Отель «Пилат» разместился в старинном перестроенном здании, которое возвышалось над рекой Реус в том месте, где она брала свое начало из озера Четырех Кантонов и дальше текла к Рейну, в своем стремлении от гор к морю. Это был изысканный дорогой отель. Белый фронтон здания украшали красивые фрески, изображавшие пасторальные сцены. Окна, смотревшие на озеро, дополнялись маленькими балкончиками из кованого железа, которые были даже в спальных комнатах. Пышным разноцветьем лета встречал Люцерн приезжающих. На темно-изумрудной глади озера переливались багряные отсветы, чистые улицы сияли белизной домов с одинаковыми красными крышами. Повсюду были цветы — розы, герани, петуньи, но встречались и более экзотические. За озером поднимались горы, их далекие вершины были окутаны дымкой тумана. Рядом тоже были горы — устремленный в небо конус Риджи и гора Пилат, давшая название их отелю. Среди ее скалистых вершин было зловещее озеро, в котором, как гласила легенда, утопился Понтий Пилат, в честь которого гора и получила это имя.

Рени сидела в своей спальне у открытой балконной двери и читала письма из дома. Это была ее первая корреспонденция после отъезда из Франции. Приехав сюда сегодня днем, она обнаружила, что ее уже ждут письма. Она быстро пробежала их глазами и отложила для более тщательного прочтения, зная, что перед обедом она сможет часок побыть одна.

Почти целую неделю она ездила по разным местам. Вместе с Синклерами они исследовали побережье Лимана, ненадолго останавливались в Лозанне, а затем, перевалив через горы и полюбовавшись озером Тун и Озерным краем, они наконец осели в Люцерне. Рени была переполнена впечатлениями, в ее памяти всплывали снежные вершины гор, лазурные озера, низкие шале, бурлящие водопады и урочища Альп. Она была рада этой передышке, которая давала ей возможность разобраться в своих впечатлениях. Хотя ее мечты, как и мечты Синклеров, прежде казавшиеся им совсем несбыточными, теперь осуществились, в этом земном раю Рени бродила как потерянная, — окружающая красота ошеломила ее, но не смягчила боль потери, которую она до сих пор ощущала.

Письма, лежавшие у нее на коленях, вернули ее на грешную землю; но после письма матери, в котором та сообщала местные сплетни, ей показалось, что Вудлей находится на другом конце света. Миссис Сван выражала надежду, что Рени хорошо проводит отпуск, но сетовала, что дочь не написала подробнее о том, как прошел показ коллекции; она очень обрадовалась, когда узнала, что Рени погостит и дома, пока салон будет закрыт. Рени вздохнула и сунула письмо обратно в конверт. Мать расстроится, когда Рени скажет ей, что контракт не будет продлен, но она никогда не узнает о том, что произошло между ней и Леоном. Второе письмо было от Крис с длинным отчетом о ее жизни в Лондоне, которая, судя по всему, представляла собой сумасшедшую круговерть вечеринок и танцев; о своей работе Крис едва упомянула. Как обычно, самые важные новости Крис сообщила в конце, а их оказалось целых три:

P. S. Я поняла, что Трог единственный и неповторимый. Ты была права!

P. P. S. Любовь чудесна, и Трог тоже.

P. P. P. S. Трог говорит, что с нетерпением ждет, когда станет твоим зятем. Ты произвела на него неизгладимое впечатление, но не заставляй меня ревновать!

Рени, прочитав эти слова, рассмеялась, — впервые с тех пор, как она побывала на Рю де Жарден, она испытала неподдельное веселье. Ей понравился Чарлз, и она считала, что ее сестра будет счастлива с ним. Она впервые всерьез задумалась о будущем. Теперь оно уже не казалось ей таким туманным. Можно надеяться, что скоро у сестры будет свадьба, сама она вновь будет работать с Авой, может быть будут и другие зарубежные контракты. И хотя она больше не будет работать манекенщицей, но ей не нужно бросать свою работу. Вдобавок ко всему, Синклеры приглашали ее побывать у них в Канаде, и может быть, если удастся скопить денег, то она съездит туда.

«Европа — это замечательно, — говорил ей мистер Синклер, — но она такая маленькая. А что касается этой страны, то если ее засунуть в какой-нибудь уголок моей родины, то ее можно и не заметить. А если уж говорить о горах, то их в Новом Свете предостаточно — от Аляски до мыса Горн, и самых разных форм и размеров, — только как-то так получилось, что они не так известны, как эти глыбы рафинада».

