Жил-был мир под названием Тира, в котором небесная иерархия была организована просто лучше некуда. Ее механизм был отлажен настолько точно, что всякий бог и всякая богиня досконально знали свои обязанности, полагающиеся им молитвы, точное расписание работы, однозначно определенный характер и неоспоримое место над и под другими богами.

Такого порядка придерживались все — и сам Зенд Вседержитель, царь богов, и все боги, божества, божки, привидения и знамения божественной воли вплоть до самой что ни на есть нематериальной нимфы. Даже невидимым драконам, которые жили в реках, полагались свои невидимые демаркационные линии. Вселенная работала как часы. Человечество, конечно, все время норовило нарушить распорядок, по боги все улаживали. Так было на протяжении тысячелетий.

Поэтому когда посреди ежегодного Фестиваля Воды, на котором полагалось присутствовать исключительно водяным божествам, Зенд Всемогущий наткнулся взглядом на Империона, бога солнца, который мчался к нему через анфиладу небесных покоев, стало очевидно, что сама природа вещей дала трещину.

— Вон! — возмутился Зенд.

Но Империон по-прежнему несся вперед, отчего приглашенные водяные божества шипели и испарялись, и на гребне волны жара и теплой воды подкатился к подножию трона Зенда.

— Отец! — воззвал Империон.

Высшие божества вроде Империона имели привилегию называть Зенда Отцом. Зенд не помнил, действительно ли он отец Империона. Происхождение богов было совсем не так регламентировано, как их нынешнее существование. Но Зенд знал, что Имиерион, чьим бы сыном он ни был, грубо попрал все правила.

— Ниц! — сурово велел Зенд.

Империон не послушался и этого приказа. Может, и к лучшему, потому что небесный пол был весь мокрый и от него и так уже вовсю валил пар. Империон не сводил с Зенда пламенного взора.

— Отец! Родился Мудрец-Ниспровергатель!

Зенд вздрогнул под покрывалом горячих клубящихся облаков и попытался смирить свои чувства.

— В священных книгах сказано, — объявил он, — что родится некий Мудрен, который подвергнет все сомнению. Его вопросы низвергнут небесный порядок, и боги погрязнут в анархии. Сказано также…

Тут Зенд понял, что Империон заставил и его самого тоже нарушить все правила. Протокол предполагал, что Зенд призовет бога пророчеств и велит ему справиться с Книгой Небес. Тогда Зенда осенило, что Империон и есть бог пророчеств. Это входило в выверенный перечень его обязанностей. Зенд напустился на Империона:

— А зачем, собственно, ты сюда явился и сообщил это мне?! Ты же бог пророчеств! Иди и посмотри в Книгу Небес!

— Я уже посмотрел, Отец, — ответил Империон. — И обнаружил, что при самом воцарении богов я предсказал появление Мудреца-Ниспровергателя. Сказано, что Мудрец родится и я об этом ничего не узнаю.

— Но тогда как так вышло, — подловил его Зенд, заработав очко, — что ты сообщаешь мне, будто он родился?

— Сам факт, — сказал Империон, — что я посмел прийти сюда и прервать Фестиваль Воды, показывает, что Мудрец родился. Наше Низвержение уже началось, это очевидно!

Водяные божества разом оцепенели. Они жались по дальним углам покоев, стараясь держаться подальше от Империона, но им было все слышно. Зенд попытался собраться с мыслями. Пар от Империона и пена отчаяния, которая так и валила от остальных, привели небесные покои в состояние настолько близкое к хаосу, что такого Зенд не видел целые тысячелетия. Еще немного, и никакого Мудреца с его вопросами уже не потребуется.

— Оставьте нас, — велел Зснд водяным божествам. — События, неподвластные даже моему контролю, вынуждают меня прервать Фестиваль. Вам сообщат о принятом мною решении. — К ужасу Зенда, водяные не спешили уходить — еще одно свидетельство Низвержения. — Честное слово, — добавил он.

Тогда водяные образумились. Они стали покидать покои волнами — все, кроме одного. Этим одним был Окк, бог всех океанов. Окк по статусу был равен Империону и не боялся жара. Он остался на месте.

Зенду это не понравилось. Ему всегда казалось, что Окк менее других богов склонен к порядку. Он не знал своего места. Он был не менее беспокоен и непостижим, чем само человечество. Но если Низвержение уже началось, что может поделать какой-то Зенд?

— Тебе позволено остаться, — милостиво сказал он Окку и снова обратился к Империону: — Так откуда же ты узнал, что родился Мудрец-Ниспровергатель?

— Я справлялся с Книгой Небес по другому вопросу, — сказал Империон, — и она открылась на странице с моим пророчеством о Мудреце-Ниспровергателе. Поскольку там говорится, что я не смогу предсказать день и час, когда родится Мудрец, отсюда следует, что он уже родился. Остальная часть пророчества, однако, оказалась похвально точной. Через двадцать лет начиная с этого дня он примется задавать вопросы Небесам. Что же нам предпринять, чтобы остановить его?

— Ума не приложу, — беспомощно ответил Зенд. — Пророчество есть пророчество.

— Но надо же что-то делать! — взорвался Империон. — Я требую! Я же бог порядка еще в большей степени, чем ты! Только подумай, что случится, если солнце пойдет по небу не так, как надо! Мне от этого придется даже хуже, чем прочим! Я требую, чтобы Мудреца-Ниспровергателя нашли и уничтожили прежде, чем он сможет задавать вопросы!

Зенд оторопел:

— Но это немыслимо! Если в пророчестве говорится, что он будет задавать вопросы, тогда он должен их задавать!

Тут к ним подошел Окк.

— В каждом пророчестве есть свое слабое место, — напомнил он.

— Конечно! — рявкнул Империон. — Я и сам вижу, не хуже тебя! Воспользовавшись преимуществом того беспорядка, который начнется из-за рождения Мудреца, я прошу Зенда Вседержителя убить его и тем самым опровергнуть пророчество. Порядок будет восстановлен.

— Я не имел в виду логические фокусы, — заметил Окк.

Два бога уставились друг на друга. Пар от Окка окутывал Империона, а потом проливался дождем обратно на Окка — с регулярностью дыхания.

— А что ты в таком случае имел в виду? — поинтересовался Империон.

— По всей очевидности, — объяснил Окк, — в пророчестве не говорится, в каком именно мире Мудрец будет задавать свои вопросы. Существует множество иных миров. Человечество называет их возможными мирами — в том смысле, что они когда-то составляли с Тирой единое целое, но после каждого неоднозначного исторического события откалывались и начинали жить самостоятельной жизнью. У каждого возможного мира свои собственные Небеса. Наверняка есть хотя бы один мир, в котором среди богов нет того порядка, что у нас. Пусть Мудрец окажется в таком мире. Пусть он там задает свои предопределенные вопросы.

— Отличная мысль! — Зенд захлопал в ладоши от облегчения, не подумав, что насылает на всю Тиру страшные грозы. — Ну что, Империон, согласен?

— Да, — ответил Империон. Он вспыхнул от радости. А поскольку удержать его было некому, он немедленно впал в пророческий транс. — Но должен предупредить, — заявил он, — что там, где играют в игрушки с Судьбой, происходят странные вещи.

— Странные — вероятно, но не беспорядочные, — отрезал Зенд.

Он призвал водяных божеств обратно, а с ними и всех богов Тиры. Он объявил, что только что родился младенец, которому на роду написано сокрушать все подряд, и что всем богам предписывается разыскать этого младенца хотя бы на краю земли.

