Утром всё выглядело по-другому. Хуже, чем вчера. Жильё, в котором хозяйничали чужие, больше не дом тебе. Я беспокойно ходил по комнатам, в бледном свете дня казавшимся жутко пустыми.

Хоть я и говорил себе, что это не так, я чувствовал себя под наблюдением в собственных стенах, загнанным, затравленным. И голод – в том, что осталось от моего кишечника, – постепенно становился нестерпимым, делал меня раздражительным. Прочь отсюда, вон. Напялив на себя старую, самую неприглядную куртку, я бежал на волю.

И если в доме у меня было чувство, что за мной наблюдают, то снаружи оно стало уверенностью. Мои соглядатаи, мужчины с мобильными телефонами, были тут как тут. В конце улицы в бессмысленном бездействии стояли двое и смотрели в мою сторону так же неприкрыто, как и невыразительно. Дальше по ходу ещё двое. Никакой маскировки больше. Они хотели, чтобы я их видел.

И я их видел, чёрт возьми! На автобусной остановке стояли двое, скрестив руки, терпеливо, как индейцы, в ожидании чего угодно, только не следующего автобуса. На выезде из города двое сидели в тёмном джипе со всевозможной наблюдательной аппаратурой на приборной панели – может, с камерами или приборами инфракрасного видения. Точнее я не хотел вглядываться.

И они шли за мной, парами. Один постоянно прижимал к уху телефон и говорил – наверное, передавал остальным боевые сводки о моих перемещениях.

Что всё это значило? С каждым шагом мой гнев разрастался. Так бы и схватил одного из этих типов, да хоть бы и двух, и вышиб из них мозги – так, что родная мать не узнала бы, молотил бы до тех пор, пока они не принялись бы криком кричать имя своего заказчика.

Приходилось из последних сил держать себя в руках. Наверное, по мне это было видно, потому что через некоторое время они заметно увеличили дистанцию между мной и ими.

Первым пунктом у меня, естественно, была почта. Без малейшей искры надежды, только ради галочки я вошёл внутрь. Билли Трант только помотал головой, едва завидев меня. Пакета нет. Между тем, их должно было поступить уже два, не считая обещанной Рейли специальной посылки.

– Хотите, пройдите в подсобку и посмотрите сами, – предложил мне Билли и криво и щербато улыбнулся. – Ничего нет. – В другое время он бы пошутил по этому поводу, но сейчас и ему было не до шуток. И это показывало мне, что он понимает: в том, что здесь разворачивается, нет ничего весёлого.

– Спасибо, – отмахнулся я и повернулся на каблуках. Без продолжительной беседы на эту безрадостную тему я как раз легко мог обойтись. Кроме того, я не хотел подвергать бедного юношу опасности стать мишенью моей внезапной агрессии в какой-то необдуманный момент. Или мишенью моих преследователей.

Я поймал себя на том, что двигаюсь вверх по Мейн-стрит, как я делал всегда, чтобы потом оценить прошедший день: видел Бриджит – один балл. Не видел Бриджит – ноль баллов.

Но теперь это больше не понадобится. Отныне каждый день будет тянуть лишь на ноль баллов.

Я остановился на краю тротуара и раздумывал. И вверх и вниз по улице стояли соглядатаи и ждали результата моих раздумий. Я старался не смотреть в их сторону. Но это нервировало, и я всё больше и больше казался сам себе дичью, которую загоняют до изнеможения.

И меня мучил голод. Боже мой, как меня терзал голод! Мой живот был пропастью, большой, гноящейся раной, сплошной болью. У меня вдруг возникло чувство, что больше я не смогу выдержать ни часа. Ноги будто сами собой направились в сторону супермаркета. Почти полтора десятка лет питания из баночек и дисциплины еды разом были забыты. Древние инстинкты возобладали. Пища! – приказывали они, и я подчинился. Охотиться! – говорили они, и я отправился на охоту.

