Александр замер. Фон Гогенцаль смотрел на него, как кот на мышиную нору.

– В каком смысле? – спросил Александр спокойным голосом.

– Чем вы готовы пожертвовать? Жизнью? Службой? Ролью герцога?

Александр встал.

– Вы ничего не знаете, – прорычал он. – Вы алчный маленький человечек, вам нечего мне дать. Я никогда не стал бы связывать себя обещанием с таким, как вы.

Фон Гогенцаль встал.

– Свяжетесь, Вы – ключ к Нвенгарии, ваша светлость. Не принц Деймиен с его пророчеством и длинноногой принцессой. Если бы не вы, королевство бы распалось еще при старом принце-императоре. Я знаю. Я наблюдал. Вы убедили Деймиена вернуться в королевство, а что он сделал для вас? – Он надменно ухмыльнулся. – Выкинул вас как можно дальше, в Европу, чтобы вы присматривали за невоспитанным англичанином. За вашу преданность, за вашу работу наградой стало изгнание. В этом мы с вами схожи.

Александр смотрел на него холодным взглядом великого герцога.

– У меня с вами нет ничего общего. Вы не более чем мелкий чиновник при кабинете Меттерниха.

Фон Гогенцаль хохотнул, не обидевшись.

– В то время как вы второй по могуществу человек в Нвенгарии. И все же, мой друг, вы нуждаетесь во мне, если хотите восстановить свое положение.

– Я не пойду против Деймиена. Он управляет страной по праву, и если я должен оставаться за сценой, то так и буду делать. Я хочу процветания Нвенгарии, а не собственной славы. Вот почему между нами нет ничего общего. – Александр демонстративно достал из кармана часы и посмотрел на них. – Поскольку вам нечего мне предложить, я уезжаю. Мне предстоит действительно важная встреча.

Фон Гогенцаль перестал улыбаться, и свет в его глазах Александру не понравился.

– Отдайтесь мне, ваша светлость. Вам же будет легче, если вы отдадитесь сейчас и добровольно. Позднее это будет не так легко сделать.

Александр пронзил его взглядом.

– Если вы будете мне угрожать, уверяю вас, вы об этом пожалеете.

– Никаких угроз, ваша светлость, я только констатирую истину. Если вы последуете за мной, опасность будет меньше, причем не только для вас, но и для вашей прелестной жены. И для сына. Ему ведь всего шесть лет, кажется. Слишком юный возраст для опасностей.

В Александре опять вспыхнула жажда крови. В каждом нвенгарийце живет страсть к кровопролитию, эта черта не стерлась за восемьсот лет жизни на равнине после того, как его народ спустился с гор. Он и раньше испытывал подобное волнение, но на этот раз оно было другим. Он хотел сдаться сидевшему в нем логошу, выпустить зверя и разорвать фон Гогенцаля раньше, чем тот успеет вскрикнуть.

Мысленным взором Александр видел, как он это сделает, и знал, что у него хватит силы.

Но Александр – великий герцог командовал дольше, чем логош. Он поборол себя, зная, что политические игры, в которых он принимает участие, куда важнее, чем его потребность скрутить фон Гогенцаля. Фон Гогенцаль в этой игре был дилетантом. Александр за ним присмотрит.

Он снова обрел контроль над собой, применив медитацию, которой его научил Мин.

– Вы во второй раз пытаетесь спровоцировать мою ярость. Хотелось бы знать зачем.

– Со временем узнаете, – ответил австриец. – Тогда вы вспомните этот разговор и пожалеете, что не приняли мое предложение.

– Плевать мне на ваши предложения, – сказал Александр и широкими шагами вышел из комнаты.

На улице Александр велел охраннику по имени Юлий сесть вместе с ним в карету.

– Следи за фон Гогенцалем. Докладывай, куда он ходил, с кем говорил, что делал. И если я велю тебе допросить его, пользуйся любыми средствами. Другим не причиняй вреда, но его в случае необходимости можешь пытать, я не возражаю.

