На следующее утро у моей двери раздался звонок. Я проснулся, наморщил лоб и посмотрел на потолок, спрашивая себя, кому это я понадобился. Но не успел я придумать, как позвонили снова, на сей раз уже дольше и настойчивее, и кто-то крикнул:

– Мистер Фицджеральд?

Голос показался мне смутно знакомым, хотя в эту минуту я и не мог припомнить, кому он принадлежит. Я вывалился из кровати и выдернул халат из-под кучи грязного белья. Один рукав был вывернут внутрь, и пока я его вытаскивал, в дверь начали ломиться.

– Полиция! Откройте!

Теперь я узнал и голос. Сержант, который допрашивал нас после смерти Гарольда Ицуми. Райт или вроде того. Я крикнул:

– Да-да, – шумно двинулся к двери и открыл.

Это был он. В пальто, таком же сером, как и его волосы, он стоял, нагнувшись вперёд, и изучал табличку около моего звонка. Позади него ждали двое мрачного вида полицейских в униформе и машина, водителю которой пришлось постараться, чтобы те сто метров от последнего места на нашей улице, где машина ещё могла развернуться, проехать до моего дома задним ходом.

Сержант выпрямился.

– Кто такая Хелен Магилли?

– Женщина, которая жила здесь до меня, – сказал я.

– А я уж подумал, что вы дали мне неправильный адрес.

– У меня руки не дошли сменить табличку.

– М-да, – сказал он. – Бывает. – Он посмотрел на меня таким взглядом, будто сожалел, что приходится быть официальным. – Мистер Фицджеральд, где вы были вчера вечером между девятью и двенадцатью часами?

Они смотрели на меня, все трое. Я подавил в себе всякое шевеление испуга или сознания вины, лихорадочно соображая лишь, какие я мог оставить предательские следы и что сделал неправильно, и сказал:

– Здесь. Дома.

– Полагаю, свидетелей, которые могли бы это подтвердить, нет.

Я отрицательно помотал головой.

– Не знаю, кто бы мог это подтвердить.

– Понимаю. – Он кивнул, чтобы показать мне, как хорошо он это понимает. – Я должен вас просить последовать за нами, мистер Фицджеральд.

Может, я сорвал на двери какую-то заклейку, вламываясь в дом Бриджит. Мой сенсор мог обнаружить только электричество, но не тонкую полоску клейкой ленты. Однако что привело их к мысли, что это был именно я? Мне казалось, что инфракрасную камеру, если бы она была, я бы учуял. Отпечатки пальцев? Но мои отпечатки пальцев не значатся ни в какой картотеке за пределами Соединённых Штатов. Если я в чём-то ошибся, то срочно надо придумать какую-то убедительную отговорку.

– В чём я подозреваюсь? – спросил я.

– С вами хочет поговорить инспектор. – Сержант Райт пренебрежительно махнул рукой. – Не беспокойтесь, не так всё страшно. Оденьтесь, мы вас отвезём.

– О'кей. Один момент.

Я хотел прикрыть дверь, но сержант быстро сказал:

– Пожалуйста, оставьте открытой. Так, чтобы я мог видеть заднюю дверь. – Он устало улыбнулся: – Только проформа.

Итак, я оставил дверь открытой, пошёл в спальню и оделся в первые попавшиеся вещи. Мой вчерашний тёмный свитер я забросил в дальний угол шкафа, выбрал вместо него клетчатую рубашку лесоруба и, прежде чем выйти, удостоверился, что не забыл в карманах джинсов мой инструмент взломщика. Потом тщательно запер дом, сел на заднее сиденье машины, следуя немым указаниям полицейских, усевшихся справа и слева от меня, сержант сел впереди, и машина тронулась.

– А вы случайно не знаете, о чём инспектор хочет со мной говорить? – сделал я попытку, когда мы выехали из моей узенькой улочки, но Райт даже головы не повернул.

– Это он сам вам скажет.

Я старался дышать спокойно и говорил себе, что в случае необходимости подполковник Рейли прибегнет к связям на дипломатическом уровне, чтобы вызволить меня из любой неприятности. И хотя это было то, чего я всячески стремился избежать, но если уж мне придётся выбирать между комнатой в армейском опорном пункте в Америке и тюремной камерой в Ирландии, я всё-таки выберу опорный пункт.

