Затаив дыхание, Джулиана смотрела, как люстра раскачивается туда-сюда, туда-сюда, словно гигантский маятник из кошмарного рассказа Эдгара По. Остальные, застыв на месте, следили за движением люстры вместе с ней.

У самого потолка натужно стонала цепь, но все-таки колоссальное сооружение постепенно замедляло ход, возвращаясь в свое обычное положение.

Джулиана перевела дух и услышала, как одновременно с ней громко выдохнул мистер Макгрегор. Она повернулась к нему и протянула руку:

– Отдайте ружье мне, пожалуйста, мистер Макгрегор.

Тот посмотрел на нее робко и в то же время вызывающе, но снял палец с курка и протянул ей оружие. Она открыла его, переломив, как учил отец, и закинула на плечо.

Нужно было сказать мистеру Макгрегору, чтобы он, ради всех святых, пошел и оделся, но Джулиана не успела даже рта открыть, потому что мать Махиндара бросилась вверх по лестнице, что-то истошно выкрикивая. В одной руке Камаль зажимала шелковый шарф, а другой грозила, но не Джулиане, а Макгрегору. Оказавшись перед ним, она принялась махать рукой взад-вперед, как рассерженная птица, и что-то быстро стрекотать.

Отступив на несколько шагов, Макгрегор поднял руки для обороны.

– Не смей орать на меня, женщина. Мужчине дано право защищать свой дом.

Камаль продолжала кричать. Смысл слов был понятен, хотя Джулиана совсем не знала ее языка. «Возвращайся в постель, глупый старик, пока не перестрелял весь дом».

Макгрегор повернулся и побежал, Камаль – за ним. Ее голос стал еще громче, пока она гнала его через холл. Снизу к ней тщетно взывал Махиндар, в пылу погони Камаль не обратила на сына никакого внимания.

– Махиндар, – Джулиана перевесилась через перила, – я не могу разбудить мистера Макбрайда. Ты можешь мне помочь?

Он перестал увещевать Камаль и двинулся вверх по ступенькам вместе с Чаннан. Дойдя до конца лестницы, та бросила мужа и с решительным выражением лица направилась к свекрови.

Джулиана повела Махиндара в спальню. Естественно, Эллиот уже на ногах и хочет узнать, из-за чего разгорелся весь этот сыр-бор. Однако когда Джулиана открыла дверь, муж так и лежал в кровати, продолжая спать мертвецким сном.

Выражение лица слуги вновь повергло Джулиану в тревогу.

– Махиндар, что с ним происходит?

– Я надеюсь. Я так надеюсь… – Он замолк, приблизившись к постели. – Будьте осмотрительны, хозяйка. Иногда с ним такое случается. Он может часами и часами лежать, как мертвый. А когда проснется, накидывается на людей. Он не понимает, где находится, и думает, что я его тюремщик.

– Но сейчас он на свободе. Ведь он понимает это.

– Да, да. Когда очнется, когда все приходит в норму, он понимает это. – Махиндар коснулся своего лба. – У него в голове что-то происходит не так. Вы должны это понять. Его надолго, очень надолго, оставляли в темноте. Иногда его кормили, иногда забывали о нем, иногда бросали в одиночку, иногда били ни за что ни про что. – Глаза Махиндара были полны печали. – Я знаю, они что-то еще делали с ним, но он больше ничего не рассказывал.

Джулиана посмотрела на Эллиота. Он лежал тихо, грудь едва заметно приподымалась от дыхания. На вид он был цел и невредим, только шрамы на спине и лице говорили о пережитых испытаниях. Но возможно, быть здоровым внешне и быть здоровым внутренне – это не одно и то же.

Как мог человек, прошедший через такие трудные испытания, вновь вернуться домой, к нормальной жизни? Ему больше никогда не удастся стать прежним. Как он мог общаться с людьми, которые не пережили его ужас, которые всю жизнь пребывали в комфорте и безопасности и никогда не поймут его?