Вскоре я уже толкал перед собой пустую тележку для покупок среди полок супермаркета, но я бы и под присягой не смог вспомнить, какой дорогой я туда пришёл и сколько времени уже нахожусь там. Я обходил ряды жестянок, стеклянных баночек и картонных коробочек и не знал, что мне делать. Кроме пряностей и тому подобного, я никогда здесь ничего не покупал. Мой последний приём пищи, которую бесстрастный посторонний наблюдатель мог бы обозначить этим словом, состоялся в апреле 1990 года; теперь я не мог определить по упаковке, какой продукт содержится внутри. Что же мне купить? Что из всего этого я мог бы съесть?

Официальный ответ был простой и короткий: ничего. Что бы я ни проглотил, кроме моей специальной пищи, оно в лучшем случае без последствий проскочит через мой рудиментарный кишечник, а в худшем случае вызовет колики, судороги и другие пищеварительные недуги, от которых я могу погибнуть.

Но сегодня я был готов биться хоть головой о стенку. Главное, чтобы я мог снова наполнить желудок, неважно чем. Мясом, может быть, подумал я, проходя мимо прилавка мясника. Протеины. Разве не считается, что они усваиваются легко? Мне смутно вспомнилось, что у травоядных животных кишечник длинный, а у плотоядных, наоборот, короткий, – или всё наоборот? Но этот кроваво-красный кусок мяса на витрине, на хромированном подносе, так и смотрел на меня, так и улыбался мне, пел сиреной, вызывал слюноотделение.

– Вот это, – сказал я мужчине за прилавком, и он с готовностью выложил этот кусок на разделочную доску, повертел своим тесаком и спросил, сколько.

– Все, – сказал мой рот помимо воли, прежде чем я успел что-нибудь подумать.

Теперь он приподнял бровь, этот мужчина с тесаком, а женщина рядом с ним бросила на меня недоуменный взгляд. Мясо положили на весы.

– Но это будет стоить тридцать шесть евро?! – В тоне слышались сомнения, как будто то, что я хотел, было верным и всем известным признаком психической невменяемости.

Мой язык и мой желудок явно вступили между собой в тайный сговор.

– О'кей, – услышал я собственный голос и вслед за тем подтверждение: – Я беру.

– Ну хорошо.

Я не дыша смотрел, как красное мясо (добыча! пища!) упаковывалось в слоёную бумагу, принял её в обе руки и с глубоким чувственным удовлетворением уложил в тележку.

Что ещё? Теперь я уже попробовал крови. И почувствовал охотничий азарт. Я подкрался к полке с напитками и выхватил с неё бутылку апельсинового сока, великолепного золотого цвета, с предвкушением райского наслаждения. Витамины. Разумеется, витамины мне тоже нужны. По дороге к кассе я завладел ещё баночкой мёда, хотя не мог бы сказать, что именно прельстило меня в нём. Может, то, что он стоял такой беззащитный и обещал сладость.

Денег у меня как раз хватило. Несколько монет даже осталось, когда я со своим пакетом пробирался к выходу, где ждали они, мои преследователи. Я бросил в их сторону взгляд, который, будь я суперменом с прожигающим взором, испепелил бы их в кучку золы, и повернул в сторону порта.

Повсюду люди. Туристы выходят из автобусов. Гуляющие прохожие перед киосками сувениров крутят стенды-вертушки с открытками, ощупывают пуловеры, разглядывают керамику. Причалы оживлены, работы идут полным ходом, перед окошечками лодочных экскурсий – длинные очереди. Я ищу какое-нибудь укрытие, куда бы забиться и глотать свою добычу, где никто бы меня не увидел и не отнял её у меня. Я схожу с ума от голода. Это голод не нескольких дней, а двадцати лет, смертельная, безрассудная, бездонная алчность к пище. Прижав к груди пластиковый пакет с мясом, апельсиновым соком и мёдом, я иду дальше, вдоль набережной, мимо рыбной фабрики, до транспортного круга, а оттуда всё дальше в сторону Вентри. Go west, young man.