Однако, к моему удивлению, машина не свернула на Шепель-стрит, а остановилась перед домом доктора О'Ши. Меня попросили выйти и провели мимо суетящихся людей в пластиковых перчатках и с фотоаппаратами. Из дверей дома нам навстречу шли мужчины с мрачными лицами и полными ящиками документов. Инспектор Пайнбрук ждал в кабинете, скрестив руки на краю письменного стола, но лишь когда я увидел обведенные мелом очертания на полу рядом с картотекой, до меня стало доходить, что произошло.

– Доктор О'Ши?.. – Мой голос не был похож на мой голос. Он был такой, будто меня кто-то душил.

Левая бровь Пайнбрука поползла вверх.

– Да, – кивнул он. – Дело худо.

В середине мелового очертания расплылось большое тёмно-бурое пятно, на стене рядом виднелись мелкие тёмно-коричневые пятна и размазанный книзу грязный след, дающий простор самой мрачной фантазии.

Я что-то сказал, но не помню, что именно.

– Одна из его помощниц обнаружила его сегодня утром, около семи, – сказал Пайнбрук. – Мёртвого. Застреленного. Несколькими пулями, как и американца в отеле. Почерк тот же. Кажется, даже тип оружия тот же.

Я слушал лишь вполуха.

– И когда это произошло? Вчера вечером, судя по тому, о чём меня спрашивал сержант, так?

– Наш врач считает, что между девятью и одиннадцатью часами вечера.

Я кивнул и сказал не раздумывая:

– В девять часов он мне ещё звонил.

– Я знаю, – сказал инспектор удовлетворённо. – Вы даже были последним, кому он звонил. – Он поднял кончиками пальцев трубку, нажал на кнопку повтора набора и показал на дисплей: – Ваш номер. Это навело меня на мысль пригласить вас сюда. – Он осторожно положил трубку и обстоятельно вытер с пальцев остатки пудры, которую, видимо, использовали для того, чтобы сохранить на аппарате отпечатки. – Могу я вас спросить, по какому поводу он вам звонил?

Меня бросило в жар. Сказать правду я, естественно, не мог ни при каких обстоятельствах.

– Раны, которые он зашил мне позавчера вечером, – вспомнил я подходящую отговорку. Я показал свою правую руку, немного задрал рукав, чтобы было видно повязку на предплечье. – Он хотел знать, как они заживают.

– Хотел бы я, чтобы мой домашний врач был таким же заботливым, – хрипло пробурчал Пайнбрук и поскрёб себе левую сторону груди. – Этот костоправ не способен даже заметить, что у меня сердечный стимулятор. Всякий раз меряет мне пульс и удивляется, какой он ровный.

– У вас уже есть какие-то предположения, кто это был? – спросил я. Моё сердце колотилось так бешено, что я попытался активировать транквилизатор.

Инспектор издал какой-то рык.

– Картина такая, будто наркоман искал дурь. В соседней комнате взломан шкаф с сильнодействующими средствами и опустошён подчистую, все ящики перерыты, будто кто-то искал деньги, и так далее. Как в кино.

Я не поверил своим ушам.

– Наркоман?

– Я сказал, картина такая, – поправил меня Пайнбрук. – Я не сказал, что я в эту картину верю. Это была бы история, о какой я впервые слышу за пределами Дублина.

В моём рассудке с мучительной медлительностью поворачивались ржавые зубчатые колесики. Я огляделся, пытаясь понять. Вот на стене световой аппарат для просмотра рентгеновских снимков, на нём ничего нет, кроме крошечного клочка бумажки, застрявшего на прищепке. Оборванный кусочек наклейки.

– И во что вы верите! – спросил я, незаметно включая телескопическое зрение. На клочке несколько тёмных пятен. Буквы, «…тиль», – прочитал я.

Можно было держать пари, что на наклейке было написано Джон Стиль. На световом аппарате висели мои рентгеновские снимки, и кто-то их в спешке сорвал.

– Во что верю я? – начал рассуждать инспектор. – Я верю, что кража наркотиков инсценирована. Я верю, что убийца – человек, который обычно ошивается в крупных американских городах, где такие преступления куда привычнее, чем здесь, в глубокой провинции графства Керри, чёрт побери!

Я поднял взгляд. Его бронзовые глаза проницательно смотрели на меня.

– Но вы же не подозреваете меня, нет? – спросил я.

