Пролог

Из окна кабинета Яну Уэнтворту открывалось мрачное утреннее небо и покатые холмы Стэмфорда, укрытые остатками ночного тумана. Еще не было восьми, а он уже несколько часов как проснулся и корпел над бухгалтерскими книгами, силясь притупить полосовавшие его кинжальные мысли. На серьезные дела, как всегда, не хватало сосредоточенности, но он был рад уже тому, что жив и не пьян. Время лечит любые раны, по крайней мере, так говорят.

Стук в дверь заставил Яна подскочить, и в руке у него звякнула о блюдце чашка с чаем. Он сомневался, что когда-нибудь перестанет вздрагивать при малейшем шуме, даже в собственном доме.

— Войдите, — гаркнул он через плечо.

Брэтэм, его дворецкий, переступил порог.

— Прошу прощения, ваша светлость, но посыльный привез вам записку.

Ян нахмурился и обернулся.

— Так рано?

— Сказано — срочно, — ответил Брэтэм, стареющее лицо которого не выдавало никаких эмоций. — Курьер скакал всю ночь.

Первая мысль Яна была о семье, поскольку его сестра Айви должна была в этом месяце родить второго ребенка. Встревоженный, он поставил чашку и блюдце на стол.

— Я возьму, — сказал Ян. Сделав три шага, он встретился с дворецким на середине комнаты и протянул руку за письмом.

Брэтэм отдал ему конверт и поклонился.

— Подбросить дров в камин, ваша светлость? Здесь довольно холодно.

Ян этого не заметил.

— Да, — рассеянно бросил он.

Повернувшись, Ян подошел к окну, к свету, разорвал конверт и одним ловким движением извлек из него листок бумаги.

Развернув послание, он обнаружил, что это вовсе не то, чего он боялся. А гораздо хуже. Одна-единственная строчка с абсолютно неожиданным сообщением: «Она вышла из траура».

Реакция наступила только спустя пять секунд. В один миг изменилось все его будущее.

Выпрямившись, Ян снова устремил взгляд в окно.

— Брэтэм, пришлите еще один чайник и добротный завтрак. Пожалуй, сосиску и яйца. Потом скажите Каммингсу, чтобы предупредил слуг на Таррингтон-сквер, что мы приедем не позднее чем через две недели.

Железная кочерга с грохотом упала на каминную решетку.

— Сэр?

У Яна дрогнули кончики губ. Его верного дворецкого было не так-то просто удивить.

— Этот сезон мы проведем в Лондоне, — почти шепотом проговорил он.

К дворецкому все никак не возвращался дар речи. Наконец Брэтэм прочистил горло.

— Разумеется, ваша светлость. Чай и завтрак сию минуту. Что-нибудь еще?

Ян едва уловимо покачал головой. Через несколько секунд дворецкого не было в комнате.

На востоке над пастбищем еще клубился туман, но утреннее солнце уже осушало землю поцелуями.

Ян смял записку в кулаке.

Она вышла из траура…

Теперь он тоже вышел.

Да. Время пришло.

 

Глава 1

Лондон, 1856 год

Мать всегда обвиняла ее в излишней капризности, говорила, что она недостаточно прагматична для благородной леди, но для Виолы, носившей в девичестве фамилию Беннингтон-Джонс, те дни давно минули. Похоронив мужа, лорда Генри Крессуальда, барона Чешира, всего через одиннадцать месяцев после свадьбы, она сумела избежать ужасов прошлого, родив сына, Джона Генри. Живя одинокой вдовой, Виола без памяти полюбила ребенка, но теперь, когда ей исполнилось двадцать три, официальный траур закончился, и сегодня вечером она начнет выходить в свет, как приличествует благородной леди. Ее лучшая подруга, Изабелла Саммерленд, единственная дочь графа Тенби, устраивала великолепные вечеринки, и теперь она могла появляться на них во всем блеске. Для Виолы этот сезон должен был стать дебютом, которого она в свое время лишилась.

Разумеется, на кону стояло больше, чем ее тяга к обществу или желание время от времени потанцевать и попить чаю, приправленного свежими сплетнями. Виоле нужно было вращаться в элитных кругах, чтобы со временем помочь сыну занять высокое положение в обществе. Да, Джону Генри всего четыре года от роду, но, будучи сыном барона, он заслуживал лучшего. Пусть сама она всю жизнь будет прозябать в тени тщательно скрываемых тайн, но его будущего они не омрачат. Она дала себе слово, когда мальчик появился на свет. Она всегда будет осторожной и сделает все необходимое, чтобы защитить его репутацию. Даже Изабелла, ее лучшая подруга, почти ничего не знала о воспоминаниях, которые неустанно преследовали ее. Виола и впредь будет молчать о них — ради сына, который однажды унаследует все, что ему положено, благодаря высокому титулу и связям, которые она для него заведет.

Улыбаясь от радостного волнения, которого не испытывала уже много лет, Виола взяла у лакея бокал шампанского с серебряного подноса и с безупречной грацией пошла по залитой солнцем террасе. Весна до сих пор была достаточно теплой, и Виола наслаждалась возможностью полной грудью вдыхать воздух с запахом цветов и слушать тихие мелодии струнного квартета, лившиеся с балкона. Сегодня, поклялась она, будет лучший день в ее жизни.

В густеющей толпе лондонской элиты Виола заметила хозяйку, которую сейчас окружала стайка ярко одетых барышень, с жадностью ловивших малейший обрывок светских новостей. Изабелла тут же поймала на себе ее взгляд и просияла.

— Чудесно выглядишь, дорогая, — сказала она, покидая группу дам и по пути осматривая подругу с головы до ног. — И одета в рубиново-красный! Старые ханжи перемоют тебе все косточки.

Виола наклонилась к Изабелле и поцеловала воздух рядом с ее щеками.

— Спасибо, милая, но мне до этого нет дела. — Она выпрямилась и сделала глоток шампанского. — Я так устала от гадких серых оттенков. Решила освежить гардероб. Быть яркой и все такое.

Изабелла улыбнулась и посмотрела по сторонам.

— Что же, незаметной тебя точно не назовешь. И если Майлз Уитмен увидит тебя такой, то не встанет с колена, пока ты не согласишься выйти за него замуж.

— Боже упаси. — Виола поморщилась. — Он здесь?

Изабелла чуть не фыркнула.

— Конечно. Ты же знаешь, он никогда не пропустит вечеринки, на которой можно поухаживать за светской львицей. А всем известно, что ты теперь вышла из траура.

Виола не собиралась становиться очередной миссис Кто-Нибудь. Тем более что покойный муж оставил ей вполне пристойное состояние и ребенка, который должен был его унаследовать. Ей ничего не надо было от судьбы, кроме сына, друзей и живописи — частной стороны ее жизни, которая придавала ей силы, когда она больше всего в этом нуждалась.

— Где Дафни? — спросила Виола, оглядываясь через плечо и выискивая в толпе их подругу, дочь покойного виконта Дарема, внучку пожилого, чрезвычайно богатого герцога Уэстчестера. Когда Дафни не было рядом с ней или Изабеллой, ее стоило искать в компании неженатого джентльмена. Или двух. При таком происхождении она могла выбрать кого угодно и упивалась этим. А также вниманием.

Изабелла усмехнулась.

— А ты как думаешь? Она вознамерилась очаровать леди Холлистер, чтобы та познакомила ее со своим племянником.

— А-а… — понимающе улыбнулась Виола. — На этой неделе она думает выходить за лорда Невилла?

— Вероятно, — отозвалась Изабелла, поведя голым плечиком. — Сегодня он тоже должен быть здесь.

— А… куда же испарилось ее восхищение лордом Перси? — спросила Виола, почти боясь услышать ответ.

Театрально закатив глаза, Изабелла склонилась к подруге и продекламировала:

— Похоже, в этом сезоне лорд Перси намерен ухаживать за Анной Тилдеа, поскольку Дафни он, как видно, порядком наскучил.

Виола ахнула, потом прикрыла рот затянутой в перчатку ладонью, чтобы не рассмеяться.

— Бедняга Перси.

— Я так и подумала. — Изабелла подняла фужер с шампанским в шутливом тосте. — За всех остальных неженатых джентльменов, которым еще вскружат голову огромное состояние и крошечные титьки леди Ужас…

— Изабелла!

На этот раз обе рассмеялись, и Виола потянула подругу за руку, оглядываясь по сторонам, не уличил ли их кто-нибудь в обсуждении такой скандальной темы. Они часто называли леди Анну, дочь сказочно богатого графа Бруксфилда, леди Ужас из-за ее несносного характера и уродливо раздутого чувства собственной значимости. Прозвище было тем бестактнее и обиднее, что красотой леди Анну природа явно обделила. Впрочем, с Изабеллой можно было согласиться: грудь у графской дочки в самом деле отсутствовала. Тем не менее, заносчивость и отсутствие женских изгибов не мешали Анне Тилдеа собирать вокруг себя всех джентльменов в зале. По одной только этой причине она, безусловно, должна была появиться и здесь.

— До меня дошли в высшей степени занимательные сплетни. От мамы, как ни удивительно, — сказала Изабелла, меняя тему и несколько уклонившись от хода беседы.

— От твоей мамы?

Леди Тенби никогда не сплетничала и часто говорила дочери, как ей ненавистна эта черта в других.

Изабелла взяла Виолу под руку, притянула ее ближе, и они неспешно побрели по внутреннему дворику.

— Пожалуй, это не сплетня, а скорее… интересная новость, которая имеет к тебе отношение.

Заинтригованная, Виола поторопила подругу:

— Продолжай.

Изабелла нагнулась к ее уху и практически зашептала:

— Я слышала, как мама сегодня разговаривала с Грили…

— Вашим дворецким.

— …и распорядилась срочно изменить меню к приезду Фэйрборна.

— Фэйрборн будет в Лондоне, — без всякого выражения сказала Виола и остановилась. — Дафни знает?

Изабелла покачала головой.

— Еще нет. И ты тоже ей не говори. Не хочу, чтобы она уехала до начала танцев.

Лукаса Вольфа, герцога Фэйрборна, хорошо знали в лондонских кругах, он из года в год бывал на вечерах леди Тенби. Виола видела его однажды, сразу после свадьбы, и запомнила красивым холостяком с не совсем безупречным прошлым и неслыханными богатствами, от которых незамужние дамы теряли голову, сраженные трафаретной смесью стыдливости и расчета. Каждая мамаша в округе мечтала заполучить его в зятья, поэтому неудивительно, что сегодня вечером он оказался в числе приглашенных, о чем Дафни, вероятно, и сама подозревала. Однако, хотя Виола плохо знала Лукаса Вольфа и не была посвящена в подробности, ни для кого не оставалось секретом, что между братом Дафни, Джастином Марли, виконтом Даремом, и герцогом Фэйрборном по-прежнему продолжалась заклятая и непримиримая вражда. Если их ждут на одной вечеринке, Дафни, несомненно, будет избегать герцога.

— Так какое отношение кулинарные предпочтения лорда Фэйрборна имеют ко мне? — через некоторое время спросила Виола, возвращаясь к начальной теме.

— Кулинарные предпочтения тут ни при чем, Ви. — Уголки губ Изабеллы чуть-чуть приподнялись. — Сегодня вечером он придет с другом. Весьма состоятельным коллекционером живописи. Если верить маме.

Дурное предчувствие захлестнуло Виолу, хотя за последние годы она приучила себя прятать такие страхи под маской светского равнодушия. Естественную реакцию она подменила вздохом и слабой улыбкой.

— Это и есть твоя сплетня?

Изабелла закусила губу и искоса глянула на подругу.

— Тебе не кажется, что он должен быть важной персоной, если Фэйрборн взялся его сопровождать? Возможно даже, он слышал о тебе и едет к нам, потому что ищет встречи с тобой. Хотя, конечно, я не могла спросить у мамы, как его зовут. Меня бы отчитали за то, что я подслушивала.

Виола отпила шампанского и снова скользнула взглядом по растущей толпе. Кого-то из гостей она знала, кого-то нет, но почти никто не обращал на нее особого внимания, не выходил за рамки формальностей. И все-таки опыт научил ее быть осторожной.

Даже теперь Виола жила со страхом, что мир узнает в ней легендарного автора эротических картин Виктора Бартлетта-Джеймса. Страх имел основания, но обычно не оправдывался, поскольку эта короткая страница ее прошлого уже давно была перевернута. Ни одна живая душа не знала, что она и Виктор Бартлетт-Джеймс — одно и то же лицо. Исключение составлял поверенный Виолы, которому она хорошо платила и который в свое время выставлял ее работы на аукционах. Когда умер муж, не стало и Виктора, и с тех пор Виола направляла свой талант в гораздо более приемлемое русло, а себе зарабатывала образцовое имя: леди Виола, баронесса Чешир, одна из лучших в плеяде английских мастеров натюрморта и формальных портретов знати. Тем не менее, она не могла избавиться от мысли, что рано или поздно ее разоблачат, обвинят в создании подделок или, того хуже, погубят ее репутацию, объявив, что она и есть тот самый бесстыдный художник, который изображал нагих мужчин и женщин во всевозможных сплетениях экстаза. И она всегда, всегда будет помнить, что такой позор запятнает доброе имя ее сына. Всегда будет осторожной и пойдет на все возможное и невозможное, лишь бы защитить его репутацию.

— Не смотри на всех так подозрительно, — пробормотала Изабелла, снова обращаясь к подруге. — Его еще нет.

Виола оглянулась на подругу.

— Откуда ты знаешь, если ты с ним не знакома?

— Оттуда, — широко раскрыв глаза, выпалила Изабелла, — что если он с Фэйрборном, мама наверняка даст нам знать, как только они появятся, чтобы мы могли приступить к подобающему флирту.

Виола улыбнулась и, снова подхватив Изабеллу под руку, повернула обратно к гостям.

— Тогда давай наслаждаться вечером, пока нас не заставили флиртовать с высокомерными денди, от которых у нас зубы сводит.

Следующие несколько часов Виола изо всех сил старалась не обращать внимания на засевшую иглу беспокойства и развлекаться. Праздничная атмосфера захватывала ее, и, освободившись наконец от строгих рамок траура, она упивалась каждой сплетней, каждым новым знакомым, которого ей представляли, едой и шампанским, а потом, с началом сумерек, когда гости перебрались в роскошно украшенный бальный зал лорда Тенби, и танцами.

Виола не танцевала много лет. После бала-маскарада в Уинтер-Гардене пять лет назад, когда ее жизнь навсегда изменилась, она танцевала только раз, на своей скромной свадьбе. После этого беременность заставила ее вести уединенный образ жизни, а вскоре после рождения сына муж заболел воспалением легких и внезапно скончался. Сколько потрясений пережила она в тот год! Кроме того, дела поместья и воспитание ребенка истощали ее, а ограничения траура вгоняли в тоску. Теперь она могла танцевать, и даже два вальса с Майлзом Уитменом принесли ей радость. Она бы, конечно, предпочла, чтобы он смотрел ей в лицо, а не на грудь, но решила, что такова уж природная склонность всех мужчин. Она поклялась, что сегодня ее это не расстроит.

А потом, в без пяти девять, комфортная жизнь разлетелась вдребезги.

Виола стояла у фуршетного столика, попивала третий бокал шампанского и чувствовала приятное головокружение.

Втроем с Изабеллой и Дафни они выискивали в толпе более лакомые кусочки, чем те, что лежали у них на тарелках.

— Вижу, леди Анна как обычно флиртует, — с отвращением проговорила Дафни, слизывая капельку крема с чайной ложки.

— И не с кем-нибудь, а с Сетоном. — Изабелла решительно выдохнула и взяла с подноса большой кусок шоколадного торта. — Интересно, с чего она взяла, что каждый джентльмен мечтает о ее руке?

Виола фыркнула.

— Учитывая репутацию Сетона, думаю, его интересует не рука.

Изабелла и Дафни захихикали, но смолкли, как только на горизонте показалась леди Тенби. Почти такая же красная, как широкие юбки ее платья с оборками, она выпрямила спину и быстро зашагала к ним.

— Ради бога, Изабелла, стань прямо, — шепотом укорила она дочь. — У нас в гостях множество именитых джентльменов, а такие кавалеры не захотят танцевать с дамами, которые сутулятся.

Изабелла наклонилась к матери и поцеловала ее в щеку.

— А мы гадали, где ты, мама. Виола и Дафни как раз обсуждали твои рулетики с семгой. Им понравилось, но мне кажется, что сегодня в начинку добавили слишком много укропа.

Виола поднесла к губам бокал шампанского, чтобы сдержать смешок, и заметила, что Дафни сделала то же самое. Никто не умел выдумывать таких историй, так мастерски лгать забавы ради, как Изабелла. Не родись она в семье аристократов, она стала бы актрисой.

Леди Тенби вздохнула с напускным раздражением.

— Мы все прекрасно знаем, что сегодня в меню нет никаких рулетов с укропом и семгой, Изабелла.

У Изабеллы загорелись глаза.

— Ах. Тогда я в полном замешательстве. — Она бросила взгляд на Дафни, потом на свою тарелку. — Что мы ели?

— Надеюсь, почти ничего. А теперь отставьте тарелки и прекратите сплетничать, — в сердцах буркнула леди Тенби, приглаживая высоко зачесанные седые волосы. — И вообще, вам, девочки, нельзя столько времени проводить у фуршетных столиков. Если не будете следить за фигурами, никогда не выйдете замуж.

Изабелла послушалась и вернула на поднос еще не тронутый кусок торта.

— Виола уже вкусила радости брака, мама, — с натянутой улыбкой проговорила она. — Не думаю, что ей нужно или хочется выходить замуж во второй раз.

— Чепуха. Радости тут ни при чем, — рассерженно пропыхтела пожилая леди. — Всем барышням высокого происхождения нужны мужья. Молодых вдов это тоже касается. А теперь заканчивайте неподобающие разговоры и идите. Вращайтесь в обществе.

На этой командной ноте леди Тенби расправила плечи, повернулась и исчезла в густеющей толпе подвыпивших, но, очевидно, достойных джентльменов, занятых поисками невест.

— Никаких сил на нее не хватает, — сказала Изабелла, раскрывая веер и принимаясь им обмахиваться.

— С матерями всегда так, — простонала в ответ Дафни. Виола улыбнулась.

— Когда сами станете матерями, поймете. Мы хотим для своих детей самого лучшего.

Изабелла усмехнулась.

— У тебя сын.

— Ему четыре года и у него есть титул, — подхватила Дафни, как будто это все объясняло.

Виола потерла затылок, снова чувствуя напряжение, как бывало всегда, когда она волновалась за сына и его будущее. Герцог Фэйрборн, вероятно, уже прибыл, по своему обыкновению без церемоний, а это значило, что его друг тоже бродит по бальному залу. Большинство ее последних работ не представляли интереса для коллекционеров. Впрочем, если этому таинственному гостю вздумалось запечатлеть свой сад на картине, она была первой, к кому стоило обратиться. Настораживал ее, видимо, тот факт, что он называл себя коллекционером живописи. Большинство картин, которые она рисовала под псевдонимом В. Бартлетта-Джеймса, раскупили как раз такие коллекционеры.

— Ах, боже правый, кто это? — взволнованно спросила Дафни, потянув Виолу за рукав и нарушив ход ее мыслей.

Виола повернулась к паркету, но не увидела ничего, кроме калейдоскопа разноцветных юбок и прыгающих голов; к идеально исполняемому менуэту соль-мажор Баха примешивался привычный гул голосов и вспышки смеха.

— О ком ты говоришь? — спросила Изабелла, поднимаясь на цыпочки, чтобы получить лучший обзор.

— Фэйрборн? — предположила Виола.

Дафни покачала головой.

— Нет, кто-то другой. Кто-то гораздо более привлекательный. Но… он уже куда-то исчез.

— Нет никого привлекательнее Фэйрборна, — с чувством возразила Изабелла.

Внезапно Дафни замерла, приподняла подбородок и ровным тоном произнесла:

— Я ошиблась. Это он.

— И он идет сюда, — добавила Виола, взгляд которой тоже остановился на величественной фигуре мужчины, с легкостью обходившего задержавшиеся на паркете пары, которые инстинктивно расступались перед ним.

— Он такой красивый, — со вздохом прошептала Изабелла.

Дафни ничего не сказала, хотя бесспорно красивый герцог, находясь еще за много ярдов от них, на долгий путающий миг остановил взгляд именно на ней.

Дафни вдруг прочистила горло и повернулась.

— Прошу прощения, дорогие, — нарочито весело сказала она, — но, поскольку у меня нет желания встречаться с ужасным герцогом, я, пожалуй, поищу лорда Невилла. Кажется, нам пришло время сыграть второй сет.

С этими словами Дафни подобрала юбки и ловко обогнула фуршетный столик; подруги смотрели, как ее темные кудряшки подпрыгивают в такт энергичным шагам, пока она не исчезла в толпе.

— Когда же настанет конец их нелепой вражде? — несколько мгновений спустя спросила Изабелла, провожая Дафни хмурым взглядом.

Виола покачала головой.

— Она защищает Фэйрборна. Ее брат вызвал бы герцога на дуэль, если бы тот посмел пригласить ее на танец.

— Леди Изабелла и леди… Чешир, не так ли?

Виола резко обернулась и от неожиданности не сразу поняла, что прямо перед ней, импозантный и высокий, стоит Лукас Вольф, приветствуя ее низким, невозмутимым голосом.

— Ваша светлость, — тут же отозвалась Изабелла, делая реверанс и тем самым заставляя подругу очнуться.

Виола машинально последовала ее примеру, грациозно опускаясь и склоняя голову в знак уважения; сердце ее забилось быстрее, как бывало всякий раз, когда она оказывалась в компании важных персон. А в следующий миг, когда Виола выпрямилась и взмахнула ресницами, Фэйрборн отступил влево, пропуская вперед стоявшего за ним мужчину, и прошлое с настоящим смешались в один стремительный, дикий вихрь.

О господи…

Виола заморгала, ослепленная новой, пронзительной реальностью.

— Леди, позвольте представить вам Яна Уэнтворта, графа Стэмфорда, герцога Чэтвина.

Комната завертелась у Виолы перед глазами. К горлу подкатил ком. Дыхание сперло.

Ян Уэнтворт, граф Стэмфорд…

Он меня нашел.

Изабелла опять сделала реверанс и что-то пролепетала. Герцог отрывисто кивнул в ответ и медленно перевел взгляд на Виолу.

Эти глаза… глаза Яна. Умоляющие…

Бежать!

Виола не могла пошевелиться. Их взгляды встретились, и на бесконечный миг время остановилось, по крайней мере, для них. Былое вдруг сделалось настоящим, общие воспоминания, гадкие и страстные, трепетные и пугающие, пронеслись между ними сокровенной вспышкой.

Виола попятилась на шаг; бокал шампанского выскользнул у нее из пальцев и вдребезги разбился о мраморный пол у ее ног. Но она по-прежнему не могла оторвать глаз от лица герцога. От прекрасных, выразительных черт, теперь уже других, отшлифованных временем.

— Виола?

Лакеи засуетились, спеша убрать осколки и бледную жидкость, которая собралась в лужицу у каймы ее юбок; гости, оказавшиеся поблизости, сторонились, уступая дорогу. Этот внезапный всплеск активности вывел Виолу из оцепенения, она быстро заморгала и в замешательстве посмотрела вниз.

— Я… прошу прощения.

Голос Виолы прозвучал сдавленно, глухо.

Изабелла обняла ее за плечи.

— С тобой все в порядке? У тебя такой вид, будто ты вот-вот упадешь в обморок.

— Нет, все… все хорошо. — Виола попыталась облизать губы, хотя язык казался непослушным и сухим. — Просто… мне жарко.

Встревоженная, Изабелла раскрыла веер.

— Возьми. И присядь. Переведи дух.

Фэйрборн усмехнулся и, выводя Виолу из замешательства, взял ее под локоть и усадил в кресло, которое лакей подвинул к боковой стойке. Виола смотрела на него, машинально обмахиваясь веером и пытаясь вдохнуть полной грудью.

— Благодарю. Я… прошу прощения, ваша светлость.

— Не стоит извинений, я весьма польщен, — добродушно протянул герцог. — Нечасто удается произвести такое впечатление на даму.

Виола попыталась улыбнуться — потом бросила взгляд на истинного виновника сумятицы.

Тот смотрел на нее сверху вниз, впившись в ее лицо пронзительным взглядом, а свое превратив в непроницаемую маску. Потом угол его рта пополз вверх.

— Мне тоже. У вас закружилась голова еще до того, как нас представили друг другу. Обычно, чтобы достичь такого эффекта, мне приходится сначала заговорить.

Изабелла тихо рассмеялась, отдавая должное его обаянию и уму. Виола, однако, понятия не имела, что сказать в ответ. Но его голос… Ах, как хорошо она помнила его голос! Он завораживал ее тогда и заворожил сейчас — бархатный с хрипотцой, низкий и мягкий, молящий…

— Прошу прощения, — после неловкой паузы сказал Фэйрборн; Виоле в его тоне послышалась лукавая улыбка. — Леди Виола Чешир, его светлость герцог Чэтвин.

Тот приблизился на шаг и остановился перед Виолой, возвышаясь над ней, закрывая собой всю огромную, сверкающую люстру. Потом, чуть склонив голову, протянул ей руку, ладонью вверх.

Виола смотрела на нее несколько долгих секунд, не понимая, что ей делать. Но в голове начало проясняться. В зале играла музыка, шампанское лилось рекой, и вечеринка продолжалась с блеском первого большого события сезона. Их всего лишь двое в море людей. И Виола поняла еще кое-что: он унаследовал титул, притом высокий. Будучи джентльменом такого благородного положения, он, конечно, не раскроет ее тайны (и тайны их прошлого) на людях. Не сегодня. Не здесь, не так. Виола понятия не имела, почему он делает вид, будто не помнит ее (и явно наслаждается ее смущением), но пока ее репутация в безопасности, и остальное неважно. У нее есть время.

Почувствовав облегчение и прилив уверенности, Виола сделала еще один резкий вдох. Потом, глядя на длинные, сильные пальцы герцога, подняла затянутую в перчатку руку и робко накрыла его ладонь.

Герцог прижал большим пальцем костяшки ее пальцев и осторожно помог ей подняться. Снова выпрямившись перед ним, Виола сделала изящный реверанс, исполняя заученную роль.

— Ваша светлость.

— Леди Чешир.

Ее имя скатилось с его губ, как будто он восхищался его звучанием. Впрочем, это могло быть плодом ее воображения. Но сила, которую она почувствовала в нем сейчас, когда он коснулся ее затянутой в перчатку ладони, просочилась сквозь кожу, проникла в нее и потрясла до глубины души.

Сильный. Жгучий. Живой. Благодаря ей.

Герцог отпустил ее руку, сделал шаг назад и выпрямился во весь рост, сложив руки за спиной.

— Надеюсь, вам лучше.

Виола встрепенулась и провела ладонью по лифу платья.

— В самом деле. Благодарю.

Он коротко кивнул.

Затянулась еще одна напряженная пауза. Потом Изабелла сказала:

— Итак… Мать говорила, что вы коллекционируете живопись?

— Коллекционирую, — лаконично ответил герцог.

Виола шумно сглотнула.

— И дружите с лордом Фэйрборном. Как чудесно для него… для вас. Можно сказать.

Вероятно, это была самая большая нелепица, которую она когда-либо говорила, и едва слова сорвались с языка, она почувствовала, что внутренне сжимается.

Изабелла перевела недоуменный взгляд с Виолы на герцога и решила выручить подругу.

— Ах, лорд Чэтвин, леди Чешир выдающаяся художница. Быть может, вы видели ее работы?

Виола снова почувствовала на себе взгляд Яна и натянуто улыбнулась, хотя по шее поползла новая волна жара.

— Право, не знаю, — ровным тоном ответил герцог. — Быть может, вы знамениты, сударыня?

Его тенор задевал в ней самые потаенные струны, точно так же, как это было много лет назад. Но, помимо того, в Яне появилась уверенность, многократно усиливавшая впечатление. Виола подняла ресницы и вновь поймала его взгляд, мгновенно ощутив безотчетную дерзость в темных глубинах его глаз, что-то холодное, отчего по телу у нее побежала дрожь тревоги.

Фэйрборн, который последние пару минут молча наблюдал за ними, скрестил руки поверх шитого на заказ вечернего сюртука.

— Не нужно скромничать, леди Чешир, признайтесь. Я уже рассказал Чэтвину, что большинство написанных за последние годы формальных портретов знати принадлежат вашей кисти и что вас признают одной из лучших художниц Лондона. Поэтому герцог здесь.

— Поэтому он здесь? — повторила Изабелла.

Виола убрала со лба выбившуюся из прически прядь, но не потому, что локон ей мешал, а потому, что за последние пять лет она не чувствовала такого смущения, как теперь, и ей отчаянно хотелось чем-то себя занять.

— Прошу прощения, если я не сумел ясно выразиться, — пробормотал Ян, продолжая с приятной улыбкой поедать Виолу глазами. — Ваша добрая слава летит впереди вас, и я захотел немедля встретиться с вами, леди Чешир, в надежде, что мы могли бы обсудить условия вашей работы, пока я здесь.

И вновь Виола опешила, онемела. Она не будет для него работать, не будет оставаться с ним наедине. Никогда. Но теперь, когда он просил вот так, стоя перед ней посреди битком набитого бального зала, одетый с иголочки, глядя с высоты богатства и могущества, она просто не могла отказать ему в одной невинной встрече. Если не хотела, чтобы пострадала ее репутация светской леди и профессиональной художницы.

Во всем этом столкновении было что-то вычурное. Ни намека на их прошлое, ни искры узнавания с его стороны, ничего. И все же она чувствовала напряжение между ними, угрожавшее ее душевному равновесию и заставлявшее пока играть на руку Яну.

Преодолев себя, Виола кивнула и прижала к талии веер Изабеллы в своеобразном защитном жесте.

— Нужно будет свериться с расписанием.

— Разумеется, — тут же ответил герцог, как будто ожидал подобного стандартного ответа.

Оркестр заиграл вальс. Изабелла кашлянула, и Фэйрборн понял намек.

— Не окажете ли чести танцевать со мной, миледи?

С ослепительной улыбкой Изабелла положила затянутую в шелк ладонь ему на локоть.

— С радостью, ваша светлость.

Виола смотрела, как подруга сливается с шумной группкой подвыпивших в основном аристократов, и бальный зал вдруг показался ей пустыннее спасательной шлюпки посреди океана. С растущим волнением она снова подняла глаза и встретила взгляд герцога.

Не приглашайте меня на танец. Пожалуйста, не приглашайте меня на танец…

— Леди Виола Чешир, — урчащим шепотом проговорил он.

Едва он произнес ее имя, сердце бешено заколотилось у нее в груди.

— Да, ваша светлость?

Его веки сузились, и он медленно, очень медленно стал обводить ее взглядом, начиная с подола пышного, рубиново-красного платья, скользя по туго затянутому корсету, задерживаясь на миг на низком, закругленном вырезе и золотом медальоне, лежащем в складке между грудей, поднимаясь выше по горлу и заканчивая пылающим лицом. Когда он, наконец, вернулся к ее глазам, у нее перехватило дух от приступа паники. На кратчайший миг она почувствовала его голод. Не похоть, какой она ее знала, но что-то иное. Что-то, чему она не могла подобрать названия.

Его губы дрогнули.

— Меня сейчас не особенно тянет танцевать.

К облегчению, которое испытала Виола, примешалась тонкая нотка досады.

Герцог понизил голос до хриплого шепота.

— Не хотите ли вместо вальса прогуляться со мной по террасе?

Виола сглотнула, не в силах отвести от него взгляд, не в силах ответить.

Он снова улыбнулся, как будто почувствовал ее смятение, и эта красивая улыбка смягчила жесткие линии его лица. В следующий миг Ян протянул ей руку.

Виола оперлась на нее, потому что не смела перечить, и через считанные секунды они с герцогом уже покидали бальный зал.

 

Глава 2

Снаружи стемнело, и Виола вздрогнула, когда они вышли на холодный ночной воздух. Герцог, однако, не мог этого почувствовать, потому что она едва касалась затянутой в перчатку ладонью его локтя. Чутье подсказывало ей, что нужно бежать, и бежать быстро, но она не могла так поступить, не навлекая на себя подозрений. Пока что она понятия не имела, о чем говорить и как себя вести.

Герцог молча вел ее к краю балкона, с которого открывался вид на раскидистый сад и пруд, красиво залитый светом факелов. Вокруг были люди, вдали прогуливались и смешивались пары, из бального зала доносились смех и музыка, и тот факт, что они с герцогом не остались совсем одни, придавал Виоле некое подобие уверенности.

Наконец Ян остановился и повернулся к ней; небрежно опершись локтем о перила, он всмотрелся в ее профиль. Виола замерла, выпрямив спину, прижав к себе веер Изабеллы и глядя на тропинку, которая вилась между клумбами внизу. Она ждала, что вот сейчас герцог скажет: он знает, кто она такая, он умышленно искал встречи с ней и увел от остальных гостей, чтобы обвинить в том, что пять лет назад она была свидетельницей его похищения и ничего не сделала, чтобы помочь ему сбежать. Виола порывалась извиниться, не дожидаясь его упреков, объяснить свои действия, но понимала, что теперь это прозвучит фальшиво. В любом случае ей не хотелось первой нарушать молчание.

— Идеальная ночь для прогулок на свежем воздухе, — проговорил герцог, нарушая ход ее мыслей.

Эта банальная фраза сбила Виолу с толку.

— Да, чудесная ночь.

— Леди Виола Чешир, — очень медленно повторил герцог.

Бархатный голос, которым он произнес ее имя, снова ошеломил ее. Она смело подняла голову и посмотрела ему в лицо, которое теперь отчасти скрывала тень и освещали только слабые отсветы из бального зала за ее спиной. Выражение лица герцога ничего не выдавало. Внезапно Виола поняла, что Ян вот-вот раскроет свои намерения, и застыла в ожидании, не в силах отвести от него глаз. Молчание тянулось несколько невыносимых секунд. Потом герцог склонил голову и смерил Виолу задумчивым взглядом. Она не могла шевельнуться. Не могла дышать.

Поведя темными бровями, Ян пробормотал:

— Простите за дерзость, но мне в вас чудится… что-то знакомое. Мы не встречались прежде?

Во второй раз за вечер Виола чуть не упала в обморок. Она быстро заморгала и невольно ахнула. Кровь отлила от ее лица, и ее охватило глубокое смятение.

— Прошу… прошу прощения…

Герцог продолжал смотреть на Виолу, будто бы не замечая ее изумления.

— Простите, что разглядываю вас, но ваше… лицо и голос меня пленили. — Он сузил веки и покачал головой, словно завороженный. — Я точно видел вас раньше. Просто не могу вспомнить, когда и где.

Виола с шумом выдохнула через приоткрытые губы и на мгновение обмякла в корсете, почувствовав внезапную, не постижимую радость при мысли, что Ян, быть может, в самом деле не помнит ее и пришел вовсе не для того, чтобы ее обвинять. Впрочем, само предположение казалось абсолютно невероятным. Да, почти все время, проведенное в плену, он был одурманен, находился в полной темноте, а в те редкие случаи, когда они оставались вдвоем и его сознание прояснялось, она ни разу не называла ему своего имени. Но неужели он не вспомнил в ней женщины, которая делила с ним его ужас?

— Леди Чешир? — мягко подтолкнул он.

Виола выпрямилась и, прислушавшись к чутью, решила, что, если герцог в самом деле ее не узнает, она не станет ему помогать.

— Простите. Задумалась, перебирала воспоминания, но вас, увы, там не нашла. Если мы и встречались прежде, я не припоминаю ни времени, ни обстоятельств.

Уголки его губ опустились, и он кивнул. Секунды медленно тянулись одна за другой, а герцог продолжал изучать Виолу, заставляя ее чувствовать себя еще неуютнее под пристальным взглядом. Потом Ян лукаво улыбнулся.

— Возможно, вы правы, хотя я редко забываю красивых женщин, а вы прекрасны.

Неожиданный комплимент герцога в равной степени удивил и насторожил Виолу. За исключением формы лица и цвета глаз и волос, она ничем не походила на девушку, которой была пять лет назад, а в то время ее никто не назвал бы красивой. Симпатичной, может быть, но не прекрасной. И все-таки лесть герцога казалась искренней, хотя теперь Виола не понимала, к чему идет их разговор.

— Очень приятно слышать от вас такое, — пролепетала Виола. — Благодарю, ваша светлость.

Ян продолжал смотреть на нее, и она с напускным спокойствием и вежливой улыбкой на лице выдерживала его взгляд, ожидая, каким будет его следующий ход, хотя ее сердце так сильно колотилось, что она чувствовала его в груди.

— Вы вдова, — через несколько секунд проговорил герцог, — и Фэйрборн говорит, что это ваш первый сезон после траура.

— Верно. Мой муж умер почти четыре года назад.

— Понятно. — Повернувшись, он встал лицом к саду и слегка подался вперед, положив предплечья на перила и сцепив пальцы в замок. — А как муж относился к вашим художественным талантам?

Виола моргнула.

— К моим талантам?

Пожав плечом, герцог пояснил:

— Он поощрял ваши профессиональные занятия живописью?

Направленность его вопросов насторожила Виолу, и она мысленно встряхнулась, приготовившись отвечать как можно более туманно.

— Я бы не сказала, что он смотрел на это как на профессию, ваша светлость, — осторожно сказала она. — Но ведь он умер вскоре после свадьбы, и тогда вопрос утратил актуальность.

— С того времени вы заработали себе имя и считаетесь одним из лучших портретистов Лондона, не так ли?

Он сам уже все знал, но Виола решила не указывать ему на это.

— Да, но есть несколько других, которые тоже весьма хороши.

Герцог снова посмотрел ей в глаза и сказал:

— Сколько вы берете за каждый портрет?

— Когда как, — честно ответила Виола. — Общая сумма складывается из многих составляющих, и каждый случай индивидуален. Бывают простые, бывают сложные.

Герцог какое-то время молча смотрел на нее, потом спросил:

— И в чем именно состоит различие между этими… случаями?

— Ну, — выдохнула Виола, — основой для расчета, как правило, служит время, которое мне нужно потратить. Хотя я также учитываю, сколько сеансов позирования может понадобиться, ребенка я рисую или взрослого, сколько человек на портрете, размеры полотна, стоимость материалов, затраты на проезд и финансовое положение заказчика.

Герцог повел бровью.

— Финансовое положение заказчика?

Не стоило ей об этом говорить. Немного помявшись, она уклончиво ответила:

— Я стараюсь идти на уступки. К одним судьба благосклоннее, чем к другим, аристократов, как вы сами понимаете, это тоже касается.

— Понимаю, — с готовностью согласился герцог, понижая голос почти до шепота. — И каким образом менее удачливые джентльмены оплачивают ваш… уступчивый талант, леди Чешир?

Заслышав этот провокационный вопрос, Виола чуть больше округлила глаза. Жаркий румянец стал заливать ее, подниматься по шее к щекам, но она не отступила, не отвела глаз и не съежилась от смущения, ведь в тусклом свете герцог, вероятно, не видел, как она покраснела.

Слегка приподняв подбородок, она парировала:

— Иногда их жены пекут мне пироги, ваша светлость.

Губы Яна очень медленно изогнулись в улыбке.

— Вы работаете за пироги, сударыня?

При виде его красивого лица, осветившегося искренним весельем, у Виолы чуть не остановилось сердце.

— Вишневый мой любимый.

— Неужели?

— Но черничный и яблочный мне тоже нравятся, — озорно добавила она. — Иногда, если портрет очень большой и требует много времени, я беру в уплату долга по одному пирогу с каждой из трех начинок.

Герцог чуть не рассмеялся. Виола видела, как он борется с собой, в который раз скользя взглядом по ее лицу, отмечая каждую черточку, от завитков в волосах, крошечных жемчужных сережек на мочках ушей и до губ, которые она облизала от внезапного волнения.

Ян опять полностью повернулся к ней и шагнул вперед, оказавшись так близко, что его голени коснулись ее платья; улыбка сползла с его лица.

— Видимо, муж оставил вам достаточно средств, если вы можете работать за пироги, — сказал он, ни взглядом, ни жестом не выдавая эмоций.

Тревога охватила Виолу с новой силой. Герцог был так близко, что его можно было коснуться, услышать запах его изысканного одеколона, угадать скрытое значение в темных глубинах его глаз.

Виола сглотнула, пытаясь сохранять спокойствие.

— Простите, ваша светлость, но я… я не понимаю, какое отношение мои вкусы и средства моего покойного мужа имеют к…

— Нам? — шепотом закончил за нее герцог.

Виола не собиралась этого говорить, и слова Яна ее ошеломили. Он окончательно ее заворожил.

Герцог лукаво улыбнулся.

— Если я закажу у вас портрет, леди Чешир, мне нужно больше узнать о вас и о том, насколько уступчивой вы можете быть.

Виола понятия не имела, как воспринимать эту реплику. Но точно знала, что не хочет рисовать его портрет. Каждая секунда рядом с Яном повышала вероятность разоблачения. И сейчас он действовал чересчур… знакомым образом.

Виола попятилась от герцога на шаг, раскрыла веер и стала обмахивать им лицо, безмерно радуясь, что не вернула его Изабелле.

— Как я уже говорила, ваша светлость, я не уверена, что у меня будет время на эту работу.

— Жизнь научила меня, — задумчиво проговорил герцог, — что время действительно бесценно. Вы вдова, поэтому, уверен, вы меня понимаете.

Виола замедлила движение веера.

— Конечно.

Переведя взгляд в сторону сада, герцог пояснил:

— Я редкий гость на светских раутах, леди Чешир. Предпочитаю жить у себя в загородном поместье из-за… тяжелого испытания, которое изменило мою жизнь после того, как зимой пятьдесят второго чуть не оборвало ее.

Потрясенная тем, что Ян заговорил о своем похищении, притом что он якобы не подозревает о ее участии, Виола пошатнулась. Она инстинктивно протянула руку и схватилась за поручень.

— Свет обожает сплетни, как вам, конечно же, известно, — продолжал герцог уже серьезнее. — По одной только этой причине последние несколько лет я старался по возможности избегать города, отказываясь подавать себя публике в качестве развлечения или, того хуже, предмета жалости.

Ян умолк, пережидая, пока мимо пройдет смеющаяся пара, потом расправил плечи и снова повернулся лицом к Виоле. Он приблизился на шаг, но сцепил руки за спиной и встал подчеркнуто прямо. Герцог изучал Виолу пристальным взглядом, а она ничего не могла прочесть в его темных чертах. Чувствуя себя неловко, она переминалась с ноги на ногу.

— Ваша светлость, я не уверена…

— Леди Чешир, несколько месяцев назад я унаследовал новый титул по линии шотландских предков моей матери, — с легкостью перебил он. — Происшествие незаурядное, и, хотя сюрпризом оно для меня не стало, я не ждал этого так скоро. Тем не менее, вместе с титулом пришло осознание, что я должен, наконец, исполнить свой долг и жениться. Поэтому я приехал на этот лондонский сезон.

Спрятанная в тени, Виола слегка приоткрыла рот.

— Вы здесь, чтобы выбрать жену?

— Мне нужен наследник, сударыня.

Виола кивнула, как будто прекрасно понимала его положение, хотя внезапно ощутила, как все трепетные, неудержимые эмоции, которые она когда-либо испытывала к нему, с новой силой прорвались на поверхность, опаляя лицо и лишая способности рационально мыслить.

— У вас… у вас есть леди на примете, сударь? — почти шепотом спросила она.

Герцог нахмурился и покачал головой.

— Пока нет, но сезон только начался.

Непонятное облегчение захлестнуло Виолу, и она поспешила его подавить.

— Понимаю.

Несколько мгновений спустя герцог спросил:

— Может быть, у вас есть знакомые, которых вы могли порекомендовать?

Не будь Виола так сбита с толку всей этой внезапной встречей, она бы, вероятно, обиделась. Герцог не пожелал танцевать с ней, но зато не постеснялся спросить о других леди, с которыми стоит пофлиртовать. Виола взяла себя в руки. Эти мысли не к месту. Ее не касается, за кем он предпочтет ухаживать. Честно говоря, сейчас ее гораздо больше волновала другая проблема — как умиротворить герцога и быстренько сбежать, пока он не вспомнил об их прошлых встречах.

— Уверена, в Лондоне много достойных леди, ваша светлость, — деловым тоном ответила Виола, расправляя плечи и снова принимаясь обмахиваться веером. — И я также уверена, что любая из них почтет за честь стать вашей герцогиней.

Герцог опять улыбнулся, на этот раз криво.

— Какой формальный ответ, леди Чешир.

Виола не представляла, как понимать это замечание, и потому пропустила его мимо ушей.

— Возможно, вам стоит объяснить, чем я могу быть вам полезной, ваша светлость.

Несколько долгих секунд Ян молча за ней наблюдал, а потом ответил:

— Я хочу, чтобы вы нарисовали мой герцогский портрет, который я мог бы презентовать невесте в качестве свадебного подарка, а позднее повесить в Чэтвине. Разумеется, я хорошо заплачу вам за ваше время и конечный результат. — Он чуть подался вперед и добавил: — Я не пеку пирогов, поэтому расплачиваться придется банальными и скучными банкнотами.

Виола чуть не расхохоталась при нелепой мысли о графе, который печет сладости. Прочистив горло, она ответила:

— Я посмотрю, что можно сделать. Мне нужно…

— Свериться с календарем, да, знаю, — снова перебил он, все еще шутливым тоном. Потом, опустив руку в карман сюртука, вынул свою карточку и протянул Виоле.

— Пожалуйста, как можно скорее дайте знать, свободны ли вы. Если нет, мне придется поручить работу кому-то другому.

Виола бросила взгляд на карточку, но не смогла ничего на ней прочесть в темноте.

— Я напишу вам, ваша светлость.

Герцог коротко кивнул.

— Буду ждать, леди Чешир.

Их взгляды встретились, и на кратчайший миг между ними пробежал электрический разряд. Темные глаза в последний раз скользнули по ее фигуре, а затем, кивнув, герцог прошел мимо нее и направился в бальный зал.

Виола чуть не упала. Несколько минут она не решалась вернуться к гостям, а когда ей все-таки это удалось, эмоции захлестнули ее при виде герцога, который с красивой улыбкой на привлекательном, мужественном лице кружил в танце Анну Тилдеа.

Высоко подняв голову, Виола отправилась искать леди Тенби и, извинившись перед хозяйкой, покинула вечеринку раньше десяти. Восторженное волнение и радость, которые она испытывала в начале вечера, потускнели до тупой боли сожалений.

 

Глава 3

Ян стоял посреди спальни, поправляя галстук, разглаживая рукава и рассматривая себя в зеркале. Она приняла его предложение, и всего через несколько минут он отправится в ее городской особняк, чтобы обсудить плату и подробности портрета, который она будет рисовать. Он намеревался опоздать, заставить ее ждать, желая не только усугубить для нее неловкость ситуации, но и уяснить себе каждую деталь, прежде чем этот финальный маскарад разыграется по-настоящему.

Она оказалась вовсе не такой, как он ожидал и помнил. Да, воспоминания о ней были, мягко говоря, размытыми, отрывочными и являлись ему скорее в грезах и кошмарах, нежели в мыслях. Но ему не приходило в голову, что она может выглядеть иначе, чем застенчивая девушка, которую он помнил, что она превзойдет вымышленный им образ молодой вдовы, растолстевшей от лени, нелюдимой и занятой только своим чадом. Возможно, для него это был бы лучший вариант.

