Изабелла уставилась на Мака, который как-то странно смотрел на картины. Он распахнул рубашку на разгоряченном теле, но оставил на голове красный платок.

— О чем ты говоришь? — требовательно спросила Изабелла. — Эти картины превосходны, именно то, что надо твоим друзьям.

— Изабелла, милая, меньше всего мне хочется, чтобы Рэндольф Мэннинг и остальные мои так называемые друзья смотрели на тебя на этих картинах своими похотливыми глазами.

— Но они и не будут. Я хотела сказать, что они не будут знать, что это я. Вот и все. Ты пригласишь Молли и пририсуешь к моему телу ее голову.

— Нет, — покачал головой Мак, — я не стану этого делать.

— Мы же договорились. Молли всегда согласна поработать, ты же знаешь, ей нужны деньги для ребенка.

— Мы ни о чем не договаривались.

На лице Мака появилось упрямое выражение, и это означало, что ни сам Бог, ни его ангелы не смогут заставить его изменить принятое решение.

— Это ты предложила мне перемешать головы и тела. Только я не помню, чтобы выражал свое согласие с этим.

— Ты самый несносный человек, Мак. Ну и что ты собираешься им сказать? Зачем сознательно проигрывать пари?

— Я скажу им, что они были правы, — Мак снял с головы платок, — что я стал слишком последовательным блюстителем нравов, чтобы рисовать такие картины.

— Но это не так. Я не позволю им смеяться над тобой!

Мак сел на импровизированную кровать и, откинувшись назад, оперся на локти. Хотя на последней картине кровать выглядела шикарной, в реальной жизни это был матрац, задрапированный красной тканью.

В распахнутой рубашке виднелась покрытая испариной грудь Мака, волосы были взлохмачены, на голых ногах бугрились прекрасно развитые мускулы. Тот факт, что этот поразительный мужчина выбрал Изабеллу стать его любовницей и женой, до сих пор изумлял ее.

— Ты знаешь, почему эти картины так хороши? — спросил Мак.

— Потому что ты блестящий художник?

— Потому что я безумно влюблен в женщину, которую писал. Любовь здесь присутствует в каждом мазке, в каждой капельке краски. Я не мог так работать, когда позировала Молли, потому что для меня она была только натурщицей, как ваза с цветами. А ты — настоящая. Я познал тебя на вкус, на запах, на ощупь — все это великое множество оттенков и ощущений. Я люблю каждую частичку тебя. Вот все это я и воссоздал на полотне, и никто в мире не должен видеть эти картины, кроме нас двоих.

— Но ты так много работал. — Его слова согрели Изабеллу, сделали более уступчивой. — В твоем клубе тебя поднимут на смех.

— Меня больше не волнует, что думают обо мне эти пустоголовые развратники. Где все они были, когда я страдал и думал, что умираю? Беллами был рядом, и Йен. Кэм и Дэниел. Даже Харт приехал, чтобы помочь мне. А джентльмены, которые утверждали, что они мои друзья, либо мучили меня, либо исчезали. — Мак посмотрел на картины, и на его лице заиграла улыбка. — Пусть они смеются надо мной, но эти картины — только для нас, жена. И больше ни для кого.

— Они заставят тебя присоединиться к оркестру Армии спасения, — с несчастным видом сказал Изабелла.

— В свободное время я тренировался, — засмеялся Мак и встал с импровизированной кровати. — И хорошо играю на тарелках.

— У тебя нет никаких тарелок.

— Кухарка разрешила мне взять крышки с кастрюль. Ты понимаешь, любовь моя, я хочу, именно хочу проиграть это пари. Я буду счастлив проиграть это пари.

Мак подошел к Изабелле и поцеловал ее медленным поцелуем, и стало понятно, что он хочет целовать ее всю ночь.

— Пойдем со мной, мой ангел, — попросил Мак. — Я буду с радостью петь проповеди за трезвый образ жизни на углу улицы, если буду знать, что ты рядом.

— Это, наверное, самая необычная просьба мужа к жене, — улыбнулась Изабелла. — Конечно, я пойду с тобой, Мак.

— Вот и хорошо. А сейчас…

Их ждала импровизированная постель. Изабелла поняла, что смеется, когда они с Маком решили воспользоваться ею по назначению.

Через неделю, прохладным вечером в среду, Мак стоял в конце Олдгейт-Хай-стрит, которая переходила в Уйатчепел, вместе с оркестром Армии спасения. Они репетировали, и женщина-сержант была чрезвычайно довольна тем, что в их ряды влился отпрыск аристократического рода.

