Блайт

Путешествие казалось бесконечным, и ни Блайт, ни его команда не сомневались, что на «Розе» творится что–то… что–то опасное и странное. Блайт слышал рассказы о таинственных событиях на некоторых кораблях, но никогда им не верил. Глупо верить в иррациональное, когда можно найти кучу других, логичных объяснений. К тому же современные технологии таковы, что и их по ошибке можно счесть сверхъестественными. Нет, капитан не верил легендам, но теперь он знал, каково это — находиться на борту корабля, населенного призраками.

В течение двадцати часов после того, как Пенни Роял заявил о своем присутствии, команда готовилась к бегству: пусть только «Роза» вернется в обычный космос. И все это время напряжение нарастало, люди думали, что ИИ вот–вот наскучит играть и он явится за ними. Наконец после еще десяти часов ожидания, споров и невыносимой тревоги Блайт решил, что пора спать, иначе страх сведет всех с ума. Сон принес кошмары, в которых повторялась та встреча много лет назад, но с новыми вариациями: с толпами кричащих, частично расчлененных людей, с ужасом ожидания удара ПЗУ, который сожжет всех вокруг… Несмотря на кошмары, Блайт проснулся отдохнувшим и полным энергии — однако пара часов бодрствования вытянула из него все силы.

Звуки корабля изменились; такую разницу чувствуешь, когда стучишь по здоровому дереву — а потом по трухлявой колоде. Все вокруг казалось каким–то непрочным, ненадежным. Проверяя камеры в трюме, Блайт видел только черно–серебряный калейдоскоп. Ни утечки энергии, ни повышение температуры ничем не объяснялись. Потом стало происходить еще кое–что. Корабельные системы диагностики докладывали о сбоях, которые вдруг, еще до проверки, исчезали. Однажды корабль содрогнулся (чего в У-пространстве не могло случиться в принципе), перепугав людей до полусмерти. После этого капитан обратился к корабельному разуму:

— Левен, какого дьявола это было?

Левен, разум голема, ответил не сразу. Вероятно, он теперь контролировал корабль не лучше самого Блайта.

— Пенни Роял, — наконец выдал он.

— Что он сделал?

— Он играет с контурами Калаби–Яу и прочими компонентами рулевого управления. Похоже, он перенастраивает двигатель.

— Что?

Блайт вызвал изображение с камер в двигательном отсеке, куда недавно отправил Чонта и Хабер — провести кое–какие проверки, просто чтобы занять их чем–нибудь. На экране крутился все тот же калейдоскоп. Пощелкав переключателями, капитан отыскал наконец сладкую парочку — возле двери в переборке двигательного отсека. Они стояли друг против друга — молча.

— Эй, у вас там все в порядке? — поинтересовался капитан по интеркому.

Оба одновременно повернулись к ближайшей камере и хором ответили:

— Все хорошо.

— Вернитесь внутрь и проверьте еще раз, — приказал Блайт.

Несколько минут он смотрел, как его люди тщетно пытаются открыть дверь, после чего велел:

— Ладно, уходите.

Если Пенни Роял не хочет кого–то куда–то впускать, то никто никуда и не попадет. Значит, получается, нет ничего «хорошего» — и с Чонтом, и с Хабер в том числе. Прежде неразлучные, теперь они прилагали массу усилий, чтобы избегать друг друга, и наконец перестали жить вместе. Хабер перенесла свои вещи в одну из пассажирских кают.

Следующим стал Брондогоган. Вскоре после того, как Левен доложил капитану о том, что кпд У-пространственного двигателя увеличился на восемь процентов, великан буднично уронил:

— Вчера ночью ко мне заглянул брат.

Грир не была бы женщиной, упусти она шанс ткнуть пальцем в очевидное. С грубостью, которая отличала не только черты лица уроженки мира с высокой силой тяжести, но и ее речь, она заявила:

— Насколько я знаю, у тебя был только один брат, да и тот вот уже десять лет как сгорел.

Брондогоган и его брат появились из искусственной утробы с разницей в восемьдесят лет — брат незадолго до войны, Бронд — вскоре после. И брат этот — Блайт припомнил, что звали его Мондогоган, — достиг в своей жизни той стадии, когда скука становится величайшей угрозой. И занялся, пожалуй, самым опасным из существующих видов спорта: серфингом на пирокластических потоках.

Больших успехов ему достичь не удалось.

— И тем не менее, — возразил Бронд. — Это был мой брат.

Потом пришел черед Грир. Они вчетвером еле–еле справились с ней, пытающейся «подправить» собственное лицо армейским ножом. Наконец, под завязку накачанная успокоительным, привязанная к каталке в медицинском отсеке, они призналась, что не желает больше быть такой, как есть, — она хочет быть красивой. Когда же Блайт поинтересовался, чем тут поможет кромсание лица, она лишь наградила его весьма озадаченным взглядом. Ее оставили на попечение автодока, принявшегося пичкать пациентку лекарствами, рецепты которых извлекались из банка памяти, и тут принялся бормотать Икбал. Он сам не осознавал, что делает, пока ему не сказали. Когда же он пытался остановиться, то начинал чесаться или выдергивать волосы целыми прядями. А уж когда в каюту Блайта заявилась голая Мартина, потребовавшая, чтобы капитан «трахнул ее погрубее», Блайт решил, что с него довольно. Мартина категорически предпочитала женщин — ее отвращение к гетеросексуальным связям было просто патологическим.