Утонченность Виолы удивила его с первого взгляда. Хотя она сполна вознаградила его за пятилетнее ожидание, чуть не упав в обморок при его появлении, он все же почувствовал прилив смятения, когда увидел ее в бальном зале. Виоле было всего двадцать три, но она излучала изящество, ограненную культурой красоту, какой обладали женщины на десять лет старше. Решив быть честным с самим собой, Ян признал тот факт, что за относительно короткий срок Виола восхитительно преобразилась из застенчивой деревенской простушки в уверенную в себе, ослепительно красивую, благородную вдову. И собственная первая реакция на нее в ту ночь возмущала Яна.

Приходилось сознаться, что он был ошеломлен ее красотой, очарован изумительными глазами цвета лесного ореха, сияющими темными волосами, собранными в узел кудряшек на затылке, безупречно чистой кожей и взмахами ослепительной красной ткани, которые должным образом укрывали ее тело, но при этом идеально подчеркивали каждый изгиб, лишь намекая на сокровища под шелком. Фэйрборн предупреждал его, называя Виолу обворожительной, но он отмел образ, который шел вразрез с его воспоминаниями. Тем не менее, ему отлично удалось скрыть свое изумление. В момент слабости он чуть не поцеловал Виолу, ощутив внезапное и назойливое желание привлечь ее к себе и насладиться несколькими минутами обоюдного желания. Но он сдержался, вспомнив, кто она такая и зачем он к ней пришел. Если он решит овладеть ею, для неторопливого соблазнения будет предостаточно времени, а поспешность в этом может быть опасной. Он не настолько безрассуден, чтобы снова забыть об этом.

Ян смотрел в зеркало, но собственная внешность не приносила ему ни радости, ни огорчения. Черты, которые когда-то были привлекательными, давно исказил холодный цинизм. В свои тридцать один он был вполне зрелым мужчиной, искушенным почти во всем, что имело значение, но томящимся по довольству плоти и спокойствию духа, достижение коих до сих пор казалось чем-то туманным. Последние пять лет его целью было залечить страшные раны и преодолеть черную горечь, о какой большинству мужчин его положения и задумываться не приходилось. Но до сих пор успех Яну не сопутствовал. Его сердце медленно черствело, надежды на какого-либо рода возмездие угасали, а вместе с ними умирали и последние робкие помыслы о счастливой жизни. Даже сестра-двойняшка отдалилась от него за эти несколько лет, пока он тщетно гонялся за своими демонами.

Но все изменилось одиннадцать месяцев назад, когда Ян нежданно-негаданно унаследовал высокий, грозный титул, а также богатство, земли и власть, полагавшиеся его носителю. Внезапно у него появилась возможность и средства изменить свою судьбу. И все это Ян сосредоточил вокруг планомерного, неспешного и тщательно выверенного сокрушения Виолы, в девичестве носившей имя Беннингтон-Джонс. Она была единственной, кто избежал справедливой кары за преступления, совершенные против него пять лет назад, когда две ее сестры затащили его, оглушенного ударом, в заброшенное подземелье, приковали к стене, накачивали наркотиками и, в конечном итоге, бросили одного умирать. И хотя Виола, младшая из трех, не была повинна в похищении и планах держать его взаперти ради выкупа, он помнил, что время от времени она оказывалась рядом, когда он приходил в себя от наркотического ступора. Он слышал ее ласковый голос, в памяти всплывала… некая теплота и даже смутные образы ее лица и тела, ее попытки утешить его. Однако все убогие старания девушки как-то облегчить его участь перечеркивались тем, что она отказалась освободить его или позвать на помощь. В сущности, она бросила его умирать. Обе ее сестры получили по заслугам — одна покончила с собой, вторая отправилась в тюрьму, но Виола заявила на суде, что ничего не знала о похищении, солгала, чтобы ее не наказали за преступное бездействие. В конечном итоге, ни веских доказательств ее причастности, ни хотя бы свидетелей преступления не нашлось. Дело свелось к слову девушки против его слова. Да, он был влиятельным графом, но его физическое и психическое здоровье было настолько подорвано, что он даже не понимал, сколько времени прошло, пока ему не сказали. Виола исчезла вскоре после его освобождения, покинула город, чтобы избежать скандала, и начала с чистого листа: вышла замуж за человека гораздо выше себя по сословию, добилась успеха на поприще живописи и жила припеваючи, в то время как он, Ян, мучился кошмарами и страдал от душевной боли, которой она себе и представить не могла. Теперь все это изменится, к его удовольствию и ее заслуженному несчастью.

Однако влечение, которое он неожиданно почувствовал к Виоле, тревожило его. Это был единственный момент, которого Ян не предусмотрел в своих планах, и он будет ему противиться. Подразнить Виолу, соблазнить и обесчестить — это еще куда ни шло; пожалеть хотя бы о пряди волос на ее голове будет все равно что смириться с унижениями, за которыми она пассивно наблюдала жуткие пять недель. Он до конца дней не забудет, как она сложа руки смотрела на его унижения тогда, и, даже если ему придется заложить за это душу, заставит ее поплатиться теперь.

Ян потянулся за сюртуком, надел его, пригладил шелк и поправил воротник. Потом, свободный от угрызений совести, собранный и сосредоточенный на предстоящей встрече, повернулся и вышел из спальни.

* * *

Виола мерила шагами гостиную, глядя на розовый ковер и беспрестанно напоминая себе, что нужно расслабиться, нужно думать. Если подойти к делу с умом, она с честью выдержит предстоящее испытание и отведет угрозу от своего будущего. На меньшее Виола была не согласна и несколько часов назад решила, что поступит как должно, чтобы избежать противостояния, которое может стоить ее сыну всего. В конечном итоге, она пеклась только о его репутации.

С приближением назначенного времени встречи — двух часов пополудни — Виолу все больше одолевала тревога. Ночью ей плохо спалось, а утром она разговаривала со слугами, писала письма и исподволь строила планы отослать Джона Генри к сестре покойного мужа, Минерве. В половине второго она спустилась на первый этаж встречать гостя. Несмотря на попытки справиться с беспокойными мыслями, ей было дурно от волнения. Она распорядилась, чтобы по приезду герцога сразу подали чай, но теперь, прождав его три четверти часа, чувствовала, что ее нервозность в основном сменилась раздражением. Пожалуй, это было к лучшему.

Виола понятия не имела, о чем, кроме формальностей, они будут говорить на этом первом свидании, хотя не могла избавиться от страха, что старые раны, оставленные Яну заточением в темнице, могут открыться при более близком и долгом контакте с ней. То, что герцог как будто не помнил о ее участии, было, конечно, благословением, но это не означало, что воспоминания не вернутся к нему со временем. Кроме того, он мог просто лгать, прекрасно зная, кто она, и использовать эту формальную деловую связь в низменных целях. Виола снова и снова возвращалась к их разговору на балконе, пытаясь разгадать своеобразные модуляции его голоса и скрытые значения слов. И хотя не совсем пристойные намеки Яна несколько взбудоражили ее, единственным, что ее по-настоящему беспокоило, были его расспросы о средствах ее покойного мужа и ее профессии.

Да, Виола получала скромный доход от продаж формальных портретов, но пять лет назад Лондон покорило ее второе, тайное «я», Виктор Бартлетт-Джеймс, который углем рисовал любовников, предающихся чувственным наслаждениям. Муж тогда настоял, что возьмет на себя все возможные вопросы и построит для нее своего рода карьеру. Он набивал кошелек, продавая сладострастные творения жены, и просил только, чтобы она продолжала работать под псевдонимом к их обоюдной финансовой выгоде. Генри Крессуальд был обнищавшим аристократом, когда они встретились, но он женился на Виоле, спас ее от кошмара, в котором она жила, и уже по одной этой причине она была готова рисковать. Благодаря их совместным усилиям теперь у нее был не только титул и сын, но также хорошее имение без долгов, которое она могла оставить ребенку в наследство.

Фурор, который произвели картины Виолы, по мнению самой художницы, отчасти объяснялся ее талантом и отчасти тайной, которая окружала личность автора, давая поводы для всяческих догадок и сплетен. Даже леди обсуждали Бартлетта-Джеймса и его картины, хоть и пытались делать это завуалированно, чем забавляли Виолу, когда ей выпадало поучаствовать в таких интересных, но деликатных беседах. Продажей работ занимался поверенный мужа — менее откровенные выставлял на престижных аукционах, более дерзкие и распутные в закрытых клубах — и, хотя Виола давно оставила этот жанр, она продолжала щедро платить юристу, чтобы тот не распространялся об их делах. Вероятность, что Ян Уэнтворт узнал, каким путем ее муж добился благосостояния, была ничтожно малой. И все-таки, почему герцог интересовался, не поощрял ли Генри ее профессиональных занятий живописью, если женщинам не принято иметь профессий? Почему он вообще провел связь между поместьем Чешир и ее картинами?

Конечно, очень может быть, что она ищет в паре-тройке случайно оброненных реплик то, чего в них и близко не было. Последние несколько лет Виола старалась (и не без успеха) держаться подальше от Яна, зная, что, вернувшись из длительного путешествия по Европе, он жил затворником в своем поместье Стэмфорд. Выйдя замуж и оставив Уинтер-Гарден пять лет назад, Виола стремилась к одному: создать новую себя, а старую никому никогда не показывать и тем самым исключить возможность встречи с Яном. До сих пор ей это отлично удавалось. Никто из круга ее друзей и знакомых не знал, кто она и откуда появилась. Она никогда не говорила о своей жизни до свадьбы, отделываясь самыми общими замечаниями, если ее спрашивали, ибо упоминание о сестре, которую отправили в исправительную колонию, или бедах, которые ее семья навлекла на титулованного аристократа, погубило бы ее и поставило крест на будущем сына. Непричастность к похищению спасла Виолу от ареста, а увиливания от прямых и подробных ответов до сих пор позволяли ей скрывать свое прошлое. Воспитанная матерью, которая хоть и принадлежала к среднему классу, но превыше всего ценила хорошие манеры и воспитание, она успешно прижилась в сословии, которое было ей чужим по рождению, да и по самой сути.

К несчастью, теперь Виоле приходилось хранить две страшные тайны, и, если герцог Чэтвин со всем своим богатством и влиянием решит покопаться в ее прошлом и объявить о находках обществу, она будет опозорена. Если же, не доведи Господь, он вернулся в ее жизнь, чтобы затравить и уничтожить ее, нужно придумать план, как спасти себя и сына. Она будет начеку и, если потребуется, нанесет беспощадный ответный удар.

Резкий стук в дверь оборвал нить ее размышлений, и она замерла на месте.

— Войдите.

Нидэм, ее дворецкий, перешагнул порог и коротко поклонился.

— Мадам, его светлость герцог Чэтвин прибыл.

Виола кивнула.

— Просите.

Дворецкий повернулся, и Виола воспользовалась короткой паузой, чтобы оправить юбки и нервно провести ладонями по туго затянутой в корсет талии. Она надела свое самое консервативное темно-синее атласное платье с высоким воротом и попросила Фиби, камеристку, заплести волосы в косы и аккуратно уложить их на затылке. Выглядела она, пожалуй, немного сурово, но зато такая внешность отвечала ее настроению и планам держаться в присутствии герцога подчеркнуто вежливо и холодно. Если такое вообще возможно.

Мгновение спустя Виола услышала его шаги по паркетному полу и, пытаясь унять новую волну трепета, невольно устремила к дверям полный благоговейного страха взгляд.

Герцог выглядел неотразимо. Шитый на заказ костюм из оливково-зеленого шелка идеально подчеркивал его высокий рост и великолепную фигуру, а белая льняная рубашка и галстук в коричнево-зеленую полоску прекрасно оттеняли его темно-каштановые волосы и глаза, которые так хорошо помнила Виола.

— Леди Чешир, — обратился к ней герцог официальным тоном.

— Ваша светлость, — ответила Виола, быстро делая реверанс. Потом, бросив взгляд на дворецкого, сказала: — Нидэм, мы выпьем чаю сразу же.

— Конечно, мадам, — отозвался тот и, кивнув, покинул комнату.

Оставшись наедине с герцогом, Виола указала раскрытой ладонью на зеленое кожаное кресло у холодного камина.

— Не желаете присесть, ваша светлость?

Ян легким шагом пошел по ковру, окидывая взглядом гостиную и отмечая флористические картины в золоченых рамах, которыми Виола завесила почти все свободное пространство на стенах.

— Здесь есть ваши работы? — спросил герцог, опускаясь в кресло.

— Есть, — ответила Виола, подходя к обитому розовым бархатом дивану напротив. Изящно опустившись на краешек подушки, она расправила юбки вокруг колен и лодыжек, не утопая в мягкой обивке, а сидя подчеркнуто прямо. Сложив руки на коленях, она добавила:

— Вообще-то здесь все картины рисовала я.

Едва заметно поведя бровями, герцог остановил взгляд на полотне, висевшем над камином и изображавшем декоративный сад в полном цвету.

— Впечатляет.

Развить мысль герцог не потрудился, и Виоле осталось гадать, имел ли он в виду ее талант или само количество картин, которые она выставила в среднего размера комнате.

К счастью, Нидэм спас ее от необходимости отвечать, постучав в дверь и войдя с огромным серебряным подносом в коротких, но сильных руках.

— Что-нибудь еще, леди Чешир? — спросил он, подходя к чайному столику между креслом и диваном и мягко опуская поднос на полированную деревянную поверхность.

— Нет, мы сами разольем.

Дворецкий кивнул, повернулся на каблуках и быстро покинул гостиную, оставив дверь приоткрытой, как того требовали приличия.

Виола тут же взяла чайник и начала наливать прекрасно заварившийся «дарджилинг» в одну из изящных фарфоровых чашек. Вместе с паром к потолку стал подниматься сладкий цветочный аромат.

— Сахар, ваша светлость?

— Пожалуйста.

Виола добавила ложечку сахара, передала гостю чашку, блюдце и салфетку и только после этого налила чаю себе. Покончив с этим, она слегка откинулась назад, чтобы удобнее было смотреть на герцога, и, стараясь не быть навязчивой, стала медленно размешивать в чашке сахар.

Герцог вел себя довольно непринужденно. Опустив локти на ручки кресла, он держал остроконечными, припорошенными темными волосами пальцами фарфоровую чашку и ждал, пока остынет чай. Виола никогда прежде не видела Яна при свете дня, и, хотя бледно-розовые занавески приглушали освещение, солнечный луч, падавший из окна слева, играл на его лице и груди, подчеркивая каждую линию. Герцог и впрямь выглядел неотразимо, являя собой воплощение силы и здоровья. Внешне по меньшей мере он полностью оправился и остался одним из красивейших мужчин, которых когда-либо видела Виола.

Ее вдруг поразила абсурдность момента. Мало того, что она подавала элитный чай в заморском тонком фарфоре Яну Уэнтворту, человеку, которого ее сестры едва не заморили голодом пять лет назад, но и сам герцог принимал ее общество с элегантностью высокородного аристократа. Мать, упокой Господь ее душу, женщина, которая всю жизнь безуспешно пыталась улучшить свое скромное общественное положение, лишилась бы чувств от радостного изумления, увидев, что ее младшая дочь потчует такого привлекательного, неженатого герцога в своем фешенебельном городском особняке.

— Вас что-то развеселило? — поинтересовался герцог, поднося чашку к губам.

Виола слабо улыбнулась и покачала головой.

— Прошу прощения, ваша светлость, но я уже очень давно не принимала гостей. Прошло так мало времени с тех пор, как я вышла из траура.

— О.

Герцог сделал глоток из чашки и опустил ее обратно на блюдце.

— Что же, мне определенно приятно и лестно быть вашим первым… скажем так, развлечением.

Потупив глаза, Виола провела ложечкой по фарфоровой кромке, потом положила ее на блюдце, уверяя себя, что Ян не может знать, как ей неловко от его двусмысленных фраз и пристального внимания к ее особе. Как жаль, что нельзя разобрать, умышленно ли он выводит ее из равновесия. К счастью, герцог не стал дожидаться от нее комментариев и перешел к цели своего визита.

— Итак, — начал он, подаваясь вперед, чтобы поставить чашку и блюдце на стол, — полагаю, нам следует подробно обсудить, что именно от меня потребуется на сеансах позирования.

Опуская чашку на колено, Виола ответила:

— Возможно, вначале стоит обсудить мою цену, ваша светлость.

— В этом нет необходимости, — отмахнулся герцог. — Я заплачу, сколько попросите.

Виола скептически повела бровью.

— Сколько попрошу? Мне, безусловно, очень льстит ваша явная уверенность в моих способностях, сударь, но, уверяю вас, я не Питер Пауль Рубенс.

Ян улыбнулся одним краем губ и заскользил взглядом по телу Виолы, скованному официальной позой.

— Знаю, леди Чешир, но теперь, когда я увидел, на что вы способны, у меня не осталось сомнений, что ваш талант оправдает каждое потраченное мною пенни.

И снова двойной смысл его фразы смутил Виолу, и по шее к щекам поползла знакомая теплота. Герцог, по всей вероятности, тоже это заметил, что только усугубило ситуацию. Виола подняла чашку и сделала глоток чая.

Слегка расправив плечи, герцог оторвал широкую спину от кресла.

— Разумеется, я понимаю, что моя просьба застала вас врасплох, и потому готов заплатить больше. Время в моем случае тоже играет немаловажную роль.

— Понимаю. — Виола выжидала, размышляя о Яне и его официальной манере, казавшейся особенно вычурной на фоне всего, что они пережили в прошлом — в прошлом, которого он якобы не помнил. — Значит… если я попрошу десять тысяч фунтов за портрет высотой четыре фута, вы согласитесь?

Виола озвучила эту безбожную цену, скорее чтобы подразнить герцога, но тот нисколько не смутился. Напротив, одарил ее такой улыбкой, что у нее едва не перехватило дух.

Понизив голос, Ян ответил:

— Соглашусь.

Виола рассмеялась.

— Это абсурд.

Поведя бровью, герцог опять непринужденно откинулся на спинку кресла и сцепил пальцы на животе.

— Полагаю, сударыня, что, если за огромное удовольствие позировать для вас и, быть может, неделями любоваться вами по нескольку часов на дню мне всего лишь придется заплатить десять тысяч фунтов, это будет выгодное капиталовложение.

Удовлетворение, которое Виола почувствовала от его комплимента, окутало ее обольстительным жаром, отмахнуться от которого было просто невозможно. Виола не представляла, зачем Ян с ней флиртует, но решила добиться, чтобы он объяснился в своих намерениях.

— Поскольку вы отметили, что фактор времени играет немаловажную роль, я дала понять, насколько высоко ценю свое время, — деловым тоном пояснила она. — По всей видимости, вы уже выбрали леди, за которой будете ухаживать, и строите свадебные планы?

Герцог чуть шире открыл глаза, и лицо его приобрело почти удивленный вид. Почти. Потом он склонил голову немного набок и смерил Виолу взглядом.

— Это может отразиться на цене?

Виола усмехнулась.

— Не исключено.

— Почему? — с улыбкой спросил герцог.

Она поднесла чашку к губам и сделала очередной глоток чая, не отводя взгляда от его сверлящих глаз. Несколько секунд спустя она ответила:

— Если вы сделаете предложение кому-то из моих подруг, я могу быть более склонной к щедрости.

— Так вы теперь сводница?

Виола грациозно повела плечом.

— Я бы не стала так определенно называть себя сводницей, но, думаю, мне было бы приятно, если бы кто-то из близких мне людей удачно вышел замуж.

— В самом деле. Значит, вы находите меня завидным женихом? — спросил он низким, дразнящим голосом.

— А вы бы не находили, будь у вас дочь? — тут же парировала Виола.

Взгляд Яна просветлел.

— Туше, леди Чешир.

Виола кивнула, чувствуя огромное удовлетворение оттого, что герцога, похоже, восхитил ее находчивый ответ.

Ян пристально наблюдал за ней, постукивая сведенными на коленях большими пальцами, продолжая улыбаться, но суживая глаза.

Через некоторое время он заметил:

— Леди Изабелла очень красива, и она ваша подруга, не так ли?

Тот факт, что Ян упомянул об Изабелле как о потенциальной жене, почему-то больно кольнул Виолу, хотя ей, право же, стоило этого ожидать. В конце концов, он появился на ее вечеринке, и она станет ему отличной парой, по меньшей мере, с точки зрения общественного положения.

— Да, она моя самая близкая подруга, и она красива, — приятным тоном подтвердила Виола, удачно скрывая свои истинные чувства. — Но знайте: если вы обнаружите хоть малейший интерес к Изабелле, вам уже никогда не вырваться из цепких рук леди Тенби.

Герцог усмехнулся, и его темные глаза вспыхнули.

— Спасибо, что предупредили. Но, откровенно говоря, я бы, наверное, предпочел более… яркую жену.

Эта реплика поставила Виолу в тупик.

— Яркую, ваша светлость?

Пожав плечами, Ян ответил:

— Я склонен отдавать предпочтение дамам с темными волосами, похожим скорее на… чародеек, чем на ангелов.

В сердце у Виолы запорхали бабочки, а в голове мелькнул вопрос, не находит ли Ян ее более привлекательной, чем Изабеллу. Но задавать его герцогу она, конечно, в жизни бы не стала. Она поднесла чай к губам, допила его одним глотком и поставила чашку с блюдцем на ореховый стол.

— Понимаю, — сказала она, изобразив разочарованный вздох. — Изабелла в самом деле похожа на ангела, и она слишком невинна, чтобы ее можно было назвать чародейкой.

— Согласен. — Герцог помолчал, внимательно глядя на Виолу, и спросил: — А что вы думаете об Анне Тилдеа?

Ошеломить ее сильнее герцог просто не мог.

— Леди Анна? — чуть не проболталась Виола. Потом одернула себя, разгладила юбки и откашлялась. — Прошу прощения, ваша светлость, но мужчина с вашими… м-м… достоинствами, без сомнения, может найти более подходящую пару, чем леди Анна.

— Она вам не нравится? — теплым тоном спросил герцог, не теряя доброго расположения духа.

Нельзя было ничего говорить. Если герцог кому-то расскажет, поползут слухи, и в конечном итоге ее перестанут приглашать на определенные мероприятия, что, несомненно, запятнает ее доселе безупречную репутацию. Впрочем, возможно, она опять принимает все слишком близко к сердцу, хотя осторожность никогда лишней не бывает.

Улыбнувшись, Виола ответила:

— Я не имела этого в виду, ваша светлость. Уверена, леди Анна будет чудесной женой.

Герцог поднял брови.

— И все-таки она не подходит для мужчины с моими достоинствами?

Виола не могла понять, дразнит ее герцог или просто не верит ее путаным объяснениям. Внезапно ей сделалось неуютно в корсете, и она слегка заерзала на диване.

— Прошу меня извинить, — с деланой кротостью сказала она, — я всего лишь хотела сказать, что она очень любит общество. Она жить не может без города, бывает на всех балах и празднествах. Вы же сами говорили мне, что предпочитаете жить за городом. И хотя вас я знаю не слишком хорошо, с Анной мы знакомы давно. Просто такой союз не кажется мне… удачным, но это всего лишь мое личное мнение.

— Ах… понимаю.

Откровенно говоря, Виола сомневалась, что ее поняли.

— И все-таки за ней дают хорошее приданое, — через несколько секунд добавил герцог.

Значит, он уже выяснил, какие финансовые плюсы даст женитьба на единственной дочери лорда Бруксфилда. Это задевало еще больнее, чем мысли о возможном сватовстве Яна к Изабелле.

Виола натянуто улыбнулась.

— Но по вашему виду не скажешь, что вы в нем нуждаетесь, ваша светлость.

Герцог заморгал, как будто не мог поверить, что она, в самом деле, это сказала. Потом широко улыбнулся и пробормотал:

— Благодарю за комплимент, леди Чешир.

Добродушный ответ Яна, вместо которого вполне мог прозвучать упрек в бестактности, немного успокоил Виолу, и она решила развить успех. Понизив голос до заговорщического шепота, она призналась:

— Я вам так скажу, если вы станете ухаживать за леди Анной, придется повысить вам плату за портрет, ведь она стоит целое состояние.

Герцог снова улыбнулся, на этот раз лукаво:

— Неужели? Вы возьмете с меня больше десяти тысяч фунтов?

Виола провела ладонью по длинному рукаву.

— Согласитесь, трудно будет удержаться от такого соблазна пополнить собственный кошелек.

Ян очень медленно кивнул.

— Думаю, это касается нас обоих.

— Только вот леди Анна тоже блондинка, — напомнила Виола. — А вы говорили, что предпочитаете дам с темными волосами. Яркой я бы ее тоже не назвала.

Герцог не спешил отвечать и просто продолжал откровенно разглядывать Виолу, как будто изучал ее с какой-то неведомой целью, пытаясь проникнуть в ее самые сокровенные женские мысли. От такого пристального внимания Виола нервничала, кроме того, ее бросало в жар, и она уже не раз пожалела, что надела консервативное платье, которое кололо в шею и не давало дышать. Ни в коем случае нельзя было допускать, чтобы разговор свелся к таким личным темам.

Взмахом руки Виола попыталась отогнать все это.

— Разумеется, выбор невесты — ваше личное дело, сударь. И я, конечно же, не возьму с вас больше, чем взяла бы с любого другого, а это намного-намного меньше десяти тысяч фунтов. Предлагаю первый сеанс назначить на завтрашнее утро, и если мы будем работать быстро, портрет не должен занять много времени. — Резко выдохнув, она поставила точку в разговоре: — И, пожалуйста, простите, что я затронула личные темы. Не мне их обсуждать.

— Вам не за что извиняться, сударыня, — протянул герцог, поднимая руку, чтобы потереть пальцами подбородок. — Меня порадовала ваша проницательность.

Порадовала ее проницательность?

— И изворотливость, — посерьезневшим тоном продолжил герцог. Подавшись вперед, он признался: — Вы гораздо умнее и красивее леди Анны Тилдеа, и, я уверен, она знает об этом, а потому игнорирует вас и хвастает своим богатством и положением всякий раз, когда вы оказываетесь рядом. Вас же, в свою очередь, возмущает мысль, что она выйдет замуж за мужчину, которого вы находите привлекательным. — С убийственной улыбкой он шепотом закончил: — Не беспокойтесь, сударыня. Я никому не скажу, что вы пытались отговорить меня от ее прелестей, какими бы они ни были.

Тут Виола густо покраснела, изумленно распахнула глаза и безвольно ссутулила плечи. Герцог лишил ее дара речи и, по всей видимости, заметил это или рассчитывал как раз на такой эффект, ибо он тут же встал, поправил сюртук, обошел чайный столик и заглянул ей в лицо. Виола просто смотрела на Яна, не понимая, что делать ей и чего ждать от него. Он протянул руку, ладонью вверх, и через несколько секунд Виола поняла, что он хочет, чтобы она оперлась на нее и встала рядом с ним. Нехотя и как можно осторожнее она коснулась пальцев герцога, и он помог ей подняться на дрожащие ноги. Когда их взгляды встретились, Ян зажал большим пальцем костяшки ее пальцев, чтобы она не могла убрать руку.

— Ваша цена кажется мне разумной, и я принимаю ее, сударыня, — тихо проговорил он. — Утром я буду здесь, и мы начнем первый сеанс. В десять часов вас устроит?

Завороженная взглядом Яна, Виола слабо, отрывисто закивала.

Продолжая смотреть ей в глаза, герцог поднес ее руку к губам и позволил теплому дыханию ласкать ее нежную кожу, посылая дрожь по всему ее телу.

— Буду с огромным нетерпением ждать утра, — хрипловатым шепотом сказал он. — До встречи, сударыня.

Виола не противилась. Опустившись в реверансе, она просто пробормотала:

— Ваша светлость.

Тут, наконец, Ян выпустил ее руку, повернулся и покинул гостиную, завершив их встречу тем же, с чего она начиналась, — эхом шагов по деревянному паркету.

Лишь через несколько минут сердце Виолы перестало бешено колотиться, а тело обрело способность двигаться. Но вместо того чтобы покинуть гостиную вслед за герцогом, она буквально упала на диван. Позабыв о юбках, которые беспорядочно смялись вокруг нее, она пыталась найти хоть какое-то рациональное объяснение этой в высшей степени необычной беседе.

Между теперешним Яном и худым умирающим человеком, которому она много лет назад пыталась помочь, пролегла громадная пропасть. Сказать, что он возмужал и превратился в статного, привлекательного джентльмена, было бы ничего не сказать. Хотя Виола толком не понимала, почему ей было страшно признавать такое чудесное возрождение. И тревожила ее не только внешность Яна. Тот факт, что он вернулся в ее жизнь столь внезапным и странным образом, заставлял ее сомневаться в каждом его слове. Откровенно говоря, Виола не верила в такие совпадения, а значит, герцогу и вовсе нельзя было доверять.

Однако Виола припасла козырь в рукаве на случай, если Ян станет для нее угрозой. Когда он был в плену и, одурманенный наркотиками, говорил — иногда бессвязно, иногда разборчиво, она узнала о нем пару тайн, которыми можно будет защищаться от него, если он посягнет на ее будущее или будущее ее сына. Да, ее чувства к Яну были такими же сильными и сбивающими с толку, как и пять лет назад, но теперь она окрепла духом, лучше себя понимала и знала, что на этот раз не падет жертвой его притягательности так быстро.

Нет, по зрелом размышлении, в какую бы игру ни играл Ян, или, того хуже, какую бы войну он ни затевал, она способна его опередить. С этой мыслью Виола поднялась, разгладила юбки и быстрым шагом покинула гостиную, чтобы заняться необходимыми приготовлениями к их первому сеансу — и заодно обдумать, как обеспечить свое общественное и финансовое выживание.

 

Глава 4

Ян сидел за огромным дубовым столом у себя в кабинете, слушал мерный шелест дождя за окном и смотрел на письмо, которое пытался написать сестре Айви. Однако делу это не помогало, ибо он просто не мог сосредоточиться на будничных темах, которыми обычно интересуются маркизы и будущие матери. А уж о встрече с Виолой он точно не собирался ей рассказывать. Сестра видела ее пять лет назад, когда пыталась найти и вызволить его из плена, но при всей своей проницательности не почувствовала в ней зла, хотя сразу определила его в старших девицах Беннингтон-Джонс. Кроме того, Айви бывала очень упрямой, и Ян то ли по опыту, то ли благодаря некой общей интуиции знал, что сестра-двойняшка не на шутку рассердится, если узнает, что он решил собственноручно восстановить справедливость в отношении Виолы. Но даже когда он пытался просто ответить на тривиальные вопросы, которые Айви задавала в прошлом письме, его мысли, обычно стройные и управляемые, своевольно возвращались к очаровательной Виоле Чешир.

Он собирался в скором времени выехать к ней на первый сеанс позирования и ожидал, что она постарается направить разговор в нейтральное русло, темы поднимать общие и ни к чему не обязывающие. Однако держать в узде собственные мысли, вероятно, окажется для него трудной задачей. Ян знал, что Виоле неловко каждый раз, когда он оказывается рядом, что ее тянет к нему — чем он обязательно воспользуется. Пускаясь на поиски справедливости, он еще точно не знал, как оформить каждую деталь плана. Но теперь, когда он провел с Виолой немного времени и понял, что она неспособна скрывать смятение, которое он вызвал неожиданным возвращением в ее жизнь, что ее влечет к нему и, самое главное, что она боится разоблачения, он уже гораздо лучше представлял, как поставить такую женщину на колени.

Легкий стук в дверь прервал его размышления.

— Войдите.

На пороге появился Брэтэм.

— Ваша светлость, прибыл мистер Кафферти.

Ян посмотрел на огромные часы над каминной полкой. Без трех минут девять. Кафферти, как всегда, явился точно в назначенное время.

— Просите, — сказал он, подаваясь вперед и усаживаясь поудобнее в дубовом кресле-качалке.

Брэтэм кивнул.

— Хорошо, ваша светлость.

Ян нанял Майло Кафферти, выдающегося и незаурядного сыщика, работавшего только на тех, кто был в состоянии оплатить его услуги, чтобы тот сорвал покровы со всех секретов, которые хранила леди Чешир. И мистер Кафферти оправдывал свои высокие гонорары, ибо уже на четвертый день нашел, где леди Чешир проживает в Лондоне, меньше чем через две недели выяснил некоторые интимные подробности ее брака и состояние ее финансов, а когда она официально вышла из траура, немедленно дал знать Яну. Обычно они встречались раз в неделю, чтобы обменяться накопившимися сведениями, но вчера поздно вечером сыщик прислал записку, в которой сообщал, что у него появилась новая информация касательно леди Чешир, и просил как можно скорее увидеться. Ян согласился и назначил Кафферти встречу в своем городском особняке перед отъездом на первый сеанс к Виоле. Высокооплачиваемый агент, как всегда, выполнил его волю без вопросов и возражений.

Заслышав шаги в коридоре, Ян поднялся и в который раз подивился необычайной худобе и высокому росту сыщика, которого препроводил к нему в кабинет Брэтэм. Майло Кафферти, которому сейчас было за пятьдесят, оставил службу в столичной полиции лет семь-восемь назад из-за травмы ноги, полученной при обрушении здания в порту, после которой он начал довольно заметно хромать. И в то же время при каждой встрече с этим человеком Ян поражался его непобедимому добродушию, которое подчеркивали тонкие, намасленные усы, закрученные в форме широкой улыбки. Одним словом, мистер Кафферти совершенно не отвечал представлению, какое могло бы сложиться об отставном раненом полицейском, наверняка живущем с постоянной болью.

— Доброе утро, ваша светлость, — на учтивом, грамотном английском поздоровался Кафферти, протягивая руку и не совсем изящно ковыляя навстречу Яну с привычной улыбкой на вытянутом лице.

— Доброе, мистер Кафферти, — отозвался Ян, выходя из-за стола, чтобы поприветствовать сыщика. Пожав гостю руку, он указал ему на одно из кресел напротив письменного стола.

Кафферти с трудом опустился в него и вытянул перед собой поврежденную ногу.

— Начнем, ваша светлость?

Ян вернулся за стол.

— Прошу. Вы писали, что у вас важные новости?

— Скорее интригующие, сэр, — уточнил сыщик, заряжая атмосферу заговорщическим волнением. — И я неуверен, как их понимать.

Ян молчал, позволяя рассказчику собраться с мыслями.

Кафферти потянул себя за ворот рубашки, как будто тот душил его. Потом, прочистив горло, спросил:

— Вы когда-нибудь слышали о художнике по имени Виктор Бартлетт-Джеймс, ваша светлость?

Брови Яна очень медленно поползли вверх.

— Слышал. Кажется, его художественные дерзновения граничат с пошлостью, не так ли?

— Именно, — подтвердил Кафферти. — Большинство его работ продают частным образом состоятельным джентльменам, как правило на аукционах и за большие деньги. О нем уже давно ничего не слышно, и, поскольку он, очевидно, перестал писать, его портреты и рисунки высоко ценятся. — Он усмехнулся. Представления не имею, куда можно повесить непристойный портрет, сэр, но что есть, то есть.

Заинтригованный, но совершенно сбитый с толку, Ян качнулся в кресле.

— И этот автор провокационных картин каким-то образом связан с леди Чешир?

Кафферти пригладил усы.

Не могу сказать, знают ли они друг друга как профессиональные художники, ваша светлость. Его личность неизвестна, по меньшей мере, широкой публике. Но прошлым вечером я узнал от одного из своих осведомителей, что леди Чешир встречалась вчера днем со своим поверенным и в ходе двадцатиминутной беседы попросила, чтобы тот немедленно выставил на продажу редкий рисунок углем Бартлетта-Джеймса, который, очевидно, ей принадлежит.

Ян медленно подался вперед.

— Вы уверены?

Кафферти энергично закивал.

— Уверен, сэр, уверен. У меня вполне надежные источники. Картину выставят на аукцион в субботу, в клубе «Бримлис». — Он задумчиво нахмурил густые брови. — Хотя такой закрытый джентльменский клуб кажется странным местом для аукциона.

— Отчего же, — возразил герцог. — Место весьма подходящее, если там продают закрытое, пикантное искусство, которым могут заинтересоваться только джентльмены. Но почему сейчас?

Сыщик покачал головой.

— Не знаю, какую причину она привела поверенному, поскольку мой осведомитель находился в здании, но не на самой встрече.

Ян прищурился и забарабанил пальцами по столу.

— Продавать подобную вещь сейчас, рискуя быть пойманной на горячем… единственное объяснение, которое приходит мне на ум, это деньги, — проговорил он, — ей нужна крупная сумма денег.

— Притом срочно, — добавил Кафферти.

Несколько долгих секунд Ян молчал, напряженно размышляя над смыслом этого поступка и тем, как его можно обернуть себе на пользу.

Очевидно, Виола приняла это решение после их вчерашнего чая. Ян не был уверен, но это выглядело логичным. Он понимал, что ошеломил ее неприличными намеками, которые, однако, не тянули на заигрывания, растревожил и, возможно, даже огорчил до такой степени, что она почувствовала себя затравленной и вынужденной к немедленным действиям. Но какова цель этих действий?

Ян поднялся, обошел кресло-качалку и, сложив руки на груди, посмотрел в высокое окно. За ним стояло серое, туманное утро, капли дождя падали на дорожку его маленького сада, выстукивая отупляющий ритм. Кафферти сидел тихо, ожидая комментариев или указаний, вероятно настолько же озадаченный новостью, как и его наниматель.

Ян уже несколько месяцев платил Кафферти, чтобы его люди следили за Виолой, наблюдали, чем она обычно занимается, кого знает и где бывает. До сих пор она вела обычную для вдовы ее положения жизнь. Ничего странного или неожиданного. У нее был сын, которого она от себя не отпускала, но этот факт сам по себе никого не удивлял. Она рисовала в собственной студии в дальних комнатах городского особняка, жила на средства покойного мужа и редко принимала гостей, хотя это, безусловно, изменится с окончанием траура. Всю эту информацию передавали ему регулярно, пока он терпеливо ждал в Стэмфорде, надеясь, что рано или поздно судьба вознаградит его сведениями, которые он сможет использовать против Виолы. Однако ничто в ее передвижениях и жизненном укладе не настораживало и не вызывало хотя бы слабого интереса — до сих пор.

Этот неожиданный поворот событий встревожил Яна. По всей видимости, леди Чешир не могла распродавать активы мужа, а если бы и могла, то не стала бы этого делать, ведь законным наследником поместья был ее сын. А вот сбыть что-то из личной коллекции барона, экстравагантную картину, приобретением которой тот, быть может, обидел ее, выглядело вполне разумно, если она срочно нуждалась в деньгах. А причиной, толкнувшей Виолу на подобный риск, могли быть только планы сбежать от него. Пожалуй, на ее месте он поступил бы так же.

Тем не менее, заранее узнав о планах Виолы, он получил преимущество, и теперь оставалось лишь придумать, как его использовать.

Тут Ян резко обернулся и посмотрел на Кафферти.

— Сколько она просит за картину?

Кафферти заморгал.

— Ваша светлость, она просит стартовую цену в две тысячи фунтов.

Ян поиграл скулами, размышляя. Потом туман в его голове рассеялся, и на лице заиграла ликующая улыбка.

— Мне нужно, чтобы вы встретились с ее поверенным, — сказал он. — Сегодня, если это можно устроить.

Кафферти попытался сесть ровнее в кресле.

— Прошу прощения, ваша светлость, но вам не кажется, что у него возникнут подозрения, когда я назовусь ему?

— Это неважно. План меняется, — сказал Ян, возвращаясь к столу. Вместо того чтобы опуститься в кресло, он встал за ним, двумя руками схватился за спинку и посмотрел прямо в глаза Кафферти. — Я хочу, чтобы вы через поверенного леди Чешир сообщили ей, будто бы вы агент сыска, нанятый личным банкиром тайного покупателя. Покупателя вы не знаете, знакомы только с банкиром, но его имя тоже конфиденциально. Тайный покупатель эротического искусства услышал о предстоящем аукционе, но не хочет в нем участвовать, ибо с женой у него сложилась весьма… деликатная ситуация и она ни в коем случае не должна узнать о картине. Вместо этого он готов до конца недели заплатить владельцу три тысячи фунтов за работу Бартлетта-Джеймса.

— Предложить прямую покупку у владельца?

— Именно, — ответил Ян. — И вы, разумеется, не знаете, кто владелец, просто услышали, что картину выставляют на продажу.

— Она может не продать за такую сумму, ваша светлость, особенно если рассчитывает, что торги на аукционе принесут больше.

Сощурившись, герцог подумал об этом секунду-другую, после чего сказал:

— Если этого будет недостаточно, повышайте цену по тысяче за раз, пока не договоритесь о продаже.

У Кафферти так сильно отвисла челюсть, что тонкие усы свернулись в узлы.

— Сэр, так может дойти до скандальной суммы.

— Знаю, — прозаичным тоном подтвердил Ян. — Но я хочу, чтобы вы торговались, предлагали больше и больше, пока она не уступит.

Сыщик с сомнением покачал головой.

— А если она спросит, откуда этот… покупатель узнал о предстоящем аукционе?

Ян пожал плечами.

— Это к делу не относится. Впрочем, вероятно, из сплетен в «Бримлис». Клубу определенно выгодна огласка. Как бы там ни было, вы покупателя не знаете, а потому ответить за него не можете.

Кафферти кивнул.

— Не исключено, что она вообще откажется продавать…

— Не откажется, — с уверенностью перебил герцог, ощущая странное удовлетворение от того, что может так легко манипулировать положением Виолы у нее за спиной. — Если ей срочно нужны деньги, она с радостью согласится на частную продажу, вместо того чтобы рисковать на публичном аукционе, где кто-нибудь может узнать в ней владелицу. Даже если она заподозрит о моем участии, что вряд ли. — Он чуть понизил голос и с кривой улыбкой добавил: — А если она все-таки пойдет на попятный и решит не продавать картину, потому, что кто-то узнал о ее затруднениях, то снова окажется лицом к лицу с финансовыми проблемами, и я буду знать, что она пока не готова предпринимать решительных шагов.

Кафферти долго не отвечал, пристально глядя на герцога с выражением сомнения, даже легкой тревоги на лице; привычная улыбка исчезла с его губ, долговязое тело застыло в напряженной позе. Ян понимал его беспокойство. Сыщик ума не мог приложить, по какой такой причине герцог Чэтвин настолько остро нуждается в информации о самой обычной вдове-аристократке, что посылает людей неделями следить за ней, а потом платит огромную сумму за непристойную картину, которую она пытается тайно продать. Кафферти платили не за то, чтобы он задавал вопросы, и до сих пор не требовали совершать ничего опасного или противозаконного. Но это новое задание было в шаге от того, чтобы скомпрометировать их деловые отношения, ибо оно вызвало подозрения, которых раньше не было. И Яну эти подозрения были совершенно ни к чему.

Приятно улыбнувшись, он отпустил спинку кресла, выпрямился и сцепил руки за спиной.

— Вам не о чем волноваться, мистер Кафферти, — царственным тоном уверил он сыщика. — Мои намерения по отношению к леди Чешир исключительно благородны. Но они не подлежат огласке. Уверен, вы это тоже понимаете.

Сыщик глубоко вздохнул и кивнул, на сей раз отмахнувшись от тревожных мыслей.

— Разумеется, ваша светлость, — официальным тоном сказал он. — Я немедля займусь этим вопросом. Что-нибудь еще?

Ян покачал головой и обошел стол.

— Нет, пока ничего. Но дайте мне знать, как только договоритесь о продаже, и я сразу же выпишу чек. Если она будет настаивать на аукционе даже после того, как вы многократно увеличите сумму или вовсе откажется продавать, я тоже должен об этом узнать.

Кафферти тяжело оперся на ручку кресла и неловко поднялся.

— Сделаю, что смогу, сэр. — Он слегка передохнул, чтобы удобнее встать и распределить вес тела между здоровой и поврежденной ногой. — Картину, я так полагаю, следует доставить вам?

Ян не думал об этом, но рисунок может оказаться полезным, если он решит каким-то образом использовать его против Виолы.

— Да, пусть ее доставят сюда. Но никто и ни при каких обстоятельствах не должен узнать, что я покупатель.

— Конечно, ваша светлость. — Лицо Кафферти вновь озарилось улыбкой. — И желаю вам успеха в поисках места, куда ее повесить.

Ян усмехнулся и пожал сыщику руку.

— Брэтэм вас проводит.

— Хорошего дня, ваша светлость, — с легким поклоном сказал Кафферти и, повернувшись, заковылял к дверям.

До выхода оставалось еще десять минут, и Ян вернулся к окну. Дождь наконец утих до измороси, и цветы в саду ярко заблестели в разгорающемся свете утра. Они напомнили герцогу о Виоле, такой яркой, милой и полной красок. Придет день, и ее нежные щечки заблестят от горьких слез.

 

Глава 5

Виола стояла у окна спальни, отодвинув кружевную занавеску ровно настолько, чтобы увидеть, как герцог Чэтвин выходит из экипажа и уверенным шагом приближается к ее парадной двери. Разглядеть его как следует Виола не могла, потому что он закрывался от тумана легким плащом и надвинутым на лоб цилиндром. Но один только мощный силуэт Яна уже вселял в нее дрожь. Инстинкты хором предупреждали, чтобы она держалась от герцога подальше, и тот факт, что от одного взгляда, брошенного на него издалека, она чувствовала странное влечение, заставлял ее злиться на себя за слабость. Не исключено, что злость была ей лучшей помощницей в том, чтобы оставаться начеку.

Внезапно за миг до того, как скрыться из виду, герцог замедлил шаг и посмотрел вверх. Виола бросила занавеску и отскочила вглубь комнаты. Этому не было рационального объяснения, но она почувствовала себя оскорбленной, ее сердце застучало быстрее, и она замерла, гадая, заметил ее герцог или нет. Впрочем, это не имело значения. Она разыграет свою роль и примет Яна, как приняла бы любого другого клиента. Будет делать вид, что очарована им, а сама ни на миг не ослабит бдительности.

Только сегодня утром она отправила сына к сестре покойного мужа, чтобы тот хотя бы две недели погостил у тетки, подальше от города и от кутерьмы, которая, к сожалению, могла скоро начаться. При необходимости Виола была готова уехать с мальчиком в Европу на какое-то время. Насколько потребуется.

Повернувшись, Виола посмотрела в большое зеркало, висевшее у кровати, и распушила юбки. Она остановила выбор на ярко-желтом наряде с кружевными оборками и рукавами, желая добавить немного солнца в этот пасмурный день. Тот факт, что у платья был очень глубокий вырез и она надела свой лучший корсет, подчеркивающий полноту груди, не значил ничего, кроме желания выглядеть изысканно и женственно. По крайней мере, так себе говорила Виола. Поправив волосы, заплетенные и красиво поднятые к затылку, она с удовлетворением отметила, что вполне отвечает образу элегантной молодой вдовы, пощипала щеки, слегка прикусила губы и вышла из спальни.

За считанные мгновения Виола спустилась по лестнице на первый этаж и прошла по коридору в студию, располагавшуюся в восточном крыле здания. Она выбрала эту комнату из-за ряда высоких окон, которые улавливали утреннее солнце и скрашивали ее рабочее место, по крайней мере, довольно часто. Чтобы добавить яркости, Виола затянула стены желтыми обоями с рисунком из бутонов роз и поставила диван кремового цвета, на котором делала наброски, прежде чем браться за кисть. В углу она разместила детское кресло и стол, чтобы сын мог рисовать вместе с ней, когда ему становилось скучно в детской. Это была самая солнечная комната в доме, и Виола часто засиживалась там часами.

