— Видать, у тебя никакого понятия нет, как отпереть эту вонючую дверь, а?
Лес ничего не ответил, он крутил кончиком ножа в замке. С Миком можно рассчитаться и после.
— Не поддается, а?
Лес громко шмыгнул носом и продолжал ковыряться в замке. Когда он бывал чем-то поглощен, у него всегда текло из носу. Терри по-прежнему стоял, согнувшись в три погибели; он еще не смел надеяться, что затею отменят, но робкие проблески надежды все же замерцали. Деннис, сидя под рисунками, вытаскивал кнопки и пулял ими в аквариум. Футбольная башка водил краем подошвы по линолеуму, и на нем оставались черные полосы, а Белобрысый ничем не был занят, только время от времени с усилием сдерживался — хотелось сосать большой палец.
— Тут проволока нужна, — опять заговорил Мик. — Самое милое дело — проволокой…
Лес выдернул из замка нож, разъяренно обернулся:
— У тебя есть, что ль?
— Не!
— Тогда… — Он опять поглядел на дверь, сложил нож. — Тогда сами навалимся.
— Ты что, смеешься?
— Еще чего! Она, похоже, не больно крепкая.
— Да ну? Тогда давай жми, раз ты такой силач. А мы поглядим.
Лес промолчал. Только презрительно, угрожающе глянул на Мика. Потом отступил на несколько шагов от двери, смерил ее взглядом, чуть пригнул голову, словно бык перед красным плащом матадора. Деннис замер с кнопкой в поднятой руке, Футбольная башка перестал возить ногой по полу, а Белобрысый и Терри отвлеклись каждый от своих мыслей и смотрели во все глаза. И тут, словно беря разбег для прыжка в высоту, Лес вдруг ринулся на дверь быстрым рывком, как на врага. Глаза сверкали решимостью, он громко топал и шумно, тяжело дышал. Казалось, он сейчас прошибет дверь головой. Но в последний миг он выставил вперед правое плечо, с глухим стуком ударил дверь справа возле самой ручки, что-то громко треснуло, и дверь поддалась.
Больше всех удивился сам Лес. Поначалу он думал, они все вместе приналягут на дверь, но от издевок Мика обозлился: ладно же, сперва он попробует один ее расшатать, пускай видят, что справиться можно. Но дверь поддалась чуть ли не с готовностью, и, когда он отступил, все увидели — на языке замка повисла металлическая пластинка и два винта торчат в металлических гнездах.
Он не унизился до победного клича, только глянул на Мика, шмыгнул носом и сдержанно, криво ухмыльнулся. Робкие проблески надежды, что мерцали перед Терри, погасли, а Лес приказал своей команде пошевеливаться.
— Входите! Все входите. Живо! Хватит здесь торчать!
Повторять не пришлось. Они мигом очутились в комнате секретарши, Лес припер дверь стулом, старательно ввинтил на место вырванные винты, и все четверо стали наметанным глазом выискивать, что бы тут слямзить. Но секретарша была женщина предусмотрительная и дотошная и ничего сверху не оставляла, чтоб уборщица не совала нос в ее дела. Ручки и карандаши заперты вместе с настольным календарем и пепельницей. Всюду чисто и пусто. Только на подоконнике лежит словарь, а на стене, на доске для объявлений, висят расписание и календарь-реклама фирмы школьных принадлежностей.
Теперь взгляды всех устремились на другую дверь, в дальней стене, напротив той, через которую они только что вошли. «М-р У. М. Маршалл», — было написано на деревянной крашеной табличке.
— Терри!
Голос Леса. Терри вскинул понурую голову. Терри! Что же это? Никто из них еще так к нему не обращался.
Может, обрадованный неожиданным успехом Лес хоть ненадолго подобрел?
— Они там наверняка, так? А не то, выходит, мы задаром влезли в эту ловушку.
