Амистад
Досада Амистада росла — он никак не мог составить полное представление о происходящем. На долю секунды он задержался, вглядываясь в железный пол с многочисленными вмятинами и царапинами.
«Успокойся», — велел он себе и застыл в молчании. Пенни Роял утверждал, что доставил Ткачу защитную систему, что объясняло бы, почему безумный уткотреп отправился в самоволку. Так что Амистад сосредоточил поиски Ткача на путях, ведущих к «Розе». Но неясности оставались. Какова роль Спира во всем этом и что означает смутный намек черного ИИ на то, что Амистад может перестать быть хранителем этой планеты?
Значит, сперва разберемся со Спиром. Он хотел отомстить Пенни Роялу, но только из–за воспоминаний, которые ИИ исказил и поместил в мемплант человека. Его встреча с Ткачом не тянет на случайное совпадение, тем более что, судя по их разговору, Ткач знал о воспоминаниях Спира. Встречу могло объяснить легкое ментальное воздействие, а тайные переговоры Пенни Рояла и Ткача — осведомленность уткотрепа. Однако он все равно не вписывается…
Амистад встрепенулся и бросился проверять защиту бывшего корабля Пенни Рояла, переименованного сейчас в «Копье», после чего усилил ее. Если Спир ни при чем, возможно, его задачей было привести сюда старый корабль черного ИИ, который может хранить массу секретов. Возможно, на борту находится некое скрытое устройство? С помощью местных спутников Амистад еще раз провел тщательное сканирование судна. Результаты не выявили ничего нового. Термоядерный двигатель слишком прост. Флейт — частично ИИ, но он не опаснее дрона Рисс, а микро– и наноботовые культуры, от которых корабль постоянно очищается, не в силах повлиять на события здесь, внизу. Нет, дело не в корабле.
Тогда, возможно, ответы лежат в прошлом? Пенни Роял, конечно, не уничтожил восьмое состояние своего сознания, так, может, он, Амистад, упустил что–то еще? И дрон опять занялся просмотром записей.
После событий, сопутствовавших появлению здесь устройства эшетеров, Пенни Рояла практически постоянно контролировали — физически или виртуально. Амистад нашел те случаи, когда в обеспечении охраны ИИ была проявлена хоть малейшая небрежность. Затем запустил программу сортировки, основанную на текущей информации и вариантах, выданных субразумом.
Во время визита Пенни Рояла к эшетерскому ИИ целых три секунды выпали из наблюдений — частично из–за вспышки на звезде, частично из–за поломки сервера, уничтоженного бомбой Чистого отряда. Амистад просмотрел данные и обнаружил, что нет никаких свидетельств того, что тут действовал именно Чистый отряд. Мог ли Пенни Роял сам все подстроить? Вполне возможно. И за эти три секунды он мог вдосталь наговориться с эшетерским ИИ, а через него и с самим Ткачом. Но реальных доказательств у Амистада нет.
Посещение Пенни Роллом трупа Техника — еще одна потенциально важная аномалия. Амистад понимал, почему Ткач сохранил тело погибшей боевой машины. Хотя во время стычки с эшетерским аппаратом Техник основательно поджарился — все внутренние компоненты были серьезно повреждены, — труп все еще содержал множество любопытных устройств. Аналитический ИИ Государства внимательно изучил всю имевшуюся в его распоряжении технику, а понял, что к чему, процента на два. Машину нарекли трупом, обломками, но и это оставалось спорным. Пенни Роял посетил плетенную из флейтравы гробницу вскоре после визита аналитического ИИ, и Амистад тогда пристально наблюдал за ним. Однако на виртуальном уровне ничего не произошло, Пенни Роял провел короткое поверхностное сканирование Техника и удалился — словно удостоверившись, что дальнейших проблем не будет. Амистад решил, что стоит вернуться к записям этого визита.
И тут же оказался как будто на некой невидимой платформе внутри мавзолея Техника. На нижней секции цилиндрического здания пятидесяти футов диаметром бугрились выступы — очевидно, уткотрепы забирались по ним внутрь. Сложено здание было из травяных кос, переплетенных и склеенных между собой смолой других растений Масады. Техник покоился в зеленой колыбели — белый как кость, массивный, с панцирем, поврежденным с одной стороны каким–то энергетическим оружием. Еще во время первого визита туда Амистад заметил, что в воздухе совершенно не чувствуется запаха разложения. Отсутствовали и похожие на креветок ракообразные, природные могильщики этого мира. Любой труп они обычно облепляли уже через минуту после смерти — включая и тела людей, хотя человеческая плоть была для этих существ ядом.
Техник не гнил, естественные механизмы разрушения не затронули его. В ходе дальнейших исследований выяснилось, что в стены его гробницы вплетена не только флейтрава — и сочетание этих медленно увядающих растений поддерживало атмосферу, предотвращая разложение гигантского альбиноса–капюшонника на молекулярном уровне — словно бы травы создавались специально для этой цели.