К тому времени, когда они начали играть, собралась толпа, состоявшая из дюжины друзей Мака по клубу, двух десятков уличных зевак и просто прохожих, спешивших домой после трудового дня. Через дорогу от Мака стояла Изабелла с Эйми в окружении Беллами, мисс Уэстлок и двух дюжих лакеев в качестве охраны.

Самыми шумными оказались лорды из Мейфэра, которые начали улюлюкать и выкрикивать насмешки, как только Мак поднял тарелки. Женщина-сержант не обратила на это никакого внимания и подала сигнал оркестру. Заиграла музыка, заглушая вопли толпы.

Мак старательно пел, ударяя в тарелки, когда повторялись слова. Сержант призывала людей из толпы присоединяться к ним, и вскоре половина улицы в едином порыве пела вместе с оркестром.

Шесть строф гимна закончились под шквал аплодисментов и нескольких колких замечаний. Сержант стала читать проповедь собравшимся, призывая их присоединиться к движению за воздержание от употребления спиртных напитков, избавление от оков алкоголя и порока и готовность принять Христа как своего Спасителя.

Мак передал свои тарелки товарищу по оркестру и шагнул в толпу, протянув для пожертвований свою высокую шляпу. Это была одна из его лучших шляп, сшитая из жесткого меха и подбитая шелком. На деньги, выложенные за эту шляпу, можно было несколько месяцев спокойно содержать женщину-сержанта с ее оркестром.

— Ну давайте, джентльмены, мы спели гимн и прочитали проповедь. — Мак взмахнул шляпой перед носом Колифлауэра и лорда Рэндольфа. — Настало время запустить блюдо для сбора пожертвований.

— Хорошая шутка, Маккензи, — ухмыльнулись Рэндольф и Колифлауэр, считая, что их приятель шутит.

— Давай-давай, — Мак ткнул шляпой в живот Коли, — лучше положи деньги сюда для красивой женщины-сержанта, чем проматывать их на игры и кутеж.

— Господи, они его окрутили, — заморгал удивленно Колифлауэр. — Он присоединился к движению за воздержание от употребления спиртных напитков.

— Как пали сильные, — фыркнул Рэндольф.

— Тридцать гиней? — громко произнес Мак. — Ты действительно сказал, что даешь тридцать гиней? Как это великодушно с твоей стороны, милорд Рэндольф Мэннинг. Твой отец-герцог будет гордиться тобой. А ты тоже, Коли? Леди и джентльмены, маркиз Данстан жертвует тридцать гиней.

Толпа зааплодировала. Мак держал шляпу, прижав ее к груди Колифлауэра, пока тот с глуповатым видом не положил туда пригоршню банкнот. Рэндольф заворчал, но тоже добавил свои деньги. Мак повернулся к еще одному своему другу.

— Полагаю, сорок гиней от вас, достопочтенный Бертрам Кларк?

— Сорок? — округлил глаза Бертрам. — Ты, должно быть, шутишь.

— Я никогда не шучу, когда речь идет о благотворительности. Я так растроган этими щедрыми подарками.

— Да я и сам чувствую, как меня охватывает волнение, — пробормотал Бертрам, но вынул пачку денег и бросил их в шляпу Мака.

Мак подошел к Чарлзу Сомервилю, который без лишней суеты быстро отдал деньги. Потом он поднес шляпу другим аристократам, которых его друзья убедили пойти с ними. Одни отдавали деньги с ухмылкой, другие ворчали, но Мак ловил их взгляд, и тогда они смиренно расставались со своими банкнотами.

Мак знал этих людей с тех давних пор, когда в Харроу они поссорились и подрались, создав иерархию, которая потом сохранилась и во взрослой жизни. Мак являлся лидером компании, которая бесстрашно издевалась над старшими учениками и преподавателями, тайком исчезала из школы, чтобы выпить, покурить, расстаться с невинностью, и училась кое-как. И хотя теперь многие из этих людей стали или станут знатными пэрами Англии, а Мак был третьим сыном в семье, они по-прежнему признавали его своим старшим.

Мак закончил сбор пожертвований, умышленно не заметив в толпе людей с меньшим достатком, и передал шляпу женщине-сержанту. Когда та увидела, сколько в шляпе денег, у нее округлились глаза.

— Милорд… Спасибо… И вашим друзьям спасибо. Они такие великодушные.

— Они просто счастливы дать денег на благое дело. — Мак снова взял свои тарелки. — Вообще-то я надеюсь, они будут регулярно поддерживать вас.

— Вы слишком добры к нам, милорд.

