Глава двадцать первая
I
Февраль 1257
– Я поеду с вами.
Джон Кит уже собрался было сесть на коня, но с удивлением обернулся, услышав чей-то тихий голос за спиной. Это была няня графини, леди Ронвен.
– Герцог приказал мне скакать что есть духу. Я еду по его поручению.
– Мне известно, по какому поручению, господин, – ответила она. – Я поеду с вами. – От ее улыбки у Кита похолодела кровь.
Путь до Лондона они проделали за пять дней, часто останавливаясь и меняя лошадей. Ронвен сразу повела Джона Кита в дом на Грейсчерч-стрит. Теперь он принадлежал Дерворгилле Баллиоль, которая получила его в наследство после смерти графини Клеменс, умершей четыре года назад. Ронвен до сих пор была там желанной гостьей. Когда они въехали во двор, стемнело и ворота позади них закрылись.
У Джона был план убить его на улице – быстро, легко, и никто не узнает, кто убийца. Так же легко будет и уйти. Но Ронвен не согласилась с ним. Нож под ребро – слишком быстро и слишком легко. Убитый не узнает убийцу. Она хотела, чтобы де Куинси знал, откуда пришла смерть, и имела свой собственный план. Рулон тончайшего шелка из лавки Лунед – вот что послужит наживкой, на которую он клюнет.
Пробудившись, Роберт стал соображать, какое нынче число, и вспомнил, что это был день святого Гилберта, четвертое февраля, неудачный день, когда сбывались дурные предзнаменования. Обычно в такой день он не решился бы на более серьезные дела, чем выпростать ноги из-под одеяла и налить себе кубок вина. Однако сделка, о которой сообщил ему потихоньку его слуга, была настолько заманчива, что устоять он не мог. И разве не был удачей его поход в чужие земли, где его ждали такие сокровища! А ведь туда ему тоже не хотелось ехать. Шелк! Тончайший шелк, и по ничтожной цене! Роберт разыскал одинокую лавочку позади церкви Святого Павла. Слуг он оставил сторожить лошадей снаружи, как было указано. Когда он, бросив взгляд на торговку, узнал в ней Ронвен, было уже поздно; тяжелая дверь захлопнулась за его спиной.
Она широким жестом, по всему столу, развернула перед ним рулон.
– Ну как? Нравится? – Она стояла, скрестив руки на груди, и наблюдала за ним. У двери замер Джон Кит с ножом наготове.
Роберт рассматривал шелк. На ощупь он был мягкий, нежный, волнующий и цвета чудного – сочно-алого, как свежая кровь. Внезапно у него пересохло во рту. Он кивнул в ответ. У него тоже был кинжал за поясом, скрытый под плащом. Роберт сделал два шага к двери и, глумливо хихикая, произнес:
– Я слышал, что моя жена сбежала с новым любовником. А разве вы не поехали за ней, леди Ронвен? Верно, ей надоели ваши кровавые делишки.
Ронвен улыбнулась:
– Она ничего не знает о моих кровавых делишках, сэр Роберт. Ничего. А вот вам вскоре предстоит познакомиться с ними. – Она пока не двигалась.
Роберт заметил молчаливого человека у двери. Он был худощавый, но жилистый и, видимо, сильный! Роберт лихорадочно соображал. Жаль, что накануне крепко выпил, подумал он. Эта стерва опасна, как гадюка, и так же стремительна. Он потянулся за кинжалом, но Джон Кит опередил его. Роберт и оглянуться не успел, как нож шотландца оказался у его горла.
– Не дергайся, – прорычал шотландец. – И делай, что она говорит.
Ронвен не пошевелилась. Голова Роберта была закинута назад, шея с приставленным к ней лезвием ножа напряжена; скосив глаза, Роберт мог видеть ее лицо. Она с улыбкой подошла к столу.
– Я рада, что вам понравился шелк. Он будет вашим саваном. – Из-под рулона она вытянула веревку.
Он побледнел:
– Вы не смеете прикасаться ко мне…
– Не смею? – Она размотала скрученный моток.
Через несколько мгновений Роберт уже стоял, привязанный к столбу посередине грязной лавки, со связанными позади руками. Он отчаянно сопротивлялся, но им удалось утихомирить его. Ему переплели веревкой ноги и сунули в рот тряпку, чтобы он прекратил звать на помощь слуг.
Ронвен, отступив назад, хладнокровно взирала на свою жертву.
– Посмотрим, как это вам понравится, быть связанным по рукам и ногам и таким беспомощным. Когда такое делают с вами, вам это доставляет удовольствие? – Она увидела страх в его глазах. – А что еще вы вытворяли с ней, милорд? – спокойно продолжала она. – Нет, она мне никогда этого не рассказывала. И никому. Ей уж больно было стыдно. Но думаете, я не знаю? Вы думали, это вам так сойдет? Вы еще пожалеете, что не умерли от рук неверных, милорд, потому что я сделаю с вами такое… и это будет в тысячу раз страшнее того, на что способны орды мусульман.
Не глядя на Джона Кита, она протянула вперед руку: ее намерения были ясны. Джон вложил ей в руку нож; ему и самому уже было немного дурно. Он все представлял себе иначе. Ударить ножом под ребра или полоснуть по горлу в темном переулке. Обычное мужское дело, не то что это…
Стараясь не выдать себя выражением лица, он отступил назад, сложив руки на груди. У него было чувство, что она больше в нем не нуждается.
Прежде чем она закончила, его несколько раз стошнило в уголке. У него звенело в ушах от сдавленных воплей Роберта, сменившихся предсмертными хрипами, когда под конец Ронвен запихивала ему в горло его отрезанные гениталии.
Затем настала ужасная тишина, от которой было не легче. Джон Кит глядел на женщину, потрясенный, все еще ощущая привкус желчи во рту. Он много раз видел, как убивают людей; он и сам убил нескольких. Но чтобы с такой ненавистью, жестокостью и с таким холодным сердцем казнить медленной казнью, – такого видеть ему не приходилось.
Ронвен с головы до ног была в крови. Но когда она стирала следы убийства с ножа, ее лицо было безмятежно. Вручив ему оружие, она спокойно распорядилась:
– Я переоденусь, а потом мы поедем на север. Сходи вниз и принеси мне перекидную суму, а заодно отошли домой его слуг. Скажи им, что он поедет с нами в Фозерингей. К тому времени, когда его труп обнаружат, мы уже будем в Шотландии. Ну-ну, шевелись, приятель. Чего ты ждешь?
Руки у него тряслись. Боже милостивый, в ее глазах явственно сквозило безумие! Он покорно кивнул. В конце концов, какая разница, как был убит Роберт? Поручение лорда Файфа они выполнили, и хорошо.
– Джон, – голос ее стал ласковым, – он так мучил миледи! – Для него другого объяснения у нее не нашлось.
II
Замок Фолкленд. Февраль 1257
Элейн просматривала свои расчеты по кормам для лошадей и скота, когда к ней вошел Малкольм. Голова ее еще была занята мыслями об овсе, сене, бобах и горохе. Некоторое время он стоял и со странным выражением лица смотрел на нее. Элейн попыталась догадаться, о чем он думает. Он все еще был хорош собой, только у него уже пробивалась седина, и он пополнел.
– Что-то случилось?
Малкольм не ответил. Его глаза скользнули ниже, к ее животу. Она была на четвертом месяце, и ее беременность уже становилась заметной.
– Нам надо ехать в Сент-Эндрюс.
– Зачем? – Она опустила перо и стала разминать затекшие пальцы.
– Я должен повидаться с архиепископом.
– Мне тоже нужно ехать?
– Думаю, да.
Она подошла к нему.
– Что произошло, Малкольм? – Она еще никогда не видела его таким – взвинченным, напряженным, словно он готовился к бою.
Он улыбнулся ей:
– Соберись, любовь моя. Мы сейчас же выезжаем.
– К епископу? Он вернулся из изгнания? – Епископ Гамелин, бежавший за границу два года назад, недавно был назначен настоятелем собора Святого Андрея.
Малкольм покрутил головой:
– Нет, нам надо к самому архиепископу.
III
Было холодно, дул сильный ветер. В наступающих сумерках перед путешественниками вырос темный силуэт замка Сент-Эндрюс, стоявшего над морем, на мрачном скальном мысу. Морские волны под замком с грохотом бились о мелкие скалы, врезавшиеся далеко в море, и, отступая, оставляли за собой затейливое кружево пены; потом они снова набегали на подмытый водой скалистый берег под внешней стеной замка. Внутри, за его высокими стенами, была тишина и покой; ветра не долетали сюда.
Архиепископ встретил их у ворот. Малкольм приветствовал его, и священнослужитель поклонился ему в ответ:
– Все готово, милорд.
– Церемония будет проходить в соборе?
– Да, милорд, все ждут. – Он сухо улыбнулся Элейн. – Не угодно ли вам, леди, сначала отдохнуть после долгого пути?
– Благодарю вас, милорд архиепископ, я отдохну потом. Сначала я хотела бы знать, что здесь происходит. – Элейн повернулась к мужу. – Думаю, тебе уже пора объяснить мне, зачем мы сюда приехали. – Она смотрела на Малкольма, не отводя глаз.
Архиепископ переминался с ноги на ногу. Малкольм, нахмурившись, сказал:
– Мы будем венчаться.
– Венчаться? – Элейн была так поражена, что лишилась дара речи.
– Оказалось, что известие о смерти твоего мужа, которое я получил несколько лет назад, было ошибочным, – угрюмо произнес Малкольм. – Но теперь я имею твердое доказательство того, что его нет в живых. Венчание должно скрепить узы, соединяющие нас, чтобы уже не было никаких сомнений в том, что брак наш законный.
Элейн помолчала минуту.
– Когда он умер? – наконец спросила она. В ее душе не было печали, только холодное любопытство и чувство облегчения.
– Полагаю, он умер в Лондоне, – ответил Мальком и исподлобья глянул на нее.
Она встретила его взгляд.
– Как он умер?
– Кажется, от лихорадки, но, что бы ни было причиной его смерти, он мертв, и в этом больше нет сомнений. Мы приехали сюда, чтобы освободиться от греха, который тяготеет над нами, и пожениться вновь в подтверждение абсолютной законности нашего с тобой союза и того, что Колбан по праву является моим законным наследником. Завтра мы поедем в Эдинбург, где я буду иметь личную аудиенцию у короля. Он согласился подписать документ, подтверждающий церковное благословение дому графов Файф, и мне скрепят его большой печатью, чтобы Колбан отныне и навсегда считался законнорожденным.
– Понятно, – мрачно отозвалась Элейн. – Значит, последние четыре года я была твоей шлюхой.
– Нет, миледи, нет, – поспешил вмешаться архиепископ. – Вы выходили замуж, искренне полагая, что овдовели. На этом и должна основываться ваша исповедь. Господь и Пресвятая Дева будут к вам милостивы. Вы будете освобождены от вашего греха.
– Вами? – Она напряглась, как струна, и повернулась к Малкольму: – Ты похитил меня, изнасиловал меня, заставил выйти за тебя замуж. Но почему-то освобождать от греха будут меня. Как я догадываюсь, епитимью будут налагать тоже на меня. – Ее голос дрожал от негодования.
Мужчины переглянулись.
– Но ведь у лорда Файфа до вас не было жены, – смущенно заметил архиепископ.
– Нет, не было. – У Элейн возникло безотчетное желание прикрыть плащом свой выступающий животик.
– Епитимья не будет тяжкой, миледи, – продолжал архиепископ. – Лорд Файф уверил меня в вашей невиновности, а также скромности и воздержании, которыми вы руководствуетесь в вашей супружеской любви. – Он опустил глаза долу.
– Давайте приступать! – Малкольм начал проявлять нетерпение. – Дело надо закончить как можно скорее.
Буря усиливалась. В огромном соборе мигали и отекали свечи, роняя горячий воск на плиты пола. Они вошли через боковую дверь, встроенную в огромные дубовые двери западного фасада. Архиепископ провел их в боковой придел; скрип его сандалий тонул в звучании монашеских песнопений.
Элейн стояла перед алтарем, где были зажжены новые свечи; вода капала с ее промокшей одежды. Собор был посвящен святой Маргарите. Семь лет назад эта благословенная шотландская королева была окончательно причислена к лику святых, и по всей стране возводились церкви в ее честь.
