Я выскользнул из двери зубного кабинета и прокрался в конец коридора, где был выход на пожарную лестницу, в мрачную, окружённую толстым бетоном лестничную клетку.
Как и полагается, двери на пожарную лестницу были односторонние, что означало, что ручки находятся только внутри. Это обеспечивало возможность покинуть свой этаж, но не давало возможности попасть с лестничной клетки на другой этаж. Разве что только с ключом. Или, как в моём случае, с умением обойти замок.
Поскольку пожарная лестница – это сооружение для аварийных случаев, на дверях были прикреплены соответствующие предостережения об использовании их только в таких случаях. Каждая ручка была связана с прибором, который автоматически подаёт сигнал тревоги, если кто-нибудь нажмёт на ручку и откроет дверь.
Существуют разные конструкции такого рода приборов, от разных производителей. Прибор, установленный в этом здании, представлял собой крашеную металлическую коробку, закреплённую выше замка. Снизу от этой коробки отходила петля из кабеля, туго натянутая на ручку. Маркировка указывала, что я имею дело с устройством Professional SEC-1001 фирмы Рейнолдс.
Впечатляющее название, не правда ли? На самом деле, английская фирма «Рейнолдс» была мне только помощником, так как самым профессиональным в её приборах было внешнее оформление. У этой компании такой бизнес-принцип – имитировать продукты известных фирм, но ограничиваются они тем, что передирают у них лишь те функции, которые клиент может перепроверить. А сложные внутренние приспособления, как раз и задуманные для того, чтобы усложнить жизнь таким, как я, вычёркиваются без всякой замены. И если однажды что-то и случается, роль при этом играет такое множество факторов, что фирма-производитель либо найдёт чем отговориться, либо с ней придётся судиться до скончания дней. Даже с учётом возможных внесудебных мировых соглашений такая стратегия позволяет «Рейнолдс» предлагать покупателям охранные системы гораздо дешевле, чем у конкурентов, которые настолько глупы, что разрабатывают хорошо продуманные, трудно взламываемые либо вообще не взламываемые охранные системы, а поскольку коммивояжерская сеть фирмы «Рейнолдс» – благодаря большим процентам, которые фирма может себе позволить при наличии такой прямо-таки непристойной разницы в цене, – привлекает к себе самых отъявленных профессионалов продаж, словно навозная куча – мух, их доля на рынке повышается год от года. Как уже говорилось, время работает на меня.
Прибор, который был передо мной, без сомнения, подал бы сигнал тревоги, если бы я дёрнул за петлю кабеля или попытался её перерезать. Но достаточно было один раз подержать этот прибор в руках, чтобы знать, что он никуда не годится. Это было подражание другим, действительно солидным приборам, которые у фирмы «Рейнолдс» можно было встретить только в портфеле рекламных агентов по сбыту: анонимно купленные, перекрашенные и с новой маркировкой в качестве демонстрационного объекта для покупателей. Устройства, которые реально поставлялись и устанавливались, не имели даже стального корпуса, а обходились металлизированным пластиком, какой применяется в самых дешёвых сортах арматуры для ванных комнат. Внутри они были всё равно что пустые, следовательно, были ощутимо легче, из-за чего фирма строго следила за тем, чтобы приборы устанавливались только «профессионалами» из фирмы «Рейнолдс». И если есть в Швеции хоть один взломщик, который не знает, что этот прибор даже не пикнет, если к его середине прикрепить достаточно сильный магнит, то этот взломщик – непуганый простак из захолустья.
Внутри прибора послышался тихий щелчок, когда я клейкой лентой закрепил на его корпусе магнит, и магнитное поле перемкнуло вшивые части спускового механизма. Теперь я мог спокойно снять петлю с дверной ручки. Я предпочитаю, где возможно, проникать в помещения, не причиняя повреждений, поскольку это оставляет больше шансов замести следы.
На лестничной клетке было холодно, и дух стоял затхлый, как в гробнице фараона. Я скользнул вверх по лестнице и опустился на колени перед аварийной дверью этажа «Рютлифарм».