Юлий, огромный нвенгариец со сверкающими голубыми глазами и добродушной улыбкой, согласно кивнул:

– Да, ваша светлость.

Александр с неспокойным сердцем думал о разговоре с фон Гогенцалем. Он представил себе Миган, вспомнил, как она спала рядом с ним, доверчиво свернувшись клубочком, потом вообразил сцену, как наемный австриец холодными пальцами беспощадно сдавливает ее нежную шейку, и в нем вскипела ярость.

– Скажи Доминику, пусть поставит столько людей, сколько понадобится, охранять герцогиню и сына. Никто не должен приближаться к ним в мое отсутствие. Никто. Понял?

У Юлия стал озабоченный вид, но он ни о чем не спросил, только поспешно кивнул:

– Да, ваша светлость.

Александр отвернулся и стал смотреть в окно на проплывающий мимо Мейфэр. Хотел бы он уметь видеть сквозь стены, как маги в Нвенгарии. Как ни противна была ему эта мысль, но он должен держаться на расстоянии от Миган. Этот чертов любовный приворот слишком сбивает его с толку; кто знает, как Александр может навредить ей, если придет в состояние логоша в ее присутствии. Но в то же время он в любой момент хотел знать, где она и что делает, чтобы быть полностью уверенным в ее безопасности.

– Рыбалка? – Учитель Алекса уставился в график – как это слово пролезло в расписание, а он не заметил? – Ваша светлость, великий герцог ничего не говорил о рыбалке.

Моложавый мужчина с тонкими ручками и нездоровым цветом лица был нвенгарийцем, но по-английски говорил правильно и имел такой вид, как будто никогда в жизни не поднимал носа от книги. Он ахнул от удивления, когда великая герцогиня с лентой через плечо вошла в классную комнату на третьем этаже и стала расспрашивать его об учебном плане.

– У его светлости несколько отсталые представления об обучении, – сказала Миган. Она подмигнула Алексу, и тот вытаращил глаза.

Учитель посмотрел на Миган с восторженным ужасом.

– Его светлость… отсталые?

Миган, пожав плечом, взглянула на расписание, которое держала в руках.

– Сегодня прекрасный день для рыбалки, и латынь надо отменить. Вы запретили катание в парке, но Алексу нужно бывать на свежем воздухе. Рыбалка для этого лучше всего.

– Но на улице дождь, – с торжеством доложил учитель. С этим трудно было спорить.

– Уже светлеет, рыба будет клевать. Дома в Оксфорде мы с отцом в такую погоду брали удочки и шли на реку. Отец Алекса занят, так что с ним пойду я.

– Пойдете? Вы? – воскликнул учитель.

Алекс следил за их перепалкой, водя головой из стороны в сторону.

– Конечно, я. Я теперь его мама; разумеется, я могу взять сына на рыбалку в Гайд-парк.

– В Гайд-парк? Его светлость ни за что не разрешит. Так далеко!

– Гайд-парк совсем недалеко, и мы поедем в карете. В любом случае у него же был запланирован урок верховой езды в Гайд-парке.

Учитель выложил козырную карту:

– Его светлость очень рассердится.

Алекс моргнул, на его лице угасла надежда.

Миган попыталась представить, как Александр будет кричать на нее за сорванный урок. Но стоило ей подумать об Александре, как она представила совсем другое: он целует ее после того, как она облила его вином, сажает на стол и преподает урок необузданной любви. Миган чуть заметно улыбнулась.

Проклятый любовный приворот не давал вспомнить ничего, кроме потемневших глаз, когда она поднялась на цыпочки, чтобы его поцеловать, и нежной ласки, когда они легли спать. Она не могла подумать о муже и не ощутить желания тут же, немедленно прикоснуться к нему.

Это очень отвлекало. Сегодня Миган попыталась нанести неожиданный визит Черной Анне, к большому неудовольствию слуг, потому что Стрэнд не стоял в ее расписании дня. Поездка оказалась бесполезной, Черная Анна регулярно сбегала из дома прямо перед приходом Миган. Ангелоподобная горничная сказала, что понятия не имеет, когда Черная Анна вернется, и Миган уехала по своим делам.