Может, ей даже удастся обосноваться там и начать новую жизнь в новой для нее стране, где ее не будут тревожить воспоминания прошлого.

Она размышляла над этой идеей, когда рядом с кроватью зазвонил телефон и прервал ее грезы. Портье сказал, что господин… — она не смогла разобрать имени — в Люцерне говорили по-немецки, — просит ее спуститься вниз. У Рени пересохло во рту от предчувствия, сердце бешено заколотилось, ей стало и радостно и страшно.

— Как его фамилия? Я не расслышала, — сказала Рени. — Откуда он?

Но тут в комнату хлынула оглушительная музыка, которую извергал проходящий мимо пароходик, и она опять не расслышала слов портье, а когда, наконец смогла разобрать что-то, то он уже продолжал:

— …проделал долгий путь. Он звонил утром, но вы еще не приехали. Он спрашивал, не могли бы вы поторопиться, мадам.

— Да, — сказала Рени. — Я иду.

Это мог быть только Леон. Ему каким-то образом удалось разузнать, где она находится. Может, Джанин все-таки оставила адрес, и он бросился сюда, чтобы сказать ей, что не может жить без нее. Она подошла к туалетному столику и машинально пригладила волосы и подправила макияж. Она слышала, как колотится ее сердце, и впервые после встречи с Антуанеттой ее глаза сияли. Она быстро миновала коридор, панельную лестничную площадку и побежала вниз, вся переполненная радостным ожиданием.

Мужчина, стоявший у приемной стойки в вестибюле, нетерпеливо постукивал пальцами по стойке. Это был не Леон Себастьен, а Барри Холмс.

Рени остановилась, как вкопанная. Радостное волнение слетело с ее лица, сердце успокоилось.

— Барри! — воскликнула она. — Какими судьбами ты здесь?

Барри загорел и выглядел прекрасно. Его ярко-голубые глаза надменно скользнули по фигуре Рени. Побледневшая, в своем простеньком белом платье, она замерла на фоне полированных деревянных стен вестибюля и напоминала призрак. Маленький анемон, назвала ее однажды Джанин. Она была обескуражена и сникла, как сникает увядший цветок.

— У меня отпуск, — объяснил Барри. — Твоя мать сказала мне, что ты едешь в Люцерн, и я подумал, почему бы мне не навестить тебя.

— Вот и чудесно! — протянув руки, она подалась к нему. Хотя это оказался и не Леон, но все-таки ей приятно было увидеть Барри: ведь это ее старый друг, и он приехал из дома. Он взял ее за руки и снисходительно улыбнулся.

— Ну вот видишь, ты, наконец, заставила меня поехать за границу. Дело в том, что твоя мама немного обеспокоена. Говорит, что ты толком ничего не рассказываешь ей в своих письмах.

— Просто нет времени писать длинные письма. Ау меня все хорошо, — поспешно добавила она. — Пойдем на террасу, поболтаем и выпьем чего-нибудь.

Она направилась через холл к широкой террасе, вмещавшей в себя несколько столиков со стульями. Барри последовал за ней. Он был одет в серые фланелевые спортивные брюки и куртку, и в нем сразу можно было узнать англичанина.

Они сели за стол. Снизу неслось тихое журчание реки, на другой стороне ее зажигались уличные огни, расцвечивая своим золотом синеву сумерек. Подошел официант и, включив на их столе лампу под красным абажуром, молча застыл в ожидании заказа.

— Ну что, возьмем «Перно»? — озорно сказала Рени.

— Упаси Бог! Он слишком приторный. Я бы выпил сидра или пива.

Она посоветовала ему лагер, а для себя выбрала легкий херес, пока Барри неловко отсчитывал незнакомые купюры.

Потягивая пиво, он критически поглядывал на нее поверх пены.

— Не сказал бы, что отпуск пошел тебе на пользу, — грубовато произнес он. — Ты выглядишь как пушинка, кажется, что тебя вот-вот сдует ветром. Что, совсем вымоталась на этой чертовой работе?

Она отвела глаза и, глядя на реку, ответила:

— В Париже было очень жарко.

— Да уж, это не Северный полюс, — заметил Барри. Он рассказал ей, что миссис Сван с каждым ее письмом все больше беспокоится. Интуитивно она чувствует, что у Рени что-то не в порядке, и она не очень одобряет этот отпуск в компании незнакомых людей, поэтому она и попросила его съездить посмотреть, что происходит, и, может быть, даже привезти Рени домой. Это все, что Рени поняла из его сбивчивых объяснений. Барри сказал, что остановился в каком-то отеле недалеко от озера.

