Да, то был бог, всемогущий бог… Вернее, посланец богов – легкокрылый красноречивый Меркурий. Обут он был в крылатые сандалии, на голове его, прикрывая винного цвета волосы, красовался шлем, на котором тоже трепетали два белых крыла, в руке – жезл-кадуцей. С быстротой молнии рассек он эфир, слегка коснулся спокойной морской глади, прошелся по прибрежному песку, оставив на нем свои следы, тут же засверкавшие золотом, и, оглядевшись вокруг, был приятно поражен красотой острова. Несчетное количество раз по самым разным поручениям богов облетал Меркурий всю землю, но никогда не бывал здесь, на острове Огигия, где раскинулись поросшие фиалками луга, столь привольные для игр и резвого бега нимф, и где, радуя глаз, искрились под солнцем текущие меж высоких, томных лилий ручьи. Обремененная спелыми кистями виноградная лоза, оплетя яшмовые подпорки и образовав зеленый обрызганный солнцем портик, вела в грот, скалистые стены которого украшали ветви жасмина и жимолости, вкруг коих, жужжа, летали пчелы. Тут-то и нашел Меркурий благоденствующую богиню Калипсо. Она сидела на троне и, держа в руках золотое веретено с золотым пряслицем, пряла красивое цвета морской волны руно. Ее волосы, спадающие на плечи вьющимися белокурыми локонами, схватывал обруч, украшенный изумрудами. Под прозрачной туникой вечно юное тело богини сверкало подобно снегу, который Аврора всегда окрашивает в розовые тона на вечных холмах, населенных богами. Она пряла пряжу и пела, и голос ее, точно хрустальный звон, несся с земли к небу. Меркурий подумал: «Красивый остров и красивая нимфа».

Тонкая струйка дыма, поднимаясь вверх, в небо, от горящих в костре кедра и туи, наполняла благоуханием весь остров. На циновках, разостланных на агатовом полу, вкруг богини сидели нимфы-прислужницы; они сматывали пряжу в клубки, вышивали по шелку нежные цветочные узоры и ткали на серебряных станках прозрачные ткани. Появление бога взволновало их: на лицах заиграл румянец, а груди затрепетали. Калипсо, не выпуская из рук сверкающего веретена, тотчас же узнала Меркурия – посланца богов, ибо все бессмертные всегда знают друг от друга и имена, и лица, и подвиги наделенных божественной властью владык, сколь бы необъятны ни были разделяющие их эфир и море.

Улыбающийся Меркурий, необычайно прекрасный в своей наготе, застыл на пороге грота в ожидании, источая благовония Олимпа. Тогда сдержанно-спокойная богиня одарила его щедрым светом своих зеленых глаз.

– О Меркурий, что принудило тебя, всеми любимого и почитаемого, опуститься на землю и посетить мой скромный остров? Я никогда не видела посланца богов попирающим землю. Скажи, что привело тебя сюда? Мое доброе сердце не сможет отказать тебе ни в чем если конечно, исполнить то, что ты хочешь и что велит судьба, в моей власти. Входи и отдыхай. Я, как нежная сестра, готова оказать тебе гостеприимство.

Она отвязала от пояса веретено, откинула назад блестящие распущенные локоны и своими розовыми руками поставила на стол, который нимфы тут же отодвинули от благовонного огня, блюдо с амброзией и хрустальный сосуд с искрящимся нектаром.

Меркурий промолвил:

– Твое гостеприимство, богиня, приятно!

Он повесил жезл-кадуцей на зеленую ветвь платана, протянул персты к золотому блюду и, пригубив чашу, улыбнулся и похвалил нектар острова. Удовлетворенный пищей богов, Меркурий откинулся назад, прислонив голову к гладкому стволу платана, который своей кроной создавал благословенную тень, и проникновенно заговорил:

– О богиня! Ты вопрошаешь, что привело меня в твои владения. И вполне справедливо. Ведь, не имея на то причины, вряд ли кто-нибудь из бессмертных совершит подобное путешествие с Олимпа на остров Огигия; ибо на необозримых соленых морских просторах не встретишь ни городов, в которых живут люди, ни небольших селений, не говоря уже о храмах, окруженных лесами, или о крохотной молельне, где курили бы фимиам, пахло бы человечьим духом и слышался сладостный шепот молитв… Но то была воля нашего отца – громовержца Юпитера. Это он послал меня к тебе, и вот я здесь, на твоем острове, где ты укрываешь и, пуская в ход свои чары и необычайную нежность, удерживаешь самого отважного, самого хитроумного и самого несчастного из царей, десять лет сражавшихся против великой и могущественной Трои. Все они, взойдя на корабли, отплыли восвояси. Большинство из них, достигнув родных берегов, вернулись к дорогим их сердцу домашним очагам, привезя богатую военную добычу, славу и удивительные истории в назидание потомкам. Однако враждебные ветры и безжалостная судьба, искупав в грязной морской пене хитроумного и красноречивого Улисса, занесли его на твой остров. Но ведь совсем не для праздного времяпрепровождения появился на свет этот герой, которого сейчас так оплакивают те, кто нуждается в его защите и удивительной ловкости. Посему Юпитер – страж Порядка – повелевает тебе отпустить благородного Улисса, возвратить героя с богатыми дарами столь любимой им Итаке и Пенелопе, которая днем ткет, а ночью распускает сотканное, отказывая в руке осаждающим ее женихам, коп расхищают имущество Улисса, пожирая его тучных быков и попивая вино с его виноградников.

Калипсо прикусила губу, и на ее светлое, безмятежно-спокойное лицо пала тень от печально опустившихся густых ресниц цвета гиацинта. Потом, тяжело вздохнув, так, что ее великолепная грудь заколыхалась, она промолвила:

– О великие боги! Всемогущие боги! Как вы ревнивы и бессердечны к богиням, которые не укрываются в лесной чащобе или горных расселинах, а открыто любят сильных и красноречивых мужчин!.. Ведь того, к кому вы меня приревновали, море выбросило на песчаный берег моего острова нагим, побежденным, голодным, привязанным к мачте разбитого корабля и преследуемого всеми ветрами и молниями, коими располагают на Олимпе. Я же подобрала его, умыла, накормила, полюбила, укрыв от всех напастей у себя на острове, чтобы избавить его навсегда от мучений, болезней и старости. И вот громовержец Юпитер спустя семь лет, за которые я, точно обвившая вяз виноградная лоза, страстно привязалась к нему, сделав своим избранником и спутником в моей вечной жизни, приказывает мне расстаться с ним. О, как вы жестоки, боги! Вы, которые каждый день множите мятежное племя полубогов, занимаясь любовью со смертными женщинами! Да и как я смогу отправить Улисса на родину, если у меня нет ни корабля, ни гребцов, ни кормчего, который бы провел его между островами? Но может ли кто-нибудь противиться воле Юпитера? Да будет так, как велит громовержец! И пусть ликуют на Олимпе! Я сумею научить неустрашимого Улисса, как построить надежный плот, которым он рассечет зеленый хребет моря…

Тут же посланник богов Меркурий поднялся со скамеечки, обитой золотыми гвоздями, взял в руки жезл-кадуцей и, испив последнюю чашу превосходного нектара, похвалил богиню за послушание:

– И хорошо сделаешь, Калипсо! Только исполнив повеление отца-громовержца, можно избежать его гнева.

Да и кто осмелится ослушаться? Всезнающий Юпитер всемогущ. И скипетром ему служит дерево, цветку которого имя – Порядок. Решения, коп он принимает, даруя добро или зло, жизнь или смерть, всегда справедливы. Вот почему его рука всегда наказует мятежника. За свою покорность, Калипсо, ты станешь любимой дочерью и будешь наслаждаться своим бессмертием спокойно, не ведая интриг и превратностей судьбы…

И в тот же миг крылышки на его сандалиях затрепетали, и его необычайно гибкое, красивое тело поднялось в воздух, покачиваясь над цветами и травами, ковром выстлавшими вход в грот.

– Да, богиня, – добавил он, – твой остров лежит на пути смелых мореходов, бороздящих зеленые волны, И очень возможно, что не за горами тот день, когда другой герой, оскорбив бессмертных, очутится на мягком песке твоего пляжа, сжимая в объятиях обломок киля, Зажги поярче маяк на высоких скалах.

И, смеясь, посланец богов спокойно поднялся и исчез высоко в небе, оставив после себя светящуюся полоску, глядя на которую нимфы, отложив в сторону работу и приоткрыв свежие уста, жаждущие поцелуя этого бессмертного красавца, затаили дыхание.