Блайт оставил Мартину отдыхать на своей койке, нокаутированную инъекцией снотворного в шею, и отправился в одну из корабельных кладовых за маленькими атомными ножницами. Затем прошел к шлюзу трюма и свел на нет всю работу Икбала, разрезав железо прямо по сварочному шву. Это заняло всего несколько минут, Блайт даже удивился, отчего он решил, что подобная мера предосторожности способна остановить то, что находится по ту сторону. Тело Пенни Рояла, несомненно, может вырастить любые инструменты. Капитан вошел в шлюз. Отметив, что воздух в трюме по–прежнему пригоден для дыхания, человек открыл внутренний люк и шагнул через порог.

Оказавшись внутри, Блайт застыл, удивленно разинув рот. Дальняя стена трюма вместе с частью боковой просто исчезла. Похоже, материал стен каким–то образом преобразовался в органические на вид колонны и балки. С того места, где стоял капитан, просматривалось все помещение до самого У-пространственного двигателя. Кроме того, отовсюду, как грибы–дождевики, выпирали комья аппаратуры, связанные серебристым мицелием оптоволоконных кабелей. Пенни Роял находился там же, где Блайт видел его в последний раз. Но теперь он лежал прямо на полу этаким обыкновенным морским ежом — если, конечно, данные существа способны достигать десяти футов в диаметре.

— Что ты сделал с моим чертовым кораблем! — взревел Блайт. И тут же, вспомнив, на кого он орет, а также то, что сам он собирается покинуть судно при первой же возможности, почувствовал себя глупо. — Что ты сделал?

Несколько колючек дернулось, но иного ответа не последовало. Капитан шагнул ближе к «ежу», но вдруг ощутил всю свою уязвимость — и отступил, содрогнувшись, к одному из торчащих низко у стены «грибов». Ком оказался твердым, в глубине его, в крохотных гнездах, мерцали огоньки. Обнаружились там и пустые сквозные отверстия для сложнейшей компактной техники. Повернувшись, Блайт уселся на «гриб».

— Я хочу, чтобы ты оставил мой экипаж в покое, — сказал он.

И снова дернулись шипы; потом из–под ИИ вылезло серебристое щупальце, поднялось и затвердело двухфутовым копьем. Конец копья под самым острием вздулся маленьким шаром; шар разомкнул веки, явив голубой человеческий глаз. Похоже, присутствие Блайта признали.

— Не тронь мой экипаж, — повторил капитан.

— Избыток, — произнес Пенни Роял. — Восьмерку нужно контролировать.

— Понятия не имею, о чем ты.

— Предыдущее затруднение. Улажено.

Глазной стебелек резко втянулся, и Блайт понял, что иного ответа не получит. Подождав немного на всякий случай, он встал и вышел из трюма — как раз вовремя, чтобы услышать крик Мартины: «О нет! Нет!» Вскоре она промчалась мимо него — завернутая в простыню с капитанской кровати, задержавшись только, чтобы скользнуть по Блайту ошеломленным взглядом. Он помедлил, развернулся и направился к медотсеку. Грир лежала с открытыми глазами, все еще одурманенная, но, несомненно, удивленная своим местонахождением.

— Все еще хочешь стать красивой? — спросил Блайт.

Ей потребовалось несколько секунд, чтобы вникнуть в смысл его слов, затем последовало возмущенное:

— Я красивая!

Капитан распустил сдерживавшие женщину ремни и отправился в рубку к Брондогогану. Тот раздраженно поджал губы:

— Я видел, Икбал прекратил чесаться. А я теперь различаю, где реальность, а где галлюцинации.

— Все равно что делить корабль с торнадо, — пробормотал Блайт, усаживаясь в одно из кресел. — Не думаю, что он собирается навредить нам, но — просто нечаянно — способен разорвать нас в клочья.

— Психический вихрь, — заметил Бронд.

— Точно.

На следующий день Хабер вернулась к Чонту, а чуть погодя Блайт узнал, в чем состояла их проблема. Они всегда были близки — близость их практически граничила с телепатией. А после визита в двигательный отсек они обнаружили, что на самом деле чувствуют эмоции друг друга — и слышат не только связные мысли, но и их фон. Ощущения оказались слишком сильными, даже пугающими. Мартина некоторое время не разговаривала с капитаном, но когда он настоял на встрече, неохотно признала, что он вырубил ее — и только.

Наконец У-пространственный двигатель отключился — корабль прибыл к месту назначения. Блайт как раз находился в рубке вместе с Мартиной и Грир. Три человека молча переглянулись. В случае остановки они планировали покинуть корабль, но в процессе путешествия что–то изменилось — и люди бездействовали.

— Мы возле планеты Е-6 Зеленого пояса, — доложил Левен. — Пенни Роял наводит корабельные сканеры на все орбитальные объекты.

— Он что–то ищет, — предположила Мартина.

— Ясен пень, — откликнулась Грир.

— Можешь дать изображение? — спросил Блайт.

И тут же ощутил толчок: реактивные двигатели развернули корабль к молочно–желтому шару.

— Ты контролируешь ускорители?

— Похоже, я не могу сделать ничего, что мне хочется, пока мне хочется того, чего не хочется Пенни Роялу, — ответил Левен. И после паузы добавил: — Он что–то нашел.

— Покажи, — приказал Блайт.

Появившаяся рамка легла на бок планеты, изображение увеличилось, но никто ничего особенного не заметил. Блайт уже хотел поинтересоваться, в чем дело, когда Левен заговорил:

— Не знаю, что он нашел. Какие–то странные низкоуровневые У-пространственные характеристики. Пенни Роял только что послал туда кодированный импульс. — Еще одна пауза. — А, хамелеонка.

