Шесть месяцев спустя, также в десять утра, все тот же Феликс Феррер вышел из такси у терминала Б аэропорта «Руасси — Шарль де Голль» под наивно-радостным июньским солнышком, слегка подернутым дымкой с северо-западной стороны. Поскольку Феррер прибыл слишком рано, регистрация его рейса еще не началась, и ему пришлось добрых три четверти часа вышагивать взад-вперед по холлам, толкая перед собой тележку, нагруженную саквояжем, сумкой и пресловутым пальто, слишком теплым для данного сезона. Выпив кофе, накупив себе бумажных носовых платков и быстрорастворимого аспирина, он принялся искать тихий уголок, где можно было бы спокойно дожидаться своего часа.

Таковой найти было нелегко: ведь аэропорт не существует сам по себе. Это всего лишь проходной двор, сито, шлюз, призрачный фасад посреди степи, где кролики, скачущие в траве, дышат керосином, род бельведера в окружении взлетных полос, дорожный указатель, истрепанный бесчисленными сквозняками, которые несут с собой великое множество самых разнообразных частиц материи — песчинки со всех пустынь мира, блестки золота и слюды из всех на свете рек, вулканическую или радиоактивную пыль, вирусы и цветочную пыльцу, сигарный пепел и рисовую пудру. Найти среди всего этого приют отдохновения было нелегко; наконец Феррер обнаружил в подземном этаже терминала некий духовный эйкуменический центр, а именно кресла, сидя в которых, можно было расслабиться и ни о чем не думать. Он убил там часть времени перед тем, как зарегистрировал багаж и проследовал в зону «duty-free», где не стал приобретать ни спиртного, ни сигарет, ни духов, ни чего-либо другого в том же роде. Он ехал не отдыхать. Ему нельзя было отягощать себя лишним грузом.

За несколько минут до тринадцати часов он поднялся на борт ДС-10, где музыка, сочившаяся из скрытых динамиков и сведенная к нежнейшему piano, умиротворявшего нервы клиентов, сопровождала его до самого взлета. Феррер сложил свое пальто, сунул его, вместе с саквояжем, в багажный отсек, затем, расположившись на тесном квадратном метре, отведенном ему возле иллюминатора, начал обустраиваться: защелкнул ремень, разложил перед собой на столике газеты и журналы, очки и снотворное. Соседнее кресло было не занято, и он мог использовать его как дополнительную площадь.

Далее следует обычная процедура: заскучавшие пассажиры рассеянно внимают объявлениям из динамика и отсутствующими взорами следят за демонстрацией спасательных жилетов. Наконец самолет трогается с места, сперва медленно, затем все стремительнее набирает скорость и взмывает в небо, курсом на северо-запад, прорывая облака. В их просветах Феррер сможет различить морской простор, украшенный островком, название которого он затруднится определить, а затем необъятную равнину с озером посередине, также непонятно как зовущимся. Он то дремлет, то сонно глядит на киноэкран, выхватывая обрывки фильма, который не в силах досмотреть до конца, поскольку его отвлекают снующие по салону стюардессы — увы, далеко не такие, какими они были прежде; он в высшей степени одинок.

И верно, среди двухсот пассажиров, сидящих рядками в тесном самолете, чувствуешь себя, как никогда, изолированным от окружающего мира. И это пассивное одиночество кажется удобным поводом к осмыслению его причин и вообще к подведению жизненных итогов. И вот пытаешься подумать над всем этим, даже как бы заставляешь себя подумать, однако мысли разбегаются в разные стороны, и ты сдаешься, бросаешь эту затею и, угнездившись поуютнее в кресле, собираешься покемарить или же просишь стюардессу принести стаканчик спиртного, после которого дремлется еще слаще, потом второй — запить таблетку снотворного, и тут уж засыпаешь всерьез и надолго.

В Монреале, по выходе из ДС-10, чудится, будто служащие аэропорта как-то ненормально рассредоточены под этим необъятным, куда более просторным, чем в других местах, небосводом, а автобус Greyhound намного длиннее всех прочих автобусов; впрочем, здешнее шоссе имеет вполне обычную ширину. Прибыв в Квебек, Феррер взял такси марки «субару» и велел ехать в порт, на стоянку морских сторожевиков, к причалу № 11. Такси высадило его у доски, где было написано мелом «РЕЙС НА АРКТИКУ»; два часа спустя ледокол «Смородинник» Канадской северной морской компании взял курс на Крайний Север.