Ради ее сына Колбана и ради еще не родившегося ребенка Элейн пройдет через это испытание; раскается в своем грехе, который совершила не по своей воле. Она еще раз обвенчается с Малкольмом, чтобы брак их считался законным, и, если это потребуется, ради Колбана упадет в ноги своему крестнику, чтобы получить его милостивое благословение.
Элейн встала на колени перед архиепископом, и тот скороговоркой отпустил ей грехи, наложив на нее епитимью. Но никакого благоговения или облегчения в своей душе она не почувствовала. Буря, которая бушевала над их головами и обрушивала огромные волны на прибрежные скалы, была свидетельством того, что боги были недовольны. Ни кроткая Дева Мария, ни причисленная к святым королева не могли противостоять судьбе, лишившей Элейн ее короля, человека, которого она так любила. Умри Роберт де Куинси девятью годами раньше, она была бы королевой своего любимого Александра.
IV
Июнь 1257
Макдафф, второй сын Элейн и герцога Файфа, родился в спокойный, погожий день, напоенный ароматами цветущих садов. Элейн посмотрела на дитя, которое прижимала к своей груди, и улыбнулась, дивясь тому, что этому крохотному существу, судя по предсказанию Адама, суждено стать воином и закончить свою долгую, славную жизнь в ратном подвиге на поле брани. Элейн развязала ворот рубашки и, приложив маленький жадный ротик к соску, ощутила приятное щекотание в своем лоне. Последние две недели появления этого малютки ждала кормилица, чье молоко из тяжелых, налившихся грудей уже сосал ее собственный ребенок. Женщина расстраивалась: если герцогиня решит кормить своего малютку сама, ей не заплатят и остальные ее дети будут голодать.
Адам больше не поведал ничего нового о судьбе Макдаффа, а о Колбане сказал очень мало. Составляя на него гороскоп, он не предсказал долгой счастливой жизни. Линия его жизни была путаной; злой рок тяготел над ним. Его ожидали гром, молнии и кровь. Закрыв свои книги, карты и таблицы, Адам обратил свое внимание на Элейн. Будущее этой женщины буквально зачаровывало его. Так же как Эинион когда-то, он видел, что ее судьба простирается гораздо дальше пределов маленького графства Файф.
Адам научил Элейн всему, что знал сам. Она быстро освоила науку о звездах; ей легко давалось мастерство гадания и предсказания будущего, а магические свойства трав и растений она знала лучше него. Но были стихии, в которые она не желала погружаться. Например, ее отпугивал огонь.
– Но это стихия, входящая в состав вашей природы, миледи. Оттуда к вам являются духи, – уговаривал ее колдун. – Я научу вас предсказывать будущее по воде, по полету птиц, научу отгадывать вещие сны. Но только в огне вы прочтете свое будущее до конца.
Но Элейн была непреклонна. Она не могла превозмочь в себе нежелание гадать на огне. Ей приходилось намеренно воздвигать некую преграду между собой и магом, чтобы тот не мог вторгнуться в ее сны. Он не должен был подглядеть их. Адам несколько раз пытался это сделать, осторожно нащупывая путь в ее душу, но она отпрянула от него, словно маг коснулся живой плоти, и он оставил старания.
Элейн до сих пор не знала, посещал ли Александр ее на самом деле, или это были сны. Иногда он приходил к ней, когда она лежала в постели рядом со спящим мужем, но чаще, – когда она была одна, а лунный свет, проникая в окно, ложился светлой полоской на пол и сочился на постель сквозь занавеси полога; или когда раннее утро окрашивало холодными, серыми, как зимнее солнце, красками постель и ее. Тогда она чувствовала его губы на своих губах, его руки на своей груди, и в каком-то полусне она, безвольно подчиняясь его желанию, размыкала бедра ему навстречу.
V
Данфермлайн. Сентябрь 1257
В то утро король Александр Третий пресытился политикой по горло. Его обидчивые, вспыльчивые лорды постоянно затевали между собой ссоры. Достаточно было одной маленькой искре мелькнуть между ними, чтобы в их кругу, словно в сухом валежнике, вспыхнул пожар, и они были готовы вцепиться друг другу в глотки. Но в конце концов враждующие партии в его правительстве договорились между собой, и, когда герцог Файф вел по залу свою жену, направляясь к королю, Александр Третий был готов к приему своих подданных. По одну сторону от него стояли лорд Ментис и лорд Map, а по другую – лорд Дервард, представлявший другую фракцию.
Алекс встретил Элейн с радостью.
– Тетя Элейн, я хочу, чтобы вы посмотрели мою новую лошадь. – Он заговорщически ухмыльнулся и подмигнул ей. – Вы знаете о лошадях больше, чем все мои советники, вместе взятые.
– Мне льстит, что вы так думаете обо мне, сир, – рассмеялась она.
– Леди Файф. – Королева Маргарет, положив руку на плечо мужа, потянулась к Элейн. Она была хорошенькой, изящной, веселой, еще совсем девочкой рядом с возмужавшим Александром; к лошадям она была равнодушна и относилась к ним исключительно как к способу передвижения. – Мы обязательно посетим конюшни, это успеется, но прежде я хочу представить вам моего последнего воздыхателя. – Хихикая, она указала на юношу, сидевшего у ее ног. – Дональд, это леди Файф.
Сын графа Мара был, как и его отец, высок, черноволос и необыкновенно красив. С безотчетным восхищением Элейн следила, как молодой человек со статью горного оленя медленно поднялся на ноги и склонился перед ней, поцеловав ей руку.
– Если вы завоюете его сердце, тетя Элейн, он напишет вам стишок, – добродушно хохотнул король. – Он засыпал мою жену своими творениями.
Кинув беглый взгляд на сердитое лицо графа Мара, стоявшего за спиной короля, Элейн улыбнулась молодому человеку. Дональд был на год или два старше короля, и она заметила, что он пользуется особым вниманием у большей части придворных дам.
– В таком случае мне придется безотлагательно заняться завоеванием его сердца, – рассеянно сказала Элейн. – Я люблю стихи, а мне уже давно никто их не писал.
Дональд смущенно поглядел на нее.
– Мое сердце принадлежит всецело королеве, миледи, – ответил он с достоинством. – Но если она позволит, я напишу вам самое прекрасное стихотворение на свете.
Элейн была заинтригована. В голосе юноши была сила, а спокойная уверенность, с которой он произнес эти слова, говорила о том, что перед ней вполне зрелый мужчина.
Маргарет засмеялась:
– Напиши, Дональд, прошу тебя. Я разрешаю тебе посвятить следующую сотню стихотворений леди Файф. У меня их уже слишком много. – Она поднялась, оживленно поглядывая вокруг, не замечая огорчения на лице молодого поэта. – Пойдемте в конюшни, мне надоела эта болтовня.
Когда свита последовала за королем Александром Третьим, граф Map подошел к своему сыну. Он знал, что Дональд пользуется особым расположением у дам двора, поощрял его дружбу с молодым королем и королевой и благосклонно относился к его успехам, но, увидев, как он склонился, чтобы поцеловать руку Элейн, он стал мрачен. Граф Map, отозвав сына в сторону, тихо пробормотал ему на ухо:
– Держись подальше от Элейн Файф, мой мальчик. Где бы она ни появлялась, от нее исходят одни несчастья.
– Я только предложил написать для нее стихотворение, отец. Вы же знаете, я служу королеве.
Уильям Map поднял глаза к небу, и стоявший рядом с ним лорд Бакан сочувственно улыбнулся ему. Мальчика уж слишком увлекала эта придворная игра в кавалеров и дам. Ничего, пусть потешится. Несколько месяцев в холодных северных горах с мечом в руке под ледяным дождем, хлещущим в лицо, быстро выбьют из него дурь.
VI
Элейн сидела в нише окна покоев, отведенных им в королевском дворце в Данфермлайне, и смотрела на серебристые воды протекающей внизу реки Форт. Малкольм был снова на совете у короля, где споры между Ментисом, Маром и Дервардом с каждым днем становились все ожесточеннее и упрямее. В эти часы ей полагалось находиться при королеве и дамах ее свиты, но в тот день она осталась в своих покоях, сославшись на головную боль. Элейн очень соскучилась по своим детям, оставшимся в Фолкленде. Колбану было уже три года, а маленькому Макдаффу только три месяца; он был вверен заботам кормилицы и Ронвен. Настроения при дворе за последнее время сильно изменились. К молодым королю и королеве присоединилась королева Мари вместе со своим новым мужем из Франции, и в воздухе повеяло холодом. Не было уже никаких ухаживаний, игривого хихиканья и шуток. Во дворце воцарились торжественность и церемонность. Как только Элейн появлялась перед королевой, ей казалось, что всюду за нею следуют недружелюбные, косые взгляды.
В замке было тихо; кроме Элейн, в покоях никого не было. Она отпустила слуг, а своих дам отправила в зал, к королеве. Впервые за долгое время Элейн осталась одна.
Оглянувшись, она поглядела в глубь притихшей комнаты; у нее перехватило дыхание. Это был он, Александр, ее Александр, он был рядом. Оказываясь в Данфермлайне, она всегда чувствовала, что там она ближе к нему, чем где-либо еще. Но именно тут он еще ни разу не приходил к ней. И вот теперь он здесь. Она ощущала его дыхание на своей щеке, легкое прикосновение к своей груди, его еле слышные, ласковые слова доносились до нее из полумрака. Немного сонная, разморенная от осенней жары, она послушно встала, подошла к кровати и стала расстегивать платье.
Элейн сочла тихий стук в дверь не чем иным, как продолжением своего полусна. Она лениво обвела глазами комнату и улыбнулась.
Второй раз стук раздался громче. И она уже не чувствовала присутствия Александра – он исчез так же внезапно, как появился. Элейн снова была одна. Быстро оправив платье, она позволила стучавшему войти.
Дверь отворилась, и из-за нее выглянул Дональд Map.
– Миледи Элейн? Мне сообщили, что вы нездоровы. Королева велела отнести вам мое стихотворение… – Он зарделся от смущения; его рука все еще лежала на кольце дверной ручки.
Раздражение, которое испытала Элейн с его появлением, мгновенно улетучилось. Улыбаясь, она жестом пригласила его войти. Александр, ее малютка Александр, был бы уже юношей такого же возраста, что и Дональд, если бы не умер во младенчестве.
– Как видите, я одна, и мне скучно. Я бы хотела, сэр, чтобы вы прочли мне свое стихотворение. – Ее призрачный возлюбленный был тут же забыт. Она не ощущала ни его присутствия, ни его боли, ни дуновения холода в покоях, всегда сопровождавшего его появление, когда так смело предложила молодому человеку сесть; ей даже не пришло в голову позвать компаньонку.
Дональд Map вошел в комнату и плотно закрыл за собой дверь. За поясом у него был пергаментный свиток, но, вытащив его, читать по нему он не стал – он помнил свое творение наизусть.
Элейн слушала. У него был проникновенный и богатый интонациями голос, а в словах были сила и красота. Она слушала, взволнованная и тронутая до глубины души, не зная того, что ее свидание с возлюбленным призраком прибавило блеска ее огромным глазам, что она словно светилась изнутри; кожа ее порозовела. При взгляде на нее Дональду на ум пришло сравнение с нежной дикой розой, раскрывающей навстречу солнцу свою дотоле скрытую прелестную сердцевину.
Он замолчал. Настала долгая тишина. Стихотворение в каких-то местах было слишком подражательным, кое-где не рифмовалось. Однако оно возбудило в обоих чувственное волнение, и у Элейн замерло сердце.
– Вы настоящий поэт, Дональд, – сказала она наконец. – Такие певцы пользуются отменной славой в моей стране.
Он мрачно улыбнулся.
– Поэтов почитают и в Шотландии, леди Элейн, но только если поэт не является старшим сыном графа. – Горечь, с которой он это произнес, никак не сочеталась с его красивым обликом и ясными светлыми глазами.
– Вашему отцу не нравится, что его сын поэт? – удивленно спросила она.
– Не в этом дело. Оруженосцам положено слагать стихи и поклоняться прекрасной даме. Только вот…
– Только им не следует писать слишком хорошо, не так ли? – подсказала она.
Он засмеялся немного растерянно, но удовлетворенно.
– Я не люблю турниров и состязаний в стрельбе из лука и поэтому могу вам показаться женоподобным, ведь вы сами ездите верхом лучше, чем большинство мужчин, – застенчиво произнес он.
– Но мне, увы, не приходилось выступать на турнирах, – пошутила она. – Да и состязания мне не по нутру. Лучше почитайте еще какое-нибудь стихотворение.
