Глава 1

Колин Уэрхем, пятый барон Сент-Моур, стоял на палубе, держась за поручни, и глядел на пенящиеся волны Ла-Манша. Хотя стоял уже конец июня, воздух был сырой стылый, и по небу неслись темные тучи. Дул северный пронизывающий ветер, но Уэрхем даже не пытался придерживать полы развевающегося плаща или увертываться от брызг, взлетавших из-под носа судна. Его тело сковывала необоримая усталость. По Сути дела, он уже не помнил то время, когда не чувствовал неотступной усталости.

— Мы уже почти дома, милорд, — сказал его камердинер Реддингс, показывая рукой на темное пятно, появившееся на горизонте.

Это была Англия.

Дома, — повторил Колин, как бы пробуя это слово на вкус и с трудом припоминая, что оно значит.

Последние восемь лет его домом был военный лагерь. Он сражался с наполеоновской армией в Испании под началом герцога Веллингтона и прошел с боями чуть ли не через весь Пиренейский полуостров от Ла-Коруньи до Саламанки. Потом воевал во Франции, пока император не был свергнут и сослан на остров Эльба. Сражался он с Наполеоном Бонапартом и во время знаменитых «Ста дней».

Колин Уэрхем так долго жил в обстановке походной грязи, крови и смерти, что разучился радоваться жизни. И вот он возвращается в Лондон, в другой мир, к родным, но самое главное — теперь ему вновь предстоит взять на себя обязанности старшего сына знатного семейства, чему были безмерно рады родственники. Они вообще считали, что барону не подобает рисковать жизнью на поле брани. Сейчас они с таким же удовлетворением ждали его возвращения, с каким негодованием восемь лет назад встретили решение двадцатилетнего юноши вступить в действующую армию.

Реддингс поглядывал на своего господина с тайной тревогой. Барон — высокий широкоплечий мужчина, теперь, измученный лишениями войны, выглядел изможденным и худым. К тому же мучившие Колина мрачные воспоминания сделали его угрюмым и молчаливым. Реддингсу не нравилась сумрачность, которая за последнее время стала отличительной чертой барона Сент-Моура. Верный камердинер предпочел бы прежние вспышки раздражительности и жалобы на судьбу, которая обрекла юность барона на такие лишения. А еще больше ему хотелось бы увидеть в хозяине хоть какой-то след того жизнерадостного молодого денди, который восемь лет назад взял его к себе в камердинеры.

Вот был радостный денек, подумал Реддингс, с удовольствием возвращаясь к более приятным воспоминаниям. Молодой лорд по окончании Итона вернулся домой, значительно возмужав, так что весь его гардероб необходимо было срочно обновлять. Только увидев сына, старый барон расхохотался и сказал, что в Кембридж отправит его с камердинером, иначе своим неряшливым видом он навеки погубит репутацию их семьи. Колин, ухмыльнувшись, ответил, что, как он ни старайся, никогда не научится одеваться с таким же шиком, как его отец. Да, старый барон и его сын отлично понимали друг друга, подумал Реддингс.

Сам он тогда служил у Сент-Моуров лакеем и случайно оказался в прихожей, когда отец с сыном обменивались в кабинете этими любезностями. Дверь кабинета были открыта, и он слышал весь разговор, включая последние слова старого барона: Позови-ка Сэма Реддингса. Этот парень бродит за моим камердинером, как голодный пес, и без устали донимает его вопросами. Сдается мне, что он тебе неплохо послужит. У Реддингса тогда от восторга подпрыгнуло сердце. Так осуществилась его заветная мечта, и он ни разу не пожалел о том, что стал камердинером молодого барона, хотя ему и пришлось вместе с ним отправиться на войну. Какая жалость, что старый барон вскоре умер! Он-то уж сумел бы разогнать уныние своего сына…

Корабль врезался носом в огромную серую волну, и из-под обоих бортов в воздух взлетели сверкающие веера холодной воды. Ветер гудел и немилосердно трепал паруса. Холод пронизывал насквозь, с легкостью проникая сквозь одежду колючими иголками.

Ла-Манш встретил их непогодой, и большинство пассажиров страдали в каютах от морской болезни и молились Богу, чтобы переход через пролив, наконец, завершился. Отчаявшиеся призывали смерть как освобождение от мучений.

Но Колин Уэрхем не обращал внимания на то, как палуба ходит ходуном у него под ногами. Мысли его витали очень далеко. Он вспомнил себя восемь лет назад, когда все представлялось ему в розовом свете. Он шел на войну, и для него этот поход был просто занимательным приключением. Воображая себя героем, он мечтал об экзотических странах и сногсшибательных похождениях. Каким же надо было быть идиотом! Колин презрительно скривил губы. Восьми военных лет хватило, чтобы выбить из него все наивные представления о жизни. Ну да, его грудь украшают медали, но чем за них заплачено! И что его ждет теперь? Удручающая скука лондонского светского сезона; охота; однообразные занятия владельца поместья; приставания матери с женитьбой; бездарное кокетство девиц — потенциальных невест и интриги их хищных родителей. Короче говоря, его не ждет ничего, кроме требований, чтобы он выполнил свой долг. Колин устало усмехнулся. Знает он, что такое долг. Деваться некуда, придется его выполнять.

На горизонте уже можно было различить меловые скалы Дувра, и корабль, несмотря на страшный встречный ветер, упорно пробивался к ним. Помощник капитана выкрикивал команды, матросы лезли по вантам. Сквозь невероятный шум разбушевавшейся стихии слышны были жалобные крики отчаянных чаек. До входа в гавань уже было рукой подать.

Вдруг Колин краем глаза заметил, что кто-то появился у противоположного борта корабля. Это пассажиры начали покидать свои каюты и осторожно выбираться на палубу. Первым появился человек весьма странного обличья — темнокожий гигант со сверкающими глазами и огромными ручищами. Одетый по-европейски, он был явно выходец из какой-то азиатской страны — араб или турок. Интересно, что могло забросить его сюда? По выражению его лица не скажешь, что берег Англии произвел на него хорошее впечатление.

Рядом с гигантом Колин увидел женщину. Порывом ветра плащ закрутило вокруг ее стройной фигуры, капюшон сорвало с головы, и белокурые волосы, которые даже в этот пасмурный день светились серебристым блеском, предстали взору Колина. У нее был нежный, как у античной камеи, профиль, маленький прямой носик, упрямые скулы. Барон также отметил пухлые губы и мягко очерченный подбородок, свидетельствующие о страстности ее натуры. Она была довольно высокого роста. Разрумянившиеся от ветра щеки только придавали ей очарования. Какая прелестная женщина — словно сгусток лунного света! С интересом вглядываясь в нее, Колин заметил, что она смотрит на берег твердым, серьезным взглядом. Можно было подумать, что перед ней не гавань, а потенциальный враг.

Женщина вдруг повернулась в сторону Колина, и их взгляды на секунду встретились. Ее лицо выражало такую глубокую печаль, что в Колине загорелась искра любопытства. Кто она? Как оказалась по ту сторону Ла-Манша и почему теперь возвращается назад? Она сказала что-то темнокожему гиганту, который, без сомнения, был ее слугой, и Колину пришло в голову, что, возможно, она жила в какой-то восточной стране, а Восток — совсем неподходящее место для европейской женщины. Она грустно улыбнулась, и Колина вдруг остро потянуло к ней. Ему даже захотелось подойти и заговорить с этой женщиной — на корабле можно не придерживаться строгого этикета и для того, чтобы познакомиться, не обязательно официального представления.

Это задумчивое лицо, несомненно, скрывало увлекательные тайны. Колин даже сделал было шаг в ее сторону, но тут вспомнил, что большинство невыразимо скучных женщин, которых ему приходилось знать, имели вполне привлекательную внешность. Вполне может статься, что за этим прелестным фасадом скрываются лишь глупая болтовня и утомительная манерность. Колеблясь между желанием познакомиться и осторожностью, барон вдруг увидел, что корабль уже приближается к докам.

— Пошли собираться, — бросил он Реддингсу, уже спускаясь по трапу на нижнюю палубу.

В укрытой высоким берегом бухте ветер потерял свою силу. Темнокожий гигант и женщина остались наверху. Мужчина плотнее закутался в плащ, а женщина подставила лицо водным брызгам, словно наслаждаясь соленой влажностью воздуха.

— Ну вот, Ферек, я и дома. — В тихом голосе незнакомки звучали нотки сарказма.

Гигант смотрел на береговые домики Дувра, и в его глазах читалось разочарование. Мимо пролетела чайка, он оценивающе проследил за ней глазами: не сгодится ли на жаркое?

— Когда я уезжала отсюда семь лет назад, — продолжала женщина, — у меня был муж, деньги, шестеро слуг и сундуки, полные модных нарядов. А возвращаюсь я ни с чем.

— У вас есть я, госпожа, — пробасил гигант. Он говорил по-английски с сильным акцентом.

— Это верно, — подтвердила она потеплевшим голосом. — Но боюсь, что тебе не понравится Англия, Ферек.

Как странно он выглядит в этих узких брюках и сюртуке.

— Не будет же здесь хуже, чем там, откуда вы меня увезли.

С этим Эмма Таррант не могла не согласиться. Она его спасла от ужасной участи.

— Вот только дождь этот мне не нравится, — жалобно добавил Ферек.

Эмма засмеялась:

— Я тебя предупреждала: в Англии часто идет дождь, и климат у нас холодный.

— Ваша правда, — признал слуга, голос его звучал уныло.

Эмма неотрывно смотрела на берег, радуясь знакомым картинам: домам с остроконечными крышами, аккуратным зеленым кустарникам и деревьям, типично английской карете с отличительным гербом, в которую была впряжена пара лошадей. Видимо, она дожидалась кого-то из пассажиров с их корабля.

Семь лет ее не было дома, всего семь лет, а кажется, что за это время прошла целая жизнь. Может быть, не стоило сюда возвращаться? Вряд ли кто-нибудь будет рад ее возвращению, и уж наверняка никто не заколет тельца по случаю возвращения блудной дочери.

Собственно говоря, она и не собиралась возвращаться к прежней жизни. Ей просто хотелось жить в стране со знакомыми ей обычаями, говорить на родном языке, хотелось не чувствовать себя чужестранкой. Она так мало просит от жизни. Неужели ей и в этом будет отказано?..

Матросы бросили на берег швартовы и приготовили сходни. Док кипел жизнью.

— Пошли за вещами, Ферек, — сказала Эмма.

Спустя какое-то время она, поднимаясь вновь на верхнюю палубу, столкнулась с высоким джентльменом, которого сопровождал камердинер. Потертые чемоданы Эммы загородили тем дорогу, и на секунду Эмма оказалась прижатой к борту корабля проходившим мимо нее мужчиной. Она подняла на него глаза, собираясь сказать что-нибудь вроде: «Нельзя ли поосторожнее?», и их взгляды встретились.

На нее в упор смотрели необыкновенного, почти сиреневого цвета глаза, несомненно, обладающие огромной притягательной силой. Ей показалось, что их владелец стремится заглянуть внутрь нее, чтобы найти там что-то для себя очень важное. Эмма не могла отвести глаз. Этот ищущий взгляд нашел в ней отклик, словно она тоже давно искала того же. Ее губы приоткрылись от удивления, а сердце затрепетало.

Колину Уэрхему вдруг захотелось поцеловать незнакомку. Ее близость возбуждала, изумленный взгляд ее умных глаз интриговал. Это было так просто — наклонить голову и прильнуть к ее губам. Его опьянила одна мысль об их мягкой покорности.

Но тут темнокожий гигант вдруг убрал чемодан, который мешал Колину пройти.

— Что с вами, госпожа? — спросил он, увидев, что его хозяйка не трогается с места.

Женщина встрепенулась:

— Ничего, Ферек, со мной все в порядке. Спасибо.

— Прошу прощения, — сказал Реддингс и поспешил наверх.

Колин на секунду задержался. Ему хотелось заговорить с этой женщиной. Внутренний голос кричал, что он горько пожалеет, если даст ей уйти, но здравый смысл твердил, что это вздор, наваждение.

Реддингс нагнулся над открытым люком:

— Подать вам руку, милорд?

Неделю спустя Эмма сидела в гостиной Барбары Ремплинг за партией виста и размышляла, какую карту ей сбросить. Вопрос это был немаловажный, поскольку весь последний год она жила лишь на то, что ей удавалось выиграть за карточным столом. Семерку треф? Или бубновую девятку? Ее противница играла очень плохо, но самоуверенность никогда не ведет к добру. Именно самоуверенность погубила ее покойного мужа Эдварда, который всегда надеялся, что следующая сдача карт или поворот рулетки принесет ему удачу. Таким образом, он спустил все немалое состояние Эммы. Бедный Эдвард! Какая глупая смерть! И все карты… Умереть от ножа из-за карточного спора…

Эмма положила на стол отобранную ею карту. Пока ее противница обдумывала свой сброс, она подняла глаза и встретилась взглядом с хозяйкой дома Барбарой Ремплинг. Она совсем недавно познакомилась с этой женщиной, но у нее было чувство, что они давние подруги. У Барбары тоже когда-то был муж, который был влюблен не в жену, а в карты. Когда, окончательно увязнув в долгах, он пустил себе пулю в лоб, не оставив жене никаких источников дохода, она открыла сей добропорядочный игорный салон в собственном доме. Эмма хорошо знала подобные заведения. Она была даже благодарна Барбаре. В клубы, где мужчины играли по крупному, ей доступа не было, и она могла существовать только благодаря людям, подобным Барбаре.

Единственным наследством, которое ей оставил Эдвард, помимо долгов и разочарований, было искусство карточной игры. Под его руководством Эмма научилась играть во многие азартные игры и даже, к своему удивлению, обнаружила у себя талант. Эдвард просто бесился оттого, что, обладая незаурядным мастерством, она упорно отказывалась зарабатывать деньги за карточным столом. В последние дни перед его смертью ей все-таки пришлось играть в карты, чтобы хоть как-то возместить его непрерывные проигрыши. Они с Эдвардом неуклонно катились к полному разорению, которое предотвратила только его смерть…

Ее противница напряженно хмурилась. Она играла небрежно и, по-видимому, даже не имела четкого представления о принципах игры. Кроме того, как заверили Эмму надежные люди, она могла себе позволить крупные проигрыши. Так что Эмме не придется испытывать угрызений совести, если этот вечер даст ей возможность безбедно прожить месяц.

Дожидаясь, когда ее противница завершит, наконец, свои тугоумные размышления, Эмма окинула взглядом гостиную.

Большинство игроков принадлежало к слишком хорошо ей знакомой категории людей: она встречала им подобных и в дорогих казино, и в паршивых тавернах в разных странах Европы, и даже в Константинополе. Они составляли одно постоянно кочующее племя шулеров и простофиль, ловкачей и олухов, и имели между собой только одно общее — страсть к игре. У ней они вызывали смесь презрения, жалости и неприязни. А вот и сэр Эдвард с леди Эммой Таррант. Могло ли ей прийти в голову, что они скатятся так низко?!

И вдруг ее взгляд упал на молодого человека, который за угловым столиком играл в фаро с одним-единственным партнером. Ему было не больше семнадцати лет, и Эмма увидела в нем все знакомые ей страшные признаки: сумасшедший блеск в глазах, дрожащие руки, напряженную угловатую позу. Он явно проигрывал, причем проигрывал деньги, которых у него не было. Эмме было невыносимо на него смотреть. Надо б его предостеречь, но последние семь лет научили ее, что такой одержимый игрок никого не слушает.

Не желая наблюдать неизбежную катастрофу, она уже собиралась отвести взгляд от этого столика, когда юноша вдруг нетерпеливо дернул рукой и повернулся так, что Эмма увидела его лицо. Она нахмурилась. Это лицо, этот жест, эти светлые волосы, эта посадка головы — все было странно знакомо, хотя она никогда не встречала юношу раньше. Это мог быть только один человек.

У Эммы заколотилось сердце и вспыхнуло лицо. Она не предполагала встретить в таком месте кого-нибудь из них. Когда толстуха, играющая с ней, наконец, положила на стол карту, Эмма спросила:

— Вы не знаете юношу, что играет за угловым столиком?

Она старалась говорить спокойно, но ее голос невольно дрогнул. Однако ее противница была слишком увлечена игрой, чтобы замечать оттенки ее голоса. Она оглянулась на юношу и небрежно ответила:

— По-моему, его фамилия Беллингем. Ваш ход.

У Эммы зазвенело в ушах: ее подозрения подтвердились. Этого быть не могло, но это было. Прошлое настигло ее, несмотря на ее старания всячески его избегать.

Эмма кое-как дотянула до конца роббера. Она даже выиграла — у этой женщины было просто невозможно не выиграть. Но от дальнейшей игры Эмма отказалась, собрала свой выигрыш, попросила бокал вина и села на стул около окна. Из этого укромного места она наблюдала, как молодой человек проигрывает партию за партией. Очевидно, он уже задолжал не одну сотню фунтов. Свечи догорали, ночь близилась к концу, а Эмма заново переживала знакомый кошмар.

Сколько вечеров она провела подобным образом, глядя, как неутолимая жажда удачи, мечта о счастливых картах или выигрышном броске костей губят ее жизнь. Поначалу она пыталась спорить с мужем, но обнаружила, что уговоры приводят его в бешенство, что ему плевать на все, лишь бы снова и снова испытывать свое счастье за карточным столом.

Эмма начала наливаться ненавистью к противнику юноши, которого она тоже узнала. Он был гораздо старше своего партнера и глядел на него с той самой мрачной усмешкой, которую она так часто видела на лицах опытных игроков. Ему безразлично, что его партнер совсем мальчик, что он не может себе позволить такой проигрыш, с горечью думала она. Скорее всего, он, притворяясь другом, сознательно заманил сюда юношу, чтобы его обчистить. С каждой минутой Эмму охватывало все большее негодование. Как отвратителен и он сам, и все подобные ему — паразиты, гадальщики, наживающиеся на чужих страданиях. Однажды ей пришлось пойти к такому человеку и молить, чтобы он простил карточный долг ее мужа. И тот отказал ей с каменным бесчувствием.

Игра закончилась далеко за полночь. Молодой человек сказал что-то на прощание своему партнеру и поспешил из гостиной. На его лице было написано отчаяние. Его партнер встал и не спеша пошел к выходу. Его беззаботный вид еще больше взбесил Эмму. Что-то надо делать, решила она и тоже встала. Этого нельзя допустить! И ей пришло в голову, как она может выручить проигравшегося в пух и прах юношу.

Держась в отдалении, Эмма пошла за старшим игроком. Она видела, как он спустился по лестнице, взял из рук лакея плащ и вышел на улицу.

Увидев Эмму в прихожей, Ферек встал, готовясь сопровождать ее домой. Эмма кивнула ему, и он послушно пошел за ней, держась позади на расстоянии двух шагов. Игрок сел в один из кабриолетов, поджидающих пассажиров. Эмма села в другой.

— Следуйте за тем джентльменом, — коротко бросила она кучеру, указав на тронувшийся экипаж.

— Госпожа? — позволил себе вопрос Ферек.

— Залезай! — приказала она ему сердитым тоном.

Он молча забрался в экипаж, и тот с грохотом покатил по мощенным булыжником улицам Лондона по направлению к аристократической части города. Эмма вынула из сумочки и надела полумаску, которую всегда носила с собой на случай сохранения инкогнито. Полумаска закрывала все ее лицо, кроме губ и подбородка.

— Что случилось, госпожа? — спросил Ферек, хмурясь. — Этот человек оскорбил вас?

Эмма жестом приказала ему молчать: в эту минуту оба экипажа остановились перед парадным входом роскошного особняка. Эмма выскочила из кабриолета, сунула извозчику монету и поспешила к двери, которую игрок открывал своим ключом. Ферек бросился вслед за ней.

Все получилось, как и задумала Эмма. Широкая дверь распахнулась, и Эмма с Фереком проскользнули в дом вслед за хозяином.

— Какого черта! — воскликнул тот и уже было поднял трость из черного дерева с уверенностью человека, умеющего ею пользоваться. — Кто вы? Что вам здесь нужно?

— Я пришла к вам за долговыми расписками Робина Беллингема, — сказала Эмма как можно спокойнее.

Она видела, как молодой человек, проигрывая, вручал партнеру одну долговую расписку за другой. Она дрожала от ярости. Интересно, скольких молодых людей он уже погубил?

Хозяин дома опустил трость и вгляделся: где-то он видел этих людей.

— У меня есть для вас предложение, от которого вы не посмеете отказаться, — добавила Эмма презрительным тоном. — Я сыграю с вами на них в карты.

Колин Уэрхем — а это был именно он — выронил трость.

— Я видел вас на корабле, на котором плыл из Франции в Дувр, — сказал он, наконец, отчетливо вспомнив ту встречу и чувства, которые в нем вызвала эта женщина.

Эмма не обратила на его слова никакого внимания.

— Вы слышали меня? Я предлагаю пари.

Колин внимательно разглядывал ее. Маска ему не мешала — он отлично помнил ее прекрасное лицо и загадочную игру чувств, которую он на нем увидел. Ни одна женщина никогда с ним не разговаривала так дерзко и уж тем паче не делала ему подобного предложения.

— Не понимаю, какое вам дело до молодого Беллингема? — Он окинул взором белокурые волосы, чувственный рот, мягкие округлости груди и бедер, которые почему-то возбуждали его больше, чем сладострастно-пышные формы. — Он ваш любовник?

Да нет, куда этому юнцу! — тут же подумал барон.

— Это вас совершенно не касается, — ледяным тоном ответила дама. — Я не позволю вам погубить его.

Странным образом, Колин был задет тем, что она не отрицала связи с Беллингемом. Может быть, юнец не так-то прост?

Внезапно, переведя взгляд на сопровождающего незнакомку слугу, он заметил, что тот смотрит на свою госпожу, открыв рот от изумления. Странно! Как все странно!

У Колина было чувство, словно в нем проснулось и зашевелилось что-то давно им утерянное и забытое. Уже много месяцев ничто его не забавляло, ничто не вызывало в нем любопытства. И вдруг на его пути совершенно неожиданно возникает нечто весьма интересное.

— Что ж, — сказал он, — давайте сыграем. Вы предоставляете мне выбор, во что мы будем играть?

Дама кивнула.

— Вы так уверены в своем мастерстве?

Она не ответила, но Колин увидел презрение в посадке ее головы, в нетерпеливом жесте. Это его раззадорило.

— Почему бы и нет? — тихо промолвил он как бы сам себе.

Злая улыбка искривила ее губы.

У нее такой вид, словно ничего другого она и не ожидала, — подумал Колин. — Она вроде уверена, что обыграет меня вчистую. Это его еще более раззадорило. Он взял подсвечник с горящей свечой, который дожидался его в прихожей, и открыл дверь, ведущую в библиотеку. Там он засветил от своей свечи еще несколько и позвонил лакею.

— А ваш жуткий приятель будет во время игры стоять надо мной? — спросил он, вернувшись в прихожую.

— Ферек останется здесь, — ответила незнакомка. — Но он услышит, если я позову на помощь.

При этих словах гигант опустился на пол и уселся по-турецки, скрестив ноги и опершись спиной о стену.

— Почему бы ему не сесть в кресло? — спросил Колин.

Молчаливый и загадочный Ферек покачал головой. Он похож на статую из темного камня, охраняющую древнюю сокровищницу, подумал Колин. Удивившись возникшему образу, он засмеялся… Сколько же времени он не смеялся?

В холле появился сонный лакей и с изумлением уставился на Ферека и на стоявшую рядом с ним даму в маске.

— Что вам угодно, милорд? — спросил он.

— Принеси нам бутылку бренди, Джон, и несколько колод карт для игры в пикет. — Взглянув на каменное лицо своей гостьи, он добавил, невольно улыбаясь: — Нераспечатанных колод, Джон.

— Слушаю, милорд, — ответил молодой лакей, захлопнув наконец разинутый от удивления рот.

Эмма прошла в библиотеку и села за карточный столик. Она была весьма удивлена, обнаружив, что ей нравится эта комната. На фоне темно-зеленых стен стояли шкафы с книгами в кожаных переплетах. Толстый ковер и тяжелые портьеры поглощали любой шум. В свободном углу комнаты стояло удобное кресло с подставкой для ног, а на столике рядом лежала открытая книга. Может быть, его жена сидела здесь одна и читала, пока он прожигал жизнь в игорном доме? Эмма еще ни разу в жизни не встречала игрока, который бы интересовался книгами.

Лакей принес поднос, на котором лежали колоды карт, графин с бренди и два бокала. Он неторопливо положил на столик карты, поставил графин и налил в бокалы бренди, украдкой поглядывая на даму в маске, которая, напряженно выпрямившись, сидела на позолоченном стуле.

Со времени возвращения из Франции барон ни разу не приглашал гостей. Слуги шептались между собой: они-то ожидали сборищ веселых джентльменов, от которых можно было бы ожидать богатых чаевых. Повариха даже осмелилась спросить Реддингса, почему барон так нелюдим, за что получила от камердинера резкую отповедь. Наконец-то у хозяина намечается что-то вроде интрижки. Джон предвкушал, как он утром будет рассказывать на кухне о вечернем приключении.

— Что-нибудь еще нужно, милорд? — спросил он, тщательно сохраняя безразличное выражение лица.

— Спасибо, Джон, можешь идти спать.

Окинув напоследок библиотеку жадным взглядом, лакей удалился. Вот Нэнси удивится, когда он расскажет ей о темнокожем гиганте! Теперь все будут смотреть ему, Джону, в рот.

Эмма взглянула на хозяина дома, сидевшего по другую сторону инкрустированного карточного столика и тасовавшего карты. Она ни минуты не сомневалась, что выиграет, и с удовольствием предвкушала растерянное выражение лица своего противника. Выиграть у одной из этих презренных тварей, которые живут за счет молодых неискушенных юношей, было одним из немногих оставшихся ей удовольствий.

Игра началась. Лакей разжег камин, хотя вечер и так был теплый, и в библиотеке стало жарко. Эмма решала, какие карты ей сбросить. В комнате пахло кожей и лаком.

Хозяин протянул ей бокал:

— Хотите бренди, мисс… Как вас зовут? Я так и не узнал этого на корабле.

Эмма не отвечала, продолжая разглядывать свои карты.

— Меня зовут Уэрхем. Колин Уэрхем. — Он отхлебнул из своего бокала, разглядывая гостью, лотом перевел взгляд на карту, которой она пошла. — Неплохо, — с удивлением сказал он. — Вы хорошо играете. Но вот что удивительно: ваше поведение не похоже на поведение тех женщин, которые проводят жизнь за карточным столом.

— Я вообще на них не похожа, — ответила Эмма голосом, исполненным отвращения. — И на вас тоже не похожа. Я не заманиваю зеленых юнцов и не обираю их до нитки.

— Я тоже этого не делаю.

— Я не люблю разговоров во время игры, — отрезала Эмма.

Не хватало еще препираться с подобной личностью!

За полчаса она поняла, что ее противник — необыкновенно искусный игрок. Он точно рассчитывал ходы и умело использовал свои карты. И даже, казалось, каким-то чудом угадывал, какие карты у нее на руках. Ей стало ясно, что этими красивыми руками с длинными тонкими пальцами руководил незаурядный ум. Скоро Эмма с удивлением осознала, что и руки эти совсем не похожи на те изнеженные белые руки, которые она обычно видела за карточными столами. Они были мозолистые, загорелые, в мелких шрамах. Очевидно, этот человек занимался не только тем, что обирал беспомощных юнцов. Да и вел он себя не как прожженный игрок. Однако она собственными глазами видела, как он обчистил юного Беллингема, и поэтому упорно не обращала внимания на все то, что противоречило ее представлению об этом человеке.

Первую партию Эмма проиграла, но с небольшим счетом. Ей просто явно не повезло. Проигрыш ее нисколько не обеспокоил, и она сдала снова, разобрала свои карты по мастям и стала обдумывать стратегию игры.

— А вы ведь вовсе не любите играть в карты, правда? — с любопытством спросил Уэрхем.

Пораженная его проницательностью, Эмма подняла голову. Она предполагала, что ее противник, поглощенный игрой, ни на что другое не будет обращать внимания. Такие люди, как он, ничем, кроме карт, не интересуются. Встретившись взглядом с Уэрхемом, она вдруг вспомнила ощущения, нахлынувшие на нее, когда они столкнулись на трапе корабля. Вспомнила, как буквально утонула в глубине его сиреневых глаз. Они действительно глубокие. И в них светятся и ум, и сострадание, и юмор, и тысяча других свойств, которые чужды такому человеку, каким она его себе представляла. Как и в тот раз на корабле, его взгляд пронзил ее насквозь.

Выбитая этим из колеи, она вгляделась в своего противника. До сих пор у нее было о нем лишь общее впечатление: высок, строен, широкоплеч, темноволос, модно одет. Теперь же она обратила внимание на его лицо: узкое, с высокими скулами, орлиный нос и решительный подбородок. Черные волосы довольно коротко подстрижены и слегка вьются, хотя и зачесаны назад и напомажены. Четко очерченные твердые губы и глубоко посаженные синие глаза странного сиреневого оттенка. Красивый мужчина, вынуждена была признать Эмма, в нем все-таки есть что-то притягательное. Но, испугавшись собственных мыслей, она одернула себя — все шулеры наделены поверхностным обаянием.

— У меня такое впечатление, будто игра вам просто противна, — добавил он.

— Противна, — призналась Эмма.

Риск азартной игры совсем не привлекал ее. Игра в карты скорее напоминала ей скучные задачи по математике, которыми ее донимала гувернантка мисс Крейн, или перевод с французского трудного текста. Она выигрывала не потому, что любила играть, и не потому, что ей везло, а потому, что у нее были ясный ум, способность рассчитывать варианты, но самое главное — ей нужны были деньги на жизнь.

— Неужели игра не доставляет вам никакого удовольствия? — не унимался ее противник.

— Удовольствия? Когда я начну испытывать от игры в карты удовольствие, я тут же брошу играть.

— Зачем же вы играете?

— Потому что у меня нет другого выхода, — отрезала Эмма. — Делайте сброс, сэр.

Он, казалось, хотел добавить еще что-то, но передумал и положил на стол карты. Эмма смотрела на свои карты, стараясь сосредоточиться, хотя это было нелегко — она кожей чувствовала, что Уэрхем разглядывает ее. Молодая женщина была смущена. Она снова подняла на него глаза. Да, он внимательно смотрел на нее, и в глазах у него стояло нескрываемое любопытство. Да, именно любопытство. И еще… дружеское участие.

Человек, который так на меня смотрит, не может желать мне зла, — забыв о своих подозрениях, подумала Эмма. Уэрхем улыбнулся, как будто прочитал ее мысли. У Эммы перехватило дыхание. Какая у него удивительная улыбка! Добрая, теплая, надежная. Наверное, я к нему была несправедлива, — подумала Эмма.

— Может, выпьете немного бренди? — спросил Уэрхем, с удовольствием смакуя напиток. — Уверяю вас, оно того стоит.

Семь лет жестоких уроков напомнили о себе, как только Эмма отвела глаза. Ну конечно! Он все это делает нарочно. Старается отвлечь ее внимание, чтобы она проиграла. Собрав в кулак всю свою решимость, Эмма сосредоточила внимание на картах. Нет уж, больше она не попадется на этот крючок!

Вторую партию Эмма выиграла. Теперь они шли ровно. Но, бросив на Уэрхема злорадный взгляд, она заметила на его губах легкую улыбку. Что это значит? Он налил себе еще бренди и сделал пару маленьких глотков. Интересно, что означает эта улыбка? У него такой вид, будто он получает огромное удовольствие от этой игры, — подумала Эмма. — Он как будто вовсе не опасается проигрыша. Какая отвратительная самоуверенность!

Теперь все зависело от третьей партии. Эмма взяла новую колоду, распечатала ее и приготовилась сдавать.

— Напрасно вы отказываетесь от бренди.

— Не надейтесь, что я позволю вам затуманить мой мозг спиртным, — жестко сказала Эмма. И, не глядя на него, стала сдавать.

— Кто вы? — вдруг спросил Уэрхем. — Откуда вы появились? У вас манеры и выговор женщины аристократического круга, но вы совсем не похожи на тех светских дам, с которыми меня сводит судьба.

Эмма вспыхнула. Что-то в его тоне смутило ее: не то это было восхищение, не то насмешка.

Пусть бы эти дамы провели семь лет так, как провела их я, — подумала она, — вот тогда бы вы все поняли.

— Я пришла сюда играть в карты, а не вести с вами светскую беседу! — В ее голосе был лед.

Уэрхем на это замечание только вскинул бровь. В очаге догорали поленья. Одна из свечей погасла, и Эмма уловила приятный запах воска и дыма. Дело близилось к утру, вокруг стояла тишина, которую нарушало лишь похрапывание Ферека в холле.

Противники молча разглядывали свои карты и рассчитывали, что может оказаться в прикупе. Наконец, поменяв карты, Уэрхем сказал:

— По-моему, у меня масть сильнее, — И он выложил карты на стол.

Эмма с ужасом смотрела на них.

— У меня также квинта, — продолжал он, положив на стол еще пять карт.

Эмма быстро взглянула ему в лицо и тут же опустила глаза.

— Согласны? — спросил он.

Она сглотнула и кивнула головой.

— Прекрасно. Значит, квинта, терция, четыре туза, три короля и одиннадцать взяток.

Широко раскрытыми глазами Эмма глядела на выложенные перед ней роскошные карты, затем посмотрела на единственную карту, которая осталась у него в руках. От нее зависело, потерпит она сокрушительный разгром или нет. Но какую же карту оставить ей? Подумав секунду, она решилась.

— Дама бубен, — сказала она, бросив на стол остальные карты.

— Очень жаль. — И Уэрхем открыл последнюю карту — семерку треф.

— Без взяток, — проговорила Эмма. Как же позорно он ее разгромил!

— Не повезло вам, — сочувственно сказал Уэрхем.

— Никак не могу поверить, что вы оставили эту паршивую семерку.

— Вместо того, чтобы сбросить ее в надежде получить короля или даму?

Эмма кивнула:

— Вы шли на огромный риск.

— Да, иногда я иду на риск, — признал Уэрхем. — Но если вы хотите смутить противника, вам тоже надо больше рисковать.

И он улыбнулся.

«Какая обаятельная улыбка, — подумала Эмма. — В ней нет ни злорадства, ни презрения. Какая теплая улыбка и какой теплый взгляд!». Они почти смягчили удар, нанесенный поражением. Почти.

— Но мы не договорились, что вы ставите на кон, — заметил Уэрхем.

— Вы меня об этом не спросили!

Не могла же она поставить сумму, равную долгу Беллингема!

— Это верно.

Колин увидел, что она в растерянности прикусила нижнюю губу, и с удовольствием наблюдал, как вздымается ее грудь под атласным платьем.

— В таком случае мы квиты, — сказал он.

Эмма несильно стукнула кулаком по столу.

Она была уверена, что обыграет меня, и о дальнейшем не задумывалась, — подумал Колин. Он с любопытством ждал, что она предпримет. Несмотря на полный разгром, на ее лице была написана решимость.

— Давайте сыграем еще, — наконец выговорила она.

Упорная дама, — одобрительно подумал Колин. Он втянул ноздрями воздух, упиваясь ароматом ее духов, задержал взгляд на нежной белизне ее плеч. Нет, такой женщины он никогда раньше не встречал. Он не хотел, чтобы она уходила. Наоборот, он желал совершенно иного.

— Что ж, одну игру. Если выиграете, расписки ваши.

— А если проиграю?

— Я все равно отдам вам расписки, но за это я хочу… — Колин помедлил. Он не принадлежал к разряду соблазнителей юных девиц. Но эта женщина сама пришла к нему в дом и бросила ему вызов, к тому же она не девица, только что сошедшая со школьной скамьи. Она его заинтриговала и вызвала в нем желание.

— Что? — громче, чем нужно, спросила Эмма.

Колин понял, что слишком пристально на нее смотрит. Но выпитый бренди и странные события этой ночи придали ему дерзости.

— Вас, — ответил он.

Это короткое слово ударило как гром среди ясного неба. На какую-то минуту потеряв дар речи, Эмма ошеломленно смотрела на своего противника.

— Да как вы смеете?

— Я еще и не то смею.

— Я… я вас презираю! Неужели вы воображаете, что я пришла сюда для того…

— Вы сами предложили сыграть еще партию, — перебил он ее. — Я просто поставил свои условия.

— Возмутительные условия! — взвилась Эмма.

— Ничего лучшего я придумать, к сожалению, не могу, — невозмутимо ответил Уэрхем, представляя ее в своих объятиях. — Вы получите расписки независимо от исхода игры.

Не в силах больше сдерживаться, Колин протянул руку через столик и дотронулся до ее руки. Эмма, отдернув руку, вскочила на ноги. Стул, на котором она сидела, с грохотом упал.

Разочарование заставило Уэрхема сказать:

— В таком случае Беллингему придется со мной расплатиться.

— Вы шулер и грабитель! — яростно выкрикнула Эмма. Но выкрикнула не совсем уверенным тоном.

«Похоже, она уже начала менять обо мне мнение», — подумал Колин, пожалев о своих необдуманных словах.

— Вовсе нет, — сказал он, — но признайте, что…

— Госпожа, — раздался бас из прихожей. — Вы меня звали?

Эмма сделала шаг назад. Колин тоже встал из-за стола.

— Ферек не даст меня в обиду, — предостерегла его Эмма. — Для него не существует английских понятий законности и чести. Он применяет жесткие и весьма эффективные методы.

— Если он посмеет коснуться меня хоть пальцем, ему плохо придется, — проговорил Колин сквозь сжатые зубы.

Дверь открылась, и в ней появился Ферек. Он подозрительно посмотрел на опрокинутый стул и потом бросил враждебный взгляд на Колина Уэрхема.

— Что он вам сделал? — спросил он Эмму.

— Ничего, — ответила Эмма. — Пошли.

Она взяла с карточного столика сумочку и закуталась в плащ. Но темнокожий гигант, похоже, не собирался уходить. Сжав кулаки, он вперился в Колина.

— Пошли же, Ферек, — приказала Эмма, которая уже вышла из комнаты.

Ферек неохотно последовал за ней.

— Как вас зовут? — крикнул ей вслед Колин. — Где мне вас найти?

Не удостоив хозяина ответом, Эмма спешила к выходу. Колин бросился было за ней, но огромная туша преградила ему путь.

— Все равно я вас найду, можете не сомневаться! — крикнул Колин уже исчезающей в дверях незваной гостье.

Эмма исчезла в темноте.

 

Глава 2

Барон Сент-Моур сидел за столом и с отвращением взирал на завтрак. Настроение у него было отвратительнейшее: он не сомкнул глаз после внезапного исчезновения незнакомки, проклиная себя за то, что так и не узнал ни ее имени, ни фамилии. Ко всему прочему примешивались неприятные ощущения от выпитого ночью бренди.

Прекрасная дама в маске… Ей удалось снять с его души тяжесть… До чего же она загадочна, прекрасна и… желанна! А он, глупец, дал ей возможность уйти! Да еще этот распроклятый слуга… Колин даже не заметил, с какой силой сжимает кофейную чашку. Как она его называла?.. Ферек. Экое идиотское имя! Распаляясь с каждой минутой все больше, Колин уже проклинал запланированные на утро визиты и встречи. Теперь он вынужден сидеть дома, вместо того чтобы броситься на поиски желанной дамы. Да, видно, все сегодня утром складывается не так! Мысли его прервал появившийся лакей:

— Сэр, к вам пришли… Молодой джентльмен.

Уэрхем только рыкнул в ответ.

Джон стоял как вкопанный в ожидании распоряжений. Молчание затянулось.

— Сказать ему, что вас нет дома, милорд? — наконец не выдержал слуга.

— Скажи, чтобы катился ко всем чертям.

— Хорошо, милорд.

И Джон пошел к двери.

— Постой! Кто это?

— Мистер Беллингем, милорд.

Беллингем? Колин выпрямился в кресле. Он совсем забыл о Беллингеме. Это же связующее звено, хотя и непонятно, какие могут быть отношения между ним и ночной гостьей. Да, конечно, необходимо поговорить с этим юным Беллингемом. Быстро выпив кофе, Колин поднялся из-за стола.

— Где он?

— В библиотеке, милорд.

— Какое совпадение! — фыркнул Колин.

Открывая хозяину дверь, Джон отметил опасный стальной блеск в его глазах и пожалел молодого человека, у которого и без того был весьма подавленный вид.

Робин Беллингем стоял у камина какой-то потерянный. Темные круги под глазами и дрожащие руки говорили сами за себя. Однако, едва заметив барона, юноша расправил плечи, стараясь, по-видимому, не выказать своего душевного состояния.

— Я пришел поговорить с вами о своих расписках, сэр, — без должного приветствия сразу заявил он.

— Ага, значит, узнал, что они все еще у меня? — прорычал Уэрхем. И прямо перешел к тому, что его в данный момент интересовало больше всего:

— Какие могут быть отношения между той потрясающей женщиной и вами?

— Простите, не понял.

— Выкладывай все начистоту! — приказал Уэрхем.

Беллингем недоуменно воззрился на него.

— Что, не вышло?

Весь гнев и разочарование Колина сфокусировались на стоящем перед ним молодом человеке. Он уже проиграл в уме все возможные причины, которые могли заставить его таинственную гостью пойти на такой невероятный шаг во имя этого недоумка, и все они вызывали в нем бешенство.

— Не удалась ваша затея?

— Милорд Сент-Моур, я вас не понимаю, — с достоинством сказал Робин Беллингем. — Я пришел обсудить с вами вопрос о деньгах, которые я вчера проиграл вам.

— Кто она? — злобно перебил его Колин. (Надо же так бесстыдно врать) — Или ты мне скажешь, или я задушу тебя как котенка!

Беллингем отступил на шаг от разъяренного Колина.

— Миссис Ремплинг?.. Я ее почти не знаю, милорд. По-моему, она вдова…

— Плевать я хотел на Барбару Ремплинг! Ты прекрасно знаешь, что я говорю не о ней. Кто эта женщина, которая явилась ко мне, чтобы отыграть твои расписки?

— Женщина? — Беллингем выпучил глаза. — Я понятия не имею, о ком вы говорите, милорд.

Уэрхем смотрел юноше в лицо. Кажется, он и правда не понимает, о ком идет речь. И тут Колину бросилось в глаза нечто иное. Он подошел к Робину ближе и всмотрелся в черты его лица.

Беллингем отступил еще на шаг.

— Я… я надеялся… то есть я пришел просить у вас отсрочки, — с трудом выговорил он. — У меня сейчас трудно с деньгами. Я знаю, что вы…

— Я не беру денег с зеленых юнцов, — перебил его Уэрхем, словно все эти объяснения его нисколько не интересовали. — Я бы сказал тебе это вчера, если бы ты так поспешно не сбежал. Да и вообще отказался бы с тобой играть, если бы мог это сделать, не оскорбив тебя. — Он не мог оторвать глаз от белокурого юноши. Колин буквально впился глазами в его лицо. И вдруг заметил, как тот слегка наклонил голову набок, слушая его.

— Сэр. — В голосе Робина Беллингема уже звучали негодующие нотки. — Я не маленький мальчик. Я веду самостоятельный образ жизни…

— Ну да, целых полгода, — оборвал его Уэрхем. Ему виделось что-то знакомое в чертах молодого человека. И этот серебристый оттенок светлых волос… Как же он сразу не заметил? Такой необычный цвет!

— Не возьму я твои деньги.

Беллингем, вспыхнув, сжал кулаки.

— Поступайте, как хотите, но я считаю себя обязанным выплатить вам всю сумму.

— Тогда можешь считать себя ослом, — безразличным тоном отозвался Уэрхем.

— Милорд! — Беллингем побледнел. — В таком случае… в таком случае я…

— Не вздумай вызвать меня на дуэль, — усталым голосом сказал Уэрхем. — Я не приму ваш вызов, молодой человек. — Он вздохнул. Очевидно, для того чтобы вытянуть из юноши какие-нибудь сведения о незнакомке, в первую очередь надо его успокоить. — Это не касается вас лично. Я никогда не принимаю крупного выигрыша от людей, которые моложе меня на десять лет. Это против моих принципов.

— Но я… — Беллингем явно чувствовал себя униженным, хотя в голос его закралась нотка облегчения. — Не могу же я отказаться платить долг чести, — неуверенным голосом возразил он.

— Взамен вы можете оказать мне услугу, — сказал Уэрхем.

Молодой человек выпрямился.

— Все, что в моих силах, милорд.

Колин слегка наклонился вперед.

— Скажите, у вас есть сестра?

— Кто?

— Сестра, — повторил Колин. — Старшая сестра. Значительно старше вас.

У молодого человека отвисла челюсть.

— Ну, в чем дело? — нетерпеливо спросил Колин. — Разве это такой трудный вопрос? Неужели вы не знаете, есть у вас сестра или нет.

— Есть. То есть, нет. Вернее, была, но…

— Но что?

— Мне запрещено упоминать ее имя, — наконец выговорил Беллингем. — Отец запретил.

— А…

Догадка Колина подтверждалась. Этот юноша был очень похож на ночную гостью. И теперь у Колина выстроилось вполне удовлетворявшее его объяснение, почему она попыталась выручить этого молодого человека. Больше того, теперь он все о ней узнает. Да, за всем этим скрывается какая-то тайна!

— Вашему отцу я ничего не скажу. Но в обмен на ваши расписки я хочу, чтобы вы рассказали мне о своей сестре… все, что знаете.

Беллингем изумленно вытаращился на него.

— Хотите кофе? — вдруг радушно предложил хозяин дома. (У него даже как будто прошла мигрень.) — Может быть, позавтракаете со мной?..

Через несколько минут они уже сидели друг против друга в глубоких креслах, попивая кофе.

— Ну-с, — нетерпеливо начал Уэрхем. Его буквально распирало от предвкушения загадочной истории. — Рассказывайте о сестре.

Беллингем откашлялся.

— Я плохо ее знаю, как ни странно это звучит, — начал он. — Она старше меня на восемь лет, поэтому у нас было мало общего в детстве. Я был еще совсем маленьким, когда сестра уже готовилась к своему первому светскому сезону.

— Не важно, — отмахнулся Уэрхем. — Расскажите то, что знаете.

— Хорошо. — Беллингем опять нервно откашлялся. — Ее зовут Эмма.

— Эмма, — повторил барон, словно пробуя имя на вкус. — Отличное имя!

— Да. Я помню, что она была очень красива и много смеялась. Вальсирует, бывало, по гостиной и дразнит отца. — Робин сделал гримасу. — Тогда он был совсем другим человеком. Он…

— Вы говорите так, точно она умерла, — сказал Колин. Ему вдруг стало зябко. Неужели он ошибся?

— Нет. Она не умерла. — Беллингем нервно заерзал в кресле. — Но отец заявил, что для нашей семьи она все равно, что умерла.

Ага, вот оно что! — подумал Колин.

— Почему? — спросил он.

— Она вышла замуж против воли отца.

— Замуж?!

Колину показалось, что на него свалилось огромное дерево.

— Да. Она обручилась с человеком, которого он не одобрял, а когда отец отказал ей в своем благословении, поступила по-своему.

Робин, казалось, жалел, что сам не способен на такой поступок.

— Расскажите мне все по порядку, — севшим голосом потребовал Колин.

Беллингем кивнул:

— Я расскажу вам все, что сам знаю. Во время своего первого светского сезона Эмма влюбилась в Эдварда Тарранта, старшего сына сэра Филиппа Тарранта.

— Того самого, что разорился на скачках в Нью-маркете? — прорычал Колин. Слово «влюбилась» царапнуло его слух.

— Да. Кажется, это случилось в тот самый год, когда Эмма познакомилась с его сыном. Во всяком случае, Тарранты разорились, и отец запретил ей даже близко подходить к Эдварду. Дело в том, что Эмма унаследовала от бабушки значительное состояние, и отец считал, что Эдвард хочет наложить лапу на эти деньги, ко всему прочему у младшего Тарранта была репутация заядлого игрока.

— А-а… — проговорил Колин.

Теперь он понял отвращение Эммы к азартным играм.

— Но Эмма не желала никого слушать. Говорят, Эдвард был очень красивый мужчина и большой сердцеед. — Робин умолк. — Вы что-то сказали, сэр?

Колин покачал головой.

— Продолжайте.

— Они поженились, как только Эмме исполнилось восемнадцать лет, и уехали за границу. Отец, кажется, пытался спасти от Тарранта состояние Эммы. Он советовался с адвокатами, но ему так и не удалось ничего сделать. Я хорошо помню, как он тогда бушевал по этому поводу, проклиная Тарранта и обзывая Эмму последней дурой. Он был абсолютно уверен, что Таррант спустит ее состояние за пять лет и оставит ее без гроша в кармане.

— Ну и что? Так и случилось?

Беллингем пожал плечами:

— Мы уже много лет ничего о ней не знаем.

— Ни о ней, ни о ее муже? — спросил Колин.

Ему еще никогда не было так противно произносить слово муж.

— Ни о ком из них. По крайней мере… я ничего не слышал. У него, наверное, были друзья, но…

Ну, это легко выяснить, — подумал Колин.

— Может быть, она… они вернулись в Англию? — спросил он.

Беллингем покачал головой, потом задумался.

— Я просто понятия не имею, где они, — сказал он. — К тому же, встреть я Тарранта на улице, я бы его не узнал. — Он нахмурился. — А почему вы меня расспрашиваете об Эмме?

— Мне кажется, я вчера вечером видел вашу сестру, — рассеянно ответил Колин.

— Эмму? Где?

Колин хотел было сказать: «У себя дома», но передумал.

— В салоне Барбары Ремплинг. После того, как вы ушли.

— Вы ее узнали? — взволнованно воскликнул Робин. — Мне столько раз хотелось поговорить о ней с отцом, но он…

— Нет, — перебил его Уэрхем. — Я ее не узнал. Она появилась в свете семь лет назад, а я в то время находился в Португалии.

— Да? — разочарованно проговорил Робин. — Ну вы хотя бы с ней разговаривали? Где она остановилась? Я поеду к ней, что бы там ни говорил отец.

Надежды Уэрхема, что Робин прячет сестру, развеялись как дым. Да теперь это и не важно. Какое ему дело до замужней леди!

— Понятия не имею, — ответил он юноше. — Мне просто стало любопытно.

— А, — огорченно проговорил Робин. Он был настолько взволнован этой новостью, что даже не полюбопытствовал, с чего это судьба его сестры заинтересовала барона Уэрхема. — Как жаль, что я так поспешно ушел… Мне очень хочется увидеть сестру.

На Колина навалилось привычное чувство усталости. Он встал, подошел к письменному столу и вынул из ящика расписки Робина.

— Возьмите, — сказал он, подавая их юноше. — Мы в расчете.

Робин медленно протянул за ними руку. — Вы уверены?

— Абсолютно, — уже с некоторым раздражением отозвался Колин. — А теперь я вынужден с вами попрощаться. Мне надо ехать.

— Разумеется, — сказал Робин, поспешно вставая. — Благодарю вас.

— В другой раз играйте поосторожнее, — посоветовал Колин.

При этих словах молодой человек вспыхнул и насупился. Молча он повернулся на каблуках и вышел из кабинета. Колин проводил его задумчивым взглядом. Обиделся! Ну и ладно, в конце концов, какое ему дело до Беллингема и его замужней сестры? Барона опять окутало черным облаком уныние. Наверное, ему уже не суждено испытать радость жизни. Мрачный, он подошел к столику и налил себе еще чашку кофе.

На другом конце Лондона, в районе, далеко не аристократическом, Эмме тоже не спалось после бурно проведенной ночи. Она сидела в бедно обставленной столовой за чашкой чая, подперев рукой раскалывающуюся голову.

«Натворила бог знает что, а главное — плодов никаких: долговые расписки Робина не удалось заполучить», — раздраженно подумала Эмма. Если узнают, что она одна, да еще ночью, была в доме неженатого мужчины, сплетням не будет конца. Как же теперь сохранить незапятнанным свое доброе имя? Вдобавок ко всему этот негодяй вспомнил, что видел ее на корабле, так что игорные салоны теперь для нее закрыты, и возможность зарабатывать себе на жизнь растаяла словно мираж.

Ее мысли прервал шум открывающейся двери. В столовую вошла невысокая седая женщина лет шестидесяти с невыразительными чертами лица. На ней был янтарного цвета халат, обильно украшенный желтой тесьмой, который не подходил ни к ее возрасту, ни к обстановке ее дома. Бледная, она вяло улыбнулась Эмме.

— Доброе утро, дорогая, — сказала она, усаживаясь за стол напротив Эммы. — Хорошо ли спалось?

— Неважно.

Эмма смотрела на тетку Эдварда, единственную родственницу, с которой она связалась по возвращении в Англию. По ее воспоминаниям, Арабеллу Таррант принимали в высшем свете, хотя она и не имела в нем большого влияния.

Муж Арабеллы сбежал в Вест-Индию с хорошенькой горничной, оставив жену в весьма двусмысленном и стесненном положении.

— А в карты вчера, надеюсь, везло? — спросила миссис Арабелла, покрывая хлеб толстым слоем масла.

Горничная принесла горячий чай, и она налила себе чашку.

— Нет, как раз очень не везло, — ответила Эмма, думая о Робине.

— Ты проиграла? — с ужасом спросила пожилая дама, прижимая руки к груди.

— Нет-нет, я выиграла. Все в порядке.

По договоренности с леди Арабеллой Эмма должна была часть вырученных денег отдавать на ведение хозяйства.

Вот она расстроится, узнав, что я больше не смогу играть, — подумала Эмма.

— Тетушка, вы знаете человека по имени Колин Уэрхем?

У леди Арабеллы расширились глаза.

— Барона Сент-Моура?

Эмма пожала плечами. Она не знала о титуле Колина ровным счетом ничего.

— Колин Уэрхем, барон Сент-Моур принадлежит к древнейшему аристократическому роду. Он очень богат и имеет большое влияние в свете. Его сестра Каролина Уэрхем замужем за графом Ротемом. Кажется, Сент-Моур только что вернулся с войны. Когда он вступил в армию, все его семейство встало на дыбы. Но ты, будучи в то время еще ребенком, этого, конечно, не помнишь.

Эмма внимательно слушала, с удовольствием смакуя крепкий чай, а леди Арабелла, с воодушевлением подхватив возможность посплетничать, продолжила начатый разговор после небольшой паузы:

— Ты познакомилась с Сент-Моуром, Эмма? Это самый завидный жених в Лондоне. Как было бы замечательно, если бы он…

— Ни о чем таком не может быть и речи, — перебила ее Эмма.

— Но ты очень красива и умеешь держаться в обществе. В общем, не знаю, как лучше выразиться, но я готова поклясться, что любой мужчина обратит на тебя внимание…

— Я не ищу мужа, — прервала ее Эмма.

— Но почему? Женщине необходимо быть замужем. В конце концов, это удобно. Уж Сент-Моур никогда не опустится до того, чтобы сбежать с прислугой. Когда я вспоминаю, сколько вытерпела от мужа, чем я для него жертвовала, чего только…

— Кому нужна такая жена, как я! — сказала Эмма в надежде оборвать очередной поток жалоб. — Вдова без гроша за душой, о которой даже не вспоминают родные.

— Что?.. Да, пожалуй, ты права.

У леди Арабеллы был вид ребенка, лишенного обещанной конфеты, то ли оттого, что разбилась мечта о блистательном браке, то ли от невозможности еще раз вспомнить все свои обиды.

— Да даже если кто-нибудь и сделает мне предложение, я откажу ему, — продолжала Эмма. — Достаточно я натерпелась…

— Тут я тебя понимаю. Когда я вспоминаю, сколько лет я посвятила этому…

— А что ты знаешь о Колите Уэрхеме? — опять перебила ее Эмма. — Он игрок?

Тетушка, как-то вяло шевельнув пальцами, бросила на нее обиженный взгляд. Вечно она ее перебивает!

— Он много лет назад покинул родной дом, так что, мне кажется, никто толком не знает, что он за человек.

То есть ты не знаешь, что он за человек, — подумала Эмма.

Неожиданно лицо тетушки Арабеллы приняло озабоченный вид.

— Ты что, выиграла у него много денег?

— Допустим, и что?

— Да понимаешь… Некоторые джентльмены не любят проигрывать женщинам, а у семейства Сент-Моуров огромные связи. Не стоит тебе связываться с бароном в этом отношении. Иначе перед тобой закроются двери всех салонов.

Час от часу не легче! Такой человек не пожалеет Робина. Если тот не сможет расплатиться — а по его глазам вчера вечером Эмма поняла, что платить ему нечем, — его репутация в свете будет погублена, что только подтолкнет беднягу к еще более отчаянной игре. После стольких лет борьбы за респектабельность ей придется поставить ее на карту, придется поступиться всеми своими принципами, всеми правилами приличного поведения. У нее нет выбора. Придется опять обратиться к Уэрхему и принять его возмутительное условие.

Эмма вдруг подумала, что мысль о новой встрече с игроком не так уж и противна. Ей вспомнилась притягательная улыбка Уэрхема, но она — и уже не в первый раз — одернула себя. Что за мысли?! Конечно же, обыграть барона и стереть с его лица самодовольное выражение — теперь для нее дело чести, хотя это будет очень нелегко: Уэрхем превосходно играет в карты. Так что, скорее всего, придется уповать на везение. Эмма скривилась. Конечно, есть разные способы склонить госпожу Удачу на свою сторону. Она умела жульничать. Но Уэрхема, пожалуй, не проведешь. Мысль о том, что он уличит ее в шулерстве, вогнала ее в краску.

Нет, — решила Эмма, — положусь на свое мастерство. В конце концов, до сих пор оно ни разу меня не подводило.

— Что с тобой, милочка? — воскликнула леди Арабелла.

— Что?..

— У тебя было такое странное выражение лица.

— А, ерунда. Я просто вспомнила об одном деле.

— Касающемся Сент-Моура?

— Не беспокойся, все это пустяки, — повторила Эмма.

Во взгляде тетушки промелькнуло сомнение. Приезд Эммы был для нее просто подарком: она очень нуждалась, и деньги Эммы были как нельзя кстати. Теперь же, если Эмма поссорится с Сент-Моуром, ей не видать этих денежек как своих ушей. И леди Арабелла была готова на все, чтобы предотвратить эту беду.

Колин сидел в библиотеке и мрачно смотрел на языки пламени в камине. На столике у его локтя опять стоял графинчик с бренди. По настоянию матери он провел невыразимо скучный вечер в Олмеке. Он уже надеялся, что у нее иссяк поток безнадежно скучных невест, но нет, сегодня она представила ему еще нескольких. И ему пришлось вести с ними светские беседы, вальсировать, а одну даже сопровождать к ужину. И хотя он вел себя со всеми неизменно любезно, его терпение было на исходе. Как ему осточертели эти невинные глаза, белые муслиновые платья с оборочками и бессмысленные разговоры! Он пытался объяснить матери, что юные девицы, из которых она предлагает ему выбрать жену, ему совершенно неинтересны, что они пусты и банальны и что в них еще не пробудилась жизнь сердца. Но мать отметала все его возражения, объясняя его поведение чистым упрямством или непонятным желанием поступать ей назло.

— Дьявол! — буркнул Колин, допивая остатки бренди.

И вдруг перед ним опять возник образ Эммы Таррант. Вот уж не чета этим безмозглым девицам! Ее волевое лицо и бесстрашные глаза говорят о сильном характере. Да, — ехидно подсказал ему внутренний голос, — только она замужем.

Колин яростно стукнул кулаком по ручке кресла. Почему, черт возьми, воспоминания о ее облике и тонких духах неотступно преследуют его?!

Звук открывающейся двери нарушил тишину библиотеки.

— К вам дама, милорд, — сказал вошедший лакей.

И тут же появилась Эмма, опять в маске. Не давая себе времени передумать, она быстро шагнула в комнату и предстала перед раскинувшимся в кресле Колином.

— Я принимаю ваше условие, — выпалила она, не тратя времени на приветствия и светские условности.

Колин вскочил, почувствовав, что у него подкосились ноги.

Видно, я порядочно выпил, — подумал Уэрхем.

— Спасибо, Джон, — сказал он. — Можешь идти.

Колин застыл как вкопанный, ожидая, когда наконец изнывающий от любопытства лакей закроет за собой дверь.

— Вы меня слышали? — спросила Эмма, стягивая с лица маску. — Я пришла сыграть с вами на расписки Робина.

— В самом деле? — сардонически изрек Колин.

— Да.

Эмма держалась неестественно прямо, всей своей позой выражая вызов. Уэрхем вел себя хуже, чем она предполагала. Доброта, которая померещилась ей в его глазах в прошлый вечер, исчезла бесследно. Человек, который предстал перед ней сегодня, пугал ее своим остановившимся взглядом. Почему он так смотрит? Эмма с ужасом поняла, что он именно таков, каким она старалась его себе представить, — холодный игрок, которому безразлично абсолютно все. Ну что ж, тем более она обязана спасти от него Робина.

Что за ничтожество ее муж, тем временем думал Колин. Если бы эта очаровательная, искрящаяся жизнью женщина принадлежала ему, Колину, разве бы он допустил, чтобы она навещала по ночам чужие дома, предлагая свое тело в обмен на какие-то жалкие бумажки! Внезапно Колина окатила волна сожаления, смешанного со злостью. О чем тут думать? Эта женщина — не невинная девица, она знает, что делает.

— Хорошо, — только и сказал он, повернулся и направился к карточному столику.

Они сели друг против друга.

Если ей повезет с картами, она выиграет, — подумал Колин. Играют они примерно одинаково. Но он почему-то был уверен, что и в этот раз удача будет на его стороне.

— Сдавайте, — коротко бросил он.

Эмма окинула его вызывающим взглядом, которым Уэрхем не мог не восхититься.

Колин дал возможность гостье тасовать колоду и сдавать. Чувствуя состояние своей прекрасной противницы, он понимал, как трудно далось ей решение опять бросить ему вызов. Предвкушая победу, барон взял карты в руки.

…Эмма потерпела полный разгром. Удача действительно сопутствовала Колину. Карты как сговорились помогать ему, и все хитрости Эммы шли ему только на пользу. Он сам с трудом верил своему везению и не удивился, когда после второй сдачи Эмма воззрилась на свои карты с таким видом, словно подозревала его в подтасовке. Тем не менее, третью партию, для которой они распечатали новую колоду, он тоже выиграл с большим преимуществом. Когда последняя карта была разыграна, и они подвели итог, Эмма протянула руку за графином с бренди, налила себе полный бокал и выпила содержимое в два глотка.

«Нет, надо ее отпустить с миром», — подумал Колин. Надо ей сказать, что он еще вчера вернул расписки ее брату и что они в расчете. Но он не смог удержаться от искушения подойти к ее стулу и легонько погладить ее обнаженное плечо. Ее кожа показалась ему теплым шелком. Все в этой женщине возбуждало Колина.

От его прикосновения Эмма вздрогнула. — Неужели вы и в самом деле потребуете от меня исполнения этого дикого условия? — сказала она дрожащим голосом.

Ну, один-то поцелуй я заслужил, — подумал Колин. Он поднял Эмму со стула и повернул к себе лицом. Какая сумасшедшая история! И сам он словно сошел с ума. Как она обворожительна! Какие у нее бездонные глаза!

Какой же он большой, — подумала Эмма. Сама она была высокая, но Уэрхем был на голову выше ее. Его удивительные сиреневые глаза жгли ее огнем, а красивое лицо отражало власть какого-то сильного чувства. Эмма была одновременно и околдована, и напугана, и не успела она открыть рот, чтобы возмутиться, как он впился в ее губы поцелуем.

Эмма начала было сопротивляться, но через мгновение, ошеломленная тем, что происходило с ней самой, затихла в руках этого странного чужого мужчины. Колин Уэрхем не вгрызался ей в губы зубами, как делал Эдвард. Он не боролся с ней, как с тяжелым тюком, который он не может сдвинуть с места. Он не спешил, не злился на нее за то, что она не знает, чего он от нее хочет.

Поцелуй Колина Уэрхема был мягок и нежен, и он тянулся долго-долго, как бы уговаривая ее отозваться на его призыв. С каждым мгновением Эмма становилась все податливее, а ласки Уэрхема — настойчивее. Эмма никогда в жизни не ощущала ничего подобного, и у нее не хватило сил лишить себя такого всепоглощающего блаженства. У Эммы закружилась голова. Припав грудью к его телу, она ощутила вдруг какую-то особенную защищенность. Уэрхем был сильным и настойчивым, но его ласки не причиняли ей боли, а наоборот. Он ласкал каждый дюйм ее трепещущего тела и, не встретив сопротивления, потянулся губами к ее груди. Эмма всей кожей ощутила жар его дыхания. В ней разгоралось желание, которое, конечно же, не ускользнуло от внимания Колина. Это открытие поразило его! Жизнь проснулась в его теле, и благостная струя ее оросила иссушенную его душу. Как же он благодарен этой женщине за собственное пробуждение! С благоговением Колин дотронулся до ее груди, обвел сосок, напрягшийся под тонким шелком платья.

Переполненная блаженной истомой, Эмма, застонав, прижалась к нему всем телом. От каждого ее движения Колин все больше терял самообладание.

— О Боже! — прошептала Эмма, когда он раздвинул ее ноги. — Нет-нет, подождите…

— Не могу, — выдохнул Колин, целуя ее шею и грудь.

Нетерпеливым движением он вдруг рванул платье вниз, и его взору открылась ее грудь с розовыми манящими сосками.

Эмма ахнула. К ней мгновенно вернулся забытый страх. Поведение мужа много раз доказывало ей, что за галантностью у мужчин скрывается темная, низменная сущность.

— В чем дело? — Колин отстранился, почувствовав, как резко изменилась Эмма.

— Ни в чем, милорд.

Она должна вынести все, если хочет спасти Робина, поэтому страх надо перебороть во что бы то ни стало!

Перемена в ее лице озадачила Колина. Ее поведение не соответствовало тому, что он о ней знал. Он несколько лет командовал людьми в экстремальных ситуациях и научился правильно оценивать их характер. В Эмме он не видел хитрости, не ощущал обмана. Она казалась ему теплым, прекрасным, невинным существом. Как странно! Ведь она замужем. Откуда же такой страх в глазах? Что могло ее так испугать? Вина перед мужем или что-то другое? Что бы там ни было, надо успокоить ее. Как он хотел стереть с ее лица испуг!

Колин опять нежно поцеловал Эмму в губы долгим поцелуем, и вскоре он уже вновь ласкал податливое тело прекрасной женщины. Ее невольный отклик все неистовее разжигал в нем страсть, и вот, теряя остатки самообладания, Колин, подведя Эмму к дивану у камина, опустил ее на подушки, после чего встал перед ней на колени. Эмма попыталась привстать, но он, не позволив, припал губами к ее губам. У нее вновь закружилась голова. Вряд ли она понимала, что лежит перед мужчиной полуобнаженная, — желание захлестнуло все ее существо. Колин ласкал ее грудь, вызывая в ее теле острое томление. Эмма застонала. Первый раз в жизни она испытывала наслаждение от прикосновений мужчины.

В голове у нее царил полный хаос. Что это за человек? То он, исполненный презрения, холоден как лед, то пылает огнем чувственности, повергая и ее в пучину сладостной страсти…

Рука Колина скользнула по ее ноге. Его пальцы словно нашептывали ей нежные слова, лаская шелковистую кожу.

Эмма вновь напряглась.

— Нет! Подождите! — молила она, пытаясь высвободиться и сесть.

Колин желал ее, как никогда не желал ни одну женщину. Сочетание грусти и страсти, которое он в ней обнаружил, поразило его. Он вдруг понял, что искал в женщинах именно это.

— Эмма, ненаглядная, боюсь, что я больше не могу сдерживаться, — простонал Колин.

Эти слова ударили Эмму, словно электрический разряд, пробудив в ней все былые страхи. Она резко дернулась и вырвалась из его объятий.

— Откуда вам известно мое имя?

Ругая себя за промашку, Колин, усмирив свое распаленное страстью тело, пытался придумать убедительное объяснение. Что бы такое ей сказать? Как заставить ее вновь забыться? Страх в ее прекрасных голубых глазах сводил с ума. Нет! Надо признаться…

— Я догадался, кто вы такая, — наконец решился он. — Я заметил, как вы похожи на своего брата.

— Брата? — беспомощно повторила Эмма, цепляясь за невозможное. — Я не понимаю, о чем вы говорите, милорд.

— Он был у меня сегодня утром, — мягко продолжал Колин. — И я заметил сходство — правда, не сразу. У вас с ним необыкновенного цвета волосы. И хотя чертами лица он на вас не очень похож, у вас много общего в манере держаться. В конце концов, я заставил его рассказать всю вашу историю.

«Историю!» — ужаснулась Эмма. Историю ее позора. Теперь она полностью разоблачена и ей не удастся вести тихую, незаметную жизнь! Более того, этот человек знает, какую она совершила глупость и какому подверглась унижению. Она поставила все на брата, который ее даже не знал, и проиграла пари.

— Не беспокойтесь, я никому не скажу, — попытался успокоить ее Колин, заметив, какую бурю чувств вызвал в ее душе своим заявлением.

Но Эмма ему не поверила. Она по опыту знала, что мужчины всегда хвастаются своими победами. За бутылкой рома он обязательно расскажет какому-нибудь приятелю про распутную сестру Робина Беллингема, которая отдалась ему на пари, и эта история разнесется по всему Лондону. Сам Робин о ней услышит. Эмма покраснела. Натягивая на плечо рукавчик платья, она спросила:

— Вы отдадите мне его расписки?

— Сейчас я вам все объясню.

— Неужели вы все еще настаиваете, чтобы я выполнила ваше жуткое условие.

— Нет, но, видите ли, я не могу их вам отдать, потому что я уже…

— Как же я была глупа! — взорвалась Эмма. — Такой человек, как вы, не имеет понятия о чести. Я так и знала! Но, как дура, заставила себя поверить вам. Вы заморочили мне голову так же, как морочите голову всем своим жертвам! — Она стукнула кулаком о кулак и даже не почувствовала боли. — Я себя скомпрометировала. Погубила свою репутацию… И все напрасно!

— Дайте же мне договорить! — повысил голос Колин. — Вы кипятитесь понапрасну. Я…

— Ну да, я знаю, — горько сказала Эмма. — Вы скажете, что я не выполнила своего обязательства. А если бы и выполнила, вы выставили бы новые требования. Как вы низки! Вам важно только пари. У вас нет сердца.

— Как и у вашего мужа? — не выдержал Колин, обозленный ее тоном и тем, что она постоянно его перебивала.

— Об этом мы говорить не будем. Его погубили такие, как вы.

— Вот как? Что же это за скотина? Знает ли он, например, где вы были вчера ночью? Может, это он сам послал вас ко мне, надеясь вытянуть из меня денежки?

У Эммы было такое чувство, словно он дал ей пощечину.

— Эдвард умер! — вскричала она. — Его убили год тому назад, убили люди вашего пошиба.

Колин не успел осознать всю важность ее слов, поскольку неожиданно приоткрылась дверь, и в проеме возник озадаченный камердинер.

— К вам какой-то джентльмен, милорд. Я сказал ему, что уже поздно и что вы заняты, но…

— Я слышу, как он там орет, — раздался вдруг за его спиной чей-то голос. — А ну пропусти, болван!

Колин увидел, что Эмма словно окаменела, а ее расширенные глаза превратились в омуты темноты. Уэрхем инстинктивно вскочил на ноги, быстро обошел диван и встал так, чтобы ее не было видно от двери.

Через секунду в библиотеку решительным шагом пошел высокий старик. Пронзив взглядом Колина, он отчеканил:

— Полагаю, сэр, вам известно, почему я здесь! — Каждое свое слово он сопровождал ударом трости об пол.

Колин буквально прирос глазами к изрезанному глубокими морщинами, суровому лицу незнакомца. Он бы, не задумываясь, приказал камердинеру вышвырнуть непрошеного гостя вон, если бы Эмма не смотрела на него, как кролик на удава.

— Нет, не имею об этом ни малейшего представления, — тем не менее, Уэрхем ответил как можно сдержаннее.

— Я пришел по поводу моего сына, только что узнав о его деяниях, — взревел старик. — Пусть этот юный шалопай не воображает, будто мне неизвестно, что он вытворяет. Он не имел права играть с вами в карты. После последнего проигрыша я запретил ему играть, внятно дав понять, что больше не буду оплачивать его карточные долги. Слышите, сэр? От меня он не получит больше ни пенса. Пусть выплачивает вам долг из своего содержания. Хватит! Мне надоело его выручать из бесконечных передряг. А вам это пусть послужит уроком — в другой раз не будете связываться с зелеными юнцами. Хотя настоящий джентльмен в таких объяснениях не должен нуждаться.

— Мы с вашим сыном уже решили вопрос о его карточном долге, — ледяным тоном сказал Колин. — Так что можете не волноваться. Собственно, мне непонятно, с какой стати вы вообще вмешались в это дело.

Колин услышал позади себя приглушенный звук. Сейчас он хотел только одного — чтобы этот несносный старик провалился в тартарары!

— Он не мог с вами расплатиться, — прорычал Беллингем. Его глаза сверкали гневом. — У него нет таких денег.

— Однако он расплатился, — повторил Колин, — и я вернул ему его долговые расписки.

Услышав это, Эмма слабо вскрикнула, на что Беллингем мгновенно отреагировал — он бесцеремонно попытался заглянуть за Уэрхема.

— Кто тут еще… — начал было он и замолчал на полуслове. Старик выпучил свои бледно-голубые глаза, его кустистые брови сошлись на переносице, лицо стало пунцовым. — Ты?.. — выдохнул он, не веря своим глазам.

Колин переводил взгляд с отца на дочь, проклиная все на свете!

— Что ты здесь делаешь? — придя в себя от потрясения, рявкнул Беллингем. — И что за вид у тебя? Посмотри на свое платье! Ты что, нашла новый способ меня опозорить?!

Эмма, судорожно вздохнув, натянула на плечо второй рукавчик. Страшно бледная, она уже успела взять себя в руки и теперь сидела неестественно прямо.

Колин отметил, что она нашла в себе силы смотреть отцу прямо в лицо.

— Где твой проходимец муж? Бросил тебя, небось, растранжирив все твои денежки? Только не надейся, что я возьму тебя к себе в дом!

— Я и не надеюсь, — каким-то безжизненным голосом отозвалась Эмма.

— Ты что, собираешься жить в Лондоне? — негодующе спросил Беллингем. — Я этого не допущу! Я предупредил этого прохвоста Тарранта! И если он осмелится появиться в Англии, я всажу ему в сердце пулю. И сделаю это не задумываясь.

— Эдвард умер, — сказала Эмма тем же безжизненным голосом.

Она собрала в кулак всю свою волю, чтобы устоять перед напором отца, — она уже не ребенок, и ей нечего бояться.

— Я вообще не собиралась извещать вас о своем приезде. Да я скорее умру, чем обращусь к вам с какой-нибудь просьбой.

Беллингем, явно с трудом сдерживая свой гнев, перевел взгляд на Уэрхема.

— Что ты делаешь в этом доме? — спросил он, при этом сверля глазами Колина.

— Я пришла договориться с бароном Сент-Моуром относительно долговых расписок Робина, — ответила Эмма, и мысль, что Колин ее бессовестно обманул, как ножом, полоснула ее по сердцу.

— В такой час? И посмотри на себя — ты почти раздета! Ты ведешь себя как дешевая потаскуха. И не надо морочить мне голову!

Эмма с трудом сглотнула. Она хотела встать, но боялась, что у нее подкосятся ноги.

— До чего же ты докатилась, живя с Таррантом! — издевательским тоном продолжал ее отец. — Теперь ты стала любовницей этого человека? Тебе мало той грязи, что ты уже вылила на нашу семью?

— Я… — Слова застряли у Эммы в горле.

— Мы старые друзья, — вмешался Колин. Ему было невыносимо смотреть на затравленное лицо Эммы. — Мы познакомились в Испании.

— Друзья? — В устах Беллингема слово друзья прозвучало как страшная непристойность. — Вы всегда принимаете своих друзей-женщин таким образом, милорд Сент-Моур?

Эмма была на грани срыва. Слезы подступили к горлу. Колин чувствовал, что должен за нее вступиться, чтобы положить конец оскорбительным речам старика.

— Вы опозорили мою дочь, сэр! — взревел Беллингем. — Что еще мне остается думать? Я нахожу ее полураздетой в вашем доме. Как вы мне это объясните?

— Это вас совершенно не касается! — воскликнула Эмма. — Вы отреклись от меня. Вы не имеете права…

— Я все еще отвечаю за честь семьи, — прервал ее старик. — До тех пор, пока ты не сбежала с этим проходимцем Таррантом, наша репутация была безупречной. И больше я таких делишек не допущу! — Он повернулся к Колину. — Вы намерены как-то загладить свое поведение, сэр?

Колин, увидев хищный блеск в глазах Беллингема, понял, какую тот решил извлечь выгоду из происходящего.

— Вы полагаете, что я должен на ней жениться, сэр? — спросил он. (Интересно, как теперь поведет себя старик?)

— Что?! — вскричала Эмма.

— Вы ее скомпрометировали, — с явным удовлетворением заявил Беллингем. — Честный человек считал бы себя обязанным жениться.

— Вздор! — крикнула Эмма.

— Считал бы, говорите? — задумчиво спросил Колин.

Что за вздор, — мысленно одернул он себя. — Об этом и речи быть не может!

Эмма резко повернулась к нему:

— Вы с ума сошли?

— Что ж, — заулыбался вдруг Беллингем, потирая руки. — Баронесса Сент-Моур. Кто бы мог подумать!

— Подождите! — вскричала Эмма. — Что вы оба несете? Я ни за что на свете…

— Это замечательная новость, — прервал ее отец. — Я и надеяться не смел. Дорогая Эмма…

— Я еще не сделал предложения, — напомнил ему Колин.