Она несколько часов разглядывала жен других послов на садовом приеме у герцогини Краншоу. За исключением того, что мачеха Миган когда-то была замужем за баронетом, а ее лучшая подруга стала принцессой Нвенгарии, у нее не было ничего общего с этими дамами, и они не преминули это ей показать.

Только поддержка герцогини Краншоу и осознание того, что она теперь носит титул великой герцогини, удержали Миган от побега. Жена дипломата не может высказать все, что думает, и в раздражении уйти. Жена дипломата должна быть… ну, дипломатичной. Миган успокоила себя мыслью, что скоро научится давать отпор ядовитым уколам, которые подавались в самых вежливых выражениях. Несносные тетки.

Многие из них считали Нвенгарию чем-то далеким и незначительным, и она злилась, обижаясь за Александра. Может, Нвенгария не так велика, как Франция, но ее народ имеет неукротимый дух. Так она и сказала парижанке, жене посла, чем заслужила ее долгий взгляд через лорнет.

Миган вернулась в напыщенный дом Александра, злясь на то, что вызывает насмешки в свете, поскольку выросла в счастливой семье и не привыкла испытывать на себе чужую недоброжелательность. Она переоделась в прогулочное платье и решительно поднялась на третий этаж, потребовав от Николая показать дорогу в детскую.

Она вскинула голову и посмотрела на учителя сверху вниз:

– Я объяснюсь с его светлостью. Он не будет вас винить.

– Вы не знаете его светлость, – пробурчал молодой человек.

Миган пропустила это мимо ушей.

– Алекс, пойдешь со мной на рыбалку?

Алекс захлопнул латинскую грамматику и от радости подпрыгнул.

– Да!

Миган протянула руку. Она сама удивилась тому, какие чувства на нее нахлынули, когда в руку вцепились маленькие пальчики.

– Тогда пойдем поищем удочки.

Но Миган не повезла малыша в Гайд-парк. Взглянув на орду журналистов, карауливших возле дома, она решила найти более укромное место и повела Алекса в парк в центре площади Беркли-сквер, напротив дома.

Огромный овальный парк был окружен двумя десятками домов. Деревья, зелень, дорожки скрывались за железной оградой, за которую могли попасть только жители Беркли-сквер, имеющие ключи.

В окружении охранников Миган и Алекс перешли оживленную площадь. Журналисты старались не отставать, некоторые прохожие присоединились к их толпе, желая узнать, что происходит.

За оградой Миган и Алекс получили передышку; правда, гуляющие в парке жители Беркли-сквер подошли посмотреть на них. Журналисты повисли на воротах, ловя каждое движение великой герцогини Нвенгарийской, прохожие полезли вслед за журналистами на забор, изнывая от любопытства.

– Зачем мы сюда пришли? – спросил Алекс. – Здесь нет ни озера, ни реки.

– Зато есть лужи. – Миган показала на широкую водяную гладь, оставшуюся после утреннего проливного дождя. – Отличное место, чтобы учиться.

Алекс с сомнением посмотрел:

– Там будет рыба?

– Кто его знает. Давай покажу, как нацеплять на крючок наживку.

Алекс оказался блестящим учеником. Он серьезно сказал, что никогда раньше не ловил рыбу, но читал про это. Она взяла новую удочку, которую Николай второпях купил по этому случаю, и показала Алексу, как ее размотать, как нацепить на крючок извивающегося червяка, как забросить. Потом встала вместе с ним у кромки воды, легонько пригнула его кисть, показала, как приманить рыбу.

Алекс с мокрыми от дождя волосами точно копировал ее движения. Он был похож на Александра. Александру хотелось предъявлять миру совершенство; ни трещинки, ни изъяна не было в стене, которой он себя оградил от людей. Любовный приворот преодолел эту стену, позволил Миган, единственной из всех, увидеть за ней нежного, страстного и ранимого человека. Остальные боялись его потому, что не могли видеть его сердце.