– Вы этого в самом деле желаете? – Он не хотел, чтобы она заметила его волнение.
– В самом деле, – настаивала она.
После этого он стал часто к ней захаживать. Он без конца писал стихи в ее честь, не давая ей передохнуть, а затем начал с застенчивым видом баловать ее подарками – то подарит розу, то ленту, то золотое кольцо, то украшение из жемчуга.
Малкольм хохотал во все горло:
– Ты вскружила щенку голову! Но берегись, моя дорогая, королева может приревновать. Знаешь, он ведь перестал сочинять стишки в ее честь! Да он теперь на нее почти не глядит.
К огромному своему удивлению, Элейн, услышав это, покраснела. Дональд вовсе не был щенком. Да, он был юношей, но уже и мужчиной, и чувства, которые он пробуждал в ней, пугали и волновали ее. Она испытывала к нему неодолимое влечение, и чем чаще они виделись, тем труднее ей становилось противиться его обаянию.
– Мальчик – поэт, – сказала она, оправдываясь. – Он с удовольствием будет читать стихи любому, кто готов его слушать, а королева слишком занята.
– А ты – нет.
Они молча глядели друг на друга: между ними была пропасть, ставшая уже привычной. Малкольм отвел глаза первый.
– Когда двор переедет в Стирлинг, я вернусь в Фолкленд, – сказал он вдруг. – Там есть дела, требующие моего присутствия. Король и королева просили тебя остаться с ними. Без сомнения, они хотят, чтобы ты написала принцу Ливелину или поговорила с его послом, который, насколько я знаю, уже в пути. Так что оставляю тебя с твоим поэтом. – Он зло захохотал. – Пожалей его, дорогая. Помни, что он еще мальчишка.
Давясь от смеха, он вскочил на коня и уехал.
VII
Дональд нашел ее в большом зале дворца. Двор уже обосновался в Стерлинге. Как всегда, вокруг короля толпились придворные; среди них был и граф Map. Элейн заметила взгляд, который он бросил на сына и на нее, – лицо его было задумчивым.
– Вашего мужа нет пока в Стирлинге? – В голосе Дональда слышалась надежда: ему не нравилось, что Малкольм над ним подтрунивает.
Элейн отрицательно повела головой.
– А вы не поедете к нему? – спросил Дональд; тон, которым он задал этот вопрос, выдал его с головой. Тревога, которую Элейн прочла в его глазах, стала ей понятна.
Она безотчетно коснулась рукой его рукава.
– Нет, я остаюсь здесь. Я не хочу разлучаться с моим поэтом. – Неожиданно Элейн поняла, что она вовсе не шутит: молодой человек всерьез начинал ей нравиться. Для нее в этом юноше было сосредоточено все то, по чему истосковалась ее душа: он олицетворял собой поэзию, был благороден, полон обаяния. К тому же он был молод и обладал романтической душой. Какая женщина была бы в силах противостоять такому набору достоинств после многих лет супружества с Робертом, а потом с Малкольмом? – Я повелеваю вам верно мне служить и исполнять каждый мой каприз, – желая подшутить над ним, произнесла она нарочито строгим голосом, – завтра, когда мы все поедем с королем и королевой на пикник в лесу, я хотела бы, чтобы вы сопровождали меня в качестве кавалера.
Лицо Дональда просветлело. Он низко поклонился и сделал витиеватый жест рукой:
– Я весь к вашим услугам, миледи.
Пикник затеяли для того, чтобы отвлечь короля и королеву от скучных, утомительных заседаний совета с бесконечными распрями между ведущими его членами. Для праздника выбрали лужайку в королевском парке, расстелили там скатерти и притащили корзины с яствами и вином. Заранее поблизости устроили жаровни и разожгли на них огонь. Вокруг, за деревьями, уже толпились музыканты, акробаты, трубадуры и менестрели в ожидании появления высокородных гостей во всей красе их праздничных одеяний.
День был жарким и безветренным. Деревья все еще бросали густую тень на траву, хотя на выжженной солнцем траве уже лежали сухие осенние листья. Хлынувшие из дворца придворные рассаживались на их золотом ковре вокруг заставленных угощениями скатертей. Всюду раздавались громкие голоса, смех, а вскоре из-за деревьев послышались веселые звуки дудочки, застучал барабан, заиграла арфа, запела скрипка.
Элейн поглядывала на Дональда, отмечая про себя, что еще несколько пар томных глаз следят, не отрываясь, за красивым сыном графа Мара. Ее забавляло, что юноша, старательно ухаживая за ней, укладывал ей на лепешку все больше и больше еды, отбирая с подносов самые вкусные, сочные кусочки. На нем было новое одеяние из темно-зеленой ткани, его стан был перехвачен простым кожаным поясом, тщательно расчесанные волосы блестели; бородка, хоть и редкая, была тем не менее аккуратно подстрижена, а сумка у пояса была явно не пуста: Элейн догадалась, что ей не избежать очередного подарка. Она знала, что не должна была поощрять его ухаживаний, знала, что играет с огнем, но не могла остановиться.
Большинство дам при дворе короля Англии играли в любовные игры. У них были свои воздыхатели, которые писали им стихи; дамы поощряли их и принимали от них подарки. Они открыто флиртовали, пели любовные куплеты, шутили и смеялись со своими ухажерами, а на турнирах сидели разряженные, в драгоценностях, дарованных им их кавалерами. Это ровно ничего не значило. Мужья не обращали на эти игры никакого внимания, – так было принято.
Само собой разумеется, что и в Шотландии было то же самое, хотя той легкости, свойственной Англии, тут не было. Вот уже лет десять в королевском совете шла острая борьба за власть между двумя партиями, и это накладывало мрачный отпечаток на всю придворную жизнь. Все это крайне огорчало маленькую королеву и ее отца, короля Генриха, которому стало известно о происходившей борьбе вокруг шотландского трона. Праздник в парке был задуман лордами Ментисом и Маром, желавшими разрядить напряженную обстановку и порадовать юных короля и королеву. Элейн посмотрела на супружескую чету – те сидели в креслах под дубом, над ними был устроен балдахин с гербами и королевскими регалиями наверху. Королева Мари занимала место рядом с ними, а ее муж сидел отдельно, с гостями. Элейн заметила, что маленькая королева похудела и ее бледное личико было напряжено. Глядя на нее, Элейн стало как-то не по себе.
Она почувствовала легкое прикосновение к своей руке и отвела глаза от королевской четы. Длинные, красивые пальцы Дональда на секунду легли на ее пальцы, затем он быстро убрал руку.
– Ваша еда, миледи, – сказал он тихо. – Мясо остывает.
– Простите.
– Вы так смотрели на королеву, как будто увидели привидение, – продолжал Дональд. Он заметил, как при этих словах Элейн побледнела.
Она поспешила его разуверить:
– Мои мысли были заняты совсем другими вещами. Ну-ка, развлеките меня. Прежде прочтите мне стихотворение, и тогда я разрешу вам приступить к трапезе.
Он читал стихотворение, а она слушала его, как зачарованная, не сводя с него глаз и почти не дотрагиваясь до еды. Черты его красивого лица еще не приобрели законченных линий взрослого мужчины, и щеки над бородкой сохраняли детскую округлость и свежесть; на них не было следов прыщей, часто сопровождающих созревание. Ей вдруг захотелось погладить его по нежной щеке.
Закончив декламацию, Дональд рухнул у ее ног на коврик и потянулся за едой. При всем своем романтизме он не страдал отсутствием аппетита и ел внушительными порциями, с удовольствием поглощая еду. Элейн, пряча улыбку, подвинула к нему и свою порцию. Ей жалко было оставлять сочные кусочки мяса, которые он так старательно выбрал для нее.
Когда трапеза была закончена, многие решили подремать в тени под убаюкивающие мелодии арфиста. Но Элейн была возбуждена, и отдыхать ей не хотелось. Вскочив на ноги, она протянула ему руку.
– Не пройтись ли нам под деревьями? В лесу прохладнее. У меня нет никакого желания слушать, как люди около нас рыгают, насытившись, а потом храпят что есть силы.
Элейн быстро пошла вперед, не сомневаясь в том, что он последует за ней. Она мгновенно оказалась под прохладной сенью густого леса, куда не доносилась музыка. Тишина дня в его зените подавляла; в ней была какая-то волшебная сила. Все живое в природе спало. Приподняв рукой убранные в сетку тяжелые волосы, чтобы освежить шею сзади, она повернулась к Дональду, шедшему за ней по пятам, и улыбнулась ему. Подвеску с фениксом она заблаговременно оставила в своих покоях, спрятав на самое дно сундука.
– Думаю, вам было бы сейчас куда приятнее плавать, раздевшись, в речке, чем гулять со мной. – Привалившись спиной к дереву, она чувствовала, как от жары увлажнилась кожа у нее под грудью.
– Нет, я хочу быть только здесь, и больше нигде. – Он шагнул к ней. – Миледи Элейн…
– Нет, Дональд. – Уловив особое выражение на его лице, она выставила вперед руку, словно защищаясь. Страсть в глазах молодого человека испугала ее.
Что бы ты стала делать, если бы твой возлюбленный в одну прекрасную ночь позвал тебя на свидание и поцеловал бы в тени деревьев под луной? Или выманил бы тебя прокатиться верхом, и ты оказалась бы с ним наедине…
Из глубин памяти вдруг прозвучали у нее в голове слова матери, и она вспомнила, как много лет назад Джоанна рассказывала ей об Уильяме де Броуз; теперь Элейн понимала, какую муку должна была тогда испытывать ее мать. Да, теперь-то она ее понимала.
– Элейн, пожалуйста. – Голос Дональда прервал ее печальные воспоминания. – Я так люблю вас, неужели вы не позволите мне хоть раз поцеловать вас?
– Нет, Дональд! – сказала она. Ей хотелось убежать от него. – Нет, – уже тише молвила она. Это уже не было игрой в кавалеров и дам, это было всерьез. – Нам нельзя увлекаться, это было бы ошибкой. Я уже стара и гожусь вам в матери. – Никому из них не пришло в голову, что преградой их любви мог быть ее муж.
Оторвавшись от дерева, Элейн проскользнула мимо Дональда и направилась к заросшей травой тропинке.
– Вы никогда не будете старой для меня, миледи, – крикнул ей в спину Дональд. – Даже когда вам будет сто лет, для меня вы будете, как еще не распустившаяся роза, и я буду целовать ваши глаза и губы, и они будут такими же бархатными и свежими, как лепестки розы на заре.
Элейн подавила улыбку. Надо было прекратить это немедленно, иначе она могла обидеть его резким словом.
– Дональд… – начала она.
Он упрямо помотал головой:
– Всего один поцелуй, миледи, единственный поцелуй, умоляю. Неужели вы мне откажете?
Элейн хорошо понимала: как бы ни были милы ее сердцу его общество, его подарки, стихи и комплименты и как бы ни было приятно принимать его ухаживания, вздохи, поклонение и искреннее восхищение ею, каким бы он красавцем ей ни казался, она должна была сейчас же, здесь же положить всему этому конец.
– Нет, Дональд, пора возвращаться к остальным.
– Еще немного. – Он стоял, преграждая ей дорогу к лужайке, где проходило пиршество. – Сначала я потребую вознаграждение за то, что покажу кратчайший путь. – Он как будто шутил, но, когда шагнул к ней, его глаза смотрели серьезно.
– Дональд, – пролепетала она.
– Тсс! – Взяв Элейн за плечи, он притянул ее к себе. – Одно маленькое вознаграждение.
Его губы были прохладными и твердыми на ее губах. В нем уже не осталось ничего мальчишеского, никакой робости. Руки, державшие ее, были руками взрослого мужчины. Пораженная, она внезапно ощутила неистовое желание; ею овладело искушение тотчас же отдаться ему. Оттолкнув его, Элейн сказала:
– Зачем вы это сделали, Дональд? Пойдемте к гостям. – Она вся дрожала.
Вдруг в лесу стало холодно. Солнце скрылось, и по земле вьюнком побежал злой ветерок, который поднял и закружил упавшие осенние листья вместе с высохшей землей; что-то вроде пыльной бури пронеслось между деревьями. Элейн с опаской огляделась. Мгновенный, как вспышка молнии, этот мимолетный вихрь напугал ее: угрозой и гневом был напоен сам воздух.