— Конечно, не в таком шикарном, как этот. — Он обвел глазами элегантную обстановку «Пилата». — Но там чисто и, слава Богу, все говорят по-английски.

— Это нормально, тут вес зависят от туристов, — сказала Рени.

— Н-да. — Он нерешительно посмотрел на нее. Красный свет лампы падал на ее бледное лицо, и она казалась ему бесконечно далекой. Сделав над собой усилие, он произнес:

— Рин, мне хотелось тебя увидеть, несмотря ни на что.

— Правда? Приятно слышать.

Неужели она смеется над ним? Он заметно напрягся.

— О, только не надо шутить, пожалуйста, — раздраженно сказал он. — Не можешь ведь ты и в самом деле думать, что у меня было что-то серьезное с Салли.

— А разве нет? — она помнила, какую боль он причинил ей тогда, и не хотела сейчас помогать ему.

— Конечно, нет. Я уже несколько месяцев не видел ее. Мы только один раз сходили с ней куда-то, потому что я злился на тебя из-за того француза.

— Пожалуйста, не надо! — быстро перебила она его. — Я все понимаю.

Вопросительно глядя на нее, он глотнул пива. Он выбрался в Швейцарию, так как решил восстановить их прежние отношения, но иначе, на своих условиях. Рени должна немедленно оставить эту работу, которую он просто ненавидит, а она почему-то так настойчиво цепляется за нее. Если она в расстроенных чувствах, как думает ее мать, то причина здесь может быть только одна — она раскаивается в своей глупости. Но сейчас Барри уже не был в этом уверен. Он посмотрел на ее руку. Она не носит его кольцо, но она и не вернула его. Барри недоумевал: как она поступила с ним? Ведь не думает же она, что он купит ей еще одно. И все же хорошо, что на ее левой руке не появилось другое кольцо. Наверно, что-то случилось с ней, — иначе откуда этот бледный потерянный вид? Ее блеск и радостная самоуверенность куда-то исчезли. И он мягко сказал ей:

— Я никогда не был высокого мнения о лягушатниках. Признайся, он обманул тебя?

Рени ничего не ответила, она сидела, уставившись на поверхность стола, и выглядела бесконечно несчастной. В Барри вдруг пробудилось благородство, он почувствовал себя рыцарем, решив, что француз поступил с ней по-скотски. Готовясь к встрече с Рени, он говорил себе, что простит ей все и будет опять с ней, если она смирит свою гордыню, но сейчас он неожиданно испытал прилив нежности, и вся его самоуверенность исчезла.

— Что бы ни случилось между вами, меня это не касается, — сказал он. — Давай все забудем. Давай начнем сначала.

Рени вздрогнула и подняла глаза. Она не ожидала такого великодушия с его стороны, хотя и предполагала, что он захочет помириться с ней. Она смотрела на него — все то же честное лицо, светлые волосы, ярко-голубые глаза — такие непохожие на… Слава Богу, что он непохож на… Он никогда не будет напоминать ей Леона. Охваченная сомнениями, она сказала:

— Барри, дорогой, хорошо, что ты приехал, но я не могу тебе ничего обещать. Я не знаю, что со мной будет, когда я приеду домой, — у меня так много всего произошло. Я… я уже не та, которую ты знал.

— Да нет, в глубине души ты все та же, — весело сказал Барри, уверенный в том, что, когда она вернется в Англию, она опять станет прежней Рени, той, к которой он привык. — Просто у тебя была полоса невезения, вот и все. Когда ты вновь окажешься в Вудлее, все происшедшее покажется тебе дурным сном.

Да, это был сон, но не такой уж и дурной. Она слабо улыбнулась.

— Жаль, что ты мне не брат, — вдруг сказала она.

— Не брат, и не хочу быть им, — резко ответил он, обиженный тем, что она не дала ему прямого ответа. Он снова посмотрел на ее руку. — Что случилось с моим кольцом?

Рени вспыхнула и прикрыл а левую руку другой рукой. Воспоминание о том вечере в Фонтенбло больно кольнуло ее.

— Я… потеряла его.

Барри неодобрительно фыркнул:

— Ты очень беспечна. Оно стоит денег.

Она снова улыбнулась — Барри был в своем репертуаре.

— На меня тогда нашло какое-то затмение, — заговорила было Рени, но тут же улыбка сошла с ее лица, сменившись испугом. Она неожиданно вспомнила, что так и не вернула Леону его еще более дорогое кольцо, так как в предотъездной спешке напрочь забыла о нем. Сейчас Рени даже не могла точно сказать, где оно лежит. Она смутно помнила, что вроде бы клала его в карман своего большого чемодана, чтобы не потерять. Чемодан ждет ее в пансионе.

