаний правительства.

С другой стороны, прежде чем переговоры вступят в стадию технического уточнения предлагаемой системы ограничения вооружений, мне представляется необходимым, изучив имеющиеся у нас сведения о требованиях Германии и о предложениях Англии, наметить, хотя бы в общих чертах, решение, отвечающее интересам нашей национальной обороны и новой ситуации, сложившейся в результате последних переговоров. По вашему указанию Секретариат национальной обороны уже начал работу по сбору необходимой документации. Мне кажется, что настало время предложить Исследовательской комиссии национальной обороны изучить технические вопросы, связанные с переговорами, самые главные и неотложные из которых, по моему мнению, могли бы быть сформулированы следующим образом:

а) В том случае, если ограничение вооружений будет дополнено гарантиями выполнения, которые французское правительство сочтет достаточно действенными, то

1. На каких взаимных условиях ограничения и контроля сможем мы согласиться на новый уровень вооружений, требуемый Германией, и на предлагаемое ею решение вопроса о военизированных формированиях и какие поправки следует внести в требования и предложения Германии?

2. На каких взаимных условиях ограничения и контроля и, в частности, на каких количественных ограничениях могли бы мы согласиться на сохранение статус-кво наших вооружений в течение нескольких лет?

б) Рассмотрение программы сокращения вооружений, сформулированной в британском меморандуме от 29 января, а также изменений, необходимость внесения которых в программу вызвана тем новым обстоятельством, что на нынешнем этапе переговоров не было выдвинуто требований о каком бы то ни было сокращении вооружений до истечения вышеупомянутого периода сохранения статус-кво.

Таковы вопросы, которые, если вы разделяете мою точку зрения, следовало бы представить генералу Жаме для немедленного изучения совместно со всеми заинтересованными ведомствами. Работа эта должна быть проведена Исследовательской комиссией национальной обороны как можно быстр ее с тем, чтобы, не предвосхищая дальнейших обсуждений в Комитете национальной обороны или в Высшем совете национальной обороны, я как можно скорее получил возможность компетентно руководить работой моего министерства в ходе предстоящих переговоров. Эти вопросы рассматривались сегодня утром на заседании совета министров.

Луи Барту».

Специальная комиссия провела два заседания – 14 и 17 апреля. 14 апреля генерал Вейган вручил нам следующую докладную записку:

«В связи с тем, что Исследовательская комиссия Высшего совета национальной обороны получила задание изучить исключительно технические условия проекта конвенции, генерал Вейган просит принять к сведению следующее заявление:

Генеральный штаб по указанию правительства рассмотрел вопрос об условиях конвенции и составил проект этих условий; однако это отнюдь не означает, что верховное командование считает приемлемой конвенцию, учитывающую эти условия или признающую их.

Верховное командование считает:

1) Что сама по себе эта конвенция технического порядка

– санкционирует нарушение Германией военных статей мирного договора, нарушения, на которые мы неоднократно указывали;

– предоставляет юридическую санкцию перевооружению Германии;

– ликвидирует исключительно важную статью мирных договоров и тем самым наносит им решительный удар и, следовательно, таит в себе угрозу для нашей национальной обороны.

2) В связи с этим такая конвенция технического порядка не может рассматриваться отдельно от вопроса об обеспечении гарантий».

Обычно считают, что нота от 17 апреля 1934 года оказала решающее влияние на историю отношений Франции с гитлеровской Германией. Однако французская и иностранная общественность была недостаточно или плохо информирована о происхождении этого документа и о его характере. Этот эпизод с наибольшей полнотой и точностью был изложен Андре Франсуа-Понсэ в недавно опубликованных «Воспоминаниях посла» (в Берлине). Надеюсь, что он не будет возражать, если сведения, почерпнутые им на посту посла, должность которого он так замечательно исполнял, будут дополнены, а в ряде случаев оспариваемы мною на основании данных, имеющихся у меня, как у члена тогдашнего правительства. Весьма интересно как можно лучше осветить это важнейшее событие предвоенного периода, возвращаясь по необходимости к его различным эпизодам.

 

I. Германский меморандум от 19 января 1934 года

Андре Франсуа-Понсэ рассказывает, что после выхода Германии из Лиги наций Гитлер заявил о своем желании вести прямые переговоры с Францией по поводу разоружения. 24 ноября 1933 года в присутствии Нейрата он уточнил свое намерение договориться об ограничении вооружений. Он требовал для Германии трехсоттысячной армии, основанной на всеобщей воинской повинности и краткосрочной службе и подчиненной международному контролю; он предлагал заключить ряд пактов о ненападении; он предлагал нам совместную эксплуатацию Саара. Однако, несмотря на просьбу нашего посла, Гитлер отказался изменить те места в «Майн кампф», в которых содержались нападки на Францию. 11 декабря состоялась новая встреча канцлера с Андре Франсуа-Понсэ, в ходе которой наш посол попросил сделать ряд уточнений. Он дважды вручал Гитлеру памятные записки; правительство рейха ответило на них двумя нотами.

В начале января 1934 года Италия поддержала германское требование ограниченного перевооружения. В меморандуме Великобритании от 29 января была предпринята попытка примирить, или, вернее, сочетать, противоположные точки зрения.

Таково было положение, когда после драматических событий 6 февраля к власти пришел кабинет Думерга. Я и Андре Тардье вошли в правительство в качестве государственных министров. В субботу вечером, 10 февраля, в министерстве иностранных дел состоялось первое заседание совета кабинета. После рассмотрения внутренних трудностей (хорошо известно, насколько они были серьезны) Барту зачитал нам текст своего письма Гендерсону, в котором подтверждалась позиция предшествующих правительств Франции относительно необходимости контролируемого поэтапного сокращения вооружения при условии обеспечения безопасности. В этот период мы испытывали большие трудности в торговле с Англией. 12 февраля Барту информировал нас о положении в Австрии. Дольфус обратился за поддержкой в Лигу наций. Италия прислала туманный ответ, который с очевидностью свидетельствовал о ее сговоре с Германией. Франция поддержала демарш Дольфуса и подтвердила неизменность своей политики в защиту независимости Австрии.

Барту ознакомил нас также с подготовленным им ответом на германский меморандум от 19 января. Его нота подтверждала нашу позицию в вопросе о сокращении вооружений, требовала уточнений по поводу предлагаемой системы контроля и связи предложенных пактов о ненападении с Локарнскими соглашениями. Французское правительство указывало на недостатки германского меморандума, подчеркивало трудности двусторонних переговоров и выражало пожелание начать всеобщие переговоры с целью выработки общего соглашения. Были уточнены разногласия по вопросу о численности вооруженных сил. Мы хотели, чтобы учитывались военизированные формирования, по поводу которых Гитлер сообщил весьма неясные и, по-видимому, ложные сведения. Вместе с Тардье я предложил дополнительно упомянуть об уровне германских вооружений на тот период и о необходимости контроля.

В субботу утром, 17 февраля, на Кэ д'Орсе состоялось совещание, посвященное предстоящему визиту Идена (присутствовали Думерг, Барту, Тардье, Петен, Пьетри, Денэн, Леже, Массигли и я). Обсуждался вопрос о том, какую позицию следует занять по отношению к британскому меморандуму от 29 января. В этом документе говорилось о «заключении конвенции, предусматривающей отказ наиболее сильных в военном отношении держав (в том числе Франции) от некоторых видов вооружения». Германия получила бы возможность осуществить немедленное, но лишь частичное перевооружение: артиллерия и танки, но без авиации. Британский меморандум был, с нашей точки зрения, весьма неудовлетворительным в том, что касалось военизированных формирований. Италия предлагала сохранить статус-кво для наиболее сильных в военном отношении держав и удовлетворить требования Германии, не учитывая наличия этих формирований.

Было решено, что нам следует занять позицию, обеспечивающую свободу действий, и дожидаться, как предлагал сам Иден, результатов его поездки в Рим и в Берлин. Обсуждение принимало острый характер, и чувствовалось, что будет необходимо принять серьезные решения. Петен сообщил, что в настоящее время Германия располагает вместе с войсками, находящимися под ружьем, и прошедшими военную подготовку резервистами армией в 840 тысяч человек. Денэн полагал, что ей достаточно будет трех месяцев, чтобы создать авиацию, равную по силе нашей авиации. Альфан пишет мне из Москвы, что Советы считают нежелательным ослабление Франции как путем разоружения сверх установленного нашим военным командованием уровня, так и путем разрешения перевооружения Германии. Я не нахожу более той политики, к осуществлению которой я стремился. Лигой наций, которая оставалась нам верной, когда предпринимались опасные для нас соглашения с Германией, явно пренебрегают. С момента заключения пакта четырех был потерян правильный курс.

 

II. Разоружение и перевооружение

За последние четыре месяца эта проблема рассматривалась исключительно дипломатическим путем; этот метод не имел успеха, и заключить какое-либо соглашение не удалось; правда, переговоры способствовали прояснению ситуации.

 

III. Советы вступают в Лигу наций

Я по-прежнему стою за политику сближения с Россией. По моему мнению, это является для нас лучшей гарантией.

 

IV. Нота Барту от 17 марта

13 марта германское правительство вручило нашему послу меморандум в качестве ответа на нашу памятную записку от 14 февраля. По мнению Франсуа-Понсэ («Souvenirs», р. 173), Гитлер не «пришел в ярость» при получении нашей ноты. Он рассчитывает на поддержку англичан и итальянцев. «Дискуссия вылилась в топтание на месте, и с мертвой точки сойти не удалось».

Я уже говорил, каким образом совет министров занимался рассмотрением этого важного внешнеполитического вопроса.

Нота от 17 марта является очень сильным документом. В ней вновь указывалось, что Франция придала организации своих вооруженных сил исключительно оборонительный характер, при котором запас не играет непосредственной роли, что она не отказывается пойти на уступки, если будет обеспечена ее безопасность. Но Германия вышла из Лиги наций; уровень ее вооружений значительно превысил уровень, установленный существующими договорами. Не постигнет ли новую конвенцию участь военных статей мирных договоров? На каждую новую уступку Германия отвечает новыми требованиями. Что представляют собой ее военизированные формирования? Где гарантии выполнения? Недостаточно принять обязательство о проведении консультаций в случае нарушения конвенции.

 

V. Конференция в Доме инвалидов (14 и 17 апреля)

Командование вооруженных сил заявило, что поставленные перед ним технические вопросы не могут рассматриваться изолированно, так как они тесно связаны с политическими проблемами.

Исходя из этого, 17 апреля Тардье и я в полном согласии составили письмо Думергу, в котором, оговаривая право Высшего совета национальной обороны обсудить этот вопрос, требовали гарантий выполнения и предлагали правительству самому принимать решение по определенным вопросам; из-за отсутствия данных мы не касались проблем, относящихся к военно-морскому флоту и авиации. Комиссия не сочла возможным указать цифровые данные эвентуального сокращения французской армии. Тардье и я просили разрешения изложить наше особое мнение по ряду принципиальных вопросов, отклоненных комиссией.

Сделав эти оговорки, мы изложили ответы специальной комиссии на вопросы, сформулированные Барту в его письме от 6 апреля. Только само правительство может высказать свое мнение по поводу гарантий выполнения. В случае если Германии разрешат тот уровень вооружений, который она требует, комиссия предлагала принять ряд мер.

 

VI. Нота от 17 апреля

Этот документ был подписан Тардье и мной. Но когда 17 апреля мы явились на заседание совета министров, Барту сообщил нам, что наша работа оказалась бесполезной в связи с решением, которое он принял в согласии с председателем совета министров. Когда все собрались, он ознакомил нас с содержанием известной ноты от 17 апреля.

Зачитав ее, Барту заявил нам, что за последние 40 лет он ни разу не был так обеспокоен. Чего бы ни стоил нам этот ответ, он становился необходимым после ознакомления с германским бюджетом. «Совершенно очевидно, – пишет Франсуа-Понсэ (р. 174), – что, если бы конвенция, разрешающая рейху ограниченное и контролируемое международной организацией перевооружение, не была достигнута, Гитлер счел бы себя свободным от всех обязательств, вытекающих из Версальского договора, и стал бы осуществлять перевооружение по своему усмотрению, без ограничения и без контроля, при восторженном одобрении своего народа». Но с какой международной организацией стала бы считаться страна, которая только что вышла из Лиги наций? Разве Версальский договор не был уже нарушен? Разве военизированные формирования, искусно замаскированные Гитлером, не были зародышем его эсэсовских войск, которые, как мы убедились во время последней войны, превзошли в жестокости традиционную германскую армию. Фактически Гитлер поставил перед союзниками проблему, которую он уже заранее решил. Могли ли две державы осуществлять за ним контроль и санкционировать его действия? Можно ли было доверять «конвенции, им признанной и подписанной»? Я удивлен, что Франсуа-Понсэ считает Барту сторонником этой конвенции. Правда, прежде чем принять столь серьезное решение, Барту должен был в течение некоторого времени испытывать сомнения. Однако мне кажется невероятным, чтобы министр, позицию которого на различных этапах кризиса я только что осветил, мог отказаться накануне решающего заседания совета министров от своих убеждений из-за доклада двух государственных министров, являвшегося в конечном счете лишь информационным документом, не содержавшего никаких политических выводов и оставлявшего за правительством полную свободу действий.

Нота от 17 апреля была единогласно одобрена советом министров.

Ни на единое мгновение у меня не возникало чувства, что Францию «можно упрекнуть в срыве конференции» и что она позволила Гитлеру перевооружаться. Он перевооружался без нашего разрешения. Не могло быть и речи о том, чтобы навязать ему контроль по международной конвенции, от участия в которой он уже уклонился. Контрольный орган? Какой? Кто мог обеспечить этот контроль?

«Нота от 17 апреля, – пишет Франсуа-Понсэ, – имела, во всяком случае, тот недостаток, что она выставляла нас в качестве виновников провала конференции, в то время как истинным виновником был гитлеровский режим». Конференция? Германия ушла с нее. 27 апреля в Берлине выступил Нейрат, который подчеркнул добрую волю рейха, противопоставив ее непримиримости Франции, но, отмечал Франсуа-Понсэ, в этом же выступлении «он утверждал, что независимо от результатов начатых, переговоров Германия уже приступила к созданию своей новой армии». Следовательно, сам Нейрат оправдывал нас. 18 апреля я принял Титулеску; он энергично поддерживал французскую ноту и мою идею сближения с Россией, что, по моему убеждению, должно было явиться необходимым завершением событий. По этому поводу он сообщил мне о враждебной позиции царя Бориса по отношению к Франции. «Имеется два опасных интернационала, – сказал он шутя, – интернационал международных спальных вагонов и интернационал королей». В Англии «Дейли экспресс» от 14 апреля опубликовала весьма интересную статью, доказывавшую, что Германия создает армию в 4 миллиона человек. В ней говорилось об организации трудовых лагерей, на которые рейх выделял ежегодно 15 миллионов фунтов стерлингов по статье «Общая финансовая администрация». В экзаменационную программу этих лагерей включены стрельба из мелкокалиберкой винтовки, строевая подготовка, топография, полевые занятия. 4 миллиона молодых людей проходят эту подготовку. 13 миллионов фунтов стерлингов были выделены на реорганизацию ПВО и на создание специального комиссариата авиации. 17 апреля Бенеш прислал мне из Праги тревожное письмо.

Что касается меня, то я принял окончательное решение. Замечательные доклады Франсуа-Понсэ очень помогли мне в этом. 19 числа на заседании совета министров Петен, которому была известна моя точка зрения, ознакомил меня с докладом полковника Мандра, нашего военного атташе в Москве, исключительно благоприятно отзывавшегося о Красной Армии и определенно высказывавшегося за франко-русское сближение. Сообщенные им сведения соответствовали моим впечатлениям от прошлогоднего пребывания в Советском Союзе. Розенберг, с которым я встретился 21 числа, явно одобряет французскую ноту; он очень доволен результатами своих последних переговоров с Барту. Я стараюсь как можно лучше разобраться в создавшемся положении. Гитлер принял решение; он уже полным ходом осуществляет свою программу; его маневры – лишь хитрость и ложь. Именно с помощью России Великобритания и Франция должны стремиться обеспечить безопасность малых государств Европы и свою собственную. Немой язык карты убедительнее всяких слов.

Бенеш пишет мне из Праги 17 апреля 1934 года:

«Мне не удалось повидаться с вами во время моего недолгого пребывания в Париже, когда я возвращался из Лондона в марте месяце. Я мог бы рассказать вам об определенной эволюции умов в Англии, эволюции, которая с той поры в значительной степени усилилась. Но тем не менее я не знаю, достаточно ли этого, чтобы мы допустили возможность перевооружения Германии. Все, что я видел в Женеве, свидетельствует скорее о том, что англичане все еще колеблются и что потребуется еще много усилий, чтобы убедить их занять правильную позицию. Наше сражение в Центральной Европе продолжается. Аншлюс в данный момент провалился; агитация, конечно, возобновится; но сейчас поражение первой крупной попытки Гитлера неоспоримо. Я внимательно слежу за последними маневрами итальянцев и вместе с Парижем буду всеми силами стремиться направить все по верному пути; и в конечном итоге, несмотря на трудности, я надеюсь, что можно будет избежать серьезных событий. Но сражение будет упорным. Положение демократии в Центральной Европе плачевно. Наша «Splendid isolation» («блестящая изоляция») среди диктаторов полностью завершена. Положение это весьма неудобно. Но мы не уступим; я продолжаю идти своим путем и в этом отношении в общем спокоен. Мы еще будем свидетелями, и, возможно, раньше, чем некоторые думают, лучших дней для демократов. Но нам нужна сильная Франция, по-прежнему бдительная и уверенно стоящая во главе наших демократий, верная принципам решимости и умеренности, порядка и твердости. Без этого Европа погибнет. Я знаю, что вы согласны со мной и что в этом отношении я могу рассчитывать на вас, так же как вы можете рассчитывать на меня. Национальное единство Франции является для нас в настоящее время насущной необходимостью».

В мерах, предлагавшихся командованием, проводилось различие между гарантиями «выполнения» и «гарантиями безопасности». «Так как в основе гарантий выполнения лежит контроль, командование считает необходимым, учитывая опыт, приобретенный после победы, то есть при благоприятных условиях, которые больше не повторятся, а также результаты недавнего тщательного изучения этого вопроса, высказать следующее мнение о контроле: либо контроль не будет действенным – и тогда его сочтут приемлемым; либо он будет стремиться выполнить возложенную на него задачу – и тогда он явится источником неразрешимых и опасных конфликтов. Фактически конвенция узаконила бы неограниченное перевооружение Германии.

В связи с этим командование считает, что опасность, которой чреваты технические пункты конвенции, должна быть уравновешена предварительным получением предельно четких, действенных, быстро осуществимых гарантий безопасности.

Этим оно лишь повторяет свою точку зрения, изложенную на заседании Высшего комитета 8 марта 1934 года и записанную в протоколе этого заседания.

Оно просит разрешения добавить, что, по его мнению, при создавшейся в настоящее время обстановке единственно действенной гарантией безопасности Франции будет предварительное обязательство Англии выступить на ее стороне, если Германия снова попытается разжечь» войну в Европе».

17 апреля Тардье и я направили следующее письмо Думергу:

«Господин председатель,

разрешите направить вам выводы специальной комиссии, руководство которой вы нам поручили. Комиссия провела два заседания: 14 и 17 апреля.

Согласно вашим инструкциям, комиссия не стала «предвосхищать дальнейших обсуждений в Комитете национальной обороны или в Высшем совете национальной обороны всей или части проблемы ограничения вооружений». Согласно этим указаниям, она исходила в своей работе из «гипотезы, что это ограничение будет сопровождаться достаточно действенными, с точки зрения французского правительства, гарантиями выполнения».

Таким образом, рамки, которыми комиссия ограничила свою работу, не позволили ей изложить свое мнение относительно возможности юридического и фактического согласия на перевооружение Германии, а также высказаться по существу гарантий выполнения конвенции, выработанной на этой основе.

Она пришла к выводу, что инструкции правительства резервировали за самим правительством право высказать окончательное, мнение как по первому, так и по второму вопросу (принцип перевооружения Германии; характер и эффективность гарантий выполнения конвенции; связь этих гарантий выполнения с гарантиями безопасности, определенными Уставом 1919 года [151] , различными предложениями, внесенными от имени Франции в Женеве, доктриной Высшего совета национальной обороны и последними французскими нотами от 10 февраля, 17 марта и 6 апреля 1934 года).

В связи с этим комиссия воздержалась от ответа на III часть (стр. 4) ваших инструкций, которая касается вопроса о контроле и не может рассматриваться в отрыве от гарантий выполнения, рассматриваемых в этих инструкциях как приемлемые. Обе проблемы взаимосвязаны и могут быть решены лишь самим правительством.

Комиссия не сочла также своей задачей представить, хотя бы предположительные, сравнительные цифровые данные по военно-морскому флоту и авиации. С одной стороны, опубликованные в Англии и в Германии документы не дают достаточного материала для такого сравнения. С другой стороны, ввиду того, что в скором времени, в 1935 году, состоится конференция о морских вооружениях, комиссия сочла целесообразным связать рассмотрение этого вопроса с решениями правительства о взаимозависимости различных родов вооружения и о той позиции, которую следует занять по отношению к Вашингтонскому договору.

Наконец, комиссия пришла к выводу, что она не может представить в соответствии с V частью (стр. 4) правительственных инструкций цифровые данные об эвентуальном сокращении французских вооружений. Данные, которыми она располагала, позволили ей, притом чисто предположительно, лишь рассмотреть систему ограничений, упомянутую в первых четырех параграфах ваших инструкций.

Мы просим, г-н председатель, вашего разрешения приложить к заключениям комиссии, которые мы имеем честь вам направить, наше особое мнение по принципиальным вопросам, которые комиссия должна была исключить из своего обсуждения.

Примите, г-н председатель, заверение в нашем глубоком почтении и преданности.

Подписано: Тардье, Эррио».

* * *

Затем следовали выводы специальной комиссии:

«I. Заседания специальной комиссии состоялись 14 и 17 апреля под председательством государственных министров, гг. Эррио и Тардье, и имели задачей подготовить ответ на вопросы, поставленные г-ном министром иностранных дел в его письме от 6 апреля сего года на имя г-на председателя совета министров.

Рассмотрев поставленные перед нею вопросы, комиссия констатировала, что данная проблема состоит из двух частей:

1. Гарантии выполнения. Комиссия считала, что целью ее работы не является обсуждение вопроса о гарантиях выполнения, рассмотрением которого должно заниматься само правительство, и ограничилась принятием к сведению прилагаемого ниже доклада генерала Вейгана по этому вопросу.