– Дональд, мы с вами любезничали, вы писали мне прекрасные стихи, и это мне льстило, – сказала она. – Но дальше нам заходить не следует. – Элейн старалась говорить как можно мягче, чтобы он не понял, как это ранит ее. – Будьте благоразумны, это опасно. Женитесь на ком-нибудь. – У нее чуть не вырвалось: на девушке ваших лет, но слова сами застряли в горле. Отвернувшись от него, она направилась к лужайке, чувствуя, как сгущается лесной мрак.
– Элейн. – Дональд не сдвинулся с места, он даже не пытался говорить громче. – Настанет день, когда вы измените свое решение.
Она не оглянулась.
На следующий день, испросив разрешения у короля, она отбыла в Фолкленд.
VIII
Замок Фолкленд. Октябрь 1257
Свет луны, проникая в узкое окно, падал на постель. Элейн в полусне глядела на лунную дорожку, прислушиваясь к ровному дыханию мужа, спавшему рядом с ней. Малкольма побеспокоил лунный свет, он застонал и стал ворочаться, словно сопротивляясь боли, и попытался натянуть на себя воображаемое покрывало. Элейн лежала не шевелясь и ждала, когда он снова успокоится.
– Александр… – беззвучно позвала она любимого. – Александр, где ты?
Элейн пошевелилась и запустила руку под подушку, где лежал ее феникс. Она чувствовала, как всю ее заливают лунные лучи, соблазнительные, тайно проникающие в ее тело, наполняющие его жаром желания.
– Александр.
Но из тени никто не являлся. Там его не было.
IX
Ноябрь 1257
Спустя неделю в Фолкленд прибыл Роберт Брюс. Унаследовавший от отца титул лорда Аннандейла, он, когда умерла его мать, стал к тому же значительно богаче, так как ему отошла большая доля владений Честеров.
– Тетя Элейн! – Он нежно поцеловал ее; он оставался все таким же заразительно веселым и сохранил былую живость и темперамент. – Как ты? Чем занимаешься? – Он успел заметить усталость и бледность на ее лице.
– Выхожу замуж, рожаю детей, старею, вот и все, дорогой племянник, – ответила она едко.
У него поднялась бровь.
– Опять новый муж? Тебе надоел бедный старина Малкольм?
Элейн невольно рассмеялась:
– Мой новый муж – все тот же бедный старина Малкольм. Я вышла за него вторично. – Она вздохнула. Эта история не получила огласки. В Шотландии смерть Роберта де Куинси осталась незамеченной. Слухи, разнесшиеся по Лондону вскоре после его чудовищной смерти от руки убийцы, миновали Элейн, лишь чуть позже сюда дошли свежие сплетни, не имевшие к этому делу никакого отношения. – Ну хватит, Роб, это долгий разговор. Расскажи мне, как ты? Как твоя красавица жена?
Роберт был женат на Изабель, дочери графа Клэра и Глостера и племяннице графа-маршала. Через пятнадцать месяцев после их свадьбы, состоявшейся в 1240 году, она произвела на свет сына. И мать, и ее сын были предметом гордости Роберта и его тетки.
– Она здорова, и Робби растет крепышом, хотя неплохо было бы, если бы он был поживее и повеселее характером. Ты должна приехать погостить у нас в Лохмэйдене, тетя Элейн. Они будут рады повидаться с тобой, уверен. – Он помолчал. – Ты ведь не была там с тех пор, как умерла мама, правда? Тебе, наверное, ее не хватает.
Элейн грустно улыбнулась.
– Я очень любила твою маму. – Она лукаво склонила голову набок. – А ты лет до семидесяти будешь называть меня «тетя Элейн», да, Роб?
– Обязательно, а ты меня – «племянник», и всегда будешь дарить мне пенни на день рождения. – Он вздохнул. – А теперь перейдем к делу. Я приехал сюда по делу: привез Малкольму послание от короля. С тех пор как вы оба, удалившись от двора, похоронили себя в деревне, там многое переменилось. – Он насмешливо посмотрел на нее. – Вообрази себе, лорды двух разных партий снова вцепились друг другу в глотки. На этот раз граф Map и граф Ментис более или менее взяли верх и подмяли под себя короля. Дервард утратил свою власть.
– Когда это случилось? – Элейн твердо подавила в себе приятные воспоминания, возникшие при упоминании знакомой фамилии. Она запретила себе думать о нем. – Но почему мы ничего об этом не слышали? – Известие потрясло ее.
– Это случилось месяц назад.
– Малкольм будет не в восторге.
– Да. – Роберт лукаво сощурил глаза. Все, что касалось возни вокруг престола, крайне его интересовало. После рождения его двоюродных братьев Хью и Джона Баллиоля, сыновей Дерворгиллы, он уже не имел права претендовать на шотландский трон. Мальчики были внуками старшей сестры его матери. И все же в глубине его души жили честолюбивые мечты. Он слишком близко подобрался к трону, чтобы теперь выпускать его из виду, тем более что Александр пока оставался бездетным, и вообще, мало ли что могло случиться.
Как и следовало ожидать, эти известия разозлили Малкольма, но у него не было другого выхода, кроме как смириться с положением дел; точно так же до него повел себя и сам лорд Дервард. Никого из них не было с королем, когда Map и Ментис нанесли свой удар. Если бы они присутствовали в тот момент, возможно, этого бы не случилось. Всю зиму Малкольм носил в душе ярость. Однако он немного смягчился, когда лорд Ментис вдруг пожаловал к ним в гости в Фолкленд. Правда, Малкольм сначала не знал, чем объяснялся его визит.
– Король Англии повелел своим баронам из северных земель идти на нас войной, – кратко начал свою речь лорд Ментис. – Он снова хочет вмешаться в дела нашего государства, оправдывая свои действия тем, что его дочь у нас несчастна. Но ничего подобного, – поправился он. – С моей точки зрения, он вряд ли решится на этот шаг, у него хватает хлопот и на юге. Но по желанию короля Александра – а это исключительно его желание – мы должны заключить союз с нашими соседями в Уэльсе. Мы начинаем переговоры с вашим племянником принцем Ливелином, миледи. – Когда он обратился с этими словами к Элейн, истинная цель его приезда стала всем ясна. – И хотя ваш муж не сторонник нашего правления, я знаю, что вы оба верные подданные нашего короля Александра. Согласны ли вы написать письмо принцу, вашему племяннику, и со своей стороны посоветовать ему поддержать начинание нашего короля? – Он внимательно вглядывался в нее; у миледи было усталое лицо, но красота ее не увяла, та самая красота, что в свое время покорила короля. Он слышал, что она когда-то была страстной поборницей независимости Уэльса, и, если ему удастся привлечь ее на свою сторону, они получат мощную поддержку.
Элейн выдержала его взгляд. Лорд Ментис был высокий, худой человек с угрюмым лицом. Он не пытался действовать на нее мужским обаянием и сделать таким образом своей сторонницей. Элейн даже подозревала, что он был в числе тех, кто отговорил Александра от брака с ней. Однако она сочла, что его просьба поддержать союз Шотландии и Уэльса имела смысл, и кивнула.
– Я напишу ему и изложу ваш интерес, лорд Ментис. Подобный союз получит мое полное благословение.
Ментис склонил голову в ответ.
– Король Александр будет благодарен вам за помощь, миледи. Он… – Ментис помедлил, как бы подыскивая правильные слова. – Несмотря на то что ему только шестнадцать, он быстро становится самостоятельным, и выше всего для него сейчас объединение всех партий в нашей стране.
X
Замок Роксбург. Декабрь 1257
Когда король вызвал Малкольма на совет в Роксбург, Элейн поехала с ним, снова оставив мальчиков на попечение Ронвен.
Дональд Map вместе со своим отцом был в королевском замке. Он присутствовал на всех заседаниях совета, был серьезен, внимательно прислушивался к доводам выступавших; он опять ухаживал за королевой. Молодой человек стал повыше ростом, раздался в плечах, и бородка, когда-то реденькая, теперь густой порослью обрамляла его подбородок, усиливая его линию и придавая лицу мужественное выражение. Элейн исподтишка наблюдала за ним. Она была в смятении, но в то же время ее немного забавляло то обстоятельство, что при виде Дональда ее сердце начинает бешено биться. Он не подавал виду, что заметил ее появление, но в тот вечер, когда она сидела с другими дамами и вышивала, слушая песни французского трубадура, кто-то сунул в ее руку записку:
«В саду королевы, в час, когда зажгутся звезды». Подписи не было.
Дональд в это время стоял к ней спиной, оживленно беседуя с лордом Баканом. Она спрятала записку за лиф платья. Колебания были излишни.
XI
– Вы пришли, – послышался тихий голос у нее за спиной.
Сначала она подумала, что в саду никого нет. Посыпанные гравием дорожки казались отполированными в лунном свете; стена замка бросала косую тень на аккуратные газоны… с зеленью и цветами.
Она медленно повернулась:
– Пришла.
– Я знал, что так и будет. Лорд Файф, конечно, не знает об этом?
– Конечно, нет, – ответила Элейн. У нее упало сердце: что она делает здесь и как можно доверяться этому юнцу, под луной, в саду?
Последние месяцы Элейн старалась выбросить Дональда из головы, но воспоминания о поцелуе то и дело тревожили ее воображение. А ведь она сожгла его записку – и все равно пришла. Что влекло ее сюда? Знакомое волнение, сопротивляться которому она была не в силах? Или желание вкусить запретного плода? Или ее в самом деле захватил этот юноша, с его обаянием, красотой, внимательностью к ней, нежностью, – и потому она никак не может забыть тот первый поцелуй?
Дональд громко перевел дыхание. Он шагнул к ней, и она увидела в руке у него белую, еще не раскрывшуюся розу.
– Это вам. – Он протянул цветок, и она с улыбкой взяла его.
Дональд смотрел на розу. Он собирался сказать Элейн, что она самое совершенное создание на свете; что женщины прекраснее ее он еще не встречал; что она так великодушна, добра, очаровательна; что она вовсе лишена недостатков и ее даже не портят следы ожогов на лице и на руках. Ему хотелось поцеловать ее, ощутить прикосновение своих губ к ее коже. В ней было столько естественной чувственности, что с ней не могла сравниться ни одна молодая девушка из тех, что были во множестве предоставлены ему на выбор из самых лучших семей. Все они были холодные и чопорные. А что касается придворных дам, то эти разбитные хохотушки только и делали, что строили ему глазки, жеманились и шушукались между собой. Пресвятая Дева, как он желал ее!
Дональд поник, чувствуя, что больше не вынесет этого. Нет, ему не следует, он не смеет думать о ней таким образом. Ведь она была прекрасной женой, благочестивой и чистой, матерью двух маленьких сыновей. И все же она здесь, перед ним, в залитом лунным светом саду. Покорность Элейн его зову побуждала его к действиям. Сжав руки в кулаки, он опустил глаза.
– Это безумие, – произнесла Элейн. Она вдруг почувствована, что он пришел, тот, другой; он рядом, ее любовник-призрак, и гневается. От его холодной, беспомощной ярости стыл воздух.
Дональд улыбнулся и кивнул, соглашаясь с ней. Он протянул к ней руки.
– Я хочу вас, – признался он робко.
Элейн чуть не кинулась к нему на грудь, но остановилась, не в силах двинуться.
– Дональд…
– Простите. – Он невероятным усилием заставил себя сдержаться. – Я не имел права, я виноват.
– Прощать вас не за что, вы не виноваты, – улыбнулась она. – Да разве может женщина на вас сердиться?
Привстав на цыпочки, она запечатлела на его щеке легкий поцелуй и, повернувшись, убежала.
XII
Уильям Map в раздражении ходил взад-вперед по комнате, когда появился Дональд. Резко обернувшись, он набросился на сына:
– Появился наконец! Где ты был?
Дональд отступил, не понимая, чем вызван отцовский гнев.
– Я проведывал коня, отец. – Он слегка покраснел.
– А может быть, кобылу? – Уильям шипел от злости. – Проклятие! Если то, о чем болтают, правда, я сдеру с тебя шкуру, мальчишка!
Дональд гордо поднял голову:
– Я уже не мальчишка, отец.
– В самом деле? Это она тебе так сказала? – Уильям презрительно фыркнул.
Дональд посмотрел отцу в глаза. Он привык уважать своего родителя и заслуженно почитал его, но на этот раз он не мог не вспылить.
