Майское солнце согревало альпийский луг — изумрудный оазис, окруженный темной зеленью хвойного леса. Деревья поднимались вверх по склону, постепенно становясь все реже и реже, а затем исчезая совсем. Извилистая тропинка пересекала луг, спускаясь вниз к берегу ручья, где превращалась в широкую дорогу. Ручей скрывался в узком ущелье, устремляясь вниз к озеру в долине. Там, где ущелье рассекало лесной массив, на фоне лазурного неба вырисовывались четкие контуры серых гор, увенчанных снежными шапками.

Среди луговой травы то тут, то там виднелись ярко-синие цветы горечавки, а под деревьями уже расцвела кислица. В тени, куда еще не добрались солнечные лучи, лежал большой плоский валун — удобное место для отдыха путешественников, поднимающихся к горным перевалам.

Но сегодня не альпинисты отдыхали на этом камне. На нем сидела грустная девушка, у которой явно не было намерения куда-то подниматься. Она пришла на луг в поисках уединения и нашла его, потому что это место было совершенно безлюдным.

Вокруг стояла такая тишина, а девушка сидела так неподвижно, что любопытная белка подобралась к ней совсем близко, а коричневая ящерица уютно устроилась рядом на стволе упавшего дерева погреться на солнце.

Но Ивлин Риверс — так звали девушку — не замечала ни белку, ни ящерицу; с некоторых пор она была совершенно равнодушна к окружающей ее красоте. Взгляд девушки был как всегда обращен в свое прошлое, которое и теперь, два года спустя, все еще не отпускало ее.

На левой руке она постоянно носила тонкую белую перчатку; сейчас, поддавшись внезапному порыву, девушка сдернула ее и с отвращением посмотрела на свои слабые бледные пальцы. Одна фаланга на мизинце отсутствовала.

После несчастного случая ее друзья, пытаясь утешить Ивлин, говорили:

— Тебе повезло, что пострадала только левая рука.

Но пианисту нужны обе руки и совершенно невредимыми, а музыка была смыслом жизни Ивлин Риверс.

Ивлин была восходящей звездой; ее последний концерт поднял ее на самую вершину успеха. Перед девушкой открывались горизонты мировой славы. Ее уже называли блестящей, гениальной пианисткой. Кроме прекрасной техники Ивлин обладала той силой и страстью, которые позволяли ей вдохнуть новую жизнь даже в самые заигранные произведения. С самого детства посвятив себя музыке, она никогда не жаловалась на трудности, и наконец ее многолетний упорный труд был вознагражден.

В годы романтической юности ее собственное имя казалось ей слишком прозаичным для звезды, которой она намеревалась безусловно стать. Она назвала себя Изабеллой Равелли; такие как у нее классические черты лица и густые черные волосы вполне могли принадлежать итальянке. Гарри смеялся над ее псевдонимом, считая его претенциозным и изобретая всякие абсурдные прозвища, вроде Риплены или Раллентанды. Но выступлений Изабеллы Равелли ждала вся Европа.

И один Гарри был виноват в том, что им не суждено было состояться, хотя за свою беспечность он и заплатил собственной жизнью.

Гарри Тревер был еще большей знаменитостью в свой области, чем Ивлин в музыке. Он уже достиг всех возможных вершин. Уже будучи чемпионом мира по скоростному спуску на лыжах, он продолжал завоевывать кубки и золотые медали на всех самых престижных соревнованиях. Красивый, обаятельный, он, казалось бы, воплощал в себе все то, что любая девушка мечтает найти в своем возлюбленном. Но в тот трагический вечер они с Ивлин поссорились всерьез. Гарри настаивал, чтобы она оставила музыку и вышла за него замуж немедленно. Он выбрал совершенно неподходящий для этого разговора момент, когда отвозил ее домой после того памятного концерта. В тот вечер Ивлин играла Листа, сложного для любого пианиста композитора, и аккорды «Венгерской рапсодии» все еще звучали у нее в ушах.

Она искренне любила Гарри и хотела стать ему хорошей женой, поэтому была согласна пойти на компромисс.

— Дай мне год, — попросила она. — Всего один год для моей музыки, а потом, обещаю тебе, я все брошу и выйду за тебя замуж.

— Тебе не надо все бросать, — снисходительно сказал Гарри. — Разные благотворительные организации с радостью примут тебя в свои ряды. Мне только не нравится, что ты в течение целого года будешь гастролировать по всей Европе. Ты ведь забудешь меня.

— Ты же прекрасно знаешь, что такого никогда не случится. Ради этого успеха я так много работала, что заслужила право увидеть плоды своего труда до того, как перестану выступать. Всего один год, Гарри.