«А может, – со вздохом подумала Миган, – любовный приворот просто наделил меня избытком сентиментальности?»

Журналисты из-за забора выкрикивали вопросы. Один прокричал сомнительное замечание о даме, которая держится за длинную удочку, но, к счастью, Алекс его не понял. Доминик мрачно посмотрел на них и, не стесняясь в выражениях, сказал, что с ними сделает, если они не уберутся отсюда. Однако запугать англичан из низших классов не так легко, они кричали в ответ и намекали, что сделают с иностранцами, которые воображают о себе бог весть что.

Миган притворилась, что сосредоточилась на удочке. Завтра «Таймс» будет нарасхват. «Ее светлость великая герцогиня Нвенгарийская возбудила взрыв восторга на Беркли-сквер после вопроса о том, крепко ли она держится за удилище».

Крики стихли, повисла жуткая тишина. Миган узнала, кто идет, еще до того, как подняла глаза и услышала приближающиеся шаги.

Александр был в темно-синем пальто, без шляпы, как это принято у нвенгариицев; на черных волосах блестели капли дождя. Он не улыбнулся ей, голубые глаза были задумчивы, как никогда.

Алекс поднял голову и увидел отца.

– Привет, папа! – Он махнул ему рукой. – Мама учит меня ловить рыбу.

Александр стоял, глядя на Миган, на лужу, удочку и леску, исчезающую в воде. Миган ожидала, что в его глазах появится холод и он прикажет Доминику немедленно отвести жену и сына домой.

Великий герцог долго смотрел молча. Ветер развевал длинные волосы и полы пальто. Носки черных блестящих ботинок испачкались, когда он прошел по траве.

Он заговорил с Алексом. Голос был нейтральный, почти нежный:

– Поймал что-нибудь?

– Пока нет, но мама говорит, надо дать им время. Говорит, мы обязательно что-нибудь поймаем, рано или поздно.

– Вот как? – Александр встал за спиной сына и критически посмотрел на удочку: – Правильно держишь, легко. Это хорошо.

– Меня мама научила.

Александр перевел взгляд на Миган; выражение глаз было не понять; потом рукой в черной перчатке он поправил положение удочки.

– Я много рыбачил в детстве. Мыс Деймиеном удирали с уроков на лесное озеро.

– Правда? – в восторге воскликнул Алекс.

– Только мы знали про это озеро, по крайней мере мы так думали. Полагаю, наши охранники следовали за нами на некотором расстоянии.

– Твой папа ходил с тобой на рыбалку?

Александр молчал, пожалуй, слишком долго.

– Он был очень занят.

– Как ты. Ты очень значительный человек.

Александр выпустил удочку, но продолжал на нее смотреть, не оборачиваясь к Миган и Алексу. Потом вдруг подозвал Доминика, тот трусцой подбежал к его светлости.

– Пошли за удочкой для меня.

Доминик моргнул.

– Ваша светлость?

– Удочку мне. Быстро.

Доминик галопом помчался к другому охраннику, что-то рыча на ходу по-нвенгарийски. Остальные подхватили его крик, адресуясь к слугам, ожидавшим Александра за оградой, те прокричали слугам, которые были ближе к дому. Не прошло и десяти минут, когда по такой же эстафете удочка была доставлена. Александр взял ее у Доминика, одобрил, стянул перчатки и насадил наживку.

Они спокойно удили, стоя втроем у края лужи, а охранники, журналисты, прохожие, няньки, дети в парке, а также любопытные жители Беркли-сквер с удивлением смотрели на эксцентричного великого герцога и его семейство.

Они оставались в парке, пока не подул холодный ветер и Александр объявил, что пора идти домой. У Миган уже замерзли руки, и она передала удочку Доминику.