— Может, еще сыграем, сержант? — спросил ее Мак.

Женщина обрадовалась и восторженным голосом запела любимую песню толпы:

Агнец нас привел в вышний Иерусалим (Бум!)

И Своей кровью омыл, омыл (Бум! Бум! Бум!).

Мак вернулся в Мейфэр в своем экипаже вместе с Изабеллой и Эйми, которая сидела у него на коленях. У него болели руки от игры на тарелках, но он чувствовал себя спокойным и умиротворенным.

И немного самодовольным. У Рэндольфа Мэннинга, когда Мак заставил его расстаться с тридцатью гинеями, было очень забавное выражение лица. Рэндольф слыл известным скрягой, постоянно заставлял друзей раскошеливаться, хотя у самого в банке лежали припрятанными крупные суммы.

— Что смешного? — спросила Изабелла.

Услышав ее вопрос, Мак понял, что рассмеялся вслух.

— Думаю о том, что моим друзьям следовало быть умнее и не заключать со мной пари.

— Иначе говоря, — улыбнулась Изабелла, свет лампы смягчил черты ее лица, — они решили, что ты проиграл, а на самом деле ты выиграл?

— Ну, что-то в этом роде.

Мак не стал объяснять, что пари позволило ему выиграть все, что он хотел. Игра в ухаживание дала ему толчок начать все сначала с Изабеллой, но если бы не это глупое пари, ему было бы еще очень далеко до улыбки, которую она подарила ему сейчас. Пари дало ему не только возможность прикасаться к ней и любить ее, но и опять обрести умение писать картины.

— Ты жулик.

Изабелла положила голову Маку на плечо. Край ее шляпы царапал ему подбородок, но он не обращал на это внимания. На коленях у него был теплый спящий ребенок, рядом — его жена. Что может быть лучше?

Ответ на этот вопрос он узнал позже, когда, возвращаясь из детской, куда он отнес спящую Эйми, увидел, что у дверей своей спальни его ждет Изабелла. Она взяла его за руку и повела к себе, и Мак решил, что ему наплевать на то, как у него болят руки.

На следующий день после яркого дебюта Мака с Армией спасения Изабелла с удивлением увидела, как из остановившегося у дверей ее дома экипажа вышла Эйнсли Дуглас, приехавшая навестить подругу.

Изабелла пригласила ее в дом и попросила Мортона приготовить чай. У Эйнсли были новости, и Изабелле было что рассказать, но ни одна из них не произнесла ни слова, пока Мортон не поставил поднос с чаем и трехъярусную вазу с печеньем. При обычных обстоятельствах Изабелле нравилась чайная церемония, спокойный ритуал, во время которого даже у застенчивого человека находились слова и движения, которыми можно заполнить неловкое молчание. Однако в данный момент ей хотелось, чтобы вся подготовка к чаепитию закончилась как можно скорее.

Эйнсли поставила свою чашку сразу, как только Мортон вышел и прикрыл за собой двери.

— Изабелла, мне так жаль, — с мрачным лицом наклонилась она к подруге. — Я приехала, чтобы предупредить тебя раньше, чем ты прочтешь это в газетах.

— Предупредить меня о чем? — У Изабеллы дрогнула чашка в руке, и чай пролился на платье. — Что-то случилось с Луизой?

Она подумала о Пейне и похолодела.

— Нет-нет, с ней все в порядке. — Эйнсли взяла чашку из онемевших пальцев подруги и поставила ее на стол. — Речь не о Луизе. Не совсем о ней.

— Но тогда что же? — Изабелла уже читала утреннюю «Пэлл-Мэлл газетт», где были новости о скачках, и не увидела там ничего такого, что могло бы расстроить ее лично. — Ты заставляешь меня нервничать.

— Мой старший брат Патрик, ну, ты знаешь, он занимает какой-то там пост в деловых кругах Сити и знает все, что там происходит, и обычно знает об этом раньше, чем все остальные. — Эйнсли взяла Изабеллу за руки, в ее серых глазах мелькнула тревога. — Он прослышал об этом сегодня утром и, зная, что мы с тобой подруги, посоветовал мне подготовить тебя.

— О чем прослышал? Эйнсли, пожалуйста, говори, пока я не закричала.

— Прости, я пытаюсь. — Эйнсли опять замолчала, на лице застыло сочувствие. — Речь о твоем отце, Изабелла. Он разорен. Полностью. С сегодняшнего утра у твоей семьи нет ни гроша.