Тогда опечаленная Калипсо, накинув на своп вьющиеся волосы вуаль шафранного цвета, отправилась через поля и луга на берег моря. Шла она очень быстро, и ее туника то и дело вскипала белой пеной вокруг ее округлых розовых ног. Ступала она так легко и неслышно, что неотрывно глядевший на полированную гладь моря благородный Улисс, сжимая черную бороду в своих больших руках и облегчая тяжесть сердца частыми вздохами, не услышал ее приближения. Богиня надменно, чуть печально улыбнулась. Потом, положив на широкое плечо героя персты прозрачные, как у розоперстой Эос, матери дня, молвила:

– Не сокрушайся боле, несчастный, не изнуряй себя, глядя на море. Всемогущпе и всеведущие боги решили, что ты должен покинуть мой остров, встретиться лицом к лицу с переменчивым ветром и вернуться в родную Итаку.

Стремительно, точно коршун на жертву, бросился со скалы, поросшей мхом и лишайниками, изумленный Улисс к ногам богини:

– Истину ли ты молвишь, богиня?…

Она протянула к нему свои божественные руки, прикрытые вуалью шафранного цвета, и в то время как ласковые волны, одна за другой набегая на берег, льнули к ее ногам, продолжала:

– Тебе хорошо известно, что нет у меня ни корабля, на котором ты можешь выйти в открытое море, ни выносливых гребцов, ни кормчего, что был бы в дружбе со звездами, которые укажут ему путь… Но я доверю тебе бронзовый топор моего отца, и ты срубишь им те деревья, которые укажу я. Соорудишь плот и на нем выйдешь в море… Я снабжу тебя хорошим вином, самой лучшей пищей и призову попутный ветер, чтобы помогал тебе в неукротимом море…

Осторожный Улисс тихо отступил, вперив в богиню затуманенный недоверием тяжелый взгляд. Вскинув вверх дрожащую руку, он высказал то, что мучительно тревожило его сердце:

– О богиня, на тяжкие раздумья наводит меня твое предложение встретиться лицом к лицу с грозными волнами. Ведь даже большие корабли не всегда могут противостоять их силе. Нет, коварная богиня, нет! Я принимал участие в великой войне, в которой боги сражались наравне со смертными, и хорошо знаю их не имеющее границ коварство. И если меня не соблазнило пение сирен, если я сумел пройти благодаря своей хитрости меж Сциллой и Харибдой и победить Полифема, что навечно прославило меня среди людей, то разве справедливо, о богиня, чтобы теперь, здесь, на острове Огигия, я, подобно неоперившемуся птенцу, желающему вылететь из гнезда, попал бы в столь незамысловатую ловушку из медово-ласковых слов!.. Нет, богиня, нет! Я ступлю на твой необычный плот только в том случае, если ты дашь нерушимую клятву богов, что, взирая на меня столь нежно, не замышляешь мне верную погибель!

Так, стоя на берегу моря, говорил, задыхаясь от гнева, Улисс, самый благоразумный среди героев. Тогда благосклонная богиня засмеялась звонким, переливчатым смехом, подошла к герою и, проведя своими нежными перстами по его густым смоляным волосам, молвила:

– О осторожный Улисс, ты и впрямь самый лукавый и самый хитрый среди людей. Тебе даже и в голову не приходит, что может существовать бесхитростная и искренняя душа! А я от своего славного отца получила в наследство еще и нежное сердце! И хотя я бессмертна, сочувствую неудачам смертных. А потому тебе я поведаю, что предприняла бы я, богиня, если бы судьба повелела мне оставить остров Огигия и пуститься в плаванье по неверным водам моря.

Улисс хмуро и осторожно уклонился от нежной ласки божественных рук.

– Поклянись… Поклянись, богиня, чтобы мою грудь наполнила, подобно молоку, приятная уверенность!

Она воздела свою прозрачную руку к небу, где живут боги;

– Клянусь Геей, и небом, и подземными водами Стикса, клянусь самой страшной клятвой, какой могут клясться бессмертные, что я, о царь людей, не жажду ни твоей нищеты, ни твоей гибели!

Храбрый Улисс глубоко вздохнул. Засучив рукава и потирая крепкие руки, он спросил:

– Где топор твоего прославленного отца? О богиня, укажи скорее мне твои деревья… День короток, а работы много!

– Успокойся, жаждущий бед человеческих! Не торопись. Мудрые боги уже решили твою судьбу. Пойдем в прохладный грот, тебе необходимо подкрепиться… Л завтра, как только розоперстая Эос заиграет над миром, я отведу тебя в лес.