Гарри был настойчив и нетерпелив, потому что любил, чтобы его желания исполнялись немедленно. Он не мог понять, как важна для Ивлин ее музыка, и не представлял себе, чем именно девушка готова была пожертвовать ради него.

— Не понимаю, что в твоем рояле есть такого, чего нет во мне, — проворчал он. — Ты просишь слишком многого, Иви, я не могу ждать целый год. Мне кажется, ты совсем меня не любишь.

— Гарри, я люблю тебя, ты же знаешь.

Он устремил на нее взгляд, горевший огнем желания.

— Тогда докажи свою любовь. Я знаю хорошую гостиницу неподалеку отсюда. Мы скажем твоим родителям, что у нас сломалась машина… — А когда девушка непроизвольно отпрянула, он почти умоляюще произнес: — Иви, прошу тебя!

И опять он выбрал неподходящий момент. Уставшая физически, Ивлин все еще жила в мире своей музыки, и в таком возвышенном настроении предложение Гарри показалось ей святотатством, и она с возмущением его отвергла.

— Воспитание не позволяет? — презрительно бросил он и резко нажал на газ. Машину занесло, и она на полной скорости влетела в кювет. В этой катастрофе Гарри погиб, а у Ивлин пострадала левая рука.

Сначала еще была надежда. Были применены различные методы лечения, чтобы восстановить двигательные функции пальцев. Ивлин даже предложили вживить искусственную фалангу, но поняв, что ее рука никогда не обретет прежнюю гибкость и силу, девушка отказалась от операции. Она не только потеряла возлюбленного, но и распрощалась с карьерой пианистки.

Ивлин хотела умереть, потому что искренне считала, что теперь ей незачем жить, но ей исполнилось только двадцать пять, и она была абсолютно здорова. Она довольно быстро оправилась от двойного шока физически, но ее душа по-прежнему оставалась в состоянии апатии, из которой девушка даже и не пыталась выйти.

Ивлин была единственным ребенком состоятельных родителей, которые никогда не переставали удивляться таланту своей дочери. Ее отец разбирался в музыке совсем немного, но мать была более музыкальна. Однако даже она не предполагала, что Ивлин сумеет достигнуть таких вершин. Когда родители поняли, что их дочь по-настоящему талантлива, они сделали все возможное, чтобы развить это ее дарование. Они оплачивали лучших учителей и шумно радовались ее успехам. Они были в восторге, когда Ивлин познакомилась с Гарри Тревером: молодой человек казался им завидной партией, да и к тому же дочь легко могла влюбиться в какого-нибудь безвестного музыканта. На короткое время она действительно была увлечена одним длинноволосым скрипачом, человеком без всяких средств к существованию, но, к счастью, это увлечение длилось недолго.

После гибели Гарри Ивлин заявила, что ее сердце разбито и она никогда больше не сможет полюбить.

— Да и кому нужен инвалид? — с горечью добавила она. В ее воображении травма руки превращалась в серьезное увечье.

— Ты не инвалид, — терпеливо убеждал ее отец. — Ничего даже не заметно.

Ивлин отказывалась ему верить и постоянно носила на руке белую перчатку, только привлекая к себе лишнее внимание.

Ее родители были заботливы и терпеливы, но проходили месяцы, а Ивлин по-прежнему оставалась безучастной ко всему, и они устали взывать к ее разуму.

— Оставьте меня в покое, — постоянно отвечала она. — Меня больше ничего не может интересовать.

В ту весну рано овдовевшая сестра отца, которая когда-то сама излечилась от боли утраты, путешествуя по Европе, предложила Ивлин поехать с ней в Тироль.

— Австрия — прекрасная страна, и я знаю там очень хороший пансион, где всегда останавливаюсь, — объясняла она Риверсам. — Воздух этих мест полезен для здоровья. Три тысячи футов над уровнем моря, а вокруг горы и хвойные леса. Там девочка успокоится и поправит здоровье.

Ивлин было все равно, куда ехать и с кем. Она приняла предложение тетушки с полным равнодушием. Эми Бенкс была старше брата, и у нее не было детей. Долгое вдовство сделало ее несколько старомодной и похожей на старую деву. Ивлин решила, что тетушка абсолютно безобидна; она не станет досаждать ей требованиями «выбросить глупости из головы», как это начал делать отец.

И Ивлин поехала с Эми Бенкс в Тироль.

Места там действительно были необыкновенно красивыми, но сейчас ничто не могло найти отклика в душе Ивлин. Когда-то красота природы побуждала ее выражать свои чувства в музыке, но теперь девушка не могла этого сделать. В своем отчаянии она полностью отгородилась от музыки и теперь даже не слушала ее. Страна Моцарта уже ничего не могла сказать ей. Эми тактично не упоминала о Зальцбурге. Этот город они посещать не собирались. К счастью, он был довольно далеко.