Он закашлялся, похлопал себя по груди.

– В этом маленьком провинциальном городишке, мистер Фицджеральд, – сказал он с астматическим придыханием, – где последнее убийство случилось много лет назад, вдруг в течение двух дней совершается два жестоких убийства. И оба раза вы, что называется, оказываетесь вблизи. Вам не кажется, что это должно насторожить криминалиста?

– Я не имею к этим убийствам никакого отношения, – сказал я.

– Может быть. In dubio pro reo, от сомнений – к истине. Но, – он закашлялся ещё раз, достал платок, вытер им рот и потом принялся его с омерзением рассматривать, – мне надо выйти отсюда. Запах медицинских кабинетов для меня непереносим. Я не понимаю, как можно целый день выдержать в такой вони.

Мы вышли наружу. За дверью свистящий звук из его дыхания ушёл.

– Наш компьютер знает о вас немало интересных вещей, мистер Фицджеральд. То есть, – поправился Пайнбрук, – не знаю, действительно ли вы настолько интересны, поскольку эти сведения он не выдаёт, а отсылает меня в министерство внутренних дел, в такой отдел, о существовании которого я до вчерашнего дня даже не знал. – Он бросил скептический взгляд в небо, на котором массы тяжёлых туч куда-то снова спешили. – Могу я вас спросить, какого рода эта программа защиты свидетелей?

– Об этом мне бы не хотелось распространяться, – сказал я, и на сей раз, в виде исключения, это была чистая правда.

– Понятно, – кивнул инспектор. – Такого рода программа. – Он задумчиво склонил голову, и я бы многое отдал за то, чтобы узнать, о чём он думает. – Как бы то ни было, – продолжил он после долгой паузы, – я всё же должен настаивать на том, чтобы вы пока не покидали город.

– Я и не собирался это делать.

– Тем лучше, – сказал он и принялся рыться в глубоких карманах своего пальто. – И вот ещё о чём я хотел бы вас попросить…

Конец его фразы так надолго завис в воздухе в неопределённости, что я пришёл ему на помощь встречным вопросом:

– Да-да?

– …Чтобы вы дали мне знать, если заметите в своем окружении что-то необычное. – Он, наконец, нашёл то, что искал, и протянул мне свою карточку. – По какому-нибудь из этих номеров вы меня достанете в любое время. К большому сожалению моей жены, кстати сказать, но в серьёзном случае вы не должны принимать это во внимание.

– Спасибо. – Карточка была мятая и имела такой вид, будто её отпечатали на плохом ксероксе. Я сунул её в карман. – И что вы понимаете под словом необычное?

Пайнбрук подвигал плечами, поправляя своё пальто.

– Незнакомцы, которые привлекут ваше внимание. Люди, которые за вами наблюдают. Звонки, при которых никто не подаёт голоса. Вот это и есть необычное.

Мужчины с лицами, лишёнными выражения, и разговорами по мобильному телефону, к примеру.

– Честно говоря, для меня и нормальный-то звонок – нечто необычное, – сказал я.

– Мистер Фицджеральд, я постоянно надеюсь, что мои нехорошие предположения – всего лишь нехорошие предположения. Но, как я уже упоминал, мне приходится считаться с тем, что de facto вы связаны с обоими убийствами. Мне будет очень неприятно, если следующим мёртвым, лежащим передо мной, окажетесь вы. – Инспектор помахал одному из своих сотрудников, подзывая к себе, и рассеянно кивнул мне: – Желаю вам хорошего дня.

И с этими словами он оставил меня, никому другому я тоже не понадобился, так что я пожал плечами и зашагал прочь.

Выйдя на улицу, я издали увидел отъезжающий почтовый фургон, и это навело меня на мысль ещё раз попытать счастья у Билли Транта.

– А, мистер Фицджеральд! – Билли в заднем помещении двигал контейнер на колёсах с пакетами всех размеров и сортов. – Хорошие новости! Сегодня он здесь, ваш пакетик с дрессированными цирковыми блохами. Сейчас я только отсортирую то, что нужно отправить дальше…

– Я не спешу, – крикнул я ему.

Итак, я ждал, машинально ощупывая неровности и засечки старого деревянного почтового прилавка, прислушивался к звуку перебрасываемых пакетов, падающих то грузно, то с полым шорохом, и пытался представить, что значит всё то, что происходит вокруг меня.