На глазах Блайта выделенный пятачок пространства замерцал, и от него что–то отогнулось — как будто завертелся дикий, полуорганический волчок в сотню футов диаметром. Через секунду капитан заметил, что обод этой штуки являет собой токамак старого образца — тороидальную установку для магнитного удержания плазмы, из тех, что Государство использовало для зарядки орбитального оружия.

— Какая–то биобаллистическая пушка? — предположила Мартина.

На взгляд Блайта, на пушку это мало походило.

— Оно сейчас включается, У-характеристики стабилизируются.

Фокус сместился, и Левен подсветил красным направленную в сторону планеты трубу — ось вращения волчка.

— Какое–то аномальное ионизирующее поле питает токамак, черпая энергию из атмосферы, — заметил Левен и тут же добавил: — Продукт реакции транслируется в У-пространство.

— Куда? — переспросил Блайт.

— Не могу сказать — энергия просто уходит.

Объект снова приблизился — крапчатый от огоньков, похожих на паучьи глаза, окутанный энергетической дымкой. Миг — и он снова свернулся, будто исчезнув вовсе.

— Очередное включение «хамелеонки», — без нужды пояснил корабельный разум.

Блайт вглядывался в опустевшую рамку. Изображение только что виденной машины накрепко засело в памяти. Пенни Роял активировал ее — или, скорее, восстановил и реактивировал, и агрегат теперь производит массу энергии. Капитан не понимал, что именно происходит, но ему это определенно не нравилось. Даже когда окошко закрылось, он продолжал чувствовать, что токамак там — кружится, качает атмосферу, вливает производимую энергию во что–то.

— Пенни Роял только что начал сканировать поверхность, — сообщил Левен.

Есть ли связь между той машиной и объектом на поверхности? Блайт был уверен, что нет, что, едва активировав токамак, черный ИИ сосредоточился на других заботах.

Потом заработал термоядерный двигатель — шар планеты стал быстро увеличиваться. Когда в рубке появились все члены экипажа, напряжение немного отпустило Блайта — никто из людей не выказывал намерения мчаться к шаттлу. Хабер спросила, что происходит, и Мартина объяснила, показав заодно сделанную только что видеозапись. Разгорелась дискуссия, но к какому–либо выводу никто не пришел. В итоге Хабер с Чонтом ушли, а Бронд и Икбал расположились в двух свободных креслах.

Еще час Пенни Роял корректировал курс, и Блайт понял, что ИИ намерен просканировать всю планету.

— Есть идеи, что он ищет теперь?

— Первоначальное сканирование было направлено на орбитальные объекты, — доложил Левен. — Сейчас осмотр сфокусирован в основном на недавних столкновениях с поверхностью.

— Значит, что–то крутилось здесь на орбите, и теперь Пенни Роял проверяет, не рухнуло ли оно на планету? — предположил Блайт.

— Возможно.

Бесконечное ожидание утомляло, часы тянулись — экипаж успел покинуть рубку и вернуться в нее. Сам Блайт вздремнул пару часов, заглянул проверить, как идут дела, и отправился перекусить. Он уже доедал, когда Бронд объявил по интеркому:

— Планетарное сканирование завершено — теперь он знакомится с системой в целом.

Блайт сунул поднос обратно в синтезатор, не спеша двинулся в рубку — и оказался там последним, все остальные уже прибыли.

— Замечен корабль, — сказал Левен. — Курс на выход из системы, идет на термояде и силовых полях. Рискну предположить, что он максимально экономил топливо для долгого путешествия без У-пространственного движка.

— Чужие, наверное, — предположил Чонт.

— Вряд ли, — ответил Левен. — Это «Залив мурены» Изабель Сатоми.

 

Изабель

Трент вывел из строя большинство камер в рубке, но знал он не обо всех и не позаботился разыскать скрытые. Он все еще пытался перехватить контроль над корабельными системами и, вероятно, считал, что у него получается. Но парень чего–то добился только потому, что она позволила, к тому же Изабель могла в любой момент вернуть управление себе. Сейчас, удостоверившись, что Трент не сотворит ничего неожиданного, она переключилась на текущие задачи.

Клей держал крепко. Его нановолокна проникли в панцирь так глубоко, что ни пульсар, прикрепленный к бывшему правому плечу, ни протонная пушка, сидящая на левом, не отвалятся ни за что — только если вместе с панцирем. Изабель вскинула оружие, отрабатывая стиль движений капюшонника: одновременно слегка запрокидывалась голова. Из того, что она знала об анатомии капюшонников, можно было сделать вывод, что вертикальные ряды расположенных на лице глаз обычно участвуют в тщательном препарировании добычи. Кроме того, она обнаружила, что эти глаза, как ни странно, на большом расстоянии видят лучше человеческих. На задней стороне капюшона появились инфракрасные сенсоры — собственно, когда она опустится и побежит, они окажутся на макушке. Можно было бы предположить, что так легче почуять далекую жертву, но существо, которым она стала, выпускало великое множество сенсоров — едва ли столько выросло бы в естественных условиях. И это, конечно, было правильно.

Понимая, во что она превращается, Изабель загрузила в память всю информацию о капюшонниках, какую только сумела найти. Исследователи — опиравшиеся в основном на свидетельские показания — утверждали, что капюшонники являются потомками биомеханических боевых машин, созданных одной из трех предположительно вымерших рас Чужих.