Ивлин натянула на руку перчатку и вздохнула.

— О Гарри, Гарри, — вслух произнесла она. — Почему я не погибла вместе с тобой?

Солнце безучастно смотрело на нее с вышины. В кустах громко запел дрозд. Ивлин до глубины души тронул его чистый звонкий голос. Из глаз девушки тихо полились слезы. Скоро она уже безутешно рыдала. После несчастного случая она почти не плакала; ее душа словно застыла. Но сейчас что-то в ярких красках весны, в пробуждении природы после зимнего сна затронуло струны ее сердца и растопило лед, сковывавший ее душу.

Неожиданно шуршание камешков на тропинке нарушило тишину; белка сразу взлетела на ближайшее дерево, рыжей молнией мелькнув среди веток, а ящерица быстро юркнула под камень. Кто-то спускался вниз по тропинке.

Скоро он появился — высокая стройная фигура, тирольская шляпа на светловолосой голове, простая рубашка с закатанными рукавами и расстегнутым воротом, загорелое лицо, ноги в удобных горных ботинках.

Мужчина замер в изумлении при виде плачущей Ниобеи на камне. Ивлин была в короткой черной юбке и белой блузке; ее густые черные волосы были заплетены в косу, перекинутую через плечо; светлая кожа девушки еще не успела загореть. Ее неподвижная фигура представляла собой настоящую симфонию белого и черного цветов.

— Добрый день, фрейлейн, — мягко произнес незнакомец и что-то добавил по-немецки.

Ивлин вздрогнула и подняла на него полные слез глаза. Погруженная в свои печальные мысли, она не заметила, как он приблизится к ней. Девушка встретилась с взглядом самых синих глаз, какие ей когда-либо приходилось видеть. Этот человек явно не был местным крестьянином или туристом, совершающим восхождение в горы. Несмотря на простоту одежды, держался он с большим достоинством, а строгие черты его лица говорили о благородном происхождении.

— Ich verstehe nicht, — сказала Ивлин. — Englische.

Теперь пришла очередь мужчины удивляться; он в изумлении уставился на девушку.

— Наверное, я сплю, — пробормотал он по-немецки. Потом, оправившись от неожиданности, он вынул из заднего кармана брюк сложенный носовой платок и протянул девушке.

— Позвольте мне предложить вам это, — по-английски сказал он. — Я знаю, что дамский платочек мало пригоден для вашего состояния. — У него был приятный голос образованного человека, с чуть заметным акцентом, а его речь была несколько книжной. — Вы плачете, потому что ушиблись, или, может быть, вы заблудились? — поинтересовался он, продолжая пристально вглядываться в ее лицо.

Ивлин взяла платок, не замечая его внимательного взгляда, и машинально вытерла лицо. От платка пахло лавандой.

— И то и другое, — печально ответила она.

Незнакомец удивленно поднял брови.

— В самом деле? Но вы же совсем недалеко от города. Вам нужно было только пойти по этой тропинке, и она вывела бы вас на дорогу. Но если вы ушиблись, может быть, вы не в состоянии идти? — Он взглянул на легкие белые босоножки Ивлин. — Ваши туфельки очень красивы, но они непригодны для прогулок по горам. Вы подвернули лодыжку?

Помимо своего желания Ивлин рассмеялась. Ей показалось весьма забавным искреннее беспокойство незнакомца по поводу несуществующего ушиба.

— Простите, я ввела вас в заблуждение, — сказала девушка. — На самом деле я в полном порядке. Это просто… — Ее голос сорвался, и настроение изменилось. Она опять стала отчужденной и печальной. — Я пришла сюда, чтобы побыть в одиночестве, — объяснила она.

— Плохо, если человек ищет одиночества, чтобы плакать, — сказал незнакомец. Он посмотрел на пестревшую цветами траву. — Не возражаете?

Не поняв его намерения, она только пожала плечами, и он устроился на траве у ее ног.

Ивлин инстинктивно отпрянула. Она всегда замыкалась в себе при встрече с незнакомыми людьми, а этот человек, кажется, намерен остаться здесь надолго. Сначала девушка хотела уйти, но потом передумала. Ей нечем будет занять себя, если она уйдет, а этого человека она сможет быстро поставить на место, если он станет чересчур любопытным.

— Я поднимался на Райтершпице, — сказал он. — Довольно долгий путь.

— Это гора над нами? — спросила Ивлин без всякого интереса.