В связи с этим соображения, представленные военным министром по вопросу о контроле, не стали предметом изучения комиссии.

2. Установление взаимных ограничений вооруженных сил Германии и Франции, которые могли бы быть включены в конвенцию в соответствии с предложением г-на министра иностранных дел.

Изучив материалы, представленные военным, военно-морским, военно-воздушным ведомствами и министерством колоний, комиссия пришла к следующим выводам:

II. Сухопутная армия. В случае разрешения Германии установить тот уровень сухопутных войск, который она требует, необходимо предусмотреть следующие мероприятия:

Военизированные формирования. Желательно распустить военизированные формирования.

Если роспуска добиться не удастся, то для этих формирований должно быть предусмотрено запрещение военной и военно-воздушной подготовки в том случае, если будет установлено, что такое запрещение может быть действенным.

Ряд членов комиссии высказали мнение, что реформа, намечаемая в этом отношении канцлером Гитлером, не поддавалась бы контролю и вообще была бы неосуществимой.

Следовательно, решение поэтому вопросу должно быть принято самим правительством.

Допризывная подготовка. Прохождение всеобщей допризывной подготовки должно быть приравнено к трем месяцам действительной службы. Что касается добровольной допризывной подготовки, охватывающей относительно небольшое число лиц (как, например, в настоящее время во Франции), то сокращение следует производить в соответствии с правилами, установленными Женевским комитетом по численному составу войск. Всеобщая обязательная допризывная подготовка может распространяться лишь на лиц, достигших 18-летнего возраста, причем количество проходящих ее не должно превышать 10 процентов числа лиц, подлежащих призыву.

Полиция. Сокращение общей численности германской, военизированной полиции, тем более что по своей численности она превосходит нашу мобильную гвардию (15 тысяч человек).

Реорганизация германской армии. Принятие мер, которые бы воспрепятствовали, по мере возможности, существованию в Германии одновременно профессиональной армии и армии, комплектуемой на основе всеобщей воинской повинности. Для этого можно предусмотреть порядок, указанный Женевским комитетом по численному составу войск (резолюция от 20-22 ноября 1933 года).

Численность французских вооруженных сил. В соответствии с ограничением численности германской армии до 300 тысяч человек установить численность французской сухопутной армии на уровне, предусмотренном меморандумом от 31 июля 1931 года, то есть ее средняя общая численность должна составлять 651 тысячу человек с возможным увеличением числа кадровых военнослужащих в пределах этой цифры. Указанная выше цифра будет включать и резервистов, количество которых, впрочем, будет ограничено рамками общей средней численности.

Общая продолжительность военной службы. Установить максимальный срок продолжительности военной службы в 27 месяцев, а минимальный – 15 месяцев, с учетом лагерных сборов запасников; при этом для каждого государства срок должен быть установлен в зависимости от его конкретных условий. Если возникнет необходимость предусмотреть менее продолжительный срок службы, то следует ограничить среднегодовой контингент.

Численность личного состава авиации и военно-морских сил. Ограничение численности личного состава авиации в соответствии с меморандумом от 31 июля 1931 года и численности личного состава военно-морских сил в соответствии с действующими договорами.

Численность личного ссстава военно-морских сил береговой обороны. Не включать этот личный состав в общее число военнослужащих сухопутной армии. Если же этот личный состав должен учитываться вместе с сухопутной армией, то следует соответственно увеличить общую численность этой армии.

Техническая оснащенность сухопутной армии. Сохранение статус-кво технической оснащенности сухопутной армии Франции и ограничение технической оснащенности германской армии соответственно: для танков до 6 тонн и для полевой артиллерии до 150 мм, причем оснащение армии этими видами техники должно производиться лишь начиная с определенной даты.

III. Авиация, военно-морские силы, взаимозависимость видов вооруженных сил. Комиссия особо подчеркивает исключительную важность принципа взаимозависимости видов вооруженных сил (численность личного состава и техническая оснащенность) как для сохранения общего равновесия сил, так и для позиции, которой следует придерживаться во время предстоящих переговоров. В связи с этим она считает: а) что для сухопутной армии должны быть предусмотрены ограничения во изменение существующих договоров лишь в той мере, в какой авиация и военно-морские силы явятся объектом новых (по сравнению с существующими договорами) договорных обязательств; b) что в этом случае для авиации и военно-морских сил должны быть предусмотрены ограничения, соответствующие тем ограничениям, которые будут приняты для сухопутной армии; с) что же касается германской авиации, то для нее должна быть установлена максимальная грузоподъемность в 2 тонны (предпочтительно – 1700 кг). Количество германских самолетов должно быть по возможности сокращено и не должно ни в коем случае превышать половины численности французской истребительной, сторожевой и разведывательной авиации, базирующейся на территории метрополии.

IV. Этапы и срок действия конвенции. Большинство комиссии не считает целесообразным определять заранее мероприятия (в частности, по вопросу о сокращении вооружений), которые могли бы быть осуществлены лишь после первого этапа действия конвенции. Что же касается срока действия конвенции, то было предусмотрено два решения: 1) продолжительный срок (примерно 10 лет), что в принципе было бы более предпочтительно, и 2) довольно короткий срок (например, 6 лет), охватывающий, во всяком случае, период наборов «оскудевших призывов»; это лучше, чем брать на себя заранее вторую серию обязательств, содержание которых трудно определить. Изучение новых мероприятий было бы отложено до даты, предшествующей истечению срока конвенции, в случае, если это окажется тогда необходимым.

V. Нарушения. Комиссия признала, что определение нарушений в статье 8 проекта конвенции, представленного подготовительной комиссией, и в статье 88 плана Макдональда было бы в достаточной мере приемлемо для Франции в том, что касается переходных мер, которые она должна будет принять во время периода призыва малочисленного контингента военных лет или при других исключительных обстоятельствах.

VI. Война с применением химического, бактериологического оружия и специальных зажигательных средств. Комиссия считает, что эти формы войны должны быть запрещены. Соответствующая подготовка также может быть запрещена, если будут предусмотрены немедленные репрессии в международном плане, формы которых были бы заранее установлены и обнародованы.

VII. Воздушные бомбардировки. Комиссия высказалась за запрещение воздушных бомбардировок, во всяком случае бомбардировок объектов, не имеющих военного значения, и признала, что это запрещение должно предусматривать, кроме того, меры, способные воспрепятствовать использованию гражданской авиации в военных целях.

VIII. Ограничение военного производства. Ограничение военного производства и импорта военных материалов было бы необходимым, но лишь при условии наличия контроля и действенных санкций, определение характера которых не входит в компетенцию комиссии.

IX. Ограничение общих расходов. Это ограничение должно быть произведено в порядке мероприятий по контролю».

Во время обсуждения, проходившего 17 апреля, Барту сослался на свои предыдущие заявления и на свою ноту от 17 марта. Предлагалось два решения: 1) не проводить разоружения и не разрешать перевооружения Германии; 2) не проводить разоружения и легализировать перевооружение Германии. Барту изложил преимущества и недостатки этих двух решений. По его мнению и по мнению Думерга, основным фактом является увеличение германского бюджета; оно доказывает, что Германия совершенно не считается с происходящими переговорами. Германия как бы говорит: что бы там ни случилось, я перевооружаюсь. Ответ германского правительства Англии является малоудовлетворительным; он ничего не говорит о возможном возвращении в Лигу наций. Английское правительство намерено, по-видимому, завершить всю эту работу заключением конвенции, пусть даже неудовлетворительной. Даже по вопросу об авиации оно как будто расположено уступить ради достижения соглашения. Между тем бюджет рейха впервые предусматривал ассигнования на организацию гитлеровской армии.

Барту зачитал нам свою ноту. Необходимо привести ее здесь полностью. Она является ответом на британские ноты от 28 марта и 10 апреля.

«17 апреля 1934 года.

Своей вербальной нотой от 28 марта, дополненной сообщением министра иностранных дел от 10 апреля, британское правительство обратилось к правительству республики с просьбой сообщить ему, готово ли оно принять за основу конвенции по разоружению британский меморандум от 29 января сего года с изменениями, вытекающими из германского предложения, с содержанием которого г-н Иден ознакомил французское правительство 1 марта.

Британское правительство сформулировало этот вопрос исходя из предположения, что соглашение смогло бы обеспечить гарантии выполнения конвенции. Оно желает, с другой стороны, узнать точку зрения французского правительства относительно характера этих гарантий.

В тот самый день, когда английский посол передал эту ноту, «Монитэр оффисьель дю рейх» опубликовал в Берлине бюджет, утвержденный германским правительством 22 марта, на 1933-1934 финансовый год. Изучение этого бюджета позволило совершенно точно установить, что на нужды военного, военно-морского министерства и министерства авиации расходы были увеличены на 352 миллиона марок.

Британское правительство в неменьшей степени, чем французское правительство, было обеспокоено значительным размером этого увеличения. Серьезность этого факта была подчеркнута демаршем, предпринятым послом Англии в Берлине перед министром иностранных дел рейха. Объяснения, которые он получил по этому поводу, явились не столько оправданием, сколько подтверждением.

И действительно, не дожидаясь результатов переговоров, германское правительство захотело показать свою решимость продолжать всестороннее перевооружение в тех рамках, которые только оно одно считает себя вправе устанавливать, и вопреки статьям договора, которые за неимением какой-либо другой конвенции продолжают определять статут ее вооруженных сил. Оно намерено в самое ближайшее время и в больших масштабах увеличить не только мощь своей армии, но также и мощь своего военно-морского флота и своей авиации. В связи с этим соседи Германии никак не могут недооценивать опасность, нависшую над ними в результате недавнего создания в демилитаризованной зоне многочисленных аэродромов, что также является нарушением договора. Одновременно с этим германское правительство не намерено упразднить или разоружить военизированные организации, стремясь еще больше приспособить их для военных целей. В доказательство этого достаточно ознакомиться со всеми невоенными статьями ее бюджета.

Какое бы объяснение ни пытались им дать постфактум, эти исключительно серьезные факты требуют совместного их изучения и совместных выводов.

Они доказывают, что правительство рейха, с умыслом или нет, сделало невозможным проведение переговоров, основу которых подорвали осуществленные им мероприятия.

Констатация этих фактов указывает правительству республики на его долг и определяет его ответ. Не дожидаясь даже возможности достижения соглашения о системе гарантий выполнения, достаточно эффективных, чтобы позволить подписать конвенцию, которая узаконила бы значительное перевооружение Германии, Франция должна прежде всего позаботиться об обеспечении условий своей собственной безопасности, которую она, впрочем, не отделяет от безопасности других заинтересованных держав.

Возвращение Германии в Лигу наций, из которой она так внезапно вышла, могло бы привести хотя бы к частичному разрешению этого вопроса. В своей ноте от 17 марта правительство республики заявило о своем согласии с британским правительством относительно необходимости рассматривать это предварительное возвращение Германии в сообщество государств как главное условие подписания конвенции по разоружению. После этого оно имело контакт со многими правительствами, которые, будучи также заинтересованы в этом, выражали аналогичную точку зрения. Присутствие Германии на женевской Ассамблее было бы не менее необходимым для выработки удовлетворительной системы гарантий выполнения. Но по этому основному вопросу г-н Иден не смог привезти из Берлина никакого благоприятного решения, и молчание, хранимое во время последних переговоров, не позволяет надеяться на лучшее.

Правительство республики не может отказаться в принципе от основного и необходимого условия, которое оно выдвинуло. Но еще в меньшей степени оно может взять на себя ответственность за последствия этого отказа в столь опасное время, когда готовится и осуществляется перевооружение Германии вопреки всем переговорам, предпринятым согласно желанию самой Германии.

Уроки последней войны, ужасы которой Франция испытала на себе более, чем какое-либо другое государство, обязывают ее проявлять осторожность. Ее стремление к миру не должны смешивать с отказом от обороны. Она признательна британскому правительству за его дружеское желание выработать совместно с ней действенную систему гарантий выполнения конвенции по разоружению. Она сожалеет, что в результате посторонней инициативы внезапно оказались бесполезными переговоры, проводимые до этого обеими странами в атмосфере взаимопонимания и чистосердечия.

Конференции по разоружению следует возобновить свою работу, которая должна быть завершена; она должна возобновить ее с того самого этапа, на котором она прервала ее, когда предложила правительствам провести вне ее рамок обмен мнениями, не приведший к желаемым результатам. В ходе всех этих переговоров Франция оставалась верной и желает остаться верной как принципам, которыми всегда руководствовалась в своей работе Генеральная комиссия, так и самому Уставу Лиги наций, являющемуся гарантией мира во всем мире.

Французское правительство не сомневается, что на предстоящем совещании оно может рассчитывать на столь ценное для него сотрудничество британского правительства в деле упрочения мира при помощи гарантий, необходимых для всеобщей безопасности».

Четверг 19 апреля. Заседание совета министров. Барту сообщил нам о том, какое впечатление произвела на Кемпбелла наша нота. Реакция Германии была более резкой, чем можно было ожидать, а первая реакция Англии более умеренной. Малая Антанта, кажется, удовлетворена. Польша, которой мы направили недавно памятную записку, проявляет сдержанность. Бек удивлен, что наша нота умалчивает о разоружении. «Если будет заключено соглашение о перевооружении Германии, – заявил он, – то это будет нарушением договора».

Внутреннее положение улучшается. Курсы рент благодаря поддержке мелкой клиентуры повышаются. Правительство стремится замедлить повышение. Поступления золота во Французский банк возрастают. Оживляется оборот капиталов. Доверие восстанавливается. Торговый баланс становится более благоприятным. Французская нота вызвала многочисленные отклики. 20 апреля Пьер Вьено, депутат от департамента Арденн, отказывается от своих полномочий делегата конференции по разоружению. 20 апреля в «Попюлер» Леон Блюм приветствовал отказ правительства легализовать в каких бы то ни было масштабах гитлеровское перевооружение, но при этом обвинил правительство в отказе от заключения общей конвенции по разоружению, при участии или без участия Германии.

Я был поражен сообщением японского министра иностранных дел (нота от 17 апреля), заявлявшего, что его страна рассматривает Китай как зону исключительно японского влияния. Это открытый вызов договору девяти держав, угроза доктрине «открытых дверей». Решительно все основные дипломатические акты рушатся один за другим.

 

II. Провал разоружения (21 апреля – 28 сентября 1934 года)

Выступление по радио г-на Думерга и доклад Жермен Мартена вызвали общий подъем оптимизма, о чем свидетельствовало резкое повышение курса ренты. Председатель совета министров умеет говорить в непринужденном тоне, который так нравится публике: «Я не хочу, чтобы вас надували, мне тяжко и т. д….» Состояние государственных финансов значительно улучшилось. Назначенная на 1 мая выплата (1 миллиард) не вызовет затруднений. Заем «Национального кредита» реализуется успешно. В воскресенье, 22 апреля, в Виллёрбанне я был исключен из Лиги прав человека за то, что вошел в кабинет Думерга. Эта клоунада произошла в присутствии немца, Эмиля Гумбеля, в защиту которого я выступил, когда тот был выгнан из своей страны. Ряд федераций (Уазы, Нижней Сены) голосовали за довольно недружелюбные по отношению ко мне резолюции.

Четверг, 26 апреля. Заседание кабинета. Новости из Варшавы. Телеграмма Лароша. Маршал Пилсудский заявил о своей верности Франции и о независимости своей политики; он предложил реформу Лиги наций; он не верит, что Россия желает в нее вступить. По его мнению, Советскому Союзу еще нельзя доверять. Бек утверждает, что заключенное им с Германией соглашение не содержит никаких секретных пунктов.

Шерон больше не верит в «добродетель» Пренса. Меня ознакомили с результатами вскрытия. Они довольно путаны и кажутся мне противоречивыми. В субботу, 28 числа, я имел продолжительную беседу с Герню и Моро Жиаффери. Моро твердо верит в самоубийство Пренса. Он привел убедительные аргументы: 1) Почему ничего не было сказано о найденной жандармами ампуле? А пуховка? 2) Перчатки на рельсах. 3) Поезд Пренса прибыл в 16 часов 44 минуты. Телеграмма была отправлена в 16 часов 50 минут. Каким образом можно было в течение шести минут выйти из вокзала, дойти до телеграфа и встретиться за это время со своими убийцами? 4) Наличие ножа является инсценировкой, так как на трупе не было обнаружено ни одной ножевой раны. Смерть произошла в 20 часов 46 минут. Предыдущий поезд прошел в 19 часов 35 минут.

29 апреля на департаментском съезде в Лионе я объяснил причины, побуждающие меня оставаться в правительстве, в которое я вошел по единодушному предложению партии. Мое простое объяснение было встречено очень благожелательно. Пресса утверждает, что оно содействовало в какой-то мере повышению курса ренты. Сообщают об оживлении торговли в универсальных магазинах. Положение на бирже очень устойчиво.

2 мая Барту сообщил нам о резких выступлениях Анрио в Бельгии. В Румынии Ренэ Бенжамен выступил с грубыми нападками на республиканских руководителей, одним из которых являюсь и я; это происходит на собраниях под председательством директора газеты «Эпока» Григора Филипеску и директора газеты «Курентул» г-на Памфила Сейкаро. Некоторые газеты («Эндепанданс румен», «Ля Лупта») выступили с протестом. Бенжамен был принят королем.

Жермен Мартен изложил нам принципы своей финансовой реформы.

Суббота, 5 мая. Барту сделал отчет о своей поездке в Польшу. Отношение там. к нам весьма хорошее. Пилсудский – человек энергичный и здравомыслящий. Бек – чопорный и сухой, особой сердечности не проявил, по крайней мере вначале; в своем заявлении французской печати он энергично настаивал на сохранении союза, заключенного в 1921 году. Пилсудский сначала проявлял сдержанность; во время своей последней поездки в 1933 году Бек выразил желание заключить соглашение и сделал соответствующие предложения, которые остались без ответа. Пилсудский не любит Вейгана, но ценит Петена. Предложение о военном сотрудничестве в ближайшее время снова будет изучено. Что представляет собой польско-германское соглашение? Мне кажется, что Барту сообщил по этому поводу мало точных сведений. Бек не торопится, по всей видимости, поддержать демарш в защиту Австрии. Что касается вопроса о разоружении, то Пилсудский считает, что упорство Франции не будет продолжительным и что мы пойдем на уступки.

Он не особенно верит в Лигу наций, имеющую слишком много членов и занятую слишком маловажными делами, однако выходить из нее Польша не собирается. Пилсудский не верит в прочность советского строя. Он еще не подписал пакта о ненападении. Затруднения с Чехословакией явились предметом обсуждения на ряде совещаний. Барту был поражен национальным величием и силой Польши. Он мне долго говорил о Беке, и я сказал ему шутя: «В Европе появился еще один человек, которого вы будете называть «мой дорогой друг», вот и все».

В Чехословакии наш министр был встречен с большим энтузиазмом и более чем сердечно. Ничто нас не разделяет с этим народом.

Нота от 6 апреля по поводу разоружения не будет опубликована в «Белой книге», но Барту желает, чтобы она стала известна общественному мнению. Англия оказалась в затруднительном положении. Будучи не в состоянии дальше уклоняться от ответа, она становится истицей, так как мы остаемся на позиции конференции по разоружению. В Италии Муссолини принял Беранже; он считает, что можно помешать перевооружению Германии, пойдя на неизбежные уступки, иначе, говорит он, это вызовет гонку вооружений. Он хотел бы вступить с нами в переговоры о морском статуте, о Ливии, о гражданстве перемещенных лиц. Положение Гитлера как будто осложнилось ввиду конфликта между рейхсвером и коричневорубашечниками; среди штурмовиков наблюдается распространение коммунистического влияния. Соберется ли конференция 29 мая? Муссолини желает ее отсрочки. Совет Лиги наций соберется 14 числа для обсуждения вопроса о Сааре. Мне кажется, что по всем этим вопросам мы не занимаем твердой позиции. Заявление Японии по поводу Китая не вызвало с нашей стороны никакой серьезной реакции; мы направили ноту, за которую обе страны выразили нам благодарность, что, по всей видимости, свидетельствует о ее расплывчатости.

Состояние финансов продолжает оставаться хорошим: значительно пополнился золотой запас, повысился курс государственной ренты, широкий размах приняла подписка на облигации займа обороны. Германское правительство выразило желание вступить в переговоры с держателями займов Дауэса и Юнга. Я поражен нашей экономической анархией. У нас имеется 36 авиационных фирм, у Соединенных Штатов их 5. Мне кажется, что по крайней мере 25 наших фирм – лишние. Так как государство приобретает только на 600 миллионов в год, то как могут существовать эти предприятия?

10 мая. Заседание совета министров. Мы познакомились с важным донесением нашего посла в Вашингтоне от 22 февраля. «…Становится очевидным, – пишет Лабуле, – что обсуждение вопроса о долгах приняло теперь здесь общенародный характер, чего не было вначале. Искусно используемый политиканами и националистической прессой, этот вопрос является в настоящее время орудием, которым готовы воспользоваться все те, кто, имея на то основание или нет, хотят помешать Соединенным Штатам играть определенную роль в международной политике и готовы при каждом удобном случае парализовать соответствующие усилия президента и его правительства. Что же касается нас, то, если все будет продолжаться в том же духе, напрасно было бы рассчитывать на исключительно благоприятное личное отношение к Франции г-на Рузвельта, чтобы преодолеть эту оппозицию… Сменявшие друг друга после окончания войны вашингтонские правительства питали к нам большое недоверие; разочарование, которое вызывала у нас их политика, могло быть значительным; но ни мы, ни они не должны забывать ту эффективную и даже решающую помощь, которую нам оказали Соединенные Штаты после поражения России в 1917 году, дав нам возможность противостоять натиску германских сил. Трудно также недооценить значение для обеспечения победы и спасения нашей страны денежного займа, предоставленного нам на столь льготных условиях американским казначейством, погашение которого является в настоящее время причиной столь досадных разногласий между нашими странами».

Лабуле обращал внимание правительства на опасность подобной ситуации в случае возникновения европейского кризиса, указывая, что приход Гитлера к власти создал для нас условия, которые мы должны постараться использовать, и напоминал, что в апреле 1933 года, во время моего визита, президент Рузвельт выразил готовность занять в вопросе о разоружении более радикальную позицию, чем республиканское правительство и добиться присоединения своей страны к мерам, принимаемым против агрессора. Благожелательное отношение Рузвельта не только не было оценено во Франции, но в его адрес даже раздавалась критика и насмешки. Если мы нуждаемся в Соединенных Штатах для защиты нашей безопасности, «то, – утверждает Лабуле, – необходимо незамедлительно решить вопрос о долгах». Он советует предусмотреть сначала выплату суммы, которая соответствовала бы суммам, выплаченным другими правительствами в счет частичного погашения займа. Г-н Левинсон, франкофильский адвокат из Чикаго и личный друг сенатора Бора, изучает возможности урегулирования этого вопроса. В Соединенных Штатах, как заявил г-н Лауренс Хилс в американском клубе в Париже, продолжают утверждать, что мы даже не оплатили стоимость американских товаров, хотя мы их перепродали.