Разумеется, они стояли и здесь, на выезде из городка, и, разумеется, они шли за мной на некотором отдалении. Будучи не в состоянии выразить им все мои негативные чувства, я просто шёл дальше, и постепенно мне становилось ясно, что я непроизвольно придерживаюсь своего воскресного прогулочного маршрута из лучших времён. Через полмили пляж по левую руку снова придвинулся к дороге, отделённый от неё лишь узкой полоской кустарника, которую я пересёк. Проеденные ржавчиной обломки старых рыбацких лодок, которые Бриджит с таким увлечением фотографировала, всё ещё лежали на месте, безразличные ко всем человеческим тревогам, следуя собственному расписанию распада. Я топал по гальке и камням, пока не облюбовал себе большой валун, на который можно было сесть.

Затем я положил свой пакет на колени, достал бутылку с соком и баночку с мёдом и осторожно поставил то и другое на землю между камнями. Руки у меня дрожали, когда я разворачивал пакет с мясом. Оно было холодное на ощупь и мягкое, а запах, когда я развернул бумагу, был и отвратительный, и вместе с тем притягательный. Я насторожённо огляделся. Никого не было видно, хоть я и не сомневался, что мои преследователи где-то сидят с биноклями или подзорными трубами. А как же иначе. В этот волнующий до дрожи момент важно было лишь то, чтобы никто не помешал мне вонзиться зубами в этот вожделенный кусок мяса.

Оно оказало сопротивление. Я забыл, какое жёсткое это сырое мясо. Я рвал его и тянул и, наконец, откусил маленький кусочек и жевал его с трясущимся наслаждением, разом взмокнув от пота. Зубам было больно, и неудивительно, ведь они годами не испытывали никакой нагрузки, если не считать жевательной резинки, и отвыкли перемалывать пищу. Как прекрасно! Я жевал, не беспокоясь о том, что слюна бежит у меня по подбородку, только жевал и жевал и, наконец, проглотил, исполненный первобытного удовлетворения.

Время остановилось. Часы протекли или месяцы, я не мог бы сказать. И мясо, этот колеблющийся, как студень, тяжёлый кусок убоины в моих руках не уменьшился, его было для меня, естественно, слишком много. Я разжёвывал отдельные волокна и перемалывал зубами мелкие кусочки, моя нижняя челюсть болела от непривычной нагрузки, но я рвал и жевал, как в угаре.

В какой-то момент я опустил мясо, потянулся к бутылке с апельсиновым соком, отвинтил крышку и сделал большой глоток. Этот глоток омыл мою глотку прохладно и интенсивно, как чистый нектар богов, но, разумеется, мне не следовало этого делать. Пища богов не подходит для смертных и не проходит для них даром. Я отставил бутылку, вытер рот тыльной стороной кисти и озадаченно смотрел на след крови на руке, уже чувствуя, как мои искалеченные внутренности начинают дрожать и судорожно сжиматься.

Боже мой, как же меня рвало! Ни разу в худшие ночи моей дикой молодости – а иные из них были поистине легендарными, – я так не накачивался. Неистовая сила ярилась в моём коротеньком кишечнике как стальной кулак титанического бойца, который намеревался беспощадно вышибить из меня каждую отдельную недозволенно принятую молекулу еды. Я распластался на своём камне, меня сотрясало и выворачивало, я давился, изрыгал проклятия и только что не выл, и что-то я, должно быть, делал с этим обломком скалы подо мной, поскольку когда тысячу лет спустя мне удалось привести себя в какое-то полусидячее положение, камень был сокрушён и искрошен, от него осталась куча обломков с острыми краями, и они разъезжались с нежным, раскатывающимся шорохом. Правая рука у меня болела и вся была в пыли, голова кружилась. Я лёг на бок и лежал так, и прохладный ветер с запахом водорослей гладил меня по лицу. От этого было легче. Я закрыл глаза.