С оружием на изготовку Изабель подключилась к системе наводки и разместила сетку прицела в верхней паре своих новых глаз. Если она поворачивала капюшон — поворачивалось и оружие. Что ж, с имеющимися в ее распоряжении ресурсами она сделала, что смогла. И все же оружие нуждалось в пристрелке — желательно, на открытом пространстве. Изабель установила соединение с одной из камер арсенала, подняла лицо и уставилась на себя.

Человеческие руки и ноги исчезли, а то, что пока оставалось, быстро поглощалось растущим телом и заменялось твердым панцирем. Конечности она съела — точно так же, как съела Габриэля. Единственное отличие состояло в том, что свои кости она сгрызла, а кости Габриэля хорошо обглоданной грудой лежали в сторонке. Многократное ламинирование и прочие средства укрепления сделали их неудобоваримыми даже для капюшонника. А еще Изабель проглотила содержимое двух коробок с углеродным волокном — резкий скачок роста породил жуткий голод. Теперь в ней от кончика хвоста до верхушки капюшона было ровно десять футов. Туловище отчетливо сегментировалось, из каждой части торчали отростки — тело капюшонника напоминало сейчас хребет какого–нибудь земного позвоночного. От человеческого лица не осталось вообще ничего.

Внутри капюшона расположились два ряда глаз — шесть пар, а на конце гребня, рассекающего по центру ее «лицо», сплелись суставчатые отростки, оканчивающиеся крючковатыми зазубренными «лопаточками». Изабель уже осознала их невероятную чувствительность — они прощупывали даже те изъяны гладкого металла, которые не ощутит человеческая ладонь. По обе стороны лицевого выступа, ограниченные рядами глаз, пробивались глянцевые трубочки. Изабель только начала учиться шевелить ими — пока получалось лишь бессмысленно помахивать из стороны в сторону. Но она догадывалась, что позже отрастут телескопические секции с зубастыми торцами, способными разрывать плоть. Эти органы будут поглощать белую жировую ткань и биологические жидкости — а кошмарный округлившийся рот внизу гребня предназначен для кусков покрупнее.

Суставчатые «конечности» оканчивались гладкими серпами. Такие же с самого начала росли из ее лица. Они всегда оставались бритвенно острыми, внутренние поверхности постоянно шелушились, обнажая смертоносные лезвия — так точит свои когти кошка. За ними расположился клубок органики — тот самый пузырь, что раздулся, заполняя брешь между лицом и капюшоном. Все вместе напоминало потроха, затвердевшие в месте соединения с капюшоном. Последним венчающим картину приобретением стали черные щупальца. Они «всходили» вроде бы случайным образом, а одно отрастило клешни. Изабель знала, что позже кое–где появятся чувствительные тонкие манипуляторы, похожие на манипуляторы автодока.

Столькими придатками для воздействия на окружающую среду, сколькими обладает она, не может похвастаться ни один человек. Она способна управлять своим кораблем, может с относительной легкостью пользоваться предназначенными для людей приборами и пультами. Любую вещь она может разобрать по косточкам — во всех смыслах — без всякого вспомогательного оборудования. Изабель убедилась в этом, прилаживая оружие к основанию своего капюшона. Оставались только одна–две проблемы. Со временем придется как–то расширять внутренние помещения корабля, поскольку ей предстоит вырасти до больших размеров. И еще: при ведении дел определенно понадобятся агенты–люди. Вот почему она решила пока обходиться синтезированными протеинами, и вот почему она — пока — не убьет и не съест Трента. Изабель решила, что пора рискнуть и выбраться из кладовки.

Она повернулась к двери, мысленным приказом отперла замок — а заодно вывела из строя недавно поставленную Трентом сигнализацию. Дверь она открыла верхней насекомьей ножкой — первой в тянущемся вдоль всего тела длинном ряду. Выбравшись в коридор, Изабель убедилась, что натыканные Трентом камеры — которые, по его предположениям, он контролировал — его не оповестили. На экранах рубки по–прежнему демонстрировался пустой коридор. И все же Изабель остановилась. Несмотря на всю аккуратность, она производила немало шума. Трент услышит этот скрежет задолго до того, как она доберется до двери в рубку, так что придется активировать грависбрую. Ремни напряглись, отрывая немалый вес от устланного гравипластинами пола, и Изабель двинулась вперед, лишь слегка отталкиваясь от поверхности кончиками ножек.

Однако, несмотря на все предосторожности, у самой рубки, пытаясь прервать инерцию движения, она не убереглась от громкого стука. Впрочем, бросив взгляд на камеры, Изабель убедилась, что Трент ничего не заметил. Он был полностью поглощен данными, идущими с внешних корабельных сенсоров. Изабель тоже были видны кусочки изображения на переднем щитостеклянном экране. Она уже собиралась войти, но вдруг ее точно ударило: там, снаружи, корабль!

Задействовав хайманский «форс», она нырнула в поток данных. Чужой корабль только что выпал из У-пространства возле ближайшей планеты. На Погосте подобные модели звездолетов не редкость, но какой это конкретно корабль, Изабель определить не могла. Какое–то время он, вероятно, сканировал территорию, потом на миг погрузился в У-пространство — чтобы появиться здесь. Секундная радость Изабель при виде незнакомого корабля разом улетучилась. Едва ли это случайный путешественник, у которого имело смысл попросить помощи, — этот звездолет, похоже, специально прибыл сюда на поиски чего–то, и этим «чем–то» вполне могла быть она. Возможно, это враг. Теперь ей нужно полностью контролировать ситуацию.

