Первым в Париже на исходе февраля предстояло исчезнуть из виду самому Ферреру.

Конец января ознаменовался для него массой всяких дел. Поскольку Делаэ все так же настойчиво привлекал к «Нешилику» внимание Феррера, этот последний решил всерьез заняться данным вопросом. Он изучил некоторые экспонаты музейных и частных коллекций, посоветовался с экспертами, путешественниками и хранителями и в конце концов начал понемногу разбираться в искусстве Севера, а главное, в его рыночной ценности. Было ясно, что если когда-нибудь удастся завладеть сокровищами «Нешилика», они, вне всякого сомнения, принесут немалые деньги. Феррер даже купил в одной из галерей Марэ две статуэтки, которые теперь подолгу рассматривал вечерами, — спящую женщину из округа Повунгнитук и божка из Пангниртунга. И хотя формы эти были чужды его вкусу, он мало-помалу проникся пониманием их духа, стилистики и замысла авторов.

Тем не менее в настоящий момент эта северная экспедиция представлялась весьма гипотетической. Делаэ, несмотря на все свои усилия, никак не мог получить информацию о точном местонахождении пропавшего судна. В ожидании новых сведений Феррер обдумывал будущую операцию в общих чертах. Однако в эти зимние дни у него возникло немало других забот. Проект первой ретроспективы Мартынова (после того как художник отказался выставляться в Депозитной кассе), потоп в мастерской Эстерельяса, безвозвратно загубивший все его сахарные инсталляции, неудачная попытка самоубийства Гурделя и другие происшествия потребовали от Феррера непривычного взрыва активности. Сам того не заметив, он оказался вовлеченным в вихрь неотложных дел, которые никому не мог перепоручить. Это было настолько непривычно, что он даже не успел осознать, какой опасностью чреваты подобные нагрузки день за днем.

День за днем — или ночь за ночью, ибо однажды, когда Феррер спал, случилось удивительное физиологическое явление: все жизненные функции его истощенного организма как бы отключились вместе с ним. Правда, спячка эта продолжалась самое большее два-три часа, но в течение этого времени все биологические процессы — биение сердца, циркуляция воздуха в легких, может быть, даже обновление клеток — замедлили свой ход и свелись почти что к состоянию комы, мало отличимой от смерти в глазах профана. Однако сам Феррер ничего такого не заметил, не ощутил ровно никаких неудобств, разве что ему почудилось, будто он видел сон, — вполне вероятно, что так оно и было. И сон, видимо, вполне приятный — во всяком случае, Феррер проснулся в довольно веселом расположении духа.

Итак, он проснулся — позже обычного и ничего дурного не заподозрив. Ему и в голову не пришло, что он стал жертвой медицинского явления, называемого атриовентрикулярная блокада — А.В.Б. Покажись он специалистам, те сперва решили бы, что речь идет об А.В.Б. типа Мобиц-II, а затем, поразмыслив немного и посовещавшись, в конце концов склонились бы к варианту блокады второй степени типа Лючиани-Венкенбаха.

Но как бы там ни было, а Виктории, по его пробуждении, в спальне не оказалось. Похоже, она и вовсе не ночевала дома. В этом не было ничего удивительного: иногда девушка проводила ночь у какой-нибудь подружки, как правило, у некой Луизы — по крайней мере так она утверждала в своей обычной уклончиво-скрытной манере, а Феррер был не так уж сильно к ней привязан, чтобы стараться выяснить правду. Однако, встав с постели, он прежде всего решил проверить, не спит ли Виктория в другой комнате, куда часто уходила под тем предлогом, что он храпит, да он и вправду храпел, с этим не поспоришь. Словом, он заглянул в комнатку в глубине квартиры. Нет, никого. Ладно! Однако довольно скоро он констатировал отсутствие ее туалетных принадлежностей в ванной, затем одежды в платяном шкафу, а затем и ее самой во все последующие дни, из чего ему волей-неволей пришлось заключить, что она исчезла навсегда.