Однако сегодня Виоле не хотелось в ней задерживаться. Она распорядилась, чтобы Нидэм сразу вел Чэтвина в студию, и, по-видимому, герцог уже ждал ее там. Подойдя к двери, Виола задержалась, глубоко вдохнула и бесшумно переступила порог.

Яна она заметила сразу. Тот стоял у ее главного мольберта, рассматривая натюрморт, который она начала неделю назад.

На нем был вечерний костюм из тонкого черного шелка, белая шелковая рубашка и галстук в оливковую, белую и черную полоску, идеально завязанный и подчеркивающий его красивые, точеные черты. Конечно, великолепный наряд герцога в столь ранний час объяснялся тем, что он приехал позировать для портрета, но при взгляде на него Виола опешила. Ее всегда тянуло к Яну как к мужчине, но теперь это чувство стало еще тревожнее, и не только потому, что он знал о нем, но и потому, что он выглядел таким грозным, сильным и необоримо… сексуальным. Как мужчина, чью страстную натуру невозможно отвергнуть. Виола знала о последствиях таких непреодолимых желаний, и до тех пор, пока они с герцогом не расстанутся навсегда, она будет изо всех сил противиться им.

Ян поднял голову, поймал на себе взгляд Виолы, и его лицо расплылось в лукавой усмешке. Изобразив вежливую улыбку, Виола как ни в чем не бывало пошла к нему навстречу.

— Доброе утро, ваша светлость, — сказала она и опустилась в реверансе.

— Леди Чешир, — ответил герцог, выпрямляясь во весь рост и складывая руки за спиной.

— Начнем? — спросила Виола.

Пока она приближалась к Яну, его взгляд скользил по ее фигуре, потом его вниманием снова завладел мольберт.

— Сколько времени у вас занимает такая картина?

Виола подошла ближе и непринужденно сложила перед собой руки.

— Смотря сколько работы я вкладываю в нее ежедневно. Если я занята другими делами, на такое полотно могут уйти недели.

— Понимаю. — Герцог остановил на ней изучающий взгляд. — Какой смысл рисовать фрукты?

Виола рассмеялась.

— Художника занимает не сам фрукт, ваша светлость, по крайней мере, не в моем случае. Я люблю живые оттенки и насыщенные сочетания цветов. Этим, собственно, и привлекательны флористические картины и натюрморты. — Она изящно повела плечом. — И, разумеется, фрукты и цветы безобидны.

— Безобидны?

— Натюрморты нравятся почти всем, и их можно вешать в любой комнате.

Герцог искоса на нее посмотрел.

— А какие же картины, позвольте спросить, нельзя вешать в любой комнате?

Виола вздрогнула. Двойной смысл вопроса застал ее врасплох, и на долю секунды она задумалась, не может ли герцог намеренно провоцировать ее, зная о более чувственной стороне ее художественного таланта. Но нет, наверное, она сама себя накручивает. Он не может ничего об этом знать.

Несколько секунд спустя Виола ответила:

— Полагаю, любое произведение искусства можно разместить в любой комнате по выбору владельца. Я говорила о том, ваша светлость, что когда на картине много разных красок, она сочетается с любым оформлением, с любой комнатой. Или большинством комнат. — Она улыбнулась. — Вероятно, у каждого художника по-своему, но мне по душе дерзость ярких красок.

Герцог очень медленно кивнул.

— Это заметно по вашему гардеробу.

Виола заморгала.

— Прошу прощения?

Уголок его рта снова соблазнительно пополз вверх, внезапно сделав его таким привлекательным, что у Виолы чуть не перехватило дух.

— Я всего лишь хотел сказать, что яркие краски нравятся вам не только на картинах, но и на себе самой, — понизив голос, объяснил Ян. — На балу вы были в ярко-красном, вчера в насыщенном синем, сегодня на вас солнечный желтый. Эти цвета явно идут вам и выделяют вас из толпы.

Виоле показалось очень странным, что герцог не только помнил, что на ней было вчера, но и перечислил цвета всех платьев, в которых ее видел. Ей не приходилось встречать мужчин, которые замечали бы подобные вещи или хотя бы задумывались о них. Но, опять же, она всегда считала Яна незаурядным джентльменом и сейчас не могла оставить его комментарий без ответа.

— Как… необычно, что вы обратили внимание на мои вкусы в одежде, сударь, — любезно сказала Виола.

— Ничего необычного, — тут же возразил герцог. — Просто подумалось, как тяжело вам, наверное, было носить траур. Черный и серый, безусловно, не самые приятные цвета для молодой вдовы, которая предпочитает яркие краски.

Эта реплика казалась уважительной, но глубоко в душе Виола насторожилась.

— Уверена, вы мне льстите, ваша светлость, — осторожно проговорила она, не отступая от официального тона. — Но все равно спасибо на добром слове. — Повинуясь инстинкту, она отошла от герцога и начала отдергивать занавески с окон, выходивших на восток, одну за другой, чтобы впустить в комнату как можно больше света. — Я так понимаю, сударь, вам нужен классический тон?

— Вы художница, сударыня. Я поступлю в точности, как вы скажете.

Пытаясь не улыбаться, Виола вернулась к мольберту, сняла с него натюрморт и поставила незаконченную картину к стене. Потом взяла для портрета огромный чистый холст.

— Если присядете вон на тот табурет, ваша светлость, я начну.

Герцог огляделся по сторонам и заметил деревянный табурет у окна, выходившего на юг.

— Сюда?

— Да, пожалуйста, — сказала Виола, закрепляя холст на мольберте. — Освещение у этого окна лучшее из того, чем мы пока располагаем. Будем надеяться, что когда мы приступим к самому портрету, выглянет солнце и у нас тут станет ярче.

— Вы не будете рисовать его сейчас? — спросил герцог, подходя к высокому деревянному табурету и с легкостью усаживаясь на него.

Взяв с небольшого столика альбом и корзину для рукоделия, заполненную всяческими приспособлениями и материалами, Виола отнесла их к дивану, стоявшему в пяти футах от герцога, и удобно устроилась на подушках.

— Сначала я сделаю набросок, а потом буду переносить его на холст, но сегодня до этого вряд ли дойдет, — уточнила она. — На табурете долго не выдерживают, а точнее, не высиживают.

— Так вот почему вам достался уютный диван, а мне — маленький деревянный табурет? — шутливо поинтересовался герцог.

Виола улыбнулась, развязала корзину для рукоделия и принялась перерывать всевозможные тюбики и угольные карандаши, пока не нашла подходящий.

— Когда дело доходит до красок, я обычно стою или сижу на таком же табурете, как и вы, ваша светлость.

— Вот как, — бросил герцог, — значит, нам обоим будет неуютно.

Знал бы он, насколько неуютно ей прямо сейчас.

— Пожалуй, — отозвалась Виола, перекладывая альбом на колени, откидываясь на спинку дивана и переводя взгляд на герцога, — хотя мне это привычно, и, когда процесс меня захватывает, я, признаться, почти не замечаю неудобств.

— Охотно верю.

Очередной уважительный и вполне обычный ответ, который, если задуматься, мог содержать в себе целый мир завуалированных значений. В свете того, что их связывало в прошлом, чопорность их разговоров начинала казаться Виоле смешной, почти нелепой. Если бы ее не подмывало бежать от герцога куда глаза глядят, она могла бы расхохотаться и предложить ему рассказать, что он думает на самом деле.

Несколько минут Виола молча работала, изображая герцога в позе, которую, с его одобрения, собиралась использовать для портрета. Ян наблюдал за ней издали, и с этим напряженным вниманием было труднее всего справляться. Виола физически чувствовала на себе взгляд герцога, как будто он изучал каждую прядь ее волос, каждый изгиб тела и черту лица. На ее практике большинство позирующих, даже взрослые, очень скоро начинали скучать и отвлекаться. Некоторые принимались болтать без умолку, других одолевало нетерпение. А с герцогом Чэтвином было такое чувство, что он ни на какие сокровища не променял бы возможности быть сейчас здесь.

— Знаете, — сказал герцог, обрывая мысли Виолы, — чем больше смотрю на вас, леди Чешир, тем больше уверяюсь, что мы уже встречались.

Виола заставила себя сохранять спокойствие и поборола импульс посмотреть герцогу прямо в глаза.

— Полагаю, это возможно, — уклончиво ответила она, делая вид, что увлечена работой, и энергично заштриховывая что-то в альбоме.

Еще несколько мгновений прошло в молчании. Потом герцог тихо пробормотал:

— Уверен, вы понимаете, что мне нравится за вами наблюдать.

У Виолы перехватило дух, и она на долю секунды замерла с карандашом в руке, но поднять взгляд на герцога и обнаружить, как ее ошеломило его откровенное замечание, не посмела. И какого ответа, скажите на милость, он от нее ждал?

— Не сомневаюсь, вы мне льстите, ваша светлость, — с натянутой улыбкой выдавила из себя Виола.

Герцог усмехнулся.

— Вам неловко, когда я говорю, что вы меня привлекаете?

О боже!

Виола вздохнула, на секунду-другую закрыла глаза и ответила:

— Пожалуй, не стоит обсуждать подобные темы, ваша светлость.

Ян, к счастью, не стал спорить, но и сверлить ее взглядом не прекратил. В этот момент Виола решила, что лучше свести их необходимое общение к обыденным темам. Ей совершенно не хотелось знать, что герцог думает на самом деле.

Мгновение спустя он спросил:

— Надеетесь ли вы снова выйти замуж, сударыня?

Наконец-то. Вопрос, который она может обсудить.

— Нет, не думаю, — не колеблясь, ответила Виола. — По меньшей мере, не так скоро. Я сейчас живу полной жизнью и счастлива этим.

— Ответ из тех, какие дают королеве.

Тут Виола все-таки подняла голову.

— Прошу прощения?

Герцог пожал плечами и, сощурившись, встретил ее взгляд.

— Похоже, вы заучили эту реплику для всех официальных расспросов на этот счет.

Виола облизала губы и, промешкав лишь короткий миг, вновь сосредоточилась на рисунке.

— Вообще-то, ваша светлость, это правда.

Герцог выдержал паузу, потом спросил:

— Вам не пришлась по вкусу замужняя жизнь?

Виола немного подумала и решила ответить честно.

— Напротив, мне почти все нравилось. Хотя внезапная кончина мужа не позволила нам провести много времени вместе, он был очень добр ко мне и великодушен. — Она снова улыбнулась. — И я горда тем, что могу растить и лелеять его наследника, моего сына.

— Значит, либо ваша нянечка великолепно справляется с обязанностями, либо мальчик очень хорошо воспитан. Пока что, леди Чешир, я не увидел и не услышал ни намека на то, что в вашем доме живет ребенок.

Бросив на герцога взгляд из-под ресниц, Виола решила не искать в его реплике подвоха.

— На самом деле его нет в Лондоне, он гостит у родственников мужа, за городом.

— Ах, — отозвался герцог и после короткой паузы добавил: — И вы не поехали с ним?

Виола подула на рисунок, чтобы избавиться от грифельной крошки.

— Думаю, я скоро к нему присоединюсь. Но сначала нужно нарисовать ваш портрет.

— Получается, я лишаю вас возможности проводить время с ребенком?

Виола улыбнулась и подняла голову.

— Не вините себя, ваша светлость. Разумеется, я ужасно по нему скучаю, но это мой первый сезон после траура, и, откровенно говоря, мне кажется, что короткая разлука ему не повредит. Мальчику скоро пять, он сын барона, и ему нужно привыкать к своему месту в семье.

— Бог мой, да вы в самом деле гордая мать, — повеселев, сказал герцог.

Виола кивнула.

— Уверена, сударь, вы будете не менее гордым отцом, когда у вас появятся свои дети.

— Полагаю, вы правы, — согласился герцог и через несколько мгновений спросил: — А как его зовут?

— Джон Генри Клиффорд Крессуальд, лорд Чешир, — с теплотой в голосе ответила Виола.

— Так вы его зовете?

Виола перестала рисовать и посмотрела на герцога.

— Зову?

Герцог опять усмехнулся и запустил пальцы в волосы.

— Дорогая леди Чешир, ваш ответ был таким длинным и официальным, что я невольно засомневался, так ли вы зовете сына, когда остаетесь с ним в детской вдвоем.

Виола поджала губы, чтобы не прыснуть со смеху.

— Прошу прощения, ваша светлость, но вы сами сказали, я гордая мать. Вообще-то я зову его Джон Генри, если, конечно, он не начинает баловаться. В последнем случае обращение по полному имени и титулу помогает его утихомирить.

— Понимаю. Старые как мир материнские уловки.

Тут Виола не сдержала смеха.

— Мой дорогой лорд Чэтвин, никаких материнских уловок не существует, уверяю вас. Мы просто делаем все, что в наших силах, и надеемся, что любовь и дисциплина, которыми мы окружаем наших драгоценных детей, дадут им благородное сердце и помогут идти по жизни твердым шагом и с гордо поднятой головой.

Герцог покачал головой и усмехнулся.

— Даже теперь ваш ответ кажется заготовленным.

— Так и есть, — подтвердила Виола, заговорщически понизив тон. — Изо дня в день я слышала эти слова от матери, хотя вместо «любви» она говорила «пример». — Она чуть нахмурилась и добавила: — Никогда не понимала, как можно дать детям благородное сердце, не показав им сначала своей любви. Думаю, это лучший пример.

Улыбка на красивом лице герцога захватила Виолу, и несколько секунд они молча смотрели друг на друга, ощущая взаимную тесную связь, которой, однако, не находилось ни названия, ни объяснения.

— Вы очень любите сына, — тихо проговорил герцог.

Сердце Виолы растаяло при одном упоминании об этом даре небес.

— Безмерно, ваша светлость. Все, что я делаю в жизни, делается ради него и для его блага.

Герцог долго молчал, пронизывая ее взглядом. Потом его глаза медленно сузились, а улыбка начала тускнеть, как будто Виола сказала или сделала что-что, что его раздосадовало.

Он заерзал на табурете и сел ровнее.

— В таком случае вам, наверное, хочется больше детей?

Голос Яна сделался колючим от внезапного холода. Эта смена настроения напомнила Виоле, какое место она занимает в жизни герцога и как неразумно быть с ним чересчур откровенной. Чем меньше он будет знать о ее личных делах, особенно о том, как далеко она готова зайти, чтобы защитить Джона Генри, тем лучше.

Потупив глаза, она сухо ответила:

— Не обязательно. Для этого сначала придется выйти замуж, а мне пока о браке думать не хочется. К тому же сын и наследник имения у меня уже есть.

— Вы не хотите дочь?

Уголки ее губ слегка приподнялись.

— Дочерей по заказу не рожают, ваша светлость. И, если уж быть совсем откровенной, вынашивать ребенка было невыносимо.

Герцог удивился. Виола почувствовала это, даже не поднимая глаз.

— Как странно слышать это от леди, — сказал он.

Виола пожала плечами и чуть склонила голову набок.

— Возможно, если у леди не бывает осложнений при родах и ребенок легко появляется на свет.

— У вас были проблемы со здоровьем?

Желание герцога обсуждать настолько деликатные и личные темы заставило Виолу насторожиться, особенно учитывая деловой характер, который носило их знакомство. Сам факт, что приходится беседовать с джентльменом о деторождении, уязвлял ее чувства, но, бросив быстрый взгляд на Яна, она решила, что тот искренне заинтересовался и ничуть не смущается предметом разговора.

Виола вздохнула.

— Да, я почти все время плохо себя чувствовала. Джон Генри родился ножками вперед на четвертый день схваток, и я чуть не умерла, пока он появился на свет. Каждый день благодарю Бога, что находилась тогда в Лондоне и смогла прибегнуть к помощи хорошего врача. Будь это за городом, думаю, мы бы погибли вдвоем, как это чаще всего происходит, когда ребенок рождается неправильно.

— Это… прискорбно, — подавленно пробормотал герцог. — Ваш муж, наверное, места себе не находил от волнения.

Виола мысленно содрогнулась, как с ней всегда бывало при мысли о тех мрачных днях.

— Наверняка, — согласилась она, быть может, чересчур живо. — В любом случае этот… опыт дался мне весьма тяжело, и я не спешу его повторять.

— Моя сестра должна вот-вот родить второго ребенка, и она в восторге, — рассеянно проговорил герцог. — Или так мне кажется.

Значит, леди Айви беременна. Но рассказать подробнее она герцога не попросит.

— Что ж, ради нее и я оставлю мрачные мысли. Это чудесная новость.

— В самом деле, — согласился герцог, едва заметно кивнув. — Подозреваю, ее муж тоже места себе не находит.

Широко улыбнувшись при этих словах, Виола заметила:

— Не сомневаюсь, но, вероятно, от радости, если ее первые роды прошли без проблем.

Герцог не ответил, просто продолжал с непроницаемым видом наблюдать за Виолой. Та вернулась к наброску, который, к счастью, был уже почти готов, надеясь, что Ян догадается закрыть тему и оставить в покое деторождение, свою сестру и в особенности прошлое.

— Могу я задать вам еще один вопрос, леди Чешир? — несколько секунд спустя проговорил герцог.

Герцог определенно не ждал, что она станет перечить, да и как было возражать, когда его голос внезапно сделался гладким и шелковым, а тон интимным. Виола опять начала теряться, у нее участился пульс, но взглянуть на Яна она не смела.

— Конечно, ваша светлость, — как можно чопорнее ответила она.

Герцог глубоко вдохнул и медленно выдохнул.

— За все время вы ни разу не спросили меня о моем прошлом, интересах, семье или загородном доме. При других обстоятельствах я не счел бы это необычным, но, поскольку я мучаюсь догадками, где мы могли встречаться прежде, и открыто говорил вам об этом, мне… любопытно, почему так получается.

Виола замерла, опустив глаза в альбом, во рту у нее пересохло. Пытаясь изобразить равнодушие, она сказала:

— Я… право, я не думала об этом.

— Нет? — усомнился герцог. — Вам не приходило в голову задать мне хотя бы общие вопросы о моих повседневных делах или знакомых, которые могут оказаться общими? Вы никогда не задумывались, где могли пересекаться наши дороги? Я даже упомянул о своей сестре, но вы не спросили, как ее зовут, не говоря уже о том, где она живет и носит ли титул.

Своим укором герцог почти разозлил Виолу, хотя по большому счету ей следовало злиться на себя, а не на него, ибо его недоумение было вполне обосновано. Будь она умнее, она бы уже давно обменялась с ним любезностями, а теперь подобное невнимание с ее стороны начинало выглядеть подозрительным. Хотя, опять же, у нее нет причин думать, что герцог знает о ее мотивах. Он сомневается в них, и только.

— Прошу прощения, ваша светлость, — любезно проговорила Виола, убирая угольный карандаш обратно в корзину и вставая с альбомом в руках. Открыто встретив взгляд герцога, она продолжала: — Честно говоря, я об этом не думала. Разумеется, мне любопытно, но я просто предположила, что у вашей сестры есть титул и живет она за городом. — Она широко повела свободной рукой. — Но, как я уже говорила, если мы встречались прежде, я ничего не припоминаю. И, конечно же, мне не пристало так подробно расспрашивать клиентов и вмешиваться в их жизнь, особенно если речь идет о джентльменах с таким высоким титулом, как у вас. Уверена, вы меня понимаете.

На секунду-другую у герцога сделался такой вид, будто он вот-вот рассмеется. Потом он грозно протянул:

— Понимаю. Очень… благородно с вашей стороны уважать мое положение, леди Чешир.

Фраза герцога прозвучала несколько насмешливо, и Виоле пришлось побороть нелепый импульс опуститься перед ним в глубоком реверансе. Вместо этого она отмахнулась от его двусмысленной похвалы и смело пошла к нему навстречу, чуть приподняв подбородок для уверенности и растянув губы в удовлетворенной улыбке.

— Я закончила первый набросок, ваша светлость, — сказала она, останавливаясь рядом с герцогом и крепко прижимая альбом к груди. — Быть может, хотите взглянуть?

Герцог слегка повел бровью, но остался сидеть.

— Непременно.

Поскольку он не поднялся с табурета, его макушка оказалась на уровне плеча Виолы. Она подобралась настолько близко, насколько было возможно, чтобы не касаться Яна, потом вытянула перед собой руку с альбомом, чтобы они могли вместе рассмотреть рисунок.

— Это всего лишь грубый набросок, но так легче представить, каким будет портрет.

Герцог какое-то время разглядывал рисунок, после чего сказал:

— Сходство отлично схвачено. Надо сказать, мне… отраден ваш талант.

— Благодарю вас, ваша светлость, — вежливо ответила Виола, хотя на самом деле ее разбирала досада, ибо тон герцога казался ей скорее удивленным, чем довольным. От этого ей вдруг захотелось объяснить, как непроста работа художника. — Позволите немного посвятить вас в процесс?

Ян бросил на нее быстрый взгляд.

— Процесс?

— Как у меня получаются рисунки.

На лице герцога мелькнула растерянность, потом он утвердительно кивнул.

— Конечно.

Виола склонила голову набок и сосредоточилась на наброске.

— Фон будет, каким пожелаете, вероятно, залитое солнцем окно библиотеки или что вам будет угодно. Цвета одежды тоже можно сделать по вашему вкусу, независимо от того, в чем вы будете приходить позировать. — Она принялась отмечать кончиками пальцев отдельные линии. — Обратите внимание на углы скул и квадратную форму челюсти. Ваши бакенбарды немного короче, чем сейчас носят джентльмены, но вам они очень идут. Также я попыталась придать глубину вашему взгляду. У вас удивительные, темные глаза, в них много жизни, но, если я нарисую брови чересчур изогнутыми или тонкими, образ может получиться излишне веселым, а такой формальный портрет, как мне кажется, требует серьезности.

Герцог едва заметно кивал, якобы поглощенный рисунком.

Виола перевела взгляд на него.

— У вас хороший лоб — не слишком широкий и не слишком вытянутый — и безупречная кожа. Пожалуй, для солидности зачешу вам волосы на затылок, чтобы открыть лицо. — Она протянула руку и принялась убирать шелковистые пряди с его лба. — Думаю…

Герцог схватил ее за запястье и отпрянул от нее как ошпаренный.

Виола ахнула от неожиданности.

Герцог не шевелился, просто крепко держал ее за руку и пристальным взглядом выпытывал в ее глазах самые сокровенные тайны.

Виола шумно сглотнула и попыталась вырваться, но Ян отказывался ее отпускать. Сердце, которое теперь оказалось всего в нескольких дюймах от его лица, бешено заколотилось в груди, их тела очутились так близко, что Виола тут же почувствовала себя окруженной — загнанной.

— Прошу прощения, ваша светлость, — хрипло проговорила она, безуспешно пытаясь высвободить запястье из хватки герцога.

И тут Ян заморгал, едва заметно, будто выходя из транса, покачал головой и озадаченно нахмурил брови.

— Ваша светлость? — снова прошептала Виола.

Герцог медленно опустил ресницы и уставился на ее груди, завораживающие полусферы которых открывал глубокий вырез туго затянутого лифа. Под этим откровенным взглядом у Виолы перехватило дух, по телу разлилось тепло; а герцог все смотрел, и на бесконечный миг она испугалась, что он преодолеет последнюю преграду в три дюйма, положит щеку ей на груди и примется жадно их целовать.

Казалось, воздух вокруг них трещал, заряженный глубоко спрятанными воспоминаниями Виолы о тех днях, когда Ян жался к ней в отчаянии. Ей вдруг стало страшно, что своим невинным прикосновением она разбередила те обрывки памяти, которые остались у него.

— Виола… — пробормотал герцог.

Заслышав свое имя, Виола распахнула глаза, но не шелохнулась, оставаясь в опасной власти Яна, не понимая, что говорить, что делать и делать ли что-нибудь вообще. Тикали секунды, и, наконец, герцог резко вдохнул и поднял глаза к ее лицу.

Едва их взгляды встретились, его глаза вспыхнули диким пламенем, и от страшного голода, который увидела в их темных глубинах Виола, сердце замерло у нее в груди, а желудок скрутило в узел.

Он что-то помнит…

И вдруг, в одночасье, огонь погас. Настроение в студии изменилось, герцог обольстительно сузил веки, а его красивый рот изогнулся в кривой улыбке. Как будто он силой воли отмел растерянность и возбуждение и стал совершенно другим человеком, вернулся к образу грозного, неотразимого джентльмена, каким вошел в ее дом. Герцог по-прежнему не отпускал запястья Виолы, но теперь его пальцы сделались нежными и заскользили по ее чувствительной коже. Мгновение спустя Ян поднял ее руку и осторожно коснулся мягкими губами кончиков ее пальцев.

Ошеломленная, Виола чуть не уронила альбом, за который до сих пор цеплялась как за спасательную шлюпку; колени у нее подгибались, но отвести глаз она не могла.

Пристально наблюдая за ней, герцог водил головой взад-вперед, лаская костяшки пальцев изысканными прикосновениями губ. Виолу лихорадило, ее тело мгновенно распалилось сексуальным томлением, которое она помнила, но не испытывала уже много лет. Потом, подняв ее руку еще выше, герцог слегка склонил голову набок и стал целовать запястье, маленькими шажками прокладывая сладкую тропинку, дразня горячим дыханием, доводя до беспамятства.

— Вы прекрасны, — прошептал герцог, не отводя губ от запястья. — Ничего не могу с собой поделать, когда вы так близко.

В каком-то смысле Виола ему верила. И все-таки внимание, которое он уделял ей сейчас, разительно отличалось от страсти, которую она ощущала и видела в его глазах всего пару мгновений назад. Теперь она казалась напускной — как будто мысли и чувства Яна раздвоились. Как будто он действовал по плану.

Силы вернулись к Виоле, эмоции улеглись, и она снова попыталась высвободить руку. На сей раз герцог ее отпустил.

Он поднялся, и Виола попятилась на шаг, обеими руками прижав альбом к груди в некоем подобии самозащиты.

— Вы знаете, я хочу поцеловать вас, Виола, — хрипло прошептал он.

Виола чуть приподняла подбородок, начиная закипать от гнева. Герцог явно решил, что может помыкать ею, как ему вздумается, что она будет исполнять каждое его желание и прихоть. Она оставила такую покорность в Уинтер-Гардене, когда ушла от своей деспотичной семьи, и окончательно поставила на ней крест, когда умер муж. Она никому больше не позволит решать за себя. Особенно мужчине, который использует ее женскую природу против нее самой. Но самым страшным, самым отвратительным чувством после того, что произошло несколько мгновений назад, было подозрение, что Ян притворяется. Или лжет с какой-то гнусной целью.

Сердце Виолы колотилось, лицо, несомненно, сделалось ярко-розовым, к удовольствию герцога, но она встретила его взгляд, натянуто улыбнулась и с чопорным сарказмом ответила:

— В самом деле, ваша светлость, вы производите впечатление человека, которому по вкусу подобные развлечения, но я не думаю, что мне стоит вам потворствовать. И, разумеется, это повредит нашим деловым отношениям.

Брови герцога взмыли вверх, губы искривились. Виола не могла определить, удивила она его или развеселила, но если бы пришлось гадать, она бы сказала, что и то, и другое. Однако дожидаться ответа она не стала. Проскочив мимо Яна, она быстро вернулась к своему письменному столику, положила на него альбом, позвонила в колокольчик, вызывая слугу, потом повернулась лицом к герцогу и скрестила перед собой руки.

— Полагаю, на сегодня достаточно. Дворецкий проводит вас…

Ян добрался до нее в три шага.

Схватив Виолу за обе руки, он рванул ее к себе и налетел на ее рот, не грубо, но с непоколебимой решительностью.

Писк вырвался из ее горла при первом касании, и на долю секунды ей захотелось оттолкнуть Яна и закричать. Потом все негативные мысли испарились: герцог принялся ласкать ее губы своими, убеждая раскрыться, подчиняя ласковым напором и заставляя таять изнутри. Сама того не желая, Виола тихонько всхлипнула.

Этот вздох повиновения подстегнул Яна. Отпустив руки Виолы, он обнял ее и притянул ближе. Одна его ладонь легла на спину, второй он обхватил шею, коснувшись пальцами волос на затылке. Рот герцога изощренно подминал Виолу под себя, оживляя каждый нерв в ее теле, напоминая о наслаждениях, которые может дать только мужчина. Его язык порхал по верхней губе, потом устремлялся внутрь, и она встречала его дразнящими касаниями своего языка, завороженная им, его вкусом, его запахом. Зажатая в объятиях герцога, Виола не могла ничего иного, кроме как принимать его. Но как только она обвила его руками ниже пояса и отдалась желанию, он замер, а потом очень медленно поднял голову.

Виола почувствовала, как Ян разжимает ее руки, отстраняет ее от себя и делает шаг назад. Ее ресницы распахнулись, и она подняла затуманенный взгляд к его лицу.

Герцог смотрел на нее сверху вниз, его темные глаза были непроницаемы, дыхание вырывалось из груди резко и быстро; ему тяжело давался контроль над собой.

Внезапно за спиной герцога раздался тихий кашель. Виола вспомнила, что звонила в колокольчик перед тем, как Ян набросился на нее, и с ужасом осознала, что они не одни.

— Не нужно меня недооценивать, леди Чешир, — прошептал герцог только для ее ушей и с усмешкой добавил: — От меня не так просто отмахнуться.

Виола пришла в ярость. Ей захотелось отвесить красавцу герцогу пощечину за то, что тот воспользовался ее слабостью и поставил ее в неловкое положение. Но едва она попыталась это сделать, как поняла, что Ян до сих пор держит ее за руки.

В следующий миг, когда герцог улыбнулся, отпустил ее и шагнул в сторону, обнаружив за собой лакея-новичка, который смущенно мялся в дверях, Виола внутренне сжалась, ибо начала понимать, что он сделал. Слуги не умеют держать язык за зубами, и к концу дня вся округа будет знать, что молодую вдову Чешир, которая так недавно вышла из траура, застали целующейся с герцогом Чэтвином, в собственной студии, и целующейся не просто так, а со страстью.

Словно почувствовав гнев и унижение Виолы, герцог громко, чтобы все слышали, сказал:

— Простите, сударыня, но я… не устоял перед вашими чарами. Разумеется, у меня и в мыслях не было злоупотреблять вашим доверием.

Он прочистил горло, бросил мимолетный взгляд на лакея и снова посмотрел в глаза Виоле.

— Увидимся в пятницу, на нашем следующем сеансе. Герцог произнес это как утверждение, а не как вопрос, и тем самым не позволил Виоле критиковать его действия и отказать ему, чтобы хоть как-то сохранить лицо. Откровенно говоря, он провоцировал ее — попробуй, возрази мне, знатному и могущественному мужчине, — прекрасно понимая, что она этого не сделает.

Приняв холодный вид, Виола ответила:

— Возможно, в следующий раз нам лучше поработать в саду, ваша светлость. Свежий воздух нам обоим пойдет на пользу, не находите?

На несколько секунд герцог замер, и только лукавая усмешка расплывалась по его лицу. Потом, к полному изумлению Виолы, он подмигнул — подмигнул — ей, коротко кивнул, повернулся и подошел к лакею, и тот выпроводил его из студии.

Виола стиснула кулаки и прижала их к бокам, чтобы в ярости не крушить окна. Приходилось признать, что герцог не прост, но она тоже умна и больше не позволит так легко загнать себя в угол.

Он поднял ставки, тут не поспоришь. Но к пятнице, поклялась себе Виола, она будет к нему готова.

 

Глава 6

Виола переступила порог офиса в Челси, где принимал посетителей ее многолетний поверенный Леопольд Дункан, эсквайр. Утро выдалось довольно теплым и солнечным, и маленькая комнатка, в которой она сейчас стояла, казалась такой же тесной и душной, как экипаж, из которого она только что вышла. Но это не имело значения. Виола не собиралась задерживаться надолго и вообще не планировала встречаться сегодня с Дунканом, пока не получила от него записку с просьбой срочно приехать.

Закрыв зонтик и повесив его на стойку у двери, Виола сняла кружевные персиковые перчатки и поздоровалась с помощником юриста, Кельвином Бартлеттом, кивнув ему и бросив короткое «доброе утро». Мгновение спустя тот проводил ее в личный кабинет Дункана. Юрист сидел за массивным письменным столом и выводил что-то на листе бумаги.

Услышав, что Виола вошла, Дункан поднял голову и тут же вскочил. Его глубоко посаженные глаза вспыхнули, а круглое, побитое оспой лицо как всегда осветилось радушием.

— Ах, доброе утро, леди Чешир, — прямо-таки пропел юрист, одергивая жилет в попытке прикрыть большой живот и выходя навстречу посетительнице.

Виола улыбнулась и протянула ему руку.

— Доброе утро, мистер Дункан. Отлично выглядите.

— Вы тоже, сударыня, — ответил он, подхватывая ее пальцы и в быстром поклоне касаясь их губами. — Прошу, присаживайтесь.

Виола подошла к огромному бархатному креслу, на которое указал поверенный, и грациозно опустилась на край подушки. В кабинете Дункана имелось всего два кресла, не считая его собственного, и оба так раздулись от набивки, что неосторожный посетитель был обречен некрасиво в них проваливаться. В этом кабинете все было либо раздутым, либо непомерно большим, либо сочетало в себе оба эти качества: занавески, стол, кресла, картины и рамы, даже камин, и Виола знала наверняка, что обставляла комнату жена юриста. Все, кроме темно-коричневого стола и огромного полотна с изображением красных роз над камином, было выкрашено в цвет летнего неба, что подчеркивали ряды вычурных белых кружев.

— Так что за сведения вы хотели мне столь срочно сообщить? — непринужденно спросила Виола, складывая руки на коленях, поверх перчаток и ридикюля! — Полагаю, это связано с субботним аукционом?

Дункан явственно крякнул, возвращая свои округлые телеса обратно в кресло.

— Так и есть, — ответил он, подаваясь вперед и складывая руки поверх разбросанных в беспорядке бумаг. — Вчера у меня был необычный посетитель, сыскной агент, который попросил немедля переговорить с вами касательно продажи работы Бартлетта-Джеймса.

Нахмурив лоб, Виола переспросила:

— Сыскной… агент?

— Сыщик, — пояснил Дункан. — Нанятый частным образом.

Совершенно сбитая с толку, Виола покачала головой.

— Простите, мистер Дункан, не хочу показаться невежей, но… нанятый частным образом для чего?

— Судя по всему, чтобы заключить сделку, — без запинки ответил поверенный.

Виола заморгала.

— Прошу прощения?

— Признаться, поначалу я сам был озадачен. Я юрист, а не хранитель музея. — Тут он усмехнулся и почесал бакенбарды. — Но из нашей короткой беседы я понял, что этот агент, видимо, работает на банкира, который представляет неизвестную персону, желающую купить у вас картину до аукциона, не глядя. Торг для этой персоны также уместен.

Виоле потребовалось несколько долгих секунд, чтобы осознать весь смысл сказанного. Еще никто и никогда не предлагал ей прямых продаж, и в любое другое время, при любых других обстоятельствах она бы отмела эту информацию как любопытную, но довольно тривиальную. Но сейчас было много причин, чтобы от такого нового и неожиданного поворота ей стало не по себе.

— Как зовут этого человека?

— Агента?

Виола кивнула и замерла в ожидании, чувствуя, как внутри нее закручивается клубок нервов.

Дункан принялся рыться в бумагах на столе и, наконец, нашел визитную карточку.

— Ах, вот он. Некто… мистер Майло Кафферти.

Майло Кафферти. Она никогда прежде не слышала этого имени.

— И представляет он, говорите, неизвестного покупателя?

Дункан потянулся через стол и дал карточку Виоле.

— Если быть точным, он представляет банкира покупателя.

Виола смотрела на отпечатанные буквы, но не видела на обычной, недорогой белой карточке ничего, кроме имени и звания.

— Зачем нанимать сыщика в качестве третьей стороны, если требуется всего лишь поговорить с вами о продаже картины, даже картины подобного рода? — спросила Виола, поднимая глаза на юриста. — Что здесь расследовать?

— Признаться, сам ломаю голову, — с полуулыбкой отозвался Дункан. — Даже для работы неуловимого Виктора Бартлетта-Джеймса это, по-моему, немного чересчур. Не находите?

— В самом деле. — Виола в задумчивости постукивала карточкой по кончикам пальцев. — Вам не показался подозрительным этот мистер Кафферти?

Юрист пожал плечами.

— Не особенно. На вид обычный малый. Но вся эта ситуация действительно кажется мне несколько подозрительной.

— Отчего же?

— Почему бы, скажем, потенциальному покупателю просто не прислать банкира? Или, если уж на то пошло, почему не доверить мне, как юристу анонимно заключить эту сделку в интересах обеих сторон — покупателя и продавца? — Он покачал головой, и лицо его сделалось серьезным. — Наверное, можно сказать, что этот джентльмен (а я полагаю, что это джентльмен) просто частный коллекционер, который обладает большими средствами и влиянием и пытается такими методами защитить свою репутацию. Но зачем, скажите на милость, идти такими нелепыми, окольными путями, если эту картину всего через несколько дней можно будет купить на аукционе? Даже если он скрывает покупку от подозрительной жены, в клубе «Бримлис» эта дама вряд ли появится. — Дункан бросил на Виолу пронзительный взгляд из-под насупленных бровей. — Одно дело сохранять анонимность, и совсем другое — заходить в своей скрытности настолько далеко. Кафферти даже имя банкира отказался называть.

Дункан умолк, позволяя Виоле поразмыслить над сказанным. Виола повернула голову к маленькому окну, но увидела лишь поросшую плющом кирпичную стену соседнего здания. Не самый красивый вид, но дневной свет это окно как-никак пропускало. Да и кирпичная стена не отвлекает внимания, когда человеку нужно подумать, как ей сейчас.

Хотя новый поворот событий тревожил Виолу, она отказывалась поддаваться панике. Вполне возможно, что у этого таинственного покупателя есть веские причины скрывать ото всех свое имя, особенно если это очень важный человек, быть может, работающий в правительстве или на королевскую семью, или же занимающий выборную должность. С другой стороны, учитывая все необычайные события, произошедшие в ее жизни за эти три недели, она не могла не разделять сомнений Дункана. А Дункану она доверяла. Он один знал, что скандальные эротические полотна ее рук дело. И за все эти годы ни разу не принизил ее за то, что она рисовала такие картины, не выказывал презрения, продавая их, и никому ни под каким предлогом не выдал ее тайны. И Виола щедро платила юристу за его здравомыслие.

Однако эта новая ситуация, похоже, волновала Дункана, и это само по себе не могло не тревожить Виолу. Поверенный ничего не знал о ее прошлом, и у него не было причин задаваться вопросом, а не аукнулись ли ей события пятилетней давности в лице Яна Уэнтворта.

Внезапно Виолу оглушила мысль, от которой кровь застыла в жилах и по телу побежали мурашки. Метнув быстрый взгляд на поверенного, она спросила:

— Что если кто-то заподозрил во мне художницу и нанял сыщика, чтобы выяснить, правда ли это, и тот явился к вам под предлогом, что хочет купить картину?

Юрист ответил не сразу. Он склонил голову набок и смерил Виолу задумчивым взглядом.

— Вы кому-нибудь говорили о предстоящем аукционе, леди Чешир?

Уголки ее губ слегка опустились.

— Нет, никому. Но я уверена, многие знают о нем, ведь до назначенного дня осталось меньше недели.

Поверенный кивнул и снова задумался.

— Но вы никому не говорили?

— Ни единому человеку, — уже с большим напором повторила Виола. — Думаю, вы понимаете, что моя репутация перестанет быть безупречной, стоит кому-то узнать о связи между мной и работами мистера Бартлетта-Джеймса.

Этот решительный ответ как будто удовлетворил юриста, но вскоре последовало:

— А ваши слуги?

Расспросы Дункана породили у Виолы вихрь новых и пугающих мыслей.

— Я никогда не посвящаю слуг в подробности, но даже если бы они знали, что я рисую такие картины, сомневаюсь, чтобы у кого-то из них хватило безрассудства рисковать работой и рекомендациями, тем более, если у них нет доказательств.

— Вам лично или имению вашего мужа никто не угрожал?

Пугающий поцелуй Яна Уэнтворта…

Виола заерзала в кресле.

— Насколько мне известно, нет.

— И у вас ничего не украли?

— Украли?

Дункан остановил на ней проницательный взгляд.

— Просто я думаю, не может ли это быть началом неких интриг с целью шантажировать вас?

Эта мысль никогда прежде не приходила Виоле в голову, и от такого предупреждения во рту у нее пересохло, а по телу прошел мороз.

— На работы Бартлетта-Джеймса нельзя просто так наткнуться у меня в доме, — ответила она, пытаясь унять дрожь в голосе. — Каждую законченную картину или набросок я запираю на чердаке, единственный ключ находится у меня, а рисунки, над которыми я еще работаю, никогда не остаются в студии без присмотра — по очевидным причинам.

Дункан понимающе кивнул. Потом, шумно выдохнув, откинулся на спинку кресла, насупил густые брови и сложил руки на круглом животе. Помолчав несколько секунд, юрист безапелляционно заявил:

— Вы, разумеется, не подозреваете никого из моих подчиненных в нескромности, леди Чешир.

От этой мысли, также неожиданной для Виолы, было рукой подать до гораздо более серьезных сомнений.

— Вы по-прежнему единственный человек, который знает, что художник — это я, верно?

— Несомненно, — ответил юрист и решительно кивнул. — Я никому не говорил ни слова. Но мой секретарь и счетовод знают, что редкую картину Бартлетта-Джеймса на аукцион выставили вы. К сожалению, такую информацию приходится указывать. Однако уверяю вас, они думают, что картина принадлежала вашему мужу и вы просто хотите избавиться от этого… э-э… пикантного произведения искусства. — Он немного заерзал в кресле. — Уж простите за прямоту, леди Чешир.

— Не стоит извинений, — с утонченностью и достоинством ответила Виола. За все годы, что Дункан работал на нее, это была его самая смелая попытка высказать личное суждение о ее картинах, и не будь она так встревожена внезапной угрозой своему будущему, то улыбнулась бы стараниям юриста быть деликатным. Вместо этого Виола вернулась к первоначальному вопросу.

— Предположим, мистер Дункан, что на данный момент никто, кроме нас с вами, не знает, что я автор, — сказала она. — Мог ли мистер Кафферти, даже при таком условии, выведать этот секрет какими-нибудь окольными путями?

— Окольными путями?

— Из… бухгалтерских книг или архивов, быть может, собрав по крупицам записи о прошлых продажах или запросах?

Нахмурившись, поверенный ответил:

— Право, не думаю. Папки с конфиденциальными бумагами и старые записи я все время храню в сейфе, и даже если бы сыщик попытался получить доступ к моим счетам или архивам, чтобы раскопать в них нечто уличающее, прямым или косвенным образом, я бы тотчас об этом узнал.

Виола не знала, радоваться ей или огорчаться.

— Понимаю.

Поверенный несколько секунд внимательно разглядывал ее, потом предложил:

— Возможно, лучше зайти с другого конца. Приходит ли вам на ум кто-нибудь, кто способен зайти настолько далеко, чтобы нанять сыщика, лишь бы добыть информацию, которую можно использовать против вас?

Не нужно меня недооценивать, леди Чешир…

Виола сглотнула подступивший к горлу ком и уклонилась от прямого ответа.

— Право, не знаю. Разве для этого нанимают сыскных агентов?

Юрист задумчиво сощурился.

— Обычно нет. Но, полагаю, все возможно за хорошую плату. Я по опыту знаю, что сыщики эти — либо бывшие посыльные, либо отставные полицейские, которых нанимают, чтобы отслеживать украденные вещи, наблюдать за легкомысленными мужьями или искать пропавших людей, но вовсе не обязательно ходить за ними по пятам.

Искать пропавших людей…

Тут Виолу пронзила догадка, заставившая ее содрогнуться.

Не нужно меня недооценивать, леди Чешир…

— Не может быть… — выдохнула она.

Брови Дункана взмыли вверх.

— Прошу прощения?

Виола встала, бросила перчатки и ридикюль на подушку кресла и медленно прошла в центр комнаты. Пока она, зажав рот рукой, глядела на крошечные желтые тюльпаны на светло-голубой ковровой дорожке, кусочки пазла начали складываться у нее в голове в невообразимый узор. И сколько смысла внезапно открылось ей в этой картине!

Он нанял человека, чтобы разыскать ее, а достигнув этой цели, устроил эффектное возвращение в ее жизнь: ошеломил ее на первой же вечеринке после выхода из траура, делал вид, что не узнает ее, старался контролировать их беседы, запутывать ее, чтобы она поверила, будто их новая встреча — чистейшее совпадение и его влечение к ней искренне. А еще он назвался коллекционером живописи, в точности как этот так называемый покупатель, который теперь хочет приобрести ее работу не глядя.

Туман в голове рассеялся, и все вдруг стало ясно — каждый разговор, каждый вопрос и побуждения, стоявшие за каждым действием. Он винил ее в давних злодеяниях ее семьи и, поскольку она единственная вышла сухой из воды, решил вернуться в ее жизнь, чтобы свершить над ней низкую и мелочную или же масштабную месть. Пожалуй, она всегда подозревала, что однажды он придет за ней, и потому жила в городе, но с течением времени понемногу теряла бдительность. Ах, если бы знать, много ли он помнит из того наркотического дурмана, в котором его держали, какие сведения о ней и ее жизни раздобыл ему сыщик и почему он так долго ждал, прежде чем вернуться! На данный момент у нее не было подтверждений, что он знает, что она когда-то рисовала под псевдонимом Виктора Бартлетта-Джеймса. Вероятно, ему известно лишь то, что она пытается продать картину этого художника. Чтобы выяснить это, его сыщику было достаточно понаблюдать за ней и задать пару вопросов. В таком случае Чэтвину наверняка захочется узнать, почему ей вдруг захотелось избавиться от полотна. И пока причины, по которым он пытается купить у нее работу напрямую, не станут яснее, она не рискнет открыть ему, что сама же ее нарисовала, и тем самым вложить ему в руки такое убийственное оружие. Неудивительно, если человек, которого долгих пять недель держали в заложниках и обрекали умирать от холода и которому кажется, что правосудие не свершилось до конца, станет искать личной мести. А самой страшной местью, которую могла вообразить Виола, было бы шантажировать ее скандальным альтер эго, Бартлеттом-Джеймсом. Оставалось надеяться, что раз он до сих пор этого не сделал, ему недоставало информации, чтобы разгадать ее тайну. Слава богу, что ей хватило здравого смысла отправить Джона Генри за город, пока Чэтвин не набросился на них. Пока что ее сын в безопасности, хотя, реши герцог до него добраться, найти мальчика будет несложно.

И все же у нее оставалось одно преимущество; богатый, знатный, обольстительный Ян Уэнтворт еще не знает, что она разгадала его замысел. По меньшей мере, не было причин думать иначе. Хотя он должен понимать, что она не глупа и не наивна и будет скептически воспринимать каждый его ход. Что до нее, то тут третьего не дано. Либо они с Дунканом сорвали с герцога маску своими подозрениями и тщательной дедукцией, либо она кругом неправа и воображение сыграло с ней злую шутку. Сейчас ей нужны были факты и собственный план действий — пока Чэтвин не поставил крест на ее будущем и на судьбе ее сына, которую она поклялась защищать до гробовой доски.