— Никакая я вам не дорогая Эмма! Я ни за что не выйду замуж за Сент-Моура. Да и вообще ни за кого.

Беллингем ухмыльнулся, приведя этим Эмму в полное бешенство.

— Ох уж эти женщины, — обратился он к Колину, явно начиная оттаивать. — Вечно у них эмоции. Впрочем, в этом, пожалуй, секрет их очарования.

У Колина хватило ума никак на это не ответить.

— Что ж, — заключил Беллингем, — будем считать вопрос решенным. Церемония состоится, разумеется, в Беллингем-Хаус.

— Какой это вопрос вы считаете решенным? — сквозь стиснутые зубы спросила Эмма. — Вы разве не слышали? Я отказываюсь выходить за него замуж.

— Да, такой важный вопрос нельзя решать скоропалительно, — согласился Колин. — Надо все хорошенько обсудить.

Какой-то бред, — думал Уэрхем. — От меня ждут совсем другого брака. Но это матушка ждет другого, а вот он… Мысль о женитьбе на Эмме начинала казаться ему заманчивой.

— Вот и обсудите между собой, — отозвался Беллингем и повернулся к двери. — Баронесса Сент-Моур, — с довольным видом повторил он. И, словно опасаясь, что с ним опять будут спорить, поспешно вышел из библиотеки.

— Что это за идиотские шутки? — спросила Эмма, как только за ее отцом закрылась дверь.

А Колин представил Эмму своей женой, и чем больше он об этом думал, тем больше ему нравилась эта мысль.

— Вы о чем, о моем предложении? — словно пробуя это слово на вкус, спросил он.

Эмма, открыв рот, замерла.

Колин вспомнил безрадостную череду дней, которая предшествовала появлению Эммы. Он не ждал от жизни ничего хорошего, кроме исполнения скучного и бессмысленного долга до конца своих дней. Эмма его заинтересовала, заставила его смеяться и, наконец, пробудила в нем угасшее желание.

— А может, из нас получится не такая уж плохая пара? — словно спрашивая самого себя, произнес он вслух.

— Я не верю, что вы это говорите серьезно.

— С первой минуты нашей встречи…

— Это было вчера! — воскликнула Эмма.

— Ну да, — согласился Колин. — Так вот, вы с первой минуты поразили мое воображение.

— Воображение? — сдавленным голосом спросила Эмма.

Колин кивнул. Кажется, она начинает понимать, о чем идет речь.

— И опять же, вы действительно скомпрометированы.

— Скомпрометирована?

Он только выразительно посмотрел на нее, напоминая о ласках.

— Да как вы смеете? — взорвалась Эмма.

Колин нахмурился:

— Как я смею предлагать вам руку и сердце?

Он не привык, чтобы ему отказывали.

— Я не вещь, которой вы можете перебрасываться с моим отцом, — заявила Эмма.

— Но вопрос о браке всегда решается именно так, — напомнил ей Колин.

— Вопрос о браке!.. — На секунду Эмма смешалась. — Я что, застенчивая семнадцатилетняя девица? А вы — молодой человек, нуждающийся в совете старших?

— Конечно же, нет, — согласился Колин. — И именно поэтому мы прекрасно подходим друг другу.

— Мы совсем не подходим друг другу! Я не собираюсь связывать жизнь еще с одним игроком.

— Я же вернул вашему брату его расписки, — напомнил ей Колин. — И вообще не собирался требовать с него уплаты долга. И играть бы с ним не сел, если бы он не заявил, что сочтет мой отказ оскорблением…

— А мне вы не морочили голову? — воскликнула Эмма, задыхаясь от ярости. — Не угрожали взять с него деньги? Не обманули меня, чтобы затащить к себе в постель?

— Вы меня тоже обманули. Вы и словом не обмолвились, что замужем.

— Какое это имеет отношение к долгу Робина? С чего бы мне вам что-нибудь о себе рассказывать?

— А я считаю…

— Считайте, что хотите, но я за вас замуж не выйду. Ничего более нелепого нельзя себе и представить. — После этих слов Эмма чуть не расплакалась.

Колин не должен видеть ее слез, надо бежать. Она бросилась из библиотеки и уже через минуту оказалась на улице. Скорее отсюда, от этого кошмара! Надо побыть одной и спокойно разобраться с разрывавшими ее противоречивыми чувствами. И дать возможность барону Сент-Моуру все обдумать. Тогда он наверняка откажется от своего предложения…

Колин бросился за Эммой, но она уже успела вскочить в кабриолет, который тут же затерялся среди множества экипажей.

Уэрхем был взбешен: он понятия не имел, где ее теперь искать, ведь адреса Эммы он так и не узнал.

 

Глава 3

Два дня спустя Колин Уэрхем спустился к завтраку опять в прескверном настроении. Игнорируя встревоженные взгляды, которыми обменивались слуги, он с омерзением на лице отказался от предложенных ему сосисок и принялся крошить в тарелку хлеб с таким видом, словно ему доставляло наслаждение над ним глумиться. Он скомкал и бросил на пол салфетку, и лакей обходил ее с такой осторожностью, словно в ней находилась взрывчатка. Колин так и не сумел узнать, где живет Эмма. Барбара Ремплинг этого не знала, не знали и завсегдатаи ее салона. Колин чувствовал настоятельную потребность поговорить с Эммой, ему казалось, что из его рук ускользает его единственная удача, но найти ее он не мог. Черт знает что такое!

Когда он заметил, что рядом с его тарелкой нет обычно лежащей там газеты «Морнинг пост», он яростно потряс колокольчиком. Тут же появился Реддингс, его камердинер. Он молча положил перед Колином газету и стал наливать ему вторую чашку кофе. Колина заинтересовало столь необычное поведение камердинера.

— В газете сегодня прошло интересное сообщение, милорд, — наконец сдержанно произнес камердинер.

— Вот как? — Колин взглянул на первую страницу. — Какие-нибудь новости с конгресса?

После поражения Наполеона страны-победительницы созвали конгресс, и Колин с интересом следил за всеми сообщениями из Вены — его волновала судьба бывшей империи Наполеона…

— Нет, милорд, — как-то странно проговорил Реддингс.

Колин бросил на него раздраженный взгляд. Провоевав бок о бок столько лет, они относились друг к другу не как господин и слуга, а, скорее, как друзья. Колин без труда расшифровал значение поджатых губ и опущенных век камердинера. Видимо, он чем-то его обидел, или, во всяком случае, Реддингсу так показалось. Хотя еще полчаса назад тот помогал ему одеваться и вел себя, как обычно. Что-то здесь не так.

— В чем дело? — спросил Колин.

— Да ничего, милорд, — ответил Реддингс, продолжая стоять у стола, что тоже было исключением из правил.

— Что-то вычитал в газете? — догадался Колин. — Так скажи прямо, что ты там нашел?

— Вы, конечно, не обязаны оповещать меня, то есть слуг, о своих планах, милорд, — наконец решился Реддингс. — Но предстоящие перемены в доме каким-то образом затронут и прислугу. В связи с этим, я считаю, вы должны были предупредить всех нас.

Реддингс, выдав тираду, стоял теперь с совершенно невозмутимым видом, вперив остановившийся взгляд в стену, где не было ничего примечательного, кроме давно там висевшей картины.

— Перемена? — озадаченно повторил Колин и посмотрел на газету. О чем это он?

— Да, милорд, — безликим тоном проговорил Реддингс. — Неужели вы не понимаете, как для нас это важно?

— О чем ты говоришь? Какая еще перемена?

Камердинер бросил на него укоризненный взгляд, потом, не говоря ни слова, развернул газету, открыл страницу объявлений и указал пальцем на одно из них. Колин прочитал.

— Боже правый! — воскликнул он.

— Новая хозяйка всегда все переделывает в доме по-своему, — не замечая реакции хозяина, гнул свое Реддингс. — Повариха уверена, что вместо нее наймут шеф-повара-француза, а горничные… — Увидев наконец, как свирепо нахмурился Уэрхем, камердинер умолк.

— Это все штучки Беллингема! — взорвался вдруг Колин.

Он еще раз перечитал объявление о помолвке леди Эммы Таррант, дочери досточтимого Джорджа Беллингема, с бароном Сент-Моуром. Старый черт даже имел наглость назначить срок свадьбы — через две недели.

— Боже правый! Эмму это сообщение приведет в бешенство. Теперь уж мне не удастся спокойно поговорить с ней.

— Это неправда, милорд? — удивился Реддингс, вглядываясь в лицо хозяина.

Ему приходилось видеть лорда Уэрхема в разных ситуациях: и когда он изнывал от скуки и меланхолии, и когда он был охвачен огнем борьбы в сражениях. Но ни разу он не видел барона в таком бешенстве.

— Что-нибудь не так, милорд? — осмелился еще раз повторить вопрос Реддингс.

Но Колин уже не слышал его. Мама!..

— Что подумает мама! — воскликнул он и вскочил из-за стола, опрокинув стул. — Вели сейчас же оседлать мою лошадь. Мне немедленно надо ехать.

— Сию минуту, милорд. — Реддингс уже забыл про обиду, и теперь им руководило только любопытство. — Могу я спросить, куда вы едете?

— Туда, где меня никто не найдет! Необходимо расставить все на свои места, — ответил с каким-то неопределенным выражением на лице барон. — Распорядись же насчет лошади побыстрее!

В то же утро Эмма еще одевалась к завтраку, когда Арабелла Таррант ворвалась к ней в спальню.

— Милочка, как же можно так от меня таиться? — закричала Арабелла. — А еще притворялась, что ни за что не выйдешь замуж! А я, дура, и поверила! Ну, неужели нельзя было со мной поделиться, когда он сделал тебе предложение? Это уму непостижимо!

Эмма, сидевшая перед зеркалом с поднятыми руками и зачесывавшая наверх волосы, повернулась с удивлением на лице.

— Вы о чем говорите? — спросила она.

— И такой богатый человек! — восклицала Арабелла, стискивая руки на своей тощей груди. В это утро на ней было платье какого-то ядовитого кирпичного цвета. — У тебя будет все, что ты только пожелаешь. И говорят, он красивый мужчина, — уже почему-то грустно добавила она.

— О чем вы говорите? — сердито переспросила Эмма, но у нее упало сердце: она уже догадалась, о чем идет речь.

— Ну, как же! В сегодняшнем номере «Морнинг пост» напечатали объявление о твоей помолвке. Ты разве не знала об этом?

— Покажите, — сквозь стиснутые зубы проговорила Эмма.

Арабелла с готовностью поспешила за газетой, и уже через несколько минут Эмма читала краткое объявление, тогда как Арабелла без умолку болтала о свадебном наряде, новой мебели, модных каретах. Она была в таком восторге, словно речь шла о ее собственном замужестве. Эмма положила газету на туалетный столик. Она не могла понять, как после всего, что она наговорила, Уэрхем мог дать такое объявление. Попрать ее права и ее желания! Объявление ясно говорило, что ее мнение ничего не значит.

— Это отец, — наконец решила она. — Черт бы его побрал!

— Эмма, как ты выражаешься!

— На меня ему плевать. Ему никогда не было до меня дела. Ему лишь бы хорошо выглядеть перед людьми да не потерять своего положения в обществе. Как мне это осточертело!

Эмма в бешенстве бросила газету на пол и отшвырнула ее ногой. Этого ей показалось мало, и за газетой полетела туфля.

— Мужчины воображают, что могут поступать с нами, как им вздумается. Но я их всех удивлю. Сегодня же я уезжаю!

И она опять повернулась к зеркалу, чтобы закончить прическу.

— Уезжаешь? — вытаращила на нее глаза Арабелла.

— Сегодня же сяду на корабль, уплывающий во Францию.

Большую часть ночи Эмма не спала, пытаясь придумать выход из своего запутанного положения. Ей нечем теперь зарабатывать на жизнь. Зарабатывать деньги игрой в карты — само по себе ужасно, но делать это в атмосфере сплетен просто невозможно. А возобновление отношений с родными, чего она никогда не хотела, не принесет ничего, кроме раздоров и огорчений. Значит, надо уехать из Англии. Они с Фереком вернутся в Константинополь и будут жить там в дешевых гостиницах на те деньги, что ей удастся выиграть в низкопробных игорных домах. Эмме стало тошно от одной этой мысли, но она подавила отвращение. Иного выхода у нее нет. Она не могла понять, что за игру вел Колин Уэрхем, что руководило его действиями. Видимо, какая-то донкихотская смесь чувства долга и упрямства. Но это объявление — последняя капля! Она не позволит, чтобы кого-то насильно заставили на ней жениться.

— Я все равно собиралась уехать. Придется сделать это немного раньше, чем я предполагала.

Арабелла, наконец, вышла из шока.

— А как же Сент-Моур? — с изумлением спросила она. — Ты уезжаешь от него? Самого завидного жениха в Англии?

Эмма невольно вспомнила его ласковые руки, его нежный взгляд.

— Бароном Сент-Моуром движет чувство жалости, — сказала она. — А может быть, он склонен к странным фантазиям. Не знаю. Единственно, в чем я уверена, — объявление удивило его не меньше, чем меня.

«И, наверное, он страшно сожалеет о своих необдуманных словах, — подумала Эмма. — В другой раз будет знать, как поддаваться минутному порыву».

— Но, дорогая, — Арабелла дернула ее за рукав, — объявление уже напечатано. Его все уже прочитали. Если даже ты будешь настаивать, он не сможет отказаться.

— Мне и в голову не придет настаивать! — негодующе воскликнула Эмма.

— Но тебе не придется ни уговаривать, ни настаивать! Просто готовься к свадьбе, как будто…

— Нет! — воскликнула Эмма. Последние годы были полны лишений, но она не утратила чувства самоуважения. — Я вообще не хочу выходить замуж, тетя. Вы уже слышали мое мнение о браке.

— Но тут же совсем другое дело! Ты будешь баронессой! Ты будешь богата! Будешь иметь влияние в высшем свете! Тебя всюду будут приглашать…

— Это невозможно, — тихо перебила тетушку Эмма и пошла к двери. — Надо сказать Фереку, чтобы он укладывал вещи. Я уезжаю. Это дело решенное.

Леди Арабелла долго смотрела на дверь, за которой скрылась Эмма. Она просто не могла понять племянницу. Если бы ей самой предоставилась возможность вернуться в высший свет, она ухватилась бы за нее, не задумываясь о последствиях. Отказаться от барона, от богатства казалось ей безумием. И плохо будет не только Эмме. Если ее племянница выйдет замуж за Сент-Моура, то и Арабелла, соответственно, станет его родственницей. Тогда, может быть, ей удастся поправить свои дела.

Бледное лицо леди Арабеллы выражало упрямую готовность пойти на все. Нет, она не будет сидеть сложа руки, когда от нее уплывает последняя надежда. Она не допустит, чтобы этот человек ускользнул.

Леди Арабелла пошла к себе в комнату, села за письменный стол и провела добрых двадцать минут, грызя гусиное перо и сочиняя письмо барону Сент-Моуру. Закончив, наконец, она запечатала конверт и отослала с посыльным, приказав тому найти барона, где бы он ни был, и вручить ему письмо в собственные руки. Затем она отдала некоторые распоряжения горничной и стала дожидаться развития событий.

Нечеловеческий вопль раздался из богато убранной спальни баронессы Сент-Моур. На крик сбежались ее камеристка, дворецкий, две горничные и лакей, которые устроили прямо-таки неприличную толкучку в дверях спальни. Первой в спальню пробилась камеристка, высокомерная особа с чрезвычайно черными бровями.

— Что случилось, миледи? — спросила она, поправляя чепчик и стараясь подавить одышку от бега.

— Подай мне нюхательную соль! — крикнула баронесса, хватаясь за горло. — И бренди! И пошлите за доктором! И за Каролиной!

Слуги разбежались выполнять приказания, а их госпожа бессильно раскинулась среди розовых подушек. Вокруг нее на постели лежали поднос, на котором ей принесли завтрак, ручное зеркальце, утренняя почта. Скомканная газета «Морнинг пост» валялась на полу.

…Хотя матери Колина Уэрхема было уже за пятьдесят, она все еще хорошо выглядела. Ее сын унаследовал от нее темные волосы и сиреневые глаза. Строгие черты лица и высокий рост он унаследовал от отца. Лицо баронессы было гораздо мягче. Ее фигура была приятных округлых форм. Маленькие пухлые ручки и круглые щеки напоминали беличьи. Красиво изогнутые губки тридцать лет назад свели с ума не одного юного джентльмена. Баронесса производила впечатление покладистой, приятной женщины, в круг интересов которой входят только наряды, магазины и светские сплетни, но это только на первый взгляд. На самом деле это была очень умная, твердая и решительная особа, распоряжающаяся собственным капиталом по своему усмотрению и держащая все в своих руках…

— Ты видела? — закричала баронесса, как только Каролина вошла в спальню.

— Ты про что, мама? Лакей сказал, что у тебя был сердечный приступ.

— Я про «Морнинг пост», — ответствовала баронесса, указывая пальцем в сторону валявшейся на ковре скомканной газеты.

— Я ее еще не читала. Никки с утра устроил страшный рев, и мне пришлось…

— Ну, так читай же, — оборвала ее мать и, оттолкнув доктора, который прибыл несколько раньше, села в постели.

Каролина вздохнула и нагнулась за газетой.

— А что тут такого? — спросила она, разглаживая страницы.

— Смотри колонки объявлений!

Каролина послушно перелистывала газету, пока не дошла до объявлений, и без особого интереса принялась их читать.

— Мертонская девчонка таки захватила на крючок Гарримана, — заметила она. — А я думала, что у нее ничего не выйдет. Ой, Амелия Франклин обручилась с… — Тут у Каролины отвисла челюсть.

— Ага, увидела! — торжествующе изрекла ее мать.

— Колин?!

Добившись нужного эффекта, баронесса жестом выслала из спальни слуг и доктора:

— Идите, идите. Я совершенно здорова.

Доктор вздохнул, но не удивился. Молча он уложил инструменты обратно в чемоданчик и поспешно удалился. Горничные разбежались кто куда, лишь бы не попадаться под горячую руку хозяйке. Только камеристка, хорошо знавшая свою госпожу, осталась в спальне. Ее дар предвидения был вознагражден.

— Принеси голубую накидку, — сказала баронесса. — И вели заложить лошадей.

Улыбнувшись затаенной улыбкой, камеристка пошла готовиться к выезду.

— Что это значит? — спросила Каролина, когда они с матерью остались вдвоем.

Баронесса посмотрела на нее долгим взглядом. Дочь была похожа на ее покойного мужа больше, чем Колин. У нее были те же высокие скулы, раздвоенный подбородок, русые волосы, бледно-голубые глаза и даже веснушки на переносице, с которыми Каролина вела непрестанную борьбу при помощи различных мазей и примочек. В отличие от матери у нее была внешность женщины сурового нрава. Но почему-то она не унаследовала от родителей ни ума, ни твердости характера. Малейшие сложности в жизни повергали ее чуть ли не в прострацию. Словом, эта милая женщина могла заниматься только ребенком и домашним хозяйством.

— Это значит, что Колина охмурили, — рявкнула баронесса.

— Колина охмурили? — изумленно переспросила Каролина.

Она побаивалась старшего брата и считала, что он никому не даст себя охмурить.

— Видно, хитрая штучка, — продолжала ее мать.

— Но кто она? — Каролина вчиталась в объявление. — Таррант? Ты знаешь кого-нибудь из Таррантов?

— Знаю. Все в этой семейке без царя в голове. Прожигатели жизни, спустившие не одно состояние на бегах и за карточными столами. С новоявленной невестой я лично не знакома… пока! Ну, ничего, скоро я дам понять, что Колин — не рябчик, которого я позволю ощипать.

— Колина? — повторила Каролина. Она наморщила лоб, словно решая трудную математическую задачу.

— Но Колина нельзя одурачить.

Каролина с малых лет считала брата всеведущим и всемогущим. На минуту в голову баронессы закралось сомнение. Она сама столько раз пыталась… нет, не одурачить, но направить Колина, убедить его жениться на выбранной ею подходящей девице. И все ее хитроумные замыслы кончались ничем. Сын без труда их разгадывал. Больше всего ее бесило то, что поначалу он вроде бы шел у нее на поводу, давая ей основание надеяться, что наконец-то ее планы осуществятся. Но потом наступала минута, когда он с ласково-насмешливой легкостью выскальзывал из подстроенной ею западни. Что же это за женщина, которой удалось то, что не удалось ей? По-видимому, она чрезвычайно умна.

— Видно, она похитрее других, — мрачно признала баронесса.

— В каком смысле, мама?

— В конце концов, Колин — мужчина.

Каролина непонимающе смотрела на мать.

— Ну, разумеется, мама.

— А все мужчины податливы… в определенном смысле. Без сомнения, эта особа воспользовалась его слабостью.

— Слабостью?

— Перестань повторять мои слова, как попугай Сары Кларингтон! Ты прекрасно знаешь, что я имею в виду.

Каролина озадаченно нахмурилась, а баронесса принялась одеваться. Она надела платье и села за туалетный столик причесываться, когда до Каролины, наконец, дошел смысл ее слов.

— Ты хочешь сказать, мама…

— Я намерена все разузнать. Но первым делом мы спросим Колина, что это за идиотское объявление.

— Мне… мне надо ехать домой, — слабо возразила Каролина. — Никки простудился…

— Ничего, за ним прекрасно присмотрит няня. Я хочу, чтобы ты поехала со мной.

С обреченным видом Каролина сдалась — она не любила перебранок. Ей было очевидно, что назревает очень крупная ссора. Надо было уехать с Никки в поместье, и тогда можно было избежать участия в грандиозном семейном скандале.

Робин Беллингем совершал прогулку на своей холеной гнедой кобыле в парке, где уже был собран чуть ли не весь высший свет. Весьма довольный собой, он был одет с иголочки: новый синий редингот от Уэстона идеально облегал его изящную фигуру. На лайковых панталонах не было ни единой складочки, а ботфорты сверкали как зеркало. Шейный платок был завязан, может быть, и не самым хитроумным математическим или восточным узлом, но элегантно. Бобровая шапка была задорно сдвинута чуть набок. В целом, по собственному мнению, он был воплощением писка моды…

— Робин!

Повернувшись на зов, он увидел приятелей по Итону. Среди них был и его лучший друг — Джек Риптон. Робин медленным шагом направил кобылу к приятелям, чтобы те в полной мере имели возможность оценить его щегольской наряд.

— Ну, ты и франт! — воскликнул Джек.

Робин воспринял его слова как комплимент, что, собственно, и имел в виду Джек.

— От Уэстона, — не удержавшись, похвастался он.

— Да ну? Высоко летаешь! — отозвался Джек с широкой улыбкой, удивительно преображавшей его не очень красивое лицо.

Молодые люди прогулочным шагом направились по дорожке, исподтишка разглядывая хорошеньких леди и светских львов.

— Слушай, чуть не забыл, — после некоторой паузы начал Джек. — Тебя, кажется, можно поздравить.

Остальные молодые джентльмены присоединились к Джеку с поздравлениями.

— С чем? — спросил Робин.

— Я и не знал, что у тебя есть сестра, — немного обиженно продолжал Джек. — Друг мог бы и знать это. У меня вот две…

— О чем ты говоришь? — перебил его Робин.

— …и ты с ними знаком, — закончил свою мысль Джек. — Даже играл с Амелией в карты.

— Я тебя не понимаю, Джек, — сказал Робин.

— За столько лет ни словечком не обмолвиться о сестре! Удивительно!

— Да о чем ты, Джек? — В голосе Робина уже чувствовались нетерпеливо-сердитые нотки.

— О помолвке твоей сестры, — как о чем-то очевидном сказал Джек. — Прочитал сегодня об этом в «Морнинг пост».

— Помолвка моей сестры? Этого не может быть!

— Да как не может, видел объявление своими глазами! Правда, друзья?

Все закивали в ответ.

— Да как… как это… — лепетал Робин, тут же забыв об отцовском запрете хоть словом поминать сестру. — Моя сестра живет за границей, — наконец выговорил он.

— Ты что-то путаешь, — с сочувствием глядя на него, сказал Джек. — Как же она тогда могла обручиться с Сент-Моуром?

— Сент-Моуром?

Робин вспомнил допрос, который ему учинил Уэрхем, и нахмурился. Да, происходит что-то странное!

— Жених что надо, — заметил один из молодых людей.

— Первый сорт, — подтвердил Джек Риптон. — Чтобы заполучить Сент-Моура для Амелии, маменька согласилась бы проползти на коленях всю Бонд-стрит. Знатен, влиятелен, богат. Девчонки из кожи лезли, чтобы обратить на себя его внимание. — Джек помолчал, пытаясь представить себе, каково это — чтобы на тебя зазывно смотрели все юные красотки. Потом опять вспомнил про свою обиду: — Но почему ты скрывал, что у тебя есть сестра, Робин? Наверное, бриллиант чистейшей воды, если перед ней не устоял сам Сент-Моур. Мог бы и нас ей представить — не ровен час, кто-нибудь ей приглянулся бы.

— Она гораздо старше нас, — ответил Робин, зная, что это оправдание звучит не очень убедительно.

«Отец мог бы меня и предупредить, — сердито подумал он. — То-то он сегодня утром сиял как именинник. Видимо, Джек говорит правду».

— Старше! Живет за границей! Что-то ты туману напускаешь, Робин, — качая головой, произнес Джек. — А ну, выкладывай все начистоту. Друзьям-то можно сказать правду.

Что же случилось с Эдвардом Таррантом? — думал Робин. — Каким образом Эмма оказалась в салоне Барбары Ремплинг, куда редко заглядывают порядочные дамы? И почему Сент-Моур на ней женится? В это просто невозможно поверить.

— По крайней мере, тебе теперь легче будет расплачиваться с долгами, — продолжал Джек. — Говорят, этот Сент-Моур — добрая душа. Не скряга. Наверное, не откажется одолжить тебе несколько сотен. Вот тогда и утрешь нос своему папаше.

Молодые люди рассмеялись. Все они знали о затруднениях Робина и считали его отца бессовестным сквалыгой. На минуту Робин, вспомнив о собственных заботах, отвлекся от мысли о загадочной помолвке сестры. Его отец просто понятия не имеет, какие расходы вынужден нести молодой джентльмен. И одеваться надо прилично, и лошадь иметь породистую, а это стоит очень дорого. Более того, надо, чтобы все видели, что у тебя есть деньги, и ты можешь себе позволить заключать пари или играть на скачках. Неужели каждый раз отказываться только потому, что пару раз проиграл? Не мог же он признаться друзьям, что отец категорически запретил ему играть в карты. С тем же успехом можно признать, что отец считает его ребенком, которого одного и в люди выпускать нельзя. Эта мысль, как всегда, вызвала в Робине раздражение. Тем не менее, предложение занять денег у Сент-Моура ему совсем не понравилось. Вчерашняя сцена в доме барона оставила очень неприятный осадок. Да он скорее пойдет к ростовщикам, чем попросит взаймы у Сент-Моура!

— Ну, так когда же ты познакомишь нас с сестрой? — спросил Джек. — Так и знай, больше я этой таинственности не потерплю! Я хочу с ней познакомиться — и побыстрее.

— Я… эээ…

Надо будет поговорить с отцом. Выпытать у него, что происходит. Неужели он сам не мог ему обо всем рассказать! Ну конечно, нет, ведь сын для него до сих пор малое дитя!

— А вон карета Бойнтонов! — воскликнул Джек.

Молодые люди разом повернули головы, как гончие, взявшие след. Салли Бойнтон считалась первой красавицей нового сезона.

— Поехали поздороваемся! — предложил Джек.

Компания направилась к карете поприветствовать Салли и ее мать, а Робин остался на месте. «Хотел бы я знать, — думал он, — что происходит, и какие еще ждут меня сюрпризы».

В семь часов вечера того же дня Колин Уэрхем вошел в маленькую, бедно обставленную гостиную Арабеллы Таррант. У него был спокойный, даже как будто слегка скучающий вид, но под напускным безразличием скрывалась сумятица чувств.

Он провел день в своем клубе и разных других заведениях, куда допускали только мужчин и где на него не могли наброситься родственницы. Это не помешало, однако, его матери бомбардировать его негодующими записками с требованиями немедленно предстать пред ее очами, а его двоюродной бабушке Силии прислать ядовитую записку, в которой она осведомлялась, не рехнулся ли он часом. Кроме того, на него обрушилась лавина разного рода поздравлений. Одни его приятели выражали ужас, другие посмеивались, были даже такие, которые глядели на него с сочувствием, словно он заболел какой-то постыдной и смертельной болезнью. Очевидно было одно: все считали, что его обманом заманили в клетку, где он теперь обречен провести остаток жизни.

Обдумывая брак с Эммой Таррант, Колин не предполагал, что разразится такая буря эмоций и что он вызовет прямо-таки нездоровое, лихорадочное любопытство всего света.

«Да ведь дальше обдумывания я и не пошел, — горько напомнил себе Колин. — А всем этим фурором я обязан ее дьяволу отцу! Ну погоди, Беллингем, мы с тобой встретимся!».

Колин окинул взглядом гостиную. Он вспомнил, как обрадовался записке от леди Таррант — наконец-то ему теперь известно, где живет Эмма, — ведь он главным образом хотел поговорить именно с ней.

Но, увидев потертый ковер, выцветшие портьеры и блеклую обивку мебели, Колин заподозрил что-то неладное. Сердце как-то неприятно сжалось. За этот день он много чего узнал о семействе Таррантов, забубенных игроков, способных видеть не дальше своего носа. А может, и леди Арабелла Таррант такая же?

Его невеселые мысли прервал громкий голос: — Где мои чемоданы, тетушка? Как это можно потерять в доме чемоданы? В них все мои вещи. Извольте их немедленно найти!

Колин улыбнулся, узнав возмущенный голос Эммы. Да, в темпераменте этой женщине не откажешь! Где-то в глубине дома раздался грохот, после чего густой бас разразился потоком слов на непонятном языке. Скорее всего, это ругательства, и Колин не сомневался, что их изрыгал темнокожий слуга Эммы.

Судя по всему, в доме скандал, — подумал Уэрхем, но эта мысль почему-то не пробудила в нем желание бежать. Он представил темные в гневе глаза Эммы, ее пылающие щеки. Если уж все равно надо жениться, то почему бы не жениться не на испуганной мышке, а на женщине, которая ему интересна и которая его интригует? Несмотря на все сплетни и всеобщий ажиотаж, мысль эта не утратила для Колина интереса. Видимо, поэтому он сюда и приехал.

Он уже собрался было пойти на шум и, таким образом, найти Эмму, как в гостиную влетела маленькая, худенькая женщина.

— Боже мой! — стонала она. — Боже мой!

Колин с любопытством рассматривал ее. Подол платья отвратительно кричащей расцветки был в пыли. Седеющие волосы выбились из-под шпилек. Мечущийся взгляд, большие передние зубы — ну загнанный в угол кролик, да и только!

— Милорд! — ахнула женщина. — Ради Бога, простите! У нас здесь все вверх дном… Я пыталась задержать Эмму до вашего приезда, но она такая… своенравная. Боюсь, что она на меня ужасно рассердилась.

— Вы — леди Арабелла Таррант? — спросил Колин, надеясь, что, по крайней мере, эта представительница семейства Таррантов не похожа на всех остальных Таррантов.

— А? Да-да. Простите, я совсем… Я — тетя Эдварда. Я имела честь познакомиться с вашей матушкой на одном балу много лет назад. Она этого, само собой, не помнит, но я тогда подумала…

— Что у вас тут происходит? — перебил ее Колин, видя, что Арабеллу уносят совершенно ему неинтересные воспоминания.

Миссис Таррант, стиснув руки на груди, всем своим видом выказала крайнее огорчение.

— Пожалуйста, простите меня, милорд. У меня просто голова идет кругом. Она так меня отругала, заставила бегать по дому. Да еще этот Ферек рычит, как зверь, на моих служанок. Вот уж неподходящий слуга для…

— Да-да, вы совершенно правы, — потеряв терпение, опять перебил ее Колин. — Могу я поговорить с леди Таррант?

— Ну конечно, поэтому я вам и послала записку. Эмма уезжает, и я подумала… что она… то есть вы… что вам надо бы поговорить с ней.

— Уезжает из вашего дома? — спросил Колин. Это ему понравилось. Дом был не просто убогий, в нем, судя по всему, полностью отсутствовал порядок. К тому же Колин хотел, чтобы Эмма как можно быстрее пресекла всякие отношения с семейством Таррантов.

— Нет, она уезжает из Англии. Она хотела сесть на корабль, идущий во Францию, сегодня же вечером, но… — в робких глазах Арабеллы мелькнула хитрая искорка, — я сумела помешать ей собраться вовремя. — Она посмотрела на Колина с ханжески-добродетельным выражением. — Не знаю, что произошло между вами, но я подумала, что вам, по крайней мере, надо попрощаться.

Колин изумленно уставился на пожилую даму. Ему редко приходилось встречаться с людьми подобного рода.

Да, в последние дни моя жизнь круто свернула со своего обычного пути, — с иронией подумал он.

— Благодарю вас, — только и ответил Уэрхем.

Леди Арабелла вся расцвела:

— Очень рада оказать вам услугу, милорд.

Колин вздохнул. За эту услугу от него ждут вознаграждения, только пока неизвестно какого.

— Ферек! — раздался голос Эммы. — Ну, нашел чемоданы? Если нет, повесь Джима за ноги над плитой, и пусть висит, пока не признается, куда их дел!

— Хорошо, госпожа, — раздался бас Ферека.

Было очевидно, что он воспринял ее приказание в буквальном смысле слова.

В ответ на эту угрозу кто-то протестующе взвыл.

— Боже милостивый! — воскликнула леди Арабелла, ломая руки. — Надо, наверное, пойти вмешаться…

— А почему бы вам не сказать ей, что я здесь? — спросил Колин.

— Да-да. Сейчас. Минутку.

И Арабелла выбежала из гостиной.

После краткого затишья опять раздался голос Эммы:

— Что? Это ваших рук дело?

За этим последовала грозная тишина. Колин ухмыльнулся, представив себе, какими глазами она смотрит на тетку. И тут в гостиную влетела Эмма. На ней было элегантное дорожное платье из темно-зеленой шерсти с длинными рукавами и высоким воротом. Плотно сжатые губы и глаза излучали холод. Несмотря на безумную ярость, Эмма была поразительно красива!

— Ну что, нашлись ваши чемоданы? — как ни в чем не бывало спросил Колин.

В глазах Эммы сверкали молнии.

— Нашлись, только милая тетушка уже добилась своего.

— Вы действительно собирались уехать из Англии, даже не поставив меня в известность?

— С какой это стати я должна вас извещать? — отрезала Эмма.

— Значит, решили сбежать за границу, оставив меня отдуваться за двоих?

— Да! — вскричала Эмма. — Вся эта история произошла по вашей вине. Если бы вы не сказали отцу, что готовы жениться на мне…

— Я ничего подобного не говорил.

— Ну, что-то в этом роде вы сказали, — прошипела Эмма. — Если бы вы не вели себя так безответственно.

— Тогда ваш отец не поместил бы в «Морнинг пост» это объявление и не захлопнул бы, таким образом, дверцу западни, — закончил за нее Колин.

Эмма вспыхнула:

— Вот именно!

Слово западня было последней каплей. Ей хотелось кричать от обиды.

Колин жестом признал ее правоту.

— Значит, вы решили удрать? — вновь спросил он.

Эмма отвернулась, прошла к холодному камину и до боли в руках вцепилась в каминную полку.

— Я вовсе не удираю, — проговорила она, наконец, взяв себя в руки. — Я просто возвращаюсь в Европу.

Последнее слово Эмма произнесла дрогнувшим голосом.

— И к чему же вы возвращаетесь?

Она пожала плечами.

— Таррант оставил вам средства для существования? — не унимался Уэрхем.

Эмму захлестнула волна горечи. Этому человеку так легко живется! Он и понятия не имеет, что ей пришлось пережить.

— Эдвард оставил мне в наследство мастерство карточной игры, — ледяным тоном ответила она. — Плюс адреса игорных домов по всей Европе. Так что не извольте за меня беспокоиться — перебьюсь.

Колин живо представил ее в низкопробном игорном доме. Будучи офицером, он не раз вытаскивал из таких домов солдат и офицеров своего полка.

— Нет уж, — проговорил он.

Эмма словно не заметила этих слов.

— Если это все, милорд Сент-Моур, позвольте с вами распрощаться. Мне пора ехать.

— Нет уж, — повторил Колин, в котором сработал инстинкт защиты слабого.

— Что вы сказали?

Я этого не допущу, — подумал он. — Чтобы такая великолепная женщина провела остаток своих дней в прокуренных игорных домах, занимаясь тем, что она всем сердцем ненавидит! Сколько ей придется вынести унижений! Нет, нельзя допустить даже такой мысли.

— Неужели у вас нет выбора? — спросил он.

У него самого всегда был выбор, — подумала Эмма. — Он и представить себе не может, что это значит — потерпеть поражение и вернуться туда, где тебя не ждет ничего, кроме горя.

Негодование толкнуло вдруг Эмму на откровение.

— У меня нет ни гроша, я опозорена, от меня отказалась моя семья, — четко проговорила она. — Иного выбора у меня нет.

В ее гордой осанке, в твердо сжатых губах виделось мужество и отчаяние, которые заставили Уэрхема забыть о здравом смысле.

— Вы выйдете за меня замуж, — твердо заявил он. — Я не позволю вам вернуться к подобной жизни.

— Не смейте разговаривать со мной как со служанкой! — крикнула Эмма. — Я ни за что не выйду за вас замуж! И прекратите нести этот вздор.

Колин Уэрхем, барон Сент-Моур не привык встречать отпор. Когда он говорил не терпящим возражений тоном, его солдаты беспрекословно ему повиновались. А в Лондоне любая леди со льстивой готовностью и радостной надеждой отвечала на его внимание, не говоря уж о предложении руки и сердца. И хотя он от всей души презирал подобное поведение, слова Эммы его задели.

— Вы считаете, что это вздор? — негромко осведомился он.

— Так считает весь лондонский свет. Хорошо, если только так. Все, вероятно, полагают, что вы рехнулись.

— Если для вас так важно мнение лондонского общества, непонятно, почему вы отказываетесь выйти за меня замуж после того, что видел ваш отец, — ядовито заметил он.

Эмма дернулась, точно ей дали пощечину, и залилась краской возмущения.

— Да как вы смеете! Кто обманом поставил меня в это положение?..

— Я собирался…

— Притворяясь, что расписки Робина все еще у вас…

— Я собирался вам сказать…

— …разыгрывая из себя игрока, чтобы внушить мне, что иного способа заполучить расписки нет, — бесновалась Эмма. — И все только для того, чтобы заманить меня…

— Да замолчите же наконец! — рявкнул Колин.

Эмма ошарашенно закрыла рот и воззрилась на него.

Удивленный собственной вспышкой, Колин постарался взять себя в руки.

— То же самое произошло и в тот вечер, — сердито сказал он, и, когда Эмма раскрыла рот, чтобы возразить, он жестом приказал ей молчать. — Я и в тот вечер пытался вам все объяснить, но вы не дали мне возможности закончить ни одной фразы.

Эмма, сделав над собой гигантское усилие, промолчала.

Губы Уэрхема опять дрогнули в улыбке — чего ей стоила эта сдержанность!

— Я признаю, что поступил нехорошо, не сказав вам про расписки, — продолжал он. — И приношу вам искренние извинения. Но дело в том…

Эмма подняла брови. Как это на нее похоже! Сейчас Колин не возражал бы, чтобы она его перебила, но нет, молчит!

— …дело в том, что я просто не смог против вас устоять, — добавил он голосом, в котором звучали и ласка, и желание.

Эмма твердо посмотрела в его сиреневые глаза.

— Я старалась помочь брату, — холодно проговорила она. — И на этом основании я извиняю свои действия и не считаю, что вела себя непристойно.

— Неужели вы будете отрицать, что получали удовольствие в моих объятиях?

Эмма опустила глаза.

— Вы просто… просто поймали меня врасплох.

— И что?

— И ничего! — отрезала Эмма.

— Ясно. — Колин шагнул к ней. — Почему-то мне все помнится иначе. На мой взгляд, это было вовсе не ничего. Может быть, проверим, правду ли вы говорите, прямо сейчас?

Эмма попятилась.

— В этом нет никакой необходимости. — Она отошла к двери. — Так или иначе, это не имеет к делу никакого отношения.

— Никакого отношения? — воскликнул Колин.

Эмма выпрямилась и посмотрела ему в глаза:

— Физическое влечение не является прочной основой для брака. По крайней мере, этот жизненный урок я хорошо усвоила.

Колин не сразу сообразил, что она поставила знак равенства между ним и этим ничтожеством Эдвардом Таррантом. Его трудно было вывести из себя, но, если уж он приходил в ярость, его невозможно было остановить.

— Хватит! — гаркнул он. — Перестаньте выставлять нелепые возражения! Вы выходите за меня замуж — вот и весь разговор.

А уж тогда он покажет ей, что между ним и ее презренным Таррантом нет ничего общего.

— И нечего тянуть, обвенчаемся в тот день, который назначил ваш отец.

— Милорд…

— После свадьбы уедем в мое поместье Треваллан и вернемся к…

— Замолчите! — крикнула Эмма.

Колин замолчал, сверля ее бешеным взглядом.

— Я не выйду замуж только в угоду глупым условностям. Да и вы не такой человек. Я не желаю, чтобы на мне женились из чувства долга.

— Вы, я вижу, ничего не поняли…

Ее темные глаза метали искры гнева.

— И вашей жалости мне тоже не нужно. Я не терплю жалости. В общем, все это — пустой разговор. Я не желаю выходить замуж. Я… Брак мне ненавистен.

— Вы хоть одно слово мое…

— Объясните, почему вы хотите на мне жениться — перебила его Эмма — это и было главным вопросом, на который он до сих пор не дал ответа.

— По-моему, это очевидно.

Нет, не очевидно, — сказала Эмма и замолчала, ожидая ответа.

Колин попытался выдвинуть разумные доводы в пользу своего намерения, но в данный момент он был слишком рассержен, чтобы собраться с мыслями.

— Может быть, вы и правда сошли с ума, — помолчав минуту, предположила Эмма. — Но я-то не сошла. Я не выйду замуж только потому, что вам пришла в голову полоумная фантазия, или потому, что вы вообразили себя обязанным это сделать. Пожалуйста, уходите. Если вы не уйдете сами, я попрошу Ферека вас выпроводить.

С этими словами Эмма почти выбежала из комнаты. И вдруг почувствовала ноющую боль в сердце, словно на него опустилась невыносимая тяжесть.

Колин пошел было за ней, но, услышав, что она с кем-то разговаривает в коридоре, остановился. Стиснув кулаки, он смотрел в мутное зеркало над камином. Не так надо было с ней разговаривать! Но когда тебе швыряют в лицо одно обвинение за другим, теряешь способность разумно рассуждать. Он глубоко вздохнул, стараясь успокоиться. Нет, она все-таки необыкновенная женщина! Признав, что у нее нет на денег, ни пристанища, ни друзей, она все равно отказывается от блестящей партии, от брака, который даст ей богатство и положение в обществе.

Принципы для нее важнее денег, и она стоит на своем с мужеством и твердостью, которые Колину редко приходилось встречать даже в мужчине. Он вспомнил огонь в ее в глазах, гордую посадку головы. У него уже не оставалось сомнений — именно такую женщину он и хочет в жены, и он заставит ее выйти за него замуж во что бы то ни стало.

Скрип двери вывел Уэрхема из задумчивости. Подняв глаза, он увидел чрезвычайно разочарованную Арабеллу Таррант. Она, судя по всему, подслушивала.

— Любым способом помешайте ей уехать сегодня, — сказал Колин. — Я вернусь завтра утром и хочу, чтобы она была здесь.

— Хорошо, милорд, — посветлев лицом, ответила леди Арабелла.

— Вы можете задержать ее до утра? — спросил он.

— О, да!

В глазах тетушки опять загорелся хитрый огонек. Она не стала говорить ему, что Эмма уже опоздала на последний дилижанс, и что до утра ей все равно уехать не удастся. Пусть он лучше думает, что она нашла способ задержать упрямицу, и пусть испытывает соответствующую благодарность.

— Можете на меня положиться, милорд, — добавила она.

— Договорились, — бросил Колин, после чего простился с леди Арабеллой кивком головы и вышел.

Арабелла Таррант радостно потерла руки. Может быть, еще не все пропало. Может быть, ей еще удастся породниться с бароном Сент-Моуром. Она постарается за вечер образумить Эмму. Ну а если это не удастся, придумает еще какой-нибудь ход.

В эту же самую минуту мать Колина колотила полным кулачком по подлокотнику своего удобного кресла.

— Он меня избегает! — бесновалась она. — Я знаю, что он получил мои записки, но все равно не кажет глаз. Эта женщина, видно, околдовала его.

Ее дочь Каролина, сидевшая на диване и мечтавшая о том, как бы сбежать домой, не стала ей напоминать, что Колин никогда не спешил явиться на ее зов. И уж, конечно, она не сказала, как Колина раздражали безапелляционные приказания матери.

— Ему просто стыдно, — заявила баронесса. — Он не смеет предстать передо мной и признать, что его заманила в свои сети беспринципная интриганка. Но это не важно. Я все равно спасу его от нее. В этих делах мужчины совершенно беспомощны.

Так уж и спасешь! — подумала Каролина. — Ох, хоть бы Колин не появился, пока она здесь!

Баронесса посмотрела на дочь с торжествующей улыбкой:

— Я хочу узнать об этой женщине всю подноготную. Колин наверняка многого не знает о ее прошлом. А когда узнает, он сам мгновенно избавится от этого наваждения.

— Что вы надеетесь узнать, мама?

— Что-нибудь да узнаю, — отмахнулась от нее баронесса. — Иногда ты бываешь невыносимо тупа, Каролина.

— Но почему вы думаете…

— Я убеждена, что у нее темное прошлое, — отрезала баронесса. — Колин отказывался от всех приличных девушек, с которыми я его знакомила. Может быть, он в армии привык к женщинам такого пошиба. Но я открою ему глаза.

Каролина живо представила реакцию Колина на подобное вмешательство в его жизнь и внутренне содрогнулась.

— Мама, мне пора домой. Не забудьте, что Никки болен. И сегодня из поместья возвращается Фредерик.

— Ничего, полдня Ротем без тебя перебьется.

— Но я хочу быть дома, когда он приедет.

Увидев, что дочь уперлась, баронесса сменила тактику:

— Если ты решила бросить меня одну в трудную минуту, что ж, поезжай. — Баронесса откинула голову на спинку кресла и притворилась, что она чуть ли не в полуобмороке. — Как-нибудь и одна справлюсь. Я не привыкла себя щадить. На карту поставлена честь семьи.

Решив воспользоваться представившейся ей возможностью сбежать и не чувствуя за собой никакой вины, Каролина вскочила на ноги.

— Спасибо, мама, — бросила она и опрометью выбежала из гостиной, пока ее мать не передумала.

Баронесса выпрямилась в кресле и поглядела вслед дочери с почти комичным выражением и негодования, и изумления. Осознав, что дочь действительно сбежала, она вновь откинулась на спинку кресла и стала нетерпеливо постукивать пальцами по подлокотнику. Баронесса Сент-Моур не любила оставаться без аудитории.

Но, к счастью, через несколько минут в дверях появилась камеристка.

— Вы меня звали, миледи?

— Ты уже вернулась, Крейн?

— Да, миледи.

— Что-нибудь узнала?

— И немало, — самодовольно отозвалась та.

— Рассказывай.

Баронесса наклонилась вперед. Она послала свою шпионку в подземный мир высшего света — переплетенную сеть слуг, обслуживавших аристократию. У ее камеристки были знакомые во всех аристократических домах, и она всегда узнавала неблаговидные сплетни раньше, чем ее хозяйка. Баронесса не сомневалась, что Крейн узнала об Эмме Таррант все, что та наверняка старалась скрыть.

Камеристка стояла перед ней, склонив голову и сцепив руки. Прямо-таки воплощение покорности, но баронесса знала, чего молча требовала камеристка.

— Ладно, садись, — сдалась она. — Ты, наверное, устала.

Даже не снизойдя до ухмылки, Крейн села на стул напротив хозяйки. Она обожала получать подобные небольшие вознаграждения за свои шпионские услуги. Это утверждало ее во мнении, что, пользуясь этими услугами, баронесса ставит себя с ней на одну ступень.

— Ее муж был беспутный человек, хотя и аристократ, — начала она.

— Ага! — воскликнула баронесса, у которой был вид кошки, сидящей перед плошкой со сметаной.

— Его звали сэр Эдвард Таррант, — продолжала Крейн. — Его отец проиграл все свое состояние на лошадиных бегах в Ньюмаркете, а сын чуть ли не с детства был известен как заядлый игрок. Этим пороком заражена вся семья. Что стало с ее мужем, никто не знает, но, скорее всего, он умер.

— От чего?

Крейн с сожалением признала, что этого она не узнала.

— Но все считают, что он проиграл все ее состояние.

— У нее было состояние? — с неудовольствием спросила баронесса.

Крейн кивнула:

— Наследство от бабушки, старой графини Линдли.

— Графини! — сердито фыркнула баронесса, которой новость о том, что Эмма — внучка графини, понравилась еще меньше.

Крейн кивнула:

— Как говорится в объявлении, она — дочь Джорджа Беллингема. Он был женат на Розе Грешем из рода линкольширских Грешемов.

Баронесса поджала губы. Прискорбно, но, оказывается, Эмма Таррант весьма знатного происхождения. Видя ее разочарование, Крейн хитренько улыбнулась:

— Но вот замуж она вышла как-то странно. — Увидев, как навострила уши ее госпожа, она улыбнулась более откровенно.

— Как?

— Они поженились втихомолку. Насколько я понимаю, на церемонии не было ее родных. И в газетах не было объявления.

— Тайком сбежала из дома? — с восторгом спросила баронесса.

Крейн пожала плечами:

— Точно никто не знает. Но это весьма вероятно.

Баронесса Сент-Моур хлопнула в ладоши.

— Колин этого наверняка не знает! — ликующе воскликнула она.

— Это еще не все.

— Да?

Крейн помолчала — пусть-ка хозяйка подождет. Испытывать терпение баронессы было одной из немногих радостей ее жизни.

— Ну, так что же?

— Весьма вероятно, что эта женщина приходила одна и поздней ночью в дом вашего сына, — с торжеством произнесла Крейн.

Баронесса улыбнулась:

— Я так и знала, что она из этих. Другого объяснения просто не может быть.

— Но точно ничего не известно. Из слуг Сент-Моура ничего нельзя вытянуть, — добавила Крейн таким тоном, точно слуги Сент-Моура нанесли ей личное оскорбление.

— Не сомневаюсь, что так оно и было. Эта мерзавка, соблазнив его, вынудила к браку.

Крейн, которая разделяла мнение Каролины о Колине, посмотрела на госпожу с сомнением.

— Я ему докажу, что эта женщина недостойна его фамилии, — счастливым голосом продолжала баронесса. — Если он хочет сделать ее любовницей — что ж, это меня не касается. Но я не уступлю свое место главы семьи какой-то гнусной потаскушке. Крейн, ты просто сокровище!

— Благодарю вас, миледи.

— Ты раздобыла как раз те сведения, которые мне нужны, чтобы вывести эту женщину на чистую воду.

— Я рада, что смогла вам помочь, миледи. — Крейн встала, чтобы удалиться, но уже у самой двери вдруг остановилась, как будто вспомнив что-то. — Да, миледи…

— Что еще, Крейн?

— Я давно хотела сказать, что темно-синяя накидка вам не к лицу.

— Моя новая накидка? — воскликнула баронесса. — Ничего подобного… — И тут она прикусила язык.

Камеристка просто хочет получить накидку за свои услуги. Крейн всегда требует плату за особые одолжения, но только такую, какую сама назначит.

— Синяя? — У баронессы опустились уголки рта. — Знаешь, ты, наверное, права. Что-то мне в ней тоже не нравится. Может быть, возьмешь ее себе, Крейн? Тебе этот цвет пойдет больше.

— Хорошо, миледи, если вы настаиваете, — ответила камеристка, выжимая из уступки баронессы максимум удовольствия.

— Да, настаиваю. Возьми ее себе, — сказала баронесса и махнула рукой, словно выкидывая что-то.

— Спасибо, миледи, — сказала Крейн и вышла из комнаты, удовлетворенно улыбаясь.

До чего же противная особа, — подумала баронесса. — Ни за что не стала бы ее терпеть, если бы от нее не было столько пользы.

— Послушай, отец, что происходит?

Робин Беллингем сидел с отцом в великолепной библиотеке своего городского дома.

— Тебя все это не касается, — ответил старший Беллингем, крутя в руке бокал с бренди.

— Как это не касается?! — воскликнул Робин, задохнувшись от негодования. — Сколько лет ты запрещал мне даже упоминать имя сестры. И вдруг она ни с того ни с сего появляется в Лондоне, и в газете сообщают о ее помолвке с Сент-Моуром. А куда делся ее муж?

— Он умер, — с очевидным наслаждением ответил его отец.

— Каким образом?

Отец небрежно махнул рукой — какая, дескать, разница.

— Главное, что его больше нет, и Эмма может теперь занять достойное место в обществе, — удовлетворенным тоном произнес он.

— Когда она вернулась? Как она познакомилась с Сент-Моуром? Какая она?

— Не советую тебе вникать в подробности. Достаточно того, что она, наконец, утвердится в высшем обществе. На это я, признаться, уже и не рассчитывал.

— Но, папа, мои друзья пристают ко мне с вопросами. Они требуют, чтобы я их с ней познакомил. И, конечно, удивляются, почему я о ней ни разу не обмолвился ни единым словом.

— Ничего, скоро они с ней познакомятся. Полагаю, что Эмма станет украшением высшего света. Она все еще очень хороша, — закончил старший Беллингем, словно полагая, что внешность Эммы — главное, что беспокоит Робина.

— Но я тоже вращаюсь в свете! — воскликнул тот.

Его задело, что отец предсказывает Эмме тот самый успех в свете, которого он сам пока что тщетно пытался достичь. — Я выгляжу перед своими друзьями полным идиотом.

— Вздор! Никто и не ждет, чтобы ты вмешивался в подобные дела. Не поднимай шум понапрасну, малыш.

— Должен же я знать, есть у меня сестра или нет, — пробурчал Робин, обозленный словом малыш.

— Да, все вышло весьма неожиданно, — сказал Джордж Беллингем, задумчиво потягивая бренди. — Пусть это будет тебе уроком, Робин. Нет такого бедственного положения, из которого не было бы выхода.

Как мне надоели эти назидания! — мысленно воскликнул Робин.

— Взять хотя бы твое увлечение картами, — продолжал мистер Беллингем.

Красивое лицо Робина выразило прямо-таки ослиное упрямство. Ну вот, — подумал он, — опять нотации!

— Ты ведешь себя безответственно, делая долги, — напыщенным тоном продолжал Джордж Беллингем. — Ты не прислушиваешься к мнению тех, кто старше тебя и умнее, и вот оказался в затруднительном положении. А основная причина — твои забулдыги-приятели. Взять хоть Джека Риптона…

— Джек — мой лучший друг! — вскричал Робин. — Он отличный парень.

— Нет, на мой взгляд, он беспутный малый. Вертопрах. И из какой он семьи? Никто в Лондоне не знает его родителей.

— Во-первых, у его отца небольшое поместье на севере Англии, а во-вторых, что бы там ни было, я не желаю слушать, как ты поносишь Джека, так что можешь понапрасну не сотрясать воздух.

— Ну ладно, — добродушно отозвался старший Беллингем. — В конце концов, я уважаю в молодых людях преданность друзьям. Но я хочу сказать, что никогда не поздно исправить положение. Ты…

— Можно мне, по крайней мере, повидать ее? — воскликнул Робин, которому надоело слушать назидания отца.

— Кого?

— Эмму! Мою сестру. Я ее почти не помню. Мне хочется поскорее с ней познакомиться.

— Познакомиться? — Джордж Беллингем поерзал в кресле. — На свадьбе познакомишься. Не так уж долго осталось ждать.

— Где она живет? — настаивал Робин. — Почему она не у нас в доме, если ты с ней помирился?

— Она… э-э-э… она предпочла снять квартиру, — ответил его отец.

Это Робин мог понять. Он сам в начале сезона вел с отцом упорную битву за право снять себе квартиру и проиграл.

— Скажи мне ее адрес. Надеюсь, теперь-то я имею право ее навестить!

— Она, наверное, готовится к свадьбе. Женщины придают всему этому большое значение. Подожди лучше, пока она будет посвободнее.

— Ты считаешь, что у нее не найдется двадцати минут для собственного брата? — негодующе спросил Робин.

— Перед свадьбой самые спокойные женщины находятся в растрепанных чувствах. Твоя мать, помню…

— Вот пусть она мне сама и скажет, что у нее нет на меня времени, — перебил его Робин. — По какому адресу она живет?

— Э-э-э…

Тут Робина осенила догадка:

— Ты не знаешь ее адреса?

— Разумеется, я его знаю!

— Тогда скажи мне его!

— Я убежден, что она не желает никого принимать.

— Значит, она не сказала тебе, где ее искать, — с изумлением проговорил Робин.

Он восхищался своей вновь найденной сестрой. Какая молодец — не желает жить с тираном отцом, да и все. А может, здесь еще что-нибудь скрывается?

— А ты хоть знал, что она в Лондоне, до того как увидел объявление?

— Разумеется! — рявкнул Беллингем-старший. — Эта помолвка, можно сказать, моих рук дело.

Да, в это Робин был готов поверить. Но больше отец, очевидно, ничего не знает. Робин ликовал — какова сестренка! Позавидовать только можно, как она пренебрегает отцом! Робину еще больше захотелось с ней встретиться. Он последует ее примеру и тоже начнет чихать на запреты и наставления отца. Вместе они его победят! Робин ухмыльнулся. Он покажет старику, что его сын — не ребенок, а взрослый мужчина и что с ним надо обращаться как с мужчиной.

— Что тебя так развеселило?

Мистеру Джорджу Беллингему было неприятно признать, что он не знает адреса Эммы.

— Ничего, папа, — тоном послушного сына ответил Робин.

Нет смысла сейчас с ним препираться. Вот когда рядом с ним будет Эмма… Тогда папашу ждет сюрприз. Робин подавил ухмылку, встал и пожелал отцу доброй ночи.

 

Глава 4

На следующий день в девять часов утра Колин Уэрхем опять стучался в дверь дома Арабеллы Таррант. Барон был одет с иголочки. Бежевые панталоны и сюртук оливкового цвета безукоризненно облегали фигуру. Сапоги сияли как зеркало, черные волосы были аккуратно причесаны. Горничная проводила его в гостиную. Колин оказавшись один, принял хладнокровный вид. Пока нет Эммы, надо собраться с мыслями.

Большую часть ночи он не спал, перебирая в памяти события, которые за последние дни возмутили ровный ход его жизни. Уединившись в своей библиотеке, Колин пытался найти ответ на резонный вопрос Эммы: почему он хочет на ней жениться? И теперь он знал, почему хочет вступить в брак, который все его знакомые считали сумасшествием.

Его решение жениться на Эмме вовсе не импульсивно. Оно очень логично, и это он попытается доказать Эмме Таррант сегодня.

Колин старательно подготовился к этой встрече и был уверен, что она пройдет так, как он задумал. Если он хочет убедить Эмму, он должен воззвать к ее разуму и ее принципам.

В комнату неожиданно вошла Арабелла Таррант.

— Доброе утро, мистер Уэрхем. К сожалению, у меня для вас неутешительная новость: Эмма не хочет спускаться в гостиную. Говорит, что ей с вами разговаривать не о чем.

Колин, почувствовав укол раздражения, с трудом взял себя в руки.

— Передайте, пожалуйста, леди Таррант, что нам есть о чем поговорить, — вежливо сказал он.

— Боюсь, что…

— Прошу вас! — сказал Колин уже не терпящим возражений тоном.

Леди Арабелла поспешила выйти, чтобы не нагнетать и без того нелегкое положение.

Надо держать себя в руках, — думал Колин. — Никаких вспышек, никаких оговорок, которые могут ее оттолкнуть.

Через несколько секунд опять вошла леди Арабелла.

— Она не хочет спускаться вниз, — неуверенно начала она. — Говорит, что…

— Что она говорит? — спросил Колин, видя, что она умолкла в поисках слова.

— Она…

— Какого чер… Да скажите, наконец, что она сказала.

— Она просила передать… В общем, если вы не уйдете, она прикажет Фереку вышвырнуть вас из дома, — выпалила пожилая дама.

— Вот как? — Колин спокойно отметил, что его руки сжались в кулаки, но он сознательно их разжал.

— Передайте ей, что Ферек вряд ли со мной справится. А если он нанесет мне телесное повреждение, его посадят в тюрьму или повесят, — с наслаждением закончил он.

— Милорд! — воскликнула тетушка.

— Будьте любезны, передайте леди Таррант мои слова.

С затравленным видом Арабелла опять вышла из гостиной.

Зубы не сжаты, — отметил Колин, — брови, что бы там ни говорило это зеркало, не нахмурены. Это уже хорошо! Во что бы то ни стало надо добиться свидания с Эммой! Этот разговор необходим…

Леди Арабелла не заставила себя долго ждать. На ее лице была написана та же озабоченность.

— Она все равно отказывается, милорд. Ее ничем не проймешь. Боюсь, что…

Не сказав больше ни слова, Колин прошел мимо нее и уже через минуту поднимался по узкой лестнице на второй этаж. Леди Арабелла нервным шагом спешила за ним. На втором этаже Колин оглянулся на нее с вопросом в глазах: какая дверь? Трясущейся рукой она указала на дверь справа. Не колеблясь ни секунды, Колин рванул дверь и вошел в маленькую спальню, на окнах которой висели выцветшие розовые занавески из набивного ситца. Эмма сидела за маленьким письменным столом.

— Ни одна женщина не вызывала во мне такого раздражения, — обратился он к ней, игнорируя приветствие — Но и интереса тоже.

— Милорд! — негодующе воскликнула Эмма, вскакивая. — Как вы смеете без разрешения врываться ко мне в комнату?

— А что мне оставалось делать? Вы же отказываетесь сойти вниз.

— Я просила, чтобы вы ушли.

— Этого я делать не намерен, — сказал Колин, стараясь вернуть себе спокойствие.

Как она хороша в этом платье из белого муслина в голубой цветочек!

— Вчера вы спросили меня, почему я хочу на вас жениться. Так вот, я уже привел главную причину.

— Какую это?

— Что вы первая женщина, которая меня так заинтересовала, — повторил он. — Я убежден, что вы никогда не будете нагонять на меня скуку.

— Таких женщин в Лондоне, наверное, много.

— Я таких не встречал.

— Лондон — большой город, — холодно заметила Эмма, — и уж, конечно, можно найти интересных женщин и более подходящих вам невест.

— Это зависит от того, какие к ним предъявлять требования. Последнее время мне только и подсовывали подходящих невест. Уверяю вас, что все они смертельно скучны.

— Значит, плохо искали, милорд.

— Да? — Колин скривился, вспомнив, сколько пустых часов он провел в праздных и скучных беседах, мечтая только об одном — сбежать. — Вы вот говорите о подходящих невестах. А вы знаете, кто считается для меня подходящей невестой? Семнадцатилетняя девчонка, которая ничего не знает о жизни.

— Ну почему обязательно семнадцатилетняя?

— Потому что так решила моя мать. С того дня, как я вернулся домой, она только и делает, что представляет мне девчонок, обвешанных ленточками и кружевами и с заученным восхищением принимающих каждое мое слово. Они выглядят все как рождественские елки — яркие, празднично убранные!

Эмма представила картину и улыбнулась.

— Такие вежливые, послушные и старательные девочки… — добавил Колин.

— А что еще мужчинам нужно? — резко перебила его Эмма.

— …нагоняют на меня невыносимую скуку, — закончил Колин.

— Просто вы их не знаете, — предположила Эмма, хотя в глубине души ей вовсе не хотелось разубеждать Колина.

— Знаю я их отлично, — ответил он. — И не их это вина, что они такие. У них еще не было времени научиться думать самостоятельно. А я не желаю выступать в роли наставника.

— А я-то тут при чем? — воскликнула Эмма.

— При том, — сказал Колин тоном, который заставил ее повернуться и посмотреть на него. — Тут есть и другая сторона дела — та, что касается невесты. Я не такой уж завидный жених.

Эмма хотела возразить, но он жестом заставил ее замолчать.

— Я восемь лет воевал, — помедлив, продолжал Колин (это было самое трудное, что ему предстояло сказать). — Кровавые образы войны все еще терзают меня, мешая жить… Мне кажется, что я уже никогда не буду прежним.

Эмма внимательно смотрела ему в лицо, ощущая смутную тревогу.

Колин хотел открыться ей до конца, но что-то в ее взгляде остановило его, и он заговорил о другом:

— Если раньше у меня хватало терпения выносить глупость или невежество, теперь у меня его просто нет. Я не терплю дураков… и дур. Я думаю, что вам это должно быть понятно. Мне даже кажется, что и вам случалось чувствовать то же самое.

Они встретились глазами. Да, — подумала Эмма, — не зря мне почудилась в них недосягаемая темная глубина.

— Мы оба много пережили, — продолжал Колин, — и поэтому должны понимать друг друга.

Теперь уже Эмма слушала его с полным вниманием.

— Я не хочу провести остаток дней с женщиной, которая без конца жалуется, что не понимает меня. Не хочу, чтобы от меня требовали веселья тогда, когда я не желаю смеяться.

Эмма почувствовала к нему товарищеское участие. Да, это ей понятно.

— Один среди смеющихся, — проговорила она.

Лицо Колина посветлело.

— Вот видите! Вы меня понимаете.

— Да.

Эмма словно увидела его в новом свете. Ободренный участием в ее глазах, Колин шагнул к ней и взял ее за руку.

— Когда мне было двадцать лет, я полагал, что когда-нибудь влюблюсь без памяти, и это чувство заставит меня жениться. Сейчас мне уже почти тридцать, и боюсь, что все мои чувства сгорели в огне сражений. — Он посмотрел Эмме в глаза. — Может быть, вам и это понятно?

Эмме стало трудно дышать.

— А в вас меня многое восхищает, — продолжал Колин. — Вы очень умны. У вас строгие понятия о порядочности. Мне кажется, что мы можем предложить друг другу товарищество. Может быть, на большее нам обоим сейчас и не приходится рассчитывать.

Эта мысль Эмму поразила. Она вгляделась в лицо Колина:

— Товарищество?

Он кивнул.

— Короче говоря, вы предлагаете мне сделку?

— Да. Вряд ли вам хочется вернуться к прежней жизни. А мне нужна жена, которую бы я не опасался удавить после недели совместной жизни. Мне кажется, что мы в этом смысле… подходим друг другу.

Эмма смотрела на него, широко раскрыв глаза. Но думала не о нищей и опасной жизни, которая ждала ее за границей, и даже не о роскоши, которая будет ее окружать, когда она станет баронессой Сент-Моур. Больше всего ее поразили слова Колина о тяготах войны и о том, что они оба познали страдания. Они породили отклик в самой глубине ее существа; что-то в ней отозвалось на его голос, его тон, на таящуюся в его глазах темноту. Ей никогда прежде не приходилось испытывать такой духовной близости с чужим человеком. Она даже не надеялась, что это может случиться. Ее охватило чувство, которому она не могла найти названия, но от которого в ней все затрепетало.

— Я… — начала она и не смогла продолжать.

— Не обрекайте меня на жизнь среди людей, которые не видели темноты, для которых всегда сияло солнце. И я тоже не хочу толкать вас на такую жизнь, — добавил он.

Сделка. Уговор между двумя людьми, которые понимают друг друга, уговор, который выгоден им обоим. Нет, это вовсе не необдуманный нелепый шаг, продиктованный упрямством и обреченный на катастрофу. Это совсем не похоже на глупый поступок юной девушки, вообразившей, что нашла настоящую любовь. Здесь ей ничего не грозит. Здесь все основано на разумных соображениях. И это обещает не так уж мало. Товарищество, — подумала Эмма. — Какое приятное слово.

— Нет.

— Нет? — переспросил он.

— Нет, я не могу обречь вас на такую жизнь, — сказала Эмма, зная, что говорит правду, хотя, возможно, делает серьезную ошибку.

Подглядывавшая в щелку Арабелла Таррант чуть не взвизгнула, но вовремя прикрыла рот рукой. Замечательно! Кажется, эта пара пришла к какому-то соглашению, хотя она не поняла и половины того, что они говорили друг другу. Барон Сент-Моур и Эмма будут благодарны за то, что она их свела, думала Арабелла, глядя, как Колин подает Эмме руку, а та вкладывает в нее свою, словно закрепляя уговор рукопожатием. Они будут ей очень благодарны, в этом нет никакого сомнения.

И вдруг леди Арабеллу пронзила зависть. У Эммы будет все. Как это несправедливо! В ее собственной жизни не было места справедливости.

Но может быть, мне тоже, наконец, повезет, — подумала она и на цыпочках отошла от двери.

— Мне надо только задать вам один деликатный вопрос, — тем временем говорил Колин.

Услышав перемену в его тоне, Эмма насторожилась.

— Мой титул требует, чтобы я имел наследника, — ровным голосом сказал Колин.

Эмма секунду смотрела на него с недоумением, потом поняла.

— Я… я забеременела на первом году брака, но потеряла ребенка во время долгой и тяжелой дороги в Вену. — Ей было тяжело об этом говорить. — Доктор сказал тогда, что это не помешает мне иметь других детей. Но в дальнейшем Эдвард проводил ночи в основном за карточной игрой и пьянкой. Он почти никогда… ну, в общем… мне стало очевидно, что он влюблен не в меня, а в карты.

Колина охватили острая жалость к Эмме и презрение к человеку, который так с ней обходился. Какое-то время оба молчали. Потом Уэрхем набрался мужества и сказал, наконец, глядя Эмме прямо в глаза:

— Завтра утром я нанесу визит своей двоюродной бабке Силии. Мне кажется, что я сумею заручиться ее поддержкой, а она пользуется огромным влиянием в обществе. — Он усмехнулся. — А главное — ее до смерти боится моя мать.

— Вы хотите сказать, что ваша матушка будет очень недовольна?

— Она поднимет страшный шум, но советую вам не обращать на нее внимания. Она всегда мной недовольна, пожалуй, с тех самых пор, как я покинул детскую. Слышали бы вы ее вопли, когда я решил вступить в армию.

— Вы с ней не ладите?

— Я с ней прекрасно лажу. Но матушка любит, чтобы все перед ней стояли по стойке смирно, и никак не может согласиться с тем, что я не собираюсь следовать ее… указаниям.

Эмма вздохнула.

— Ну ладно, пора идти и запускать машину в действие, — сказал Колин. — Вам… вам нужна помощь, чтобы приготовиться к свадьбе?

Эмма выпрямилась.

— На это я у вас денег не возьму. Мне хватит своих!

— Ну что ж. — Колин помялся. — Дело в том, что матушка склонна судить о людях… по их внешности.

— В самом деле? — вздернув подбородок, проговорила Эмма. — Что ж, я постараюсь… не ударить в грязь лицом.

Колин усмехнулся.

— Я вернусь во второй половине дня, — сказал он. — Вот увидите, все будет хорошо.

Эмме очень хотелось ему верить.

Колин позвонил в дверь городского дома матери. Ему открыл дворецкий Риггс, с серьезным видом пожелавший ему доброго утра. Степенно шагая, он проводил Колина в гостиную и послал лакея сообщить хозяйке дома, что приехал ее сын. Затем вышел в коридор и, видя, что вокруг нет никого, забыв про степенность, бегом помчался вниз, в помещение для слуг, чтобы сообщить там, что сейчас в гостиной разразится из ряда вон выходящий скандал. Все, у кого был хоть какой-нибудь предлог заняться чем-нибудь неподалеку от гостиной, разбежались. Так что, когда баронесса с грозным видом поплыла по коридору, как фрегат под полными парусами, за ее действиями наблюдала большая заинтересованная аудитория.

— Ну-с? — прокурорским тоном провозгласила она, войдя в гостиную.

Колин, стоявший у окна и наблюдавший за экипажами, ехавшими по улице, повернулся и спокойно сказал:

— Добрый день, мама. — Он был по-прежнему одет с иголочки: бежевые панталоны, темно-зеленый сюртук и безукоризненно завязанный шейный платок. — Ты хорошо выглядишь.

— Ничего подобного! — резко ответила баронесса, раздраженная его безразличием к ее трагическому тону.

Колин вопросительно поднял брови.

— Я в полной прострации, — добавила его мать.

— Вот как? Может быть, тебе стоит прилечь?

— Нет!

— Но если ты в полной прострации…

— Колин! Не притворяйся, что все в порядке! Ты отлично знаешь, как это меня бесит! Я требую, чтобы ты объяснился относительно этой нелепой помолвки!

— Я для этого к тебе и приехал.

— В таком случае я могу сказать только одно — ты должен немедленно ее расторгнуть. Ничего более скандального, несуразного и возмутительного…

— Мама, прежде чем ты наговоришь лишнего, я должен тебя предупредить, что я все равно женюсь на этой женщине.

Хоть головой о стенку бейся, — подумала баронесса, пытаясь обуздать свой гнев. — Что говори ему, что нет!..

— Значит, ты таки решил все? Даже не спросив мое мнение, не посоветовавшись ни с семьей, ни с кем-либо!

— Боюсь, что так, — с улыбкой признался Колин.

Баронесса так и пылала гневом.

— Сначала выслушай, что я узнала об этой женщине!

— Вряд ли ты можешь мне сказать что-нибудь такое, чего я о ней не знаю, — спокойно ответил Колин.

Баронессу несколько смутило это заявление, но сдаваться она не собиралась.

— Ты в этом уверен? А ты знаешь, что ее первый брак состоялся против воли всех ее родных? И что ее первый муж вынужден был бежать из Англии, потому что не мог расплатиться с долгами? Он остался должен буквально всем. Они с мужем проводили время в игорных притонах, и я только сегодня узнала, что его убили в безобразной кабацкой драке. Он играл там в кости с простым возчиком, и тот обвинил его в жульничестве.

Колин невозмутимо смотрел на мать.

— Хорошо, ты меня убедила, что Эдвард Таррант был негодяй. Но мне непонятно, при чем тут Эмма?

— Непонятно? — Баронесса опешила. — Женщина, делившая с Таррантом такую жизнь! Тварь, привыкшая к игорным домам и кабакам! Беспутная, алчная…

— Мама!

Этот возглас был похож на удар хлыста. Баронесса умолкла, хотя у нее в голове крутилась еще дюжина эпитетов.

— Единственное, что тебя оправдывает, — это то, что ты с ней незнакома, — более мягким тоном продолжал Колин. — Жизнь, которую ей пришлось вести, почти не наложила на Эмму отпечатка. Даже удивительно, как…

— Нет, она определенно тебя околдовала! — воскликнула баронесса. — Ты совсем потерял голову.

— Напротив…

— Она даже не постеснялась прийти к тебе ночью! — воскликнула его мать. — И между прочим, еще до того, как встал вопрос о помолвке.

Колин растерялся. Он не ожидал, что мать и про это пронюхает.

— Ты ошибаешься, — сухо сказал он.

Баронесса ликовала. Наконец-то она сумела пробить его толстую шкуру.

— Нет, я не ошибаюсь, — ответила она. — Мне известно об этом абсолютно точно.

— Значит, твой источник не так уж надежен.

— Крейн рассказала это сама… — Она умолкла и слегка покраснела.

— Слушаешь пересуды прислуги, мама? Вот уж не ожидал от тебя.

— Что тут…

— А тот, кто рассказал Крейн эту сплетню, мог назвать имя моей посетительницы? Он ее знал в лицо?

— Нет, но он ее подробно описал, и описание полностью сходится с…

— Чушь! — объявил Колин.

— Ты хочешь сказать, что у тебя в доме была какая-то другая женщина за два дня до того, как ты сделал предложение этой… этой?..

— Я хочу сказать одно: перестань вмешиваться в мою жизнь, — отрезал Колин. — И я тебе это говорю уже не в первый раз.

Колин был взбешен. Словно наблюдая себя со стороны, он отметил, что слова матери только усилили его желание защитить Эмму.

— Как это понимать? Ты готов порвать с семьей из-за женщины с таким прошлым, особы, которая провела несколько лет в игорных притонах и…

— Эмма даже высокороднее тебя.

Баронесса отпрянула как от удара. Она всю жизнь страдала от сознания, что ее отец был всего лишь небогатым помещиком. Это обстоятельство в семье никогда не обсуждали, и она едва поверила своим ушам, услышав об этом из уст Колина.

— Она умна, воспитана, обладает врожденным чувством собственного достоинства, — продолжал ее сын. — Так что лучше привыкай к мысли, что она будет твоей невесткой. И я запрещаю тебе, — Колин вперил в мать ледяной взгляд, — запрещаю, слышишь, повторять сплетни о ней!

— Баронесса растерянно мигала. Колин не был похож на человека, потерявшего голову от страсти. Неужели она ошиблась?

— Я тебя не понимаю, — жалобным тоном проговорила она.

— Вот в этом ты права, — спокойно согласился Колин.

— Я познакомила тебя с самыми завидными невестами Лондона. Некоторые были просто обворожительны, ни к одной нельзя было предъявить ни малейшей претензии. И любая из них с радостью приняла бы твое предложение. Так зачем тебе понадобилась…

— Ты сама сказала, что не понимаешь меня, — нетерпеливо перебил ее Колин. — А теперь послушай, что я намерен делать.