— И как я могла так ужасно оплошать? — в отчаянии прошептала она.

Барри истолковал ее уныние по-своему и решил проявить великодушие.

— Забудь о нем, — добродушно сказал он. — Теперь, Рин, с тобой все будет в порядке, потому что с сегодняшнего дня я буду заботиться о тебе. Похоже, что ты сама плохо с этим справляешься!

Ну что ж, она ничего не может поделать с кольцом Леона, пока не вернется в Париж. Между тем, мысль о том, что после всех этих ударов судьбы о ней будет кто-то заботиться, порадовала ее.

— Ты хороший парень, Барри, — сказала она ему, — и ты всегда был таким. За мной, действительно, нужно присматривать. Кажется, я здорово запуталась.

— Так и происходит со всеми девушками, — важно заметил Барри. — Только обычно они в этом не признаются.

Появление Барри привело в восторг Джанин, она решила, что таким образом все проблемы Рени решаются. Она рассудила, что раз уж они когда-то были обручены, то им удастся преодолеть все разногласия, какими бы они ни были, и Рени забудет о своей нелепой любви к Себастьену. Ее родителям тоже понравился Барри, а они понравились ему, и Барри порадовался про себя, что у Рени появились такие солидные, здравомыслящие друзья. Рени понимала, чего от нее ждут ее друзья, но сомневалась, смогут ли они с Барри вернуться к тому, что было между ними до ее отъезда в Париж. Они с Барри всегда были добрыми друзьями, и ее сейчас тронула его готовность все забыть и простить. Она не верила, что сможет когда-нибудь вновь полюбить, но Барри и не требовал от нее того страстного чувства, которое она испытывала к Леону. Зато, благодаря ему, у нее будут дети и свой дом, и жизнь не будет казаться такой пустой.

Синклеры твердили, что раз уж Барри добрался до Швейцарии, то прежде чем уехать, он должен посмотреть эту страну, и он не возражал против того, чтобы положиться в этом на них и пробыть здесь до конца отпуска Рени. Джанин, которая спокойно могла путешествовать все то время, пока салон будет закрыт, собиралась поехать с родителями дальше и звала с собой Рени, но та отказалась. Рени решила, что должна поехать домой, да и у Барри это не вызывало сомнений. А пока они жили здесь, в Люцерне, у них было множество экскурсий, в которых участвовал и Барри.

Они побывали на вершинах Риджи и Пилата, поднявшись туда на фуникулере, хотя Барри и предлагал вскарабкаться пешком. Переплыв на моторной лодке озеро Трех ущелий, они целый день провели на горе Святого Готхарда, где так хорошо знакомый им тихий Реус показал свой настоящий нрав, когда они с Моста дьявола смотрели на бурные пенящиеся потоки, совсем не похожие на ту спокойную речку, что омывала набережные Люцерна: здесь она с грохотом и множеством брызг низвергалась в глубокое ущелье. Они дважды путешествовали через сосновый лес до отеля «Санниберг», откуда открывался восхитительный вид на раскинувшееся внизу озеро и его притоки.

— Цвета потрясающие, прямо как на картинке! — отметил Барри.

— Это похоже на волшебную страну, — Рени была настроена более поэтически.

Постепенно она заново привыкала к Барри. Он никогда не показывал своих чувств, да она и не ждала от него никаких проявлений любви. Он относился к ней как брат, и ее это всегда устраивало. Но сейчас, когда бархатные сумерки спускались на горы, и под серебристым фейерверком звезд стелился по лугам дурманящий запах роз, когда все вокруг было напоено поэзией, она вдруг с тоской подумала о том, что все было бы совсем по-другому, если бы в этот момент рядом с ней был мужчина, которого она любит. В такие минуты Барри чувствовал, что она погружается в столь ненавистные ему воспоминания, но ему хватало благоразумия оставаться спокойным — он уверял себя, что все будет хорошо, когда она вновь окажется дома.

Они договорились, что полетят в Париж из ближайшего же аэропорта. Рени заберет свои вещи, и оттуда они сначала поездом, а потом паромом доберутся до Англии; они рассчитывали, что на дорогу у них уйдет не больше одного дня. Синклеры расставались с ними очень неохотно, продолжая уговаривать их побыть здесь еще немного. Но Барри был по горло сыт горами, и ему нужно было возвращаться на работу.

Рени возвращалась в Париж совершенно обновленной.