— Да, но она не самая высокая, к тому же я схитрил. Я поднялся по канатной дороге, а потом прошел пешком от Росшутте. Там еще много снега.

— Наверное. — Ивлин не обращала внимания на снег, хотя в ясную погоду вершины были хорошо видны. Непроизвольно ее взгляд остановился на стройной фигуре незнакомца, расположившегося на траве. Он был очень привлекательным молодым человеком, но Ивлин мужчины больше не интересовали. Ей было непонятно, почему он заговорил с ней. Скромно одетая, с заплаканными глазами она вряд ли могла ему понравиться.

Незнакомец надвинул шляпу на глаза, чтобы защититься от солнца, но из-под ее полей продолжал разглядывать девушку.

— Вы остановились в Зеефельде? — спросил он. — Мне кажется, я вас где-то видел.

— Маловероятно. В городке полно туристов, а я избегаю шумных сборищ.

— Может быть, это было не в Зеефельде.

Ивлин настороженно взглянула на него. У нее не было желания встретить того, кто мог знать ее раньше.

— Я уверена, что мы не встречались, — твердо заявила она.

— Могу я узнать ваше имя?

— Конечно. Риверс. Иви Риверс.

Он был явно разочарован.

— Мне оно незнакомо.

— Ничего удивительного. Я никогда в жизни вас не видела, — настойчиво подчеркнула девушка.

— Пожалуй, вы правы. У вас какое-то горе? Почему вы сидите здесь и плачете?

Ивлин не хотела рассказывать ему свою историю: Очень жаль, что он застал ее в минуту слабости, но это не дает ему право лезть ей в душу.

— Это касается только меня, — холодно заметила девушка.

— Я слишком назойлив? — Он очаровательно улыбнулся. — В такой чудесный день никто не должен плакать. Жизнь — такое счастье и надо радоваться.

— Я так не считаю, — яростно воскликнула она, — и я предпочитаю дождь, а не солнце.

Незнакомец сел и, сдвинув шляпу на затылок, с осуждением взглянул на Ивлин.

— Но, фрейлейн Риверс, такое заявление смахивает на богохульство! Бог дал нам прекрасную землю, деревья и цветы, чтобы утешать нас в невзгодах. Солнечный свет — такое великое богатство, от него нельзя отказываться. Вы молоды, ваши чувства живы, вас окружает прекрасная природа, вы не терпите лишений. Разве за все это вы не должны благодарить судьбу?

— Когда так много людей лишены всего этого… почему же вы не закончили свою расхожую фразу? — обиженным тоном произнесла она. — Неужели вы думаете, что подобные размышления могут кого-нибудь утешить в минуты личного горя?

— Это должно помочь.

— Ну так вот мне не помогает, а если я захочу услышать проповедь, то я пойду в церковь.

Легкий румянец выступил на щеках Ивлин, ее черные глаза засверкали. Хотя она испытывала лишь возмущение, но все же этот человек сумел вывести ее из уже привычного состояния апатии. Результат был поразительным: безжизненная статуя вдруг ожила.

— Значит, вы ходите в kirche? — спросил он, и девушка покраснела, потому что на самом деле не была на службе со дня своей трагедии, считая, что Бог покинул ее.

Его взгляд был чуть насмешливым, но скоро в нем появилось восхищение. От внимательного взгляда незнакомца не ускользнуло ни изящество благородного овала ее лица, ни выразительность ее черных глаз, оттененных длинными ресницами.

— У вас была любовь, и вы ее потеряли? — предположил он.

Опустив глаза, Ивлин печально произнесла:

— Мое сердце умерло.

Незнакомец спрятал легкую улыбку. Ему случалось и раньше слышать подобные утверждения от девушек, которые через несколько месяцев выходили замуж за кого-нибудь другого.

— Сердце не может умереть навсегда, — мягко сказал он и указал на цветы на лугу. — Каждую зиму эти цветы умирают, но весной они появляются вновь. Ваше сердце еще оживет.

— Я не хочу, чтобы это случилось, — страстно воскликнула Ивлин. — Я не хочу опять страдать.

— Да, но такова жизнь. Лучше страдать, чем находиться в летаргии, а если существует страдание, то существует и блаженство.

— Не для меня. — Она прижала руки к груди. — Мне больше никогда не суждено испытать блаженство. — Теперь перчатка на руке Ивлин стала заметна, и незнакомец с любопытством посмотрел на нее.

— Никогда — слишком категоричное утверждение, фрейлейн Риверс. Могу я узнать, сколько вам лет?

Погруженная в свои переживания, Ивлин машинально ответила ему.