Баронесса в каком-то оцепенении опустилась на диван. Ее пухлое личико скривилось в капризно-недовольную мину.

— Как ты мне действуешь на нервы, Колин!

— Это ты мне уже неоднократно говорила. Так вот, в следующую среду моя прабабка Силия дает обед в честь нашей помолвки.

— Что?.. Тетушка Силия заодно с тобой? — недоуменно спросила баронесса.

— Она… согласилась с моими доводами.

Уэрхем не собирался сообщать матери, что их всесильная родственница обусловила свою поддержку рядом оговорок. Он вспомнил слова пожилой дамы:

— Так и знай, разбойник, если твоя невеста мне не понравится — браку не бывать. И если ты воображаешь, что я не смогу тебе помешать, то ты просто не знаешь, с кем имеешь дело.

— Я не могу даже этого представить, — проскулила баронесса.

— На званый обед она пригласит всех наших родственников, — продолжал Колин, игнорируя замечание матери. — И я предполагаю, все примут приглашение.

— Разумеется, мы не можем не принять приглашение Силии, — слабым голосом отозвалась его мать.

За этим я и ездил к бабке, — подумал Колин.

— После этого мы вместе поедем на бал, который дают Кардингтоны. Пожалуйста, попроси леди Кардингтон прислать Эмме приглашение.

— Зачем мне ее просить? — вскричала баронесса. — Да она из кожи будет лезть, чтобы залучить вас к себе. Ты представляешь, какие по Лондону ходят сплетни? Если на балу Фелисити Кардингтон окажешься ты со своей… невестой, ей будут завидовать все дамы света.

Колин кивнул. Его губы были крепко сжаты.

— Надеюсь, ты понимаешь, как на нас все будут пялиться, и какие шуточки будут отпускаться в наш адрес некоторыми смелыми остряками? — сварливо сказала баронесса.

— Тут уж ничего не поделаешь. Наша задача — чтобы сплетни затихли сами собой и как можно скорее.

— Но…

— И тут я рассчитываю на твою помощь, мама, — сурово сказал Колин.

— Я не собираюсь…

— И на помощь Каролины.

— Ты хочешь, чтобы мы помогли тебе погубить себя навеки?

— Напротив, мама. Напротив.

Баронесса смотрела на него, удивленная новым выражением его лица.

— Ты что, любишь эту женщину, Колин? Может быть, ты что-нибудь от меня скрываешь?

— Из нее получится прекрасная жена.

— Это не ответ на мой вопрос.

— Другого не жди.

— Нет, тебя просто невозможно понять, Колин, — брюзгливо проговорила его мать. — Наверное, это война тебя так изменила.

— Очень может быть, — согласился Колин. — Но разве до войны я позволял тебе собой помыкать?

— Это верно, с тобой не было сладу уже с восьми лет. Я отлично помню, как однажды ты точно с таким же высокомерным видом заявил мне за столом, что впредь не желаешь видеть у себя на тарелке вареную морковь. — Баронесса поднесла к глазам платочек. — Тогда твой отец сказал, что у тебя независимый дух. А по-моему, это просто необузданное упрямство.

Колин улыбнулся:

— До свидания, мама. Встретимся в среду.

— Колин!

Но тот, не желая слушать дальнейших возражений, уже вышел из комнаты.

— Какой же он заносчивый! — сказала баронесса. — И как он мне действует на нервы! — В запале она отшвырнула ногой маленькую вышитую подставку для ног.

Эмма сидела у себя в спальне и старательно пересчитывала монеты и банкноты, разложенные перед ней на маленьком столике.

Когда я собиралась замуж первый раз, — с грустью подумала она, — у меня был доход шестьсот фунтов в год. На этот раз у нее было всего четыреста семьдесят девять фунтов с мелочью. Большую часть этих денег она выиграла у толстухи в карточном салоне Барбары Ремплинг…

Эмма перевела взгляд на доставшуюся ей от матери ниточку жемчуга и изящную, переливающуюся перламутром и персиковой эмалью брошку-камею — наследство от богатой бабушки. Это все, что у нее осталось из драгоценностей. Свое обручальное кольцо она продала в Константинополе, чтобы заплатить карточный долг Эдварда.

Эмма убрала деньги в ридикюль и спрятала драгоценности. Не густо, прямо скажем, для того, чтобы выглядеть достойно титула баронессы, но она верила в свою способность добиваться хорошего эффекта при малых затратах. Направившись к двери, она мельком увидела свое отражение в зеркале и усмехнулась. За истекшие годы Эмма научилась двум полезным вещам — играть в карты и изящно одеваться при почти полном отсутствии денег.

— Какие магазины мне лучше посетить? — спросила она у тетушки, которую нашла в гостиной.

Леди Арабелла с энтузиазмом принялась перечислять самые модные и дорогие магазины на Бонд-стрит. Эмма покачала головой:

— Нет, туда, где одеваются светские дамы, я не поеду. Мне не по средствам переплачивать огромные деньги всего лишь за адрес магазина. Разве нет других?

— Говорят, в Пантеоне все очень дешево, — с сомнением в голосе ответила леди Арабелла. — Но я там никогда не была.

— Ну, так давайте съездим туда, — весело предложила Эмма. — Если вы, конечно, согласны со мной поехать.

— А нас там не ограбят?

— Мы возьмем с собой Ферека. Когда он рядом, никто ко мне и приблизиться не смеет.

— Ну ладно, — все с тем же сомнением согласилась пожилая дама. Ей не очень-то нравился Ферек. — Но неужели ты надеешься найти что-то приличное в подобном месте?

Эмма улыбнулась:

— Хотите узнать секрет, тетя? В городах полно интересных магазинов, куда никогда не заглядывают люди высшего света. Тысячи вполне респектабельных женщин — например, жены адвокатов, лавочников — не могут себе позволить одеваться на Бонд-стрит. И они гораздо дешевле покупают тонкий муслин и отделку для платьев в других местах.

Леди Арабелла посмотрела на нее с ужасом:

— Неужели ты собираешься одеваться как жена лавочника?

— Нет, не собираюсь. Но ничто не мешает мне использовать ту же материю. Поехали и убедитесь в этом сами.

Тетушка с обреченным видом пошла одеваться, и, зная, что эта процедура займет у нее немало времени, Эмма велела горничной позвать в гостиную Ферека.

— Слушаю, госпожа, — раздался через несколько минут его бас.

Он вошел в комнату, отчего та сразу словно уменьшилась в размерах, и встал около открытой двери как огромная бронзовая статуя.

— Ферек, я выхожу замуж, — сказала Эмма.

Тот и глазом не моргнул.

— За того джентльмена, что был здесь сегодня утром, — добавила Эмма.

— За английского милорда с необыкновенными глазами? — спросил Ферек.

— Э-э-э… да. — Эмма посмотрела на Ферека с удивлением. — Что ты понимаешь в глазах, Ферек?

— Так Эллен говорит.

— А…

Эллен — так звали горничную.

— Он богат? — спросил темнокожий гигант.

— Да.

— Он важный бей?

— Во всяком случае, он аристократ, — сказала Эмма, не уверенная, совпадают ли европейские и турецкие понятия.

Ферек удовлетворенно кивнул:

— Это хорошо. Вам надо выйти замуж за богатого человека, который подарит вам много драгоценностей и поселит вас в красивом доме. У него нет других жен?

— Других?.. — Тут Эмма вспомнила, что на родине Ферека мужчинам разрешается иметь несколько жен. — Нет, — твердо сказала она. — Других жен у него нет.

— Тогда вы будете главной женой, — удовлетворенно сказал Ферек. — Отлично. А я буду начальником над слугами.

— В Англии у мужчин бывает только одна жена. И слуги находятся под началом дворецкого. Ты, конечно, останешься моим личным слугой, но у барона Сент-Моура уже есть штат слуг, и тебе придется научиться с ними ладить, — строго сказала Эмма. У Ферека уже были столкновения со слугами тетушки.

— Одна жена! — воскликнул Ферек. — Вы же сказали, что он богат.

— Да, богат.

— Тогда почему он не может прокормить несколько жен?

— Прокормить их он мог бы, если бы захотел.

— Все мужчины этого хотят, — заверил ее Ферек. — Но, конечно, не все могут себе это позволить. — Он нахмурился. — Может быть, он не так богат, как говорит, — с подозрением в голосе предположил он.

— Он очень богат, Ферек, но…

— Тогда ему захочется завести еще одну жену, — уверенно сказал Ферек. — Не сразу. И другой такой красивой и благородной, как вы, он не найдет, госпожа. Но когда-нибудь он обязательно заведет вторую жену.

— В Англии мужчинам разрешается иметь только одну жену, Ферек, — сказала Эмма.

Ферек смотрел на нее, недоуменно сдвинув брови.

— Одну, — повторила Эмма.

— И богатым тоже?

— И богатым тоже.

— Даже если они могут купить десяток домов и тысячу рабов?

Эмма решила не вдаваться в вопрос о рабах и только подтвердила:

— Именно так.

У Ферека был ошеломленный вид. Он поднял к потолку свои огромные руки и с беспомощным изумлением произнес:

— Но это же несправедливо, госпожа!

— Так уж у нас заведено, — заявила Эмма. — А сейчас собирайся…

— Разве это справедливо — лишать человека преимуществ, которые дает богатство?

Ферек говорил мягким, убеждающим тоном, словно уверенный, что Эмма поймет его, если он ей все хорошенько объяснит.

Эмме не хотелось вступать в дискуссию о моральных принципах.

— Законы этого не разрешают, — заявила она не терпящим возражений тоном.

— Законы? — ошарашенно спросил Ферек. — Какие еще законы?

— Законы Англии. Ферек, я тебе тысячу раз говорила, что Англия совсем не похожа на твою страну.

— Да, но если человек имеет средства завести несколько жен…

— Это запрещено, Ферек. — Эмма встала и пошла к двери, надеясь этим положить конец дискуссии. — Мы едем по магазинам, Ферек. А ты будешь нас сопровождать.

Это отвлекло Ферека от темы многобрачия.

— Но на улице идет дождь, госпожа. Вы промокнете.

Эмма улыбнулась. Она знала, что на самом деле он боялся промокнуть сам.

— Мы возьмем крытый кабриолет. Иди надень шляпу.

Гигант повернулся с покорно-подавленным видом. Она услышала, как, выходя, он бормотал:

— Дождь… невкусная еда… одна жена… Варварская страна!

Некоторое время спустя все трое ходили по Пантеон-базару. Леди Арабелла беспрестанно удивлялась дешевизне товаров, а окружающие со страхом озирались на Ферека.

— Нет, ты посмотри на этот бархат! — восклицала тетушка. — И стоит вполовину дешевле того, что я платила за такой же три года назад. А голубой атлас! Просто дешевка! Если бы я раньше знала про этот магазин, у меня было бы вдвое больше платьев.

Эмма, взглянув на режущий глаз атлас, ничего не сказала, продолжая рыться в образцах разноцветного муслина. Надо купить самый тонкий и самый красивый.

— Перчатки по девять пенсов за пару! — воскликнула леди Арабелла. — Ленты, тесьма, бисер — все, что душе угодно!

Эмма тщательно обдумала все свои покупки — времени до свадьбы осталось не так уж много. По мере того, как в руках Ферека прибавлялось аккуратных свертков, у Эммы делалось все веселее на душе. Ей так давно не приходилось тратить деньги на себя! Как приятно будет появиться перед Колином в новых платьях — она уже представляла себе некоторые. Мысль, что ей уже не придется зарабатывать на жизнь игрой в карты, еще больше подняла настроение. В Эмме проснулась радость предвкушения светских удовольствий…

Наконец все было куплено.

— А теперь мне нужно найти портниху, которая и шьет хорошо, и берет за работу недорого, — сказала Эмма.

— Я могу тебе помочь, — отозвалась леди Арабелла. — Моя подруга отлично шьет. В прошлом году у нее умер муж, и теперь она вынуждена зарабатывать себе на жизнь.

Эмма нахмурилась.

— Я была бы рада помочь вашей подруге, тетя, — сказала она, — но мне нужна профессиональная портниха, которая обладает и мастерством, и воображением, и вкусом. Это очень важно.

— Ты меня не поняла. Софи — француженка, дочь эмигрантов. У нее потрясающий вкус. Она хочет открыть, собственное ателье, и у нее уже есть постоянные клиенты, но пока ее еще плохо знают. Она сошьет тебе платья за бесценок, если ты пообещаешь, выйдя замуж, порекомендовать ее своим светским знакомым.

Леди Арабелла с удовольствием потерла руки. Она очень любила подобные сделки. За то, что она порекомендовала ее будущей баронессе, Софи, наверняка, согласится сшить ей самой несколько платьев даром!

— Ну, что ж… — Эмма боялась доверять свой гардероб неизвестной модистке.

— Почему бы тебе не поговорить с ней? — предложила тетушка, видя сомнение Эммы, — Если она тебе не подойдет, на том все и кончится.

Действительно, — подумала Эмма, — чего мне терять. Других кандидатур все равно нет.

— Ну ладно.

— Вот и отлично! — воскликнула леди Арабелла, хлопнув в ладоши. — До чего же все это интересно! Прямо как в сказке.

— Подожди, в сказке на героиню всегда нападает дракон, — сухо ответила Эмма.

Как только Софи Фишер вошла в гостиную, Эмма поняла, что это то, что ей нужно. На Софи было платье из тонкого муслина янтарного цвета, который выгодно оттенял ее смуглую кожу. Глубокое декольте, высокая талия и широкая оборка по всему подолу, на рукавах — искусно выполненные рюши, отделанные золотой лентой, — все это смотрелось очень эффектно. Да, у Софи были и вкус, и мастерство истинно французского профессионала.

Поздоровавшись с ней, Эмма сразу перешла к обсуждению фасонов, которые она отыскала в дамских журналах. Через пять минут они уже сидели рядом на диване, листая журналы, и Софи давала такие дельные советы, что Эмма окончательно решила поручить ей шить все наряды к свадьбе. Оставалось выяснить одно.

— Мне все это понадобится очень скоро, — сказала она.

Софи, которую Арабелла Таррант уже тщательно проинструктировала, беспечно махнула рукой:

— У меня три помощницы, и я могу нанять еще двух. Не беспокойтесь — ваше приданое будет готово в срок. — Она щелкнула пальцами. — Я сегодня же пришлю за материей. Завтра — первая примерка. Увидите — все пройдет без сучка и задоринки.

— Вот и чудесно, — вздохнула Эмма.

Софи бросила на нее проницательный взгляд. Она отлично сознавала, что эта заказчица может оказаться ей очень полезной. Эта умная женщина не забудет, чем обязана Софи. На минуту Софи дала простор воображению. Дорогой магазин на Бонд-стрит, герцогини в очереди за ее платьями, внушительный банковский счет, уважение и независимость. В успехе она не сомневалась, нужно было только, чтобы кто-нибудь дал толчок ее карьере. Но это все потом, а пока — за работу.

Софи встала.

— Ну, я пойду, — сказала она Эмме. — Через полчаса пришлю за материей.

— Уже все готово.

Софи повернулась было, чтобы идти, но остановилась:

— Пожалуй, атлас я возьму прямо сейчас.

— Хорошо. Сейчас я его принесу, подождите, пожалуйста.

Через несколько минут Софи уже держала в руках сверток с атласом.

— Отлично, — сказала она. — В этом платье вы будете ravisante, — пообещала она. — Впрочем, и в остальных тоже.

Эмма в этом уже не сомневалась. Она проводила Софи и в прекрасном настроении пошла было к себе, но тут в дверь позвонили. Эмма сама открыла ее со словами: Забыли что-то? Улыбка на ее лице мгновенно сменилась испугом. За дверью стояла вовсе не Софи, а человек, которого она надеялась никогда в жизни больше не видеть.

Самый ненавистный ей в мире человек шагнул через порог с таким видом, будто был у себя дома, и улыбнулся Эмме теплой, интимной улыбкой — как близкому другу, как будто не сомневался, что его примут с распростертыми объятиями.

Эмма сглотнула горечь, подступившую к горлу. Вот уже год как она не видела графа Джулио Орсино и не вспоминала о нем. О таких людях, как он, она старалась без нужды не думать. Он был воплощением всего того, что она больше всего ненавидела. И вот он стоял перед ней и протягивал руку, словно ожидая от нее самого теплого приема.

— Дорогая леди Таррант, — сказал он. — Как я рад, что нашел вас.

— С чего бы это? — спросила Эмма.

Непрошеный гость напустил на себя обиженный вид.

— Ну, как же, я так мечтал возобновить наше знакомство.

Орсино совсем не изменился, — подумала Эмма. Все те же напомаженные и гладко зачесанные назад черные волосы; выразительные, как бы подернутые влагой глаза и вкрадчивая улыбка, за которой, без сомнения, скрываются самые гнусные намерения. Одет с иголочки и выглядит элегантно, несмотря на коренастую фигуру. В общем, внешность графа успешно скрывала его внутреннюю суть. Эмма, почувствовав неодолимое желание вцепиться ему в глаза, с трудом разжала скрюченные пальцы.

Позади них раздались шаги.

— Вроде кто-то звонил в дверь, — сказала леди Арабелла. — О, — осеклась она, увидев посетителя.

Эмме не хотелось знакомить Орсино с кем бы то ни было. Она сама была бы счастлива не быть с ним знакомой. Но выхода не было, надо было представить его хозяйке дома.

— Позвольте вам представить миссис Арабеллу Таррант, — сухо произнесла она.

Орсино шагнул вперед и низко поклонился.

— А я — граф Джулио Орсино, — сказал он. — Только что из Италии. Счастлив с вами познакомиться. — Он поцеловал вялую руку тетушки.

— Боже мой, кто это?

— Мы были знакомы с графом в Европе, — без всякого выражения в голосе проговорила Эмма.

— Знакомы? — живо возразил тот. — Не просто знакомы, а я был лучшим другом бедняги Эдварда, — сообщил он миссис Арабелле. — А вы, я так понимаю, его тетя?

— Другом? — презрительно повторила Эмма. — Вы толкали его на безумия за карточным столом, поощряли его самое худшее поведение. Вы влекли его к гибели, а сами наживались. Если бы он меня послушался, он давно бы прервал всякие отношения с вами.

— Какого вы обо мне плохого мнения, — хладнокровно отозвался Орсино.

— Эмма, ну нельзя же быть такой грубой с гостем, — вступилась за Орсино миссис Таррант, на которую он явно произвел впечатление своими изысканными манерами. — Заходите в гостиную, сэр. Выпьете рюмочку мадеры?

— Не откажусь.

И Орсино с неуязвимо самоуверенным видом пошел за тетушкой в гостиную.

Что ему нужно? — ломала голову Эмма. Ему, конечно, что-то от нее нужно. Орсино ничего не предпринимал без пользы для себя. И тут она вспомнила объявление в газете. Без сомнения, он его видел. И решил извлечь какую-то выгоду из ее помолвки С Сент-Моуром. У нее на скулах заиграли желваки. Ну, уж на этот раз у него ничего не получится!

— … Да, Лондон — прекрасный город, — говорил Орсино. — Хотя и не может сравниться, скажем, с Веной. Не так ли, леди Таррант?

И он посмотрел на Эмму многозначительным взглядом, словно напоминая ей о каком-то важном для обоих эпизоде.

Эмма кипела от ярости. Он же отлично знает, как она его презирает.

— Боюсь, что вы выбрали неудачный момент для визита, — сказала она. — Мне надо уезжать.

— Куда это? — ляпнула, не подумав, Арабелла.

Граф сел в кресло и молча, с какой-то загадочной улыбкой наблюдал за Эммой.

— У меня масса дел, — сквозь зубы проговорила Эмма.

— Что-то вы не очень любезно меня встречаете, — заметил граф, уже широко улыбаясь.

— Мне вообще непонятно, что вам здесь нужно.

— Эмма! — воскликнула леди Арабелла.

— Может быть, присядете? — предложил Эмме Орсино, указывая на диван.

— Нет!

— Что ж, — сказал он с таким видом, будто ее раздражение его только забавляет.

— Что вам от меня нужно? — повторила Эмма.

Он с невинным видом развел руками:

— Я просто приехал поздравить вас с предстоящим законным браком.

Тетушка укоризненно посмотрела на Эмму.

— Правда, это замечательная новость? — сказала она. — Такая прекрасная партия!

— Если вы надеетесь выманить у меня деньги, то вам это не удастся, — отрезала Эмма.

— Эмма! — опять воскликнула миссис Арабелла.

— Нет, деньги мне не нужны, — с изумлением услышала Эмма. — Мне просто хотелось повидать старую приятельницу. Дружба — это очень важная вещь. Сейчас что-нибудь потребует, — подумала Эмма.

— В чужой стране чувствуешь себя очень одиноким. Никого не знаешь, некуда пойти. Вы, наверное, и сами это испытали?

Эмма ждала, что за этим последует.

— Но вы устроились в Лондоне отличнейшим образом. Может быть, пожалеете бедного иностранца и представите меня своим друзьям?

— Ах, вот в чем дело, — сказала Эмма. — Вы хотите, чтобы я ввела вас в высшее общество, а потом вы будете обчищать карманы моих друзей за карточным столом.

Леди Арабелла словно подавилась.

— Обчищать карманы? — с удивлением повторил Орсино.

— Все знают, что вы шулер, — заявила Эмма.

— Если бы вы были мужчиной, я за такое обвинение вызвал бы вас на дуэль, — с вкрадчивой угрозой проговорил граф.

— Если бы я была мужчиной, я с удовольствием всадила бы в вас пулю. Никому я вас представлять не буду. Отправляйтесь лучше восвояси.

— Нет, это… невозможно. Я собираюсь пробыть в Лондоне, по крайней мере, несколько месяцев.

— Значит, в Европе вас ищет полиция? Это меня нисколько не удивляет. Уходите из моего дома. Я же сказала, что ни за что…

Граф поднял руку, не дав ей договорить. На его лице была написана такая злоба, что Эмме стало не по себе. С Орсино надо быть осторожной! Несмотря на свою внешнюю невозмутимость и галантность, он был беспощадно мстительным человеком. Скольких людей он погубил!

Граф, казалось, что-то обдумывал. Тишину комнаты нарушало лишь тиканье часов на камине. Через какое-то время, видимо, приняв решение, Орсино встал.

— Мы поговорим с вами в другой раз, — сказал он. — Когда у вас будет настроение получше… Эмма поняла, что он не отвяжется от нее просто так.

— Мое настроение тут ни при чем. Ничего вы от меня не добьетесь.

Граф усмехнулся.

— А это мы еще посмотрим, — только и ответил он, выходя из гостиной.

Тетушка тут же принялась бранить Эмму за невежливое обращение с гостем. Эмма же смотрела на закрывшуюся за Орсино дверь. Их уговор с Колином Уэрхемом не предполагал появления подозрительных личностей из ее прошлого. А что граф Джулио Орсино еще не раз даст о себе знать, не вызывало у нее ни малейшего сомнения.

 

Глава 5

Эмма закончила туалет и встала перед большим зеркалом. Бальное платье получилось даже лучше, чем она предполагала. Голубой атлас выигрышно оттенял голубизну ее глаз. Волосы, перехваченные сзади, каскадом мелких колечек спадали на спину. Поверх юбки была наложена серебристая сетка. Эта кудесница Софи нашла где-то тонкую серебристую тесьму и оторочила ею вырез платья и маленькие буфы. Платье было пошито элегантно и со вкусом и полностью удовлетворяло Эмму. Такого красивого платья ей не приходилось надевать уже много лет.

В полуоткрытую дверь заглянула леди Арабелла.

— Приехал! — выдохнула она.

Тетушка была в таком волнении, точно это ей, а не Эмме предстояло быть представленной семейству Уэрхемов и высшему обществу. Она заражала Эмму своей нервозностью.

— Восторг, а не платье! Я же тебе говорила, что Софи — гениальная портниха.

— Совершенно верно, — подтвердила Эмма.

Она взяла со стула серебристую газовую накидку, набросила на плечи и еще раз глянула в зеркало. Нет уж, к ее туалету родные Колина не смогут придраться. Конечно, они найдут к чему придраться, но, по крайней мере, на этот счет она может быть спокойна.

— Сент-Моур красив как бог, — щебетала тетушка, семеня за Эммой по коридору. — Тебе все будут завидовать, дорогая. Как бы мне хотелось увидеть все это своими глазами!

Эмма молча спускалась по лестнице. Арабелла уже не в первый раз напрашивалась на приглашение. Но хотя Эмме и было перед ней немного совестно, леди Арабелле Таррант — не место на балу. Родственница Эдварда там совершенно ни к чему.

Эмма вошла в гостиную. Колин стоял у окна спиной к ней. Несколько мгновений Эмма наблюдала за ним. Он держался очень прямо — привычка военного человека. Темный фрак выгодно облегал его широкоплечую фигуру. Темные волосы слегка вились на затылке. Несмотря на респектабельный вид и уверенную осанку, в его позе чувствовалось что-то не то. Эмме показалось, что меланхолия витает над ним точно облако.

— Я готова, — сказала она, наконец. Колин повернулся. В его лице не было и намека на грусть — он улыбался.

Уэрхем не сомневался, что Эмма будет элегантна, но не ожидал, что она будет настолько эффектна! Вся комната, казалось, сияла отраженным от нее светом. Колин не мог отвести от нее взгляда. Она выглядит потрясающе. Никаких слов не хватит, чтобы выразить ей восхищение!

Эмма, наслаждаясь произведенным впечатлением, улыбнулась:

— Агнец готов к закланию, милорд.

— Чепуха! — рассмеялся Колин. — Все будут сражены. — Он подал ей руку. — Если только мы не опоздаем. За это тетя Силия спуску не дает.

Эмма посмотрела ему в лицо. Она чувствовала особую важность этой минуты. После сегодняшнего появления в свете пути назад уже не будет. Нельзя будет отказаться выйти замуж за Колина, признаться, что они оба сделали ошибку. Так это или нет, Эмма не знала. Для женщины, которая ненавидит азарт, игру, пари, она сделала очень рискованный шаг, поставила на карту всю свою жизнь. Несколько лет назад она поступила так же опрометчиво, о чем ей потом пришлось горько сожалеть.

— Что такое? — спросил Колин.

— Вы уверены? — спросила она, вложив в эти два слова огромное значение.

Он не стал спрашивать, что она имеет в виду, и так было все ясно.

— Уверен, насколько человек вообще может быть в чем-нибудь уверен.

Эмма отстранилась.

— Как это понимать?

Уэрхем смотрел на нее глазами, в глубине которых таилось нечто непостижимое.

— За последние восемь лет не было дня, когда я был бы уверен, что доживу до вечера. Меня тысячу раз могли убить.

— Но ведь не убили.

— Меня не убили. Но убили столько моих друзей, моих солдат и офицеров! Некоторым не было и двадцати лет.

У Эммы расширились глаза.

— Я поклялся никогда не загадывать на будущее. Никому не дано знать, что принесет следующий день. Надо просто как можно лучше использовать каждое мгновение жизни.

Какая мрачная философия! — подумала Эмма. Несмотря на все то дурное, что случилось с ней самой, она не прониклась таким скептицизмом. Но что-то в глазах Колина ответило на ее сомнения.

— И я должна провести эти драгоценные мгновения под лупой вашего семейства? — весело спросила она.

— Вас никто не посмеет обидеть. Будьте покойны, этого я не допущу.

Удивленная жаром, с которым барон произнес эти слова, Эмма промолчала.

— Пошли, — сказал Колин. — Тетя Силия на стенку лезет, когда ее гости опаздывают.

— Ну что ж, пошли. Я вовсе не хочу, чтобы она с первой минуты невзлюбила меня.

Леди Арабелла смотрела им вслед из окна. До чего же красивая пара! И как ловко ей удалось обставить дело! Пока все идет как нельзя лучше.

— Кто же приглашен на обед? — спросила Эмма, когда они с Колином разместились, наконец, в его карете.

— Моя мать, моя сестра Каролина с мужем, несколько кузенов и кузин со своими супругами. Возглавлять пиршество будет, конечно же, моя двоюродная бабка Силия.

— Да, вы столько успели о ней рассказать, что у меня уже сейчас дрожат коленки.

— Оно и видно, — усмехнулся Колин, окинув взглядом ее безмятежную физиономию.

— Просто я держу себя в руках, как меня учила когда-то моя дорогая гувернантка.

— Вот и прекрасно, — с улыбкой сказал Колин. Он не верил, что Эмма так уж боится предстоящего ей испытания. Немного нервничает, вот и все. А может быть, трудная задача, которая перед ней стоит, даже возбуждает ее бойцовский характер. Молодец! Колин не хотел заранее портить Эмме настроение, поэтому не спешил сообщить ей новость, которая, как он был уверен, будет ей неприятна. И только когда они вышли из кареты, он как бы невзначай сказал:

— Ваши отец и брат, конечно же, тоже будут здесь.

Эмма остолбенела:

— Что?!

— Их нельзя было не пригласить! Это выглядело бы очень странно.

— Я не хочу его видеть!

— Ваш папенька будет вести себя как овечка. Об этом позаботится тетя Силия. Я просил ее весь вечер не отпускать его от себя.

Эмма упрямо сжала губы, но промолчала.

— Неужели вы не понимаете, что мы не можем пренебрегать вашей семьей, тем более что они живут в Лондоне. Еще скажут, что мы их стыдимся.

— Я и стыжусь! По крайней мере, отца!

— Скажут, что это моих рук дело, — продолжал Колин, — Что мне не нравятся мои будущие родственники. Я бы не хотел, чтобы у людей создалось такое впечатление.

Колин заранее продумал все. Хотя раньше он преспокойно пренебрегал правилами высшего света и совершенно не заботился о том, что о нем подумают, сейчас все изменилось: он предъявлял свету свою будущую жену и не хотел дать ни единого повода думать о ней неуважительно. Для этого он был готов поступиться многим.

— Вот как? — сказала Эмма.

«Он не хочет выглядеть нелюбезным в глазах своих друзей, — подумала она. — Видимо, их мнение для него важно».

— Ну ладно.

— После свадьбы можете забыть про них до конца своих дней, — шутливо пообещал Колин.

Лицо Эммы смягчилось.

— Так вот как вы намерены обращаться со мной в будущем, милорд! Обрушивать на меня неприятные известия, когда уже поздно что-нибудь предпринять?

— Разумеется, — ответил он. — Только так.

Этот шутливый ответ, как и надеялся Колин, немного развеселил Эмму. И когда они рука об руку вошли в гостиную, собравшиеся уже гости увидели ослепительно красивую Эмму в роскошном бальном платье, спокойно улыбающуюся и безукоризненно владеющую собой.

Согласно этикету, Колин первым делом подвел ее к хозяйке дома:

— Моя двоюродная бабушка Силия, леди Бэррингтон.

Эмма сделала книксен перед крупной старухой, которая сидела в огромном кресле, держа в руках трость из черного дерева. Ее парчовое платье с жестким корсажем и пышной юбкой напоминало о фасонах полувековой давности. На белоснежно-седых волосах сидел кружевной чепец, а скрюченные пальцы выдавали глубокий возраст. Но устремленные на Эмму глаза горели. В них виделись и ум, и ирония: а ну-ка покажи, на что ты способна!

— Где вы раздобыли такое платье? — безо всякой преамбулы каркнула старуха.

У нее вид хищной птицы, которая никогда не упускает добычу из своих острых когтей, — подумала Эмма.

— Мне сшила его очень хорошая портниха. Это француженка — Софи Фишер.

— Фишер? Никогда о такой не слыхала.

— Пока что ее мало знают в Лондоне.

— Но благодаря вам наверняка узнают, — заметила леди Бэррингтон, бросая критически-одобрительный взгляд на платье Эммы.

— Она тоже на это надеется, — ответила Эмма.

Хозяйка дома приподняла одну седую бровь, как это делал Колин. То есть наоборот: он — как она. Если бы Эмма не заметила в глазах старухи одобрительные искорки, то подумала бы, что той не понравились ее слова.

— Моя мать, — тем временем продолжал Колин. — Баронесса Кэтрин Сент-Моур.

— Пока что баронесса, — жестко парировала полная женщина с приятным лицом.

Эмма удивилась, хотя и не подала виду, — она не такой представляла себе мать Колина. Почему-то в ее воображении баронесса была мегерой с хищным клювом и кустистыми бровями. При этой мысли Эмма слегка покраснела.

— Здравствуйте, — сказала она.

В ответ она услышала только какой-то неопределенный звук. Баронесса не скрывала досады. Она никак не ожидала увидеть столь элегантную и невозмутимую женщину. Что она будет красива, баронесса не сомневалась. Но Эмма Таррант была не просто красива. И она совсем не была похожа на интриганку, на охотницу за состоянием и титулом Колина. Откуда у нее это самообладание, эта безукоризненная манера держаться?

— Моя сестра Каролина, — сказал Колин, решив не задерживаться на опасной территории.

— Я так рада с вами познакомиться! — пылко воскликнула Каролина, которая, увидев Эмму, забыла все мрачные предсказания матери. — А это мой муж Фредерик.

— Лорд Ротем, — добавил Колин.

— Рад познакомиться, — сказал флегматичный лорд, высокий полный блондин, все мысли которого, казалось, были сосредоточены на предстоящем обеде.

Дружеское приветствие Каролины и отсутствие какой-либо враждебности на лице ее мужа ободрили Эмму, и она улыбнулась, чем вызвала вздох восхищения. Один из молодых кузенов даже ахнул от восторга.

«Вся лучится, чертовка, — мрачно подумала баронесса. — Это катастрофа!»

Колин с Эммой быстро обошли кузенов и кузин. В завершение Колин сказал:

— Ну а этих джентльменов вам представлять, конечно, не нужно.

К этому времени Эмма внутренне подготовилась к встрече с отцом.

— Разумеется. Здравствуй, папа, — сказала она, но не потянулась, его поцеловать.

— Здравствуй, дорогая, — с широкой улыбкой отозвался Джордж Беллингем. — Ты прекрасно выглядишь.

— Спасибо.

Хотя многие Уэрхемы заметили некоторую холодность в тоне Эммы, ее отец не обратил на это никакого внимания. Он был в приподнятом настроении, которое ничто не могло омрачить. Именно о такой партии для дочери он и мечтал. И он буквально упивался выпавшей на его долю удачей.

— Но меня вам все-таки придется представить, — сказал Робин. — Я был совсем ребенком, когда Эмма… — он прикусил язык, поняв, что чуть не сказал лишнее, и, покраснев до корней волос, закончил: — …когда Эмма вышла замуж.

— Я тебя и так узнала, Робин, — дружески сказала Эмма. — Ты очень похож на маму. Я очень рада тебя видеть.

Ее брат что-то пробормотал и, к огромному облегчению Колина, попятился.

«Все равно, что ехать с патрулем по вражеской территории, — подумал он. — Того и гляди, начнется стрельба». И его роль — обеспечить, чтобы не произошло никакой неприятности. Он повел Эмму обратно к Каролине.

Тут появился дворецкий и пригласил гостей к столу. Вслед за ним в зал вошли два лакея, которые, встав по обе стороны кресла, в котором сидела хозяйка дома, совместными усилиями подняли ее и поставили на ноги.

— Идите сюда, мистер Беллингем, — скомандовала она. — В честь нашего будущего родства можете вести меня в столовую.

Отец Эммы, на лице которого отразились и удовольствие, и некоторая робость, поспешно подошел к ней и предложил руку. Один из лакеев поддерживал хозяйку с другой стороны, и она во главе процессии гостей направилась в столовую.

Эмме отвели место между лордом Ротемом и пожилым кузеном, полным и благодушным мужчиной лет пятидесяти. Колин находился от нее довольно далеко, но и его мать, с радостью отметила она, тоже. Эмме не составляло труда беседовать со своими соседями. Ротем хвалил отлично приготовленные блюда, рассказывал о своем двухлетнем сыне и описывал прелести охоты. От Эммы требовалось только вежливо поддакивать.

Труднее обстояло дело с соседом слева. Поначалу полный кузен молчал и, похоже, пугался самого простого вопроса. Но тут Эмму осенило заговорить о выставке картин в Королевской академии, и застенчивый сосед сразу оживился. Оказалось, что он страстный коллекционер. С этой минуты от Эммы уже не требовалось ничего, кроме как покорно слушать истории приобретения каждого произведения искусства и восторженные описания того, как хорошо они смотрятся на стенах его дома, в шкафчиках или на полках. Память у кузена была феноменальная. Он помнил каждую мелочь, относящуюся к его коллекции, которую собирал уже тридцать лет.

Эмма поняла, как мало требуется от молодой женщины. Всего-то и надо, что кивать головой и улыбаться. Но какая скука! Она вдруг осознала, что яростно комкает лежавшую на коленях салфетку, и усилием воли заставила себя успокоиться. Подняв глаза, Эмма встретила взгляд Колина. Он улыбался ей с таким пониманием, что она невольно улыбнулась в ответ.

Баронесса, перехватив взгляд, которым они обменялись, поняла, что ее дело проиграно. Эту пару ей разлучить не удастся. От досады она так свирепо куснула лимонную вафлю, что та рассыпалась в крошки по скатерти.

— Вафля называется, — злобно проворчала она, с отвращением глядя на обломки вафли. — Сухая, как песок.

Вскоре после этого хозяйку дома опять вынули из кресла, и дамы удалились, оставив мужчин пить портвейн. Эмма не без опаски вошла в гостиную, зная, что ее ждет самая трудная часть вечера. Теперь уж дамы не будут сдерживать свои острые языки. Она устроилась рядом с женой своего соседа по столу — как можно дальше от матери Колина.

— Ваш муж рассказывал мне про свою замечательную коллекцию, — начала Эмма.

Жена соседа пренебрежительно фыркнула:

— Это меня не удивляет. Больше он ни о чем не думает. Семьи для него и нет.

— Вот как? — сказала Эмма, поняв, что задела больное место.

— Ему не жалко сотен фунтов на какую-нибудь паршивую картинку, — горько продолжала ее собеседница, — а о том, что дочерей надо прилично одевать, а гостей хорошо угощать, он и слышать не кочет. На любую просьбу у него один ответ — наши доходы сократились, надо жить экономнее. А потом вдруг обнаруживается еще какое-то замшелое полотно или кусок мрамора, и на них деньги каким-то чудом находится. Это просто болезнь, — сказала она, повысив голос. — Сколько раз я просила родственников на него повлиять, но никто меня не слушает. Кому дело до того, что я…

Раздался резкий стук, и наступила тишина,

«А, это леди Бэррингтон стукнула по полу своей тростью», — осознала Эмма.

Хозяйка дома оглядывала присутствующих дам, как коршун, высматривающий цыпленка на обед. Жена кузена вся сжалась — в точности как испуганная за своих цыплят наседка — и уставилась в пол. Эмма с трудом подавила улыбку.

— Подите сюда! — скомандовала хозяйка дома, указывая пальцем на Эмму.

В гостиной раздался тихий вздох облегчения. Эмма встала и пересела на кресло рядом с леди Бэррингтон.

Из огня да в полымя!

— Ну-с, значит, выходите замуж за Сент-Моура? — сказала та, как только Эмма уселась, причем таким тоном, словно это не было решенным делом.

— Да, как будто, — отозвалась Эмма.

— Как будто? — рявкнула грозная старуха. — У вас что, есть сомнения?

— Я чувствую, что многое зависит от вас, — ответила Эмма. Ей было видно, что остальные гостьи навострили уши.

— От меня? — фыркнула леди Бэррингтон. — Вы считаете, что Сент-Моур прислушивается к моему мнению?

— По-моему, да.

Старуха свирепо воззрилась на Эмму:

— Уж не пытаетесь ли вы ко мне подольститься, любезная? Я ненавижу подхалимов.

Эмма не ожидала такой реакции. Она заметила на лице сидевшей неподалеку матери Колина выражение удовольствия. Эмме вдруг надоело это фехтование словами.

— Я не пыталась вам льстить, — сказала она. — А впрочем, вы вольны думать, что вам угодно.

— Я так всегда и делаю, — заявила старуха.

С минуту они смотрели друг на друга почти враждебно. Эмме почему-то припомнился случай, когда пьяный дружок Эдварда ворвался к ним в квартиру и стал угрожать им пистолетом. «По крайней мере, леди Бэррингтон меня не убьет», — подумала она. И вдруг поняла, что ее больше не сдерживают принятые в свете запреты.

— Мы с Колином понимаем друг друга, — тихо сказала она. — А вы?

Леди Бэррингтон впилась взглядом в Эмму, словно хотела заглянуть и в самую душу.

— Не знаю, — наконец ответила она тоже тихо. — Может быть, и нет.

Эмма видела, что мать Колина напрягает слух, пытаясь подслушать, что они говорят друг другу, и сказала еще тише:

— Вы, конечно, слышали обо мне сплетни.

Это не был вопрос. Она была уверена, что леди Бэррингтон вызнала про нее все, что могла.

— О вас говорят всякое, — сухо ответила старуха.

— И я не та женщина, которую вы хотели бы видеть женой Колина.

— Я этого не сказала.

— Во всяком случае, так считают многие. Но я думаю, что ему нужна… — Эмма запнулась.

Старуха ждала.

Эмма медлила. Она не могла найти нужных слов.

— …не такая жена, — наконец закончила она.

Леди Бэррингтон смотрела на нее не мигая, как коршун, приготовившийся броситься на добычу.

— Вы не искательница приключений, — заключила она, выдержав паузу.

Эмма молчала.

— И вы не глупы, — еще более уверенным тоном продолжала старуха.

— Да, кажется.

— Но что вы за человек?

Эмма смотрела на леди Бэррингтон, захваченная врасплох этим вопросом. Она не знала, как на него отвечать.

Двоюродная бабка Колина засмеялась дребезжащим смехом.

— Что, не знаете? Ну ничего, я заподозрила бы нечистое, если бы у вас был готов ответ на этот вопрос. Трудно ожидать, чтобы на него могла ответить женщина. Сколько вам? До двадцати пяти, наверное? Жаль, что я не доживу до того времени, когда вы решите для себя этот вопрос.

Тут открылась дверь, и в гостиную вошли мужчины.

— Если вы собираетесь на бал к Фелисити Кардингтон, то вам пора ехать, — объявила хозяйка дома своим гостям. — Я не считаю нужным держать мужчин в гостиной десять минут для одной лишь проформы.

Члены семейства Уэрхем, видимо, привычные к такому обращению, поднялись. Эмма нашла глазами Колина. Гостиная быстро пустела. Он подошел к Эмме.

— Ну что, тетя Силия задала тебе жару? — спросил он.

— Само собой, — отозвалась леди Бэррингтон. — А ты что ожидал?

Колин посмотрел на Эмму. Та улыбнулась. Леди Бэррингтон глубоко вздохнула.

— Я устала, — сказала она. — Как отвратительно быть старой!

Колин положил руку ей на плечо.

— Что, доволен собой? — спросила его старуха.

Колин улыбнулся ей.

— Хорош гусь! Взбудоражил весь Лондон, расстроил свою мать, а меня обвел вокруг пальца.

— Вас? — воскликнул Колин. — Да разве это возможно?

— Вот именно, что невозможно, — рявкнула старуха. — Так что сотри с физиономии эту довольную ухмылку. — Она повернулась к Эмме. — Вот что, милочка. На мой взгляд, вы будете Колину неплохой женой. Во всяком случае, гораздо лучшей, чем получилась бы из тех девчонок, которых подсовывала ему Кэтрин. Я одобряю твой выбор, Колин, если вам действительно нужно мое одобрение.

— Спасибо, миледи, оно нам действительно нужно, — искренне сказала Эмма.

— Ну, идите. А мне пора спать.

— Может быть, вам помочь… — начал Колин.

— Нет-нет, идите, — раздраженно отмахнулась старуха.

Выходя из комнаты, они встретились в дверях с двумя лакеями, которые шли помочь хозяйке подняться наверх в спальню.

— Слава Богу, хоть это испытание позади, — первое, что сказала Эмма, только сев в карету.

— По-моему, вы выдержали его с блеском.

— У меня коленки подгибались от страха.

— Она на всех так действует. Но, кажется, вы ей все-таки не поддались.

— Кажется, нет, — ответила Эмма, глянув на Колина искоса. — Пожалуй, возьму вашу тетю Силию за образец. В старости я стану точно такой, как она.

— Тогда я покончу счеты с жизнью, как дядя Гарольд.

— А он давно умер?

— Пять лет назад. До его смерти тетя Силия была совсем другой. Они, видимо, очень любили друг друга.

— Да?

Эмма с трудом могла представить себе устрашающую леди Бэррингтон в роли нежной жены.

— Но я не верю, что вы когда-нибудь сделаетесь такой мегерой, как тетя Силия. Я же видел, как вы очаровали за столом и Ротема, и кузена Джеральда.

— Я просто улыбалась и поддакивала им, — возразила Эмма.

— А от женщины ничего другого и не требуется, — поддразнил ее Колин.

— Если вы действительно так думаете, милорд, то вы сделали роковую ошибку, выбрав меня в подруги жизни.

— Знаю.

— Что вы знаете? Что сделали ошибку или что я…

— Я знаю, что поступил правильно. Глядишь, недели через две вы приручите и мою матушку.

— Вы слишком многого от меня ждете, милорд. По-моему, она ни за что не смирится с этим браком.

— Ничего, как-нибудь, да вы своего добьетесь.

Эмма посмотрела на него с сомнением.

— Сегодня вы познакомитесь со многими заправилами лондонского света, — деловито продолжал Колин.

Эмма кивнула. Для него это, наверное, очень важно. Он женится на ней вопреки воле матери, вокруг его невесты клубятся тучи сплетен. Конечно, ему хочется, чтобы она произвела хорошее впечатление на его друзей. Эмма внимательно слушала характеристики людей, с которыми ей предстояло познакомиться.

Согласно договоренности, баронесса, Каролина, ее муж и Беллингемы встретили их у подъезда дома Кардингтонов, и они все вместе вошли в бальный зал. Он уже был заполнен танцующими парами, но вновь прибывшие сразу обратили на себя всеобщее внимание. Баронесса была в лиловом платье — под цвет глаз. Оранжевое платье Каролины великолепно оттеняло ее русые волосы. Эмма в голубом с серебристой отделкой казалась отражением лунного света. Но любопытные взгляды и перешептывания не имели отношения к ее внешности. Неожиданное объявление о помолвке барона Сент-Моура с какой-то незнакомкой вызвало в свете бурю толков.

— Мужайтесь! — шепнул Колин Эмме. — Пойдем, поздороваемся с хозяйкой.

Он взглядом призвал всю свою группу следовать за ними, и повел Эмму в угол зала, где увидел леди Кардингтон.

— Фелисити, позволь представить тебе леди Эмму Таррант, — сказал он.

— Рада с вами познакомиться.

— Я тоже очень рада, — ответила Эмма.

Хозяйка дома с видимым удивлением посмотрела на нее.

— Как странно, что мы с вами до сих пор не встречались, — сказала леди Кардингтон. — Мне казалось, что я знакома в свете со всеми.

А с кем незнакома, так они того и не стоят, — казалось, говорил ее тон.

— Я жила за границей, — ответила Эмма, не давая себя спровоцировать.

— На самом деле? Где же вы могли жить, когда вся Европа была под властью этого монстра Наполеона.

И эту фразу леди Кардингтон произнесла снисходительным тоном: если, дескать, она не представляет себе, где могла жить Эмма, то та, видимо, обитала в какой-нибудь трущобе.

— Последний год я жила в Константинополе, — резко ответила Эмма. — Там он меня достать не мог.

— А… — отозвалась хозяйка дома.

У Эммы возникло впечатление, что та даже не подозревает, где находится Константинополь.

— Это замечательный город, — продолжала Эмма, глядя леди Кардингтон в лицо. — И он очень интересен для Англии.

— М-м-м, — отозвалась леди Кардингтон.

— Нет ничего прекраснее рассветов над Босфором, когда освещенный солнцем золотой купол собора Святой Софии словно парит над проливом. Вы со мной согласны?

Леди Кардингтон бросила на нее холодный взгляд. Нет, голубушка, так просто ты надо мной верх не возьмешь, — говорило выражение ее лица.

— Понятия не имею, — сказала она таким тоном, словно Эмма задала ей какой-то совершенно неинтересный и даже немного неуместный вопрос. — Я не люблю путешествовать. Ужасно устаешь, а места, которые все расхваливают, оказываются грязными и дрянными городишками. Вы, наверное, счастливы, что вернулись домой в круг светских людей.

В невинной с виду фразе явственно звучала угроза. Если Эмма будет с ней враждовать, леди Кардингтон настроит против нее высший свет. Эмме ужасно хотелось дать ей хорошую отповедь, но она вспомнила, как важно для Колина, чтобы она имела в свете успех. Эта спесивая женщина, видимо, друг их семьи. Эмма скорее почувствовала, чем увидела, что рядом с ней возникла баронесса. Как она будет счастлива, если Эмму отвергнут ее высокородные приятельницы! Быстро сообразив, Эмма проглотила вертевшуюся уже было на языке язвительную реплику и улыбнулась:

— Ну конечно.

— Я приглашаю вас, — сказал Колин и, взяв Эмму за руку, повел ее в конец залы, где уже выстроились пары в ожидании музыки.

— Я не могу с улыбкой терпеть подобные допросы, — сердито сказала Эмма, давая выход раздражению.

Колин молча покачал головой.

— Если вам нужна кроткая овечка, то это не по мою душу. Лучше поискать в таком случае протеже вашей матушки.

— Нет ничего проще, — ответил Колин.

— Вам не кажется, что вы совершили ошибку, милорд? — сквозь зубы прошипела Эмма. — Как я ненавижу этих сладкоязычных злопыхательниц: приторным тоном говорят оскорбительные вещи, делают намеки, не имея решимости обвинить тебя в чем-нибудь напрямую.

— Я сам ее терпеть не могу, — согласился Колин.

Эмма так удивилась, что у нее злость улетучилась мгновенно.

— Тогда зачем мы сюда приехали?

Тут заиграли кадриль, и, только сделав первые па, Колин ответил:

— Потому что другие не разделяют ваше совершенно обоснованное мнение о леди Кардингтон. Она считается ведущей фигурой в лондонском свете и приглашение на этот бал откроет вам дорогу в высшее общество, обеспечит вам приглашения в Олмек, продемонстрирует всем, что с вами надо считаться.

— В таком случае, я удивлена, что она меня пригласила, — отрезала Эмма. — По-моему, она совсем не рада видеть меня у себя на балу.

Колин вдруг принял надменный вид.

— У нее не было выбора.

Эмма бросила на него изумленный взгляд.

— Почему это, милорд?

— Потому что я тоже имею некоторое влияние в этом обществе.

— И над этой женщиной? — скептически спросила Эмма.

— Над ее младшим сыном, который служит в армии и уже наделал кучу глупостей.

— Понятно. Вы достаточно влиятельны, чтобы вынудить ее пригласить меня, но недостаточно, чтоб заставить ее быть со мной любезной.

Колин улыбнулся:

— Вряд ли это вообще кому-нибудь по силам.

— Благодарю вас, милорд.

— Она ни с кем не бывает любезной. К ней все относятся с неприязнью.

— И, тем не менее, она считается влиятельной особой? — недоуменно спросила Эмма. — Кажется, за эти годы я порядочно отстала от жизни.

Колин весело засмеялся. И вдруг он понял, что в обществе Эммы ему хорошо даже на этом балу. А ведь с момента своего возвращения из Франции он не испытывал на светских сборищах ничего, кроме зубодробительной скуки.

Но одного он не учел: перемена в нем бросалась в глаза всем. Десяток втайне еще надеявшихся маменек увидели, что их дело окончательно проиграно. Кое-кто из молоденьких леди вдруг стали капризно-раздражительными со своими партнерами. Мужчины же, сраженные красотой Эммы, были заинтригованы: что же это за женщина, если смогла вызвать на лице барона Сент-Моура такую беспечную улыбку?

После кадрили Эмму осадили кавалеры. Она вопросительно взглянула на Колина. Он слегка пожал плечами, предоставив ей самой решать, кому отдать предпочтение. Эмма была в некотором замешательстве. Она почти забыла, как когда-то любила танцевать. Танцуя с Колином, она получила огромное удовольствие. Но нельзя же держать его при себе весь вечер! Колин улыбался, как будто читая ее мысли. И вдруг в Эмме проснулось давно забытое чувство восторженной радости — так она чувствовала себя много лет назад на своем первом балу. Она кивнула одному из осаждавших ее джентльменов, он представился, и через секунду они уже заняли место в ряду пар, готовящихся к следующему танцу.

— Она пользуется успехом, — кислым тоном обратилась баронесса к Колину.

Он только кивнул.

— А почему бы тебе не потанцевать с кем-нибудь еще?

— Не хочу.

Баронесса была явно взбешена. Вечер сложился совсем не так, как она предполагала. Она не любила и не умела проигрывать.

— А ты не боишься, что ей вскружит голову какой-нибудь из этих кавалеров? — спросила она, следя за Эммой, танцующей в это время с наследником герцога.

— Не боюсь.

Колину было очевидно, что Эмма наслаждается самим танцем, а не очередным кавалером, что у нее впервые за много лет было сейчас легко на душе.

— Нет, ты невыносим! — прошипела его мать.

— Это я от тебя слышал уже много раз, мама, придумай что-нибудь новенькое!

…Наконец объявили последний танец, и Эмма пошла искать своего жениха.

Он прощался с сестрой. Эмма подошла к ним, и Каролина протянула ей руку:

— Надеюсь, что мы подружимся. Приезжайте ко мне в гости.

— С удовольствием, — ответила Эмма.

— Никки придет в восторг от ваших волос, — добавила Каролина.

— Смотрите только, чтобы он не насовал в них липких конфет, — тоном снисходительного папаши сказал лорд Ротем.

Эмма вопросительно посмотрела на Колина.

— Никки — это сын Каролины, — объяснил он.

— Он давно уже этого не делает, — заступилась за сына Каролина. Она явно собиралась пуститься в подробные объяснения, но муж повлек ее к лестнице.

— Я вас жду! — бросила она через плечо.

— Моя мать тоже уехала, — сказал Колин. — В сопровождении вашего отца.

Эмма сделала гримаску.

— Ну что, поедем тоже? — спросил Колин.

— Но последний танец — вальс!

— Да? Ну, тогда нам никак нельзя уезжать.

Эмма подняла на него глаза, и вдруг сердце ее как-то странно затрепетало. Боже милостивый, не влюбилась ли она в этого человека?! Нет, этого нельзя допустить. Они с ним заключили сделку, и ни о какой любви не может быть и речи.

— Может быть, все-таки поедем? — спросила она.

— Нет уж, — сказал Колин, предлагая ей руку.

Войдя в залу, он обнял ее за талию, а она положила руку ему на плечо. У Эммы возникло ощущение надежности. Что бы ни ждало ее в будущем, этот человек никогда не подвергнет ее публичному унижению, как делал Эдвард. На ее глаза навернулись слезы.

— В чем дело — спросил Колин.

— Да нет, ничего.

Колин мастерски вел ее в вальсе.

— А куда бы вам хотелось поехать в свадебное путешествие? — спросил Колин.

— Я не хочу уезжать из Англии. Достаточно я напутешествовалась.

Колин кивнул.

— Тогда, может быть, поедем в Треваллан?

— А где это?

— Это родовое поместье Сент-Моуров в Корнуолле.

— Ваш дом? Конечно, мне очень хочется его увидеть.

— В нем нет ничего особенного. Обычное поместье, — почти извиняющимся тоном сказал Колин.

— Вот и прекрасно!

— Остается только назначить день свадьбы, — сказал Колин, глядя ей в лицо.

— Решайте сами, милорд. Я заранее согласна.

«Как она элегантна, как владеет собой! О какой еще жене можно мечтать?» — подумал Колин.

— Вам все равно?

— Мне, конечно, нужно время, чтобы все подготовить, — признала Эмма. — Но ведь свадьба не будет громкой, так что особых хлопот не предвидится.

— Ваш отец в объявлении назначил дату. До нее остается неделя.

— Неделя? — с некоторым испугом повторила Эмма.

— Но нам не обязательно ее соблюдать, — добавил Колин.

— Ну почему же… За неделю я, пожалуй, буду готова.

Оба замолчали, чувствуя какую-то неловкость и не зная, что еще сказать. Они несколько минут танцевали молча и со стороны казались совершенно спокойными.

Звуки вальса стихли, и Колин с Эммой остановились друг против друга.

— Значит, остановимся на этой дате? — отрывисто спросил Колин.

— Наверное… — тоже как-то скованно ответила Эмма.

Колин кивнул, и они рука об руку пошли в холл. Внизу их поджидал Робин Беллингем.

— Я хотел с вами поговорить, — сказал он Эмме.

Ощущая спиной взгляд Колина, она остановилась и улыбнулась брату.

— Мы ведь, по сути дела, так и не познакомились, — неуверенно проговорил он. — А мне хочется узнать вас получше.

— Мне тоже, — тепло отозвалась Эмма. — Но теперь-то мы узнаем друг друга. Приезжайте ко мне в гости.

— Обязательно. Спасибо. — Робин вдруг вспыхнул. Казалось, у него на языке вертелось еще что-то. — Мне очень не нравилось, как отец с вами обошелся, — наконец выпалил он. — По-моему, это было несправедливо. Если бы я мог вам помочь, я обязательно бы это сделал. Честное слово. Но ведь мне… — Он умолк и стиснул кулаки.

— Но вам было только десять лет, — закончила за него Эмма. — Конечно, вы никак не могли мне помочь.

— Я мог хотя бы выразить свое несогласие, — сказал Робин. — Если бы понимал, что…

— Но вы и не могли понимать. Не надо себя казнить. — Эмма улыбнулась. — И вообще, все это было так давно. Зато теперь мы станем добрыми друзьями.

Лицо Робина посветлело.

— Я буду этому очень рад.

— Приезжайте в гости, — повторила Эмма.

Робин кивнул и долго еще стоял, провожая глазами сестру и Колина Уэрхема. И только когда их карета отъехала, он вспомнил, что так и не узнал ее адрес. Ну и болван же!

 

Глава 6

Эмма и Колин сочетались узами брака в церкви Святого Георгия солнечным июльским утром. На церемонии присутствовали только члены семей жениха и невесты и несколько друзей Колина со времен военной службы, и, тем не менее, как все было не похоже на ее первое поспешное и тайное бракосочетание: в церкви гремела музыка, и венчал их епископ, родственник Уэрхемов.

…А в тот далекий день Эмма с Эдвардом закрепили свой союз в маленькой конторе в присутствии только двух горничных из гостиницы, которых они попросили быть свидетелями. К тому времени восторг, который она поначалу испытывала от того, что сама распорядилась своей жизнью, уже несколько угас. Перед церемонией они несколько часов ехали по разбитой дороге, которая вконец измотала Эмму. К тому же она страшно боялась погони своего отца. Эдвард спешил скорее покончить с формальностями и злился из-за любой помехи. Она тогда радовалась этому, считая, что ему не терпится сделать ее своей женой. А он просто спешил завладеть ее состоянием. Его интересовали только ее деньга, к ней самой он был совершенно равнодушен…

Колин взял Эмму за руку: сейчас он наденет ей на палец кольцо… Не совершает ли она опять ужасную ошибку?

…Предыдущая неделя прошла в лихорадочных приготовлениях. Ей некогда было даже присесть и спокойно обдумать свое решение. Но настроение у нее без конца менялось. То Колин представал перед ней добрым и обаятельным, то вдруг становился чужим и едва слушал, что она говорит. Эмма обнаружила, что он обладал способностью как бы отгораживаться от всего и от всех. В такие моменты его лицо мрачнело и от него несло холодом.

Эмма окинула взглядом ряды скамей. В первом ряду расположился ее сияющий отец, рядом с ним — Робин, почти незнакомый ей младший брат. Позади сидели родственники ее покойной матери, которых она видела первый раз в жизни. С другой стороны прохода сидели мать Колина с отчужденным лицом, улыбающаяся Каролина с мужем, снисходительно-величественная тетя Силия и другие родственники Уэрхемов. Позади алели офицерские формы друзей Колина, которые одни только и были веселы.

Подошла минута сказать роковые слова. Еще не поздно передумать. Эмма посмотрела Колину в лицо. Он спокойно встретил ее вопросительный взгляд. Его сиреневые глаза были бесстрастны, и Эмме вдруг захотелось узнать, что же он на самом деле чувствует. Но он просто смотрел на нее, и пауза затягивалась. Эмма услышала перешептывание на скамьях. Ее отец трубно откашлялся, как испуганный слон. Колин поднял одну бровь. Уголок его рта дернулся в улыбке, но он продолжал молча смотреть ей в глаза. «Несмотря на частые приступы меланхолии, у него превосходное чувство юмора, — подумала Эмма. — Это обнадеживает. Человек, который склонен к шутке, не может сделать женщину несчастной!»

— Да, — выговорила она, наконец.

Ответом был облегченный вздох присутствующих, за которым, возможно, скрывались самые разнообразные чувства. В сиреневых глазах Колина мелькнула смешливая искорка, казалось, он понял, что за эти секунды передумали все присутствующие, включая Эмму. Она невольно улыбнулась в ответ, и тут епископ провозгласил их мужем и женой.

Джордж Беллингем устроил для приглашенных роскошный прием. Он хотел собрать гораздо больше гостей, и потребовались объединенные усилия Эммы и тети Силии, чтобы отговорить его от этого. В утешение себе он заказал самые изысканные блюда. Шампанское лилось рекой, что привело друзей Колина в неописуемый восторг.

Под неодобрительными, завистливыми, снисходительными или дружелюбными — в зависимости от темперамента — взглядами остальных гостей офицеры столпились в стороне от всех. Тост следовал за тостом, и вскоре они заразили всех молодых джентльменов из обоих лагерей.

Робин Беллингем, которого они охотно приняли в свою компанию, быстро пьянел. Подошло время и ему произнести тост в честь молодых. Он встал, чувствуя себя необыкновенно взрослым, сильным и уверенным в себе, и бодро заговорил, размахивая фужером. И вдруг с ужасом обнаружил, что у него заплетается язык. С большим трудом выговорив: «Желаю шчаштья моей шештре и ее шупругу», — он густо покраснел и хлопнулся на стул. Однако на стул он не попал, а свалился на пол под хохот офицеров и крики: «Вот это нализался!»

— Боже мой, — простонала Эмма, глядя, как Робину помогают подняться несколько офицеров, которые и сами едва держались на ногах.

И вдруг помощники повалились на пол вместе с Робином. Теперь они хохотали, чертыхаясь, еще заразительнее. Эмма была в ужасе. Колин, однако, тоже смеялся.

— Надо, чтобы кто-то взялся за Робина, — сказала она.

— Судя по выражению лица вашего отца, ему не поздоровится.

Взглянув на свирепо насупленное лицо отца, Эмма покачала головой:

— От этого он станет вести себя только еще хуже.

— Да что такого? Юноша, который делает первые самостоятельные шаги, частенько попадает впросак. В этом нет ничего страшного, — сказал Колин.

— Вы тоже так начинали?

— Наверное, начал бы, если бы не ушел в армию.

Эмма кивнула.

— То, что он выпил лишнего, меня особенно не волнует, — сказала она, когда Робин, шатаясь, добрался до кресла и плюхнулся в него с дурацкой ухмылкой на лице. — Но вот карты… Он так и не приехал ко мне в гости, как обещал.

Колин молча пил шампанское, глядя на своих друзей.

— Я хотела его предостеречь, хотела объяснить, к чему может привести чрезмерное увлечение картами, — продолжала Эмма.

Колин открыл было рот, но она не дала ему возразить:

— Но он вряд ли станет меня слушать.

— Да, молодые люди не любят, когда им читают нотации, — согласился Колин.

— Может быть, вы поговорите с ним? — попросила Эмма. — У вас под командой было столько молодых людей, наверняка вы умеете с ними разговаривать. Вас-то он послушает.

Колин посерьезнел.

— У вас есть полное право с ним поговорить — вы же ему теперь близкий родственник. Ваше мнение будет для него значить гораздо больше, чем мое…

— С какой это стати? — резко оборвал ее Колин.

Эмма с удивлением взглянула на него.

— Вряд ли ему понравится, что я вмешиваюсь в его жизнь, — добавил он.

— Но…

— Собственно говоря, я попытался сделать ему небольшое внушение, когда возвращал расписки, но он встал на дыбы.

— Теперь все изменилось. Вы теперь…

— У парня есть отец, друзья… сестра, в конце концов. Меня его дела абсолютно не касаются.

— Когда молодой человек. становится на опасный путь, это касается всех, — сердито сказала Эмма. — И отказывать ему в помощи…

— Я женился на вас, а не на всем вашем семействе, — отрезал Колин. — Убежден, что Робину и так не поздоровится от собравшихся в этом зале. Я к ним присоединяться не собираюсь.

Его тон заставил Эмму замолчать. Она выпрямилась в кресле и сжала губы. Так вот что значит рациональная брачная сделка, думала она. На одно она имеет право рассчитывать, а на другое — нет. И если она переступит эту невидимую черту, Колин не замедлит ей об этом напомнить. Эмме совсем не понравилась его отповедь, и с языка у нее рвались злые слова. Но публичных сцен в ее жизни было более чем достаточно, и что-что, а подавлять свои эмоции жизнь ее научила. Надо смириться, ведь барон Сент-Моур женился на ней не из великой любви — так какие могут быть претензии?!

Уэрхема же слова Эммы повергли в мрачные воспоминания. Перед его мысленным взором вновь встали сцены сражений и, главное, лица — лица молодых людей, которыми он командовал и которые пали в этих сражениях. Хватит, он положил достаточно сил, чтобы благополучно провести юношей по бурным порогам жизни. Иногда он получал от этого удовлетворение, но чаще испытывал боль — боль, которая не оставила его до сих пор.

Он изо всех сил старался вырваться из лап мрачных кошмаров, но ему это плохо удавалось. В такие минуты Колин впадал в отчаяние. Украдкой посмотрев на Эмму, он снова задал себе вопрос, который мучил его все последние дни: не слишком ли много он на нее взваливает? Он честно рассказал ей о черной пелене, которую на него набросила война, но вряд ли эта прелестная женщина представляла, что эта пелена убила в нем всю радость жизни. Человек, не познавший войну, этого не поймет. Да, может быть, и хорошо, что не поймет, зачем пугать!

Пусть все остается, как есть. Он бросил к ее ногам аристократический титул и состояние, а теперь будет играть — в этой мирной жизни обязательно надо играть, играть разные роли.

Вдруг Колин почувствовал, что не в силах больше терпеть это шумное застолье.

— Нам пора ехать, — сказал он Эмме все с той же резкостью в голосе. — Уже почти четыре часа, а дорога до Корнуолла дальняя.

Эмма молча, не глядя на него, встала и взяла сумочку. Слегка нахмурившись, Колин подал ей руку. По-прежнему молча, Эмма положила на нее свою.

Шумная компания, состоявшая в основном из офицеров, проводила их до кареты.

Багаж был в нее загружен заранее, и молодым оставалось только занять свои места. Выкрики подвыпивших офицеров вогнали Эмму в краску.

Они сели в карету, и Колин стукнул палкой по потолку, давая кучеру сигнал трогаться.

Эмма помахала всем из окошка и откинулась на подушки сиденья. Карета тронулась с места и загрохотала по булыжной мостовой.

«Ну вот, — думала Эмма, — я совершила ту самую ошибку, которую тысячу раз зарекалась не совершать: вышла замуж за почти незнакомого человека. За те две недели, что я буду с ним наедине, я узнаю, что он на самом деле представляет собой, узнаю все его странности и причуды». Это, как она знала по опыту, удовольствия ей не доставит.

Колин, украдкой наблюдавший за ней, был поражен суровостью ее лица.

— Кажется, нам повезло с погодой, — только и сказал он.

Эмма буквально выдохнула что-то неопределенное — было ясно, что она не желает поддерживать разговор.

— Свадьба — утомительная церемония, — добавил Колин.

— У меня в этом мало опыта, я выходила замуж только два раза. — Эмма упорно смотрела в окно, словно ее страшно занимали сцены уличной жизни. — Да первый раз и церемонии-то не было, — вполголоса добавила она.

Колин не услышал ее последних слов.

— Мне, по крайней мере, так показалось, — продолжал он. — Все старались веселиться, но веселье получилось какое-то вымученное…

— Вот как? Вымученное?

— Ну, может, не вымученное, а напускное, — поправился Колин. — В большинстве случаев свадьба — это просто закрепление союза между двумя семьями. Порой жених и невеста едва знакомы. Зачем же тогда притворяться, что они в экстазе?

— Действительно, зачем?

Колин понял, что неудачно выразился.

— Я вовсе не хотел сказать, что и у нас…

— Можете не поправляться, милорд. Я вас отлично поняла.

— Вы же знаете, Эмма, что я очень доволен, что женился на вас.

— Довольны. Вот именно.

— Я имел в виду саму процедуру венчания. К нам это не имеет никакого отношения.

— Почему же? К нам ваши слова имеют самое непосредственное отношение. Мы ведь тоже едва знакомы.

— Мне казалось, что мы обо всем благополучно договорились, — возразил Колин.

— Благополучно? — взорвалась Эмма.

— Перестаньте повторять каждое мое слово. Что с вами?

Наконец Эмма повернулась к нему лицом:

— Со мной ничего. Это вы жалуетесь на утомление, милорд.

— Я не жаловался на утомление. Я только сказал…

— Если вы устали, поспите, — перебила его Эмма. — Обо мне можете не беспокоиться. Меня совсем не обязательно развлекать.

— А я-то полагал, что у вас достаточно ума, чтобы не обижаться на общие фразы.

— Меня нисколько не обидело ваше мнение о бракосочетаниях, — запальчиво сказала Эмма. — Я ничуть не сомневаюсь в его справедливости.

— Тогда что же на вас нашло? Я еще не видел вас такой колючей.

— Не видели? Что ж, в течение ближайших дней нам обоим предстоит узнать друг о друге много нового, — резко бросила Эмма и с силой вцепилась в край окошка кареты. Она кипела от злости. Собственно говоря, Колин этого не заслужил, но Эмма ничего не могла с собой поделать.

Колин вглядывался в ее лицо. Гнев в нем поднимался медленно, но и стихал трудно и долго. Ему надоело слушать колкости Эммы.

— Если мы и впредь будем так же бессмысленно препираться, мы ничего друг о друге не узнаем. Скажите прямо, что вас рассердило?

— Ничего! — вскричала Эмма, сама удивляясь своей ярости. — Оставьте меня в покое, вот и все!

В карете наступила тишина. Стук копыт по мостовой, крики уличных разносчиков вдруг показались обоим оглушительно громкими. Вскоре лошади пошли резвее, и Эмма решила, что они выехали на Южную дорогу. Через какое-то время в окне стали мелькать пригородные дома, а потом взору открылись просторы полей. Постепенно гнев Эммы остывал, и она подумала, что, пожалуй, обошлась с Колином слишком резко. Ну, разве можно ожидать, чтобы человек в день свадьбы согласился взять на себя ответственность за непутевого юношу-родственника, с которым он только что познакомился? Она слишком многого от него потребовала. И ей вовсе не хотелось, чтобы ее семейная жизнь начиналась со взаимных обид и перебранок. Она вспомнила, что Колин употребил слово товарищество. На этом был основан весь их брачный уговор, и она полностью его поддерживала. Неужели за несколько часов все разлетелось вдребезги?

Эмме было страшно обернуться и посмотреть на Колина. Она боялась увидеть на его лице то же самое враждебное выражение, которое видела на лице Эдварда, когда она на что-нибудь жаловалась или что-нибудь от него требовала. Ей стало нехорошо от одной этой мысли.

— Мне кажется, что в Треваллане вам понравится, — спокойно сказал Колин безо всякого раздражения в голосе.

Эмма вздохнула с облегчением.

— Он стоит на высоком скалистом берегу, — продолжал Колин, — и построен из камня. Во время штормов приятно сознавать, что ты хорошо защищен от стихии.

Эмма откинулась на спинку сиденья и положила руки на колени.

— Но климат там не такой уж плохой, — продолжал Колин. — Вы, наверное, удивитесь — там сейчас тепло. Хотя, конечно, время от времени океан нагоняет непогоду.

Эмма посмотрела ему в лицо. Он ответил ей серьезным взглядом, но уголок его рта дернулся в выдержанной улыбке, и одна бровь вопросительно поднялась.

— Перемирие? — спросил он.

Эмму словно отпустило. Нет, она не совершила второй роковой ошибки. Она уже не глупая своевольная девчонка. Она заключила осмысленную сделку и будет выполнять свои обязательства. Оба они вполне способны сдерживать свои эмоции.

— А деревня поблизости есть? — спросила она.

Колин помедлил, словно собираясь заговорить о чем-то другом, но потом просто молча кивнул.

Через несколько часов Эмма очнулась от дремоты и увидела, что на западе уже гаснет поздний летний закат. Стая грачей взлетела с огромного придорожного дуба, мельтеша и кружась, как черные конфетти, на фоне пурпурной полосы на горизонте. Карета вдруг свернула на узкую дорожку, и через несколько минут подъездная аллея привела их к большому каменному особняку.

— Что это? — спросила Эмма.

— Это дом моего друга. Мы здесь заночуем.

— Визит новобрачных? — с опаской спросила Эмма.

— Нет-нет. Ральфа нет дома. Он просто предложил мне остановиться у него на ночь.

— Вместо гостиницы?

— Я и не собирался провести первую брачную ночь в какой-то захудалой гостинице, — высокомерно заявил Колин.

Его тон удивил Эмму.

— Прошу прощения, милорд, — проговорила она.

Колин усмехнулся:

— Не хватало еще, чтобы слуги стучались в дверь, спрашивая, не надо ли нам того или другого, или чтобы пьяная компания внизу начала драть глотки… в самый неподходящий момент.

Эмма внутренне сжалась. Он и не представляет, как точно описал обстановку, в которой она провела свою первую брачную ночь. У него и в мыслях нет над ней насмехаться. Ничего похожего на тот ужасный вечер ее не ждет. Но тягостные воспоминания против воли нахлынули на Эмму, испортив ей настроение и убив в ней желание разговаривать с Колином.

Как только карета остановилась перед подъездом, лакей открыл парадную дверь. Их слуга подскочил к дверце кареты и опустил лесенку. Колин вышел из кареты. Эмма нерешительно помедлила. Через минуту они уже входили в дом.

Ей сразу стало очевидно, что хозяин оставил слугам соответствующие распоряжения. Домоправительница, тепло их встретив, показала предназначенные для них покои на втором этаже. Это оказалась большая гостиная, по обе стороны которой находились спальни. Лакеи принесли их багаж. После этого все ушли, и молодые остались наедине.

Эмма все больше нервничала. Ругая себя за глупость, она подошла к открытому окну. В сгущающихся сумерках еще можно было разглядеть травянистый склон, спускавшийся к широкому извилистому ручью. Глаза радовались раскидистым ивам, ветви которых опускались прямо к воде. На другом берегу мирно паслось несколько лошадей. Вдруг неожиданно из-за поворота выплыли три лебедя. Изящно изогнув шеи, они плавно скользили по воде, оттенявшей их белоснежное оперение.

Завороженная увиденным, Эмма едва услышала позади себя шаги.

— Красиво, правда? — произнес Колин, подойдя к ней чуть ли не вплотную.

— Да.

— Я часто здесь бывал мальчиком. Вон там, под ивами, есть очень уютная беседка. Там так тихо, что слышно, как перешептываются листья.

— Звучит прелестно, — проговорила Эмма, каждой клеточкой своего тела ощущая его близость.

— Может быть, завтра утром успеем туда сходить.

Колин обнял ее за талию. Эмма постаралась расслабиться, но это ей не удалось. Она заметила, что дрожит, и подумала, что, кажется, собирается разыграть из себя последнюю дуру. Высвободившись из рук Колина и пробормотав: Извините, я на минуточку, — она быстро прошла в одну из спален и закрыла за собой дверь.

«Все будет иначе, и я сама другая», — убеждала она себя, стоя как истукан посреди роскошной комнаты, нервно стиснув кулаки. Но мысли упорно возвращали ее в тот день, когда она осталась с молодым мужем одна в спальне и испытала первое из многих разочарований, которые ждали ее в семейной жизни.

Проведя целый день в дороге, преследуемые страхом погони, они оба страшно устали. Эмма была в изнеможении, и, кроме того, ее разочаровала поспешная и прозаическая процедура бракосочетания. Ей так хотелось, чтобы Эдвард ее подбодрил, сказал, как он ее любит, заверил, что в будущем у них все будет прекрасно, ну хотя бы улыбнулся в знак того, что он рад быть С ней вместе, несмотря на все трудности, которые им пришлось перенести. Но Эдвард молча снял камзол и так же молча начал стягивать заляпанные грязью сапоги.

Не зная, что ей полагается делать, Эмма сняла накидку и перчатки, отколола шляпку и положила все это на подоконник, В маленькой комнате совсем не было мебели, только огромная кровать. Когда она обернулась, Эдвард уже снял рубашку и стоял перед ней в одних бриджах. Наконец-то он улыбался, но не такой улыбкой, которую ждала Эмма. Теперь Эмма понимала, что в ней было что-то хищническое. Эдвард подошел к двери и повернул в замке ключ, сказав при этом: «Еще войдет кто-нибудь. Нам ведь это ни к чему, правда?» Потом он поцеловал ее в своем обычном стиле — вгрызшись в ее губы зубами — и стал стягивать с нее платье. Эмма вспомнила, как он рассердился, не справившись с застежками на ее платье.

— Давай быстрее в постель, — сказал он, отступив от нее. — Чертовски холодно.