Амистад продолжал смотреть. И вот один из соединительных туннелей строения наполнила тьма — в трубу втекал Пенни Роял. Он находился в «полурассеянном» состоянии и напоминал серебряное дерево, украшенное черными листьями–клинками, согнувшееся под напором бесшумной бури и унесенное ею. Постоянно меняя формы, ИИ скользнул вдоль тела Техника, обогнул его капюшон и начал возвращаться мимо раненой стороны, но на полпути остановился. Здесь он и провел сканирование, после чего покинул гробницу.
Нет.
Амистад, пристально вглядываясь, прогнал запись заново, с того момента, как Пенни Роял остановился возле создания. Он максимально замедлил воспроизведение и внимательнейшим образом изучал каждую деталь. Возле Техника ИИ перешел в новую форму: серебристые щупальца стали стволом, кристаллические клинки–листья росли прямо из него, вот они сложились по продольной оси, вот снова распрямились… И еще раз.
Вот! Пока Пенни Роял совершал трансформацию, один из «ножей» оторвался от ствола и исчез в дыре в панцире Техника, вернувшись в тот момент, когда ИИ, закончив сканирование, возвращался в предыдущую форму. Лезвие вернулось к Пенни Роялу с естественностью рыбешки, прибившейся к своему косяку.
«Я не должен был пропустить это», — подумал Амистад.
А он и не пропускал — сверившись с собственными воспоминаниями, Амистад убедился, что данного момента там просто не было. Дрон кинулся перепроверять собственные системы на предмет проникновения, одновременно отослав предупреждение местным ИИ и Земле–Центральной. Пенни Роял вмешался — затронув Амистада.
Заглянув глубже, он увидел, что его ранние воспоминания о столкновении с Пенни Роялом на краю кратера не содержали «свежих» подробностей. Он действительно не знал, что Пенни Роял загрузил в себя добытое из контейнера восьмое состояние. Как и с недавними воспоминаниями, подробности были добавлены позже. Но, к сожалению, никаких отметок времени на них не было, и определить, когда это случилось, не представлялось возможным. А также — как именно. Или — зачем.
— Ты скомпрометирован, — заявил «Гаррота» по очень узкому и весьма защищенному каналу связи, — Пенни Роялом.
Остальные локальные ИИ тоже заметили это — и принялись ограничивать связь с Амистадом. А один из его субразумов — сохранивший больше первоначальной сущности боевого дрона, чем другие, — даже объявил себя независимым и резко прервал всякое общение.
— Да, — ответил Амистад. — И тем не менее я, кажется, знаю, что будет.
— Правда? — удивился «Гаррота», вовсе перестав доверять Амистаду.
— Правда. Пенни Роял взял образец ткани Техника, у него есть генетическая информация, и, возможно…
— У меня тут четыре звездолета на подходе, — перебил «Гаррота». — Извини, работа.
И ударный корабль оборвал соединение. А Амистад заподозрил, что данные были добавлены в его память, чтобы привести именно к такому результату — кому–то потребовалось, чтобы он был скомпрометирован именно сейчас.
Изабель
«Калигула» вонял, как охваченная пожаром скотобойня. Все члены экипажа были мертвы, а семеро уцелевших бойцов забаррикадировались в арсенале, настраивая там тяжелое оружие. Ей едва удалось удержаться и не вломиться к ним, когда бешенство начало отступать. Нет, остановил ее не страх за себя, а тот факт, что, если люди станут палить из атомарников, «Калигула» наверняка получит повреждения. И она ждала с терпеливостью кошки и видела, как семеро вскрыли переборку и бросились к шаттлу. Глядя, как они уходят, она предприняла кое–какие необходимые действия и забыла об оружейной.
Первоначальная ярость угасла, но голод остался. Только теперь он полностью принадлежал холодной аналитической части, и Изабель продолжала есть. Без привередливости, без инстинктивной потребности отделять ткани, содержащие ядовитый для капюшонника никотин. На этом новом расчетливом уровне она знала, что данная отрава никак не затронет ее нынешнюю форму. На обратном пути она вспарывала трупы и высасывала выдвижными хоботками всю жидкость. Манипуляторы–скальпели, доросшие кое–где до размера садовых ножниц, шинковали остальное и переправляли постоянным потоком в большой жадный рот. В дело на этот раз шло все: одежда, усилители, ламинированные кости «качков».
Свою неразборчивость Изабель осознала, лишь нарезав и съев штурмовую винтовку.
После пятого трупа тело болезненно раздулось, а температура повысилась настолько, что пожираемые предметы начинали дымиться, едва она прикасалась к ним. Ее крохотной человеческой части хотелось кричать. Облегчение наступило вместе с оглушительным треском: это старый панцирь разломился вдоль верхних стыков. Каждый отдельный сегмент прикрывал свежие горячие выросты цианозно–голубой плоти. Новый панцирь рос прямо на глазах, выступал из–под старого: словно кто–то показывал сюжет про рост ногтей в замедленной съемке. Ее капюшон, ее рот, ее манипуляторы росли с той же скоростью, и чем больше становились они, тем прожорливее — она. Изабель расслаивала женский труп, словно поедала початок сладкой кукурузы, уничтожала плоть, кости, хрящи. Она сгрызла позвоночник, как стебель спаржи, всосала одним глотком плечи, руки и голову. Новый панцирь уже задевал за стены коридора, но Изабель едва замечала это. В поисках того, кто скорчился в каюте в ожидании смерти, она сорвала дверь, косяк и кусок стены.