— Двадцать пять! — воскликнул он. — Это же не возраст! Ваша жизнь еще не достигла полного расцвета. Поверьте мне, фрейлейн, вы еще узнаете счастье, если перестанете цепляться за свое горе. Это же трусость.

Глаза Ивлин засверкали от возмущения. Все эти печальные месяцы она вела себя сдержанно и достойно. Она не пыталась переложить бремя своего горя на других. Она только просила, чтобы ее оставили в покое… в полном покое. И вдруг этот человек, этот незнакомец, которого она встретила совершенно случайно, не только стал читать ей нотации, но еще и обвинил в трусости.

Не желая отвечать ему, девушка встала.

— Мне пора идти, — сказала она.

Незнакомец тут же вскочил на ноги. Только теперь Ивлин заметила, что он на целую голову выше ее, хотя и она была далеко не маленькой. Это открытие порадовало ее; рост незнакомца позволял ей почувствовать себя изящной и хрупкой. Мужчины маленького роста всегда смущали девушку — женщина должна смотреть на мужчину снизу вверх, а не наоборот. Ивлин сразу же мысленно отругала себя за такие мысли. Какое это имеет значение, высокий он, низкий или горбатый? Ей это совершенно безразлично.

— Могу я проводить вас? — спросил он.

— Я предпочитаю идти одна.

Он упрямо сжал губы. Этот человек не привык, чтобы ему возражали.

— Все равно я провожу вас до дороги.

Ивлин равнодушно пожала плечами.

— Я не могу вам запретить.

Ведущая вниз тропинка была крутой и усыпанной мелкими камешками. Во время таяния снегов с гор сходили лавины, а как справедливо заметил ее спутник, ее босоножки не были предназначены для прогулок по горам. Стараясь держаться независимо, Ивлин шла слишком быстро и неосторожно. Она споткнулась и обязательно упала бы, если бы незнакомец не поддержал ее.

— Осторожнее, фрейлейн. — Он взял девушку под руку. — Обопритесь на меня.

Его поступок смутил Ивлин. Близость этого человека, прикосновение его крепкой мускулистой руки заставило ее почувствовать мужскую силу, исходившую от него. Мягкая страстная натура девушки, скованная горем, вновь ожила. Как майское солнце растопило последние зимние снега, так и ее чувства пробудились к новой жизни.

Осознание того, что ее чувства не умерли, стало настоящим шоком для Ивлин, но свои ощущения она не могла бы назвать неприятными. Это второе открытие поразило ее еще больше. Девушка всегда так была поглощена своей музыкой, что Гарри оказался первым мужчиной, чьи ласки она узнала — скрипач решался лишь поцеловать ей руку. По своей неопытности Ивлин считала, что если ей по-прежнему дорога память Гарри, то ни один другой мужчина уже не будет волновать ее. Девушка почти со страхом искоса взглянула на своего спутника. Он смотрел прямо перед собой, чуть сдвинув брови, как будто погруженный в свои мысли, и казалось, совсем не замечал ни девушку, ни свое странное воздействие на нее. Ивлин была раздосадована.

— У вас такая привычка? — неожиданно спросила она.

— Какая привычка?

— Играть роль рыцаря для страдающих девиц.

Незнакомец улыбнулся. У него очаровательная улыбка, вынуждена была признать Ивлин.

— Увы, мне не часто выпадало такое счастье, и, уж конечно, я никогда не встречал такой красивой девушки, как вы.

— Глупости, — резко возразила она, — я вовсе не красива.

— Позвольте мне не согласиться. Вы очень красивы, и ваша красота никогда не пройдет. Вы так прекрасно сложены.

— Перестаньте, — со смехом воскликнула она, — я начинаю чувствовать себя скелетом!

— Давайте оставим скелеты в шкафу.

Девушка замолчала, заметив, что за сегодняшнее утро она уже дважды смеялась, и это была действительно она, Ивлин, еще совсем недавно жившая в уверенности, что никогда больше не будет смеяться. Оказалось, что комплиментов и очарования этого человека было достаточно, чтобы рассеять ее меланхолию. И это произошло помимо ее воли.

Они подошли к оврагу, в котором протекал ручей. Сверху вода стекала водопадом, но внизу у тропинки ручей лишь тихо струился среди камней. Берег круто спускался к воде, а на противоположном берегу уже начинался лес. Здесь тропинка расширялась и становилась ровнее. Ивлин больше не нуждалась в поддержке незнакомца. Она высвободила свою руку и сдержанно сказала:

— Спасибо. Теперь я сама справлюсь.

Он с улыбкой посмотрел на нее, но ничего не возразил.

Дорожка перешла в аллею, где березы и дубы соседствовали с хвойными деревьями. Под одним из них на месте, где обедали белки, осталась кучка пустых шишек. Спутник Ивлин указал на нее.