(«Край земли» — формулировка совершенно официальная. Разумеется, Зенд не считал, что Тира плоская. Но это выражение не менялось долгие годы, как и весь уклад Небес. Оно означало «везде».)

Обитатели Небес перевернули Тиру вверх дном. Нимфы и дриады прочесали горы, пещеры и леса. Домашние боги заглянули во все колыбельки. Водяные боги обшарили побережья, пляжи и отмели. Богиня любви подняла все свои записи, чтобы дознаться, кем могли быть родители Мудреца. Невидимые драконы обыскали баржи и плавучие домики. Поскольку свои боги в Тире были решительно для всего, ничего не было упущено и все было осмотрено. Империон искал даже усерднее прочих, заглянув во все уголки и трещинки на одной стороне мира и заставив богиню луны проделать то же самое на другой.

И никто Мудреца не нашел. Были, конечно, две-три ложные тревоги, — например, одна домашняя богиня доложила о некоем младенце, который вопил не переставая. От этого ребенка впору было на стенку полезть, сказала она, и если это не Низвержение, тогда что же? Были также отчеты о младенцах, которые родились с зубами, с шестью пальцами и прочими странностями. Но во всех этих случаях Зенду удавалось доказать, что эти дети не имеют ничего общего с Низвержением. Через месяц стало ясно, что младенца-Мудреца не найдут.

Империон был в отчаянии, ведь, как он и говорил Окку, порядок значил для него больше, чем для всех прочих богов. Он так разволновался, что даже солнце стало остывать. В конце концов богиня любви посоветовала ему отправиться вниз на землю и расслабиться со смертной женщиной, а то как бы он сам не стал Ниспровергателем.

Империон понял, что она права. Он спустился на землю навестить женщину, которую любил уже несколько лет. Среди богов было признанной традицией любить смертных. Некоторые являлись возлюбленным во всякого рода иллюзорных обличьях, а у некоторых было несколько возлюбленных разом. Но Империон был и честным, и верным. Он никогда не являлся Нестире иначе как в облике прекрасного мужчины и любил ее очень преданно. Три года назад она подарила ему сына, которого Империон любил почти так же, как и Нестиру. Пока не родился Мудрец, который так сильно тревожил Империона, он и вовсе пытался чуточку изменить небесные законы и добиться того, чтобы его сына тоже признали богом.

Звали ребенка Таспер. Снизойдя на землю, Империон увидел Таспера, который возился в кучке песка у дома Нестиры, — это был очень красивый мальчик, светловолосый и голубоглазый. Империон с нежностью подумал, научился ли Таспер говорить как следует. Нестира очень волновалась, что их сын поздно начал разговаривать.

Империон приземлился рядом с сыном.

— Привет, Таспер! Что это ты тут копаешь?

Вместо ответа Таспер поднял светлокудрую головку и крикнул:

— Мама! Почему, когда папа приходит, становится так светло?

Всю радость Империона как рукой сняло. Конечно, никто не сумеет задавать вопросы, не научившись говорить. Но все-таки до чего жестоко, что именно его сын оказался Мудрецом-Ниспровергателем!

— А что в свете такого плохого? — обиженно спросил Империон.

Таспер сердито взглянул на него.

— Мне непонятно. Почему?

— Наверное, потому, что ты радуешься, когда меня видишь, — предположил Империон.

— Не радуюсь, — возразил Таспер. Нижняя губа у него отвисла, а большие голубые глаза заволокло слезами. — Почему светло? Мне непонятно. Мама! Я не радуюсь!!!

Из дома выскочила Нестира — она была так встревожена, что едва улыбнулась Империону.

— Таспер, малыш! Что случилось?

— Мне непонятно! — рыдал Таспер.

— Что тебе непонятно? В жизни не встречала такого пытливого ума, — гордо сказала Нестира Империону, поднимая Таспера на руки. — Вот почему он так долго не говорил. Он не хотел разговаривать, пока не понял, как задавать вопросы. А если ему не ответишь, он будет рыдать часы напролет.

— А когда он начал задавать вопросы? — нервно спросил Империон.

— С месяц назад, — ответила Нестира.

Тут Империону стало и вправду страшно грустно, но он это скрыл. Ему было ясно, что Таспер и есть Мудрец-Ниспровергатель и что надо отправить его в другой мир. Он сказал с улыбкой:

— Любовь моя, у меня чудесные новости. Таспера признали богом. Сам Зенд Вседержитель хочет сделать его своим виночерпием.

— Ой, уже? — расплакалась Нестира. — Он же совсем крошка!

У нее нашлась уйма других возражений. Но в конце концов она отдала Таспера Империону. Подумайте сами, разве можно желать своему ребенку лучшего будущего? На прощание встревоженная Нестира засыпала Империона потоком советов насчет того, что малыш ест и когда ему пора баиньки. Империон поцеловал ее на прощание, и на сердце у него было тяжко. Он не знал, когда решится теперь увидеть Нестиру из опасения сказать ей правду.

И вот с Таспером на руках Империон отправился в срединные просторы под Небесами подыскивать другой мир.

Таспер с интересом смотрел вниз на голубой изгиб мира.

— А почему… — начал он.

Империон поспешно заключил его в сферу забвения. Нельзя было допустить, чтобы Таспер задавал здесь свои вопросы. Вопросы, которые сокрушат землю, в срединных просторах могут оказать еще более разрушительное действие. Сфера представляла собой серебряную оболочку — не совсем прозрачную, но и не мутную. В ней Таспер словно бы спал, и пока сферу не откроют, он не будет ни двигаться, ни расти. Обезопасив таким образом малыша, Империон взвалил сферу на плечо и шагнул в соседний мир.

Он шел из мира в мир. Приятно было обнаружить, что их почти бесконечное множество, но выбрать оказалось невероятно трудно. В некоторых мирах царил такой беспорядок, что Империон вздрагивал при мысли о том, чтобы оставить там Таспера. В некоторых боги страшно сердились на Империона за вторжение и кричали на него, чтобы он убирался. В других возмущалось человечество. Один из миров оказался таким рациональным, что, к ужасу Империона, боги в нем и вовсе умерли. Многие миры всем были хороши, пока Империон не допускал в себя пророческий дух, а тогда становилось ясно, что Тасперу будет здесь плохо.

Но вот наконец нашелся подходящий мир. Он был спокоен и элегантен. Немногочисленные боги вроде бы были достаточно цивилизованны, но не слишком строги. Империону показалось даже странным то, что эти боги поделились с человечеством частью своего могущества. А человечество при этом вовсе не злоупотребляло этим могуществом, и пророческий дух заверил Империона, что если он оставит здесь Таспера, заключенного в сферу забвения, откроет ее тот, кто будет обращаться с мальчиком очень хорошо.

Империон положил сферу в лесу и поспешил обратно в Тиру, чувствуя несказанное облегчение. Там он доложил обо всем Зенду, и Небеса возликовали. Империон позаботился о том, чтобы Нестире достался в мужья невероятный красавец богач и чтобы вместо Таспера у нее народилась куча детей. Потом он не без печали вернулся к размеренной жизни Небес. Отлаженный механизм Тиры шел и шел вперед без всяких признаков Низвержения.

Прошло семь лет.

Все это время Таспер ничего не знал и оставался трехлетним. Потом настал день, когда сфера забвения распалась на две половины и он сощурился от солнечного света — несколько менее золотого, чем тот, к которому он привык.