Заключительная часть доклада Лабуле была пророческой: «Мир, и в частности Европа, испытывает в настоящее время серьезные потрясения; демократия, там, где ей на смену еще не пришла диктатура, находится в опасности. Соединенные Штаты, что бы там ни говорили, находятся вместе с Францией и Англией в первом ряду великих держав, приверженных принципам демократии. Важно не только сохранить, но и укрепить солидарность этих трех государств, если мы хотим отстоять не только свободу, но и мир». Но этому торжественному предупреждению, как и следовало ожидать, не было уделено никакого внимания. Франции доставляло удовольствие играть роль нечестного должника; она старалась найти этому всякого рода оправдания. Мы предпочитали страстно увлекаться делом Пренса, спорить о том, было ли это самоубийством или нет. Между тем недостатка в причинах для беспокойства не было: 1 мая было подписано германо-югославское соглашение. Король Александр не изменил своего политического курса, определяемого верностью Франции и Малой Антанте, но он заявил, что предпочитает немцев итальянцам. Положение в Сааре было малоутешительным. Не могу понять, почему Барту столь враждебно настроен по отношению к Бонкуру, которого я всячески защищаю.

Жермен Мартен продолжает работать и проводить консультации, подготавливая финансовую реформу.

11, 12 и 13 мая в Клермон-Ферране состоялся чрезвычайный съезд Республиканской партии радикалов и радикал-социалистов. С самого начала я понимал, что мне нужно утверждать свой авторитет. Ряд делегатов съезда потребовал, чтобы председателем был Кюдене, руководитель федерации Сены и Уазы. Я заявил, что не хотел бы, чтобы меня лишали этого права. Совещание председателей и генеральных секретарей федераций предложило создать комиссию по чистке из 25 членов; это были наши «овернские великие дни». Г-н Альбер Бейе, которому был поручен доклад о незаконных действиях ряда парламентариев, выступил прежде всего с обвинением против правых деятелей: против Пьера Лаваля – за то, что тот позвонил в прокуратуру и попросил выгодной для Ставиского отсрочки, и против Кьяппа. Но он также строго осудил тех левых деятелей, поведение которых он расценивал как проявление слабости; он упомянул Гара, Боннора, Далимье, Пруста, Рене Рену. Он выразил протест против парламентского кумовства и предложил резолюцию о запрещении депутатам или сенаторам, являющимся адвокатами, выступать в роли поверенных тех акционерных обществ, которые используют денежные вклады населения или кредит; о запрещении выступать против государства, департаментов, коммун и колоний; о запрещении всем членам сената или палаты депутатов под страхом немедленного отзыва входить в состав административного совета какого-либо общества, прибегающего к вкладам, заключающего сделки с государственными органами или получающего от них субсидии. Альбер Бейе требовал также применения суровых санкций в случае коррупции или использования служебного положения в корыстных целях. Исключительно смело и авторитетно он требовал оздоровления политических нравов.

В последовавших затем бурных прениях г-н Галиман (департамент Нижней Сены) высказал ряд упреков в мой адрес, конечно, не в связи с тем, что я якобы замешан в скандале Ставиского, а за то, что я вхожу в правительство. Я немедленно ответил, что мне было предложено войти в правительство не парламентской группой, а самой партией; и раз дав слово, я не возьму его обратно, но что, с другой стороны, я, конечно, готов оставить пост председателя партии. Я тут же поставил свои условия. «Для того чтобы я остался председателем партии, – заявил я, – необходимо наличие двух условий: прежде всего это должно соответствовать вашему желанию; но я также являюсь свободным человеком, и я чувствую себя оскорбленным, когда мне говорят, что я гоняюсь за министерскими портфелями; поэтому я решу, когда вы выскажете свое мнение, могу ли я остаться председателем партии». После того как этот инцидент был исчерпан, выводы доклада г-на Альбера Бейе были одобрены единогласно.

Экономические вопросы отошли на второй план. Большое число и резкий характер выступлений свидетельствовали о том, что основное внимание съезда направлено на общеполитические проблемы, обсуждение которых началось в субботу, 12 мая, на утреннем заседании. Г-н Кюдене согласился с тем, что я вошел в кабинет Думерга по предложению партии, однако при этом он заявил, что правительство отказалось от выполнения своей программы успокоения страстей и умиротворения; он требовал роспуска заговорщических организаций. «Это, – заявил он, – попытка установить диктатуру побежденного в стране меньшинства над ограбленным большинством. Это ниспровержение всех исторических основ, на которых зиждется не только партия, но и сам строй. В этом случае правительство уже перестает быть нейтральным или, если угодно, как говорят в Англии, своего рода trustee общественных дел; оно становится пособником мятежников и их добычей». Кюдене резко критиковал режим чрезвычайных декретов, который погубил в Германии правительство Брюнинга. Он присоединился к мнению г-на Пуанкаре, заявившего в «Иллюстрасьон» 29 апреля 1933 года, что он считает недопустимым проведение финансовой реформы и бюджетных реформ при помощи декретов. «Вы не можете, – добавлял он, – построить демократический город на земле банкиров и финансистов». «Необходимо, – заявил он в заключение, – все подчинить этим трем лозунгам: оздоровлять, дерзать, заставлять уважать свои решения».

Днем 12 мая атмосфера накалилась. Взял слово председатель парламентской группы Камилл Шотан. Он поднялся на трибуну, весь его вид свидетельствовал о двух месяцах моральных страданий. Его выступление звучало недвусмысленно с самого начала. «Я все время смотрел на дело Ставиского только глазами начальника полиции; ни прямо, ни косвенно, ни лично, ни через других людей я никогда не знал этого мошенника, я его и в глаза не видел». Таким же образом он отверг легенды о деле Пренса. Разоблачив тех, кто уже возлагал свои надежды на установление подобия диктаторского режима, Шотан заявил, что, как только 21 сентября 1933 года им была получена соответствующая информация, он тотчас же дал строгие указания начальнику Сюртэ Женераль. С 1926 по 1931 год, то есть в то время, когда Ставиский развертывал свою деятельность, его предшественники, казалось, ничего не подозревали. Он отверг ряд других обвинений и советовал партии придерживаться благоразумной политики, подчиняя свою программу требованиям событий и ожидая того момента, когда радикализм сможет снова играть руководящую роль в государственных делах.

После выступления Гастона Мартена, который заявил, что разоружение фашистских лиг является самым минимальным требованием, взял слово Даладье. Он также подвергся резким нападкам; одни называли его убийцей, другие – капитулянтом. Он заявил, что полностью отвечает за свои поступки. Что произошло 6 и 7 февраля? 6 февраля объединились две силы: одна – тщательно подготовленная, имевшая руководителей и оружие, другая – взбудораженная и возмущенная скандальным делом Ставиского. Даладье с трагической откровенностью объяснил, почему он решил не прибегать к помощи вооруженных сил: в результате могло бы погибнуть больше невинных, чем виновных. Он высказался далее за сохранение перемирия между партиями, но за перемирие честное.

Председателю партии нельзя было отмалчиваться. Я должен был рассказать о результатах переговоров с социалистами после выборов 1932 года, об условиях, в которых было сформировано мое правительство, о моем отказе упразднить лагерные сборы резервистов, о падении моего кабинета. Но я защищал также правительство Бонкура, Даладье, Шотана, Сарро, которые пытались обеспечить финансовую стабильность. Я объяснил, почему я был против роспуска парламента после 6 февраля: «Я сказал тогда моим друзьям: мне часто приходится вести борьбу; я готов продолжать ее вести и сейчас, но я предпочитаю не сражаться на зыбкой почве. Я хочу прежде всего, чтобы была внесена ясность в некоторые дела, чтобы стало известно, кто виновники и где они, чтобы были применены санкции, и только потом принять любой бой… Нужно было выждать, чтобы спала горячка». Я напомнил, при каких условиях мне было дано официальное указание, получившее единогласное одобрение, войти в кабинет Думерга. В качестве члена кабинета я защищал его финансовую политику, принимаемые им меры для изыскания необходимых 4 миллиардов, его политику дефляции; я настаивал на принятии программы национальной технической реконструкции и финансовой реформы, на неотложности оказания помощи крестьянам, рабочим и безработным. Молодые радикалы требовали установления контроля за экономикой; я присоединился к этому требованию при условии, чтобы контроль основывался на цифрах и фактах.

Было внесено несколько проектов резолюции. Отклонив все прочие, я принял резолюцию, предложенную федерациями Востока, Запада, департаментов Од, Ардеш и Верхней Гаронны, в которой говорилось:

«Съезд партии радикалов и радикал-социалистов предлагает председателю партии Эдуарду Эррио оставаться верным слову, данному им от имени партии, и вновь заверяет его в своем полном доверии.

Съезд с негодованием отвергает кампании, которые были организованы против него, а также против председателей Даладье и Шотана и других членов партии, честность которых остается незапятнанной вопреки ухищрениям клеветников.

Он выражает министрам-радикалам свое полное доверие и считает необходимым поддержать правительство перемирия партий, которое должно:

1) обеспечить уважение тех принципов, которыми руководствовались при его создании;

2) требовать от всех такой же верности принципам перемирия партий, которую проявляет партия радикалов и радикал-социалистов;

3) использовать весь свой авторитет, чтобы пресечь действия мятежных организаций и всех подстрекателей и положить конец пропаганде, проводимой самыми подлыми средствами против левых общественных деятелей;

4) руководствоваться в деле восстановления финансового благополучия и авторитета государства, а также во внешней политике демократическими принципами, от которых республиканская Франция может отказаться лишь ценой своей гибели.

Съезд призвал правительство проводить мирную политику, которой следовали все левые правительства».

В воскресенье, 13 мая, на утреннем заседании комиссия по чистке представила свой доклад. Съезд исключил Гара, Боннора, публициста Пьера Бонарди, Луи Пруста, Рене Рену, Андре Эсса, Далимье. Было принято решение не исключать Юлена и Зейца. Спорным оставался вопрос о Мальви. Его обвиняли в том, что с разрешения парламентской группы он воздержался во время голосования доверия кабинету Даладье; он ссылался на свою дружбу с Кьяппом, который поддержал его перед Верховным судом. Защищался он искусно. Я должен был выступить и указать на то, что парламентская группа несет ответственность за принятое ею решение; я напомнил о процессе Мальви, где я сам являлся судьей; я напомнил также обсуждение вопроса о государственных долгах, чтобы показать, что я не ставил тогда в вину Мальви то, что он не голосовал за меня. Альбер Бейе с обычной для него резкостью выдвинул ряд новых обвинений. Он напомнил, что Кьяпп, смещенный г-ном Даладье, сказал ему: «Мы встретимся с вами на улице». Даладье подтвердил этот ответ. И снова на съезде разгорелись страсти. По требованию одного из делегатов я вновь взял слово и заявил, что если кто-либо должен нести ответственность за это, так это я, председатель парламентской группы. В обстановке невообразимого шума предложения комиссии были отклонены. В результате проведенного по требованию Мальви формального голосования он был оставлен в партии. После съезда он выразил мне свою горячую признательность; он даже сделал мне ряд странных признаний. Но когда позднее, в сентябре 1940 года, я был снят его зятем Пейрутоном с поста мэра Лиона, Мальви совершенно не вспомнил ни о своем процессе в Верховном суде, ни о бурном съезде в Клермон-Ферране; я напрасно ждал от него выражения хоть малейшей симпатии.

Кюдене и его коллеги направили мне свои заявления об отставке. Общее мнение сводилось к тому, что оппозиция потерпела поражение. Отношение ко мне прессы было в общем благоприятным. В Париже меня ожидало любезное письмо президента республики.

На заседании совета министров 15 мая состоялась продолжительная дискуссия относительно резолюции парламента. Жермен Мартен продолжал заниматься подготовкой финансовой реформы; его предложения почти готовы. Британское и французское казначейства заняли одинаковую позицию в вопросе прекращения платежей по планам Дауэса и Юнга. Денэн сообщил нам, что за 3 месяца Германия закупила в Англии и Соединенных Штатах 333 мотора, то есть в 7-8 раз больше, чем производится у нас. Маршал Петен утверждает, что перевооружение Германии особенно активно проводится в области авиации… Английское правительство отказалось наложить запрет на поставки частным лицам, но оно формирует 6 новых эскадрилий и намерено создать авиационные базы в Бельгии и во Франции.

Рене Рену исключен из коллегии адвокатов; это меня очень взволновало, гораздо больше, чем мое исключение из лионской секции Лиги прав человека. Какое шутовство!

Пятница, 18 мая. Утреннее заседание палаты депутатов. Возникают некоторые трудности. Мне кажется, что дискуссия неблагоприятна для правительства. Фроссар, который так энергично выступал за создание правительства «Национального единения», настроен агрессивно. Друзья Даладье маневрируют; с этим, возможно, связано выступление Марселя Деа. Несмотря на поддержку, которую нам оказывал Шотан, 30 радикалов проголосовали против кабинета, а 13 воздержались. Жан Пио в «Эвр», заявил, что партия радикалов утратила свое единство. Скоро станут неизбежны «политические расслоения и перегруппировка сил… Остаются только чисто сентиментальные связи, которые с каждым днем слабеют и рвутся при столкновении с реальной действительностью».

Заседание совета министров 19 мая. Жермен Мартен снизил процентную ставку по облигациям займа Национальной обороны и по облигациям государственного казначейства. Французский банк продолжает проводить политику высокой процентной ставки. Актив казначейства доходит до 1 миллиарда 350 миллионов. Выпуск облигаций Национальной обороны проходит успешно. За период с 8 по 14 мая вклады в сберегательные кассы превысили выдачу. Страна наконец вздохнула свободно. Расходы на национальную оборону ставят под удар статью 70 закона 1934 года, которая обязывает определять источники доходов в соответствии с намечаемыми расходами.

Посланник Латвии сообщил мне о государственном перевороте, совершенном в Риге правительством Ульманиса. Это был акт, аналогичный акту канцлера Дольфуса. С точки зрения внешней политики этот поворот вправо опасен если не в настоящее время, то, во всяком случае, для будущего.

Парламентские каникулы во время троицы (20-21 мая) проходили под знаком усиленной политической активизации, или скорее ажиотажа. Состоялись четыре съезда.

1. Съезд Лиги прав человека в Нанси, где меня «заклеймили» за то, что я наказал муниципальных служащих, которые не захотели подчиниться приказу о проведении занятий по противовоздушной обороне. Этот инцидент вызвал отставку Баша при обстоятельствах, подробности которых мне неизвестны.

2. Крайне бессодержательный съезд объединенной партии в Тулузе. Фроссар, так яро выступавший за национальное единство, полностью отрекся от своих слов.

3. Съезд неосоциалистов в Париже, представляющий интерес из-за любопытных речей Марке и Марселя Деа.

4. Съезд Федерального союза бывших фронтовиков в Виши, на котором Пишо выступил против «старой гвардии» и призвал к сближению с ВКТ. Но Жуо в «Пёпль» от 26 марта отказался ответить на этот призыв. Возможно, что демонстрация в Виши, в которой приняло участие много чиновников, была вызвана чрезвычайными декретами.

Все эти съезды отрицательно сказываются на положении правительства. Когда нападают на «старую гвардию», я это принимаю, как говорят, на свой счет. Мне смешно читать резолюцию Александра, принятую Лигой прав человека: «Съезд считает, что во Франции, пока она остается республикой, ни один закон, ни один трудовой контракт не может милитаризировать граждан до такой степени, чтобы заставить их участвовать вопреки их убеждению в учениях по обороне или псевдообороне против чудовищной газовой войны, и поэтому осуждает необоснованный и недостойный акт мэра Лиона Эдуарда Эррио, который вопреки всем правам человека в декабре прошлого года уволил и понизил в должности 22 служащих лионских скотобоен за то, что они отказались участвовать в том, что они называли, справедливо или несправедливо, лживым и смехотворным парадом…» Это поистине монумент глупости. Я гордился своей принадлежностью к Лиге, когда она защищала Справедливость, ставя себя вне партий и над партиями. Теперь, когда она стала грязной лавочкой, прибежищем интриганов или обанкротившихся политиков, я совершенно не намерен считаться с ее решениями.

На заседании совета министров 24 мая Барту сделал отчет о работе Лиги наций. Он ознакомил нас с обсуждением саарского вопроса; согласно хорошо известной формулировке, дело было отложено до будущей сессии. Он изложил содержание своих бесед с Литвиновым, с которым познакомился еще в Генуе. Он заявил нам, что ничего не предпримет в отношении России без ведома совета министров.

Литвинов по-прежнему предлагает свой Европейский пакт; он согласен на вступление СССР в Лигу наций, но внутри Советского правительства мнения по этому вопросу разделились. Барту считал бы желательным это вступление. Литвинов сообщил ему о своих оговорках (арбитраж, равенство рас, мандаты), из которых ни одна не является значительной. Литвинова особенно беспокоит политика Варшавы; Польша требует постоянного места в Совете Лиги наций, на что Испания не согласна. Теперь, после прихода Гитлера к власти, я более чем когда-либо считаю союз с Россией необходимым для Франции. Это моя навязчивая идея начиная с 1922 года.

Говорят, что Иден якобы одобрил ноту от 17 апреля. По мнению Барту, английское правительство не хочет, чтобы мы шли на уступки. Но мы по-прежнему находимся в заколдованном круге. Барту признал, что после провала Протокола 1924 года о мирном урегулировании международных конфликтов мы топчемся на месте. Я должен был снова выступить с длинной речью в защиту Поль Бонкура.

Жермен Мартен ознакомил нас со своим проектом финансовой реформы, который он представил 23 мая. Он сообщил нам о трудностях, с которыми ему придется столкнуться в делах казначейства до конца 1934 года. Понадобится консолидационный заем. Новый нажим со стороны Тардье и Марэна с целью проведения финансовой реформы путем чрезвычайного декрета. Я возражал против этого. Правительство решило не осуществлять девальвацию пиастра.

Четверг, 24 мая. Выступив в палате депутатов в защиту шелковой промышленности, я с большим удовлетворением отметил, что мое предложение нашло широкую поддержку. Мой дорогой Лион, я, как всегда, думаю прежде всего о тебе. Утром в совете министров маршал Петен уговаривал меня выдвинуть свою кандидатуру в Академию. Об этом же писал мне Барту. В палате депутатов в кулуарах ходят разговоры о моем инциденте с Лигой прав человека. Калибан мстит.

В своей речи Барту энергично заявил о своем согласии с предыдущей политикой, придерживавшейся формулы – разоружение вплоть до признания за Германией равноправия в вопросе безопасности. Он высказал свое мнение о якобы существующем противоречии между нотой от 17 марта и нотой от 17 апреля и о ноте от 6 апреля, которую мы не опубликовали раньше по просьбе британского правительства. Мы высказались в ноте от 17 апреля за политику разоружения, говорит он. Его речь, вначале несколько нерешительная, стала в этот момент исключительно выразительной и четкой. Сказался его большой парламентский опыт, его умение подбирать ответы, позволяющие настигнуть мысль противника, его молодость (если молодостью можно назвать живость действия и мысли), его изумительное красноречие, певучесть ясного и иногда резкого голоса. Он прямо и смело выступил в защиту Лиги наций, строго осудив тех, кто иронизирует по ее поводу. Социалисты были смущены; некоторые даже аплодировали.

26 мая. Заседание совета министров. Гиманс сообщил нам, что он хотел бы, чтобы Англия уточнила военные обязательства, вытекающие из Локарнских соглашений, как это сделала Франция. По всей видимости, конец конференции по разоружению близок. Обсуждался вопрос о долгах. Барту зачитал записку, подготовленную аппаратом его министерства. Лабуле недавно прислал телеграмму. Рузвельт согласился бы на незначительное погашение долгов и с удовлетворением отметил бы, что можно перейти к другим вопросам, как, например, к вопросу о разоружении и вопросу о германской опасности. Как я с ним согласен! Лаваль бросил резкую реплику. «Мы не должники, – заявил он – …Предложение Гувера создало новое право». Я ему обстоятельно ответил. Я еще раз доказывал, что, приняв предложение Гувера, мы были специально предупреждены им, что оно ничего не изменит в наших обязательствах. Председатель совета министров прилагал все усилия, чтобы найти выход. Фланден поддержал меня с юридической точки зрения; он хотел бы достичь соглашения и предложил продолжить мораторий Гувера. Тардье яростно возражал против платежей. Барту относился к дискуссии явно безразлично, заявив, что он присоединится к мнению правительства. Совет министров молчаливо отверг символическое погашение долгов. Потерпев поражение, я заявил, что добьюсь общественного признания моей верности своим идеям или в палате депутатов или где-либо в другом месте.

После заседания меня вместе с Шероном вызвал президент республики; он признал мою правоту. Но, несмотря на это, я ни за что не согласился присоединиться к заявлению, которое было поручено составить Барту и Фландену.

Прямо в кабинете президента, в присутствии Шерона, я написал следующее заявление: «Я оказался в меньшинстве в совете министров. Но я остался верным идее, которую я всегда защищал». Президент республики принял к сведению этот протест.

Заседание совета министров во вторник, 29 мая. Я убедился, что Думерг не возражает против роспуска парламента. Фроссар поставил вопрос об избирательной реформе. Какова будет позиция кабинета по этому вопросу? Начались прения; обсуждалась государственная реформа. Риволле считал желательным создание большой внепарламентской комиссии для изучения данного вопроса. Думерг и Шерон энергично защищали идею независимости государства по отношению к группировкам и ассоциациям. Шерон также предпочитал роспуск. Фланден опасался образования «неофициального парламента» в противовес официальному парламенту; если парламент не справляется со своей задачей, нужно провести новые выборы, но благоразумно воздержаться от избирательной реформы, так как этот вопрос входит в компетенцию палат парламента. Правительство присоединилось к этому мнению.

Из достоверного английского источника мы узнали о предстоящих переговорах между Германией и Японией о создании «оборонительного союза», который позволит Германии продолжить ее политику экспансии на Восток за счет Прибалтийских государств. Переговоры состоятся в июле.

Муссолини, выступив с речью перед итальянской палатой депутатов 26 мая, заявил о своем твердом намерении, несмотря на финансовые трудности, которые испытывает страна, израсходовать 1 миллиард лир на военно-морской флот и 1 миллиард на авиацию. Он указал на провал конференции по разоружению. «Война, – сказал он, – является для человека тем же, чем материнство для женщины». Он цитировал Прудона и «меланхоличного» Гераклита Эфесского.