— Ага, — поспешно отозвался Терри, лишь бы опять не разозлить Леса. И даже заговорил на Лесов манер: — Мы перед радиоуроками сюда топаем за этими штуковинами. Сам их выдает, а не то миссис Бейкер…
— Ясно! Сейчас врубимся и цапнем. — Лесу не терпелось повторить свой успешный номер, он отошел подальше, насколько позволяла комната, и мрачно уставился на дверь кабинета, будто перед ним заклятый враг и надо его прикончить.
— Вышиби ее. Лес!
— Сделай ее, парень!
Мик скрестил руки на груди и молча наблюдал.
— Не надо.
Это сказал Терри. Слова его упали в тишину комнаты, точно на пол вдруг шлепнулся тарантул; на миг все растерялись, но тотчас ощетинились, готовые на него наброситься.
— Чего? Это еще почему?
— Тут створки сами ходят. Эта дверь особенная…
Он ведь вполне мог промолчать, и пускай бы Лес кинулся, пролетел в кабинет и, может, расшиб бы обо что-нибудь башку. Вдруг бы это помогло ему, Терри. Он сам не знал, чего ради предостерег Леса. Может, потому, что тот вдруг назвал его по имени. А может, испугался, что, если этот Лес ушибется и рассвирепеет, от него пощады не жди. Так ли, эдак ли, лучше, как прежде, не слишком задумываться. Какова бы ни была причина, дело уже сделано.
— Чего? А, вот это здорово, — только и сказал Лес, подошел к двери, высоко занес ногу и подбитой гвоздями подошвой стукнул по заглавному «М» на табличке.
Почти не сопротивляясь, дверь отворилась внутрь кабинета, и Лес проскочил в нее еще до того, как она вновь закрылась.
— Да это просто перегородка, — объявил Лес. — Видно, тут была одна комната. — Он вдруг высунул голову из-за двери и неожиданно улыбнулся. — Что ж, я не жалуюсь. Мне только легче, верно?
А вот Джарвиз жаловался. Горько жаловался. Он еще не пришел в себя после падения, опасался неприятностей от незваных гостей, а потому плохо соображал и оказался во власти огромной, непослушной связки ключей. Ключи, всегда покорные, услужливые, так что перебирать их было легко, словно четки, теперь ускользали из-под пальцев, и перед каждым классом нужный ключ, как назло, давался в руки последним. Поди разберись, кто тут виноват — он или ключи. Что-то неладно. А что, не поймешь. Теперь придется осматривать каждый класс, а ключи эти, чем бы помочь, одна помеха.
Осмотреть все необходимо. В зале на полу вода, и невесть откуда она взялась; чем-то странным, недобрым сейчас пронизывает в школе, будто в машине, перед тем как откажет мотор или лопнет шина. Плохо дело. И почему-то Джарвиз почувствовал себя виноватым.
Он ведь совсем недавно был в вестибюле, и все там в порядке, только одна стеклянная створка в крыше оставалась открытой. В зале тоже, если б не загадочные лужи на полу, все вроде на своем месте. Значит, только и надо еще проверить классы. Мимо шести классов, что по левой стороне, он уже проходил, когда шел в зал, но теперь надо будет в каждый заглянуть. А пока что он заходил во все классы по правому коридору, по тому самому, которым прокралась команда Леса.
Вообще-то был один ключ, который подходил ко всем дверям, но его как раз взял мистер Маршалл, чтоб заказать по нему еще один, для себя, — свой он покорежил, открывая одну из дверей… И вот Джарвиз нетерпеливо теребит свою металлическую головоломку, и пальцы не слушаются, и он клянет всех на свете.
Каждый класс, куда он заходил, казалось, был в полном порядке — то есть все, вроде, цело и на месте. А вообще-то нашлось бы о чем поговорить. В одном, где учителем стажер, корзина с посудой из-под молока осталась в углу, а не выставлена к двери, как положено. В другом пол подметен, а стулья так и остались вверх ногами на столах. И хоть Джарвиз был еще не в себе, он уже готовился сказать словечко-другое нарушителям установленного порядка, разве что надо будет заняться чем-то посерьезнее. Медленно, один непослушный ключ за другим, одно проклятье за другим, одна дверь за другой, он продвигался назад к вестибюлю, и понемногу в голове у него прояснилось и все уверенней становилась походка.