Прокляв свою боязнь потерять контроль, а вместе с ней красавца, который продолжал пользоваться ее слабостью и внушать ей дурные предчувствия, Виола застонала и закрыла лицо ладонями.

— Леди Чешир?

Прошло несколько мучительных секунд, и она сказала:

— Возможно, я знаю, кто этот человек, мистер Дункан. — Подняв голову и скрестив на груди руки, она посмотрела на поверенного и добавила: — Но я не уверена, поэтому, простите, пока не назову вам его имени.

Дункан кивнул.

— Как вам будет угодно.

Виола не услышала в его ответе ни обиды, ни подозрительности и решила, что, как любой хороший юрист, он знает свое место.

Она принялась метаться по комнате, описывая по ковру широкие крути. Дункан оставался в кресле, наблюдая, ожидая комментариев или указаний. Наконец она спросила:

— Можно ли как-нибудь, не задавая прямых вопросов, узнать, кто нанял этого сыщика?

Быстро выдохнув, Дункан ответил:

— Откровенно говоря, сомневаюсь, особенно если ему хорошо платят. Этих людей потому и приглашают, что они не склонны к болтливости.

Разумеется. А этому наверняка хорошо платят, если он работает на герцога Чэтвина, рассудила Виола. Это означало, что она вряд ли узнает, замешан тут Ян Уэнтворт или нет, если сама его не спросит.

Виола резко остановилась, подняла голову, и на губах у нее заиграла ликующая улыбка.

— Мистер Дункан, — победным тоном проговорила она, возвращаясь к своему креслу, — пожалуйста, сообщите мистеру Кафферти, что мне бы очень хотелось принять предложение его клиента, но я ни в коем разе не продам картину меньше чем за пять тысяч фунтов, поскольку именно такую сумму я ожидаю выручить с торгов.

Дункан опять очень медленно подался вперед и закивал.

— Как пожелаете.

— Кроме того, — продолжала Виола, беря с кресла перчатки и принимаясь их надевать, — объясните, пожалуйста, владельцу «Бримлис», что ваш клиент уже продал работу частным образом, и субботний аукцион придется отменить. Однако в ближайшем будущем ваш клиент может выставить на продажу более крупное полотно, которое принесет всем нам значительно больше денег. Это должно примирить его с неудобствами.

Дункан поднял брови, уперся ладонями в ручки кресла и встал.

— Должен ли я как-то объяснить изменения?

Виола грациозно повела плечом.

— Не думаю. Но, пожалуйста, скажите им, что эта вторая картина, если я решу ее продать, ошеломит завсегдатаев «Бримлис» и заставит их потратить большие деньги на виски и торги. Поскольку клуб получает десять процентов от продажи, полагаю, они должны остаться довольны.

— Полотно для Кафферти доставить сюда, как обычно? — спросил Дункан, оттягивая вниз жилет.

Виола протянула ему затянутую в перчатку руку.

— Если клиент мистера Кафферти согласится на мои условия, я немедля пришлю картину.

Юрист обхватил ее пальцы и коротко поклонился.

— Хорошо, сударыня.

— И я знаю, вы будете как всегда осмотрительны.

— Разумеется, леди Чешир, — ответил Дункан без тени обиды. — Я дам вам знать, как только Кафферти ответит, принимает ли его клиент ваше предложение.

Испытывая небывалый душевный подъем, Виола пожелала поверенному хорошего дня, повернулась и быстро вышла из кабинета.

 

Глава 7

Ян сидел за столом у себя в кабинете, сжимая в руке полный стакан виски и глядя из окна во мрак наступающей ночи. Он наполнил бокал почти три четверти часа назад, но его ум был настолько поглощен путаными мыслями о Виоле, что отпивать было совершенно неинтересно.

У Яна не шел из головы тот поцелуй — поцелуй, которого он не планировал, но отчаянно хотел с того момента, как Виола бросила ему вызов у себя в студии. Мало того что она раздразнила его притворной скромностью и заставила схватить себя за руку, она открыто возразила ему, а ни один мужчина не оставит последнее слово за женщиной, которая отвергла его с таким сарказмом и остроумием. Поцелуй на глазах у слуги заставил Виолу подчиниться и пошел во благо его делу. К этому времени вся округа должна была узнать, что вдова Чешир не только в буквальном смысле сняла траур, но и начала уделять внимание другому мужчине, причем мужчине с более высоким титулом, чем носил ее покойный муж. В конечном итоге такие разговоры сыграют ему на руку. Однако Яна тревожило, с каким неподдельным удовольствием он целовал женщину, которую презирал и поклялся погубить.

Он решительно отказывался чувствовать к Виоле что-либо, кроме презрения, хотя теперь понимал, как трудно ему будет не отвлекаться от цели. Несомненно, она обладала некоторыми достойными качествами. В первую очередь, любила своего ребенка и готова была многим рискнуть ради его благополучия. Но зачем усложнять дело, восхищаясь тем, что чувствует и выставляет напоказ любая мать? Нужно быть осторожным и, преследуя Виолу, безжалостно душить сострадание к ней.

Пожалуй, ему следовало ожидать, что желание к ней вспыхнет с такой силой. Он давно не был с женщиной и со времен плена не испытывал никакого чувства к тем особам, которые утоляли его насущные потребности. Они были средствами к достижению цели, и теперь таким средством станет Виола. Но Ян с досадой ловил себя на том, что ему не терпится погрузиться в ее мягкие стенки и предаться минутному наслаждению. А необходимость смириться с тем фактом, что сейчас единственной женщиной, способной его удовлетворить, была леди Чешир, и вовсе выводила герцога из себя. Естественно, желание утихнет, лишь только он ее добьется, как это происходило со всеми остальными. Но уже целую неделю после первого сеанса он не мог сосредоточиться ни на чем, кроме воспоминаний о восхитительной груди, оказавшейся так близко к его лицу, и о сладких губах, которые без особого сопротивления сдались на милость его поцелую.

Почву под ногами он потерял в тот момент, когда Виола невинно коснулась его лба. Убрав пряди с лица, она обезоружила его и вызвала к жизни воспоминание, обрывки которого он до сих пор не мог собрать в цельную картину. Он всегда знал, что Виола была с ним в темнице, но не помнил, как часто и сколько длились эти визиты. Откровенно говоря, в беспросветной тьме и под воздействием наркотиков, которыми его пичкали каждый день, он часто не мот отличить Виолу от ее сестер. Но, словно очнувшись после страшной бури, теперь он вспомнил момент, когда она точно так же убирала волосы с его лба. Он тогда лежал на койке, ощущал тепло ее тела и слышал ее приглушенный голос, который успокаивал его, хотя самих слов он тогда не разбирал.

Завтра, на следующем сеансе, он будет действовать так, чтобы Виола еще сильнее запуталась в его паутине. Он по-прежнему неясно себе представлял, как соблазнить ее, не форсируя событий. Нельзя было вспугнуть ее, пока не свершился финальный акт возмездия. Нужно вкрасться к ней в доверие. Вот тогда она станет наиболее уязвимой. И поможет ему вспомнить каждый ужасающий момент, который его вынудили пережить, приковав его, одинокого и напуганного, во тьме подземелья.

Настойчивый стук в дверь оборвал размышления герцога, и тот, выпрямившись, повернулся к столу.

— Войдите.

Мгновение спустя в комнате появился Брэтэм.

— Простите за беспокойство, ваша светлость, но прибыл пакет, который вы ждали.

Ян тут же встал из-за стола, и дворецкий зашагал по ковру к нему навстречу, крепко держа в руках обернутую газетой раму высотой примерно в три фута и шириной — в два.

— Положите сюда, на стол, — сказал герцог, убирая ручку, бумагу и стакан виски, чтобы освободить место.

Брэтэм сделал, как велено, аккуратно опустив пакет перед герцогом.

— Что-нибудь еще, ваша светлость?

Ян покачал головой.

— Нет, пока нет. Я позову, если вы понадобитесь.

Дворецкий опустил голову в поклоне, повернулся и вышел из кабинета, закрыв за собой дверь.

Ян долго смотрел на газету, уперев руки в бедра. Он колебался, срывать ли покровы с эротической работы знаменитого художника, которую он купил у своего заклятого врага за безбожных пять тысяч фунтов. Он надеялся, что не зря потратил деньги и картину удастся как-нибудь использовать против предыдущей владелицы.

С этой мыслью герцог взял бокал и наконец отпил из него виски. Потом стал тянуть за углы бумаги, пока не сорвал ее с рамы и его взору не открылась вся картина.

Чистое, ничем не замутненное изумление охватило герцога, едва он взглянул на самое необычайное, самое провокационное полотно, какое когда-либо представало его взору.

Простой, но изящный рисунок изображал нагую женщину в полный рост. Та стояла, разведя ноги, повернув голову вбок и прислонившись к плечу скрытого за ней мужчины. Ее длинные темные волосы развевались так, что лица не было видно, а руки тянулись к плечам мужчины. Тот, склонив голову, прижимался губами к ее голой шее и свободно обвивал ее руками. Одна ладонь сомкнулась вокруг груди, играя с соском, а другая врезалась в темный треугольник завитков между ног, причем кончики пальцев тонули в ее нежном, женском тепле.

Ян отступил на шаг, завороженно глядя на восхитительно красивый рисунок. Он ни в коем разе не назвал бы себя знатоком искусства, но ему было совершенно очевидно, почему Виктор Бартлетт-Джеймс стал сенсацией. В рисунке чувствовалась рука мастера, а предмет, хоть и носил явный эротический характер, так изысканно изображал позу, что не создавалось ощущения распущенности.

В самом деле, чем больше он вглядывался в каждый тонкий штрих, в фигуру женщины, подобную песочным часам, в сильные руки мужчины на ее теле, в его нежный поцелуй и скрытые черты ее лица под разметавшимися волосами, тем сильнее восхищала его картина. Как и задумывал художник. Ян почувствовал, что наливается внезапным желанием. И не только оттого, что смотрит на столь пикантную картину, но и от мысли, что леди Чешир тоже видела ее и, вероятно, с таким же томлением изучала каждую деталь. Именно образом Виолы, физически возбужденной этой работой, увлеклось воображение Яна. Сами по себе в голове замелькали вопросы: какой она была в постели с мужем вдвое старше себя, удовлетворял ли ее мужчина, за которого она вышла, как она снимала сексуальное напряжение теперь, без него и без других мужчин, способных воплотить ее фантазии?

Потянувшись за бокалом виски, Ян осушил его одним глотком, потом повернулся, обошел кресло и встал у окна, навалившись плечом на раму, скрестив на груди руки и устремив взгляд в черноту безлунной ночи.

Герцог несколько досадовал на себя. В своих рьяных поисках справедливости он упустил из виду, что может столкнуться с иной Виолой Беннингтон-Джонс, скрывающей собственные чувственные тайны. Что девушка, которую он знал пять лет назад, может превратиться в пылкую, искушенную женщину. Виола не просто стала старше, она сделалась независимой вдовой, и теперь ею не так просто будет помыкать. Но она не переборет собственной сексуальности. Тот, кто однажды вкусил плоды страсти, уже не сумеет навсегда отказаться от их сладости.

И все-таки кроме сознания, что Виола видела такую откровенную картину, владела ею, а потом продала, что-то еще дразнило любопытство герцога и, оправданно или не оправданно, не позволяло ему выходить из задумчивости. Будучи художницей, Виола не могла не присмотреться к таланту коллеги, не уделить внимания каждой линии, каждой тушевке, точно так же как делала для него, когда рисовала его черновой портрет. Она наверняка изучала стиль Бартлетта-Джеймса, чтобы улучшить собственный, невзирая на тот факт, что ее творчество ограничивается формальными портретами и натюрмортами.

Возможно, именно это распаляло его любопытство. Художник может изучать эротическую работу с точки зрения точности и изящества, красоты и формы. Но может ли этот самый художник не возбуждаться от общего вида картины?

Ян оглянулся через плечо на рисунок. Он мог представить прелюдию к страсти, которую вздумалось изобразить художнику. Но писал ли тот по памяти или ему позировали? Может ли Виола нарисовать такой сладострастный портрет, если ей хорошо заплатить? Губы Яна медленно расплылись в довольной улыбке, стоило ему вообразить, как исказится ее лицо, если он и вправду предложит нарисовать себя голым. И, разумеется, если он будет наблюдать, как она рисует его в таком виде, эрекцию скрыть не удастся.

Вдруг его осенило.

Какой смысл рисовать фрукты?

Они безобидны… их можно вешать в любой комнате…

Не только безобидны. Безопасны.

Ян быстро обошел кресло, сел за стол и еще раз вгляделся в картину. В голове у него начала складываться немыслимая теория.

И как они вам платят?

Их жены пекут мне пироги…

Кокетливый ответ, но в какой-то степени, вероятно, правдивый. Да, натюрморты безопасны, но и денег на них особенно не заработаешь. Сенсационные эротические картины, безусловно, приносят больше.

Но Виктор Бартлетт-Джеймс уже несколько лет как ушел со сцены. По крайней мере, так ему говорил Кафферти. Быть может, этот рисунок вовсе не оригинал, а копия, которую выдали за настоящую работу художника ради быстрой наживы. Может ли Виола настолько забыться, чтобы намеренно подделать эротическую картину и выставить ее на аукцион? Да, тут же решил он, если это леди из высшего общества и отчаянно пытается защитить своего ребенка. А он загнал ее в отчаянное положение.

На сей раз Ян попытался взглянуть на картинку скептически, представить, как ее создавала рука художника. Виола показывала ему, как передала на рисунке черты его лица, и хотя он уделил этому некоторое внимание, сейчас не мог сказать, что эта картина похожа на портрет, который так быстро набросала для него леди Чешир. Они были совершенно разными, по меньшей мере, в плане предмета. Тут Яну пришла на ум новая мысль. Если до Виктора Бартлетта-Джеймса дойдут слухи о подделке, у леди Чешир возникнут нешуточные проблемы с властями. Вероятно, ей предъявят обвинение в мошенничестве. Она могла пойти на такой риск лишь в одном случае, заключил герцог, — если планирует уехать из страны. Если целью Виолы было заработать на подделке, он, несомненно, оказал ей огромную услугу, выкупив рисунок частным образом.

— Ян протянул руку, коснулся картины указательным пальцем и принялся водить им по контуру женщины. Он снова возбудился, но теперь не из-за самого рисунка, а от интригующей догадки, что Виола могла собственноручно создать этот образ, быть может, даже по памяти о встречах с неким мужчиной.

Признаться, верилось в такое с трудом, но все же… Даже если эту картину рисовала не Виола, даже если это оригинал Бартлетта-Джеймса, принадлежавший ее покойному мужу, все равно вариант с подделкой можно как-то использовать против нее. Нужно только все хорошо продумать.

— Виола, Виола, Виола… — прошептал он вслух, возвращаясь к злорадному довольству, — ты гораздо уязвимее для меня, чем тебе кажется…

* * *

Тьма окутывала его, сырость и холод заставляли дрожать всем телом. И вдруг она свернулась калачиком рядом с ним, предлагая свое тепло, свою мягкость. Он чувствовал, как она касается его щеки, перебрасывает ногу через его бедро, прижимается головой к его плечу. Ее рука ласкала ему грудь, и он попытался притянуть ее к себе, но цепь оставляла его беззащитным, неспособным ответить даже на ласку. Она принялась опускать руку ниже, скользя по животу поверх рваной рубашки, потом по ногам — все в попытке согреть его. А потом она поняла, что он хочет ее, из груди у нее вырвался тихий звук, и она робко сомкнула пальцы вокруг его эрекции. Он застонал, не зная, день сейчас или ночь, что с ним происходит, но сгорая от такого отчаянного желания! Он не мог ясно мыслить, не мог говорить, но он чувствовал, как ее пальцы изучают его, а губы целуют шею, слышал звериный звук, вырвавшийся из его горла, когда он рванулся вперед и вошел в нее…

Ян вздрогнул и проснулся, быстро сел на постели и, хватая ртом воздух, растерянно огляделся в темноте. Сердце колотилось от ужаса, которым он был охвачен, залитое холодным потом тело трясло в ознобе. Он просидел так несколько секунд, глубоко дыша, чтобы утихомирить взбесившийся пульс, а потом туман начал рассеиваться, и он понял, что находится у себя дома, в постели, и вокруг все тихо.

Яна уже несколько недель не беспокоили кошмары со сценами из темницы, всегда такие яркие, что он просыпался в панике. Но этот носил иной, эротический характер, и теперь, когда страх ушел и внимание обострилось, Ян осознал, что испытал оргазм во сне.

Такой физиологической реакции на сон с ним не случалось уже давным-давно, и на сей раз ее, очевидно, вызвала потребность в женщине и эротический характер картины, которая всего несколько часов назад вызвала к жизни такие низменные чувства. Однако Яна волновало, что этот кошмар возник на почве воспоминания, которое он, очевидно, вытеснил из сознания, пока находился в темнице. Хотя возможно, что «вытеснил» не самое удачное слово. Он всегда знал, что тогда его интимно касались, но не мог сказать наверняка, было ли то злонамеренное, преступное деяние или же просто забота о чистоте его тела. Однако это воспоминание не попадало ни в одну из категорий. Да, он получил от этого сексуальное удовольствие, да, тогда он этим утешился, но кто-то воспользовался им самым бесстыдным образом, оставив его беззащитным и униженным. И из-за наркотиков, которые ему давали, и полной темноты в подземелье он не мог вспомнить ни подробностей, ни кто именно с ним был.

Сдернув с себя одеяла, Ян встал и подошел к раковине у платяного шкафа, вылил в чашу полкувшина воды и плеснул ею в лицо и на шею, наслаждаясь побежавшей по телу ледяной дрожью.

Пришла пора распрощаться с кошмарами. Пора забрать контроль над своей жизнью у тех, кто украл его пять лет назад, заставив его посмотреть в глаза смерти. Пора потребовать расплаты у тех, кто посягал на его мужественность, доводя его до сексуального возбуждения без его согласия.

Пора расквитаться с Виолой.

 

Глава 8

К сожалению, из-за непрерывного дождя они не могли провести сеанс в саду, на воздухе, как надеялась и почти угрожала Виола при прошлой встрече. Поэтому, собравшись с духом, Виола приготовилась провести еще одно напряженное утро. Она села на табурет у себя в студии, в нескольких футах от герцога, и попыталась сосредоточиться на картине, которую наконец начала писать. Однако Ян мешал ей уже одной своей невозмутимой манерой держаться. Он не сказал ничего сверх обычной поверхностной ерунды, которую говорят при встрече, и она тоже не стала ничего придумывать. Однако сегодня утром нервы ее были на пределе, и герцог, вероятно, это заметил.

Виола понимала, что герцог смотрит на нее глазами человека, который прекрасно знает, что она не только продала оригинальную работу Бартлетта-Джеймса, но и, безусловно, сама изучала эту эротическую картину. Ян знал, что рисунок принадлежал ей, но она по-прежнему пребывала в уверенности, что по меньшей мере пока он не подозревает о знаке равенства между ней и Бартлеттом-Джеймсом.

Ей оставалось ждать благоприятного момента. С помощью Дункана она потихоньку, незаметно подготовила почву, чтобы не позднее чем через тридцать дней забрать сына и уехать в Европу. И пусть это будет стоить ей жизни, но она не позволит Яну Уэнтворту разгадать свой план. Герцог знал, что она переписывается с поверенным, но только ей и Дункану было известно о приготовлениях.

— Могу я задать вам вопрос, леди Чешир?

Неизменная вежливость герцога в такой ситуации раздражала Виолу, и ей приходилось прилагать все усилия, чтобы не обнаруживать перед ним своей досады. Тем не менее, взгляд, которым он пожирал ее сегодня, лишал мазки ее кисти обычного изящества.

Натянуто улыбнувшись и не отрывая глаз от палитры, на которой смешивала оттенок синего, Виола ответила:

— Конечно, ваша светлость.

Герцог выдержал паузу, потом немного понизил голос и спросил:

— Вы скучаете по мужу?

Ее ресницы дрогнули и взмыли вверх.

— Прошу прощения? — сказала Виола, глядя на герцога.

— Ваш муж, — с полуулыбкой повторил Ян. — Вы по нему скучаете?

Виола ума не могла приложить, почему герцог вдруг отбросил формальности и задал ей такой личный вопрос, поэтому решила отделаться шаблонной отговоркой.

— Уверена, все вдовы скучают по мужьям, ваша светлость, особенно если муж недавно их оставил.

— Вы были влюблены в него?

Услышав такое от Яна Уэнтворта, Виола от неожиданности чуть не выронила палитру из рук.

— Конечно, — ответила она, подавив желание доступно разъяснить герцогу, что это никак его не касается. Взяв кисточку, она повела ею в попытке сменить тему. — А теперь, будьте добры, немного наклоните голову влево.

Герцог сделал, как она сказала.

— Как вы познакомились?

— Познакомились?

— С вашим мужем.

Виола не хотела смотреть на герцога и потому сосредоточила внимание на работе.

— Во время бала-маскарада, несколько лет назад. Он пригласил меня на танец.

Помолчав, герцог сказал:

— Понятно. И вскоре после бала сделал вам предложение?

Виола рассмеялась, чтобы как-то разрядить атмосферу. Оставалось лишь надеяться, что ее смех прозвучал искренне.

— Боже правый, к чему все эти вопросы, ваша светлость? Уверяю вас, у меня довольно скучное, ничем не примечательное прошлое.

Герцог глубоко вдохнул, понизил голос и сказал:

— Только не для меня.

У Виолы начал ускоряться пульс, на верхней губе проступил пот. Не глядя на Яна, она взяла более крупную кисть и принялась смешивать на палитре два оттенка желтого.

— А как продвигаются ваши поиски невесты?

Казалось, герцог целую вечность медлил с ответом. Виола отказывалась смотреть ему в глаза, боясь выдать себя, свою тревогу, свое нежелание обсуждать их общее прошлое.

Наконец Ян пробормотал:

— Сначала ответьте на мой вопрос.

Виола едва удержалась от резкого отказа.

— Прошу прощения, ваша светлость…

— Когда он сделал вам предложение?

Виола сглотнула ком, подступивший к горлу от его настойчивости.

— Вскоре после этого, насколько мне помнится.

— После бала?

— Да.

— Вы были его первой женой? — спросил герцог, задумчиво хмурясь.

В душу Виоле начало закрадываться подозрение, но поскольку она понятия не имела, с какой стати герцог расспрашивает ее о муже, решила пока что отвечать прямо.

— Вообще-то он уже был однажды женат, а к моменту нашей встречи овдовел.

— Ах. Понимаю. Долго ли он прожил в браке с первой женой?

Виола исподтишка бросила на него взгляд и тут же вернулась к краскам.

— Быть может, вы сначала объясните, чем вас так пленил мой покойный муж?

— Я бы вовсе не сказал, что нахожу его пленительным, но мне довольно… любопытно. — Он приподнял угол рта в улыбке. — Уважьте, леди Чешир.

Уважить вас, ну, конечно…

— По-моему, они прожили вместе двенадцать или тринадцать лет, — доброжелательным тоном сказала Виола. — Хотя точно сказать не могу. Много времени прошло с тех пор, и это было задолго до того, как мы познакомились.

Герцог поднял руку и запустил руку в волосы.

— По-видимому, он тогда был старше вас на несколько лет.

Виоле хотелось запустить в него кисточкой, чтобы он прекратил бессмысленные расспросы. Однако хорошее воспитание возобладало, и, поерзав на табурете, она подтвердила:

— Когда мы поженились, он был на семнадцать лет старше меня.

— И у него не осталось наследников от первого брака?

Виола замешкалась с ответом и в конечном итоге отделалась стандартной фразой:

— К сожалению, Господь не дал им детей.

Покивав с несколько озадаченным видом, герцог сказал:

— Потом вы встретились на балу, он сделал вас баронессой, а вы подарили ему сына. Какой зигзаг судьбы, притом счастливый для всех вас.

Виола положительно не понимала, что означает этот его комментарий. Она чувствовала, что от герцога исходит глубоко скрытая обида, а также наглое любопытство, помноженное на ощутимый гнев, который никак нельзя было назвать мимолетным. Герцог как будто пытался расставить события во времени и определить связь между ними и своим пленом пятилетней давности. Если он в самом деле разрабатывает дьявольский план мести, видя в ней последнюю из дочерей Беннингтон-Джонс, кого еще не предали заслуженному позору, то понимание последовательности всех происшествий от его похищения до ее бегства из Уинтер-Гардена может решающим образом повлиять на интриги, которые он вокруг нее плетет. И уже по одной этой причине, ради безопасности Джона Генри ей нужно быть как можно более уклончивой.

Виола чуть расслабилась на своем табурете и вздохнула.

— Быть может, в этом свете мой брак кажется романтичным, — взвешенно сказала она, глядя герцогу прямо в глаза, — но я бы никак не назвала смерть моего мужа счастливым событием, сударь. Не думаю, что к потере близкого человека применим подобный эпитет.

— Понимаю, — посерьезнев, согласился Ян. Выдержав паузу, он улыбнулся и попробовал разрядить обстановку. — Надеюсь, я не смущаю вас своими вопросами, леди Чешир.

— Нисколько, — солгала Виола, заставляя себя улыбнуться и возвращаясь к работе. — Но вы еще не ответили на мой вопрос.

Герцог слегка приосанился и поправил жилет.

— Ах, да. Охота на невест.

— Успешна ли она? — осведомилась Виола, проявив чуть больше положенного интереса. Краем глаза она заметила, что герцог пожимает плечами.

— На данный момент леди Анна кажется мне лучшим вариантом. Полагаю, она прекрасно подойдет для супружеской жизни.

Прекрасно подойдет? Виола внутренне сжалась, но тут же отчитала себя: какое ей до этого дело?

— Разумеется, ваша светлость. Одобряю ваш выбор.

Герцог усмехнулся.

— Одобряете мой выбор?

Виола пропустила это мимо ушей.

— Значит, вы за ней ухаживаете?

— Не особенно, — ответил герцог, и в глазах у него сверкнул озорной огонек. — Честно говоря, она мне не так уж интересна.

Виола застыла с кистью в руке и искоса глянула на герцога.

— Если она вас не интересует, то зачем, скажите на милость, вы хотите на ней жениться, сударь?

Герцог продолжал смотреть на нее в упор, и шутливое выражение медленно сходило с его красивого лица.

— А зачем люди женятся? — отозвался он наконец. — Она происходит из старинного, знатного рода, из блестящей семьи. И ее отец, не задумываясь, отдаст мне ее руку вместе с огромным приданым.

Виола слегка наморщила лоб.

— Вы даже не знаете, приятно ли вам ее общество, ваша светлость. Не разумнее было бы поухаживать за ней сезон, чтобы понять…

— Уверен, вы понимаете, что в наших кругах брак имеет очень мало общего с такими тривиальными понятиями, как наслаждение обществом друг друга, — задумчиво проговорил герцог, не дослушав ее до конца. — А вот родословная, наследники, долг имеют здесь решающее значение.

— Конечно, вы правы, — кивнув, согласилась Виола. — Вам ведь нужен наследник.

— Совершенно верно. Это главнейшая причина, по которой мужчины женятся, не так ли?

Виола согласно кивнула и вернулась к картине, пытаясь выбросить из головы образ голого Яна Уэнтворта, занимающегося любовью с мерзкой и упрямой Анной, которую она знала. Увы, безуспешно. От этой мысли Виоле сделалось тошно.

— Или ваш муж женился на вас по любви? — небрежно бросил герцог.

Виолу охватил жар, и она решила не смотреть на Яна.

— Уверена, в его решении значительную роль сыграли также соображения долга, ваша светлость.

— Неужели? — Герцог помолчал, потом добавил: — Не представляю джентльмена, которому может наскучить любоваться вами, леди Чешир. Вероятно, он был весьма доволен супружеской жизнью, ведь каждую ночь его постель согревали вы.

Виола неловко повернула кисточку и уронила ее на палитру, забрызгав желтой краской рабочую блузу.

Ян усмехнулся, не пытаясь скрыть свою реакцию на ее смущение, поднялся с табурета и направился к ней.

— Как там продвигается мой портрет?

Если бы не тот факт, что герцог решил понаблюдать за ее работой вблизи, Виола могла бы обрадоваться такому непринужденному переходу к безопасной теме живописи. Но через несколько секунд она почувствовала спиной его тепло. Выглядывая у нее из-за плеча и почти касаясь ее грудью, Ян смотрел на картину, которую она так прилежно рисовала.

— В вашей работе видна рука мастера, не так ли, леди Чешир, — скорее заявил, чем спросил герцог низким, интимным тоном.

Виола чуть отстранилась от его нависающей близости.

— Благодарю, — пролепетала она сквозь ком в горле. — Но, возможно, вам лучше подождать с выводами, пока я не закончу, ваша светлость. — Она кивнула в сторону его табурета. — Прошу вас.

Герцог вышел у нее из-за спины и встал так, чтобы видеть ее лицо. Виола почувствовала на себе его взгляд и не сразу решилась поднять ресницы и посмотреть ему в глаза.

— Интересно, умел ли ваш муж по достоинству ценить ваши дарования, — проговорил Ян, отвергая завуалированное предложение Виолы вернуться на табурет. — Вы удовлетворяли его, Виола?

Этот вопрос лишил ее дара речи, как, очевидно, и рассчитывал герцог, ибо его красивые губы слегка изогнулись, а темные глаза сузились.

— Прошлой ночью я видел удивительный сон, утраченное и вновь обретенное воспоминание, — хрипло прошептал он, убирая со щеки Виолы выбившийся локон, — о женщине с очень ловкими пальцами и мягкими, нежными, одаренными руками. Я проснулся, думая о вас.

Интимные намеки герцога отняли у Виолы способность говорить; он стоял так близко, что сбежать она тоже не могла. Внезапно ее охватил страх. Она широко раскрыла глаза и почувствовала, как горячая краска ползет по шее и поднимается к лицу.

Герцог, не колеблясь, забрал у Виолы палитру, наклонился над ней к столику и положил туда дощечку с красками. Освободив руки, Ян поднял их к лицу Виолы и принялся нежно проникать пальцами в свободные завитки ее волос, пока ее щеки не оказались зажатыми у него в ладонях.

Она быстро моргнула несколько раз, и ее пульс начал ускоряться.

— Что вы делаете? — прошептала она.

Герцог поймал ее взгляд.

— Я знаю, кто вы.

Прошла вечность, прежде чем смысл сказанного дошел до ее сознания. И тогда ясность ударила ее, точно сапогом в живот.

Виола отшатнулась в ужасе, но Ян крепко держал ее. Он предвидел ее реакцию и не дал вырваться, не дал даже шевельнуться.

Его лицо вмиг сделалось каменным.

— Да. Я знаю, кто вы, Виола. И на этот раз ваша судьба в моих руках. Пришла пора забрать у вас то, что вы у меня украли, а взамен наградить вас тем, чего вы заслуживаете.

Виола задрожала.

— Нет… Ваша светлость…

Его губы налетели на ее рот в дразнящем, решительном поцелуе, поцелуе жесткости и силы. Виола вырывалась, но тщетно; она протестующе всхлипнула, но герцог не отступал, он безжалостно, провокационно распалял в ней желание, пока она не сдалась и не приняла его волю.

Виола замерла, позволяя герцогу брать, что он хочет, отдаваясь безумию, позволяя языку Яна преследовать ее язык, как ему вздумается. Она чувствовала его голод, его гнев и угрюмую страсть, порожденную одиночеством. Жгучие слезы застилали ей глаза, но не от грубого напора Яна, а от сознания, чего он натерпелся от нее и как отчаянно ему хотелось, чтобы теперь она испытала это на себе. Как он презирал ее и негодовал на все, чем она стала из-за него.

Ян смягчил поцелуй, почувствовав, что она уступает его натиску, и вдруг оборвал его, так же внезапно, как начал.

Виола жадно глотала воздух, дрожа, жмурясь и ощущая на коже частое, горячее дыхание герцога, его взгляд на лице, его руки, сдавившие ей голову, его пальцы, глубоко увязшие в ее волосах. Она не могла говорить, не могла смотреть на Яна, ярость чувствовалась в самой его позе.

— Вы отняли у меня все, и, тем не менее, я хочу вас, — прошипел он, тяжело дыша. — Этого я принять не могу.

— Пожалуйста… — едва слышно пролепетала Виола.

Герцог немного ослабил хватку, потом еще больше отстранился, чтобы глубоко вдохнуть и успокоить бурю в душе.

— Посмотрите на меня, Виола, — приказал он низким, хриплым голосом.

Ее ресницы затрепетали и открылись; она встретила взгляд Яна, и холод, струившийся из темных глубин его глаз, обдал ее тело ледяным ужасом.

— Вы не погубите меня так, как я могу погубить вас, — прошептал он. — Начинаем завтра вечером. К восьми часам вы приедете ужинать в мой городской особняк, иначе я разоблачу вас. Ясно?

Виоле сдавило грудь; она задыхалась.

Его губы дернулись.

— Маскарад окончен, моя прекрасная, умная леди. Маски прочь.

Герцог резко отпустил Виолу, и ее тело буквально обрушилось на табурет.

Затем он повернулся и ушел, оставив ее потрясенной до глубины души и смертельно напутанной.

 

Глава 9

Виола понятия не имела, что принесет ей вечер, но была уверена, что в столовой герцога ей не удастся поужинать в приятной, расслабляющей обстановке. По меньшей мере, она в этом сомневалась, ибо со вчерашнего дня у нее начисто пропал аппетит. Тем не менее, она исполнит приказ Яна и приедет, одетая в потрясающее платье из бледно-лилового атласа с глубоким вырезом и кружевными оборками темно-фиолетового цвета. Ее волосы будут мерцать жемчужными каплями и свободно расходиться от узла на затылке невесомыми завитками. Конечно, герцог мог запугать ее угрозами, но она всегда знала, что этот день может настать, и уже давно приготовилась отражать каждый его выпад. По крайней мере, она молилась, чтобы сегодня вечером у нее это получилось.

Он превратил свой дом на Таррингтон-сквер в настоящий факел, думала Виола, глядя из окна экипажа на красивый особняк из темного кирпича. Круговая подъездная аллея пронизывала ряды идеально подстриженной живой изгороди и пышных цветочных клумб, потом шла под уклон и заканчивалась у огромной парадной двери, рядом с которой по стойке смирно стояли лакеи в безукоризненно чистых ливреях. Мгновение спустя один из них открыл дверцу экипажа, подал Виоле руку, и она вышла на улицу. У подножия каменной лестницы она задержалась, чтобы собраться с мыслями, глубоко вдохнуть и распушить юбки перед началом представления.

Да, именно представления, заключила Виола после дня раздумий. Она не знала, чего от нее хочет Ян, но подозревала, что это будет как-то связано с его властным поцелуем и их абсолютно неуместным и вместе с тем непреодолимым влечением друг к другу. Разумеется, у нее был заготовлен ответ на требования герцога, и только по этой причине она не уехала из города прошлой ночью. По этой и еще потому, что не сомневалась в способности герцога погубить ее репутацию и искренне верила, что именно так он и поступит, если она сбежит. Единственным утешением служил тот факт, что она знала о герцоге пару вещей, которые в случае необходимости можно было использовать против него. Виола понимала, что ее оружие не такое мощное, как у Яна, но если дойдет до битвы, оно сослужит ей хорошую службу.

Высоченная парадная дверь открылась, едва Виола достигла верхней ступени, и дворецкий в летах, крепкий и седеющий, кивнул ей в знак приветствия и посторонился.

— Добрый вечер, леди Чешир. Брэтэм к вашим услугам, — прозаично сказал он. — Разрешите принять вашу накидку?

Виола сбросила с плеч легкую шелковую ткань и передала ее дворецкому, окидывая взглядом вестибюль, огромную, сверкающую люстру, осыпавшую ромбиками отблесков золотистые обои стен, роскошные, яркие гобелены и коричневый с золотом мраморный пол. С первого взгляда было видно, что Яну Уэнтворту досталось хорошее наследство. Его дом был великолепен.

— Пожалуйте за мной. Его светлость ожидает вас и немедля примет в зеленом салоне.

— Хорошо, — ответила Виола, пытаясь держаться степенно, но, вероятно, терпя в этом полный крах. По крайней мере, хороший дворецкий никогда не покажет, что заметил ее смущение, а у герцога Чэтвина, подозревала она, работают только лучшие из лучших.

Брэтэм повернулся и молча пошел по коридору налево; Виола последовала за ним, усилием воли не давая себе стискивать закрытые кружевными перчатками руки. Она старалась не ахать при виде роскоши, которой так явно окружил себя герцог: густые персидские ковры, подставки из кованого железа, на которых через каждые несколько футов возвышались расписные золоченые вазы со свежими, яркими цветами, наполнявшими воздух ароматами летнего сада. И это был всего лишь коридор.

Чем ближе они подходили к салону, тем сильнее нарастала тревога, ибо Виола понимала, что Ян примет ее в своем великолепном, изысканном доме не по светским канонам, как герцог Чэтвин, а как мужчина, которому пять лет назад причинили зло и который теперь хитро опутал ее сетями обмана, ошеломив требованием явиться этой ночью ради некой, неизвестной ей пока цели. Но за эти годы она стала сильнее. Она с честью выдерживала все ненастья и капризы судьбы и не позволит герцогу разрушить жизнь, которую она построила для своего ребенка, в угоду прошлому, которое он так и не сумел оставить в прошлом. Фурия в аду ничто по сравнению с обиженной матерью, и, если герцог хочет войны, она будет сражаться до последнего.

В конце коридора Брэтэм замедлил шаг, подождал Виолу, потом потянул за ручку двери и открыл ее для гостьи.

— Будьте добры, подождите здесь, мадам. Его светлость присоединится к вам сию секунду.

Виола кивнула, сделала три шага вглубь комнаты и замерла, ошеломленная открывшимся видом.

Зеленый салон был ослепителен. В изысканной обстановке преобладали насыщенные оттенки коричневого и яркие тона зеленого, северную стену прорезали высокие окна, выходившие в пышный, благоухающий сад, который сейчас напоминал лес в сумерках. В центре комнаты стояло два одинаковых бархатных дивана изумрудного цвета, между ними темный чайный столик, а по бокам два коричневых кожаных кресла.

Оставшиеся три стены, затянутые зеленым бархатом, были щедро украшены цветочными натюрмортами в золоченых рамах. Но главной изюминкой салона были вазы всех форм и размеров, наполненные живыми зелеными растениями. Они стояли на приставных столиках, на чайном столике, на каминной полке и даже на деревянном полу в огромных золотистых кадушках, создавая в комнате атмосферу ботанического пиршества. Мать Виолы упала бы в обморок при виде такой красоты.

— Моя любимая комната в доме.

Виола резко обернулась при звуке его голоса, такого же насыщенного и бархатного, как сам салон. Едва она увидела герцога, сердце быстрее забилось у нее в груди, а глаза широко распахнулись.

Ян стоял на пороге, заложив руки за спину, величавый и полный достоинства. Его роскошный вечерний костюм из черного и кремового шелка дополнялся темно-фиолетовым галстуком, безукоризненно завязанным на шее. Волосы были зачесаны назад и не скрывали ни единой жесткой черты красивого, гладко выбритого лица. Во взгляде герцога, изучающем Виолу с головы до ног, ничего нельзя было прочесть.

Я знаю, кто вы…

У Виолы пересохло во рту от такого пристального внимания, но она все-таки сумела опуститься в реверансе.

— Вам нравится?

— Сударь? — невпопад ответила Виола, и щеки ее запылали.

Его губы едва заметно дернулись.

— Зеленый салон.

— Ах. — Она огляделась по сторонам. — Он… изумителен. Никогда не была в такой комнате.

— В самом деле? Я часто прихожу сюда думать, принимать сложные решения. — Помолчав немного, он добавил: — Сегодня вы особенно прекрасны, Виола.

Виола не знала, принимать это как комплимент или видеть в приятных словах герцога угрозу. Впрочем, неважно. Она готова к нему.

— Вы тоже сегодня особенно хороши, ваша светлость, — непринужденно ответила она. — В жизни не знала более красивого мужчины.

На долю секунды ей почудилась вспышка удивления в прекрасных карих глазах Яна, но потом они наполнились настороженностью и сарказмом, и герцог медленно пошел к ней.

— Виола Беннингтон-Джонс, теперь прелестная леди Чешир, как вы изменились, — пророкотал он. — От сельской простушки до изящной, искушенной вдовы; от сестры преступниц до дерзкой хранительницы их секретов. Надо же, после стольких лет увидеть вас, такую разодетую и такую… царственную, в собственном доме.

Сцепив перед собой затянутые в перчатки руки, Виола сглотнула и подняла подбородок, надеясь скрыть за напускной храбростью тот факт, что от слов герцога ее бросило в дрожь.

— Боже мой, сегодня вы прямо-таки сыплете комплиментами. И занимательными фактами.

Ян, ухмыляясь, приблизился к ней, прекрасно видя, как она напугана и не уверена в себе.

— Всего лишь наблюдения, милая.

Виола заморгала, ошеломленная интимностью, сквозившей в его саркастических словах и манере, и попятилась от него.

— Чего вы от меня хотите? — прошептала она.

Герцог остановился перед ней, улыбка сползла с его лица, а темный, холодный взгляд забегал по ее лицу.

— Я хочу того, чего захотел бы от вас любой мужчина в моем положении.

Ужас пронзил Виолу, но она заставила себя успокоиться, и в глазах ее сверкнул огонек упрямства.

— И которое из положений вы сегодня занимаете, ваша светлость? Герцога Чэтвина, которому хочется побеседовать за ужином с автором своего портрета? Или вы просто раненая душа, которая живет одной лишь местью?

Герцог склонил голову чуть набок и смерил Виолу пристальным взглядом.

— Если бы я хотел только мести, то пришел бы за вами давным-давно. И вы бы здесь не стояли.

У Виолы были сомнения на этот счет, ибо она подозревала, что Ян не знал о ее местонахождении, пока не нанял мистера Кафферти. Но в данный момент подобные рассуждения с ее стороны были неуместны.

— Почему вы не признались, что помните меня, на вечеринке у леди Изабеллы? Вы наверняка знали, что я не поверю, будто вы меня забыли.

— Тем не менее, моя уклончивость сработала, не так ли? — парировал герцог. — Мне нужно было всего лишь посеять зёрно сомнения.

Виола покачала головой и нахмурилась.

— Зачем вам это? Почему было не объявить во всеуслышание, кто я такая, и не устроить скандал тем же вечером? — Прежде чем герцог успел ответить, ей в голову пришла неожиданная мысль. — Разве только… вам неприятно говорить о своем плене на людях.

На скулах Яна заиграли желваки, но взгляда он не отвел.

— Я не считаю, что быть жертвой постыдно, сударыня, — ледяным тоном возразил он. — Нет, моим намерением было разжечь в вас любопытство и запутать вас, чтобы вы не сбежали из города, пока ваши страхи не подтвердятся.

И она поступила в точности, как он предполагал. Вероятно, она бы уехала этой ночью, если бы Ян действовал прямолинейно. Но своими хитрыми уловками он заставил ее сильнее прежнего запутаться в паутине, и теперь уехать будет тяжелее, проблематичнее. Виола видела этому лишь одно объяснение — он хочет растянуть удовольствие и погубить ее медленно.

О да. Ян тщательно продумывал каждый ход, хотя характер его интриг по-прежнему оставался для Виолы загадкой.

— Так почему именно сегодня? Почему я здесь? — спросила Виола, не отступая перед властным герцогом. — Не верится, что вы просто хотите поболтать об уроне, который нанесла вам моя семья, за ужином и бутылкой хорошего вина.

На долгий миг Ян замер и только смотрел в глаза Виоле, сомкнув челюсти и всем своим телом излучая напряжение, будто тигр перед прыжком. Потом, без тени приличия, перевел взгляд на ее груди, оголенные глубоким вырезом платья и приподнятые туго затянутым корсетом. От жара, который внезапно ощутила в нем Виола, она едва не потеряла сознание. Повинуясь инстинкту, она подняла руку и прикрыла грудь.

Ян усмехнулся ее тщетной попытке соблюсти приличия, потом отвернулся и подошел к окну. Сунув руки в карманы вечернего сюртука, он всмотрелся в надвигающиеся темно-зеленые сумерки. Виола молча наблюдала за ним, не в силах пошевелиться, едва дыша.

— Я нахожу забавным, — проговорил наконец Ян, — и непостижимым, что за долгие годы шутнице судьбе было угодно внушить мне влечение к единственной женщине на свете, которую мне следовало бы из принципа презирать.

Виола не сразу поняла смысл сказанного. На сердце потеплело от искреннего признания герцога, но осторожность взяла верх, и Виола решила не говорить ничего о собственных чувствах и мыслях, пока тщательно их не взвесит. А уж признаваться, что ее тоже безмерно тревожит и всегда тревожило необъяснимое притяжение между ними, она точно не собиралась.

Пытаясь быть рациональной, Виола сказала:

— Полагаю, хорошей идеей было бы поговорить о том, что произошло пять лет назад.

Ян с силой выдохнул и посмотрел на свои полированные туфли.

— Даже если это так и мы со всех сторон обсудим причиненное мне зло, этого будет недостаточно, чтобы восстановить справедливость.

— Так вот зачем я здесь? Чтобы помочь вам восстановить справедливость?

Герцог ничего на это не сказал. Когда молчание затянулось, Виола сцепила перед собой ладони и, скованная, чуть не падая с ног от волнения, храбро спросила:

— Много ли вы помните?

Герцог искоса посмотрел на нее и сощурился.

— Полагаю, сударыня, что главного я не забыл.

Она сглотнула ком в горле.

— Тогда вы должны помнить, как много я для вас сделала…

— Как много вы для меня сделали? — недоуменно оборвал герцог, выпрямляясь в полный рост и поворачиваясь лицом к Виоле. — Вы бросили меня там умирать, Виола.

Ее сердце сжалось от боли.

— Я помогла спасти вас.

— Помогли? — Герцог повел бровью. — И как именно вы это сделали?

Чуть приподняв подбородок, Виола ответила:

— Я оставила ключ…

— Вы ничего не сделали.

Его мрачные, сказанные шепотом слова выражали скорее холодную отчужденность, чем бурлящий гнев, и Виола попятилась на шаг, сбитая с толку его поведением и не на шутку встревоженная.

— Вы знали, что я был там, и ничего не делали, — продолжал герцог тихим, угрюмым голосом. — Вы защищали своих презренных родственников, допуская, чтобы я долгих пять недель страдал в цепях и в полной темноте, пока они вымогали у моей сестры бриллианты в обмен на мою свободу. Вот что вы делали, Виола. И вы виноваты не меньше их.

— Если вы так думаете, — дрожащим голосом бросила она, — значит, вы почти ничего не помните.

У герцога вздулись ноздри; он стиснул челюсти.

— Я помню, что со мной жестоко обращались, морили голодом и пичкали наркотиками. Я помню, что меня дразнили и унижали, когда я лежал беззащитным на койке. Я помню, что чуть не умер.

— А помните ли вы, что я ухаживала за вами? Утешала вас? Говорила с вами?

На его лице мелькнула слабая искра сомнения. А может, недоверия. Но потом пропала под маской безжалостного расчета.