Мак ожидал, что его друзья станут избегать его после того, как он поставил их в неловкое положение с пари на участие в игре оркестра Армии спасения, но после всего случившегося он только вырос в их глазах. Когда на следующий день Мак случайно встретил Колифлауэра рядом с аукционом лошадей «Таттерсоллз» в Найтбридже, тот схватил руку Мака и с энтузиазмом пожал ее:

— Ну, знаешь, друг, ты отплатил нам той же монетой.

— Армия спасения очень обрадовалась вашим пожертвованиям, как сказала мне сержант. — Мак выдернул свою руку из цепкого пожатия. — Она без конца нахваливала тебя, как показавшего пример другим. Хотят дать тебе почетный значок.

— Упаси меня Бог прослыть филантропом, — с испуганным видом сказал Данстан. — Весь Лондон будет клянчить у меня деньги.

— Я пошутил, Коли.

— Ладно-ладно, — успокоился тот, — очень занятная шутка. — О, а вот и твой брат Кэмерон. Сбор всей семьи?

Кэмерон, одетый в пальто, чтобы не замерзнуть в холодный октябрьский день, своим обычным широким шагом направлялся к ним.

— А, Колифлауэр, привет, — остановился он рядом с ними.

— Я, пожалуй, пойду, чтобы не мешать вам общаться в теплом семейном кругу. Пока. — Данстан приподнял шляпу и направился в сторону аукциона.

— Говорят, что он самый образованный в семье Данстан. — Кэмерон испытующе посмотрел в удалявшуюся спину маркиза. — Это вызывает тревогу за его титул. Я слышал, ты вчера стучал в тарелки на Уайтчепел, Мак. Никогда не знал, что ты у нас такой музыкальный.

— Просто пари, — пожал плечами Мак. — Ты когда приехал?

— Последним поездом. У меня дела в Жокейском клубе. — Кэмерон положил руку на плечо Мака. — Если не возражаешь, мне надо поговорить с тобой.

Мак кивнул, и они медленно пошли вперед. Кэм ни слова не произнес, пока они не подошли к экипажу Мака. Усевшись в экипаж, Кэмерон рассказал Маку то, что поведал ему друг, работающий в районе Сити.

— Черт! — возмущенно воскликнул Мак. — Как это, черт возьми, Скрэнтон умудрился разориться?

— В основном неудачные капиталовложения. — Кэм выглядел печальным, в закрытом экипаже глубокий шрам на скуле казался еще темнее. — Железная дорога, которая так и не была построена, инвестиция в техническую новинку, где дальше чертежа дело не пошло. Все в этом духе. Последней каплей стал алмазный рудник в Африке. Ему говорили, что там идет война и доступ на этот рудник для всех закрыт. Непонятно, есть ли вообще на этом руднике алмазы. Там, где дело касалось капиталовложений, лорд Скрэнтон был не самым ловким.

— Черт, я знал, что мне следует остаться дома сегодня. — Мак представил, как будет волноваться за семью Изабелла, когда узнает эту новость. — Но надо было оплатить счет, думал, что быстро управлюсь.

— Многие прислушиваются к фальшивым советам, — подчеркнул Кэмерон. — Это похоже на падение карточного домика. Нижнюю карту выдергиваешь, и весь домик рушится.

— Игры с деньгами, предназначенными для того, чтобы кормить и одевать жену и дочь, — это просто безумие. Я думаю, как только кредиторы Скрэнтона прознают об этом, они тут же потребуют возврата всех долгов, если уже не потребовали. Проклятые кровопийцы.

— У Скрэнтона дела уже давно шли неважно, Мак. Харт давно говорил мне об этом. Графу пришлось продать в своем имении все, что не закреплено за наследниками, дом в Лондоне он лишь арендует.

— Харт говорил тебе об этом? — изумленно переспросил Мак, уставившись на брата. — Давно? Но почему он мне не сказал? Почему ты мне не сказал?

— Харт знал, что ты решишь, что Изабелла должна знать об этом. — Брат пожал плечами, но Мак был уверен, что Кэму не понравилось это решение. — Он подумал, что не стоит ее волновать. И я с ним согласен. Харт надеялся, что Скрэнтон выпутается в конце концов, но он оказался чертовски невезуч.

— Когда-нибудь Харту придется прекратить принимать решения за меня.

— Это будет интересным моментом. Надеюсь, я стану его свидетелем.

Остаток пути до Норт-Одли-стрит братья провели в молчании. Мак вышел из экипажа и поспешил в дом, Кэмерон не отставал.

Мортон принял у них шляпы и пальто и с тревогой в глазах указал на закрытую дверь в гостиную.