Феррер всюду разыскивал ее, насколько позволяло ему время. Но если у Виктории и имелись какие-нибудь родственники (или претендующие на звание таковых), у которых можно было бы навести справки, Феррера она с ними так и не познакомила. Что же касается ее привычных мест развлечений, то их было всего три — бар «Циклон», бар «Солнце» и, особенно, бар «Центральный», куда частенько наведывался и Делаэ; впрочем, теперь его трудно было там застать: он якобы с головой ушел в проект «Нешилик». Когда-то давно Феррер пару раз встретил Викторию в компании молодой женщины, ее ровесницы, пресловутой Луизы, которая, кажется, служила в Национальном обществе железных дорог (НОЖД) по временному контракту. Он зашел в упомянутые бары, он повидался с Луизой, он ровно ничего не узнал.

Итак, ему вновь пришлось жить одному. Но это нехорошо для него. Особенно утром, когда его будит эрекция, то есть, почти каждое утро, как почти каждого мужчину, прежде чем он начнет слоняться между спальней, кухней и ванной. К счастью, в результате подобных блужданий эрекция наполовину слабеет, однако угнетенный, почти обескураженный энергией этого отростка, перпендикулярного небезупречной вертикали его спинного хребта, он в конце концов садится и начинает изучать почту. Эта операция не приносит ему особой радости и, как правило, кончается очередным быстрым заполнением мусорной корзинки, зато mutatis mutandis, а то и volens nolens, возвращает его сексуальный аппарат к обычным размерам.

Да, это очень нехорошо для него, так дальше жить нельзя. Но что прикажете делать, когда пустота образуется столь внезапно?! Хотя присутствие Виктории было недолгим, оно все же оказалось вполне достаточным, чтобы отдалить от Феррера других женщин. Сам-то он простодушно полагал, что они терпеливо ждут, когда он освободится. А их, оказывается, как ветром сдуло; они и не подумали ждать, страдать по нему и стали жить своей жизнью. Итак, не в силах терпеть одиночество, он принимается за поиски партнерши. Но всем известно, что тот, кто ищет, не найдет; лучше сделать вид, будто тебе никто не нужен, и вести себя так, словно ничего не случилось.

Можно также ждать случайной встречи, — главное, не показывать, что ждешь. Ибо, говорят, именно так рождаются великие открытия: взять хоть неожиданную реакцию двух веществ, совершенно случайно положенных рядом на лабораторный стол. Конечно, нужно еще, чтобы кто-то положил туда эти самые вещества, даже без всякого намерения соединить их. И еще нужно, чтобы они оба оказались там одновременно и чтобы им нашлось, говоря человеческим языком, что сказать друг другу, притом, что положивший их рядом знать ничего не знает. Это химия, это вам не шутки. Тщетно ученые изощряются, придумывая тысячи комбинаций разных молекул и пытаясь их соединить, — получается полный пшик. Тщетно они выписывают со всего света самые экзотические реактивы — получается все тот же пшик. И вдруг в один прекрасный день, кто-то сделал неловкое движение, столкнул два вещества, долгие месяцы лежавшие на столе врозь, нечаянно брызнул на них третьим веществом или опрокинул пробирку в кристаллизатор и — нате пожалуйста! — происходит реакция, которой люди безуспешно добивались многие годы. Или же, к примеру, кто-то забыл посеянные культуры в ящике, а потом открыл его и — нате пожалуйста! — там пенициллин.

И вот именно таким методом, после долгих поисков, которые Феррер вел концентрическими кругами, все более удаляясь от Амстердамской улицы, он наконец обрел предмет своих вожделений в лице соседки по лестничной площадке. Ее звали Беранжера Эйсенман. Самое удивительное и неожиданное было именно то, что она жила рядом. Разумеется, не следует забывать, что такое соседство имеет не только преимущества, в нем есть и хорошие стороны и не очень, и мы охотно углубились бы в исследование сути этой проблемы, если бы нам позволяло время. Но, увы, оно не позволяет, ибо нас призывают другие, более насущные события, а именно: внезапное сообщение о трагическом уходе Делаэ.