— Я знаю одно, Виола: вы избежали заслуженной кары за то, что позволяли пыткам продолжаться, в то время как могли — и должны были — меня спасти. Все остальное теперь не имеет значения.

Наконец он сказал это, признался, почему преследует ее столько лет спустя.

Скованная напряжением, Виола заявила:

— Все причастные понесли наказание…

— Кроме вас.

Виола с горечью покачала головой.

— Ах, сударь, судьба наказала меня суровее, чем вы можете себе представить.

— Не смешите, Виола, — с отвращением бросил Ян. — Ваша жизнь после Уинтер-Гардена была сказкой, ради которой любая провинциальная мисс с запятнанным прошлым с радостью отреклась бы от семьи. Теперь вы леди, притом богатая леди, и построили для себя новую, чудесную жизнь. А я, сударыня, страдал и страдаю до сих пор.

Страдаю до сих пор…

Боль, которую он излучал, обвивала Виолу, точно змея, душила и мучила, все плотнее зажимая в кольцо эмоции и мешая найти слова, которые могли бы объяснить ее поступки пятилетней давности. Сейчас она явно не могла спорить с Яном, и он, очевидно, не желал выслушивать подробности, какими она их представляла, даже если эти подробности, на ее взгляд, имели большое значение. Если она скажет герцогу что-нибудь еще, если попытается описать, как все происходившее выглядело с ее стороны, он, конечно же, не поверит ей, по меньшей мере сейчас, и может попытаться обратить ее слова против нее самой.

— И теперь вы хотите, чтобы страдала я, не так ли? — тихо спросила она.

Несколько долгих мгновений герцог сверлил ее взглядом, склонив голову набок, не вынимая рук из карманов. Его красивое лицо частично скрывали растения у окна и сумерки, сгустившиеся до ночной черноты. Виола стояла, ничего не ожидая, мучаясь неуверенностью и страхом, страстно желая все рассказать, но понимая, что Ян беспощадно отвергнет ее слова, ибо он уже сделал собственные выводы из фактов, какими он их запомнил.

— Страдать — слишком сильно сказано, — проговорил он наконец, — хотите верьте, хотите нет, но я бы никому не пожелал того, что произошло со мной по вине вашей семьи.

Облегчение захлестнуло Виолу, но в то же время она еще больше насторожилась.

— Однако есть счет, который надо оплатить, Виола, — продолжал герцог задумчивым тоном. — Последние пять лет я каждый день думал о вас, пытаясь решить, что с вами делать.

Надменность Яна подлила нового масла в огонь ее гнева. Она стиснула руки в кулаки, прижала их к бокам и посмотрела в лицо герцогу.

— Что со мной делать? Какое право вы имеете что-то со мной делать? Почему бы просто не оставить меня в покое? Вы наверняка понимаете, что я никогда и никому не обмолвлюсь об этом постыдном эпизоде из прошлого.

Герцог медленно пошел к Виоле, сверля ее пронзительным взглядом.

— Я верю вам. И хотя вы, в отличие от сестер, действительно не участвовали в похищении, на вашей совести, вне всяких сомнений, лежит бездействие, и за это бездействие, за это преступное бездействие, вас не наказали. — Его черты стали еще суровее, и он добавил: — Правосудие не свершилось.

— Причем здесь правосудие? Речь идет о банальной мести, — парировала Виола низким, уверенным голосом. — Возможно, для нас обоих будет лучше, если вы перейдете к сути вашего спектакля, сударь.

Ян усмехнулся.

— Месть никогда не бывает банальной. Вот в чем суть.

— Я вас не понимаю, — прошептала она. — Почему я здесь в таком виде, если вы явно презираете меня, равно как и все дурные воспоминания, виновницей которых меня считаете?

Ян некоторое время смотрел на нее в задумчивости, а потом обнажил зубы в вызывающей улыбке.

— Потому что, милая моя Виола, о себе и… ситуации, в которой мы сейчас оказались, я знаю две вещи.

Виола просто смотрела него, рассерженная и сбитая с толку.

— Во-первых, — продолжал он, отдаляясь от окна и становясь рядом с ней, — если я просто опозорю вас, предав общественному порицанию или аресту (если криминальное преследование возможно после стольких лет), это не вернет мне покоя. Это будет слишком быстро, слишком неприглядно и не принесет мне удовлетворения. Во-вторых, я был ошарашен тем фактом, что вы меня сексуально привлекаете, и теперь, наконец, осознал, что не избавлюсь от этого желания, пока вы не окажетесь в моей постели.

Тихий стон изумления и беспомощности сорвался с губ Виолы.

Герцог усмехнулся.

— Не может быть, чтобы мое признание стало для вас таким уж сюрпризом.

— Разве это имеет значение? — прошептала Виола, испепеляя его взглядом. — Думаю, вы понимаете, что я никогда не рискну опозорить себя и загубить доброе имя сына, отдавшись вам по доброй воле.

Подняв руку, герцог потер ладонью подбородок и задумчиво сузил глаза.

— Равно как и вы понимаете, что у вас нет выбора.

Сдерживая слезы страха, Виола пробормотала дрожащим голосом:

— Полагаю, вашим желанием заполучить меня в любовницы и объясняются все эти ухищрения.

— Не совсем. Изначально я этого не планировал, но, увидев вас после стольких лет, ничего не мог поделать с реакцией своего тела и решил, что не стоит с этим бороться.

— Это отвратительно, — сказала Виола.

Ян пожал плечами.

— Такова природа мужчин, Виола.

— И, успокоив себя этой примитивной отговоркой, вы решили взять меня силой… — язвительно начала она.

Смех герцога не дал ей договорить.

— Взять вас силой? Вы наслаждались нашими поцелуями ничуть не меньше меня, дорогая. Думаю, мне понадобится всего несколько минут, чтобы уложить вас голой к себе на диван.

Виола вспыхнула под пронзительным взглядом Яна; в его словах была доля правды, и это ужасно смущало ее.

— Если уж говорить откровенно, ваша светлость, ради сына я скорее готова выйти за вас замуж и остаток дней сносить вашу ненависть и оскорбления, чем отдаваться вам в качестве любовницы.

Веселье вмиг сбежало с его лица.

— А я скорее сгною вас в тюрьме, чем по доброй воле удостою своим именем.

Он сказал это так тихо, что Виола почти не расслышала слов. Но смысл сказанного не вызывал сомнений, равно как и неумолимая решимость Яна медленно уничтожить ее ради своего удовольствия.

— Вы чудовище, — выдохнула Виола.

— Возможно, — признал герцог, — но это вы и ваше семейство сделали меня таким.

Виола медленно покачала головой и ответила:

— Я никогда не приму вины за ситуацию, над которой была не властна.

Ян пропустил ее шепот мимо ушей:

— Вы не можете мне противиться, Виола.

Наглость герцога придала ей сил:

— О, еще как могу, сударь, я буду с вами бороться…

— И проиграете.

Последнее слово было сказано без колебаний и с абсолютной уверенностью. Виола с ужасом поняла, что герцог уже выиграл эту битву благодаря то ли своей хитрой тактике, то ли простому упрямству. И он знал, что она понимает всю глубину его замысла. Спорить с ним дальше было бесполезно. Ей нужно было оттянуть момент капитуляции, подумать, спланировать и организовать против него какую-то защиту.

Глубоко вдохнув, она высоко подняла голову, подобрала юбки и прошла мимо Яна.

— Я ухожу.

— Полагаю, в ваших интересах остаться, — быстро ответил он. — Наши гости, несомненно, уже начали собираться.

Это заставило Виолу остановиться. Уже в дверях она резко обернулась.

— Какие гости?

— Я устраиваю небольшую вечеринку для художников и коллекционеров. Изюминкой встречи будет показ моего новейшего приобретения, оригинальной работы Виктора Бартлетта-Джеймса, которую я купил у вас.

Сердце замерло в груди у Виолы, она смотрела в глаза герцогу, шокированная его словами.

— Вы шутите, — прошептала она.

— О, я как никогда серьезен, сударыня, — ответил герцог и направился к ней. — Но что изумляет вас больше? Тот факт, что я собираюсь показать при дамах картину эротического содержания, или что для меня не осталось секретом, что вы знали, кому продаете свою работу?

Господи, дай мне сил. Он все знает…

Виола задрожала.

— Как… как вы…

— Я умен, — очень тихо закончил за нее герцог. — И могу позволить себе купить любую информацию, какую пожелаю.

Виола боролась с другими желаниями: отвесить герцогу хлесткую пощечину, съежиться от боли поражения, накинуться на Яна и выместить на нем все свое отвращение. Но она не опускала ресниц, ибо не хотела показать, что в самом деле осталась перед ним беззащитной, и тем самым доставить ему еще большее удовольствие.

— А если я откажусь присутствовать? — с вызовом спросила она, чувствуя, как пересыхает во рту и как бешено колотится сердце.

Герцог как ни в чем не бывало покачал головой.

— Уверен, вы не рискнете. Если вы сейчас не останетесь, то сойдете с ума, гадая, о чем я тут поведал обществу.

Разумеется, он был прав. У него не было ни малейшей причины оберегать ее репутацию и доброе имя. Она сделалась марионеткой в его руках, и они оба это знали.

— Низость, до которой вы доходите в стремлении меня погубить, просто непостижима, — выдохнула она, стараясь не разрыдаться.

Ответ герцога был беспощаден.

— Пять лет назад я чувствовал то же самое.

— Я никогда не прощу вам этого, Ян, — прошептала она в скорбном смирении.

Было ли тому виной проявление женской слабости Виолы или тот факт, что она назвала герцога по имени, но на секунду-другую он заколебался, на лице его мелькнуло сомнение. Но в следующий миг оно испарилось, так же быстро, как и возникло.

Черты Яна застыли, темные глаза сделались бесстрастными, и он ответил:

— Это, сударыня, меня совершенно не волнует.

Съежившись внутри, Виола повернулась к Яну спиной, открыла дверь и, не позволив взять себя под руку, молча вышла из густеющей темноты его прекрасного зеленого салона.

 

Глава 10

Полностью игнорируя герцога, Виола прошла вместе с ним по коридору, миновала потрясающий вестибюль и углубилась в его великолепный дом. Когда они подходили к гостиной, она услышала голоса, сливавшиеся как будто в праздничный гул, потом низкий мужской смех. Виола инстинктивно замедлила шаг и остановилась, немного не доходя до двери.

— Сколько людей у вас сегодня?

Ян повернулся к ней.

— С нами десять, но позднее может появиться еще несколько человек.

Багровея, Виола метнула в него испепеляющий взгляд.

— И как вы намерены объяснить мое участие в этом фарсе, ваша светлость?

Герцог потер щеки ладонью.

— Это зависит от вас, Виола. Пока что вы просто моя гостья, как и все остальные.

Быстро выдохнув, она сердито спросила:

— Что вы задумали?

Ян улыбнулся.

— Не хочу портить сюрприз, милая.

— Не называйте меня так, — шикнула она.

Ничуть не смутившись, герцог потянулся к двери и опустил ручку, затем шагнул в сторону и жестом предложил Виоле войти.

В первые мгновения ее ошеломила сама комната, почти такая же сказочная, как зеленый салон. На убранство, одновременно элегантное и изощренное, не пожалели денег. В насыщенные оттенки красного вплеталась позолота, темно-коричневая дубовая мебель великолепно сочеталась с алыми канапе, креслами и драпировками, роскошные персидские ковры пестрели витиеватыми узорами, с золоченого потолка свисали две огромные хрустальные люстры, а на каждой закрытой обоями стене красовались изысканные картины. Однако восхищение этой красотой быстро превратилось в тревогу, стоило Виоле, наконец, обратить внимание на гостей. Сцена вызвала у нее странную смесь изумления и предвкушения чего-то важного. Для такого скромного собрания герцог Чэтвин накрыл довольно богатый стол закусок, распространявший по всей гостиной запахи мясных деликатесов и выпечки. Кроме того, на противоположной стороне комнаты выстроился ряд лакеев, наливавших гостям шампанское. А прямо рядом с массивной каминной полкой и холодным очагом возвышался мольберт с рисунком Бартлетта-Джеймса. Картину пока закрывал черный бархат, но стоило сделать легкое движение, и полотно откроется для всеобщего обозрения.

У Виолы вдруг возникло чувство, что это ее выставили напоказ. Из тех приглашенных, кто уже явился, она большинство знала лично, а об остальных была наслышана как о ведущих представителях художественной богемы Лондона. При их с герцогом появлении разговоры мгновенно стихли, и к ним обратились взгляды, выражавшие различную степень любопытства.

— Леди и джентльмены, — сказал Чэтвин, входя в комнату, — уверен, все вы знаете леди Чешир, поистине выдающуюся художницу, которая любезно приняла мое приглашение провести вместе с нами этот вечер. — Он повернулся к Виоле с улыбкой, которая не отразилась в его взгляде. — Разумеется, вы знакомы с лордом Фэйрборном, мистером Уитменом из Лондонского музея искусств, лордом и леди Брисбен, лордом и леди Фримонт и мистером и миссис Стэнфорд Куикен. Куикены только что вернулись из Европы и привезли несколько замечательных французских работ, которые пополнят их коллекцию.

Куикенов Виола никогда раньше не видела, но со всеми гостями, как и подобает, обменялась любезностями.

— Кроме всего прочего, мистер Куикен является одним из лучших в Англии специалистов по установлению подлинности, — непринужденно добавил герцог. — Его опыт нам сегодня пригодится.

Смятение охватило Виолу, а следом на сердце камнем легло предчувствие дурного.

Герцог заметил ее смущение и пояснил:

— Хочу убедиться, что картина, которую я только что приобрел, действительно является оригиналом, а не подделкой.

Глаза Виолы расширились от шока; на щеках запылал румянец негодования. По всей видимости, герцог ожидал такой реакции, ибо он тут же перевел на нее насмешливый взгляд, провоцируя рассыпаться в извинениях, бросить ему вызов при всех или же с позором удалиться.

Но вместо того чтобы потакать желаниям Яна, Виола подавила рвущийся из груди гневный возглас и с непревзойденным самообладанием оторвала взгляд от его сверлящих глаз, чтобы мягко улыбнуться гостям.

— Для меня большая честь находиться в обществе таких выдающихся ценителей искусства, — проговорила она голосом, показавшимся ей скрипучим и сухим. Реплика была нелепой, однако наглость Чэтвина, вообразившего, будто она рисует поддельные картины, буквально выбила у нее почву из-под ног.

К счастью, один из лакеев спас Виолу от неловкой паузы, объявив, что закуски уже подаются на буфетную стойку. Кое-кто немедля направился за едой.

Лукас Вольф, герцог Фэйрборн, напротив, подошел к Виоле.

— Приятно снова видеть вас, леди Чешир, — сказал он, слегка опустив голову в поклоне.

Виола сделала реверанс.

— Взаимно, ваша светлость.

— И выглядите вы, как всегда великолепно, — добавил Майлз Уитмен, подходя к ней и протягивая бокал шампанского. — Осмелюсь заявить, что из всех нас вы также самая талантливая. Понятия не имел, что вы к нам присоединитесь.

Виола улыбнулась и с благодарностью отпила из бокала.

Уитмен, смотритель Лондонского музея современного искусства, женился бы на ней хоть завтра, ради одного только престижа, прояви она к нему хоть каплю интереса. Обоих мужчин Виола в последний раз видела на вечеринке у Изабеллы, и, в то время как Фэйрборн обнаруживал к ней лишь легкий интерес, Уитмен опять глазел на нее с глупой улыбкой на круглом, немолодом лице, поглаживал редеющие намасленные волосы и облизывал губы, словно поджидал случая укусить ее за шею.

Ян приблизился к ней на шаг, и теперь она чувствовала спиной его тепло; его плечо закрыло ее лопатки, а ноги глубоко вошли в складки ее широких юбок.

— Леди Чешир сейчас работает над моим портретом, — приятным тоном объяснил он, — и в этом качестве она сегодня моя особая гостья.

Майлз перевел взгляд с Виолы на Яна, потом обратно на Виолу и на глазах поскучнел, придя к выводу, что они пара. Не исключено, что несносный герцог нарочно добивался такого впечатления. Внезапно Виола почувствовала себя загнанной в угол, у нее запылали щеки, и если бы не пронзительный смех леди Дианы Фримонт, донесшийся от буфетных стоек и напомнивший, что она находится под защитой других благородных леди, она бы, наверное, сжалась в комок в углу, надеясь отсидеться там незамеченной, а потом тихонько ускользнуть.

— Так что же вы приготовили нам сегодня? — спросил, прочистив горло, внезапно смутившийся Уитмен.

— Мне говорили, это оригинальная работа Бартлетта-Джеймса, — донесся у них из-за спин чей-то голос. — Итак, Чэтвин, когда же мы увидим, что скрывается под бархатом?

Повернувшись, Виола увидела, что к ним шагает Бартоломью Сент-Джайлз, барон Брисбен. Коренастый, плотно упакованный в жилет и вечерний сюртук, он нес на своей маленькой фарфоровой тарелочке целую гору угощений. Виола знала Брисбена, потому что прошлым летом рисовала портрет его жены. Кроме того, будучи коллекционером, живо интересующимся эротическим искусством, он много лет назад одним из первых приобрел несколько работ Виктора Бартлетта-Джеймса. Разумеется, он не знал, что автором этих пикантных набросков была она, Виола, равно как и все эти мужчины и женщины, собравшиеся сегодня в гостиной герцога Чэтвина, которые слышали о Бартлетте-Джеймсе или собирали различные эротические работы, но пребывали в неведении относительно его настоящего имени — по крайней мере, до сегодняшнего вечера.

— Вас не обманули, Брисбен, — отозвался Ян.

Барон довольно усмехнулся, а Уитмен в ужасе уставился на Яна.

— Здесь дамы, Чэтвин. Д-должно быть, эта картина… представляет особую художественную ценность?

Виола закусила губу, чтобы не расхохотаться. У Майлза был такой вид, словно только что объявили, что гостей будут развлекать голые танцовщицы.

— Все они замужем, Уитмен, — парировал Ян, — и все они видели пикантные картины ранее.

Майлз робко кивнул.

— Да… наверное. В конце концов, это искусство.

— Вы слышали о художнике эротического жанра Викторе Бартлетте-Джеймсе, леди Чешир?

Вопрос задал Фэйрборн, которого, похоже, забавляло все это мероприятие.

Виола сделала еще один глоток шампанского.

— Уверена, о нем все слышали, сударь. По меньшей мере все, кто причастен к лондонскому миру искусства.

Помолчав несколько секунд, Фэйрборн спросил:

— Как вам кажется, куда можно повесить произведение такого искусства? Определенно не в гостиную.

Брисбен усмехнулся, потом закашлялся, замахал руками и отошел от их группки — по всей видимости, поперхнулся пирожным. Уитмен выкатил глаза, покраснел как рак и стал смущенно переминаться с ноги на ногу. Виола же, хотя никогда в жизни не оказывалась в более неловкой ситуации, сумела сохранить пусть и напускной, но достойный вид.

Прочистив горло, она ответила:

— На мой взгляд, если человек может позволить себе купить оригинал Бартлетта-Джеймса, то и повесить он его может, куда ему вздумается, ваша светлость.

Фэйрборн почти улыбнулся. Потом кивнул Виоле и ответил:

— Не думал об этом, но, полагаю, вы правы, сударыня.

Пытаясь не обращать внимания на заливающий щеки румянец, Виола сделала очередной глоток из фужера. К счастью, Уитмен отвернулся, чтобы поговорить с миссис Куикен, а Фэйрборн извинился и пошел к буфету. На миг Виола почти расслабилась, но тут Ян напомнил, что до сих пор стоит у нее за спиной.

Пригнувшись к самому ее уху, он шепнул:

— По-моему, эротическую картину лучше всего повесить в спальне. Как думаете, леди Чешир?

Ей хотелось кричать, но она повернулась к герцогу и с непроницаемым видом сказала:

— Если вы пытаетесь меня смутить, ваша светлость, у вас ничего не выйдет.

— Смутить вас?

Виола глубоко вдохнула и медленно выдохнула.

— Вы же знаете, я вдова и художница, поэтому эротические работы и их демонстрация на публике меня не шокируют.

Ян впился в нее взглядом.

— А как насчет частного просмотра?

Виола нервно оглянулась по сторонам и с некоторым облегчением отметила, что в пределах слышимости как будто никого нет.

— Виола?

Она вновь обратила к Яну испепеляющий взгляд.

— Полагаю, частный просмотр — удел джентльменов, ваша светлость.

— Ах. — Он снова опустил глаза к ее лифу. — Значит, рисунок, который я приобрел, никогда не висел в вашей спальне и не радовал ваших с мужем глаз?

Виола открыла рот от изумления, потом, оправившись, прошептала:

— Это вас не касается.

В ответ на губах Яна появилась искренняя улыбка, первая, какую она у него увидела, и выражение коварного довольства вмиг слетело с его красивого лица.

— Я проголодалась, — солгала Виола, отворачиваясь от герцога.

Ян быстро потянулся за ее рукой и осторожно привлек ее назад. Склонившись к ее уху, он шепнул:

— Я тоже голоден, Виола, и ваш рисунок, который после сегодняшнего просмотра я собираюсь повесить в спальне, еще больше распаляет мой аппетит.

Виола не могла на него посмотреть, но успела заметить, что один-два человека с любопытством за ними наблюдают. Перебарывая острое желание плеснуть остатки шампанского в лицо герцогу, она мягко высвободила руку и пробормотала:

— Вешайте его хоть черту на рога. А сейчас оставьте меня в покое. Люди смотрят.

С этими словами Виола подобрала юбки, обошла Яна и направилась к буфету, раздраженно слушая, как он посмеивается ей вслед, и изо всех сил пытаясь игнорировать распалившуюся плоть.

Три четверти часа Виола томилась под гнетом тревоги и могла лишь жевать ростбиф, огуречный сандвич и имбирный кекс, которые положила себе на тарелку, слушать, как леди Фримонт и леди Брисбен обсуждают благотворительность и светские новости, и держаться подальше от мужчин. Наконец, леди затронули тему искусства, и разговор приобрел гораздо более интимный характер.

Леди Фримонт, женщина под шестьдесят с широкими бедрами и плечами и густыми седыми волосами, собранными в высокую прическу, склонилась к Виоле и нетвердым от выпитого, заговорщическим голосом спросила:

— А вы никогда не создавали таких, леди Чешир?

Виола удивленно на нее посмотрела.

— Прошу прощения?

Леди Фримонт рассмеялась и шепотом пояснила:

— Пикантных картин!

Леди Брисбен захихикала, как подросток, а миссис Куикен оставила мужа и направилась к ним, чтобы выяснить, о чем таком забавном они могут говорить.

— Прошу, расскажите, — настаивала леди Брисбен, подступая ближе. — Ах, если бы я так умела! Вот была бы потеха для нас с Бартоломью, будь в моем распоряжении такое живительное средство.

Все опять расхохотались. Виола, которую этот разговор скорее раздражал, чем веселил, тоже выдавила из себя смешок. Миссис Куикен, которая была лет на десять младше остальных, сделала большой глоток из фужера с шампанским и сказала:

— Есть много хороших художников, которые могут подражать его стилю, но осмелюсь заметить, что никто, кроме Виктора Бартлетта-Джеймса, не способен так точно поймать настроение любви.

— Настроение любви? — Леди Фримонт запрокинула голову и так расхохоталась, что даже не заметила, как пролила себе на юбки шампанское. — Боже правый, вот это мысль! — Она вновь обратила к Виоле горящие глаза. — Полно, леди Чешир, нам можно довериться. Вам никогда не хотелось создать собственный стиль пикантного искусства?

Улыбнувшись, Виола слегка пожала плечами.

— Если бы даже и захотелось, я бы наверняка не призналась в этом ни единой живой душе.

— Иными словами, — раздался голос Яна у нее за спиной, — не исключено, что она уже его создала?

Все ахнули, а потом засмеялись, будто их поймали на чем-то непристойном. Все, кроме Виолы. Изобразив улыбку, она оглянулась на герцога через напряженное плечо и увидела, что тот стоит в футе от нее с шампанским в руке и с выражением задумчивости на красивом лице.

— Ваша светлость, — ответила она, — думаю, если бы я попыталась воссоздать настроение любви Виктора Бартлетта-Джеймса, вы бы узнали об этом последним.

Ян кивнул, отдавая должное ее скромности, и на шаг приблизился к их маленькой группке.

— Дельное замечание, сударыня. Хотя, увидев вас за работой над портретами, могу сказать, что ваш… талант будет блистать в любой форме.

Виола не могла определиться, стоит ли принимать этот комплимент за чистую монету. Хотя остальные леди, безусловно, не видели в нем ничего иного. Улыбнувшись, она осторожно ответила:

— Такая похвала из ваших уст, сударь, дорогого стоит.

Заслышав ее быстрый уклончивый ответ, Ян повел бровью, и она с победоносной улыбкой отвернулась от него к дамам. Но вдруг почувствовала его ладонь внизу спины и инстинктивно замерла, изумленная, что он позволил себе такую явную демонстрацию интимной власти на людях. Она стояла, боясь шелохнуться, и молилась, чтобы никто поблизости не обратил на них внимания.

— Думаю, пришла пора сбросить покровы. Не находите? — тихо проговорил Ян у нее из-за плеча.

— Ах, боже мой, конечно, — откликнулась леди Фримонт, обмахиваясь ладонью, как веером. — Думаю, шампанского с меня хватит.

Леди Брисбен весело рассмеялась, как будто количество вина, поглощаемого леди Фримонт, показалось ей блестящей шуткой. У миссис Куикен загорелись глаза, и она обвела взглядом гостиную.

— Мой муж вечно исчезает в самый неподходящий момент.

Виола открыла рот, чтобы ответить, но в эту самую секунду почувствовала, как ладонь герцога скользнула по юбкам и легла ей на ягодицы.

Она стояла, не в силах вздохнуть, пылая горячим румянцем, а Ян ласкал кончиками пальцев нижнюю часть одной половинки.

— Вообще-то ваш муж и лорд Фэйрборн вышли на балкон, чтобы покурить трубку на свежем воздухе, — сказал Ян невозмутимым, низким голосом. — Я только что послал за ними лакея.

— О, хорошо, — ответила миссис Куикен, убирая со щеки выбившийся каштановый локон и пряча его за ухо. — Тогда я, наверное, воспользуюсь случаем и пополню свой фужер. Вы меня извините, ваша светлость?

— Конечно, прошу вас, — тут же ответил герцог, кивая в сторону столика с неоткупоренными бутылками.

— Пожалуй, последую вашему примеру, — сказала леди Фримонт, явно передумав насчет шампанского, после того как осушила свой бокал. — Маргарет? Леди Чешир?

Виола не могла говорить. Ян продолжал тайком ласкать ее ниже спины, и, хотя его ладонь и пальцы скользили по множеству слоев атласа и нижних юбок, она ощущала его прикосновения, как ожоги на голой коже.

— Я бы хотел переговорить с леди Чешир наедине, — сказал герцог несколько секунд спустя. — Вы не возражаете?

Обе дамы посмотрели на нее круглыми от удивления глазами, потом перевели взгляд на Яна.

— Нет, нет, конечно, — пролепетала леди Брисбен. — В таком случае вы позволите?

Они синхронно опустились в реверансе и удалились, заговорщически склонив головы и перешептываясь, пока Маргарет не хихикнула и они не остановились у барного столика.

— Если отойдете от меня, Виола, — тихо пригрозил Ян, — я схвачу вас и поцелую при всех.

Виола сглотнула ком в горле и, закипая от ярости, прошипела:

— Чего вам надо?

Ян склонился к ней и зашептал в самое ухо:

— Мне нечего добавить. Я просто наслаждаюсь вашей мягкостью, представляю вас обнаженной и стонущей и не хочу раньше времени лишаться этого удовольствия.

Виола сжала руки в кулаки, чтобы сдержаться и не ударить его.

— Я бы сказала, что вам просто нравится меня смущать, сударь, — сдавленно прошептала она. — Вы добились того, что все считают нас парой.

Горячее дыхание герцога дразнило ей шею.

— Необязательно. Никто не видит моей руки на вас, Виола. Все стоят перед нами.

Сделав несмелый вдох, она плавно обернулась, чтобы посмотреть на Яна, и жгучее вожделение, которое она прочла в его глазах, ошеломило ее. Герцог внезапно убрал руку, и Виола, отступив на шаг, полностью повернулась к нему лицом.

Ян посмотрел ей в глаза: в его чертах сквозила жестокость, губы были угрюмо поджаты, а кожа пылала таким же лихорадочным румянцем, как у нее.

Виоле не верилось, что Ян мог возбудиться, мимолетно прикоснувшись к ней через платье. Но, молча опустив глаза, она увидела, как вздулись его брюки, и ошеломленно приоткрыла рот.

— Я давно не был с женщиной, — пробормотал он низким, хриплым голосом. — Мое тело весьма отзывчиво.

Виола смотрела ему в глаза, не зная, что сказать. С самого первого дня, как Ян вернулся в ее жизнь, желание бежать не одолевало ее так сильно, как теперь. В то же время она чувствовала неистовое притяжение между ними, поднимавшее из глубин сознания образы его нагого тела, напоминавшее, как сильно она хотела его тогда — и как трудно будет сопротивляться ему теперь.

— Как вы можете хотеть меня физически и при этом ненавидеть меня до такой степени, чтобы унижать при всех? — прошептала она, охваченная ледяным смятением.

Герцог сунул руки в карманы вечернего сюртука.

— Не знаю.

Виола недоуменно покачала головой, замечая с упавшим сердцем, что Ян вовсе не отрицает желания опозорить ее.

Сделав глубокий вдох, он мрачно проговорил:

— Но я точно знаю, что подойдете только вы, и я намерен овладеть вами, невзирая на ваш статус, на ваши собственные желания и на ваше будущее. Невзирая ни на что.

Эта отвратительная ясность, помноженная на очевидное презрение, которое герцог выказывал ей во всем, что говорил и делал, окатила ее точно ведром ледяной воды.

— Вы мне отвратительны, лорд Чэтвин, — выдохнула она, переполняясь ненавистью. — И я в жизни так не сожалела ни о чьей заблудшей душе, как сожалею о вашей.

Не дожидаясь ответа, Виола отвернулась от герцога и зашагала прочь, дрожа всем телом и желая как можно скорее добраться до высоких, полных фужеров с его превосходным шампанским. Завтра к этому времени, клялась она себе, она навсегда исчезнет из его жизни, чего бы это ни стоило. Теперь не было ничего важнее, чем вырваться из его тисков, сохранив при себе своего сына и свою гордость.

Ничего.

* * *

Они собрались вокруг закрытого мольберта у камина, Ян по одну сторону, мистер Куикен по другую. За последние полчаса в их компанию, отдававшую должное угощениям и напиткам и ожидавшую показа великого эротического искусства, влилось еще несколько человек. Виола стояла чуть поодаль, между Фэйрборном и леди Фримонт. Оставив Чэтвина в гневе около часа назад, она наотрез отказывалась на него смотреть. Но его взгляд на лице она чувствовала так же остро, как и повисшее в воздухе всеобщее ожидание.

Виола с высоко поднятой головой слушала короткий монолог Чэтвина о том, как интересно ему покупать произведения высокого искусства во всех его формах, от скульптуры до живописи, и как он никогда прежде не приобретал эротических работ, но слышал о Викторе Бартлетте-Джеймсе и воспользовался случаем пополнить свою коллекцию. Наконец, он поднял руку и освободил раму от черного бархата.

По гостиной прокатился вздох изумления — потом восторженный шепот, вскоре разделившийся на многоголосое, профессиональное обсуждение рисунка во всех его деталях.

Виола попивала шампанское, кивая в ответ на замечания леди Фримонт и стараясь держаться как можно незаметнее. Наконец, мистер Куикен принялся изучать работу с придирчивостью специалиста, осматривая каждый дюйм и перешептываясь с Чэтвином. Не уделяя особого внимания тому, что происходит вокруг, Виола ждала удобного случая ускользнуть и поскорее уехать домой, как вдруг услышала, что ее назвали по имени.

Мистер Куикен резко обернулся и посмотрел на нее.

— Леди Чешир? — повторил он, насупив густые брови.

Все взгляды вдруг обратились к ней, и в гостиной наступила тишина.

У Виолы пересохло во рту.

— Прошу прощения?

Ян прочистил горло.

— Я вынужден был рассказать, у кого купил картину, сударыня, — очень спокойно проговорил он. — Мне очень жаль.

Виола понятия не имела, что происходит. Когда первый шок миновал, она подняла глаза на своего мстителя.

В глазах Яна читалась неумолимая расчетливость и холодное довольство. От этого взгляда Виолу затрясло от страха.

— Я… простите мое замешательство, но…

— Этот рисунок принадлежал вашему мужу, леди Чешир? — спросил Куикен озабоченным тоном.

У Виолы отвисла челюсть; кровь стала отливать от ее лица по мере того, как весь ужас вопроса доходил до сознания. Ян раскрыл ее тайну, по меньшей мере, частично, и возражать было бесполезно. Только не перед всеми, кто пришел к герцогу этим вечером.

С решимостью обреченного Виола ответила:

— Да, это правда. Мой покойный муж купил его много лет назад, и я совсем недавно обнаружила его, когда убирала на чердаке. Мой поверенный продал его лорду Чэтвину от моего имени.

В этой ситуации ничего лучшего Виоле не оставалось. По крайней мере, ее объяснение прозвучало правдоподобно. Со сплетнями, которые поползут после ее признания, она как-нибудь справится.

Стэнфорд Куикен потер скулы пухлыми пальцами и еще больше нахмурился.

— Мне очень жаль, сударыня.

— Жаль?

Куикен покраснел, замялся и, бросив на Яна быстрый взгляд, снова посмотрел на Виолу.

— Знаю, это довольно… Я понимаю, какое это для вас потрясение.

В комнате повисло напряженное молчание. Виола огляделась по сторонам, и зародыш страха, который вселил в нее своим расчетливым взглядом Чэтвин, превратился в тревогу.

— Я не понимаю, — прошептала она.

— Моя дорогая, — сказал мистер Куикен, — боюсь, что вас обманули. Я хорошо знаю Виктора Бартлетта-Джеймса и его стиль. Он не создавал этого рисунка. Это подделка.

Рассудок Виолы упрямо не желал воспринимать смысла его слов; ей пришлось сделать над собой нечеловеческое усилие, чтобы не расхохотаться от абсурдности сказанного.

— Это невозможно, — выдохнула она, вглядываясь в гостей в поисках поддержки. Но в ответ получала лишь смущенные и сочувственные взгляды.

Пропустив ее возражение мимо ушей, Куикен потер тыльную сторону шеи.

— Уверен, что в сложившейся ситуации вы пожелаете возместить лорду Чэтвину урон, нанесенный этой… э-э… ошибкой.

И тут Виола поняла — его ложь, его притворство и общественный позор, которому он с самого начала задумал ее предать.

Картина была подлинной, и они оба это знали. Равно как и Куикен, если он в самом деле специалист. Но сегодня вечером Ян Уэнтворт посеял зерно сомнения и тем самым начал приводить в исполнение хитроумный план по уничтожению ее репутации. Чэтвин прижал ее к стенке и вынудил признаться, что рисунок ему продала она. Теперь все знали, что она должна вернуть ему деньги. Более того, герцог позаботился, чтобы присутствующие дамы заподозрили, будто она сама нарисовала картину, намереваясь продать ее под видом оригинала. Не было никаких веских доказательств, что она не пыталась обмануть герцога Чэтвина, продав ему собственную работу вместо подлинника, а вот сомневаться в ее словах, напротив, имелись все основания. Даже Майлз Уитмен, похоже, не мог посмотреть ей в глаза и потому не отрывал взгляда от своих туфель. А объяснить что-либо, не рассказав, что она и есть Виктор Бартлетт-Джеймс, она не могла. Да ей бы никто сейчас и не поверил.

Впервые за всю свою взрослую жизнь Виола почувствовала, что ей наплевали в душу. Притом мужчина, который был ей небезразличен, о котором она тосковала и даже одно время думала, что любила.

Она снова взглянула на Яна. Его черты были непроницаемы, а прищуренные глаза бросали вызов: возрази мне, назови богатого и влиятельного джентльмена лжецом на его же собственной светской вечеринке.

Сволочь.

Сдерживая слезы боли, беспомощности и нараставшего гнева, но продолжая неотрывно смотреть в глаза Яну, Виола медленно отделилась от гостей. А потом повернулась к ним ко всем спиной и зашагала прочь из гостиной, высоко подняв голову, расправив плечи и с каждым шагом наполняясь новой решимостью.

Все изменилось. Никто никуда завтра не уедет.

Теперь между ними официально объявлена война.

 

Глава 11

Ян стоял в дальнем конце комнаты, лениво наблюдая, как клуб заполняется уважаемыми, изысканно одетыми джентльменами. Многие приходили уже под хмельком, хотя не было еще и шести вечера, но общее поведение оставалось довольно приличным, учитывая главный лот сегодняшнего аукциона. Ян пока ограничился одним бокалом виски, желая, чтобы к началу торгов его ум сохранил ясность. Растущее любопытство заглушило его смутные сомнения по поводу того, чему он сегодня должен был стать свидетелем.

Сегодня он уделил особое внимание гардеробу, выбрав вечерний костюм из черного и белого шелка. Однако идеально завязанный галстук неприятно сдавливал горло, внушая чувство удушья. Возможно, виной тому был спертый воздух в набитой людьми комнате, а быть может, дрянное настроение герцога.

Фэйрборн стоял рядом, попивая шампанское и увлеченно дискутируя на политические темы с пожилым аристократом. Яну не особенно хотелось подключаться к разговору, ибо его мысли постоянно сбивались на коварную леди Чешир.

С тех пор как она с позором покинула его дом три ночи назад, он только и думал, что о ее лице. О ее красивом лице, таком ошеломленном его действиями и намерениями, о ее выразительных карих глазах, отражавших такое отчаяние, смятение и сосредоточенную на нем ненависть. Странно, но полный жгучего гнева и напуганной уязвимости взгляд, который бросила ему Виола перед уходом, преследовал его, заставляя досадовать на себя, и в первую очередь на то, что ему не все равно. Ему бы упиваться медленным крушением леди Чешир, мысли о котором он лелеял долгих пять лет, но пока что он ощущал только пустоту. Вакуум.

Вечеринка в тот день еще продолжалась, но Ян совершенно утратил к ней интерес в тот самый миг, как Виола покинула его дом. Он как положено исполнял свою роль, но с уходом леди Чешир ликование и радость испарились, по меньшей мере для него. В ту ночь он плохо спал, одолеваемый размышлениями о своем следующем ходе и фантазиями о том, какой может оказаться физическая реакция Виолы на его страсть. Бороться с этими образами было решительно невозможно, да и пикантный рисунок, который Ян повесил над каминной полкой напротив своей кровати, никак этому не способствовал.

Проблема в том, размышлял Ян, как заманить ее к себе, под свои простыни, и сделать так, чтобы она по доброй воле ему отдалась. Он нисколько не сомневался, что сумеет ее соблазнить. Как бы он ни презирал Виолу и все, что она собой символизировала, о насилии над ней не могло быть и речи. Она томилась по его прикосновению ничуть не меньше, чем он по ней. Ян прочел это во взгляде Виолы, когда поймал врасплох ее, такую красивую, у себя в зеленом салоне. Виола восхищалась им, чувствовала их взаимное притяжение и явно желала его. Это он тоже видел собственными глазами, когда она зарделась и подняла на него полный вожделения взгляд, после того как он всего-навсего погладил ее сзади поверх платья в набитой гостями комнате. Воспоминание об этом до сих пор его забавляло. Виолу не шокировала его очевидная потребность в ней, просто приводила в замешательство. И это замешательство станет ее погибелью — если только он сообразит, как повернуть его себе на пользу. Решения задачи Ян пока не нашел, поэтому последние три дня, вместо того чтобы являться к Виоле со своим требованием, позволял ей медленно закипать в неизвестности.

Она не контактировала с ним со дня вечеринки, но Кафферти по возможности держал его в курсе ее передвижений и намерений. Последние три дня она просидела у себя в городском особняке и только вчера утром нанесла короткий визит поверенному. Через несколько часов после этого по Лондону разнеслась весть, что в «Бримлис» состоится эксклюзивный аукцион по продаже ценного полотна кисти Виктора Бартлетта-Джеймса — причина, по которой Ян оказался здесь этим вечером в неудобном официальном костюме, посреди пьяной толпы, и с растущим нетерпением ждал, до какой же ответной каверзы дошел острый ум леди Чешир.

Картина, которую должны были выставить, уже стала сенсацией, хотя ее никто еще не видел. Она стояла на большом деревянном мольберте под ярко горевшей люстрой, закрытая черным бархатом, и под охраной крепкого мужчины, кулаки которого были размером с дыню каждый. Уже сама эта атмосфера секретности порождала всевозможные толки, ибо на большинстве аукционов участникам позволялось взглянуть на лот до начала торгов. По всей видимости, работы Виктора Бартлетта-Джеймса вызывали ажиотаж независимо от того, как они выглядели, что, с точки зрения Чэтвина, только увеличивало их ценность. Чуть-чуть подразнить любопытных покупателей — что может быть лучше для торгов и, в конечном итоге, для кармана владельца?

— Думаешь, это подлинник?

Ян расправил плечи и посмотрел на Фэйрборна, который отвлекся от пожилого джентльмена и сосредоточил внимание на нем.

— Картина? — уточнил он.

Фэйрборн кивнул и сделал большой глоток виски.

— Она ведь не может нарисовать подделку за три дня?

Ян покачал головой и обвел взглядом толпу.

— Нет, я думаю, это невозможно даже для нее, — согласился он. И самому близкому другу Ян не признался, что заплатил Куикену, чтобы тот назвал фальшивкой рисунок, который (как он узнал впоследствии) на самом деле был оригиналом. Сей факт не имел для его планов никакого значения, хотя он действительно счел любопытным, что леди Чешир владела несколькими работами Виктора Бартлетта-Джеймса. И приходилось верить, что картина, которую сегодня выставляли на аукцион, тоже не была фальшивкой.

— А в каких, позволь спросить… отношениях ты состоишь с этой очаровательной вдовушкой?

Вопрос неприятно резанул по нервам.

— О чем тут спрашивать? Нет никаких отношений.

Фэйрборн расхохотался.

— Хорош, Чэтвин, хорош, нечего сказать. Ты даже солгать о ней толком не можешь.

Сделавшись вдруг угрюмым и напряженным, Ян повернулся к другу.

— Правда в данном случае никому не нужна, — с ноткой враждебности ответил он. — Скажу лишь, что она мне не нравится.

Снова посерьезнев, Фэйрборн какое-то время молча разглядывал друга, а потом дал бармену знак наполнить их бокалы.

— А вот она, по-моему, находит тебя весьма привлекательным.

Ян чуть не фыркнул.

— Ты тоже врать не умеешь.

Фэйрборн покачал головой.

— Это… не ложь. Я видел вас вместе, и хотя ты хорошо скрываешь свои чувства, какими бы они ни были, она этого не делает.

Ян искоса на него посмотрел.

— Откровенно говоря, мой друг, не тебе судить о ее чувствах.

— Возможно, я не знаю пары-тройки секретов о дамах в целом, но женщину, которой вскружили голову, я точно ни с кем не спутаю. На той твоей нелепой вечеринке я не мог определить, чего она хочет: поцеловать тебя или ударить.

Ян усмехнулся и взял в руки бокал.

— Она хотела ударить. Возможно, я кажусь этой леди физически привлекательным, но женщина в ней меня презирает.

— Почему?

Этот простой вопрос застал Яна врасплох. Он тут же понял, что нельзя было ничего говорить, не надо было ни в чем признаваться. Но Фэйрборн теперь не на шутку заинтересовался, даже встревожился. Опершись бедром о маленький столик и скрестив на груди руки, он, позабыв о виски, ждал внятных объяснений.

Ян с шумом выдохнул, двумя глотками осушил бокал и почувствовал внезапное жжение в горле, кстати напомнившее, какую боль часто приносят сладости, которых мы желаем.

— Это долгая история, Фэйрборн, — сказал он наконец, облизнув кромку бокала и поставив его на стол. — И я не горю желанием ее рассказывать.

— Она как-то связана с твоим похищением, да? — понизив голос, предположил Фэйрборн.

Ян вытянул шею, будто хотел выпрыгнуть из кожи. Ему было жарко, его раздражал табачный дым и громкие голоса подвыпивших джентльменов, которые с каждой минутой повышали тон, с нетерпением ожидая начала торгов. Что за нелепица — поднимать сколько шума из-за какой-то неприличной картины. Проведя ладонью по лицу, Ян ответил:

— Она не участвовала в похищении, но она была там.

Фэйрборн почесал скулу.

— В каком качестве?

Ян опять взглянул на друга.

— В каком качестве? В качестве чертовой помощницы.

— Понятно. — Несколько секунд спустя Фэйрборн поднял бокал и добавил: — Будучи помощницей, она каким-то образом заботилась о тебе?

Ян недоуменно повел бровями.

— Она бросила меня там умирать, Лукас, — с горечью прошептал он. — Она была частью омерзительного преступления, и в конечном итоге ее признали ни в чем не повинной.

— А что именно она сделала? В чем ее должны были признать виновной? — не унимался Фэйрборн.

— В бездействии, — огрызнулся Ян.

— И все?

Это поставило Яна в тупик.

— И все? Какого черта это значит?

Фэйрборн вздохнул.

— Она была с тобой в темнице или просто знала, что тебя держат в плену?

— Она была там.

— И что она тебе сделала, пока была там?

Ян удержался от внезапного желания засадить кулаком по кирпичной стене. Вместо этого он медленно, глубоко вдохнул и попытался взять себя в руки, как подобает джентльмену.

— По правде говоря, я плохо помню, — пробормотал он. — Они почти все время пичкали меня наркотиками.

— Понятно.

— Ничего тебе не понятно, — возразил Ян, но в подробности вдаваться не стал, ибо не хотел ни одной живой душе признаваться в том, что им, по всей видимости, воспользовались как мужчиной. О таком унизительном эпизоде он не мог рассказать даже Лукасу, единственному человеку на свете, которому он сейчас доверял.

Фэйрборн хлебнул виски, продолжая внимательно смотреть на друга поверх кромки бокала. Потом медленно поставил выпивку на стол, и его лицо приняло задумчивое выражение. Понизив голос, он проговорил:

— И что же получается? Ты пережил страшное испытание и теперь богат как Бог, можешь до конца дней купаться в роскоши, в твоем распоряжении самые прелестные дамы, а ты как одержимый преследуешь красивую вдову с ребенком и хочешь поставить крест на их будущем. Так?

Небрежный тон, которым человек, за последние несколько лет ставший ему самым близким другом, озвучил его мысли (причем озвучил неодобрительно), заставил Яна внутренне сжаться. Возможно, для Фэйрборна это выглядело как банальная месть, и, если уж говорить прямо, всякий непосвященный наверняка счел бы виноватым его, Яна. Однако истину в данном случае просто невозможно было передать словами.

Приблизившись на шаг, Ян смерил Фэйрборна взглядом.

— Я не жду, что ты меня поймешь, Лукас, — сказал он, осторожно выбирая слова. — Но прошу, чтобы ты воздержался от попыток меня судить. Тебя там не было, и последние пять лет ты не жил в моем аду.