Изабель рванулась сквозь дверь, не озаботившись даже открыть ее. Трент обернулся — и вскочил, бледный от ужаса, нащупывая пистолет. Но она оказалась рядом в мгновение ока и выбила оружие из руки мужчины одной из передних конечностей — с такой силой, что человеческое запястье с хрустом сломалось. Изабель сбила бывшего помощника с ног, отбросила его назад, отключила сбрую — и обрушилась на Трента всем своим весом, пригвоздив его к пульту. Он извивался, вопил — а она застыла, борясь теперь с собой: с мучительно острым желанием немедленно начать кормиться. Нужно было сказать человеку, что она не собирается его убивать, успокоить его, но из главного рта вырывалось лишь скрежещущее шипение. Составляя план, она упустила этот аспект.

Пока Трент продолжал барахтаться, раззадоривая ту ее часть, что хотела рвать и жрать мясо, ее более разумная половина связалась с корабельным интеркомом. Только тогда Изабель сползла с мужчины и отступила к двери. Трент, оттолкнувшись от пульта, бросил взгляд на валяющийся на полу возле «хозяйки» пистолет — и попятился к дальней стене, озираясь в поисках чего–нибудь, что сошло бы за оружие. Ничего не найдя, утратив надежду, он наивно застыл в боевой стойке.

А Изабель торопливо рылась в записях собственного голоса — из тех времен, когда она еще была человеком, — и скармливала их речевой программе, пытаясь состыковать ее со своим мыслительным процессом. Однако, поняв, что это займет по крайней мере несколько минут, она выбрала ровно пять слов. И связала их:

— Я… не… причиню… тебе… вред, — раздался из интеркома ее прежний голос.

— Скажи это Габриэлю, — выплюнул в ответ Трент.

Продолжая работать с программой, она извлекла еще пару слов:

— Тогда… нет… тормоз.

В запасах собственных речей Изабель не могла найти то, что требовалось. Ни разу, никогда, она не употребляла слов «само» и «контроль» вместе. Однако связь постепенно налаживалась, и она отыскала по крайней мере второе:

— Нет… мой… контроль.

— В тебе осталось хоть что–то от Изабель? Ты даже говорить разучилась.

Так и не расслабившись, он потихоньку перемещался в ее сторону. Изабель точно знала ход его мыслей. Он считал, что его единственный шанс — снова завладеть оружием. Что ж, Трент, очевидно, не ознакомился с доступной информацией о капюшонниках, иначе он бы знал, что ей не может навредить оружие слабее протонной пушки. Парень начинал ее раздражать. Пускай она превращается в капюшонника — его она может превратить в дымящуюся кляксу одним только выстрелом из притороченного к панцирю оружия. Продолжая сражаться с языковой программой, она дернула одной из нижних конечностей, пренебрежительно отправив пистолет прямо к хозяину.

— Ну… убей… меня.

Дурачина не медлил. Он бросился вперед, покатился кувырком, схватил левой рукой пульсар и вскочил на ноги. Подавив желание кинуться на него, Изабель отвернулась. Даже если она практически неуязвима, ей не слишком охота потерять хоть один глаз или какой–нибудь полезный манипулятор — жди потом, когда они вырастут заново.

Очередь из пульсара прошила туловище снизу вверх. Изабель ощутила легкие толчки и быстро улетучившееся тепло. Изнанка капюшона, которую продолжал сверлить пульсар, нагрелась сильнее, потом стало совсем горячо, и тело омыла волна жара. В сущности, это было даже приятно. Раздался короткий гудок: пистолет сообщал хозяину, что заряда осталось лишь на несколько выстрелов. Изабель дождалась, когда Трент опустошит магазин, и отвернулась, не желая смотреть, как он пытается перезарядить оружие — торопливо и неуклюже из–за сломанной руки. В итоге он уронил на пол и пустые, и полные обоймы с энергией и сжатым азотом. Трент задыхался, он даже не попытался подобрать упавшее. Изабель опять замерла. Его уязвимость оказалась такой соблазнительной. Но наваждение разрушилось, когда Трент, задрав ствол, поскреб им по своей проклятой серьге. Вот тут она разозлилась. Сейчас эта серьга раздражала ее — как напоминание. Фиолетовый сапфир был точно такого же цвета, как ее человеческие глаза — когда они у нее еще были.

— Ты закончил? — поинтересовалась Изабель. Синтезирующая голос программа наконец установилась. — Может, хочешь еще немного попинаться, или чему там тебя учили?

Он стоял, глядя на нее, а Изабель в это время пыталась отвлечься, размышляя, как бы половчее приклеить переносной голосовой синтезатор к панцирю.

— Закончил. — Трент с трудом засунул оружие в кобуру и принялся нянчить больную руку.

— Тогда ступай в медотсек, наложи шину, — велела Изабель. — По крайней мере автодока Спир нам оставил.

Она отодвинулась от двери и попыталась застыть неподвижно, хотя своевольные лицевые манипуляторы продолжали жадно тянуться к добыче. Помедлив, мужчина шагнул вперед, наклонился, подобрал обоймы — и вышел в коридор. На лице его читалась осторожность — но отвращения, как ни странно, не наблюдалось. А Габриэль, скорее всего, не смог бы сохранять невозмутимость. Он был ксенофобом — и ненавидел бы ее так же, как раньше ненавидел прадоров и людей — «моллюсков». Возможно, именно поэтому Изабель с ним и не церемонилась. Однако следует признать, что реакция Габриэля на нее была более естественной.