— Так вот из-за чего все тревоги, — пробормотал себе под нос высокий дяденька.

— Бедняжечка, — нежно сказала тетенька.

Окружал Таспера лес, а над ним стояли какие-то люди и глядели на него, но, насколько Тасперу было известно, с тех пор как он воспарил в срединные просторы вместе с отцом, не произошло ничего. Он закончил вопрос, который как раз начал задавать.

— А почему мир круглый? — спросил он.

— Интересный вопрос, — заметил высокий дяденька. — Обычно ответом на него служит следующее соображение: потому что углы сглаживаются, когда планета вращается вокруг солнца. Однако, вероятно, так сделано для того, чтобы можно было закончить там, где начал.

— Сэр, вы его только запутаете такими рассуждениями, — сказала другая тетенька. — Он же совсем крошка.

— Нет, ему интересно, — возразил другой дяденька. — Взгляните на него.

Тасперу и правда было интересно. Высокий дяденька был что надо. Таспер пока не понимал, откуда он тут появился, но решил, что высокий дяденька наверняка оказался при нем, потому что отвечал на вопросы лучше Империона. Таспер задумался, куда же подевался Империон.

— А почему ты не мой папа? — спросил он высокого дяденьку.

— И снова очень тонкий вопрос, — похвалил его высокий дяденька. — Потому что, насколько нам удалось установить, ваш папа живет в другом мире. Позвольте узнать ваше имя.

Это снова было в пользу высокого. Таспер никогда не отвечал на вопросы, он их только задавал. Но это был приказ. Высокий дяденька понимал Таспера.

— Таспер, — послушно ответил Таспер.

— Ах, какая лапочка! — улыбнулась первая тетенька. — Я бы хотела его усыновить.

Остальные тетеньки, собравшиеся вокруг, горячо это одобрили.

— Это невозможно, — серьезно возразил высокий, Голос его был нежнее сливок и твердый как скала.

Дамам осталось только выпрашивать у него разрешение поухаживать за Таспером хотя бы денек. Ну, часик.

— Нет, — мягко отвечал высокий. — Его нужно немедленно вернуть.

На это все собравшиеся тетеньки закричали, что дома Таспер подвергнется громадной опасности. Высокий дяденька сказал:

— Разумеется, я о нем позабочусь.

Затем он протянул руку и поднял Таспера.

— Идемте, Таспер.

Едва Таспера вынули из сферы, как обе ее половинки испарились. Одна из тетенек взяла его за свободную руку, и они направились прочь — сначала верхом на лошадке, и Тасперу страшно нравилось, как его качает, а потом в большущий дом, где была совершенно непонятная комната. Там Таспер сидел в пятиконечной звезде, а вокруг мелькали картинки. Люди кругом мотали головами.

— Нет, опять не тот мир…

Высокий дяденька отвечал Тасперу на все-все вопросы, и тому было так интересно, что он даже не обиделся, что ему не разрешают ничего есть.

— А почему нельзя? — спросил он.

— Поскольку вы самим фактом вашего здесь пребывания заставляете мир колебаться, — затейливо объяснил высокий. — Если внутри вас окажется пища, она, будучи плотной субстанцией, принадлежащей этому миру, может даже разорвать вас на части.

Вскоре после этого появилась новая картинка.

— Ах! — закричали все.

— Так это Тира! — сказал высокий.

Он удивленно поглядел на Таспера.

— Должно быть, кто-то решил, что вы существо беспорядочное, — заметил он. Затем он снова поглядел на картинку — лениво, но настороженно. — Никакого беспорядка, — промурлыкал он. — Никакой опасности. Пойдемте со мной.

Он снова взял Таспера за руку и повел его в картинку. При этом волосы у Таспера заметно потемнели.

— Элементарная предосторожность, — пробормотал высокий, словно бы извиняясь, но Таспер не обратил на это никакого внимания. Таспера совершенно не заботило, какого цвета были у него волосы с самого начала, а кроме того, его страшно занимало то, с какой невероятной скоростью они двигаются. Они ворвались в город и резко остановились. Рядом стоял очень славный домик — как раз на границе бедного квартала.

— Эти люди нам подходят, — заметил высокий дяденька и постучал в дверь.

Ему открыла очень грустная женщина.

— Прошу извинить меня, сударыня, — произнес высокий дяденька. — Вы случайно не теряли маленького мальчика?

— Да, — кивнула женщина, — но это же не… — Она заморгала. — Ой, Таспер! Куда же ты убежал? Ах, сэр, спасибо вам огромное!

Но высокого уже не было.

Звали женщину Алина Альтан, и она была настолько уверена в том, что Таспер — ее сын, что Таспер и сам в этом уверился. Он счастливо зажил с ней и ее мужем, который был хороший врач и работал очень много, но при этом почему-то богаче не становился.

Скоро Таспер позабыл и высокого дяденьку, и Империона, и Нестиру. Иногда, правда, его страшно удивляло — как, впрочем, и его маму, — что своим друзьям Алина представляла его так: «Это Бидиан, но мы обычно зовем его Таспер». Благодаря высокому человеку никто так и не узнал, что настоящий Бидиан забрел на реку, а там его съел невидимый дракон.

Если бы Таспер помнил высокого дяденьку, то удивился бы еще и тому, почему его появление словно бы подтолкнуло доктора Альтана на путь процветания. Жители соседнего бедного квартала вдруг обнаружили, какой он замечательный врач и как недорого берет. Вскоре Алина смогла отправить Таспера в очень хорошую школу, где он своими бесчисленными вопросами доводил учителей до белого каления. Как теперь часто и с гордостью говорила его новая мать, ум у него был донельзя пытливый. Хотя он быстрее прочих людей усвоил Десять Первых Уроков и Девять Добродетелей Детства, учителям частенько становилось от него так тошно, что они рявкали: «Знаешь что?! Иди спроси невидимого дракона!» — а так обитатели Тиры говорят всегда, когда чувствуют, что вопросов с них уже хватит.

Таспер мало-помалу, с огромным трудом отучил себя от обыкновения никогда не отвечать на вопросы. Но все равно вопросы он предпочитал ответам. Дома он задавал вопросы постоянно: «Зачем кухонный бог раз в год должен отправляться на Небеса с докладом? А можно мне в это время красть печенье? Зачем невидимые драконы? Если болезни насылают боги, как же папа их лечит? Почему у меня все время появляются маленькие братики и сестрички?»

Алина Альтан была превосходной матерью. Она с усердием отвечала на все эти вопросы — в том числе и на последний. Она рассказала Тасперу, откуда берутся дети, завершив отчет так:

— И тогда, если боги благословят мою утробу, появится малыш.

Она была женщиной набожной.

— Не хочу, чтобы тебя благословляли! — возмутился Таспер, снизойдя до утверждения, что делал только тогда, когда очень уж волновался.

Правда, у него не было выбора. К тому времени, как ему сравнялось десять, боги сочли уместным благословить его двумя братиками и двумя сестричками. В качестве благословений, по мнению Таспера, они просто никуда не годились. Они же были еще совсем маленькие — какой от них прок?

— Ну почему им не столько же лет, сколько мне? — допытывался он.

И вот у Таспера образовался на богов небольшой, но чувствительный зуб.