Охранный прибор был приклеен прямо на армированное защитное стекло, так что мой магнит мог оказать свое благотворное действие и с задней стороны прибора. Я приник ухом к промерзшему стеклу, прикладывая магнит, и здесь тоже услышал отчётливый щелчок перемкнувшего пускового механизма. Открыть замок было делом тридцати секунд, и я очутился внутри.
Меня окружила тишина и волнующий запах покинутого офиса. Запах холодного сигаретного дыма смешивался с озонными испарениями ксероксов, с запахом кофе и немытой посуды. Я быстро обошел все помещения, чтобы убедиться наверняка, что я тут один: ещё одна привычка недоверчивого человека. Я приобрёл её после того, как однажды в одном офисе внезапно натолкнулся на человека, который заснул за своим рабочим столом и снова проснулся только ночью, от моего шума. Пришлось его оглушить и связать, а это я ненавижу делать.
Здесь эта опасность не грозила; я был действительно один. Видимо, работа на «Рютлифарм» была не такой уж напряжённой. Я быстро открыл шкафы для папок, пробежал глазами надписи на корешках и пустил луч фонарика на лежащие вокруг документы, просто по привычке и для того, чтобы получить первое впечатление. Естественно, я не надеялся, что обнаружу папку с надписью «Шантаж Нобелевского комитета» или карту города с крестиком и пометкой: «Место, где упрятана Кристина Андерсон».
В конце концов я двинулся в сторону кабинета шефа.
В любом здании довольно легко найти кабинет начальника: по причинам, которых мне не понять, но которые действуют, как я вижу, непреложно: этот кабинет всегда находится в углу этажа, и если в распоряжении фирмы несколько этажей, то на самом верхнем. Дело не в виде из окна, вид зачастую бывает лучше где-то в другом месте, это скорее глубоко укорененный инстинкт – так сказать, архитектура власти. Как бы то ни было, работу мне это облегчало. Идентифицировать кабинет шефа, когда ты в него вошёл, – просто детская забава, поскольку он не только больше прочих офисных помещений, но всегда отчётливо иначе и дороже обставлен.
Фирма «Рютлифарм» не была исключением. Рядом с дверью углового кабинета красовалась табличка Д-р Рето Хунгербюль, табличка была съёмная, что я нашёл весьма прозорливым, ибо её, пожалуй, и впрямь скоро придётся менять. Из кабинета открывался не бог весть какой вид на Свеавэген. На полу лежал персидский ковёр, мягкая мебель шведского дизайна была высокого класса.
За дверцей одного из шкафов обнаружился небольшой бронированный сейф.
Умение открывать бронированные сейфы, по возможности не оставляя следов, тоже относится к обязательным в моей профессии навыкам, однако из-за недостатка подходящих упражнений в гражданской жизни самостоятельно этим навыком не овладеть. Мне основополагающие принципы этого искусства подробно объяснил один сокамерник во время моей первой, тогда ещё довольно короткой отсидки. После выхода на волю я целую неделю каждую ночь проникал в один и тот же офис торговца подержанными автомобилями, пока наконец не справился с его сейфом. Я не взял оттуда ни одного цента: то была всего лишь учебная практика.
В данном случае передо мной была швейцарская модель. В Швейцарии производят не только знаменитые часы, но и по части бронированных сейфов народ этой страны никому не уступит. Вскрывать бронированные сейфы действительно очень трудно. В отличие от цилиндрических замков, на некоторых сейфах можно обломать зубы. И передо мной был как раз такой образец.
Это был сейф WA-60 Forte EN3, продукт компании «Сейфы Вальдис» из Рюмланга, чьи малогабаритные сейфы – в числе самых надёжных в мире. Сокращение EN3 означает класс надёжности по европейским нормам, по крайней мере, для сейфов такого размера это был второй после высшего класс качества.
Другими словами: ему действительно было что скрывать, господину доктору Рето Хунгербюлю.