«Я — Изабель», — говорила она себе, но понимала, что это означает, лишь последняя человеческая частица ее разума, уже почти не связанная со всем остальным. Теперь доминировала аналитическая половина, хищник был ее приложением, а человек наблюдал. Но и сейчас господствующая боевая машина продолжала смутно помнить о цели Изабель Сатоми, поскольку, даже обладая могуществом, она оставалась слугой или рабом и нуждалась в указаниях. Она направлялась на Масаду убить Торвальда Спира и Пенни Рояла — обоих. Раньше это были всего лишь самоуверенные фантазии. Однако человек-Изабель, пускай и заключенная внутри чуждой сущности, осознавала, что сейчас вероятность успеха весьма высока. Тройственное создание, новая Изабель, вполне могла одолеть черный ИИ. Однако невнятные стремления боевой машины исходили из какого–то иного источника. Аналитическая часть среагировала на джайн–технологии, дремавшие в вирусе Спаттерджея, обнаруженном в выпотрошенных трупах. А вид древнего врага подтолкнул к осознанию истинной цели. Капюшонники, боевые машины, создавались для борьбы с определенным врагом: эшетерами, попавшими под воздействие джайн–технологий, а также с самими этими технологиями. Пускай джайны как раса исчезли много тысячелетий назад, но их техника до сих пор всплывала то тут, то там, смертельно опасная, как латентное биооружие. Капюшонник–Изабель создавалась не для того, чтобы охотиться на созданий, которых она даже не знала, — и пробуждающаяся часть ее сущности начинала чувствовать это. Нынешняя ее миссия не соответствовала желаниям истинных хозяев, и скоро за это придется расплачиваться.
Добравшись до рубки «Калигулы», Изабель сообразила, что не сумеет попасть туда, не разрушив все к черту, — и что лезть к пультам, в сущности, бессмысленно. Она снесла стены за рубкой, разворотила каюты и вскрыла полы, но очень аккуратно, не повредив важные оптические и силовые кабели, после чего уютно устроила свое гигантское туловище в гнезде из покореженного железа и прочих обломков. Она славно поела и здорово выросла, но внутренний рост еще не окончен. В полусонном состоянии Изабель направила автономные механизмы, принадлежащие ее аналитической половине, на работу с внутренним строением новой формы. Хищник отступил, не чуя непосредственной угрозы и подавленный другой частью. Изабель–человек боролась с желанием спать, каким–то образом догадываясь, что это ее последний и единственный шанс хоть немного восстановить контроль.
Сперва она сконцентрировалась на хищнике — фактически главном ментальном компоненте капюшонника, в которого она первоначально превращалась. Он начинал доминировать, в результате подтолкнув ее к решениям, к которым она никогда не пришла бы, будучи человеком.
«Я иду к Масаде?»
Это безумие.
Пытаясь добиться ясности, она обнаружила, что «берет взаймы» у своего «аналитика» — почти, но не вполне бессознательно. Хищник, бешеный зверь, дремал, одурманенный, и она «привязала» его, надев «намордник», понимая, впрочем, что этого недостаточно. Тогда она попыталась вновь включить хищника в себя и обрести над ним власть. Слияние пошло на удивление легко, и Изабель поняла почему, рассмотрев, что их объединяло. Он и раньше был частью ее: бессовестный убийца, злодей, преступник…
«Я иду к Масаде».
Да, это решение было сродни безумию — но теперь, с ее новыми возможностями, с боевым разумом…
Она обратилась к своей аналитической сущности, этому боевому разуму. Изабель чувствовала себя сильнее с усмиренным, слившимся с ней хищником. Сперва она проникла в программы идентификации, попытавшись стереть их, но защита оказалась слишком крепкой. Боевой разум знал, кто его хозяева, и знал, что она в их число не входит. Тогда к чему такая неопределенность? Почему он не отверг и не подавил ее сразу? Почему он до сих пор преследует ту же цель, что и она?
«Приказы».
«Аналитик» зависит от приказов. Он больше, чем она, он сложная, многогранная сущность. Он контролирует внутреннее оружие и энергию на уровнях, доступных лишь планетарным ИИ Государства. Но с чего все начиналось? Сущность эта новая, она росла внутри нее благодаря генетическим манипуляциям Пенни Рояла. Она была маленькой — и все время Изабель оставалась частью ее, пускай и оттертая хищником. Если бы «аналитика» объединили с одной Изабель, он бы опознал в ней чужака, но ведь был еще хищник, и Изабель осталась незамеченной. Можно сказать, что Изабель сочли крохотным добавочным сегментом, нужным для получения приказов хозяев. «Аналитик» не рассматривал ее как живое существо, он видел программу.