Пусть сердце еще болело, а чувство утраты не отпускало ее, но она смирилась. Она решила смотреть вперед, а не оглядываться назад, решила думать об их общем с Барри будущем. Когда они прибыли в Париж, Барри решил, что не поедет с Рени, а воспользуется случаем и осмотрит город, так как вряд ли ему когда-нибудь еще раз удастся побывать здесь. Рени рассталась с ним на площади Согласия, условившись встретиться на Северном вокзале, чтобы сесть в поезд на Булонь.

— Смотри не потеряйся, а то опоздаешь на поезд, — предупредил он Рени. — Сегодня вечером мне нужно быть в Англии.

— Думаю, что это ты скорее можешь потеряться, — возразила она, — но не волнуйся, я буду вовремя.

Мадам Дюбонне бурно приветствовала ее, но ужаснулась, когда узнала, что Рени больше не вернется в салон.

— Но вы имели такой успех! — воскликнула она.

— К сожалению, это не помогло мне продлить разрешение на работу во Франции, — отвечала ей Рени.

Мадам считала, что следует обратиться к Президенту. Он должен знать, какую потерю в лице Рени понесет Франция.

— Месье Себастьен будет страшно огорчен! — заявила она. — Он приезжал сюда спрашивать о вас, но я могла ему сказать только, что вы поехали путешествовать. Но я не знала куда. — Ее круглые глаза с укором смотрели на Рени.

Итак, Леон разыскивал ее! Рени, не задумываясь, соврала, что, вероятно, письмо, оставленное для него Джанин, где-то затерялось, и поспешила скрыться в своей комнате. Ей не хотелось говорить о Леоне. Она так торопилась, что, бегом поднимаясь по лестнице, не заметила хитрый взгляд мадам Дюбонне. Эта добрая леди всегда догадывалась, что Леона и его любимую манекенщицу связывает tendresse, и сейчас она поняла, что между ними случилась размолвка. Она решила сделать все, что в ее силах, чтобы уладить их отношения.

Во время разговора с мадам Дюбонне Рени вспомнила про кольцо Леона, и сейчас беспокойно обыскивала свой большой чемодан. Коробка оказалась на месте. У нее нет времени, чтобы отправить ее по почте здесь, в Париже, так что придется отложить это до дома. Но тут ей пришло в голову, что с кольцом у нее могут возникнуть осложнения на таможне, и она, развернув, переложила его в свою сумочку. Она наденет его перед таможней, а Барри не заметит его под перчаткой.

Вошел Анри, чтобы забрать багаж, и она попросила его вызвать такси. Мадам Дюбонне оплакивала ее поспешный отъезд.

— Мадемуазель, вы уезжаете навсегда… Может быть, мы немного поболтаем? Не желаете чашку чая?

Рени объяснила, что ей нужно ехать через весь Париж, а она боится опоздать к поезду.

— Извините, мадам. Может, мы когда-нибудь и увидимся. Она знала, что этого не произойдет никогда.

Когда подъехало такси, Рени, стоя на ступеньках дома, увидела в конце улицы две маленькие фигурки. Семейство Рино до сих пор не уехало в Ла Боль. Колетт сразу же заметила Рени, как только та вышла из дома.

— Mademoiselle! Oh, mademoiselle!

Она бросилась к Рени, но споткнулась о ступеньки и упала. Гай, не поспевавший за сестрой, остановился и, сунув палец в рот, со страхом смотрел на распростертую фигурку сестры и на кровь, хлеставшую из раны на голове.

Рени осторожно подняла девочку на руки. Тонкое маленькое тельце ребенка обмякло, головка безжизненно свисала, глаза были закрыты.

— Она разбилась о камни! — встревоженно причитала мадам Дюбонне.

— Она без сознания. Рана очень серьезная. Где ее мать?

Оказалось, что мадам Рино куда-то ушла, оставив детей на попечение их тетки, но вскоре должна была вернуться. Мадам Дюбонне лишь беспомощно сжимала руки. Рени взялась за дело. Она велела мадам отправить бонну с теплой водой и пластырем в детскую комнату, а потом вызвать врача. Гая она попросила провести ее в их комнату. Она осторожно промокнула кровь с раны. К счастью, рана была неглубокой. Мальчонка затопал вверх по ступенькам. У детей была небольшая комната, смежная с родительской.

— Это моя кровать, — гордо сообщил он, — а это ее.

— Хорошо, дорогой. Сними-ка покрывало.

Он решительно сдернул тяжелое покрывало, и Рени уложила Колетт. Она очнулась и слабо шевельнула губами.