Меня разбудило что-то мокрое. Неужто я заснул? Явно. Я увидел чаек, целое полчище чаек с алчными клювами, они подбирались всё ближе. Тонкая морось дождя наполняла воздух. Ирландца такой дождь не заставит застегнуть даже ворот рубашки, не говоря уже о том, чтобы надеть что-нибудь поверх неё. Через несколько минут такой дождь прекращается, чтобы спустя несколько следующих минут начаться снова. Можно свихнуться, если не научишься его игнорировать.

Мне удалось подняться. Я оглядел останки камня, на котором сидел, и почувствовал себя опустошённым как никогда. Я невольно присмотрелся к блевотине с кислым запахом, ища в ней металлические части; у меня было такое чувство, что меня вырвало половиной моих имплантатов. Но на гальке красовалась лишь не внушающая никаких подозрений, постепенно растекающаяся и уходящая в песок красно-жёлтая каша.

Мой дорогой кусок мяса валялся в грязи, и было впечатление, что чайки нацелились как раз на него. Я оставил его лежать, бутылку апельсинового сока тоже оставил, только мёд взял с собой. О нём я хотя бы знал, что переношу его.

Тяжёлые, низко нависшие тучи собирались над бухтой, когда я медленно возвращался в Дингл. И что мне там было нужно? Домой меня не тянуло. Мой дом был пуст – негостеприимное, осквернённое место. Мне было холодно, да. Но когда я думал о доме, эта мысль меня не согревала.

Я ставил одну ногу перед другой, всё дальше, всё вдоль пыльного края дороги. Дождь продолжал моросить, пыль постепенно превращалась в тонкий, коричневый слой грязи. Но я всё равно не спешил.

Они всё ещё были здесь, разумеется. Две фигуры в чёрном джипе. Я увидел их, когда обернулся оттого, что сзади много сигналили. Они еле ползли за мной, мешая движению, а другие водители, не подозревая, с кем имеют дело, сердито им сигналили.

Но я тоже не знал, с кем имею дело. В этот момент, правда, мне это было безразлично. Я глухо топал себе, с отвратительным кислым привкусом во рту, в горле, в носу, и чувствовал себя израненным, жалким и проклятым. Особенно отчётливо ощущая мои имплантаты в их стальной, покрытой тефлоном неуступчивости. Различный вес моих рук. Постоянную боковую тягу вправо в позвоночнике. Атомная батарея, кажется, давила мне на пузырь, по крайней мере, так мне казалось. Усилители, вживлённые среди моих мускулов и навсегда расположившиеся там, при каждом шаге производили тонкий скребущий звук. И у меня болело горло.

Поскольку у меня возникла смутная идея вместо дома просто пойти в отель, я свернул на Мейн-стрит. И хотя мне казалось чудачеством селиться в отеле в том же городке, где у меня был дом, но мысль о горячем душе и свежезастеленной постели в чужой, не отягощённой никакими напоминаниями комнате была почти непреодолимой. Я мог себе это позволить, деньги и так плесневели без дела на моём счёте, но перед этим мне всё же следовало захватить из дома свежее нательное бельё. И если уж ночевать в отеле, то, наверное, в «Бреннане»? По крайней мере, хорошо было взвешивать все «за» и «против» этого плана, пока я шёл вверх по улице. Вообще хорошо было иметь хоть какие-то намерения.

На конце улицы мне бросилось в глаза, что полиция, кажется, покончила со следствием. Тёмно-синий фургон, который с момента убийства адвоката как приклеенный стоял перед отелем «Бреннан», исчез, равно как и пластиковые ленты, качавшиеся на ветру и загораживавшие вход в бывшую приёмную доктора О'Ши.

Я отметил это с некоторым удивлением. По крайней мере, ни один из двух случаев убийства не был даже близко прояснён. Но, возможно, полицейские всего лишь взяли выходные дни и отдыхают, чтобы на следующей неделе приступить к делу с новыми силами.

Я сообразил, что мне понадобятся деньги, тем более что я явлюсь в отель без багажа. Итак, вначале я прошёл мимо отеля «Бреннан» к банкомату на другой стороне улицы. Я осторожно поставил свою баночку мёда на узкий выступ под терминалом, сунул карточку в щель и сделал обычный набор, нажимая кнопки.