– Не знаю, что ты слышал и с чьих слов, – произнес он с невероятным достоинством. – Но я не замешан ни в одной связи, которой надо было бы стыдиться, и я не совершил ничего такого, что запятнало бы мою честь или честь любой придворной дамы. – Но, говоря это, Дональд думал: «Пресвятая Дева, как бы мне этого хотелось! Однако должен же я уважать ее желания!» В самом деле, он не бегал за ней; в ту ночь он просто оказался в саду и ему захотелось часами смотреть на луну, потому что она притягивала его.
Уильям ходил вокруг стола, мерно постукивая кулаком о ладонь, чтобы выпустить пары и успокоиться.
– Я понимаю твои чувства, Дональд, поверь мне. Она красивая женщина. Она погубила не одного зрелого мужчину, и все они были не чета тебе. И еще погубит. Знаешь ли ты, что она была любовницей нашего почившего короля?
Дональд крикнул ему:
– Это ложь!
– Нет, мой мальчик, их связь началась еще до того, как ты появился на свет. До того, как ты появился на свет! – повторил Уильям. – Боже милостивый, Дональд, она вдвое старше тебя! У нее от Александра был незаконный ребенок! Было время, когда он даже хотел жениться на ней, сделать его своим наследником. Слава Богу, благоразумие взяло верх, и он женился на Мари. Ты никогда не задавался вопросом, почему королева-мать так ненавидит леди Файф? Тебе не интересно знать, почему леди Файф стала крестной матерью молодого короля? – Он с сочувствием смотрел на сына. – Она привлекательная женщина, Дональд, чертовски привлекательная. Но она не для тебя. И не для кого другого. Она замужем, и лорд Файф не потерпит никого, кто посмеет крутить с ней. До сих пор он рассматривал ваши с ней отношения как шутку, не принимая их всерьез. Но если до него дойдут слухи, которые дошли до меня, эта шутка может плохо кончиться.
– Но она меня любит, – заявил Дональд, вызывающе вскинув голову.
– Смею сказать, что это вполне возможно. Ты достаточно красивый юноша, а я слышал, что она обладает ненасытной утробой! Не сомневаюсь также в том, что она чарами, которыми владеет, приворожила тебя к себе, как раньше короля. – Он вздохнул. – Но ты должен ее оставить в покое.
– Она не приворожила меня! Я люблю ее! Я полюбил ее с первого взгляда. Я буду любить ее всю жизнь, пока она жива…
– Мне безразлично, как долго ты будешь ее любить, да хоть целую вечность! – Уильям вдруг потерял терпение и разозлился. – Но больше ты ее не увидишь. Ты отправишься со мной в Килдрамми, даже если для этого надо будет вышибить тебе мозги и привязать тебя к лошади! – заорал он. – А чтобы тебе было легче, знай: лорд Файф увозит свою жену от двора. Нужное словечко ему на ухо – больше ничего не потребовалось.
– Ты ему шепнул? – У Дональда побелели губы.
– Конечно, не я. Неужели ты думаешь, что мне доставит удовольствие, если мой сын и наследник будет найден в лесу с выпущенными кишками, словно горный баран? Просто ему дали понять, что его присутствие на совете нежелательно и что ему пора вместе с его супругой навсегда удалиться в Файф.
XIII
В ту ночь Дональд встретился с Элейн в угловой части сада, где стена поросла плющом.
– Что случилось? – Она прикоснулась рукой к его щеке. Его записка, которой он вызывал ее сюда, была такой категоричной, что Элейн не могла не прийти.
– Отец все знает, – выпалил он. – Наверное, нас выследили. Он велит мне возвращаться в Килдрамми.
Элейн бессильно опустила руку; может, это и к лучшему.
– И что? Ты собираешься ему подчиниться?
Дональд яростно замотал головой:
– Как я могу оставить тебя? Но он сказал… Он сказал, что ты и твой муж тоже уезжаете.
Она улыбнулась кривой улыбкой:
– Да, уезжаем. Малкольма исключили из королевского совета. Я решила, что это потому, что ему больше не доверяют, но, кажется, дело во мне.
– Если мой отец знает, что я люблю тебя, то это непременно станет известно и твоему мужу, – заметил Дональд.
Элейн стояла, прижавшись к каменной стене, которая была холодная как лед.
– Мне все равно, что думает Малкольм, но он ревнивый муж, Дональд. Он убьет тебя, если узнает, что я отвечаю на твою любовь. – Она сказала это так просто, таким бесстрастным тоном, что у него мурашки побежали по спине. – Возможно, для тебя будет лучше, если ты уедешь в Килдрамми и забудешь обо мне. – «И для меня тоже, пока моя глупость не привела нас к беде», – мысленно произнесла она.
– Нет.
В холодном свете звезд Элейн пристально, серьезными глазами смотрела ему в лицо.
– Ты готов так смело подвергнуть свою жизнь опасности ради меня?
– И гораздо большей опасности, миледи. Пусть это будут даже драконы, чудища из преисподней!
Она засмеялась.
– О Дональд! А привидения? Неужели не убоишься привидений? – прозвучал ее вопрос в зловещей тишине.
– Никого и ничего! Ни змея с головой льва, ни единорога, ни василиска! – Он с жаром, не долго думая, привлек ее в свои объятия, его глаза вспыхнули от страсти. – Любовь моя!
– Подожди! – Элейн напрягла слух. – Кто-то идет… —
Она оттолкнула его.
Дональд прислушался.
– Это просто ветер. – Поймав ее руку, он снова прижал Элейн к себе. – Идет буря. Слышишь, как шумят деревья в парке за стеной?
Был ли это ветер, или это гневался Александр, прячась во мраке ночи? Элейн вдруг ощутила его холодное прикосновение; ужас объял ее. Но через миг это исчезло, так же внезапно, как появилось.
– Наверное, это воюют друг с другом драконы, – молвила она с облегчением.
– Или совокупляются в темноте. Рев, который ты слышала, – это вопли, которые они издают в любовном экстазе. – Дональд крепко обнял ее. – Не уезжай с ним завтра, умоляю тебя.
Она не стала его отталкивать на этот раз.
– Я должна уехать, Дональд, – прошептала она. – Должна, иначе мы оба пропадем! – Элейн нежно провела рукой по его лицу. – Мне надо быть с моими детьми.
– Но ты вернешься ко двору?
Он еще крепче обнял ее. Она затаила дыхание, испугавшись волны желания, которая с неукротимой силой овладела ею.
– Конечно, я вернусь.
– И скоро.
– Скоро, обещаю. Мне надо идти. – Она с беспокойством огляделась.
Дональд помрачнел.
– Ты ведь не позволишь… – Он запнулся, подыскивая слова. – Не позволишь лорду Файфу дотрагиваться до тебя… – закончил он почти шепотом.
Элейн коснулась пальцем его губ:
– Он мой супруг, Дональд. Я не вольна запретить ему обращаться со мной, как со своей женой.
Когда Элейн брела одна по саду, направляясь к видневшейся впереди громаде дворца с окнами и дверями, ярко освещенными тысячами свечей, ее глаза были сухи. Не надо было заходить так далеко, она сама виновата. Ей нельзя видеться с ним, это решено. Но что за дивный, прелестный был миг, когда она уже была готова считать Дональда Мара своим возлюбленным! И все же ради его и ее блага этого не должно произойти.
XIV
Замок Фолкленд. Рождество 1257
Ронвен недоверчиво посматривала на Малкольма. Хоть он и бывал порой жесток, она не могла не испытывать уважения к этому человеку. К тому же Элейн как будто вполне притерпелась к нему. Ронвен была не против выслушать любую его просьбу.
Малкольм улыбнулся: он правильно понял, что было у нее на уме в тот момент. Тогда Джон Кит очень обстоятельно описал ему, как был убит Роберт де Куинси. Слушая его, он молчал, но так же, как и тот, содрогался от ужаса при мысли, что женщина способна так хладнокровно и люто расправиться с мужчиной. Найдись такой злодей среди его людей, Малкольм был бы даже этому рад, но рассчитывать на женщину-злодейку, к тому же преданную его жене, а вовсе не ему, – в этом было мало утешительного. Вернувшись из Лондона, она снова тихо приступила к своим обязанностям старшей няни в детской, и, насколько ему было известно, ее отлучка не вызвала у Элейн ни тени подозрения. Что скрывалось за ее холодным взглядом, подумал Малкольм, не безумие ли? Он снова содрогнулся.
– Вы хорошо управились в Лондоне, леди Ронвен, – сказал он. – Благодарю вас.
Ронвен поклонилась.
– Ради моей жены вы, возможно, способны на многое, – продолжал он задумчиво.
– Я готова умереть за нее.
– Надеюсь, что в этом не будет необходимости, – мрачно произнес Малкольм. – Он прошелся вдоль стола. – Когда мы с женой были в Данфермлайне, до меня там дошли очень неприятные слухи. Я в полной растерянности и не знаю, как мне следует поступить, – сказал он с некоторой неуверенностью, доставая из ящика стола письмо; стоя к ней спиной, граф держал его в руке. – Может быть, вы посоветуете мне.
Ронвен не ответила, и он продолжал:
– Похоже, что мою жену преследует один юный придворный хлыщ. – Он повернулся к женщине, постаравшись, чтобы его лицо ничего не выражало; шутливое ухаживание Дональда оказалось серьезной интригой, так писал ему анонимный доносчик, видимо хорошо осведомленный. – Молодой человек – сын моего приятеля, сотоварища по королевскому совету, и я не хотел бы его огорчить. Однако приставания молодого человека приводят Элейн в отчаяние, да, в самое настоящее отчаяние, – повторил он с чувством. – Это одна из причин, заставившая меня вернуться с ней в Фолкленд. Однако я боюсь, что он может последовать за ней сюда.
– И добиваться ее под крышей вашего дома? – Ронвен подняла брови.
Он как бы в беспомощности пожал плечами:
– Он умеет красиво говорить, как я понимаю.
– А она не может этому противостоять? – Ронвен отказывалась этому верить.
– Он просто лишает ее воли, она не в силах сопротивляться. – В голосе Малкольма слышался гнев. – Здесь, вдали от него, она плачет, просит освободить ее от наваждения, от этого юнца; а потом, когда приступ раскаяния проходит, она умоляет не причинять ему вреда, ведь он так молод еще и глуп. – Малкольм нагнулся к ее уху. – Она просит меня спасти ее. Сегодня к вечеру я должен ехать в Стирлинг ко двору. Вы отправитесь со мной, но, когда мне надо будет возвращаться в Фолкленд, вы там задержитесь. – Он смотрел ей прямо в глаза. – Думаю, вы знаете, что делать, теперь у вас есть опыт в подобных делах. Вы понимаете меня?
Ронвен кивнула.
– Ни слова моей жене о том, с каким поручением вы едете со мной. Зачем ей излишние волнения?
У Ронвен глаза стали узкими и хитрыми.
– Я ничего не буду делать, пока не узнаю, что этого хочет она сама. Я действую только ради ее блага. Так было и будет всегда.
Малкольм набрал побольше воздуха в легкие.
– Я же объяснил вам, чего она хочет, леди Ронвен. Вот почему она умоляет нас ей помочь. Этот молодой человек покорил ее, сделал ее своей рабой. Поэтому я и обратился к вам, прося о помощи. Разве я стал бы это делать, если бы у меня не было такого человека, как вы, – вы, которая так хорошо знает мою жену и так же безгранично ее любит? Да я мог бы послать любого из моих людей, чтобы с ним расправились. Джон Кит исполнит все, о чем я его попрошу, не моргнув глазом, и вы это знаете. Но было бы лучше, чтобы это сделали вы.
Ронвен чувствовала себя польщенной, но вместе с тем была настороже; Малкольм же разгорячился не на шутку, все говорил и говорил, не давая ей задуматься о его словах.
– Он угрожает разрушить счастье вашей госпожи, угрожает даже ее жизни, в конце концов, вот что он делает, леди Ронвен! Вы уж помогите ей, не оставьте ее.
Глаза их встретились, и Малкольм выдержал ее взгляд. Интересно, знает ли он о тайном возлюбленном Элейн, подумала Ронвен. Известно ли ему, что он делит ее с призраком? Не хочет ли он сказать, что Александр тоже хочет смерти этого мальчишки?
– Помогите мне, прошу вас, – тихо произнес он. – Вы будете вне подозрений; вам будет легко его найти, и он сразу придет к вам, зная, что вы друг Элейн, и надеясь на то, что вы будете им помогать. – Он улыбнулся холодной улыбкой. – Вам надо будет блеснуть мастерством, леди Ронвен. Все должно произойти мгновенно и тихо, без всякой возни, чтобы по возможности избежать сильного потрясения в его окружении.