— Не уходите… от меня…

— Конечно, милая, — пообещала Рени, убирая с ее лба темные кудряшки.

Бонна принесла все необходимое, и Рени промыла девочке рану. Вошла мадам, чтобы сообщить, что врач уже выехал.

— Как жаль, что ее матери нет дома, — вздыхала она. — Я не умею обращаться с детьми.

— Я побуду с ней, пока не вернется мадам Рино, — успокоила ее Рени. Мадам поспешила вниз, чтобы отпустить такси, в ее взгляде промелькнуло удовлетворение.

Колетт окончательно пришла в себя и, слабо цепляясь за платье Рени, настойчиво повторяла:

— Не уезжайте… Обещайте, что не уедете!

— Не уеду, — Рени присела на край кровати, и девочка, успокоено вздохнув, прижалась к ней.

Рени посмотрела на часы. Если она опоздает на поезд, Барри придет в ярость. Но она не могла оставить Колетт, пока не вернется ее мать. Тут до нее дошло, что Гай, забравшись на свою кровать, все это время пристально наблюдал за ее действиями, а сейчас вопросительно смотрел на нее:

— Она умрет?

— Нет, что ты. Нет. Разве ты не слышишь, она разговаривает. Очень скоро она поправится.

— Доктор спасет ее?

— Конечно, спасет. А сейчас беги, мне нужно уложить ее как следует. Увидимся с тобой попозже.

Он неохотно вышел из комнаты. Рени раздела Колетт и укрыла ее одеялом.

Приехавший врач не нашел ничего серьезного. Девочка получила легкое сотрясение мозга. Он сделал ей укол, предупредив, что она будет спать несколько часов, а он заглянет к ним завтра, и ушел. Рени села на стул рядом с кроватью. Колетт все еще сжимала ее руку и тихо бормотала, не отпуская от себя Рени. Очевидно ребенок чувствовал себя спокойнее в ее присутствии, и Рени решила подождать, пока та не заснет. Постепенно детская ручонка разжалась, черные ресницы прикрыли темные глаза — и Рени была свободна. Она склонилась над ребенком, прислушалась к ровному дыханию и осторожно поднялась со стула. Взглянув на часы, она поняла, что уже не успеет на поезд. Она стояла, глядя на спящую девочку, и размышляла, как ей поступить. Лучше всего, конечно, было бы переночевать в Париже, а утром отправиться в путь. Она не хотела ехать ночью, и ее комната пока была свободна. Но как сообщить об этом Барри? Будет он ждать се или уедет один? Если позвонить диспетчеру вокзала, он, наверное, смог бы как-то передать ее сообщение. Но она совсем не знает, как это делается здесь, во Франции. Она стояла и перебирала разные варианты, но тут из соседней комнаты до нее донеслись легкие шаги, и она облегченно вздохнула. Мадам Рино вернулась, и теперь она может оставить Колетт на нее. Рени быстро вышла в смежную комнату и лицом к лицу столкнулась с Леоном Себастьеном.

Эта нежданная встреча повергла ее в шок — она лишилась дара речи и соображения, она стояла, ошеломленная, то краснея, то бледнея; ее сердце, казалось, готово было выпрыгнуть из груди. В последний раз она видела его в салоне, и в этот же вечер мадам Арно своими откровениями разбила ее сердце. С тех пор, как она ни старалась забыть его, она грезила о нем во сне и наяву. Как всегда, когда она какое-то время не виделась с ним, ее опять поразила красота Леона, хотя он был бледен и выглядел усталым. В его темных глазах таилась страсть, но она погасла, не встретив отзыва Рени, и Леон помрачнел. У него было одно преимущество — он знал, что увидит ее снова, — но сейчас ее реакция огорчила его.

— Леон, — тихо сказала Рени, и сама не узнала свой голос. Она невольно назвала его по имени.

Он принужденно поклонился ей.

— Lui-meme.

Она вспомнила о Колетт и, приложив палец к губам, обернулась назад. Он перевел взгляд на кровать, стоявшую напротив двери, увидел спящую девочку, и его лицо смягчилось. Похоже, ему уже рассказали о происшествии.

— Малышка уснула? — шепотом спросил он.

Рени кивнула. Они вошли в комнату и встали рядом с кроваткой Колетт. Он смотрел на ребенка, и его глаза светились такой нежностью, что Рени невольно прошептала:

— Вы любите детей?

— Очень. Не могу видеть, когда им больно.