Изабель поторопилась получить подтверждение, маскируя те части своей человеческой сути, которые могли смутить «аналитика». Она прояснила свои намерения — или команды, — усилила их и передала через хищника. Она обретет контроль…
«Я — Изабель».
Ее поглотило мгновенно и всецело. Она стала разом хищником, боевой машиной и Изабель Сатоми. Ее приказы не обсуждались, ее цель была безусловной, и она жаждала действий.
Трент
Крики и выстрелы давным–давно прекратились. Но даже если шум начнется опять — не нужно прислушиваться, чтобы понять, что происходит на борту «Калигулы». Трент отключил звук и снова принялся изучать единственную видеозапись, которая пришла перед тем, как все камеры «Калигулы» вырубились. Изабель вырывается из трюма, походя раздирает Моргана и других на куски и движется дальше. Потом ничего не видно, только слышны крики — да и то лишь потому, что Трент навел на звездолет лазерный детектор.
Еще он стал свидетелем двух выбросов воздуха и двух попыток бежать. Пару в скафандрах буквально размазало, как жуков по стеклу. Шаттлу, появившемуся вскоре после того, как затихли последние крики, почти удалось добраться до «Глории», прежде чем ракета разнесла его в клочья. Последнее Трент воспринял как доказательство того, что Изабель пришла в себя и решила, что на «Глории» не должны узнать, что именно произошло на «Калигуле». Она, несомненно, изложит свою версию, что–нибудь насчет подавления вспыхнувшего бунта. Никто не услышит ничего о ее непреодолимой потребности рвать людей и пожирать их. Он снова попытался связаться с кораблем, и на этот раз Изабель ответила, и даже изображение ее появилось на мониторе.
— Значит, ты просто не можешь себя контролировать, — сказал Трент.
Он едва удержался, чтобы не отпрянуть от экрана, заполненного ее мордой, ее манипуляторами и прочими мерзкими выростами, обрамляющими ее капюшон.
— Была опасность, — протянула она.
— Поэтому твой голем убил капитана «Глории»?
После долгой паузы — похоже, Изабель с трудом вспомнила о данном инциденте — она ответила:
— Он слишком тормозил.
— Какого черта там случилось, Изабель?
— Мы больше не можем торговать пораженными вирусом людьми.
«Верно», — подумал Трент. Он видел, как из «Глории» выбрасывается груз, но предположил, что Изабель избавляется от свидетельства их преступлений, прежде чем отправиться к Масаде. Это имело бы смысл, если бы она собиралась подобрать контейнеры после успешного завершения миссии. Однако когда хозяйка последовательно расстреляла все гробы из орудий «Калигулы», он решил, что она совсем утратила связь с реальностью. Груз был крупным вложением времени и денег — от таких вложений прежняя Изабель никогда бы не отказалась с подобной небрежностью.
— И почему?
— Там враг, в вирусе. Он спит, но может самопроизвольно активироваться. Там, в вирусе, Джайн.
Трент откинулся на спинку кресла. Ну вот, пожалуйста, она окончательно свихнулась — он понятия не имел, о чем бормочет Изабель.
— Теперь мы идем к Масаде, чтобы завершить операцию, — добавила она.
Трент почувствовал, как ожил У-пространственный двигатель, и догадался, что то же самое происходит сейчас и на других кораблях. И понял, что уже совсем скоро ответы на любые вопросы утратят для него всякое значение.
Спир
Вскоре внутри вездехода сделалось жарковато — вероятно, из–за постоянного трения о кузов стеблей флейтравы. Некоторое время я сидел, застыв от ужаса, ожидая, что мы вот–вот во что–нибудь врежемся, но в конце концов подавил инстинктивный страх, решив, что авария маловероятна, пока машиной управляет Рисс. Заставив себя расслабиться, я чуть откинул назад сиденье и решил провести кое–какие исследования.
Я открыл свой «форс», подсоединившись к компьютерной сети Масады, в первую очередь попытавшись отследить субразум, приставленный наблюдать за нами. Когда же у меня ничего не получилось, я попытался связаться самим Амистадом — и снова меня ждало разочарование.
— Так ты ничего не добьешься, — сказала Рисс, очевидно, следившая за мной не только в реальном мире. — Амистад только что обнаружил, что Пенни Роял вторгался в его сознание. Все остальные ИИ системы Масады бежали от него, как от чумы.
— Что?
— Он подвергнут карантину, изолирован, его статус хранителя уточняется. Он не будет принимать никаких серьезных решений, пока аналитический ИИ не разберет его и не исследует части — если он, конечно, позволит.
— И чем он скомпрометирован?
— Никаких подробностей, но, кажется, кое–кто подделал его воспоминания.
— Что ж, бывает, — заметил я.
Оттолкнувшись от заявления Рисс о том, что Амистад изолирован, я проверил статус места, куда мы направлялись. Как это ни досадно, карантин все еще сохранялся, несмотря на то что первоначальный приказ исходил от «скомпрометированного» ИИ. К тому же меня удивило то, что контактировать пришлось с человеком, а не с каким–нибудь ИИ.
— Ты направляешься в запретную зону, парень, а мы не можем этого допустить.