Мак распахнул дверь в гостиную, и Изабелла с бледным лицом вскочила со своего места. Эйнсли Дуглас, которая держала ее за руку, тоже медленно встала.

— Мак, — начала Изабелла, и он увидел, как она старается сохранять самообладание, чтобы не расплакаться, — боюсь, случилось нечто ужасное.

— Я знаю. — Мак быстро подошел к ней и взял ее за руки, которые оказались ледяными. — Я сделаю все, что смогу. Обещаю.

— Я пойду, — сказала Эйнсли. — Мне очень жаль, Изабелла, что я принесла тебе такую плохую новость.

— Спасибо, что это была именно ты, — повернулась к ней с покрасневшими от слез глазами Изабелла.

Женщины обнялись, и Эйнсли со слезами на глазах поцеловала подругу в щеку.

Когда Эйнсли направилась к выходу, в дверях появился Кэмерон, и она остановилась. На несколько напряженных мгновений оба замерли на своих местах. Кэмерон, прищурившись, смотрел на Эйнсли, а она отводила взгляд. Наконец Кэмерон сдержанно кивнул ей. Эйнсли залилась краской, едва заметно кивнула ему в ответ и ловко проскользнула мимо него в дверь.

В любое другое время Мак проявил бы большее любопытство к этой встрече, но сейчас ему важнее была Изабелла с мокрыми от слез глазами.

Кэмерон сел на диван на то самое место, где только что сидела Эйнсли, и достал фляжку с виски.

— Я направлялся к тебе, Изабелла, чтобы сообщить эту новость, когда встретил Мака. Если хочешь, я могу разузнать, что произошло. У Харта есть друзья в финансовых кругах, которые могут прояснить, с какими трудностями столкнулся твой отец на самом деле.

— Это не важно, — покачала головой Изабелла. — Мне необходимо только знать, все ли в порядке с матерью. Она всегда плохо справляется с трудными ситуациями. И Луиза будет убита горем. Ведь все это означает, что у нее не будет первого бала.

— Не обязательно так, — сказал Мак. — Твоему отцу повезло, что муж его дочери человек отнюдь не бедный и с хорошими связями. Коли на то пошло, Харт знаком с лучшими финансовыми магами в Сити, да что там — во всей Англии и Шотландии. Я посмотрю, что можно сделать, чтобы спасти твоего отца от нищеты, а твоя сестра может продолжать строить планы на свой первый выход в свет.

— Он не позволит тебе ничего сделать, — грустно сказала Изабелла. — Он никогда не возьмет у Маккензи ни единого пенни.

— А мы все устроим так, что он никогда не узнает. Это же очень занимательное дело! Я сделаю так, что его гордость не пострадает.

Слабая улыбка Изабеллы немного приободрила Мака. Выражение, застывшее на лице Изабеллы в тот момент, когда он только вошел, напомнило ему ее лицо в тот вечер, когда он вернулся домой после того, как она потеряла ребенка. Мак не смог бы предотвратить ту трагедию, но он, возможно, сумеет уберечь ее от этой.

Он заставил Изабеллу подняться наверх и попросил Эванс присмотреть за ней. А сам вместе с Кэмероном поехал в район Сити, чтобы на месте разобраться с тем, что происходит.

К сожалению, когда Мак с Кэмероном встретились на бирже с человеком Харта, тот подтвердил, что финансовое положение лорда Скрэнтона действительно ужасное. Он не только участвовал в неудачных схемах капиталовложений, но и влез в долги к банкам и к друзьям, чтобы делать это. Теперь эти банки и друзья требуют вернуть долги. Кроме этого лорд Скрэнтон, похоже, запускал руки в деньги синдиката, который он образовал со старыми школьными друзьями, и теперь не смог вернуть деньги. Скрэнтон был кругом в долгах и увяз глубоко.

Маку не хотелось рассказывать все эти ужасы Изабелле. Он не появлялся дома до позднего вечера, пытаясь найти способы урегулировать ситуацию. Если он как следует все обдумает, то, возможно, ему не придется объясняться с Изабеллой раньше, чем обстоятельства перестанут быть такими непоправимыми.

Он появился дома, когда Изабелла ушла спать, но она оказалась в кровати в его комнате. Она не спала, ждала его. Ни слова не говоря, переживая случившееся, они любили друг друга, пока не уснули в полном изнеможении.

На следующий день Изабелла получила еще более ужасную весть. Инспектор Уэллоуз прислал Маку записку, где сообщал, что граф Скрэнтон умер. От апоплексического удара, случившегося ночью.