— Очень интересно, — равнодушно сказала девушка.

Ивлин все еще держала в руке платок, который дал ей незнакомец. Он был влажным от ее слез. С сожалением посмотрев на него, девушка сказала:

— Я должна вернуть вам вашу собственность, но сначала мне придется ее постирать.

— Но вы не сможете вернуть ее, потому что не знаете ни моего имени, ни моего адреса, — напомнил он ей с легким укором. — Вы даже не поинтересовались.

— Просто раньше не представилось случая, — смущенно ответила девушка. — А вот теперь я могу вас спросить, как же вас зовут?

— Мое имя Максимилиан Линден, — сказал он и пристально посмотрел на девушку. Но это имя ничего ей не говорило.

Увидев вопрос в его взгляде, она удивленно поинтересовалась:

— Мне оно должно быть знакомо?

— О нет, фрейлейн, я не рассчитываю, что мое имя может быть известно за пределами Австрии. — Однако Ивлин почувствовала, что он разочарован, но у нее не возникло желания спросить, чем он занимается.

— Конечно, мое несколько претенциозное имя обычно сокращают до Макса, — добавил он. — Так меня зовут все мои друзья.

— Понимаю, господин Линден, — сказала Ивлин, игнорируя его намек. Она вовсе не собиралась называть его Максом.

— Я живу в Вене. — Опять многозначительный взгляд, но когда девушка промолчала, он стал рассказывать, что проводит в Зеефельде отпуск.

— Я часто бываю в Тироле, потому что эти места мне очень нравятся. У меня здесь много друзей.

Макс упомянул, где он остановился — это был один из лучших отелей Зеефельда. Ивлин слышала, что там бывает очень весело по вечерам.

— Разве никто из ваших друзей не любит бродить по горам? — поинтересовалась Ивлин, желая узнать, почему же он ушел в горы.

— Среди них есть такие любители, но иногда лучше побыть в одиночестве.

— Вы правы, — сдержанно подтвердила Ивлин.

— Но не для того, чтобы плакать.

Она не отреагировала на эти слова. Макс повернулся к ней и взял у нее из руки платок.

— Вам не стоит утруждать себя стиркой этого платка. Ему выпала честь осушить ваши слезы.

Слишком цветисто, пренебрежительно подумала она, инстинктивно стараясь скрыть свою левую руку в складках юбки, но ведь он иностранец. В его взгляде опять был вопрос, и девушка поняла, что он заметил перчатку, но вежливость не позволяла ему прямо спросить об этом. Ивлин промолчала.

Они дошли до дороги. Теперь у Макса не было причин задерживаться.

— Здесь мы расстанемся, — твердо заявила Ивлин. — Спасибо за все, господин Линден, включая проповедь. Я не думаю, что мы встретимся вновь. — Сказав это, она неожиданно почувствовала легкое сожаление.

— А я надеюсь на новую встречу.

— Надеяться не вредно, — беспечно ответила девушка.

— Я приложу все усилия, чтобы наша встреча состоялась, — настойчиво повторил он.

Ивлин ничего не ответила, лишь удивленно подняла брови.

— А поскольку я уверен, что мы встретимся вновь, я говорю вам auf wiedersehen, Иви, что для меня означает «до встречи».

Он так забылся, что назвал ее просто по имени.

— До свидания, господин Линден, — насмешливо сказала девушка и побежала через дорогу. Она надеялась, что он последует за ней, но когда на значительном расстоянии от дороги она оглянулась, Макса уже не было видно.

Путь Ивлин лежал мимо мелководного озера Вельдзее, на котором развлекались любители покататься на лодках. На дальнем берегу озера возвышался холм, усыпанный цветами; за ним виднелись склоны гор, поросшие лесом; над всем этим великолепием в небо вздымались вершины, увенчанные снежными шапками. Там, где кончалось озеро, дорога сворачивала в городок, главный ориентир которого — шпиль церкви из красного кирпича, — был виден издалека. Ивлин остановилась и вздохнула. Она впервые с интересом посмотрела на окружающий пейзаж и только сейчас увидела, как он красив. Осознание этого острой болью отозвалось в ее сердце; если бы Гарри был жив, он мог бы порадоваться вместе с ней! Прочная раковина ее горя была разрушена взглядом синих глаз, и теперь Ивлин испытывала страдания, потому что жизнь начала к ней возвращаться. Она не питала благодарности к Максу, который пробудил ее душу от летаргического сна. Девушка тщетно цеплялась за осколки своей раковины, где она пряталась от окружающего мира, но напрасно: они рассыпались в прах, и жизнь вновь волновала ее — жизнь, которая могла принести ей новые страдания, а она надеялась их избежать.