Малкольм прекрасно знал, что ни о какой награде не могло быть и речи. Если Ронвен решится на это, то только из любви к Элейн. Она получит свое вознаграждение, – в случае, если ее поймают, он заклеймит ее и осудит ее гнусное деяние, а предпочтет она нож или яд – не все ли ему равно?
XV
Замок Стирлинг. Январь 1258
Ронвен нашла Дональда в большом зале. Королевский ужин закончился, и молодой человек направлялся к дверям, чтобы отдохнуть.
– На одно слово, милорд, – прошептала она.
Остановившись, он хмуро посмотрел на нее, но лицо его сразу же просветлело – он узнал в ней женщину из Уэльса, которая время от времени сопровождала Элейн ко двору.
– У вас записка для меня? – спросил он с нетерпением.
Они отошли в сторону, так как мимо проходила шумная компания молодых людей из свиты короля; они смеялись и шутили.
– А вы ждете записки? – Ронвен холодно оглядывала его.
Он кивнул:
– Она обещала думать обо мне каждый день и даже попросила короля как можно скорее вернуть ее ко двору, чтобы мы опять были вместе. – Его глаза сияли.
– Вы думаете, она этого хочет?
Он уверенно кивнул.
– А как же ее муж и дети? – тихо спросила Ронвен. – Они для нее уже ничего не значат?
Дональд опять стал похож на грустного мальчика.
– Она никогда не любила своего мужа, а что касается детей, то ведь, насколько мне известно, о них заботитесь вы. Это ваша обязанность, не так ли?
– Так, так. – Тон ее стал ласковым. – Я забочусь обо всех, кого любит миледи.
– О, как я рад. – Он улыбнулся своей лучезарной улыбкой.
Дональд не стал говорить ей, как у него отлегло от сердца после этих ее слов. Холод, которым обдала его эта женщина в начале разговора, чуть не вывел его из себя.
XVI
Вернувшись к себе в комнату, в которой жили еще четыре женщины, Ронвен опустилась на колени перед своим сундуком и подняла крышку. Достав из потайного кармана в платье маленький пузырек, она несколько мгновений в задумчивости глядела на него, а затем зарыла его поглубже в сундук, спрятав под рубашки. Закрыв сундук, она хорошо его заперла. Пожалуй, стоит на время подождать со свершением правосудия над Дональдом Маром.
XVII
Вернувшись в Фолкленд, Ронвен нашла Элейн в конюшне. Ее воспитанница, сидя на соломе, наблюдала, как Энкрет кормит выводок своих маленьких щенят.
– Что это было за важное дело, по которому ты отлучалась в Стирлинг, не спросив моего разрешения?
– Лорд Файф велел мне служить переводчиком на переговорах с послами из Уэльса. Ему нужен был кто-то, знающий их язык и кому можно доверять. Он понимал, что тебе не захочется так скоро возвращаться в Стирлинг, ведь ты совсем недавно приехала домой.
Элейн кивнула с отсутствующим видом. Взяв из корзины одного щенка, она стала нежно его гладить.
– Надеюсь, ты передала от меня привет и пожелания всего наилучшего дорогому Ливелину.
К огорчению Элейн, четыре ее племянника так и не смогли полюбовно решить свои дела, касающиеся вопросов правления. Кончилось тем, что Оуэйн и Даффид попытались полностью лишить Ливелина власти. Принц, с ранних лет проявивший желание во всем главенствовать, дал братьям бой и с легкостью одержал над ними верх, взяв всех троих в плен. Оуэйн до сих пор томился в темнице.
Элейн еще раньше написала Ливелину письмо, в котором советовала братьям держаться вместе, так как только в союзе друг с другом они представляют силу для Генриха; тот в ответном письме в свою очередь в исключительно любезной и хитроумной форме советовал ей не лезть не в свое дело. Но кое в чем он был действительно заинтересован, а именно в. поддержке со стороны короля Шотландии. Элейн снисходительно улыбнулась. В глубине души она понимала, что он прав. Ливелин был самым сильным из братьев, и она любила его больше других. Она всегда будет стоять за союз Уэльса и Шотландии: похоже, интересы обеих стран совпадали.
Но как бы Элейн ни тосковала по родине, Гвинед был для нее другим концом света. Теперь мысли ее были заняты другим. Она не могла выкинуть из головы Дональда Мара.
Что было в нем такого, что привлекло ее к молодому человеку? Постоянно возвращаясь мыслями к нему, она пыталась разобраться в своих чувствах. Он был красив, внимателен, верно, но это далеко, далеко не все. Элейн пришла к выводу, что в нем, помимо всего прочего, была глубина, зрелость, не свойственная юношам его возраста; чувствительность и внутренняя сила, противостоять которой она не могла. Дональд так отличался от Малкольма; он был совсем не похож на Роберта. Он был воплощением всех тех мужских качеств, которых женщина может только желать в своем возлюбленном. Его невозможно было сравнивать с Александром, да она и не пыталась. Для нее Александр был муж, король и бог. Он был для нее всем. Дональд будил в ней вожделение, которому невозможно было противиться. Поразительно, но при одной мысли о нем она испытывала чувственное волнение. Элейн желала его так сильно, что больше не могла ни о чем думать. При этом она понимала, что не должна с ним видеться – никогда. Ведь если их встреча состоится, она может не устоять.
Проходивший мимо конюх посмотрел на двух женщин, одна из которых сидела в соломе у собачьей подстилки, и, узнав графиню, удивленно выкатил глаза: он был новеньким и еще не привык к чудачествам хозяйки.
– Я слышала, тебя хорошенько развлекали при дворе, – осторожно начала Ронвен.
– При дворе короля много различных увеселений.
– Кто-то молодой и красивый развлекал тебя, – упорно допытывалась Ронвен. – Писал тебе прекрасные стихи.
Элейн почувствовала, что покраснела, и сердито сказала:
– Все кавалеры пишут стихи. Они вьются вокруг дам и, избрав предмет поклонения, изображают из себя верных влюбленных, точно так же, как при дворе Генриха Английского.
– И не желают получать отказ в ответ на свои домогательства, так ведь? Еще и изведут так, что и света белого не взвидишь, да?
Элейн выронила из рук щенка и поднялась на ноги, явно раздраженная.
– Ладно, если хочешь знать – в самом деле, тот молодой человек действительно очень докучал мне. Но я не хочу об этом говорить. Не хочу даже думать о нем, поняла? Имени его не желаю слышать! – И она быстрыми шагами пошла через двор к дому.
Ронвен нагнулась и, подобрав скулящего щенка, положила его рядом с сестрами и братьями на живот собаке. Она хмуро глядела на собачье семейство, поглощенная своими мыслями. Если Элейн обидела маленькое существо, щенка, так вот швырнув его в солому, это было неспроста. Что ее мучило? Что так расстраивает ее? Неужели она в самом деле так боится и ненавидит этого Дональда Мара?
XVIII
– Не получить рыцарского звания! – подбоченясь, выпалил в лицо сыну Уильям Map. – Вот до чего довела тебя эта женщина! Ты не достоин этого звания! Король не желает посвящать тебя в рыцари!
Он отвернулся от сына; на лице его отразилась буря чувств.
– Чтобы такое произошло у нас в роду! Поверить этому не могу. Какой позор! Какое унижение! Ты из всех подданных короля, готовых служить верой и правдой, ты… – Он задохнулся от ярости, не в силах продолжать свою речь. – Я был уверен в том, что ты получишь одобрение короля, несмотря на юный возраст. И король был за тебя! Обо всем условились! А теперь король говорит, что не готов посвятить тебя в рыцари и вряд ли когда-нибудь изменит свое решение. А если уж он не хочет этого, то наверняка никто другой тоже не стагнт этого делать! Конечно, за всем этим стоит королева-мать, продолжал он после некоторого раздумья. – Всем известно, как она ненавидит Элейн из Файфа. Александр слишком любит тебя и любит леди Файф, чтобы измыслить этакое самостоятельно.
Обессиленный вспышкой своего гнева, он упал в кресло во главе стола. После этого он первый раз посмотрел на своего сына. Дональд стоял не двигаясь, его лицо было белым как мел, руки были сжаты в кулаки. К ужасу отца, он, казалось, готов был удариться в слезы.
– Меня не посвятят в рыцари? – произнес он шепотом. – Никогда?
– Не посвятят в рыцари, ни-ког-да, – безжалостно, с расстановкой повторил Уильям и, подавшись корпусом вперед, грохнул по столу кулаком.
XIX
Яд – самое верное средство в этом деле. Ронвен бросила взгляд на пузырек, стоявший перед ней на столе. Аконит действует быстро и безошибочно. Надо это сделать сегодня, думала она, пока Элейн будет возиться со щенками и с Колбаном, схватившим сильнейший насморк. Можно будет обернуться в один день; доехать до Стирлинга, а к закату уже быть дома. К этому времени даже еще не найдут тело молодого человека.
Ронвен никому не сказала, куда едет. Джон Кит выбрал для нее самую быструю лошадь. Он не задавал ей никаких вопросов, но поглядел на нее почти с восхищением. Если кто-нибудь будет о ней спрашивать, он поклянется, что уже три дня как не видел ее.
Женщина оставила вспотевшую лошадь в конюшне и, низко опустив капюшон, направилась в замок. Дональд Map поймет, кто подлил яд в его вино, но ни за что никому не скажет. Ни за что.
Ронвен быстро прошла через зал, где в это время слуги накрывали к ужину расставленные на помостах столы. Ей бросилась в глаза красивая массивная солонка из серебра на белой скатерти на столе, что возвышался над другими; рядом стояли кубки для вина и корзины с хлебом. Двое молодых слуг притащили огромное полено и установили его на решетку для дров в очаге. Она найдет себе местечко за одним из столов на нижнем помосте. А позже, гораздо позже, когда вино будет литься рекой и в большом зале будет стоять угар от жареного мяса, мужского пота и дыма от очага, она без труда проберется через зал, поднимется на высокий помост и с кубком в руке приблизится к столу. Сделав вид, что хочет передать ему послание от любимой, она вручит ему кубок с отравленным вином.
Никто не обратил внимания на женщину в темно-зеленом шерстяном плаще, сидевшую за одним из нижних столов. Она почти ничего не ела и молчала. Вокруг нее зал заполнялся гостями. Ее глаза были сосредоточены на тарелке. Она видела, как заняли свои места молодой король с королевой и по бокам от них расселись Мари де Куси с ее мужем, лорд Ментис и рядом с ним Алан Дервард и его жена. Ронвен помрачнела. Маргарет Дервард была незаконной дочерью короля Александра Второго, и это открыто признавали при дворе. Она была зачата и рождена задолго до того, как он встретил и полюбил Элейн; Маргарет была единокровная его дочь. Взгляд Ронвен скользил дальше, вдоль стола. Но ни графа Мара с графиней, ни их сына там не было.
Спустя какое-то время она нашла человека, который смог ей ответить на этот вопрос. Он сказал:
– Мары отбыли всем семейством. Лорд Map лишился чести сидеть за одним столом с Аланом Дервардом. Дервард хочет отобрать у него графство, заявляя, что оно по праву принадлежит не Мару, а ему. Он даже послал петицию папе, испрашивая у него согласия сместить Уильяма, а его титул и владения передать ему, Дерварду.
– А Дональд Map? Кавалер молодой королевы? Где он? – Судя по всему, ее вопрос подлил масла в огонь разгоревшихся вокруг молодого человека дрязг и сплетен.
– Отбыл с ними. Лорд Map увез его в Килдрамми. Вчера все уехали… – Ее собеседник с жаром продолжил свой рассказ, но Ронвен отвернулась и больше не стала его слушать.
Пока судьба оберегала Дональда Мара.
XX
– Граф с сыном, покинув двор, вернулись к себе в Килдрамми.
Мари де Куси вызвала Элейн обратно в Стирлинг. Она приняла ее в своих покоях в верхнем ярусе башни, но их разговор происходил отнюдь не с глазу на глаз. При этом присутствовали несколько придворных дам королевы, а также сэр Алан Дервард и Роберт Брюс.
– Я уверена, вы не можете не понимать, какому позору подвергся молодой придворный. Для такого благородного юноши лишиться рыцарского достоинства – все равно, что лишиться жизни.