Такой человек должен был поступить только так, как Эллиот. Замкнуться в себе, купить дом-развалюху на самом краю Шотландии и затеряться в глубинах своего сна.

– И что мне делать? – Джулиана задала вопрос шепотом.

Махиндар – коренастый, с умными глазами – послал ей взгляд, полный искренней печали.

– Даже не знаю, хозяйка. Я испробовал все, чтобы вылечить его. И надеялся, что, когда он вернется сюда, в страну, которую так сильно любит, ему станет лучше. Может, теперь, после женитьбы на вас, он сумеет выздороветь.

Плотнее запахнув на себе халат, Джулиана вновь посмотрела на своего мужа. Ее брак насчитывал уже один день.

– Я едва знаю его, Махиндар. Вот этого Эллиота.

Эллиот ее юности – тот, который снял ее котенка с дерева и потом торжествующе улыбался, когда она поцеловала его в щеку, – пропал где-то в прошлом. Этот Эллиот был жестким, со шрамами и прошедшим через то, что не каждому мужчине было по силам. Окружающий мир ожидал от него, что он встряхнется, сохранит присутствие духа, забудет о своей боли, но разве в действительности такое возможно?

Ей нужно заново познакомиться с ним, прежде чем появится хотя бы надежда на то, что можно будет понять его.

– Я помогу вам, хозяйка, – сказал Махиндар. Его голос был спокоен, как полноводная река. – Вы и я, мы вместе вернем его оттуда.

– Ах, ну наконец вы проснулись. – Слова выплыли из темноты, достигнув сознания Эллиота. – Слава всем богам! Ваша сестра приехала.

Эллиот приоткрыл глаза и, как сквозь щелку, близко перед собою увидел склонившееся к нему лицо. На мгновение им овладела паника. – Что теперь? Что будет? Почему они не оставят его в покое?

Потом понял, что это Махиндар ласково и с беспокойством изучает его. Густые брови под белым тюрбаном сосредоточенно сошлись на переносице, борода аккуратно заправлена под тунику.

– К черту, Махиндар!

У того беспокойства не убавилось.

– Леди Камерон приехала с визитом к хозяйке. Ваша невестка тоже здесь, и она настаивает на встрече с вами.

Рона и Эйнсли. Грозная невестка и его прелестная, очаровательная сестра. Это не те люди, перед которыми хотелось предстать, когда его разбудили в состоянии, близком к похмелью после трехдневного запоя.

Эллиот потер лицо и обнаружил, что зарос щетиной. Судя по всему, он проспал долго. Должно быть, с ним случился очередной приступ, и было непонятно, сколько же он так провалялся в темноте.

И где он находится? Скосив глаза, Эллиот оглядел комнату с голыми окнами, с тяжелой квадратной мебелью, с кроватью, выдвинутой в центр.

– Это же дом Макгрегора. Как мы здесь очутились? – Только дом двоюродного деда мог даже в разрушенном состоянии смотреться так величественно.

В последний раз, когда Эллиот наведался сюда, он оформлял покупку дома внизу, на теплой кухне – в месте куда более уютном.

Махиндар выглядел встревоженным.

– Вы не помните? Вчера вы женились.

На месте вчерашнего дня зияла пустота. На месте нескольких дней зияла такая же пустота. За исключением…

– Женился? О чем, дьявол побери, ты толкуешь? Порадуй, что принес мне виски.

– Ни в коем случае. Ее светлость, ваша сестра, запретила. Она сказала, что я должен разбудить вас и заставить спуститься в гостиную любым способом, кроме виски.

– Эйнсли так сказала? – Эллиот развеселился. Они всегда были близки с младшей сестрой, которой о нем было известно то, что не знал никто другой. Конечно, о прежнем Эллиоте. О нынешнем никто и ничего не знает.