Он повернулся к ней спиной, снял бриджи и забрался в постель. Кое-как, дрожа от холода, она стянула с себя одежду. Теперь-то она понимала, что он не хотел помогать ей только потому, что желал полюбоваться, как она неловко раздевается. Ему всегда нравилось видеть ее испуганной. Когда она легла в постель, Эдвард рывком притянул ее к себе и еще раз вгрызся ей в рот. Его тело пылало жаром и почему-то все как бы состояло из острых углов. Вскоре после этого он забрался на нее, минуту повозился у нее между ног, и тут же она вскрикнула от боли. Он засмеялся. И хотя впоследствии она пыталась уверить себя, что он принял ее крик за стон наслаждения, она знала, что это было не так…

В дверь постучали, и Эмма от неожиданности вздрогнула.

— Эмма? — раздался голос Колина. Эти двое мужчин ни в чем не похожи друг на друга, напомнила себе Эмма. Страдания людей не доставляют Колину наслаждения, и уж, во всяком случае, он женился на ней не по расчету. Эмма попыталась вызвать воспоминание о его поцелуе, но все равно не могла заставить себя сдвинуться с места.

— Эмма, — повторил Колин. — Что с вами?

«Я веду себя по-идиотски, — твердила себе Эмма. — Я не девочка, а взрослая женщина. И я заключила с ним уговор. Теперь уже поздно об этом сожалеть и пытаться выкрутиться. Кроме того, я всегда держу слово».

С трудом переставляя ноги, она подошла к двери и открыла ее.

Колин стоял неподвижно, внимательно вглядываясь в нее.

— Принесли ужин, — сказал он. — Вы голодны?

Эмма не знала, голодна ли она, но была рада отсрочке.

Перед камином, в котором, несмотря на теплую погоду, пылал огонь, стоял маленький столик. На тарелках лежали кусочки тонко нарезанной холодной курицы, свежий хлеб и сыр, в кувшине был компот из яблок и персиков. Все выглядело очень аппетитно. Колин налил в бокал шампанского и подал его Эмме. Она с готовностью взяла его и выпила половину чуть ли не залпом. Только после этого она села в кресло возле столика.

Колин поднял бровь и, казалось, хотел что-то сказать, но передумал и сел в другое кресло.

— Мы с Ральфом вместе учились в школе, — сообщил он, раскладывая еду по тарелкам. — И подружились в возрасте шести лет, когда обнаружили, что оба обожаем хорьков.

Эмма улыбнулась от облегчения. Она вдруг почувствовала, что очень даже голодна.

— Ральф даже привез своего любимого хорька с собой в школу, — продолжал Колин. — И целую неделю ухитрялся скрывать его от учителей. Хорек жил у него в кармане. После этого я проникся к нему уважением на всю жизнь.

— Это понятно, — отозвалась Эмма и допила шампанское.

Во время ужина Колин непринужденно болтал о доме, в котором они оказались, о своем друге Ральфе и об их совместных проделках. Его ровный голос, вино и еда помогли Эмме успокоиться. Через пятнадцать минут она уже называла себя беспросветной дурой. Зачем надо было закрываться от мужа в спальне? К тому времени, когда они встали из-за стола, по ее телу разлилось приятное тепло, а от напряжения не осталось и следа. Эмма была готова ко всему. Более того, опасаясь, что опять струсит, она не хотела откладывать неизбежное. Набравшись духу, она подошла к Колину и обняла его за шею.

Это его явно удивило.

— Я готова, — заявила Эмма.

— Готовы? — переспросил он.

— Да, — громко сказала Эмма.

«Кажется, я выпила лишнего, — подумала она, — Но тем лучше». Она приподнялась на цыпочках, прижалась губами к губам Колина и закрыла глаза.

Он легонько ее поцеловал.

— Так к чему же вы все-таки готовы?

— К выполнению… своего супружеского долга, — заявила Эмма. Старательно изгнав из головы все мысли, она чувствовала себя гораздо лучше.

— Долга? — повторил Колин не то с усмешкой, не то с негодованием.

— Да.

Эмма попыталась наклонить к себе его голову.

— Так для вас это долг?

— Я никогда не отказываюсь от принятых на себя обязательств, — не совсем к месту заявила Эмма. — Я вышла за вас замуж и знаю, что из этого вытекает.

У Колина дернулся уголок рта.

— В самом деле?

— Разумеется. — Вино окутало ее сознание теплой пеленой. — Я не ребенок.

Колин внимательно смотрел на нее.

— Объясните, пожалуйста, что с вами происходит, — попросил он.

— Ничего, — решительно сказала Эмма. И добавила обиженным, тоном: — Почему вы не хотите меня поцеловать?

Колин еще минуту смотрел на нее, потом сказал:

— Конечно, я вас поцелую.

Он привлек ее к себе и склонился к ней в долгом поцелуе. У него были теплые, добрые губы, одновременно нежные и настойчивые. У Эммы закружилась голова. Она не то чтобы забыла, как он целуется, просто старые воспоминания вытеснили из ее головы недавние. Расслабившись, она прижалась к нему всем телом. Когда она открыла глаза, ей показалось, что все краски в комнате стали ярче. Она медленно выдохнула.

— Ну как? — спросил Колин, Он был явно доволен собой, но все же сохранял несколько озадаченный вид.

— Может, все будет не так уж и плохо, — неожиданно для себя выпалила Эмма.

— Не так плохо?

— Не так неприятно, — пояснила Эмма.

— Неприятно?

— Вы повторяете за мной каждое слово, — медленно проговорила Эмма. Мысли расплывались у нее в голове, и к тому же ей вдруг страшно захотелось спать.

Колин отступил от нее.

«Какое у него странное выражение лица», — подумала Эмма.

— Давайте побыстрее с этим разделаемся, — предложила она. — А то спать очень хочется.

— Разделаемся?

— Вот вы опять, — сказала Эмма.

Колин нахмурился.

— У нас был утомительный день, — сказал он. — Вам надо отдохнуть.

Эмма от удивления не знала, что сказать. Колин отвел ее в ту спальню, где был сложен ее багаж.

«Что-то мне ноги не повинуются, — подумала Эмма. — И стены почему-то качаются».

— Вы сами сможете раздеться? — сухо спросил Колин. — Или позвать горничную?

— А как же наш уговор? — спросила Эмма. — Вы говорили, что вам нужен наследник…

— Об этом поговорим как-нибудь в другой раз, — отрезал Колин, повернулся и вышел, почти хлопнув за собой дверью.

Эмма смутно сознавала, что сделала что-то не так. Но ей было не до того: она с трудом нашла силы раздеться и натянуть ночную рубашку, которую горничная выложила на постель. Когда Эмма залезла под одеяло, комната стала кружиться у нее перед глазами, и ей стало дурно. Но через несколько секунд ее сморил сон.

Посреди ночи Эмму разбудил лившийся в окно поток яркого лунного света. В воздухе стоял свежий запах накрахмаленного белья и речного тумана. Гремели песни сверчков. Голова у Эммы немного болела, и она не сразу поняла, где она. И вдруг подскочила в постели, вспомнив события предыдущего вечера. Вот и верь, что человек забывает про идиотизм, который совершает в состоянии опьянения! С тихим стоном она прижала руку ко лбу.

— Не так неприятно, — проговорила она вслух. — Очаровательное высказывание!

Именно так вела бы себя одна из этих безмозглых девиц, на которых Колин категорически отказывался жениться. Несомненно, ему это тоже пришло в голову. Что это с ней было? Она вовсе не такая, она совсем не склонна делать из мухи слона. Мелодраматические сцены совсем не в ее вкусе. Она трезвомыслящая, практичная женщина. И у нее нет привычки злоупотреблять спиртным.

Эмма застонала. Было невыносимо оставаться в постели. Она встала, надела пеньюар, тихонько открыла дверь и вышла в гостиную.

В камине еще тлели угли. В лунном свете Эмма увидела, что остатки их ужина убраны, но стол и стулья по-прежнему стоят перед камином. У противоположной стены смутно виднелись диван и кресла. На каминной полке еле слышно тикали часы. Этот звук лишь подчеркивал безмолвную пустоту комнаты.

Эмма подошла к двери, которая вела во вторую спальню. Дверь была плотно закрыта.

«Можно ее открыть и войти, — подумала она. — Я его жена, я имею право». Но у нее не хватило на это духа. Что она, собственно, будет там делать? Разбудит мужа посреди ночи, чтобы… Что? Извиниться? Объяснить ему, что ее охватили воспоминания о разочаровании, постигшем ее в первом браке?..

Эмма покачала головой и отошла от двери. И вдруг из спальни Колина донесся какой-то странный звук. Потом он повторился — громкий крик протеста. Голос принадлежал Колину, но она его едва узнала: столько в нем было страдания. Эмма в сомнении остановилась. Вот опять: «Нет, неправда!»

— Колин? — вопросительно проговорила Эмма.

Ответа не было. Наверное, он не услышал ее через дверь. Помедлив секунду, Эмма набралась решимости и взялась за ручку двери. Она решила войти в комнату. Но ручка не повернулась. Дверь была заперта.

Эмма отступила назад. Он от нее заперся! Он не хотел, чтобы она зашла к нему в спальню.

Эмма обхватила себя руками. Неужели Колин так на нее обиделся? Но когда они расстались, он не казался сердитым. Это-то она помнила. И еще она отчетливо помнила, как он ее поцеловал. Почему же он после этого заперся у себя в спальне?

Из-за двери опять послышалось взволнованное бормотание, которое продолжалось с минуту, потом смолкло. Опять наступила тишина. Видимо, он не хотел, чтобы она что-то услышала или увидела. Эмма долго простояла за закрытой дверью. Как она ни напрягала слух, больше из спальни Колина никаких звуков не доносилось. Лунная дорожка двигалась по ковру, в ночи продолжали стрекотать сверчки. Наконец Эмма опять легла в постель. Но сон не шел. Она смотрела на светлый балдахин над кроватью и размышляла над тем, какие неизведанные темные глубины скрывает этот брак, на который она поставила свою жизнь.

На седьмой день к вечеру они, наконец, прибыли в Треваллан, поместье Колина, расположенное на побережье Корнуолла. Высунувшись из окошка кареты, Эмма вглядывалась в силуэт длинного каменного дома со множеством окон. Освещены, однако, были только два. В воздухе стоял запах морской соли и вечнозеленых кустарников. Из земли тут и там торчали острые концы серых камней. Дом производил хорошее впечатление. От него словно бы исходила энергия, перед которой отступила даже дорожная усталость. Хотя, подъезжая к дому, Эмма не увидела ни одного человека, слуги каким-то образом узнали об их приезде.

Эмма и Колин вошли в широкую парадную дверь. В огромном холле с высоким потолком их уже встречали выстроившиеся в ряд слуги. При свете свечей фартучки горничных и накрахмаленные воротнички лакеев ярко белели на фоне темного дерева и гобеленов. Эмму страшно утомило долгое путешествие, но она собрала оставшиеся силы, чтобы улыбнуться представленным ей Колином экономке миссис Трелони и другим старшим слугам. Горничные просто присели, когда она проходила мимо, а лакеи поклонились новой хозяйке. Все были очень доброжелательны к Эмме, но она так устала, что с трудом воспринимала предложения помощи, приглашение к накрытому столу и оценивающие взгляды старших слуг. Ей хотелось одного — сразу лечь спать.

Экономка привела ее в просторную спальню.

— Здесь всегда останавливается баронесса, — сказала она. — За той дверью — спальня милорда.

Эмма посмотрела на слегка приоткрытую дверь, но не стала к ней подходить. У нее было такое чувство, будто она заперта тяжелым засовом.

В течение всего путешествия Колин вел себя так же, как в первую брачную ночь. Тогда, утром, Эмма попыталась как-то объяснить ему свое поведение, как-то исправить положение, попыталась выяснить, почему он заперся от нее, но Колин ушел от разговора с таким видом, будто все это не имело никакого значения для него, да и не очень его интересовало. Он действительно не сердился на нее, был мил и любезен и всячески старался облегчить ей тяготы долгого путешествия. В каждой же гостинице, где они останавливались на ночь, Колин брал для нее отдельную спальню и ни разу не пытался прийти к ней ночью. Той первой ночи как будто и не бывало. Казалось, что и свадьбы никакой не было, и они просто путешествуют вместе как добрые друзья.

«Как он умеет скользить по поверхности», — подумала Эмма, устало забираясь в постель. Может быть, он этого и хотел, это и имел в виду, когда говорил о товариществе и выгодной им обоим сделке?

В ней нарастало нервное напряжение. Может быть, теперь, когда они добрались до дома и начнут жить нормальной жизнью, все изменится? С этой надеждой Эмма и уснула.

Хотя Колин тоже был очень утомлен, сон к нему не шел. Он тихо лежал на широкой постели, слушал отдаленный шум прибоя и знакомое потрескивание старого дома. Сколько всего он помнил об этом доме, где провел детство, но в этот приезд его преследовало чуть ли не единственное неприятное воспоминание, связанное с Корнуоллом.

Незадолго до своей смерти (тогда Колину было семнадцать лет) старый барон позвал его к себе в спальню и поручил его заботам мать и сестру.

— Титул теперь перейдет к тебе, Колин, — сказал он, — и ты должен будешь его беречь и продолжать наш род. Я уверен, что ты это сделаешь с честью, мой мальчик.

Колин вспомнил, как тяжело на него повлияла ранняя смерть отца. Потерять отца уже ужасно. Но еще ужаснее было ощущать тяжесть ответственности, которая легла на его юношеские плечи. С тех пор ему все время приходилось думать о чести семьи и о своем долге перед ней. Он так устал от этой ответственности!

Поэтому-то он и привез Эмму первым делом сюда, словно чтобы показать отцу, как удачно он женился. Имя баронов Уэрхемов будет продолжено, он не забыл своих обязанностей, хотя и провел много лет на войне. Колин любил Треваллан, но после смерти отца здесь почти не бывал. Его давила атмосфера ожидания. Когда же у титула появится наследник? Теперь же чувство тяжести исчезло. Это его родной дом, даже более родной, чем раньше.

А Эмма? Нет, она еще не стала ему родным человеком, признал Колин. Пока не стала. Но теперь они не будут весь день сидеть в трясучей карете, а ночи проводить в придорожных гостиницах. Все наверняка можно будет поправить. Он докопается до причины той боязни и нерасположения, которые увидел у нее в глазах в первую ночь, и сумеет их устранить. И тогда она отдастся ему с той радостной готовностью, которую он неоднократно ощущал в ней. Она узнает, как много он может ей дать.

Старый каменный дом затих. Морской ветер оглаживал его стены, как он это делал уже сотни лет. Внизу о скалы бились волны. Воздух был напоен запахами соли и сосен. Ночь выдалась тихой и теплой, луна еще не взошла, и только рассеянный свет звезд пробивался сквозь легкий туман. Колин беспокойно заерзал под одеялом и что-то пробормотал. Эмма, не просыпаясь, перевернулась на другой бок. Все вокруг дышало миром и спокойствием.

Но во сне Колин не ощущал ни мира, ни спокойствия. Ему снилось, что он идет, шатаясь, по залитому кровью полю, что у него разбита и страшно болит голова, а ноги вязнут по щиколотку в вонючей грязи. Кругом валяются груды мертвых тел. Мертвецы застыли в жутких, неестественных позах: у одного торчат кверху руки, у другого под невозможным углом подвернуты ноги, у третьего лицо искажено гримасой ярости и боли. Яркая форма солдат в красных и черных пятнах — кровь и следы пороха. Над полем стелется едкий дым, скрывая трупы одних и открывая взору другие. Вдалеке бредет лошадь с раной в боку. Лишь один звук нарушает страшную тишину — крики воронов-стервятников, зовущих товарищей на пир. Колин брел во сне по этому мертвому полю, разыскивая сам не зная что. Но, останавливаясь около каждого трупа, он каждый раз узнавал друга. Вот Тедди Гарретт, с которым он познакомился в шесть лет в Итоне. Вот Джон Диллон, который вступил в полк одновременно с Колином и скоро стал его ближайшим другом. Вот Джек Морли, о веселом нраве которого и успехе у дам по полку ходили легенды. Вот полковник Браун, которого Колин бесконечно уважал и который в течение трех лет практически заменял ему отца. На какое бы лицо он ни взглянул, оно было ему знакомо. Все они пали. А сам Колин каждый раз отделывался легкими ранениями, но зато болел сердцем и мрачнел духом, пока им полностью не овладело отчаяние. Вон оно стоит на горизонте, как грозовая туча, вот подходит ближе и опускается на него, заставляя задыхаться от зловония. Отчаяние поглотило Колина, надежда превратилась в издевательство. Колин застонал во сне. Эти резкие, хриплые стоны, полные боли и горя, заглушили шепот волн и свист ветра, проникли через открытую дверь и разбудили Эмму.

Несколько секунд она смотрела в темноту, пытаясь собраться с мыслями: что случилось, какую беду она почувствовала даже в глубоком сне? Опять раздался стон. Эмма села в постели, пытаясь понять, откуда доносится этот страшный звук.

Поняла она это быстро. Точно такие же звуки она слышала в ночь своей свадьбы. Она быстро выскользнула из постели и босиком побежала к спальне Колина.

Дверь была приоткрыта, и Эмма с бьющимся сердцем переступила порог.

В спальне было совсем темно, и ей пришлось на ощупь добираться до кровати Колина. На маленьком столике рядом с кроватью она нащупала свечку и зажгла ее. Облитый потом Колин лежал на сбитых простынях и мотал головой, непрерывно повторяя сквозь стиснутые зубы: «Нет! Нет!»

Эмму испугало выражение его лица. Все мускулы на нем словно закаменели, рот полуоткрыт в оскале, лоб изрезан морщинами, как у пожилого человека. «У него такой вид, точно его пытают», — подумала Эмма. Она схватила Колина за плечо, пытаясь стряхнуть сковавший его ужас.

— Колин! — позвала она. — Колин, проснись!

Он вывернулся и откатился к другому краю постели. Эмма залезла на кровать, встала на колени и принялась трясти его изо всех сил.

— Колин! — умоляла она. — Проснись! Все в порядке. У тебя кошмар! Проснись!

Колин содрогнулся всем телом и, буркнув что-то неразборчивое, вскочил и размахнулся, словно отбиваясь от врага. Эмма едва успела уклониться от удара, но при этом потеряла равновесие и ухватилась за Колина, чтобы не упасть на пол.

— Это только сон! — твердила она. — Все в порядке. Тебе приснилось.

Колин затих, но не расслабился. Эмма чувствовала, как напряжены его мышцы, как неестественно выгнута его спина.

— Беда в том, что это вовсе не сон, — невнятно проговорил он, словно до сих пор по-настоящему не проснулся. — Это все правда.

— Что? — тихо спросила Эмма.

— Смерть. Они все умерли. Их пронзили пули или рассекла холодная сталь. Их никого уже нет. Но они преследуют меня во сне.

Он опять содрогнулся, и его кожа вдруг стала влажно-холодной. Эмма крепче обняла его.

— Возвращаясь в лагерь, мы никогда не знали, кого недосчитаемся, зато знали наверняка, что кого-то после боя уже не будет с нами — кого-то из друзей, с которыми мы еще вчера вместе ели и пили, ехали в одном строю. В конце концов, уже хотелось, чтобы тебя самого настигла пуля, потому что тогда…

Колин вдруг оборвал себя, выпрямился и огляделся, точно только сейчас понял, где он. Судорожно вздохнув, он посмотрел на Эмму. В его широко раскрытых глазах таилась темнота. Рот был сжат в прямую линию. Он как будто не сразу узнал Эмму.

— Прошу… прощения, — наконец выговорил он.

— Не надо извиняться.

— Я не хотел вас напугать.

У него уже был почти нормальный голос, хотя он все еще словно шел откуда-то издалека.

— Я не испугалась, — сказала Эмма, хотя на самом деле ей было-таки немного страшно.

— Простите, что я вас разбудил…

— Дело не в этом. — Эмма почувствовала, что он начал дрожать от холода. — Укройтесь одеялом.

Колин не пошевельнулся, но после паузы заговорил обыденным тоном, как будто они беседовали в карете или на балу в Лондоне:

— Идите к себе, Эмма. Извините, что разбудил вас.

Так вот почему он запирал дверь, догадалась Эмма.

— Дело не в этом, — повторила она, силой заставила его лечь и накрыла одеялом. На этот раз он не сопротивлялся.

— Расскажите мне, что вам снилось, — попросила Эмма.

— Ни за что!

— Вам станет легче.

— Мертвым не может стать легче.

— Мертвым — нет, — согласилась она. — А вам, может быть, и станет.

Он отвернулся.

— Вам снилась война? — спросила Эмма.

Колин угрюмо молчал.

— Какое-нибудь сражение, в котором вы…

— Сражения закончились, — жестко сказал он. — И давайте не будем об этом говорить.

— Нет, по-моему, для вас они еще не закончились.

Он не ответил.

— Вы потеряли много друзей? — отважилась спросить Эмма, вспомнив, что он однажды говорил об этом.

— Да, — почти сердито отрезал он.

— Я вам сочувствую, — прошептала Эмма.

Колин опять содрогнулся и отодвинулся от нее.

— Идите к себе, — повторил он.

— Не пойду, — сказала Эмма.

Впервые за последние месяцы Колин испугался, что из него сейчас выплеснутся все эти ужасы и осквернят и эту женщину, и этот дом. Этого допустить нельзя.

— Тогда уйду я, — сказал он и отбросил одеяло.

— Пожалуйста, не оставляйте меня одну, — взмолилась Эмма.

Ее мольба пронзила его, как удар сабли.

— Вы не понимаете! — вскричал он. — Я должен уйти.

— Я не хочу оставаться здесь одна. Пожалуйста, Не уходите.

У Колина невольно сжались кулаки. Ему хотелось защитить эту женщину от преследовавшего его ужаса, по это можно было сделать, только уйдя от нее. А она просила его остаться, просила утешения, которое он был не способен ей дать, сейчас, по крайней мере.

— Вы не понимаете! — опять воскликнул он. — Я потерял всех близких друзей до единого. Людей, которых я любил как братьев. К концу войны я больше не заводил друзей. Мне была невыносима мысль, что они тоже погибнут.

— Бедный Колин, — со слезами в голосе проговорила Эмма.

Что-то в этих еле слышных словах потрясло Колина до глубины души, и вдруг его прорвало. Он принялся рассказывать Эмме про Тедди и Джоа, про полковника Брауна, про солдат и офицеров своего полка, про дружбу, которая может возникнуть только на воине, когда каждый познает жизнь как бы заново, осознавая в полной мере ее ценность. Он описывал грязь, и шутки, и скуку, и страх, описывал изнуряющие годы лагерной жизни, которые опустошали человека и убивали в нем все чувства.

Эмма слушала его и старалась понять. Вот источник его черной меланхолии! Вот то, что их разделяет. У нее не раз наворачивались на глаза слезы, но она старалась держать себя в руках, чтобы не прервать поток признаний. Когда Колин, наконец, выговорился и весь как-то обмяк, Эмма ласково погладила его по голому плечу.

— Ты вся продрогла! — воскликнул Колин. — Столько времени сидишь здесь в одной ночной рубашке!

И вдруг он осознал, что только тонкая материя прикрывает — да скорее открывает — ее соблазнительные формы.

— А я вот залезу под одеяло, — сказала Эмма и нырнула к нему прежде, чем он успел открыть рот. Их тела соприкасались бедрами и плечами. Колина обожгло желание, кровь застучала в его жилах, руки задрожали. Ему захотелось повернуться к ней, стиснуть в объятиях, затопить все свои растерянные мысли и чувства в бурном потоке страсти. Он резко отодвинулся от Эммы. Нет, сейчас он не должен ее касаться. Если он чем-то напугал ее в ту, первую ночь, сейчас его бурный натиск, его изголодавшаяся страсть отпугнут ее навсегда. Колин молча боролся с собой.

Через задернутые шторы пробивался предутренний свет. Струя проникшего в комнату соленого ветра овеяла их лица прохладой. Шум прибоя был еле слышен сквозь пелену тумана.

— Господи, что я наделал! — тихо проговорил Колин. — Я никому и никогда про это не рассказывал. А теперь вывалил это все вам, женщине, которая понятия не имеет, что такое война и кровь.

— Я видела достаточно драк в игорных домах, — возразила Эмма. — И схваток на ножах в темных улицах.

— Это не одно и то же.

— Разумеется. Но я рада, что вы мне все рассказали.

Колин повернул голову к ней.

— Эмма… — начал он.

— Разве вы не понимаете? Я не знала лагерной жизни и не видела сражений, и поэтому у меня нет воспоминаний, которые преследуют вас. Они не имеют надо мной такой власти.

— Это не важно. Я не имел права рассказывать вам про все эти ужасы.

— Слушать — это совсем не то, что пережить, — спокойно ответила Эмма. — И право тут ни при чем.

На это Колин не нашел что возразить и молча глядел на прядь ее волос, которая протянулась к нему через подушку. Эмма не казалась напуганной, в ней не чувствовалось отвращения. Он не мог этого понять. Она же женщина, мягкая и ранимая, как все женщины. Она умна, у нее богатое воображение, тонкие чувства — все те качества, которые стали для него проклятием на войне. Откуда же у Эммы такая сила духа?

— Помните, мы заключили уговор, — сказала Эмма, словно прочитав его мысли. — Я ведь не изнеженная лондонская девочка. Я знала страдания и лишения. От меня не надо скрывать жестокой правды.

От ее слов на Колина нахлынула волна нежности. Ему хотелось укрыть эту женщину от всех невзгод. Но уже, наверное, поздно. Как и его армейские друзья, она уже подверглась тяжким испытаниям.

— Это слишком тяжелый груз, — пробормотал он, думая, что, наверное, сделал ошибку, женившись на Эмме.

Светской девчонке он не стал бы поверять свои страшные воспоминания. Да какое право он имеет поверять их кому бы то ни было! Когда он говорил о товариществе, ему и в голову не приводило, что оно примет такую форму.

Эмма же, у которой не шли с ума посеянные Колином страшные образы, думала о меланхолии, осенявшей его жизнь. Сможет ли он когда-нибудь освободиться от нее. Ну вот, теперь она узнала, откуда эта тьма в глубине его глаз. Как она и опасалась, в его душе были темные закоулки. Но как они отличались от темных сторон души Эдварда! Вместо слабости, которую можно было только презирать, Колин таил в себе силу. Его мучили демоны печали, а не алчность, не одержимость азартного игрока. Эдварду нельзя было помочь, — думала Эмма. — А Колину… Ему, может быть, можно.

Они лежали рядом, и каждый боролся с призраками своего прошлого.

Проснулась Эмма в девять часов утра в собственной постели. Наверное, меня сюда принес Колин, — подумала она, вставая и надевая пеньюар. Она тихонько прошла в его комнату, но она оказалась пустой, и Эмма опять вернулась к себе.

Ее спальня была большой. Не зная, чем себя занять, Эмма начала разглядывать комнату. На стенах, оклеенных обоями в цветочек, узор уже превратился в мутные розовые и зеленые разводы. Мебель старомодная и потертая. Ковер хорошо сохранился, но выцветшие на солнце шторы уже не подходили к нему по расцветке. Эмма выглянула в окно и ахнула. Перед ней расстилался бескрайний синий океан, переливающийся на солнце золотистыми отблесками. Внизу раскинулся узкой полосой сад, за которым начинался крутой обрыв к воде. Боже, какая потрясающая картина!

— Я каждый раз изумляюсь этому виду из окна, — раздался неожиданно голос Колина.

Эмма обернулась. Колин стоял в дверях и ласково улыбался. Его лицо не выдавало отпечатка беспокойной ночи.

— Как вы себя чувствуете? — спросила Эмма.

— Превосходно.

Колин раздвинул на всех окнах шторы, и комнату залило солнечным светом.

— Какая красота! — воскликнул он, глядя в безбрежную даль.

Эмма видела перед собой прежнего Колина. И видела, что он предлагает ей восстановить их прежние отношения, словно на свете не было никаких кошмаров, никаких бед, трудностей или непонимания. Ее охватило горькое разочарование, ей захотелось сказать что-нибудь такое, что хорошенько его встряхнуло бы и вышибло бы из него эту светскую невозмутимость. Но когда он обернулся и посмотрел на нее, Эмма вспомнила, какая мука была у него в голосе ночью, и не решилась — не решилась лишать его равновесия, пусть временного.

— Дух захватывает, — весело ответила она, высунулась наружу и полной грудью вдохнула морского воздуха. — А как тепло!

— Осторожнее! — Улыбаясь, Колин подошел и встал рядом с ней. — Если вы упадете из окна, все скажут, что я вас толкнул — такая басня ходит об одном из моих предков.

— Он вытолкнул жену из окна?

— И всего через несколько недель женился на дочери соседа.

— Какой негодяй! — воскликнула Эмма. — На месте его жены я являлась бы к ним призраком по ночам, пока новая жена с воплями не сбежала бы из дома.

— Увы, — озорно улыбаясь, покачал головой Колин. — Она, по-видимому, была не из пугливых.

— Так у вас в доме и правда есть привидение бедной убитой жены?

— Говорят, иногда появляется. Я ее никогда не видел.

— А я разыщу! — заявила Эмма.

— Только должен вас предупредить, что, согласно легенде, она из ревности к красоте своей пятнадцатилетней дочери заперла ее в комнате и отказывалась оттуда выпускать. Бедная девушка чуть не зачахла взаперти, пока не вмешался отец и не прибегнул к помощи открытого окна.

— Вздор, — сказала Эмма. — Это он придумал себе в оправдание. Небось, вторая жена была молода и красива?

— Она была только на год старше его страдалицы-дочери.

— Ну вот!

— Вас, вижу, на мякине не проведешь.

— Конечно, нет. Если хотите меня провести, придумайте более правдоподобную историю.

— Ладно, если мне когда-нибудь вздумается поменять жену, я буду иметь это в виду.

— Вот именно, милорд, — засмеялась Эмма. — И предупреждаю заранее: я-то обязательно буду являться к вам по ночам.

— В таком случае как славно, что у меня нет таких планов хотя бы на ближайшее будущее.

— А какие еще безобразия происходили у вас в семье?

— Да полно всяких. Согласно легенде, наша семья ведет происхождение от весьма подозрительного типа, который поначалу был наемным убийцей у Вильгельма, герцога Нормандского.

— Это он построил этот дом?

— Нет. Дом построили гораздо позже, когда английской короне понадобилось, чтобы кто-то отражал нападения пиратов со стороны Ирландского моря. Король выбрал одного из своих приближенных, который сам походил на пирата, и пожаловал ему здесь земли.

— Ну и отпугнул он пиратов?

— Даже очень. Пираты его боялись как огня. И жена с детьми, по слухам, тоже.

— Я гляжу, все мужчины из рода Уэрхемов имели склонность к тиранству. Я, наверное, опрометчиво поступила, выйдя за вас замуж, милорд.

— Весьма, — согласился Колин. — Эта наследственная склонность может в любую минуту проявиться и во мне, и тогда я бог знает что натворю.

— Я буду осторожна, — заверила его Эмма. — Покажите мне, пожалуйста, дом. Которая из комнат была вашей детской?

— Она находится в другом конце дома.

— Покажите мне ее, пожалуйста, — повторила Эмма.

Колин оглядел ее спальню:

— Тут все страшно запущено. После того как я вступил в армию, мама здесь почти не бывала. А я наезжал на день-другой, и то очень редко. — Он нахмурился, разглядывая ветхие шторы. — Видно, что я уделял дому мало внимания и мало тратил на него денег. В такой дом просто стыдно было привозить молодую жену.

— Ну вот, давайте все хорошенько рассмотрим и решим, какой нужен ремонт, — заявила Эмма. — И имейте в виду, я собираюсь переклеить в этой комнате обои. Надеюсь, вы не так уж любите розовый цвет?

Колин пригляделся к обоям:

— Мама мне всегда говорила, что эти обои напоминают ей воспаленный язык.

— Тогда почему она их не заменила?

— Ей хотелось одного — поскорее уехать отсюда в Лондон, — рассеянно отозвался Колин. — Придется этим заняться нам самим.

— Отлично, давайте так и сделаем. И когда тут переклеят обои, я потребую, чтобы на окна поставили решетки.

Колин посмотрел на нее с изумлением, а потом расхохотался.

Эмма оделась, и потом они с Колином быстро обошли все комнаты дома. Везде стоял затхлый, нежилой дух. Эмма распахивала ветхие шторы навстречу солнцу, и высказывала предложения, в какой цвет перекрасить стены и какой тканью обить мебель.

— Вы много времени проводили в поместье? — спросила она в комнате, где ребенком жил Колин.

— Да почти каждое лето. И на каникулы приезжал, когда мог. Это был главный камень преткновения между моими родителями. Отец хотел бы жить здесь в течение всего года, а в Лондон ездить только на сезон. А мама утверждала, что погибает здесь от скуки.

— Само собой, — заметила Эмма.

— Что?

— Не важно. Во всяком случае, летом здесь замечательно.

— Для мальчика это был настоящий рай, — сказал Колин.

— Мне кажется, нам надо приезжать сюда на лето, — решительно сказала Эмма. — Да и в другие

времена года тоже.

— Вы в этом так уверены, проведя здесь всего одну ночь? — с улыбкой спросил Колин.

— Да.

— Кажется, я женился на женщине, которая быстро принимает решения и твердо стоит на своем.

— Разве вы этого не знали? Я из окна видела сад. Пошли туда.

— Нет, сейчас мы пройдем по террасе в столовую, — скомандовал Колин, схватив ее за руку. — Я хочу есть.

— Тиран, — сказала Эмма.

— Наследственность, — отозвался Колин и повел ее вниз по лестнице.

Молодая служанка, которая протирала тряпкой дубовые панели на лестничной площадке, ухмыльнулась, увидев, как ее хозяин улыбается новой госпоже.

Завтрак состоял из яичницы и кофе со свежим хлебом, намазанным медом.

— Хотите после завтрака покататься верхом? — предложил Колин.

— Я, наверное, разучилась ездить верхом, — ответила Эмма. — Мне уже много лет не приходилось садиться на лошадь.

— Отчего же?

Взгляд Эммы затуманился. Какое уж там катание, когда она вынуждена была снимать дешевые меблированные комнаты и никогда не знала, проиграет или нет Эдвард сегодня их последние несколько фунтов.

Колин понял, что задал бестактный вопрос.

— Я тут держу несколько лошадей, — продолжал он, — которые только и делают, что едят. Пойдемте на них поглядим.

— У меня нет костюма для верховой езды, — с сожалением сказала Эмма.

— На чердаке пылится множество сундуков с одеждой. Миссис Трелони что-нибудь вам подберет.

— Но…

— Проедем вдоль берега. Я вам покажу поющие пещеры.

Это звучало так заманчиво, что Эмма больше не возражала.

Через час она уже сидела на кроткой гнедой кобылке, одетая в пахнувшую плесенью бархатную амазонку фасона прошлого столетия.

— У меня в ней дурацкий вид, — жалобно сказала она Колину.

— Ничего подобного, — ответил он.

Амазонку сшили много лет назад для юной девушки — может быть, для его двоюродной бабки Силии. Эмме она была тесновата, но зато отчетливо вырисовывала нежные округлости ее тела, о которых в обычной одежде можно было только догадываться. Глядя, как при дыхании вздымается и опускается ее грудь, Колин почувствовал возбуждение.

— Поехали, — сказал он и повернул свою лошадь к воротам.

Лошадь была хуже тех, на которых он привык ездить, но, может, так оно и лучше, подумал он, когда они выехали на тропу, которая шла вдоль обрыва. Он не знал, насколько хорошо умела управляться с лошадью Эмма, и, если бы он ехал на норовистом жеребце, он мог бы напугать кобылку Эммы. А это на краю обрыва было небезопасно.

Колин обернулся на Эмму. У нее хорошая посадка, отметил он, и она без напряжения держит в руках поводья. Кажется, ей легко и удобно. Пожалуй, она только чересчур часто поглядывает вниз на пенящиеся волны и недостаточно внимания уделяет тропе, по которой они едут. Колин набрал в легкие бодрящий соленый воздух и слегка пришпорил лошадь. Эмма не отставала. Хотя амазонка сильно жала ей в груди и плечах, открывавшийся перед ней пейзаж вполне окупал это небольшое неудобство. Тропа то уводила в рощицу, то опять выходила на открытое место, и за каждым поворотом открывался еще более изумительный вид на море, скалы и спадающие вниз ползучие растения со множеством крошечных цветочков. Эмма чувствовала себя на лошади так уверенно, словно в последний раз ездила верхом не несколько лет, а несколько дней назад.

— Может, рискнем пустить лошадей в галоп? — предложил Колин, когда они выехали на прямой участок тропы.

Эмма улыбнулась и, пришпорив лошадь, промчалась мимо него. Колин изумленно ахнул и бросился вслед. Они скакали по песчаной тропе, и ветер развевал их волосы. Эмма наклонилась к шее лошади и тут почувствовала, что амазонка лопнула по швам. Теснящее чувство в груди прошло. Ничего себе наездница, в рваной амазонке, — подумала Эмма. Надо бы повернуть домой, но так не хочется! Она, наоборот, все подгоняла и подгоняла лошадь. Так они проскакали по изгибающемуся полукругом берегу бухты и остановились, только оказавшись на узком мысу. До них почти долетали брызги от разбивавшихся по обе стороны мыса волн.

— Какой простор! — воскликнула Эмма, разведя руками, и рукава почти совсем оторвались от корсажа амазонки.

— Да, амазонка вам не совсем впору, — заметил Колин.

— По-моему, ее сшили лет сто назад. Нитки совсем не держат.

— Похоже на то. Вернемся?

Колин старался не смотреть на дырки в черном бархате, в которых виднелась нежная кожа.

— А зачем? Никого вокруг нет. Вы обещали показать мне поющие пещеры.

— Верно, обещал. Но мне кажется, что надвигается гроза. Поначалу я этого не заметил. Так давно здесь не был, что утратил бдительность.

Эмма посмотрела, куда он показывал: далеко на горизонте показались черные тучи.

— Но они так далеко! — запротестовала она.

— Шквальный ветер может сбросить нас с обрыва.

Эмму не испугали слова Колина, ее душа была переполнена восторгом быстрой езды. Морской воздух пьянил ее.

— Ничего, поехали! — попросила она и тронула каблуками лошадь.

Колин знал, что надо бы настоять на своем и вернуться, но ее восторг заразил и его. Они скакали рядом, пока сузившаяся и круто извивающаяся тропа не заставила их перейти на шаг.

— Ну, где же пещеры? — требовательно спросила Эмма. Ее щеки рдели, глаза блестели от удовольствия. Выбившаяся прядь волос вилась вдоль щеки.

Потрясенный ее красотой, Колин не сразу смог ответить. Все его тело изнывало от желания.

— Скоро, — наконец выговорил он. — В следующей бухте. Но, Эмма, взгляните!

И он показал на быстро набегающие тучи. Эмма взглянула. Колин, очевидно, был прав: надвигался шторм. Но Эмму переполняло блаженное чувство свободы, которого она не испытывала столько лет.

— Переждем грозу в пещерах, — сказала она и, не дожидаясь возражений Колина, поехала дальше.

Но лошадь могла идти только шагом, а облака надвигались с невероятной быстротой. Эмма поняла, что дождь начнется раньше, чем они доберутся до следующей бухты. Она хотела было повернуться к Колину и признать свою ошибку, но тут с неба упали первые капли. Они были похожи на брызги прибоя, но в следующее мгновение хлынул проливной дождь. Эмма наклонила голову, чтобы вода не заливала ей глаза и не мешала дышать.

— Дайте мне повод, — потребовал Колин, догнав ее. Ему пришлось повторить эту просьбу, повысив голос чуть ли не до крика. Только тогда Эмма его расслышала и повиновалась. Держа ее лошадь на поводу, он осторожно ехал по тропе, которая уже превратилась в ручей. До пещер оставалось не так уж далеко.

Сидя в седле в промокшей насквозь амазонке, Эмма вдруг почувствовала, что ткань на ней буквально расползается. Старая амазонка не выдержала напора воды, и корсаж, превратившись в лохмотья, стал сползать вниз. Она ухватилась за его обрывки, стараясь прикрыть грудь, но тут почувствовала, что талия уже опустилась на бедра и надо держать ее, чтобы весь костюм не упал под копыта лошади. Дождь полосовал ее голые плечи, и Эмму начала бить дрожь.

Колин едва видел тропу сквозь густую пелену дождя. Но он хорошо знал дорогу к пещерам, куда бессчетное число раз ездил мальчиком, и вскоре они добрались до того места, где тропинка по узкому выступу спускалась прямо к воде. Вытирая глаза, он вглядывался в отвесную скалу справа. Дождь лил как из ведра, и он никак не мог найти вход в пещеру. Чертыхаясь, Колин дюйм за дюймом исследовал скалу, и, наконец, спасительная арка была найдена.

Какое облегчение! На них больше не обрушивались оглушающие потоки воды. Здесь было тихо и сухо. Переведя дух, Колин оглянулся на Эмму. Она тщетно пыталась подтянуть амазонку.

— Бедняжка, — сказал он.

Черный бархат словно пришел в жидкое состояние. Не только швы, но и сам материал расползался по ниткам. Колин спешился, подошел к Эмме и, подхватив ее поставил на землю. Тут амазонка окончательно распалась и упала на пол пещеры кучкой мокрого тряпья, а Эмма оказалась перед ним в одной рубашке. Через мокрую ткань просвечивала ее грудь с упругими сосками.

У Колина перехватило дыхание.

— Эмма…

Их взгляды встретились. Эмма вспыхнула и опустила глаза.

Колин не мог оторвать от нее взора. Серебристо-светлые волосы спадали ей на плечи, через мокрую ткань рубашки просвечивала жемчужно-розовая кожа. Она казалась ему вышедшей из моря нимфой.

Эмма скрестила на груди руки, дрожа под залетавшими в пещеру порывами влажного ветра.

— Вы совершенно продрогли, — сказал Колин, с трудом оторвав от нее глаза. — Я сейчас разожгу костер, и мы высушим на нем одежду.

— Как же тут можно развести костер? — тихо спросила Эмма, обводя взглядом камни и песок.

Пещера была не больше двадцати футов в глубину. Спрятаться от ветра, дующего в арочный вход, было негде.

— Кремнем и огнивом. А для топлива сгодится плавник. В глубине пещеры его должно быть достаточно.

Эмма подошла к задней стене пещеры и действительно увидела там сглаженные морем щепки и ветки.

— Его приносит море?

— Да, — ответил Колин осипшим голосом и, стараясь не смотреть на Эмму, принялся вытаскивать щепки из трещин в скале.

Набрав нужное количество, он сложил их в аккуратную кучку и, по-прежнему не поднимая на Эмму глаз, начал стругать самый сухой кусок дерева. Благодарение Богу — нож оказался при нем. Колин чуть не порезался, когда Эмма подошла к нему и встала рядом на колени. Дрожащими руками Колин начал высекать огонь. Наконец трут загорелся, и он поджег щепки. Язычки пламени весело заплясали.

— Все нам высушить не удастся, — сказал он. — Но надо вернуться домой хотя бы в мало-мальски приличном виде.

— Амазонка уже ни на что не похожа, — заметила Эмма.

— Завернетесь в мой камзол. И закроете ноги юбкой.

— Ваш камзол тоже мокрый.

— Это верно. — Колин помялся. — Если мы хотим, чтобы одежда высохла, надо все развесить над костром.

— Все? — с паникой в голосе спросила Эмма.

Колин еще помялся, потом, видимо, принял решение.

— Как можно больше. — И начал раздеваться.

— Колин! — воскликнула Эмма и отвела глаза.

Но через несколько секунд невольно опять взглянула на него. Колин старался из палок соорудить подпорку для одежды. На нем оставались лишь мокрые бриджи, которые плотно облегали его атлетическую фигуру. Эмма не могла оторвать взора от его голых плеч. Ее странно возбуждали игра мускулов и гармоничные линии его тела. Было видно, что в нем скрывается взрывчатая мощь, которую от твердо держал под контролем. Мощь, сочетавшаяся с мужественной нежностью. На его ребрах она увидела красный шрам. Это след раны, — подумала Эмма и вдруг сама вздрогнула от нахлынувшей на нее нежности.

— Ну вот, — сказал Колин, пристроив над огнем одежду. — Вроде получилось неплохо…

Вдруг он осекся, увидев, как у Эммы вспыхнуло лицо. Его словно обожгло огнем. Он вдруг понял, что с той минуты, как он опустил ее на землю, в нем нарастало желание. Если я сделаю к ней хоть шаг, — подумал он, — то повалю ее на пол пещеры и…

Они стояли и, замерев, смотрели друг на друга, словно виделись впервые. Только шум дождя и потрескивание веточек нарушали тишину. Напоенный ароматом моря и сосен теплый воздух сладостно овевал их кожу.

— Ты похожа на сирену, — наконец прошептал Колин.

— А кто ты? — прошептала в ответ Эмма. — Дух леса?

Снаружи донесся резкий крик чайки. Одна из лошадей переступила копытами по каменному полу. Другая фыркнула. Эти звуки разрушили сковавшие Эмму чары, и она спросила, кивнув на животных, которые закрывали от них выход из пещеры:

— А что они, по-вашему, обо всем этом думают?

Колин провел рукой по лицу.

— В Треваллане о нас, наверное, беспокоятся. Неизвестно, сколько продлится этот дождь. Может, поедем все-таки домой?

Эмма не спорила. Ей вдруг ужасно захотелось в спокойный, обжитой Треваллан. Она подошла к кучке размокшего бархата, который недавно был амазонкой, вытащила из нее юбку и подумала, как кстати сейчас был бы пакетик булавок.

К тому времени, когда они более или менее прикрыли наготу, дождь начал стихать. Но при всем том барон Сент-Моур и его баронесса вернулись в свой величественный дом в скандальном облачении. На Эмме были камзол Колина и промокшая бархатная юбка, которая все время норовила сползти с ее бедер на землю. Волосы у нее были в дичайшем беспорядке. На Колине были промокшая льняная рубашка и бриджи, которые, казалось, сели на несколько размеров. Шейного платка вообще не было.

— Господи! — воскликнула, увидев их, экономка. — Как вы думаете, — спросила она испуганно у камердинера, — они рассердятся на меня за амазонку? Когда я ее принесла, она как будто была в порядке.

Реддингс посмотрел на Колина, которого знал десять лет и видел во всяком виде, потом на его жену, за которой он с интересом наблюдал все последние дни, и сухо заметил:

— По-моему, они меньше всего беспокоятся об амазонке.

Миссис Трелони бросила на него укоризненный взгляд и поспешила на помощь Эмме.

— Жаль, что вы не взяли с собой горничную, миледи, — сочувственно сказала она.

Эмма истерически хихикнула. У нее был только один слуга — Ферек, и он очень даже хотел поехать с ними в Треваллан. Но она решила, что для медового месяца он не самый подходящий спутник.

— Первым делом вам надо принять горячую ванну, — продолжала экономка.

Она взглядом приказала стоявшим поблизости служанкам готовить ванну, а сама повела Эмму наверх, чтобы поскорее стащить с нее лохмотья.

Когда через несколько часов Эмма и Колин встретились за обедом, оба были вполне респектабельно одеты. С достоинством заняв свои места за столом, они принялись за трапезу. Манеры их были безукоризненны, но ели молодожены мало и разговор за столом не вязался. Когда один из них произносил какую-нибудь невинную фразу, а другой поднимал глаза, чтобы ответить, вдруг наступало напряженное молчание. Оба быстро отводили глаза, совершенно забыв, о чем шла речь.

— Устали вроде, — заметил один из лакеев, возвращаясь с подносом на кухню.

— Как бы не подхватили простуду, — отозвалась повариха. — Пробыть столько времени под дождем. Надо приготовить им горячий поссет.

Встав из-за стола и пройдя в дверь, которую ей открыл лакей, Эмма поняла, что не знает, куда идти. Сидеть одной в огромной гостиной ей совсем не хотелось. Глупо соблюдать городские условности здесь. Да и вообще ее томило какое-то беспокойство, и она была как на иголках.

Эмма поднялась к себе, взяла шаль и вышла на террасу. Туч на небе уже не было, и каменные плиты пола высохли. Она ходила по террасе, размышляя о том, что произошло в пещере. Почему ее преследует образ полуобнаженного Колина? Как ни старалась Эмма отогнать мысли о Колине, у нее ничего не получалось: то она представляла, как гладит его грудь, то вспоминала нежность его ласк и поцелуев. Эмма была потрясена глубиной и силой своего желания. Но она боялась верить себе. Подобные чувства опасны, они затмевают рассудок, искажают реальность и толкают человека на ужасные ошибки. Уж этому-то ее научили годы страданий. Да, сейчас она находилась в совершенно ином положении, но нельзя забывать, что ее замужество не что иное, как товарищеский союз, и Колин, судя по всему, не очень-то рвется к ней в постель.

Хотя… там, в пещере, он смотрел на нее совсем не на друга. Это была страсть, и от одного воспоминания у Эммы по телу пробежал трепет паники и предвкушения. Почему же Колин ничего не сказал и ничего не сделал, чтобы доказать свое право на нее?

Колин тоже пребывал в смятении. Он вспоминал розовую кожу Эммы, соблазнительные очертания ее груди и живо представлял себе, с каким наслаждением проведет рукой по ее животу вниз… Эти образы не оставляли его ни на минуту в покое, и, в конце концов, ему стало просто трудно сидеть в кресле.

«Собственно, почему я женился на Эмме? — раздраженно думал Колин. — Потому что этот брак обещал отсутствие всякого волнения и бурных чувств. Мы ведь вроде заключили ясный договор. Оба — взрослые люди, оба знаем жизнь. И вот, пожалуйста: сижу и распаляю себя мыслью о том, как бы овладеть собственной женой…»

Колин чертыхнулся. Надо, наконец, что-то делать. Однако как колотится сердце! Он допил портвейн и решил найти Эмму.

Эмма вздрогнула, когда Колин неожиданно появился на террасе.

— Уже поздно! — сказал он, беря быка за рога. — Нам пора ложиться спать.

— Что?

— Я сказал…

— Я слышала, что вы сказали.

Колин подошел ближе. Эмма отступила назад. Тогда он двумя шагами пересек разделяющее их пространство, схватил ее за плечи и заставил взглянуть себе в лицо. И увидел у нее в глазах отражение своих собственных воспоминаний о том, что произошло в пещере. Она не могла их подавить, так же как не мог их подавить он. Колин наклонился и приник к ней страстным поцелуем. Его пальцы до боли сжали ее плечи. На секунду Эмме стало страшно, но его поцелуй так пьянил, так соблазнял, так уговаривал отдаться ему. Ей казалось, что этот поцелуй никогда не кончится. Он ошеломил ее, как тогда, в первый раз. Ее рот сам приоткрылся ему навстречу. В восторге Колин гладил ее плечи и грудь, потом обхватил ее за талию и крепко прижал к себе.

У нее кружилась голова, она словно таяла в объятиях Колина, чувствуя животом его желающую плоть.

— Пошли, — наконец сказал Колин.

В спальне он опять прильнул к ней в нежном поцелуе, разжигая в ней страсть дразнящим языком. Эмма сначала отвечала ему с робостью, но постепенно осмелела и полностью отдалась поцелую. Колин стал целовать ее шею, потом плечи, потом грудь над вырезом платья, легонько поглаживая ее.

«Как она красива!» — думал Колин, глядя в потемневшие от страсти огромные глаза Эммы. Он быстро расстегнул пуговицы у нее на спине и стянул платье вниз. Эмма опять предстала перед ним в одной рубашке, через которую в свете свечи розовело ее тело.

Колин сбросил камзол, вслед за ним полетела остальная одежда. Наклонившись, он приподнял на Эмме рубашку, и его руки заскользили по ее ногам. Через мгновение он уже ласкал ее живот и грудь.

Эмма застонала. Колин одним движением сдернул с нее рубашку и впился глазами в ее обнаженное тело.

— О Боже! — проговорил он, упиваясь ее красотой. И эта красота принадлежала ему!

Он накрыл ладонью совершенной формы грудь. Большим пальцем потер сосок, и Эмма ахнула. Он желал ее почти до боли. Не в силах больше сдерживаться, Колин положил ее на постель, наклонился и языком стал ласкать ее грудь. Эмма вскрикнула от наслаждения. В ней возникло жгучее, непонятное томление. Но Колину оно, видимо, было понятно. Его рука скользнула по ее животу, спустилась ниже. Эмма вздрогнула и вцепилась в его плечи. Наслаждение было настолько мучительно остро, что она была на грани обморока. Мир экстаза, о существовании которого Эмма даже не подозревала, принял ее в свои объятия…

Ее прерывистое дыхание, ее конвульсивные движения под его пальцами распалили Колина до предела. В Эмме нарастало ощущение близящегося оргазма, которого она до сих пор не знала. Все ее тело вытянулось в струнку в предвкушении жгучего наслаждения. Ей казалось, что в ней сейчас произойдет взрыв, а если Колин уберет руку с ее заветного места, она умрет.

Приподнявшись на локтях, покрывая быстрыми поцелуями ее шею и плечи, он приготовился войти в нее.

— Не останавливайся! — вскричала Эмма, просительно протягивая к нему губы.

— Только на секунду, — хрипло проговорил он и со стоном вторгся в нее.

Когда Колин начал ритмично двигаться, на Эмму вновь обрушился поток неизведанных ощущений. Но теперь Колин был с ней, в ней, и эти ощущения были еще острее, чем прежде. И вдруг она словно рассыпалась огненными искрами, и волна за волной упоительных содроганий прокатилась по всем клеточкам ее тела. Эмма громко стонала. Какое блаженство! Ей хотелось, чтобы оно никогда не кончалось. Она царапала ногтями по спине Колина, цепляясь за него как утопающая. Когда крещендо ощущений стало стихать, Колин, вдруг вскрикнув, сжал ее в железных объятиях.

…Какое-то время они лежали неподвижно, наслаждаясь свежим ветерком из раскрытого окна. Эмма услышала голос дрозда, как бы оплакивавшего наступление темноты. Воздух пах морем и сосновой смолой.

— Я и понятия не имела… — вдруг голосом, полным удивления, проговорила она.

— О чем? — размягченно спросил Колин.

— О том, что брак может дарить такой восторг.

Он повернул к ней голову и улыбнулся.

— Откуда же тебе было знать, ты же не была замужем за мной.

«Есть что-то колдовское в этой красоте!» — думала Эмма, утопая в цветах. Сад Треваллана покорил Эмму своим величием. Глядя на море, она наблюдала, как солнце в оранжевом великолепии спускается к горизонту. Все поместье словно было заколдовано усыпляющим рокотом волн, запахом сосен и моря, Четкими сине-зелено-серыми красками пейзажа. В это время года Треваллан особенно красив. Как жаль уезжать отсюда! Осталось три дня до отъезда в Лондон. Всего три дня. Эмма услышала позади себя шаги по усыпанной гравием дорожке. Это Колин, безошибочно узнала она.

— Может, никуда не поедем, а будем жить здесь? — спросила она, не оборачиваясь.

— Тогда пропустим конец сезона, — ответил Колин. — Мама дает бал в нашу честь.

Колин уже подумывал о Лондоне и о своих делах. Пора возвращаться. Достаточно того, что они сразу после свадьбы на две недели уединились в Корнуолле. Это вызовет даже больше сплетен, чем сам факт их неординарного брака. Злые языки — а в высшем обществе их предостаточно — начнут болтать, что он стыдится своей жены, что ее нельзя показать в обществе, и что он прячет ее в Треваллане. Чего они только не напридумают, с презрением думал он, а свет будет с наслаждением повторять эти сплетни.

Колин посмотрел на Эмму. На ней было платье из голубого муслина с отделкой из темно-синей ленты. Как она хороша! Его переполняла яростная готовность защищать жену. У нее отняли так много радости. Но эти потери в отличие от других своих потерь он в силах возместить, в силах вернуть ей радость и смех и спокойную жизнь. У Эммы все это будет. Он заставит высший свет признать ее, и тем хоть отчасти возместит горечь лет, проведенных в изгнании. Эмма же восприняла его ответ как мягкий упрек. И таких упреков она за дни, проведенные в Треваллане, выслушала немало. Поначалу она вообразила, что жгучая плотская страсть, которую Колин проявил в ночь после их прогулки под дождем, все изменит в их жизни. Она сама никогда ничего подобного не испытывала, и ей казалось, что в их отношениях наступила новая эра. Но на следующее утро он был такой же, как всегда, — учтивый, заботливый, остроумный. Точно такой же, каким она его видела после той ночи, когда она разделила его кошмары. Он вел себя так, будто в их жизни не случилось ничего особенного.

Он ездил с ней верхом, показывал ей окрестности, знакомил ее с соседями. И каждую ночь приходил к ней в спальню и потрясал ее удивительными ласками. А потом уходил к себе. Его по-прежнему мучили кошмары — Эмме это было слышно.

Эмма вздохнула. Она не понимала мужа, но молча соглашалась представлять миру картину дружелюбной, не омраченной разногласиями семьи. Колин не хочет жить здесь наедине с ней. У него масса дел в Лондоне и масса друзей, с которыми он хочет и должен поддерживать отношения. Придется ей тоже придумать себе занятия в городе и обзавестись собственными друзьями.

— Да, мне же надо заказать в Лондоне новые обои и шторы для Треваллана, — с нарочитой бодростью сказала она. — И несколько ковров.

— Тут я предоставляю тебе полную свободу, с улыбкой сказал Колин.

— Не бросайтесь словами, милорд. Вы не боитесь, что я вас разорю?

— Нет, не боюсь.

— Считаешь, что я привыкла экономно тратить деньги? — спросила Эмма, не зная, нравится ему эта черта в ней или нет.

— Я считаю, что у тебя слишком хороший вкус, чтобы удариться в излишества. Ты купишь именно то и именно столько, сколько нужно, чтобы возродить Треваллан. И это мне вполне по карману.

Эмма засмеялась:

— Я тебя насквозь вижу. Льстишь мне для того, чтобы удержать в рамках.

— Ничуть, — опроверг ее обвинение Колин, но в глазах у него мелькнула смешинка.

— Ну, как же! Воображаешь, что теперь я из кожи буду лезть, чтобы купить все подешевле и показать, что я достойна твоих похвал.

— Ничего подобного у меня и в мыслях не было.

— Вот и прекрасно. Потому что я собираюсь обратиться в самые дорогие магазины и заказать там самое лучшее.

Эмма хотела рассмешить его, и Колин действительно засмеялся. Но потом вспомнил, что она ему рассказывала о своей прошлой жизни и то, о чем он догадался сам, и серьезно сказал:

— Так и сделай. Я распоряжусь, чтобы мои банкиры беспрекословно оплачивали все твои счета.

Что-то в его голосе остановило Эмму. Во всяком случае, она перестала поддразнивать мужа и опять повернулась к морю. Солнце уже село, но небо над горизонтом еще было окрашено. В темно-синем море отражались первые звезды.

«Как было бы хорошо жить среди этой красоты!» — подумала Эмма.

— Пошли в дом? Нас, наверное, давно ждет обед, — вдруг встрепенувшись, сказала она.

 

Глава 7

Забрызганная грязью карета Уэрхемов остановилась перед городским домом Сент-Моуров.

Выйдя из кареты, Эмма споткнулась. Ее ноги затекли после нескольких дней пути, а все тело нещадно болело.

Погода испортилась, и дожди превратили дороги в сплошное месиво, так что лошади шли только шагом. У всех испортилось настроение, и между кучером, Реддингсом и слугами, ехавшими на запятках, без конца вспыхивали перебранки. Сейчас они торопливо вытаскивали вещи, и на лицах у всех было написано облегчение: наконец-то они дома! Эмма сама мечтала о ванне, чашке горячего чая и чистой постели.

Дворецкий с каменным, словно высеченным из гранита лицом открыл парадную дверь. Эмма попыталась вспомнить его имя. Ах да, Клинтон! Колин поздоровался с дворецким.

— Ну как, все в порядке? — спросил Колин и прошел в дом, не дожидаясь ответа.

«Видимо, он еще ни разу не получал на этот вопрос отрицательного ответа», — с улыбкой подумала Эмма.

Она последовала за мужем в огромный холл с мраморным полом в черно-белую клетку. Изящно изгибающаяся лестница вела на верхние этажи.

— Нет, милорд, нельзя сказать, чтобы все было в порядке, — сказал Клинтон, когда на улице послышались звуки отъезжающей кареты и парадную дверь закрыли.

Колин не расслышал его слов. Но Эмма сразу насторожилась.

— В чем дело? — спросила она, и тут из подвальных помещении раздался душераздирающий вопль, который разнесся по всему дому, как звук трубы, возвещающей в лагере подъем.

— Это еще что? — воскликнул Колин.

Лицо Клинтона стало, если это вообще возможно, еще более каменным. Его этот вопль, по-видимому, нисколько не удивил. Эмме стало не по себе.

— Это, наверное, Нэнси, милорд, — мрачно ответил Клинтон.

— Нэнси? Кто это, черт побери? — Колин, уставший с дороги, был в раздраженном состоянии духа.

— Вторая горничная, милорд, — загробным голосом ответил дворецкий.

— Горничная? — Колин вперил в Клинтона взгляд, который мог бы обратить в бегство любого. — И что это с ней?

Клинтон не успел ответить. Дом вновь огласил вопль, перешедший в какое-то странное квохтанье. Эмме показалось, что это смех. Кажется, она догадалась, чем объясняются эти странные явления.

— У Нэнси слабые нервы, — объяснил дворецкий.

— Я и вижу, — отозвался Колин.

— Она так реагирует на истории мистера Ферека.

— О Боже! — воскликнула Эмма. Ее опасения подтвердились.

— Я просил его не развлекать молодежь своими… воспоминаниями, — продолжал Клинтон. — На мой взгляд, они совсем не подходят для наших людей. Даже наоборот. Но он пренебрег моим советом.

— О Боже! — только и повторила Эмма.

— Боюсь, милорд, что лакеи его подзуживают, — сказал в заключение Клинтон. — В его присутствии они забывают все правила хорошего тона.

Лицо Клинтона было бесстрастным, он говорил ледяным тоном, но Эмма заметила, что в его светлых глазах мелькнула искра чего-то, очень похожего на ярость.

— Я с ним поговорю, — сказала она.

— Да, мистер Ферек нам сообщил, миледи, что подчиняется только вам, — сказал Клинтон, не глядя на нее.

— Мне очень жаль, Клинтон, — сказала она. — Я объясняла Фереку, какие порядки установлены в английских домах, но Ферек не всегда…

Дворецкий смотрел куда-то мимо нее. Колин же, видимо, не хотел вмешиваться в это дело. Эмма постаралась забыть об усталости.

— Я пойду вниз и поговорю с ним сама, — сказала она.

— Пожалуйста, миледи. Очень буду вам благодарен, — все тем же бесстрастным тоном отозвался Клинтон.

Эмма вздохнула. Хотя она и предполагала, что Фереку будет нелегко привыкнуть к жизни в новом доме, она все же надеялась, что все уладится миром. Эмма обреченно спустилась по лестнице вниз. Приближаясь к кухне, она услышала густой бас нараспев что-то повествовавшего Ферека. Она остановилась послушать.

— Гляжу — он гонится за мной по улице с мясницким топором в руках.

— Какая жуть, — проговорил женский голос. — С чего это он?

— Он очень рассердился.

— Да уж, — согласился мужской голос.

«Один из лакеев», — догадалась Эмма.

— Того, кто посмеет забраться в гарем, делают евнухом.

Все молчали.

— Что это такое? — спросил женский голос.

После короткого молчания Ферек ответил:

— Наш мерин Райли — евнух.

Раздался мужской хохот.

«Да тут не один лакей», — догадалась Эмма.

— То есть, как… они отрезают… у человека? — истерически завопила Нэнси.

Эмма живо представила себе, как Ферек утвердительно кивнул головой.

— И я припустился бежать.

— Еще бы, — поддакнул лакей. — Тут побежишь! Господи помилуй — топор!

— Нет уж, от этого господина милости ждать не приходилось, — заявил Ферек.

— Это богохульство, — раздался враждебный мужской голос.

Эмма решила, что пришло время вмешаться. Она открыла дверь и вошла на кухню.

Ферек сидел в деревянном кресле, опершись ладонями о колени, и был похож на гигантского идола. Две горничные, три лакея и судомойка глядели на него во все глаза. Увидев Эмму, все мгновенно вскочили со своих мест. Юная судомойка убежала, остальные склонились в поклонах. Ферек, не торопясь, поднялся с кресла. Радостная улыбка осветила его лицо.

— Слава Богу, вы целы и невредимы, госпожа!

— Разумеется, Ферек.

Он был убежден, что, если его не будет с ней, в пути ее обязательно убьют разбойники.

— Я хочу с тобой поговорить, Ферек, — строго сказала Эмма.

— Конечно, госпожа. — Жестом монарха Ферек отослал остальных слуг из кухни. — Садитесь вот сюда, — сказал он, указывая на кресло, в котором только что сидел сам.

Эмма покачала головой:

— Ферек, разве я тебе не объяснила, что всеми слугами здесь распоряжается Клинтон?

— Конечно, госпожа.

Ферек смотрел на нее невинными глазами.

— Ты должен понять, что так заведено в этом доме, и ты не должен сердить дворецкого.

Ферек выпрямился и скрестил на груди могучие руки.

— Я был очень вежлив с мистером Клинтоном, — с оскорбленным видом заявил он. — Хотя он и…

— Ферек! — Эмма отлично понимала, какую тактику он применял.

Внешне подчиняясь дворецкому, он на самом деле подрывал его авторитет так искусно, что придраться было совершенно не к чему! За то время, что он у нее служил, Эмма успела уяснить, что Ферек склонен к интригам.

— Ты не должен отвлекать других слуг от работы, — с упреком сказала она.

На лице Ферека появилось удивленное выражение человека, которому нанесли незаслуженную обиду.

— Я, госпожа?

— А что ты делал, когда я вошла на кухню?

— Неужели нам за весь день нельзя отдохнуть несколько минут? — развел руками Ферек.

Он хочет завести среди слуг союзников. Кроме того, он обожает восхищенную аудиторию.

— Никаких реминисценций, — строго сказала Эмма.

— Ремини… Я не знаю этого слова.

— Не рассказывай слугам свои истории, — объяснила Эмма.

— Но они так им нравятся…

— И перестань интриговать, Ферек!

Он опять развел руками и расширил глаза — какие незаслуженные обвинения!

— В Англии другие порядки. — Вспомнив, что Ферек рассказывал ей, Эмма побледнела. — И не вздумай подложить что-нибудь в пищу мистеру Клинтону, — со всей возможной суровостью сказала она. — Или кому-нибудь еще. Ты меня понимаешь, Ферек?

— У меня нет нужды прибегать к яду, — высокомерно проговорил тот.

— Вот и прекрасно, — с облегчением сказала Эмма.

— Я могу стать начальником в этом доме и без таких…

— Слугами распоряжается мистер Клинтон, — повторила Эмма. — Он служит барону уже много лет.

Ферек внимательно посмотрел на нее и перестал хмуриться.

— Клинтон пользуется расположением вашего супруга?

— Д-да, — ответила Эмма, которой не нравилось выражение глаз Ферека.

— И он служит в этом доме очень давно?

Эмма опасливо кивнула.

— Может быть, еще с тех пор, когда господин был мальчиком?

— Не знаю. Возможно.

— Ага! — Ферек кивнул, словно наконец-то разгадал мучившую его загадку.

— Так ты понял, что я сказала? — спросила Эмма.

Ферек улыбнулся, и Эмме это совсем не понравилось. Но он сказал только два слова:

— Да, госпожа.

— Ты перестанешь рассказывать истории?

— Конечно, госпожа. Я исполню все ваши повеления. — И, прижав руку к массивной груди, он низко ей поклонился.

Надо только знать, как тобой повелеть, — скептически подумала Эмма.

Ферек считал, что имеет полное право делать все, что она ему не запретила.

— Повторяю: ты должен следовать правилам, заведенным в этом доме, — добавила Эмма.

— Я старался им следовать. Но все время на моем пути попадается что-нибудь, чего я не понимаю.

Конечно, он был воспитан совершенно в другом духе, — подумала Эмма, и ее кольнуло чувство вины. — Откуда Фереку знать, что принято в Англии?

— Если ты что-нибудь не понимаешь, спроси меня.

— Хорошо, госпожа. Спасибо. Вот, например…

— Что?

— Джон говорит, что он собирается обломать Нэнси. Что это значит?

Эмма искала слова:

— Ну, как бы это сказать…

— Мне кажется, что у него нечестные намерения.

— Гм…

— Мне нравится Джон, и я не хочу его убивать, — серьезным тоном заявил Ферек.

— Убивать?!

Гигант с удивлением смотрел на нее.

— Но должен же я защитить честь дома!

— О!..

Насколько все было проще, когда у нее не было своего дома. Тогда они с Фереком прекрасно ладили. Он скрещивал на груди огромные руки и свирепо глядел на любого, кто осмеливался проявлять к ней неуважение. Обидчика как ветром сдувало. Но мистера Клинтона ветром не сдует. Не сдует и Джона с Нэнси.

— Никого убивать я тебе не позволю, — твердо сказала Эмма.

— Но…

— Об этом и речи быть не может, Ферек. Выкинь этот вздор из головы. В твои обязанности не входит защищать честь дома. Это мое дело.

Ферек посмотрел на нее с сомнением:

— Разве в Англии честь дома защищает хозяйка?

Эмма кивнула.

— Но вы же не умеете драться. Как вы накажете бесчестного человека, который пытается совратить ваших прислужниц?

— Для этого есть законы, — заявила Эмма с большим убеждением в голосе. — Главное, Ферек, что тебя это не касается. Понятно?

— Сколько же в Англии законов! — ответил Ферек, качая головой. — Как вы ухитряетесь их все помнить?

— Мы этому обучены, — вывернулась Эмма. — Обещай мне, Ферек, что ничего не будешь делать, не посоветовавшись со мной.

Ферек горестно вздохнул:

— У меня голова идет кругом, госпожа. Разве я вас плохо охранял по дороге в Англию?

«Да, если бы не он, я бы живой сюда не добралась, — признала Эмма. — И за это я ему благодарна».

— Ты меня прекрасно охранял.

— А теперь я вам не нужен. Вас охраняют ваш муж и его слуги.

Он был прав, и Эмма почувствовала себя виноватой.

— Ты всегда будешь моим спутником и защитником, — объявила она.

Лицо Ферека расцвело в улыбке.

— Но ты должен меня слушаться, — поторопилась добавить Эмма. — И я не желаю слышать, что ты собираешься кого-то убивать.

— Конечно, госпожа. Вы приказываете — я повинуюсь.

И Ферек опять поклонился.

— И не забывай, что начальник здесь мистер Клинтон, и ты должен его слушаться.

Ферек благостно улыбнулся.

— Конечно, госпожа.

Эмма задумчиво посмотрела на него. Он говорил таким тоном, словно не придавал всему этому особого значения. Но Эмма знала, что он не хочет подчиняться Клинтону. Опять что-то задумал, догадалась она.

— Запомни: в этом доме слугами распоряжается мистер Клинтон, — еще раз повторила она.

— Да-да, понял.

— Ты с этим согласен?

— Конечно, госпожа.

Но в глазах у Ферека мелькнула какая-то хитрая искорка, и Эмма осталась в сомнении. Она не знала, что еще ему запретить, и дала себе слово не спускать с него глаз. Потом вздохнула, зная, что это невозможно. На какое-то время можно быть спокойной. Сразу после выговора он вряд ли затеет что-нибудь. Так что можно спокойно выпить чаю и лечь в постель. Больше вроде ничего случиться не может. Эмма потянулась, предвкушая мягкую подушку под звенящей головой, чистые простыни, блаженную расслабленность.

В холле ее поджидал Клинтон. Что ему надо? Уж не считает ли он, что она обязана отчитаться перед ним результатах разговора с Фереком?

— К вам пришли с визитом, миледи, — сказал он.

— Сейчас? — удивленно спросила Эмма.

— Я ему сказал, что вы только что приехали и очень устали, — ответил Клинтон. — Но молодой человек настаивает, что должен вас видеть.

— Молодой человек?

Клинтон протянул ей визитную карточку:

— По-моему, это ваш брат, миледи.

Эмма вздохнула, глядя на визитную карточку Робина.

— Он, кажется, очень взволнован, — сказал Клинтон.

Неужели Клинтон, таким образом, наказывает ее за Ферека? Но на лице дворецкого, как всегда, ничего нельзя было прочитать.

— Он в гостиной? — спросила Эмма.

— Да, миледи.

— Хорошо. Благодарю вас, Клинтон.

Эмма пошла к лестнице. Ей очень хотелось сблизиться с братом. Вот только жаль, что он выбрал для визита сегодняшний вечер. Когда Эмма вошла в гостиную, Робин стоял возле камина и пытался забросить начищенным ботфортом выпавший на пол уголек.

Да, из него явно получается денди, подумала Эмма, глядя на массивные подплечники, невероятной сложности узел на шейном платке и жилет, поражающий глаз сочетанием желтых и оранжевых полос. Зачем ему все это? Он и так весьма красивый молодой человек.

— Здравствуй, Робин, — с улыбкой сказала она, проходя в комнату.

Он живо повернулся к ней лицом, и Эмма опять поразилась тому, как он похож на их покойную мать.

— Привет, — ответил он. — Этот ваш дворецкий уверял, что ты меня не примешь. Но они все такие — воображают о себе бог знает что и вечно стараются под каким-нибудь предлогом тебя выставить.

Сквозь браваду в его голосе прорывалось беспокойство, и Эмма не стала ему говорить, как она устала.

— Садись, — предложила она, и сама с наслаждением опустилась на диван.

— Я решил повидать тебя сразу по приезде, потому что не успел этого сделать до твоего отъезда. Но я не знал твоего адреса.

— Я, наверное, забыла тебе его сказать. Прости, пожалуйста.

Какие мягкие подушки у этого дивана, — подумала Эмма. — Почти такие же мягкие, как моя постель.

— Я хотел извиниться, — покраснев, сказал Робин. — За то, как я вел себя на свадьбе. Чересчур много выпил шампанского, а я к нему не привык. Да еще эти офицеры не дали мне толком произнести тост.

— Это не важно, Робин.

— Нет, важно. Мне хотелось хорошо выглядеть. Единственный брат и все такое. Толпа Уэрхемов. Надо было кому-то поддержать честь и нашей семьи.

— Не важно, Робин, — сонно повторила Эмма.

— Они все смеялись! — воскликнул Робин таким тоном, точно в этом была виновата Эмма.

«Какой широкий диван — почти лежишь, — думала Эмма. — И знаешь, что он под тобой не подпрыгнет и не швырнет вдруг в угол. Какое блаженство!»

— Они не хотели тебя обидеть, — сонно сказала она. — Ведь и правда было смешно.

Робин покраснел еще больше.

— Не знаю, что в этом было смешного, — обиженным голосом сказал он. — Я мог сильно ушибиться.

— Зато теперь, наверное, будешь пить меньше.

Диван прямо плыл под Эммой. Закрыть, может, на минуту глаза? — подумала она. — На одну только минутку!

— Ты говоришь совсем как отец, — пожаловался Робин.

— Неужели? Это ужасно.

— Я думал, что ты совсем другая.

— Я и есть другая, — сказала Эмма, с трудом открыв глаза. Ее одолевал сон. Она не помнила, когда так уставала.

— Я надеялся, что мы подружимся, — продолжал Робин. — Во-первых, это как-то не по-людски — совсем не знать своей сестры. Все смотрят на тебя, будто ты чокнутый.

— Нам и правда надо с тобой хорошенько познакомиться, — сказала Эмма, от усталости с трудом выговаривая слова. — Давай назначим день…

С довольным видом Робин подтащил стул ближе к дивану:

— Давай я тебе расскажу, как все было. После того как ты… уехала, меня отправили в школу. Жуткое место, на севере Англии. Холод там был как в Арктике. А учителя — кошмар какой-то. Моложе шестидесяти — ни одного. Нас заставляли носить штаны до колен и… — И Робин стал в подробностях рассказывать Эмме про все невзгоды своих школьных лет. Эмма смутно понимала, что Робин жалуется, как скучно у него проходили каникулы… «Какой прелестный диван — погружаешься в него, как в огромное белое облако…»

— …Но отец меня и слушать не хотел. Говорил, что из школы меня не заберет, меня, видишь ли, нужно держать в ежовых рукавицах. Дисциплина — самое главное…

Эмма с трудом боролась со сном, напоминая себе, что Робин рассказывает ей про свою жизнь. Но каким-то образом в его словах ей слышался прибой Треваллана. Такой убаюкивающий рокот… А Робин все говорил и говорил, подробно рассказывая про каждый школьный год и каждый спор с отцом. Прошло десять минут, потом пятнадцать.

— …И вот восемь месяцев назад я решил снять квартиру в Лондоне, — продолжал Робин. — Он уже больше не мог держать меня на помочах. И с тех пор я кручусь в свете. Эта жизнь по мне. И все было бы отлично, если бы не…

Робин оборвал себя и кашлянул. Он дошел до главного — как отец стесняет его в деньгах. Он надеялся, что новооткрытая сестра окажет ему содействие. Поскольку это содействие Робин представлял себе в виде крупного займа, он не знал, как подступиться к такой деликатной теме. Уставившись в пол, он запинаясь произнес речь, которую готовил несколько дней. Ему так хотелось предстать перед Эммой светским юношей, которого не смущают мелкие условности.

Ну вот, он все высказал. И ждал ее ответа, по-прежнему глядя на пол. Не важно, что она ответит, лишь бы не стала над ним насмехаться.

Но ответа не было. Стояла полная тишина. Даже было слышно, как в камине потрескивают угли. Рассердилась она, что ли? Или придумывает, как бы поизящнее ему отказать? Не в силах больше терпеть неизвестности, Робин украдкой посмотрел на сестру. Его светлые брови сошлись на переносице. Робин встал со стула и, не веря своим глазам, шагнул ближе к дивану. Нет, он не ошибся. Глаза его не обманули. Эмма крепко спала.