Александр посадил сына на плечо и пошел по дорожке к воротам, странно подавленный. Толпа расступалась перед ними, как вода под веслами. Доминик с командой сдерживал прилив, пока они проходили по площади, и они без приключений добрались до Мейсфилд-Хауса.

Александр поставил Алекса на пол в холле, и повернул к себе лицом.

– Когда в следующий раз захочешь порыбачить, скажи мне, я устрою экспедицию на озеро, где будет много рыбы.

Алекс счастливо улыбнулся:

– Ты тоже поедешь, папа? И научишь меня?

– Мы все поедем. Я это устрою.

Алекс крутанулся на месте, схватил за руку лакея, и тот потянул мальчика к лестнице.

– Если не будешь пропускать уроки, – спохватился Александр.

– Да, папа, – сказал Алекс с ангельским выражением лица, потом сказал лакею, что обгонит его. Лакей придержал шаг, чтобы Алекс мог убежать вперед.

Положив руку на перила, Александр смотрел вслед сыну с угрюмым выражением лица. Это тревожило Миган, она ждала, что сейчас он начнет ругать ее, что увела сына с урока.

– Александр?

Великий герцог круто повернулся, словно очнувшись ото сна, глаза вспыхнули, запылал любовный приворот. Он схватил Миган за плечи и поцеловал, прижав к стойке перил. Поцелуй был властный, пальцы больно впились в плечи.

Он с усилием оторвался от желанных губ, и оба, тяжело дыша, уставились друг на друга.

– Тебе надо готовиться к балу у посла, – сказал он, помедлив.

– Ох! – Она прикусила губу, вспомнив жену французского посла, с которой не спешила снова встречаться. – Кажется, надо. Если не навещу посла, рухнет потолок.

Александр улыбнулся, в глазах вспыхнуло искреннее веселье, но вдруг оно оборвалось, и он отрешенно погладил Миган по щеке.

– Пойдем со мной, – тихо сказал он. – Ты мне нужна.

Миган закрыла глаза. Надо бы указать ему, что у них мало времени, что нельзя опаздывать на бал к послу, но она открыла глаза и кивнула.

Взявшись за руки, они взбежали по лестнице и прошли в его спальню, которая была больше по размеру, чем ее, и роскошнее. Он велел Николаю найти себе какое-нибудь занятие, а сам раздел ее и уложил на пышную перину. Он предавался любви молча, яростно, как будто никак не мог насытиться, а потом лежал рядом и тяжело дышал, как человек, который быстро и долго плыл против течения.

– Я все еще жду, когда ты начнешь на меня кричать. – Миган расправила бархатный плащ и посмотрела на мужа, сидевшего напротив. Их карета пробиралась по запруженным улицам Мейфэра к Гросвенор-сквер.

Он отвернулся от окна, через которое вряд ли мог что-то видеть, потому что в нем отражались внутренние лампы кареты.

– Кричать? – тихо сказал он. – Почему бы я стал на тебя кричать?

– За рыбалку. За то, что имела наглость ворваться в детскую Алекса и там слоняться. За нарушение пресловутого графика.

Он опять отвернулся к окну.

– Я не огорчен, что ты хочешь видеться с Алексом. Сефрония не хотела.

У Миган быстро забилось сердце.

– Как это?!

– Она никогда не разговаривала с Алексом. Я подумал, и ты не захочешь.

– Господи, но почему же? – возмутилась Миган. – Он ее сын. И так похож на тебя. – Она примолкла, заметив его ироничный взгляд. – Прости, я не должна была дурно говорить о ней.

Александр положил на колени большие руки в черных перчатках.

– Сефрония по-своему любила Алекса. Она им гордилась, просто она не любила детей.

– Даже собственных? Еще раз прошу прощения, но я не понимаю, как это – она не хотела быть не только с ним, но и с тобой. Конечно, я не нвенгарийка и не понимаю всех тонкостей, но она не должна была так делать.

Выражение его лица не изменилось.

– Это был политический брак и взаимное удобство. Сефрония выполнила свой долг.