Несколько долгих мгновений Фэйрборн молча разглядывал его. Потом, смиренно вздохнув, опустил глаза в стол и постучал пальцами по дереву.

— Мне никогда не понять ужаса, который ты пережил, Ян. Сам знаю, что это невозможно, — тихо сказал он. — И, быть может, она в самом деле виновата в твоих страданиях. — Тут он резко поднял глаза, сощурил их и впился в Яна взглядом. — Но все-таки я думаю, что тебе надо быть осторожным. Эта женщина молода, неопытна и питает к тебе нечто отличное от ненависти. Это я могу сказать наверняка. — Он выдержал паузу, потом понизил голос и добавил: — Понимаю, ты злишься на нее за бездействие или… неспособность тебя освободить, но, мне кажется, ты не пытался посмотреть на ситуацию с ее стороны и толком не разбирался, предпринимала ли она что-нибудь, чтобы облегчить твою участь.

Ян с силой закусил губу, чтобы сдержать недовольство.

— Она должна была позвать на помощь. Она этого не сделала, и теперь ее место в тюрьме.

Фэйрборн повел плечом.

— Может быть. Но опять же, не исключено, что, подобно тебе, она пять долгих лет жила в ней, мучаясь тем, что сделала с тобой ее семья.

Эта мысль покоробила Яна, с новой силой распалила его гнев, но он не видел, за что придраться к другу, который так искренне с ним говорил.

Подавленный, он запустил пальцы в волосы.

— Я не собираюсь уничтожать ее, Лукас, я просто хочу добиться правосудия, для себя и для ее преступления.

Фэйрборн секунду-другую скользил взглядом по толпе, потом снова повернулся к Яну.

— Существует разница между правосудием и местью, Ян, — возразил он. — Месть заходит гораздо дальше, и последствия у нее гораздо серьезнее. Правосудие требует усердия, но месть не останавливается ни перед какими затратами денег и времени, нанимает людей, чтобы те делали и говорили, что приказано, и строит хитроумные планы, невзирая ни на что. А ведь ты всем этим занимаешься, не так ли?

Ян ничего не ответил.

Фэйрборн уперся локтем в стол и придвинулся ближе.

— Если в эти твои интриги входит переспать с ней, берегись. Думаю, тебе не удастся выйти из этой истории с незапятнанной совестью, если ты приложишь все усилия, чтобы погубить леди Чешир. Особенно если ты соблазнишь ее, а потом обнаружишь, что твоя страсть к ней остается непогашенной, потому что она стала дорога тебе как женщина. — Он помолчал немного, а потом очень тихо добавил: — Она никогда тебя не простит и никогда не позволит вернуться к ней. Месть свершится, но в конечном итоге ты можешь поплатиться за нее честью. А это одна из самых страшных потерь.

Яну показалось, будто его окатили ледяной водой, ибо на его теле проступил холодный пот. Странно было слышать это от Лукаса, при его-то собственном темном прошлом, и в то же время Ян понимал, что друг искренне пытается его предостеречь. Но он не Лукас, он не позволит разбить себе сердце и не запятнает себя неправильно свершенной местью. Он соблазнит Виолу не потому, что хочет ее, а потому, что так он заберет у нее все, включая интимную страсть, которой она не дарила никому другому. Тот факт, что он находит ее привлекательной, просто сливки для ягод. А бросить ее в конце будет легче и слаще всего. Поставив на истории с темницей жирную точку, он сможет двинуться дальше, подумать о будущем, достойном его титула. Свободным от сожалений. Сексуально удовлетворенным. Восстановившим справедливость.

— Я знаю, что делаю, — буркнул он.

Фэйрборн надолго задержал на нем взгляд, потом выпрямился во весь рост. Вздохнув, он поднял в знак согласия свой пустой бокал.

— Думаю, за это стоит выпить.

Яну не хотелось больше спиртного, ему хотелось уехать домой, наслаждаться тишиной, лежать на кровати и строить планы предстоящего соблазнения, любоваться рисунком, на который — он знал, просто знал это — смотрела Виола, когда удовлетворяла собственную похоть. Впрочем, он не был уверен, что леди таким занимаются, и при одной мысли об этом теперь, на людях, он так возбудился, что пришлось передать Фэйрборну бокал в надежде потушить желание алкоголем.

Ян окинул взглядом комнату, набившуюся теперь почти до предела, сизую от дыма и гудящую сотнями голосов. И в ту самую минуту, как Фэйрборн повернулся к нему с третьим бокалом виски, владелец «Бримлис» подошел к постаменту рядом с мольбертом и попытался утихомирить толпу.

— Джентльмены! — взревел он, хлопая по воздуху пухлыми ладонями. — Джентльмены, прошу вас!

Шум начал стихать, и публика замерла в предвосхищении. Ян и Фэйрборн стояли у дальней стены и молча наблюдали, попивая виски.

— Ты участвуешь? — спросил Лукас.

Ян усмехнулся, прикидывая, что эта работа будет больше его рисунка.

— Вряд ли мне нужны две такие картины. Тем более что цена за одну из них просто безбожная.

— Но ведь… она должна вернуть тебе деньги за подделку? Теперь-то ты можешь позволить себе оригинал.

Это было колкое, язвительное замечание, и Ян предпочел пропустить его мимо ушей.

— Я пришел сюда не для того, чтобы покупать картину. Я пришел посмотреть, что она предложит на этот раз.

А еще выяснить, сколько она получит с продажи, хотя вслух он этого не сказал. Кроме того, он не мог не задаваться вопросом, почему — почему у Виолы было две картины и почему она решила продать эту сейчас. Она наверняка хочет каким-то гнусным, не известным ему пока способом обратить этот аукцион против него.

— Джентльмены, — снова начал здоровяк-владелец, — наш сегодняшний лот — работа знаменитого художника Виктора Бартлетта-Джеймса.

Яна сковало напряжение, и он понял, что ожидал начала торгов с таким же нетерпением, как и потенциальные покупатели. Очевидно, этой картиной Виола тоже любовалась, и мысль об этом еще сильнее подогревала его интерес.

— Сегодня торг начнется, — продолжал аукционист, — с пяти тысяч фунтов.

В толпе засвистели и заулюлюкали.

— Да, этот аукцион не назовешь благородным, — прокомментировал Фэйрборн.

— Это искусство тоже благородным назвать нельзя, — отозвался Ян.

Охранник с кулаками-дынями вышел вперед и схватился за край бархатной ткани. Владелец клуба, он же аукционист, шагнул в сторону и, подняв руку, объявил:

— Представляю вам картину под названием… «Джентльмен в оковах»!

Бархат слетел, и зал ахнул.

— Боже правый, — прошептал Фэйрборн, когда по толпе покатился приглушенный ропот.

Яну показалось, что его сердце остановилось; его накрыло ледяным покрывалом ужаса. Он попятился к стене, выронив бокал, который со звоном разбился о деревянный пол у его ног.

На мольберте стояла большая картина, выполненная в основном в бронзовых, рыжевато-коричневых и персиковых тонах. На темно-коричневом фоне, представленные зрителю сбоку, сливались в плотских объятиях двое обнаженных. Мужчина лежал, распростершись на спине, его правая рука была чуть приподнята и за запястье прикована к каменной стене за ним; его лицо было повернуто в профиль, глаза закрыты, челюсти стиснуты, а голова приподнята в экстазе. Сверху на нем сидела женщина; ее голые бедра сливались с его бедрами, видимая нога была переброшена через него, носок повернут к его ступням; ее длинная, тонкая талия выгнулась, и вся она подалась вперед и вверх, запрокинув голову и пустив шелковистые пряди темно-каштановых волос струиться по телу, едва касаясь бедер. Почти все ее лицо скрывали тени, но губы при этом составляли самую яркую часть картины: чуть приоткрытые, будто глотающие воздух, и нарисованные жгучим алым цветом. Самым шокирующим было положение рук: она обеими ладонями обхватывала свои груди, сжимая пальцами затвердевшие соски, а его свободная рука тонула между ее бедер. И оба явно переживали кульминацию.

Форма была изысканной, цвета — кроме подчеркнутого, красного рта — приглушенными и гармонично смешанными, полотно мастерским, шокирующим, темным и эротичным. И Ян сразу понял, что мужчина в цепях — это он.

Его вдруг затрясло от гнева, смятения и всепоглощающей паники. Черты на картине были размытыми, но все высшее общество знало, что его держали в темнице, прикованным к стене, и каждый, кто посмотрит на этот шедевр, наверняка подумает о нем, о Яне.

Она играла на его страхе, а теперь решила публично продать его, чтобы выручить денег. Поползут слухи, и скоро вся страна будет знать, что Виктор Бартлетт-Джеймс создал эротическое полотно по образу Яна Уэнтворта, пленника.

Фэйрборн положил руку ему на плечо.

— Ян…

Тот инстинктивно отпрянул, отстранился.

— Она сделала это, — хрипло прошептал он, сцепив зубы и сжав руки в кулаки. — Она сделала это со мной.

Голоса вокруг стали громче; начались торги.

— Это… это она?

Ян покачал головой, ослепленный недоумением и внезапными вспышками воспоминаний и мыслей, которых он не мог ни контролировать, ни понять.

— Не знаю…

— Кто это нарисовал? — спросил Фэйрборн, потрясенный и сбитый с толку не меньше Яна.

Ян втянул рваный вдох и сглотнул ком в горле. В следующий миг он уже знал ответ.

Она.

— Боже… она и есть Бартлетт-Джеймс.

Фэйрборн изумленно уставился на него.

— Что?

Торги продолжались, громкий гул перерос в оглушающий визг. Ян повернулся к Лукасу.

— Купи картину. Включайся в торг и купи, какой бы ни была окончательная цена. — Он провел ладонью по лицу. — Мне надо идти.

— Подожди минутку, — сказал Лукас, оглядываясь по сторонам. — Что, черт возьми, происходит?

— Думаю, ты понимаешь, что я не могу позволить никому другому владеть этим полотном, — скороговоркой ответил Ян, переполняясь гневом. Он стукнул кулаком по столу. — Господи, просто поднимай цену, пока оно не станет твоим. Я все отдам, сколько бы оно ни стоило.

— Ты едешь к ней, — скорее сказал, чем спросил Фэйрборн.

Ян не ответил, но ярость в его глазах все сказала.

Фэйрборн схватил его за рукав.

— Не обижай ее, — осторожно посоветовал он. — Предупреждаю тебя, Ян, предъяви ей свои обвинения, если это так необходимо, но не обижай. Ты начал эту войну. Помни об этом.

Ян не мог ответить, не мог ясно мыслить. Во второй раз отдернув руку, он повернулся и исчез в толпе.

 

Глава 12

Сорок пять мучительно долгих минут он добирался до ее городского особняка. Запруженные улицы принуждали кучера буквально ползти по городу, и в какой-то момент Ян чуть не выскочил из экипажа, чтобы пойти пешком. В конце концов, он решил употребить это время во благо: подумать, сосредоточиться и успокоиться, чтобы при первом же взгляде на смазливую, вероломную леди Чешир не выместить на ней свой гнев не подобающим джентльмену образом.

Фэйрборн был прав. Он сам начал эту войну, и Виола просто защищалась, причем защищалась ожесточенно. Не такой он был человек, чтобы причинять физическую боль ей или любой другой женщине, но она познает его гнев. Посвятив почти целый час размышлениям об унижении, которому его только что подвергли, Ян пришел к выводу, что Виола, по всей видимости, это предвидела. Она не могла не догадаться, что он приедет на аукцион, и теперь поджидала его у себя дома, наточив острые когти и приготовившись к прыжку.

Виола Беннингтон-Джонс. Виктор Бартлетт-Джеймс. Господи, как он не догадался раньше? Но мыслимо ли, чтобы леди занималась вульгарным искусством? Кто мог такое предположить? Впрочем, опять же, объективно говоря, ее работу нельзя было назвать посредственной ни в плане предмета, ни с точки зрения мастерства. В том, что создавала Виола, чувствовалась истинная красота и талант, превозмогающий пошлость. Вероятно, именно поэтому ее картины так высоко ценились. Кроме того, это объясняло, почему Бартлетт-Джеймс так тщательно хранил тайну своей личности. Виола не могла признаться в таких художественных подвигах и ожидать, что ей позволят жить и воспитывать ребенка в высшем обществе. Но знал ли об этом ее покойный муж? Ян не мог припомнить, когда работы Бартлетта-Джеймса впервые появились на сцене: пока Виола была замужем за лордом Чеширом или после смерти барона? Вот какие мысли терзали Яна, и чем дольше он сидел в душном экипаже, тем больше росло его беспокойство и тем больше появлялось вопросов, ответов на которые он хотел добиться сегодня же ночью.

Наконец они свернули на подъездную аллею и остановились у ярко освещенной парадной двери леди Чешир. Ян выскочил из экипажа в ту же секунду, как тот остановился, взбежал по каменным ступеням, перепрыгивая две за раз, и постучал по огромной двери тяжелым медным молоточком. Несколько мгновений спустя дверь приоткрылась и в проеме показалось удивленное лицо горничной.

— Герцог Чэтвин к леди Чешир, — сказал Ян и удивился, что его голос звучит гораздо тверже, чем когда он уезжал из клуба.

Девушка, которой на вид не было и шестнадцати, присела в реверансе и подняла на Яна загоревшиеся глаза.

— Сэр, леди Чешир нет дома.

Разумеется, она дома. Наверное, прячется от него, и девчушка, вероятно, об этом знает. Неимоверным усилием воли Ян удержался от того, чтобы вломиться в дом и броситься лично обыскивать комнаты.

Стараясь быть обаятельным, он улыбнулся и ответил:

— А я думал, что она меня ждет. Не могли бы вы уточнить у слуг?

Горничная насупила густые брови.

— Я… прошу прощения, ваша светлость. Я уверена, что ее нет, но, может быть, вы хотите поговорить с мистером Нидэмом?

Дворецкий Виолы. По крайней мере, он получит конкретные ответы.

— Было бы чудесно, благодарю вас.

Девчушка смерила его взглядом и, видимо решив, что он не слишком грозный, открыла дверь шире, чтобы он мог пройти в дом.

Первыми на глаза Яну попались картины, целые штабеля рам, выставленные у одной из стен ярко освещенного вестибюля.

— Леди Чешир все это перевозит? — спросил он, выдавливая из себя добродушный тон и, как он надеялся, неотразимую улыбку.

Девушка замялась, бросила взгляд через плечо, потом снова на герцога.

— Послезавтра мы уезжаем за город. Это картины, которые леди Чешир забирает с собой.

— Уезжаете за город? — переспросил Ян, не умея скрыть тревогу и острое любопытство.

Горничная закусила губу, испугавшись, что сболтнула лишнего.

— Да, но я думаю… думаю, вам лучше поговорить с Нидэмом, сэр. Пожалуйста, подождите здесь.

Быстро сделав реверанс, она повернулась и стремглав помчалась по коридору.

Она бежит. Причем на шаг впереди меня…

Ян тут же взялся за дело. Если Виола решила взять с собой именно эти картины, значит, они важны, по меньшей мере, для нее. Следовательно, здесь могут быть его портреты. Ян представить себе не мог, чтобы Виола бросила эротические полотна в вестибюле, на глазах у слуг. Впрочем, не исключено, что все они уже знают о ее втором «я» и подробностях ее работы. Или же у Виолы могли остаться наброски и картины, изображавшие его в темнице, пусть и не эротические, но все равно компрометирующие. Какими бы мотивами ни руководствовалась леди Чешир, он должен знать, имеется ли здесь нечто такое, что могло бы очернить его или еще больше унизить.

Не видя поблизости никого из слуг, Ян быстро подошел к первой кипе и принялся отделять рамы одну от другой ровно настолько, чтобы окинуть взглядом холст и тут же перейти к следующему. В первом ряду не обнаружилось ничего, кроме натюрмортов, садов и прудов — картин, которые леди показывают за чаем. Со второй кипой дела обстояли примерно так же, за исключением наброска, изображавшего щенят, уснувших на одеяле, — вероятно, этот рисунок Виола создавала для детской.

На третьей кипе Ян задержался дольше. В пяти золоченых рамах помещались портреты, и он предположил, что это портреты родственников. С первой же картины на Яна взглянули и заставили содрогнуться знакомые лица — все три сестры, серьезные и задумчивые, и среди них Виола, такая юная и растерянная. Герцог отодвинул портрет с глаз долой.

На двух следующих полотнах были изображены люди, которых Ян не знал. А вот далее следовал замечательный семейный портрет Виолы с младенцем и мужем, лордом Генри Крессуальдом, бароном Чеширом, мужчиной вдвое старше нее и таким отталкивающим с виду, что Ян остолбенел. Он все смотрел на картину, не в силах представить, что Виола могла выйти замуж за такого джентльмена: тощего до безобразия, с глубоко посаженными глазами, длинным, заостренным подбородком, реденькими подкрученными усиками и огромными ушами, которые он пытался прикрыть скудными, намасленными волосами, зачесанными от самой макушки к мочкам.

Завороженный, даже немного напуганный, Ян перевел взгляд на Виолу, которая на картине выглядела не старше двадцати. На лице ее играла даже не улыбка, а намек на нее; красивые волосы были подняты в высокую прическу, выразительные глаза смотрели сосредоточенно. Одетая в скромное голубое платье, Виола стояла рядом с сидящим мужем, опустив одну руку ему на плечо, а другой прижимая к себе закутанного в пеленки младенца. Они были поразительной парой, во всех смыслах, в каких не должны были быть, и на несколько мгновений в Яне проклюнулась грусть и сочувствие к молодой женщине на портрете.

Ян встряхнулся. Сама виновата. Он еще не набрал достаточно силы, чтобы ходить без посторонней помощи, а она уже выскочила замуж за человека из более высокого круга, покинула Уинтер-Гарден и отреклась от своего темного прошлого. Сочувствия она от него не дождется. Она знала, что делает, так пусть теперь расплачивается. С этой мыслью Ян потянул раму на себя и открыл последний портрет из группы.

Первым впечатлением была необычайная яркость красок — все оттенки жгучего красного и сверкающего голубого, сливавшиеся в портрете мальчика лет четырех, одетого в короткие штанишки, чулки и бархатную курточку, застегнутую до самых рюшек белого воротника. Малыш стоял, торжественно вытянувшись, на фоне массивной лестницы, каждую ступеньку которой отмечала ваза, наполненная цветущими красными розами. На первый взгляд ребенок очень походил на Виолу, особенно умным, проницательным взглядом и застенчивым наклоном головы. Но, сосредоточившись наконец на чертах лица, Ян уловил что-то знакомое.

Прищурившись, он стал изучать оттенок каштановых волос ребенка, его прическу, форму его светло-карих глаз, линии щек и подбородка. И поскольку у мальчиков в четыре года черты лица еще не становятся зрелыми и определившимися, будь на нем платье, как у девочек, и ленты в волосах, он бы сошел за сестру Яна в его возрасте.

Он выглядел как Айви. Он выглядел в точности как Айви.

— Ваша светлость?

Ян вздрогнул от неожиданности, отскочил назад и перевел взгляд на Нидэма, который шел к нему из глубины дома.

— Прошу прощения, сэр, мы готовимся к возвращению за город, и у меня много дел. Лиза говорит, что вы ищете леди Чешир?

Слова дворецкого не дошли до сознания. Растерявшись, Ян быстро заморгал и повернулся обратно к картине.

— Кто это?

Нидэм посмотрел на кипу портретов.

— Вы имеете в виду мальчика? Это лорд Джон Генри, барон Чешир.

У Яна пересохло во рту; его пульс участился.

— Сын леди Чешир, — проговорил он в подтверждение собственных мыслей.

— Верно. Она нарисовала этот портрет в прошлом году. Он один из ее любимых. — Нидэм нахмурился. — Что-нибудь не так, ваша светлость? Вы выглядите несколько… напряженным.

Не напряженным. Встревоженным. Существует только одно объяснение, почему ребенок Виолы ни капли не напоминает ее мужа, зато очень похож на его сестру-двойняшку Айви. Понимание пришло, как оплеуха.

— Боже мой… — прошептал Ян.

— Сэр?

Ян пошатнулся, внутри у него все сжалось, а широко распахнутые глаза продолжали с изумлением взирать на портрет.

— Сколько ему лет? — спросил он сдавленным, едва слышным голосом.

Нидэм потянул себя за полы жилета и, замявшись, перенес вес тела с одной ноги на другую.

— В августе будет пять.

В августе будет пять. Она зачала в январе пять лет назад.

— Господи… — выдохнул Ян и попятился от картины.

— Ваша светлость?

Ян не мог оторвать от портрета глаз. Виола родила его ребенка — его ребенка — а он даже не помнит, что был с ней. Значит ли это, что она его принудила? Возможно ли, чтобы женщина изнасиловала находящегося в бреду мужчину? И с какой целью, если она рисковала забеременеть? Ян не мог себе такого представить. И все же он был прикован, одурманен наркотиками и совершенно беспомощен перед ней. Все кошмары и смутные воспоминания, которые иногда всплывали о тех днях, внезапно приобрели новую и гораздо более мрачную окраску.

Этот ребенок служил живым доказательством того, что они были вместе в темнице, как и намекала картина, которую продали сегодня на аукционе. Ян и раньше подозревал, что Виола касалась его в интимных местах, добиваясь от него реакции, но теперь он получил подтверждение, что она как минимум раз принимала его в себя.

Яну сдавило горло, желудок скрутило от резкого отвращения, ибо в голову пришла мысль, что все три сестры могли использовать его в разное время, ласкать его ради забавы, пока он не станет пригоден для их извращенных, омерзительных игрищ, а потом насиловать или рукой доводить до кульминации. Да, в кромешной тьме старой, заброшенной темницы его использовали как сексуальную игрушку, а потом, когда им надоело, бросили умирать.

— Ваша светлость, на вас лица нет, — сказал Нидэм, обрывая мысли Яна и подходя ближе. — Возможно, вам лучше присесть…

— Где леди Чешир? — дрожащим голосом потребовал ответа Ян и глубоко вдохнул, чтобы сбить тошноту и унять горечь, охватившую его вместе с этим ужасающим озарением.

Дворецкий выпрямился, и его лицо внезапно приняло холодное, формальное выражение.

— Ее нет дома, сэр.

Яна пробил пот, и он отер верхнюю губу тыльной стороной ладони.

— Да. Где она?

Нидэм прочистил горло и чуть приподнял подбородок.

— Она сказала, что ей нужно уладить пару дел перед отъездом, помимо прочего нанести визит поверенному. Я понятия не имею, когда она вернется.

Конечно. Она пошла к Дункану, человеку, который продавал ее работы и хранил ее секреты. Она намеревалась отсидеться там, переждать, пока его ярость утихнет, планируя сбежать из города или даже из страны, и вернуться только, когда он остынет. Возможно, она рассчитывала, что в конечном итоге он приедет с аукциона униженным и раздавленным, зажав хвост между ног. Это было похоже на правду. Слугам она, очевидно, мало что рассказывала. Единственный, кто посвящен в детали, это, видимо, Дункан. Больше она никому не может доверять.

Но черта с два, он ей этого так не оставит. Она передала на холсте минуту, когда он был наиболее уязвимым, когда она имела над ним полную власть, а сегодня ночью показала этот портрет миру, продала его ради наживы. И это зная, что она носила под сердцем его сына. Несправедливость свершилась, и обратная дорога навеки закрыта, для них обоих.

Кивнув Нидэму, Ян процедил необходимые слова благодарности, подошел к парадной двери, сам ее открыл и сбежал по ступенькам к ожидавшему экипажу.

 

Глава 13

Виола стояла у окна в зеленом салоне герцога Чэтвина, глядя на густую листву сада, темный массив которой лишь кое-где разбавляли лунные блики. День прошел в сборах. Она раздавала слугам указания, писала письма и занималась последними приготовлениями перед отъездом. Но как только аукцион закончился и мистер Дункан сообщил ей, что картину купил Лукас Вольф от имени Яна, она поехала к нему.

Виола просидела в этой великолепной комнате уже почти два часа, но не услышала ни голоса Яна, ни каких-либо намеков на то, что он пришел, и теперь начинала волноваться. Да, он мог поехать в ее городской особняк, но, узнав, что ее нет дома, должен был, по идее, вернуться сюда. Возможно, она просчиталась, но ее главной заботой было избежать стычки с герцогом там, где ее слуги могли их подслушать и сделать ошибочные выводы. А еще она хотела забрать свой рисунок, раз уж Чэтвин заставил ее вернуть за него деньги, и отказывалась уезжать этой ночью без него. Таким образом, томясь в ожидании битвы характеров, Виола дважды приняла предложенный Брэтэмом херес и медленно попивала сладкий эликсир, чтобы чем-то себя занять, согреться и по возможности успокоить нервы.

Она никогда не думала, что ей придется продать два своих самых интимных портрета, нарисованных с себя и Яна. Созданные, чтобы смягчать боль и напоминать о близости, которая была между ними в час опасности и страха, эти картины всегда были ее личным сокровищем. Однако Чэтвин не оставил ей иных способов обороны, когда фактически назвал ее мошенницей и потенциальным автором подделок. Впрочем, теперь, спустя три дня после его вечеринки, Виола чувствовала себя скорее подавленной, чем злой. Она устала воевать и хотела просто уйти, побыстрее уехать из города, забрать сына из Чешира и отправиться в Европу. После сегодняшнего аукциона она, наконец, получила необходимые средства, а титул позволит ей осесть в любом городе, начать новую жизнь, найти хороших домашних учителей и растить сына до того возраста, когда он сможет вернуться на родину молодым человеком с хорошими видами на будущее. Конечно, при желании герцог Чэтвин может достать ее даже на самом краю земли, но она очень надеялась, что после того, как этим вечером она продемонстрировала свое самое, сильное оружие, Ян прислушается к голосу разума и эта безумная охота за ней прекратится.

Что бы она ни говорила ему, это не имело ни малейшего значения. Объяснений он не слушал и боли, которую причинила ему ее семья, прощать не собирался. Чутье подсказывало Виоле, что, даже если она расскажет Яну обо всем случившемся в темнице, он ей не поверит. Если она хотела нормальной жизни, ей не оставалось ничего лучшего, кроме как покинуть город. Она так ждала этого первого лондонского сезона без траура, но теперь балы и приемы казалась ей столь же далекими, сколь и для сельской девочки из Уинтер-Гардена, которой она была много лет назад.

Виола поднесла к губам бокал и отпила хереса. Ян будет кипеть от злости, когда наконец доберется до нее. Впрочем, она чувствовала себя относительно подготовленной к тому, что он может сказать или сделать. Интуиция подсказывала, что Ян не пойдет на физическое насилие в собственном доме и в присутствии слуг. В конце концов, как бы он ни злился, она хотела пережить этот разговор, просто чтобы снова, и на этот раз окончательно, оставить его в прошлом.

Звук неторопливых шагов прервал ее мысли, она оглянулась через плечо, и несколько секунд спустя, когда Ян наконец появился на пороге, ее сердце забилось быстрее.

Вид у герцога был помятый: вечерний сюртук был уже сброшен, жилет расстегнут, темно-коричневый галстук ослаблен на шее, а рукава рубашки подкатаны до середины предплечья. Ян долго смотрел на нее с порога. Его лица почти не было видно в свете единственной лампы, лившей неверный свет с одной из тумбочек, но Виола чувствовала, как он медленно скользит по ней взглядом, начиная от изящной прически и заканчивая подолом темно-фиолетовой, расшитой атласной юбки.

Виола внутренне сжалась от нахлынувшей неуверенности. Она повернулась к Яну так, чтобы смотреть прямо на него, и, пытаясь унять дрожь, обеими руками сжала бокал с хересом. После долгой, неловкой паузы она нарушила гнетущее молчание:

— Вы что-нибудь скажете, ваша светлость, или пока просто посмотрите на меня?

Первые несколько секунд он ничего не делал. Потом очень медленно запер за собой дверь, изолировав их от внешнего мира.

— Зачем вы здесь? — спросил он низким, сдержанным голосом.

Расправив плечи и гордо подняв голову, Виола ответила:

— Чтобы предложить вам перемирие.

— Перемирие?

— Да. Я, со своей стороны, покину город, — без пауз и увиливаний сказала она.

Герцог едва заметно кивнул.

— Знаю. Я только что говорил с вашим юристом.

Она заморгала; ее рот сам по себе приоткрылся.

— Как вы… Зачем?

Он слабо пожал плечами.

— Я искал вас и подумал, что вы можете быть у него в кабинете, ожидать вестей или оплаты с аукциона.

Виола облизала губы, потом сглотнула, не зная, как ответить.

— Не волнуйтесь, милая Виола, — ухмыляясь, протянул герцог. — Поверенный бережно хранит ваши тайны. Впрочем, он все-таки сообщил мне, что вы собирались меня навестить. — Он снова обвел ее взглядом с ног до головы. — Честно говоря, я не думал, что вам хватит дерзости явиться ко мне, в мой дом, после того, что вы сделали сегодня вечером.

Виола не могла понять, что у герцога на уме, и тот факт, что он искал Дункана и говорил с ним о ней, заставил ее поежиться в корсете. Очевидно, Чэтвин явился к ней в особняк, и Нидэм слишком щедро поделился с ним информацией. Если дворецкий, много лет прослуживший ей верой и правдой, сделал такое, это значит, что Чэтвин угрожал ему или перехитрил. Внезапно ей захотелось просто поскорее уйти.

Прочистив горло, Виола сказала:

— Я пришла, чтобы предложить вам банкирский чек в обмен на мою картину.

Не спуская с нее глаз, Ян сузил веки.

— Рисунок останется у меня.

Это простое заявление еще больше выбило ее из колеи. Ян вел себя совсем не так, как она ожидала. Вместо того чтобы кипеть от гнева и требовать немедленных ответов, он изучал ее с холодной расчетливостью во взгляде, от которой на нее накатывал ужас. Она уже тысячу раз пожалела, что раздразнила герцога этим вечером. Впрочем, еще не поздно пойти на попятный. Она просто не знала, как отвечать на такое ледяное спокойствие.

Ян, очевидно, почувствовал ее растерянность. Глубоко вдохнув, он сцепил руки за спиной и пошел к ней, не сводя с нее пристального взгляда.

Виола попятилась на шаг, почувствовав, как приподнялись юбки, когда атлас и кринолин вжались в оконное стекло у нее за спиной.

— Простите, ваша светлость, — резко сказала она, — но я не представляю, зачем вам оставлять себе подделку, которую вы так мастерски выявили, опозорив меня…

— Мы оба знаем, что это не подделка, — отрезал Ян, останавливаясь в двух футах от нее. — И мы оба знаем, что вы сами ее нарисовали, под псевдонимом Виктора Бартлетта-Джеймса, равно как и весьма откровенную картину, которую сегодня вечером продали с аукциона.

Конечно, он не мог не прийти к такому выводу, увидев портрет в «Бримлис». Виола ожидала этого и надеялась, что полотно, хотя бы отчасти, пробудит в нем воспоминания; возможно, так и случилось. И все же холодный, сдержанный тон, которым Ян признал в ней художника, послужил ей первым тревожным звоночком.

— Вы никак не докажете, что Виктор Бартлетт-Джеймс — это я, — смело сказала Виола, — и уверяю вас, если вы попытаетесь объявить об этому миру, вам никто не поверит. Кроме того, я знаю, что Дункан никогда не обманет моего доверия и не выдаст вам подробностей о моей работе, моем прошлом или моих планах на будущее.

— Мне не нужны ваши подробности, Виола, и я не собираюсь никому ничего доказывать, — сказал герцог. — Важно то, что обе картины теперь принадлежат мне, и уверен, вы понимаете, сударыня, что произведение искусства, которое я приобрел сегодня вечером, никогда больше не увидит света дня.

Испугавшись, Виола не сдержалась и выдохнула:

— Вы не уничтожите картину.

Герцог на миг опустил взгляд к ее груди, потом снова посмотрел ей в глаза.

— Но ведь я не могу ни продать, ни выставить напоказ полотно, столь очевидно написанное с меня, аристократа, которого, как всем известно, похищали и держали в плену простолюдинки.

Виола внутренне сжалась от такого черствого, пропитанного неприязнью ответа.

Ян приблизился на шаг.

— Сколько их еще, Виола?

— Их?

— Вы знаете, о чем я спрашиваю. — У него задергалась щека. — Сколько еще картин нарисовано с меня, с нас? Вы… по памяти их создавали?

Он так внезапно и грозно навис над ней, что у нее сжалось сердце.

— Нет больше никаких картин.

Покачав головой, герцог сказал:

— Я вам не верю.

— Вам ничего не остается, кроме как верить мне, ваша светлость, — парировала Виола, стараясь выглядеть храбрее, чем на самом деле. — И если мы заключим перемирие и вы навсегда оставите меня в покое, никаких других гарантий вам не понадобится.

Ян слегка склонил голову набок и внимательно вгляделся в Виолу.

— Идете напролом, да?

— Скорее, ясно вижу цель, — быстро ответила она. — Вы же знаете, у нас обоих есть тайны, которые не хотелось бы раскрывать.

От этой завуалированной угрозы взгляд герцога потемнел, а челюсти сжались. На несколько секунд воцарилось молчание, потом Ян хрипло прошептал:

— Что произошло в темнице, Виола? Между вами и мной.

Не торопясь с ответом, Виола отпила хереса в тщетной попытке скрыть свое замешательство.

— Ничего не произошло.

Герцог изумленно поднял брови.

— Ничего?

Он выбросил руки вперед и скрестил их на груди.

— Я знаю, что-то произошло, и вы тоже должны это знать. Хватило же вам наглости нарисовать нас вместе, показать эту картину публике и продать ради наживы.

— Ничего подобного, — бросила она в ответ. — Я бы никогда не нарисовала себя в таком… в таком непристойном виде, уверяю вас. Я написала портрет абстрактных любовников, и если вы изволите видеть в мужчине себя или думать, что таким я представляю вас, когда… когда…

— Когда я занимаюсь любовью с женщиной? — закончил за нее герцог.

Горячий румянец залил щеки Виолы, она шумно сглотнула, но потом отмахнулась от неприличного вопроса:

— Если вам кажется, что это вы, это сугубо ваше личное мнение.

— И мнение всех джентльменов, которые провели сегодня вечер в «Бримлис».

На это Виола ничего не ответила, ибо знала, что он прав, равно как и он знал, что ее единственной целью сегодня вечером было унизить его.

Воздух между ними буквально трещал от напряжения. Виола всеми силами пыталась унять растущую тревогу, но не могла отвести от герцога глаз.

В конце концов, он прошептал:

— Вы учинили скандал, Виола…

— Это вы его учинили…

— …за мой счет, прекрасно сознавая, что завтра я опять стану посмешищем и предметом жалости всего общества. Вы продали мои страдания, чтобы посмеяться последней, и я вам этого так не оставлю.

— Вы мне этого не оставите? — язвительно переспросила Виола. — И что же вы сделаете? Арестуете меня за то, что я нарисовала картину? — Подняв подбородок, она с вызовом покачала головой. — Нет, даже не думайте меня запугать, сударь. Все улеглось, все было в порядке, пока вы не появились в Лондоне и не начали рыть мне яму. А теперь вас бесит, что мой ответный удар оказался больнее. На вечеринке вы хотели опозорить меня, очернить, и вам это удалось. Я просто защищаюсь и предупреждаю, что пойду на все, лишь бы защитить свою честь и доброе имя моего сына…

— Доброе имя вашего сына… — шепотом повторил Ян. Вдруг он ехидно оскалился. — У вас нет чести. Вы фальшивка и лгунья, красивая потаскуха, которая ни перед чем не остановится, лишь бы пробраться в те круги общества, где всегда была и останется чужой.

Виола смотрела на герцога, шокированная и глубоко уязвленная его словами, жалившими еще больнее оттого, что он произнес их с таким отвращением. Сдерживая слезы гнева и обиды, она возразила:

— Вы не знаете меня, Ян. Понятия не имеете, как я жила и чем занималась. Вас переполняет ненависть против чего-то, чего вы толком не осознаете, против прошлого, которое было вам неподвластно и от которого вы теперь не можете скрыться. И всю эту горечь вы сваливаете на мои плечи, делая меня виноватой в ваших чувствах. Да, вам причинили зло, но это не значит, что я позволю обиженному, одинокому мужчине разрушить мое будущее ради глупого желания отомстить…

Ян выбил бокал с хересом у нее из рук. Она испуганно ахнула, когда тот со звоном разбился об пол, расплескав янтарную жидкость ей на платье и герцогу на туфли. В следующий миг Ян с той же решительностью взялся за Виолу.

Одно быстрое движение, и его горячая ладонь сомкнулась вокруг ее шеи. Навалившись весом своего тела, он прижал ее к оконному стеклу, не убирая крепкой, сильной руки с ее хрупкого горла.

— Что случилось в темнице, Виола? — прошипел он, сдерживая гнев. — Между нами.

Виола задрожала. Сбылось то, чего она больше всего боялась, и теперь она могла лишь смотреть широко распахнутыми от шока глазами в глаза Яна.

Герцог сильнее вцепился ей в горло.

— Что случилось?

Виола услышала запах виски в его дыхании, прочла сдерживаемую ярость в его чертах, в сцепленных челюстях и напряженном теле. Замотав головой, она прошептала:

— Вы не… понимаете, Ян.

Его ноздри вздулись, а губы сомкнулись в узкую полоску.

— Я понимаю похотливую картину, которую видел. А еще я понимаю, что меня использовали…

— Нет, — возразила Виола; жуткие обвинения герцога распалили в ней такое негодование, что страх отступил на второй план. — Я была с вами, заботилась о вас…

— Лжете. Я помню, Виола, что меня интимно касались, когда я не мог себя защитить. Это были вы или одна из ваших сестер? А может, вы втроем этим занимались? Может, вам нравилось со мной забавляться, глумиться надо мной?

Потрясенная омерзительными предположениями герцога, Виола занесла руку, чтобы отвесить ему звонкую пощечину, но тот обхватил ее за запястье и прижал ее ладонь к стеклу, оставив совершенно беззащитной. Он навалился на нее, касаясь всем телом, уперся грудью в ее грудь, утонул ногами в ее юбках.

— Скажите мне, Виола Беннингтон-Джонс, — хрипло прошептал Ян, — одну ли вас я ублажал? — Он глотнул с таким усилием, будто вот-вот мог задохнуться. — Меня каждый день пичкали наркотиками, чтобы затуманить сознание, но оставить тело достаточно здоровым, чтобы одна из вас могла от меня забеременеть?

Онемев от шока, Виола только и могла, что смотреть Яну в глаза. Абсолютный ужас, которым она была объята, ясно читался у нее на лице, а ее тело, сокрушенное силой и весом герцога, полностью находилось в его власти. Тепло Яна жгло ее через платье; мускусный запах его кожи в одно мгновение вызвал к жизни такие воспоминания, что у нее перехватило дух и подогнулись колени.

Темные глаза Яна сузились до щелочек; на лбу выступили капли пота, а вены на шее вздулись от едва сдерживаемой ярости.

— Вы насиловали меня, Виола? — прошептал он.

Она задрожала, но ничего не ответила.

— Как вы это делали? — продолжал он, пытаясь загнать ее в ловушку; голос его стал скрипучим от сокровенной боли. — Как женщины насилуют мужчин?

Глаза Виолы наполнились слезами.

— Ян… вы не…

— Не понимаю? — сказал он за нее. Он провел большим пальцем по ее шее, сверху вниз, и задержался на ямке, в которой бился ее пульс. Несколько секунд спустя он пробормотал: — Я видел портрет своего сына, своего незаконнорожденного сына, зачатого шлюхой без моего на то согласия.

Смысл этих слов не сразу дошел до сознания Виолы. Она не сразу поняла, о чем говорит Ян, по какому фарватеру текут его мысли и на чем зиждется его ярость.

Своего незаконнорожденного сына…

Ее глаза расширились от нового страха.

— Нет…

Ян оскалился.

— Вы бережно хранили этот секрет, Виола, придется отдать вам должное. Ждали, чтобы я обручился с прекрасной, невинной леди из высшего общества, и тогда начали бы шантажировать меня им? Хотели, чтобы я платил вам за молчание?

Сбитая с толку, Виола замотала головой, пытаясь освободиться от хватки герцога.

— Вы не знаете, о чем говорите.

— О, я прекрасно знаю, — возразил Ян. — Я знаю, что вы могли забраться в постель к беспомощному графу и рискнуть от него забеременеть лишь с одной целью — получить с него денег. — Его ноздри раздувались, губы дрожали. — Вспомнить бы подробности в награду за свои труды.

Виола вспыхнула всем телом, каждой порой источая стыд и гнев.

— Вы ничего не знаете, Ян. — Она снова попыталась вырваться у него из рук, и снова тщетно. — Вы жалки. Отпустите меня.

Ян покачал головой.

— Я требую правды. Я хочу знать, что произошло. В деталях.

Виола стиснула зубы.

— Ничего не произошло. Джон Генри мой сын и сын моего мужа…

— Вот только у мальчика, как на грех, ни одной его черты, но зато он как две капли воды похож на меня, — злобно прошипел Ян.

Отказываясь робеть под его испепеляющим взглядом, Виола возразила:

— Ваша самонадеянность поразительна. Мой сын, лорд Чешир, благородного происхождения, и всякий, кто его знает, не задумываясь скажет, что он как две капли воды похож на меня.

Герцог немного ослабил хватку и насупил брови. Впервые с тех пор как он переступил порог зеленого салона, его лицо сделалось скорее озадаченным, чем взбешенным.

— Так вы отрицаете, что я его отец?

Последовал долгий, гнетущий миг молчания, за который сердце Виолы наполнилось сожалением и скорбью. Решившись, она отрывисто прошептала:

— Мой сын не бастард. Больше отрицать нечего.

Казалось, Ян целую вечность смотрел ей в глаза, так настойчиво пытаясь проникнуть в ее мысли, что она чувствовала это кожей. Потом он резко вдохнул и, очевидно уловив смысл ее осторожно подобранных слов, так неожиданно ее отпустил, что она чуть не упала.

Герцог отступил на шаг и, неотрывно глядя на Виолу, опустил руки по швам. Теперь, когда солнце окончательно закатилось за горизонт, единственный тусклый свет в комнате лился от лампы у него за спиной, оставляя почти все его лицо в тени. Его черты слились в непроницаемую маску, но исходившая от него напряженность передавалась Виоле и внушала желание бежать.

Виола выпрямилась и дрожащими руками разгладила юбки.

— Забирайте рисунок, — срывающимся голосом проговорила она и начала медленно отходить от Яна. — Забирайте, что хотите. Только… оставьте меня в покое…

— Я не могу этого сделать.

От этого сильного заявления Виола остановилась как вкопанная.

— Что вы сказали?

— Для нас с вами, Виола, настал час откровений.

Ее охватила паника.

— Нам больше не о чем откровенничать. И нечего обсуждать.

— Тут я с вами не согласен, — медленно проговорил Ян. — Поэтому сообщил мистеру Дункану, что моя сестра, маркиза Рай, скоро должна родить и ей требуется ваша помощь в Уинтер-Гардене. Вам не терпится навестить ее и… своих дальних родственников. А поскольку ребенок должен появиться на свет со дня на день, выезжать следует незамедлительно. Вот почему, разыскивая вас сегодня вечером, я пришел к нему, и вот почему он рассказал мне, где вас искать.

— Я едва знакома с вашей сестрой, и у меня нет дальних родственников, — возразила Виола, понимая, что говорит нелепицу, и лихорадочно пытаясь оценить, насколько далеко способен зайти Ян. — Мистер Дункан хорошо меня знает и ничему этому не поверит.

Ян пожал плечами.

— Вряд ли он станет сомневаться в словах такого знатного джентльмена, как я, а ваша записка окончательно его успокоит.

— Какая записка?

Герцог подступил ближе, и глаза его зловеще блеснули; он явно упивался властью над ней.

— Вам понадобится написать всего две — одну Дункану, вторую слугам — и мой дворецкий позаботится, чтобы их доставили адресатам сегодня же вечером.

Виола замотала головой.

— Я не вернусь в Уинтер-Гарден. Я никогда туда не вернусь.

Он почти улыбнулся.

— Конечно, нет. Вместо этого вы поедете со мной за город, туда, где я посчитаю удобным остаться с вами наедине.

Наконец она поняла.

— Чтобы вы могли спать со мной, когда вам вздумается? Неужели вы думаете, что я так просто вам отдамся?

Сначала Ян только молча прищурился и стиснул зубы. Потом ответил:

— Теперь речь идет о большем, чем о простой похоти, Виола. Между нами все изменилось.

Не изменилось ровным счетом ничего, и это пространное замечание только еще больше запутало Виолу. А кроме того, распалило в ней постыдное любопытство и нешуточный страх, что все, чем она дорожила в жизни, может погибнуть от рук человека, обвинявшего ее в прегрешениях, над которыми ни он, ни она были не властны. Правды о зачатии Джона Генри герцог от нее так просто не добьется, но, если отказать ему сейчас, опасность того, что он обнародует все подозрительные детали о рождении мальчика, будет расти с каждой секундой. Внезапно ужас перед тем, что ее постыдное прошлое и обман, за которым она его долго прятала, будут выставлены на всеобщее порицание, заглушил все остальные страхи. Поехав с Яном за город, она хотя бы выиграет время.

— Будьте любезны выдать мне перо и бумагу, сударь, — надменно проговорила она.

На долю секунды Ян как будто удивился, что она так просто сдалась. Потом кивнул и указал на дверь.

— Прошу в мой кабинет, сударыня.

Виола смерила его долгим испепеляющим взглядом, чувствуя себя беспомощной, но при этом не теряя решимости. Больше всего она сейчас сожалела о том, что думала о Яне все эти годы, не опуская рук там, где любой другой давно бы сдался. И если он попытается сломать жизнь ее сыну, она никогда, никогда его не простит.

Она опустила ресницы.

— Да поможет вам Бог.

В следующий миг со всем достоинством, на какое была способна, Виола подняла юбки, царственно прошествовала мимо Яна и направилась к дверям зеленого салона.

 

Глава 14

Ян ерзал на кожаном сидении своего личного экипажа, но никак не мог удобно устроиться, хотя воздух, слава богу, стал прохладнее и возница уже петлял по проселочным дорогам, направляясь к Стэмфорду. Это место находилось ближе к Лондону, чем его земли в Чэтвине, и было безлюднее в это время года — идеальный вариант для пленницы, отпускать которую он не собирался ближайшие несколько дней.

Он украдкой бросил на нее взгляд. Виола сидела напротив, напряженная и молчаливая. Закрыв глаза, она куталась в дорожный плед, который он швырнул ей, когда она заняла свое место. Но он знал, что она не спит с тех пор, как они покинули его городской особняк. Она была белой от злости и волнения, и он надеялся, что она пробудет в этом состоянии еще какое-то время. По крайней мере, так он себя убеждал.