Доктор Альтан между тем продолжал процветать, и рост сто доходов даже опережал прибавления в семействе. Алина наняла няньку, кухарку и множество совершенно непостоянных мальчиков-слуг. И вот, когда Тасперу исполнилось одиннадцать, один такой мальчик-слуга робко сунул ему сложенный бумажный квадратик. Таспер в изумлении развернул бумажку. Она была странная на ощупь и вроде бы даже дрожала в его пальцах. Еще от нее исходило сильное ощущение того, что говорить о ней не следует никому. Записка гласила:

Дорогой Таспер!

Ваш Крестоманси.

Вы оказались в необычном положении. Прошу Вас непременно позвать меня сразу, как только Вы столкнетесь лицом к лицу с самим собой. Я буду наблюдать за Вами и прибуду по первому зову.

Поскольку к тому времени у Таспера не осталось ни малейших воспоминаний о раннем детстве, записка совершенно сбила его с толку. Он откуда-то знал, что говорить о ней никому нельзя, но еще он понимал, что к мальчику-слуге этот запрет не относится. Зажав бумажку в руке, он кинулся в кухню вслед за мальчиком.

На верху кухонной лестницы его остановил оглушительный грохот бьющегося фарфора. За грохотом немедленно последовал голос кухарки, разразившейся потоком обвинений разной степени справедливости. Таспер понял, что в кухню лучше не соваться.

Итак, мальчик-слуга, которого звали очень странным именем Мур, находился в процессе увольнения, как и все мальчики-слуги до него. Таспер счел за лучшее подождать Мура у задней двери. Он посмотрел на зажатую в руке записку. В пальцах у него закололо. Записка исчезла.

— Пропала! — закричал Таспер, и потому, что он предпочел утверждение вопросу, сразу стало ясно, как он взволнован.

О том, что было дальше, Таспер, пожалуй, и рассказать бы толком не смог. Вместо того чтобы подождать мальчика, он помчался в гостиную, собираясь, несмотря на все свои ощущения, рассказать о случившемся маме.

— Знаешь что? — начал он. Этот вопрос сам по себе ничего не значил, и Таспер применял его для того, чтобы что-нибудь сообщать окружающим и при этом не изменять своему обыкновению изъясняться исключительно вопросами. — Знаешь что? — Алина подняла глаза. И тут Таспер, несмотря на то что совсем уже собрался рассказать ей о таинственной записке, неожиданно для себя выпалил: — Кухарка только что вышвырнула нового слугу!

— Ну вот! — огорчилась Алина. — Теперь придется искать нового!

Таспер страшно на себя разозлился и начал снова:

— Знаешь что? Странно, что кухарка и кухонного бога не вышвырнула!

— Тише, милый! Нельзя так говорить о богах! — укорила его набожная женщина.

К этому времени мальчик-слуга уже ушел, а у Таспера пропала охота говорить о записке кому бы то ни было. Записка стала его личной волнующей тайной. Он думал о ней как о Письме от Незнакомца. Иногда, когда никто не слышал, Таспер даже шептал про себя странное имя Незнакомца. Но ничего не происходило, даже если он произносил это вслух. Спустя некоторое время он бросил это делать. Тасперу теперь было о чем подумать. Его увлекли Правила, Законы и Системы.

Правила и Системы являлись важной частью жизни населения Тиры. При такой великолепной организации Небес в этом не было ничего удивительного. Люди определяли свои поступки правилами вроде Семи Неуловимых Учтивостей или Ста Дорог к Богоподобию. Таспера учили подобным вещам с трех лет.

Он привык слышать, как Алина с подругами спорят о достоинствах Семидесяти двух законов Домоводства. И вдруг Таспер обнаружил, что все Правила образуют для человеческого разума потрясающие подпорки, за которые очень удобно цепляться, словно вьюнок. Тогда он принялся составлять перечни правил и уточнений к правилам и возможных способов делать нечто противоположное правилам, не нарушая правил. Он сочинял новые своды правил. Исписал целые тома и нарисовал уйму схем. Изобретал игры со сложными и разветвленными правилами и играл в них с друзьями.

Сторонние наблюдатели считали эти игры плохо продуманными и слишком запутанными одновременно, но Таспер с друзьями нарадоваться на них не могли. Лучшим моментом в любой игре был миг, когда кто-нибудь бросал игру и кричал: «Я придумал новое правило!»

Увлечение правилами длилось, пока Тасперу не исполнилось пятнадцать. Однажды он шел домой из школы, обдумывая правила Двадцати Элегантных Причесок. Отсюда видно, что Таспер обращал внимание на девочек, хотя пока что девочки его вроде бы не замечали. И вот он решал, какой девочке какую прическу следует носить, когда вдруг его взгляд приковала к себе меловая надпись на стене:

Если правила подпорки для разума, почему ему нельзя взять да и вылезти к солнышку? Так говорит Мудрец-Ниспровергатель.

В тот же день на Небесах снова настало смятение. Зенд созвал к своему престолу всех высших богов.

— Мудрец-Ниспровергатель начал действовать, — зловеще объявил он. — А ведь я полагал, Империон, что ты от него избавился.

— Я тоже так полагал! — ответил Империон. Он разозлился даже больше Зенда. Если Мудрец начал вещать, значит, Империон избавился от Таспера и отказался от любви Нестиры совершенно напрасно!

— Должно быть, я ошибся, — признал он.

Тут подал голос Окк, от которого исходил легкий пар.

— Отец Зенд, — сказал он. — Moгy ли я со всем почтением заключить, что на этот раз вы будете сами разбираться с Мудрецом — во избежание новых недоразумений?

— Именно это я и хотел предложить, — с благодарностью кивнул Зенд. — Все согласны?

Все боги были согласны. Они слишком привыкли к порядку, чтобы поступить иначе.

Что же касается Таспера, то он глядел на меловую надпись, трепеща до подметок сандалий. Это еще что? Кто подслушал его тайные мысли о правилах? Кто такой этот Мудрец-Ниспровергатель? Тасперу стало стыдно. Он, который так прекрасно умел задавать вопросы, не додумался до такой ерунды! Почему, в самом деле, разуму нельзя вылезти выше подпорок правил?

Он отправился домой и спросил родителей, кто такой Мудрец-Ниспровергатель, в полной уверенности, что они это знают, и не на шутку встревожился, когда оказалось, что они не знают. Но у них был сосед, который отправил Таспера к другому соседу, а тот послан Таспера к своему другу, а этот друг, когда Таспер наконец нашел его дом, сказал, что слышал, будто Мудрец — это очень умный молодой человек, зарабатывающий на жизнь богохульством.

На следующий день кто-то смыл надпись. Однако назавтра на той же стене появился скверно отпечатанный плакат.

МУДРЕЦ-НИСПРОВЕРГАТЕЛЬ СПРАШИВАЕТ:

КТО ПРИКАЗАЛ СЛУШАТЬСЯ ПРИКАЗОВ?

ПРИХОДИТЕ В ВЫСОЧАЙШИЙ КОНЦЕРТНЫЙ ЗАЛ МАЛОГО УМИЛЕНИЯ СЕГОДНЯ ВЕЧЕРОМ

В 18.30

В шесть двадцать Таспер ужинал. В шесть двадцать четыре он решился и встал из-за стола. В шесть тридцать две он примчался, отдуваясь, в зал Малого Умиления. Оказалось, что это небольшое обшарпанное зданьице у самого его дома. Там никого не было. У сварливого сторожа Таспер узнал, что встреча состоялась вчера. Таспер пошел прочь в глубочайшем разочаровании. Отныне его будет терзать вопрос, кто приказал слушаться приказов. Это был хороший вопрос. Он показывал, что Мудрец-Ниспровергатель и вправду очень умен.