А Терри переживал еще одно потрясение — пожалуй, за этот день самое сильное — оттого, что очутился незваным в кабинете мистера Маршалла. Когда его посылали или вызывали сюда, он ничего не мог толком рассмотреть. Присутствие директора подавляло его, и лишь потом в памяти вдруг всплывало что-нибудь как будто не замеченное — своего рода остаточный образ, запечатленный глазной сетчаткой, словно пленкой фотоаппарата. Так, например, однажды отец выиграл в фабричной лотерее барометр, и Терри вспомнил, что точно такой же висит в кабинете мистера Маршалла. Или как-то в магазине тканей он увидел директорские занавеси. Теперь он стоял в этой святая святых и смотрел на все новыми, испуганными глазами.
Отец Терри сказал бы, что, похоже, у мистера Маршалла не так уж много дел. Слишком пусто, слишком прибрано у него на письменном столе. Слишком продуманно и аккуратно все расставлено. Не видно, чтоб он изнемогал под грудами бумаг, которые обрушиваются на него изо дня в день. Чернильный прибор зеленого сланца (привезенный из Уэльса, где он проводил отпуск); качающееся пресс-папье с розовой, без единого пятнышка промокательной бумагой, другое — стеклянное, чтобы класть под него бумаги, а ни одной бумажки под ним нет; телефон поставлен под углом в сорок пять градусов, чтоб, разговаривая, удобней облокотиться на стол — таковы были символы его деятельности. Возможно, Терри все эти признаки ничего не говорили, зато он мог поручиться, что на расследование преступлений, крупных и мелких, мистер Маршалл времени не жалеет. Это весьма важно, чтобы сохранить доброе имя школы, часто повторял директор. Такова его работа: думать, намечать линию поведения, взвешивать все «за» и «против» и усердно и старательно вершить правосудие.
И Терри уже сник, подавленный гнетущей внушительностью этого небольшого кабинета, каждая секунда длилась и длилась, и такая одолела жуть, как прежде в пустом доме в квартале доков, только еще гораздо страшней. Все, что происходит, — зло, и это не во сне, а наяву. И хоть ни в чем он не виноват — конечно же, нет, — но ведь все началось с его бегства из дому, а потом он и вовсе окажется в ужасном положении, оттого-то он теперь чувствует себя преступником, будто сам затеял этот налет. Будто очутился по ту сторону ограды, отделяющей добро от зла, и стоило перемахнуть через нее, она так выросла, что назад уже не перебраться.
Пресс-папье перекочевало к Мику в карман джинсов, и на бедре у него словно вздулась шишка, а сланцевая подставка для ручек оказалась у Футбольной башки, и он запустил ею в электрические стенные часы. Но не попал и с досады выругался, а его снаряд лишь царапнул обои и, не натворив больших бед, упал на пол. Но удар об стену прогремел в маленькой комнате, точно взрыв в карьере, откуда этот сланец извлекли на свет. Все подскочили от неожиданности, а неожиданностей Лес не любил. Взбешенный, он с размаху двинул Футбольную башку по плечу.
— Дубина! — рявкнул он. — Мы не за тем пришли!
— Будешь тут крушить, скажут — тут были не порядочные воры, а бандюги, — ухмыльнулся Мик.
— Из-за его дури народ сбежится. Нам надо взять транзисторы — и дёру. Бить-крушить будешь в другой раз…
— А чего дерешься! — проныл Футбольная башка, держась за плечо.
— Это зря… — поддержал Мик.
— Заткнитесь вы! — Разозленный Лес повернулся к тому, кто знал, где тут что: — Слышь, Терри, в каком шкафу?
Терри. Опять. Да еще когда разозлился. Может, когда он зол на своих, он добрей с тем, кто ему помогает? Вот это здорово! — мысленно усмехнулся Терри. Но, может, это и не так. С таким Лесом никогда не знаешь, на каком ты свете.
— Вон в том. Под окном. Левая дверца.