Ян оказался совершенно не готовым к целому калейдоскопу эмоций, охвативших его, когда он увидел Виолу в зеленом салоне. Он испытал все: от ярости, сожаления, откровенной похоти и до шевеления в дальних уголках памяти чего-то теплого и утешительного, чего он никак не мог понять. Виола пришла к нему, чтобы во всеоружии принять бой, и при других обстоятельствах ее храбрость могла бы приятно удивить и очаровать его. Но больше всего Яна беспокоило физическое влечение к ней, ибо он просто не мог найти ему объяснения. По логике вещей, поведение Виолы должно было казаться ему отталкивающим и неблагородным, а внешность отвратительной, ибо она причинила зло ни в чем не повинному человеку. Но этого не было. Хотя другие, безусловно, считали леди Чешир привлекательной женщиной, и хотя он знал нескольких дам, которых в классическом понимании назвал бы более красивыми, было в Виоле что-то такое, от чего при каждом взгляде на нее у него перехватывало дух и замирало сердце. И сегодняшний вечер не был исключением. С первого взгляда она показалась ему растерянной, смущенной, но прежде всего неотразимо прекрасной в приглушенном свете сумерек, игравшем на ее бледной коже, на ее блестящих, поднятых к затылку волосах, в идеальных изгибах ее тела и в этих испуганных, выразительных глазах цвета лесного ореха. Трудно было сдержаться и не соблазнить ее прямо на месте, не забыть себя и свои цели — пока она не начала увиливать от его вопросов и отказывать ему в ответах.

Ян не планировал никуда насильно ее везти. Это было спонтанное решение, порожденное гневом, издерганностью и растущей досадой от того, что ему никак не удается подмять под себя Виолу, ибо этим вечером она снова одержала над ним верх. Быть может, он уже никогда не найдет удовлетворения и не начнет новую, более счастливую жизнь. Внутренний голос нашептывал, что Виола сама виновата в том, как он ведет себя с ней. И в то же время он понимал: она была абсолютно права, говоря, что он винит ее в своих чувствах. Этот момент поразил его, стал пощечиной, встряхнувшей его и заставившей вспомнить, что он первым напал на Виолу. Он преследовал ее из низких побуждений, но в тот миг, когда он увидел портрет ее ребенка, своего ребенка, ответы внезапно стали ему важнее мести.

Виола подарила ему сына. Первенца и такого же бастарда, как он сам, рожденного от связи аристократа и простолюдинки, от связи, которой он толком не помнил и в которую, по всей вероятности, вступил по принуждению. Яна воротило от этой мысли, но именно упрямое нежелание Виолы признаться, что это его ребенок, бесило его больше всего и заставляло находить рациональные оправдания своим недостойным действиям по отношению к ней. Кроме того, он не знал, что чувствовать по этому поводу. Потребовать встречи с ребенком? Стоит ли брать на себя ответственность за мальчика, если Виола даже не признает связи между ними? Хочет ли он вообще с ним знакомиться? За один долгий, насыщенный вечер вся его жизнь перевернулась и стала гораздо сложнее, чем он мог себе представить. Теперь голова его трещала от вопросов, на которых не видно было ясных ответов.

Пожалуй, Виола может так никогда и не признаться, что родила ребенка от него. Теперь, когда появилось время спокойно подумать, Яну показалось, что он, наконец, понял ее мотивы. Если она будет отрицать его отцовство, ребенок вырастет бароном и унаследует все, что ему положено по титулу. Это было бы гораздо умнее, чем объявить мальчика бастардом и попытаться шантажировать отца. Не могла же Виола рассчитывать, что он возьмет ее в жены. Возможно, шантаж был ее первоначальным намерением, но, получив предложение руки и сердца от барона, она решила, что синица в руках куда лучше журавля в небе. Но знал ли об этом достопочтенный лорд Чешир, когда женился на Виоле? Или когда умирал? Вот такие размышления о том, как и почему Виола рискнула забеременеть, мучили герцога Чэтвина с тех пор, как он покинул свой городской особняк.

Ян повернулся к окошечку и устремил взгляд в густую черноту. Путешествовать ночью было рискованно, и все же он находил в опасности некое удовольствие, объяснявшееся еще и тем, что она еще больше действовала Виоле на нервы. Ближайшие несколько дней окажутся для нее несладкими, и, если удастся подавить чувство вины, ее страданиями он тоже насладится сполна.

— Мы почти приехали?

Ян повернулся к темному силуэту Виолы. Он чувствовал, что она пристально смотрит на него, но не мог разглядеть ее лица в полумраке.

— Да, почти.

Виола еще сильнее закуталась в плед.

— Куда вы меня везете?

Ян не спешил с ответом, раздумывая, можно ли рассказывать ей о нескольких ближайших днях.

— Вы же не планируете убивать меня, когда вам надоест со мной забавляться, верно?

Ян чуть не расхохотался от такого возмутительного предположения.

— Убивать? Бог с вами, Виола.

Плотнее закрыв шею пледом, она сказала:

— Уверена, вы понимаете, откуда у меня такие мысли. Вы явно презираете меня, насильно увезли меня из города, и ни одна живая душа не знает, где я. Кроме того, вы богаты и влиятельны, и если вы станете отрицать причастность к моему исчезновению, вам поверят.

Он заерзал на сиденье.

— Вы переоцениваете как мою важность, так и мою неприязнь к вам.

— Неужели? Вы не хуже моего знаете, что, будучи титулованным аристократом, имеете в обществе большой вес. — Смягчив тон, она добавила: — И, говоря начистоту, мы оба понимаем, что я бы здесь не сидела, не преврати вы ненависть к тому, что с вами произошло, в личную злобу против меня.

Несколько секунд Ян раздумывал над язвительным ответом, но в конечном итоге решил промолчать и снова отвернулся к окну. Печаль и досада, которыми веяло от слов Виолы и от самой ее фигуры, еще глубже вгоняли занозу раскаяния в том, что он похитил ее. Они напоминали Яну, что Виола считала себя неповинной в страданиях, которые он пережил пять лет назад. Но он отказывался думать об этом сейчас. Очень скоро он покажет ей вид со своей колокольни.

Они просидели в молчании почти час, и вот наконец в первых отблесках забрезжившего в сером небе рассвета Ян увидел берег Стэмфордского озера. Потом показалась его рыбацкая хижина, и он выпрямился на сиденье, поглядывая на съежившийся силуэт Виолы.

— Приехали, — сказал Ян.

Виола заморгала и села чуть ровнее, оглядываясь по сторонам.

— Мы в Стэмфорде?

— Мы на моей земле, — уклончиво ответил Ян. — Но в дом заходить не будем.

Поймав на себе его взгляд, Виола нахмурилась.

— Я не понимаю.

— Скоро поймете.

Украдкой выглянув в окно, Виола поежилась на кожаном сиденье.

— Я… м-м… мне нужно… немного освежиться. И я голодна.

Ян мысленно застонал. Он упустил из виду, что Виоле нужно нечто большее, чем кустик, за которым можно присесть. В хижине должен найтись ночной горшок, но если, не дай бог, у Виолы месячные… Этого он тоже не предусмотрел, когда с бухты-барахты решил ее похитить.

— Всему свое время, Виола. Мы почти на месте.

Экипаж замедлил ход и стал пробираться сквозь лесную чащу. По мере приближения к маленькому озерцу дорога становилась все ухабистее. Виола подалась вперед и смотрела в окно.

— Что вы надумали, Ян?

— Увидите…

— Я уже по горло сыта этой отговоркой, — перебила Виола, вновь охваченная раздражением. — Вы увезли меня за город без предупреждения, без единого лоскутка одежды, кроме той, что на мне сейчас, и держите в полном неведении относительно того, сколько я пробуду у вас в плену… — Она ахнула и распахнула глаза, с ужасом осознав всю серьезность его намерений. — Вы ведь не посадите меня на цепь?

— И не подвергну вас такому унижению? — тут же подхватил Ян, умышленно оставляя Виолу в неведении. — По меньшей мере, вы знаете, что у меня нет художественного таланта, и я не нарисую этого, чтобы потом показать миру.

— Я никогда не думала, что мир увидит эту картину, Ян, — парировала она. — Вы сами должны это понимать. Я вынуждена была действовать, когда вы поставили на кон мою репутацию и все, что мне дорого. — Немного помолчав, она добавила: — А еще вы меня разозлили.

Яна развеселило это признание. Внезапно секреты Виолы сделались для него интереснее, чем ее побуждения.

— Ваш муж ее видел?

Она сдвинула брови.

— Нет, эту не видел.

— Эту не видел? Хотите сказать, он видел другие? Он знал о ваших эротических работах?

— Я не могла продавать их без его ведома, — с досадой бросила Виола.

Об этом Ян не подумал.

— Он… поощрял это?

Виола заерзала на кожаном сиденье.

— Разумеется, поощрял. Он покровительствовал всем моим художественным поискам. Как и положено хорошему мужу.

Ян позволил этому откровению (и безликим фразам, которые Виола для него подобрала) осесть, а потом решил, что хочет большего.

— Так вот что должен делать хороший муж, Виола? Поощрять жену, если она создает картины, которые возбуждают других мужчин?

Ее глаза вспыхнули новым раздражением.

— Полагаю, если кто-то и может судить о хороших мужьях, то не вы, Ян. Только не после того, как вы похитили меня для низменных целей. Думаю, вы не захотите делиться этими подробностями с Анной, когда попросите ее руки.

Виола провоцировала его, и, честно говоря, ему вовсе не хотелось думать, как не по-джентльменски он вел себя с ней последние несколько часов. Сейчас он хотел одного — получить ответы.

— Почему он не видел картины, которую вы вчера продали с аукциона? — понизив голос, продолжил Ян.

Виола посмотрела в сторону и без запинки ответила:

— Я нарисовала ее после его смерти.

— Зачем?

— Не знаю.

Ян отказывался хотя бы на секунду в это поверить.

— Не знаете? Вы говорили, что не собирались ее продавать. Или, быть может, это неправда и вы запаслись картиной, чтобы шантажировать меня, на случай если я появлюсь на сцене и предъявлю вам свои обвинения?

Виола повернулась к нему и обожгла полным отвращения взглядом.

— Почему вы всегда думаете обо мне только плохое?

Намек на раскаяние проклюнулся в груди Яна, но он приложил все усилия, чтобы его подавить.

— Я просто надеюсь понять ваши побуждения, вот и все.

Виола горько усмехнулась.

— По-моему, вам плевать на мои побуждения. Вы просто хотите причинить мне боль, притом всеми возможными способами.

Ян не смог бы этого отрицать, даже если бы захотел. Но, поскольку Виола стала немного разговорчивее, он решил добиться от нее новых интимных подробностей.

— Ваш муж знал, что вы носите чужого ребенка, когда женился на вас?

— По-моему, мы закрыли этот вопрос, — очень медленно произнесла Виола. — Джон Генри сын моего мужа.

Ян склонил голову набок и задумчиво на нее посмотрел.

— И при этом зачали вы в январе.

Ее черты сделались резкими, и, освещенная первыми лучами восходящего солнца, она метнула в герцога гневный взгляд.

— Я зачала в медовый месяц, ваша светлость, в начале февраля, хотя это совершенно вас не касается.

— И ваш сын родился почти на два месяца раньше срока? Муж, наверное, очень… переживал.

— Мой муж не находил себе места от радости.

Виола отчеканила это с железной убежденностью, тщательно подбирая слова, и все же Ян представить себе не мог, чтобы джентльмена, которого он видел на портрете, могло хоть что-то так сильно обрадовать. Впрочем, если барон считал ребенка своим (а по новорожденным нельзя определить, на кого они похожи), возможно, он просто радовался наследнику, особенно если учесть, что первая жена вовсе не подарила ему детей. Да, ему могло казаться подозрительным, что вторая жена родила ребенка так скоро после свадьбы, но, в конечном итоге, ему подарили сына. Возможно, это было единственно важно для барона.

— Вы вышли замуж по любви, Виола? — тихо спросил он.

Яну удалось настолько растрепать ей нервы, что внезапная интимность его вопроса тут же повергла ее в смущение.

— Разумеется, я любила лорда Чешира, — заколебавшись лишь на долю секунды, ответила Виола.

— И поэтому вышли за него?

Виола вздохнула.

— Я вышла за него по тем же причинам, по каким вступают в брак все остальные люди: потребность в близком человеке, дети, стабильность и, да, любовь.

— И титул? — протянул Ян.

Уголок ее рта чуть приподнялся.

— Многие леди ищут мужей поименитее, но я согласилась на предложение лорда Чешира не по этой причине.

— Чем же в таком случае он вас… увлек?

— Увлек?

Ян пожал плечами, не спуская с Виолы внимательного взгляда.

— Если не титул, то что вы в нем нашли?

Виола слегка заерзала на сиденье и снова выглянула из окна.

— Он был очень обаятельным.

Ян чуть не фыркнул. Уж каким-каким, а обаятельным он себе барона никак не представлял.

— Может быть, вы еще и красивым его находили?

— Для меня он был достаточно красив, — огрызнулась Виола. — Не каждой леди выпадает честь выйти замуж за такого идеально сложенного и привлекательного мужчину, как вы, сударь.

Виола хотела уязвить его этим саркастическим замечанием, и все же сомнительный комплимент, прозвучавший из ее уст, взбудоражил Яну кровь, и по всему его телу, с головы до пят, разлился жар. Не показывая, как ему приятно, он ответил:

— Честно говоря, я думаю, что вы слишком красивы для него. Уверен, барон тоже это понимал и благодарил судьбу, что может спать с вами каждую ночь.

Виола метнула в него очередной быстрый взгляд и плотнее укуталась в плед.

— Я считаю недопустимым говорить о моем покойном муже в таком тоне, ваша светлость.

Ян бы поспорил, но тут экипаж резко остановился.

— Приехали, — ровным голосом сказал герцог. — Выходите.

Виола не сдвинулась с места.

Найдя ее запястье под складками пледа, Ян притянул ее к себе, одновременно открывая дверцу. Свежий воздух с озера приятно пахнул ему в лицо, и он вышел из экипажа, прихватив с собой Виолу.

— Езжайте с лошадьми на конюшню, Ларсон, — приказал он кучеру. — Я дойду до дома пешком.

— Как скажете, ваша светлость, — ответил тот, даже не взглянув на Виолу. В следующий миг он щелкнул поводьями, быстро развернул экипаж и повел его обратно сквозь чащу.

Ян зашагал к хижине, волоча Виолу за руку и поражаясь, как ей удается держать голову гордо поднятой, а плечи расправленными, притом что кожа у нее была холодная как лед и она наверняка умирала от страха.

— Что это за место? — спросила она, когда они остановились у небольшой деревянной двери, в шести футах от кромки воды.

— Маленький частный коттедж, — ответил Ян, отпуская Виолу и вынимая из кармана ключи.

— Что-то не похоже на коттедж.

Герцог оставил это неоспоримое замечание без ответа и открыл скрипучую дверь. В хижине пахло дымом костра и рыбой, а единственная имевшаяся в ней комнатушка, вероятно, поместилась бы в кладовой его городского особняка. Домик был темным и сколоченным на совесть — идеальным.

Схватив Виолу за локоть, Ян буквально втолкнул ее внутрь.

— Я не могу здесь находиться, это исключено, — сказала Виола, шагнув за порог и очутившись в полумраке. — Ян, я отказываюсь…

— Идеальное место для интимного разговора.

— Разговора? — изумленно переспросила она. — Вы шутите.

Ян решительно шагнул к окну и отдернул плотную черную льняную занавеску, позволив свету наполнять и согревать комнату.

— Зачем на окне решетка?

— Чтобы бродяги не совались, — ответил герцог, снова поворачиваясь к Виоле.

Она недоверчиво прищурилась.

— Или чтобы леди не сбегали?

Он улыбнулся.

— Вы первая леди, которую я пустил на порог своей скромной хижины, Виола. Вам следует гордиться этой честью.

Виола с отвращением покачала головой и скрестила на груди руки.

— Я здесь не останусь.

— Я хочу знать, что произошло в темнице, — тихо проговорил Ян, пристально глядя на Виолу. — Каждую грязную деталь.

Виола заерзала в корсете.

— Я не могу сказать вам ничего такого, чего вы сами не знаете, Ян. Поймите же это наконец.

— Я не знаю, как вы принудили меня сделать вам ребенка. На эту тему хотелось бы обстоятельно побеседовать.

Виола занервничала и шумно сглотнула.

— Я никогда ни к чему вас не принуждала.

Упрямство Виолы когда-нибудь сведет его в могилу, но сейчас у него уже не было сил спорить или осуществлять собственный план принуждения. Пусть пока подумает. И поволнуется.

— У вас сейчас нет месячных? — отрывисто спросил он.

Виола открыла рот от изумления, но герцог только отмахнулся.

— Советую отвечать честно.

— Я… Это вас не касается.

Ян громко вздохнул.

— Койка чистая, под ней найдете ночной горшок. Возможно, вам захочется немного поспать…

— Вы не оставите меня здесь, — всполошилась она.

— Вам не выиграть этого сражения, Виола. Подумайте об этом до моего возвращения.

Ошарашенная, Виола захлопала ресницами. Потом кинулась на герцога.

Тот ступил за порог, быстро захлопнул дверь, запер ее и убрал ключ в карман. Виоле оставалось лишь барабанить кулаками по дереву.

Не обращая внимания на ее гневные крики и чувствуя гораздо больше тревоги и гораздо меньше удовлетворения, чем ожидал, Ян отошел от хижины и зашагал по тропинке длиной в милю, ведущей к особняку, — удрученный, раздраженный и недоумевающий, каким чудом заставить ее рассказать хоть что-нибудь, а тем более правду.

* * *

Виола почти сразу перестала молотить по двери, прекрасно понимая, что Ян твердо решил оставить ее здесь и какое-то время помучить неизвестностью. Кричать было бесполезно, да и не услышит никто, ведь герцог запер ее в глухом уголке своих земель.

Виола огляделась по сторонам. Воздух был тяжелым и затхлым, и ее первой мыслью было открыть окно. Только с третьей попытки рама, наконец, приподнялась на дюйм, но и этого было достаточно, чтобы впустить в комнату свежий ветерок с озера. Пока что Виола ощущала лишь изнеможение, скорее усталость, чем страх или даже злость. Очевидно, Ян думал, что она будет сидеть здесь как на иголках, в одиночестве и страхе перед каждым шорохом.

В желудке заурчало, и Виола ударила ногой по деревянной стене, но это лишь напомнило ей, что она останется запертой в этой лачуге без еды и питья, пока герцог не соизволит ее навестить. К тому же он заставил ее впервые за много лет воспользоваться ночным горшком. Одного только этого унижения было более чем достаточно. Слава богу, месячные как раз закончились, хотя теперь, по размышлении, она поняла, что очень правильно сделала, отказавшись обсуждать с герцогом свой цикл. Она ушам своим не поверила, когда Ян спросил об этом. Впрочем, если он хотел переспать с ней, не зачав ребенка, логика тут была. Может, если она сыграет на его страхе перед новой беременностью, он оставит ее в покое. А может, и нет.

Да что ж он за человек такой!

Внезапно почувствовав себя обессиленной, Виола смерила взглядом койку, потом подняла с нее видавшее виды одеяло и встряхнула его, чтобы избавиться от жуков и всевозможных других нежданных гостей, которые могли прятаться в складках. По крайней мере, одеяло и простыня под ними выглядели чистыми.

Виола села на удивительно мягкий матрас, взбила перьевую подушку, и, убедившись, что крысы не прогрызли хлопок и не устроили в нем своих нор, она легла на это подобие кровати, укрылась старым одеялом и закрыла глаза.

 

Глава 15

Туманное видение теплых губ и мягких грудей выманило его из сна в полуявь. Он смутно понимал, что пребывает в состоянии, когда грезы и бодрствование сливаются и переплетаются, но хотел задержаться в нем, чтобы вглядеться в темный образ женщины, вдохнуть ее сладкий запах, впитать ее тепло, послушать чудесный шепот ее дыхания, насладиться всем — от мягких волос между ее ног, ласкающих его бедро, до интимной близости ее лица, укрывшегося в изгибе его шеи, почувствовать нежность и предвкушение, замешанные на горячем, болезненном желании…

Коснись меня…

Позволь тебя почувствовать…

Люби меня…

Пожалуйста…

Ян резко сел на постели и заморгал. Сбитый с толку, он не сразу понял, где находится. Потом воспоминания столкнулись с тем, что осталось от фантазии, и выбросили его в реальность.

Он вздрогнул от холодного пота, покрывшего его тело, провел ладонью по лицу и перебросил ноги через край кожаного дивана, внезапно вспомнив, зачем он вернулся в Стэмфорд и очутился теперь у себя в гостиной.

Добравшись до дома, он плотно поел, обсудил пару хозяйственных дел с дворецким и решил прилечь на несколько минут, чтобы потом составить планы на вечер и вернуться к Виоле. Очевидно, усталости накопилось гораздо больше, чем думал. Ян бросил быстрый взгляд на каминные часы: половина четвертого. Он проспал больше шести часов — а она почти весь день просидела без еды и питья.

Виола. Безусловно, именно она была женщиной из его грезы, обнаженной и льнущей к нему либо до, либо после страстных занятий любовью. Однако Ян не знал, являлась ли его фантазия плодом забытого опыта, ситуации, которая на самом деле сложилась в темнице, или иллюзией, порождением похоти и игрой воображения, которое она раздразнила своей картиной. Ведь он хотел ее физически, и она находилась так близко, в его мыслях и на его земле. Неопределенность угнетала Яна, и, поскольку сомнения и желания не уходили сами собой, пора было взять ситуацию под контроль и удовлетворить их.

Когда в голове рассеялись остатки тумана, Ян поднялся и быстро вышел из гостиной. Вымывшись и сменив одежду на более простую, он собрал кое-какие вещи, потребовал на кухне корзину с едой и направился к хижине, на этот раз верхом на коне. Домик на берегу озера встретил его зловещим молчанием, и даже если Виола слышала, как он вставил ключ и повернул его в замочной скважине, она не проронила ни звука. Разумеется, он не собирался морить ее голодом, и несмотря на попытки убедить себя, что она заслуживала такой участи после того, как ему самому пришлось долгих пять недель обходиться прокисшим говяжьим бульоном и хлебом, он испытывал некоторую неловкость оттого, что бросил ее одну так надолго.

Ян открыл дверь и, когда глаза привыкли к полумраку, увидел Виолу. Та сидела на койке, сложив руки на коленях и сосредоточив на нем взгляд, но прочесть на ее спокойном лице он ничего не мог. Ян решил начать цивилизованно.

— Добрый вечер, Виола.

— Уже вечер? Буду знать.

Итак, она в дурном настроении. Тревожиться из-за этого он определенно не станет. Поставив корзину и сумку с вещами на деревянный пол, Ян оставил дверь открытой, чтобы лучше видеть комнату, и переступил порог.

— Хотите чаю? — спросил он, подходя к печи и снимая с полки над ней коробок спичек.

— Вы принесли фарфоровые чашечки, ваша светлость? Или мне лакать его из ладоней?

Ее настроение явно зашкаливало за дурное: оно было желчным и язвительным. При мысли об этом Ян чуть не улыбнулся. По какой-то странной причине ему нравилось подтрунивать над Виолой, когда она на него злилась.

— Я принес две кружки. Они старые, для столовой и гостиной не годятся, но вам должны подойти.

В ответ Виола только фыркнула. Ян прикрыл печную заслонку, позволяя углям разгореться, потом взял с полки старый чайник, с пола ведро и шагнул обратно к двери.

— Я иду к колодцу за хижиной. Далеко уйти вам не удастся, так что…

— Ну что вы! Зачем мне уходить, не дождавшись чаю?

Подавив смешок, Ян кивнул и вышел из домика. По крайней мере, ей хватает ума понимать, что идти ей некуда и, если она попытается сбежать, он все равно ее найдет. Хотя, подумал он, если придется волочь ее обратно, ситуация усложнится.

Вскоре он вернулся и, закрыв и заперев за собой дверь, поставил чайник на печь, а рядом с ней полное ведро. Комната начала прогреваться.

— Лохань, чтобы я могла искупаться, вы тоже принесли?

Ян повернулся к ней.

— Виола, дорогая, разве вы купали меня, когда я лежал прикованным в темнице?

Она посмотрела ему прямо в глаза, и черты ее сделались такими же напряженными, как и вся поза.

— Конечно да, и вы прекрасно об этом знаете.

Слова попали точно в цель, и Яну пришлось приложить все силы, чтобы не разинуть рот от изумления. Он всего лишь пытался досадить Виоле и никак не ждал от нее такого откровенного, прямого ответа. Он точно не помнил, купали его или нет, но знал, что, когда его освободили, он не был совсем уж грязным и зловонным. Тот факт, что Виола раздевала его и заботилась о его интимных потребностях, не только глубоко поразил его, но и заставил смягчиться.

— Вот, значит, как вы возбудили меня, чтобы зачать моего ребенка? — деловым тоном спросил Ян, беря с пола корзину и направляясь к Виоле.

Недвижимая, она встретила его взгляд.

— Вы принесли лампу или после захода солнца я должна буду отвечать на ваши нелепые вопросы в темноте?

Бесстрашные попытки Виолы завязать с ним бой (притом, что она явно находилась в невыгодной ситуации, даже отчаянно зависела от его доброй воли) продолжали забавлять и даже в какой-то степени очаровывать Яна. К тому же она, по всей видимости, нисколько не боялась его физически. Герцог не знал, радоваться этому или досадовать.

— Да вы сегодня прямо-таки в ударе, — сказал Ян, опускаясь на койку рядом с Виолой.

Она чуть отодвинулась от него и, проигнорировав его реплику, склонилась над корзиной.

— Я так понимаю, вы принесли еду?

— Да, — легко согласился Ян. — А на мои вопросы вы ответите?

— Уверена, вы обнаружите, что с заложниками гораздо легче ладить на сытый желудок.

— Уж вы-то, конечно, знаете об этом не понаслышке.

— Конечно.

Ян усмехнулся и открыл корзину.

— У меня тут холодная курятина, яблоки, сыр и хлеб. Кроме чая, к сожалению, ничего горячего.

— Сейчас лето, ваша светлость, — бросила в ответ Виола, изящно, одними пальцами, беря продукты. — Я умираю с голоду, но никак не замерзаю.

— Ах, прошу прощения. Наверное, вспомнились времена, когда вы держали меня в плену и замерзал я.

Виола вздохнула и обмякла в корсете, который наверняка ужасно мешал ей после того, как почти двадцать четыре часа давил на ребра.

— Я никогда не держала вас в плену, — проговорила она, немного смягчив тон. Откусив кусок, она прожевала его, глотнула и добавила: — Я пыталась, как могла помочь вам пережить его. Почему вы не можете этого понять?

Не торопясь с ответом, Ян расстелил на одеяле между ними небольшую скатерть и начал вынимать из корзины продукты и посуду, среди прочего два блюдца, льняные салфетки, две кружки, чай и ситечко. Виола наблюдала, как он раскладывает еду на две порции, и от негодования, которое она излучала, буквально густел воздух. Впрочем, когда герцог протянул ей тарелку щедрого угощения, она тут же с аппетитом за него принялась.

Несколько минут они молча ужинали, пока, наконец, прожевав очередной кусок, Виола не спросила:

— Как долго вы намерены держать меня здесь?

Чайник начал закипать.

— Пока вы мне все не расскажете, — без обиняков ответил Ян, беря кружки с чаем и возвращаясь к печи.

— То есть мы зашли в тупик.

Герцог не стал комментировать этот очевидный факт.

— Извините, но нет ни молока, ни сахара.

Понизив голос, Виола сказала:

— Вы не можете держать меня здесь вечно, Ян.

Вместо того чтобы вступать в спор, который явно ни к чему не приведет, Ян разлил воду но кружкам, поводил ситечком, чтобы чай быстрее заварился, потом, наконец, повернулся и пошел обратно к койке.

— Я видел сны о вас, Виола, — очень тихо проговорил он, протягивая ей горячую кружку.

Виола перестала жевать и глотнула.

— Сны?

Ян кивнул и снова сел рядом, не сводя с нее внимательного взгляда.

— Точнее, несколько снов за все эти годы, хотя долгое время я понятия не имел, что мне снились вы.

Это признание явно встревожило Виолу. Нахмурившись, она поставила кружку на пол, потом перевела взгляд на тарелку и с большим усилием, чем требовалось, оторвала кусок хлеба.

— И некоторые из них, — добавил Ян, — были довольно эротичными.

Из горла Виолы вырвался тихий хныкающий звук, но она ни словом не отозвалась на реплику герцога и даже не взглянула на него.

— Могу я задать вам вопрос? — через некоторое время продолжил Ян.

Виола сглотнула.

— Вряд ли я смогу вам помешать.

— Да, вряд ли.

Она искоса глянула на герцога.

— Что?

Ян сделал глоток чая.

— Если вы боялись меня освободить и вместо этого, как вы утверждаете, пытались помочь мне пережить плен, почему вы не приносили мне больше еды?

Простой вопрос, но такой содержательный и неожиданный, что, осознав его важность, Виола замерла на месте. Мгновение спустя она облизала большой палец, промокнула губы салфеткой, убрала остатки курицы с хлебом в корзину и потянулась за чаем. Герцог ждал, буравя ее взглядом. Он понимал, что загнал ее в угол, но решил дать ей возможность обдумать ответ.

Наконец, потупив глаза в кружку, Виола ответила:

— Я приносила вам еду, Ян. Приносила, что могла и когда могла, но, поскольку вы почти все время находились под действием наркотиков, вас трудно было кормить, ведь у вас почти не было аппетита, и я не могла приносить много продуктов за раз.

— Сколько было этих раз?

Виола подула на чай и сделала маленький, осторожный глоток.

— Несколько.

— Несколько? — Его брови взлетели ко лбу. — Что это значит? Раз в неделю? Три раза в неделю? Каждый день?

Виола поднесла кружку к губам и смерила герцога взглядом.

— Я не считала.

— Готов спорить на все свое состояние, что считали.

Она почти улыбнулась. Ян видел это по ее глазам, по линии губ. Но потом она заколебалась, смутилась под его пристальным взглядом и, прежде чем продолжить, сделала еще один глоток из кружки.

— На самом деле, я пыталась проведывать вас каждые два-три дня, — призналась она задумчивым тоном. — Я не хотела, чтобы вы умерли. Но вы также должны помнить, что мне тогда было всего восемнадцать. Мною во всем помыкала властная мать и две старшие сестры, одна черствая и жестокая, вторая безумная. По меньшей мере, мне так казалось. Больше всего на свете я боялась, что меня поймают и вышвырнут на улицу ни с чем. Я подумывала рассказать кому-нибудь, чтобы вас спасли, но не знала кому и страшилась, что меня арестуют как сообщницу. Я была сельской девушкой без какого-либо веса в обществе и знала, что мои возможности сильно ограничены. Даже если бы судьи сочли меня невиновной, мать наверняка отреклась бы от меня за то, что я навлекла на семью позор и обвинила сестер в немыслимых преступлениях. Тогда бы у меня, опять же, ничего не осталось. — Она тяжело вздохнула и открыто посмотрела Яну в глаза. — Я не сделала ничего дурного, Ян, не участвовала в похищении или планировании этого злодеяния, но на тот момент мне искренне казалось, что у меня нет выбора. Я не видела выхода. Но я… я могла помочь вам. И сделала это.

На сердце у Яна немного потеплело — не обязательно от событий, которые описывала Виола (для него они по-прежнему оставались под вопросом), но от ее мягкой, невинной убежденности.

— Ваши родственники узнали?

— Со временем, — без колебаний призналась Виола, — когда я украла у сестры ключи от ваших оков и оставила их рядом с вами в ночь, когда вас нашли. Гермиона с матерью были вне себя, хотя в глазах матери я в какой-то степени реабилитировалась, когда согласилась выйти за лорда Чешира и обеспечивать ее до самой смерти. Они знали, что я помогла вам сбежать, но не подозревали, что я часто приходила к вам и ухаживала за вами. По меньшей мере, я так думаю. Я никому не рассказывала.

Ян медленно кивнул, потом спросил:

— А та сестра, которую посадили в тюрьму, вы с ней поддерживаете связь? Она вас простила?

Виола подозрительно нахмурила лоб.

— Зачем вам это?

Он пожал плечами.

— Просто любопытно.

Виола чуть не фыркнула.

— Ну что же, ответ «нет», — сухо сказала она, ровнее усаживаясь на койке и сосредотачиваясь на чае. — Гермиона пришла в бешенство, когда узнала, что за вашим освобождением стояла я. Она считала, что я подставила ее под карающий меч правосудия, чтобы самой за счет этого спастись. Она за многое меня презирает, Ян, и больше всего за то, что я стала женой пэра, в то время как ее отправили в Квинсленд на каторжные работы. Я до сих пор откладываю кое-какие средства на случай, если ее помилуют, разрешат вернуться и ей понадобится моя финансовая помощь. Но по последним дошедшим до меня слухам, она связалась с неким джентльменом, став сначала его куртизанкой, а потом женой, и с тех пор живет на ферме. Сомневаюсь, что когда-нибудь еще увижу ее или получу от нее весточку.

Виола подняла ресницы и встретила взгляд герцога; в ее сощуренных глазах читалась решимость.

— Я принимала решения, ваша светлость, и принимаю их последствия, живу с ними изо дня в день. Я искренне верю, что сделала для вас все, что можно было сделать при тех обстоятельствах, и за преступления своей семьи заплатила сполна, даже если вам это не принесло удовлетворения. Но мне хотелось бы думать, что сегодня вы живы, потому что я заботилась о вас и отказывалась отдавать вас в лапы смерти. — Она тихо и горько усмехнулась. — Ирония в том, что, кроме воспитания чудесного сына, это, пожалуй, единственный мой поступок в жизни, имеющий хоть какой-то вес и искупительное значение. Похоже, ничего более стоящего мне уже никогда не совершить.

Ирония. Ценой потери семьи Виола вернула ему жизнь — чтобы годы спустя он преследовал ее в хладнокровной попытке разрушить то, что она сделала со своей.

Несколько долгих, насыщенных мгновений герцог смотрел на нее, настолько же удивленный ее откровенностью, насколько собственными внезапными чувствами раскаяния и сострадания к ее участи. Он знал, что сестру Виолы отправили на западное каторжное поселение и что ее мать скончалась вскоре после суда, но всегда смотрел на эти семейные беды только со своей колокольни. И возможно, был в этом неправ. У Виолы не осталось родственников, которым она могла бы довериться, а после смерти мужа она сделалась совершенно одинокой и не нужной никому, кроме своего ребенка, которого, очевидно, защищала всеми правдами и неправдами. Самым замечательным было то, что сейчас, впервые с тех пор как Ян ворвался в жизнь Виолы, он не подозревал ее во лжи.

— Что произошло между нами, Виола? — тихо, подавленно спросил он. — Мне нужно знать.

Уголок ее рта слегка приподнялся.

— Вы меня изнасилуете?

Ян заморгал, не зная, досадовать или потешаться над таким неожиданным вопросом. Плотоядно улыбнувшись, он сказал:

— Насиловать — это резко сказано, не находите?

— Это не ответ.

Ян оперся на руку и навис над Виолой, наблюдая, как ее глаза расширяются от изумления. Хриплым голосом он сказал:

— Пока вы не расскажете мне правды о нас, я буду исходить из собственных догадок и поступать в точности, как вы поступали со мной. А мои не опровергнутые пока догадки таковы, что вы и ваши сестры использовали меня, Виола. Вы раздевали меня донага, касались меня в интимных местах…

— Мы ничего такого не делали, — перебила Виола. Ее шутливое настроение мигом превратилось в раздосадованное, она поставила полупустую кружку на пол и буквально вскочила на ноги. Быстро перейдя на противоположную сторону комнаты, она повернулась к Яну и прикрыла грудь, скрестив на ней руки. — Никто не потешался так над вами, Ян, и уже тем более не я.

— Нет? — Охваченный новым приступом гнева, герцог встал, чтобы не смотреть на Виолу снизу вверх. — Значит, если я помню, что меня трогали и возбуждали, но вы настаиваете, что никто меня не домогался, получается, что мы с вами занимались неторопливой и страстной любовью по обоюдному согласию? Пока я лежал в темнице, на цепи, одурманенный наркотиками? Скажите, Виола, чему легче поверить?

— А что вы помните? — бросила она в ответ. — Говорите, я вам снилась, а не было ли в тех снах воды и мыла? Или страстного купания? Потому что я занималась именно этим, ухаживала за вами.

Раздражаясь, Ян потер ладонью затылок.

— Вы не улавливаете сути. Кроме купания, меня либо насиловали с некой гнусной целью, либо соблазняли по неясной мне причине. Так который из двух вариантов?

— О вас заботились.

— От простой заботы дети не рождаются, Виола.

— Это не ваш ребенок, — низким, угрожающим голосом отрезала она.

Теряя остатки терпения, Ян медленно пересек комнату и остановился рядом с Виолой, отметив, какой потрепанный у нее вид: по щекам гулял лихорадочный румянец, глаза горели, мятое вечернее платье было забрызгано хересом, а волосы, когда-то идеально зачесанные, хоть и держались еще на шпильках, совершенно спутались. Она взирала на него настолько отважно, насколько это вообще было возможно в ее проигрышной ситуации, и внезапное желание поцеловать ее, испробовать другую тактику и губами сорвать с ее губ правду, стало почти непреодолимым. И все же полная беспомощность, в которую повергала его Виола своими постоянными отрицаниями и увиливаниями, приводила его в бешенство. Она вызывала у него престранное сочетание эмоций, из которых не всякая была отрицательной, но каждая острой.

— Быть может, я недостаточно ясно выразился, Виола, — пробормотал он голосом с хрипотцой. — Мои сны о темнице могут быть мрачными, эротическими и путаными, но не сомневайтесь: вы были их частью. Я помню ваше скрытое тенью лицо рядом со своим, ваш тихий голос в ушах, ваше горячее тело…

— Ваши сны беспорядочны, Ян, — оборвала его Виола, нервно переминаясь с ноги на ногу. — Мы с Дейзи тогда были очень похожи, и я уверена, вы с трудом различали нас в темноте, в вашем-то состоянии. Вы не знаете, что вы помните.

Попалась, с удовлетворением подумал Ян: этими словами Виола сама себе противоречила.

— Значит, теперь вы утверждаете, что женщина на картине, которую вы продали вчера, это ваша сестра?

Эта мысль явно ее обескуражила. Она распахнула глаза и облизала губы от смущения, которого не сумела бы скрыть, даже если бы попыталась.

— Этот… этот портрет…

— Нарисован с вас, и вы это знаете, — закончил за нее герцог, внезапно почувствовав себя ужасно умным и гораздо тверже уверенным в том, что одна лишь Виола оставила такой неизгладимый след в его памяти. — Вы уже заявляли, что ваши сестры меня не домогались. Если это правда, значит, именно вы касались меня интимным образом. Значит, мои сны — это воспоминания о ваших грудях на моей груди, о ваших горячих, ласкающих руках на моем теле…

— Нет…

— Это вы меня возбуждали, гладили, лежали рядом…

— Прекратите, — съежившись, воскликнула она. — Это отвратительно.

— Это отвратительно только в том случае, если меня принуждали.

Виола уперлась ему ладонью в грудь, пытаясь оттолкнуть. Ян быстро схватил ее за запястье, свободной рукой обвил за талию и рывком притянул к себе.

— Каждый раз, когда мы вместе, я вспоминаю все больше и больше, — продолжил он огрубевшим от переизбытка эмоций голосом, когда раскрасневшееся, изумленное лицо Виолы оказалось всего в нескольких дюймах от его лица. — И, несмотря на мягкость и теплоту, несмотря на влечение к вам и сумятицу, которая продолжает царить в моих путаных снах, при мысли, что меня могли ласкать и доводить до кульминации с неким низменным расчетом, мне становится тошно…

— Перестаньте, Ян! — прошептала она, зажмурив глаза и стиснув зубы.

Ян встряхнул ее, ощущая неутолимую потребность подтолкнуть ее к признанию.

— Меня изводит мысль, что ради какой-то эгоистичной цели меня могли держать в плену и дразнить, а потом пускать вас на меня, чтобы вы прыгали на мне до тех пор, пока я не оставлю в вас свое семя.

Слезы заблестели на ее ресницах, и она яростно замотала головой.

— Я был у вас в руках, Виола, — резко, нетерпеливо выдохнул Ян, — и вы зачали моего ребенка. Я видел его портрет, я знаю, откуда берутся дети, и теперь я хочу услышать, зачем вы это сделали. Мне нужно знать, как это случилось.

— Нет… — с болью прошептала Виола, — Оставьте это, Ян. Пожалуйста, оставьте. Отпустите и оставьте меня в покое. Я никогда больше вас не побеспокою. Клянусь жизнью сына.

Необоримое желание Виолы скрыть правду одновременно возмущало и терзало Яна. Она будоражила его сильнее, чем могло уложиться у него в сознании, несравненно сильнее любой другой женщины. Он крепко держал ее, ощущал жар ее тела, мягкость ее стиснутых грудей и злился на себя за то, что даже сейчас ее хочет. У него были все мыслимые причины презирать эту женщину, но самой сильной эмоцией, самым мощным порывом в эту минуту было показать ей, в какой агонии он живет, дать ей испытать это на себе.

— Посмотрите на меня, — сказал он сдавленным, срывающимся голосом.

Виола замерла на несколько секунд. Потом подняла ресницы, и Ян увидел полные слез глаза, излучавшие не только тревогу и горе, но и отчаянный вызов. В этот миг он понял, что одними мольбами ее не сломить. Чтобы добиться правды, ему придется прибегнуть к исключительным мерам.

— Пожалуйста… — прошептала она. — Ян…

Очень медленно, четко и решительно он прошептал:

— Я никогда этого не оставлю…

В следующий миг, вопреки тому, чего хотела и ждала Виола, вопреки тому, по чему так отчаянно изнывало его собственное тело, вместо того чтобы завладеть ее губами в жгучем поцелуе, подхватить ее на руки и отнести на койку, Ян резко отпустил ее и шагнул назад.

Виола зашаталась на слабых ногах, чуть не упала на пол, но обеими руками схватилась за полку у печи и выровнялась.

— Что… — Она глотнула, растерянно оглядываясь по сторонам. — Зачем вы это сделали?

Ян очень глубоко вдохнул, пережидая, пока сердце перестанет колотиться, а распаленные нервы остынут. Наконец, голосом, полным иронии, он ответил:

— Думали, вас изнасилуют?

Виола заморгала, выпрямилась и провела ладонями по талии мятого платья.

— Я не думала, что меня упустят, ваша светлость.

Угол его рта слегка приподнялся.

— А я не думал, что со мной будут и дальше играть в кошки-мышки, после того как я открылся вам.

Облако раскаяния набежало на черты Виолы, но тут же исчезло, сменившись упрямством и даже гневом.

— Это вам так кажется. Я считала, что говорю вполне откровенно.

Ян не мог поверить, что она это сказала, да и сказанному ни капли не верил. Мрачным, угрожающим тоном он пробормотал:

— Если у вас такие понятия об откровенности, Виола, тогда вам явно нужно больше времени, чтобы подумать о своих воспоминаниях.

Этими словами он определенно поставил Виолу в тупик. Ее лоб пошел глубокими складками, на верхней губе выступил пот; она смерила его взглядом.

— Что вы хотите сказать?

Ян запустил в волосы пальцы обеих рук, потом слабо улыбнулся Виоле.

— Вам нужно еще какое-то время побыть одной, Виола. Подумать, зачем я привез вас сюда…

— Мы отлично знаем, зачем вы меня сюда привезли, ваша светлость, но в тот самый миг, когда вам как будто захотелось заключить меня в… — она махнула в его сторону, — …страстные… объятия, вы вдруг… вы… вы…

Виоле не хотелось говорить, что Ян удивил ее своим бездействием, тогда как она ждала, почти молила о решительном штурме, а у герцога не было желания объясняться. Вместо этого Ян скрестил на груди руки и сверлил Виолу взглядом до тех пор, пока неловкость не стала для нее невыносимой. Она густо покраснела, замялась и, в конце концов, потушила глаза.

Вздохнув, Ян отошел от Виолы и направился к сумке, которую принес ей из дома.

— Тут у меня кое-какие мелочи, которые могут пригодиться вам ночью.

— Ночью?

— Помочь вам раздеться? Я прекрасно разбираюсь в корсетах.

Виола ничего не ответила, она была то ли слишком разгневана, то ли слишком шокирована для этого.

— Ну нет — так нет. — Герцог бросил сумку на постель, повернулся и пошел к двери. — Вернусь позже, Виола. Сладких снов.

Ее глаза вдруг округлились в панике.

— Нет. Стойте…

Ян выскочил наружу и тут же закрыл и запер за собой дверь. Ухмылку, заигравшую на его губах, он не сумел бы скрыть, даже если бы попытался.

Два часа. Он даст ей два часа, чтобы вымыться, переодеться в старую ночную сорочку Айви, забраться под одеяла, расслабиться и подумать о грядущей ночи…

Это будут самые долгие два часа в его жизни.

 

Глава 16

Виола гипнотизировала потолок, немного нервничая и понимая, что не уснет, проведя полдня в дреме. После того как герцог ушел, она нашла лампу на одной из угловых полок, но решила не зажигать ее, поскольку у нее не было ни книг, ни вышивки и совершенно ничего, чем можно было бы рисовать. Ян в самом деле пытался воссоздать для нее условия темницы, в которых сам когда-то провел пять недель. Он не оставил ей ничего, кроме собственных мыслей. Впрочем, к его чести нужно было сказать, что по крайней мере постель была чистой и мягкой, а хижина теплой.

И все-таки молчание давило на Виолу. Прожив несколько лет в большом городе, она привыкла круглые сутки слышать уличный шум, и без него сельская тишь казалась почти оглушающей. В некотором смысле Яну повезло, что большую часть плена он провел в наркотическом тумане. По меньшей мере, ему не приходилось изнывать от скуки; лишенный способности осознавать время, он вряд ли замечал его течение.

После неожиданного и довольно спешного ухода герцога Виола несколько минут металась по комнате. Потом рассудила: грызть в тревоге ногти и досадовать, что Ян никак не хочет оставить прошлое в прошлом и жить дальше, бесполезно. Убрав остатки ужина, Виола долила в чайник воды из ведра, нагрела ее и часть использовала для второй чашки чая, а остальной, когда та немного остыла, вымыла лицо, шею и интимные места. Наконец, дошел черед и до сумки, которую герцог оставил ей на постели. Содержимое оказалось весьма скудным, по крайней мере, Виола не нашла там того, чего могла ожидать и в чем нуждалась леди. Но о самом необходимом герцог все-таки позаботился.

Виола обнаружила небольшой кусок простого мыла, маленькое полотенце и губку для купания, зубную щетку — без порошка, хотя лучше так, чем совсем ничего, решила она — расческу и бледно-розовую ночную сорочку с глубоким вырезом и короткими рукавами, которая, по всей видимости, принадлежала сестре Яна. Это была летняя сорочка, элегантная, милая и просто скроенная. Она выглядела не только нежной и женственной, но и удобной. К этому моменту ребра Виолы ныли так, будто их месяцами сдавливали деревянными досками.

Она быстро переоделась, радуясь, что надела корсет с застежками спереди и вечернее платье, в котором дотягивалась до большинства пуговиц и которое могла снять без посторонней помощи. Освободившись от нижних юбок, чулок и туфель, она вымылась, насколько позволял минимальный набор туалетных принадлежностей, почистила зубы, расчесалась, надела через голову сорочку и скользнула под одеяла.

Теперь, пролежав наедине с собственными мыслями больше часа, Виола опять терзалась прощальными словами Яна. Ей-то зачем думать о прошлом? В ее воспоминаниях гораздо больше порядка, чем в его — факт, мимо которого герцог просто не мог пройти.