За исключением главной улицы дома в Зеефельде стояли не рядами, а были разбросаны среди зеленых лужаек и стройных березок, посаженных небольшими рощицами. Пансион, где жили Эми Бенкс и ее племянница, находился в стороне от главной улицы, к нему вели две узкие аллеи. Перед ним находился широкий луг, первоначально предназначенный под застройку. Но пока это место было свободно и отсюда открывался вид на озеро и окаймленный соснами крутой склон горы, по которому зимой проходила лыжная трасса. Здание пансиона было построено в типично тирольском стиле — остроконечная крыша с карнизом нависала над балконами, идущими вдоль всего дома по второму и третьему этажу. Здание было выкрашено в белый цвет. Пансион назывался «Дом Клары»; к нему вели ступени из серого известняка, заканчивающиеся небольшой террасой перед входной дверью, где стоял столик и легкие стулья.

Внутри все помещения были отделаны полированным деревом, что вообще отличает интерьеры Тироля, изобилующего лесами. Иногда здесь целые верхние этажи домов возводятся из дерева.

Слева от входа находилась просторная столовая, а справа — небольшая гостиная в два окна с мягкими диванчиками и маленьким баром в углу. На второй этаж вела деревянная лестница. Ивлин и Эми занимали два смежных номера с балконами на втором этаже.

Когда Ивлин вернулась с прогулки, она застала тетушку в шезлонге на балконе. Она что-то вязала. Это занятие было неотъемлемой частью ее жизни: ее хлопотливые руки постоянно вязали носки, шарфы и свитера, а все ее друзья и родственники получали в подарок результаты ее труда.

Ивлин взглянула на склоненную голову тетушки и подумала, что до сих пор она принимала доброту и заботу Эми как должное, не выражая никакой благодарности. Ей следовало бы держаться с тетушкой более дружелюбно.

Эми была еще далеко не старой женщиной, но она давно приобрела привычки пожилых людей. Она преждевременно поседела, но ее кожа оставалась розовой и гладкой, а серые глаза, которые с добротой смотрели на Ивлин, были весьма проницательными.

— Хорошо погуляла? — спросила Эми, заметив, что племянница выглядит более оживленной, чем обычно, и надеясь, что перемена обстановки начала положительно сказываться на ее состоянии. — Куда ты ходила?

— Как обычно, на Райт-Алм. Это тихое спокойное место.

— Ты ходила одна? Я знаю, что не могу составить тебе компанию, но здесь отдыхает много приятных людей. Уверена, что кто-нибудь охотно пошел бы на прогулку вместе с тобой.

— Они не нужны мне, а я им, — возразила Ивлин. — Большинство из них предпочитает более шумные развлечения: катание на лодках, плавание или даже дальние экскурсии с пикниками.

Ивлин села в другой шезлонг и посмотрела на горы. Любящий взгляд Эми остановился на бледном лице племянницы, полускрытом рассыпавшимися черными волосами.

— А ты не хочешь совершить экскурсию? — с надеждой спросила она девушку. — Здесь так много интересных мест.

Ивлин покачала головой.

— Я ненавижу путешествия с толпой туристов. Ты же знаешь, что я предпочитаю одиночество.

— Но для тебя очень вредно быть все время одной, — вздохнула Эми.

Ивлин оторвала взгляд от созерцания гор; в ее глазах вспыхнули озорные огоньки.

— Так случилось, что сегодня я была не одна. Мне встретился мужчина.

— О Боже! — На лице Эми появилось беспокойство. — Это ужасно. И что ты сделала?

В третий раз за этот день Ивлин рассмеялась.

— Все было довольно забавно, — сказала она. — Это был весьма респектабельный молодой человек, хотя, может быть, и не очень молодой, как мне сейчас кажется. — Она попыталась вспомнить внешность Макса. Уверенность, с которой он держался, свидетельствовала о его зрелости. — Он прочитал мне целую лекцию, — продолжала она, — сказал, что мне следует благодарить судьбу.

— В самом деле… — начала Эми. Она не могла поверить, что Ивлин рассказала о своем горе совершенно незнакомому человеку. — Почему он это сделал? — некоторым сомнением спросила она.

— Он, кажется, решил, что я не оценила красоты Зеефельда, — беспечно ответила Ивлин. — До сих пор я действительно не ценила ни эту красоту, ни даже твою доброту, когда ты привезла меня сюда. — Она с нежностью посмотрела на тетушку.

— Мне просто приятно твое общество, — сказала Эми, радуясь в душе, что племянница стала наконец более внимательной. — Но этот мужчина, ты знаешь, кто он?