Жермен Мартен добивался одобрения финансовой реформы в целом, с опубликованием суммы уплаченного налога.

29 мая 1934 года в Женеве на заседании Генеральной комиссии Литвинов произнес важную речь. Он констатировал невозможность достигнуть решения проблемы разоружения. Советская делегация сначала предложила общее и полное разоружение. Но она предвидела и предсказывала неизбежное и близкое наступление периода новых войн и настаивала ввиду этого на быстром принятии радикальных мер; против этого предложения выступили все другие делегации, за исключением турецкой. «Исходили они из того, – заявил Литвинов, – что вопрос о войне и мире не является актуальным, что история дает нам десятилетние сроки для разрешения вопроса о гарантиях мира длинными этапами и гомеопатическими дозами».

Советская делегация не сделала из своего предложения ультиматума и заявила о своей готовности сотрудничать с другими делегациями для выработки системы частичного сокращения вооружений. И тут-то начались настоящие затруднения. Прежде всего дискуссия коснулась следующего вопроса – следует ли сокращать существующие вооружения или ограничить их нынешним уровнем. Никакого единогласия относительно размеров, принципа и критерия этого разоружения. Должно ли это касаться всех видов вооружений или только некоторых? Ни один из вопросов, поднятых на конференции, не нашел еще конкретного решения. Политические события шли своим чередом. В ряде стран сменились правительства и их идеология. Некоторые правительства открыто включили в свою программу завоевание чужих земель (безусловно, военным путем, так как никто не уступит своих территорий добровольно), в то время как абстрактный принцип равноправия столкнулся вполне реальными опасностями для своего применения. «И ныне, подводя итоги более чем двухлетней работы конференции, мы должны открыто сказать, что наметившиеся уже на заре ее жизни затруднения не смягчались с течением времени, а, наоборот, шли crescendo, заведя нас в конце концов в тупик».

Государства, принимавшие участие в переговорах, не пришли к соглашению. Конференция провалилась. Честнее было бы смело признаться в этом. Советское правительство продолжает считать желательным разоружение и готово присоединиться к любому плану, принятому другими государствами; но такого плана не существует. Следует ли закрыть конференцию? Советская делегация считает, что скорее следует искать другие гарантии мира, другие меры обеспечения безопасности, для принятия которых не требовалось бы единогласия. Литвинов напомнил о советском предложении по определению агрессии, принятом одной из комиссий конференции и воплощенном уже в ряде международных договоров. Могут быть сделаны новые предложения того же порядка, предусматривающие, например, те или иные санкции против нарушителей мира или против нарушителей пакта Келлога.

Таким образом, 29 мая 1934 года Литвинов возвратился к принципам, которые мы положили в основу протокола 1924 года. «В дополнение к такому более или менее универсальному пакту могут быть заключены еще отдельные региональные пакты взаимной помощи, предложенные здесь в свое время французской делегацией… Если мы пойдем по. этому пути, то время и энергия, потраченные на конференцию, не пропадут даром, и мы не вернемся с пустыми руками к народам, пославшим нас сюда». Литвинов четко и предельно ясно поставил проблему безопасности. Он предложил даже превратить конференцию в постоянный орган, следящий за обеспечением безопасности всех государств, за сохранением всеобщего мира. «Я предлагаю, – сказал он, – превратить эту конференцию в перманентную, периодически собирающуюся конференцию мира… Теперь же, когда опасность войны перед нашими глазами, можно было бы подумать о создании специального органа, устремленного в своей деятельности в одну цель, в сторону предупреждения или уменьшения опасности войны».

Всякий объективный политик должен признать благородство и разумность этой мысли. В то время как наша пресса, невежественная и пристрастная, давала французской публике глупую карикатуру на советскую дипломатию, что эта публика впоследствии хорошо поняла и о чем она весьма сожалела, Литвинов старался доказать, насколько предложенный им орган отличался бы от Лиги наций и дополнял бы ее, указывал на неизбежность новых кровопролитных войн, разоблачал устремления диктаторских режимов. «История, – заявил он в заключение, – не знает таких случаев, когда империалистические государства, склонные к завоеваниям и расширению своего господства, облюбовали бы лишь одну страну света – юг, запад, восток или север. Укрепившись в одном направлении, они с окрепшими и увеличенными силами бросались на новые завоевания в других, а чаще всего во всех направлениях… Принятием эффективных мер безопасности мы окажем услугу не только своим собственным народам, но и тем народам, которые против собственной воли могут быть брошены ради чуждых им целей и вопреки своим истинным интересам в огонь авантюристических кровавых экспериментов…»

Тем временем в Женеве сэр Джон Саймон, казалось, хотел остаться на положении арбитра между Францией и Германией. Барту выступил с речью, которая вызвала смятение среди нейтральных государств и обрадовала наших друзей, в том числе русских. Он заявил (его выступление состоялось 30 мая), что Лига наций необходима человечеству. Международные меры предосторожности против воздушной войны необходимы, но нужно также принять меры против других видов угроз и решить проблему безопасности. «Эта проблема лежит в основе любого вопроса о разоружении». Германия покинула конференцию. Франция отказалась легализовать ее перевооружение, но она не закрыла двери для переговоров. Барту напомнил, что правительство рейха в своем бюджете на 1934 год увеличило на 2 миллиарда 500 миллионов свои официальные военные расходы, не говоря уже о неофициальных. С 1932 по 1933 год Франция уменьшила свои военные кредиты на 17 процентов; она еще больше их снизила в 1934 году. С 1933 по 1934 год бюджет рейхсвера, не говоря уже о коричневорубашечниках, увеличился на 33 процента; бюджет германских военно-воздушных сил возрос на 160 процентов. Франция придерживалась своего плана ограничения вооружений от 1 января 1934 года; но она желала, как и Гендерсон, как и Литвинов, найти решение проблемы безопасности. В общем Барту скорее выпячивал, чем затушевывал наши разногласия с Англией; он резко критиковал ее ноту от 29 января и высказал ряд лестных замечаний в адрес Муссолини, который пытался пригласить его в Рим, но в конечном итоге вопреки некоторым внешним впечатлениям поддерживал Германию. Поляки и бельгийцы занимали весьма сдержанную позицию.

В Париже долго обсуждался ответ правительства на запрос Фроссара. От имени председателя совета министров был составлен следующий текст:

«Я считаю необходимым проведение государственной реформы, которую палата депутатов недавно одобрила, назначив комиссию с целью разработки ее элементов. Эта реформа является лучшим средством для того, чтобы не допустить смешения полномочий, исключительно опасного для существования свободного строя, которому я всецело предан. Страна явно желает проведения этой реформы. И она, и только она одна, должна будет, когда придет время, сказать решающее слово».

5 июня 1934 года. Заседание совета министров. В Женеве Гендерсон отошел от нас. Нам предложили региональный пакт взаимопомощи: Германия, Советский Союз, Польша, Прибалтийские государства, Финляндия. В таком случае был бы договор А и договор Б, второй – между Советским Союзом и Францией. Я узнал предложения, которые мне были сделаны прошлой зимой, но я хочу видеть сам проект. Барту запросил полномочий на ведение переговоров на этой основе. Русские даже предложили взять обязательство, аналогичное тому, какое мы имели с Англией до 1914 года; это то же самое, что мне предлагал Литвинов. Барту оставался исключительно сдержанным. Позиция Польши довольно загадочна, она не хочет сближения ни с Литвой, ни с Чехословакией; некоторые думают, что она заодно с Берлином. Лаваль относился исключительно благоприятно к союзу с Германией и враждебно к сближению с Россией, что якобы принесло бы к нам Интернационал и красное знамя. Эти бывшие революционеры просто ужасны! По страстности, с которой Лаваль выдвигает свои аргументы, я узнаю человека, которому в прошлое воскресенье в Обервилье досталось от коммунистов. Малые причины – большие последствия.

Турецкая нота в Женеве носит явно профранцузский характер. Барту был уполномочен продолжать переговоры на указанной им основе. Думерг представил дело очень искусно и осторожно. Я избегал задавать вопросы, чтобы не смущать его.

Левая демократическая группа в сенате усиленно жалуется на активизацию лиг. Она требует также контроля над секретными фондами.

Сарро представил нам свой проект организации пассивной обороны.

Министр финансов сообщил об ослаблении деловой активности из-за страха перед войной. Бюджетные поступления находятся под угрозой. Плохое общеэкономическое положение. На бирже «затишье»; клиентура из провинции не дает больше заказов. Жермен Мартен сообщил нам, что Великобритания не будет производить выплат Соединенным Штатам после 15 июня. Думерг заметил, что это сообщение не является еще официальным.

Заседание кабинета 9 июня. Глава правительства поздравил Барту с результатами, которых тот добился в Женеве. Барту с гордостью сообщил о том, каким образом была урегулирована саарская проблема. Что касается разоружения, то англичане и итальянцы вначале согласны были отложить рассмотрение этого вопроса, ответственность за что пала бы на Францию. Сначала Гендерсон энергично высказался за безопасность, поддержав, таким образом, позицию Франции. Барту кратко изложил речь Литвинова. Мне кажется, что глава советской делегации не слишком большой оптимист. 4 июня он писал мне из Женевы:

«Мне было исключительно приятно узнать, что вы надеетесь на благоприятный исход дела, которое вас интересует. Не стану, однако, скрывать, что я далеко не в восторге от хода этого дела и что я предвижу сильное противодействие со стороны предполагаемых участников. Нам предстоит преодолеть много трудностей. Со своей стороны я сделаю все возможное, чтобы достичь цели, к которой мы оба так стремимся».

По мнению Барту, речь сэра Джона Саймона произвела плохое впечатление. Он признает, что ответил в тоне, который совсем не напоминает тон тихой мессы. «Впечатление от моей речи было сильным, – сказал он. – По отношению к Германии я отбросил всякие церемонии». После обмена речами он продолжил переговоры; он выразил удовлетворение поведением турок, которые согласились представить подсказанный им проект резолюции. В этот момент Гендерсон под воздействием британской делегации изменил свою позицию и предложил отправиться для переговоров в Берлин. Нейтральные страны выработали свой проект резолюции. Барту предложил провести совещание всех авторов резолюций. Гендерсон отказался и отпустил по поводу частой смены французских министров рискованную шутку, которую наш коллега живо парировал; выступление его было резким, атакующим, причем он даже предложил свою отставку.

В среду, 6 июня, Барту и Пьетри составили проект резолюции; на Барту произвели сильное впечатление ум и честность шведского министра Сандлера. Предложенный им текст не уполномочивал Гендерсона вести переговоры в Берлине. Однако Макдональд поручил Идену заявить, что Германия несет большую долю ответственности за то, что происходит; он приглашал Барту приехать в Лондон, чтобы «в совместной работе развивать далее достигнутое в Женеве согласие». Гендерсон вновь стал исключительно любезным. Франко-британское сближение наметилось на заседании 8 июня. Барту заявил, что ему «аплодировали, как не часто аплодируют в Женеве». Иден утверждал, что Великобритания по-прежнему придерживается позиции, на которой она стояла в октябре; таким образом, он, кажется, противоречит сэру Джону Саймону и, во всяком случае, явно затрагивает Германию. Италия, которая желала бы сорвать конференцию, выразила свое неудовольствие, так же как и Венгрия. Все державы, за исключением двух, присоединились к Франции.

С Россией продолжаются переговоры о пакте. Германия предупреждена об этом; следовательно, не может быть и речи об окружении. Опасаясь нашего соглашения с Москвой, Лондон вынужден идти на сближение с нами. Поведение Польши остается загадочным и озадачивающим. Она не проявляет настоящей солидарности с нами, хотя голосовала за проект резолюции. Думерг опасается, что она, возможно, связана секретным соглашением с Германией, Венгрией и Италией. Барту по-прежнему ждут в Риме, но он не хочет туда ехать до заключения соглашения по основным вопросам. Болгарский представитель вел себя очень корректно.

Вторник, 12 июня. Заседание совета министров. Вопрос о долгах. Барту предложил не платить по следующим двум соображениям: 1) позиция Англии; 2) невозможно рассчитывать на согласие парламента. Новое выступление Лаваля, путаное и построенное на софизмах, поразило меня своей страстностью. Какая жалкая дискуссия! Председатель Думерг пытался сократить ее, Берто и Сарро не особенно энергично меня поддерживали. По моему настоянию, будет по крайней мере официально отмечено, что я остался при своем мнении.

13 июня «Тан» опубликовала следующее коммюнике: «…Министр иностранных дел г-н Луи Барту ввиду предстоящего 15 июня платежа сделал сообщение по вопросу о долгах Франции Соединенным Штатам Америки. После обстоятельного обмена мнениями совет министров решил придерживаться позиции, которую мы заняли с декабря 1932 года. Г-н Эррио заявил, что он не изменил точки зрения, которую он постоянно защищал, о необходимости урегулировать спорные вопросы между двумя странами». «Добавим к этому официальному сообщению, – пишет «Тан», – что большая часть заседания совета министров была посвящена вопросу о долгах. Выступили ряд министров, в том числе г-н Эррио, который, как сказано в коммюнике, энергично защищал ранее занятую им позицию о необходимости уплатить долги». Если бы это мое требование не было удовлетворено, я бы немедленно вышел из кабинета.

Италия заявила, что она приступает к строительству двух кораблей водоизмещением в 35 тысяч тонн. Следует внимательно следить за Югославией, которая, по мнению маршала Петена, имеет тенденцию отойти от нас и, как говорит Пьетри, выходит из-под нашего военного влияния.

Я в шутку сказал Шерону: «Здравствуйте, убийца», на что он мне ответил: «Вы очень добры, что не употребили более сильного выражения».

13 июня. Вечером состоялось совещание Исполнительного комитета партии. Маршандо сделал замечательный доклад о государственной реформе. Государство должно быть посредником между антагонистическими группами и защищать общенациональные интересы. Оно обладает в настоящее время следующими недостатками: 1) недостаток авторитета; 2) парламентский паралич (действия групп, показной характер дебатов); 3) смешение полномочий не только в старом смысле этого слова, но и в результате давления со стороны заинтересованных группировок. Следовательно, нужна реформа. Но какая? В данном случае следует придерживаться не столько политических и партийных соображений, сколько чувства долга перед республикой. Конституция 1875 года не была рассчитана на продолжительное время. Необходимо провести реформу исполнительной власти, гарантировать стабильность правительства, упорядочить работу председателя совета министров, установить число министров, разработать процедуру референдума и роспуска парламента. Следует ограничить право интерпелляции и право инициативы в области финансов. Нужно шире привлекать экономические силы, не уменьшая приоритета политической власти. Следует также гарантировать независимость судебных органов. Исполнительный комитет решил включить этот вопрос в повестку дня съезда партии. После этого доклада произошли небольшие инциденты. Я чувствую, что возбуждение, вызванное Клермонским съездом, еще не улеглось. Я энергично возражал.

В пятницу, 15 июня, благополучно закончились прения по военным кредитам. Все радикалы, за исключением четырех, проголосовали за правительство.

Заседание совета кабинета в субботу, 16 июня. Согласно сообщениям Лабуле, Рузвельт и Кордэлл Хэлл восприняли французскую ноту несколько философски. Из Италии к нам поступают довольно тревожные сведения о перевооружении Германии, которая начинает обращать свои взоры даже на Голландию и Швейцарию. Италия по-прежнему ведет двойную игру (встреча Гитлер – Муссолини).

В знак протеста против чрезвычайных декретов возобновились демонстрации бывших фронтовиков, спровоцированные, по всей видимости, чиновниками. Национальный союз собирается выпустить афишу с критикой парламента за отказ принять избирательную реформу. Совместно с Национальной конфедерацией он готовит кампанию с целью роспуска парламента. Думерг предложил рассмотреть вопрос о смягчении наказания инвалидам войны.

19 июня. Продолжительная беседа с делегацией депутатов-радикалов: Шотаном, Пальмадом, Мартино-Депла, Бонне, Мазэ, Перфетти, Бренье. Обсуждались три вопроса:

1) Опасения по поводу продления срока военной службы. Я посоветовал моим друзьям поставить на обсуждение группы вопрос о позиции, которую займет наша партия в том случае, если не будут приняты меры по сохранению без риска для страны годичного срока службы.

2) Роспуск парламента. Бонне предложил мне взять на себя обязательство подать в отставку вместе с другими министрами-радикалами, если правительство будет требовать роспуска. Я ответил, что было бы более благоразумно не доводить до сведения общественного мнения и даже вообще не принимать в настоящее время такого решения. Я буду бороться всеми силами против роспуска парламента. Если мои усилия не увенчаются успехом, я буду консультироваться с партией о том, какие надлежит принять меры.

3) Дело Ставиского. Шотан сильно страдает (и его можно понять) от ведущейся против него кампании. Мы пришли к единому мнению, что все же было бы лучше добиваться научно обоснованного следствия, чем противопоставлять догматизм догматизму.

Вторник, 26 июня. Спокойствие, на которое мы надеялись, не наступило. Страсти разгораются и слева и справа. Собрания, организованные Анрио, вызвали многочисленные и серьезные инциденты. С другой стороны, организуется Общий фронт, в частности в Лионе. Я подвергся прямым нападкам со стороны Эмери и косвенным – со стороны Бержери. Газета «Ла Флеш» опубликовала направленную против меня статью Алена. «Лион репюбликен» заняла враждебную позицию. Я не смог ввиду моей исключительной занятости лионскими делами присутствовать на заседании совета министров в понедельник, 25 июня. Мне сообщили, что оно прошло очень плохо; произошел конфликт между Думергом и Риволле, с одной стороны, и между Думергом, Жермен Мартеном и Марке – с другой. Марке не присутствовал на заседании палаты депутатов, где в понедельник во второй половине дня состоялось обсуждение принципа организации работ по национальной технической реконструкции. Он поставил меня в известность о своих разногласиях с Думергом и заявил о возможном выходе его и Риволле из кабинета.

Визит Франсуа-Понсэ. По его мнению, Германия создает армию в 300 тысяч человек, как она этого требовала. Скоро у нее будет вместо 7 дивизий – 14, а затем — 21. У нее уже имеется 1000 самолетов; а вскоре у нее будет их 2 тысячи. Она спешно готовит летчиков.

В палате депутатов этот день не был удачным для кабинета. Он вынужден был частично уступить в вопросе о поправках к финансовой реформе.

Четверг, 28 июня. Вторая половина дня. Несколько важных визитов: германский посол, Марке, Шерон, Шотан. Дело Марке как будто улаживается. Шотан очень расстроен из-за новых нападок на него. Германский посол заявил о своей озабоченности в связи с саарским вопросом, он утверждает, что Германию можно было бы заставить вернуться в Лигу наций. Я ему прямо высказал свое мнение о политике Гитлера, которую он не одобряет, о перевооружении его страны, которое он не отрицает, и о комбинациях рейха с Польшей, которые он не опровергает.

Суббота, 30 июня. Заседание совета министров. Жермен Мартен познакомил нас с проектом чрезвычайного декрета о сокращении заработной платы рабочим государственных предприятий, который я попросил его снять с обсуждения, что он и сделал. Марке добился вчера одобрения своего плана. Палата депутатов утвердила финансовую реформу. Но общая обстановка как в парламенте, так и вне его остается скверной. Повсюду создаются лиги, активизируется Общий фронт. В Лионе недавно исключенный из Лиги прав человека Эмери и его друг Бержери обрушились на меня с нападками. Центральный комитет Лиги 27 голосами против 6 и при одном воздержавшемся высказался за оставление меня в числе членов Лиги. Лига заявила, что «она по-прежнему считает, что не должна вмешиваться в правительственную и парламентскую политику, что является делом партий, и не будет осуждать кого бы то ни было из своих членов за вхождение в правительство по указанию партии или же за пребывание в нем с разрешения партии». Думерг обещал рассмотреть проект улучшения пенсионного обеспечения престарелых рабочих. Барту отложил отчет о своей поездке.

4 июля 1934 года. Посланник Литвы от имени своего правительства пригласил меня посетить его страну. Волнения среди местного населения в Алжире.

Четверг, 5 июля. Я выступил в комитете Лиги прав человека с объяснением по поводу дела лионских скотобоен. Большинство было настроено благожелательно, если не считать нескольких педантов, реплики которых я живо парировал.

Пятница, 6 июля. Визит Лабуле. Он долго рассказывал мне о том, что реакция общественного мнения Америки после 15 июня оказалась не столь бурной, как этого можно было опасаться. Основным нападкам подверглись англичане. Наша нота была встречена довольно хорошо; общественное мнение считает, что создавшаяся ситуация является результатом непримиримости закона Джонсона. К тому же в связи с предстоящими перевыборами палаты представителей и одной трети состава сената будущие кандидаты предпочитают придерживаться непримиримой позиции и не идут на компромисс, который им трудно было бы защищать.

7 июля. Заседание совета кабинета. Председатель совета сообщил нам приятные новости об оживлении деловой активности, сокращении безработицы и повышении жизненного уровня. Общее моральное состояние улучшается. Вчера парламент был распущен на каникулы после принятия финансовой реформы и плана Марке. Отчет Барту в комиссии по иностранным делам сената прошел удачно.

Поступили сообщения о резне в Германии, о кризисе 30 июня 1934 года и о казнях, совершенных под руководством полковника Буша. Были расстреляны генералы Шиейдхубер, Хайн, фон Хайдебрек, Шмидт, фон Краусснер, полковники Лаш и Копп, граф фон Шпрети, капитан Уль, лейтенант Рейнер, как об этом пишет г-н Бенуа-Мешэн в своей «Истории германской армии». Рем был убит в тюремной камере; Фон Шлейхер и его супруга были умерщвлены в своей берлинской вилле. В тюрьме Лихтерфельде расстрелы следовали один за другим. «Я сам отдал приказ, – заявил Гитлер 13 июля в своей речи в рейхстаге, – расстреливать виновных». Начальник канцелярии фон Папена фон Боск был убит за то, что пытался помешать открыть ящики стола своего патрона. В Мюнхене были казнены преподаватель университета Бек и музыкальный критик Вилли Шмидт, который был убит по ошибке (его спутали с его однофамильцем группенфюрером СА). Труп фон Кара был найден на улице вместе с трупом Шерингера, бывшего офицера рейхсвера, перешедшего к коммунистам. В одном из своих докладов Франсуа-Понсэ описывает это дикое и нелепое нордическое представление и Геринга в роли старшего ловчего. Германия возвращается к язычеству и дикости. Геринг утверждает, что «древние греки были германцами, пришедшими с севера».

Однако Иден по-прежнему считает, что британский меморандум является возможной основой для соглашения. Великобритания не хочет идти дальше Локарно.