Чтобы растравить свои раны, Таспер на следующий день пошел в школу мимо Концертного зала Малого Умиления. Ночью здание сгорело. Остались лишь обугленные кирпичные стены. Когда Таспер пришел в школу, многие обсуждали эту новость. Говорили, что здание вспыхнуло без нескольких минут семь накануне вечером.

— А вы знаете, — спросил Таспер, — что позавчера там был Мудрец-Ниспровергатель?

Так он обнаружил, что не ему одному интересно про Мудреца. Половина его одноклассников были горячими сторонниками Низвержения. Тогда же девочки удостоили его своего внимания.

— Он потешается над богами, — сообщила одна девочка. — Никто никогда не задавал подобных вопросов.

Однако бо́льшая часть класса, и мальчики, и девочки, знали не больше Таспера, и большая часть этих сведений была из вторых рук. Но один мальчик показал Тасперу аккуратную газетную вырезку, в которой известный ученый писал о «так называемой доктрине Низвержения». В статье занудно пережевывалось то, что Мудрец и его последователи нелюбезны с богами и нарушают все правила.

Из этой статьи Таспер узнал немного, но все-таки что-то. Он с грустью понял, что зря так увлекся правилами и отстал из-за этого от своего класса в изучении чудесной новой доктрины. Он тут же стал Адептом Низвержения.

Теперь Таспер бегал с друзьями по улицам и писал на стенах:

НИЗВЕРЖЕНИЕ — НАШ РУЛЕВОЙ!

Довольно долго однокашники Таспера знали о Мудреце только то, что можно было почерпнуть из обрывков вопросов, написанных на стенах и затем поспешно стертых:

ЗАЧЕМ МОЛИТЬСЯ?

ПОЧЕМУ К БОГОПОДОБИЮ ВЕДУТ СТО ДОРОГ — НЕ БОЛЬШЕ И НЕ МЕНЬШЕ?

ГДЕ НАХОДИТСЯ ПЕРВАЯ СТУПЕНЬ В НЕБЕСА?

ЧТО ЕСТЬ СОВЕРШЕНСТВО — СУЩНОСТЬ ИЛИ СОСТОЯНИЕ?

КАКОЕ БОГАМ ДЕЛО ДО НАШЕГО СТРЕМЛЕНИЯ К СОВЕРШЕНСТВУ?

Таспер как одержимый записывал все эти изречения. Да, конечно, ему уже случалось грешить одержимостью, но теперь все было иначе. Таспер все думал и думал. Сначала он просто выдумывал умные вопросы, чтобы задать их Мудрецу, и стремился изобрести вопросы, которые еще никто не задавал. Но в процессе разум его несколько подраспустился, и вскоре Таспер стал ломать голову в основном о том, что́ Мудрец ему ответит. Он размышлял над правилами и порядком и обнаружил, что за хитроумными вопросами Мудреца стоит некая мысль. У него в голове звенело от думанья.

Мысль, стоящая за вопросами Мудреца, открылась Тасперу тем утром, когда он впервые брился. Он подумал: а ведь для того, чтобы боги были богами, им необходимы люди! Ослепленный этим открытием, Таспер вытаращил глаза на свое отражение в зеркале, наполовину вымазанное белой пеной. Если люди не будут верить в богов, боги обратятся в ничто! Небесный порядок и все правила и установления на земле существуют исключительно благодаря людям! Это же совершенно ясно!

И тут Тасперу вспомнилось Письмо от Незнакомца.

— Уж не лицом ли я к лицу с самим собой? — спросил Таспер, глядя на себя в зеркало. Но в этом он не был уверен. И пришел к выводу, что, когда наступит решительный момент, колебаться он не станет.

Тут до него дошло, что Незнакомец-Крестоманси, несомненно, и есть Мудрец. Таспер был потрясен. Мудрец проявил особый интерес к мальчику-подростку по имени Таспер Альтан! А исчезающая записка — как это в духе неуловимого Мудреца!

Мудрец между тем был по-прежнему неуловим. Следующее достоверное известие от него Таспер вычитал в газетной заметке, где говорилось о том, что в Поднебесную Галерею ударила молния. Еще в заметке говорилось, что крыша здания провалилась «спустя секунды после того, как молодой человек по прозвищу Мудрец-Ниспровергатель закончил свою очередную проповедь, полную тоски и сомнений, и вместе с последователями покинул галерею».

«Какие тут сомнения? — сказал себе Таспер. — Он все знает про богов. Если я об этом знаю, то он — тем более!»

Они с одноклассниками отправились в паломничество на развалины галереи. Это здание было лучше, чем зал Малого Умиления. Похоже, дела у Мудреца шли в гору.

Потом произошли поразительные события. Одна девочка нашла в газете крошечное рекламное объявление. Мудрец собирался прочитать еще одну лекцию в громадном зале Царственного Великолепия. Да, дела у него шли в гору. Таспер с друзьями нарядились в лучшие костюмы и отправились туда все вместе. Однако, судя по всему, в газете ошиблись и напечатали не то время. Лекция как раз закончилась. Из зала потоками выходили люди, и вид у них был разочарованный.

Таспер с друзьями еще стоял на улице, когда здание взлетело на воздух. Им повезло, что их не ранило. Полиция сказала, что это была бомба. Таспер и его друзья помогали выносить раненых из охваченного пламенем зала. Это было потрясающе, но к Мудрецу отношения не имело.

К этому времени Таспер понял, что не знать ему покоя, пока он не найдет Мудреца. Он твердил себе, что хочет убедиться, стои́т ли за вопросами Мудреца то, до чего он додумался. Но дело было не только в этом. Таспер был уверен, что его судьба таинственно связана с судьбой Мудреца. Он точно знал — Мудрец хочет, чтобы Таспер его нашел.

Но теперь в школе и вообще по городу ходили упорные слухи, что с Мудреца довольно лекций и бомб. Он удалился, чтобы написать книгу. Она будет называться «Вопросы Низвержения». Еще поговаривали, что Мудрец поселился где-то в районе улицы Четырех Львов.

Таспер отправился на улицу Четырех Львов. Вел он себя там беспардонно. Он стучал во все двери и расспрашивал прохожих. Несколько раз ему велели идти и спросить невидимого дракона, но он не обращал на это внимания. Он спрашивал и спрашивал, пока кто-то не сказал ему, что госпожа Тунап из дома номер 403 может что-то знать. Таспер постучал в дверь дома номер 403, и сердце его колотилось.

Госпожа Тунап оказалась довольно суровом дамой в зеленом тюрбане.

— Боюсь, молодой человек, ничего не могу сказать, — развела она руками. — Я здесь недавно. — Но не успело сердце Таспера упасть совсем уж глубоко, как она добавила: — Но у прежних владельцев был жилец. Очень тихий господин. Он отбыл как раз перед тем, как я сюда переехала.

— А адреса он не оставил? — затаив дыхание, спросил Таспер.

Госпожа Тунап сверилась со старым конвертом, приколотым к стене прихожей.

— Здесь говорится, что жилец отбыл на площадь Золотого Сердца, дружок.

Однако на площади Золотого Сердца оказалось, что молодой человек, который мог оказаться Мудрецом, лишь осмотрел комнату и ушел. После этого Тасперу ничего не оставалось, как возвращаться домой. Альтаны не привыкли к подросткам и разволновались, когда Таспер вдруг решил исчезнуть из дому на целый вечер, не сказавшись.