Эллиот откинул одеяло. Под ним он оказался голым. Но Махиндар то ли не заметил этого, то ли ему было все равно.

– Приготовь ванну. У меня видок не для приличных леди. Даже не для моей ко всему привычной сестрички.

Пока Махиндар суетился, наполняя ванну горячей водой из кувшинов, Эллиот продолжал бороться с туманом в голове, остававшемся после сна. Махиндар что-то говорил, а он пытался сосредоточиться на его словах.

– Я отвел их в утреннюю гостиную вместе с хозяйкой, – сказал Махиндар. – Там они и ждут.

– С хозяйкой?

Индиец поднял голову и посмотрел на него, не замечая, как вода из кувшина льется на пол.

– Да, с хозяйкой, – осторожно подтвердил он. – До вчерашнего дня ее звали мисс Синг.

Махиндар, который всю свою жизнь работал на британцев, гордился тем, что правильно называл титулы. А вот произносить имена ему было намного труднее. И кто осудит его за это? Некоторые из них произнести язык не поворачивается!

Эллиот еще раз потер лицо.

– Мисс Синг? Никогда о такой не слышал… – Тут его глаза резко распахнулись, в них ударила волна света. Он скатился с высокой кровати, стукнув о пол ногами. Комната заходила ходуном. – Ты имеешь в виду мисс Сент-Джон?

– Разумеется.

– О черт! О дьявол!

Обрывки вчерашнего пронеслись перед глазами – Джулиана во всем белом со всего размаха плюхается ему на бедра, ее полная надежд улыбка, ее прекрасные голубые глаза.

Воспоминание о шелковистой коже под кончиками его пальцев, о поцелуе, который он запечатлел у нее на ладони. Приникнув к руке, Эллиот вобрал в себя ее тепло с такой жадностью, как будто он годами был его лишен. Там же, в часовне, ему страстно захотелось поцеловать ее в губы, но Эллиот не мог себе этого позволить, потому что от него разило виски.

Затем он вспомнил, как стоял перед битком набитой церковью, практически в панике от прикосновений чужих тел, от всех этих глаз, уставившихся на него, когда произносил клятву быть добрым и верным мужем Джулиане Сент-Джон.

Обрывки и куски воспоминаний сложились в цельную картину их приезда сюда. Дорога показалась слишком долгой, потому что единственным его желанием было остаться наедине с женой. Потом они очутились в этом разваливающемся доме, и Эллиот пришел в себя только когда его нож оказался у горла Хэмиша, и сквозь тьму до него донесся голос Джулианы.

Сознание вернуло ему еще один фрагмент – ощущение блаженства от тепла Джулианы, от ее прикосновений, от аромата, свойственного только ей. Затем миг, когда он погрузился в нее, и все! Больше он ничего не помнил.

Тьма забрала у него даже это. Она хотела забрать у него Джулиану, забрать мир и спокойствие, которого он достиг.

«Нет! Не позволю!»

Эллиот погрузился в ванну, и вода приняла его тело со шрамами на спине. Махиндар держался в стороне и не пытался помыть его или еще каким-нибудь образом помочь. Эллиот намылился сам, при этом выплеснув много воды на пол, потом поборол нетерпение, вытянулся на спине и позволил Махиндару побрить его. Не обращая внимания на недовольство индийца, сам досуха вытерся и оделся.

Когда он сошел вниз, Хэмиш с шумом носился по холлу. Эллиот все никак не мог решить, чем мальчишка занят. Еще он заметил огромную выбоину в потолке из резного камня всего лишь в нескольких дюймах от того места, где крепилась люстра.

Он проследовал в утреннюю гостиную и обнаружил там трех леди с чайными чашками в руках. Где-то в глубине дома часы отзвонили три раза. Эйнсли улыбнулась ему, а Рона, его чопорная невестка, бросила благосклонный взгляд.

Джулиана посмотрела на него поверх чашки, потом поставила ее на стол. Глаза ее были полны беспокойства.