8 июля. Открытие памятника Куйба в Дампьер-сюр-Салоне. Красивая церемония à la Жан-Жак Руссо среди платанов и каштанов.

10 июля. Визит Венизелоса. Он хотел объяснить мне, что он выступил не против Балканского пакта, а против тех разделов секретного протокола, которые обязывали Грецию вступить в войну в случае агрессии со стороны какой-либо великой державы. «Греция, – заявил он мне, – не в состоянии оказать сопротивление Англии, Франции или Италии. После бедствий, которые она претерпела, я не хочу, чтобы она вновь им подверглась. Я добился примирения с Турцией, чтобы иметь прочный и основанный на взаимном доверии мир». Венизелос сообщил мне, что турки заявили о своем намерении ни в коем случае не воевать против Советской России.

Я получил очень любезное письмо от Литвинова по поводу моей книги «Восток».

11 июля. Посланник Литвы сообщил мне о соглашении, заключенном между тремя Прибалтийскими странами – Эстонией, Литвой и Латвией, – о проведении единой внешней политики.

Заседание совета министров 12 июля. Мы отказали польскому правительству в выдаче Ладовского. Лейтенант. Ладовский, в прошлом сторонник Пилсудского, перешел в оппозицию и был обвинен в просоветской деятельности. Барту представил отчет о своей поездке. Он ничего не добавил к тому, что было сообщено в газетах. Говоря о своем пребывании в Лондоне, он подчеркнул частный характер приемов, на которые его приглашали. Сэр Остин Чемберлен заявил о солидарности Великобритании с Францией. Барту считает, что женевские инциденты уже забыты; он хотел успокоить Лондон относительно нашей политики на Востоке. По его словам, Англия обеспокоена судьбой конференции по разоружению. Барту не просил ее участвовать в соглашении с Москвой, которое к тому же не включает военной конвенции. Мы предупредили о нашем плане Польшу, и Германию. Польша заявила о своем враждебном отношении к этой идее, а Италия встретила ее довольно холодно.

Я вижу, что мой проект соглашения с Россией сильно продвинулся вперед. Теперь и Барту выступает за союз с Россией, который не имеет целью окружение Германии. Это, говорит он, является актом европейского сотрудничества; чтобы содействовать его осуществлению, он использует резкое недовольство в Англии политикой Германии. Сэр Джон Саймон, как и Иден, положительно относится: 1) к вступлению Советского Союза в Лигу наций при условии уважения ее Устава; 2) к нашей политике на Востоке при условии присоединения к ней Германии и Бельгии. Барту доказывает, что Бельгию это не интересует; что же касается Германии, то ей будет сделано соответствующее приглашение.

В общем под тем или иным наименованием готовилось Восточное Локарно. Сэр Джон Саймон хотел бы связать эти переговоры с дискуссией по перевооружению Германии, находящемуся в настоящее время в руках рейхсвера; Барту рассматривал эту идею не как условие, а как следствие. Соглашение, достигнутое вначале при переговорах с сэром Джоном Саймоном, натолкнулось на трудности, вызванные страхом перед общественным мнением и парламентом Англии. Тем не менее был выработан следующий текст: «Английское правительство не хочет принимать на себя новых обязательств, однако оно согласно рекомендовать Польше, Германии и Италии проект Восточного пакта при условии, что Россия присоединится к Локарнским соглашениям». Таким образом, выявляется идея создания Восточного Локарно. Великобритания считает, что такие переговоры позволят вновь приступить, при более благоприятных условиях, к рассмотрению принципа «равноправия всех наций в обстановке коллективной безопасности». Следовательно, Барту вернулся к нашему предложению 1932 года.

Гендерсон, ознакомившись с содержанием данного решения, одобрил его. Барту сообщил ему об опасности, связанной с развитием военно-воздушного флота. Если к концу года конференция по разоружению не примет какого-либо определенного решения, то тогда все ее участники потихоньку разбегутся. Что же касается авиации, то будет запрошено мнение французских и британских экспертов. Пьетри продолжает переговоры о военно-морском флоте. Наш посол в Лондоне пишет, что его визит оказался очень полезным и что британский кабинет одобрил сделанные им выводы. Сэр Джон по согласованию с нами информировал Рим, Берлин и Варшаву. Текст его ноты может быть опубликован. В то же время стало известно, что Муссолини собирается совершить поездку в Германию. Доклад Барту отличался исключительной ясностью. Я вновь был поражен дальновидностью Думерга и его здравым смыслом.

Получил от губернатора Экваториальной Африки Антонетти следующую телеграмму:

«В момент, когда открытием железной дороги Конго – Океан завершилось имеющее общегосударственное значение строительство, которое смогло быть продолжено после нескольких лет неуверенности и сомнений лишь в результате решения совета министров, принятого благодаря вам в сентябре 1924 года, я обращаюсь к вам от имени всего населения и от моего собственного имени со словами глубокой признательности».

Жермен Мартен сделал сообщение о займе казначейства, реальная процентная ставка которого равна 5,08. Кей предложил установить цену зерна в 110 франков.

Инцидент с Тардье. В среду, 18 июля, я находился в Женеве в связи с работой Комиссии культурного сотрудничества. Будучи немного нездоров, я лежал у себя в номере в отеле «Берг». В 17 часов в одной из вечерних газет я прочел краткое изложение резкого выступления Тардье перед комиссией по расследованию. Я был обеспокоен. И действительно, около полуночи Сарро сообщил мне о волнении, которое вызвал в Париже этот инцидент. Шотан утверждал, что на очной ставке с Тардье он «положил его на обе лопатки», но по-прежнему возмущен и заявил, что необходимы солидарные действия всей партии. Я предлагаю в качестве первой меры созыв совета кабинета, даже в отсутствие Думерга.

В Париже утром в пятницу, 20 июля, я обнаружил довольно сильный ажиотаж. Долго беседовал с Шотаном, Шероном и Марке. В 15 часов я созвал бюро партии совместно с несколькими парламентариями. Единогласно была принята следующая резолюция:

«Бюро Исполнительного комитета партии радикалов и радикал-социалистов, обсудив 20 июля 1934 года вопрос об инцидентах, в связи с которыми было созвано заседание совета кабинета, констатирует, что выступление г-на Тардье имело место на следующий день после того, как комиссия по расследованию вынесла заключение на основе доклада Катала о том, что г-н Шотан не совершил ничего бесчестного и незаконного; что, с другой стороны, аргументы г-на Тардье основываются на документе (корешок от чековой книжки), приложенном к делу не при правительстве г-на Шотана, а при правительстве г-на Думерга; что к тому же в ряде мест своего выступления г-н Тардье имел в виду не только г-на Шотана, но и всю партию радикал-социалистов; поэтому в этих условиях это выступление является безусловно политическим актом и нарушением соглашения о перемирии между партиями, на основе которого был сформирован нынешний кабинет. В связи с этим бюро единогласно решило довести свое мнение в качестве мнения партии радикалов до сведения г-на председателя совета министров, чтобы он мог принять решение в соответствии со своими полномочиями».

В 17 часов в помещении государственной канцелярии состоялось заседание совета кабинета. Марке внес процедурное предложение отложить обсуждение до возвращения Думерга. Я выступил против этого предложения: нужно отложить не обсуждение, а принятие решения; надо, чтобы каждый изложил свое мнение. Совет присоединился к моей точке зрения. Слово взял Барту; он неопровержимо доказал, что Тардье нанес ущерб авторитету государства и его внешней и внутренней политике; он настаивал на выходе Тардье из правительства. Я указал на невозможность для радикалов примириться с выступлением Тардье; оно недопустимо с юридической точки зрения; чек был приложен к досье не при правительстве Шотана, а при правительстве Думерга; комиссия по расследованию вынесла свое заключение по делу Шотана после продолжительного разбирательства. Выступление Тардье недопустимо также и с точки зрения фактов; Шотан был основной поддержкой правительства. Кроме того, Тардье обвинял всю партию или, как он выразился, «всю компанию». Тардье утверждает, что он лишь защищался и говорил то, что считал правдой; его аргументация вполне корректна, но малоубедительна; он согласен подать заявление об отставке, но не Барту, а Думергу. Марэн говорил о последствиях возможного выхода Тардье из состава кабинета. Жермен Мартен, кажется, согласен с нами. Лаваль выразил сожаление по поводу слишком резкого тона министра иностранных дел. После заключительного обмена репликами между Барту и Тардье прения прекратились. Шерону было поручено проинформировать Думерга и просить его провести заседание совета. После того как все разошлись, я говорил по телефону с Жермен Мартеном. Он полностью с нами согласен; он заявил, что дело не может быть урегулировано при помощи благих заверений, что «припаркой» здесь не поможешь и что если радикалы выйдут из правительства, то он поступит так же.

19 числа Тардье написал мне следующее письмо:

«Дорогой Эррио, я никогда так не сожалел, что Женева столь далеко, так как очень хотел бы поговорить с вами как до, так и после случившегося. Нужно ли мне говорить вам, что я совершенно неповинен во всем том, в чем меня обвиняют? В течение четырех с половиной месяцев я безропотно сносил гнусную клеветническую кампанию. Я не отвечал на нее. Я не просил, чтобы меня заслушали на комиссии. Она сама меня вызвала. В качестве свидетеля, присягнувшего говорить правду, я вынужден был сказать все, что я знаю, и все, что я считаю правдой. Превращение этого юридического акта в политические нападки и слезы, проливаемые по поводу нарушенного перемирия всякими Жанами Зей, которые всегда голосовали против нас, кажутся мне балаганом. Мы попытаемся урегулировать все это завтра. Искренне ваш Андре Тардье».

Воскресенье, 22 июля. В Лион для беседы со мной приехал из департамента Верхней Луары Жермен Мартен. Он считает, что нужно прежде всего попросить Тардье дать объяснения по поводу его обвинений (например, о подделке чеков). Если он сообщит новые факты, тогда мы будем решать, что делать. В противном случае возникает дилемма: или он, или мы; для партии радикалов создавшаяся ситуация недопустима; следует предпочесть кризис плохому компромиссу. Я полностью согласен с Мартеном.

В 22 часа прибежал Шерон. Он предложил два решения: 1) чтобы председатель совета министров напомнил принципы и условия перемирия между партиями; 2) чтобы Тардье был заменен кем-либо из представителей того же направления. Я отверг первое решение.

Вторник, 24 июля. В 10 часов 30 минут я встретился с председателем совета министров. Он сообщил мне о своем решении; оно изложено в заявлении, которое он зачитает на заседании совета кабинета; если совет не примет этого заявления, он подаст в отставку. Во время нашей беседы мне стало ясно, что Думерг, по-видимому, нерасположен к радикалам, хотя утверждает, что «спас их честь» и что Шотан плохо его поддержал. Был момент, когда я готов был встать и уйти. Я заявил, что, во всяком случае, сохраняю за собой право принять решение после того, как я ознакомлюсь с заявлением. В 11 часов совещание с радикалами – членами совета кабинета, затем – с бюро партии. Как здесь, так и там – полное единогласие. Мы были единодушны в своем желании не свергать кабинет, но требовали сатисфакции.

В 17 часов заседание совета кабинета. Думерг зачитал нам свое заявление; он упрекал Тардье в том, что тот перешел границы, «в которых он должен был держаться», но заявлял, что он не может обойтись ни без его, ни без моей помощи. «О выводе, – заявил он, – вы догадываетесь: или сохранение правительства в том виде, в каком оно было сформировано, или его полная отставка с вытекающими отсюда последствиями – создание нового правительства во главе с новым председателем». Затем Думерг зачитал нам примирительную статью из «Депеш де Тулуз». Я спросил, могу ли я взять слово.

Ответ. Если для того, чтобы начать дискуссию, то нет.

Я. Тогда я оставляю за собой право ответить.

Председатель совета министров заявил, что он не может допустить, чтобы решение было подчинено мнению какого-то «комитета». Я заявил протест против этого выражения, и Думерг взял его обратно. Я сказал, что речь идет не обо мне лично, а о крупной партии, принципам которой я остаюсь верен. Тардье объявил: «Я принимаю упрек». Атмосфера накалялась. Думерг начал писать заявление об отставке, желая, по-видимому, произвести на меня впечатление. Лаваль предложил, чтобы министры-радикалы временно остались в правительстве. Заседание было прервано. Министры-радикалы собрались на совещание. Барту, Жермен Мартен, Фланден, Марке и Лаваль поочередно приходили к нам изложить свою точку зрения. После тщательного обсуждения мы составили следующее заявление:

«Министры-радикалы рассматривают происшедший инцидент как нарушение перемирия. Отвечая на призыв г-на председателя совета министров и желая избежать в этой исключительно серьезной для страны обстановке принятия таких мер, как созыв парламента, они решили остаться на своих постах. Но положение, в котором они оказались в результате этих событий, обязывает их поставить этот вопрос в октябре на обсуждение съезда партии радикалов и радикал-социалистов».

Председатель совета министров принял это заявление. Заседание возобновилось. Фланден произнес по моему адресу несколько лестных слов. Председатель совета обнял меня. Но он обнял также и Тардье. После заседания Тардье сказал мне, что у него и в мыслях не было ни нападать на мою партию, ни ставить меня в затруднительное положение. «В таком случае, – сказал я ему, – вы серьезно ошиблись».

Во вторник вечером состоялось довольно тяжелое заседание бюро партии, а в среду, во второй половине дня – собрание парламентской группы, но и в том и в другом случае были приняты разумные решения.

Четверг, 26 июля, утро. Меня принял президент республики, который был очень расстроен и выражал беспокойство в связи с предстоящим в октябре съездом нашей партии. Я беседовал также с председателем совета министров, который изложил мне причины своих столь прямолинейных действий. Завтрак у германского посла, который весьма обеспокоен событиями в Австрии.

10 августа. Заседание совета кабинета. Сарро и Барту отсутствовали. Обсуждалось финансовое положение. Заем дал хорошие результаты при покупке облигаций за наличный расчет в банках, чего нельзя сказать о подписке по линии казначейства. Правительство получило 3 миллиарда без консолидации бон Клемантеля; вероятно, это является следствием политических инцидентов. В октябре предстоит провести операцию, которая должна принести по меньшей мере 6 миллиардов. Для успеха этой операции в стране должно царить полное спокойствие, которое тем более необходимо, что международные финансовые события значительно усугубят трудности. Подготовка бюджета проходит при благоприятных условиях; он должен достичь 47 миллиардов франков. Урожай зерновых составил 80 миллионов центнеров при потребности в 90 миллионов; мы имеем в резерве еще 22 миллиона. В Советском Союзе принят принцип кредитного обеспечения. Пуанкаре протестует против упразднения школ. Берто дано указание действовать осторожно; он собирается сократить число учителей всего лишь на одну тысячу. Думерг осудил выступления преподавателей Ниццы. Серьезная дискуссия развернулась по вопросу о начальном образовании.

4 августа Литвинов писал мне из Москвы:

«Я полностью разделяю ваше мнение, что уже проделан известный путь для достижения нашей цели – более тесного сближения с Францией. Я полностью удовлетворен сотрудничеством, установившимся с вашим правительством, и надеюсь на дальнейший прогресс в этом направлении. Я надеюсь также, что скоро нам представится возможность снова встретиться для личной беседы».

30 августа. Заседание совета кабинета. Вчера, вернувшись в Париж, я нашел у себя письмо Тардье. Он снова возмущен; забыв, что он признал справедливый упрек Думерга, он обвиняет Шотана в том, что тот «из политических соображений изъял из дела некоторые важные для правосудия документы (бумаги Эймара, бумаги Россиньоля, корешки чеков)».

Я присутствовал на заседании парламентской группы, которое проходило очень спокойно и было занято исключительно вопросом о хлебе.

В ближайшее время будет открыта линия телефонной связи Париж – Москва. Шерон после небольшого инцидента с Марке выражает некоторое недовольство. Он решил опубликовать доклад Гийома, уже ставший известным в результате чьей-то нескромности.

Ухудшившееся было состояние финансового рынка вновь улучшилось. Дела казначейства снова идут хорошо.

Проект бюджета на 1935 год, кажется, должен быть утвержден раньше, чем в предыдущие годы. Нынешние источники доходов позволяют рассчитывать максимум на 46 миллиардов. Между тем необходимо 47 миллиардов 240 миллионов; следовательно, нужно изыскать примерно 1 миллиард; однако это все же шаг вперед, так как дефицит 1933 года был равен примерно 7 миллиардам. Ресурсы были рассчитаны с учетом существующих трудностей с абсолютной точностью, за исключением изменений, которые могут произойти в последнюю минуту. Жермен Мартен против введения новых налогов. Я указал, что дефицит в 1 миллиард все еще очень велик, даже если мы будем, как это предлагал председатель совета министров, упорно проводить политику строгой экономии средств.

Берто рассказал о положении с преподавателями и о тех значительных трудностях, с которыми ему пришлось столкнуться. В конце концов была принята приемлемая для Думерга резолюция. Государственная светская школа, за дело которой мы столько боролись, подвергается серьезной опасности из-за недопустимых выходок нескольких фанатиков и демагогов.

30 августа. Вторая половина дня. Меня вызвал к себе президент республики. Его весьма обеспокоило внутреннее положение, и он просил меня сделать все возможное, чтобы Нантский съезд не нарушил перемирия между партиями. Я обещал ему не допустить этого, но необходимо, чтобы мне не мешали. Я убедился, что президент республики, как и председатель совета министров, готов пойти на роспуск парламента в случае ладения правительства Думерга.

31 августа. Заседание совета министров. По сообщению Барту, в Германии было казнено от 400 до 600 человек. Г-жа фон Папен указывает цифру в 700 человек. Министр иностранных дел доложил совету министров содержание подготовленной им памятной записки по вопросу о Сааре, которую он намерен представить в Бюро Лиги наций. Он предложил утвердить следующий состав нашей делегации в Женеву: он сам, Жермен Мартен, Ламурё, Баржетон, Массигли, Бадеван, Жюль Готье, Кассен, Луи Обер, Грембак, г-жа Малатер, технические советники. С Жуо встретиться не удалось; если он согласится, Барту включит его в состав делегации.

Мы приступили к обсуждению важного вопроса о Восточном пакте. Отношение английского правительства к этому проекту по-прежнему благожелательное. В Германии фон Бюлов, по-видимому, настроен враждебно, но рейх еще не дал официального ответа. Италия согласна. Польша колеблется; ее поведение в этом, как и в некоторых других вопросах, кажется подозрительным. Вступление Советского Союза в Лигу наций ставит другую проблему. Москва не связывает больше между собой эти два вопроса. СССР отказался от некоторых своих условий: о равноправии рас и о мандатах. Он продолжает только настаивать на своих вполне приемлемых и совпадающих с требованиями Турции оговорках по вопросу об арбитраже.

Барту представил на рассмотрение Англии и Италии подготовленный им проект сокращенной процедуры заседаний Совета и Ассамблеи Лиги наций; Англия (письмо от 24 августа) обещала действовать в том же направлении, она проявляет безупречную лояльность. Италия заявила о своем полном согласии; она будет стремиться преодолеть оппозицию Швейцарии. Было запрошено мнение Польши. Бек высказал удивление по поводу разделения этих двух вопросов: Восточного пакта и вступления в Лигу наций; он признал необходимость упростить процедуру, хотя это приведет к нехватке времени для обмена информацией; он поднял вопрос о национальных меньшинствах и как будто не согласен на создание так называемого Восточного Локарно. Он ставит двадцать вопросов и просит некоторых гарантий, усиленно подчеркивая, что его позиция «ни в коей мере не является негативной». Позиция Швейцарии под давлением общественного мнения остается резко отрицательной; она опасается коммунистической пропаганды в Женеве и-в других местах. Бельгия, в течение долгого времени выступавшая против Советов, даже когда они предлагали Барту полностью признать долги, еще не высказала своего отношения. Ватикан дал отрицательный ответ. Никаких сведений из Испании, Португалии, Аргентины и Мексики. Благоприятные ответы были получены из Китая, Дании, Панамы. В конечном итоге Франция сделала все от нее зависящее для подготовки вступления Советского Союза в Лигу наций. Для принятия на Ассамблее необходимо большинство в две трети голосов. Единогласие необходимо для получения постоянного места, без чего Советский Союз не войдет в Лигу наций.

Барту просил вновь вернуться к рассмотрению вопроса об обеспечении кредита; он предложил принимать решение в каждом отдельном случае, чтобы не лишить себя свободы действий в отношении долгов.

1 сентября 1934 года. Перед моим отъездом в Лион меня вызвал Думерг, который долго беседовал со мной. «Я думаю, – сказал он мне, – что, возможно, я буду вынужден подать в отставку – из-за неудач или же по состоянию здоровья. Вы один из немногих людей, способных возглавить правительство». Председатель совета министров сегодня весьма благосклонен к партии радикалов, «необходимому центру любой политической комбинации». Он просил не подходить предвзято к создавшейся ситуации и не отвергать никаких проявлений доброй воли. Он подчеркнул опасность искусно составленного коммунистического манифеста. В ходе беседы он высказал странную похвалу по адресу Мак-Магона. Что означает этот разговор?

21 сентября. Заседание совета кабинета. Думерг сделал обзор общеполитического положения. Он указал на необходимость сохранения спокойствия в стране для осуществления финансовых операций. Он заявил, что обеспокоен политикой Германии, особенно в Саарском вопросе. Затем сообщил, что в скором времени им будут представлены проекты государственной реформы и усиления исполнительной власти; он намерен осуществить роспуск парламента и предполагает, что Общий фронт сможет получить 200 мест в новой палате. Он хочет улучшить работу экономического совета, выделить из него комитет экспертов и создать в каждом министерстве организационное бюро.

Итак, мы на пути к неизвестному. Шерон кратко информировал нас о своих юридических делах. Жермен Мартен изложил соображения, по которым он предпринял свою казначейскую операцию, и определил тип займа (облигации сроком на 3, 6 и 10 лет). Первые результаты положительные; заграница реагирует хорошо. Мы обсуждали вопрос об изменении декрета о пенсиях. В Северной Африке назревает мятеж; Сарро заявил, что там необходимо проводить происламскую политику.

22 сентября 1934 года. Заседание совета в Рамбуйе. Барту обратил наше внимание на речь Нейрата и на тот факт, что Германия решила присвоить себе те права, в которых ей было отказано. Впрочем, рейх, кажется, занят главным образом Сааром, где он создал единый фронт – от коммунистов до католиков. Затем министр иностранных дел сделал сообщение о переговорах в Женеве. Польша неожиданно подняла вопрос о национальных меньшинствах, отказавшись соблюдать существующие договоры. Англия, Италия и Франция выступили с совместным протестом. В конечном счете Польша отказалась от своих претензий.