По странному стечению обстоятельств дом номер 403 по улице Четырех Львов сгорел той же ночью.

Тасперу было яснее ясного, что убийцы охотились на Мудреца, как и он сам. Теперь он еще больше был одержим тем, чтобы разыскать Мудреца. Он понимал, что, если успеет перехватить Мудреца прежде, чем его настигнут убийцы, его, возможно, удастся спасти. А то, что Мудрец не засиживался подолгу на одном месте, было более чем извинительно.

А Мудрец и вправду подолгу нигде не засиживался. Слух переселил его на улицу Воробьиных Восторгов. Когда Таспер взял след Мудреца, оказалось, что тот уже перебрался на Фавноватую площадь. С Фавноватой площади Мудрец, судя по всему, переехал на бульвар Сильного Ветра, а потом в бедный домишко на Вокзальной улице. И еще адреса, и еще…

К этому времени у Таспера появился некий нюх, шестое чувство того, где может оказаться Мудрец. Достаточно было слова, простого намека на тихого жильца, и Таспер уже мчался по следу, колотил в двери, расспрашивал всех встречных, выслушивал советы спросить невидимого дракона и совершенно ошеломлял родителей тем, что так и норовил каждый вечер улизнуть из дому. Но как бы быстро Таспер ни действовал в ответ на легчайший намек, всегда оказывалось, что Мудрец только что съехал. И в большинстве случаев по пятам за Таспером являлись убийцы. Дома горели и взрывались — иногда Таспер еще не успевал свернуть с улицы.

И вот наконец он краем уха уловил совсем туманное упоминание какого-то адреса то ли на Новой Единороговой улице, то ли совсем в другом месте. Таспер отправился на Новую Единороговую, сокрушаясь, что пришлось полдня проторчать в школе. Мудрец мог позволить себе вольно странствовать, а Таспер целый день был прикован к месту. Неудивительно, что ему не удавалось настичь Мудреца. Но на Новую Единороговую он возлагал огромные надежды. Это был бедный район, в котором Мудрец недавно уже появлялся.

Увы, увы. Дородная женщина, открывшая Тасперу дверь, грубо рассмеялась ему прямо в лицо:

— Отстань, малец! Иди спроси невидимого дракона!

И захлопнула дверь.

Таспер остался на улице, совершенно раздавленный. И ни намека на то, где искать дальше. В голове его всплывали мысли одна другой ужаснее: он выставил себя дураком; он искал черную кошку в темной комнате, где ее никогда не было; никакого Мудреца не существует. Чтобы не думать об этом, он дал волю гневу.

— Ладно! — закричал он закрытой двери. — Я пойду и спрошу невидимого дракона! Вот вам!

И вот гнев погнал его к реке и дальше на ближайший мост.

Он остановился посреди моста, опершись на парапет, и понял, что вот теперь-то он точно выглядит дурак-дураком. Невидимых драконов не бывает. Он знал это точно. Но одержимость не отпускала его, и поэтому волей-неволей приходилось что-то делать. И все равно, если бы на мосту в ту минуту кто-то появился, Таспер бы просто ушел. Но мост был заброшенный. Чувствуя себя последним дураком, Таспер сотворил молитвенный знак Окку, властелину океанов, поскольку именно Окк отвечал за все, что связано с водой, — но сотворил этот знак втайне, под парапетом, чтобы уж точно никто не видел. А потом он произнес тихо-тихо, почти шепотом:

— Эй, есть тут невидимый дракон? Хочу кое-что спросить.

Вокруг него взметнулись брызги. Чем-то мокрым задело по лицу. Таспер услышал громкий плеск и увидел на парапете три мокрых пятна — на расстоянии примерно двух футов друг от друга, каждое размером в две его ладони. Еще непонятнее было то, что на парапет неизвестно откуда капала вода — длинной полосой в два с лишним Тасперова роста.

Таспер выдавил смешок.

— Я представил себе дракона, — сказал он. — Если бы здесь был дракон, те мокрые пятна показывали бы, где он опирается на перила брюхом. У водяных драконов нет лап. А судя по длине водопада, я, наверное, представил себе дракона длиной футов в одиннадцать-двенадцать.

— Мой рост четырнадцать футов, — сообщил голос из пустоты. Голос был пугающе близко от лица Таспера и испускал на него туман. Таспер отшатнулся. — Поскорее, божье дитя, — сказал голос. — Что ты хотел спросить?

— Я… я… я… — заикался Таспер.

Дело было не в том, что он испугался. Это было настоящее потрясение. Все его соображения насчет того, что боги нуждаются в людях, чтобы в них кто-то верил, разом пошли кувырком. Но он взял себя в руки. Голос его разве что слегка дрогнул, когда он сказал:

— Я ищу Мудреца-Ниспровергателя. Не знаете случайно, где он?

Дракон рассмеялся. Это был необычный звук, похожий на якобы птичьи трели, которые издают водяные свистульки.

— Боюсь, я не смогу в точности указать тебе место, где находится Мудрец-Ниспровергатель, — ответил голос из ниоткуда. — Ты должен найти его сам. Думай головой, божье дитя. Ты наверняка заметил, что есть некоторая закономерность…

— Еще какая! — воскликнул Таспер. — Куда бы он ни отправился, я за ним не успеваю, а потом все взлетает на воздух!

— И это тоже, — согласился дракон. — Но и в местах его жительства тоже есть некоторая закономерность. Найди ее. Это все, что я могу сказать тебе, божье дитя. Еще вопросы будут?

— Как ни странно, нет, — ответил Таспер. — Спасибо вам большое.

— Не за что, — сказал невидимый дракон. — Люди вечно рекомендуют друг другу спросить у нас что-нибудь, а сами делают это крайне редко. Надеюсь увидеть тебя снова.

В лицо Тасперу ударила волна водянистого воздуха. Он перегнулся через парапет и увидел длинный аккуратный всплеск в реке и потом — серебристые пузыри. А затем все исчезло. Таспер с изумлением обнаружил, что ноги его дрожат.

Он заставил ноги слушаться и побрел домой. Он отправился в свою комнату и, прежде чем сделать что-либо еще, поддался суеверному побуждению, о наличии которого в себе и не подозревал, и вынул из ниши над кроватью домашнего божка, которого Алина заставляла там держать. Он осторожно выставил божка за дверь. Потом он разложил на полу карту города и горстку красных наклеек и отметил все места, где упустил Мудреца.

Результат заставил его заплясать от восторга. Дракон был прав. Налицо закономерность. Мудрец начал с хороших квартир в богатых кварталах. Потом он постепенно перемещался в сторону бедных районов, но двигался по кривой сначала к вокзалу, а потом обратно в более богатые места. Мудрец направлялся к нему! Новая Единороговая улица была совсем неподалеку. Следующая его квартира будет еще ближе! Надо только не пропустить, где начнется пожар!

К тому времени уже стемнело. Таспер отодвинул шторы, высунулся из окна и стал смотреть в бедные кварталы. Слева было красно-оранжевое сияние — судя но всему, на улице Урожайной Луны. Таспер громко рассмеялся. Он был прямо-таки благодарен убийцам!

Он ссыпался по лестнице и кинулся прочь из дома. Вслед ему неслись встревоженные вопросы родителей и вопли братишек и сестренок, но он просто захлопнул за собой дверь. Две минуты отчаянного бега — и вот он уже у пожарища. На улице мелькали черные силуэты. Люди складывали на улице мебельные пирамиды. Другие люди усаживали в обугленное кресло ошарашенную женщину в съехавшем набок коричневом тюрбане.