Однако самые главные секреты не всегда и не обязательно спрятаны в сейфе. Календари встреч, ежедневники, записные книжки, номера телефонов и исписанные бумажки на письменном столе зачастую представляют собой просто золотую жилу по части имён, телефонных номеров или ключевых слов. Мне случалось обнаруживать важнейшие вещи и в компьютерах, и в этом смысле мои перспективы за последние годы скорее улучшились: на письменном столе шефа компьютер стал непременной принадлежностью, а поисковые функции сегодняшних операционных систем будто нарочно созданы для людей моей профессии.
С такими мыслями я включил компьютер Рето Хунгербюля и компьютер его секретарши. На её столе я также обследовал все бумажки, календари и прочее. Мне показалось занятным, что в собрании витаминных таблеток, капсул женьшеня и лекарственных чаёв в её ящике не оказалось ни одного средства, произведённого компанией «Рютлифарм».
Занятно, но несущественно. И её календари не содержали ничего, что навело бы меня на какой-то след. Экран засветился и запросил пароль – видимо, для доступа к центральному серверу.
Пароля я, естественно, не знал. Я посмотрел в обычных для этого местах, куда люди записывают пароли, не полагаясь на свою память, – на нижней стороне клавиатуры, на бумажке в верхнем выдвижном ящике, под накладкой на письменном столе, в списке адресов рядом с телефоном и так далее, – но ничего не нашел.
Это было досадно, но вполне ожидаемо. У секретарш, как правило, слишком хорошая память, чтобы прибегать к таким ухищрениям. Если я что и найду, так только у компьютера шефа.
Но и там мне не повезло. Рето Хунгербюль был, как оказалось, осторожным человеком.
Я, как уже упоминалось, по профессии никак не хакер. Тем не менее компьютер я знаю достаточно для того, чтобы не растеряться и в такой ситуации. Сервер меня всё равно не особенно интересовал; весь мой интерес был сосредоточен на жёстком диске Хунгербюля. Регистрация в локальной сети была для меня лишь досадным препятствием на пути к его жёсткому диску.
Я извлёк из моей инструментальной коробочки дискету: системную дискету с операционной системой MS-DOS 5, маленькую, старомодную и незаменимую. В свое время я настолько сократил системную программу, что на дискете поместилась ещё и поисковая программа, которая в целом была не такой удобной, как современные поисковики, но не менее наглой. Всё, что мне было нужно – это заново запустить компьютер с моей дискетой в дисководе, и ни одна тайна на жёстком диске не укроется от меня.
Но, к моему безграничному удивлению, у компьютера не оказалось дисковода для дискет. Не быдо дисковода и для CD-ROM.
Я не верил своим глазам. Как же, ради всего святого, эти люди вводят в свои приборы какие-то данные? Я обошёл окружающие кабинеты; всюду было то же самое. Интернет, понял я. Они сообщаются не только по локальной офисной сети, но и через всемирную сеть. В наши дни больше не рассылают дискеты по почте. Единственный компьютер, который мог располагать дисководом, был, предположительно, сервер, который неизвестно где стоит. Это и не играло роли; взломать доступ к серверу – за пределом моих хакерских способностей.
Проклятье. Я снова отключил компьютер и погрузился в себя, усевшись в кожаное кресло и уставившись на несколько семейных фотографий в рамочках на гладком полированном столе. Через некоторое время глухого размышления я почувствовал сильное желание шарахнуть одной из них о стену.
Значит, остаётся сейф. По крайней мере, я должен сделать попытку, раз уж я здесь.
Не питая особых надежд, я уселся в позе портного перед шкафом, в котором скрывался сейф. Когда выполняешь ответственное в умственном плане задание, важно следить за тем, чтобы тело принимало неутомительное положение, особенно в тех случаях, когда внимание ослаблено сомнениями. Дверца бронированного сейфа закрывалась заподлицо, её шарнирная сторона была дополнительно защищена, так что не за что было зацепиться стамеской или другим взламывающим инструментом. Замок, к тому же, был электронный, с цифровой комбинацией. Со старым добрым стетоскопом тут нечего было делать. А ещё раз возвращаться сюда с тяжёлым снаряжением было рискованно, даже если бы мне удалось замести все следы. К тому же на данный момент у меня вообще не было этого тяжёлого снаряжения.