— Черт! — громко выругался он.

— А?

Эмма проснулась и непонимающе уставилась на брата, словно не узнавая его.

— Все ясно! — зло проговорил Робин.

— Я… О Боже мой! Я заснула? Прости меня. Мы так долго ехали, а вчерашнюю ночь провели в такой ужасной гостинице, что я не сомкнула глаз…

— Нет, это ты прости меня, — стиснув зубы, проговорил Робин. — Я не знал, что навожу на тебя такую скуку. Можешь быть спокойна — больше я к тебе приставать с… разговорами не буду.

— Ну что ты, Робин!

У него было багровое от возмущения лицо, и он с трудом сдерживался. Молодым людям везде мерещатся обиды. Эмма это отлично знала.

— Если ты тоже собираешься надо мной насмехаться…

— Я вовсе не насмехалась.

Но он ее не слушал.

— …тогда мне лучше уйти, — сказал он голосом, в котором почти слышались слезы.

Махнув рукой, будто что-то выбрасывая, Робин широкими шагами вышел из гостиной. Эмма услышала, как он, грохоча сапогами, сбежал по лестнице в холл. С трудом поднявшись с мягкого дивана, она вышла на лестницу. Робин требовал у дворецкого шляпу. К тому времени, когда Эмма спустилась вниз, его там уже не было.

— Весьма характерный молодой человек, — сказал Клинтон, и Эмме почудилось в его голосе удовлетворение.

— К дьяволу! — сказала она.

Клинтон поднял брови. Эмма так на него посмотрела, что он тут же снова их опустил и еще больше выпрямился. Довольная произведенным эффектом, она повернулась и опять пошла вверх по лестнице. Теперь уж ничто не помешает ей добраться до спальни.

Ей ничто и не помешало. Но, к сожалению, неожиданная концовка встречи с Робином прогнала у нее сон. Ну что ж, раз не хочется спать, по крайней мере, напьюсь чаю, — решила Эмма и позвонила горничной. Не успела Эмма снять измятое платье и надеть пеньюар, как горничная вернулась с чаем. Эмма уселась в кресло рядом со столиком, на котором стояла дымящаяся чашка, и положила ноги на табуреточку. Н-да, пока что возвращение в Лондон ознаменовалось одними неприятностями. Осложнения с Фереком и Робином на этом, конечно, не кончатся. Эмма с тоской вспомнила Треваллан, где так покойно и так красиво, но тут же подавила это чувство. Колин хочет жить в Лондоне. Здесь у него друзья. И Эмма постарается ему угодить и прижиться в Лондоне. На маленьком столике ее дожидалась гора почты. Многие конверты, видимо, содержали приглашения. Завтра она их все откроет и примет все приглашения. Завтра.

Эмма откинула голову на спинку кресла. Чай ей помог, и головная боль почти прошла. Интересно, Колин уже лег спать? В эту самую минуту, словно услышав ее, Колин открыл дверь между их комнатами.

— А я думал, что ты уже давно спишь.

— Да нет, пришлось улаживать… кое-какие домашние дела.

— А. Ну что, все успокоились?

Он уже выбросил из головы жалобы Клинтона, — с завистью подумала Эмма.

— Да, более или менее.

Колин сел в кресло напротив Эммы и вытянул ноги.

— Знаешь, я давно удивляюсь, каким образом ты обзавелась таким слугой. Странный выбор для дамы.

— Это был не совсем мой выбор.

— Почему-то я совсем не удивлен, — с усмешкой сказал ее муж.

— Да, Ферек — человек решительный, — с улыбкой признала Эмма. — Но тут решал не он, а скорее обстоятельства.

— Какие обстоятельства?

— Мы подъезжали к Константинополю и остановились на ночь в деревенской… скажем, гостинице, хотя такого названия это заведение не заслуживает.

Эмма говорила, опустив глаза, а Колин тем временем разглядывал ее лицо.

— Еды там приличной не было, и я решила пойти на рынок и купить чего-нибудь на ужин. Это было совсем близко. С собой я взяла двух… служащих гостиницы.

— А где в это время был этот недоумок Эдвард? — сурово спросил Колин.

Эмма сделала гримаску.

— Он уже сел играть, и оттащить его от игры было невозможно.

— То есть твой муж позволил тебе идти одной на рынок в сопровождении незнакомых людей из турецкой деревни?

Эмма пожала плечами.

Колин издал звук, похожий на львиный рык.

— Мы пошли на рынок, и я начала выбирать продукты. Все выглядело очень заманчиво и приятно пахло специями. — Погрузившись в воспоминания, Эмма подняла голову, устремив взгляд в пространство. — Но я видела, что на меня таращатся. Там все женщины носят чадру, так что всем было ясно, что я чужестранка. Но все началось, когда я вынула кошелек, чтобы расплатиться за покупки. Денег у меня было немного, но для моих сопровождающих они, возможно, представляли целое богатство.

— Весьма возможно, — прорычал Колин.

— Один из них обхватил меня сзади, а другой вытащил дубинку, видимо, собираясь меня ею ударить.

— Боже правый!

— Я порядком испугалась, — призналась Эмма.

— А ты знала, что в Турции процветает торговля рабами, и особенно рабынями?

— Странно, что ты об этом заговорил — в свете того, что случилось дальше. Я изо всех сил вырывалась, по держали меня крепко. И вдруг я услышала какой-то рев. Через секунду державший меня человек так резко разжал руки, что я упала на колени.

Колин пробурчал что-то неразборчивое.

— Оглянувшись, я увидела, что на моих обидчиков напал огромный человек. Он что-то кричал им по-турецки. Слов я, конечно, не понимала, но их смысл был ясен.

— Еще бы!

— Он ругался, — сочла нужным пояснить Эмма. — Одного он ударил с такой силой, что тот отлетел далеко в сторону. Потом гигант швырнул поверх голов зевак дубинку, которая с грохотом ударилась о стенку.

«Как ясно я все это помню, — думала Эмма. — Вот что значит испугаться».

— Мои обидчики убежали. Вокруг нас начала собираться толпа. И тут я увидела, что какие-то люди пытаются оттащить от меня моего спасителя. А потом я разглядела, что на руках и ногах у него цепи.

Эмма, наконец, посмотрела на Колина.

— Вот как?

— Его привели на продажу.

— Да?

— Да.

У Эммы при одном воспоминании об этом сжались кулаки.

— Нет, вы можете себе представить что-нибудь ужаснее?

— Варварство, — заметил Колин.

— Но никто так не думал. Все просто стояли и смотрели, как его уволакивают. У одного из его сторожей даже была плетка.

Колин внимательно наблюдал за ее лицом.

— А мой спаситель посмотрел на меня, но ни о чем не попросил и словно ничего от меня не ждал.

— Само собой!

Эмма слегка нахмурилась.

— Он и правда ничего от меня не ждал, Колин.

— Ну ладно, предположим.

— Естественно, мне пришлось его купить.

— Естественно.

— Ну не могла же я обречь его на такую участь после того, как он меня спас!

Колин промолчал.

— И с тех пор он был моим верным телохранителем и много раз выручал меня из всяких… трудных положений.

Колин нахмурился. Ему было невыносимо думать о том, в каких положениях оказывалась Эмма. Она, естественно, благодарна Фереку, и ему найдется место у него в доме, как бы он себя ни вел. Но Колина интересовал один вопрос:

— А он когда-нибудь признавался тебе… что он натворил?

— Что ты хочешь сказать?

— Ну, почему его вели продавать?

— Он много задолжал.

— А…

«Могло бы быть и много хуже», — подумал Колин.

— Он попытался открыть гостиницу в той же деревне, но получше качеством. Но у него не хватило денег да еще не повезло, и он обанкротился.

— Ясно.

— После этого он стал собственностью своих кредиторов, — добавила Эмма. — Ты можешь себе такое представить?

— Да, не повезло ему.

— Это просто возмутительно!

— Но ты его спасла от этой участи.

— Я ему, конечно, тут же дала свободу.

— Конечно.

Эмма подозрительно поглядела на Колина:

— Уж не насмехаетесь ли вы надо мной, милорд?

— Наоборот, я тобой восхищаюсь. Я просто пытаюсь представить себе, кто еще из моих знакомых дам мог бы, пережив подобное нападение, не раздумывая купить огромного раба.

— А что еще мне оставалось делать?

— Закатить истерику. Упасть в обморок. Разрыдаться.

— Ну и какой от этого был бы прок?

Колин расхохотался:

— Ни малейшего, моя неустрашимая Эмма!

Молодая баронесса Сент-Моур неторопливо шла по площади к своему дому, разглядывая два куска обоев, которые держала в руках. Она переводила взгляд с одного на другой и никак не могла решить, который больше подойдет для ее спальни в Треваллане.

— А тебе какие больше нравятся, Ферек, — спросила она слугу, — в цветочек или в полоску?

— Мне нравятся те, что выбрал я.

Эмма вздохнула. Фереку почему-то приглянулись обои совсем другого рисунка, и он горячо убеждал Эмму купить именно их. Хозяин магазина был шокирован тем, что слуга осмеливается давать советы своей хозяйке.

— Нет уж, я не желаю спать в окружении несущихся вскачь лошадей да еще на фоне грозовых туч, — возразила Эмма, наверное, уже в шестой раз. — Или эти, или вот эти.

— Те куда интереснее, — настаивал Ферек.

— Чересчур уж интересные. Надо выбрать из этих двух. Больше я и искать не буду. У меня голова кружится от всех этих обоев.

— Обстановка в английских домах такая… невыразительная, — заявил Ферек.

Эмма посмотрела на него с удивлением.

— Я выучил несколько новых слов, — с гордостью сообщил ей Ферек. — От этого человечка, что торгует обоями.

Эмма глядела на него непонимающим взглядом.

— Он сказал, что желтые обои невыразительные, — пояснил Ферек.

— А, помню.

— Это значит — скучные, без огонька, — продолжал Ферек. — Да он и сам невыразительный.

Эмма подавила усмешку.

— Так нельзя отзываться о людях, Ферек.

— Вот это по-английски: говорить нельзя, делать нельзя, замечать нельзя, — проворчал Ферек и умолк с недовольным видом.

Но Эмма уже привыкла к его жалобам. Она подняла перед собой оба куска обоев, поглядела на них и сказала:

— Глядя на маленький кусочек, трудно представить, как это будет выглядеть на стене.

— Кони будут выглядеть очень хорошо. Такие красавцы!

Эмма представила себе несущихся по стенам ее спальни синих лошадей и реакцию Колина на этот табун. Посоветуюсь с Каролиной, — решила она и сунула куски обоев себе в сумку. Сестра Колина с восторгом встретила ее решение обновить обстановку в Треваллане. Да и вообще за ту неделю, что они с Колином прожили в Лондоне, Каролина всячески старалась поближе сойтись с Эммой. Мать Колина ограничилась тем, что достала для них те приглашения, на которых настаивал ее сын, и представила невестку дамам, задававшим тон в обществе. Да и это сделала без видимой охоты.

Эмма вздохнула. Всю эту неделю они каждый вечер куда-нибудь выезжали. Видимо, она правильно предполагала, что Колин любит светскую жизнь. Самой же ей было скучно на всех этих раутах, многое ее раздражало, но она не собиралась подводить Колина и лишать его привычных развлечений.

Тут Эмма заметила, что перед их домом стоит какая-то женщина и так внимательно смотрит на окна, словно пытается разгадать какой-то скрытый в них секрет. На ней была дорогая траурная одежда, а в руках она держала букет цветов, перевязанный длинными розовыми лентами. Но самое странное было то, что цветы в букете давно завяли и высохли. Эмма остановилась и изумленно посмотрела на женщину со странным букетом. Та, словно почувствовав ее взгляд, обернулась. Эмма увидела, что она гораздо моложе, чем ей поначалу показалось, — совсем еще девушка, и притом очень хорошенькая.

Черный наряд выгодно оттенял ее золотистые волосы, нежную кожу, пухлые губки и большие голубые глаза. Девушка была маленького роста и едва доходила Эмме до плеча. Прямо как дорогая кукла, которых видишь в витринах фешенебельных магазинов. Но выражение лица у нее было отнюдь не кукольное, а своевольное и негодующее.

Эмма пошла к дому. Нисколько не смущенная собственным странным обличьем, девушка вперила в Эмму испытующий взгляд.

— Вы идете в гости к ней? — спросила незнакомка, когда ей стало ясно, что Эмма направляется к двери дома Уэрхемов.

— К кому к «ней»? — озадаченно спросила Эмма.

Девушка была явно не из тех, которые заговаривают на улице с незнакомыми людьми. И ее модный наряд, и выговор говорили о том, что она — барышня из аристократической семьи, где дочерей воспитывают очень строго.

— К новой баронессе Сент-Моур, — ответила девушка с таким видом, будто ей противно произносить эти слова.

— Нет, я…

— А я иду к ней, — перебила ее девушка. — Мне безразлично, что будут говорить. Я скажу ей прямо в лицо, что она погубила мою жизнь.

И она взмахнула букетом. Засохший цветок упал на мостовую.

— Погубила? — нахмурившись, переспросила Эмма.

— Он собирался сделать предложение мне, — заговорила девушка. — Я в этом не сомневаюсь, что бы там ни говорила мама. По поведению поклонника всегда можно понять его намерения. Но умерла бабушка, нам пришлось уехать на несколько недель в поместье, и тут появилась эта жуткая особа и заманила его в свои сети.

— Заманила? — переспросила Эмма.

— Да! — У девушки искривился рот, как у ребенка, который собирается заплакать. — Подумать только — вдова, старуха. Да, небось, еще толстая и безобразная.

Девушка опять махнула букетом, и на землю упало еще несколько сухих лепестков.

— Он собирался сделать вам предложение? — спросила Эмма.

— Да! Он танцевал со мной на балу у Бойнтонов и на двух танцевальных вечерах в Олмеке. Сюзен сказала, что он в меня влюблен.

Ясно, это одна из девиц, которых подсовывала Колину мать.

— А вы тоже в него влюбились? — спросила Эмма.

— Я люблю его без памяти! — страстно воскликнула девушка. — И никогда не полюблю другого! Я просто зачахну и умру с горя. — Она прижала свободную руку к груди. Ее кукольные голубые глаза метали молнии. — И я так и скажу этой… особе, которая его у меня украла.

Несмотря на все их несходство, эта девушка почему-то напомнила Эмме ту, что так же страстно влюбилась в Эдварда Тарранта и вышла за него замуж.

— Как вас зовут? — спросила она.

Девушка растерянно замигала глазами, словно наконец осознав, что изливает душу совершенно незнакомой женщине.

— Мэри, — ответила она. — Леди Мэри Дакр.

Эмма стала поспешно припоминать людей, с которыми ее знакомили за последние дни. Значит, эта барышня — дочь герцога. Очень знатная и богатая семья. Конечно, она была подходящей партией для Колина. Именно о такой невестке и мечтала его мать.

— А я баронесса Сент-Моур, — сказала она.

Девушка изумленно воззрилась на нее.

— Вы? — Она смотрела на Эмму так, словно только сейчас ее по-настоящему увидела. Серебристо-светлые волосы, прелестное лицо, элегантная манера держаться. — Но вы вовсе не толстая и не… — Девушка прикусила нижнюю губу и замолчала.

Эмма пожала плечами. Что тут скажешь? Леди Мэри, впрочем, быстро пришла в себя и впилась в Эмму жадным взглядом.

— Вы блондинка, как и я, — наконец сказала она, словно это многое объясняло.

Эмма молчала.

— Но вы чересчур высокая, — удовлетворенно добавила леди Мэри. — И волосы у вас не золотистые.

«Кроме себя, никого не видит и знать не хочет», — подумала Эмма.

Леди Мэри принялась одну за другой перебирать все черты Эммы и в каждой находила какой-нибудь недостаток.

— А это вам! — трагическим тоном провозгласила она и сунула в руки Эммы засохший букет. — Это символ моих поруганных надежд.

И леди Мэри издала звук, похожий на подавленное рыдание. Эмма смотрела на увядшие цветы, с трудом сдерживая улыбку.

— Что ж, это весьма подобающий дар, — не удержавшись, сказала она.

Девушка выпрямилась и вскинула голову.

— Эти цветы мне подарил он! — сообщила она Эмме, взмахнув золотистыми кудряшками.

— По случаю вашего первого бала? — спросила Эмма. Она знала, что по этому случаю джентльмены всегда посылают юным леди цветы.

— Да! — вызывающе отозвалась леди Мэри. — И я была на балу с его цветами, хотя мне прислали добрую дюжину букетов. — И ему это сказала, когда мы танцевали.

Интересно, что ответил Колин?

— Чайные розы, — со значением добавила леди Мэри. — Он написал на визитной карточке, что я так же свежа, как они.

А когда они гуляли по саду Треваллана, Колин сказал Эмме, что ему не нравятся чайные розы — какие-то они бесцветные и скучные. Но про эту девушку никак не скажешь, что она бесцветная и скучная.

— Его мать сказала мне, что я создана быть его баронессой, — добавила девушка. — Она была со мной невероятно мила.

Ага! Вот в чем дело!

— Она сама вас ему представила?

— Она всячески старалась, чтобы мы чаще виделись, — ответила леди Мэри. — И считала, что я буду ему идеальной женой.

— Вот как? — сухо отозвалась Эмма.

Ее раздирали смешанные чувства: и раздражение, и жалость к девушке, и сознание смехотворности всей этой сцены. Она даже подумала, не баронесса ли послала леди Мэри этот букет.

— Да, так! И во всем виноваты вы!

Леди Мэри смотрела на Эмму выжидающим взглядом, точно ожидала, что та сейчас же как-то возместит причиненный ей ущерб.

— Ну и чего вы хотите? Чтобы я перед вами извинилась? — спросила Эмма.

Глаза Мэри сузились, и лицо окаменело. Ее, видимо, страшно избаловали в семье.

— Вы еще пожалеете! — с угрозой сказала она. — Я вам испорчу жизнь.

«Подумаешь, детская угроза», — сказала себе Эмма, когда леди Мэри круто повернулась и ушла. Но на душе у нее было неспокойно. Голубые глаза светились стальной решимостью. И, разумеется, им с Колином ни к чему, чтобы о них ходила еще и эта сплетня.

Ферек, который, пока Эмма разговаривала с леди Мэри, стоял поодаль, подошел и сказал:

— Порядочные барышни так себя не ведут.

Эмма в который раз подумала, что для человека, выросшего в трущобах Константинополя, у Ферека очень жесткие представления о том, как должно себя вести.

— Она влюблена, Ферек.

— Ха! — фыркнул Ферек.

— Ты в это не веришь?

Эмма сама не знала, поверила ли она словам леди Мэри.

— Я вообще не верю в любовь, госпожа.

Эмма посмотрела на него с удивлением:

— Как? Совсем не веришь?

— Ее хорошо воспевать в песнях, — признал Ферек. — Любовь придумали поэты и певцы.

— А тебе она ни к чему?

Эмме в первый раз пришло в голову, что Фереку, может быть, одиноко и он мечтает о жене и детях. Но тот покачал головой:

— Мне нужно совсем немного: большое приданое и круглая тугая попка. — Он выпятил губы, задумавшись, потом поднял руки на уровень своей груди. — Ну и, может, парочка…

— Мне все ясно, Ферек, — поспешно сказала Эмма.

— Хорошо, госпожа. А этот веник что, выбросить?

Эмма все еще держала в руках увядший букет. Она взглянула на почерневшие листья и цветы.

— Нет, подождем выбрасывать, — сказала она и стала подниматься по ступенькам крыльца. В холле она спросила лакея, дома ли милорд.

— Он в библиотеке, миледи, — ответил лакей.

Сняв у себя в комнате шляпку и шаль и причесав волосы, Эмма пошла в библиотеку, захватив с собой букет. Колин сидел за письменным столом, просматривая какие-то документы. Он поднял на нее глаза и улыбнулся той улыбкой, от которой у Эммы всегда замирало сердце.

— Ну, купила обои? — спросил он.

— Никак не могу решить, какой из двух рисунков взять.

— Надеюсь, ты не заставишь выбирать меня?

— Нет, я посоветуюсь с Каролиной.

— Вот и правильно, — согласился Колин. И тут, заметив у нее в руках засохшие цветы, вопросительно поднял брови. — Это что, новая мода?

Эмма повертела в руках букет и спросила:

— Ты знаком с леди Мэри Дакр?

Колин подумал.

— Одной из дочерей Морленда? Может быть, меня с ней и знакомили. — Он криво усмехнулся. — Скорее всего, знакомили. Дочь герцога наверняка была одной из основных маминых кандидатур. Но, я ее плохо помню.

— Да? А я ее сегодня встретила, и она показалась мне не похожей на всех.

— В самом деле? Поэтому ты и принесла сюда засохшие розы?

Эмме было ясно, что Колин действительно не помнит девушку. Как она и предполагала, их роман был плодом воображения леди Мэри, подогретого вниманием матери Колина. Она колебалась, рассказать Колину о встрече с ней или нет, и, в конце концов, решила этого не делать.

— Я как раз собираюсь их выбросить, — сказала она.

— Что-нибудь случилось? — спросил Колин.

— Нет, ничего, — поспешно сказала Эмма. — Не буду мешать тебе работать.

Она бросила взгляд на кипу бумаг, лежавшую перед Колином на столе.

— Это я привез из Треваллана, — сказал он в ответ на ее взгляд. — Я решил последовать твоему примеру и привести поместье в порядок. Я им слишком давно не занимался.

— А что ты собираешься там делать? — с любопытством спросила Эмма.

Колин вытащил из кипы бумаг план.

— Управляющий советует снести вот эти коттеджи и построить новые. У этих плохие фундаменты.

Эмма вгляделась в план.

— Если ты собираешься строить коттеджи заново, лучше сделать это в другом месте — вот в этой лощине. Там не так дует ветер, и в домах будет теплее. И цветы в садиках будут лучше расти. В лощине очень пышная растительность.

— Отличная мысль, — сказал Колин и сделал пометку на плане. — Я вижу, ты будешь мне помощницей в делах. Напомни мне, потом дать тебе все эти документы. Прочитаешь и скажешь мне свое мнение.

Он немного ее поддразнивал, но действительно собирался так сделать. Эмма видела, что Колин и в самом деле уважает ее суждения. Это вызвало у нее удивление и гордость. Эмма не привыкла к тому, чтобы к ее мнению прислушивались. Уж наверняка эта семнадцатилетняя девчонка не способна сказать что-нибудь такое, что заинтересовало бы Колина!

— Когда нас сегодня ждут у Каролины? — спросил Колин.

— В семь.

— Как ты думаешь, этот их сорванец уже будет спать?

— Нехорошо так плохо отзываться о племяннике.

— Ты его еще плохо знаешь. Подожди, пока он выльет тебе на платье молоко или капнет медом тебе на прическу.

— Он и правда?..

— Размазал клубничное варенье по моему парадному камзолу. Реддингс кипел от негодования.

Эмма засмеялась:

— С годами, наверное, поумнеет.

— Думаешь?

— Мы же все с годами умнеем.

— Уж не хочешь ли ты сказать, дорогая Эмма, что ты тоже была сорванцом в детстве?

— Говорят, что я бросила карманные часы отца в банку с медом, — призналась она.

Колин засмеялся:

— Возмутительно!

— Ну а ты, конечно, был пай-мальчиком? И все матери ставили тебя в пример своим детям.

Колин криво усмехнулся:

— Была там история с хорьками.

— Ага! Опять с хорьками! Вечно всплывают эти зверьки. А что это была за история?

— В Треваллане мне разрешали держать хорьков. Но в дом их заносить запрещали.

— Что ж, разумный запрет, — сказала Эмма.

Колин улыбнулся:

— Но как-то ударил мороз, а у самки только что родились малыши. Я боялся, что они умрут от холода.

— И принес их в дом?

— В плотно закрытом ящике. Все было хорошо, пока…

— Пока что?

Колин пожал плечами:

— Пока они не подросли. Самый шустрый из них прогрыз дырку в ящике, и все хорьчата решили, что бегать по стенам гораздо интереснее, чем сидеть в тесном ящике. Однажды утром мама, сев за стол, увидела на своей тарелке маленького хорька.

Эмма расхохоталась.

— Он, наверное, хотел жареного хлеба, — продолжал Колин. — Я их кормил объедками со стола.

— И что же сделала баронесса?

— Что она могла сделать? Дико закричала, опрокинула стул и чайник. Заставила слуг перевернуть дом вверх дном в поисках бедных животных.

— Я ее могу понять.

— К тому времени я уже отловил трех. Еще день-два — и все были бы в клетке.

— Чем ты их подманивал — жареным хлебом? — хихикнула Эмма.

— Они его очень любили, — серьезным тоном сказал Колин, но в глазах у него прятался смех. — Может, Никки и впрямь еще исправится, — признал он, — если Каролина перестанет его баловать.

— Когда у него появится братишка или сестренка… — Эмма остановилась на полуслове, увидев изумление на лице Колина. — Неужели Каролина тебе не сказала? Я и не подозревала, что ты не знаешь.

— Не сказала. Я рад, что вы подружились.

— Она ко мне очень хорошо относится.

— Каролина всегда была славной девчонкой.

— А хорьков она любила?

— Обожала.

Часы на каминной полке пробили три часа.

— Ой, мне надо идти! — воскликнула Эмма. — У меня назначена примерка.

— Твоя протеже находит время шить и для тебя?

Эмма улыбнулась. С тех пор, как она стала появляться в обществе, и светские дамы увидели ее туалеты, на Софи посыпались заказы. Однажды ночью Эмма рассказала Колину про успех француженки.

— Она всегда в моем распоряжении.

— Ну, посмотрим, что у нее на этот раз получится, — сказал Колин вслед Эмме.

Когда его жена вышла, Колин не сразу взялся за бумаги, но некоторое время сидел, откинувшись в кресле. Аромат ее духов еще витал в воздухе. Колин все еще улыбался, вспоминая их веселый разговор.

Он подумал, что в Лондоне реже видит жену, чем в Треваллане. В этом нет ничего удивительного — Эмме, видимо, нравятся светские развлечения. И она с удовольствием доказывает светским сплетникам, что вполне достойна быть баронессой. В ней есть достоинство, изысканность, непринужденность — в общем, все, чего только можно хотеть от жены. И глупо с ностальгией вспоминать ту, другую Эмму — разлохмаченную, промокшую до нитки, цепляющуюся за остатки расползшейся амазонки.

Колин тряхнул головой. Он прекрасно организовал свою жизнь. И должен быть совершенно доволен. Да он и в самом деле совершенно доволен. И хватит об этом. Он решительно наклонился к бумагам.

Когда Эмма вышла в холл, чтобы ехать к Софи, к ней подошел Клинтон.

— Вас дожидается… некий человек, миледи, — сказал он с явным неодобрением в голосе.

— Кто еще? — спросила Эмма, натягивая перчатки, — Я опаздываю на примерку и никого не могу принять.

Клинтон молча протянул ей серебряный поднос, на котором лежала визитная карточка.

Эмма взяла ее в руки и, прочитав имя, стиснула карточку в кулаке.

— Скажите графу Орсино, что я уехала, — гневно сказала она. — И больше никогда не впускайте его в дом.

— Хорошо, миледи, — с довольным видом ответил Клинтон.

— Конечно, розовые гирлянды, — без колебаний заявила Каролина. — Полоски тебе через месяц осточертеют. Розы куда лучше. — Она отдала Эмме образцы с таким видом, словно на этом разговор был окончен. И тут же воскликнула: — Никки, ты зачем лезешь на каминную полку? Упадешь и ушибешься!

После великолепного обеда дамы сидели в гостиной Каролины. Джентльмены остались в столовой пить портвейн. Среди гостей из родственников были только леди Силия и отец Эммы.

И тут раздался звон разбивающегося фарфора. Никки, который все еще продолжал свои попытки взобраться по одной из розовых мраморных колонн, поддерживающих каминную полку по обе стороны очага, уронил на пол фарфоровую статуэтку. Осколки пастушки лежали на полу у камина.

— О, Никки! — воскликнула Каролина. — Какой ты непослушный мальчик!

Подбежала нянька и стала оттаскивать Никки от разбитой статуэтки. Никки громко вопил и брыкался, большинство дам вскочили на ноги и теперь смотрели на няньку и бешено сопротивлявшегося Никки. Вдруг раздался оглушительный бас тети Силии:

— Почему его никто не отшлепает? Нас за такое поведение наказывали.

— Никки, — сказала Каролина, — сейчас же прекрати этот крик и иди в детскую. А то не получишь пирожного. — Она оглянулась на Эмму и других гостей. — Я обещала ему пирожное, когда нам подадут чай.

— Когда у нас будут дети, — услышала Эмма у себя за спиной тихий голос, — мы их будем держать взаперти в детской, пока они не наберутся ума.

Обернувшись, Эмма увидела, что джентльмены пришли в гостиную и что Колин стоит рядом с ней. Муж Каролины пробирался через толпу гостей к сыну.

— Никки устал и возбужден, — сказала Эмма. — Его давно надо было уложить спать. По-моему, его еще рано пускать к гостям.

— Я вижу, ты в этом разбираешься, — одобрительно сказал Колин. — Я полностью предоставлю тебе воспитание детей.

— Нет уж! — отозвалась Эмма. — Влияние отца тоже играет важную роль. Посмотри, как умело его укротил лорд Ротем.

Отец подхватил Никки и посадил его к себе на плечо. Мальчик тут же прекратил реветь и оглядел комнату красными от слез глазами.

— Я сейчас, — сказал лорд Ротем жене и пошел к двери. Нянька поспешила за ним. — Осторожнее, Никки, не ударься головой.

И они исчезли в арочном проеме, ведущем в холл.

— Видишь? — сказала Эмма Колину.

Тут опять раздался рев Никки, но его заглушила захлопнувшаяся дверь.

— Ты права, — заметил Колин.

Подали чай, и Каролина принялась его разливать. Одна из барышень села за пианино и стала тихонько перебирать пальцами клавиши. Тетя Силия командным тоном позвала Колина, и он послушно сел рядом с ней.

— Я смотрю, твои дела идут неплохо, — как обычно без предисловий начала она. — Доволен, небось, собой?

— В какой-то степени, — поддразнил ее Колин.

— Гм. Она имеет успех.

Оба знали, кого тетя Силия имеет в виду. Они посмотрели на Эмму, которая мило беседовала с одной из дам.

— Только вот что…

Колин вопросительно посмотрел на двоюродную бабку.

— Ты не можешь ее уговорить избавиться от этого пирата, или кто он там такой, который повсюду за ней таскается?

— От Ферека?

— Не знаю, как его зовут, но о нем идут сплетни. Дескать, иностранец да еще такой чудной с виду — совсем неподходящий слуга для баронессы. — Тетя Силия вонзилась взглядом в Колина. — Говорят, он до смерти напугал Джулию Винтерс.

Колин спокойно сказал, не отводя взгляда:

— Не знаю, кто она такая, но…

— Тебе она не понравилась бы. Глупа как пробка, склонна к истерикам. Однако…

Колин хотел перебить двоюродную бабку, но она стукнула тростью о пол.

— …однако сплетница первой руки. И умеет смешно преподнести анекдот.

— Вот как?

— Ну, неужели ты не можешь от него избавиться? Назначь ему пенсию. Или пусть что-нибудь делает в доме, но не ходит по пятам за Эммой по Лондону.

— Он ее слуга, а не мой, — сухо ответил Колин. — Я не волен им распоряжаться.

— Что за вздор ты несешь? Ты хозяин. Скажи ей, что ему у тебя в доме не место.

— Но это не так. Ферек оказал ей… неоценимую услугу. Я не могу его выгнать.

— Какую еще услугу?

Колин молчал.

— Ну, чего молчишь? Какую услугу?

— Я вам не скажу.

Тетя Силия вперила в него взгляд, от которого у большинства членов семейства начинали дрожать коленки. Но Колин выдержал его совершенно спокойно, и она сдалась.

— Как хочешь, но я тебя предупредила, — сердито сказала она. — Если тебе не нужна моя помощь, то нам больше не о чем разговаривать.

— Я вам от души благодарен за помощь. Однако тут я ничего сделать не могу…

— Да ну тебя. Может, к нему со временем привыкнут. Хочешь осложнить себе жизнь — дело твое. Позови Каролину. Поговорю с кем-нибудь, кто больше прислушивается к моим советам.

— И кого вам легче терроризировать? — с улыбкой спросил Колин, вставая.

— И нечего ко мне подлизываться! Я тобой недовольна.

— Тогда я постараюсь держаться от вас подальше.

Но прежде чем отправиться сообщить Каролине, что ее ждет выволочка, Колин ласково положил руку на плечо старухи.

…Вечер в целом прошел без происшествий. Музицировали, играли в карты, беседовали. К одиннадцати часам большинство гостей разъехалось. Колин с Эммой тоже собрались домой, как вдруг в дверь резко позвонили. В прихожей раздались взволнованные голоса.

— Кто это там в такой час? — вслух подивилась Каролина.

В следующую секунду в гостиную влетела ее мать.

— Случилось нечто ужасное! — вскричала она. — Завтра об этом узнает весь Лондон!

— Что? — спросила Каролина. — Мама, у тебя совсем растрепались волосы.

Это само по себе уже было ужасно. Каролина привыкла видеть мать идеально причесанной.

Колин усадил мать на диван. Лорд Ротем принес бренди.

— Нет-нет. Я ничего пить не стану. Нам надо решить, что делать.

— Что же произошло? — со страхом в голосе спросила Каролина.

— Вы не даете мне сказать, — огрызнулась ее мать и свирепо воззрилась на Эмму.

Другие тоже вопросительно поглядели на нее. Не зная, в чем дело, Эмма спокойно выдержала взгляд свекрови.

— Старшая дочь герцога Морленда сегодня вечером надела белое платье, легла в постель поверх одеяла и приняла смертельную, по ее мнению, дозу лауданума.

Эмма похолодела.

— Я говорю по ее мнению, потому что она заранее позаботилась о том, чтобы ее тут же нашли и привели в чувство, — добавила баронесса. — А перед этим она разослала письма трем своим близким подругам, объясняя, что побудило ее на этот отчаянный шаг.

У всех был озадаченный вид.

— Это, конечно, ужасно, — сказала Каролина, — но…

— …но мы-то здесь при чем? — закончил за нее муж. — Скверная, конечно, история, и очень жаль девушку и ее родителей…

— В письмах она утверждает, что расстается с жизнью, потому что Колин нарушил обещание жениться на ней.

— Что?! — воскликнул Колин.

— Она также пишет, что говорила с новой баронессой Сент-Моур, и что эта встреча ее убила. Что вы с ней сделали? — спросила она Эмму.

Все повернулись к Эмме.

— Нарушил обещание жениться? — сказал Колин. — Я ее даже не помню.

И он тоже посмотрел на Эмму, припомнив их разговор в библиотеке.

— Не помнишь? — негодующе спросила баронесса. — Ты не помнишь леди Мэри Дакр?

Колин скривился:

— Она что, одна из тех многочисленных девиц, что ты мне подсовывала?

Баронесса встала, подошла к сыну и вперила в него негодующий взор.

— Леди Мэри Дакр, — отчеканила она, тыча пальцем ему в грудь, — одна из тех девушек, за которыми ты, чтобы досадить мне, делал вид, что ухаживаешь. Ты катал ее в коляске, посылал ей цветы, танцевал с ней. И не притворяйся, что ты ее не помнишь.

Колин с несколько смущенным видом отступил на шаг.

— Я ухаживал… за многими из них.

— Только чтобы позлить меня, — горько сказала его мать. — Чтобы посеять во мне надежду, а потом убить ее.

— Чтобы убедить вас перестать вмешиваться в мою жизнь, — отрезал Колин. — А эта леди Мэри, видимо, не в своем уме. Если бы у нее были мозги, она не приняла бы это всерьез. Другие же леди не приняли.

Встретив сопротивление Колина, его мать набросилась на Эмму:

— Ну, так что вы с ней сделали?

— Да ничего, — спокойно ответила Эмма. — Сегодня утром она стояла возле нашего дома. Она обвинила меня в том, что я украла у нее Колина. Сказала, что он собирался сделать ей предложение, но им пришлось уехать в поместье.

— Чушь какая-то, — заметил Колин.

Когда леди Мэри пообещала ей испортить жизнь, Эмме и в голову не пришло, что та устроит такой впечатляющий спектакль. Она вдруг почувствовала, что дрожит.

— Ясно, что у нее не все дома, — сказал Колин. — Мне ее, конечно, жаль, но нас с Эммой это не касается.

— Не касается? — крикнула баронесса. — Ты что, идиот? Половина тех, кто услышит эту историю, поверят, что ты ее бросил и женился на Эмме, и что Эмма посмеялась над ней и довела до самоубийства. А другая половина решит, что дело зашло еще дальше. — Баронесса прижала кулаки к щекам и со стоном проговорила: — Этого только не хватало, будто и без того мало сплетен о твоей женитьбе. Наша семья опозорена навеки.

— Мы будем всем говорить, что это неправда, — сказала бледная Каролина, стоявшая рядом с мужем.

— Конечно, мы это будем говорить, — взорвалась ее мать, — но нам никто не поверит. Чем больше мы будем все отрицать, тем хуже нам будет.

— Мы вообще будем игнорировать эту дурацкую выдумку, — сказал Колин. — Она даже недостойна того, чтобы ее отрицать.

Его мать застонала:

— Ее письма получили дочери двух графов и виконта. Уж они-то, конечно, ей поверят. Что-то надо делать.

Эмма дрожала — не от огорчения, а от ярости. Руки, лежавшие у нее на коленях, стиснулись в кулаки. Как смеет эта девчонка наговаривать на Колина? А еще уверяет, что влюблена в него. Эгоистка! Неужели она не понимает, что его перестанут считать порядочным человеком?

Заметив, как расстроена Эмма, Колин взял ее за руку и заставил встать.

— Мы едем домой, — объявил он. — А об этом поговорим завтра, когда соберемся с мыслями.

— Завтра молва разнесет эту историю по всему Лондону, — возразила его мать.

— Не знаю, как мы это можем предотвратить, — ответил он и взял Эмму под руку.

Заботливость, которую Колин проявлял к жене, окончательно вывела баронессу из себя.

— Это она во всем виновата! — крикнула она. — Если бы не она, ничего этого не случилось бы.

Колин резко обернулся к матери и буквально прорычал:

— Замолчи! Чтоб я таких слов больше не слышал! Тебе понятно, мама?

— Если бы ты не вздумал на ней жениться, мы…

— Если бы я не женился на Эмме, я, может быть, уже свернул бы тебе шею. Говорю тебе, мама, оставь эту тему!

Баронесса вытаращила глаза. Прежде чем она придумала достойный ответ, Колин вышел из гостиной и повел Эмму вниз по лестнице. Через несколько минут они уже сидели в карете, которая дожидалась их у подъезда.

— Ты веришь, что у меня с этой девчонкой ничего не было? — спросил он Эмму, когда карета тронулась.

— Да, — почти рассеянно ответила Эмма.

Она вспоминала свой разговор с леди Мэри, ломая голову, как можно было предотвратить эту катастрофу.

— Почему ты не рассказала мне подробно о вашей встрече?

— Мне казалось, что это не так уж важно. Разве я могла предположить, что она учинит такое?

— Нет, она точно свихнулась, — сказал Колин. — Может, предложить отправить ее в Бедлам?

Эмма не ответила. Она мучительно пыталась придумать выход из создавшегося положения.

— Можешь быть спокойна, — сказал Колин, — я не дам тебя в обиду.

У Эммы глаза налились слезами. Ему самому грозит потеря уважения света, которым он так дорожит, а он думает о ней и о том, как ее защитить. Но она не позволит, чтобы женитьба на ней навлекла на него позор.

Первый шок у нее уже прошел. Приехав домой, она почувствовала, что в голове у нее прояснилось. За ночь, которую она провела без сна, она перебрала в уме массу вариантов и, наконец, придумала план. Заснула Эмма только на рассвете и проснулась в десятом часу утра. Она полежала еще несколько минут в постели, выискивая слабые места в возникшем у нее ночью плане. Конечно, затея рискованная, но ничего лучше она придумать не могла. Надо попробовать.

Эмма встала, оделась и вышла из дома в сопровождении Ферека. Через двадцать минут они уже стучались в дверь дома баронессы. Открывший им дворецкий сказал, что миледи еще не выходила из спальни.

— Я поднимусь к ней, — сказала Эмма. — Жди меня здесь, Ферек.

— Хорошо, госпожа.

— Но нельзя же так, без доклада… — начал было дворецкий, но Ферек стеной встал у него на пути, а Эмма быстро пошла вверх по лестнице. На третьем этаже изумленная горничная показала ей дверь спальни хозяйки дома. Эмма постучала.

— Войдите! — раздался голос баронессы.

Эмма собралась с духом, открыла дверь и сказала нарочито уверенным голосом:

— Доброе утро!

Баронесса сидела в постели в очаровательном кружевном пеньюаре. На коленях у нее стоял поднос, на котором Эмма увидела недопитую чашку кофе и недоеденный кусочек жареного хлеба. Рядом с чашкой лежала груда писем, и она читала одно из них.

— Это вы? — изумленно проговорила она.

Эмма взяла стоявший перед туалетным столиком пуф, поставила его рядом с постелью и села.

— Что вы здесь делаете? — сердито спросила ее свекровь, откладывая письмо в сторону.

— Я пришла обсудить с вами создавшееся положение.

Баронесса застонала:

— Это просто катастрофа. Я об этом даже думать не хочу.

— Нет, нам надо это обдумать.

— Нам? — враждебно спросила баронесса.

— Тут есть и ваша вина. Вы всячески ее поощряли. Она сама мне рассказала.

— Ну и что? — взъерепенилась баронесса. — Это действительно была прекрасная партия. Знатная семья, связи, отличное воспитание. И не такая уж она овца, как их всех изображал Колин.

— Да нет уж, овцой ее никак не назовешь.

— Если бы не вы…

— Если бы вы не внушили ей, что она идеальная жена для Колина, она не вообразила бы, что влюблена в него, — перебила ее Эмма.

Обе женщины несколько секунд враждебно смотрели друг на друга.

— Я знаю, что не нравлюсь вам, — заговорила Эмма более спокойным тоном. — Но если мы не хотим подвергнуть Колина унижению, мы должны объединить усилия.

— А, так это вы о Колине заботитесь? — отозвалась баронесса. Она выпрямилась в постели и позвонила в колокольчик. Когда в дверь заглянула горничная, она сказала: — Забери поднос. Разве не видишь, что я давно позавтракала?

Девушка торопливо взяла поднос и вышла.

— Да, я забочусь о Колине, — сказала Эмма. — Я не хочу, чтобы о нем думали, будто он совершил бесчестный поступок.

Баронесса посмотрела ей в глаза и поняла, что Эмма говорит искренно.

— А о своей репутации вы не заботитесь? — спросила она.

Эмма отмахнулась: дескать, ее репутация — дело десятое.

— Я кое-что придумала, — сказала она. — Но без вашей помощи у меня ничего не выйдет.

Баронесса слушала план Эммы, постепенно проникаясь к ней уважением. Ее нелюбимая невестка действительно изобрела хитроумный план. Она даже предусмотрела все возможные затруднения и придумала, как их обойти. Впервые баронесса попыталась беспристрастно оценить жену своего сына. Она, без сомнения, красива. Но кажется, она к тому же и умна. В отличие от Каролины она сразу поняла, чем грозит им эта история. И видимо, Эмма гораздо больше любит Колина, чем она предполагала. Впервые баронесса признала, что, может быть — может быть! — Колин не сделал ошибки, женившись на Эмме.

— Ну и что вы об этом думаете? — спросила Эмма, изложив свой план.

Баронесса молча смотрела на нее. Потом медленно сказала:

— Мне это не нравится.

— Но…

Баронесса жестом остановила Эмму:

— Однако ничего лучшего я предложить не могу. Может быть, и получится, если ее родители захотят нам помочь.

— Неужели они предпочтут, чтобы об их дочери поползли сплетни?

— Вряд ли.

— Значит, вы согласны? — спросила Эмма.

— Да, — подумав, ответила баронесса.

Эмма вздохнула с облегчением.

— А я позабочусь о том, чтобы все получилось, — горячо сказала она.

Мать Колина взирала на нее сурово. «Нет, — думала она, — эта женщина не так проста, как я думала». Эмма встала.

— Значит, сегодня днем?

— Да, ждать не имеет смысла, — согласилась баронесса.

— Я заеду за вами в два часа.

Баронесса кивнула. Однако Эмма медлила уходить, и свекровь вопросительно посмотрела на нее.

— Благодарю вас, — с трудом выговорила Эмма.

Лицо баронессы смягчилось, и она улыбнулась.

Без пяти два Эмма спустилась в холл. На ней было платье из светло-зеленого муслина с узором из веточек с темно-зелеными листиками и розовыми цветочками. Она сделала строгую прическу, которая к тому же была почти полностью скрыта под соломенной шляпкой, отделанной темно-зелеными и розовыми ленточками. Натягивая перчатки, она вышла в дверь, которую перед ней отворил Клинтон, ступила в свое ландо и велела кучеру ехать к дому матери Колина. Там они подобрали баронессу и направились к большому каменному особняку на Гровенор-сквер.

— Вы известили их? — спросила Эмма.

— Да, — ответила баронесса. — Ответа я не получила, но знаю, что они дома.

Эмма кивнула. Один из лакеев спрыгнул с запяток ландо и постучал в дверь, другой помог дамам спуститься на тротуар.

Когда мать Колина велела дворецкому доложить о ней хозяевам, на лице у того отразилось сомнение.

— По-моему, миледи, никого нет…

— Мне нужно поговорить с герцогиней по очень срочному делу, — твердо сказала баронесса. — Доложите ей обо мне.

Бросив неуверенный взгляд на Эмму, которая ему не назвалась, дворецкий сказал:

— Я узнаю, дома ли ее светлость.

Он проводил посетительниц в комнату слева от парадной двери и ушел.

— Как вы думаете, нас не выгонят из дома? — спросила Эмма.

— Я знаю жену Френсиса Дакра уже тридцать лет — с тех пор, когда она была всего-навсего мисс Джейн Фелпс. Она не посмеет отказать мне, — сказала баронесса, но в ее голосе не было полной уверенности.

— Пошли, — сказала Эмма.

— Куда?

— Мне кажется, что нам лучше самим разыскать герцогиню и посвятить ее в наш план.

— Эмма! Но так же нельзя!

Эмма уже вышла в холл и стала подниматься по лестнице. Поколебавшись секунду, баронесса последовала за ней.

— Где у них гостиная? — спросила Эмма.

— Вон там, — ответила баронесса, указывая направо.

Эмма открыла дверь:

— Здесь никого нет.

— Может быть, подождем?

Но Эмма уже поднималась на третий этаж.

— У Джейн есть небольшая гостиная рядом со спальней, — вспомнила баронесса.

— Вот и прекрасно. Заглянем туда. Где это?

— Эмма, так нельзя. Что мы ей скажем?

— А я не согласна сидеть сложа руки и ждать, когда меня выставят за дверь. И я не хочу, чтобы про Колина шептались в свете, и чтобы над ним смеялись его друзья.

— Само собой…

— Если вы не хотите идти со мной, покажите хотя бы дверь.

Что-то в ее тоне заставило баронессу расправить плечи.

— Пошли! — сказала она.

Они подошли к нужной двери, как раз когда из нее вышел дворецкий.

— Что вы здесь делаете? — ошарашенно воскликнул он. — Я же оставил вас в комнате для ожидания. Сюда нельзя…

— В чем дело, Эллис? — раздался голос из комнаты. Баронесса оттолкнула с дороги дворецкого и вошла в комнату со словами:

— Это я, Джейн. Мне обязательно надо с тобой поговорить.

Эмма юркнула вслед за ней и окинула взглядом комнату. Приятные обои персикового цвета, шторы в тон, удобная мебель. Герцогиня Морленд сидела за изысканным секретером и писала письмо. Это была белокурая миниатюрная женщина с умными голубыми глазами. Сейчас на ее лице были написаны удивление и раздражение.

— Кэтрин, — сказала она, — я сейчас не в силах с тобой разговаривать.

— Я хочу помочь, — сказала баронесса.

— Ничего сделать все равно нельзя, — ответила герцогиня. — Мы решили отправить Мэри в поместье, пока не утихнут…

— Этого нельзя делать, — вмешалась Эмма.

Герцогиня повернулась и окинула ее высокомерным взглядом.

— Это моя невестка, — сказала баронесса.

Взгляд герцогини стал тяжелым.

— Пожалуйста, выслушайте меня, — попросила Эмма. — Вашей дочери нельзя уезжать. Все можно уладить, если правильно подойти к делу и если вы нам поможете.

Герцогиня посмотрела на мать Колина. Та кивнула.

— Она придумала очень хороший план, — сказала баронесса.

Хозяйка дома барабанила пальцами по секретеру, внимательно разглядывая Эмму.

— Что ж, — наконец сказала она. — Я выслушаю ваш план.

 

Глава 8

— Помните эту деревушку на склоне горы? — спросил майор Лоуренс Грэм. — Не то в Португалии, не то в Испании. К тому времени я уже потерял этим деревушкам счет. Но помню, что улицы в ней были все и колдобинах да к тому же дьявольски крутые.

— Это где мы пересиживали зимние метели? — спросил капитан Ричард Кларк, сидевший за столом напротив Грэма.

— Вот-вот! Помните, какой там был снегопад и как потом Снодграсс взял у повара противень и скатился, сидя на нем, вниз по главной улице? Чуть не потерял все зубы да еще сломал как дурак руку, пытаясь остановиться перед обрывом.

— Летел вниз с такой скоростью, что насмерть задавил выскочившего на дорогу петуха, — припомнил Колин.

Лоуренс Грэм, который в эту минуту пил из бокала, поперхнулся от смеха.

— Верно-верно! Этого петуха мы съели на ужин. И прежде чем его разрезать, дали салют над его тушкой: все же стал, можно сказать, жертвой войны.

— А хозяин содрал с нас за эту старую жесткую птицу впятеро больше того, что она стоила, — добавил Ричард Кларк.

— Точно, — согласился Лоуренс. — Но зато и посмеялись же мы над Снодграссом, даже денег не жалко было.

Над веселой компанией словно пролетела тень. Все трое перестали улыбаться и вдруг будто постарели. Остатки жаркого, мятые салфетки, наполовину опустошенная бутылка кларета утеряли свой праздничный вид и превратились в мусор, предназначенный на помойку. Говор обедающих, бархатные шторы, тепло от камина, горящие свечи — все куда-то исчезло. Ледяные пальцы холода и смертельной усталости сковали сердца офицеров.

— Погиб три года назад, — тихо проговорил Ричард.

Основательно подвыпивший Лоуренс поднял бокал.

— Выпьем за Джимми Снодграсса! — с трудом ворочая языком, предложил он. — И за всех остальных. За всех, кого мы сегодня недосчитываемся.

Все трое молча выпили. Колин смотрел на своих бывших сослуживцев и видел меты, оставленные на их лицах временем и невзгодами. Его друзья, по возрасту молодые люди, по сравнению с мужчинами, сидевшими за другими столиками, казались суровыми и потрепанными жизнью.

Когда майор Грэм предложил устроить встречу боевых товарищей, Колин хотел отказаться. Он уже знал по свадьбе, что фронтовые приятели остро напоминают ему не только об их дружбе, но и об их потерях. Но эти двое были его ближайшими друзьями, и он не смог отказаться от приглашения.

«Как это странно, — думал он. — Я не знаком с их женами, я почти ничего не знаю об их молодости. Но война, через которую мы прошли, сблизила нас крепче, чем могло бы сблизить детство». Колин помнил бой, в котором под ним и Лоуренсом убили лошадей. Они стояли спина к спине в кровавой грязи и отбивались саблями, пока враждующие стороны, наконец, не разошлись. Только тогда они смогли, спотыкаясь и поддерживая друг друга, добраться до лагеря, где в полном изнеможении рухнули перед костром на холодную землю. Такие узы ничто не может порвать.

Тем не менее, Колину было тоскливо видеть на лицах товарищей отражение своей собственной печали, смотреть, как сжимаются их губы при упоминании некоторых имен. Это было напоминание о прошлом, которое не оставляло его в покое. Как и кошмары. Однако за последние недели кошмары стали мучить его реже.

— Я слышал, что у Дженнингса родился сын, — сказал Колин, пытаясь разогнать охватившую их грусть.

— Да ну? — спросил Ричард, сразу повеселев. — Теперь у горстки акров есть наследник?

— Это он так называл свои владения, а на самом деле у него очень даже неплохое поместье. Да и жене отец завещал землицы, — вставил Лоуренс.

Темное облако исчезло. Колин разлил оставшийся кларет по бокалам.

— У тебя самого того и гляди кто-нибудь родится, — сказал ему Лоуренс. — Такую отхватил красотку! Я еще на свадьбе ею восхищался.

— Да уж, — подтвердил Ричард.

— А ты что, отрицаешь, что она красотка?

— Да что ты? Колину повезло. Я даже стал подумывать, не последовать ли его примеру.

— Да кто за тебя пойдет? — насмешливо сказал Лоуренс.

Ричард, который не был красавцем, но пользовался успехом у дам, только ухмыльнулся.

— Вот он! — раздался вдруг пьяный голос, — А мы о нем как раз говорили! Иди сюда, Эдди! Тут Сент-Моур.

К их столу направилось несколько человек. Один из них был под таким градусом, что упал на колени одному из обедавших. Колин выругался про себя. Все эти люди были ему неприятны. Они были известны злоязычием и до идиотизма франтовскими нарядами.

— Сент-Моур!

На плечо Колина легла тяжелая рука. Ну вот, — стиснув зубы, подумал он, — привлекли к моей персоне всеобщее внимание.

— Привет, Стейн, — буркнул он.

— Ты у нас нынче знаменитость, — заявил Стейн, обдав друзей запахом бренди. — Вот уж не знал, что ты у нас такой покоритель сердец, приятель.

— В тихом омуте черти водятся, — заплетающимся языком добавил его собутыльник. — Этим тихоням палец в рот не клади.

— Помирают, говоришь, от любви к тебе, — хихикнул Стейн. — Хотя, говорят, дочка Морленда выжила.

— Печальная нелепость, — сумел проговорить Колин, руки которого под столом были стиснуты в кулаки.

— Эта твоя жена, видать, лакомый кусочек, если ты из-за нее упустил такое приданое, — со смехом сказал Стейн. Он наклонился к Колину и доверительным голосом сказал: — Вдова, говоришь? Тебе барышни ни к чему, да? Эта, небось, умеет угодить мужу в постели.

Кровь толчками билась в висках Колина, его подхватил бурлящий поток ярости. В глазах у него потемнело. Не сознавая, что делает, он вскочил на ноги, схватил Стейна за горло и стал сжимать пальцы, с наслаждением наблюдая, как у того лиловеет лицо и глаза вылезают из орбит.

— Послушай! — проблеял один из собутыльников Стейна. — Так нельзя!

Колин смутно слышал, как с грохотом отодвигаются стулья, как кругом что-то кричат. Он видел только лиловую физиономию Стейна и страх в его выпученных глазах.

— Колин!

Кто-то схватил его за локоть, но Колин не разжал пальцев.

— Колин, дружище!

Его схватили за другую руку. Двое мужчин оттаскивали его от Стейна, но он сопротивлялся изо всех сил.

— Опомнись, Колин, — сказал Ричард. — Отпусти его. Вот и молодец.

Колин пришел в себя и опустил руки.

— Ну зачем же устраивать публичный скандал? — упрекнул его Лоуренс. — Что тебе стоит придраться к чему-нибудь и вызвать этого подонка на дуэль? Проткнешь его шпагой, и дело с концом.

Услышав эти слова, Стейн, который, держась за горло, хватал воздух ртом, раскашлялся.

— Приношу свои извинения, — прохрипел он. — Я вовсе не хотел тебя обидеть.

— Зачем поднимать шум из-за пустяков? Кто не ошибается? — сказал один из его приятелей.

Взяв Стейна за руку, он повлек его к их столику.

— Вы его не так поняли, — добавил другой собутыльник Стейна.

И всю компанию как ветром сдуло.

Ричард заставил Колина сесть. Потом окинул ресторан грозным взглядом, и все немедленно уткнулись в свои тарелки.

— Скотина, — проворчал Лоуренс. — Поставить бы его перед лавиной французской конницы и посмотреть, как он наделает в штаны.

— Опомнился? — спросил Ричард.

Он перелил вино из своего бокала в пустой бокал Колина и протянул ему.

— Не надо, — раздраженно отмахнулся Колин. — Я в порядке.

— Что-то не похоже. — Ричард вгляделся ему в лицо, — Не припоминаю, чтобы ты так вдруг на кого-нибудь бросался.

Все в полку знали, что Колина трудно разозлить. К нему обращались за помощью, когда надо было разрешить спор или помирить поссорившихся. Его считали уравновешенным и хладнокровным человеком.

— Слизняк это заслужил, — пробурчал Лоуренс. Жестом подозвав официанта, он заказал еще бутылку кларета.

— Хочешь, мы зададим ему взбучку? — предложил Лоуренс, наливая в бокалы вино, которое уже принес официант. — Обломаем ему бока. Шпага — это для него чересчур почетно.

— Помолчи, Лоуренс, — сказал Ричард.

— Да бросьте вы! — сказал Колин. — Все прошло. О Стейне не стоит даже думать. Все знают, какой у него гнусный язык.

— Ну, вот и отлично, — с облегчением сказал Ричард.

— Такую нечисть надо уничтожать, — пробурчал Лоуренс, но его товарищи видели, что это просто последние раскаты грома.

— Давайте выпьем и забудем про эту историю, — предложил Колин. — И я поеду — мне пора домой.

Колин сам не знал, откуда взялась это настоятельная потребность вернуться домой. Он хотел увидеть Эмму, поговорить с ней, убедиться, что все в порядке. Он признавал, что в этом не было особого смысла, но противостоять этой жгучей потребности не мог.

— За дружбу, — сказал Ричард.

Все трое осушили бокалы.

Через полчаса Колин открыл дверь, которая разделяла спальни супругов, и увидел, что Эмма расчесывает перед зеркалом волосы. Они падали ей на плечи, как серебристый ливень. На Эмме была ночная рубашка из темно-синего шелка с кружевной отделкой. Ее кожа матово светилась. Все в этой комнате: изящные женские вещицы, нежный аромат духов, букет роз на каминной полке — все было новым в его жизни и в какой-то мере заполняло пустоту, которую оставила в нем война.

Следуя глазами за размеренными движениями ее руки, Колин чувствовал, как у него непривычно стеснило в груди. Это не было ни желанием, хотя он и желал Эмму, ни страхом за нее. Это было совсем новое чувство, суть которого ему самому была неясна.

— Ну как, хорошо провела день? — спросил Колин.

Эмма с улыбкой повернулась к нему:

— Добрый вечер! Я думала, что ты вернешься позже. Как друзья?

— Да почти что не изменились, — ответил Колин. Он обнял ее за плечи и встретился с ней глазами в зеркале. Эмма положила щетку для волос на столик.

— К тебе никто не приставал с этой сплетней? — спросил Колин.

Эмма покачала головой, и отблески света заплясали у нее в волосах.

— А к тебе?

Колин не ответил на ее вопрос, надеясь, что никто не посмеет рассказать ей про инцидент в клубе.

— Какое на тебе очаровательное неглиже, — сказал он.

Эмма плутовски улыбнулась:

— Только сегодня принесли из магазина. Боюсь, что оно обошлось тебе недешево.

Колин улыбнулся ей в ответ:

— Сколько бы ни обошлось, оно того стоит.

Он наклонился и поцеловал ее в шею. Вдруг раздался стук в дверь.

В ответ на его вопросительный взгляд Эмма покачала головой.

— Что там еще? — выпрямившись, сердито крикнул Колин.

Эмма накинула на плечи шелковую шаль. Открылась дверь, и вошел Ферек с подносом, на котором стояли графин с бренди и два бокала.

— Я слышал, что вы приехали, милорд, — сказал он. — И вот принес бренди.

Колин молча смотрел на него. Эмма прикрыла глаза и покачала головой.

— Вы по вечерам имеете привычку пить бренди, — с довольным видом добавил Ферек и поставил поднос на маленький столик в углу.

— Иногда, — признал Колин. — Но сегодня я бренди не просил.

Он с недоумением смотрел на темнокожего гиганта,

— Да вам и не у кого было бы его попросить, — удовлетворенно сказал Ферек. — Мистер Клинтон спит. И все остальные тоже. А я не сплю.

— Совсем не спишь? — скептически спросил Колин.

— Я не ложусь спать, пока не лягут мои господин и госпожа. Вдруг им что-нибудь понадобится.

Он прижал руки к груди и низко поклонился. Колин с любопытством смотрел на это представление.

— Спасибо, Ферек, — сказала Эмма. — Сегодня нам больше ничего не понадобится. Ложись спать.

Ферек покачал головой.

— Я еще долго не засну, — сказал он Колину. — Если вам все-таки что-нибудь понадобится, зовите меня.

— Нам ничего не понадобится, — заверил его Колин.

Ферек пожал массивными плечами.

— Кто может знать, — почти пропел он. — Я всегда к вашим услугам, милорд.

Он опять поклонился и, пятясь, вышел из комнаты, закрыв за собой дверь.

— Что бы это значило? — воскликнул Колин.

Эмма рассмеялась.

— Он пытается к тебе подольститься, — объяснила она.

— Подольститься?

— И бросить тень на Клинтона. Для того, чтобы ты сделал дворецким его.

— Дворецким!

Колин представил себе, как Ферек открывает дверь и приветствует гостей, и невольно скривился. — Ну хотя бы начальником над слугами. Колин нахмурился:

— Клинтон служит мне с тех пор, как я стал жить отдельным домом. Об этом не может быть и речи.

— Знаю. Я сто раз говорила это Фереку, но он мне, по-видимому, не верит. На его родине слуги беспрерывно интригуют друг против друга.

— Здесь у него ничего не выйдет.

— Я ему говорила, — повторила Эмма.

— Может, мне ему сказать?

— Скажи, — согласилась она. — Может быть, тебя он послушает.

— Ты как будто не уверена. — В голосе Колина прозвучала улыбка.

— Понимаешь, Ферек… непредсказуем.

— Да? — Лицо Колина приняло надменное выражение. — Так вот, если он еще раз зайдет к нам в спальню без зова, он узнает, что я весьма предсказуем и не склонен прощать навязчивость. — Он хотел было рассказать Эмме, как отзывалась о Фереке тетя Силия, но передумал. — Хочешь, поедем завтра утром кататься верхом? — предложил он, вспомнив прогулку в Корнуолле.

Эмма вспыхнула.

— Я… я не могу. Я уже договорилась… — сказала она.

Завтра она приступает к исполнению своего плана.

— Жаль.

Эмме вдруг стало не по себе.

— Колин?

— Что?

— Если я сделаю что-нибудь такое, что тебе не очень понравится… что вызовет у тебя раздражение… — Она умолкла.

Она считала, что Колину не понравится ее план, и поэтому не собиралась говорить ему об этом, пока не станет ясно, что дело пошло на лад. Но ей не хотелось от него что-либо скрывать.

— Что, например?

— Да я не знаю.

Зря я начала этот разговор, — подумала Эмма.

— Тогда и я не знаю, — ответил Колин. — Если ты заведешь любовника, я сверну тебе шею.

— Колин!

— Но если ты поссоришься с поварихой, и она от нас уйдет, я тебя просто немного поколочу и отправлю на кухню готовить обед вместо нее.

— А я тебя отравлю.

Колин усмехнулся:

— Какую ты затеяла каверзу?

— Никакой.

Разве защитить его от вульгарных сплетен — это каверза? Но все-таки Эмме было не по себе.

— Тогда и волноваться не о чем.

— Разумеется, — тихо ответила Эмма. — Совершенно не о чем.

На следующее утро Колин встал рано — он решил все-таки съездить покататься в парке. Он любил там бывать на восходе солнца, когда леди и джентльмены, которые позднее заполнят аллеи, еще спят и не путаются под ногами. Тогда ему даже удавалось представить себе, что он в Треваллане, что вокруг него бескрайние пустоши и можно ехать как хочешь долго, не опасаясь напороться на велеречивую болтовню или лицемерное запанибратство. Война, что ли, на меня так подействовала — недоуменно думал он, послав лошадь галопом по пустынной аллее. Да нет, он и раньше не очень-то любил жизнь в городе, хотя мать ее обожала. Как хорошо было бы поселиться в Корнуолле! При этой мысли у него стало тепло на сердце. Но тут он вспомнил последние события. Если они с Эммой сбегут от злых языков и косых взглядов, свет примет это за подтверждение самых гнусных подозрений, и тогда уж Эмме никогда не удастся занять достойное место в обществе. Колин нахмурился и поехал домой. Надо будет съездить к матери и вместе с ней подумать, как опровергнуть эту сплетню. Лучше бы пойти в атаку на ощетинившихся штыками французов, чем заниматься этой дребеденью, — раздраженно подумал он.

Приехав домой, Колин, все еще держа в руках хлыст, прошел в гостиную, но вместо Эммы обнаружил там молоденькую девицу, одетую во все черное. При виде его она вскочила на ноги.

— Доброе утро, — учтиво сказал Колин.

— Я здесь не по своей воле! — драматическим тоном воскликнула девица, прижав к сердцу маленькую руку в черной перчатке. Ее голубые глаза прямо-таки буравили Колина. Нижняя губа у нее дрожала.

Колин уставился на нее с изумлением.

— Я бы никогда в жизни не вошла к вам в дом после того, что между нами произошло, но мама и ваша, — девица артистически помедлила, — ваша жена договорились между собой. Меня никто не спросил.

— Э-э-э, — не зная, что сказать, протянул Колин.

— Знаю! — воскликнула девица. — Это невыносимо. Но другие не наделены той же тонкостью чувств, что и мы. Они просто не представляют себе, каково нам.

Колин наконец понял, кто перед ним.

— Святый Боже! — проговорил он.

Девица кивнула, словно он сказал что-то очень умное. Колин оглянулся, надеясь увидеть кого-нибудь из домашних.

— Я не могу не любить вас, — продолжала девица, — но я не буду смущать вас выражением своих чувств. — Однако в опровержение этих слов она устремила на него влюбленный взгляд, комкая в руках носовой платок. — Вы сделали свой выбор, — добавила она голосом, который вибрировал, как у оперной певицы. — Не будем говорить об ошибках и сожалениях. — Она сделала шаг к Колину. — Но я никогда не полюблю другого, — закончила она пронзительным шепотом.

Колин отступил на шаг. Девица шагнула за ним.

— Одно мне хотелось бы узнать — чего вы не нашли во мне, но…

— Простите, мне надо идти, — пробормотал Колин, отступая к двери.

— Вам тоже это невыносимо? — спросила она, идя за ним. — Я даже не понимаю, как я сама могу… Мама говорит, что у женщин душевных сил больше, но мне так не кажется…

— Я должен идти, — торопливо сказал Колин.

— Должны. — Она вздохнула. — Мы все невольны распоряжаться собой, не правда ли? Мама сказала, что я должна приехать сюда, но…

Колин выскочил за дверь.

— Как это тяжело — опять встретиться с любимым человеком, — продолжала девица, точно кто-то еще мог ее слышать или точно она готовила рассказ об этой встрече для чьих-то сочувствующих ушей. — Оказаться наедине, без посторонних, получить возможность излить друг другу наши сердца. Но между нами встал долг… — Она страдальчески вздохнула.

Колин спросил у лакея в холле:

— Где баронесса?

— Кажется, она наверху, одевается на прогулку, милорд, — ответил Джон, удивленный свирепым тоном хозяина.

— Спасибо, — бросил Колин и, перепрыгивая через две ступеньки, побежал вверх по лестнице.

Джон, проводив его взглядом, пошел вниз сообщить слугам, что хозяин лютует.

— Эмма! — воскликнул Колин, врываясь в спальню жены. — У нас в гостиной эта девчонка Морлендов.

Эмма, сидевшая за туалетным столиком, повернулась к нему с улыбкой, хотя у нее все похолодело внутри. Леди Мэри приехала раньше назначенного часа, но Эмма надеялась, что они с ней уедут до возвращения Колина.

— Я знаю.

— Какого черта она здесь делает? — Вспомнив, как его встретила девчонка, он содрогнулся. — У нее явно не все дома. Наверное, надо бы ее пожалеть, но… — он сделал гримасу, — но это нелегко. Она такое несет! И смотрит на меня так, что у меня кровь стынет в жилах.

— Естественно, что она в расстроенных чувствах…

— Она? — Колин пошел к двери, но при этих словах остановился. — Надо же набраться наглости и заявиться к нам в дом! Одно это говорит о том, что она не отдает себе отчета в своих поступках. Я пошлю ее домой в сопровождении Джона и напишу Морленду записку. Пусть он, черт бы его побрал…

— Подожди! — воскликнула Эмма. — Не надо этого делать. Мы… мы едем на прогулку в парк.

— Вот выпроводим ее и поедем, — сказал Колин.

— Да нет, я еду на прогулку с леди Мэри.

— Что?

— Я договорилась поехать с ней в парк, потому что…

— Ты поедешь с ней? — рявкнул Колин. — После всего, что она натворила? Ты что, тоже с ума сошла? Эта девчонка на нас бог знает что наплела, а ты везешь ее на прогулку?

— Ну как ты не можешь понять? В этом весь смысл. Если нас увидят вместе и на дружеской ноге, этим сплетням никто не поверит.

Колин вернулся на середину комнаты и хмуро вперился в Эмму.

— Я сама придумала этот план, чтобы остановить сплетни, — продолжала Эмма. Чтобы о тебе не шептались в гостиных и не думали бог знает что, — добавила она про себя.

Лицо Колина немного разгладилось.

— Ты хочешь всем дать понять, что дружишь с Мери Дакр? — переспросил он, словно не уверенный, что правильно понял жену.

— Ну да.

— И ты считаешь, что это остановит сплетни?

— Да кто посмеет сплетничать, если мы будем мести себя достаточно убедительно?

— Лобовая атака? — спросил он. — Сабли наголо и не жалеть лошадей?

Эмма сморщила носик:

— Можно сказать, так.

Колин молча обдумывал ее идею.

— Твоей матери мой план понравился, — добавила Эмма.

— Да?

Как это понимать? Уж не ведет ли его мать двойную игру? Да нет, дело слишком серьезно. Колин похлопал себя ручкой хлыста по ноге. Все это ему очень не нравилось, но он не мог найти серьезных возражений.

— А ты уверена, что девчонка согласилась играть такую роль? — спросил он, вспомнив высказывания леди Мэри.

— Не совсем, — ответила Эмма. — Но ее матери эта мысль пришлась по вкусу. Так что, надеюсь, и леди Мэри, в конце концов, поймет, что это ей же на пользу.

— Думаешь, поймет? — спросил Колин.

— Когда увидит, что перестала быть в центр скандала.

— А может, ей хочется.

— Хочется чего? — недоуменно спросила Эмма.

Колин покачал головой. Ему представлялось, что леди Мэри Дакр очень хочется быть в центре чего-нибудь. Если ничего не остается, кроме скандала, то сойдет и скандал.

— Я тебя не понимаю, — сказала Эмма, вставая со стула и готовясь идти.

Колин сказал только:

— Боюсь, что это не очень хорошая мысль.

— А что еще мы можем сделать, чтобы пресечь сплетни? — спросила Эмма. — У тебя есть план лучше?

«Если есть, я с удовольствием его выслушаю», — подумала Эмма. Ей меньше всего хотелось общаться с леди Мэри.

— Нет, — подумав, сказал Колин.

Он смотрел на Эмму, которая выглядела обворожительно в сером утреннем платье с голубой отделкой. Ему было невыносимо думать, что сплетня задевает и ее. Действительно, что-то надо делать.

— Ну ладно, — сдался он. — Надеюсь, что мне хотя бы не нужно вас сопровождать?

Эмма улыбнулась.

— Нет, — сказала она. — По-моему, это было бы неразумно.

— Золотые слова, — заметил Колин. — Ты твердо намерена осуществить эту затею, Эмма?

— Другого выхода я не вижу, — ответила Эмма, думая только о нем.

— Мне тоже ничего в голову не приходит, — признался Колин, думая только о ней. Иx взгляды встретились. Оба заметили во взгляде другого какое-то глубокое чувство, и оба задались вопросом — какое?

— Надо идти, — сказала Эмма. Колин молча открыл перед ней дверь.

В гостиной леди Мэри нетерпеливо перелистывала альбом гравюр. Она была бледна и казалась очень хорошенькой в своем черном платье и черной с оборочками шляпке, но выражение лица у нее было капризно-недовольным.

— Меня заставила к вам приехать мама, — заявила мы, как только Эмма вошла в комнату. — Я не хочу ехать с вами кататься и вообще находиться в вашем обществе.

Эмма с трудом удержалась от резкой отповеди.

— Значит, вы хотите, чтобы о Колине ходили гнусные сплетни? — спокойно спросила она. — Вы хотите ему отомстить?

— Нет, ему я не желаю зла! — воскликнула леди Мэри. Ее голубые глаза метали молнии.

Эмма не стала ей объяснять, что она уже причинила Колину большое зло, обвинив в нарушении слова и инсценировав попытку самоубийства.

— А помочь ему вы разве не хотите?

— Поэтому я и здесь, — мрачно проговорила леди Мэри. — Хотя каждая секунда, которую я буду вынуждена провести в вашем обществе, будет испытанием для моих нервов и оскорблением для моего достоинства. — Она бросила на Эмму гневный взгляд. — Я согласилась притвориться вашим другом, только чтобы помочь ему, — закончила она трагическим тоном, — но на самом деле я никогда не стану вашим другом.

«Ну, и слава Богу!» — подумала Эмма. Но вслух только сказала:

— Договорились.

Они молчали всю дорогу до парка, в котором в это время собиралось на прогулку все высшее общество. Леди Мэри хмурилась, отвернувшись от Эммы, а та смотрела в противоположную сторону. Оказывается, это гораздо труднее, чем она предполагала. Ей больше всего хотелось взять свою спутницу за плечи, хорошенько ее встряхнуть и отвезти домой. Но ради Колина Эмма была согласна на все.

— У нас ничего не получится, если вы не заставите себя улыбаться, — сказала она при въезде в парк.

Леди Мэри повернула к Эмме мрачную физиономию. Примерно такое же выражение было у сынишки Каролины Никки, когда ему запретили лезть по колонне, украшавшей камин. Позади них послышался стук колес другой кареты. Эмма оглянулась, и у нее упало сердце. Но тут леди Мэри выпрямилась, расправила плечи и улыбнулась.

Эмма была поражена. Улыбка преобразила кукольное лицо девушки, придав ему тепло и человечность. И Эмма подумала, что под внешней маской избалованного ребенка, возможно, все-таки скрывается и что-то достойное.

— Так? — сквозь зубы спросила леди Мэри.

Искра интереса погасла в душе Эммы.

— Именно так, — резко ответила она, сама изображая улыбку, которая, как она опасалась, выглядела малоубедительной.

Их ландо катилось по аллеям парка, запруженным колясками, верховыми и группами гуляющих. Через несколько минут они привлекли всеобщее внимание. Кругом стали перешептываться и кивать в их сторону.

— А он здесь будет? — не переставая улыбаться, спросила леди Мэри.

Эмма поняла, что она спрашивает про Колина.

— Нет, — ответила она.

— Вы, наверное, постарались сделать все, чтобы мы не встретились. Да так, пожалуй, и лучше. Наша встреча сегодня утром была для меня очень тяжелым испытанием. — Сохраняя на лице приклеенную улыбку, леди Мэри тяжело вздохнула и стиснула руки. — И я видела, что ему тоже было нелегко.

«Опять ломает комедию», — подумала Эмма. Как ей хотелось сказать этой паршивке, что Колин собирался выбросить ее из дома.

— Ну почему он предпочел мне вас? — спросила леди Мэри. — Это просто невозможно понять.

Поскольку Эмма не собиралась отвечать на этот вопрос, она была благодарна старой графине с глазами-бусинками, которая в эту минуту окликнула их из своей коляски и велела кучеру остановиться. Эмма испытала большое облегчение, видя, что леди Мэри честно играет свою роль и подтверждает слова Эммы о том, что все эти слухи — глупые выдумки. Графиня выслушала их с жадным интересом. Другое дело, поверила ли она нам, — подумала Эмма.

— Но Джейн, Элис и Элайзу нам так просто провести не удастся, — сказала леди Мэри, когда коляски графини отъехала от них.

Эмма вспомнила, что так звали подруг леди Мэри, которым она послала свои прощальные письма.

— Да, — признала она. — Вам придется с ними поговорить.

— Я скажу им правду, — заявила леди Мэри, тряхнув головой.

— Вот и прекрасно, — согласилась Эмма. — Скажите им, что вы ошиблись относительно намерений Колина, что вы приняли учтивость за любовь и не заметили, что он был так же учтив с другими юными леди, однако ни одна из них не приняла это всерьез. Извинитесь за свое поведение и попросите своих подруг никому не говорить о ваших письмах.

— Но все было вовсе не так! — негодующе воскликнула леди Мэри.

— Не так?

Эмма устремила на нее решительный взгляд, как бы давая ей понять, что не отступит, и это, видимо, удивило девушку. «Она вконец избалована, — подумала Эмма. — Привыкла получать все, что ей захочется. А тут не вышло. Интересно, когда эта девица поймет, что у меня не менее твердый характер?» Тут Эмма увидела, что к ним направляются несколько верховых.

— Улыбнитесь, — нежно проговорила она.