У Элейн пересохло во рту. Она прочла на лице Роберта сочувствие к себе и ответила ему благодарным взглядом. В этой комнате, а возможно, и во всем замке он был сейчас ее единственным союзником.
– Полагаю, вы захотите узнать, почему его сочли недостойным звания рыцаря, – безжалостно продолжала королева-мать.
– Нет, ваша милость, я не желаю этого знать, – ответила Элейн, выдержав взгляд королевы.
Мари улыбнулась:
– О, я считаю, вы должны узнать.
Роберт смущенно кашлянул:
– Ваша милость, не думаю, что кому-либо из здесь присутствующих это интересно. Было бы неблагородно злорадствовать по этому поводу. Мы полны сочувствия лорду Дональду, и давайте не будем больше к этому возвращаться.
Преисполненная благодарности, Элейн с облегчением вздохнула.
Королева-мать злобно сжала губы. Роберт говорил с такой твердостью и убежденностью, что перечить ему она не посмела, и разговор на том и оборвался. Она склонила голову, давая понять, что уступает ему в этом маленьком споре. Отвернувшись от Элейн, она уселась у огня в кресло, обложенное подушками, и поставила ноги на скамеечку, услужливо подвинутую к ней одной из дам ее свиты.
XXI
Долгая весна и лето, проведенные Элейн вдали от двора, сделали свое дело. Она наконец пришла в себя. Хозяйка Фолкленда снова жила полной жизнью, наслаждаясь домом и семьей. Дети ее быстро росли. Она ездила на соколиную охоту, каталась на лошади; и, хотя Малкольм частенько требовал от нее исполнения супружеских обязанностей, он все меньше и меньше ее утомлял. К ней вновь вернулся Александр.
Нескоро, очень нескоро Элейн, преодолев себя, оставила всякие мысли о Дональде Маре. Правда, она глубоко переживала, узнав, какой ценой расплатился Дональд за кратковременный и мимолетный роман с ней, но что она могла поделать? Самое лучшее для них обоих – забыть друг друга, решила она.
В тот момент ее мысли снова обратились к Александру. Она уже давно думала, что он исчез навсегда. В отчаянии Элейн каждую ночь на цыпочках подходила к выходящему им запад окну и смотрела, как медленно заходят звезды. Ночь за ночью она мысленно звала его, сжав в руке подвеску с фениксом. У нее ныло тело от внутренней пустоты; она знала, что он до сих пор сердится на нее и ревнует. Ночь за ночью она ждала его, но понапрасну.
Наконец, Элейн решила вызвать Адама.
– Вы знаете, как вызывать души умерших? – Она не хотела обращаться за этим к Ронвен, а огню уже не доверяла. Ей совсем не хотелось вместо Александра перед собой увидеть Эиниона.
– Есть много способов, миледи, но, как вы сами знаете, узнать будущее можно более простыми и надежными средствами.
– Я не желаю знать моего будущего.
– Могу ли я спросить, нет у вас другой причины, которая заставляет вас искать встречи с духами?
– Это мое личное дело. – Она не опустила глаз, встретим его испытующий взгляд. – Мне нужно, чтобы вы только объяснили мне, как это делается.
– Я могу научить вас этому, миледи, – произнес он, сложив руки ладонями вместе. – А также чарам, прибегнув к которым вы будете насылать возмездие и кару на головы тех, кто причинил вам вред.
– Я не хотела бы использовать такие чары, Адам.
– Не хотели бы? – Он скривил губы в циничной улыбке.
– Нет.
Какой-то момент он изучал ее лицо, потом отвернулся.
– Хорошо, я научу вас, как это делать.
Труднее всего было выбраться из замка. Когда-то некоторые из стражей даже поплатились жизнью за то, что разрешили графине выйти за его пределы. Но в конце концов ей удалось выскользнуть за ворота, переодевшись в платье одной из служанок при детской. Малкольм еще не вернулся от королевского двора в Кинросе. Она направила лошадь к поросшему лесом подножию Ломондских холмов, и через десять минут огни сторожевых башен уже были не видны. Была жаркая, безветренная ночь, но все же, когда Элейн спрыгнула с лошади и привязала ее к дереву, по ее телу пробежал холодок. Старик Лиулф не отставал от нее; она сошла с дорожки и при свете звезд стала подниматься на холм. Никто не сможет подстеречь ее здесь. Давно было известно, что в этих местах водились привидения и что холмы заколдованы. Она взглянула на собаку. В ответ пес лизнул ее руку и негромко заскулил.
Без огня, похоже, не обойтись. Разжечь его было легко, этому она давно научилась. Собрав сухой листвы и веток, она обложила кучку камешками и, добавив туда сухих трав и ягод из мешочка Адама, запалила все это с помощью кремня и кусочка железа. Потом Элейн сжала в руке подвеску с фениксом.
Лиулф настороженно зарычал, и Элейн замерла, вслушиваясь в тишину холмов. Легкий ветерок коснулся ее кожи; ночной воздух благоухал тимьяном. Где-то вдалеке тихонько заржала лошадь.
– Александр? Милорд? – чуть слышно прошептала она, крепко сжимая пальцами подвеску. – Почему вы до сих пор сердитесь на меня? Его нет, он вернулся в Map.
Ветер застонал в деревьях позади нее, и она поняла, что уже не одна.
– Александр, – прошептала она. – Где ты?
Элейн проснулась на рассвете рядом с кучкой остывшей золы и пепла, когда первые лучи солнца засияли над долиной позади нее. Волосы ее были распущены – единственное свидетельство того, что с ней был ее любовник-призрак. Но может быть, она просто грезила?
XXII
Эдинбургский замок. Декабрь 1259
– Дональд Map здесь, в замке, – говорила Ронвен, стоя перед Элейн в маленькой спальне, отведенной Файфам в этот их приезд ко двору; вызвал их к себе сам король. Спальня находилась в Главной башне. Была зима, над озером Нор-Лох завывали ветры, колотясь о деревянные ставни замка; тяжелые двери трещали под их напором, словно были сделаны из тонких дощечек.
Элейн замерла. Она уже видела лорда Мара рядом с королем в большом зале, но Дональда как будто нигде не было. Ненадолго испытав нечто похожее на прежнее любовное томление, Элейн снова оставила всякие мысли о нем.
Она стала искать в сундуке золотое, украшенное эмалью ожерелье, что было в тон ее платью, которое она собралась надеть на следующий день. Сердце у нее взволнованно билось. Дональд Map был здесь, в Эдинбурге, под одной с ней крышей! Элейн перевела дыхание, чтобы успокоиться. Нет, она не будет о нем думать, не будет даже смотреть на него, если они встретятся в большом зале. Ее рука невольно потянулась к золотой цепочке с фениксом, висевшей у нее на шее. Едва осознавая, что делает, Элейн сняла через голову цепочку с подвеской, положила ее в ларчик для драгоценностей и плотно закрыла крышку.
У горевшего камина на теплой подстилке из вереска растянулась Энкрет с двумя щенками, Роулетом и Сабиной; старый Лиулф тихо умер во сне еще прошлой весной. Постели для Ронвен и двух служанок Элейн уже были расстелены, и на них сверху были навалены простыни и одеяла. Занавеси полога над огромной супружеской кроватью были подняты, пуховые перины взбиты. Малкольм все еще ужинал с королем в большом зале, не выражал желания отойти ко сну.
– Уверена, что ты не позволишь ему добиваться тебя на этот раз, – сказала Ронвен, помогая Элейн снять мантию.
– У меня нет никаких оснований думать, что он снова будет добиваться меня, – резко ответила ей Элейн. – Знать не знала, что он здесь. Я не видела его уже два года.
– Да, он в замке. И следит за тобой. Он все время следит за тобой.
– Тогда он дурак. – Элейн повернулась к Ронвен, чтобы та расшнуровала ей платье. Она не могла поверить, что он был в зале, а она не заметила его.
– Скажи только словечко, сокровище мое, я так пугану его… – тихо предложила Ронвен.
– И скажу, – шепотом ответила Элейн.
Она легла в постель, и за ней задернули занавеси полога. Комната освещалась огнем в камине. Стук в дверь поднял Ронвен на ноги. Две другие женщины крепко спали, завернувшись в одеяла.
Ронвен с опаской приоткрыла дверь. За порогом стоял Дональд Map. Он держал в руке фонарь, колеблющимся пламенем слабо освещавший стены.
– Простите, я подумал…
– Вы подумали, что это комната графини Файф. – Ронвен не шептала, а шипела, как змея. – Она не хочет вас видеть. Она не желает иметь ничего общего с вами, вы это понимаете? – Ей было даже немного жалко молодого человека – в дрожащем свете фонаря она увидела, какое горе отразилось у него на лице. – А теперь уходите, не ждите, пока вернется лорд Файф и застанет вас здесь.
– Лорд Файф беседует с моим отцом и сэром Аланом Дервардом, и это еще на несколько часов… – Дональд глянул поверх Ронвен на кровать, и его лицо просветлело.
– Миледи!
Услышав приглушенные голоса в дверях, Элейн раздвинула занавеси полога. Ее волосы были распущены, плечи обнажены. Ниже она завернулась в легкое покрывало. Она рывком перекинула ноги через край кровати и встала.
– Дональд. – Голос ее сорвался, сердце готово было выпрыгнуть из груди. – Что ты тут делаешь?
– Элейн! Миледи! – Не обращая внимания на сопротивление Ронвен, он ворвался в комнату и, бросившись на колени перед своей возлюбленной, приник поцелуем к ее руке. – О, милая моя, как долго я тебя не видел! Как я соскучился!
Элейн посмотрела на двух спящих женщин и перевела взгляд на Ронвен.
– Сторожи у входа! – тихо приказала она ей. Взяв Дональда за руку, Элейн заставила его встать с колен. – Идем сюда, к окну. Мне надо поговорить с тобой.
Ронвен вытащила маленький кинжал, который до сих пор носила у пояса под платьем.
– Я могу позвать на помощь, миледи.
– Не будь дурочкой! – воскликнула нетерпеливо Элейн. – Не видишь разве, что я сама этого хочу! Если ты любишь меня, помоги нам. Посторожи за дверью, и никому ни слова!
Ронвен так и осталась стоять с круглыми глазами и открытым ртом. Элейн увлекла Дональда к окну. Тяжелые занавеси отделяли холодную оконную нишу от комнаты. На ледяном холоде они стояли, скрытые за занавесями, и в темноте вглядывались друг другу в лица. Дональд робко протянул к ней руки:
– Любовь моя.
Их руки встретились, и он нежно привлек ее к себе. Все ее клятвы навсегда оставить его были мгновенно забыты, едва она взглянула ему в глаза. Забыт был Малкольм, забыты ее грезы об Александре – словно не было этих двух лет разлуки. Дональд стал еще красивее, чем прежде. Для нее уже не существовало ничего, кроме страстного желания ощущать его губы на ее губах. Она в отчаянии покачала головой:
– Дональд, мы сошли с ума.
– Это сильнее меня. Ты мне нужна. И ты хочешь меня, не спорь со мной.
Еще миг – и его рука уже коснулась ее обнаженного тела под покрывалом, в которое она куталась. У нее замерло сердце, но она не оттолкнула его. Как будто не желая того, что должно было случиться, она закинула голову и в тот момент почувствовала его губы на своих губах. Нет, это не был легкий, волнующий поцелуй ее любовника-призрака. Он целовал ее жадным, страстным поцелуем вожделеющего мужчины. Элейн поразило то, что и в ней плоть отозвалась с такой же страстью.
– Мы не должны этого делать, – оторвавшись от его губ, прошептала она.
– Нет, должны, – ответил он, отбросив все прежние колебания и уверения в том, что будет поклоняться ей на расстоянии. Два года, что они были в разлуке, Дональд постоянно мечтал о ней, и в его мечтах она уже давно принадлежала ему, и только ему. Он уже не стеснялся. Его руки нетерпеливо срывали с нее покрывало.
– Ты хочешь этого не меньше, чем я, не притворяйся! – Он говорил это улыбаясь, она слышала это.
– Дональд… – простонала она. Колени подгибались под ней. Он был прав, она хотела его. Страстно, невыносимо. Она не сопротивлялась, когда он, сбросив с нее покрывало на неровный каменный пол между нишей окна и занавесом, увлек ее вниз.