— А жильца у вас не было? — допытывался у нее кто-то. Женщина все пыталась поправить тюрбан. Больше она ни о чем не могла думать.

— Он куда-то ушел, — ответила она. — Наверное, в «Полумесяц».

Таспер не стал ничего ждать. Он ринулся дальше.

«Полумесяцем» называлась таверна на углу той же улицы. Большинство ее посетителей сейчас, судя по всему, были на пожаре, помогали таскать мебель, но внутри горел тусклый свет, так что было видно белое объявление в окне. «СДАЮТСЯ НОМЕРА» — гласило оно.

Таспер кинулся внутрь. Бармен сидел на табурете у окна и тянул шею, чтобы посмотреть пожар. На Таспера он не взглянул.

— Где ваш постоялец? — задыхаясь, выпалил Таспер. — У меня к нему письмо. Срочное!

Бармен не повернулся.

— Наверху, первая дверь налево, — ответил он. — А крыша-то уже занялась. Надо бы пошевеливаться, чтобы спасти дом на той стороне.

Таспер дослушивал его слова уже наверху. Он кинулся налево. Он стукнул по двери кратчайшим из стуков, распахнул ее и ворвался внутрь.

Комната была пуста. Свет горел, и Таспер увидел голую кровать, грязный стол с пустой кружкой и несколькими листками бумаги и камин с зеркалом над ним. Рядом с камином оказалась вторая дверь, и она только что захлопнулась. Судя по всему, только что в нее кто-то вышел.

Таспер кинулся к двери. Но всего на миг он отвлекся, заметив свое отражение в зеркале над камином. Он не собирался останавливаться. Но в зеркале обнаружилась некая странность — оно было старое, потускневшее и из-за этого на миг сделало его отражение гораздо старше. Теперь он выглядел изрядно за двадцать. Таспер обернулся…

…и вспомнил Письмо от Незнакомца. Вот оно. Точно. Сейчас он увидит Мудреца. Надо только его позвать. Таспер подошел к двери, которая все еще слегка покачивалась. Он замер. В записке было сказано позвать сразу. Зная, что Мудрец стоит там, за дверью, Таспер приоткрыл ее — самую чуточку — и придержал кончиками пальцев. Его обуревали сомнения. Он думал: «А правда ли, что я верю, будто люди нужны богам? Так ли я в этом уверен? Что мне теперь сказать Мудрецу?» Он отпустил дверь, и она захлопнулась.

— Крестоманси, — понуро сказал Таспер.

Сзади послышался всхлип вытесняемого воздуха. Таспер обернулся через плечо. Он застыл. У голой кровати стоял высокий человек. Это была совершенно невероятная фигура в длинном черном плаще, расшитом чем-то вроде желтых комет. Взметнувшийся плащ продемонстрировал изнанку, желтую, с черными кометами. У высокого человека были очень гладкие черные волосы, очень яркие темные глаза, а на ногах — красные шлепанцы.

— Как славно, — сказал диковинный человек. — Я уже было испугался, что вы решите выйти за эту дверь.

Голос вернул Тасперу память.

— Вы отправили меня домой через картинку, когда я был маленький! — обрадовался он. — Вы Крестоманси?

— Да, — ответил высокий диковинный человек. — А вы Таспер. А теперь мы с вами уйдем отсюда, пока дом не загорелся.

Он взял Таспера за руку и подтолкнул его к двери, которая вела на лестницу. Едва он открыл ее, как повалили густые клубы дыма и послышался резкий треск. Стало ясно, что таверна уже горит. Крестоманси снова захлопнул дверь. От дыма оба закашлялись — причем Крестоманси кашлял так яростно, что Таспер испугался, как бы он не задохнулся. Он оттащил его обратно на середину комнаты. Теперь дым проникал и между половиц, отчего Крестоманси снова закашлялся.

— Только я лег в постель поболеть… — объяснил он, когда снова смог говорить. — Такова жизнь. Эти ваши упорядоченные боги не оставили нам выбора.

Крестоманси шагнул по дымящемуся полу и распахнул дверь у камина.

Дверь открывалась в пустоту. Таспер коротко вскрикнул от ужаса.

— Истинно так, — закашлялся Крестоманси. — Предполагалось, что вы разобьетесь насмерть.

— Может, спрыгнем на землю? — предложил Таспер.

Крестоманси помотал головой:

— После всего этого — нет. Нет. Надо переместить театр военных действий на вражескую территорию и навестить богов. Не будете ли вы так любезны одолжить мне на время ваш тюрбан?

От этой странной просьбы Таспер снова остолбенел.

— Я бы использовал его как пояс, — прохрипел Крестоманси. — По дороге на Небеса довольно холодно, а у меня под шлафроком только пижама.

Полосатое белье Крестоманси и правда казалось несколько тонковатым. Таспер медленно размотал тюрбан. Предстать перед богами с непокрытой головой едва ли хуже, чем в пижаме, рассудил он. К тому же он ведь не верил в богов. Он вручил тюрбан Крестоманси. Тот обвязал черно-желтое одеяние полосой бледно-голубой ткани, и, судя по всему, ему сразу стало гораздо удобнее.

— А теперь держитесь за меня, и все будет хорошо, — сказал он.

Он снова взял Таспера за руку и шагнул в небеса, увлекая его за собой.

Некоторое время Тасперу от потрясения было трудновато говорить. Он лишь дивился тому, как уверенно они восходят на небеса, словно бы по невидимым ступеням. Крестоманси шел весьма непринужденно, лишь иногда покашливая и слегка ежась, но Таспера он держал крепко. Совсем скоро город превратился в горстку кукольных домиков и красных пятен двух пожаров далеко-далеко внизу. Вокруг них, вверху и внизу, рассыпались звезды, словно бы путники уже прошли над некоторыми из них.

— Подниматься на Небеса довольно долго, — заметил Крестоманси. — Не хотите ли по дороге что-нибудь узнать?

— Да, — ответил Таспер. Вы сказали, что боги пытаются убить меня?

— Они пытаются уничтожить Мудреца-Ниспровергателя, — объяснил Крестоманси. — Может статься, они и не понимают, что это одно и то же. Видите ли, вы и есть Мудрец.

— Да что вы, нет! — запротестовал Таспер. — Мудрец гораздо старше, и он задает вопросы, которые мне и в голову не приходили, пока я о нем не услышал.

— Ах да, — кивнул Крестоманси. — Боюсь, во всем этом есть нечто, напоминающее замкнутый круг. Это вина тех, кто пытался избавиться от вас, когда вы были маленьким ребенком. Насколько я могу заключить, вы в течение семи лет пребывали в трехлетнем возрасте — пока не вызвали в нашем мире такое возмущение, что пришлось вас найти и выпустить. Но в этом мире, в Тире, где все так основательно налажено и организовано, существует пророчество, что вы начнете проповедовать в возрасте двадцати трех лет — то есть в текущем году. Поэтому проповеди и начались именно в этом году. Вам не надо было даже объявляться. Скажите, случалось ли вам говорить с кем-либо, кто действительно слышал проповеди Мудреца?

— Нет, — отозвался Таспер. — До меня только сейчас дошло.

— И никто не слышал, — сказал Крестоманси. — Вы начали очень скромно. Сначала написали книгу, на которую никто не обратил внимания…

— Нет, не так все было! — возразил Таспер. — Он… Я… ну, в общем, Мудрец писал книгу после проповедей!