Через секунду на них обрушился новый град вопросов. Так прошло больше часа. Эмму все это очень утомило, но она считала, что дела идут неплохо. Ей казалось, что леди Мэри даже с удовольствием разыгрывает эту новую роль. Во всяком случае, ей доставляло удовольствие всеобщее внимание. Эмма была уверена, что им удалось перекрыть поток сплетен, хотя до полной победы было еще далеко.

Наконец-то можно направлять кучера к дому Морлендов, где она с наслаждением расстанется с леди Мэри. Но пока ландо разворачивалось, откуда-то с края дороги раздался пронзительный голос:

— Эмма, душечка!

Эмма повернулась и с неудовольствием узрела Арабеллу Таррант, стоявшую под руку с графом Орсино.

— Как удачно, что мы встретились, — затрещала Арабелла, не дав Эмме сказать ни слова. — Мне что-то нехорошо, и я надеялась увидеть кого-нибудь из знакомых, кто отвез бы меня домой.

Не дожидаясь ответа, она решительно подошла к их ландо и открыла дверцу. Орсино опустил для нее ступеньки прежде, чем лакей успел слезть с запяток.

— Голова кружится, — сказала Арабелла, проворно забираясь в ландо. — На меня так действует жара.

Орсино тоже влез в экипаж и сел рядом с Арабеллой на переднее сиденье, нагло улыбаясь Эмме.

Что делать? Если вышвырнуть обоих из ландо, будет еще одна сцена и еще одна сплетня. Эмма вся кипела. Ее поймали в западню. Она велела кучеру ехать, ограничившись резким замечанием:

— Сегодня вовсе не жарко.

— Для таких, как мы, южан, конечно, не жарко, — ответил Орсино, улыбаясь Эмме интимной улыбкой.

— Мне делается плохо, даже когда не очень жарко, — заявила Арабелла, всплескивая руками, отчего заколыхались бледно-зеленые ленты, украшавшие ее пронзительно-желтого цвета платье. — Я тебя уже сто лет не видела, Эмма. Ты все хорошеешь!

Это невинное высказывание было произнесено ядовито-елейным голосом.

Эмма поняла, что Арабелла заранее обдумала эту акцию вместе с Орсино из-за того, что по возвращении из Корнуолла новобрачные ее полностью игнорировали. Правда, Колин послал ей значительную сумму денег, но Арабелла жаждала другого: воспользовавшись его положением, проникнуть в высшее общество. И страшно бесилась, что ей в этом отказано. Она хотела навредить Эмме и уже преуспела в этом. Эмма чуть ли не скрежетала зубами: она не желала представлять эту парочку леди Мэри, но не знала, как этого избежать. Леди Мэри ошеломленно смотрела на кричаще безвкусное платье Арабеллы. Орсино ни в коем случае нельзя знакомить с молодой, незамужней и очень богатой девушкой.

— К сожалению, до дома я вас довезти не смогу, — сказала Эмма Арабелле. — Нам нужно через десять минут быть на Гровенор-сквер.

— Ничего подобного, — заявила леди Мэри, чувствуя, что может поживиться какой-то тайной. — Мама поехала к тете.

И тут Орсино взял инициативу в свои руки. Наклонившись вперед и приложив руку к груди, он сказал, обращаясь к леди Мэри:

— Я граф Джулио Орсино. Из Италии.

— Правда? — спросила леди Мэри. — Папу возили и Италию, когда ему было шестнадцать лет. Ему там очень понравилось. У нас в доме много итальянских картин.

— Видимо, у вашего отца хороший вкус, мисс…

— Я леди Мэри Дакр, — сказала девушка и протянула Орсино руку.

Эмма раздраженно прикусила губу. Глупая девчонка! Но ничего поделать уже было нельзя.

— А это — миссис Арабелла Таррант, — сказала она и увидела, как Мэри, услышав ее фамилию, заинтересованно взглянула на Арабеллу.

Значит, она тоже слышала сплетни о ее покойном муже.

— Счастлив с вами познакомиться, — с широкой улыбкой сказал Орсино. — Но, видимо, я должен выразить вам соболезнование? — сказал он, окинув взглядом ее траур.

— У меня умерла бабушка, — сообщила ему леди Мэри.

— Сочувствую вам.

Девушка кивнула:

— Да, мне очень ее не хватает. Но она не захотела бы, чтобы я в трауре сидела дома и оплакивала ее. Она предпочла бы, чтобы я выезжала и отвлекалась от грустных мыслей.

— Разумеется, — глядя на нее маслеными глазами, согласился Орсино.

«Лучше бы ее действительно держали взаперти, — подумала Эмма. — Как я не догадалась, что Орсино не смирится с отказом и придумает какую-нибудь месть».

— Я удивлен, что вы соглашаетесь терпеть такое обращение, — добавил Орсино.

Нельзя допустить его сближение с леди Мэри, — с отчаянием думала Эмма.

Она огляделась. Они подъезжали к воротам парка.

— Я хотел покататься в парке верхом, — продолжал Орсино, — но мне очень не повезло с лошадью.

— Вы взяли лошадь напрокат? — спросила леди Мэри.

Орсино покачал головой:

— Назвать ее лошадью — это значит нанести смертельное оскорбление всему лошадиному роду, всем этим превосходным животным. Я вернул эту… тварь в конюшню. Но она успела укусить моего камердинера, слугу моей домохозяйки и еще одного человека, кажется, угольщика. Высокого краснолицего детину. Тот грозился подать на меня за это в суд.

Леди Мэри хихикнула.

— Мне посоветовали обратиться в другую конюшню, но я пока не набрался духу опробовать еще одну… английскую лошадь.

— Ваши итальянские, конечно, гораздо лучше, — язвительно сказала Эмма.

— Скажем так — они лучше воспитаны.

— Так почему бы вам не вернуться в Италию и не ездить на этих благовоспитанных лошадях? — еще более решительно спросила Эмма. Ее терпение было на исходе.

— Если бы только это было возможно, — с глубоким вздохом ответил граф Орсино. — Но война разорила мою семью: у нас не осталось ни поместий, ни состояния. Разве это не прискорбно, когда знатное семейство оказывается на пороге нищеты?

Эмма скривила губы. Сколько людей высказывали сомнение о праве Орсино носить аристократический титул! Сама она не сомневалась, что у него никогда не было ни поместья, ни состояния. Он был игрок, шулер и бог его знает, что еще.

— Но война ведь кончилась, — невинным голосом сказала она. — Почему бы вам не вернуться домой и не попытаться востребовать вашу собственность?

Граф покачал головой, но не стал объяснять, почему это невозможно.

— Как интересно! — воскликнула леди Мэри. — Как в романе.

«Да он все это и взял из какого-нибудь романа, — подумала Эмма. — Как бы избавиться от этого опасного человека?» Она окинула окрестности отчаянным взглядом и увидела, что за воротами парка наемный экипаж выгружает пассажиров. Она повернулась к лакею:

— Джон, задержи этот кабриолет!

Джон посмотрел на нее с удивлением, но послушно соскочил с запяток и побежал к наемному экипажу.

— Извини, Арабелла. Я уже говорила, что у меня назначена встреча. Придется тебе поехать домой вон в том экипаже. Надеюсь, тебе скоро станет лучше. Тобиас, остановись, пожалуйста, здесь.

Кучер послушно остановил лошадей. Эмма молча смотрела на возмущенную Арабеллу и ухмыляющегося Орсино: сходите, дескать. Тем ничего другого не оставалось делать. Арабелла начала было протестовать, но Орсино только поклонился Эмме, признавая временное поражение, и помог Арабелле пересесть в кабриолет.

— Как грубо вы от них избавились, — сказала леди Мэри, когда ландо поехало дальше.

— Вам не следует знаться с этими людьми, — отозвалась Эмма.

— Почему?

Эмма не ответила на этот вопрос. Она была в большом расстройстве. Ей все время не везет. Каждый день возникает что-нибудь! А Колину нужна жена, которая бы не осложняла его жизни. Все эти переполохи ему, того и гляди, осточертеют.

— Вам поклонился молодой человек, — сказала ей леди Мэри.

Эмма опасливо оглянулась и увидела Робина, ехавшего верхом на отличной гнедой лошади. Она облегченно помахала ему рукой.

— Вы же говорили, что мы едем домой, — пожаловалась леди Мэри.

— Сейчас, — сказала Эмма. — Робин! — окликнула она брата.

Он поколебался несколько секунд, но потом подъехал к ландо и, сняв шляпу, без улыбки произнес: «Доброе утро». Робин был все еще в большой обиде на сестру. После их последнего неудачного разговора в доме Сент-Моуров он решил, что она ничем не лучше отца и тоже обращается с ним как с ребенком, а посему он не будет искать ее общества. Его разочарование в ней усугубилось необходимостью искать где-то большую сумму денег. Ему пришлось обратиться к очень неприятному ростовщику и, как выразился Джек, продать ему душу. Он и это поставил в вину Эмме, не ответил на письмо, которое она ему послала, и больше не навещал ее.

— Робин, я так давно тебя не видела! — воскликнула Эмма.

Услышав в ее голосе искреннее чувство, леди Мэри насторожила уши и стала с интересом разглядывать Робина.

— Я был дьявольски занят, — ответил Робин. — Завалили приглашениями.

Он небрежно махнул рукой и изобразил на лице утомление от внимания света. Но тут же испортил впечатление, добавив:

— Да и не хотел обременять тебя своими делами.

— Ну, при чем тут обременять?

Эмма очень беспокоилась за Робина. При первой же встрече она бросилась ему на выручку, из чего и проистекли все последующие события. Но он про это не знает, напомнила она себе.

— Можешь не волноваться, — так же небрежно продолжал Робин. — Я все сам уладил. Зря я к тебе и обращался.

— Ты о чем? — спросила Эмма.

Неужели опять проигрался? Какие еще у него могут быть затруднения? Она слишком хорошо знала, что случается с молодым человеком, которого затягивает карточная игра.

— Робин, скажи…

Он только отмахнулся.

— Может, представишь меня своей спутнице? — спросил он таким тоном, словно сестра опять его как-то обидела.

Эмма только вздохнула: нет, он неисправим.

— Леди Мэри, это мой брат Робин Беллингем. Робин, познакомься — леди Мэри Дакр.

На лице леди Мэри отразилось разочарование: а она-то уже вообразила, что Эмма изменяет своему мужу с каким-то юнцом.

— Очень рад… — начал было Робин. — Дакр? — повторил он. — Дакр? Та самая, что распространяет россказни про Сент-Моура? С какой стати она оказалась у тебя в ландо?

— Робин! — одернула его Эмма. И оглянулась: нет ли кого-нибудь поблизости?

— Уж, во всяком случае, я здесь оказалась не по своей воле, — отрезала леди Мэри.

Робин не обратил на ее слова ни малейшего внимания.

— В клубе говорят, что она чокнутая. Фредди Бланкеншип рассказал мне…

— Фредди — ничтожество! — вскричала леди Мэри. — А вы — грубиян. Как вы можете говорить обо мне так, словно меня тут нет?

Робин окинул ее таким взглядом, словно она была не очень интересным зверьком в зоопарке.

— Фредди говорит, что она чуть не сыграла такую же штуку с ним. Стала повсюду говорить, что он ухаживает за ней, когда он всего-навсего несколько раз с ней танцевал.

Леди Мэри подавилась от возмущения и густо покраснела. Если бы взгляд мог убить, Робина уже не было бы в живых.

— Вы… вы… — От негодования она не находила слов.

— Фредди говорит, что она считает себя неотразимой.

— Скотина! — взорвалась леди Мэри, наконец-то обретя дар речи. — А вы еще хуже, чем Фредди. Такого грубияна я еще не встречала.

— По крайней мере, не станете всем говорить, что я собирался на вас жениться, — бессердечно отозвался Робин.

— Вы? Да я не вышла бы за вас замуж, даже если бы вы были последним мужчиной на земле!

— Не волнуйтесь, вам никто и не предлагает.

Леди Мэри расплакалась.

— Робин! — укоризненно сказала Эмма.

— Да я и смотреть не стану на человека в таком жилете! — сквозь слезы проговорила леди Мэри.

— А чем это плох мои жилет? — воскликнул Робин, бросая самодовольный взгляд на свой попугайной расцветки жилет.

— Ничего безобразнее представить себе нельзя! — крикнула леди Мэри и опять уткнулась в платочек.

— Леди Мэри! — с упреком сказала Эмма.

— Вот ехидна! — возмущенно сказал ее брат. — Если хотите знать, это последний писк моды. Все, у кого есть вкус, от него в восторге.

— Можно подумать, что его размалевал ребенок, добравшийся до тюбиков с краской, — сквозь слезы бросила леди Мэри.

Робин задохнулся от негодования:

— Подумать только, что по вине этой дуры Сент-Моур чуть не задушил человека в ресторане! Позорище! Таких надо упрятывать в сумасшедший дом!

— Что, говоришь, сделал Колин? — воскликнула Эмма.

— Учинил скандал. Привлек всеобщее внимание. Подумать страшно! — Робин покачал головой. — Я бы на его месте задушил эту особу. Толку больше было бы.

— Робин, о чем ты говоришь? — в полной растерянности спросила Эмма.

— Ну ладно, может, душить ее и не стоило бы, — продолжал Робин, развивая свою мысль. — Дам душить не положено. Но душу из нее вытрясти стоило бы.

— Что случилось в клубе, Робин? — грозно спросила Эмма.

— А? Да вообще-то Стейн сам был виноват. Подошел к столику Сент-Моура и что-то ляпнул про эту идиотскую сплетню. Ну а Сент-Моур схватил его за глотку. — В тоне Робина неодобрение мешалось с восхищением. — Говорят, что, не оттащи его от Стейна двое его друзей, он задушил бы его на месте.

— Из-за меня? — с восторгом воскликнула леди Мэри, у которой таинственным образом высохли слезы.

— Нет. Говорят, что тот оскорбил Эмму. Кто это станет входить в такой раж из-за вас?

— Свинья! — сказала леди Мэри.

— Ведьма! — ответствовал Робин.

Эмма издала какой-то странный звук, который заставил противников посмотреть на нее.

Увидев отчаяние на лице сестры, Робин опомнился.

— Наверное, мне не надо было все это рассказывать, — с виноватым видом сказал Робин. — Конечно, не надо было. Дамам про это знать ни к чему. Надеюсь, ты не скажешь Колину, что это я проболтался.

— Я расскажу! — заверила его леди Мэри.

Робин не удостоил ее даже взглядом.

«Значит, Колину уже досталось. Да еще перед друзьями! И даже ничего мне не сказал». — Эмма была в ужасе.

— Эмма, тебе что, плохо? — спросил Робин.

— Да нет.

Эмме хотелось поподробнее расспросить Робина про инцидент в клубе, но не могла же она это сделать в людном парке да еще в присутствии леди Мэри, которая не пропускала ни одного слова. Она велела кучеру ехать домой.

— Приходи в гости, — сказала она Робину на прощание.

Тот махнул рукой, ничего не обещая. А Эмма имела удовольствие ехать в открытом ландо по улицам Лондона с театрально рыдающей в носовой платочек леди Мэри.

— Перестаньте плакать! — сказала ей Эмма. — А то все, чего мы сегодня достигли, пойдет прахом.

— Но дело было совсем не так! — ответила леди Мэри.

— Конечно, нет, — утешала ее Эмма, не задумываясь, что та имела в виду под словом дело, и лишь желая остановить поток слез.

— Фредди Бланкеншип не давал мне проходу. Присылал цветы. Возил меня кататься. В Олмеке танцевал со мной помногу раз. Но когда мама сказала, что он, наверное, сделает мне предложение, я ему при первом удобном случае заявила, что ни за что не выйду за него замуж.

Эмма уверяла ее, что все понимает, а сама оглядывала улицу: не видит ли их кто-нибудь из знакомых? Леди Мэри опять громко всхлипнула.

— Он толстый как бочка и воображает, что знает все на свете, — сообщила она Эмме.

Та покачала головой с сочувственным видом, желая лишь одного — поскорее доехать до дома Морлендов.

— И он назвал меня накрахмаленной воображалой, которая считает, что ее никто не достоин. Но это неправда. Просто он мне не нравился.

— Ну конечно, — сказала Эмма, которая была рада видеть, что у леди Мэри, кажется, иссякли слезы.

— Кроме того, мне кажется, что он только потому за мной ухаживал, что я дочь герцога.

— Видимо, он ужасный человек, — отозвалась Эмма.

— Ужасный. А теперь мстит мне, рассказывая дурацкие истории.

— Вроде тех, что вы рассказываете о Колине, — не удержалась Эмма.

— Ничего подобного! — крикнула леди Мэри и швырнула мокрый носовой платок на сиденье. — Я скажу маме, что хочу уехать в поместье.

«Может, и правда так будет лучше? — подумала Эмма. — Я с таким трудом переношу эту девчонку, что надолго меня не хватит. И ее лучше увезти подальше от Орсино. А если Колин устраивает скандалы в клубе, все мои старания, похоже, напрасны». Но тут Эмма упрямо сжала губы. Их прогулка с леди Мэри не была напрасной. Многие из тех, которые с ними сегодня разговаривали, усомнились в сплетне, которую распускают про Колина. Надо продолжать начатое дело.

— Если вы уедете, это будет равносильно признанию, что все сплетни справедливы, — сказала она леди Мэри. — Неужели вы хотите доставить такое удовольствие Фредди?

— А что мне остается делать?

— Игнорируйте его. Поедем кататься еще раз, чтобы все знали, что вас не волнует его глупая болтовня.

Леди Мэри смотрела на нее покрасневшими глазами. Она вовсе не глупа, вдруг осознала Эмма.

— Вы просто заботитесь о Сент-Моуре, — сказала девушка. — До меня вам дела нет.

— Но вы же говорили, что тоже хотите ему помочь, — напомнила ей Эмма.

— До меня никому нет дела! — всхлипнула леди Мэри и опять потянулась за мокрым носовым платком.

К счастью, в эту минуту ландо остановилось перед особняком Морлендов.

Эмма зашла с Мэри в дом.

— Покажите свету, что вас эти сплетни не волнуют, это и вам пойдет на пользу. Если про Колина все неправда, то, значит, и россказни Фредди — сплошные выдумки.

— Я его ненавижу! — вскричала леди Мэри.

— Ну конечно.

— Я ему покажу, как возводить на меня напраслину!

— Вот и отлично, — с одобрением сказала Эмма.

— Я всем расскажу, что он носит корсет. Я слышала, как он заскрипел, когда Фредди наклонился, чтобы поднять мой веер.

— Может быть, не стоит… — начала Эмма.

Но у леди Мэри уже возникла новая идея.

— Мы отыщем его в парке, и я отвернусь, когда он мне поклонится! — с торжеством заявила она.

Эмма с трудом сдержала гримасу.

— Как удачно вы все придумали! — с сияющей улыбкой сказала леди Мэри. Она, казалось, совершенно забыла про свою вражду к Эмме. — Одну меня на прогулку не отпускают, потому что у нас в доме траур.

— А вам не кажется, что…

— Фредди еще пожалеет, что наплел про меня небылиц, — удовлетворенно сказала леди Мэри.

Величественным жестом она протянула Эмме руку.

— До свидания, — весело сказала она, подхватила юбку и пошла вверх по лестнице.

Эмма вернулась в ландо. Она испытывала одновременно и облегчение, и тревогу. События развивались чересчур быстро и не в том направлении, какое она хотела им придать.

Вернувшись домой, Эмма сразу спросила, где Колин, но он еще не приехал. Настоятельное желание поговорить с ним мешало ей заняться чем-нибудь еще, и она ходила взад и вперед по гостиной, с каждой минутой все больше раздражаясь. Она пыталась внушить ему, чтобы он поскорее вернулся, но внушения не действовали. Пришлось ей идти наверх и переодеваться к ужину. В это время она услышала его голос в холле.

К ужину ее причесывала горничная, и Эмма знала, что с Колином будет Реддингс. Придется подождать до конца ужина, решила она, изнывая от нетерпения…

— Ну, как покатались? — спросил ее Колин за ужином.

— Весьма оригинально.

— Мне тоже показалось, что леди Мэри — оригинальная девица.

— Это верно.

Эмма сделала над собой усилие и рассказала Колину о том, как прошла их прогулка. Колин страшно веселился, слушая про перебранку между Робином и леди Мэри.

— У меня появилось желание познакомиться с этим Фредди Бланкеншипом, — сказал он.

— Это твое дело. Мне же остается только надеяться, что наша следующая прогулка не будет похожа на эту.

— Как, ты думаешь еще об одной прогулке с ней?

— Да, думаю.

— Ты действительно считаешь, что это необходимо?

Эмма посмотрела ему в глаза.

— А ты так не считаешь? — со значением спросила она.

Колин намека не понял.

— Ну что ж, поступай, как считаешь нужным, — сказал он.

— А у тебя по этому поводу нет никакого мнения? — жестко спросила Эмма. — Тебе не кажется, что сплетня расползлась по всему городу?

— Мое слово пока что перевешивает выдумки какой-то девчонки.

— Вот как?

Колин, казалось, не заметил иронии в этих словах.

— Из этой истории вышла даже польза, — с улыбкой сказал он. — Ты расположила к себе мою мать.

— Что?

— Я ее сегодня встретил на Бонд-стрит, и, когда я посмел пожаловаться, что у меня в гостиной вдруг оказалась леди Мэри, она горой встала на твою защиту.

— Ты шутишь?

— Отнюдь. Твои старания предотвратить скандал произвели на нее большое впечатление. Она мне даже сделала выговор: как я смею критиковать такую смелую и находчивую женщину? И еще сказала, что я тебя недостоин.

— С чего бы это вдруг?

До сознания Колина вдруг дошли иронические интонации жены.

— Ты взяла ее штурмом, — ответил он. — В чем дело, Эмма?

— Со мной? Ни в чем.

— Тебя кто-то оскорбил? Ты поэтому спрашиваешь про сплетню?

— Не знаю, — резко ответила Эмма. — Тебе виднее.

Колин нахмурился. Но прежде чем он успел что-нибудь сказать, вошел лакей с подносом и стал раскладывать по тарелкам жаркое. Когда они начали есть, Джон встал в углу на случай, если им что-нибудь понадобится, и разговор на интересующую мужа и жену тему пришлось прекратить.

Они молча закончили трапезу.

— Куда пойдем — в библиотеку или в гостиную? — спросил Колин.

— В библиотеку, — решительно сказала Эмма.

Туда редко заглядывают слуги, и у них будет возможность поговорить. Они сели на диван перед камином. Колин протянул к огню свои длинные ноги.

— Как приятно провести вечер дома, — сказал он. — Нам так редко это удается.

— Да. — Эмма повернулась к мужу. — Я хочу с тобой поговорить.

— Я это почувствовал, — сухо отозвался он.

— Почему ты мне не рассказал… — В дверь постучали. — Кто там? — резко спросила Эмма.

Вошел Ферек. У него в руках был поднос, на котором стояли графин с бренди и бокалы. Он лучезарно им улыбнулся и поставил поднос на стол.

— А где Джон? — спросил Колин.

Ферек развел руками.

— К сожалению, он упал и ушиб колено, — ответил он. — Но я знал, что вы захотите бренди, милорд, и вот принес.

— Джон сильно ушибся? — сурово спросила Эмма. Нетрудно было догадаться, кто толкнул Джона.

— Ничего страшного. Ему только надо немного полежать.

Ферек заговорщицки посмотрел на нее, в ответ на что Эмма чуть не испепелила его взглядом.

— Клинтон сделает все, что нужно, — сказал Колин, неправильно истолковав ее взгляд.

— У мистера Клинтона сегодня выходной, — сказал Ферек таким тоном, словно более гнусной привычки, чем брать выходной, и представить себе было невозможно. — Я вот не беру выходных, милорд. — Он сложил руки на груди. — Мне и в голову не придет…

— Хорошо, Ферек, ступай, — перебила его Эмма. — Больше нам ничего не понадобится.

— Слушаю, госпожа. А дров для камина принести не надо? Осталось очень мало.

— На сегодня хватит, — сказал Колин, бросив проницательный взгляд на Ферека.

Гигант поклонился.

— Хорошо, милорд, — сказал он и вышел.

— Это должно прекратиться, — сказал Колин, когда за Фереком закрылась дверь.

— Хорошо, я еще раз поговорю с ним, — нетерпеливо сказала Эмма.

— Нет, говорить с ним бесполезно, — задумчиво сказал Колин. — Надо принять более строгие меры. Я не потерплю, чтобы он калечил моих лакеев.

— Какие меры?

— Я думаю, что закажу Клинтону… новый сюртук. С серебряными пуговицами.

Эмма невольно улыбнулась:

— Ферек лопнет от зависти.

— Вот именно. И поймет, что, несмотря на все его происки, Клинтон по-прежнему… у меня в чести.

— Я замечаю в вас тоже склонность к интриге, милорд.

— Есть немного. — Колин потянулся за графином. — Выпьем?

Эмма покачала головой, и он налил бренди себе.

— Так о чем ты хотела со мной поговорить?

— Почему ты скрыл от меня происшествие в клубе? — спросила Эмма, беря быка за рога.

— В клубе?

Но Эмма заметила, как он насторожился: Колин отлично знает, о чем идет речь.

— Говорят, ты кого-то чуть не задушил. При всех, в ресторане. И говорят, за то, что он каким-то образом оскорбил меня.

— Кто говорит? — спросил Колин тихим голосом, в котором звучала угроза.

— Почему ты мне об этом не рассказал?

— Не счел нужным.

Колин слегка отвернулся от нее. Он не очень-то гордился своей выходкой в клубе. И был возмущен, что кто-то рассказал о ней Эмме.

— Не счел нужным? Разве это не имело отношения к глупой сплетне, которую мы пытаемся пресечь?

— Я не хочу это обсуждать.

— А я хочу.

— Тебя это не касается! — отрезал Колин.

— Не касается?.. — Эмма так разозлилась, что не сразу нашлась что сказать. Кровь стучала у нее в висках. — Ясно, — наконец проговорила она. — Значит, мы вовсе не пытаемся вместе разрешить эту проблему.

— Эмма!

— А я-то вообразила, что у нас общие цели и интересы. Прошу прощения за то, что опять переступила положенные мне рамки, милорд. Постараюсь впредь этого не делать.

— Ты делаешь из мухи слона, — сказал Колин.

— В самом деле? Значит, вы там, в клубе только и делаете, что душите друг друга? У меня почему-то было совсем другое представление.

— Ты нарочно меня злишь.

— Тогда неудивительно, что туда не допускают женщин, — продолжала Эмма, игнорируя его слова. — Женщины не склонны устраивать драки.

Колин схватил ее за плечи, встряхнул и повернул лицом к себе:

— Перестань! — Он до боли сжимал ее плечи. — Кто тебе про это рассказал?

Эмма набрала побольше воздуха, тщетно стараясь сохранить спокойствие.

— Все равно я узнаю, — сказал Колин.

— Да какая разница!

— Эмма!

— А это тебя не касается! — отрезала она и дернулась, пытаясь высвободиться из его рук.

Колин опять ее встряхнул:

— Если ты мне сейчас же не скажешь, я…

— Что ты сделаешь? Задушишь меня?

Колин выпустил ее, точно обжегшись. Глазами, сузившимися от гнева, он смотрел ей в лицо.

— Кто-нибудь в парке. Но просто знакомый не осмелился бы… А, твой брат, — догадался он. — У мальчишки не хватило ума придержать язык.

Эмма постаралась придать лицу удивленное выражение, но Колин прочел в ее глазах правду.

— Черт бы побрал этого щенка! — прорычал он. — Мало ему дурацких нарядов и вечных проигрышей в карты? Да я его…

— Проигрышей? — спросила Эмма.

Колин взглянул на нее.

— Он все еще играет по крупному?

— Конечно. У него вообще мозгов не густо.

— Почему ты мне не сказал?

— Вот и сказал! — рявкнул Колин, которому хотелось растерзать юного Беллингема.

— Спасибо, — с горечью сказала Эмма. — И то только потому, что у нас началась эта… дискуссия.

— Я ему не нянька.

— Разумеется, нет. Ты мне заявил еще в день нашей свадьбы, что отказываешься ему помогать. Придется мне действовать одной — что смогу, то смогу.

— Эмма!

Как это они сумели так рассориться?

— Я сама с ним поговорю. Мне известно, до чего могут довести карты. Он должен будет прислушаться к моим словам.

— Поговорить надо с его отцом, — невольно высказал свою сокровенную мысль Колин. — Если бы он так не давил на парня…

Колин умолк.

На Эмму нахлынули воспоминания детства. Отец требовал от детей безукоризненного поведения, и ее побег не мог не повлиять на Робина. Эмма смотрела на угли, тлеющие в камине.

— Мне не хочется разговаривать с отцом, — тихо призналась она.

— Ну и не разговаривай, — отозвался Колин. — Молодые люди с возрастом умнеют. Ты слишком переживаешь по этому поводу.

Эмма внимательно на него посмотрела. Перед ней возник образ Эдварда, погибшего из-за страсти к азартным играм. Колину этого было не понять. Эмма вдруг почувствовала, как между ней и Колином разверзается пропасть.

— Не беспокойся, — холодно сказала она, вставая. — Я постараюсь, чтобы все это тебя никак не касалось.

— Это действительно меня не касается, — пробурчал Колин.

Он был зол на весь свет. Эмма как с цепи сорвалась.

— Совершенно верно, — сказала Эмма. — Спокойной ночи, милорд.

Когда она ушла, Колин налил себе еще бренди и мрачно уставился в камин. Эмма к нему несправедлива. Отказывается слушать объяснения. И до чего язвительна! Конечно, он вел себя в клубе как последний идиот. Ему не надо этого объяснять да еще делать саркастические замечания про любовь к дракам. Его и так передергивает каждый раз, когда он вспоминает лиловое лицо Стейна. Мало разве того, что над ним посмеиваются все его приятели? И разве он не понимает, что этой несвойственной для себя вспышкой только затруднил борьбу со сплетнями? Зачем ей-то понадобилось над ним насмехаться?

В знак протеста Колин снова наполнил бокал и выпил. Неужели она не может его понять? Понять, как он стыдится этой выходки. Но ей есть дело только до своего братца. А стоит он такой заботы? Конечно, нет! Юный болван, который не умеет держать язык за зубами, не в состоянии уйти от карточного стола до того, как проиграется в пух и прах, который не может даже приличный жилет себе заказать в конце концов! Колин с трудом удерживался от соблазна шваркнуть бокал о кирпичи камина. Нет, что угодно, но обращать Робина Беллингема на путь истинный он отказывается. Пусть-ка посидит недельку в долговой тюрьме — это ему выправит мозги.

 

Глава 9

На следующее утро, не дав себе времени на размышления, Эмма позвала Ферека и отправилась в его сопровождении пешком к знакомому до боли дому.

Все здесь осталось по-прежнему: те же дома из красного кирпича, отделанные серым камнем; та же булыжная мостовая и аккуратные тротуары со столбами, к которым привязывали лошадей; та же безукоризненная чистота перед каждым домом; а в доме номер 16, где жила миссис Грейнджер, в ящике под окном, как и раньше, цвели розы. Все осталось до удивления неизменным.

— Мы сюда пришли, госпожа? — осведомился Ферек.

Эмма кивнула. У нее стоял комок в горле.

— А кто здесь живет?

— Раньше здесь жила я, — шепотом сказала Эмма.

Ферек наклонился к ней:

— Я вас не расслышал, госпожа.

Эмма выпрямилась, взяв себя в руки.

— Я жила здесь ребенком, Ферек. Это наш фамильный дом.

— Да? — Гигант с интересом огляделся. — Приятная улица.

— Да. — Эмма пошла по правой стороне улицы к дому номер И.

— Вы собираетесь навестить отца, госпожа?

Эмма опять кивнула.

— Это хорошо. — На лице Ферека появилось довольное выражение.

— Ты одобряешь, Ферек? — с улыбкой спросила Эмма.

— Старших положено уважать. С тех пор, как мы приехали в Англию, вы ни разу не были у отца.

— Мы поссорились при расставании, — сухо ответила Эмма.

— А сейчас вы хотите загладить свою вину?

— Мою вину? Это он пусть заглаживает свою.

Они подошли к парадному входу дома Беллингемов.

Ферек медленно покачал головой:

— Нет, госпожа, повиниться должен младший. Нельзя унижать старых людей.

Эмма хотела возразить, но передумала.

— Ты ничего не знаешь о наших отношениях, — вполголоса проговорила она и велела ему постучать в дверь.

Дверь открыл человек, который тоже ей был хорошо знаком.

— Здравствуй, Виггинс, — сказала Эмма.

— Мисс Эмма! — Старый дворецкий расплылся в улыбке. — Как я рад вас видеть! Мы все слышали… Я хочу сказать, примите, пожалуйста, поздравления от всех слуг.

— Спасибо. — В Эмме шевельнулось чувство вины.

Старый слуга смотрел на нее с такой доброжелательностью. Может, следовало бы раньше прийти сюда? — Я спущусь к вам после разговора с отцом. Он дома?

— Да, мисс. Он у себя в кабинете.

Эмма прошла в холл. Тут Виггинс, наконец, разглядел Ферека и вздрогнул.

— Это мой слуга Ферек, — успокоила его Эмма.

Виггинс в изумлении смотрел на темнокожего гиганта.

— Вот как, мисс? — слабым голосом произнес он.

Ферек низко ему поклонился.

— Почтение дому отца моей госпожи, — пробасил он.

— Э-э-э… — Виггинс таращился на Ферека, который все еще стоял, согнувшись в поклоне. Потом вопросительно посмотрел на Эмму.

— Скажите спасибо, — шепнула она.

— Гм. Спасибо, — сказал Виггинс.

Ферек распрямился и широко ему улыбнулся.

— Жди меня здесь, — приказала ему Эмма.

— Хорошо, госпожа. — Ферек сел на пол, прислонившись спиной к стене.

— Мисс Эмма! — протестующе воскликнул старый дворецкий.

— Пусть его. Не волнуйся.

Эмма оставила дворецкого выяснять отношения с Фереком, а сама пошла по коридору.

Около двери кабинета она помедлила. Когда она была ребенком, ее призывали сюда только для того, чтобы выбранить. Ей с Робином запрещалось входить сюда без сопровождения взрослых, и их отец всегда уходил в кабинет, когда был в плохом настроении. Так что Эмме пришлось сделать над собой усилие, чтобы поднять руку и постучать в дверь.

— Войдите!

Эмма сглотнула и отворила дверь.

Джордж Беллингем сидел в кресле около камина. Окно было у него за спиной, и свет, падающий на страницы книги, которую он читал, превращал его седые волосы в подобие нимба. Лицо Беллингема было в тени.

— В чем дело? — спросил он, поднимая глаза.

Раздражение тут же уступило место удивлению, он схватил трость и поспешно поднялся на ноги. — Эмма, дорогая, как я рад тебя видеть!

— Пожалуйста, не вставай.

Эмма пересекла комнату и остановилась перед ним.

— Какой приятный сюрприз, — сказал ее отец, опускаясь обратно в кресло. — Садись, пожалуйста.

Ты прекрасно выглядишь.

Эмма села в кресло с другой стороны камина.

— Надеюсь, ничего не случилось? — резко спросил Беллингем. — С Сент-Моуром не поссорилась?

— Нет.

— Ну и прекрасно. Я просто подумал, чего это ты вдруг ко мне пришла. Ты здесь не была с… — Он не докончил фразы, повернулся и дернул за шнур колокольчика. — Хочешь кофе? Или чаю?

— Не знаю. Чаю, может быть.

Дверь отворилась.

— Бесс, — сказал Беллингем, — к нам пришла мисс Эмма. Принеси чаю.

— Сейчас, сэр, — сказала горничная и присела. — Мы рады вас видеть, мисс Эмма.

— Спасибо, Бесс.

В ожидании чая Эмма говорила о разных пустяках, но когда горничная принесла чай, разлила его по чашкам и удалилась, Эмма сказала:

— Вообще-то я пришла к тебе поговорить о Робине.

Улыбка исчезла с лица Беллингема.

— Что еще он натворил?

— Он ничего не натворил. То есть… — Эмма набралась духу и выпалила: — Меня беспокоит его увлечение карточной игрой.

— А черт! — взорвался Беллингем. Он по-прежнему играет? Сколько раз я ему выговаривал! Угрожал лишить его содержания. Но он и слушать не хочет. — Старик стукнул кулаком по ручке кресла. — Я с него шкуру спущу.

Эмма вздрогнула. Как часто он вот так же кричал на нее.

— Пожалуйста, папа, — сказала она.

— Что пожалуйста?

— Это не поможет.

Джордж Беллингем вперил в нее гневный взгляд.

— У тебя, наверное, есть какое-то предложение. Иначе бы ты не пришла.

— Не знаю, — ответила Эмма. — Мне хотелось с тобой посоветоваться. Я так хорошо знаю, что может случиться с человеком, который пристрастился к карточной игре.

Беллингем фыркнул.

— Мне невыносимо думать, что Робин может, погибнуть, как…

— …как этот прохвост Эдвард Таррант, — закончил он.

Эмма кивнула.

— Я с самого начала предупреждал тебя, что ему нужны только твои деньги.

— Да. Предупреждал.

— А ты прислушалась к моим словам? Теперь ты поняла, что я был прав?

— Да, папа, — безжизненным голосом ответила Эмма.

— А теперь ты пришла давать мне советы, как воспитывать сына?

— Нет, я только хочу…

— Вы только ее послушайте! Да знаешь ли ты, что если я с мальчишкой чересчур суров, то в этом виновата ты.

— Я?!

— Я просто не хотел, чтобы он погубил свою жизнь так же, как ты погубила свою. Вот и держу его в узде. И что в этом плохого? — Он враждебно смотрел на Эмму.

— Я понимаю, что причинила тебе много неприятностей, — начала Эмма.

— Неприятностей! Да ты просто не представляешь себе, что мне пришлось вытерпеть.

— Наверное, не представляю, — признала Эмма.

— Когда ты сбежала, я был вне себя. После смерти матери я старался быть тебе хорошим отцом. Ты не можешь этого отрицать. Я старался делать для тебя все, что мог, хотя, может быть, мог я не так уж много. А ты отказалась от надежды на удачный брак и удрала с этим… И я дал себе клятву, что во второй раз подобного не допущу…

Впервые Эмма почувствовала раскаяние за то, как она поступила с отцом. Когда ей было семнадцать лет, она думала только о себе.

— Прости, папа, — сказала она.

Он вытаращил на нее глаза и зажевал ртом, точно ему попался жесткий кусок мяса.

— Раньше ты этого никогда не говорила.

— Да.

Джордж Беллингем откашлялся.

— Тебе не кажется, что Робин восстает против твоей узды? — осмелилась спросить Эмма. Беллингем нахмурился.

— Играет в карты именно потому, что я это запретил? — Он покачал головой. — Не может этого быть. Робин — неглупый мальчик.

— Конечно, — согласилась Эмма, — но, как всем молодым людям, ему иногда хочется взбрыкнуть.

— И он не жеманный денди, хоть и одевается по-дурацки, — прорычал Беллингем.

— Нет, он не денди. Но, наверное, ему иногда хочется восстать против запретов. Вроде как сесть на лошадь, которую никто не сумел объездить.

Беллингем внимательно смотрел на нее из-под кустистых бровей.

— Или устроить гонки на самой людной улице Бата?

Эмма заставила себя бесстрашно посмотреть отцу в глаза.

И тут Беллингем усмехнулся:

— Видно, я когда-то тебе рассказывал слишком много историй про себя.

— И я помню их все до единой. — Эмма посмела улыбнуться.

— За эту гонку отец дал мне знатную выволочку, — сказал Беллингем. — Кричал, что такого олуха свет не видывал, и грозил держать взаперти в поместье, пока мне не исполнится тридцать лет.

Эмма благоразумно помалкивала. Джордж Беллингем опять вздохнул:

— Когда Робин окончил школу, я запретил ему играть в любые карточные игры, даже в мушку. Может, я и в самом деле слишком сильно на него давил.

Эмма молча слушала.

— Меня и самого не так-то легко было обуздать.

Эмма кивнула.

— Но игроков у нас в роду не было, — заявил ее отец.

— Я ненавижу азартные игры, — сказала Эмма.

Беллингем задумался.

— У тебя вроде было какое-то предложение? — спросил он и с надеждой, и с некоторой досадой.

— Я подумала… что, если бы ты вообще перестал с ним говорить о карточной игре, ему некому было бы идти наперекор.

— А как быть, когда он является ко мне со своими долгами?

Но Эмма не успела ответить. Нахмурившись, ее отец продолжал:

— Впрочем, он давно этого не делал. Не знаю, как он выкручивается, он всегда проигрывает больше, чем выигрывает. Игрок он никудышный.

— Скажи ему, что это тебя не касается. Он взрослый человек и должен жить на свои деньги.

— Но он не может!

— Ну и пусть. Может быть, тебе придется выручить его еще раз или два. Но если он не будет слышать постоянных упреков, кто знает, возможно, он научится думать сам за себя.

— Гм, — буркнул ее отец. Но в глазах у него было напряженное раздумье, и Эмма решила, что, пожалуй, этим лучше ограничиться. Толку от дальнейших приставаний не будет.

— Решай сам, как будет лучше, — закончила она. — А если нужна моя помощь, скажи какая.

— Постарайся заполнить его время, — немедленно отозвался Беллингем. — Мальчишка мечтает вращаться в высших кругах. Он с радостью явится на любой бал или вечер. И ему будет некогда играть в карты.

— Это я сделаю, — охотно пообещала Эмма. — Мне даже пришла в голову мысль получше.

«Замечательная идея, — подумала она, — как раз то, что нужно».

У Эммы с Колином уже давно была договоренность, что в этот вечер они пойдут вместе с его матерью в театр. Заканчивая туалет, Эмма клялась себе, что Колин получит от нее именно то, что предусматривалось в их сделке. Она покажет ему, что может до буквы придерживаться условий их партнерства. Она будет мила, но сдержанна, весела, но поверхностна — в общем, она будет воплощением идеальной жены аристократа. Окинув последним взглядом свое платье из вишневого бархата, она пошла вниз, где ее ждал муж. Радужная улыбка Эммы подняла Колину настроение. Высоко подняв голову, само воплощение изящества и высокомерия, она вышла в дверь, которую перед ними открыл Клинтон, и с помощью лакея поднялась в карету.

Когда Клинтон последовал за ней, она аккуратно расправляла юбку, чтобы бархат не помялся. Лакей затворил за ними дверцу и вскочил на запятки. Лошади тронулись. Карета слегка покачивалась на рессорах, и Эмма взялась за ременную петлю, чтобы сидеть совершенно прямо.

— Эмма, — начал Колин.

— Ты не слышал, что это за пьеса? — с притворным интересом спросила она. — Твоя мать не знает, про что она, кто в ней играет — вообще ничего.

— Я знаю только, что премьера была вчера.

— Что ж, тем интереснее.

— Интереснее? — повторил Колин, всматриваясь ей в лицо.

— А ты разве не считаешь, что незнакомая пьеса интригует больше? — сказала Эмма, глядя в окно. — Конечно, может оказаться, что она никуда не годится. Но зато, если это хорошая пьеса, получаешь удовлетворение от того, что узнал что-то новое.

— Удовлетворение? — повторил Колин, словно слышал это слово впервые.

— Я всегда любила театр, — продолжала Эмма. — И мне повезло — я бывала в театре в Европе и даже в Константинополе. Ты знаешь, что там они…

— Что это с тобой? Что за бессмысленная болтовня?

— Бессмысленная? — Эмма с усилием сохранила ровную и дружелюбную интонацию. — Простите, милорд. Если вам скучно меня слушать, я замолчу.

— Это что, продолжение вчерашнего? Так я хотел…

— Вчерашнего? — повторила Эмма, точно не в силах припомнить, о чем он говорит. — А, вот мы и приехали. Как удачно, что мы живем так близко.

— Эмма!

Но лакей уже открывал дверцу и опускал ступени. Мать Колина и сэр Освальд Стонтон, старый друг его отца, уже ждали их у входа в театр.

До начала спектакля времени оставалось мало, так что, не мешкая, все направились в ложу, которую баронесса сняла на этот вечер. До поднятия занавеса успели только обменяться обычными вежливыми вопросами о здоровье, и поговорить с Эммой наедине Колину не удалось.

Наконец представление началось, и Эмма наклонилась вперед в предвкушении удовольствия. Она действительно любила театр, находила в нем утешение, отвлекаясь от своих бед. Она сидела, подперев рукой подбородок, и в уме перебирала действующих лиц: молодая невинная героиня, великодушный герой, старая зловредная тетка, назойливый поклонник.

«Обычный набор, — разочарованно подумала она. — И диалог, судя по началу, банален до крайности. Видимо, ничего выдающегося от спектакля ждать не придется».

И вдруг на сцене стало происходить что-то очень странное. Эмма даже не поверила своим глазам. Может быть, это случайность? Актеры, играя свои роли, при этом почему-то смотрели куда-то поверх зрителей. Потом произошла еще одна странность, потом еще. Эмма смотрела на сцену с изумлением. Затем повернулась к своим спутникам: а они заметили? У сэра Освальда был сонный, скучающий вид. Мать Колина вообще отвела взгляд от сцены и высматривала знакомых в партере. Эмма взглянула на Колина. В его глазах была усмешка, а уголки рта подрагивали — вот-вот он рассмеется.

— Ты видел?.. — прошептала Эмма.

— Еще бы. Очень странный спектакль.

Они опять обратились к сцене, и через секунду оба рассмеялись.

— Чего это вы так развеселились? — спросила мать Колина. — Я не нахожу в этой пьесе ничего забавного. Более того, она мне действует на нервы.

— По-моему, актеры с тобой согласны, мама, — сказал Колин. — А может быть, они просто терпеть не могут друг друга.

— Ты заметил, как судья подставил ножку старухе? — спросила Эмма.

— А она наступила ему на ногу каблуком. Проворная старуха. И как же виртуозно он ругался!

Эмма опять засмеялась:

— А актерам пришлось сделать вид, что так и положено по пьесе. Тот высокий, что играет героя, совсем растерялся.

— Не вижу в этом ничего смешного, — пробурчал сэр Освальд. — Позор, а не спектакль. Актеры только и делают, что стараются досадить друг другу, а до публики им и дела нет.

Эмма и Колин переглянулись. Оба усмехались. «С кем еще у меня такое взаимопонимание? — подумала Эмма. — Как часто в прошлом на меня смотрели так, будто я несу страшный вздор, говорю что-то неуместное». Эмму пронзило чувство близости к Колину, и она отвернулась.

Как только первое действие закончилось, некоторые зрители стали расходиться. Сэр Освальд предложил последовать их примеру. Эмма хотела было возразить, но тут вмешался Колин:

— Нет-нет, надо досмотреть до конца. Мне ужасно интересно, что еще они выкинут. Как вы думаете, дотянут они до конца пьесы?

— Боюсь, что юная героиня не дотянет, — сказала Эмма. — Мне уже в конце первого действия казалось, что она вот-вот взорвется.

— Нет, это упустить нельзя.

— Да, давайте останемся, — сказала Эмма, улыбаясь Колину.

— Тогда пошли хотя бы закусим, — проворчал сэр Освальд, поднимаясь с кресла.

Все четверо вышли в переполненное фойе, где обменивались приветствиями и разглядывали туалеты друг друга те, кто не захотел сидеть антракт в ложе. Колин пошел в буфет за вином. Мать Колина и сэр Освальд присоединились к группе весело болтающих знакомых. А Эмма просто наблюдала за оживленной толпой, словно еще за одним представлением.

— Я не понимаю, что происходит на сцене, — жаловалась женщина, стоявшая справа от нее. — Бессмыслица какая-то.

— Молодая актриса недурна, — подслушала Эмма обращенную к приятелю фразу немолодого джентльмена в вычурной одежде денди. — Надо будет после спектакля пройти за сцену и познакомиться с ней.

Неужели никто в этой толпе не разделяет ее с Калином любопытства по поводу хулиганского поведения актеров?

«Видно, у меня только один единомышленник», — с непонятной грустью подумала Эмма.

Она огляделась в поисках его высокой фигуры. Он все еще стоял у стойки бара.

И тут у ее уха прозвучал знакомый ненавистный голос:

— Добрый вечер.

Эмма рывком повернулась и увидела графа Джулио Орсино.

— Решил вас поприветствовать, — сказал он.

Эмма промолчала.

— Ну и как, нравится вам пьеса? — спросил Орсино с таким видом, точно они были добрыми друзьями. — Боюсь, что она оставляет желать лучшего.

— Моя дорогая баронесса…

— И держитесь от меня подальше, — добавила Эмма.

— Но вас тут бросили одну, — с притворной заботой возразил Орсино. — Я не могу…

— Я не одна.

— Может быть, мне сходить за вашими друзьями?

Он окинул взглядом толпу.

Эмме стало не по себе: совсем рядом находились мать Колина и сэр Освальд, и сейчас появится Колин. Она меньше всего хотела, чтобы они столкнулись с Орсино. Она ни за что не представит Орсино им. Он все еще не понял, с кем имеет дело. Если он хочет публичной сцены — что ж, он ее получит. Дрожа от негодования, Эмма молча повернулась к нему спиной. Любой, кто их увидит, поймет, что она не хочет иметь с этим человеком дела. Ничего более оскорбительного нельзя было придумать. И Орсино это сполна заслужил. Пора ему понять, что он должен оставить ее в покое. Если же он этого не сделает, то произойдет что-то ужасное — в этом Эмма была уверена.

Прошла долгая томительная минута. Орсино молчал. Потом его дыхание шевельнуло прядь волос у нее на щеке.

— Я советую вам приехать ко мне домой, — прошептал Орсино, почти касаясь губами ее уха. — Я долго терпел, безропотно выносил ваше презрение. Но этому настал конец. Если вы завтра ко мне не приедете, то горько об этом пожалеете.

С этими словами он удалился. Эмма не столько видела, сколько чувствовала, как он отошел от нее. Два-три человека, стоявшие неподалеку, проводили его любопытными взглядами. Они исподтишка поглядывали и на нее. У Эммы задрожали руки. Она была вынуждена признаться себе, что боится Орсино, потому что слишком хорошо знала, на что он способен.

Перед глазами у нее возник бокал с вином.

— Прошу, — сказал Колин.

Эмма вздрогнула.

— Я тебя напугал? Прости.

Эмма взяла бокал.

— С кем это ты разговаривала?

Эмма подняла на него глаза и тут же их отвела.

— Я? Я ни с кем не разговаривала. — Она отхлебнула из бокала, стараясь унять дрожь в руках.

Колин вглядывался в лицо Эммы. Он отлично видел, что она разговаривала с каким-то смуглым иностранцем в довольно вызывающей одежде. Он видел, как она от него отвернулась, и как он прошептал ей что-то на ухо, отчего она заметно побледнела. Колину совсем не понравился этот тип — от него исходила какая-то непонятная опасность. С такими людьми Эмме знаться совсем ни к чему, особенно теперь, когда она замужем.

Ему вдруг пришло в голову, что Эмме, возможно, есть, что скрывать от него: мало ли что могло с ней случиться за годы жизни с Эдвардом Таррантом.

— Такой приземистый человек в желтом жилете, — сказал он Эмме, не желая оставлять эту тему.

— А, — сказала Эмма, — этот. Он спрашивал, как пройти в ложи третьего яруса.

Если бы она не вела себя так нервно, Колин, может быть, ей и поверил бы. Но она явно была расстроена. И ему было так же очевидно, что объяснений от нее он не получит.

Это Колина чрезвычайно обеспокоило.

— Он не знаком с этим театром? — не удержался спросить Колин.

— Что? Нет, не знаком. Он, видимо, не лондонец.

Колин хорошо знал жену. Ничего постыдного она скрывать не могла. Почему же она не хочет ему сказать, что произошло? Колину хотелось заставить Эмму признаться, что она знает этого человека, и что он сказал ей что-то неприятное, потребовать, чтобы она сказала ему правду и, главное, объяснила, почему она этого не сделала сразу. Но он не осмелился этого сделать. Когда он на ней женился, он считал, что знает все про ее прошлое. Эмма как будто ничего от него не скрывала. Их деловой уговор не давал ему права знать то, о чем Эмма предпочитала умалчивать. Но этот разумный довод не облегчал неожиданно возникшую душевную боль; Колин хотел, чтобы она искала у него защиты от любой беды. Он сам был потрясен глубиной этой потребности. И тут же стал придумывать привычные объяснения. Я просто хочу защитить ее от неприятностей, — убеждал он самого себя. — В этом нет ничего противоестественного. Это входит в обязанности мужа. Взяв себя в руки, Колин решил сам выяснить, что это за человек к ней подходил. А там будет видно.

Прозвенел звонок. В заполнившей фойе толпе было много любителей посплетничать, которым ничего не стоило вынюхать лакомый кусочек, поэтому Колин решил с разговором повременить — под любопытными взглядами Эмма никогда ему ни в чем не признается.

Почему-то ему стало легче. Теперь он только хотел согнать с ее чела эту тревожную складку.

— Официант сказал, что актриса, играющая старуху, бросила актера, играющего судью, потому что влюбилась в молодого героя, — сказал Колин Эмме, предлагая ей руку. — А герой никак не может сделать выбор между нею и инженю. Так что вся труппа взвинчена до предела.

— Реальная жизнь вторгается в искусство? — сделав над собой усилие, изобразила интерес Эмма.

— Да, и, кажется, берет верх. Они сводят счеты прямо на сцене.

Эмма улыбнулась, и у Колина странно сжалось сердце.

— Может быть, они выяснили отношения во время антракта? — предположила Эмма.

— Надеюсь, что нет, — отозвался Колин.

Эмма взглянула на него и увидела смешливый блеск с его глазах.

— Я тоже, — сказала она и уже легко, без напряжения улыбнулась.

Когда поднялся занавес, сразу стало ясно, что в труппе не произошло примирения. Актеры произносили комические реплики со злобным выражением на лицах. Когда один из них по ходу действия взял руку дамы и склонился над ней в поцелуе, по выражению ее лица было видно, что он больно стиснул ей пальцы. Она же, в свою очередь, наливая бокал вина, нарочно плеснула ему на панталоны. Актер злобно оскалился.

— Того и гляди, укусит, — заметил Колин, за что был награжден веселым смехом Эммы.

На сцене дела шли все хуже. Актеры заслоняли друг друга от публики, произносили фразы из других пьес и, всячески мешали товарищам. Развитие событий вконец запуталось, актерам приходилось с ходу придумывать ответ на неожиданные реплики, в котором был бы хоть какой-то смысл. Эмма с Колином затеяли игру: после каждой реплики они шепотом высказывали предположение, из какой пьесы она взята. За десять минут они насчитали шесть пьес.

— Господи, опять из Гамлета, — вытирая слезы смеха, простонала Эмма. — Судья, видно, знает его наизусть.

— И очень кстати использует, — согласился Колин и рассмеялся вслух, увидев, каким ненавидящим взглядом актриса постарше наградила судью.

Из партера на сцену летели огрызки яблок, скомканные программки и прочий мусор. У публики иссякло терпение. Инженю это привело в такое раздражение, что она носком туфли отшвырнула один огрызок обратной в партер. В ответ раздался грозный гул. Герой схватил инженю за руку, рывком повернул к себе лицом и, буквально скрипя зубами, признался в любви.

— Нет, это ужасно, — сказала мать Колина, хотя она уже тоже улыбалась. — Поехали домой.

— Неужели тебе не хочется узнать, чем это кончится, мама? — со смехом спросил Колин.

— Кончится потасовкой, — уверенно ответила она. — И мне вовсе не улыбается искать карету в бушующей толпе.

На сцене тем временем инженю окончательно вышла из себя. Подбоченившись, она повернулась к залу и крикнула «Скотина!» толстому человеку в полосатом шейном платке, который только что обозвал ее шалавой. В ответ этот человек в еще более вульгарных выражениях высказался о ней, ее нравственности и спектакле в целом.

— Ну все, — сказал Колин.

Молодая актриса стала подбирать на сцене набросанный туда мусор и бросать его в зрителей. Один из молодых актеров присоединился к ней, а остальные стали пятиться к кулисам, словно надеясь, что про них забудут. Партер бушевал.

— Пора уходить, — сказал Колин.

— А может, спрячемся за шторы и досмотрим до конца? — с искрящимися от смеха глазами предложила Эмма.

Но тут в ложу залетел огрызок яблока, чуть не попавший в перо, украшавшее шляпку баронессы.

— Стратегическое отступление, — объявил Колин. — Мама, Эмма, пошли. Сэр Освальд, возьмите дам под руку, а я буду прикрывать тыл.

Большинство зрителей в ложах пришло к такому же решению, и, когда Колин и его подопечные добрались до вестибюля, он уже был заполнен толпой зрителей, устроивших в дверях страшную давку. В зрительном чале тем временем нарастал шум. Не успел Колин пробиться через толпу и усадить дам в карету, как из театра вырвалась орава юнцов, которые помчались по улице, вопя и размахивая разноцветными кусками материи, очень походившими на атласные нижние юбки.

— Подмастерья! — воскликнул сэр Освальд — Управы нет на окаянных. Что-то надо делать.

— Что, милорд? — давясь от смеха, спросил Колин. — Может быть, пусть пишут театральные рецензии в газеты?

Эмма засмеялась.

— Смейтесь-смейтесь, — проворчал сэр Освальд. — Только куда мы катимся, если всякому сброду разрешают бегать по улицам, размахивая… нижним бельем. Того и гляди, примутся грабить магазины.

— Да нет, то, что им нужно, они уже, кажется, получили, — возразил Колин.

Сэр Освальд фыркнул.

Всю дорогу домой Колин с Эммой смеялись над событиями в театре.

— Я понимаю эту молодую актрису, — сказала Эмма, когда они вместе поднимались по лестнице. — На ее месте мне бы тоже захотелось швыряться чем попало.

— Естественно, — согласился Колин.

— Но я бы лучше целилась, — заверила его Эмма. — Я бы обязательно попала в красный нос этого хама, который выкрикивал оскорбления.

— Не сомневаюсь.

Они дошли до двери спальни Эммы, и Колин не знал, войти ему туда вместе с женой или нет. После вчерашнего он не был уверен в приеме. Эта мысль огорчила и рассердила. Он всего-навсего хотел, чтобы все оставалось по-прежнему.

— Нас смешат одни и те же вещи, — сказал он.

— Это верно, — признала Эмма, в глазах и уголках рта которой еще таился смех.

— Такое не часто случалось в моей жизни.

— И в моей тоже. Как, по-твоему, это понимать? Что у нас обоих извращенное чувство юмора?

Глядя на нее, Колин почувствовал, как в нем поднимается пугающая его своей силой волна чувства. Он не знал, как назвать это чувство, хотя знал, что оно целиком обращено на Эмму.

— Я вчера вечером… погорячился, — проговорил он. — Я не хотел тебя обидеть.

Глядя в ее синие глаза, наслаждаясь такой знакомой, но каждый раз заново его удивляющей красотой, он невольно поднял руку и погладил Эмму по щеке. Она накрыла его руку своей. Колин со стоном схватил ее в объятия и крепко прижал к себе. К его огромному облегчению, Эмма обвила руками его шею. Протянув за ее спиной руку, Колин нащупал ручку двери и завел жену в спальню. Закрыв за собой дверь, он наклонился и коснулся губ Эммы легким, как взмах крыльев бабочки, поцелуем. Она удовлетворенно вздохнула.

Колин стал осыпать ее быстрыми легкими поцелуями, блуждая рукой по ее телу. Она последовала его примеру и, просунув руку ему под рубашку, стала ласкать его такими же легкими движениями. Колин содрогнулся от ликующей страсти.

Он расстегнул застежки ее платья, и оно скользнуло на пол. Отступив на шаг, Колин быстро снял камзол, шейный платок и рубашку. Эмма гладила его мускулистые руки и грудь. От ее ласки у него заходилось сердце. Пальцами она чувствовала, какая у него горячая кожа. Его поцелуи, хотя все еще быстрые и легкие, стали настойчивее.

Вдруг он наклонился, подхватил край ее нижней юбки и снял ее через голову. Минуту он держал ее руки поднятыми, а губами впился в нее совсем не воздушным поцелуем. Поцелуй длился очень долго, и руки Колина постепенно спустились по рукам Эммы на ее бедра. Прижав ее к себе, он сиплым голосом сказал:

— Пошли в постель.

Эмма стояла голая возле высокой кровати и смотрела на него. Ее взгляд воспламенял Колина все больше. Не в силах более сдерживаться, они упали на кровать. Эмма начала ласкать низ его живота легкими прикосновениями. Колин, застонав, стиснул зубы — наслаждение граничило с мукой. Он знал, что не долго еще сможет сдерживаться, однако хотел попробовать на вкус все ее прекрасное тело. Он приподнялся на локте и стал покрывать поцелуями ее нежные плечи, грудь, где он слегка задержался, чтобы насладиться ее тихими стонами нетерпения, мягкую кожу ее живота, округлость бедер, красивые ноги.

«Она как теплый шелк, — думал Колин, — который скользит по телу и доводит до исступления. В постели с ней тебя охватывает замечательное чувство: ты отчаянно ее хочешь и одновременно, зная, что ты ее получишь, стремишься растянуть это состояние желания». Он проник свободной рукой в горячее влажное средоточие ее собственного желания.

Вскрикнув, Эмма выгнулась навстречу его руке, а он не хотел, чтобы это блаженство кончалось, ему хотелось, чтобы оно продолжалось вечно.

— Колин! — стонала Эмма. — О, Колин!

Нетерпение, звучавшее в ее голосе, окончательно разрушило его слабеющую власть над собой. Он приподнялся и припал к ее губам. Эмма прижималась к нему, обхватив его ногами и выгнув спину. Повторяя ее имя, он резко вошел в нее, и оба вскрикнули от наслаждения. Теперь он уже не мог остановиться…

— Если бы не ты, я никогда бы этого не узнала, — прошептала она через какое-то время, когда оба просто лежали, отдыхая.

— Чего этого?

— Подобных ощущений, — тихо сказала она, все еще глядя ему в лицо. — Этого восторга. — Она с трудом подбирала слова. — Я не хотела еще раз выходить замуж. И я бы никогда… я прожила бы всю жизнь, не зная такого…

Она села и потянулась.

— Такого чего? — спросил он.

— Такого блаженства. Такого наслаждения. Эдвард никогда… — Она замолчала.

— Чего никогда не делало это ничтожество — Эдвард Таррант? — спросил Колин.

Эмма молчала.

— Скажи! — потребовал он.

Мысль, что ее касался другой мужчина, привела то в ярость.

— Я думаю, — медленно сказала Эмма, — что его по-настоящему возбуждали только карты. — Она обхватила себя руками. — А со мной он всегда спешил… и был груб. Словно… супружеские отношения были для него обязанностью, которую надо было выполнить как можно быстрее. Может быть, даже неприятной обязанностью. — Она вздрогнула. — Так, по крайней мере, мне стало казаться очень скоро после свадьбы.

Колину стало ее жалко, но одновременно он испытывал удовлетворение, смешанное с презрением к этому болвану Тарранту.

— Если бы я тебя не встретила…

И тут он почувствовал, что тоже потерял бы что-то очень важное, если бы не нашел Эмму.

Глубокой ночью Эмма проснулась и какое-то мгновение лежала не шевелясь. Она была в собственной знакомой спальне. На каминной полке тихо тикали часы, она ощущала легкий аромат своих любимых духов, все было уютно и приятно. Но что-то было и незнакомое. Что?

И тут она услышала ритмичное дыхание и почувствовала под боком непривычное тепло. Повернув голову, она увидела рядом с собой Колина. В полумраке спальни ей были видны только темная бахрома ресниц на его щеках и неясные очертания его лица. Одеяло тихо вздымалось и опускалось в такт его дыханию. Одна его рука лежала на подушке совсем рядом с ее головой.

Биение ее сердца участилось. Колин в первый раз остался у нее в постели на ночь. Опасаясь кошмаров, он всегда, после того как она засыпала, уходил к себе. Утром она просыпалась одна. Эмма часто мечтала о том, чтобы, проснувшись, найти его рядом. Каково это было бы? Ей хотелось сказать ему об этом, но останавливала мысль о том, что их уговор воздвиг между ними определенные преграды.

И вот он рядом. Эмма слушала его дыхание, вдыхала его мужской запах. Он не ушел.

Эмме вдруг захотелось разбудить его и заглянуть в его необыкновенные сиреневые глаза, узнать, действительно ли в нем произошла перемена, и что она значит. Но она не посмела этого сделать. Слишком все было непрочно, слишком велик был риск разочарования. Приподнявшись на локте, Эмма смотрела на спящего Колина. Он выглядел умиротворенным и необыкновенно сильным.

Колин был таким мужчиной, о котором она мечтала и которого не надеялась найти. Она хотела быть рядом с ним и через двадцать, и через тридцать лет. Она хотела рожать ему детей, а ведь только несколько месяцев назад она поклялась, что больше не выйдет замуж и не заведет семью.

«Я его люблю», — осознала она, и эта мысль ее потрясла. Это была настоящая любовь, а не увлечение неопытной девочки, бросившее ее в объятия Эдварда. До сих пор она просто не понимала, что такое любовь. Она думала, что любовь — это когда колотится сердце и глаза слепит блеск, как от солнца на воде. Но любовь больше похожа на морские течения в Треваллане — могучие, необоримые, которым невозможно сопротивляться, и которые нельзя победить. И она была во власти этого течения и не надеялась — да и не хотела — спастись. Она хотела одного — чтобы Колин чувствовал к ней то же.

Эмма опустилась на подушку. Он не требовал от нее любви, напомнила она себе. Более того, предложив ей выйти замуж, он сказал, что не ждет любви и сам на нее не способен. Повернув голову, Эмма внимательно всмотрелась в его лицо. Она согласилась на эти условия. В тот момент она обрадовалась предложенной ей тихой гавани, отдыху от страданий и бед. Но это предложение было сделано не по любви.

Безжалостный внутренний голос подсказывал, что уже слишком поздно. Поздно хотеть и, тем более, требовать иных отношений. Чувство чести обязывало ее держать данное слово. Колину был нужен товарищ. Он сам так сказал. Ему была нужна жена, которой бы он мог гордиться перед обществом, добрая спутница жизни, которая не будет терзать его сценами и просить у него больше, чем он может дать, ему был нужен наследник. Она это ему обещала. И этим придется удовлетворяться.

«А вдруг, вдруг он меня полюбит?» — звучал в ней голос надежды. Этот голос настаивал, что отношения между людьми меняются. Вот спит же он рядом с ней, чего раньше никогда не делал.

Надежда блеснула, как огонек, который едва лизнул сухой трут. Неужели это невозможно? Ведь в глазах Колина иногда вспыхивают чувства, желание ее. И в эту хрупкую секунду, когда она почти позволила себе надежду, Эмма вспомнила графа Джулио Орсино. Вчера он чуть не встретился лицом к лицу с Колином.

Если Орсино будет продолжать ее преследовать, рано или поздно произойдет взрыв, и тогда надежда на любовь исчезнет навсегда. Этого она не допустит. Орсино должен получить по заслугам.

Эмма проснулась поздно. Небо было затянуто тучами, по окнам текли струи дождя, мокрые опавшие листья застилали тротуар. Но ее решимость осталась неизменной, и настроение — бодрым. Она оделась и спустилась в столовую завтракать. Колин уже уехал. Эмма попыталась что-то съесть, но ее мысли были далеко, и она не ощущала вкуса еды. Наконец она встала и позвонила лакею.

— Позови Ферека, — сказала она ему. — И принеси мой плащ. Я уезжаю.

— Я распоряжусь подать карету, миледи.

— Не надо!

Лакей удивился ее резкому тону.

— Принеси только плащ, — сказала Эмма. — И позови Ферека.

— Слушаю, миледи, — недоуменно ответил лакей.

Эмма решила взять наемный экипаж — ее карету можно было легко узнать. Она велела кучеру ехать по адресу, который значился на визитной карточке Орсино. Ферек, дрожа, жался в углу старого кабриолета и проклинал погоду, но Эмма не обращала на пего внимания. Ей казалось, что все ее чувства заострились, и их острие было направлено в сердце графа Джулио Орсино.

Кабриолет остановился перед кирпичным домом в районе, где Эмма никогда не бывала. Видимо, Орсино сильно стеснен в деньгах, — подумала она, оглядывая ветхие дома и замусоренную улицу. Гнев, страх и ненависть, которые скопились в ней за годы жизни с Таррантом, и от которых она, как ей казалось, освободилась, сконцентрировались на этом человеке. Орсино, не задумываясь, погубит ее, лишь бы достичь своего. Он символизировал собой все несчастья, которые ей пришлось вынести, и ту беспомощность перед ними, которая чуть было не сломила ее дух. Но сегодня он увидит другую Эмму! Накрыв голову капюшоном плаща, она расплатилась с извозчиком и спрыгнула на грязную улицу. Ферек последовал за ней и, нечаянно ступив в лужу, забрызгал подол ее плаща. Пробурчав какое-то проклятие на турецком, он спросил: — Куда это мы приехали?

— Это доходный дом, — ответила Эмма. — Мне нужно поговорить с человеком, который в нем живет. А ты останешься за дверью и войдешь, если я тебя позову.

— Что это за человек? — спросил Ферек, жмурясь от дождя, хлеставшего ему в лицо.

— Это не важно. Пошли же, сколько можно стоять под дождем!

Они позвонили, и дверь открыла тощая сердитая женщина, которая ткнула большим пальцем в сторону лестницы. Опустив капюшон еще ниже, Эмма стала подниматься по ней, приподняв юбку, чтобы та не касалась узких некрашеных и очень грязных ступенек. Когда Ферек постучал в дверь на верхнем этаже, ее открыл низенький смуглый человечек, видимо, слуга, который не говорил по-английски, Эмма по-итальянски спросила его, дома ли граф.

— Баронесса! — раздался ненавистный голос — Значит, вы приехали. Отлично!

Слуга протянул руки за ее плащом, но Эмма не стала его снимать. Она прошла к двери в конце небольшого коридорчика и осмотрелась. В углах гостиной графа скопилась грязь, выходящее на улицу окно давно не мылось. Потертая мебель, продавленные кресла, коврик и занавески какого-то неопределенного бурого цвета. Орсино постарался немного оживить обстановку, прикрыв старый диван пестрым кашемировым пледом. Но все равно комната производила невыразимо унылое впечатление. Видимо, он в отчаянных обстоятельствах, — подумала Эмма и приготовилась к худшему.

— Жди здесь, Ферек, — сказала она и вошла в гостиную.

— Я рад, что вы вняли моему совету, — сказал Орсино. — Надеюсь, вы извините… скромность моего жилья. Садитесь. Анджело, принеси вина.

— Я не буду ничего пить, — сказала Эмма, сбрасывая с головы капюшон. — И вообще не собираюсь здесь задерживаться. — Не желая, чтобы их разговор был подслушан слугами, она отошла от двери, но все же остановилась на некотором расстоянии от Орсино, — И пришла сказать вам, чтобы вы оставили в покое меня и всех, кто имеет ко мне отношение. Хватит случайных встреч и вмешательства в мои дела. Слышите? Прекратите все это!

Орсино невозмутимо смотрел на нее.

— Разумеется, — сказал он. — Все будет по-вашему, как только вы выполните мою просьбу.

— Так и знайте: я никогда не представлю вас лондонскому свету и не позволю вам причинить зло моим друзьям. Советую вам убираться из Англии. Тут вы ничего не добьетесь.

В ответ Орсино улыбнулся хищной улыбкой. У него был вид охотника, который восхищается увертливостью своей добычи.

— А я-то надеялся, что мы поладим, — сказал он, подходя ближе к Эмме. — В память об Эдварде я дал вам время подумать над моей скромной просьбой. Я не пытался принудить вас, хотя вы обращались со мной преотвратительно.

— Не пытались принудить? Да вы непрерывно путались у меня под ногами. Но это вам не поможет. Я наотрез отказываюсь вам помогать.

— Будучи джентльменом…

Эмма насмешливо фыркнула.

Граф Орсино посмотрел на нее с укоризной:

— Будучи джентльменом, я до сих пор не объяснял вам, почему вам придется мне помочь.

— Ни за что…

— Вы ставите меня в безвыходное положение, — перебил он ее. Его лицо покраснело, губы приоткрылись, глаза засверкали.

«Похоже, что он предвкушает большое удовольствие», — подумала Эмма.

Орсино смотрел на Эмму взглядом, который приводил ее в смущение и замешательство. Сейчас между ними начнется настоящая битва.

— В пьяном виде Эдвард становился очень откровенным, — начал Орсино.

— И вы его, конечно, подзуживали, — бросила Эмма.

— Пил он, как мы знаем, много, — продолжал граф, словно не услышав ее слов.

— И к этому вы тоже его подзуживали. Так вам было легче обчищать его карманы.

— Он мне много рассказывал про вас, — продолжал Орсино отрешенным, задумчивым тоном, словно вспоминая что-то необыкновенно приятное. — Эдвард, когда хотел, умел рисовать очень, гм, красочные сцены.

— В пьяном виде он нес разную околесицу, — сказала Эмма. У нее появилось предчувствие чего-то страшного.

— Да нет, никакой околесицы он не нес. Все было очень четко и… подробно. Он очень увлекательно рассказывал о вашем побеге из дома и вашей свадьбе.

Граф окинул ее с головы до ног похотливым взглядом.

Эмма вспыхнула.

— Было очень интересно слушать, как вы настаивали на побеге, хотя отец запретил ваш брак с Эдвардом, как в карете вы непрерывно его обнимали. — Граф скользнул интимным взглядом по груди Эммы.

Она покраснела еще больше. Какая же скотина этот Эдвард!

— И он рассказывал, какой пыл вы проявляли во время недели, предшествовавшей брачной церемонии. — Орсино оскалил зубы в хищной усмешке. — Чрезвычайно увлекательная история.

«Это верно», — тоскливо думала Эмма. Она считала себя влюбленной и полагала, что Эдвард влюблен в нее так же сильно. Она думала, что они проживут всю жизнь в любви и согласии. Вместо этого ее ждали семь лет ада, а теперь в довершение всего она узнает, что Эдвард рассказывал об их интимной жизни своим подонкам-приятелям. Охваченная стыдом и яростью, Эмма молчала.

— Без сомнения, ваш муж и его друзья дорого дадут за то, чтобы узнать все эти интересные подробности, — продолжал Орсино, не сводя с нее похотливого взгляда.

— Вы — гнусное ничтожество, — сказала Эмма.

— А когда я добавлю… некоторые реалистические штрихи, например, расскажу про родинку у вас на…

— Вы не посмеете! — вскричала Эмма.

— Посмею. — Было очевидно, что он не только посмеет, но и получит от этого огромное удовольствие. — Будучи загнанным в угол, я посмею все что угодно. И вы это знаете.

Да, она это знала. У Эммы упало сердце. Она вспомнила эпизод в Вене, когда Орсино вот так же обезденежел. Он тогда нашел молодого богатого немца, который приехал в Вену, чтобы показать родителям жены новорожденного сына. Орсино напоил его до положения риз и за одну ночь обчистил до последнего пфеннига. На следующее утро, протрезвев, несчастный молодой человек, не в силах признаться семье в своем ужасном проигрыше, покончил с собой. А Орсино насмехался над его глупостью. У него был такой же довольный вид, как сейчас. Чужая боль доставляет ему наслаждение.

— Боюсь, — продолжал Орсино обманчиво-мягким тоном, — что у слушателей создастся впечатление, что я лично имел возможность познакомиться с вашими чарами. — Он провел кончиком языка по нижней губе. — В каком-то смысле так оно и есть, поскольку Эдвард очень красочно все живописал. Если вы мне не поможете, — сказал он уже жестким голосом, — я приложу все усилия, чтобы убедить Лондон в нашей связи.

— Я скажу мужу, что вы лжете, и он мне поверит.

Орсино пожал плечами:

— Может быть, и так. Но другие не будут столь легковерны.

Он прав! Глупые сплетни, которые про нее рассказывают сейчас, будут не более чем огонек свечи по сравнению с лесным пожаром, который с наслаждением разожжет Орсино.

Дрожа от отвращения, Эмма подошла к окну и стала смотреть на стекающие по стеклу струйки дождя. Она не сомневалась, что Орсино будет ей угрожать, но такого она не ожидала. На глазах у нее выступили слезы.

Семь лет она жила с человеком, в котором навязчивая страсть к игре убила все доброе. Одну за другой он уничтожил все ее надежды и иллюзии. Он тянул ее за собой на дно, а она с трудом цеплялась за край респектабельности, все время боясь с него сорваться. Он бесновался и кричал на нее, он перестал быть ее мужем, хотя они и продолжали жить вместе. Но все же Эмму поддерживала надежда, что в самом начале он ее любил. Слова Орсино разрушили и эту надежду. Эдвард всегда презирал ее. Ему была нужна не она, а ее деньги. И теперь из могилы руками Орсино он пытается лишить ее единственного, что она сумела спасти — доброго имени. Бывали дни, когда ее поддерживала только мысль, что она сохранила свои принципы. Орсино же грозил отнять у нее последнее.

— Вот так-то, — сказал он и пожал плечами, словно от него ничего не зависело.

И пострадает не только она. Колин тоже будет страдать, может быть, даже больше, чем она. Ей было невыносимо думать о том, какому унижению он подвергнется, если в свете начнут повторять клеветнические измышления Орсино. Это будет последняя капля! Они пережили удивление света по поводу их странного брака, пережили дурацкие выдумки леди Мэри, но этого они не переживут. Колин не позволит подвергнуть унижению фамильную честь, он будет вынужден отказаться от нее. Эмма повернулась и бросила на Орсино взгляд, полный ненависти и презрения.

А с него как с гуся вода.

— Все так просто поправить, — сказал он, опять пожимая плечами. — Стоит только представить меня двум-трем друзьям, заполучить несколько приглашений — и вы от меня избавитесь.