Он что, настолько плохо выглядит? Надо было посмотреться в зеркало, но в спальне не оказалось ни одного. Кроме того, Эллиот привык избегать зеркал. Во всем, что касалось порядка в одежде, он полностью доверял Махиндару, об остальном просто не вспоминал.

– А вот и Эллиот пожаловал, – объявила Эйнсли. Голос у нее был чересчур радостным.

– Это именно я. Где же мне еще быть?

Он услышал собственное ворчание, но не мог заставить себя замолчать. Эйнсли – его сестра-сорванец – блистала в каком-то невиданном платье, настоящем произведении искусства, которое меняло цвет при каждом ее движении. Рона – дородная и величественная – была одета в темное платье. По ее разумению, такой цвет больше соответствовал ее возрасту, пятидесяти с гаком. На голове шляпка с оборочками, бантами и вуалеткой. Ему казалось, что всю свою жизнь он видел на Роне одну и ту же шляпку, что в будни, что в выходные. Такая же шляпка была на ней и во время визитов, и во время приема визитеров, и когда она отправлялась к доктору, и когда – за покупками. Если он вдруг вспоминал о Роне, первое, что возникало у него перед глазами, – ее шляпка.

Он все это оценил одним взглядом, а потом его внимание переместилось в другую часть комнаты. И единственным важным для него существом стала Джулиана.

Батистовое платье на ней было кремового цвета с тонким черным кантом по лифу, планке, воротнику и манжетам. Спереди юбки волнами спускались вниз. Высокий воротник подчеркивал изящную линию подбородка, заставляя обращать внимание на маленькую ямочку в левом уголке рта. В темно-рыжие волосы была продета кремовая лента, колечки волос свисали на лоб и завивались сзади, на шее.

Джулиана напоминала фарфоровые статуэтки, которые ему доводилось рассматривать в магазинных витринах в Европе – элегантные дамы, которые навсегда застыли в одной позе, а их фарфоровые ручки удерживают развевающиеся фарфоровые юбки.

Однако в Джулиане не было холода фарфора. От нее исходило тепло, она дышала, она жила.

Джулиана смотрела на него голубыми глазами. Такого цвета бывают васильки или небо весной. Только у женщин Шотландии встречаются такие глаза. Так что Джулиана была здесь к месту, в его доме.

– Эллиот, – сказала она, звучание ее ласкового голоса доставило ему удовольствие, – Рона приехала за кольцами.

Кольца? Эллиот посмотрел на свою левую руку с толстым золотым кольцом. И вспомнил, как надевал кольцо на палец Джулианы, давая обещание быть верным. Честным и преданным.

Как будто он мог представить себе, что дотрагивается до какой-то другой женщины!

– Я полагаю, – встряла Эйнсли, продолжая говорить преувеличенно оживленным тоном, каким говорят в комнате больного, – что ты все-таки додумался заказать собственные кольца.

Он додумался. Теперь он вспомнил, что перед тем, как пойти в церковь и дожидаться Джулиану, отправил Махиндара к их семейному ювелиру, чтобы сделать заказ. И вспомнил, как Патрик – его братец-добряк – отводит его в сторонку и кладет ему в ладонь два холодных кольца, которые не покидали пальцы Патрика и Роны со времени их женитьбы тридцать лет назад.

– Я уже позаботился, – сказал Эллиот. Он стянул кольцо с руки, подошел к Роне, положил его ей на ладонь и закрыл ей пальцы. – Спасибо.

Глаза Роны заблестели от слез, потом она опустила кольцо в маленький мешочек. Там оно тренькнуло о другое, и Эллиот увидел, что рука Джулианы тоже без кольца.

– Мы благодарны вам, – сказала Джулиана, наливая чай в четвертую чашку. – Это было великодушно.

– Все очень логично. – Рона сделала вид, что слез не было. – По-другому и быть не могло. Эллиот, что ты собираешься делать с этим ужасным домом?