Она решила, что противоперегрузочное кресло возле пульта будет мешать, и, опустив капюшон, подвинула его. Кресло сорвалось с креплений и врезалось в стену рубки, а Изабель нависла над панелью управления, изучая изображение чужого корабля на слоистом экране. Запоздало сообразив, она закрыла бронеставни — хотя переднее щитостекло толщиной в десять дюймов, залп из энергетического оружия способен причинить вред даже ей. А чужой корабль меж тем включил реактивные двигатели, подходя ближе, и Изабель направила не него луч коммуникатора.

— Привет, — послала она сообщение, — рада, что тут кто–то объявился — иначе нам предстояло бы очень долгое путешествие.

Она благоразумно решила не транслировать свое нынешнее изображение.

Ответа не последовало, но Изабель понимала, что ее корабль сейчас непрерывно сканируют. Сенсорами она следила за чужим звездолетом, но единственный рельсотрон пока не активировала. Да в этом и не было нужды — она могла запустить пушку, прицелиться и выстрелить за считаные миллисекунды. Во всяком случае, ни один из врагов, способных искать ее тут, не стал бы тратить время на злорадство, а сразу открыл бы огонь. Или предпочел бы взойти на борт и разобраться с противницей лично. Сама она поступила бы именно так. Странно, однако, что сидящие в другом корабле — враги они или нет — упорно молчат.

Трент…

Она и забыла о нем. А тот тем временем только что открыл шлюз, ведущий к маленькому аварийному шаттлу. Несомненно, он надеялся добраться до чужого корабля, считая, что там его шансы на выживание возрастут. Изабель проследила, как он затаскивает свои шмотки в шлюз, — и закрыла за ним дверь. Обе двери.

— Трент, — сказала она, — я позволила тебе выстрелить — один раз, только чтобы продемонстрировать всю тщетность попыток меня убить. Теперь я разрешила тебе попробовать бежать — из тех же соображений. — Конечно, она солгала. Если бы он додумался вывести из строя датчики шлюза, то скрылся бы раньше, чем она заметила. — Еще одно подобное проявление глупости — и я разорву наше соглашение. Посиди, подумай, как это будет.

Она и сама не прочь вообразить, как это было бы восхитительно.

Он хотел что–то сказать, но Изабель отключила микрофон. С Трентом она разберется позже. Вернувшись к картинке на экране, она заморгала рядами глаз, уверенная, что, пока она ненадолго отвлеклась, тут промелькнула какая–то тень. Мысленно она вновь прокрутила несколько последних секунд. Вот она, тень — на миг сгустилась у внешнего выхода чужого корабля, рванулась в сторону «Залива мурены» — и исчезла из поля зрения.

Изабель проверила информацию с датчика, но, как ни странно, ничего не обнаружила. Ее сенсоры должны были засечь эту движущуюся тьму, как засекла камера. Выходит, ее сенсоры осрамились, а значит, либо кто–то взломал корабельные системы, либо кто–то или что–то воспользовался изощренной маскировкой. Она немедленно сконцентрировала внимание на всех выходах в открытый космос, одновременно активировав лазеры и загрузив в них программу зачистки — теперь орудия располагались так, чтобы наверняка поразить любой объект размером с человека и крупнее, который появится возле корпуса звездолета.

— Ай, — произнес голос в ее голове, и все лазеры отключились.

Короткое, глупое междометие — но Изабель отчего–то охватил ужас. Она не могла даже отследить, откуда пришел звук или каким образом отменилась ее команда, поданная лазерам. Получается, их действительно взломали — нечто проникло и в корабельную компьютерную сеть, и в ее хайманскую суперсистему.

— Торвальд Спир, — задумчиво произнес голос.

«Залив мурены» дернулся и содрогнулся, словно какой–нибудь великан схватил корабль и потряс, чтобы проверить, что там гремит внутри. Потом корпус истошно завизжал — будто под тысячью скребущих когтистых лап. А затем Изабель увидела предупреждающий значок, сигнализирующий о том, что сервисный люк двигательного отсека открыт.

Изабель резко развернулась — и замерла. Она узнала этот тихий, лишенный эмоций голос, звучавший в ее голове. Борясь со страхом, она все же вышла из рубки. Она шагала по центральному коридору, и движение все больше и больше растормаживало ее другую часть. Ужас исчез, вытесненный гневом и нездоровым возбуждением в преддверии охоты. Наконец она добралась до закрытого сейчас шлюза двигательного отсека — и снова замешкалась. Сможет ли она вообще втиснуться в рассчитанный на человека тамбур? Сможет, конечно, — шлюз мог вместить двух, а в критических обстоятельствах даже трех человек. А как насчет воздуха? Если сервисный вход открыт, то в двигательном отсеке царит вакуум. Но капюшонники явились из мира с очень разреженной атмосферой, и хотя они все же умирают без воздуха, они способны долгое время обходиться без него. Что же ей делать? Это же Пенни Роял…

Ругаясь про себя, она открыла внешний створ и протиснулась внутрь — чтобы обнаружить, что вентиляция отказала: система понимала, что кто–то находится в тамбуре, но не получала никаких данных с активированного скафандра, поскольку скафандра на вошедшей не было. Когда не обновляющийся воздух был полностью откачан, Изабель почувствовала, как разбросанные по ее телу сфинктеры сжимаются и глаза затягиваются какой–то прозрачной пленкой. Она открыла внутренний люк и вошла, напряженная, как пружина, — физически и ментально.