«Это тоже ложь, — подумала Эмма. — Если он возьмет надо мной власть, я никогда от него не избавлюсь. Всю жизнь я буду вынуждена выполнять его приказания, постепенно уничтожая в себе самоуважение». Эмма стиснула руки. Надо подумать, может быть, удастся придумать способ остановить Орсино.

— Мне… мне надо подумать, — сказала она, притворяясь, что признает свое поражение. — Через неделю… нет, через две. Да, через две недели…

— Увы, дорогая баронесса, так долго я ждать не могу, — сказал Орсино.

Он улыбнулся, и Эмма в который раз удивилась его способности напускать на себя дружелюбный вид. Как ловко он прячет свою суть! И ему верят.

— Тогда через неделю, — сказала она.

Орсино колебался.

— Хорошо, — наконец сказал он. — А пока я продолжу знакомство с красивой молодой особой, которой вы меня представили.

— Нет, вы оставите леди Мэри в покое.

— Как только вы согласитесь на мои условия.

— Дьявол! — крикнула Эмма. — Гнусная трусливая…

Орсино шагнул к ней, больно схватил ее за руки и придвинул к ней лицо. Даже с утра в его дыхании чувствовался запах алкоголя.

— Не распускайте язык, — тихо сказал он. — В конце концов, вы одна у меня в квартире. И я вовсе не прочь осуществить свои претензии на близкое знакомство с вашими прелестями.

Он наклонился, чтобы ее поцеловать, но Эмма увернулась и крикнула:

— Ферек, сюда!

— Иду, госпожа, — раздался бас из прихожей, и послышались тяжелые шаги.

Орсино выпустил руки Эммы и торопливо отступил.

— Черт бы побрал этого черного верзилу, — прошипел он. — Я слышал, что он сделал с Чарли Тоддом в Константинополе. Цивилизованная женщина не стала бы пользоваться услугами такого человека.

— Напротив, — сказала Эмма, впервые за весь разговор ощутив удовлетворение. — Он именно такой слуга, который нужен цивилизованной женщине. Нецивилизованной он бы не понадобился — она просто выцарапала бы вам глаза. Пошли, Ферек.

— Хорошо, госпожа, — сказал Ферек.

— Это ничего не меняет! — злобно крикнул ей вслед Орсино. — Даю вам неделю.

Эмма вышла, понимая, что ей нечего ему ответить.

Нa улице все еще шел дождь, хотя не такой сильный. Эмма быстро шла куда глаза глядят.

— Мне поискать экипаж? — опросил ее Ферек, который шел за ней следом.

— Я хочу пройтись. Мне надо подумать. — Но ведь идет дождь, госпожа! — Не важно.

— Но, госпожа! — В этом восклицании выразилось все отвращение Ферека к английскому климату. — Не приставай ко мне. Мне надо решить, что делать.

Ферек обиженно замолчал. Эмма шла по грязной улице, не замечая, что ее плащ все больше промокает, и перебирала в уме возможные варианты. Она чувствовала себя как муха, попавшая в паутину. По опыту она знала, как убедительно умел преподнести любую выдумку граф Орсино, да к тому же у него в распоряжении были такие красочные подробности. Эмма своими глазами видела, как он уничтожал репутации лишь парой анекдотов и позой полнейшей искренности.

Она содрогнулась и плотнее закуталась в мокрый плащ. Надо бы узнать, что заставило его бежать с континента. Хотя вряд ли ей удастся это выяснить. Она не знает, кого спрашивать, а Орсино часто действует под чужим именем. Маловероятно, что ей удастся найти человека, который сможет предъявить ему обвинение и добиться его быстрой высылки.

Можно куда-нибудь уехать, но он все равно расскажет свою басню, чтобы ей отомстить, и эта басня будет преследовать ее повсюду. Да и Колин поедет за ней следом. А если нет? Может быть, он рад будет от нее отделаться?..

Да, выхода нет. Пока. Но его надо найти. Она ни за что не позволит Орсино победить.

Они вышли на людную улицу. Из-под колес экипажей и копыт лошадей во все стороны летели брызги. Пешеходы шли, наклонив головы от дождя. Эмма оглянулась на Ферека. Вид у него был несчастный.

Все эти месяцы Эмма была так поглощена собственными заботами, что ни разу не подумала, каково живется Фереку. Он не нашел себе места в Англии, это стало ей очевидно. Не надо было его сюда привозить. Но он был ей нужен: без его защиты она не добралась бы до Англии живой. Надо что-то для него сделать. Может быть, щедро наградить его за услуги и отправить домой? Хотя то, что Ферек для нее сделал, не окупить никакими деньгами. Эмме не хотелось просить денег у Колина, особенно сейчас. Придется как-нибудь справиться самой.

Но пока можно сделать для него что-то конкретное.

— Ферек, поищи кабриолет, — мягко сказала она.

— Хорошо, госпожа.

Ферек ринулся в толпу и через несколько секунд, несмотря на множество конкурентов, поймал извозчика. Эмма молча залезла в кабриолет, и они поехали домой.

Леди Мэри Дакр приехала на час раньше, чем они договорились, а у Эммы не было ни малейшего желания ее видеть. После визита к Орсино ей вообще никого не хотелось видеть. Все ее мысли были заняты одним: как помешать ему разрушить ее брак и погубить ее жизнь? Нависшая над Эммой угроза изменила ее отношение ко всему. Она стала забывать о назначенных встречах, холодно говорить со знакомыми, утратила всякий интерес к домашним делам. Хуже всего было то, что она отдалилась от Колина как раз тогда, когда ей хотелось быть ближе к нему, узнать, что он на самом деле к ней чувствует.

«Я должна жить по-прежнему, — твердила себе Эмма, — никто не должен заметить, что со мной что-то не так». Но болтовня леди Мэри раздражала ее, как зудение комаров на прогулке в лесу.

— Джейн и Элайза считают, что я все это выдумала! — негодующе говорила леди Мэри. — Они не верят, что Сент-Моур проявлял ко мне особое внимание. — Надув губки, она добавила: — А Элис не уверена. Как вам это понравится — не уверена! А еще считают себя моими лучшими подругами! Если бы они действительно были моими подругами, они не усомнились бы в моих словах, — продолжала негодовать леди Мэри. — Я их больше знать не хочу!

— Все зависит от точки зрения, — сказала Эмма. — Со стороны часто бывает…

— У друзей не должно быть точки зрения, — перебила ее леди Мэри. — Они должны тебя поддерживать в любом случае. А вы считали друзьями людей, которые говорили, что вам не следует выходить замуж за вашего первого мужа?

Эмма была поражена, что леди Мэри осмелилась обратиться к ней с таким интимным вопросом.

— Считали?

«Она похожа на болонку, которые кажутся пушистыми и беззлобными, но которые ни с того ни с сего вцепляются вам в ногу», — подумала Эмма.

— Нет, — признала она.

— Вот видите! — торжествующе воскликнула леди Мэри.

— И я горько об этом пожалела, — вполголоса добавила Эмма. И больше всего она жалела об этом сейчас, когда ее прошлое грозило погубить ее будущее. — Почему?

Леди Мэри смотрела на нее широко открытыми голубыми глазами — чувство такта было ей совершенно чуждо.

— Потому что они были правы, — ответила Эмма. — Потому что он был игрок, и ничего, кроме карт и его собственной персоны, его не интересовало.

— То есть он вас не любил?

— Нет, — ответила Эмма, решив, что, если леди Мэри задаст еще один бестактный вопрос, она резко ее оборвет.

— Значит, вы тоже полюбили человека, который был к вам равнодушен? — Эта мысль, по-видимому, доставила леди Мэри немалое удовлетворение.

Эмма молча смотрела на нее.

— Конечно, Сент-Моур — не игрок. Мне кажется, он весьма достойный человек, — сказала леди Мэри с неуверенным видом, точно эта мысль еще ни разу не приходила ей в голову.

Эмма молчала.

— Так что я выбрала предмет любви удачнее, чем вы, — самодовольно сказала леди Мэри.

«Удивительно, — думала Эмма, — как можно быть до такой степени поглощенной собой».

— И мне не придется долгие годы страдать в неудачном браке. А сплетни, наверное, скоро утихнут, — леди Мэри повернулась к Эмме и опять посмотрела на нее своими безжалостными глазами. — Значит, вы не такая уж счастливица, и не все у вас в жизни было гладко?

Эмма ошарашенно покачала головой.

— И вы не стараетесь показать всем, что по сравнению с вами я глупа и смешна?

— Да зачем мне это? — изумленно воскликнула Эмма.

— Так многие делают, — ответила леди Мэри и бросила на Эмму взгляд искоса, который говорил, что об этом ей известно предостаточно, и что не всегда она оказывалась в роли обиженной.

— Так поступают только вульгарные, отвратительные люди, — твердо сказала Эмма.

Тут появился лакей и сказал, что пришел Робин Беллингем. Молодому джентльмену было явно трудно дышать в своей немыслимой одежде. Твердый накрахмаленный воротничок мешал крутить головой, шейный платок вздымался на груди волнами, которые, как показалось Эмме, грозили его задушить, ватная подкладка на плечах и груди камзола заставляла его держаться необыкновенно прямо. Только облегающие его стройные ноги панталоны бежевого цвета не мешали движениям. Отвесив поклон Эмме, Робин повернулся всем телом, чтобы окинуть взглядом комнату.

— Вы опять тут? — грубо сказал он леди Мэри.

— А почему бы мне здесь не быть? — взвилась та.

— По-моему, понятно — почему.

— Робин, можно мне поговорить с тобой с глазу на глаз? — вмешалась Эмма. — Нам надо обсудить одно семейное дело, — сказала она леди Мэри и отвела Робина в угол. Робин оглянулся через плечо на леди Мэри. Та показала ему язык. Эмма собиралась поговорить с Робином заранее и объяснить ему, почему она завела дружбу с леди Мэри, но та приехала раньше времени, и она не успела. Теперь она шепотом объясняла брату, что происходит, и просила его помочь ей.

— Я буду очень тебе благодарна, — закончила она.

Робин самодовольно ухмыльнулся.

— Разумеется, это значит, что ты должен быть вежлив с леди Мэри, — предупредила его Эмма. — И вести себя с ней по-дружески.

Робин насупился.

— Ну, хотя бы как добрый знакомый.

Робин бросил на леди Мэри кислый взгляд. Та ответила гримасой.

— А она-то будет со мной вежлива? — спросил он.

— Я понимаю, что тебе будет нелегко, — сказала Эмма. — Но я в тебя верю.

— Веришь? — удивленно спросил он.

— Да. Я считаю, что во имя достойного дела ты способен на многое.

Робин расправил плечи и, несмотря на сковывавший его, как латы, жесткий крахмал, выпятил грудь.

— Что ж, раз нужно, то сделаю.

— Я так и знала, что могу на тебя рассчитывать, — облегченно вздохнула Эмма.

Слава Богу, кажется, мой план в отношении Робина начинает осуществляться, — подумала она. — Он будет занят, и ему будет некогда играть в карты. Спасу от гибели хотя бы его.

— Так ты будешь нас сопровождать в Королевскую академию?

— Что, смотреть картины?

— Но на выставке будет весь цвет общества. Мне кажется, что нам было бы очень полезно там появиться.

Робин упрямо хмурился.

— В обществе только и говорят что о новой выставке, — добавила Эмма. — Мне просто совестно признаваться, что я ее не видела.

— Говоришь, последний писк? — Робин задумался, потом сдался: — Ну ладно. Не умру же я от того, что погляжу на несколько картин.

— Вот и отлично, — сказала Эмма и пошла к леди Мэри. — Ну что, поехали? — спросила она девушку.

— Что, и он с нами поедет? — возмутилась та.

— Он мой брат, и я попросила его нас сопровождать, — мягко сказала Эмма.

Робин самодовольно ухмыльнулся леди Мэри. Та в ответ презрительно сморщила носик.

Прежде чем сесть в элегантное ландо Эммы, Робин с леди Мэри устроили перебранку, кому сидеть на переднем сиденье спиной к движению. Леди Мэри заявила, что любой джентльмен пошел бы навстречу даме. Робин же отвечал, что скромная юная леди должна знать свое место и не высовываться. Схватку выиграла леди Мэри, которая попросту плюхнулась на заднее сиденье и расправила юбку, бросив при этом на Робина торжествующе-вызывающий взгляд. Но Робин отплатил ей, когда она попыталась дать кучеру указания, как проехать к Королевской академии. Он строго — и несправедливо — высмеял предложенный ею маршрут и вместо него с раздражающим видом знатока предложил свой.

«Ну, просто дети, — думала Эмма. — Дай им волю, так они начнут толкаться, таскать друг друга за волосы и звать матушек, чтобы они их рассудили». Эмма тихонько вздохнула.

Выйдя из ландо, Робин с преувеличенной любезностью предложил руку Эмме. Леди Мэри фыркнула и, высоко держа голову, прошла в дверь впереди них.

— Напоминаю вам, — сказала Эмма, — что мы друзья и приехали сюда развлечься.

Леди Мэри улыбнулась, и опять улыбка преобразила ее, в общем-то, банально-красивое лицо. Увидев такую перемену, Робин удивленно замигал и не сразу отвел от нее взгляд.

— Так-то вы изображаете удовольствие, — прошипела ему леди Мэри. — У вас такой вид, будто вас стукнули по голове чем-то тяжелым.

Робин улыбнулся ей.

«У него тоже очаровательная улыбка, — подумала Эмма. — Его светлые волосы и чересчур модная одежда настолько привлекают внимание, что забываешь, какой он красивый юноша. Но когда он улыбается, он сразу выглядит более мужественным и уверенным в себе».

На этот раз пришел черед удивиться леди Мэри. Ее глаза расширились, и губы слегка приоткрылись, словно у нее на пути возникло что-то неожиданное. Она изучающе посмотрела на Робина и, кажется, нашла его небезынтересным.

— Что же, пошли, изобразим интерес к этим картинкам, — сказал Робин, но на этот раз предложил руку леди Мэри.

Тут улыбнулась Эмма, и они пошли в залы. Но ей не было суждено долго сохранять спокойствие.

— Смотрите, — минут через пять сказала леди Мэри. — Вон тот человек, с которым мы познакомились в парке, вы еще были с ним невероятно грубы.

Пораженный таким обвинением в адрес всегда со всеми любезной сестры, Робин посмотрел в указанном направлении. Эмма тоже повернула голову, и у нее упало сердце: к ним с широкой улыбкой на лице приближался граф Орсино.

«Видимо, он следил за нашим домом, — со страхом подумала она, — и поехал вслед за нами. Он нарочно надо мной издевается!»

— Отвернитесь, — сказала она, взяв леди Мэри за свободную руку. — Я не хочу с ним разговаривать.

Девушка выдернула руку.

— А я хочу. Он интересный человек. Доброе утро, граф, — сказала она громким голосом.

Орсино снял шляпу и поклонился всем троим.

— Прелестные дамы, — сказал он. — Вы затмеваете своим блеском произведения искусства.

Леди Мэри хихикнула.

— Вам нравится выставка? — спросил Орсино.

— Мы только что приехали, — ответила леди Мэри.

— Тогда мне повезло. Хотите, я буду вашим гидом? Я неплохо разбираюсь в живописи. — И он предложил руку леди Мэри.

Та положила на нее свою.

— Я сказала папе, что встретила джентльмена из Италии, — сказала она. — И он целый вечер рассказывал о своей поездке по этой стране.

Орсино улыбнулся ей:

— Прошу меня извинить, если по моей вине вам пришлось выслушать скучные воспоминания. Леди Мэри опять хихикнула.

— У нас уже есть сопровождающий, граф, — с отчаянием в голосе сказала Эмма. — Так что ваши услуги нам не понадобятся.

Орсино повернулся к ней с вопросительным видом, и она прикусила язык: теперь ей придется представить его и Робину.

— Юный Беллингем? — сказал Орсино. — Я про вас слышал. Кто-то говорил мне, что, если я хочу освоиться в лондонском свете, я должен брать пример с Робина Беллингема.

Робин тоже хихикнул, потом залился краской.

— С меня?

— Да, с вас. Теперь мне понятно, что этот человек имел в виду. Вы не сочтете дерзостью, если я спрошу, кто пошил вам этот жилет?

Ответная улыбка Робина резанула Эмму как ножом по сердцу. Ее брат слишком молод и неопытен, чтобы устоять перед подобной беззастенчивой лестью. И ему так хочется считаться светским модником. Взгляд, который Орсино бросил на нее через плечо, сказал Эмме, что тот знает ее мысли и наслаждается ее беспомощностью. Как же оттащить от него молодых людей? Эмма оглянулась, но не увидела ни одного хорошего знакомого. Нет, помощи ждать неоткуда.

— А где вы остановились? — услышала она вопрос леди Мэри.

— Увы, я попал в лапы некой миссис Гроут, которая сдает номера приезжим. Ужасная женщина! Боюсь, что мне очень не повезло. Прошлой ночью я слышал в стене подозрительные звуки. Если не ошибаюсь, там водятся крысы.

— Ой, какая мерзость! — содрогнулась леди Мэри.

Орсино бросил на Эмму многозначительный взгляд. У нее замерло сердце: ей показалось, что он собирается поведать леди Мэри о ее визите к нему на квартиру. Но он отвернулся с довольной улыбкой. «Какой гнусный человек, — подумала Эмма. — Мерзкий, безжалостный, неумолимый. Что же делать?»

Колин провел утро за совсем другими занятиями. Он вовсе не забыл о незнакомце, который заговорил в театре с Эммой, и он по-прежнему был намерен разузнать об этом человеке. Имя его он узнал легко — в клубе графа знали, поскольку тот делал все, чтобы втереться в лондонское высшее общество. Но больше о нем никто ничего не знал, хотя у всех было впечатление о нем, как о человеке сомнительной репутации. У Колина было много знакомых в разных кругах Лондона, и он прибегнул к их помощи, чтобы разузнать о прошлом графа Джулио Орсино. Эта охота за информацией завела его в небольшую полутемную контору. Уэрхем еле нашел ее в лабиринте улочек возле собора Святого Павла. Там его уже ждал человек, представившийся Смитом. Мистер Смит зарабатывал на жизнь тем, что знал все или, по крайней мере, мог очень быстро узнать все, что угодно. Он поделился с Колином очень интересными соображениями относительно Орсино, его привычек и причин его приезда в Лондон. Его предположения на предмет дальнейших планов этого человека были довольно зловещими. В этот же день Колин заехал в итальянское посольство и провел приятные два часа в обществе сотрудника посольства, который — в обмен на некоторые будущие услуги — согласился тут же изучить соответствующие документы. В английском правительственном учреждении Колин поговорил со старым школьным приятелем, повспоминал с ним о былом и получил обещание, что тот наведет справки по официальным каналам. И под конец Колин встретился с несколькими владельцами игорных домов — они поддерживали прочные связи со своими коллегами за границей. По мере того как Колин набирал информацию о графе Орсино, вырисовывалась довольно страшная картина.

Орсино был не просто игрок. Он был причастен к массе сомнительных предприятий и темных сделок. Его подозревали, хотя это не было доказано, в том, что во время пребывания в Константинополе он имел отношение к поставке девушек в дома терпимости. Ходили даже слухи об убийстве. Даже то, что Эмма была просто знакома с таким человеком, вызывало у Колина ужас. С кем же еще пришлось общаться его бедной жене! Что же за чудовище был этот Таррант, если сталкивал свою жену с такими, как граф Орсино! Колин вспомнил рассказ Эммы о том, как она встретилась с Фереком, как Орсино в театре наклонился к уху Эммы, и какое у нее при этом стало лицо. Не надо иметь обостренного, как у всякого военного человека, чувства опасности, чтобы понять, что Орсино замышляет в отношении Эммы какую-то подлость. У Колина возникло неукротимое желание схватить Орсино за горло, вытрясти из так называемого графа всю правду о его замыслах и принять меры, чтобы этот негодяй никогда в жизни больше не осмелился приблизиться к его жене. Но еще больше ему хотелось, чтобы Эмма сама рассказала ему о своих затруднениях и попросила помощи.

Эмме удалось избавиться от Орсино, только сев в ландо. По дороге домой Эмма кусала губы, чтобы не закричать, слушая спор леди Мэри и Робина.

— …Какой вздор вы говорите, — заявила та, тряхнув золотистой головкой. — Это самая скверная картина на всей выставке.

— Во всяком случае, она лучше тех сусальных овечек жеманного мальчишки, которые так понравились вам, — возразил Робин.

— Это не мальчишка, а пастух, и в нем нет ничего жеманного. Он находится под влиянием какого-то сильного чувства, что, очевидно, недоступно вашему пониманию.

— Если он что и чувствует, то только к одной из своих овец, — пробурчал себе под нос Робин.

— Как?

— Я сказал, что он препротивный юнец, — ответил Робин, избегая встречаться взглядом с Эммой.

— Ничего подобного!

— Ну, вот мы и приехали, — вмешалась Эмма, стараясь скрыть облегчение.

Ландо остановилось перед домом Морлендов, и Эмма была счастлива, наконец, избавиться от леди Мэри.

Но девушка и не думала выходить.

— Я забыла у вас в гостиной носовой платок, — с упрямым видом сказала она.

— Что? — изумленно спросила Эмма.

— Носовой платок. Мне надо его найти.

— Я его вам пришлю.

— Нет, я сама его найду. Это мамин подарок. Она вышила его для меня собственными руками.

Эмме было ясно, что леди Мэри сама понимает, коль неубедительно ее объяснение, но ей было так же ясно, что та решила вернуться к ней в дом. Так что вытолкать ее из ландо можно было только силой.

«Ну и пусть, — подумала Эмма. — Надо предупредить ее, что за человек Орсино, и убедить никогда с ним больше не разговаривать». Эмме не терпелось остаться одной, но эту возможность тоже нельзя было упускать.

— Хорошо, — сказала она. — А Робина мы высадим у…

— Я поеду с вами, — перебил ее Робин.

— Но нам же по дороге…

— Потом пройдусь пешком, — заявил Робин. — Такая чудная погода!

Эмма взглянула на своих юных спутников с беспомощным раздражением. Какое-то дурацкое нежелание выйти первым, решила она. Ну, просто дети! До особняка Уэрхемов было недалеко. Через несколько минут они уже входили в холл дома.

— Поищем ваш платок в гостиной? — спросила Эмма.

— Я сама его найду, — торопливо ответила леди Мэри и начала подниматься по лестнице.

— Нет уж, я обязательно вам помогу, — не без ехидства сказала Эмма.

За этот день она много натерпелась от этой девчонки и была вовсе не прочь отплатить ей, хотя бы уличив во лжи. Эмма была уверена, что никакого платка в гостиной они не найдут.

— Я тоже вам помогу, — сказал Робин и пошел по лестнице следом за леди Мэри.

— Мне не нужна помощь, а ваша — особенно! — воскликнула та, рывком открывая дверь гостиной.

Тут она лицом к лицу столкнулась с Колином Уэрхемом.

— Ой! — воскликнула Мэри и так сильно покачнулась, что Колину пришлось ее поддержать.

«Гениально, — подумала Эмма. — Только этого и не хватало».

— Смотрели бы, куда идете, — сказал Робин. — Так ненароком можно человека с ног сбить.

— Ах, молчали бы вы! — воскликнула леди Мэри и тут же разрыдалась.

— Что это вы? — спросил Робин, удивленный такой реакцией.

Он повернулся к Эмме, но та не смотрела на него. Увидев высокую фигуру барона Сент-Моура и вспомнив связанную с ним историю, Робин проговорил:

— Понятно. А я было забыл.

Колин еле заметно усмехнулся.

— Мы ездили на выставку в Королевскую академию, — с отчаяния пустилась в объяснения Эмма.

Леди Мэри продолжала рыдать;

— Да? — хладнокровно спросил Колин. — Говорят, в этом году там выставлены неплохие картины.

«Ну и положеньице», — подумал Робин. Эмма ведь просила его помочь. Она на него надеется. Он мучительно ломал голову, как бы разрядить обстановку.

— Да, картины хорошие, — вяло отозвалась Эмма.

— Говорят, великолепная техника, — невозмутимо добавил Колин.

— Как вы все можете?.. — пронзительно завопила леди Мэри.

— Дело в том… — перебил ее Робин, думая только о том, чтобы пресечь ее истерику.

Все повернулись к нему. Даже леди Мэри на секунду перестала рыдать и удивленно воззрилась на него.

— Дело в том… — повторил Робин, не зная, что сказать.

Все ждали. Черт подери, до чего же трудно думать, когда все на тебя таращатся! Но ведь он обещал Эмме. Ну, хоть бы какая-нибудь мысль в голову пришла!

— У… у меня есть приятель, который знает, где снять баркас для прогулки в Гринвич, — пролепетал Робин. — Да-да, он мне вчера сам говорил. Такое милое суденышко с плоским дном вроде маленькой баржи. Но, по словам Джека, очень чистое. — Все смотрели на него. Робин закончил свою, с позволения сказать, мысль: — Я и подумал: а не прокатиться ли нам по Темзе?

Три пары глаз все еще были обращены к нему. В них отражались разные степени удивления и неодобрения.

— Устроим пикник, — добавил Робин, полагая, что это не так уж плохо звучит, и начиная чувствовать некоторое удовлетворение от своей находчивости. — Поплывем вверх по течению, как королева Елизавета на той гравюре.

«На какой еще гравюре?» — сам удивился Робин, увидев удивление на лицах всех слушающих. Вдруг он вспомнил, что в детстве любил разглядывать книгу с роскошными иллюстрациями о королеве-девственнице. — Ну конечно, это оттуда!

— Я никогда не плавала по Темзе, — проговорила леди Мэри.

Она, казалось, обдумывает предложение Робина.

— Давайте устроим пикник, — наконец после маленькой паузы сказала она. — Будет, наверное, интересно.

— Не знаю… — начала Эмма.

— Только не говорите, что вы не поедете! — воскликнула леди Мэри, которой сопротивление добавило решимости. Она забыла и про слезы, и про их причину. — Если вы не поедете, тогда и меня не пустят, а я так устала сидеть дома!

Леди Мэри смотрела на Эмму ясными глазами. «Она хочет сказать, что если я не соглашусь, то она постарается отравить мне жизнь на следующей прогулке, — с горечью подумала Эмма. — Прирожденная шантажистка!»

— А что, неплохая мысль! — ко всеобщему удивлению, сказал Колин. — На какой день договоримся? На завтра?

— Вы… вы поедете? — заикаясь, спросила леди Мэри.

— Не знаю, успею ли я договориться… — одновременно пролепетал Робин.

— Колин! — с упреком воскликнула Эмма.

— Говорят, завтра будет хорошая погода. Самый день для пикника, — с беззаботной улыбкой сказал Колин.

— Не знаю… — проговорила Эмма.

— А мне хочется поехать, — заявила леди Мэри. — Хочется посмотреть, что это за баркас. Не знаю, как вы, а я поеду.

Казалось, она вот-вот топнет ножкой. Колин твердо посмотрел в молящие глаза Эммы.

— Вот и прекрасно, — заключил он. — Значит, решено.

— Мне еще надо найти лодочника, — напомнил им Робин.

— Да, верно. В случае возражений предложите ему вознаграждение побольше, — сказал Колин. — Вам надо будет еще заехать в ресторан Гунтера и договориться, чтобы они приготовили нам корзину закусок для пикника. Они это очень хорошо делают.

— Д-да, — проговорил Робин, у которого, наконец, стало проясняться в голове. — Но вы же понимаете, что баркас, может быть, уже заказан — остался ведь всего один день. Мне придется…

— …убедить его владельца, — закончил за него Колин.

— Да, но…

— Ну, неужели вы не можете справиться с каким-то лодочником? — воскликнула леди Мэри.

Они опять все смотрели на него.

— Конечно, могу, — решительно сказал Робин. — Я обо всем позабочусь.

— Вы действительно думаете… — начала Эмма и замолчала. Колин по-прежнему смотрел ей в глаза, словно пытаясь довести что-то до ее сознания. Но что?

— Договорились, — сказал Колин. — Мы на вас надеемся, Беллингем. Сообщите, в какое время мы отплываем.

— Хорошо, — ответил Робин тоном человека, непонятно каким образом взвалившего на себя непосильное задание.

— Только не заказывайте омара, — сказала леди Мэри. — Я терпеть не могу омаров.

— Не можете — не ешьте, — сердито сказал Робин. — А я омаров очень люблю.

— Мне даже от запаха делается нехорошо. Ну, как вы можете…

— Робин, проводи леди Мэри домой, — твердо сказала Эмма. — Можете взять мое ландо.

— С какой стати я должен…

— Леди Мэри наверняка устала, — перебила его Эмма.

— Вовсе я не устала, — возразила леди Мэри.

— Так что отправляйтесь сейчас же, — сказала Эмма не терпящим возражений тоном и так посмотрела на молодых людей, что они не посмели больше спорить.

— Ну ладно, — неохотно сказал Робин.

Леди Мэри протестующе сжала губы, но все же пошла вслед за Робином к двери.

— Я прикажу слугам найти ваш носовой платок и пришлю его вам домой, — невинно-ласковым голосом сказала Эмма. Леди Мэри посмотрела на нее непонимающим взглядом. — Тот самый, что для вас вышила наша мама.

— А! — Леди Мэри смутилась. — Ладно. То есть, спасибо.

— Рада вам услужить.

Увидев выражение ее лица, молодые люди поспешно вышли; Эмма повернулась к Колину:

— Зачем ты это сделал?

— Я хотел тебе помочь.

— Помочь?

— Да.

По пути домой Колин принял решение. Эмма сердится на него за то, что он не хочет помочь ее повесе-братцу. Что ж, он докажет, что готов это сделать, что она может на него рассчитывать. И тогда она, наверное, поделится с ним неприятностями, связанными с Орсино.

— Я решил принять участие в твоей кампании, помочь тебе убедить свет, что в сплетнях об этой девице нет ни слова правды. Может быть, мне даже стоит отправиться с вами на пикник?

— Может быть, — согласилась Эмма.

Колин развел руками.

— Только нам всем будет неловко, — добавила Эмма. — Может быть, лучше не надо?

— У меня есть еще одно соображение.

Эмма вопросительно смотрела на него.

— Ты ведь жертвуешь собой, соглашаясь провести день в обществе двух непрерывно пререкающихся молодых людей. К тому же девица воображает, что влюблена в меня.

— Еще как жертвую, — с чувством сказала Эмма.

— Ну вот, теперь я сам узнаю, каково это.

— Да уж.

— Теперь ты видишь, что была не права?

— В чем?

— Обвиняя меня, что я не считаю нас равными партнерами и отказываюсь тебе помогать.

Эмма подняла на него глаза, с трудом удерживая слезы. Ее разрывали противоположные желания. С одной стороны, она мечтала провести день в его обществе. С другой — боялась, что как-нибудь выдаст себя, и он узнает о грозящей ей опасности до того, как она придумает способ обезвредить Орсино.

— Так что я, по крайней мере, готов выполнять наш уговор, — сказал Колин.

Эмма раздраженно подумала, что устала слышать слово уговор.

 

Глава 10

Помогая леди Мэри Дакр взойти по коротким сходням на баркас, Робин продолжал перебирать в уме разные мелочи. Не забыл ли он чего-нибудь? Голова у него все еще шла кругом. За прошедшие сутки ему пришлось искать владельца баркаса, подкупать его, чтобы он, изменив свои планы, согласился везти их в Гринвич, заказывать еду и напитки, найти деньги, которые вдруг потребовались для мелкого ремонта судна, и, наконец, выбрать у себя в гардеробе подходящий наряд для пикника.

Его заботы начались с того, что Джек не мог вспомнить ни имя лодочника, ни место, где он держит баркас. Ко всему прочему его очень беспокоила леди Мэри. Хотя она весело болтала о том, как им повезло с погодой, и как красиво смотрятся доки, он ждал от нее самого худшего и опасался, что пикник закончится катастрофой. И конечно, все будут винить в этом его. Оказывается, помогать людям совсем не так просто, как он воображал. Вряд ли он возьмется делать это еще раз — по крайней мере, в ближайшем будущем.

— Ой, посмотрите, как красиво! — воскликнула леди Мэри и пошла к столику и плетеным креслам, стоявшим в центре баркаса под полосатым тентом.

«Еще бы не красиво», — горько подумал Робин.

Владелец баркаса заставил его заплатить за новый тент, а ковры, устилающие палубу, Робин принес из дома, не спросив разрешения отца.

Баркас был, по сути дела, небольшой баржей с рубкой на корме. Тент затенял середину суденышка. Связки канатов и прочие снасти были, как он и просил, прибраны.

Лодочник с сыном были готовы взяться за весла. Возле стола стояли корзины с закусками. Все как будто в порядке. Робин вздохнул с облегчением.

— Только вот цветов нет, — сказала леди Мэри, опускаясь в плетеное кресло. — Надо было заказать цветы. Стол выглядит таким пустым!

Робин скрипнул зубами.

— И так все очень мило, — рассеянно отозвалась Эмма.

Она не была настроена думать о таких пустяках, как цветы. Хотя день был солнечный и воздух свежий, и она ни разу не была на Темзе, все это как-то проходило мимо ее внимания. Главное — Колин находится рядом с ней. Она бросила взгляд на мужа и увидела, что он пристально на нее смотрит. Последнее время он вел себя загадочно. Его предложение поехать с ними на пикник, чтобы доказать, что они с Эммой равноправные партнеры, обнадежило ее. Разве это не признак того, что он начинает ее любить? Как это жестоко и несправедливо, что сейчас, когда ей хочется быть с ним до конца откровенной, она должна дрожать при мысли об Орсино и его угрозах! Мне сегодня придется нелегко, — подумала Эмма и прошла под навес, где тоже села в кресло.

Лодочник затянул сходни на борт, и баркас отчалил. Мужчины тоже сели в кресла. Леди Мэри и Робин пододвинули кресла ближе к носу, чтобы лучше видеть, оставив Эмму с Колином наедине. Лодочник с сыном усердно гребли, и маленькая баржа вскоре присоединилась к оживленному движению на Темзе.

— Вон Тауэр, — сказала через какое-то время леди Мэри. — А вот там — Ворота изменников. Через них шли осужденные на смертную казнь. — Она вздрогнула от восторженного ужаса.

— Нет, это не здесь, — поправил ее Робин. — Дальше. Видите ступени, ведущие к воде?

— А вы откуда знаете? Я читала у папы в библиотеке иллюстрированный журнал, где указаны все знаменитые места Лондона. И я уверена, что…

— А вот и нет, — по-ребячески упрямо возразил Робин. — Вон они, — сказал он, показывая на ворота, закрытые железной решеткой.

Оба замолчали — в эту минуту их баркас чуть не врезался в лодку перевозчика, которая мчалась поперек реки с такой скоростью, точно за ней гнались разбойники. Их лодочник весело обругал перевозчика, и тот так же весело ответил.

— Посмотрите, — воскликнула леди Мэри, точно это не она только что препиралась с Робином из-за Ворот изменников, — сколько кур!

Действительно, мимо них проплывала баржа, загруженная плетеными корзинками, из которых доносилось оглушительное квохтанье.

— Завтра их будут продавать на рынке, — сказал Робин.

— Фи, как оттуда дурно пахнет, — сморщив носик, сказала леди Мэри, когда ветер донес до них запах с баржи.

Лодочник с сыном налегли на весла.

— Знаешь что, — прошептал Колин на ухо Эмме, — По-моему, девчонка совершенно про меня забыла.

Эмма вздрогнула, услышав его голос так близко, и, обернувшись, увидела, что Колин пододвинул свое кресло ближе к ней.

— Совсем недавно она заявляла, что я разбил ее сердце и что она не хочет жить, — продолжал Колин. — А теперь меня вроде здесь и нет. — Он усмехнулся. — Хорошее лекарство от тщеславия. Теперь-то я знаю, чего стоит мое мужское обаяние.

— Она еще ребенок, — ответила Эмма. — Она понятия не имеет, что такое любовь.

— В ее возрасте ты была уже замужем, — напомнил ей Колин.

— Вот именно, — с чувством ответила Эмма. — Какие тебе еще нужны доказательства?

Колин внимательно посмотрел на Эмму. Казалось, она только силой воли сдерживала готовую распрямиться пружину.

— Если бы ты не вышла замуж за Эдварда, а я не убежал бы на войну… — начал он и, помолчав, закончил: — Как ты думаешь, мы встретились бы на каком-нибудь балу? Потанцевали бы и разошлись так же бездумно, как болтает эта парочка? — И он глянул в сторону Робина и леди Мэри.

Эмма стиснула на коленях руки.

«Почему она все время нервничает?» — подумал Колин.

— А может быть, мы страстно влюбились бы друг в друга, как влюбляются только очень молодые люди, — добавил Колин.

— Только? — странным голосом спросила Эмма.

Колин опять внимательно посмотрел на нее. Эмму явно что-то мучает. Ну почему она мне не признается? Почему не хочет мне довериться?

— Да, я считаю, что подобные безумства совершают только в ранней юности.

— А предположить, чтобы такое случилось с тобой, совершенно невозможно, да? — с насмешкой спросила Эмма.

— Так же невозможно, как и то, чтобы ты убежала из дома с Таррантом, — ответил Колин, сам удивляясь резкости своего тона.

Эмма опешила.

— И ты считаешь, что это любовь? — еле слышно спросила она.

— Что — это?

— Эта поглощенность, эта решимость поступить по-своему… это… сумасшествие?

Колин подумал, что каким-то образом потерял нить разговора.

— Так ты считаешь, что это и есть любовь? — настаивала Эмма.

— Наверное, любовь бывает разная — уклончиво ответил Колин. — Наверное? А по собственному опыту ты этого не знаешь? — В ее голосе звучали слезы.

— Эмма, что с тобой?

Она повернулась к нему и пытливо вгляделась ему в лицо.

— Доверься мне — Колин старался говорить как можно убедительнее. — Я не какой-нибудь безрассудный юнец, который думает лишь о собственном удовольствии. На меня можно положиться.

— Положиться? — повторила Эмма.

— Я надежный человек, — сказал он, сердясь на нее за то, что ему приходится это говорить. — Я знаю, что такое долг, честь, верность слову.

— Или уговору? спросила Эмма.

— Можно и так сказать.

Она отвернулась.

— Ну так что? — помедлив секунду, нетерпеливо спросил Колин. Что еще ей нужно, какие заверения?

— Ты о чем?

— Ты ничего не хочешь мне сказать?

— Я?

— По-моему, я разговариваю с тобой.

Эмма глянула на него и быстро отвела взгляд.

— Я считаю, что мы ведем философскую беседу, милорд. Боюсь, что больше мне на эту тему сказать нечего.

Ее лицо стало замкнутым. Она ушла от него. Колин был жестоко разочарован.

— Эмма, — сказала леди Мэри, оборачиваясь к ним. — Посмотрите, сколько уток!

Колин чуть не выругался, глядя, как жена смотрит туда, куда показывает девушка.

Их баркас уже миновал забитые судами доки и плыл теперь вдоль редко встречающихся причалов.

Наконец Лондон остался позади, и их взорам открылись зеленые просторы лугов. Вдоль реки плакучие ивы спускались к самой воде. Вокруг было очень красиво, но Эмма как будто ничего не видела. Она упорно принимала участие в разговоре Робина с леди Мэри, хотя ни на секунду не забывала, что Колин сидит рядом. У нее было чувство, будто внутри нее нарастает давление, и что она недолго еще сможет держать его под контролем.

Вдруг лодочник направил баркас к берегу. Он ловко причалил к небольшой деревянной пристани, и его сын соскочил на нее, чтобы привязать канат.

— Здесь мы устроим пикник, — сказал Робин, который пока что был вполне доволен собой. — Здесь есть очень красивое место, по крайней мере, Хокинс расписал его очень хорошо.

Лодочник перебросил на пристань сходни, они с сыном забрали корзины и приготовились сопровождать своих пассажиров на берег.

— Эту корзину не берите, — сказал Робин. — Это для вас.

— Благодарю вас, сэр, — с ухмылкой сказал Хокинс.

Они прошли вверх по склону и оказались на пестрящем полевыми цветами лугу.

— Ну, вот и пришли, — сказал Робин.

— Идемте вон туда, — предложила леди Мэри, указывая на маленькую рощицу вдали.

— Но здесь лучше! — заспорил Робин. — Здесь больше солнца и ближе к баркасу.

— Вы ведь все равно ничего не несете, — сказала леди Мэри.

— Ну и что?..

— Я хочу туда, — грозно нахмурившись, настаивала девушка.

— Ну ладно.

И Робин мрачно побрел по высокой траве.

Все последовали за ним. Колин снял жердь с изгороди, чтобы дамы смогли через нее перебраться, а Хокинсы расстелили под деревом большое красное одеяло, поставили на него корзины и пошли обратно к реке.

— Какая прелесть! — сказала леди Мэри, опускаясь на одеяло. — Послушайте, как ветер шумит в листве. Похоже на шум океана.

Робин, не отреагировав на ее замечание и все еще хмурясь, распаковал корзины и стал раскладывать на одеяле купленную им еду.

— Все действительно выглядит прелестно, — сказала Эмма.

Робин повеселел:

— Вот холодная курица и свежие булочки. И омар! — Он бросил вызывающий взгляд на леди Мэри. — Еще вино и персики. Их очень рекомендовала хозяйка ресторана. А вот кексы и печенье.

— Настоящий пир, — сказала Эмма, отчего Робин улыбнулся.

Робин открывал бутылку, а Эмма достала тарелки и ножи с вилками и расставила их на одеяле. Колин взялся нарезать курицу, а леди Мэри благодушно все это созерцала.

Наконец все принялись за еду. Робин и леди Мэри затеяли спор, где приятнее есть — на открытом воздухе или на деревенском постоялом дворе. Вокруг витал запах полевых цветов, пели птицы.

«Какая идиллическая сцена», — подумала Эмма.

Вдруг она увидела, как у Колина расширились глаза. Она повернула голову: куда он так напряженно смотрит?

— Замрите, — только и сказал он не терпящим возражений тоном.

Но леди Мэри не признавала приказов.

— В чем дело? — спросила она оглядываясь.

— На этом лугу пасется бык, — сказал Колин. — И характер у него, по-моему, не самый смирный.

Эмма проследила за его взглядом и увидела огромного быка с кривыми рогами, который медленно шел к ним. Бык был рыжий, с белыми отметинами на морде и шее и показался Эмме величиной с дом. Он на секунду остановился, раздраженно фыркнул и опять пошел на них.

— Вот это да! — воскликнул Робин, вскакивая на ноги. Бык тряхнул рогами. — Бегите, а я его отвлеку.

Он бросился направо, но там быку его не было видно за деревьями.

— Робин! — крикнула Эмма.

— Быстро идите к изгороди и перелезайте через нее, — спокойно сказал Колин, помогая женщинам подняться.

Бык опять фыркнул, он был уже совсем близко.

Колин помог женщинам перебраться через изгородь и положил на место вынутую им жердь. Обернувшись, он увидел, что Робин вышел на открытое место и машет носовым платком, чтобы привлечь внимание быка.

— Иди сюда! — крикнул ему Колин.

Но Робин не обратил на него внимания.

— Говорят, в Испании так отвлекают быка, — весело крикнул он, размахивая платком. — А ну-ка, бык, иди сюда!

И Робин перебежал за дерево, еще больше приблизившись к огромному животному.

— Робин! — хором крикнули обе женщины.

Колин покачал головой и даже на секунду прикрыл глаза, словно не веря тому, что видит.

— Надо что-нибудь побольше, — сказал Робин.

Его взгляд упал на расстеленное на траве одеяло. Он дернул его за угол, сбросив на траву все, что там было разложено. — Как раз то, что нужно, — сказал он и махнул одеялом в направлении быка.

— Вот дурак! — буркнул Колин и двинулся к юноше.

А бык взревел и наклонил голову. Его рога были нацелены на центр одеяла. Еще раз фыркнув, он бросился на Робина.

Он бежал гораздо быстрее, чем предполагал Робин, гораздо быстрее, чем можно было ожидать от такого крупного животного. Глядя, как на него несется тонна разъяренной туши, Робин побледнел, и одеяло повисло у него в руке. Колин побежал.

— Робин! — закричала Эмма. — Беги от него!

— Да сдвинься же с места, идиот! — взвизгнула леди Мэри.

Колин сделал могучий прыжок, схватил Робина и швырнул его на землю. И тут бык добежал до того места, где Робин стоял секунду назад. Раздался звук разрываемой ткани, и бык помчался дальше, размахивая пропоротым рогами красным одеялом.

Колин вскочил и помог подняться Робину. Бык ревел и мотал головой, пытаясь избавиться от закрывавшего ему глаза одеяла. Колин потащил юношу к изгороди и буквально перебросил его через нее.

— Пошли быстрее, — сказал он, тяжело дыша — Не очень-то я надеюсь на эту изгородь.

— А наш завтрак? — запротестовал Робин.

— Нашли о чем вспоминать после того, как опрокинули все на траву, — сказала леди Мэри.

— Бессовестная! — негодующе проговорил Робин. — Это за то, что я старался спасти вашу жизнь!

— Пошли! — опять сказал Колин, видя, что бык освободился от одеяла и рысью направился к ним.

— Мне придется платить за тарелки, — пытался протестовать Робин, но Колин подтолкнул его вперед, вслед за дамами.

При виде их лодочник удивился, а выслушав их историю, видимо, с большим трудом удержался от улыбки. Он пошел на холм в надежде спасти остатки их завтрака, но, вернувшись, сказал, что бык с наслаждением втаптывает их в землю.

— Особенно персики, — уточнил он. — Ему как будто нравится, как они чавкают у него под копытами.

— Что ж, мы так и останемся голодными? — жалобно спросила леди Мэри.

— А кто виноват? — набросился на нее Робин. — Ничего бы этого не случилось, если бы мы остались на том месте, которое предложил я. Так нет же, вам надо, чтобы все было по-вашему. Все должны вам подчиняться, а вы никого не желаете слушать!

Колин незаметно дал лодочнику сигнал отчаливать. Взяв Эмму под руку, он подвел ее к креслам, где они сидели раньше, и помог сесть.

— Спасибо, — срывающимся голосом сказала она. — Ты спас его от смерти.

Колин пожал плечами:

— Может, и не от смерти, но от тяжелых ран наверняка.

Эмма не могла говорить от переполнявших ее чувств.

— Он смелый парень, — сказал Колин, глядя, как Робин грозит леди Мэри пальцем, точно она непослушный ребенок, а он — ее гувернантка. — Хотя ему и не повредило бы немного солдатской выучки, — с улыбкой добавил он. — Ему надо научиться отступать перед превосходящими силами противника.

— Ты рисковал из-за него жизнью, — чуть слышно проговорила Эмма.

Колин продолжал, словно не слыша ее слов:

— Знаешь, пожалуй, я его недооценил. У него есть характер. Большинство юнцов на его месте пустились бы наутек, оставив дам на милость быка.

— Но он действовал глупо и подверг себя страшной опасности, — возразила Эмма.

— Само собой. Но все равно для этого нужно мужество.

«Этих мужчин никогда не поймешь», — подумала Эмма.

— И какой был бы прок от его мужества, если бы бык забодал его? — спросила она.

Колин посмотрел на нее с удивлением:

— Как какой? Разумеется, лучше быть и смелым, и умным, но честь мужчины — дело огромной важности.

Эмма помолчала. Его слова успокоили ее. Ну конечно, ведь он так долго воевал. Его собственная честь и честь его семьи для него — дело огромной важности. Как он поступит, если Орсино попытается ее запятнать? Вызовет его на дуэль? Орсино — мастер жульничать. Он как-нибудь ухитрится убить Колина. Да если и не убьет, ее муж на нее после этого и смотреть не захочет.

— А им, по-моему, это нравится, — сказал Колин, кивнув на молодую пару.

— Что? — рассеянно спросила Эмма, которая с трудом пыталась вернуть себе душевное равновесие.

— Постоянно препираться.

— А! — Она взглянула на молодых людей. — Кажется, да.

— Я знавал семейные пары, которые вели себя точно так же. Правда, сам я не смог бы найти в этом удовольствия.

Эмма покачала головой.

— Гораздо разумнее, чтобы брак был основан на сходстве интересов и взаимопонимании.

«Сходство интересов… Какие холодные слова», — подумала Эмма и посмотрела на Колина. Когда она слышала такие слова, у нее пропадала надежда, и ей казалось, что их брак приносит Колину только чувство спокойного удовлетворения. На его взгляд, любовь — это болезнь, которая поражает очень молодых людей. А сам он выше этого. Захочет ли он когда-нибудь любви, обрушится ли она на него, как, вне всякого сомнения, обрушилась на Эмму?

На следующий день Колин Уэрхем зашел в свой клуб, где у него была назначена встреча с приятелем. До свидания еще оставалось время — и он прошел в игорный зал. Несмотря на ранний час, за столами уже сидели завсегдатаи. Колин окинул взглядом всех играющих, и вдруг ему в глаза бросился один джентльмен. При виде его Колину пришла в голову идея.

— Добрый день, Уитмен, — сказал Уэрхем, подходя к нему.

Тот обернулся и был, кажется, страшно удивлен, увидев барона.

— Сент-Моур! — озадаченно сказал он.

— Я хотел у вас кое-что спросить.

Уитмен, высокий худощавый человек с темными волосами до плеч и холодными черными глазами, пожал плечами — дескать, пожалуйста, спрашивайте.

«Вот таких типов Эмма и ненавидит больше всего на свете, — подумал Колин. — Она и меня поначалу приняла за одного из них».

Уитмен был известен как заядлый игрок. Вся его жизнь проходила в прокуренных притонах. Каким-то образом он ухитрялся выигрывать достаточно, чтобы хватало на жизнь, хотя чаще находился на грани нищеты. Именно поэтому он был склонен приобщать к игре богатых молодых людей, взимая с них за это приобщение немалую толику их состояния.

— Вы не встречали молодого человека по имени Беллингем? — спросил Колин.

Говорить о том, где Уитмену мог встретиться Робин, не было нужды. И так было ясно, что имелись в виду карточные столы. Кроме игорных притонов, Уитмен нигде не бывал.

— Беллингем? — В голосе Уитмена отсутствовал всякий интерес.

— Молодой человек, светлые волосы, франтоват, — подсказал Колин.

— Встречал, — ответил Уитмен, которому эти подробности, казалось, не были нужны. — Играет прескверно. Не имеет никакого понятия о стратегии и не способен сосредоточиться на игре. Все оглядывается, нет ли в зале знакомых, а про игру забывает.

— Он много проигрывает?

Уитмен посмотрел на Колина:

— Наверное. Никогда не видел, чтобы он выигрывал. — В черных глазах появилась искра интереса. — Ваш родственник? Собираетесь заплатить его долги?

— Нет, — ответил Колин. — Все, чем он располагает, — это содержание, которое назначил ему отец.

— А. — Интерес Уитмена угас. Такая мелочь его не интересовала. — Недаром он водится с акулами.

— Он занимал деньги у ростовщиков?

Уитмен бросил на Колина усталый и даже немного презрительный взгляд:

— А кто из нас не занимал?

Колин понял, что положение серьезнее, чем он думал. Вот болван! Кто же занимает у ростовщиков? Всем известно, что выплатить такой долг практически невозможно — у них обычно набегают проценты, чуть ли не равные занятой сумме.

— А у какого ростовщика, не знаете? — спросил он Уитмена.

Тот пожал плечами. Не знает и не интересуется.

— Извините, меня зовут, — сказал он, кивая на один из карточных столов. — Может, тоже попытаете счастья? — несколько оживившись, предложил он.

— Нет, спасибо. Я договорился пообедать с приятелем.

Уитмен тут же отошел и сел за карточный стол. Теперь его интересовали только карты, которые банкомет уже начал сдавать. Колин же стоял и, нахмурившись, обдумывал услышанное. Если он расскажет об этом Эмме, она разволнуется и захочет вмешаться. А уж ей-то он ни за что не позволит иметь дело с ростовщиками. Сообщить о долгах Робина его отцу? Это будет похоже на наушничество. Конечно, можно просто забыть об услышанном, но это не предотвратит неминуемой катастрофы.

Надо узнать, кому Робин задолжал. Тут нет ничего трудного. И анонимно оплатить долг Робина, избежав выяснения отношений, болезненных признаний или негодующих тирад. Да, так будет лучше всего.

«Вот пообедаю и займусь поисками ростовщика», — решил Колин и спокойно отправился разыскивать Джеймса.

Ростовщика Колин нашел без труда. Через два часа он был уже у него и передавал ему большую пачку банкнот.

— Спасибо, милорд, — сказал ростовщик, не спуская глаз с денег. — Очень рад был с вами познакомиться. Если у вас возникнет нужда, можете на меня рассчитывать.

— Надеюсь, что такого не произойдет, — спокойно ответил Колин.

Ростовщик засмеялся, словно услышал хорошую шутку:

— Да уж, с вами, наверное, не произойдет, милорд. Хотя никогда не знаешь…

— Верно. Я хотел бы получить расписку Беллингема.

— Да-да, пожалуйста. Вот она. Все в порядке. — Ростовщик вручил Колину документ, на котором накарябал «Оплачено» и расписался.

— Благодарю вас. — Колин сложил бумагу вчетверо и сунул в карман. — Надеюсь, вы понимаете, что никто не должен знать о том, что долг уплатил я.

— Обещаю вам держать язык за зубами, милорд.

— Вот именно. И если я узнаю…

Ростовщик жестом остановил его:

— Клиенты на меня полагаются. В нашем деле умение хранить тайну — главное.

Колин пошел к двери.

— Скажите мистеру Беллингему, что я готов его ссудить деньгами по первой просьбе.

— Из расчета двадцати процентов в месяц, — сухо сказал Колин.

— Это так, милорд, — ничуть не смутившись, ответил ростовщик. — Наши услуги стоят недешево.

Колин вышел, ничего не сказав.

 

Глава 11

Реддингс стоял в стороне, дожидаясь, пока барон расправит складки шейного платка к своему полному удовлетворению, потом подал ему темный вечерний камзол и разгладил его на плечах своего господина. Приятно быть в услужении у джентльмена, на котором все так хорошо сидит, с удовлетворением подумал Реддингс. На балу ему не будет равного: широкие плечи, длинные стройные ноги, великолепная осанка. Колин причесывался перед зеркалом. Камердинер украдкой глянул на его отражение. От того беспросветного уныния, которое так тревожило Реддингса по пути в Англию, не осталось и следа. Правда, за последнее время с лица барона почти не сходило выражение серьезной озабоченности. Но это не волновало Реддингса, лишь бы не он сам был ее причиной. Кому-то барон явно собирается задать перцу.

Странно устроен этот мир, думал Реддингс. В доме стало все иначе, чем было до его ухода с молодым хозяином на войну. И госпожа у них очень необычная. А уж ее слуга, этот турок, такой чудной, что и слов не подберешь. Но миледи — просто сокровище. Реддингс был убежден, что она спасла его господина от полного отчаяния.

— Реддингс, — сказал Колин, — очнись!

— Извините, милорд, — сказал камердинер, осознав, что не слышал слов хозяина.

— О чем это ты замечтался? — с улыбкой спросил Колин. — Судя по выражению твоего лица, о чем-то приятном.

— Задумался, милорд. Прошу прощения.

— Ты куда подевал мой плащ?

Реддингс принес из гардероба плащ и подал его Колину.

— Нет, надевать я его не буду, понесу в руках. Пойду посмотрю, готова ли миледи.

Реддингс аккуратно расправил плащ на руке своего господина, потом многозначительно кашлянул.

— В чем дело?

— Да ничего, милорд. Просто я заметил, что дамам всегда хочется… произвести впечатление. А сегодня…

— Не тяни. Ты про что?

— Сегодня от мадам Софи привезли новое платье, — доверительно сообщил Реддингс.

— Вот как? — Колин задумался. Его мучило невысказанное напряжение в его отношениях с Эммой, секреты, которые от него скрывались, он устал ждать, когда она, наконец, обратится к нему за помощью. — Ты думаешь, что она хочет поразить меня новым нарядом? — спросил он.

— Да, милорд, — невозмутимо отозвался камердинер.

— Ну что ж. Тогда я подожду ее в гостиной.

— Правильно, милорд, — одобрительно сказал Реддингс.

Ждать Колину пришлось недолго. Пробыв в гостиной всего несколько минут, он услышал в прихожей шаги. Когда его жена появилась в дверях, он задохнулся от восхищения. Ее юбка состояла из нескольких слоев шелка разных оттенков цвета морской волны и при ходьбе, казалось, струилась вниз к ее туфелькам тоже цвета морской волны. Корсаж плотно облегал высокую грудь, зачесанные наверх блестящие волосы каскадом падали на спину. В ушах и на шее сверкали фамильные изумруды.

— Потрясающе! — воскликнул Колин.

— Правда, красивое платье? — спросила Эмма и крутанулась перед ним так, что юбка всколыхнулась всеми своими разноцветными слоями. — Софи просто гениальная портниха.

— И, кажется, процветает.

— О да, — с улыбкой ответила Эмма. — И представь себе, это ее нисколько не удивляет.

— Ты затмишь на балу всех. Как бы жена Тома не пожалела, что тебя пригласила, — сказал Колин. — Она всегда хочет быть первой красавицей на балу.

— Колин! Это неправда!

— Разве?

— Конечно, нет. Диана со мной очень мила.

— Видел я, как она мила, — улыбнулся Уэрхем. — Вечно посылает тебя в другую комнату, где тебя ждет ужасно смешное зрелище или просто очаровательные люди. Люди, которые, конечно, не принадлежат к кружку ее поклонников.

— Какой вздор! — сказала Эмма, но, согласившись, что ее муж прав, засмеялась.

— Диана держит при себе всех своих прежних кавалеров, словно и замуж не выходила. Хорошо, что около тебя не вьется толпа бывших воздыхателей.

Эмма, надевавшая накидку, на секунду застыла. Колин заметил, что у нее на лице промелькнуло выражение страха. Нет, это невыносимо — чувствовать, что она отгородилась от него стеной. Что же она скрывает?

— Поехали, — сказала Эмма. — Я обещала Каролине, что мы приедем пораньше, и я займу тетю Силию. Каролина ее боится.

— С чего ей ее бояться? — сказал Колин, предлагая Эмме руку.

Разговора опять не получилось.

Каролина встретила их в дверях. Она была ужасно взволнована.

— Тетя Силия в плохом настроении, — растерянно сказала она. — Приказала мне отослать Никки наверх, а он всего только немного постукал по клавишам пианино. Эмма, помоги мне!

Она сунула накидку Эммы лакею и торопливо повела ее в гостиную. Эмма в уме поблагодарила тетю Силию за то, что та избавила их от озорника Никки. Поспешая за Каролиной, Эмма размышляла: и почему вся семья так боится тетю Силию? Эмме старуха очень нравилась. У нее был на редкость трезвый ум.

Колин не спеша шел за ними. Когда он вошел в гостиную, Эмма уже сидела рядом с тетей Силией. Он задержался в дверях, оглядывая приглашенных Каролиной родственников и друзей. Никого неожиданного он не увидел, всех этих людей он встречал уже тысячи раз и не мог сказать ни одному из них ничего нового. Хорошо хоть, что его жена не следует светским правилам так безусловно, как Каролина. А то пришлось бы ему тоже без конца принимать в доме надоевших гостей.

— Простите, — раздался голос рядом с ним.

Колин обернулся и увидел Робина в вечернем туалете наимоднейшего покроя. Его жилет сверкал золотым шитьем.

Заметив взгляд, которым Колин наградил жилет, Робин не совсем уверенно сказал:

— Последний крик моды.

— Не сомневаюсь, — серьезно отозвался Колин.

Робин с подозрением посмотрел на него: не насмехается ли над ним Уэрхем? Потом пожал плечами: не все ли равно?

— Я хотел с вами поговорить.

— Ты и говоришь.

— Да, конечно. Но я хотел обсудить один вопрос.

Колин наклонил голову в знак того, что он готов его выслушать.

Робин несколько секунд переминался с ноги на ногу.

— Со мной приключилась очень странная вещь.

Выдавив из себя эти слова, он снова замолчал и оглянулся, словно желая увериться, что их никто не слышит.

— Ну? — сказал Колин.

— Мне не хочется вам об этом говорить, — выпалил Робин. — То есть главное — чтобы не узнала Эмма. Но я никак не могу понять, что произошло. Колин насторожился.

— Можешь мне довериться, — сказал он.

— Гм-м, — промычал Робин. Ему, очевидно, было очень не по себе.

— Хочешь, дам слово, что все останется между нами? — предложил Колин.

— Нет-нет, я и так знаю, что вы всегда держите язык за зубами. Дело в том…

— Может, все-таки скажешь наконец, в чем дело?

Молодой человек собрался с духом и начал:

— Дело в том, что месяц назад я сильно проигрался. — Он опасливо посмотрел на Колина: не станет ли он читать ему по этому поводу нотацию? — но Колин просто выжидательно смотрел на него. — А расплатиться мне было нечем, — продолжал Робин и опять замолчал. Колин все так же выжидательно смотрел на него. Набрав в легкие воздуху, Робин выпалил главное: — Попал, короче говоря, в переплет. Деньги надо было так или иначе найти. И я пошел к ростовщику и занял у него. — Робин конвульсивно сглотнул.

Колин ждал продолжения. Интересно, как Робин это преподнесет?

— А вчера ростовщик сказал мне, что за меня заплатили, — наконец дошел до сути дела Робин. — Все до последнего пенса, включая проценты. Но я-то ведь не платил! А кто заплатил, ростовщик отказался сказать.

Колин смотрел на него с выражением вежливого интереса.

— Он сказал, что этот человек желает остаться неизвестным, — продолжал Робин. — Вы когда-нибудь слышали о чем-либо подобном?

Колин, конечно, сказал, что не слышал.

— Это, конечно, не отец, — сказал Робин. — Хотя должен признать, что за последнее время он ничего о картах мне не говорил. — Он нахмурился. — Это тоже странно. Уж не заболел ли он? В общем, я хотел вас спросить… — Робин словно не мог подобрать слов. — Вы к этому, случайно, не имели отношения? — наконец выговорил он.

— Я? — удивленно спросил Колин.

— Вы тогда вернули мне расписки, — запинаясь, сказал Робин. — И я знаю, как Эмма относится к картежной игре. Хотя у нее для этого есть основания. Вот мне и подумалось, что, может быть, вы…

«Если я смолчу, — подумал Колин, — то не солгу».

Робин вглядывался ему в лицо. Наступила неловкая пауза. Выражение лица Робина вдруг изменилось. В нем не было больше тревоги, ее сменила решимость.

— Так вот, если вы об этом все же что-то знаете, я хотел сказать тому, кто за меня расплатился, что я ему очень благодарен и, конечно, хочу со временем вернуть ему эти деньги.

Да, парень совсем не дурак.

— И если вам случится… узнать, кто за меня расплатился, скажите ему, что я пришел к выводу, что проводить время за карточным столом… это… не…. не так уж… — И Робин беспомощно замолчал.

— …не такой уж хороший способ добиться успеха в обществе? — подсказал Колин.

— Вот именно! — облегченно воскликнул Робин. — Да и играть-то я толком не умею, — признался он.

— Неужели?

— Правда-правда, — весело сказал Робин, испытывавший большое облегчение от мысли, что самая трудная часть разговора позади. — Мне не так уж интересно играть в карты, — признался он, словно раскрывая постыдный секрет, — и вечно приходится ломать голову, где взять деньги, чтобы расплатиться за проигрыш.

Колин слушал его в сочувственном молчании.

— Так вот я решил… сообщить тому человеку, что больше я играть в карты не буду. Ну, может, иногда сыграю с друзьями по маленькой, — торопливо добавил он, словно испугавшись, что ему запретят и это.

— Очень разумное решение, — сказал барон.

Робин кивнул:

— Дело в том, что, по-моему, у меня совсем другой талант. Многие говорили мне, что я одеваюсь с большим вкусом.

— Да?

— Да. Даже Фаррел мне это сказал. Фаррел был законодателем мод среди светской молодежи…

— Поздравляю, — сказал Колин, с трудом удерживаясь от улыбки.

Робин принял его слова за чистую монету.

— Не многие посмели бы надеть такой жилет, — сказал он. — Но у меня нюх на моду.

— Да, в этом тебе не откажешь, — почти искренне ответил Колин.

— Так что можете… То есть те, кого это интересует, могут за меня не беспокоиться, — заключил Робин, на лице которого опять промелькнула неловкость.

Колин молча кивнул, а Робин поклонился и прошел к группе молодых людей, стоявших у противоположной стены гостиной. Все вышло как нельзя лучше. Конечно, было бы очень приятно рассказать про этот разговор Эмме. Но этого делать нельзя.

— Я слышу, вы взяли эту девчонку Морлендов себе под крыло? — в эту самую минуту гаркнула тетя Силия, обращаясь к сидевшей рядом с ней Эмме. — Ну как, еще не пожалели? По словам ее бабки, у девчонки голова забита романтическими бреднями, к тому же она ведет себя как пуп земли.

— Да, она… своеобразная девушка, — ответила Эмма. Она говорила очень тихо. — Я даже хочу представить леди Мэри вам. Мне кажется, она вам понравится.

Эта мысль даже развеселила Эмму.

— Выдумали тоже! — фыркнула старуха, — Терпеть не могу скандалисток. — Она вперила в Эмму проницательный взор. — Вы что, жалеете ее, что ли?

— Я знаю, как легко в молодости наделать ошибок, — ответила Эмма, твердо встретив ее взгляд.

Тетя Силия несколько секунд в упор глядела на нее, потом улыбнулась:

— Я с самого начала поняла, что вы судьбой предназначены для Колина.

— С самого начала? — не смогла удержаться от искушения Эмма.

— И не надо меня задирать, милочка, — ответила тетя Силия со смешком в глазах. — А вам известно, что теперь со мной и Кэтрин согласна? Вы нашли к ней подход. И вообще у вас все получилось преотлично. Того и гляди, станете любимицей света.

Если бы старуха знала, какой скандал грозит разразиться над их семейством, — подумала Эмма, — ее хватил бы удар.

— Колин ужасно вами гордится, — продолжала тетя Силия, взглянув на внучатого племянника. — И есть за что. Хорошая жена — козырь светского человека.

— Да, — тихо согласилась Эмма. Еще бы ей этого не знать! Ей все время напоминают, как важно мнение света — и для Колина, и для его родных, и для его друзей и знакомых.

— А плохая жена может его погубить, — добавила тетя Силия.

На что она намекает? Может быть, она что-нибудь пронюхала? Эмма посмотрела старухе в лицо, но ничего такого в нем не нашла.

— Особенно Колина, — продолжала тетя Силия. — Другие мужчины, если у них не сложилась семейная жизнь, ищут развлечений на стороне. Заводят любовницу, околачиваются в клубе, охотятся и вообще отравляют жизнь диким животным. Но Колин не такой. Он с детства был склонен думать. Он ищет дело, которому стоит посвятить жизнь. Поэтому он и на войну пошел — против воли всех родных, будучи единственным прямым наследником. — Тетя Силия опять фыркнула. — И никого не хотел слушать. Он все принимает близко к сердцу. Вы это знаете?

Старуха произнесла последние слова с таким значением, что Эмма опять посмотрела на нее. Ей казалось, что тетя Силия видит ее насквозь.

— Да, я это знаю, — ответила она, и в ней еще больше укрепилась решимость ничем не навредить Колину.

— Вот и прекрасно, — удовлетворенно заявила тетя Силия. Она постучала тростью об пол. — Когда же подадут обед? — громко спросила она. — Ужасно хочется есть.

Большинство гостей Каролины после обеда отправились на бал к Тому и Диане…

— Ну, Диана постаралась, — заметил Колин, имея в виду и количество гостей, и необычное украшение залы. Вместо обычных цветов хозяйка повесила на стены сосновые ветки с позолоченными шишками, перевязанные белыми и желтыми лентами. Это было очень красиво, и в бальной зале очаровательно пахло хвойной свежестью.

Их первой задачей было устроить тетю Силию за карточным столом, где она со своими старыми приятелями могла бы провести вечер, играя в вист. Она захватила с собой двух лакеев, которые выполняли различные поручения. Когда тетя Силия, наконец, уселась туда, куда хотела, и получила удовлетворяющего ее партнера, Эмма и Каролина вернулись в танцевальную залу к своим мужьям. Колин протянул Эмме руку:

— Тебя можно пригласить?

Эмма положила руку ему на плечо, и они присоединились к танцующим. Эмма полюбила танцевать еще с той поры, как ее начали обучать танцам дома. А вальсировать с Колином, который двигался с мужской грацией, нежно и твердо держа ее в объятиях, было настоящим блаженством. У Эммы вдруг стало легко на душе.

— Так-то лучше, — сказал Колин.

— Как?

— Я вижу, что у тебя с души слетела тяжесть. Почему ты не скажешь мне, что тебя мучает?

Как ей хотелось рассказать ему правду, положиться на его надежную силу! Но она слишком многим рисковала.

— Я беспокоилась о брате, — придумала она отговорку. — Мне так и не удалось поговорить с ним об опасности карточной игры. У меня такое чувство, будто я не выполняю свой сестринский долг. О чем он говорил с тобой у Каролины? Он тебе не сказал, какое такое важное дело не позволило ему ехать с нами на бал? — Колин покачал головой.

— Мне кажется, что он скоро переменится, — не удержавшись, сказал он Эмме.

— Переменится?

— В своих привычках.

— Ты имеешь в виду карты? Ты уверен? — Я неплохо разбираюсь в людях, — ответил Колин и закружил ее в таком пируэте, что у Эммы перехватило дыхание.

— И когда же тебе удалось разобраться в Робине? — спросила она.

— Ну, вспомнить хотя бы быка.

— Скажи, ты что-нибудь предпринял? — с надеждой спросила Эмма. — Ты с ним говорил? Я знала, что он тебя послушается.

— Нет, не говорил, — твердо сказал Колин. — Но мне кажется, что он постепенно мужает. Я предсказывал, что так и будет. И я уверен, что ты больше не услышишь о его проигрышах.

Эмма нежно улыбнулась ему:

— Нет, что-то ты все-таки сделал.

— Уверяю тебя, дорогая Эмма…

— Не надо, не уверяй. Я вижу, что сделал.

У Эммы сжало в груди и на глазах выступили слезы. Ведь ему не хотелось, но он как-то помог Робину. В ней всколыхнулась волна любви к этому человеку. На такого мужа она не надеялась даже в самых прекрасных снах. Колин кашлянул. Он был немного смущен, но одновременно доволен, что Эмма угадала его секрет.

— Я просто не знаю, как тебя благодарить… — начала Эмма.

— Не надо меня благодарить, — перебил ее Колин.

Звучала музыка, в зале становилось душно, и запах сосны делался все сильнее. Эмма и Колин танцевали молча, не зная, что сказать друг другу. Когда вальс закончился, и они вернулись на место, их тут же окружили. Все весело болтали. За короткое время после их возвращения из Корнуолла у Колина и Эммы появились в свете хорошие друзья. Некоторые дружили с Колином еще до армии, но его долгое отсутствие оборвало старые связи. Так что многих из них он знал так же мало, как и Эмма. Барон и баронесса Сент-Моур пользовались популярностью не только из-за богатства и знатности, но и потому, что были красивыми, остроумными и доброжелательными людьми.

— Ну как, ваша лошадь готова к дерби, Эндрю? — спросила Эмма одного из окружавших их мужчин.

Началась горячая дискуссия о шансах молодого жеребца на бегах и качествах его соперников. Одна из женщин с укоризной посмотрела на Эмму. Музыканты заиграли кадриль.

— Пойдем потанцуем, — потащила Эмма за руку мужа.

Эмма с Колином танцевали почти все танцы подряд. Потом был изысканный ужин, который прошел в очень дружелюбной атмосфере. Вскоре после ужина Каролина с мужем и Силией уехали. Провожали их только Эмма с Колином.

— Жарко, — сказал он.

— Ужасно жарко, — согласилась Эмма.

— Может, прогуляемся в саду?

Эмма озадаченно на него посмотрела, хотела что-то сказать, потом засмеялась.

— Чему ты смеешься? — спросил Колин.

— Я хотела отказаться, потому что в юности мне внушали, что уединяться с джентльменом неприлично. А с тех пор я была всего на нескольких балах.

— Это действительно неприлично, — серьезно сказал Колин. — За исключением того случая, когда джентльмен — твой муж.

Как приятно было бы погулять в прохладном саду! Но Эмма боялась оставаться наедине с Колином.

— Пошли, — сказал он и отодвинул штору, закрывавшую стеклянную дверь.

— Не знаю… — нерешительно начала Эмма, но Колин уже вывел ее на узкую веранду с широкой каменной балюстрадой. Оттуда ступени вели в сад.

— Как здесь прекрасно! — воскликнула Эмма, ощутив на разгоряченной коже прохладное дыхание сада.

Они под руку пошли по дорожке.

— Посмотри, — сказал Колин.

Она посмотрела, куда он указывал, и увидела, как в небе прочертила след падающая звезда.

— Загадай желание, — сказал Колин.

— Но ты же первый ее увидел!

— Я ее тебе дарю.

Глядя на небо, Эмма пожелала, чтобы граф Орсино исчез из ее жизни и никогда больше не появлялся.

— Твое желание осуществится, — заметил Колин. — У тебя был такой решительный вид.

— Да, я на это надеюсь.

— А что ты загадала?

Эмма покачала головой:

— Об этом говорить нельзя, а то желание не сбудется.

Наступило молчание.

— Пройдемся по этой дорожке? — наконец спросил Колин, указывая на отходящую вбок тенистую аллею. — Должен тебя предупредить, что сюда настырные юнцы стараются заманить девушек, чтобы урвать поцелуй.

— А тебе откуда это известно?

— Догадаться нетрудно — самое тенистое место, и из дома его не видно.

— Я смотрю, у тебя большой опыт в таких делах.

— Да нет, такого опыта у меня почти нет. Просто об этом рассказывают в клубе. Одна из любимых тем: лошади, способы завязывать шейный платок и…

— …заманивать неопытных девиц в тенистые места, — с улыбкой закончила за него Эмма.

«Он всегда умеет меня насмешить», — подумала она.

— Вот именно.

Они пошли по дорожке, обсаженной высокими кустами, которые сразу загородили свет от окон дома. Колин обнял Эмму и надолго прильнул к ее губам. Руки и ноги ее сразу стали ватными, а он, не выпуская ее из рук, ласкал уже ее всю. Не в состоянии сдерживаться, он спустил с плеча маленький рукавчик, обнажив прелестную грудь.

— Колин! — воскликнула Эмма. — А вдруг кто-нибудь увидит?..

— Ну и пусть!

Он взял в рот соблазнительный розовый сосок, ожидая услышать знакомый вздох наслаждения.

В душе Эммы бушевала буря противоречивых чувств. Она любила Колина, мечтала, чтобы и он ее полюбил, но при этом отчаянно боялась потерять его из-за Орсино. Этого она не вынесет! Эмма вырвалась из рук Колина, поправила платье трясущимися руками и опрометью бросилась бежать. Колин остался один, и негодуя, и не веря в то, что случилось. Его жгло сознание, что она его оттолкнула, что в стене, которую она воздвигла между ними, не осталось ни единой щели. Он испытывал такую сердечную боль, такой шок, что минуту не мог сдвинуться с места. Она отшатнулась от него! На него наползало слишком хорошо знакомое уныние. Он изо всех сил боролся с ним. Надо увезти Эмму домой. Там у нее не будет предлога убежать от него, и он добьется от нее правды.

Полный решимости, он вернулся в дом. Веселье было в разгаре. Многие гости, слишком уж злоупотребив отличным шампанским Тома, едва держались на ногах. Колин окинул их презрительным взглядом. Где же Эмма? А, вон она: разговаривает с хозяином дома. Колин быстро прошел к ним.

— Я для вас приготовил подарок, — говорил Эмме Том. — Вы говорили, что хотели бы побывать на маскараде. Так вот, в Пантеоне скоро будет маскарад, и мы собираемся заказать там ложу. Поедем всей компанией. Из ложи вы все увидите.

— А мне говорили, что маскарады в Пантеоне считаются вульгарными, и приличная публика туда не ходит, — ответила Эмма.

— Там действительно публика ведет себя довольно разнузданно, — согласился Том. — Но если прийти большой компанией и уехать пораньше, ничего страшного, думаю, не случится, к тому же мы будем в масках.

— Мне и правда хотелось бы посмотреть костюмированный бал, — призналась Эмма.

— А в каких мы будем костюмах? — спросила тут же какая-то дама. — Надо сшить что-нибудь особенное.

— Я согласен только на такой костюм, в котором есть штаны, — заявил Том. — Не заставляйте меня натягивать шелковые чулки и прочую дребедень эпохи королевы Елизаветы.

— Ну, разумеется, — нежным голоском пропела его приятельница.

— Ну, ты нас впутал в историю, Том, — сказал муж этой леди. — Они обязательно вырядят нас в какие-нибудь нелепые костюмы.

— Я люблю эпоху короля Карла, — задумчиво проговорила его жена. — Тогда носили такие очаровательные парики.

Том застонал.

— Нам пора, — резко сказал Колин.

Все посмотрели на него с удивлением, но ему уже было все равно. Он крепко схватил Эмму за руку и чуть ли не поволок к двери.

В карете между ними воцарилось молчание, напряженное, как пружина. Нет, так нельзя, подумал Колин. Неужели нельзя разговаривать по-человечески? Сколько можно это терпеть? То ему хочется задушить ее в объятиях от любви, то схватить за плечи и вытрясти из нее душу, лишь бы узнать правду. Он посмотрел в окно кареты — о чем бы заговорить?

— Мы проезжаем дом Барбары Ремплинг, — сказал он.