Было запрошено мнение варшавского правительства по вопросу приема Советского Союза. Барту имел с Беком беседу о промышленных судебных процессах, целью которых является изгнание из Польши французских предпринимателей; нашим соотечественникам было отказано даже в праве иметь адвоката. Думерг указал на существующую в Польше общую тенденцию к вытеснению французского капитала. Она уже не является нашим другом. Что касается Восточного пакта, то Бек занял неопределенную позицию.

Прием Советского Союза проходил с большим трудом. Нужно было добиться для него постоянного места в Совете и получить две трети голосов на Ассамблее. Во время переговоров, главным образом в Совете, было поднято несколько деликатных вопросов. Бек ставил условия и требовал от русских особого заявления о том, что все договора, ранее заключенные между Москвой и Варшавой, остаются в силе. Панама, после того как она обещала голосовать за прием, воздержалась. Наиболее сильное сопротивление оказала Португалия; в конечном итоге она воздержалась. Оппозиция была фактически религиозного порядка: протестантского и католического. Газета «Журналь де Женев» не скрывала своей ярости.

Я получил от Литвинова следующую телеграмму:

«Приношу вам горячую благодарность за ваши поздравления. Вы не только желали этого события, но и значительно содействовали его осуществлению всей своей политикой в отношении моей страны. Я убежден, что это событие окажет в свою очередь самое благоприятное влияние на дальнейшее развитие франко-советских отношений, которым вы всегда стремились придать сердечный характер».

Австрийские дела приняли деликатный и сложный характер. Италия маневрирует. В Вене канцлер обещает обеспечить спокойствие, если не будет вмешательства со стороны Берлина; он настойчиво требует экономической сатисфакции; он заявляет, что у него имеются доказательства того, что июльские события были подготовлены Мюнхеном. Фон Папен не пользуется больше влиянием. У Жермен Мартена состоялась беседа с канцлером по техническим вопросам, последний показался ему искренним. Барту просил его выступить против реставрации Габсбургов, так как это может привести к войне. Английское правительство не хочет идти дальше обязательств, которые оно взяло на себя 17 февраля. Австрия высказалась за «итало-французский» пакт, к которому в принципе примкнула бы Англия. Фактически Италия и Австрия постоянно консультируются друг с другом. Канцлер заявил, что он намерен принять меры против монархических выступлений. Италия желала бы, чтобы австрийский вопрос не обсуждался Лигой наций, а был урегулирован ею и Францией и согласован с Англией и Германией. Позиция Италии ясна: она хочет разъединить нас с Лондоном, Югославией и Малой Антантой.

Во время сессии англо-французское согласие было полным. Австрия предложила, чтобы в случае возникновения конфликта итальянское и французское правительства были поставлены в известность и оказали помощь; чтобы пограничные государства и Англия были проинформированы лишь во вторую очередь. Барту противопоставил этому предложению резолюцию, которая основывалась на Сен-Жерменском договоре и ставила независимость Австрии под защиту государств – членов Совета. В общем политика защиты Австрии Лигой наций противопоставляется политике защиты ее двумя державами.

Эти события связаны с вопросом о реставрации. Тироль и Штирия как будто благосклонны к Отто. По мнению князя Штаренберга, Муссолини считает, что ему удастся убедить Шамбрена. Может быть, Отто женится на младшей дочери итальянского короля. Его сторонники надеются также, что он станет королем Венгрии. Весь патриотический фронт стал бы тогда монархическим. Что касается Италии, то она по-прежнему намерена создать союз, куда входили бы, кроме нее, Австрия и Венгрия.

Напряженное положение в Тунисе и Марокко.

Фланден вынес из своей поездки впечатления, которые подтверждают беспокойство англичан и американцев по поводу перевооружения Германии. Рузвельт заявил, что нужно как можно меньше говорить о долгах. Он, кажется, намерен положить конец девальвации доллара; его беспокоит главным образом вопрос о безработице; вполне возможно, что произойдет непроизвольная девальвация. Во Франции преувеличивают пресловутую сумятицу в Соединенных Штатах. За президента стоит подавляющее большинство страны.

Денэн сообщил нам, что перевооружение Германии в области авиации идет необычайно быстрыми темпами; Германия составила при содействии какого-то француза доклад о состоянии нашей авиации. Одна из трудностей нашей экономики проистекает из распыленности наших сил. Денэн считает, что необходима концентрация. Пьетри сообщил, что мы располагаем 17 верфями, то есть большим количеством, чем Англия.

Гендерсон согласен отложить конференцию по разоружению.

 

III. Государственная реформа (28 сентября – 8 ноября 1934 года)

28 сентября. Заседание совета кабинета. В прошлый понедельник председатель совета министров выступил с речью по радио, в которой подробнее, чем на последнем заседании совета министров, сообщил о целой серии серьезных реформ: право роспуска должно быть предоставлено председателю совета министров, депутаты лишаются права инициативы в области финансовой политики, изменяется статут чиновников. Я полагаю, что эти проекты натолкнутся на энергичное сопротивление со стороны республиканцев, и в частности со стороны радикалов. Во всяком случае, нас не ознакомили с этой программой, и я отношусь к ней отрицательно.

Обсуждался представленный мною и Тардье доклад о дороговизне.

Из достоверного источника мы узнали, что в Германии большое число лиц зачислено в рейхсвер со сроком службы на один год. Думерг сообщил нам, что он требовал установления срока в шесть месяцев. Он изложил свой проект реорганизации аппарата председателя совета министров и 4-х отделов. Он оставит непосредственно в своем ведении Статистическое управление, Экономический совет и Высший совет национальной обороны. Он переедет в бывшее австрийское посольство. Он объяснил, почему не говорил нам раньше о своих планах, касающихся государственной реформы: он боялся огласки. Это по меньшей мере незамысловатый аргумент! Между тем речь по радио отнюдь не является сугубо конфиденциальным приемом!

Думерг решил созвать Национальное собрание. Но когда? Не требуя от нас немедленного решения, он хотел бы, опасаясь Общего фронта, скорее созвать совместное заседание обеих палат в Версале уже в начале ноября. Я взял слово.

Реформа? Хорошо. Но какая? По этому вопросу наши мнения могут разойтись. Ведь мы, радикалы, поддерживаем контакт с Общим фронтом. Нужно действовать осторожно, дать нам возможность проконсультироваться с партией, чтобы не допустить ее выступления против нас.

Думерг усиленно настаивал. Он не желал отказываться от своей идеи; он готов требовать роспуска даже в настоящих условиях. Марке заявил, что согласие партии радикалов необходимо. Я вновь выступил, обратившись к своим коллегам: «Вы должны решить, как вы хотите осуществить реформу – с нами или без нас? Если вы поступите неосторожно, предупреждаю вас, что мы провалимся. Если вы хотите действовать без нас, то это ваше дело. Если вы желаете, чтобы мы остались с вами, то предоставьте нам время для изучения проектов председателя совета министров, дабы выяснить, совместимы ли они с нашей доктриной». Кабинет был предупрежден. Здесь я вновь использую записи, составленные мною непосредственно на заседании совета министров.

Жермен Мартен сообщил нам, что он больше не опасается за конверсию; но падение на бирже началось.

Кантональные выборы 7 октября внесли мало изменений в существовавшее ранее соотношение сил. Меня очень интересовали результаты, достигнутые радикальной партией; она сохранила и даже усилила свои позиции. В Лионе борьба была упорной; бросившие мне вызов социалисты потерпели явный провал.

9 октября. Заседание совета министров. Положение в Северной Африке продолжает оставаться серьезным. Зато в Эльзасе отмечается ослабление движения за автономию. Реализация займа в скором времени будет закончена, результаты очень хорошие.

После заседания совета, в общем довольно малозначительного, Думерг попросил меня зайти к нему в 17 часов на Кэ д'Орсе. Когда я приехал туда, я застал там делегацию от департамента Сарты в составе Кайо, Монтиньи и Гурдо, которые сообщили мне о покушении на югославского короля. Я вошел к Думергу. Он был сильно возбужден. Правда, информация у него еще неполная: ему только сообщили, что король Александр умер, а Барту ранен, как говорят, легко. Мы наметили меры, которые следует принять в первую очередь. Президент республики решил выехать в Марсель.

Когда в 18 часов мы собрались на заседание совета кабинета, созванное Думергом, Сарро сообщил нам о смерти Барту. Атмосфера заседания была мрачной. Каждый чувствовал себя подавленным. Однако мы приняли необходимые решения. Я вместе с Тардье составил воззвание правительства. Государственным министрам было поручено сопровождать президента республики. О состоянии здоровья генерала Жоржа точных сведений не было.

10 октября в 10 часов утра прибыли в Марсель. В префектуре царило уныние. Сербы Ефтич и Спалайкович замкнулись в себе; их гнев выражался в желании увезти тело короля в тот же день. Точно через 24 часа после своего прибытия Александр вновь оказался на борту «Дубровника», но на этот раз уже в гробу. Врачи забальзамировали оба трупа, точнее, ввели в них формалин; нужно было дождаться конца этой зловещей операции. В 11 часов королева встретилась с президентом в большом красном салоне префектуры. Я был восхищен ее спокойствием, ее самообладанием, ее героической улыбкой. Здесь же находились сестра короля и его тетка Ксения, дочь королевы Черногории, которую я сначала не узнал, хотя принимал ее в Лионе во время войны. Они в плохих отношениях с королевой. «Мы приехали сюда, – сказали они мне, – чтобы проливать слезы». Семейные разногласия имеют место и в королевской среде и проявляют себя даже при подобных обстоятельствах. Прибывшая из Ментоны сестра короля была довольно бедно одета и вызывала жалость. Ее муж был убит во время русской революции.

Королева держала себя поистине величественно. Когда ее провели в траурный зал, где на двух парадных ложах покоились тело короля и французского министра, я стоял за ней. Она стояла прямо, не двигаясь; я смотрел на ее тонкие руки, в которых не заметно было ни малейшей дрожи. Траурное одеяние обрамляло ее молодое лицо с ясным взглядом; ее покрытые вуалью волосы были повязаны белой лентой. Она говорила с президентом о своем сыне, «бедном мальчике». Никто не видел на глазах у этой убитой горем женщины ни единой слезы.

Чтобы избежать слишком многолюдной трапезы, которая выглядела бы при данных обстоятельствах неприлично, я с женой, которая ночью сопровождала королеву, пошли завтракать вместе с Буиссоном, Тардье и мэром Рибо. Рибо сам рассказал нам о неорганизованности вчерашней церемонии, о беспорядке, который заметен даже на фотографиях в газетах. Было слишком мало войск. Правда, их вообще было очень мало в городе, но ведь в Тулоне была морская пехота, а в Оранже находились спаги (колониальные части). Убийца, вскочив на подножку автомашины, открыл огонь из настоящего ручного пулемета. Говорят, это был македонский террорист. На нем обнаружили татуировку, которая указывала на это. Но кто дал ему оружие? Можно ли верить полиции, которая виновна в происшедшем? Как французу, помнящему о слепом доверии, с которым к нам относились сербы, мне стыдно и больно.

В 16 часов началась траурная церемония. Организована она была весьма скверно. Довольно небрежно одетые служащие похоронного бюро передали гроб югославским офицерам. Разве не могли поручить это французским офицерам? Гроб установили на берегу возле небольшого военного корабля. Краткая религиозная церемония. У моряков на глазах слезы. Все исполнены почтительного благоговения перед несчастной королевой, полной достоинства и самообладания в своем горе.

Мы присутствовали, когда опускали в гроб тело Барту. Я был неприятно поражен грубыми действиями персонала, поднимавшего тело с парадного ложа; эти люди даже не поддержали ног, которые жалко свешивались вниз. Траурные кружева закрывали умное и тонкое лицо человека, который еще совсем недавно был так жизнерадостен, который умел быть любезным даже во время полемики и был блестящим образцом изысканной учтивости своей нации. В 18 часов состоялся вынос тела. Тардье и я сопровождали гроб в Париж. Наше прибытие утром в четверг было мрачным. Думерг вызвал нас на Кэ д'Орсе для первого ознакомления с ситуацией. Он еще колебался, но был намерен оставить за нами наши должности. Еще в Марселе, возле гроба Барту, президент республики быстро спросил меня: «Что мы предпримем в отношении Кэ д'Орсе?» Я ответил: «Подчинимся решению председателя Совета».

Несмотря на весь этот кошмар, я должен был пойти в бюро партии для определения нашей позиции во втором туре голосования. Совещание, которое состоялось накануне, выявило ряд расхождений. Однако бюро единогласно одобрило линию, которую я наметил в своей речи в Лионе.

Вечером, в 21 час, отъезд королевы, ее матери и маленького короля с Восточного вокзала. Маленький король – очаровательный ребенок à l'anglaise. По-видимому, он очень счастлив снова быть со своей семьей, и ему нравится путешествовать. Румынская королева-мать любезно беседовала со мной, вспоминая наши прошлые встречи.

После возвращения с вокзала я направился к Шерону, который еще раньше пригласил меня к себе. Он узнал, что Сарро подал в отставку, и ждет, что его также сместят. Он расстроен и одновременно доволен. В пятницу, 12-го числа, в 11 часов, я снова встретился с Думергом и Тардье. Беседа носила более конкретный характер, чем накануне. Прежде всего было решено, что будет произведена внутренняя перестановка, а не отставка всего кабинета, так как в этом случае Думерг не возьмется сформировать новое правительство. Когда об этом договорились в принципе, я, желая спасти Шерона, высказал мысль, что перестановка, затрагивающая трех основных министров, была бы излишней; что Шерон смог бы отомстить за себя и что в конце концов не следует ставить на одну доску убийство короля и смерть Пренса. Мои собеседники присоединились к этой точке зрения. Министра юстиции решили оставить на своем посту. По крайней мере в настоящее время. «Шерон, – сказал мне Думерг, – это бальзаковский персонаж».

Что касается кандидата на пост министра иностранных дел, то Думерг колебался между Лавалем, Фланденом и Пьетри. Тардье согласен был на любого из трех. «Если бы я пошел в министерство иностранных дел, – сказал он мне, – взяли бы вы на себя министерство внутренних дел?» Я категорически отказался. Думерг остановился на Лавале, потому что он был раньше председателем совета министров. Относительно министерства внутренних дел Тардье опередил меня и заявил, что на эту должность следует назначить радикала, предпочтительно Дельбоса или Кея; Думерг остановился на Маршандо. Роллен будет министром колоний. Заседание совета министров было назначено на понедельник, 15-го; я просил, чтобы оно состоялось 13-го вечером, после похорон Барту; так и было решено. Я отправился к Шерону, чтобы конфиденциально предупредить его. Его жена и он встретили меня со слезами на глазах.

13 октября. Похороны Барту. Организованы они были весьма пышно. Но как все подобные официальные церемонии лишены смысла и значения!

Председатель совета шел впереди своих министров; за ним следовал церемониймейстер, которого, если бы не его форма, можно было бы принять за вице-председателя совета министров. Прямо Робеспьер на празднике Верховного Существа; отсутствует только колос пшеницы. У меня создалось впечатление, что Думергу не по себе. Только народ казался действительно опечаленным. Наиболее искренней была скорбь камердинера Густава, семьи и сотрудников покойного. Слушая в церкви бездушное исполнение мессы, я невольно вспомнил, с каким самозабвенным трепетом слушал Барту музыку в своей ложе в консерватории. Два момента были более достойны покойного. Во дворе Дома Инвалидов, населенного тенями прошлого, был дан прощальный воинский салют, прозвучал траурный марш, раздалась последняя дробь барабана. И потом, в самом конце, в наступающих сумерках на кладбище Пер-Лашез вокруг узкой глубокой могилы под большими, еще зелеными деревьями столпились вдоль аллей парижане. Они переживали происходящую драму гораздо глубже всех актеров официальной церемонии. Кортеж тронулся. В последний раз я взглянул на гроб. Я любил Барту; на него много клеветали. Иногда его острый ум ранил или по меньшей мере жалил; он разжигал пламя ненависти у тех, кто не умел ему ответить. Он играл идеями, словами. Говорить же с ним о вещах, не относящихся непосредственно к политике, было отдыхом, исполненным очарования. Он имел привычку поглаживать переплет книги с такой лаской, будто это было живое существо. Он был для меня замечательным другом.

В 18 часов заседание совета министров в Елисейском дворце. Сначала неизбежные ритуальные соболезнования. Президент республики сообщил нам, что в ближайшее время он поедет в Белград. Затем рассматривался вопрос о санкциях. Сарро потребовал наказания для чиновников и для себя. После этого вопрос о назначениях. Думерг заявил, что он не хотел бы посягать на символ, воплощенный двумя «столпами» – Тардье и мною. Он назначил Лаваля в Кэ д'Орсе (утешительный комплимент с улыбкой в адрес Фландена), Маршандо – министром внутренних дел, Роллена – министром по делам колоний.

После этого произошел следующий инцидент. Маршал Петен заявил, что операция не доведена до конца, что в правительстве остались слабые места. Шерон: «Какие?» – Петен: «Вы». Этот «экспромт» маршала показался мне в какой-то степени преднамеренным. Как он мог взять на себя задачу спровоцировать расправу над одним из министров, не будучи кем-то уполномочен на это? Эта сцена, безусловно, связана с разговором, который я и Тардье имели с Думергом. Мной овладело яростное желание уйти прочь от всех этих комбинаций и интриг. Шерон, который, может быть, был даже не прочь выйти из кабинета, заявил, что он оскорблен и просит отставки. Думерг явно желал ее принять; сам он спровоцировал инцидент или нет, ясно одно: он хотел им воспользоваться. Он угрожал, что уйдет в отставку или добьется роспуска парламента; старая песня. Я был поражен враждебным отношением Марке к Шерону. Лаваль был, пожалуй, за отставку всего кабинета. Я отметил, насколько опасны уступки улице, особенно в области юстиции; я вновь повторил свой вчерашний аргумент, что нельзя ставить на одну доску смерть короля и смерть Пренса. Напрасный труд. Думерг заявил, что он принимает отставку Шерона. Всеобщие заверения во взаимной преданности, однако атмосфера насыщена ненавистью. Я должен был предвидеть этот инцидент, так как заметил, что во время дневной церемонии председатель совета не сказал ни единого слова Шерону, находившемуся все время рядом с ним. Право же, в политических делах лучше быть обвиняемым, чем министром юстиции. Я еще раз увидел в действии метод, с помощью которого председатель совета добивается своего. После заседания совета Шерон заявил о своем твердом намерении защищаться и защищать в своем лице республиканские принципы. Он ушел весь багровый от гнева. Малоприятное для кабинета заседание. «По-моему, правительству конец», – сказал я маршалу, – «Ему уже раньше был конец», – ответил он.

На место Шерона был назначен Лемери, выбор которого не был одобрен единогласно. Я почувствовал, что мне не долго быть в правительстве.

Второй тур кантональных выборов 14 октября не был благоприятным для радикалов, несмотря на искусно представленные министерством внутренних дел результаты. Я полагал, что мы потеряли около пятидесяти мест; правда, у нас еще оставалось почти пятьсот, и мы впервые выступали на выборах одни. В Лионе мы сохранили наши позиции (13 против 13); но социалисты потерпели крах (2 места вместо 6), в результате чего большинство в Генеральном совете перешло к умеренным.

Я возвратился 20 числа, чтобы присутствовать на похоронах Пуанкаре. Я часто бывал у него во время его последней болезни, до такой степени истощившей его, что больно было смотреть. Я привез ему с юга золотую древнеримскую монету, что доставило ему величайшее удовольствие. Семья покойного оказала мне честь, попросив нести ленту траурного покрова. Официальная церемония была очень пышной; общество оказало покойному президенту всевозможные знаки внимания: хвалебные гимны прессы, армейские почести, фимиам священников. Мне вспомнились похороны Карно сорок лет тому назад; возле Пантеона я узнал маленькую комнату в отеле, из окна которой я наблюдал тогда церемонию. В этой пышности все было для фотографов и ничего для истинного чувства. Гораздо более трогательными были похороны Нюбекура в Лотарингии: деревня на холме на берегу Эра с домами, крытыми розовато-лиловой черепицей; она почти не пострадала во время войны; церковь, напоминающая наши крестьянские храмы в Шампани; кладбище, похожее на поле, все увитое плющом; семейный склеп под старой сосной. Счастлив тот, кто, закончив свою трудовую жизнь, может быть похоронен рядом со своей матерью!

В субботу, 20-го числа, в 18 часов вечера я снова встретился с Думергом. Сначала он ополчился против франкмасонов. Если это ради меня, то он ошибся адресом. Он ознакомил меня со своими проектами, заявив, что не будет публиковать их до съезда. Степень важности этих проектов различна. Что касается государственных служащих, то он предлагает установить специальным законом их статут, запрещающий создание организаций и проведение забастовок. Я посоветовал, и он согласился принять, более простой текст, гарантирующий чиновников от любого произвола и указывающий, что любое неоправданное прекращение работы влечет за собой разрыв их контракта с государством. Относительно инициативы депутатов в области финансовой политики (которую всегда защищал Пуанкаре), он по моему совету принял текст парламентского регламента. Вопрос об определении функций министров мы не обсуждали. Но двумя самыми важными вопросами являлись вопрос о предоставлении правительству права принять к исполнению бюджет предыдущего года, если новый бюджет не утвержден к 1 декабря, и главным образом вопрос о праве роспуска парламента.

Я хорошо понимаю Думерга. Он хотел или добиться от Национального собрания права его роспуска президентом республики и председателем совета министров, или же, в случае провала этого предложения, – сенатом. В этих двух вопросах он был непреклонен и отвергал всякую дискуссию. Я ему заявил, что в этих условиях я оставляю за собой право высказать свое мнение позже.

В понедельник, 22 числа, в Лионе я узнал, какое впечатление произвело это на сенат. Мне это стало известным из телеграмм агентства Гавас. Думерг заявил, что в субботу, 3 ноября, он выступит по радио с речью, где изложит свой проект государственной реформы. «Сегодня днем, – добавил он, – я принял председателя и вице-председателя демократической левой сената гг. Бьенвеню Мартена и Кюминаля, которые, в частности, ознакомили меня с настроениями верхней палаты. Что касается моих намерений, то я сказал им, что мои проекты уже составлены окончательно». На другие заданные ему вопросы председатель совета ответил, что в случае необходимости он использует все средства, которые предоставляет в его распоряжение конституция, в том числе роспуск парламента, чтобы добиться принятия предлагаемых им реформ. В заключение г-н Гастон Думерг сказал: «Я не нарушу конституцию; я ее применю».