Что толку упорствовать? Только отколотят, а шкафы Лес все равно переломает, пока не отыщет, что ему надо.
Под окном с жалюзи в металлической раме стоял низкий шкаф, дубовый, но выкрашенный в белый цвет, чтобы выглядел современнее. Он-то уж наверняка заперт, это Терри знал. Когда приходишь за приемником, мистер Маршалл всегда его отпирает. Но Лес уже опять уверовал в себя, для него это не помеха. Он многозначительно поглядел на Мика, присел на корточки и очень осторожно, будто хирург во время тончайшей операции на ухе, стал поворачивать нож в замке. Ему ясно было — шкаф старый, крепкий, такой пинком не откроешь, только зашибешь пальцы, и скачи потом на одной ноге по комнате всем на потеху. А с замком этим он справится, это ему раз плюнуть.
В полминуты дверца была открыта, нож сунут обратно в карман джинсов, и вот Лес дорвался. Наконец-то! Он горел жадным нетерпением, действовал и ловко и грубо, точно палач. Порывисто сунулся внутрь. Вот оно, ради чего он здесь, ради чего угрожал, и запугивал, и вел их: он знает, на что пустит деньги, которые теперь выручит, и, точно голодающий, который дорвался до кладовки со съестным, он запустил руки в шкаф. Глаза его блестели, из носу текло, в горле как-то странно булькало.
— И всего делов! — сказал он и громко, пронзительно, гнусаво засмеялся. — И всего делов, черт возьми!
Джарвиз направлялся к первому из тех шести классов, которые еще предстояло осмотреть, и его здоровое ухо было обращено к левой стене коридора, а за этой стеной помещался директорский кабинет. И он услышал: что-то ударилось об стену, и тотчас раздались громкие сердитые голоса. Это уже не ошеломило его — открывая одну за другой двери классов, он чего-то в этом роде и ждал. Вот, значит, они где! И, судя по голосам, — ребятня. Ясно! Он не спешил, не кинулся вслепую прямо в кабинет, он ведь старый вояка, стреляный воробей; нет, он тихонько отворил дверь в вестибюль, проскользнул туда и ловко — теперь и ключи и пальцы отлично слушались — запер ее за собой. Он готовился к броску в атаку, и, как в былые времена, перед тем как выскочить из окопа, в нем поднялось до боли острое волнение, и тело сразу стало моложе лет на десять. Он пригляделся к вроде бы закрытой двери канцелярии, потом подкрался к входной двери и запер ее; и точными движениями пехотинца, готовящего штык к бою, расстегнул пряжку своего широкого кожаного пояса. Дернул, еще раз, еще; повернул, еще раз, еще, потянул, еще раз, еще. Есть! Свободный от пряжки конец ремня обернул вокруг правой кисти и осторожно приблизился к комнате секретарши — голова вздернута, один глаз подозрительно прищурен, другой зорко подстерегает опасность. Тревога! К бою готовсь!
Через комнату от него Лес созерцал добычу и пускал слюни от удовольствия. Он ведь толком не знал, какой будет улов, думал выручить за все фунта три, а может, и пять-шесть; но транзисторы, которые тут оказались, ошеломили его, в голове стали зарождаться грандиозные планы. Насколько он помнил, хотя в свою школу заглядывал не часто, проводка для радио была во всех классах. Но хорошие приемники штука очень дорогая, и начальные школы обходятся плохонькими, маленькими транзисторами. А эти — большие, сантиметров тридцать на десять и двадцать в высоту, у них так легко выдвигаются длинные антенны, и целых четыре диапазона, и есть гнезда для магнитофона и наушников. Отличные транзисторы — полированное дерево, удобные ручки, и корпус перехвачен сверкающим ободком нержавеющей стали.
— Шик! За такие монету не пожалеют!