Идентификационный пакет, приложенный к сообщению, пояснял, что со мной говорит Лейф Грант, посол человечества на этой планете. Такие послы меня всегда удивляли. Их привлекали к всевозможным странным и критическим ситуациям вроде первого контакта с прадорами или общения с межзвездной сущностью-Драконом. Их часто использовали на планетах, располагающихся у самой Границы и готовых войти в Государство. Ну, что касается последних, тут я понимал мотивировку — люди внегосударственных миров могут с подозрением относиться к ИИ. Но в двух других случаях все не так просто. Может, к услугам людей–послов ИИ прибегают, чтобы выглядеть разносторонними, чтобы не оставлять не у дел своих меньших органических братьев? А может, на них смотрят как на еще одно орудие, позволяющее ИИ собирать дополнительную информацию.
— И кто же «не может этого допустить»? Насколько я понимаю, Амистад изолирован, так не стоит ли усомниться в его предыдущих решениях?
— Амистад хорош, — ответил Грант, — а текущая ситуация — понятная предосторожность ИИ.
— И все–таки мы не остановимся, поскольку твердо решили попасть туда, — заявил я. — Амистад чуть переборщил с осмотрительностью и не обладал всей информацией.
— Например?
Ох, и зачем он спросил?
— Ну, тут все сложно…
— Как и всегда, разве нет? Но карантин все равно в силе. — Грант умолк на секунду, словно проверяя что–то. — Похоже, твой спутник, боевой дрон, напал на пару полицейских офицеров.
— Ерунда, — встряла Рисс. — Я просто защищалась. Не моя вина, что они, паля из шокеров, попали в силовое поле и угодили под рикошет.
— М–м–м, спорно. Так вот, предупреждаю. На перехват вам идет пара групп. Как только вы окажетесь в запретной зоне, ваше транспортное средство будет выведено из строя. Если решите идти дальше пешком… или как–то иначе, вас самих лишат возможности передвигаться и доставят обратно сюда.
— Плевать. — Рисс, несомненно, была уверена в собственных способностях.
— Ну–ну, плюй, — сказал Грант и отключился.
Впереди флейтрава стала короче, и иногда можно было разглядеть что–то не только в нескольких футах от носа, но и чуть дальше. Рисс прибавила скорость, потом вдруг резко свернула, словно избегая столкновения. Я мельком заметил крупного зубастого зверя, шкура которого меняла окраску, точно «хамелеонка», подстраиваясь к окружению. Это был самец, и перспектива прогуляться по окрестностям меня совершенно не радовала, но приходилось полагаться на Рисс. И тут, словно в доказательство опасности, мы въехали на территорию, где трава была ниже ветрового стекла вездехода. И вдалеке, там, где опять поднимались заросли, шагало, то и дело останавливаясь, чтобы вонзить в землю длинное копье клюва, огромное, похожее на птицу существо. В прошлом множество несчастных случаев были связаны с представителями местной фауны — и тем мастером маскировки, и этой красоткой геройной.
— Черт, — рявкнула Рисс. — У нас гости.
Я думал, Рисс говорит о том существе, в клюве которого сейчас что–то извивалось.
— Не там, — добавила дрон, вскинув голову.
Я посмотрел наверх, но ничего не увидел. Потом обернулся — и припал к верхним окнам грузового отсека. В небе над нами, следуя нашим курсом, летели два объекта: два вертикальных цилиндра, на вид чуть потрепанных, хотя оружие, торчащее с торцов, казалось весьма функциональным.
— Для тебя, наверное, не проблема, — предположил я.
— К сожалению, проблема, — возразила Рисс. — Новейшие охранные дроны — суб-ИИ, но оснащены серьезными игрушками.
— Они выглядят… простыми.
— Такая модель, — отрезала Рисс.
Во время войны дронам придавали внушающие страх формы. Делали их второпях, и были они несколько ненадежны. После войны и необходимость, и желание создавать независимых дронов, таких как Рисс, сошли на нет. Впоследствии ИИ взяли под контроль большинство подобных дронов или же в них поместили субразумы ИИ, что, по существу, одно и то же. И хотя Рисс выглядела высокотехнологичной, современной и смертоносной, ей все–таки уже перевалило за сто.
— Значит, нас ведут.
— Ну, способ выяснить тут один — через десять минут мы будем у границы зоны.
Через десять минут перед нами раскинулись поля низкой флейтравы, изрезанные илистыми каналами с островками, заросшими травой повыше. Кое–где виднелись оранжевые и черные пятна хлыстохвостов. «Отлично, — подумал я, — никакого укрытия». Впрочем, даже высокие флейтравы не спрятали бы нас от сенсоров преследующей парочки.
— У тебя есть план? — спросил я, размышляя над тем, что нам, похоже, придется отказаться от похода, — и отчего–то не чувствуя в связи с этим глубокого разочарования.
Вездеход внезапно замедлил ход, и я успел удивиться, решив, что Рисс определилась со стратегией. Потом посмотрел вперед — и понял, почему она сбросила скорость.