Естественно, это был никакой не наркоман. Кто бы ни был убийцей доктора О'Ши, всё дело заключалось в моих рентгеновских снимках. Только – откуда он об этом узнал? В конце концов, мне уже казалось, что все загадки сводились к одной: какими такими документами, которые он собирался мне показать, располагал Гарольд Ицуми?

– Мне очень жаль, – сказал Билли, выходя из сортировочного помещения с моим пакетом в руках и огорчённо качая головой. – Так долго заставил вас ждать – и зря.

– Почему же зря? – удивился я.

– Когда разгружали почту, я его сразу заметил и всё время думал, что это ваш пакет. – Билли положил его передо мной. Она была тех же размеров, из того же картона с гофрированной прокладкой, на ней была та же синяя полоса с логотипом производителя упаковки, некоего Пита Паккера, Питтсбург, он был оклеен такой же лентой и так далее – но адресован был не мне, а кому-то в Баллиферрайтере. На месте адреса отправителя красовался штамп торгового дома по рассылке товаров для художников.

– И этот пакет гораздо легче, чем ваши цирковые блохи, – сказал Билли, протягивая мне его. Он действительно был лёгкий, и в нём что-то шелестело, как ткань, если его двигать.

– А для меня в самом деле ничего? – спросил я, возвращая ему пакет.

Он отрицательно покачал головой.

– Я всё обыскал, честно. Да не так уж там и много.

Я посмотрел на часы. У меня ещё оставалась одна баночка концентрата и ровно три часа, чтобы её употребить.

– Но вы можете, – пришло в голову Билли, – написать заявление на розыск. – Он услужливо вытянул из бумаг запылившийся, растрёпанный по краям формуляр. Видимо, необходимость в розыске пропавших без вести посылок возникала не так часто. – Вот. Наверху напишите отправителя и день, когда пакет был отправлен, а вот в этой графе укажите, что содержится в посылке, в вашем случае цирковые блохи…

Я отрицательно покачал головой.

– Не угадали, Билли.

Он беспомощно улыбнулся мне. Не очень красивая у него улыбка. Как только этот молодой человек попадёт в руки зубному врачу, так сразу получит полную искусственную челюсть, а кто-нибудь в его медицинской страховой компании получит сердечный приступ. Я вернул ему формуляр.

– Спасибо за старания. Но я думаю, это ничего не даст.

– Может, придёт завтра.

– Да, может.

Когда я вышел из почты, меня уже не удивляло, что они снова были здесь, мужчины с телефонами возле уха. Идя вниз по Мейн-стрит, я чувствовал их взгляды, как удары ножа в спину, и самоуговоры, что это ощущение воображаемое, не помогали мне.

Дома я ел свой концентрат, хотя не был голоден. Но в полдень кончился срок его годности, и было совершенно неясно, когда теперь я получу пополнение запасов. Надо позвонить Рейли, решил я, промывая опустошённую баночку разбавленной кислотой. Ещё сегодня, решил я, выбросив баночку в ведро и, как обычно, на несколько минут пустив воду в слив, чтобы кислота не разъедала трубы.

Но в Вашингтоне, столице моей могущественной родины, было ещё слишком раннее утро. Я использовал это время, чтобы почитать, что же Сенека говорит о времени. Он говорит, что нам даётся в жизни совсем не мало времени, просто мы слишком много его транжирим. Он использовал сравнение с королевской казной, которая, если попадёт в руки мота, утечёт у него сквозь пальцы, тогда как умеренное состояние в надёжных руках хорошего управляющего может принести неплохой доход.

Это опять было одно из тех мест, из-за которых книга тяжелела у меня в руках. Я опустил её, вперился в стену и чувствовал, что это писано про меня. Подростком я был рослым, сильным и здоровым. Рослый я и сейчас, сильный я прямо-таки нечеловечески, но из-за этого я и стал калекой. Я разглядывал свою правую руку и пытался представить себе, что кости, которые когда-то в ней были, теперь давно истлели, сгнили в какой-нибудь куче медицинских отбросов. Но, к счастью, силы моего воображения на это не хватало.

Я вспомнил доктора О'Ши. Как он был зачарован, обследуя моё тело! Как ужас в его лице мешался с выражением восторга, когда он рассматривал первые мои рентгеновские снимки! Теперь он мёртв, как раз эти снимки его и погубили, судя по всему. То есть он погиб из-за меня. Мне вообще не следовало втягивать его в это дело.