Хвостовой отсек, заставленный топливными баками и прочим оборудованием для работы с термоядерным двигателем, был цилиндрической формы. Стены оплела паутина труб, тянущихся к двигателям малой тяги по всему кораблю. Рядом примостился ядерный реактор, напоминающий огромную железную хоккейную шайбу, угодившую в сеть трубопроводов. Наверху маячила сфера, в которой содержался корабельный разум, мозг вторинца, а посередине торчал У-пространственный двигатель. Он походил на гигантскую винную бутыль из полированного алюминия с матово–черными охлаждающими ребрами, доходящими до стен, и с выступающими с четырех сторон электромагнитными проекторами. Движок частично скрывался под шевелящейся черно–серебристой массой.

— Привет, Изабель, — раздалось у нее в мозгу.

Бывшей женщине невыносимо захотелось ринуться в атаку, она даже рванулась вперед, и все же ей удалось кое–как овладеть собой — человеческая сущность понимала, насколько самоубийственен подобный порыв. Она прицелилась, но выстрелить не смогла. Да, импульс протонной пушки, вероятно, поразил бы черный ИИ, но при этом он наверняка испортил бы У-пространственный двигатель, а это тоже самоубийство. Пускай движок бездействовал с тех пор, как Спир сбил настройку контуров Калаби–Яу но витые пространственные узлы никуда не делись — и если они развяжутся, то раскурочат здесь все, включая и ее, Изабель.

— Чего тебе надо? — выдавила она.

— Регулировка и перемена курса, — ответил ИИ и неожиданно отделился от двигателя, превращаясь на лету в косяк черных остробоких рыб. В мгновение ока стайка пересекла отсек и, колеблясь, застыла прямо перед Изабель. В ее теле все оцепенело — ни инстинктивных, ни рассудочных реакций не последовало. Она чувствовала, как ее изучают, лезут так глубоко, что ничего не спрячешь. Возможно, именно это ощущают верующие?

— Каково это — рвать их в клочья? — поинтересовался Пенни Роял.

— Будь ты проклят, — рявкнула Изабель и, больше не рассуждая, спустила оба курка.

Ружья не выстрелили, но само действие что–то переключило внутри нее. Вся злость на Спира, Пенни Рояла и вообще любого, вставшего у нее на пути, выплеснулась кипящей лавой. В бездонном колодце души взвыло, поднимаясь, чувство потери всего человеческого. В панике заметалось осознание того, что с ней сделали, видение того, чем она стала. Жаркая волна прокатилась по телу, от капюшона до кончика хвоста, Изабель свернулась клубком и рухнула на пол, извиваясь как червь, будто пытаясь не дать себе разорваться на куски. А потом на нее обрушился черный кинжальный вал.

«Опять?» — спросила какая–то часть ее существа.

«Теперь я знаю исходную форму», — ответил Пенни Роял.

Видения чужой гибели преследовали ее и во тьме, охраняемые чем–то белым, чистым и смертельно опасным.

Сознание вернулось к Изабель под вопли из интеркома: Трент умолял выпустить его, томящегося в запертом шлюзе уже шесть часов. А ведь она не должна его слышать, подумала Изабель и тут же увидела, что сервисная дверь двигательного отсека закрыта и запас воздуха восстановлен. Она молча выпустила помощничка, мысленно проверяя и перепроверяя диагностические тесты У-пространственного двигателя. Он вновь был полностью функционален. Возможно, Пенни Роял явился в эту систему, чтобы найти собственный истребитель, или, быть может, он искал что–то на борту того корабля. Зачем он прервал свои занятия и починил ей движок, Изабель не могла даже представить. Не имела она понятия и о том, что он сделал с ней — по панцирю отчего–то расползались серые пятна, а глаза из красных стали оранжевыми. Она осознавала только глубокое, безысходное горе, оставленное ей Пенни Роялом, горе, вполне соответствующее всем его подаркам.

 

Спир

Что касается информации о Пенни Рояле, голем оказался пустышкой. Поэтому я вернулся к изучению пиритового хранилища в аммоните, окаменелости, которую принес на борт. Тем временем Флейт отводил нас подальше от солнца для охлаждения — и вновь возвращался к производству снарядов для рельсотрона. Иногда я наблюдал за процессом, но чаще вообще не обращал внимания на действия мозга вторинца. Только однажды я приостановил работу, чтобы посмотреть, как Флейт добывает урановую смолку из пылевой завесы, опоясывающей звезду–сверхгигант по орбите, сравнимой с орбитой Урана. Выяснилось, что я совершенно не понимаю, что происходит, — и оказалось, что незнакомство с процессом возбуждает любопытство. Тогда я решил расспросить Флейта.

— Я втягиваю пыль в корабль с помощью магнитного поля, генерируемого коллекторами Бассарда, — пояснил он.

— А дальше?

— Просеиваю пыль, очищая от основных примесей, и остаток смешиваю с водой, насыщенной энзимами–биокатализаторами. Потом парамагнетиками извлекаю уран-238.

— Энзимы? Как ты их делаешь?

— На корабле имеется запас — как раз для таких целей.

Ну конечно: этот корабль создавался способным пополнять собственный арсенал, так что вполне естественно, что на складе нашлись нужные энзимы. А значит, на борту отыщется и другое нужное оборудование.

— А что дальше?

— Плавлю уран и формую слитки, которые использую для постройки разделительной решетки в камере быстрого обогащения нейтронов, смежной с термоядерным реактором. Здесь он преобразуется в плутоний-239, — ответил Флейт. — Одновременно я работаю над механизмом бомбы в корабельном сборочном отсеке. Он будет состоять из металлизированного водорода, тетрагонального короба силового поля и одного пятнадцатикилотонного ПЗУ. Ожидаемая мощность взрыва — двести тридцать мегатонн в тротиловом эквиваленте.