— Машинки что надо…
— Ай да Лес, котелок варит…
— Не гляди, что ряшка страхолюдная…
Транзисторов было шесть, и на каждом — наклейка с номером, чтобы Маршалл мог давать их по очереди и чтобы поровну садились батарейки. Без особой охоты Лес дал каждому по транзистору и один отставил на стол — для себя. Последний, под номером шестым, сунул в руки Терри:
— Этот тебе, на сохранение, до завтра. Так что ты теперь по уши завяз, вместе с нами, сечешь? Ты теперь из нашей шайки и добычу дома укрываешь. А завтра вечером в полпятого притащишь его в лощину, на самое дно, к сточному колодцу. Да без дураков, ясно? Гляди никого с собой не приведи! Если кому проболтаешься, папаше или там полиции, самому будет хуже — нас-то не найдут и машинки не найдут и решат, ты им наврал с три короба: напугался, что поймали, и все выдумал. Я-то знаю, как у них мозги устроены. Ясно?
Лес шмыгнул носом и глядел на Терри, ждал ответа. Терри крепко прижал транзистор, будто нежеланное дитя. Отчаяние окутало его, словно облаком ядовитого газа, голова шла кругом, мутило, и он не мог вымолвить ни слова.
Лес опять шмыгнул носом, утер его мокрым рукавом.
— Ну?
Терри кивнул. На большее сил не нашлось. Выбора-то ведь нет, верно? Но словами он уговор не скрепил.
Лесу, видно, хватило и кивка, он отвернулся. Но оказалось, молчание Терри сослужило Лесу куда более важную службу, чем сослужили бы любые слова. В просвете тишины, который оставлен был для ответа Терри, явственно послышался звук шагов: кто-то вошел в вестибюль.
— Тихо! — прошипел Лес. — Живо! Сюда идут! Рвем когти!
Началась паника. Взломщики шумно, бестолково заметались из угла в угол, точно мухи в банке из-под варенья, — сталкивались друг с другом, налетали на мебель, ударяли об нее транзисторами, спотыкались о ковер. Только Терри стоял столбом — его сковал страх. Все разом выкрикивали несообразные советы, сквернословили, на чем свет стоит кляли Леса. Только Деннис не потерял головы. С неожиданной силой он с маху двинул стол к двери, припер его вплотную — толковый поступок, который заставил всех немного опомниться, и наконец среди криков послышалась команда Леса:
— Окна! Живо! Поднимай, к черту, жалюзи, открывай окно!
Но жалюзи хлопали и не поддавались; казалось, их пружины приспособлены для чего угодно, только не для своего прямого назначения. Пластинки открывались и закрывались, один край шел вверх, другой стоял на месте, и под конец, смятый, искореженный пластик косо заклинило по диагонали окна. Но вот Мик подлез под жалюзи, надавил на них спиной, и тогда удалось ухватиться за металлический запор окна.
— Живо! Давай вылезай!
Толкаясь, мальчишки в панике сгрудились около Мика, только Деннис оставался на другом конце комнаты, нажимал на стол, удерживая дверь, на которую теперь напирали с той стороны.
— Впустите, вы, хулиганье! Не откроете, хуже будет!
Если б волнение мальчишек не передалось и сторожу, еще недавно такому хладнокровному, собранному, он не толкал бы дверь, а потянул ее на себя и тогда если уж не всех, так кого-нибудь сразу бы поймал. Но находчивость Денниса и спешка, в которой действовал сторож, помогли им выиграть решающие секунды.
С трудом протискиваясь через едва приоткрытое окно, налетчики — все, кроме Леса, — забыли про громоздкие транзисторы. Терри свой уронил, остальные валялись на столе, на стуле, на ковре. Только Лес взобрался на белый шкаф не с пустыми руками: он вылез из окна с двумя транзисторами — ухватил их за ручки одной рукой, неловко, будто старуха, которая садится в автобус с набитыми сумками.
Деннис, из тех храбрецов, каких за воинскую доблесть награждают высшим орденом, крестом Виктории, героически держал дверь до последнего мгновения, пока все не выбрались, и лишь тогда сам кинулся к окну. Быстрый, ловкий, он с привычной легкостью нырнул в проем. Но никто его не преследовал, никто не вбежал в директорский кабинет. Джарвиз был не так уж глух, и по доносящимся до него крикам, по треску и хлопанью жалюзи понял, что мальчишки выбираются через окно. Еще прежде, чем Деннис перестал удерживать дверь, сторож кинулся к выходу, чтобы перерезать путь этим поганцам.