Руководящий комитет демократической левой сената решил поставить меня в известность о точке зрения его группы. Г-н Кайо направил комитету телеграмму, где было сказано, что его точка зрения совпадает с мнением группы. Во вторник утром, 23 числа, я встретился с Бьенвеню Мартеном, который был полон решимости оказывать сопротивление. В тот же день состоялось заседание совета министров. Председательствующий Лебрен с волнением сообщил нам о замечательном приеме, оказанном ему в Югославии. Думерг заявил, что на следующее заседание совета он назначил обсуждение государственной реформы. Ламурё был послан в Россию. Дела казначейства идут очень хорошо. Серьезные волнения в Алжире. Вечером я принял у себя членов бюро Федерации государственных служащих; они выразили мне благодарность за результаты моего демарша перед председателем совета. Затем ко мне пришли Бонне и Корню, чтобы заявить о своем согласии со мной по вопросу о роспуске парламента. Много визитов в том же духе. Альбер Мило направился от моего имени к Думергу и заявил ему, что я готов с ним встретиться для беседы. Думерг ответил, что это бесполезно, что он непреклонен и решил идти до конца. Визиты Розенберга, Политиса; последний был очень обеспокоен внешнеполитическим положением и плебисцитом в Сааре.

Открылся съезд партии радикалов. Когда в четверг, 25 октября, я прибыл в Нант, там царило всеобщее возбуждение. Исраэль, назначенный председателем комиссии по государственной реформе, сообщил мне в 12 часов, что в этот же день я должен выступить на съезде и что резолюция против пересмотра права роспуска парламента будет немедленно поставлена на голосование. Я высказался против этой ускоренной процедуры и попросил заслушать меня на комиссии. На дневном заседании я дважды заявил, что буду выступать только в субботу. Я хотел, чтобы моим друзьям и мне самому было дано время обдумать этот столь важный вопрос, так как разрыв перемирия между партиями мог вызвать беспорядки. Министр внутренних дел Маршандо был очень обеспокоен.

В пятницу съезд продолжал свою работу. Представители партии в сенате первыми приняли резолюцию, которая легла в основу прений:

«Сенаторы – радикалы и радикал-социалисты, собравшись в Нанте, после всестороннего обсуждения нынешней обстановки пришли к единодушному мнению по следующим вопросам: 1) они заявляют о своем желании не разрывать перемирие между партиями; 2) они намерены оказать свое содействие проведению реформ, предусматривающих усиление исполнительной власти, организацию аппарата председателя совета, улучшение методов работы парламента, обеспечение своевременного принятия бюджета, избежание всех расходов, могущих нарушить финансовое равновесие. Они готовы рассмотреть в духе самого широкого сотрудничества все предлагаемые в этом плане меры. Но они считают своим долгом заявить о своем категорическом несогласии с упразднением права сената утверждать решение о роспуске парламента, так как, хотя они и доверяют лично г-ну председателю совета министров Думергу, они осознают опасность, которая может возникнуть для республиканского строя в случае злоупотребления личной властью и посягательства на гарантии республиканских свобод со стороны какого бы то ни было главы правительства. Они просят министров – членов партии радикалов и радикал-социалистов сообщить их точку зрения г-ну Гастону Думергу и, памятуя о том, что он был председателем демократической левой сената, взывают к его верности идеям республиканского примирения и к его желанию установить социальный мир».

Я тщательно изучил стоявшие перед нами проблемы. События 2 декабря 1851 года явились следствием кампании за пересмотр конституции. Чтобы убедиться в этом, достаточно перечитать опубликованный тогда «Призыв к народу» президента республики: «…Ассамблея, призванная служить самой надежной опорой порядка, стала очагом заговоров… Я распустил ее. Вы знаете, что Конституция была выработана с определенной целью – ослабить власть, которую вы хотели мне доверить… Мой долг… сохранить Республику». И Луи-Наполеон Бонапарт изложил свой проект конституции, предусматривавший, в частности, что «министры будут подчинены только исполнительной власти». В воззвании к армии содержались идеи, с которыми мы непосредственно столкнулись несколько позже. «С полным сознанием ответственности за свои действия перед народом и перед будущими поколениями я должен принять меры, которые я считаю необходимыми для блага нации».

Буланжистское движение также сопровождалось кампанией за пересмотр конституции.

События прошлого учат нас. Организация государственной власти регулируется, как всем известно, законом от 25 февраля 1875 года. В статье 5 этого закона говорится: «Президент республики может с санкции сената распустить палату депутатов до истечения срока ее полномочий». Статья 6 добавляет: «Президент республики может привлекаться к судебной ответственности только в случае государственной измены».

Каким образом удалось добиться принятия статьи 5? Комиссия предложила предоставить право роспуска палаты лично маршалу Мак-Магону. Валлон предложил поправку, предусматривающую необходимость в этом случае санкции сената. Борьба была острой; комиссия отклонила поправку Валлона, но предложение поставить на голосование сначала ее проект получило лишь половину голосов, и 2 февраля поправка Валлона прошла 449 голосами против 249. За нее голосовали три левые группы, немногочисленная группа Лаверня и часть правого центра. Следует отметить при этом, что Берто, автор резолюции, противопоставленной поправке Валлона, просил предоставить право роспуска лишь одному маршалу Мак-Магону. «Моя поправка, – сказал он, – не предоставляет всем последующим, после маршала Мак-Магона, президентам права роспуска, каковое я считаю в корне несовместимым с республиканскими принципами» («Journal Officiel», 3 février 1875, p. 900). Виконт де Mo также считал, что право роспуска должно принадлежать лишь одному маршалу. Часто ссылаются на Дюфора, который, как известно, высказывался в защиту этой прерогативы сената, ибо, говорил он, неправильно считать, что палаты всегда являются рассадниками крамолы, а руководители государства – философами.

Но вот еще более убедительный довод. Послушаем, что сказал сам маршал Мак-Магон в своем обращении от 6 января 1875 года: «Конфликты могут возникать, и, чтобы покончить с ними, вмешательство второй палаты, представляющей в силу своего состава солидные гарантии, является необходимым… Злоупотребление этим чрезвычайным правом (правом роспуска) было бы чревато опасностью, и я не решился бы применить его, если в критических обстоятельствах государственная власть не будет чувствовать достаточной поддержки со стороны сдерживающей Ассамблеи». Не собирается ли Думерг пойти дальше Мак-Магона, которого он превозносил в часы откровения?

Я навел справки в работах юристов. Леон Дюги («Traité de droit constitutionnel», 2-е édition, II, p. 811 et IV, p. 572 et suiv.) напоминает, что Вальдек-Руссо 9 июля 1896 года высказывался за право роспуска, которое является в Англии прерогативой монарха. Англия основывается на том принципе, что «король не может ошибаться» (The king can not do wrong). Постепенно это королевское право превратилось в право правительства, но к роспуску прибегали лишь в случае наличия разногласий между правительством и парламентом. У нас Конституция 1791 года отказала королю в праве роспуска; Конституция III года Республики не предоставляла этого права Директории. В то же время хартии 1814 и 1830 годов давали королю это право, но Шатобриан протестовал против этого в своей работе «Монархия согласно хартии» («La Monarchie selon la Charte»). Своим конституционным декретом сенат предоставил право роспуска императору (статья 35). Глава государства не имел этого права по Конституции 1848 года и вновь получил его по Конституции 1852 года (статья 46). Дюги признает право роспуска, добавляя, однако, что «необходимость согласия сената представляется достаточной гарантией против возможных злоупотреблений этим правом со стороны президента республики». По его мнению, роспуск не может быть произведен без санкции большинства сената. Он добавляет: «что бы об этом ни говорил г-н президент Мильеран, уроки 1879 года, мне кажется, не могут способствовать предоставлению главе государства безоговорочного права роспуска парламента» (IV, р. 584).

Эсмен (Eléments de droit constitutionnel francais et comparé», Recueil Sirey, 1928, t. II) указывает, что Прево-Парадоль в «Франс нувель» требует санкции сената; он выступает за роспуск, но считает «логичной и последовательной систему нашей конституции» (стр. 185).

Маттер («La dissolution des assemblées parlementaires», Paris, Alcan, 1898) пишет: «Это одобрение сената, дающее гарантии против действий слишком энергичного и честолюбивого президента, необходимо в интересах самого президента; он будет опираться на авторитет сената и не один будет нести ответственность перед страной за эту меру… Особенности подбора членов сената, спокойная обстановка прений, стабильность его мнения, вытекающая из его частичного обновления, – все это дает ему авторитет, необходимый с этих двух точек зрения, и вместе с большинством авторов мы считаем, что заключение сената должно быть обязательным» (стр. 107, 108).

Однако Думерг в своем предисловии к книге Мориса Ординера («Le vice constitutionnel et la revision», Nouvelle librairie Francaise) предложил порвать с этой традицией.

На съезде в Нанте стремление к примирению и единству было всеобщим. Только сенатор Ле Бай, не забывший о событиях 16 мая, остался непреклонным. Молодые радикалы, такие, как Кейзер и Жан Зей, были готовы присоединиться к соглашению, если будут удовлетворены требования их экономической программы. В пятницу утром была выработана резолюция по вопросу о праве роспуска. Я Долго готовился к своему выступлению; исключительно напряженная и мучительная умственная работа продолжалась несколько дней; никогда у меня не было более трудной задачи. В пятницу днем после одного двусмысленного инцидента я почувствовал враждебное отношение к себе со стороны части съезда и предложил сложить с себя полномочия председателя.

Я выступил в субботу, 27-го, на дневном заседании. Даладье произнес длинную речь на экономическую тему о «тающей валюте», которая имела большой успех, бесспорно самый большой из всех речей, произнесенных на съезде, но которая, как мне кажется, противоречила позиции, занятой им в 1933 году по вопросу о золотом эталоне. «В стране индивидуалистов, – заявил он, – двести семейств стали неоспоримыми хозяевами французской экономики и политики. Ришелье не допустил бы развития подобных факторов… Промышленник стал вассалом финансистов; банковские объединения оказывают значительное влияние на установление таможенных тарифов, на политическую жизнь, на общественное мнение… Производство велось без учета платежеспособного спроса; качество было принесено в жертву количеству, а в Соединенных Штатах и Германии громадные пирамиды, созданные наукой, техникой и гордыней, обрушивались на миллионы людей». Даладье предложил создание «тающих» денег; которые теряли бы каждый год 5 процентов своей стоимости.

Герню обратился непосредственно ко мне. «Вы являетесь, – сказал он, – чутким и в то же время смелым человеком, который не будет проявлять колебаний в наступающий ответственный момент. Мы знаем, что вы сделаете все возможное и невозможное, чтобы защитить интересы республики от угрозы возрождения личной власти. Мы знаем, что, если вы не сможете выполнить этот наказ, вы уйдете из правительства. Мы ставим вас на страже границ республики; вы не пропустите никого».

В семнадцать часов я взял слово. Я защищал право инициативы палаты в области финансовой политики, «однако, – сказал я, – было бы логично, чтобы после представления бюджета в него не включались бы никакие новые расходы, если одновременно не будут предусмотрены соответствующие доходы». Я заявил, что я против изменения записанной в конституции формулировки о праве роспуска парламента. «Если окажется, что эта формулировка будет представлять в определенный момент опасность для республики, то министры-радикалы будут действовать в соответствии со своей республиканской совестью».

Было единогласно решено рекомендовать пересмотр методов работы парламента, «и особенно ограничение инициативы в области предложения новых расходов при обсуждении бюджета, рассмотрение и обязательное утверждение в нормальные сроки своевременно представленного правительством бюджета и строгую дисциплину прений, устраняющую возможность импровизированных выступлений». Съезд «считает, что в случае возникновения серьезного конфликта или между двумя палатами, или между правительством и палатой, избранной непосредственно путем всеобщих выборов, только самому народу принадлежит право выступить в качестве арбитра». Съезд «предлагает своему Исполнительному комитету и своим представителям в парламенте разработать и представить в кратчайший срок проект референдума, который, поставив на обсуждение не вопрос о тех или иных лицах, а существо обсуждаемых проблем, обеспечит, в обстановке порядка и общественного мира, безусловное соблюдение всеобщих интересов, явившись выражением национального суверенитета». Предлагая провести реорганизацию Государственного экономического совета и обеспечить независимость судебных органов, «партия радикалов и радикал-социалистов готова поддержать любую реформу, имеющую целью добиться стабильности правительства и улучшения работы государственного аппарата, но партия не может допустить принятия мер, которые могут способствовать посягательствам личной власти на республиканские свободы. Она выражает доверие председателю партии и своим представителям в обеих палатах и призывает их всеми силами стремиться к осуществлению этих идей, руководствуясь своим патриотизмом и республиканским сознанием. Она уполномочивает их добиваться успешного осуществления любого мероприятия, которое обеспечит, одновременно с проведением в жизнь этой программы, разоружение заговорщиков и прочную защиту гражданских свобод и мира».

В воскресенье, 28-го, утром, Дюко зачитал декларацию партии, содержавшую эту резолюцию. Депутат и мэр Руана Жорж Метейер в тот же день посвятил мне в газете своего города «Ла Депеш» очень лестную статью. Английские газеты «Таймс», «Дейли телеграф», «Морнинг пост» высказывались обо мне очень доброжелательно. Генерал Спирс направил мне очень любезное письмо о моем, как он выразился, «триумфе в Лондоне». Нантский съезд оставил двери открытыми для примирения; именно к этому я стремился всеми силами. Но в то же время появились первые угрозы. 30 октября г-н Пьер Теттенже заявил в «Пресс»: «Решение съезда ограничилось тем, что выразило веру в республиканское благоразумие министров-радикалов. Если это благоразумие заставляет их выступать против проектов Думерга и разрывать перемирие, то организация «Патриотической молодежи» и, я думаю, вместе с ней население Парижа энергично выступят на защиту честности и здравого смысла… Если Общий фронт выступит против выезда в Версаль (объединенного заседания обеих палат), то против него выступит полиция и в случае необходимости армия. Следовательно, нам нужно будет выйти на улицу только в том случае, если этих сил окажется недостаточно. И тогда действовать мы будем с максимальной энергией». Г-н Жан Гуа, депутат от Парижа, выступил не менее откровенно: «Развал правительства с тем, чтобы возобладала ориентация на «Левый блок»? Это, несомненно, мятеж».

Возвратившись в Лион 29-го, я констатировал удовлетворение общественности, но меня угнетало то доверие, которое мне оказывали, так как у меня не было полной уверенности в том, что я смогу его оправдать. 30-го утром я встретился с председателем совета министров. Он принял меня весьма приветливо, но я убедился, что его точка зрения осталась неизменной. У меня создалось впечатление, что он меня прощупывал. Когда во время разговора я упомянул о том, что министры-радикалы не примут его формулировки о роспуске парламента, мне показалось, что, несмотря ни на что, это произвело на него впечатление. Правда, он слегка изменил свой первоначальный текст, признав необходимым заключение сената, впрочем не обязательное для президента республики. Очевидно, Думерг прежде всего заботился о том, чтобы не создавалось впечатление, что он капитулирует.

30-го числа в одиннадцать часов утра заседание Совета кабинета. Жермен Мартен изложил свой новый декрет о пенсиях. После заседания Фланден и Денэн любезно предложили свои услуги, чтобы попытаться разрешить создавшиеся трудности.

Я не терял из виду русский вопрос. «Известия» от 24 октября опубликовали важную статью Радека, который заявил, что Европа в настоящее время висит над бездной; он привел телеграмму парижского корреспондента «Дейче Альгемайне Цейтунг», согласно которой Лаваль «мог бы повернуть французскую политику «обратно – на рельсы пакта четырех и соглашения с Германией».

По мнению Радека, Франция должна теперь внести ясность в свои отношения с Польшей. «Не подлежит сомнению, – добавляет он, – что Германия концентрирует свои дипломатические усилия на ближайшее время на вопросе о легализации германских вооружений… и на вопросе о присоединении Саара. Для достижения этой цели она будет одновременно усиливать работу по подрыву французской системы союзов и протягивать руку Франции для примирения…

В такое время незачем колдовать. Достаточно не быть песком, а быть утесом, стоящим среди крутящихся песков. Советский Союз – это такой утес, готовый защищать себя против всех врагов… Так лучше отказаться от знахарства и ставить правильный диагноз, чтобы найти правильное лекарство». Я послал Литвинову несколько дружеских слов по случаю десятой годовщины установления дипломатических отношений между нашими странами. Он поблагодарил меня от имени Советского правительства и от своего собственного имени. «Советский Союз, – писал он мне, – сохранит верную память о тех больших услугах, которые вы постоянно ему оказываете в деле упрочения франко-советского сотрудничества, основного фактора мира во всем мире».

Среда, 31 октября. Меня вызвал к себе президент республики и беседовал со мной с 11 часов до 12 часов 30 минут Он настойчиво убеждал меня принять текст Думерга. Я ему ответил, что, к сожалению, не могу поступиться принципами, которые защищают самого президента республики.

Генерал Денэн сообщил мне, что его демарш был напрасным; по его мнению, если мы выступим в субботу, Думерг подаст в отставку. В конце дня я встретился с Маршандо, который имел продолжительную беседу с Думергом и Лебреном, но без какого-либо ощутимого результата.

1 ноября. Праздник всех святых. День прошел спокойно. Желая дать отдых голове, я отправился в Оранжерею на выставку рисунков Корреджо и его школы. В 17 часов ко мне пришел Альбер Сарро и от имени президента республики снова просил меня пойти на уступки, так как Лебрен ничего не смог добиться от Думерга, а Морие Сарро отказался приехать в Париж. Мне не привели никакого нового аргумента, и я остался на прежних позициях. Пришел Маршандо. Он не сообщил ничего нового, если не считать того, что совместно с маршалом Петеном он принял необходимые меры. Думерг был неуловим в течение всего дня.

В 22 часа я отправился к Лавалю, который пригласил меня к себе. Он попросил меня рассказать все, что я знаю о содержании проектов, и сообщил, что Жермен Мартен меня поддерживает, что Тардье проявляет мало энтузиазма в связи с намечаемой реформой и что даже руководитель «Огненных крестов» просил Думерга пойти на отсрочку. Неожиданно он заявил, что будет оказывать мне всяческую помощь во время предстоящего заседания совета кабинета.

Пятница, 2 ноября. Продолжительное свидание с президентом республики с 11 часов до 12 часов 30 минут. Он еще раз пытался убедить меня принять текст. Я отказался. Тогда он начал говорить о других средствах, оставшихся в его распоряжении: отложить хотя бы на короткий срок обсуждение спорного вопроса; предоставить министрам право свободного голосования. Этот последний вопрос был изучен мною. По мнению Пьерра (Supplément de 1919, p. 136, 137), правительство может позволить одному из своих членов выступать или голосовать по определенному вопросу вопреки мнению кабинета в целом. Например: Гобле – 11 февраля 1889 года; Пеллетан – 4 и 24 ноября 1903 года; Мильеран – 8 ноября 1909 года; Пуанкаре – по вопросу о виноделах.

Комитет бдительности интеллигентов-антифашистов опубликовал 26 октября 1934 года очень резкое воззвание против проектов Думерга и существования вооруженных лиг. «Мы не желаем, – говорилось в нем, – чтобы роспуск палат зависел от воли одного человека». Призыв подписали Ален, профессор Госс, Жак Адамар, Поль Ланжевен, Люсьен Леви-Брюль, Жан Перрен, Поль Риве, Жорж Юрбен, Ирен Жолио-Кюри и ряд других лиц.

В этот же день, 2 ноября, в 15 часов состоялось совещание министров-радикалов. Момент был исключительно напряженный. Мы решили вести последовательную борьбу по следующим линиям: требование отсрочки; включение в текст Думерга поправки, предложенной, насколько нам было известно, Риволле, согласно которой сенату предоставляется право вето; свобода действий для каждого министра. В 16 часов я встретился у Лаваля с Тардье. Я ожидал увидеть человека, готового к примирению, но Тардье был разъярен и возмущен тем, что с ним предварительно не проконсультировались и не поставили его в известность; он был настроен, как всегда, крайне враждебно по отношению к партии радикалов. На несколько минут он зашел к Думергу, чтобы предложить ему, как он говорит, соглашение. Он быстро вернулся и заявил, что ничего не добился.

В итоге назначенное на 17 часов заседание совета кабинета не сулило ничего хорошего.

Началось заседание. Нам предложили следующий текст:

 

Проект пересмотра конституции

1. Внести в начало статьи 6 закона от 25 февраля 1875 года следующий абзац: «Число министров не может превышать 20 человек, не считая председателя совета, который является премьер-министром без портфеля».

2. Заменить 1-й абзац статьи 5 закона от 25 февраля 1875 года следующим текстом: «Президент республики может распустить палату депутатов до истечения законного срока ее полномочий. В течение первого года действия этих полномочий роспуск может быть произведен только с санкции сената.

В течение последующих лет президент республики может распустить палату депутатов без санкции сената».

3. Дополнить статью 4 закона от 25 февраля 1875 года следующим текстом: «Государство обеспечивает государственным служащим постоянную работу и гарантирует их продвижение по службе. Всякое неоправданное или организованное прекращение работы влечет за собой разрыв их связи с государством».

4. Дополнить статью 8 закона от 25 февраля 1875 года следующим текстом: «Ни одно предложение о расходах, не исходящее от правительства, не может быть принято, если обе палаты не утвердили до этого соответствующую статью доходов. Если государственный бюджет не будет утвержден обеими палатами до 1 января соответствующего года, то президент республики путем декрета, принятого Государственным советом, может предложить к исполнению на весь или на часть этого года бюджет предыдущего года».

* * *

По заметкам, сделанным мною непосредственно на заседании, я восстанавливаю подробности обсуждения.

Думерг, дабы объяснить свое продолжительное молчание, еще раз напомнил об опасении разглашения и заявил, что меня он заранее информировал. Он хотел своим текстом о праве роспуска упразднить санкцию сената; он не соглашался ни на ограничивающие формулировки, которые слишком легко обойти, ни на автоматические формулировки, применению которых слишком легко помешать. Наложение вето двумя третями сената противоречило бы принципу большинства. Думерг, основываясь на голосовании, состоявшемся в комиссии палаты депутатов, уточнил, что, согласно его тексту, президент может запросить заключение сената, но что санкция сената не обязательна. Он прокомментировал также другие статьи своего проекта.

Получив слово, я начал говорить о долге совести, коллективной и персональной, которая лежит на республиканцах и на мне лично. Я внес поправку в утверждение Думерга о том, что я был им проинформирован; он позволил мне высказать свое мнение по поводу статей о государственных служащих и о праве инициативы в финансовых вопросах, но категорически отказался обсуждать со мной другие статьи. Да не возникнут ни у кого сомнения по этому поводу! Я напомнил, что в Нанте партия, пославшая меня в правительство, не предоставила мне безусловной свободы действий, а лишь дала почетный наказ. Я настаивал не столько на наших партийных принципах, сколько на необходимости соблюдать перемирие и не ставить на обсуждение проблему, вызывающую столь глубокие разногласия.