Оно сошло с островка флейтравы, встало на задние лапы, посмотрело туда, куда мы двигались, потом оглянулось на нас. Придя к решению, оно село, обретя пирамидальную форму, и вскинуло одну из рук: большинство когтей загнуто, один торчит вверх, демонстрируя жест, известный любому культурному человеку. Таким манером существо принялось помахивать рукой в направлении нашего движения.
Вездеход ехал все медленнее, медленнее и наконец остановился.
— У тебя челюсть отвисла, — фыркнула Рисс.
Я немедленно захлопнул рот, но изумление мое было оправданным. Здесь, в диких дебрях Масады, передо мной сидел единственный возрожденный представитель расы эшетеров — Ткач. Или, иначе выражаясь, я видел «голосующего» на дороге уткотрепа.
Изабель
Новая Изабель чувствовала, что все контролирует, надежно и всесторонне, даже когда что–то резко вышибло «Калигулу» и три других ее корабля из У-пространства. Она сразу решила, что враг применил ПИП, но последующий анализ данных указал на иное. Каждый из четырех кораблей пострадал от локальных воздействий, если подобный термин применим к данному континууму. А значит, были произведены четыре прицельных выстрела У-пространственными ракетами или минами из четырех орудий. Изабель обработала информацию, высчитала вероятность появления других враждебных элементов, но цели своей не изменила.
— Щелк да щелк.
Этот канал она контролировала. Хотя разве передача так уж необходима? Информация поступала от голема, который стремительно юркнул в старомодный отделяющийся контейнер «Глории».
— Свёрл передает свои поздравления.
Изабель потянулась за ответами, объяснениями и подчинением, но разум ее соскользнул. Контейнер отделился от звездолета и рванул прочь с ускорением, при котором не выжил бы ни один человек. Изабель тут же изготовила орудия «Калигулы» к бою, но голем отлично все рассчитал. Мгновение — и она засекла черное копье чужого корабля, от которого неслись в сторону ее судна снаряды. Делать нечего — пришлось защищаться.
— На сей раз никаких церемоний, — заявил новоявленный агрессор.
Ракеты находились в состоянии предпрыжка, и Изабель, беря их на прицел, понимала это. Она свернулась туже, генерируя в своем теле подпространственный извив, оформившийся гравитационным волновым фронтом перед «Калигулой». Две ракеты прыгнули за миг до удара, а волна покатилась дальше к черному кораблю. Те, что были в предпрыжке, расщепились и засияли, как маленькие солнца, изливая из разбитых резервуаров антиматерию. Извив захватил еще один снаряд, У-пространственный разрыв выбросил его в реальность, где и сработала программа детонации. Один из кораблей Изабель, «Глория», исчез в ослепительной вспышке, не оставив после себя ничего материального, мгновенно превратившись в мчащуюся почти со скоростью света плазму.
Неизбежная жертва.
Осколки ракет неслись на нее, лазерные лучи полосовали пространство. Разогнав оставшиеся корабли и направив их к центру системы, Изабель отключила все ограничители безопасности. Она сгенерировала извив во всех двигателях и микро–У–прыжками отправила их за сотни тысяч миль. «Настурция» тоже попала под обстрел, вокруг корпуса сомкнулись силовые поля, но псевдосверхсветовые лазеры пробивали защиту. И черный корабль по–прежнему был с ними.
— Не так уж это просто, Сатоми, — заявил «Гаррота».
И тут у «Настурции» взорвался генератор силового поля, горящие обломки пробили оболочку со стороны, прикрытой от лазерных уколов. «Залив мурены» пока не слишком пострадал, но ясно было, что вскоре и он подвергнется свирепому обстрелу. Запас ракет у черного корабля казался нескончаемым. Вот и «Калигула» очутился под огнем — вероятно, пока только чтобы загрузить его системы защиты; сейчас черный звездолет просто избавлялся от «лишних», прежде чем полностью сосредоточиться на Изабель.
Второй микропрыжок — и они уже на расстоянии ста тысяч километров от Масады. Вражеские орбитальные установки обрушили на корабли весь спектр энергий. Следующей пала «Настурция», последнее силовое поле схлопнулось, и лазерный луч рассек судно вдоль, будто игла адского фрезерного станка. Оболочка слетела, как кожура с банана, и одна из ракет завершила расправу. Изабель метнула в сторону противника извив, но черный корабль сам совершил микропрыжок. Микросекунды тянулись медленно, как дни, нет, как года, под напором гравитационных волн, катящихся с орбиты Масады. Изабель понимала, что шансы ее почти что свелись на нет, и что–то внутри болело, скорбя о принесенных жертвах.
Она послала «Залив мурены» в микропрыжок, одновременно потянувшись к черному кораблю, снова пытаясь скрутить его. «Калигула» тоже нырнул в У-пространство, ее боевой разум полностью погрузился в расчеты — и вот они уже совсем рядом с Масадой. Черный корабль и «Залив мурены» вырвались из подпространства следом за ней, оказавшись вне уже занятого гравитационного колодца. Нет, звездолеты не встретились в одной и той же точке пространства, но находились достаточно близко, чтобы их корпуса склеились, слились воедино. Впрочем, поскольку шли они в разные стороны, то тут же разорвали спайку, так что в корпусах обоих кораблей появились дыры, из которых полезли в вакуум железные потроха. В этом облаке раскололись резервуары с антиматерией, и два корабля исчезли в облаке взрывов — в тот момент, когда «Калигула» ворвался в атмосферу Масады.