— Но как же вы не видите, — покачал головой Крестоманси, — что, поскольку вы вернулись в Тиру, фактам пришлось согласовываться с вашим существованием? Для этого им пришлось идти в обратном порядке, пока обстоятельства не сложились так, что вы оказались именно там, где должны были быть. Это было в том номере в таверне, в начале вашей карьеры. Полагаю, что вы уже достаточно взрослый и можете начинать. И я подозреваю, что наши небесные друзья с некоторым опозданием пытаются все исправить и покончить с вами. Ни к чему хорошему для них это не приведет, о чем я им вскоре и сообщу. — Он снова закашлялся.

Они взобрались так высоко, что вокруг стоял трескучий мороз.

К этому времени мир превратился в темный изгиб далеко внизу. Таспер видел солнечное зарево, показавшееся из-за изгиба. Они все поднимались и поднимались. Светлело. Появилось солнце — огромное яркое пятно в неизмеримой дали. К Тасперу снова вернулись туманные воспоминания. Он старался убедить себя в том, что все это неправда, но ничего у него не вышло.

— Откуда вы все это знаете? — тупо спросил он.

— Доводилось ли вам слышать о боге по имени Окк? — прокашлял Крестоманси. — Он приходил поговорить со мной тогда, когда вам полагалось быть в вашем нынешнем возрасте. Он тревожился… — Крестоманси снова закашлялся. — Нет, придется беречь остатки голоса до Небес…

Они все поднимались и поднимались, и звезды плыли вокруг, и вот то, на что они опирались, отвердело. Вскоре они уже шли по темной лестнице, чем выше, тем сильнее отсвечивавшей перламутром. Тогда Крестоманси отпустил руку Таспера и с явным облегчением высморкался в носовой платок с золотистой каймой. Перламутр сменился серебром, а серебро — ослепительной белизной. Наконец они пошли по ровной белизне — из зала в зал.

Боги вышли им навстречу. Вид у них был неприветливый.

— Боюсь, мы одеты неподобающим образом, — пробормотал Крестоманси.

Таспер посмотрел на богов, потом на Крестоманси — и съежился от смущения. Хотя одеяние Крестоманси было восхитительным и необыкновенным, все равно это с очевидностью были халат и пижама. И то, что у него на ногах, — это шлепанцы на меху, и только. И если вокруг пояса у него обернута голубая лента — так это тюрбан, которому сейчас полагалось находиться у Таспера на голове.

А боги сияли великолепием — в золотистых шароварах, в тюрбанах, усыпанных самоцветами, и чем важнее они были, тем роскошнее становились их наряды. Таспер заметил одного бога в сверкающем золотистом плаще, который почему-то вперился в него дружелюбным и почти тревожным пламенным взглядом. Напротив него стоял кто-то большой и вроде бы жидкий, весь в жемчугах и бриллиантах. Этот бог коротко, но совершенно определенно подмигнул.

В конце зала, на массивном престоле, высилась грозная фигура Зенда Вседержителя, облаченная в бело-пурпурные одеяния и с короной на голове. Крестоманси посмотрел на Зенда снизу вверх и задумчиво высморкался. Едва ли этот жест можно было назвать почтительным.

— По какой причине двое смертных проникли в наши покои? — холодно прогрохотал Зенд.

Крестоманси чихнул.

— Из-за вашей собственной глупости, — ответил он. — Вы, тирские боги, так замечательно все устроили и так давно у вас все отлажено, что вы не в состоянии увидеть ничего выходящего за рамки установленной рутины.

— За такие слова я разражу тебя молнией! — провозгласил Зенд.

— Если хоть кто-то из вас хочет жить дальше — нет, — парировал Крестоманси.

Среди прочих богов прокатился шепоток протеста. Они собирались жить дальше. И хотели понять, чего добивается Крестоманси. Зенд счел это угрозой своему авторитету и решил на всякий случай принять меры предосторожности.

— Продолжай, — кивнул он.

— Одна из самых сильных ваших сторон, — сказал Крестоманси, — это то, что ваши пророчества всегда сбываются. Почему же, если пророчество чем-то вам неприятно, вы пытаетесь отменить его? Мои дорогие боги, это же первосортная глупость! Кроме того, никто не может остановить собственное Низвержение, особенно вы, тирские боги. Но вы обо всем забыли. Вы забыли, что своей превосходной организацией лишили и себя, и человечество последних проблесков свободной воли. Вы отправили Таспера, Мудреца-Ниспровергателя, в мой мир, забыв, что в моем мире существуют случайности. Именно по случайности Таспера нашли всего семь лет спустя. К счастью для Тиры. Мне становится страшно при мысли о том, что могло случиться, если бы Таспер оставался трехлетним весь отпущенный ему век.

— Это я виноват! — закричал Империон. — Это все я! — Он повернулся к Тасперу. — Прости меня, — сказал он. — Ты мой сын.

«Вот интересно, — подумал Таспер, — не это ли имела в виду Алина под благословением утробы?» Он-то всегда считал, что это фигура речи. Таспер посмотрел на Империона, щурясь от божественного сияния. Ничего себе бог, из честных, но Тасперу было ясно, что кругозор у него ограниченный.

— Конечно, я вас прощаю, — учтиво поклонился он.

— Очень удачно, — продолжал Крестоманси, — что никому из вас так и не удалось убить Мудреца. Таспер — сын бога. Это значит, что такой, как он, может быть только один, а из-за пророчества обязательно нужно, чтобы он оставался в живых и проповедовал Низвержение. Вы могли уничтожить Тиру. И, по правде говоря, из-за вас она пошла трещинами. Тира слишком хорошо организована, чтобы расколоться на два альтернативных мира, как это случилось бы с моим. Вместо этого вышло так, что начали происходить события, которые не могли произойти. Тира начала трескаться и коробиться, и вы сами подготовили собственное Низвержение.

— Что же нам теперь делать? — испугался Зенд.

— Действительно сделать можно лишь одно, — сказал ему Крестоманси. — Пусть Таспер живет как жил. Пусть он проповедует Низвержение, прекратите попытки взорвать его. Это дарует вам свободную волю и свободное будущее. И тогда Тира либо исцелится, либо расколется надвое — безболезненно и аккуратно, на два полноценных мира.

— Так что же, мы стали причиной собственного падения? — горестно вопросил Зенд.

— Это было почти неизбежно, — кивнул Крестоманси.

Зенд вздохнул:

— Хорошо. Таспер, сын Империона, я крайне неохотно даю тебе благословение отправиться в Тиру и проповедовать Низвержение. Ступай с миром.

Таспер поклонился. Потом он надолго замолчал. Он не заметил, как и Империон, и Окк пытаются привлечь его внимание. В газетной заметке говорилось, что Мудрец полон тоски и сомнений. Теперь он знал, почему это так. Он посмотрел на Крестоманси, который снова высморкался.

— Как мне теперь проповедовать Низвержение? — взмолился он. — Как мне не верить в богов, если я видел их собственными глазами?!

— Этот вопрос вы неминуемо должны были задать, — просипел Крестоманси. — Отправляйтесь в Тиру и задайте его.

Таспер кивнул и повернулся, чтобы уйти. Крестоманси наклонился к нему и добавил из-за носового платка:

— И задайтесь, прошу вас, еще вот каким вопросом: бывает ли у богов грипп? Боюсь, я их всех перезаражал. Будьте хорошим мальчиком, узнайте и сообщите мне.