Он легонько дотронулся до щеки девочки. Рени была тронута до глубины души, вдруг увидев в нем то, о чем никогда не догадывалась. С такой же любовью они могли бы смотреть на свою маленькую дочку. Рени шепотом передала Леону слова врача. Он вздохнул еще раз, взглянул на девочку и направился к двери.

— Мадам Дюбонис говорит, что ее мать должна вернуться с минуты на минуту, — сказал он. — А вы, пока она спит, спокойно можете оставить ее одну.

Он стоял в дверях, явно ожидая, что Рени последует за ним, но она колебалась. Она гадала, зачем он пришел и как он узнал, что она здесь. Она решила, что больше никогда не увидит его, но сейчас, когда он стоял рядом, она каждой клеточкой своего тела чувствовала его близость. Рени изо всех сил старалась выглядеть равнодушной.

— Я не думаю, что могу оставить ее, пока…

Но Леон, не обращая внимания на ее смущение, крепко взял ее за локоть и решительно повел через смежную комнату в коридор. Он не отпускал ее до тех пор, пока свободной рукой не закрыл за собой дверь комнаты. Рени, чувствуя, как эти сильные, цепкие пальцы сжимают ее локоть, совсем пала духом. Она потерла локоть и попыталась справиться с трясущимися губами.

— А сейчас, мадемуазель, объяснитесь, пожалуйста, что означал ваш самовольный отъезд и почему вы не оставили адреса?

В нем не осталось и следа от былой мягкости, его голос звучал холодно, из-под нахмурившихся бровей смотрели строгие глаза. У Рени душа ушла в пятки, она чувствовала себя школьницей, прогулявшей урок.

— Но… я же послала вам записку, — едва выговорила она. Он презрительно махнул рукой.

— Это нелепая писулька!

Он прав — она тогда действовала под влиянием момента, и ее прощальная записка была совершенно дурацкой. Ей вдруг стало стыдно за свой опрометчивый поступок. Прежде чем уезжать, ей следовало бы собраться с духом и поговорить с ним. Ее союз с ним, каким бы он ни был, носил деловой характер, а люди дела не должны поддаваться эмоциям. Она вела себя как маленькая девочка. Сейчас ей придется рассказать о встрече с Антуанеттой. Рени думала, с какого конца приступить к этой теме, и, чтобы выиграть время, спросила:

— А как вы узнали, что я здесь?

— Мне позвонила мадам Дюбонне. Она обещала, что даст мне знать сразу же, как вы вернетесь. Или если не вернетесь.

— А-а!

Так вот почему мадам так настойчиво задерживала ее.

— Вы не ответили на мой вопрос, — напомнил Леон.

— Ну… понимаете… Моя виза кончилась… — Рени лихорадочно пыталась собраться с мыслями, но события этого дня — сначала случай с Колетт, а потом нежданная встреча с Леоном — мешали ей.

— Мне казалось, что мы нашли способ устранить это препятствие.

Рени беспомощно посмотрела вокруг.

— Послушайте, не можем же мы разговаривать здесь, в коридоре.

— Хорошо, мадемуазель, я охотно спущусь с вами в холл.

Чувствуя спиной его взгляд и продолжая бороться со своими чувствами, она спустилась в полумрак холла. Он конечно только обрадуется, когда она расскажет ему об Антуанетте, и немедленно отпустит ее на все четыре стороны.

В холле они увидели мадам Дюбонне, говорившую с кем-то по телефону. Она обернулась и, увидев Рени, сказала:

— Это месье Барри Холмс. Он спрашивает, выехали ли вы на Северный вокзал.

— А, прекрасно! Я смогу предупредить его, что не успеваю к поезду, — обрадовалась Рени. Она схватила трубку и услышала на другом конце голос разгневанного Барри — поезд вот-вот отходит, а она до сих пор в пансионе. Несчастье с Колетт не тронуло его, он никак не мог счесть его серьезной причиной для задержки.

— Наверняка там предостаточно людей, которые могли бы присмотреть за ребенком, — выговаривал он ей. — Мне следовало ожидать, что ты ввяжешься в какую-нибудь историю. Тебя вообще нельзя оставлять одну.

Ее обидели эти слова, но в них была доля правды, и она неуверенно сказала:

— Колетт хотела, чтобы я была с ней, Барри, все это произошло отчасти из-за меня. Она очень привязана ко мне. Ее матери не было здесь, и я не могла оставить ее.

— Это все сентиментальная чепуха, — проворчал Барри, а затем, повысив голос, добавил: — Я, кажется, говорил тебе, что мне обязательно нужно быть дома сегодня вечером.