Я тогда несколько недель пытался жить с моим неожиданно окаменевшим безымянным пальцем, но это с каждым днём давалось всё труднее. Что-то надо было делать, и по возможности такое, что не включало бы в себя обратную транспортировку в Госпиталь Железного Человека.

Хотя мне было ясно, что это в принципе техническая проблема, я спросил у миссис Бренниган совета насчёт врача. Она и назвала мне доктора О'Ши, но с колким выражением лица добавила, что ходит много слухов… Когда я клюнул на её наживку, она мне рассказала, что доктору приписывают многочисленные тайные любовные приключения, и заверила меня, что ей известно из надёжных источников, что это не только сплетни.

Я думаю, это всё и решило. Человек, который умеет хранить тайны. Я решил рискнуть.

В один из следующих вечеров я улучил момент, когда он остался один в своей приёмной. Он был не в восторге, что ему помешали так поздно, но ощупал мой палец, и в нём проснулся интерес.

– Как-то странно на ощупь, – сказал он. – А что вы с ним, собственно, сделали?

На что я спросил:

– А что, собственно, включает в себя понятие врачебная тайна!

Так всё началось.

И теперь всё кончилось.

Мы растрачиваем нашу жизнь, потому что нам кажется, что мы будем жить вечно, говорит Сенека. Поэтому один день у нас ничего не стоит; мы всегда устремляем взор вдаль, на будущие цели, отсылая себя к тому, что будет когда-то, в один прекрасный день, и тем самым похищаем у себя день сегодняшний, который, однако, есть единственная действительность. Самые большие потери времени влечёт за собой откладывание на потом…

С редкостной ясностью я осознал, что именно это я как раз и делал. Книга захлопнулась будто сама по себе, моя рука отложила её в сторону будто сама по себе, я встал, наполненный решимостью, которая давала чудесное ощущение силы, ярости и жизни, пошёл к телефону и набрал номер кабинета Рейли. Секретарша соединила меня с ним, и Рейли был явно ошеломлён, услышав мой голос.

– Дуэйн? Вы? В такую рань?

– У нас уже полдень, – холодно сказал я. – Я уже сходил на почту, впрочем, тщетно, и это уже второй раз. И вот я подумал, что лучше я позвоню и спрошу, не возникло ли проблем с рассылкой пищевого концентрата.

Некоторое время царила тишина.

– Ничего не знаю, – апатично сказал Рейли после долгой паузы. – У меня нет никаких сведений на этот счёт.

– Не могли бы вы выяснить? Посылка должна была прийти во вторник, сегодня четверг, а её всё ещё нет.

– Да, это неприятно. Но я думаю, на таком расстоянии немудрено всякому случиться.

Тон был такой, будто он превратился в безвольную груду бескостной массы. Будто всё это не интересовало его ни на грош.

– На таком расстоянии? – повторил я. Должно быть, мой тон не на шутку напрягся. – Джордж, что вы говорите? Разве мы не пользуемся больше этой дорогой рассыльной службой, которая всё доставляет вовремя? Что с ней вдруг случилось? Она что, обанкротилась? Или она разорвала свой договор с ирландской почтой? Два дня опоздания, да вы что, смеётесь? Я ведь не на Мадагаскаре живу.

– Да, да. Честно говоря, я в настоящий момент просто не в курсе. Но если вы хотите, я наведу справки.

– Да, – сказал я. – Хочу.

– Не лучше ли всё-таки было бы вам просто вернуться в Штаты? Я мог бы выслать за вами машину сегодня же вечером…

– Это было бы хорошо, – ответил я не подумав, – но сейчас я не могу покинуть город.

«Fuck!» – подумал я в ту же секунду.

Но это моментально вернуло адреналин в голос Рейли.

– Что такое вы говорите?

Я глубоко вздохнул.

– У нас тут случилось второе убийство. И инспектор, который ведёт расследование, считает меня важным свидетелем.

– Свидетелем? Вас?

– В ближайшее время он убедится, что ошибается.

Рейли фыркнул.

– Что ещё за шуточки, вы что там, вообще! Ни при каких обстоятельствах вы не можете предстать в качестве свидетеля ни перед каким судом!