— Ну, он сказал, что его зовут Макс Линден, и он приехал из Вены. — Эми вздрогнула. — Но это ни о чем мне не говорит, за исключением того, что он — австриец.

Эми перестала вязать.

— И это все? — дрогнувшим голосом спросила она.

Ивлин нахмурилась.

— Сейчас, когда я об этом думаю, его имя мне что-то напоминает. — Она покачала головой. — Нет, я уверена, что никогда не встречалась с ним прежде. Если бы я его видела раньше, то не смогла бы забыть.

Эми посмотрела на девушку с интересом. Значит, Макс Линден показался ей привлекательным! Большой шаг вперед, но если Макс был тем человеком, за которого Эми его приняла, то он мог оказаться очень опасным знакомым для ее племянницы в ее теперешнем состоянии.

— Вы условились о следующей встрече? — поинтересовалась она.

— Нет, наша встреча была случайной, — спокойно ответила Ивлин. — Он спускался с горы и на полпути встретил меня. Поэтому мы вернулись вместе.

Девушка решила, что не стоит говорить тетушке, что Макс застал ее в слезах.

Эми облегченно вздохнула.

— Понятно, — сказала она. — Меня беспокоит, что ты о нем ничего не знаешь и не знаешь, можно ли ему доверять.

— Не будь такой старомодной, — возмущенно воскликнула Ивлин. — В наше время молодые люди и девушки не ждут, пока их официально представят друг другу. Или ты считаешь, что я должна знакомить друзей со своими родственниками, чтобы получить их одобрение?

Но Макс не был ее другом и вряд ли мог стать таковым. Ивлин всерьез не восприняла его уверенность в том, что они встретятся вновь. Это было вполне в духе его цветистых комплиментов, а сейчас он, наверное, уже забыл о ней. Эта мысль слегка опечалила девушку. Впервые после своей трагедии она осознала, насколько она одинока.

— Конечно, я так не считаю, — обиженно сказала Эми, которая втайне гордилась своими современными взглядами. — Но все равно ты должна быть осторожна с иностранцами. Он мог повести себя весьма… э-э… нахально. Я правильно выразилась?

— Это слово к нему не применимо, — улыбнулась Ивлин. — Он держался абсолютно корректно. — Девушка взглянула на часы. — Уже время ленча, мне надо вымыть руки.

Когда она направилась к двери в свою комнату, Эми окликнула ее.

— Ты сказала ему свое имя?

Ивлин обернулась.

— Неужели ты думаешь, что оно о чем-то ему говорит?

— Нет, конечно, нет, — согласилась Эми. Она на мгновение забыла, что в музыкальном мире ее племянница была известна, как Изабелла Равелли. Ивлин Риверс этому миру не принадлежала. Когда девушка ушла, Эми опустила свое вязание на колени. Она была озабочена тем, чтобы уберечь племянницу от всего, что напомнило бы ей о прошлом и могло бы помешать ее выздоровлению. В разговорах с Ивлин все избегали темы музыки и всего, что с ней связано, но чужой человек не знал об этом.

К счастью, Ивлин не помнила имени Макса Линдена, но в этом не было ничего удивительного; ее слишком часто приглашали на разные концерты, и на его письмо она просто не обратила внимания.

Но Эми помнила письмо, которое переслал семье импресарио Ивлин. Тетушка гордилась успехами племянницы и интересовалась каждым приглашением. Макс Линден был известной фигурой в музыкальных кругах Европы. Он был связан с несколькими концертными залами Баварии и Австрии, а в настоящее время работал музыкальным директором Венской оперы.

Привлеченный хвалебными отзывами о таланте Изабеллы Равелли, он прислал ей приглашение приехать с концертами в Австрию. Но его письмо опоздало: концертная деятельность Ивлин закончилась, и ему сообщили, что пианистка не имеет возможности приехать.

Однако маловероятно, что это был тот самый Макс Линден, потому что такая выдающаяся личность должна была иметь весьма преклонный возраст и не бродить по горам. Но даже если это был тот самый человек, он вряд ли мог установить связь между невзрачной Ивлин Риверс и шикарной Равелли. Он никогда не видел известную пианистку, а племянница Эми стала сейчас выглядеть совершенно иначе, хотя и была в это утро оживленнее и радостнее, чем обычно.

Эми была озабочена тем, чтобы напоминание о прошлом не нарушило их отдых. Имя Макса Линдена вызвало у нее некоторые опасения, но в конце концов Ивлин ясно дала понять, что они вряд ли встретятся вновь.

Убедив себя, что все ее страхи беспочвенны, Эми сложила свое вязание в корзинку и пошла готовиться к ленчу.