Тардье вступил в бой. Я еще раз убедился в его агрессивности, хотя внешне он держится иногда весьма любезно. Он полностью согласен с проектом. «Глава высказал свое мнение. Этого достаточно». Он ополчился против партии радикалов, чья концепция якобы совпадает с концепцией Мак-Магона. Он сослался на некоторых юристов и на предисловие Думерга к книге Мориса Ординера и атаковал Маршандо.

Позиция, занятая Лавалем, резко отличалась от агрессивной непримиримости Тардье; Лаваль утверждал, что, не будучи доктринером, он не придает никакого значения конфликту о праве роспуска. Но он старался доказать, что проект Думерга является неэффективным, указал на серьезность внешнеполитического положения и считал желательным достижение соглашения. «Самым великим, – говорит он, – будет тот, кто пойдет сегодня вечером на самые большие уступки». – «Я согласен, – ответил Думерг, – не быть самым великим».

Маршал Петен во время обсуждения бросил следующую фразу: «Если кабинет падет, то в Берлине устроят иллюминацию».

Затем последовала целая серия заявлений. Лемери желал защитить «престиж и авторитет вступившего в бой вождя». Если не будет найдено решение, гарантирующее этот престиж, то он целиком и полностью присоединится к проекту председателя совета министров. Маршандо дал объяснения по поводу резолюции комиссии, за которую его упрекали; в конце концов текст Думерга не будет поставлен на голосование в палате депутатов; созыв заседания в Версале привел бы к возникновению серьезнейшей опасности. «Сейчас такое время, когда один человек на улице призывает выйти на улицу других людей».

Думерг резко прервал его: «Нечего смотреть на меня, когда вы говорите это». Жермен Мартен указал, что в Англии и в Бельгии стабильность государства обеспечивается королем, тогда как текст Думерга ввязывает в борьбу президента республики; он выразил пожелание, чтобы было найдено приемлемое для всех решение.

Председатель совета начал нервничать. Обсуждение принимало острый характер. Лаваль предложил, чтобы проект рассматривался только после урегулирования саарского вопроса. Я настаивал на том, что перемирие было сорвано обсуждением проекта государственной реформы, а не нами. Думерг еще раз напомнил, что он стал председателем совета министров, чтобы исправить ошибки «правительства «Левого блока». Это искажение фактов; но теперь я понимаю, что он затаил злобу против левой оппозиции еще с того времени, как выдвигал свою кандидатуру на пост президента республики. Он заявил, что связал себя своими выступлениями по радио; между тем именно этот метод действий и руководства мы ставили ему в вину, считая, что он противоречит республиканским принципам. В свою очередь я предложил или отсрочить обсуждение проекта, или предоставить министрам свободу голосования. Это поистине минимальное требование. Фланден уклонился от выступления, он произнес только несколько слов, не имевших прямой связи с возникшими трудностями. Что думал Марке? Тайна; его выступление скорее повредило мне, чем помогло. Малларме и Жермен Мартен заняли выжидательную позицию. Риволле, напротив, выразил свой энтузиазм.

Казалось, мы находились на грани немедленного разрыва. Я был удивлен, когда обстановка изменилась и внезапно наступила разрядка. Председатель совета министров согласился, чтобы в официальном заявлении было сказано только то, что проекты были одобрены большинством, и министрам-радикалам было позволено сделать особое заявление, текст которого я сразу же составил. «Что касается голосования проекта о роспуске парламента, то министры-радикалы оставили за собой свободу действий». К этой формулировке пришли не сразу. Кажется, она поможет разрешению опаснейшего осложнения.

3 ноября 1934 года. Заседание совета министров. В соответствии с принятыми формулировками улаживали вчерашний инцидент. Думерг удовольствовался утверждением его проекта большинством голосов и разрешил министрам сделать особое заявление. Марке представил свои соображения, которые я плохо понял; как обычно, он кажется мне довольно загадочным. Президент республики всех поздравил.

Неожиданно Думерг в категорическом тоне потребовал у Жермен Мартена представить проект трех двенадцатых (временного квартального бюджета) и тут же, безусловно, ради того, чтобы обезоружить меня, заявил, что готов подписать пакт о ненападении с русскими. Такая уловка была мне не по душе. Жермен Мартен пытался воспротивиться этому требованию, но безуспешно. Думерг спросил его: «Вы министр финансов или нет?» Я сразу обнаружил, что возник новый инцидент, грозящий очень серьезными последствиями. Жермен Мартен усиленно подчеркивал, что ему была поручена техническая сторона проекта и что политическую ответственность он с себя снимает. Я еще раз намерен был набраться терпения и ждать того момента, когда проект будет представлен совету министров для вынесения его на обсуждение палаты депутатов.

Маршандо изложил свои проекты о складах оружия.

В одном из дипломатических донесений сообщалось, что представитель «Солидаритэ франсэз» г-н Перрье якобы посетил Берлин и встретился там с сотрудниками «Дейче Альгемайне Цейтунг», рейхсвера, и в частности с неким г-ном Силексом. Вопрос об иностранцах, проживающих во Франции, встал довольно остро.

По марсельскому делу ведется следствие; тяжелое обвинение выдвигается против Систерона, который предстанет перед дисциплинарным советом, где будет рассматриваться вопрос о его отставке.

Мне казалось, что наступает политическое затишье. Но сообщение о решениях совета министров вызвало в палате депутатов и особенно в сенате бурю недовольства министрами-радикалами и главным образом мною. Речь Думерга, переданная по радио 3-го числа в 19 часов 45 минут, усилила озлобление, вызываемое теперь не столько проектом о праве роспуска, сколько сообщением о трех двенадцатых.

Думерг, по его словам, хотел обратиться к общественности до возобновления работы парламента, то есть до вторника, 6 ноября. Правительство выполнило первую часть своей задачи; он желал теперь восстановить его авторитет; он нападал на парламент, критиковал конституцию, в которую собирался внести изменения; он разоблачал Общий фронт социалистов и коммунистов и высмеивал его попытки защитить сенат. Думерг не хочет прибегать к роспуску парламента. «Но, – заявлял он, – я без колебаний воспользуюсь этим правом, если вопреки моим надеждам мен я вынудят к этому». Чтобы избежать обструкции, он будет просить парламент сразу же после возобновления сессии утвердить несколько временных месячных бюджетов; народ мог бы утвердить его проекты путем новых выборов. Затем Думерг прокомментировал свои проекты, представив их как воплощение самого последовательного республиканского духа, подверг критике роль, отводимую в конституции сенату, разъяснил свои намерения относительно утверждения бюджета и статута государственных служащих. Речь была составлена искусно. Думерг льстил публике, заверял ее, что он стремится укрепить демократический строй и не допустить установления личной власти. Основной софизм его аргументации, так как фактически председатель совета министров и президент республики приобретали неограниченное право роспуска парламента, прикрывался заверениями в преданности порядку. Думерга явно вдохновлял призыв 1851 года. Речь его заканчивалась патетическими словами о его личном положении, преклонном возрасте и взволновавшим всех напоминанием о жертвах войны и перемирии 11 ноября. Несомненно, те, кто хотел защищать республиканские принципы против этой в общем демагогической и, во всяком случае, довольно ловкой инсценировки, подвергались серьезному риску потерять популярность. Думерг снова отклонял всякий компромисс.

Я не колебался. Я считал, что я сделал все, чтобы избежать этого кризиса, и не видел другого выхода, кроме своей отставки. В воскресенье, 4-го числа, после беседы с Маршандо и Жермен Мартеном, я сообщил о своем решении президенту Лебрену, который на этот раз не пытался меня разубедить и, кажется, понял меня. Хотя он воздержался от сколько-нибудь определенного одобрения моего намерения, но, во всяком случае, и не возражал.

Воскресенье, 4 ноября. Совещание министров-радикалов. Зашедший на минуту Жермен Мартен сообщил нам, что он не подаст в отставку, а направит председателю совета министров письмо, где заявит, что считает его ответственным за создавшееся положение. Мы долго совещались. Мои коллеги пытались найти возможность избежать решения, столь чреватого серьезными последствиями. Но в конце совещания мы пришли к единодушному мнению о необходимости этого решения и постановили сообщить о нем во вторник утром, на заседании совета министров.

5 ноября. Берто встретился с председателем Жанене, который считает, что мы должны немедленно подать в отставку. Президент республики направил мне письмо, где пишет, что, взвесив все обстоятельства, он пришел к выводу, что наша отставка «заранее исключила бы всякую возможность найти выход из создавшегося положения»; однако он еще надеется на примирение. Тардье недавно перенес небольшую операцию и на несколько дней выбыл из строя.

Поздно вечером и в течение части ночи я имел длительное совещание с моими коллегами министрами-радикалами. Они были по-прежнему солидарны со мной, но проявляли некоторое колебание перед лицом близкой и чреватой опасностью развязки. Но решение принято, и они заверяют меня в том, что пойдут за мной. Маршандо сообщил мне, что для того, чтобы сохранить свой авторитет временно исполняющего обязанности министра внутренних дел, он формально выйдет из партии радикалов.

Я составил следующее письмо об отставке, которое вместе со мной подписали Берто, Вильям Бертран и Кей:

«Господин председатель совета министров!

Когда вы, преисполненный гражданского мужества, вызвавшего у каждого искреннее восхищение, согласились взять на себя руководство делами страны и призвали нас принять участие в вашем правительстве, сформированном под знаком перемирия между партиями, мы лояльно приняли предложение, с которым вы к нам лояльно обратились.

В Клермон-Ферране мы заявили, что ни под каким предлогом не хотим нарушать принятое нами на себя обязательство. Мы разделяли с вами подчас довольно тяжелую ответственность.

Во время кантональных выборов мы защищали проводимую вами политику.

Совсем недавно в Нанте мы приложили все силы к тому, чтобы поддержать идею перемирия и воспрепятствовать принятию решений, которые сделали бы невозможным дальнейшее соблюдение этого перемирия.

На заседании кабинета в прошлую пятницу, когда положение уже казалось безвыходным, мы пошли на соглашение, так как от нас не требовали немедленного принятия решения и еще имелась надежда на возможность примирения.

Мы отдаем себя на ваш суд и на суд всей Франции. Нам кажется, что мы честно выполняем соглашение, на основе которого было создано ваше правительство. Но сегодня мы считаем себя свободными от этого соглашения.

В своих выступлениях по радио, содержание которых не было заранее доведено до сведения правительства, вы обратились непосредственно к стране и предложили целую серию важных реформ чисто политического характера. Мы предпочли бы, чтобы вы предварительно ознакомились с нашим мнением.

Мы за государственную реформу, за то, чтобы государство стояло над политическими группировками, за ограничение права парламентской инициативы в области финансов. Мы желаем укрепления стабильности правительства, лишь бы это не привело к тому, что в политическую борьбу будет втянут президент республики и будет нарушен принцип его неподответственности.

Должность первого министра без портфеля, которую вы хотите создать, представляла бы в нормальной обстановке большие преимущества. Если бы эта должность предусматривалась конституцией, то это помешало бы Клемансо быть одновременно председателем совета министров и военным министром, а Пуанкаре – быть одновременно министром финансов и главой правительства.

Разве мы вправе, не взвесив предварительно всех обстоятельств, принимать решение не о законе, который можно легко изменить, а о пересмотре постоянной конституции, что затрагивает судьбу республики?

Внося проект временных месячных бюджетов, вы стали на путь роспуска парламента. Первое решение, как вы это убедительно разъяснили, повлекло бы за собой все остальные. Следовательно, было бы нечестно с нашей стороны пойти вместе с вами, не принимая всей вашей программы. И мы не можем понять, почему вы возражаете против нормального порядка утверждения бюджета, который вы сами так убедительно рекомендовали 27 февраля в сенате.

Роспуск парламента, независимо от того, требуется для этого или нет санкция сената, является, по нашему мнению, средством урегулирования конфликта между исполнительной и законодательной властью. Этого конфликта не существует, пока его не создадут. Нынешняя палата депутатов принимала все предложения нашего правительства. Она даже ему передоверила часть своих полномочий. Ваши же проекты дезавуируют тех, кто верно следовал за вами.

Правда, вы заявляете, что в ближайшее время не пойдете на роспуск, но что в качестве угрозы вы намерены сохранить за собой постоянную возможность прибегнуть к этому.

Разрешите нам, г-н председатель совета министров, сказать со всей откровенностью, высоким образцом которой вы сами являетесь: представители народа, действительно достойные этого звания, не боятся снова предстать перед своими избирателями, однако они считали бы позором для себя участвовать в работе парламента под двойной угрозой – роспуска и мятежа. Можно желать упразднения парламента; такая теория существует. Но если верить в необходимость народного представительства, то нужно обеспечить этому представительству свободу, что является непременным условием его достоинства.

Во вся ком случае, роль правительства перемирия состоит в том, чтобы устранять все то, что разобщает, и изыскивать то, что способствует сближению. Вы очень хорошо говорили о единстве французов; подобно вам, мы считаем его необходимым; однако нам трудно понять, как можно проводить выборы в обстановке безработицы, особенно тягостной в условиях зимы, и разгула политических страстей, перед лицом стольких трудностей и опасностей, которые, по нашему мнению, обязывают добиваться успокоения умов и временно забыть о разногласиях.

Именно по этим соображениям, хотя они, конечно, будут извращены предвзято настроенными людьми, но которые мы выносим на суд вашей и всеобщей совести, мы вынуждены, г-н председатель совета министров, расстаться с вами, под чьим руководством нам было так приятно работать.

Мы просили вас только об одном: продолжать политику перемирия, сторонниками которой мы остаемся. Мы стремились к тому, чтобы возникшее недоразумение не отразилось на стране. Если бы не поспешность в действиях, то, возможно, удалось бы прийти к соглашению. Но когда перед парламентом были поставлены с требованием немедленного решения серьезные проблемы политического характера, вызывающие вполне законные разногласия, когда таким образом было нарушено перемирие, можно ли упрекать нас за желание сохранить верность своим принципам и обязательствам?

Будучи вынуждены, таким образом, голосовать либо против правительства, членами которого мы являлись, либо против своей совести и своих друзей, мы решили, г-н председатель совета, что единственным честным выходом для нас будет заявление об отставке, которую мы и просим вас принять вместе с заверениями в нашем глубоком уважении».

Перед заседанием совета министров я принял одного из руководителей Национального союза бывших фронтовиков, г-на Лебека, который просил меня поддержать Думерга.

Заседание совета министров 6 ноября. 10 часов утра. Первым выступил Лаваль с сообщением о международных делах. Затем Думерг заявил о своем намерении представить проект закона временного квартального бюджета (законопроект был опубликован в приложении к протоколу заседания от 8 ноября 1934 года за номером J, 17732-34). Тогда корректно, но решительно я заявил, что не могу оставаться в правительстве и выступать в поддержку этого законопроекта. Думерг предложил мне подать ему заявление об отставке, после чего он обсудит со своими коллегами вопрос о своей собственной отставке, о которой он уже предупреждал. Это было приглашением удалиться. Я подчеркнул это, заявив, что иду писать заявление об отставке, оставляя при этом за своими коллегами по партии свободу выбора. Возможность их оставления в правительстве была предусмотрена нами ранее. Вопрос разрешился очень быстро. Весьма резко (не по форме, а по существу) Думерг дал им понять, что им следует уйти вместе со мной, что они и сделали. В одной из небольших комнат Елисейского дворца я зачитал им письмо об отставке, которое они одобрили.

Президент республики пригласил меня к себе в кабинет. В работе совета министров был объявлен перерыв. Президент умолял меня любой ценой найти средство достигнуть соглашения. После довольно продолжительной беседы сама обстановка подсказала нам такое средство. Проект закона временного квартального бюджета может быть внесен, повидимому, только в четверг, 8 ноября. Следовательно, каждому представляется возможность зарезервировать свое мнение до заседания совета министров, которое назначено на утро в четверг. Мы вернулись в совет министров, где было принято соответствующее решение. «Это отсрочка», – заявил президент республики. Когда при возобновлении заседания Ламуре упал со стула, маршал Петен сказал мне с улыбкой: «Не предвосхищает ли он событий?»

6 ноября. Траурное заседание палаты депутатов, посвященное памяти югославского короля, Барту и Пуанкаре.

На совещании парламентской группы партии радикалов было предложено сохранять и соблюдать перемирие и заявлено о согласии на серьезную реорганизацию государственных органов, за исключением мер, противоречащих республиканским принципам; группа выступила за немедленное обсуждение бюджета после представления общего доклада.

7 ноября. Парламентская группа партии после оживленного обсуждения подтвердила свое несогласие с проектом временного квартального бюджета.

8 ноября, 10 часов утра. Последнее заседание совета министров. Президент республики обратился с весьма настойчивым призывом сначала к председателю совета, а затем ко мне. Ознакомившись с резолюцией депутатов-радикалов, Думерг с раздражением отказался от каких бы то ни было уступок. Он потребовал безоговорочной поддержки своего проекта пересмотра конституции (он пошел, таким образом, дальше, чем в прошлую субботу), а также всего комплекса законопроектов, частью которого является законопроект о трех двенадцатых. В ответ, избегая полемики, я изложил нашу позицию. Я доказал, что наша группа проявила большое благоразумие, и подчеркнул противоречие, существующее между требованием председателя совета и идеей перемирия. Речь идет не о мелком процедурном вопросе, как это утверждает президент республики, а о комплексе решений, принять или отвергнуть который можно только целиком. Думерг: «Перемирие – это не инертность, а действие». Я ответил: «Да, но на основе согласия». Думерг считал, что он уже и так сделал слишком много уступок. «В моих проектах нет ничего – даже комар носа не подточит». Я отвечаю: «Да, но зато он подточит парламент».

Таким образом, я ушел из правительства. Думерг вновь подчеркнул, что мои коллеги министры-радикалы должны последовать моему примеру. Жермен Мартен сделал шаг к двери; однако дверь далеко, и дойти до нее он не смог. Марке старался утопить рыбу в воде. Мы уходим. Маршандо настаивал на том, чтобы я не представлял мотивированного заявления об отставке. Я отказался. Маршандо составил письмо об отставке лично от себя. Ламурё был болен. Только 9 ноября утром я ознакомился с его письмом председателю совета, в котором он солидаризировался со мной.

В прессу было передано официальное коммюнике об этом заседании: «В связи с тем, что совет министров не пришел к согласию по проекту временного квартального бюджета, министры-радикалы подали в отставку. В этих условиях председатель совета министров вручил президенту республики заявление о своей отставке совместно с поддерживавшими его членами кабинета». В своем письме Думерг напоминал о том, как он сформировал правительство, каких результатов он добился, как возникли разногласия. Его заявление для печати было гораздо агрессивнее. В нем он говорил, в частности: «Люди, ответственные за политику, приведшую к февральским бунтам и гибели безоружных бывших фронтовиков во время демонстрации на площади Согласия, никак не хотят отвечать за эту. политику перед суверенным народом, прежде чем не пройдет большой срок». Комиссия по расследованию событий 6 февраля немедленно заявила протест по поводу искажения фактов в этом заявлении, напомнив о письме г-на Жоржа Лебека, согласно которому ни один из участвовавших в демонстрации членов Национального союза бывших фронтовиков не был ранен или убит из огнестрельного оружия. Комиссия по расследованию единогласно констатировала этот факт 7 июня. Погибшие и пострадавшие бывшие фронтовики в общей демонстрации не участвовали.

Днем 8 ноября фракция радикалов палаты депутатов оказала мне теплый прием и выразила свою солидарность. Точно так же в резолюции группы радикалов-сенаторов указывалось: «Демократическое левое крыло сената, ознакомившись с письмом гг. Эррио, Вильяма Бертрана, Берто и Кея председателю совета министров Гастону Думергу, разделяет столь четко выраженные в нем республиканские чувства».

Около 16 часов ко мне пришел г-н Фланден, которому было поручено сформирование нового правительства, с тем чтобы заручиться поддержкой депутатов-радикалов и моей лично. Он изложил мне свою программу; он отказывался не от реорганизации государства, а от методов Думерга; опираясь на большинство, он хотел пытаться договориться по этим вопросам с комиссиями обеих палат, причем «выезд в Версаль» будет предложен им только в том случае, если этого нельзя будет избежать. Он спросил меня, не хочу ли я быть министром иностранных дел, и заявил о своей готовности предложить мне этот пост. Я ответил ему, что я хотел бы возвратиться на Кэ д'Орсе, но не теперь. Я попросил Фландена резервировать за мной такую возможность, если этот пост останется свободным. Пока же я хотел бы, чтобы меня послали в Женеву, если возникнет в этом необходимость, и выразил также желание ознакомиться с дипломатической перепиской.

Депутаты-радикалы решили оказать новому правительству самую широкую поддержку, выдвигая единственное требование: изъять оружие у гражданского населения. Не желая вмешиваться в вопрос о том, кто из радикалов примет участие в правительстве Фландена, я тем не менее, получив некоторую информацию, предупредил его в 10 часов вечера по телефону, что было бы недопустимо, если бы факт подписи моего заявления об отставке или же факт ухода в отставку совместно со мной послужил мотивом для невключения в правительство. Фланден быстро успокоил меня.

В ночь с 8 на 9 ноября под председательством Лебрена было проведено совещание, на котором был утвержден состав нового правительства.

9-го утром парламентская группа партии радикалов приняла решение об опубликовании моего письма об отставке.

В пятницу, 9 ноября, в 17 часов состоялось первое заседание совета кабинета Фландена, на котором обсуждался вопросе правительственной декларации. На бирже началось заметное повышение курса акций, приостановленное государственными кассами. «Если бы биржа была плебисцитом, – сказал нам Фланден, – мы бы оказались победителями». Все категории ценных бумаг повысились на 1 франк 70 сантимов – 2 франка 35 сантимов. Только акции Суэцкого канала упали на 250 франков. Казначейство имеет на своем текущем счету во Французском банке 3 миллиона франков.

В одной из газетных статей утверждалось, что маршал Петен сказал мне: «Вы совершаете преступление, разрывая перемирие». Маршал опроверг это заявление: действительно, я ничего подобного от него не слышал.

Мне запомнилось признание Кериллиса в «Эко де Пари» от 9 ноября: «Время от времени я бывал у него». По свидетельству Поля Шопина («Шесть лет в организации «Огненных крестов», стр. 118), Думерг предлагал полковнику де ла Рокку пост генерал-губернатора Алжира.