– Этого не случится, – сказал я. Иногда достаточно было несколько раз повторить старику Рейли одно и то же, чтобы он поверил.

– Чёрт возьми, Дуэйн, – кипятился он, – что за сучий день сегодня? Сперва по дороге на службу какой-то болван таранит меня своим грузовиком, а теперь вы мне рассказываете, что попали в свидетели убийства?!

– Я ничего не видел, я ничего не знаю. Я не свидетель. Просто инспектор хватается за любую соломинку. – Я чувствовал, как во мне поднимается досада. – Но на самом деле меня занимает совсем не эта проблема, Джордж. Проблема, которая меня занимает, – это отсутствие пищевого концентрата. Поэтому я и звоню.

– Ну ладно, ладно. Я позабочусь об этом. – Кажется, он себе что-то пометил и снова принялся за прежнее: – Почему я ничего не знаю о втором убийстве? Чёрт возьми, да рассказывайте же, Дуэйн! Что там случилось?

– Убили врача в городе. Они говорят, всё выглядит так, будто наркоман искал препараты. – В Вашингтоне такое было повседневным делом и не заслуживало упоминания даже в местных новостях. Я почувствовал, как интерес Рейли угасает, а чтобы его апатия не перенеслась и на мои дела, я напомнил ему: – А что касается моего концентрата…

– Я же сказал, я об этом позабочусь, Дуэйн, – нервно ответил Рейли. – Я дам вам знать, как только что-то прояснится.

– Было бы лучше всего, если бы вы первым делом выслали пакет, экспресс-курьером.

– Да, хорошо, – неохотно сказал он. – Я распоряжусь.

– Спасибо, – сказал я и повесил трубку.

Больше всего мне хотелось биться головой о стену. Только мысль о целости здания сдержала меня. И о чём я только думал, навязывая ему историю с Пайнбруком?

Ни о чём, естественно. Вся история моей жизни – логичная последовательность моментов, когда я ни о чём не думал.

В половине второго, когда я был целиком занят тем, что рылся в безрадостных мыслях, в дверь опять позвонили. А ведь если подумать, до вчерашнего дня я не стал бы держать пари на то, что мой звонок вообще действует!

В ожидании снова увидеть перед дверью полк полицейских, потому что у инспектора Пайнбрука возник ко мне новый вопрос, я открыл. Но то была миссис Бренниган, библиотекарша.

– Ваша книга, – сказала она и с лучистой улыбкой протянула мне иллюстрированный том большого формата.

– Моя книга? – Я смотрел на неё озадаченно. Для меня было внове, что она обслуживает своих читателей на дому. Я смотрел на этот кирпич. Название – «Саги и мифы Ирландии» – было стилизовано под кельтский шрифт, а выше красовалось фото Коннемарского нагорья.

– Которую вы заказывали. Я подумала, что просто занесу её вам по дороге, – сказала она.

– Но, – я отрицательно помотал головой, – я не…

– Может, мы выясним всё это внутри? – Не дожидаясь приглашения, она поднялась на две ступеньки крыльца, и я, озадаченный, пропустил её в дом.

– Итак, – сказала она, когда я закрыл за собой дверь, – книгу заказали вы, так значится по моим записям, и теперь она числится за вами. Вот. – Она сунула мне её в руки.

– Я заказал её заранее? – переспросил я.

– Так у меня записано, – повторила она с заметным нетерпением в тоне. – Ведь я же знаю вашу подпись, мистер Фицджеральд… – Затем она вдруг наклонилась ко мне и прошептала: – Вам надо прийти в кафе «Литеарта», сегодня в 16 часов. С вами срочно хочет поговорить Финнан Макдоног.

Должно быть, я смотрел на неё огорошенно. Наконец-то, с моим обычным запозданием по фазе, я понял, что здесь происходит.

– Кто такой, – спросил я шепотом, – этот Макдоног?

Миссис Бренниган закатила глаза.

– Певец из группы Братья Финиана, – с досадой прошипела она. – Знаменитая фольклорная группа, да вы его знаете. Он сам пишет песни и так далее.

Мне вспомнился тот концертный плакат. Это было в минувшую субботу. Пять дней назад. Целую вечность!

– И о чём он хочет со мной поговорить? – спросил я.

Она кивнула, будто ожидала этого вопроса.

– Он велел сказать вам, что речь пойдёт о мисс Кин.