Эмма глянула в окно и вздрогнула. Если она не найдет выхода из положения, в которое попала, как бы ей не пришлось опять добывать себе пропитание в таких вот игорных домах. Об этом было невыносимо думать.

Они проехали мимо подъезда, над которым висел яркий фонарь, освещавший ступени и как бы зазывавший гостей. На крыльце стояли двое мужчин. Один, пониже ростом, постучал в дверь, а второй стоял позади, дожидаясь, когда ее откроют. Дверь отворили, и свет изнутри упал на лица гостей. Эмма с ужасом узнала обоих. Она вскочила с сиденья и застучала по крыше кареты.

— Остановись! — крикнула она кучеру. — Сейчас же остановись!

Кучер натянул вожжи, и карета замедлила ход.

— Что случилось? — спросил Колин.

Карета еще не остановилась, а Эмма уже, открыв дверь, хотела выпрыгнуть. Колин схватил ее за руку.

— Ты с ума сошла? Так можно разбиться!

— Мне нужно туда зайти, — сказала Эмма, пытаясь вырвать руку.

— Зачем?

— Нужно, и все!

Ей удалось, наконец, вырваться, и она соскочила на мостовую. В игорный дом только что вошел Робин вместе с графом Орсино. Один из самых страшных кошмаров, преследовавших Эмму, вдруг стал явью. Она представила, как через несколько лет Робин из жизнерадостного юноши превратится в психопата, помешанного на картах. Это видение затмило ей разум. Сейчас главное — увести Робина из этого места.

— Эмма! — Колин буквально бежал за ней. — Подожди минуту!

Но она уже стучала в дверь. Через секунду ее открыл швейцар, и Эмма стремглав бросилась к лестнице.

— Подожди же! — Колин нагнал ее, опять схватил за руку и заставил остановиться. Взяв ее за плечи, он развернул ее лицом к себе. — В чем дело?

— Сюда вошел Робин! Я видела его! — воскликнула Эмма, не владея собой. — Он погибнет. И это все из-за меня! Я должна ему сказать… Я должна его остановить…

Она изо всех сил вырывалась из рук Колина.

— Но почему из-за тебя? — спросил Колин, чертыхаясь в душе. А он-то думал, что слову Робина можно верить.

«Из-за меня, потому что здесь замешан Орсино, — думала Эмма. — Я словно напустила страшную болезнь на дорогих мне людей и теперь должна смотреть, как они гибнут!»

Эта мысль лишила Эмму способности рассуждать трезво.

— Ты сказал, что он больше не будет играть, и я тебе поверила! — набросилась она на Колина. — Ты мне солгал! Тебе наплевать на Робина! Он только действует тебе на нервы. Вот если бы в беду попала Каролина, ты бы принял меры!

Теперь они почти враждебно смотрели друг на друга.

— Это правда, моя сестра мне дороже Робина, — признал Колин. — По-моему, это естественно. Но это не значит, что…

— Поезжай домой! — крикнула Эмма. — Оставь меня в покое. Я сама позабочусь о брате.

Она была на грани слез.

Но Колин опять схватил ее.

— Дело не только в твоем брате. Почему ты не признаешься мне, что тебя так тревожит?

— А я-то думала, что у него появились новые интересы, — как бы про себя проговорила Эмма, — что он стал меньше играть в карты.

— Это так и есть, — сказал Колин, надеясь, что это правда.

— Нет, все стало еще хуже, чем раньше! — вскричала Эмма. — Он пришел сюда играть с… — Она запнулась на полуслове и снова начала вырываться.

— С кем? — грозно спросил Колин.

— Отпусти! Оставь меня в покое!

— Он был не один. Это тебя и привело в такую панику. Так с кем он сюда пришел?

— Мне больно! Отпусти меня.

— Не отпущу, пока не скажешь, что тебя так напугало.

— Я вовсе не напугана.

Эмма резко рванулась и побежала вверх по лестнице.

— Поезжай домой! — прерывающимся голосом бросила она Колину. — Это тебя не касается.

Колин не стал ее задерживать. Он, конечно, не собирался оставлять ее здесь одну, но сейчас он был слишком взбешен, чтобы идти за ней. Она вела себя, как в их первую встречу, словно опять считая его человеком, которому нельзя доверять. Но он же доказал ей, что это не так. Какое она имеет право в нем сомневаться? Свирепо хмурясь, Колин вошел в игорную залу. Оглядевшись, он увидел Робина, который сидел за угловым столиком напротив смуглого франта. Колин не сразу узнал его. Да это же Орсино! Дело прояснялось. Он стал искать глазами Эмму. Она сидела у окна, наполовину закрытая шторой. Ее глаза были прикованы к брату, вся ее поза говорила о страшном напряжении.

Колин остановился, затем прошелся по зале, чтобы его заметили Барбара Ремплинг и другие завсегдатаи и чтобы все видели, что его жена здесь не одна. Затем он зашел в одну из боковых комнат, где шла игра в вист, и сел словно бы наблюдать за игрой. На самом деле он выбрал такое место, откуда было видно почти всю залу.

Эмма вдруг почувствовала боль в ладонях. Оказывается, она смотрела, как Робин проигрывает Орсино, судорожно сжав кулаки. Она с трудом разжала руки. У нее затекла от напряжения спина, в висках толчками билась кровь. Во всей комнате она видела только Робина и Орсино. Она не пропускала ни одной смены выражения на их лицах, ни одного движения рук. Она едва удерживалась от того, чтобы не броситься к их столику и силой не оттащить от него Робина. Ее останавливала только уверенность, что он никогда не простит ей такой сцены. И Эмма ждала — ждала, когда ей предоставится возможность увести брата от этого дьявола.

Прошла, как ей показалось, целая вечность, когда, наконец, Робин встал и пошел за портьеру, где находились туалетные комнаты. Эмма тут же бросилась за ним.

Несомненно, Орсино меня увидит, — подумала она, — если уже не увидел. У него зоркий глаз. Ну и пусть! Пусть думает, что хочет, только бы увести от него Робина.

Эмма встала по другую сторону портьеры, которая перегораживала коридор, ведущий в глубину дома. Мимо нее, шатаясь, прошел джентльмен, который явно хлебнул лишнего. Она боялась, что он начнет к ней приставать, но ему, видно, было не до того. Он пробрел мимо нее и, запутавшись в портьере, с трудом вышел в залу. Эмма слышала, как его появление приветствовали смехом. Она же ждала Робина. Вскоре он появился. Судя по выражению его лица, положение у него было не ахти. Он нахмурился, когда узнал свою сестру:

— Эмма, что ты здесь делаешь?

— Мне надо с тобой поговорить.

— Прямо сейчас? Что-нибудь случилось? — испуганно спросил он. — Отец заболел?

— Нет, это касается тебя… идиот ты этакий! — Эмма вдруг страшно разозлилась. — Ну как можно быть таким дураком?

Лицо Робина приняло высокомерное выражение.

— Разве ты не понимаешь, что Орсино — шулер? — воскликнула Эмма. — Как ты позволил ему затащить себя сюда?

— Я могу позволить себе все, что угодно, — отрезал Робин.

— Но зачем ты с ним сюда пришел? — спросила Эмма, чувствуя, что сейчас начнет кричать.

— Неужели тебе непонятно? А кто представил этого типа леди Мэри?

Эмма изумленно воззрилась на брата.

— Он не дает ей проходу, внушая ей самые нелепые мысли, в частности, что родители поступают ужасно, не разрешая ей выезжать в свет из-за траура.

Эмма смотрела на него непонимающими глазами.

— У нее совсем нет опыта, — продолжал Робин. — Она не понимает, что Орсино — опасный человек.

— Но… — пролепетала Эмма.

Разговор с Робином принял неожиданный оборот.

Вот я и решил, что надо отвлечь от нее Орсино, — заключил Робин.

— Конечно, но…

— Ты этого сделать не можешь, потому что с таким человеком женщине иметь дело негоже. Ну, так вот… — Робин пожал плечами.

Изумленная, Эмма смотрела на него во все глаза. Все оказалось иначе, чем она себе представляла.

— Я же сказал, что помогу тебе с этой девчонкой, — ответил Робин на ее немой вопрос. — Вот я и помогаю. Орсино она не так уж нужна, его больше интересует карточная игра. Если я буду с ним играть, он не сможет ей навредить.

— Но он же тебя обчистит!

Робин горько усмехнулся:

— Похоже на то. Ему чертовски везет.

— Он жульничает!

— Вот как? Тогда понятно.

— Тебе нельзя с ним играть, — настаивала Эмма.

Ее брат пожал плечами:

— Надо же как-то его занять. Он мало кого знает в Лондоне, и если он не будет со мной, то будет приставать к леди Мэри.

Эмма поняла: этой невысказанной угрозой Орсино вынудил Робина привести его к Барбаре Ремплинг. Облегчение, которое она испытала, поняв, что Робин вовсе не азартный игрок, растворилось в страхе: нельзя позволить брату иметь дело с Орсино. Тот найдет способ совратить его.

— Ты не должен связываться с Орсино, — убеждала она брата. — Я сама позабочусь о леди Мэри.

Робин скептически посмотрел на нее.

— Как? — спросил он.

Эмма колебалась с ответом. Робин кивнул, словно она подтвердила его мысль.

— Орсино — подозрительный субъект, Эмма. Тебе лучше держаться от него подальше.

Эмма смотрела на брата с любовью и отчаянием. Ей было трудно поверить в то, что он пытается ее защитить. Робин был еще ребенком, когда на ее пути уже встречались самые закоренелые негодяи.

— Я справлюсь с Орсино, — сказала она. — У Эдварда все друзья были вроде него. Я привыкла иметь дело с такими личностями.

Робин, казалось, был потрясен.

— Все? А я думал… я считал, что ты не понимаешь, какой он прохвост.

— Я отлично это понимаю. Пожалуйста, Робин, держись от него подальше. Дело не только в том, что он шулер. Он вообще страшный человек.

Робин упрямо сжал губы.

— Я обещал тебе помочь, — заявил он. — И я не собираюсь ретироваться при первой же трудности. Можешь на меня положиться.

— Но какой прок будет от твоей помощи, если я все время буду о тебе беспокоиться?

— Не надо обо мне беспокоиться.

Глаза Эммы наполнились слезами. Кажется, он действительно мужает на глазах, и из него, видимо, получится достойный человек. Но ему не следует связываться с Орсино. Он не представляет себе, на что тот способен.

— Робин… — начала она.

— Не пытайся от меня избавиться, — перебил он ее. — У тебя все равно ничего не выйдет.

Господи, — с отчаянием подумала Эмма. — Если бы я не попросила его помочь мне с леди Мэри, он даже не знал бы о существовании Орсино.

— Дело не в том…

Портьеру отодвинули, и перед Эммой предстал хмурый Колин.

Он увидел, что она шмыгнула за портьеру, и, когда прошло несколько минут, а она все не появлялась, начал беспокоиться. Увидев ошеломленные лица Эммы и Робина, он понял, что прервал конфиденциальный разговор.

— Сент-Моур, как я рад вас видеть, — радостно сказал Робин. — Я думал, что Эмма здесь одна.

— Нет, — ответил Колин.

— Вот и отлично, — по-товарищески кивнул ему Робин. — А то мне надо возвращаться к игре. Орсино, наверное, удивляется, куда я делся.

— Робин! — протестующе воскликнула Эмма.

— Сначала объясни, что происходит, — потребовал Колин.

Робин посмотрел на Эмму, словно спрашивая, что можно говорить, а что нет.

Колин побелел он гнева. Эмма прикусила губу, не зная, как быть.

— Не беспокойтесь, — сказал Робин, пытаясь примирить мужа и жену. — Я обо всем позабочусь.

И, не дожидаясь, пока Колин или Эмма выразят в этом сомнение, вошел в залу.

В коридоре было пусто и тихо. Эмма смотрела в пол.

— Он, видите ли, обо всем позаботится! — сдавленным голосом проговорил Колин. — Тебя что-то расстроило, и ты обратилась за помощью к этому… этому мальчику?

Как ему объяснишь? — думала Эмма.

— Что у тебя было с Орсино? — жестко спросил Колин.

— У меня с Орсино? — Эмма попыталась придумать какую-нибудь невинную отговорку, но ей ничего не пришло в голову. — Он… знакомый Эдварда. Когда я увидела с ним Робина, я испугалась, что он… Но я ошиблась, — торопливо добавила она, опасаясь, что Колин потребует разъяснений.

Колин же был в ярости, и одновременно ему было очень больно. Она доверилась брату, а не мужу.

— Я устала, — сказала Эмма, отводя глаза. — Поехали домой.

— Нет, сначала ты расскажешь мне, что происходит.

— Я же говорю, что ничего не происходит.

— И ты думаешь, что я этому поверю?

— Ты хочешь сказать, что я лгу? — вспылила Эмма.

— Ты что-то скрываешь.

— Но тебя это не касается.

— Меня касается все, что касается тебя! — крикнул Колин. — И я желаю знать правду, Эмма! Расскажи мне сейчас же!

Эмма вздернула подбородок:

— Ты ничего не добьешься тем, что будешь на меня кричать в игорном доме.

Колин понял, что потерял контроль над собой, и постарался взять себя в руки.

— Я хочу домой, — повторила Эмма.

Она отодвинула портьеру и пошла к выходу. Колину ничего не оставалось, как идти следом. Он чувствовал на себе заинтересованные взгляды, особенно взгляд наблюдательных черных глаз человека, сидевшего за угловым столиком.

 

Глава 12

Лакей открыл дверцу модного ландо Эммы и подал ей руку. Она спустилась по ступенькам и приготовилась войти в свой дом. Эмма возвращалась от свекрови, которая выразила полное одобрение ее планам заново отделать Треваллан, хотя и сказала:

— Сама я никогда не любила там жить — сплошные сквозняки и страшная скука.

Сколько еще ей предстоит притворяться, что она ведет обычную жизнь светской женщины? Все мысли Эммы были заняты дилеммой Орсино. Ее неумелые попытки выяснить, почему он приехал в Англию, окончились неудачей. Все планы, как его обезвредить, имели непреодолимые изъяны. А время шло.

По ночам Эмме снились ужасные сны, в которых Колин из ласкового, любящего мужчины превращался в холодного монстра, и Эмма знала, что они уже никогда не будут близкими людьми. Она просыпалась, обливаясь потом, и поначалу радовалась, что одна в постели, а потом принималась плакать.

Кто-то тихонько кашлянул. Эмма подняла голову и увидела Клинтона, который дожидался ее в открытых дверях дома, стоя неподвижно, как часовой. Он кашлянул, чтобы привлечь ее внимание. Сколько можно стоять, задумавшись, посреди улицы? — как бы говорил он.

— Добрый день, миледи, — сказал он. — Вас ждет леди Мэри Дакр.

Эмма быстро поднялась по ступеням и вошла адом, на ходу стягивая перчатки. Ей безумно надоела болтовня леди Мэри о том, сколько ей еще придется носить траур, и о новом платье, которое ей обещала сшить мать для первого бала, на который ей можно будет пойти. Но надо выполнить долг по отношению к девушке, и это больше нельзя откладывать.

Войдя в гостиную, Эмма закрыла за собой дверь.

— Мне нужно поговорить с вами о графе Орсино, — сказала она без всякой преамбулы.

Леди Мэри посмотрела на нее с удивлением:

— О графе Орсино?

— Вы не должны поддаваться его обаянию, — сказала Эмма.

— Почему?

— Вам не следует с ним общаться.

— Но он очень приятный человек, — возразила девушка. — И остроумный. Он умеет меня рассмешить.

— Он негодяй. Шулер, лжец, распутник. У него совершенно нет совести.

— А я думала, что он ваш друг.

— Я познакомилась с ним в Европе, потому что он навязывал свое общество моему мужу, которого бессовестно обыгрывал в карты. Он никогда не был моим другом.

У леди Мэри был скорее заинтригованный, чем возмущенный вид.

— Мне всегда хотелось знать, что такое распутник.

— Человек, с которым вам не следует иметь дело.

— Да, но почему? Что это значит?

Эмма колебалась. Она не считала, что молодых девушек надо держать в полном неведении о грубой стороне жизни. Таким образом, они могут оказаться во власти тех, кто хочет причинить им зло. Но воспитание леди Мэри не входило в ее обязанности. Она не могла брать на себя роль ее матери.

— Он будет уговаривать меня сбежать с ним и выйти за него замуж, чтобы заполучить мое состояние?

Такая перспектива, кажется, не очень страшила леди Мэри.

Это что! — подумала Эмма. — Он может придумать план куда похуже. Она нахмурилась. В конце концов, хотя и против своей воли, она способствовала знакомству леди Мэри с Орсино. Так что на ней лежала ответственность за последствия этого знакомства.

— Распутник — это человек, который не задумается соблазнить и погубить девушку, если только ему предоставится такая возможность, — напрямик сказала Эмма. — Вопрос о женитьбе часто и не встает.

У леди Мэри отвисла челюсть.

— Орсино — авантюрист, — продолжала Эмма. — Ему нужны деньги, много денег, и, чтобы их получить, он не остановится ни перед чем. Он не станет вас похищать — он скорее скомпрометирует вас, а потом будет шантажировать ваших родителей. Он очень изобретателен в подстраивании ловушек. Это дает ему чувство превосходства.

Леди Мэри как будто поняла серьезность угрозы.

— Он ни перед чем не остановится, — еще раз подчеркнула Эмма, — Ему ни до кого нет дела, кроме самого себя. Мне приходилось видеть, как он расправлялся… — Эмма посмотрела в широко раскрытые глаза леди Мэри, — с женщинами, которые оказывались в его власти, — закончила она.

— Как?

— Безжалостно, — ответила Эмма.

— Гм… — задумчиво промычала леди Мэри.

— Теперь вы понимаете, почему вам не следует с ним знаться?

— Я понимаю, что мне надо быть осторожной. Будьте спокойны, меня он не проведет.

— Вам не удастся это предотвратить, — настойчиво сказала Эмма. Глупая девчонка!

— Почему же? Вы же меня предупредили.

— Но зачем вам надо с ним знаться? Что вам в нем нравится? Он же лжет на каждом слове, у него все — сплошное притворство.

— Я не поняла, что он притворяется, — признала леди Мэри. — Теперь я буду настороже.

Эмма раздраженно фыркнула.

— Да я и не могу сказать, что он мне нравится, — продолжала девушка. — Но мне с ним интересно. Я никогда не встречала таких, как он.

— Об этом позаботились ваши родители, — сказала Эмма.

— Вот в этом-то все и дело. Они позаботились о том, чтобы я встречала только подходящих молодых людей. И я пришла к выводу, что подходящие молодые люди невыносимо скучны.

— Леди Мэри…

— А теперь я и их не вижу, потому что мне нельзя появляться в свете. Никто не приглашает меня погулять в парке и не приходит узнать, как мне живется. Они просто говорят обо мне разные гадости, как Фредди Бланкеншип, и насмехаются надо мной.

Эмма старалась сдержать раздражение.

— Так почему бы мне не получать удовольствие от общества графа Орсино, если только я буду соблюдать осторожность?

— Да он вас живьем проглотит! — взорвалась Эмма.

Леди Мэри улыбнулась, и у нее в глазах сверкнул весьма обеспокоивший Эмму огонек.

— Это он так воображает. Меня считают дурой, и я часто использую это себе на пользу.

— Вы просто не понимаете, о чем идет речь.

— Нет, понимаю. И я вам очень благодарна за предупреждение.

Эмма застонала.

— Я сама хотела с вами поговорить, — продолжала леди Мэри, точно они благополучно уладили вопрос об Орсино. — Поэтому я к вам и приехала. Я узнала, что ваша компания собирается на маскарад в Пантеон, и мне пришла в голову изумительная мысль.

— Какая еще мысль? — опасливо спросила Эмма.

— Возьмите меня с собой на маскарад! — просительно воскликнула леди Мэри, прижав руки к груди. — В маске меня никто не узнает. — Леди Мэри тяжко вздохнула. — Вы себе не представляете, как это тяжко — не выезжать на балы, на вечера и вообще быть лишенной всяких увеселений. А мои подруги бывают везде. Элайза просто нарочно терзает меня рассказами о том, как и где они проводят вечера.

«Да, — подумала Эмма, — девушке тяжело». Но все-таки придется ей отказать.

— Я не могу взять вас на маскарад. Там вообще не место для юной леди.

— Но вы же едете!

— С мужем и друзьями. И мы только собираемся немного посмотреть и рано уехать, — ответила Эмма, стараясь представить вечер в самом неинтересном свете.

Это ей не удалось, даже наоборот.

— Тем более! Я буду сидеть вместе с вами. Все мы будем в масках. И никто меня не узнает. Что в этом плохого?

— Ваши родители никогда этого не позволят.

Леди Мэри махнула рукой:

— А мы им не скажем. Мама не возражает отпускать меня к вам.

— Нет, я не могу поступить против воли ваших родителей.

— А вы и не знаете их воли. Если мы не спросим у них разрешения, они не смогут нам запретить…

— Нет! — сказала Эмма тоном, который, как она надеялась, выражал непоколебимую решимость.

— Но это жестоко! Я же сделала то, о чем вы меня просили: сказала всем, что я ошиблась насчет намерений Сент-Моура. Я так старалась быть с вами милой и делать все по-вашему. А вы не хотите сделать для меня такой малости! — укоризненно воскликнула леди Мэри.

«Интересно, — подумала Эмма, — как же она себя ведет, когда не старается быть милой?»

— Я вас совершенно не интересую. Вы добились своего, а теперь, наверное, прекратите знакомство со мной.

Эмма искоса посмотрела на нее. Девушка довольно точно угадала ее намерения.

— Какая чушь! — возразила она.

— До меня никому нет дела. Только и слышу вокруг: это нужно для семьи, это для соблюдения приличий, а это твой долг. Как мне все надоело!

Эмме показалось, что Мэри сейчас расплачется. Что бы такое сделать, чтобы предотвратить слезы и капризы?

— Мне до вас очень даже есть дело, — сказала она, несколько кривя душой. — Но это не значит, что я пойду на обман ваших родителей.

— Я вовсе не хочу их обманывать. Если они об этом не узнают…

Тут в дверь гостиной постучали. Вошел Клинтон, а за ним Робин Беллингем.

— Я хотел тебе сказать, — начал Робин, но секся, увидев леди Мэри. — Э-э-э… здравствуйте, — сказал он ей.

Клинтон подал Эмме записку на серебряном подносе. — Ее только что доставил посыльный, миледи, — сказал он.

Эмма развернула записку и прочитала:

Осталось два дня. Прежде чем рассказать свою историю вульгарной толпе, я нанесу визит вашему мужу.

Орсино.

Эмма с ужасом смотрела на записку. Комната куда-то отступила перед ее невидящим взглядом, а мысли носились все по тому же безысходному кругу, как и все последние дни. Что делать? Как остановить этого негодяя? Как ей сохранить брак и избавить Колина от насмешек всего лондонского света? Какое оружие можно использовать против Орсино? Неужели она совсем беспомощна?

Когда Эмма опять стала сознавать, где находится, она услышала слова леди Мэри:

— Ничего глупее я не слышала! Зачем тратить на пару лошадей пятьсот фунтов, когда можно купить ничуть не хуже за половину этой цены?

— Это упряжка одинаковой серой масти, — негодующе ответил Робин. — Бредшоу говорит, что они удивительно резвы и легки на ходу.

— Что-то я не заметила… — начала леди Мэри.

— Замолчите! — крикнула Эмма, прижав руки к вискам.

— Последние дни вы все время в плохом настроении, — заметила леди Мэри.

— Неправда!

Молодые люди молча смотрели на нее, и тут Эмма услышала голоса в холле. Это приехал Колин. Ну что ж, их ждет еще один напряженно-молчаливый вечер.

— Что там в записке? — спросила леди Мэри.

Эмма поняла, что все еще держит записку в руке. Она быстро скомкала ее и зажала в кулаке в ту самую минуту, как Колин вошел в гостиную и поздоровался с гостями. В панике Эмма сунула записку в карман и вспыхнула, увидев, что этим привлекла к ней всеобщее внимание.

Колин нахмурился.

— Милорд! — воскликнула леди Мэри. — Как удачно, что вы пришли. Разрешите, пожалуйста, наш спор. Вы бы потратили пятьсот фунтов стерлингов на упряжку лошадей?

Но Колин ее как будто не слышал. Он смотрел на Эмму, которая пыталась взять себя в руки и притвориться, что никакого момента неловкости не было и в помине.

— Да кто угодно заплатит, — быстро сказал Робин, пытаясь поймать взгляд леди Мэри и подсказать ей, что эту тему следует оставить. Напряжение в комнате было почти нестерпимым.

— Кто угодно? — насмешливо переспросила леди Мэри, не обращая внимания на его подмигивания. — Экий вздор! Я бы ни за что не заплатила. Да большинство просто не может себе этого позволить.

— Может, поедем? — спросил ее Робин. — Вы, кажется, говорили, что вам куда-то срочно надо. — Он со значением кивнул в сторону двери.

— Никуда мне не надо! — Леди Мэри посмотрела на него с таким выражением, точно он сморозил какую-то глупость. — Что это с вами?

Робин заметил, что Колин впился в Эмму пронзительным взглядом. Что там произошло с запиской, когда вошел Сент-Моур? Робину вначале показалось, что супруги хотят избавиться от гостей, но теперь он понял, что дело не в гостях, что между мужем и женой что-то неладно.

— Вы ведете себя прямо как Эмма, — сказала Робину леди Мэри. — В последнее время она или куда-то уносится мыслями, или осаживает тебя на каждом слове, как строгая учительница.

Робин увидел, как при этих словах Эмма покраснела, а Колин нахмурился.

«Здесь что-то явно не так», — подумал Робин. Ему ужасно захотелось помочь сестре, которая была первым человеком, принявшим его всерьез. Особенно над этим не задумываясь, он считал, что она вполне счастлива в браке. Так же считал весь лондонский свет. Если же они с Колином в чем-то не поладили, может быть, постороннему человеку легче разрубить этот узел? Что бы такое сказать? В голове у него не было ни одной дельной мысли. Леди Мэри смотрела на него с нетерпеливым вопросом в глазах. Что можно сделать, когда у тебя на глазах назревает взрыв? Робин лихорадочно ломал голову.

— А, — наконец сказал он, словно до чего-то додумавшись.

— Вы про что? — резко спросил Колин.

— Знаешь, Эмма, этот твой слуга — громадина такая — как, бишь, его зовут? — ни к селу ни к городу сказал Робин.

— Ферек? — удивленно, спросила Эмма.

У всех был несколько ошалелый вид, но если ему удастся их рассмешить, обстановка разрядится.

— Ну да, Ферек. Чудной парень, знаешь, Чего ему только не приходит в голову!

— Он жил совсем в другом мире, — недоуменно сказала Эмма.

— Да уж это видно! Представляешь, он мне вчера пытался сунуть деньги. — Робин огляделся. Никто как будто не понимал, чем забавна эта история. — Не я ему дал на чай, — объяснил он, — а он хотел дать мне пять фунтов.

— За что? — жестко спросил Колин.

— Это-то и смешно, — с улыбкой сказал Робин, как бы приглашая их всех тоже посмеяться над Фереком. — Он хотел, чтобы я замолвил за него перед вами словечко. Так и сказал: «Замолвите за меня словечко перед милордом». Как будто вам не все равно, что я думаю о ваших слугах.

Все трое изумленно смотрели на Робина.

— Разумеется, я никаких денег у него не взял, — торопливо добавил тот.

У леди Мэри лицо выражало скуку. У Эммы был несчастный вид. Колин мрачно хмурился.

— Разве это не смешно? — раздраженно спросил их Робин. — Слуга дает тебе на чай. Чего вы все такие хмурые?

— По-моему, это просто глупо, — сказала леди Мэри.

У Колина лопнуло терпение.

— По-моему, вам пора уезжать, — сказал он девушке.

Она так и подскочила.

— Неужели вам больше негде провести время, кроме как у нас в доме? — спросил Колин, которого неприятности с женой заставили забыть о хороших манерах.

— Как вы можете так со мной разговаривать? После всего того, что вы…

— Вас нужно хорошенько одергивать, по крайней мере, раз в день, — ответил окончательно вышедший из терпения Колин. — И это надо было начать несколько лет назад.

Робин смотрел на него с восхищением.

— Вы невыносимы, — заявила леди Мэри. Ее лицо сморщилось в плаксивую гримасу. — И я вовсе не была влюблена в вас.

— Конечно, нет, — бездушно отозвался Колин. — А теперь прошу прощения, но…

И он бросил на Робина многозначительный взгляд. Молодой человек расправил плечи и приготовился выполнить свой долг. Но не утерпел и проворчал:

— Вечно мне ее спихивают. А она, глядишь, еще расплачется на улице.

Колин сардонически улыбнулся, но ничего не ответил. Оставшись наедине с Эммой, он молча ждал. Она стояла к нему вполоборота. Ее лицо, вся ее поза выражали бесконечную печаль. У Колина дрогнуло от жалости сердце. Он подошел к ней и сказал гораздо мягче, чем собирался:

— Расскажи же мне, что тебя тревожит. Может быть, я смогу тебе помочь.

«Это невыносимо, — подумала Эмма. — Иметь такого прекрасного мужа и чувствовать, что все больше от него отдаляешься!». У нее нестерпимо болело сердце.

— Ну почему ты не хочешь мне довериться?

У Эммы болело все тело, сжималось горло, жгло глаза. Ей казалось, будто скопившееся внутри давление сейчас разорвет ее на миллион кусков. И в эту минуту ей пришел в голову выход. Она беспомощно замигала. Это был такой простой, такой очевидный выход, что она не могла понять, как не додумалась до него раньше. Разумеется, на это можно пойти только от отчаяния. Но Орсино и довел ее до отчаяния. Это все разрешит. На Эмму нахлынуло облегчение. Но и оно вызывало болезненное чувство.

— Эмма? — сказал Колин.

Она сделала глубокий вдох.

— Все будет хорошо. Не волнуйся, — сказала она. — Все будет хорошо.

— Что будет хорошо? — спросил Колин.

Эмма покачала головой. Он взбесился. Опять не удается вызвать ее на откровенность. А он уж было подумал, что сейчас она ему все расскажет. Но вдруг что-то изменилось. Изменилось в ней. И он опять остался ни с чем. Что ее остановило? Решимость Колина добраться до сути дела удвоилась. Он все узнает, и кто-то дорого поплатится за горе Эммы.

На следующее утро, когда Колин уехал, Эмма пошла в свою маленькую гостиную и села в кресло у окна. Собрав волю в кулак, она послала за Фереком. Когда темнокожий гигант предстал перед ней, она начала:

— Ты говорил, что готов ради меня на все, Ферек.

— Да, госпожа. Конечно. Разве вы не видите, что во имя вас я терплю этот отвратительный непрерывный дождь? И оскорбления Клинтона…

— У меня серьезная проблема, — сказала Эмма.

Ферек сразу замолчал. Сложив руки на груди, он весь превратился во внимание.

— Ты помнишь человека, к которому мы с тобой ездили? Мы его знали в Константинополе. Граф Орсино.

Ферек кивнул:

— Я его помню. Он играет в карты с молодыми людьми и забирает у них деньги.

— Да. Так вот, он мне угрожает.

Ферек нахмурился и сжал свои огромные кулаки.

— Да как он смеет?

— Он ужасный человек, — сказала Эмма. — Я… я боюсь его.

— Да я его раздавлю как таракана, — зарычал Ферек. — Я его разорву на тысячу кусков и скормлю крысам. Я… — Тут он замолчал, вспомнив что-то, и у него сделался разочарованный вид. — Мы что, должны действовать по закону, хозяйка?

— По закону?

— Ну да. Я помню, что вы мне говорили. Вы сказали, что английский закон обо всем заботится. Разве он не накажет человека, который хочет причинить вам зло?

Эмма прикусила губу. Ферек никогда ее не слушался. И надо же ему было именно сейчас вспомнить одно из ее назиданий!

— Иногда — очень редко — случается, что закон бессилен, — сказала она.

Глаза Ферека расширились.

— Но вы же сами мне сказали, госпожа…

— Знаю. — Эмма внутренне содрогнулась. Но потом вспомнила про Колина, Робина и леди Мэри и заставила себя продолжать: — Это как раз такой случай. Закон мне помочь не может, и я обращаюсь к тебе.

Ферек весь раздулся от гордости.

— Вы хотите, чтобы я его убил, госпожа? — с надеждой спросил он.

Эмма до боли стиснула руки.

— Да, — прошептала она.

Ферек кивнул, И по его лицу расплылась довольная улыбка.

— Я вечером пойду к нему на квартиру и…

— Нет-нет. Я придумала план, как тебе это сделать, чтобы никто не узнал.

— Не узнали меня? — скептически спросил Ферек.

Хотя он жил в Англии уже несколько месяцев, на него все еще таращились на улицах.

— Да.

И Эмма принялась объяснять ему план, который вчера пришел ей в голову.

Когда она закончила, Ферек кивнул головой:

— Очень хороший план, госпожа. Все должно получиться.

— Ты не видишь никаких… затруднений? Ферек медленно покачал головой.

— А после? Что ты…

Ферек махнул рукой:

— Не беспокойтесь, госпожа. Я обо всем позабочусь.

— Да, но…

— Я все устрою, — заверил ее Ферек. — Тут нет ничего трудного.

— Хорошо, — прошептала Эмма, чувствуя холод во всем теле. — Спасибо, Ферек.

— Не надо меня благодарить, госпожа, — сказал турок. — Моя жизнь принадлежит вам.

Он приложил руку к груди и низко поклонился. «Ну вот, назад пути нет», — подумала Эмма.

Колин же провел день, распутывая нити прошлого Орсино. Он еще раз посетил государственное учреждение и вышел оттуда с весьма удовлетворенным видом. Он еще раз поговорил со своим новым приятелем из итальянского посольства. Он встретился с двумя мрачными на вид и похожими на боксеров мужчинами, которых ему рекомендовал мистер Смит, и договорился с ними об определенных услугах. Пообедав в клубе, он направился еще на одну, последнюю, встречу, запланированную им на этот день, и тут встретился с Робином Беллингемом, который шел в направлении парка.

— Не возражаешь, если я немного пройдусь с тобой? — спросил его Колин.

Робин согласился, хотя без особого восторга. Он побаивался своего зятя, особенно после недавнего инцидента у него в гостиной. Уэрхем был именно такой человек, каким хотел бы быть Робин, но, находясь в его обществе, Робин особенно остро ощущал, как ему до него далеко.

— Я хотел пройтись по главной аллее, — с напускной небрежностью сказал Робин.

Колин в ответ только кивнул и пошел рядом с ним.

— Ты мне сказал, что больше не будешь играть, — после паузы сказал Колин, искоса поглядывая на Робина. — Я думал, что ты человек слова.

— Это так и есть, — сказал Робин. — Вы просто не понимаете.

— Тогда объясни.

Робин почувствовал, что попал в западню. Если он все объяснит Колину, он, возможно, выдаст Эмму. С другой стороны, он не может позволить, чтобы Сент-Моур считал его человеком без чести.

— Мне надо было помочь Эмме, — наконец сказал он.

— Эмме? — переспросил Колин тихим, но грозным голосом.

— Мне надо было как-то занять этого Орсино. Он преследует леди Мэри. А она никак не может понять, что с таким человеком ей и разговаривать-то не положено, не то что ходить на прогулки.

— И что еще? — тем же тоном спросил Колин.

— Что еще? — удивленно повторил Робин.

— Что еще вытворял этот Орсино?

Юноша удивленно смотрел на Колина, обеспокоенный его суровым тоном.

— Он играл со мной в карты, — признался он, но тут же добавил: — Но я согласился с ним играть только для того, чтобы он отстал от леди Мэри. Как только мы от него отвяжемся, я совсем брошу играть.

Колин молчал, и Робин добавил:

— Эмма говорит, что он шулер. Поэтому я ему так много проиграл.

— Какое он имеет отношение к Эмме? — спросил Колин, испытующе глядя на Робина.

— К Эмме? — Робин не знал, что сказать. — Он был другом ее… Эдварда Тарранта. Так она познакомилась с этим прохвостом. И мне совсем не нравится, что она с ним знакома.

— Мне тоже, — тихо согласился Колин.

Он еще несколько секунд смотрел Робину в лицо и убедился, что больше молодой человек о графе ничего не знает. А сам он не сомневался, что Эмма как-то связана с Орсино. Испытывая одновременно облегчение и раздражение от того, что он так ничего и не узнал, Колин молча шел рядом с Робином, заложив руки за спину.

— Этот Таррант, видно, был порядочной скотиной, — сказал Робин, который почувствовал себя гораздо лучше, как только Колин перестал испытующе смотреть на него.

Барон ничего не ответил.

— Мне не хочется это признавать, но, кажется, отец был прав, запрещая Эмме выходить за него замуж.

— Совершенно прав, — согласился Колин. — Разумеется, я этого не знал, когда встретил Орсино с Эммой в Королевской академии. — Робин потемнел лицом. — И леди Мэри была там с ней. Очень неудачно получилось.

— Да, — рассеянно отозвался Колин.

— Но можете на меня положиться — я не выпускаю его из вида, — сказал Робин. — Так что вам не о чем беспокоиться!

Юный Беллингем не так уж прост, подумал Колин. Он был рад, что юноша быстро взрослеет. Уэрхем решил поделиться с ним тем, что ему было известно:

— Тебе скоро не надо будет волноваться по поводу Орсино, — сказал он. — Его выдворят из Англии.

— В самом деле? — Эта новость явно произвела впечатление на Робина. Он даже как будто испытывал зависть. — Чем скорее, тем лучше. Мне надоело терпеть, как он шельмует в карты.

— Еще бы.

Это было сказано таким тоном, что Робин взглянул в лицо Колину:

— Что вы собираетесь сделать с этим мерзавцем?

— Принять меры, чтобы он никому не мог здесь навредить, — жестко сказал Колин.

— Каким образом? Если вам понадобится помощь, я к вашим услугам, — с готовностью сказал Робин.

— Спасибо, но все уже сделано.

— Неужели от меня ничего не потребуется? — обиженным голосом спросил Робин.

— Да нет, больше ничего делать не надо, — заверил его Колин. — Но если возникнет нужда, я к тебе обязательно обращусь.

Робина это не вполне удовлетворило.

— По крайней мере, Эмма успокоится, — подумав секунду, сказал он. — Это уже хорошо. А то она совсем издергалась из-за этого Орсино. — Робин постепенно веселел. — И мне не надо будет с ним общаться. Честно говоря, я его терпеть не могу. — Робин облегченно вздохнул и пошел более упругой походкой. — Мне надо было бы догадаться, что вы это так не оставите, — добавил он. — В конце концов, вы же ее муж.

И он улыбнулся Колину. Тот смотрел на него каким-то пустым взглядом.

— В чем дело? — спросил Робин. — Что-нибудь не в порядке?

Колин покачал головой.

— Ну и ладно. — Робин опять с облегчением вздохнул. — Честно говоря, я рад, что мне не надо больше будет об этом думать, — признался он. — Я просто не знал, как это все прекратить. И я уже проиграл этому негодяю свое содержание за три месяца.

— Я тебе верну эти деньги, — машинально сказал Колин.

На секунду лицо Робина осветилось радостью, потом он сник.

— Нет, я не могу этого допустить.

— Это мой долг, — сказал Колин.

Робин искоса посмотрел на зятя. Как-то чудно он разговаривает, и выражение лица у него какое-то странное.

— Во всяком случае, я рад, что у вас с Эммой все наладилось, — сказал он. Увидев впереди ворота парка, он ускорил шаги. Этот разговор был не из легких.

— А вон и Джек! — радостно воскликнул он. — Не хотите… пройтись с нами.

Колин покачал головой и даже не заметил облегчения, отразившегося на лице Робина. Робин представил ему Джека, и молодые люди пошли в парк. А Колин кликнул наемный экипаж и отправился домой. В голове у него звучали слова Робина: «В конце концов, вы же ее муж. Я рад, что у вас с Эммой все наладилось».

Эмма чрезвычайно взволнована появлением этого дьявола Орсино, думал Колин. Это ясно, хотя как именно он ее допекает — неизвестно. Ну ничего, скоро все кончится. Он по-прежнему не сомневался, что ничего позорного Эмма от него не скрывает. Он был слишком уверен в ее порядочности. Так почему же он сам не предложил ей помощь? Почему, вместо того чтобы злиться на нее, он не сказал ей, что принимает меры, чтобы Орсино выдворили из Англии? Наверняка тогда она ему все рассказала бы. Если бы он дал ей такую возможность… Но он молчал.

— Это все гордость и упрямство, — пробурчал Колин себе под нос.

«Вот приеду домой и сразу все ей расскажу», — решил он. Тогда у них действительно все наладится. У Колина по спине пробежал холодок. А вдруг это уже невозможно? Более того — он сжал кулаки, — таких отношений ему уже мало. Он представил себе Эмму такой, какой видел ее по десятку раз на день, — сидящей за обеденным столом, отдающей распоряжения слугам, быстро идущей по коридору, читающей документы, касающиеся их поместья. Эмма изменила его жизнь.

Колин вспоминал дни, проведенные с ней в Треваллане. С каким пылом и нежностью она отвечала на его ласки! При этом воспоминании у него замерло сердце. Как странно они встретились! А ведь этого могло бы и не случиться.

Он ее любит! Наконец-то Колин понял, что захватившее его могучее сложное чувство — это та самая любовь, которую год назад он совсем было отчаялся найти. Он ошеломленно потряс головой. Как же он этого не понимал? Он думал, что любовь обрушивается на человека, как огромный вал. Оказывается, бывает и по-другому. Вообще-то любовь возникла в его душе при первой встрече с Эммой: он почувствовал к ней физическое влечение, он понял, что они понимают друг друга и смеются над одним и тем же. Но другие составные любви появлялись постепенно, и она росла, пока наконец-то, с большим опозданием, он не осознал, что любит Эмму.

Колин потрясение вздохнул. Эмма никогда не говорила ему, что любит его, никогда не обещала любить его. А он, болван несчастный, сознательно исключил любовь из их уговора. Он не имеет права ожидать от Эммы любви. Но как он о ней мечтает!

За последнее время Эмма отдалилась от него. Что, если она не вернется? Это показалось Колину страшнее самого жестокого сражения. Колин Уэрхем, который видел направленные на него пушки, ружья и штыки, застыл от ужаса. Такой потери он не перенесет. Потеря Эммы будет катастрофой, не сравнимой ни с чем.

Нет, он ее не потеряет. Он преодолеет любые препятствия. Он не остановится ни перед каким риском. И он не пожалеет на это времени. Он уничтожит Орсино и любого, кто осмелится угрожать Эмме, и он покажет ей, что такое настоящая любовь.

Кучер постучал по верху кабриолета.

— Приехали, сэр!

Колин пришел в себя, расплатился с ним и вышел из экипажа. Сегодня вечером он скажет Эмме. Потом выругался про себя. Проклятый маскарад! Уже поздно, Эмма, наверное, одевается. Тогда завтра, решил он. К тому времени он, наверное, уже сможет ей сказать, что Орсино нет в Англии. Это будет прекрасное начало. С этого они начнет свою кампанию по завоеванию любви Эммы.

 

Глава 13

— Боже, какой у меня дурацкий вид! — простонал Колин.

Дело происходило во второй половине дня. Эмма поправила на нем маскарадный костюм и отступила, чтобы оценить общее впечатление.

— Ничего подобного, — возразила она. — У тебя чрезвычайно романтический вид. Вот только дай я…

И она расправила у него на шее воротник рубашки.

На Колине были широкие светло-коричневые шаровары, заправленные в сапоги, и белая просторная рубашка с открытым воротом и широкими рукавами. Эмма только что повязала на нем темно-синий кушак, концы которого лихо свисали вниз, и заткнула за него кинжал.

— В точности турецкий паша, — сказала она.

— А ты кто? — спросил Колин, оглядывая необычное облачение жены.

Она с удовлетворенной улыбкой посмотрела на свое отражение в зеркале. Софи просто превзошла себя.

Хотя на самом деле это было обычное шелковое платье, оно было так искусно скроено и увешано таким количеством шарфов, что казалось, будто вокруг ее тела колышутся многочисленные прозрачные покрывала. Волосы ее тоже были прикрыты вуалью, перетянутой по лбу золотой лентой.

— Как же, я — твоя наложница из гарема, таинственная восточная женщина.

— Я смотрю, ты ужасно довольна собой, — озадаченно сказал Колин.

— Во всяком случае, штаны на тебе есть, — сказала Эмма.

Она находилась в состоянии нервного возбуждения в предчувствии предстоящих чрезвычайных событий. Наступил день, когда Орсино исчезнет, и у нее было чувство нереальности всего происходящего, словно это была не то сказка, не то сон. Вернее, она чувствовала себя так, словно выпила слишком много шампанского. Но, несмотря на хмельное, беспечное настроение, у Эммы под ложечкой сосало. Конечно же, это нервное напряжение, которое во что бы то ни стало надо скрыть.

— Пошли, — сказала она. — Мы обещали заехать за Нетлтонами.

Спускаясь по лестнице, они встретили гораздо больше слуг, чем обычно. Они все повыдумывали себе разные занятия наверху и вылезли из своего полуподвального помещения, чтобы рассмотреть маскарадные костюмы господ. В холле толпились несколько горничных и лакеев и о чем-то тихо разговаривали.

— Это еще что? — воскликнул Колин.

Около двери их ждал Ферек. На нем были собранные на щиколотках широкие ярко-красные шаровары и кожаные турецкие туфли с загнутым кверху носком. Он был совершенно голый до пояса, если не считать короткой жилетки из парчи, открывающей взору его могучую грудь. На голове у Ферека был тюрбан, на котором красовалась золотая булавка в форме свернувшейся кольцом змеи. Зеленые глаза змеи зловеще мерцали.

— Нет, ну прямо как из сказки! — вскричала Нэнси. — Так и кажется, что ты сейчас скажешь:

«Сезам, откройся!» — и вытащишь из бутылки джинна.

— Тише, Нэнси, — одернул девушку Клинтон.

— Я похож на евнуха из дворцового гарема, — пожаловался Ферек.

Нэнси хихикнула. Впервые за время их знакомства Колин сочувственно посмотрел на Ферека.

У себя в Турции я никогда бы такого не надел, госпожа, — продолжал Ферек.

— Ничего, в этом здесь никто не разбирается, — безо всякого сочувствия сказала Эмма. — Вид у тебя замечательный.

— Но в нем нет достоинства.

— У тебя есть теплый плащ? — спросила Эмма, пропустив его жалобу мимо ушей. — А то тебе будет холодно.

— Да, госпожа, — обреченно ответил Ферек. — В этой проклятой стране мне всегда холодно, — пробурчал он себе под нос.

Колин вопросительно посмотрел на него:

— А где твоя маска?

— С собой, — сказал Ферек.

— В ней ты, конечно, будешь неузнаваем, — заметил Колин. — Собственно, нам можно оставить маски дома, Эмма: в Лондоне нет человека, который бы не знал Ферека.

Эмма побледнела.

— Хотя на маскарадах бывает такая толкучка, что могут и не узнать, — добавил Колин. — Я слышал, что костюмы будут сногсшибательные.

Эмма вздохнула свободнее.

— Я буду держаться в тени, госпожа, — тихо проговорил Ферек, наклонившись к ней. — Меня не узнают.

Несколько успокоенная, Эмма пошла за мужчинами к карете, где Ферек сел рядом с кучером. Заехав за своими друзьями, они отправились вдоль темных улиц к Пантеону. Как и договорились, они встретились с другими членами своей компании у подъезда и, надев маски, прошли внутрь. Маскарад уже был в полном разгаре. Том проводил их к заранее снятой ложе. Она находилась во втором ярусе, достаточно высоко над шумной толпой, но достаточно близко, чтобы они могли все разглядеть.

На Томе был костюм пирата, немного похожий на костюм Колина. Его жена нарядилась Марией Антуанеттой. На ней было атласное платье с огромными фижмами, которые она откопала в старом сундуке, и высокий парик, прибавлявший ей добрый фут росту. Нетлтоны надели римские тоги, хотя Виктория Нетлтон чувствовала себя явно не в своей тарелке. Она поминутно одергивала спадавшую складками тогу, словно опасаясь, что та с нее свалится совсем. Четвертая пара, Фредди и Лиза Монктон, изображали Ромео и Джульетту. На Фредди даже были чулки, и другие мужчины дружно его поддразнивали.

— Ты нарушил уговор, Фредди, — упрекал его Том. — Мы же договорились, что все будем в длинных штанах.

Фредди, который, как все знали, был под каблуком у молодой красивой жены, только добродушно ухмылялся.

Убедившись, что Ферек уселся в дальнем темном углу просторной ложи, Эмма тоже села и окинула взглядом танцевальную залу. У нее перехватило дух.

Многоярусные ложи, представляли собой оживленный периметр огромной залы. Все ложи были заняты зрителями. Некоторые были в маскарадных костюмах, некоторые в вечерних туалетах, но все в масках. Вокруг стоял невероятный шум веселья. Но самое потрясающее зрелище являли танцующие, которым было мало места даже на этом огромном пространстве. Пастушки кружились в объятиях разноцветных Пьеро, королевы не брезговали пиратами, египетские принцессы танцевали с испанскими грандами. Некоторые платья были до неприличия короткими и открытыми — сегодня можно было позволить себе многие вольности. Мужчины плотоядно пожирали глазами своих партнерш, иные даже гладили руками их открытые плечи и грудь. Подвыпившие кавалеры беспрестанно подходили к ложам нижнего яруса, пытаясь выманить оттуда дам. Им часто это удавалось, хотя, по мнению Эммы, они даже не были знакомы с хозяином ложи. Тысячи свечей освещали красочный вихрь невообразимых нарядов и оживленных лиц. В воздухе стоял густой аромат разнообразных духов, к которому примешивался запах потных тел. Шум стоял оглушительный. У Эммы даже закружилась голова.

— Тебе хочется потанцевать в этой толпе? — спросил ее Колин.

— Нет, я лучше посмотрю, как танцуют другие, — ответила она. — Это прямо спектакль.

— Верно. Вроде того, который мы видели в прошлый раз, только между действующими лицами больше согласия.

Эмма засмеялась.

Том пытался убедить жену пойти потанцевать, но она категорически отказалась. Нетлтоны попробовали спуститься вниз и быстро вернулись. Их тоги изрядно помяли. Какой-то человек даже ущипнул Викторию.

Дело шло к полуночи, и в Эмме нарастало напряжение. Она продолжала смотреть на танцующих, но отвечала на обращенные к ней слова чисто машинально.

Пора приводить план в действие. Теперь, когда подошел решающий час, ей не верилось, что она действительно задумала такое. Эмма собралась уже было встать, как вдруг заметила в ложе напротив знакомую фигуру. Там сидела женщина, одетая во все черное. Ее платье с рукавами-буфами было украшено черной лентой. Даже не видя светлых волос и пухлых губок, Эмма узнала леди Мэри Дакр. Она ахнула.

— Что такое? — спросил Колин.

— Я… я узнала знакомую, — ответила Эмма.

— Кого?

— Кому здесь совсем не положено быть.

— Да кого же? — спросил Колин, пытаясь проследить за взглядом Эммы.

Но в толпе было трудно различить отдельного человека.

— Лучше тебе не знать. Может быть, ее никто не узнает.

Рядом с леди Мэри сидел мужчина тоже в черном. В полутемной ложе его трудно было разглядеть, но Эмма не сомневалась, что это граф Орсино. Никто другой не посмел бы привезти леди Мэри в такое место.

— Будь ты проклят! — выругалась Эмма еле слышно.

Его появление с леди Мэри сильно затрудняло ее план. Нельзя же оставить девушку одну в этой разнузданной толпе. После того как Орсино… исчезнет, надо будет отвезти ее домой.

— Что ты сказала? — наклонился к ней Колин.

— Ничего.

Он с сомнением посмотрел на нее.

Пора! Надо идти. Какие бы ни возникли осложнения, она должна встретиться с Орсино в условленном месте. Эмма встала и извинилась. Все, конечно, решат, что она идет в туалет. Ферек, как они договорились, бесшумно и незаметно выскользнул вслед за ней. Они спустились по внутренней лестнице и прошли по коридору, который огибал залу по периметру. В нем тоже было полно подвыпивших мужчин, но присутствие Ферека отбивало у них охоту приставать к Эмме.

Теперь Ферек шел впереди. Он побывал здесь вчера, как следует изучил помещение и выбрал место, которое счел подходящим для роковой встречи. Он провел Эмму мимо двух небольших комнат, где тоже были люди в маскарадных костюмах, и зашел в третью, в которой не было никого.

Эмма осмотрелась. Здесь она назначила Орсино встречу. Комнатка представляла собой что-то вроде кладовки, куда складывались сломанные стулья и порванные занавески.

«Видно, в Пантеоне полно и того, и другого», — подумала Эмма и тут же поняла, что старается думать о чем угодно, только не о том, что здесь должно произойти.

— Я встану сюда, — тихо сказал Ферек и отступил в тень, которую отбрасывала открытая дверь. — Он меня не увидит, а потом будет слишком поздно.

Эмма кивнула. Стиснув руки, чтобы остановить дрожь, она прошла на середину комнаты, освещенной только двумя бра. Но из открытой двери на пол падало пятно яркого света. Эмма стояла в этом озерке света и ждала.

Вскоре она услышала звук мужских шагов. Потом в двери появилась темная фигура, помедлила секунду и вошла!

— Добрый вечер, баронесса, — сказал Орсино и поклонился.

На нем были рубашка из черной ткани с серебряной нитью и черные чулки. В руке он держал черную бархатную шапочку. Орсино был похож на портрет итальянского интригана-герцога эпохи Ренессанса. Его хладнокровное лицо и злобно сверкающие черные глаза вполне подходили к этой роли.

— Вам нравится мой костюм? — осведомился он, видя, как внимательно на него смотрит Эмма. — Сегодня я — Макиавелли. Слышали о таком? — Эмма не отозвалась, и он продолжал: — Нет? Жаль. Вы, англичане ужасно невежественны. Макиавелли написал книгу «Князь», в которой мастерски изложил стратегию царедворца. В ней хорошо описано, например, что скрывается за улыбками, обращенными к царствующей персоне. Он, конечно, был итальянцем. — Видя, что Эмма не склонна обсуждать эту тему, он пожал плечами. — Ох уж эти англичане! Никакой тонкости, никакого изящества. Английский юмор — это что-то чудовищное!

Эмма нетерпеливо отмахнулась.

— А, да. Поговорим о деле, баронесса.

— Хорошо, — пересохшими губами ответила Эмма.

— Странное вы выбрали место для встречи, — сказал Орсино. — Но неделя, которую я вам дал, истекла.

— Я знаю.

— Ну и что вы решили? Сделаете, как я прошу?

Орсино говорил самоуверенным тоном. Ему, видимо, и в голову не приходило, что Эмма осмелится ослушаться. Эмма медлила. Ферек ждал сигнала — чтобы она откинула с лица вуаль.

— После столь долгого ожидания я считаю себя вправе потребовать большего, — продолжал Орсино. — Например, встреч в таком месте, где мы сможем быть наедине, как, например, здесь. У вас будет возможность убедиться, что мы, итальянцы, гораздо более… знойные мужчины, чем эти холодные англичане.

«Он пьян», — подумала Эмма.

В его глазах появился сластолюбиво-масленый блеск. Он шагнул к ней. Эмма откинула с лица вуаль.

Ферек выступил из-за двери, как призрак, выходящий из стены. Не успел Орсино осознать его присутствие, как тот обхватил его шею массивной рукой и стал сжимать его горло. Глаза графа расширились от изумления и ужаса. Лицо стало наливаться кровью.

Эмма почувствовала одновременно и облегчение, и страх.

— Нет, — сказала она Орсино, — я не сделаю, как вы просите. И не позволю вам навредить моему мужу и моим друзьям. Так что…

Орсино захрипел. Лицо его стало лиловым. Эмма с тревогой поглядела на Ферека.

— Идите, госпожа, — сказал ее слуга. — Я разделаюсь с этим дурным человеком.

— А что вы сделаете с…

— Вам это незачем знать.

Орсино стал вырываться. Ферек железной хваткой обхватил его свободной рукой поперек груди. А у Эммы вдруг возникли сомнения.

— Ферек, ты не думаешь…

— Его не найдут, госпожа, — спокойно ответил тот. — Уж поверьте мне.

— Но может быть, нам не стоит этого делать?

Орсино захрипел, словно пытаясь что-то сказать. Его глаза вылезали из орбит.

— Очень своевременный вопрос, моя дорогая Эмма, — сказал Колин, входя в комнату с таким спокойным видом, точно он приехал на довольно скучный прием. — Отпусти его немного, Ферек, а мы подумаем над этим вопросом.

Гигант, пораженный неожиданным появлением своего господина, повиновался. Орсино все еще не мог говорить, но лицо его стало светлеть.

— Колин! Ты?.. Я…

— Что здесь происходит? — раздался голос леди Мэри Дакр, которая последовала за Колином и, оттолкнув его, вышла на середину комнаты. — Бросили меня в ложе одну… Как вам не стыдно, граф… — И тут до нее дошел смысл открывшейся ей сцены, и она осеклась.

Ее глаза в прорезях маски широко раскрылись. — Боже правый! — проговорила она.

Что-то тут собралось слишком много народу, — смятенно подумала Эмма.

— Эмма, что это ты задумала? — укоризненно сказал Калин, глядя на стиснутого в ручищах Ферека Орсино. — На таких подлецов угрозы не действуют.

— Я собираюсь его убить, — объявил Ферек.

Орсино опять стал вырываться у него из рук.

— Вот как? — изумленно проговорил Колин. — Да, это, пожалуй, решило бы дело.

— Но я вовсе не намеревалась с ним бежать! — воскликнула леди Мэри. — Через полчаса за мной приедет наемный экипаж, и я поеду домой.

Орсино вытаращился на нее. Колин вопросительно поднял бровь.

— Ты про него знаешь? — спросила Эмма мужа.

— Я про него знаю все, — задумчиво ответил тот.

— Я пообещала бежать с ним только потому, что хотела посмотреть маскарад, — продолжала леди Мэри.

Она нахмурилась. — Все отказались сопровождать меня сюда. Вы все ханжи — того нельзя, сего нельзя. — Она перехватила негодующий взгляд Эммы. — Но я помнила про ваше предупреждение, — заверила ее леди Мэри. — Я была очень осторожна и не верила ни одному его слову.

Орсино опять захрипел, желая что-то сказать. Ферек его встряхнул, и он замолчал.

— Графом Орсино очень интересуется полиция нескольких европейских стран, — сказал Колин, пропустив мимо ушей слова леди Мэри. — Его выдворили из собственной страны и собираются выдворить из Англии.

Орсино перестал вырываться и затих.

— Относительно его уже принято решение: завтра его под конвоем отвезут в Дувр и посадят на судно, уходящее из Англии.

Леди Мэри открыла рот от изумления.

— Но я же вам сказала, что не собиралась с ним…

— Ага, вот вы где! — раздался голос в дверях, и в комнату, размахивая шпагой, влетел стройный юноша в черном домино и широкополой шляпе со страусовым пером. — Я узнал о ваших гнусных замыслах, — обратился он к Орсино. — Да я скорее убью вас, чем допущу это! Слышите?

— Робин? — слабым голосом проговорила Эмма.

Юный Беллингем, словно только что осознав присутствие сестры, опустил шпагу.

— Как, вы тоже все знали? — разочарованно спросил он.

— Вы о чем? — спросил Колин.

Робин махнул шпагой в сторону Орсино, чуть не задев ею пискнувшую леди Мэри.

— Про план этого негодяя… похитить леди Мэри, — ответил он. — Я только час назад узнал от ее горничной, что он повез ее сюда, и сразу бросился следом. На улице ждет его карета, вам это известно? И около нее околачиваются два подозрительных типа.

— Так вы приехали спасти меня? — довольным голосом спросила леди Мэри.

— Спасти от вашей собственной глупости. Если бы не я, он погубил бы вас навеки, — сказал он и, окинув комнату взглядом, добавил: — И, конечно, если бы не другие ваши друзья. А что вы собираетесь с ним сделать? — спросил он, с интересом глядя на Ферека.

— Убить, — ответил тот.

— Правда? — Этот ответ явно произвел на Робина впечатление. — Задушить? Вот и молодец!

— Но я же вам говорю… — опять вмешалась леди Мэри.

— Тихо! — вдруг крикнул Колин. Все замолчали и изумленно повернули к нему головы. — Наши друзья находятся в двадцать третьей ложе, — сказал он Робину, четко, выговаривая каждое слово. — Можете идти с леди Мэри туда или отвезите ее домой.

— Но я…

— Или можете оба катиться ко всем чертям, — добавил Колин таким тоном, что Робин невольно попятился. — Но чтобы вашего духу здесь не было. Убирайтесь отсюда немедленно!

Робин схватил леди Мэри за руку и чуть ли не силой потащил к двери.

— Но что здесь происходит? — пискнула она. До ее сознания только что дошло, что вся эта сцена не имеет ни малейшего отношения к ней.

— Это нас не касается, — сказал ей Робин.

— Но я хочу остаться и…

— Еще бы вам не хотеть! Вам вечно хочется самого неподходящего.

— Вовсе нет!

— А я говорю — Да!

Их голоса смешались с общим шумом маскарада. Колин обернулся и сказал Фереку:

— По-моему, его можно отпустить.

— Я должен его убить, — сказал Ферек тем же спокойным голосом, каким он говорил до этого.

— В этом нет нужды. Я же сказал, что договорился о его высылке. И если он не хочет попасть в тюрьму, больше он в Англию не сунется.

— Откуда ты узнал? — тихо спросила Эмма.

Колин посмотрел на нее:

— Догадался по твоему поведению.

Эмма опустила голову.

— Чем он тебе грозил? — мягко спросил Колин.

Эмма вспыхнула и продолжала смотреть в грязный пол кладовки.

— В пьяном виде Эдвард выболтал ему… подробности нашей интимной жизни. Он грозил пустить сплетню, что я была его… — Эмма подавилась.

— Ясно, — сказал Колин, глядя на Орсино. В его глазах сверкала такая ярость, что тот весь съежился. — Может, и правда позволить Фереку его убить?

Ферек широко улыбнулся.

Орсино сделал нечеловеческое усилие и вырвался. Отскочив назад, он выхватил из сапога нож.

Ферек взревел и бросился на него. А Колин спокойно сказал:

— С двумя вы не справитесь, Орсино.

Граф схватил Эмму, зажал ей рукой горло и прижал нож к ее груди.

— Назад! — прохрипел он, после железных объятий Ферека он едва мог говорить. — Только сделайте шаг, и я ее убью.

Колин жестом остановил Ферека:

— Стой!

— Я ухожу, — сказал Орсино, и если кто-нибудь попытается меня задержать… — Он шевельнул ножом. — Отойдите от двери!

Они повиновались. Лицо Ферека искажала свирепая гримаса.

Орсино выволок Эмму в коридор и потащил ее к единственному выходу, который вел в залу.

Неужели он воображает, что его пропустят, что его никто не остановит? — думала Эмма, хотя у нее от страха бешено колотилось сердце.

Вдруг в коридор выскочила пара танцующих. Увидев Орсино с Эммой, они остановились и вытаращили глаза. Острое лезвие кольнуло Эмму в ключицу, струйка крови побежала у нее по груди, запятнав новое платье. От неожиданной боли она споткнулась, наступив на спускавшийся до пола шарф. Быстро сообразив, что это ей на руку, она упала, стараясь свалить с ног и графа. Но он устоял и злобно дернул ее за руку, заставляя подняться.

И тут на Орсино с ревом бросился Ферек. Эмма сжалась в комок и постаралась подальше откатиться от Орсино. Бросив растерянный взгляд на Ферека, Орсино ринулся через дверь в гущу танцующих.

Ферек и Колин побежали за ним. Преследуя Орсино, они рассекали толпу танцующих, как нос корабля, оставляя позади себя пену рассерженных гуляк. Один да того разозлился, что ударил Колина и сбил с него маску. Эмма застонала — теперь его узнают все. Женщина, с которой сбили шляпу, обеими руками вцепилась в жилетку Ферека, что-то злобно крича, и тот проволок ее несколько метров, пока материя не разорвалась и женщина не упала на пол с куском парчи в руках. Голый до пояса гигант турок догонял Орсино. Он протянул руку, чтобы ухватить его за рубашку, промахнулся, потом все-таки достал и с силой дернул Орсино назад. Обхватив рукой графа поперек туловища, Ферек поднял его над головой словно куклу. Тот дергал ногами на потеху всем присутствующим. Эмма посмотрела на свою ложу. Том, перевесившись через барьер, с открытым ртом наблюдал это зрелище. Их остальные друзья тоже застыли от изумления, не говоря уж о сотнях других зрителей.

— Ферек, поставь его на ноги! — крикнул Колин, дергая гиганта за руку. — Говорю, поставь… его… на ноги!

Эмма прислонилась спиной к стене коридора и закрыла глаза. Их все узнали. Весь лондонский свет знает ее слугу, появление которого в Лондоне вызвало такой ажиотаж. Колина тоже узнали. Теперь сплетникам не заткнешь рты.

Она приоткрыла глаза. Орсино уже стоял на полу, и у него отобрали нож. Его, несомненно, вышлют, как и говорил Колин, но уже поздно. Такой скандал вызовет волну сплетен. Как она ни старалась защитить Колина от злых языков, у нее ничего не вышло.

Эмма тоскливо побрела к выходу. Хватит! Пройдя немного по улице, она окликнула наемный экипаж и сказала кучеру адрес…

Добравшись до спальни, Эмма сбросила свое необыкновенное платье, завернулась в халат и, сгорбившись, села в кресло напротив камина. Все пропало!

Некоторое время спустя в дверь вошла ее горничная.

— Извините, миледи, я не знала, что вы приехали. Милорд прислал посыльного узнать, дома ли вы, и я сказала, что если бы вы приехали, то позвонили бы мне. Но он настаивал, чтобы я пошла поглядеть…

— Теперь ты видишь, что я дома, — перебила ее Эмма.

— Да, миледи. Я так и скажу посыльному. Вам ничего не надо?

— Ничего.

— Но как же, миледи…

— Мне ничего не надо. Я очень устала. Иди ложись спать.

Горничная секунду помедлила, потом, сделав книксен, вышла.

Эмма откинула голову на спинку кресла и бездумно уставилась в потолок. Часы на каминной полке отсчитывали минуты, в камине упали сгоревшие поленья, рассыпав сноп искр. Одни и те же мысли крутились у Эммы в голове: как можно было бы избежать сегодняшней катастрофы? В конце концов, она уснула.

Было уже очень поздно, когда Колин, тихо открыв дверь в комнату Эммы, вошел, держа в руке подсвечник. Он посмотрел на постель и, увидев, что она пуста, окинул недоуменным взглядом комнату. Обнаружив Эмму спящей в кресле, он подошел к ней и поставил подсвечник на маленький столик. Он смотрел на жену, на золото ее распущенных по плечам волос, на нежное очертание ее лица. Душу его захлестнула волна любви и желания. Он встал перед ней на колени.

— Эмма, — тихо сказал он, взяв ее за руку. — Эмма, пошли в постель.

Она вздрогнула, резко выпрямилась и, не понимая, где она, стала озираться по сторонам. Наконец ее взгляд остановился на лице мужа.

— Колин! — воскликнула она. — Прости меня! Я все сделала не так.

— Ерунда, — ответил Колин. — Наоборот, все устроилось наилучшим образом. Орсино уже на корабле, и ему никогда не позволят вернуться в Англию. К тому же я внятно объяснил, что с ним сделаю, если он опять посмеет тебя шантажировать. Очень внятно.

— Даже если это так…

— А также… — Колин помедлил.

— Что? — вскричала Эмма, почувствовав перемену в его тоне.

Колин посмотрел ей в глаза:

— Я отослал Ферека с графом.

— Отослал Ферека? — непонимающе переспросила Эмма.

— Он проследит, чтобы Орсино не вздумал вернуться, а потом… поедет в Константинополь.

— Ферек уехал?

На секунду Эмму охватила горечь утраты.

Колин кивнул:

— Он не хотел уезжать, но я… убедил его. Фереку будет гораздо лучше открыть гостиницу в своей родной стране. И я дал ему достаточно денег, чтоб он мог поставить ее на широкую ногу.

Эмма молчала.

— Ему эта мысль понравилась, — добавил Колин. — Он просил передать тебе бесконечную благодарность, глубочайшее уважение и пожелания всего наилучшего.

— Теперь он сможет найти жену с хорошим приданым и с круглой тугой попкой, — тихо проговорила Эмма.

— Что ты сказала?

— Он будет счастлив стать хозяином. Я буду по нему скучать, но это великолепное решение вопроса. Ему не нравилось в Англии. Я просто не знала, что делать.

Колин облегченно вздохнул:

— Значит, ты одобряешь мое решение? Тогда все прекрасно.

Эмма выпрямилась.

— Как прекрасно? Завтра весь Лондон будет говорить о драке на маскараде. И чего только не приплетут! Все будут перешептываться и хихикать у тебя за спиной. Такого скандала не видывал…

Колин отмахнулся, словно она говорила о совершеннейших пустяках:

— Почему ты не сказала мне, что Орсино тебя шантажирует? Неужели ты не верила, что я тебе помогу?

Эмма отвернулась и уставилась на тлеющие угли в камине.

— Нет, я знала, что ты мне поможешь. В этом-то и была вся беда.

— Беда?

Эмма стиснула руки.

— Ты хотел спокойной жизни. Ты сам сказал мне, что устал от войны. Что тебе не нужна жена, которая станет приставать к тебе с просьбами и провоцировать скандалы. А скандалы… вспыхивали один за другим. То про меня ходили сплетни, то про дурацкие выходки леди Мэри.

— Но при чем здесь ты?

— Ну, с ней-то мы справились — признала Эмма. — Но тут возник Орсино и стал грозить, что распространит обо мне грязные сплетни. Мне казалось, что у тебя лопнет терпение.

— Эмма!

— Он умеет очень убедительно лгать. Я сама видела, что ему верят. В Европе он погубил несколько репутаций. Я боялась… Я боялась, что он устроит такой скандал, который истощит твое терпение. И что я потеряю тебя навсегда.

Колин нежно повернул ее к себе.

— Эта мысль была для меня невыносима, — горестно закончила Эмма.

— Невыносима? — каким-то странным голосом спросил Колин. — Почему?

— Потому что… — у Эммы прервался голос. — Потому что…

Она прикусила губу. Колин как будто не сердится на нее за скандал в Пантеоне. Он готов вернуться к их прежней комфортной и спокойной жизни. У нее есть все. Просто смешно, несерьезно хотеть большего, хотеть от своего мужа страстных признаний в любви. Вспомни, каково тебе было год назад, — сурово напомнила себе Эмма.

— Потому что я тебя люблю! — вырвалось у нее. — Я полюбила тебя и не представляю себе жизни без тебя.

Колина будто опалило жаром. Грудь стиснуло словно от боли, но это была не боль — это было счастье. Ее слова прозвучали сладкой музыкой. Надо ей сказать, думал он. Теперь он понял, как важно услышать эти слова. Но как трудно их произнести!

Он кашлянул.

— Эмма?

Словно что-то почувствовав, она подняла голову. Ее глаза казались бездонными синими озерами. Пламя свечи бросало отблески на ее белую кожу, рождало искры в распущенных волосах.

— Я… я не хотел любить тебя, — наконец выговорил Колин. — Мне хотелось спокойного брака. Мне казалось, что таким образом я застрахую себя от потерь, которые мучили меня на войне. Я считал, что если не буду любить, то буду защищен от боли, и мне не придется больше терять любимых людей. Эмма молча его слушала.

— Но стена, которую я воздвиг, оказалась непрочной. День за днем ты пробивала в ней новые бреши, ты сметала мои защитные сооружения. Я сопротивлялся, я ни в чем тебе не признавался, но я полюбил тебя.

У него дрогнул мускул на щеке.

— Ты меня любишь? — не веря своим ушам, спросила Эмма.

Колин заставил себя четко сказать:

— Да, я тебя люблю.

— Ты никогда меня не потеряешь! — пообещала она голосом, в котором звучали слезы.

— Откуда ты знаешь? — спросил он.

— Знаю! — страстно заверила его Эмма.

Колин схватил ее в объятия и прижал к себе, чувствуя, как бьется ее сердце. Она обвила руками его шею. Время словно остановилось. Он с такой силой прижимал ее к себе, будто хотел слиться с ней в одно неразделимое целое.

— Я же тебе говорила, что мой призрак будет являться к тебе, если ты посмеешь от меня избавиться, — прошептала она ему на ухо.

Не то со стоном, не то со смехом он прильнул к ее губам.

— Только не волнуйся по поводу этого нового скандала, — сказал Колин Эмме по прошествии довольно длительного времени. — Я позабочусь о том, чтобы твое положение в обществе осталось прочным.

— Мне совершенно безразлично мое положение в обществе, — ответила Эмма. — Я вообще предпочла бы жить в Корнуолле и совсем забыть про Лондон. Но я знаю, что тебе будет не хватать твоих друзей, так что ты не волнуйся…

— Да я только потому и уехал из Корнуолла, что хотел обеспечить тебе приличествующее моей жене положение в обществе, — возразил Колик. — Мне казалось, что после стольких лет, проведенных за границей, тебе хочется этого больше всего.

Эмма изумленно смотрела на него.

— Ты хотел остаться в Корнуолле?

Да, если бы это было возможно.

— И ты уехал из-за меня?

Колин кивнул.

— А я уехала из-за тебя.

Он вопросительно поднял брови.

— Я считала, что ты хочешь жить в Лондоне, вращаться в обществе. Ты так давно не приезжал в Корнуолл. Я думала, что тебе не хочется там жить, что ты хочешь занять положение в свете, достойное барона Сент-Моура.

— Мне на это наплевать.

— Но почему ты мне этого не сказал? — жалобно спросила Эмма.

Калин засмеялся:

— А ты почему не сказала?

— Таскались на все эти дурацкие балы и вечера, когда могли бы жить там, на скалистом берегу моря.

— Ну, это легко поправить, — сказал Колин.

— Ты хочешь сказать…

Он пожал плечами:

— Запрем этот дом и уедем в Треваллан.

— Но все скажут, что мы сбежали от скандала.

— Ну и пусть говорят!

— О, Колин! — И Эмма бросилась в его объятия.

На подготовку к переезду в Корнуолл у них ушло три недели. Нужно было дать время матери Колина примириться с этой мыслью, попрощаться с друзьями, купить все, что требовалось Эмме для отделки Треваллана. В общем, времени для того, чтобы скандал разразился в полную силу, было предостаточно, и Эмма каждый день ожидала, что их захлестнет волна сплетен. Но этого не произошло. Когда она выразила свое недоумение Колину, он улыбнулся:

— Я сообщил главным сплетникам, что Орсино и Ферек добивались благожелательности одной и той же особы, и что я едва сумел помешать им убить друг друга.

Эмма так и разинула рот.

— Еще я сообщил им, что эта особа — шляпница и что она уехала в Америку. Ловко придумано, как ты считаешь? Я становлюсь изощренным лжецом.

— Колин! — негодующе запротестовала Эмма.

— В общем, сплетникам не у кого узнать подробности, кроме как у меня. А я, увы, больше ничего не знаю.

— Колин, — едва сдерживая смех, сказала Эмма, — как ты такое придумал?

Он пожал плечами:

— А что, разве плохо? Фереку эта басня не повредит, а репутация Орсино меня не заботит. Да и после всех тех дел, что за ним числятся, запятнать его репутацию уже невозможно. К тому же весьма влиятельные люди были заинтересованы в том, чтобы замять эту историю.

— Твоя мать? — спросила Эмма. Он улыбнулся:

— Да. И еще больше Морленды. Родители леди Мэри не хотят, чтобы в свете стало известно про ее поездку на маскарад, да еще в обществе человека, которого выдворили из страны.

— Значит, никаких сплетен не будет? — с удивлением сказала Эмма.

— Скорее всего, нет. — Колин улыбнулся ей. — Так что можно и не ехать в Корнуолл.

У Эммы сделался несчастный вид.

— Но ты же сказал, что сам хочешь… — Увидев лукавое выражение у него на лице, она стукнула его кулачком по плечу. — Не надо меня дразнить, Колин!

— Никак не могу устоять перед искушением, — со смехом отозвался он.

В ночь перед отъездом в Корнуолл Эмма лежала в объятиях мужа, переполненная счастьем и чувством покоя.

— У меня есть для тебя важная новость, — сказала она.

— Ты потратила остатки моего состояния на обивочные материалы? — предположил он.

— Нет.

— Тогда, значит, на ковры и фарфор?

— Колин!

— Что, моя радость?

— Я говорю серьезно.

— Тогда прости меня. В чем же заключается эта важная новость?

— Я хотела тебе сказать, что выполнила одно из условий нашей сделки, — объявила она.

— Нашей сделки?

— Нашего брачного уговора.

— На мой взгляд, все его условия выполнены и перевыполнены. Я получил гораздо больше того, на что рассчитывал.

— Но тебе особенно хотелось одного.

— Тебя, — сказал он, притягивая ее к себе и целуя в плечо.

— Нет.

— Не знаю, больше вроде…

Колин оборвал себя, приподнялся на локте и посмотрел ей в лицо.

— Я беременна, — счастливым голосом сказала Эмма.

Колин молчал.

— До последних дней я не была полностью уверена. Но теперь сомнений не осталось. Ребенок родится весной.

Колин нежно положил руку ей на живот.

— Почему ты ничего не говоришь? Разве ты забыл, что хотел наследника?

Колин мигал, стараясь удержать слезы. Наконец он выговорил:

— Какую же удачную сделку я заключил!

— Ты? Это я поставила все на карту.

— И?

— И выиграла, — сказала Эмма, с любовью глядя на мужа.