«Трент погиб, — подумала человеческая частица Изабель. — Все три корабля погибли».
Теперь ее организация практически мертва, несмотря на базы в различных мирах Погоста: сердцем ее были эти три судна и люди, летевшие в них. Остались только она и «Калигула».
Но, конечно, это был еще не конец. Изабель развернулась, стремительно, неудержимо, розовый огонь задрожал вокруг нее, вцепляющейся в самую ткань пространства. Она вырвалась из вспоротого бока «Калигулы» в тот момент, когда корабль попал под лазерный луч орбитальной установки. Изабель промчалась сквозь пламя, а обломки разрезанного пополам корабля полетели вниз. Луч метнулся следом за ней, но Изабель ушла в У-прыжок, оставляя позади извивы, стремясь избавиться от слежки. В реал она вынырнула уже глубоко в атмосфере, оказавшись всего в двадцати футах над землей, — и тут же первоначальный импульс толкнул ее вниз под углом в сорок пять градусов со скоростью две тысячи миль в час.
За долю секунды, отделявшую ее от столкновения с поверхностью, Изабель провела сканирование, установила связь и всосала информацию. Когда капюшон ее врезался в землю, она уже знала, где находятся Пенни Роял и Торвальд Спир. Последний направлялся к первому, и это ее устраивало. Удар пробил футовый слой переплетенных корневищ и вмял Изабель в стофутовую ямищу вязкого ила. Над развороченной почвой поднялся фонтан жидкой грязи. Внезапная ностальгия заставила Изабель замереть на секунду, а потом она принялась рыть. Возможно, ее и не выследили, но спутники несомненно засекли точку падения. Надо уйти еще глубже, чтобы Пенни Роял счел неприемлемым применять такое оружие, которое смогло бы добраться до нее. Сперва она рыла, как простой капюшонник, затем применила другие методы. Впереди вырос конус силового поля, и поля–лопасти протянулись от конечностей.
— Привет, Изабель, — произнес голос в ее голове. — Теперь понимаешь?
Она понимала — вся схема четко вырисовалась в ее сознании. Ее заманили, заставили привести все силы — сюда, к неминуемому уничтожению. Манипуляции Пенни Рояла были точно рассчитаны, они опирались на особенности ее личности, ее изменения, трансформации ее тела. Изабель тошнило от гнева на себя, на собственное ротозейство, от того, как легко черный ИИ одурачил ее.
— Почему? — выдавила она, сдерживая ярость.
— Потому что ты — проблема, причина которой — я, и я ее устраняю.
— Я иду, чтобы убить тебя, — ответила она. — А потом выпущу кишки Спиру.
— Да, конечно, — согласился Пенни Роял, — таковы твои намерения, но действительно ли ты этого хочешь? И ты ли хочешь этого?
— Больше никаких игр, Пенни Роял, — все закончится очень скоро. Сегодня.
— Несомненно, — ответил черный ИИ.
Спир
Я отстегнулся, встал и проверил, много ли места в грузовом отсеке. Что ж, довольно много — вероятно, взрослый уткотреп влезет. Но удобство размеров транспорта лишь усилило мое глубокое недоверие к реальности и к работе собственного мозга. И, словно бы в подтверждение, опять накатило дежавю — чья–то память, воспользовавшись тем, что я отвлекся, скользнула в мое сознание.
Багажник был забит пластиковыми ящиками и цилиндрами на поддонах. Так обычно перевозилось оружие.
Замкнутое пространство озаряет мимолетный свет луны, где–то снаружи что–то бормочет себе под клюв уткотреп. Я расстилаю одеяло между двумя поддонами, сажусь на него, снимаю сапоги и начинаю стягивать форму.
— Все в порядке, — говорит из кабины Мокрица. — Никакой активности не замечено.
Новая «хамелеонка» на крыше прикрывает нас от спутников Теократии, но только пока мы неподвижны. Окошко, брешь в наблюдении, откроется лишь через пять часов. А пока есть время завершить то, что росло между нами уже несколько недель.
— Конечно, — отвечаю я, стягивая майку.
Когда Мокрица возвращается в грузовой отсек, я обнажена, лежу на спине, закинув руки за голову…
Нет!
Мне как–то удалось вырваться, вернуться в настоящее. Я не ханжа, но в данный момент воспоминания Ренаты Маркхэм о сексуальных приключениях явно неуместны. И вспышки из прошлого определенно участились — что бы это могло означать? Встряхнувшись, я осознал, что грузовая дверь открыта, трап спущен, а рядом — Рисс.
— И что на этот раз? — поинтересовалась змея–дрон.
— Ничего существенного. — Надев респиратор, я сошел вниз, по пояс утонув в зарослях флейтравы.