Автомат заработал. Он грохотал непривычно долго. Должно быть, печатал целые романы на регистрирующей полосе бумаги, которая прокручивалась где-то за массивным фасадом. Я разглядывал светящуюся надпись: «Пожалуйста, подождите, Ваш запрос обрабатывается», – на маленьком экране со всё более неприятным чувством.

Внезапно надпись сменилась: «Счёт заблокирован. Ваша карточка будет удержана». Послышался клацающий звук, как будто эта карточка была не только удержана, но и автоматически искромсана на куски, и в следующий момент стальная шторка с беспощадной непреклонностью опустилась и снова заперла терминал.

Я смотрел на гладкую сталь и ничего не понимал. Ни карточки, ни денег – я чувствовал себя странно голым и незащищённым с моими пустыми руками. И как это вообще мой счёт мог быть заблокирован? Должно быть, какая-то ошибка, которая, однако, прояснится не раньше понедельника, а до того времени я остаюсь без денег, не считая тех нескольких монет, оставшихся в кармане брюк после покупки мяса. Идею с отелем можно было похоронить.

На меня нахлынула такая яростная злоба на коварство техники, что я с трудом сдержался, чтобы не выяснить, устоит ли броня банкомата против силы киборга. Потом мой взгляд упал в сторону, вниз по улице, где у обочины стояла одна из чёрных машин и два типа внутри разглядывали меня без всякого выражения. И я понял, что здесь нет никакой ошибки и что ничего не прояснится и в понедельник, когда банк откроется.

Это они приказали заблокировать мой счёт.

Проклятие. Я отступил на шаг назад и почувствовал, как мои системы заработали, но разве я им это приказал? Нет, это сделал автомобиль. Враг. Я пошёл на него, дрожа от силы и ярости, сжав кулаки, и точно, теперь на их бледные рожи вернулось выражение. Первый дёрнулся к ключу зажигания и пытался завести мотор, второй раскрыл глаза в паническом страхе, наблюдать который было очень приятно.

– Почему вы меня не пристрелите? – крикнул я им, и мне было всё равно, слышат ли они меня вообще за ветровым стеклом. – Пристрелите меня, и все дела! В чём дело? Вы что, трусите?

Мотор завёлся. Я занёс правый кулак. Я пробью дыру в их поганом капоте, когда они будут проезжать мимо меня, а если они вдруг попробуют меня протаранить, я разотру их в порошок вместе с их джипом, и тогда полиция мигом окажется тут как тут, понаедет на всех машинах, какие только есть в графстве Керри.

Но этот трусливый пёс поехал задом. Мотор взревел, а когда я побежал, он произвёл безумный манёвр разворота, как в кино, и помчался прочь.

Я остановился, всё отключил и, тяжело дыша, смотрел им вслед. Действительно, почему они просто не пристрелят меня. Никакие имплантаты не помогли бы мне против точно нацеленной, хорошего калибра пули, пущенной, например, из «Беретты М82А1А» с оптическим прицелом.

Несколько прохожих видели эту сцену, угрюмого вида мужчины в пуловерах, с клубневидными носами, и женщины, выражения их лиц не допускали сомнения в том, что они находили странным то, что видели. А в безопасном отдалении стояли опять те типы с пустыми лицами и мобильниками возле уха. Слишком много. Их было слишком много. Все мои сверхсилы чёрта с два помогли бы мне против тучи саранчи.

Но к чему всё это? Если их задача состоит лишь в том, чтобы вырубить меня, они легко могли бы это сделать. Для чего такие большие затраты?

Я вернулся назад, к банкомату, который хоть и оставался впредь закрытым для меня, но уж свою баночку мёда, по крайней мере, я взял и скрылся за первым углом. А когда пришёл домой, в свою холодную, голую, опозоренную квартиру, на автоответчике меня дожидалось сообщение от подполковника Рейли, что завтра после обеда он прибудет в Дингл. С инспекционным визитом.