Он сказал это прозаично, но каково ему было знать, что жена предпочитает наслаждаться в другом месте, ясно показывая, что она его не любит? Он спокойно об этом говорит, но что он чувствует?

Миган почувствовала острую обиду за Александра.

– Неужели ей не хотелось каждую ночь проводить с тобой? – не выдержала Миган. – Она что, была слепая?

Он чуть улыбнулся, звякнули медали под пальто.

– Ты мне льстишь.

– У меня есть глаза, Александр. Клянусь, ты самый красивый мужчина, которого я когда-либо встречала, включая его величество принца Деймиена. Все нвенгарийцы красивы, но ты – от тебя дух захватывает! – Она прижала руки к груди, к нижней части декольте, где платье, как она надеялась, прикрывало веснушки, – правда, зря надеялась.

Он помолчал.

– Хотел бы я, чтобы ты так всегда думала.

– Я так и думаю. Я это только что сказала.

Одна его рука сжалась в кулак.

– Когда пройдет действие приворота, возможно, ты переменишь свое мнение обо, мне.

– Глупенький, любовный приворот не может изменить тот факт, что ты красивый. Я подумала, что ты красивый, еще когда увидела твой портрет в газете. Великий герцог Александр Нвенгарийский, посол двора его величества принца Деймиена. Я не могла поверить, что мужчина может быть так красив, и подумала, что газетный рисунок преувеличивает. Конечно, в то время я злилась на тебя за попытку убийства Деймиена прошлым летом, но больше не злюсь.

Ей ужасно нравилось, как он приподнимает уголок рта, сдерживая смех.

– Мыс Деймиеном – как это по-английски? – починили забор.

– Поправили забор. Пенелопа говорит об этом в письмах. Я поверю, когда увижу вас обоих лицом к лицу.

– Думаю, я буду особенно рад оказаться дома, потому что смогу обнять его.

– Давай не будем ожидать чудес. – Она вспомнила, как час назад в кровати он обхватил ее голову и сказал нвенгарийские слова, которых она пока не понимала. – Знаешь, тебя называют безумный, скверный герцог. Никогда не знаешь, чего от тебя ждать в следующую минуту.

Он нахмурился:

– Это такая английская шутка? Безумный, скверный герцог?

– Полагаю, шутка. Так говорили о лорде Байроне – что он безумный, скверный и с ним опасно знакомиться. Это сказала леди Каролина Лэм, она ведет себя скандально, ты знаешь. Я полагаю, тот, кто придумал это прозвище, подразумевал, что ты опасный сердцеед. – Она вздохнула. – И это правда.

Его глаза мерцали.

– Я знаком с Байроном; он ненадолго заезжал в Нвенгарию перед поездкой в Грецию. Я подумал, что он очень представительный и преисполнен самомнения.

Миган подавила смешок.

– Он явно в женском вкусе, все дамы за ним бегают.

Александр смотрел скептически.

– Наверное, начитались стихов и перенесли романтические истории на человека, который их написал. Я слышал, он предпочитает юношей.

– Понятия не имею. Папа не разрешал мне читать Байрона. – Она проказливо посмотрела на него. – Но я все равно читала, под покровом ночи. Папа говорил, что они непристойные.

– «Она идет во всей красе, светла, как ночь ее страны. Вся глубь небес и звезды все в ее очах заключены», – тихо продекламировал Александр.

Миган остановилась. Слова, произнесенные низким бархатным голосом, брали за сердце.

– Что ты сказал?

– Это его стихи, по-моему, очень удачные. – Темнота его глаз притягивала. Любовный приворот выбрал этот момент для того, чтобы напомнить, как час назад он лизнул ее между грудей.

Его взгляд скользнул по плечам, затянутым в шелк, по холмикам груди, по бриллиантам на белой шейке. Александр протянул руку и погладил веснушки на груди.

– Александр, – томно отозвалась на ласку Миган. Карета дернулась и остановилась.

– Приехали, – разочарованно констатировал Александр.