У самого края трапа я замешкался, вспомнив об иловых змеях, снующих меж корнями и кусающих проходящих мимо. Потом все же ступил на зыбко колышущуюся почву и побрел в сторону Ткача. Он все еще сидел там, но больше не помахивал тем, что с огромной натяжкой можно было бы назвать большим пальцем. Теперь он держал уже знакомый мне прибор — с его помощью уткотреп отрывал от камня моллюсков во время нашей прошлой встречи.
— Полагаю, нам по пути?
Он серьезно кивнул, соглашаясь, потом уставился на что–то позади нас. Я обернулся — два цилиндра зависли в воздухе на высоте пятидесяти футов, и примерно такое же расстояние отделяло их от вездехода.
— Мы на самой границе, — сообщила Рисс. — Еще сто футов, и они получат возможность исполнить приказ и расплавить нам двигатель. Хорошо еще, что пока Лейф Грант велел им только следовать за нами и наблюдать.
Однако у Ткача, похоже, имелось свое мнение. Устройство в его руках щелкнуло — и все, никаких театральных эффектов, но два цилиндра в тот же миг рухнули с небес, как две железные чушки, и шлепнулись в трясину. Один погрузился в ил почти сразу, другой кое–как удержал верхушку над травой — причем ствол пушки Гаусса смотрел прямо на нас, и маленькие блюдечки сенсоров вращались. Но последовал новый щелчок, цилиндр взвизгнул, ствол поник, сенсоры замерли, и он тоже начал тонуть.
А Ткач уже убрал свой приборчик, встал на все четыре и иноходью засеменил к нам.
— Надо ехать, — сказал он. Крайняя необходимость.
— Крайняя? Необходимость?
— Чувствуешь? — Он приподнял переднюю конечность и потыкал когтем в зыбкую почву.
Я чувствовал, как мерно подрагивает земля, но списывал это на поступь массивного зверя передо мной и недавнюю непредвиденную посадку двух тяжелых дронов. Впрочем, я тут же сообразил, что ощущал тряску еще на трапе — когда дроны парили в небе, а Ткач не шевелился.
— Двигатель? — предположил я, кивнув на вездеход.
— Нет, что–то идет, глубоко внизу, — откликнулась Рисс. — Могу только предположить, что это что–то большое — грунт смещается, а ведь грунт здесь непробиваемый. — Змея подняла глаза. — Какая–нибудь подболотная лодка?
— Можно сказать и так, — ответил Ткач и двинулся к трапу.
Я поспешно попятился, а Рисс просто развернулась и скользнула в машину перед уткотрепом. Едва Ткач ступил на трап, вездеход попытался опрокинуться под его весом, но тут же автоматически выпрямился, расширив решетчатые колеса с одной стороны и сдув их с другой. Потом к проему подошел я, но, заглянув внутрь, вдруг ощутил свою уязвимость. Здесь находилось разумное существо, которое мы подсадили, но теперь оно занимало большую часть багажника. Мне придется протискиваться мимо уткотрепа на свое место, а он, разумный там или нет, очень велик, у него огромные черные когти и очень острые зубы.
— Тебе подходит человеческий воздух? — спросил я, все–таки сделав шаг.
— Бодрит, — Ткач небрежно махнул когтем, просвистевшим в футе от моей головы.
Трап быстро поднялся, а воздухоочистители справились с атмосферой за несколько секунд. И даже кровь из носа не пошла: давление в вездеходе поддерживалось чуть выше наружного. Мимо уткотрепа я протискивался, уже сняв респиратор. Ноздри тут же наполнил запах большого пса, только что выловившего из моря палку, в сочетании с ароматом террариума. Стоя вплотную к уткотрепу, я разглядел слоновьи морщины на его шкуре, тонкий ромбический узор и нечто вроде разноцветных капилляров. Еще кожу в изобилии испещряли маленькие точки, но, возможно, это были какие–то паразиты. Некоторые участки маслянисто поблескивали, другие просвечивали, открывая геометрически правильные узоры из черных нитей, наводящие на мысли об углеродной электронике. Я восхищался — и радовался, не находя ничего знакомого. Похоже, никто из тех, чьи воспоминания мне доступны, не подходил так близко к уткотрепу — или не выжил после подобного опыта, чтобы стать одной из жертв Пенни Рояла.
— Гм.
Я вскинул голову, чуть не разбив нос о клюв уткотрепа, и отпрянул, не в силах отвести взгляд от его зеленых глаз.
— Не мешаю? — поинтересовался Ткач.
— Нормально, — ответил я и поспешил занять свое место, тем более что вездеход уже тронулся.
— Она направляется туда же, куда и мы, — сказала Рисс, — и сейчас выбирается на поверхность к месту посадки «Розы».
— Что? — рассеянно переспросил я.
— Та штука под землей, — объяснила Рисс.
Дрон уверенно вела вездеход по зыбкой почве, при этом, вероятно, прикидывая, будет ли нам выгоднее достичь цели до или после неопознанного объекта.
— Хорошо бы прибавить скорость, — подал голос Ткач.
Рисс послушалась.