Ронвен замерла у двери, глядя на тяжелый занавес над окном. В руке у нее все еще был зажат нож. Значит, Малкольм Файф обманывал ее. Элейн любила Дональда Мара, и ей уже не нужен был ни ее муж, ни любовник-призрак. Присев у огни, она протянула к теплу застывшие руки.
Элейн лежала неподвижно; ее тело, насладившееся ласками молодого человека, наконец отдыхало. Дональд сладко спал в ее объятиях. Голова его покоилась на ее груди. Она не испытывала ни чувства стыда, ни вины. Ей было хорошо и спокойно, но она знала, что его пора было разбудить. Ей было ужасно жестко на полу, и, кроме того, с минуты на минуту мог вернуться Малкольм. Но мысль о том, что этот блаженный миг кончается, была невыносима для Элейн. Ее рука потянулась к голове Дональда и стала ласкать его спутанные кудри.
Открыв глаза, она устремила взгляд наверх, на каменную арку над окном, под которым они лежали. Вдруг что-то привлекло ее внимание – какой-то темный силуэт в темноте. Сощурив глаза, она старалась разглядеть, что это было. Ей показалось, что кто-то, сидя в углу ниши, наблюдает за ними.
Волна гнева и скорби, хлынувшая на нее из оконной ниши, окутала их с Дональдом тяжким покровом, грозя поглотить их обоих.
– Александр! – беззвучно шептали ее губы. – Прости меня, мой милый, прости меня.
XXIII
Малкольм смерил Ронвен холодным взглядом.
– Я полагал, вы справитесь с этим делом.
– С каким делом, милорд? – Она с недоумением смотрела прямо ему в глаза.
– С Дональдом Маром. – Он чуть снизил голос, сквозь зубы произнося это имя. – Вы знаете, что я имею в виду.
– Мне кажется, сын лорда Мара находится здесь в составе свиты своего отца, – ответила Ронвен. – Если вы считаете, что ему лучше уехать, поговорите с господином камергером двора, самим лордом Маром. – Присев в легком поклоне, она удалилась. Малкольм с перекошенным от ярости лицом смотрел ей вслед.
XXIV
Годстоу. Январь 1260
Эмма Блоуэт, аббатиса обители Годстоу, строгими глазами смотрела на представшего перед ней рыжеволосого молодого человека. Он и двое его спутников были в темных плащах поверх кольчуги. На дорогих одеждах не было нашитых гербов, но надменность в его манерах выдавала в нем человека благородного происхождения. Она выпрямилась.
– Простите, но принцессу Аберфрау нельзя видеть. – Своим тоном она давала понять, что считает проявлением дурного вкуса употребление полного титула содержащейся в монастыре сестры Изабеллы. Молодой человек в своей просьбе о встрече с ней назвал сестру Изабеллу именно так.
– Почему нельзя? – Он с такой же неприязнью и недоверием глядел на нее, что и она на него. Ливелин уже начинал жалеть, что приехал в Годстоу. Это его побуждение вырвать вдову родного дяди из когтей короля Генриха и увезти из монастыря, где хорошо только старушкам, казалось ему вполне своевременным. Таким образом он утрет нос королю Англии, который погряз в борьбе со своими баронами, требующими реформ, и вряд ли пожелает усложнять себе жизнь, гоняясь за беглянкой. Вернувшаяся в Уэльс Изабелла де Броуз могла бы послужить его благородной цели, только надо было держать ее подальше от Абера. И вот теперь его романтическому, по-мальчишески смелому плану похитить из монастыря тетю, кажется, не суждено осуществиться. А ему так хотелось отвлечься от недавней ссоры с Оуэйном, а заодно похвастаться нововведенным и пожалованным самому себе очень высоким титулом «принц Уэльский»!
Ливелин думал обернуться в Англию и обратно за три дня. Но эта женщина в накрахмаленном апостольнике на голове и с резным распятием, свисающим ниже колен, держала его у входа в монастырь, не пуская внутрь, словно он был недостойный грешник. Он от души пожалел, что не прихватил с собой отряд отборных уэльских воинов. Уж они прошлись бы по всем кельям и укромным уголкам этого серого, неприступного монастыря и освободили бы всех хорошеньких монашек. Подавив улыбку, которая нарушила бы суровое выражение его лица, чего он вовсе не хотел, Ливелин предпринял еще одну попытку сговориться с настоятельницей.
– Ваше преподобие, умоляю вас, разрешите мне встретиться с ней. Я был принцессе как родной сын. Она захочет повидаться со мной, уверяю вас. – Он знал, что Изабелла простит ему эту маленькую ложь. Но что касается второй части его просьбы, тут он не кривил душой – она, конечно, захочет его видеть.
Впервые за все это время выражение лица настоятельницы смягчилось.
– Вы не сказали мне, что принадлежите к числу близких ей людей.
– Очень даже близких. – Он улыбнулся ей обезоруживающей улыбкой. Ливелин никак не должен был сознаваться, в каком он родстве с Изабеллой, а то эта проклятая настоятельница тут же догадалась бы, что принимает у себя не кого-нибудь, а принца Уэльского!
Меж тем настоятельница приумолкла, очевидно, раздумывая, пропустить его к сестре Изабелле или нет.
– Пожалуй, принимая во внимание обстоятельства, я смогу разрешить вам повидаться с ней. Бедная женщина, ее так редко посещали все эти годы. Возможно, ваш визит облегчит ее последние часы…
– Ее последние часы? – повторил за ней Ливелин. – Что вы имеете в виду?
Аббатиса помрачнела.
– Мне очень жаль. Я думала, вы знаете и потому приехали. Сестра Изабелла умирает.
XXV
Изабелла лежала в лазарете на смертном одре. Ее кровать была придвинута совсем близко к очагу. На других двух кроватях лежали две дряхлые монахини – они уже не могли ходить, а еще на одной – молоденькая послушница. Но страшная ангина и жар были забыты, когда в лазарете появился молодой высокий человек, которого вел врач. Девушка выпрямилась в постели и натянула на себя одеяло до самых глаз.
Ливелин сел на край кровати, на которой лежала его тетка. Он тут же отпустил сопровождающего и, повернувшись к умирающей, взял ее худенькую, иссохшую руку в свои.
– Тетя Изабелла? Вы должны поправиться. Я приехал, чтобы забрать вас с собой в Уэльс. – Его шепот в царившей тишине разносился по всему лазарету.
Он думал, что она не слышала его, но через некоторое время она открыла глаза.
– Ливелин? – спросила она слабым голосом.
Он улыбнулся.
– Он самый.
– Ты увезешь меня к Абер?
Он легонько сжал ее руку.
– Как только ты будешь готова для долгой дороги.
– Я была готова для долгой дороги еще в прошлом году. – В ее голосе послышались прежние сварливые нотки. – И за год до прошлого года, и за год до того года. Почему ты тогда не приехал? Почему ты не отвечал на мои письма?
– Не то было время. – Он выдержал ее взгляд.
– Не то было время, – тихо повторила она его слова. – А теперь не то время настало для меня. Слишком поздно. Дорогой Ливелин, я уже никогда не попаду в Абер.
– Попадешь, почему же нет… – попытался подбодрить он ее. – Мы повезем тебя туда на носилках.
– Нет. Вы привезете домой не меня, а мой труп. – Она улыбнулась, и он увидел боль в ее глазах. – Дело не стоит таких усилий. Освобождение из неволи моих бедных костей ничуть не уязвит Генриха. Ты ведь для этого придумал меня похитить, да? – Она снова улыбнулась. – Я так и думала. Из нас вышла бы дельная парочка, я и ты, Ливелин, сын Граффида, если бы мы раньше знали друг друга получше. Мы оба с тобой знали, чего хотели.
Изабелла, морщась от боли, поудобнее устроилась в подушках. Ее племянник отметил, что постельное белье на ее кровати было чистое и из тонкого полотна, а ее соседка, старая монахиня, лежала на дерюге, сотканной так грубо, что ему было видно даже оттуда, где он сидел, небрежное сплетение нитей.
– Знаешь, а я чуть было не освободилась отсюда, – продолжала она. – Элейн согласилась взять меня к себе. – Она фыркнула. – Я одолела ее письмами, и в ней, наконец, пробудилась совесть, и она уговорила Генриха. А после этого умерла.
– Тетя Элейн не умерла.
Изабелла как будто не слышала его.
– Там был пожар. Никто мне ничего не сказал. Всем было не до меня. Просто забыли. – Она говорила жалобным голосом, с горечью. – Настоятельница откуда-то узнала. Элейн умерла. Из-за макового отвара, которым меня пичкают, у меня путаются мысли. Но я это точно помню. Элейн погибла в Сакли.
В глазах Ливелина было сострадание. Он склонился над умирающей.
– Нет. Генрих предпочел поверить, что она умерла, но это неправда. Лорд Файф увез ее в Шотландию.
Он думал, что она его не слышала. Ее глаза были закрыты. Через какое-то время Изабелла снова заговорила.
– Так она жива? – слабым голосом спросила она. – В Шотландии?
Он кивнул.
– Они с лордом Файфом поженились.
– Понятно. – Она отвернулась от него. – У них ведь есть дети?
– Двое сыновей.
– Понятно, – пробормотала она. – Разве она была уж так намного красивее меня, что мужчины стремились поскорее взять ее в жены, сражались за ее тело и старались всячески угождать и служить ей? А я должна была тут гнить, без детей и без любви?
Ливелин сквозь зубы проклял себя за то, что рассказал тетке, что было на самом деле.
– Ей ничего другого не оставалось, тетя Изабелла; она не могла тебе помочь. Я думаю, если бы она была вольна распоряжаться собой, она бы предпочла быть свободной, как вы в свое время. Во всяком случае, для всех дворов Англии она умерла навек. Все ее владения, земли, а также две дочки от де Куинси – все было отнято у нее. В английских архивах даже значится дата ее смерти – 1253 год.
Из глаз Изабеллы текли слезы.
– Если верить английским архивам, то я, вероятно, никогда не умру. Смерть монахини в английском монастыре столь ничтожное событие, что не достойно записи в анналах истории. Все мое богатство отошло церкви. Я не произвела на свет детей, которые оплакивали бы меня. Никто никогда не прочтет и не узнает, что случилось с Изабеллой де Броуз, вдовой Даффида, сына Ливелина.
– Непременно узнают. – Снова взяв ее руки в свои, Ливелин стал быстро уверять ее. – Когда ты скончаешься в глубокой старости, окруженная дюжиной внуков, весь свет прочтет хронику твоей жизни. Мои барды будут слагать о тебе такие длинные баллады, что каждую из них надо будет исполнять целый месяц, а о твоей красоте будут петь под арфы во всем Уэльсе.
Она улыбнулась.
– Весь в своего дядю Даффида, умеешь очаровать, когда захочешь. Ты еще не женат? – Он отрицательно повел головой, и она вздохнула. – Ты должен жениться и иметь детей, чтобы у тебя обязательно были наследники. – Изабелла похлопала его по руке. – Твой дед гордился бы тобой. А теперь поезжай домой и забудь меня. Когда ты доскачешь до границы Уэльса, я уже отойду в другой мир. Дай кому-нибудь денег, чтобы отслужили по мне заупокойную мессу в Хэе. Я была так счастлива там, когда еще была девочкой. Иди. – Она легонько оттолкнула его. – Иди, пока настоятельница не догадалась, кто ты.
Он с неохотой поднялся.
– Есть у тебя какое-нибудь желание?
Она помотала головой.
– Нет, но только скажи графине Файф, что ее проклятие оказалось даже сильнее, чем она сама предполагала. Мое тело день за днем выедал изнутри рак, которого она поселила в моем лоне своим дурным глазом и ворожбой. Она прокляла меня, а теперь я проклинаю ее. Я молюсь, чтобы ее знаменитая плодовитость стала для нее погибелью! Молюсь, чтобы она умерла в Шотландии в таких же муках, в каких умираю я здесь, в Англии; не сомневаюсь, что мы еще с ней встретимся—в аду!
Она почти кричала. Остальные монахини в ужасе смотрели на нее.
Девушка с больным горлом, выбравшись из постели, добрела с трудом до умирающей и, сняв с себя распятие, попыталась вложить его ей в руки.
– Ради всего святого, сестра, ради любви к нашей Благословенной Деве Марии, не говорите так! Это же смертный грех! Пожалуйста, скажите, что вы на самом деле не желаете никому зла!
– Желаю! – Изабелла, собрав последние силы, села и отшвырнула от себя маленькое распятие. – И могу повторить каждое свое слово!