Я не знал, какова масса планетоида Пенни Рояла, но если удастся забросить это устройство в один из входов в туннели, то уверен — если, конечно, сам планетоид не разлетится вдребезги, — Пенни Роял покинет свои катакомбы через другие выходы в виде пара.

— Молодец, продолжай, сказал я, возвращаясь к своим делам.

Когда я сканировал пиритовые кристаллы аммонита на борту «Залива мурены», несколько вещей привлекли мое особое внимание. Однако тогда мне попросту не хотелось пристально изучать их. Теперь же, когда я ничего не мог сделать, чтобы ускорить прибытие на планетоид, в котором живет Пенни Роял, нашлось и время, и желание. Обнаруженное поразило меня: аммонит содержат человеческий разум.

Дальнейшее исследование показало, что это отделенная версия сознания, каким бы оно могло бы быть, находясь в чьем–либо черепе. Был ли то разум реальной личности, копия разума реальной личности или копия, созданная ИИ, — вопрос спорный. Подав на кристаллы немного энергии, я обнаружил, что разум активировался. Он мыслил и даже определенным образом действовал — поскольку спустя какое–то время переключился на совершенно иную квантовую схему. Потом — для меня прошел час, для него, при его скорости, — около шести, вернулся к первоначальному состоянию. Я был озадачен, не понимая цели всего этого: дальнейшее наблюдение показало, что, переключаясь со схемы на схему, кристалл не сохраняет в памяти того, что было раньше. Он думает и действует, застряв в бесконечной петле этих мыслей и действий.

Я попытался воздействовать на петлю, закачивая случайную информацию. Эффект определенно был — но, опять–таки, после переключения разум потерял все «воспоминания» о предыдущем цикле. В процессе эксперимента я начал замечать, как влияют на разум иные процессы, внешние по отношению к его мыслительным схемам. Была же реакция на мой ввод — действия (какими бы они ни были) зациклившегося субъекта изменились. Чтобы предсказать результат, мне пришлось провести расчеты в гильбертовом пространстве, задействовав все возможности собственного уникального «форса». А потом до меня дошло… если можно так выразиться.

То, что я видел, было «демонтированным» человеческим разумом, без того багажа, что несем мы все, но со способностью действовать как человеческое существо. Он жил в виртуальной петле. Передо мной был разум, запертый в искусственной реальности, вечно выполняющий одни и те же задачи. Мне, внешнему наблюдателю, видно было, что одна квантовая схема активируется следом за другой. Однако дальнейший анализ показал, что для внутреннего разума они действуют совместно — очевидно, таким странным образом текло время в кристалле. Разум взаимодействовал сам с собой. Похоже, настала пора разобраться, что именно он делает. Нужно было взглянуть поближе.

Пробиться в эту схему оказалось непростым делом даже для «форса». Подсоединиться полностью и разобраться, что же я вижу, не получалось, поскольку требовалось как минимум отождествить нечто знакомое, чтобы перекинуть остальное программе. Я начал с попытки интерпретировать все лежащее вне разума (или разумов): масштабы, размеры, материал. В конце концов, после часов работы, я почувствовал, что что–то нарыл, — и запустил данные в голограммный проектор. Возникла какая–то фигура, мерцающая, быстро меняющаяся, заполняющая проекционный цилиндр. Наиболее неправдоподобную информацию программа отбраковывала, мигание изображения замедлялось, проекция сконцентрировалась на участке размером с футбольный мяч — и наконец что–то проявилось. Но мне потребовалось еще несколько секунд, чтобы осознать, что смотрю я на древние железные клещи, концы которых светятся. Дальнейшее транслирование виртуальности проблем не представляло — и вскоре я готов был заглянуть внутрь. Что и сделал.

Жертва со скованными руками висела на цепи и, вероятно, мучительно стонала. Аудиоканал отсутствовал, и я ничего не слышал. Однако ожоги и кровь на теле виднелись отчетливо. У жаровни, раскаляя клещи и кочергу, стоял палач. Присмотревшись, я заметил лежащие на полу под телом пытаемого мелкие предметы — и опознал их как пальцы рук и ног. Сцена была тошнотворной, но весьма прозаической — стандартная модель, которую можно найти в любой фэнтезийной или исторической виртуальной игре. Палач отступил от жаровни и поднял раскаленную добела кочергу. Я понял, что петля завершается. И, когда мучитель шагнул жертве за спину, догадался, каким именно будет конец. Мне потребовалась еще секунда, чтобы убедиться, что кровь и ожоги на лице пытаемого — единственное, что отличает его от палача. Тогда я перекрыл канал информации и поспешно отключил подвод энергии к этому кругу ада.

Здесь существовал некто, постоянно переживающий роли палача и жертвы — но ничего не помнящий. Какой в этом смысл? Глядя на аммонит, я осознал, что он являет собой очередной абсурдный обломок, оставленный Пенни Роялом. Может, это была игрушка ИИ, может, опытный экземпляр. Или, может, что–то ненужное — клочок виртуальности, выброшенный дизайнером из программы. Обрывок, валяющийся на полу монтажной? Но именно он более всего остального заставил меня понять, за каким бездушным, жестоким существом я охочусь.

— Флейт, — окликнул я. — Наши дела здесь закончены?

— У нас есть все, что нужно, — ответил разум.

— Тогда доставь нас сюда. — Я переслал ему плавающие координаты, вытащенные из псевдоокаменелости. — В путь — немедленно.

Больше никаких задержек — пора поджарить черный ИИ.