Дернуло ж его запереть выход! Теперь потеряны драгоценные секунды. И все же он быстро открыл двери, сбежал по ступеням под дождь — по-прежнему лило как из ведра — и в сумрачном свете успел разглядеть четырех, не то пятерых мальчишек, которые удирали от дома, точно мокрицы от горящего полена.
— Сюда, к воротам, в проулок!
— Давай скорей! Погоня!
— Стой! Стой, говорю!
Джарвиз отшвырнул пояс — только путается в ногах — и кинулся бежать, как помнилось ему с давних времен, по всем правилам спринта. Мальцы-то были быстроногие. Один, удиравший последним, опередил двух других и перемахнул через ворота сразу за теми, кто вырвался вперед. Но другой, у которого чем-то заняты были руки, бежал медленней, и сторож подумал, может, удастся его поймать, но больше надежды поймать мальца, который трусцой бежит за ним.
Этим последним был Терри. Слишком он набегался в тот день, хватило бы на всю жизнь, и теперь ноги не желали слушаться. Он знал, старик Джарвиз настигает его и уж если поймает, за другими гнаться не станет. Надо быстрей. Надо бы крикнуть — пускай ему помогут перелезть через ворота. Скорей бы к маме. Он бежал, вдыхал смесь воздуха и дождя и въяве переживал свой страшный сон: снова гнался за ним тот орущий человек, и настигал, и хватал цепкими пальцами, снова тот ужас, что терзал в ночные часы; бежишь и не можешь убежать, а мама стоит и не оборачивается, не видит, не слышит его беззвучных криков о помощи.
Лес раньше него добежал до ворот, подсунул в просвет транзисторы и лишь потом стал перелезать, на это ушли какие-то секунды; он лез медленно, неуклюже и загородил дорогу Терри. Теперь не убежать! Шлепающие шаги, тяжелое дыхание старика Джарвиза уже тут, за спиной, Терри пытается крикнуть Лесу — и не может, задохнулся. Скорей! Скорей! Сейчас Джарвиз его схватит. Но вот Лес соскочил на ту сторону, нагнулся подобрать добычу, и Терри с маху безнадежно кидается на ворота. Хватается за верхнюю перекладину, мокрую, скользкую — не удержаться; оборачивается — лучше уж сдаться, пока Джарвиз не сцапал его сзади.
— Скорей! Держись, Терик! Живо! Давай руку!
В панике Терри опять повернулся к воротам. Молча, послушно протянул обе руки, собрал последние силы для прыжка. Пропал! Сейчас Джарвиз его сцапает. Но Лес ухватил, стиснул его запястья, и в последнюю секунду отчаянным, мучительным рывком Терри перевалился через ворота и шлепнулся носом в землю по ту сторону.
Он забарахтался, поднимаясь на ноги, и вдруг напоследок сверкнула молния, стало светло как днем, и сквозь раскаты грома Терри услышал: сторож с разгона треснулся о ворота и громко выругался.
Слава богу! Все. Старик теперь не опасен. Пока он будет возиться с воротами, их и след простынет. У последних беглецов разом прибыло сил, и, подхватив по транзистору, они помчались по дороге. Один трофей победно сжимал грубыми лапами Лес. Другой неохотно слабыми, дрожащими пальцами держал за ручку хрупкий паренек в мокрой черной рубашке. И, прежде чем каждый побежал своей дорогой, они обменялись несколькими словами, которые накрепко их связали.
— Не забудь, — бросил Лес, — завтра. Полпятого. И чтоб один. Буду ждать поблизости…
— Ага. Ладно, — отозвался Терри со вздохом, перешедшим в всхлип, может, оттого что бежал. Но нет, не оттого. Страшный сон еще не кончился — вот что означал этот всхлип.