— Да. Мне очень жаль. Но ты можешь ехать сегодня, а я приеду завтра.

Барри сказал, что он так и поступит, и повесил трубку.

Рени почувствовала раздражение. Он мог бы проявить больше сочувствия. Будь на его месте Леон, он бы понял ее. Она положила трубку и повернулась. Леон стоял совсем рядом, его лицо было непроницаемо.

— Это был месье Барри? — вежливо осведомился он. — Это он был причиной вашего отъезда?

— Да, — с вызовом сказала Рени. — Я уехала с Синклерами, зная, что вы не отпустите меня. Он приехал туда же, чтобы повидаться со мной. Я собиралась поехать с ним домой. А сейчас я уже опоздала на поезд.

Он стоял спиной к свету, и в сумраке холла она плохо видела его лицо. Мадам Дюбонне тактично удалилась. Он ничего не сказал, но ей показалось, что она глубоко ранила его сердце. Нет, это никак невозможно, в его сердце нет места для нее. Сейчас, благодаря звонку Барри, она наконец сможет прекратить все отношения с Леоном, не поднимая этого мучительного вопроса об Антуанетт. И Рени облегченно вздохнула.

— Вы, должно быть, помните, что я собираюсь навсегда оставить эту работу, — решительно продолжала она. — Думаю, что я выйду замуж за Барри. В конце концов, мы были помолвлены до того, как… — Она вдруг смутилась и замолчала, вспомнив, что причиной их ссоры был Леон.

— Понятно, — тихо произнес он.

И снова Рени почудилось в его голосе страдание. Может, она и задела его самолюбие, оставив работу, но Антуанетта быстро исцелит его раны.

Проходившая через холл бонна остановилась и уставилась на них во все глаза, позабыв о своем подносе, но потом, вспомнив о приличиях и бросив «извиняюсь», быстро шмыгнула в столовую.

— Нет, здесь невозможно разговаривать, — раздраженно бросил Леон. — Мадемуазель Торнтон, я понял, что вы хотите сообщить мне. Надеюсь, вы будете счастливы со своим jeune homme. Однако нам с вами осталось уладить два маленьких вопроса, в том числе вопрос о вашем вознаграждении. Если бы вы сейчас смогли поехать со мной, то я бы выписал вам чек.

Она открыла было рот, чтобы сказать, что чек можно выслать ей позже, но вспомнила о кольце, все еще лежавшем в ее сумочке, и закрыла рот. Вряд ли удобно отдавать кольцо здесь, когда в любой момент их могут настигнуть чьи-нибудь любопытные глаза. Ее сердце боролось с доводами рассудка, оно кричало, что нельзя позволить Леону уйти — любой повод поможет отсрочить их окончательное прощание, — и доводы сердца взяли верх.

— Я только взгляну на Колетт и спущусь, — сказала Рени. Девочка крепко спала. Рени известила мадам Дюбонне о том, что она, если это будет удобно, переночует в пансионе. Добродушная дама просияла, и Рени сдержала укоризненные слова, которые готовы были сорваться с ее языка. Мадам, конечно, поступила беспардонно, сообщив Леону о ее приезде, и непонятно, чего она добивается, но Рени не стала ссориться с ней, так как ей предстояло провести здесь еще одну ночь.

Машина Леона стояла у дверей пансиона. По дороге в Париж он был совершенно спокоен и завел пустой разговор о погоде, о политике, отпускал замечания по поводу туристов. Рени едва могла поддержать разговор. Она сидела рядом с ним, сжимая руки на коленях. В ее душе смешались самые разные чувства — и радость оттого, что она опять рядом с ним, и боль от его холодности, и негодование по поводу его нахальства.

Они были уже в Париже, но он проехал мимо Сент-Оноре.

— Месье, куда вы меня везете? — спросила Рени.

— Ко мне домой. Салон вчера закрылся.

— Ой, только не туда! — непроизвольно вскрикнула Рени. Память о вечере, проведенном в обществе его матери, больно обожгла ее.

— Почему нет? Может, вы считаете, что это неприлично? Не будьте такой старомодной, та chere. Обещаю, что не сделаю ничего такого, чего не одобрил бы почтенный месье Барри.

В его словах прозвучала насмешка, и Рени, вспыхнув, отвернулась к окну, чтобы скрыть навернувшиеся на глаза слезы. Надо было думать, прежде чем соглашаться ехать с ним куда-то, но разве она когда-нибудь была осмотрительной рядом с ним? Они въезжали на мост, ведущий на остров Сен-Луи.