А Эллиот наблюдал, как Джулиана наливает ему чай. Она твердо удерживала чайник над чашкой с блюдцем, ровная струя горячей жидкости лилась точно в чашку. Наполнив ее, она такой же уверенной рукой, не обращая внимания на солидный вес чайника, поставила его назад на поднос и достала из сахарницы изящные серебряные щипцы.

Тут она заколебалась. Любая жена должна знать, сколько кусков сахара кладет в чай ее муж. Однако Джулиане с Эллиотом не приходилось пить чай вместе. Во всяком случае, после того, как им исполнилось по четырнадцать лет.

Рона наклонилась вперед и шепнула:

– Один кусок, дорогая.

– Вообще-то я предпочитаю без сахара. – Он потянулся забрать у Джулианы чашку.

Она держала ее вместе с блюдцем так изящно, что его неуклюжие пальцы могли без опаски дотронуться до ее руки. Эллиот поступил по-другому. Он подставил ладонь под ее руку, и чашка с блюдцем перекочевали к нему.

У Джулианы приоткрылись губы, а в глазах поплыл жар. Жар такой же интенсивности заполнил и его жилы. И память вернула Эллиоту все целиком, что произошло минувшей ночью.

Ему необходимо сесть. Сесть рядом с ней. Но Джулиана устроилась на краешке узкого креслица, оставшееся тут место занимали складки платья. Имелся еще один диван, на котором можно было бы уютно расположиться, но его уже заняли Рона с Эйнсли, сидевшие бок о бок. Два стула и оттоманка завершали набор мебели, выстроившейся вокруг чайного столика. Остальная мебель была скрыта под пыльными холстами.

Подцепив оттоманку обутой в сапог ногой, Эллиот подтащил оттоманку вплотную к креслу Джулианы. Уселся и расправил килт. Держа на весу изящную чашку с блюдцем в своей большой руке, прижал колено к ноге Джулианы.

Эйнсли и Рона напряженно наблюдали за ним. Но сейчас для него существовала только Джулиана, ее тепло, ее близость, ее… правильность.

– Где ты это откопала? – спросил он, приподняв чашку и внимательно разглядывая ее. Фарфор был тонок, не толще листа бумаги, и искусно расписан цветами. Такую посуду производили на немногих фабриках Англии или Германии и за большие деньги. – Что-то я не видел их раньше в буфете дядюшки Макгрегора.

– Свадебный подарок, – пояснила Джулиана. – Очаровательная вещь, ты тоже так считаешь?

Эллиот отпил глоток, чай был совсем неплох, вот еще бы в него добавить немного виски. Он повернул голову так, чтобы видеть одну Джулиану.

– Я думал, ты вернула подарки.

– Она так и сделала, – вмешалась Эйнсли. – Но этот свадебный подарок от меня. Он абсолютно уместен. А об остальных подарках, Джулиана, можешь не переживать. Я, Рона и твоя мачеха – мы отсылаем их обратно и прилагаем к ним письмо с соответствующими объяснениями. Ради этого не стоит торопиться назад в Эдинбург.

– Но я должна, – сказала Джулиана. – Это, конечно, мило с вашей стороны, но я действительно должна помочь вам, не говоря уж о том, чтобы упаковать остатки своих вещей. Джемма, наверное, сойдет с ума от забот. Если вы переночуете у нас, утром мы вместе поедем поездом.

– Нет! – Слово прозвучало так громко, что три дамы замерли с поднесенными ко ртам чашками. Три пары женских глаз широко открылись в ответ на мужскую властность в голосе Эллиота.

Он положил руку на бедро Джулианы, обхватил его и крепко сжал, не в силах заставить себя остановиться.

– Джулиана останется здесь.

– Как? – переспросила Эйнсли. Беззаботность в ее голосе казалась вынужденной. – Навсегда?