Я чуть не проглядел её. Если бы я не сидел на полу, у меня бы вообще не было шанса её обнаружить. И так-то мой взгляд лишь случайно упал на узенький краешек бумажки, которая лежала на сейфе сверху, в узкой щели под полкой шкафа.
В десятку. Я выудил эту бумажку, уже заранее догадываясь, что я нашёл. Догадка не обманула меня: то был код сейфа, записанный на оборотной стороне визитной карточки – должно быть, техника, который его монтировал.
В сейфе было множество бумаг, значение некоторых было не сразу понятно. Почему, например, доктор Рето Хунгербюль хранил в сейфе целую стопку счетов, списанных с его кредитной карты? То были почти сплошь счета за отель, всегда лишь на одну ночь, с промежутками примерно в две недели, всегда в Упсале. Что, тайная возлюбленная? Можно не сомневаться. Человек такого общественного положения просто обязан иметь любовницу. По-видимому, хорошенькую, молоденькую штучку, которая прельстилась его должностью и толстым бумажником. А для чего же ещё такое положение?
Другие папки содержали внутренние документы: аттестации сотрудников, некоторые с едкими комментариями, списки людей с указанием оклада, переписка с головным офисом в Базеле о бюджете и персонале. Это было уже интереснее. Я тщательнее просмотрел эти документы, но до того, чтоб напрямую внести в платёжную ведомость похитителей Кристины, они не дошли; все без исключения фамилии стояли и в официальном штатном расписании организации. Придётся рыть глубже.
Другая папка, из солидной зелёной кожи, содержала секретные послания головного офиса руководителю местного представительства. Ого! Я поправил висящий у меня на груди фонарик и углубился в увлекательное чтение.
Как и ожидалось, многие письма касались того обстоятельства, что одной из учёных концерна была присуждена в этом году Нобелевская премия по медицине. Это звучало так, будто это событие стало для «Рютлифарм» полной неожиданностью и будто никто даже отдалённо не рассчитывал на такой исход.
Ну, правильно. Я бы на их месте тоже делал такой вид.
Один лист, отличающийся по формату, описывал жизнь и деятельность доктора Эрнандес Круз и вполне мог быть задуман как шпаргалка для руководства филиала, которое добьётся пресс-конференции на тему Нобелевской премии. Правильно: второй листок такого же строения перечислял факты и даты самой Нобелевской премии. Среди прочего был подробно расписан и способ вручения.
Интересно, что и такие вещи были для чего-то нужны. Я в отдельную стопочку складывал те листы, которые собирался взять с собой для более подробного изучения. Ведь можно было сделать существенные выводы даже из того, что там упомянуто – а что нет!
Многие бумаги содержали только медицинские вопросы и вопросы стратегии фирмы – какие серии опытов какие успехи показали, какие новые медикаменты когда и как надо вводить на рынок, в каких странах приходится наталкиваться на трудности с органами здравоохранения и какие препараты показали побочные действия. Часть текстов была замечательно откровенной; там были точнейшим образом освещены успехи конкурентов, названы встречные меры, и нередко на документах предупреждающе значилось: «Эта информация предназначена не для общественности», – хотя и без того на каждой странице в шапке стояла красная пометка секретности.
Я люблю читать подобные бумаги, особенно когда они предназначены не для меня.
Однако на вопрос, который занимает меня с момента внезапного появления в тюрьме Ганса-Улофа, эти внутренние циркуляры ответа не давали. А вопрос этот: что означает Нобелевская премия для «Рютлифарм»? Если не считать славы, чести и общего повышения рейтинга и биржевого курса – тех вещей, которым, естественно, радовалось бы любое фармацевтическое предприятие, – почему именно эта Нобелевская премия и почему сейчас! Что за срочность такая, ради которой пришлось пойти на такие чрезвычайные меры? Ничто из того, что я читал, не давало ответа на эти вопросы.
Может, есть ещё более тайная информация, чем эти секретные циркуляры? От «секретно» до «совершенно секретно» возможны, в конце концов, несколько промежуточных ступеней. Я перебрал стопку документов и наткнулся на два конверта из плотного картона – судя по надписям, доставленные курьером из Базеля в Стокгольм – очень дорогой способ доставки – с требованием передать исключительно лично в руки адресату, по предъявлении удостоверения личности.
Я знал такого рода курьеров, даже сделал немало тщетных попыток подкупить хоть одного из них. Этот мой отрицательный опыт делал оба конверта вдвойне интересными.
Я открыл один и достал его содержимое – две скреплённые сшивки, листов по двадцать каждая. Рассмотрев их поближе, я невольно улыбнулся. Как оказалось, «Рютлифарм» пользовался услугами одного промышленного шпиона, чтобы выведать сведения о крупном конкуренте «Пфицер».
«Пфицер» – один из самых больших фармакологических концернов мира. После долгой, сытой жизни в безвестности, в стороне от публичной шумихи, фирма несколько лет назад попала под огни рампы благодаря скорее случайному изобретению первого действительно эффективного средства повышения потенции – виагры. Я пробежал текст глазами. Речь в нём шла об экспериментах с рядом новых медикаментов под кодовыми названиями от «Распутин-1» до «Распутин-92». Было перечислено немало побочных эффектов, некоторые из них кто-то подчеркнул красным и отметил на полях восклицательным знаком. Много места занимали результаты неврологических обследований, которые я понимал лишь наполовину. В этой области, должно быть, за последние шесть лет было сделано немало того, что прошло мимо меня.
Но бумаги я в любом случае возьму с собой. Я отложил их в стопку к уже отобранным. Пригодится для повышения образования.
Далее следовали несколько страниц мелкого печатного текста, которые, на первый взгляд, походили на оттиски из медицинского журнала. Со второго взгляда я узнал, что тексты всего лишь были так отформатированы; до публикации они явно ещё не дошли. Речь в них шла о каком-то феномене, названном СЮА: синдром ювенильной агрессии.
О таком я ещё не слышал, значит, и эти бумаги пойдут в стопку на вынос.
Кроме того, к немалому удивлению, я обнаружил ещё и дискету в конверте, на дискете было написано карандашом: «СЮА». Для чего кому-то в этом кабинете понадобилась дискета, если для неё нет даже дисковода? Загадочно – и тоже идёт в добычу.
Второй конверт оказался пустым.
Это меня озадачило. Я повертел конверт, посмотрел на дату. Судя по ней, письмо пришло в конце сентября, за добрых две недели до похищения Кристины. Если это не даёт повода для подозрений, то что тогда?
Я ещё раз удостоверился, что каждый лист бумаги из находившихся в сейфе уже прошёл через мои руки, и потом некоторое время взирал на весь этот хаос и раздумывал, что делать. Поскольку мне ничего так и не пришло в голову, я решил пока что упрятать имеющуюся добычу. Свернул копии и хотел засунуть их под куртку тренировочного костюма, куда я из мудрой предусмотрительности пристегнул булавками большую торбу для таких вещей.
Но, должно быть, я готовился в некоторой спешке, потому что неправильно застегнул булавки, и один из верхних углов торбы подогнулся вниз, а я этого не заметил. Я встал, чтобы одёрнуть одежду и устранить недоработки. И когда я так стоял, орудуя под нагрудной частью моего тренировочного костюма, непритязательный вид из окна на Свеавэген неожиданным образом сослужил мне хорошую службу.
Я увидел, как из-за угла вывернула полицейская машина.
Это бы не встревожило меня, – в конце концов, это нормально, что полиция по ночам патрулирует тёмные улочки Стокгольма.
Но за этой машиной появилась вторая.
Обе остановились прямо подо мной, не дальше двадцати шагов от Хайтек-билдинга. И третья бело-синяя машина той же принадлежности вынырнула из-за угла; надпись «Полиция» читалась даже отсюда, сверху.