Боже, она впервые в жизни чуть не упала в обморок, когда Ян объявил, что видел портрет Джона Генри и узнал его. Почти с первого дня как Джон появился на свет, Виола поняла, что они с Яном выглядят как отец и сын, и сразу же приняла горькую истину, что им ни за что на свете нельзя встречаться. С Палатой лордов она разберется потом, ведь возможные стычки между герцогом и его повзрослевшим сыном станут реальной проблемой лишь через много лет. О риске случайной встречи Яна с маленьким Джоном Виола иногда задумывалась и принимала некоторые меры предосторожности; это была одна из причин, по которой она немедленно отправила сына за город, как только узнала, что Ян вернулся в Лондон и ищет ее. Но она была совершенно не готова к тому, что Ян узнает его теперь, да еще и по портрету. Оставалось только все отрицать. Герцог определенно не дурак; он увидел и распознал свое отражение в картине. Но он упрям, эгоистичен и легкомыслен, если возомнил, будто она вот так просто признается, что родила от него внебрачного ребенка.

Как же ей хотелось все ему рассказать, объяснить свои поступки. Но даже при ее молчании, даже при очевидном факте, что ее сын как две капли похож на него, он должен понимать, почему она этого не делает, почему она не может этого сделать. Он должен понимать. Герцог Чэтвин был бастардом; он родился не от графа Стэмфорда. Его мать спала с другим мужчиной, и в результате на свет появился Ян и его сестра-двойняшка Айви. Лишь горстка людей знала об этом, в том числе она, Виола Беннингтон-Джонс — ибо она ловила каждое слово, слетавшее с измученных губ Яна, когда много лет назад он метался в бреду у нее на руках; ловила, складывала вместе и среди прочего узнала, что правда, которую он в двадцать лет услышал от умирающей матери, чуть не убила его, человека чести.

Возможно, Ян и не помнит, что говорил ей что-то важное, пока был в темнице. Быть может, ему невдомек, что ей открылась его самая страшная тайна. Но того факта, что он знает о своем происхождении, должно хватить, чтобы он понял: она ни единой живой душе не скажет, что ее сын тоже бастард. Он должен это понимать. Как бы ей ни хотелось открыться Яну и рассказать все подробности (хотя бы для того чтобы облегчить совесть и утешить его, объяснив, что никто над ним не надругался), существовала ничтожно малая вероятность, что он использует эту информацию против нее — возможно, даже попытается отнять у нее сына или упечь ее за решетку, обвинив в каком-нибудь мошенничестве или вымогательстве. Он уже пугал ее этим. Откровенно говоря, Виола понятия не имела, имеются ли у герцога Чэтвина законные основания на нечто подобное, учитывая, что он не может доказать отцовство. Но не могла же она пойти к мистеру Дункану, обрисовать ему ситуацию и попросить совета. Вопрос был не просто щепетильным, но касался умышленного и, быть может, даже преступного обмана. В конце концов, для всех (особенно для них с Джоном Генри) будет лучше, если Ян просто оставит прошлое в покое. Даже если герцогу нет дела до ее ребенка — теплых чувств к мальчику она от Яна не ждала и никогда бы не потребовала — он должен хотя бы понимать, как трудно придется бастарду, если кто-то из пэров узнает о нем правду. Общество бывает очень жестоким, и Виоле оставалось лишь молиться Господу, чтобы ее упрямые отрицания сделали свое дело и Ян закрыл тему с отцовством. Рано или поздно ему просто придется смириться.

Сумерки уступали место ночи, мрак наполнял хижину, и Виола глубже зарывалась под одеяла. Странно, но она не чувствовала ни тени страха. Быть может, причиной тому был засов на двери и добротность самой постройки, или же она просто ощущала себя в безопасности на земле Яна. Хотя самого его не было в комнате, ее утешала мысль, что он рядом и по крайней мере не собирается морить ее голодом. А раз он не собирается морить ее голодом и был достаточно внимательным, чтобы принести ей ночную сорочку и расческу, значит, он позаботился, чтобы ей ничего не угрожало.

Виола закрыла глаза и чуть не улыбнулась, вспомнив выражение лица Яна за миг до того, как он выпустил ее из объятий. Он отчаянно хотел поцеловать ее, и ему было тяжело отпустить ее, не сделав этого. О да. И, к стыду своему, она не меньше желала этого поцелуя. Виола уже так долго не знала мужского поцелуя, мужского прикосновения, что воспоминания об этом, сегодняшняя близость к ощущениям, которые она испытывала девятнадцатилетней девственницей в руках Яна, заставили ее вздрогнуть под одеялами. Муж был внимательным любовником и заботился, чтобы она получала удовольствие в его постели. Но один только Ян был с ней в мечтах, фантазиях и помыслах всеми одинокими ночами, когда она лежала одна и отваживалась касаться тех сокровенных, грешных мест, которые он находил и распалял для нее много лет назад. Ян заставлял ее кричать и требовать еще, и только он дарил ей такое непостижимое, интимное наслаждение и желание делиться этим наслаждением через искусство, когда она не смогла больше делить его с ним.

Виола вздохнула, внезапно почувствовав себя возбужденной. Ей хотелось большего, и она жалела, что герцог оставил ее так скоро. Ее в самом деле не пришлось долго убеждать, что отдаться ему вновь будет не так уж страшно. Это определенно не станет грубым насилием и удовлетворит так много скрытых томлений! Каждый раз, лаская себя, Виола чувствовала вину, поскольку леди не должны были заниматься такими греховными вещами. Но запах Яна до сих пор не выветрился из хижины, ощущение его мускулистого тела до сих пор обжигало ее, и тяга собственной сексуальности на этот раз сделалась чересчур сильной, чтобы ее игнорировать.

Виола пробежала пальцами обеих рук по соскам, наслаждаясь дразнящим пощипыванием, и вдруг ей до боли захотелось почувствовать губы Яна на своих грудях, его ладони на каждом дюйме тела. Она ощутила прилив жара между ног, растущую потребность в нежных прикосновениях фантазии и, наконец, задрав сорочку до пояса, надавила двумя тонкими пальцами на интимные складки и начала ласкать теплую, влажную мякоть, распаляя страсть к герцогу.

Ян…

Засов на двери щелкнул.

Виола распахнула глаза; у нее замерло сердце. Внезапно хижина наполнилась светом, и на пороге появился герцог. Он держал в руках лампу и смотрел прямо на нее.

— Надеюсь, вы не спите, — медленно проговорил он.

Все тело Виолы вспыхнуло огнем, но она не смела пошевелиться, ведь Ян мог увидеть, откуда она убирает руки, и догадаться, чем она занималась. Впервые в жизни ей хотелось съежиться от стыда.

— Виола?

— Что? — прошептала или скорее прохрипела она.

Ян усмехнулся, закрывая и запирая за собой дверь.

— Прошу прощения. Я прервал ваши молитвы?

В голове у нее прояснилось, и она приказала:

— Отвернитесь.

— Отвернуться? — переспросил Ян, медленно подходя к ней.

— Леди нужна минутка, — процедила сквозь зубы Виола.

— Ах.

Вместо того чтобы сделать, как сказано, герцог шагнул к печи и поставил лампу на полку на такой высоте и под таким углом, чтобы она освещала большую часть комнаты.

Виола быстро опустила сорочку до лодыжек и села на постели, благопристойно натянув одеяло до шеи.

— Что вы здесь делаете, Ян?

Герцог снова повернулся к ней и, плотоядно улыбнувшись, уверенно направился к постели.

— Хотел показать вам кое-что и решил, что раз вы проспали почти весь день, то вряд ли будете уставшей.

— Что же вам так срочно понадобилось мне показать? — скептически спросила она.

Поставив лампу на полку у печи, Ян поднял небольшую сумку, которую принес с собой.

— Что-то, что может освежить вашу память.

Виоле это расплывчатое объяснение откровенно не понравилось.

— Вам не пристало здесь находиться. Вы нарушаете приличия. Я в ночной сорочке. В… кровати. Если это можно назвать кроватью.

Ян посмотрел на нее, и, по мере того как он вглядывался в каждую черточку ее лица, улыбка медленно сползала с его красивых губ. Он нагнулся к Виоле и сел рядом с ней на постели.

— Позвольте взглянуть на вашу руку.

Виола почувствовала, что ее сердце забилось быстрее — в равной мере от близости Яна и от его сверлящего взгляда.

— Руку? Зачем?

— Просто позвольте на нее взглянуть, Виола. Не пререкайтесь.

Немного поколебавшись, Виола сделала, как он велел, вытащив руку из-под одеяла и протянув ее ладонью вверх.

— Вы объясните, к чему все это?

Ян слегка прищурился и обхватил пальцами ее запястье.

— Сами не догадываетесь?

Она сглотнула, заметив, какой мертвой хваткой вцепился в нее герцог и сколько в нем уверенности. Внезапно ее захлестнуло недоброе предчувствие.

— Нет. А что, должна?

Несколько долгих секунд Ян продолжал наблюдать за ней, лаская большим пальцем ее ладонь. Потом он наклонился к полу, опустил руку в сумку и вытащил оттуда тонкую красную атласную ленту длиной около пяти футов.

— Что вы делаете? — воскликнула Виола, уже не в силах скрывать растущую тревогу.

Герцог не ответил. Быстрым движением он трижды обернул середину ленты вокруг ее запястья, потом поднял ее вместе с рукой и принялся ловко привязывать свободные концы к металлическому столбику в головах кровати.

— Что… — в недоумении выдохнула Виола. — Ян, прекратите! Вы не можете привязать меня, как животное!

— Как вы поступили со мной? — сухо отозвался он, закрепляя концы прочным узлом.

— Я ничего подобного не делала! И вы джентльмен. Это… — Виола подергала рукой, но лента крепко ее держала; она предприняла неловкую попытку сесть на постели. — Это абсурдно.

Доведя дело до конца, Ян откинулся на спинку койки, чтобы оценить результат. Виола ошарашенно взирала на плоды его трудов. Рука была закреплена достаточно свободно, чтобы ее можно было опустить в правый угол, а запястье стянуто плотно, хотя и не передавлено до потери чувствительности. Однако концы ленты Ян завязал тройным узлом, и она не вырвется, пока он не посчитает нужным ее освободить. Или пока она не сумеет распутать узел пальцами свободной руки.

Эту возможность герцог, как видно, предусмотрел, ибо в следующий миг опять нагнулся к сумке и извлек из нее еще одну ленту, точно такой же длины, как первая.

— Теперь вторую.

Глаза Виолы расширились от ярости и шока.

— Ни за что, — прошипела она. — Ян, это нелепо. Ваша мысль понятна. С вами дурно обращались. В этом я с вами целиком и полностью согласна. Но я отказываюсь отдаваться вам и позволять.

Герцог оборвал ее, внезапно поднявшись с койки, сдернув одеяла с ее тела и так быстро схватив ее за правую руку, что она опомниться не успела, как он уже обернул атласную ленту вокруг ее запястья и начал привязывать свободные концы к столбику справа от ее головы.

— Скажите спасибо, что это не цепи, — бросил он, проверяя узлы и еще крепче затягивая каждый, прежде чем отступить на шаг и смерить ее взглядом.

Виола внутренне сжалась. Никогда еще она не чувствовала себя такой униженной и уязвимой, как теперь. Прикрытая одной только тоненькой летней сорочкой, которую, к счастью, успела опустить до лодыжек, она лежала на матрасе полностью во власти герцога, привязанная за оба запястья, а он скользил по ней темным, бесстыдным взглядом, не пропуская ни одного изгиба, от кончиков пальцев на ногах до спутанных волос, рассыпавшихся по подушке.

— Вот теперь мы поговорим, Виола, — чуть ли не промурлыкал Ян, упиваясь своей властью. — И думаю, что теперь, когда пленница вы, это поможет освежить память нам обоим.

Виолу трясло, во рту у нее пересохло, мысли путались.

— Вы сумасшедший.

Ян усмехнулся.

— Это уже забавно.

— Забавно? Будете неделями держать меня на привязи? Кормить бульоном и хлебом? Бросите меня здесь умирать?

Все веселье исчезло с лица герцога; он снова сел рядом с Виолой и скрестил на груди руки.

— Хоть я и считаю, что только сумасшедший мог похитить дворянина, неделями держать его на цепи и кормить одним протухшим бульоном да хлебными крошками, я бы никогда не сделал с вами такого, Виола. Хотите верьте, хотите нет, но мне больно слышать, что вы считаете меня способным на подобные низости после всего, что между нами было, хорошего и дурного. — Он выдержал паузу, потом склонился к ней и прошептал: — Тем более теперь, когда я знаю, что вы мать моего сына.

Странное ощущение теплоты охватило Виолу, а вместе с ним щедрая доля раскаяния, которое Ян, несомненно, и хотел ей внушить. Но, откровенно говоря, в этот момент она не чувствовала от него физической угрозы, только тревогу по поводу его сиюминутных намерений.

— Сейчас, — начал он, — я буду задавать вопросы, а вы будете давать на них полные и правдивые ответы.

Надеясь, что герцог не заметит, Виола легонько потянула за одну из лент, чтобы проверить, насколько она крепка. Лента не поддалась.

— Я хочу знать, — продолжал Ян, глядя ей прямо в глаза, — пользовались ли вы мной интимным… сексуальным образом, пока я лежал без сознания в темнице.

Ее пульс ускорился.

— Разумеется, нет. Я же говорила. Я… я просто обмывала вас, когда могла, ухаживала за вами. И только.

Его темные глаза проницательно сощурились, он сделал глубокий вдох, но не отвел взгляда.

— А как насчет моментов, когда я полностью или частично находился в сознании?

Виола сглотнула.

— Нет.

Угол его рта слегка приподнялся.

— И все-таки, как мы уже обсуждали сегодня, я помню, что женская рука ласкала меня, Виола, пока я не достиг кульминации. Зачем вы лжете мне сейчас, вместо того чтобы просто признать это?

Смущенная прямотой герцога, Виола почувствовала, что ее лицо заливает краска. Закрыв глаза, она упрямо замотала головой.

— Ваши воспоминания смутны, Ян, и вообще, я отказываюсь говорить на такие интимные, непристойные темы.

Несколько секунд ничего не происходило. Потом Виола ощутила легчайшее прикосновение пальцев Яна, медленно заскользивших по ее прикрытой льном левой груди.

Ошеломленная, она схватила губами воздух; ее глаза распахнулись. Ян смотрел на нее, и теперь его взгляд был не просто сосредоточенным, но жгучим.

— Мои воспоминания могут быть смутными, — хрипло ответил он, — но я определенно помню женскую руку на своем теле. Мне бы очень хотелось думать, что она была вашей. А теперь скажите еще раз, что вы помните.

Виола ерзала на постели, не в силах укрыться от его прикосновения.

— Ян, пожалуйста, давайте не будем…

Герцог оборвал ее, перевернув ладонь и проведя костяшками пальцев по той же груди, но надавив чуть сильнее. Соски Виолы затвердели под тканью, дыхание перехватило.

— Виола?

Теперь она понимала, чего добивается герцог. Он будет штурмовать ее лаской до тех пор, пока не узнает от нее все, что ему нужно. Конечно, она может лгать или говорить то, что ему хочется слышать, или же позволить любить себя вот так, отдаваться ему, лежа привязанной к кровати, в лесной хижине, где на мили вокруг кроме них ни души. Пять лет назад она была вольна любить его или отпустить, а теперь эта власть оказалась у него в руках. И он об этом знал. Этот тотальный контроль над ней, эту возможность использовать ее и погубить, если ему так вздумается, он задумывал с самого начала.

Уступая наконец, Виола остановила на герцоге пристальный взгляд и прошептала:

— Вы умоляли меня коснуться вас, Ян.

Секунду-другую он как будто не мог уловить смысла ее слов. Потом сел чуть ровнее, убрал руку от ее груди и нахмурился.

— Умолял.

Он произнес это утвердительным, а не вопросительным тоном, и по его лицу и голосу Виола поняла, что ее неожиданный ответ не только изумил его, но и поставил в тупик.

Она вздохнула.

— Возможно, правильнее будет сказать, что вы просили меня остаться и… утешить вас.

— Понятно. — Он провел рукой по волосам, заметно теряясь. — И вы по первому требованию удовлетворили мои физические нужды?

Почему из его уст это звучит так примитивно и мерзко? Раздраженная, Виола ответила:

— Не так, вовсе не так. В моей заботе о вас не было ничего вульгарного или… аморального. Поначалу в ней даже плотского ничего не было. Вам было одиноко и страшно. Вы… вы… — Она смолкла и прикусила нижнюю губу. — Неужели вы действительно ничего этого не помните?

Ян покачал головой.

— Не все подробности. Пожалуй, в моей памяти осталось ровно столько, чтобы я мог распознать, лжете вы или нет.

Хотя Виоле ничего другого не оставалось, кроме как верить Яну, у нее зачесался нос, и она вдруг мысленно прокляла герцога за то, что тот ведет себя как властолюбивый осел и ставит ее в такое непристойное положение.

— Не о чем больше рассказывать, Ян, — с досадой продолжала она. — Вы были в отчаянной ситуации. Вы пролежали в темнице несколько дней, иногда теряя сознание, иногда приходя в него. Я купала вас, ложилась рядом с вами, согревала, когда вам было особенно холодно, обнимала вас, когда вам этого недоставало и когда вы просили меня об этом. Одно тянет за собой другое, и в конце концов, в какой-то момент, когда я была рядом, вы… вы пришли в…

— Возбуждение?

Виолу охватил жар, но она удержалась от желания отвести глаза от пронизывающего взгляда герцога.

— Вы попросили помочь вам снять… напряжение, а когда я заколебалась, взяли меня за руку и… это… это просто случилось…

Брови Яна взлетели ко лбу, и он почти улыбнулся. Почти.

— Очень мило, Виола.

Она снова заерзала.

— Вот и хорошо. Теперь вы знаете подробности, так что отпустите меня. Пожалуйста. Держать меня вот так, связанной, просто нелепо. Для джентльмена такое поведение совершенно неприемлемо.

Ян пропустил ее требование мимо ушей.

— Вам тоже понравился этот интимный момент?

Виола боялась, что он спросит нечто подобное. Храбро задрав подбородок, она деловым тоном ответила:

— Я ухаживала за вами, ваша светлость. Я не хотела, чтобы вы были несчастны, и не хотела, чтобы вы умерли. Для меня это было скорее обязанностью.

Ян расхохотался.

Виоле захотелось скрутиться в комочек под одеялами.

— Будьте добры, развяжите меня и уходите. А еще лучше верните меня домой.

— О, ни за что на свете, милая, — посмеиваясь, ответил Ян. — Мы только начинаем.

— Господи, да не о чем нам больше разговаривать, — процедила она сквозь стиснутые зубы.

Герцог продолжал рассматривать Виолу, и его смех постепенно утихал. Наконец, он сказал посерьезневшим тоном:

— Вы бриллиант, не так ли?

Виола откинулась головой на подушку, поддавшись внезапной меланхолии.

— Бриллиант без огранки ничем не лучше камня.

Несколько мгновений герцог ничего не говорил. Потом спросил:

— Где вы это слышали?

— От матери, — без запинки ответила Виола. — Она всегда напоминала нам с сестрами, что мы не родились благородными леди и потому должны проникать в общество, раскрывая его тайны и подражая ему. — Она ухмыльнулась, глянув сначала на одну из лент, потом на стену хижины, и голосом, полным досады и сарказма, добавила: — И посмотрите, к чему привели все мои старания угодить ей. Она бы точно пришла в ужас.

С силой выдохнув, Ян склонился над ней и поймал ее взгляд.

— По правде говоря, если вы меня чем-то и восхищаете, Виола, так это своей огранкой. Великолепной огранкой. Каждый раз, когда мой взгляд останавливается на вас, я вижу не камень, а рубин, алмаз или изумруд. Блистательная, милая, искушенная. Из сельской мисс вы сумели сделаться настоящей леди. Такой подвиг не каждому под силу. — Он осторожно положил ей на живот ладонь и принялся поглаживать ребра большим пальцем. — Вы одна из самых восхитительных женщин, каких я знал, и поверьте, дело не в том, чему вы научились или чему подражаете. Дело в вас самой.

Тембр его голоса завораживал Виолу, растапливал ее изнутри, заставляя — хоть на мгновение — почувствовать себя прекрасной и желанной. Пусть герцог презирал ее как личность, но в этом отношении он говорил совершенно искренне. Она сердцем это знала.

— А теперь, — едва слышно прошептал он, — я хочу знать, нравились ли вам те ласки так же, как мне.

Она замялась.

— Ян, я не хочу об этом говорить…

Герцог заставил ее умолкнуть, передвинув ладонь с живота на грудь, нежно сомкнув пальцы и замерев в таком положении.

У Виолы перехватило дыхание; глаза округлились.

— Так что вы говорили?

— Я… не знала.

— Вы не знали?

— Тогда. — Она облизала губы. — Я не знала, что происходит и как мне поступать.

— Потому что вы были девственницей.

Она кивнула.

Он помолчал. Потом стал очень нежно водить большим пальцем по соску, взад-вперед, и между ног Виолы внезапно разлилась тяжелая, горячая лава. Смущение захлестнуло ее, но она не могла заставить себя отвести взгляд.

— Я учил вас чему-нибудь? — хрипло спросил герцог несколько секунд спустя.

— Вы… показывали, — ответила она. — Я… я просто держала вас, а большинство… движений вы делали сами.

— Ясно.

Чем больше Ян слушал и ласкал ее, тем темнее становился его взгляд и тем чаще он дышал. Он медленно приходил в такое же возбуждение, как и она, и это было одновременно восхитительно и страшно.

— Сколько раз это случалось? — продолжал он.

— Я не…

Он приспустил ее ночную сорочку, оголив одну пышную грудь, и накрыл ее теплой ладонью.

В тревоге распахнув глаза, она пролепетала:

— Кажется, раза три. Ян, пожалуйста.

— Пожалуйста, что?

Она сглотнула.

— Пожалуйста, не причиняйте мне боли…

Его лицо сделалось мрачным, и он хрипло спросил:

— Вам сейчас больно?

Она растерянно заморгала.

— Нет…

Герцог едва заметно улыбнулся.

— Тогда можете быть уверенной, что я не причиню вам боли, Виола.

На это она ничего не сказала, только предприняла тщетную попытку увернуться от него. Продолжая пожирать ее взглядом, герцог начал медленно ласкать ей грудь, обводя сосок маленькими, легкими как перышко кругами. Через несколько секунд она уже едва дышала.

— Я умолял вас все три раза?

Виоле становилось очень трудно его понимать.

— Что?

— Я все три раза умолял вас ласкать себя или же иногда вы брали инициативу в свои руки?

Она не могла вспомнить. На самом деле.

— Не знаю, Ян. Не знаю. Правда.

Он резко отстранился, и из ее груди вырвался слабый стон.

— Теперь поговорим о картине.

Взбудораженная, Виола опустила взгляд и заметила, что герцог оставил ее грудь обнаженной.

— Может быть, сделаете одолжение и поправите мне сорочку?

Ян опустил глаза.

— Вряд ли. — В следующий миг его ловкие пальцы потянули за ворот и оголили вторую половину. — У вас прекрасная грудь, Виола.

С этими словами герцог склонился над ней и, зарывшись носом в пространство между грудей, принялся целовать ложбинку.

Виола застонала.

— Господи, Ян, прошу вас, перестаньте. Пожалуйста.

Он приподнял голову и посмотрел ей в глаза.

— Тогда расскажите о картине.

— Что… — она схватила губами воздух, — что вы хотите знать?

— На ней нарисованы мы с вами? — тут же спросил он.

— Нет, — с чувством заявила она.

Язык Яна нашел ее сосок, едва не заставив ее соскочить с матраса. По всей видимости, герцог ей не поверил.

— Это была фантазия, — прошептала она.

Спустя несколько секунд Ян снова поднял голову и посмотрел на нее.

— Мы никогда не занимались любовью в такой позе?

— Нет, клянусь.

Он пристально вгляделся в нее, пытаясь определить, говорит ли она правду. Потом тихо спросил:

— Такими вы представляли нас вместе?

Виола колебалась, но, почувствовав, что ладонь Яна начинает поднимать сорочку с ее лодыжек, выдохнула:

— Так мне грезилось, Ян, да. Так мне хотелось с вами быть. Но это было давно, когда я была молода и наивна.

Герцог ухмыльнулся.

— Не похоже, чтобы эту картину рисовал наивный художник.

Виола посмотрела в потолок.

— Итак, продолжал он, — если мы не занимались любовью в этой конкретной… позе, тогда как мы это делали?

Она молчала.

Ян вздохнул.

— Виола, мы оба знаем, что ваш ребенок от меня. Как он был зачат?

Она закрыла глаза.

— Это не ваш ребенок.

Герцог долго сидел рядом с ней без звука и без движения. Виола чувствовала на себе его взгляд, как будто он пытался проникнуть в ее мысли, быть может, пытался решить, продолжать эту нелепую игру или смириться, что она никогда не раскроет ему своих тайн, и отпустить ее. И вдруг, когда она уже собиралась предложить перемирие, его пальцы потянули за край сорочки, и он очень медленно начал ее поднимать.

Виола взмахнула ресницами; она снова посмотрела в глаза Яну, и во рту у нее пересохло, ибо в его взгляде она увидела такое упрямство, с каким никогда не сталкивалась прежде.

— Поскольку вы отказываетесь говорить правду и тем более сообщать детали, — пробормотал он, — похоже, придется мне вспоминать самому.

— Вспоминать не о чем, — возразила она, пытаясь быть рациональной.

Не слушая Виолу, герцог продолжал поднимать легкую ткань выше ее икр, выше коленей.

— Пожалуйста, не делайте этого, Ян, — прошептала она, хотя понимала, что ее слова звучат скорее как искусственная попытка леди соблюсти приличия, а не отчаянная мольба.

Ян продолжал смотреть ей в глаза, но замедлил движение, когда его пальцы достигли бедер.

— Тогда ответьте мне честно, учил ли я вас страсти, Виола? Касался ли вас так, как вы касались меня?

Ложь или правда — сейчас Виоле все казалось едино.

— Да.

В лице герцога блеснуло и тут же погасло удивление.

— Вы меня умоляли?

Жар охватил ее, и она замотала головой.

— Нет. Я… я не знала.

— Не знали?

Несколько секунд Виола молчала, но потом почувствовала, как пальцы Яна запорхали над мягкими завитками между ее бедер.

— Я не знала, чего ждать. Я ничего не знала.

Ян глубоко вдохнул.

— Понятно. Вы не знали, что такое оргазм?

Зажмурившись, Виола прошептала:

— Я не могу об этом говорить.

Ян продолжил ласкать ее. Потом успокаивающим, бархатным голосом спросил;

— Я довел вас до вашего первого оргазма, Виола? Заставил вас кончить.

Она замотала головой.

— Я не сумел вас удовлетворить?

Его голос прозвучал чуть ли не изумленно. С нарастающим чувством вины, смущения и отчаяния Виола сказала:

— Я не помню, Ян, это было так давно…

Его смех помешал ей продолжить.

— Вы снова лжете, моя дорогая леди Чешир. Возможно, я не самый искусный любовник, но уж точно не худший, даже с подорванным здоровьем, как было тогда. И если я довел вас до кульминации, вам это запомнилось.

Виола захныкала, ибо в следующий миг Ян запустил пальцы ей под сорочку, так что они скользнули по ее интимным завиткам. Оголенная теперь почти до самых бедер, она инстинктивно скрестила ноги.

— Не поможет, — сказал герцог. Вставив обе руки между ее колен, он без особых усилий развел их и улегся на одну ногу, подперев голову локтем. Теперь, когда его тело мешало ей свести ноги, она была перед ним, как на ладони.

— Боже, какой вид. Весь день бы лежал и любовался.

Виоле хотелось плакать, кричать. Она понятия не имела, зачем мужчине вообще смотреть на укромные места леди, и уж тем более весь день. Как тут разобрать, дразнит ее герцог, говорит серьезно или просто пытается измучить унижениями. Но главное, ей отчаянно хотелось, чтобы он наклонился вперед на пять дюймов и поцеловал ее там.

— Вы хотите окончательно меня унизить? — прошептала она, не выдержав пристального внимания герцога, которое с каждой секундой становилось все нестерпимее. — Если так, то вы отлично справляетесь, ваша светлость.

Не дождавшись ответа, Виола смело взмахнула ресницами и обнаружила, что Ян наблюдает за ней, не сводя сощуренных глаз с ее лица.

— Я слышу ваш запах, Виола.

Она обомлела. Нет, эти слова не шокировали ее больше других. Но тон, которым их произнес герцог, так резко и кардинально изменился, сделался таким пронзительным, что она поняла: он вспомнил что-то интимное о ней и о времени, которое они проводили в темнице. Ее нервы натянулись, как струны; она облизала губы и ничего не ответила.

И тут она почувствовала палец, один палец Яна, которым он принялся бережно раздвигать завитки, точно пытался найти сокровище между складками. Она резко втянула в легкие воздух и затаила дыхание, но не смогла отвести взгляда от его глаз.

— Ответьте на мой вопрос, — сказал он низким, огрубевшим голосом.

Она не могла вспомнить, о чем он спрашивал.

— Я не могу… думать, Ян.

У него заиграли желваки.

— Я доставил вам удовольствие? — повторил он, продолжая дразнить ее пальцем.

— Господи, зачем вы это делаете? — спросила она, всхлипывая.

Его прикосновение сделалось наглее, он двинулся дальше.

— Вы становитесь такой влажной, — проговорил он. — Расскажите то, что меня интересует, и я прекращу.

Она не хотела, чтобы он прекращал! Но она не могла шевелиться, не могла сопротивляться, не могла перечить ему. Снова закрыв глаза, она повернула голову вбок.

— Да…

Ян остановился и слегка отодвинулся назад.

— Да? Я заставил вас кончить?

— Да.

Тихий стон сорвался с его губ, но Виола не могла понять, встревожила она его своим откровением или польстила его мужскому самолюбию. Посмотреть на него она не смела.

— Пожалуйста, уходите, Ян.

— Нет.

Он так тихо произнес это слово, что она едва расслышала его. В следующий миг она почувствовала, как его палец снова заскользил по ней, потом два, потом три пальца.

Герцог начал медленно гладить ее. Она захныкала, замотала головой, зажмурила глаза.

— Ян… нет…

— У меня еще один вопрос, — прошептал он, склоняясь над ней и касаясь губами ее бедер.

Она вздрогнула.

— Когда вы ласкаете себя, вот так, вы думаете обо мне?

Она потянула за ленты, тихо застонала и попыталась приподнять бедра, чтобы столкнуть с себя Яна, хотя понимала, как крепко он прижал ее собой и это бесполезно.

— Виола.

Напряжение внутри нее начало закручиваться в тугую спираль. Ее дыхание участилось, пульс ускорился. Наконец, она приподняла ресницы ровно настолько, чтобы увидеть, что Ян смотрит ей в лицо, буравит ее пристальным, серьезным взглядом.

— Вы фантазируете о том, как я занимаюсь с вами любовью? — бархатным шепотом спросил он. — Смотрите на свои картины, ласкаете себя и думаете обо мне?

Виола не могла поверить, что он спрашивает ее об этом, касаясь ее интимных мест и наблюдая, как его прикосновения доводят ее до вершин блаженства. Его взгляд и все его существо излучало пылкую решимость, и вдруг Виола поняла, как отчаянно ему хочется, чтобы она его хотела. Тогда и сейчас.

— Всегда, — выдохнула она, — и только о вас…

Герцог не ждал этого. На долю секунды он замер, и его черты обмякли от искреннего удивления. Потом он шумно сглотнул и посмотрел туда, где его пальцы гладили ее.

И тут, без предупреждения, как гром среди ясного неба, Виола почувствовала на себе его губы, потом язык и тихо вскрикнула от изысканного удовольствия. Не обращая внимания на изумление и шок, в котором она застыла, Ян широко раздвинул ей колени, получая к ней лучший доступ.

Войдя в ритм, он принялся ласкать ее, любить ее ртом, и она отдавалась удовольствию, поднимая бедра навстречу каждому его движению. Всего через несколько секунд напряжение снова достигло сладкого предела. Виола вцепилась в ленты и захныкала, чувствуя, что Ян толкает ее к краю. А когда его палец скользнул в нее, давление стало невыносимым, и она взорвалась.

Выгнувшись, она застонала, всем телом чувствуя каждый мощный импульс. Ян продолжал восхитительное наступление еще несколько долгих секунд, пока не заметил, что она начала расслабляться, не услышал, что она задышала ровнее. Наконец, он отстранился и сел прямо. Промокнув рот простыней, он остановил взгляд на раскрасневшемся лице Виолы.

— Вы очень красивы, Виола, — задумчиво проговорил он.

Постепенно приходя в себя, она вдруг почувствовала себя беззащитной, подавленной, смущенной. Она закрыла глаза и отвернулась, не представляя, что говорить.

— Расскажите, что случилось. Скажите, что это мой ребенок.

Голос Яна оставался спокойным, но под мужской бравадой Виола чувствовала его смятение, тоску и немного обиды. Пришлось собрать в кулак все силы, чтобы не выболтать правды.

— Полагаю, теперь вы хотите взять меня, связанную и беззащитную перед вами? — спросила Виола, не глядя на него.

Несколько секунд прошли в напряженном молчании. Потом Виола услышала, что герцог потянулся к сумке. Открыв глаза, она заметила, что тот достал шестидюймовый нож. Склонившись над ней, Ян быстрым движением срезал обе ленты.

— Спокойной ночи, сударыня, — сухо сказал он.

С этими словами герцог схватил свои вещи и, даже не посмотрев в ее сторону, вышел из домика и снова запер наедине с мыслями.

 

Глава 17

Ян метался по кабинету, слишком растревоженный, чтобы спать, не способный сосредоточиться ни на чем, кроме Виолы и убогого положения, в которое он себя поставил, когда раздразнил ее, попробовал ее на вкус, а потом ушел, вместо того чтобы прибрать к рукам ее восхитительное тело и дать выход сексуальному напряжению, нараставшему в нем с тех пор, как несколько недель назад Фэйрборн представил ему удивительно чувственную, повзрослевшую леди Чешир. Теперь, проведя несколько часов в попытках рационально обдумать все это, он еще меньше понимал, почему ведет себя с ней так, и злился, что отказывает себе в собственных нуждах ради… чего? Своей чести? Ее чести? Что за вздор!

Виола не шла у него из головы. Кожа до сих пор хранила ее запах; стон, с которым она достигла вершины, стоял в ушах, одновременно успокаивая и раздражая чувства и заставляя голову болеть еще сильнее, чем полбутылки виски, выпитые им с тех пор, как он ушел из хижины. И все это ворошило его полустертые воспоминания, превращая его практичный, острый ум в месиво отчаянных метаний и растерянности.

Заниматься с Виолой любовью не было его главной целью, когда он шел к ней в хижину с лентами наготове. Он просто хотел припугнуть ее, показать свою власть над ней, дать ей почувствовать, каково это — быть ограниченным в движениях и под чьим-то контролем. И тут он, безусловно, преуспел. План отлично работал, по крайней мере, сначала. Эротические прикосновения позволили ему совмещать приятное с полезным. Он намеревался довести Виолу до того состояния, когда она взмолится о завершении, и тогда бросить ее наедине с неудовлетворенностью и невеселыми мыслями. Он вовсе не собирался доставлять ей оргазм — пока не оказался рядом и не оживил ее тело прикосновением, не почувствовал ее влажности, ее запаха и вкуса и не познал всей перехватывающей дух силы собственного желания. Все это помножилось на знание, что когда-то они уже были близки, и внезапно ему больше всего на свете захотелось подарить ей наивысшее физическое удовольствие и увидеть, как она им насладится.

Он бы всю ночь занимался с ней любовью, неторопливо погружаясь в нее, не заговори она так сухо и практично после ласки, которую он ей подарил, не жди она, что он воспользуется ею, как дешевой портовой девкой. Впрочем, в чем-то она была права, ведь они оба знали, что изначально он привез ее в Стэмфорд, чтобы добиться ответов и овладеть ею против ее воли. Ян просто не знал, что теперь делать с чудесной, упрямой, желанной леди Чешир, и, безусловно, именно поэтому пил сейчас в одиночку постылый виски у себя в кабинете, вместо того чтобы найти удовлетворение и мирно спать в ее объятиях.

Впрочем, больше всего его беспокоила собственная реакция на Виолу. Да, он нуждался в женщине, но ведь не настолько, чтобы без остатка растворяться в этой единственной, как будто его пять лет держали в клетке без доступа к прекрасному полу. И хоть убей, он не мог понять, почему из всех прекрасных дам именно эта, завладела его мыслями и желаниями настолько, что остальных он просто перестал замечать. Ян понимал, что уже не презирает ее так, как ему раньше казалось.

Разве можно презирать женщину, при этом восхищаясь ею и так страстно желая быть с ней физически? Откровенно говоря, он понятия не имел, какие чувства вызывает у него Виола, кроме абсолютного смятения.

Он даже не мог сказать, хочет ли по-прежнему ее погубить, что само по себе приводило его в замешательство. Похоже, расправа над Виолой потеряла всякое значение в тот миг, когда он увидел портрет ее ребенка, как две капли воды похожего на него. Уничтожить ее — значит уничтожить ее сына, а у него, честно говоря, не хватило бы духу ни на то, ни на другое. Мысль о том, чтобы жениться на Виоле, промелькнула у него в голове, но тут же исчезла. Она все равно не согласится, особенно после его заявления, что он скорее сгноит ее в тюрьме, чем даст ей свое имя. Деньги и титул ей не нужны, а к нему самому она не испытывает ничего, кроме обиды. Кроме того, последние годы он жил, сознавая, что должен заключить хороший брак, жениться на аристократке с чистой родословной. Он был бастардом, и эта истина, открывшаяся ему в зрелом возрасте, лишь укрепила его понятия о том, каким должно быть его будущее. Женитьба на простолюдинке — пусть и с титулом, которого она когда-то добилась удачным браком, — будет каждый день напоминать ему о лжи, в которой он живет, а для своих законных детей он хотел большего. Но как же мальчик? Что он должен или может — что он хочет — сделать для своего сына-бастарда? Тем более что Виола до сих пор не признает его отцовства?

Господи, ну и бедлам.

Ян остановился у письменного стола, от души приложился к бутылке, потом, сощурившись, посмотрел на каминные часы. Кажется, те показывали без малого три, но сказать наверняка было трудно. Переизбыток виски и недостаток света. Ян громко выругался и провел ладонью по лицу.

К этому моменту он был хоть сколько-нибудь уверен в одном — ему начинают порядком надоедать игры. Он устал выдавливать из Виолы правду. Устал разбираться, почему собственные чувства вдруг перестали поддаваться разумным объяснениям. Ему нужны ответы, а прямо сейчас ему больше всего нужна она.

Всегда, и только о вас…

Ян застонал и поставил то, что осталось от бутылки виски, на стол. Запустив пальцы в волосы, он вышел из кабинета — целеустремленный, взвинченный от разгоревшегося с новой силой желания и готовый к бою.

* * *

— Просыпайтесь, Виола.

Она встрепенулась, не зная, наяву слышит голос Яна и чувствует его присутствие, или он ей только снится. Потом захлопала ресницами и увидела в тени его лицо. Герцог возвышался над ее койкой, держа перед собой тускло горевшую лампу.

— Зачем вы здесь? — пролепетала она, садясь на постели и убирая со лба и щек сбившиеся пряди волос. — Который час?

— Около половины четвертого, — бросил герцог. Отойдя от койки, он направился к печи, поставил лампу на холодную поверхность, после чего вернулся и посмотрел прямо на Виолу. — Я не мог уснуть после нашей последней… стычки, хотя у вас, как вижу, трудностей не возникло.

Это немного смутило Виолу. Она не могла понять, что у герцога на уме, и главным образом потому, что он пробудил ее от крепкого сна, после которого она еще не успела собраться с мыслями.

— Насколько мне помнится, ваша светлость, — проговорила она, зевая, — вы пожелали мне спокойной ночи, когда уходили. Я была рада вам угодить, но вы и во сне меня преследуете?

Низким, огрубевшим голосом Ян сказал:

— Надеюсь, Виола, потому что вы долгих пять лет преследовали меня во снах.

Она говорила полушутя, но герцог оставался серьезным и, по всей видимости, готовым продолжать разговор об их прошлом. А это значит, что он наверняка вернулся спорить. Но почему теперь? Виола обвела его взглядом, заметив, как он напряжен, как спутаны его волосы. Герцог вернулся к ней в тех же темных брюках и простой льняной рубашке, в которых уходил накануне, только теперь они выглядели мятыми. Рукава были расстегнуты и подкатаны к локтям, под развязанным воротом проглядывалась волосатая грудь. Ян выглядел серьезно озабоченным чем-то, и, хотя он неотрывно смотрел ей в глаза, когда он поднял руку, чтобы почесать затылок, к ее изумлению или, скорее, внезапному прозрению, он вдруг пошатнулся.

— Ян, вы пьяны?

Герцог слабо улыбнулся.

— Не совсем. Просто оглушен до той степени, чтобы задуматься, какой одинокой может быть жизнь одиночки.

Виола фыркнула и закатила глаза.

— Если вы в самом деле понимаете, о чем говорите, то вы точно пьяны.

— Думаю, — тихо заметил он, — что уж вы-то и без алкоголя знаете, каким горьким бывает одиночество.

Его слова попали в цель, и Виола подавленно опустила плечи. В зависимости от того, сколько спиртного он выпил, этот разговор может сложиться очень нелегко. Но если он ищет ссоры, то она вряд ли сумеет ему помешать, а потому лучше, наверное, принять бой, чем забиваться в угол. Мгновение спустя Виола сбросила одеяла и встала с постели, уперев руки в бедра и без страха взглянув на герцога.

— Ближе к делу. Зачем вы здесь? — опять спросила она, черпая решимость в нарастающем раздражении.

Глаза Яна тут же вспыхнули заметным сексуальным голодом. Его взгляд медленно заскользил вниз, а потом вверх по ее телу, заставив ее пожалеть, что она встала с койки.

— Дамам с вашей внешностью, — пророкотал герцог, — должно быть запрещено законом стоять полунагой перед мужчиной, который уже сто лет не наслаждался девичьими прелестями.

Виола обомлела, чувствуя, как ускоряется ее пульс. Скрестив на груди руки, она стала переминаться с ноги на ногу. До нее начала доходить истинная причина неожиданного возвращения герцога, и она вдруг поняла, насколько уязвимо ее положение.

— Так вот в чем дело, — сухо сказала она, с напускной смелостью задирая подбородок. — Вы пришли, чтобы переспать со мной сейчас, чтобы взять меня, когда вам удобно, застать меня врасплох, спящей, доказать свою полную власть надо мной, нарушив мой сон.

Ян ухмыльнулся.

— С чего это вы взяли, будто сейчас я только и хочу, что переспать с вами?

Обращение с ней как с идиоткой только еще больше вывело ее из себя.

— Может быть, с того, что здесь больше нечем заняться? — язвительно парировала она. — С того, как вы на меня смотрите? — Она помолчала и добавила: — Вы же этого хотите, не так ли? Или вы вернулись, чтобы выпить чаю?

— Я вернулся, чтобы быть с вами.

Этот хриплый ответ потряс ее до глубины души. Такая уклончивость была не в духе Яна, и романтического шепота, каким говорят любовники, она от него никак не ждала. Оставалось винить во всем алкоголь.

— Чтобы быть со мной?

Герцог покачал головой и провел ладонью по лицу.

— Виола, вы все усложняете…

— Что я усложняю? — перебила она, недоумевая, что он обвиняет ее в чем-то теперь, притом что сам уходит от ясности. — Неужели вы в самом деле думаете, что я поверю, будто вы пришли поболтать со мной о теплой летней погоде или позвать с собой на рыбалку? — Она медленно покачала головой, до конца постигнув его полуночный замысел. — Нет, ваша светлость. Вы вернулись, чтобы досадить мне, упиться властью, которая простирается даже над моей способностью отдыхать, разбудить меня, еще раз порадовавшись тому факту, что я заперта здесь вам на потеху, а потом воспользоваться моим телом, чтобы удовлетворить свои плотские желания. Вы будете делать это снова и снова, пока я не наскучу вам и вы не отправите меня домой. Я права?

Методично перечислив все мотивы герцога, она, очевидно, задела его за живое. Его взгляд помутнел, он стиснул челюсти и поджал губы.

— Зачем так неприглядно это перекручивать? — сдавленным голосом спросил он. — Как будто я хочу, чтобы вы лежали здесь тряпичной куклой, пока я буду бездушно справлять свои физические нужды?

Выпрямив спину и расправив плечи, Виола решила, что настал момент поговорить начистоту; терять ей уже было нечего.

— Затем, Ян, — почти шепотом проговорила она, задыхаясь от эмоций, — что по большому счету нас связывает только боль и скорбь, сожаления и, в вашем случае, жажда мести. Мы не пара, и, думаю, вы понимаете, что я не из тех женщин, которые хотят или могут быть чьими-то содержанками. Вы можете желать меня, но это не более чем мужская похоть. Мы оба знаем, что уж чего вы не хотите, так это заниматься со мной неспешной, страстной, осмысленной любовью. Не для того вы меня сюда привезли, и я не настолько наивна, чтобы ждать от вас этого.

Несколько секунд он стоял, ошеломленный, быть может, даже шокированный ее откровенностью, и молча скользил по ней взглядом. Потом его лицо вдруг посуровело, и воздух между ними буквально затрещал от статического напряжения.

— Бог мой, какая… логика, — протянул он многозначительным, холодным шепотом. — Удивительная прозорливость, учитывая явное отсутствие понимания.

Отсутствие понимания? Виола слегка нахмурилась, теряя уверенность из-за резкой смены его настроения и объекта внимания. Все-таки она отказывалась ему уступать.

— Я не идиотка, Ян.

Герцог ухмыльнулся.

— Но вы наивны, если думаете, что единственная причина, по которой вы здесь, это бездушное спаривание.

— Ах, разумеется, — огрызнулась она. — Не будем забывать о контроле и унижении.

— Вы глубоко заблуждаетесь, если думаете, что ваш плен призван удовлетворить меня и мою жажду мести. — Он медленно покачал головой, и уголки его рта опустились в горьком презрении. — Дело не во мне, а в вас.

— Вы говорите загадками, — сказала Виола, настороженно поглядывая на герцога; ее пульс начал ускоряться. — Возвращайтесь домой, к выпивке, а меня оставьте в покое.

Полный новой решимости, Ян зашагал в ее сторону. Все признаки опьянения испарились, и вместо них на лице герцога проступила железная целеустремленность.

— Вы, в самом деле, не знаете, зачем я привез вас сюда? — спросил он ледяным, сдержанным тоном.

Недоброе предчувствие захлестнуло Виолу, и она едва заметно начала пятиться от медленно приближавшегося к ней герцога. Он пытался смутить ее, застать ее врасплох, но его конечная цель оставалась неясной.

— Отвечайте, Виола, — прошептал он.

Раздраженная, сбитая с толку, сердитая, она всплеснула руками.

— Я не понимаю, о чем вы спрашиваете и каких слов от меня ждете.

Ян ответил не сразу. Он продолжил сокращать расстояние между ними, пока не остановился прямо перед Виолой, нависнув над ней, сузив глаза до щелок, стиснув челюсти и непроизвольно напрягши плечи, из-за чего льняная рубашка натянулась на мышцах груди и рук. Виола сглотнула, глядя ему в глаза и не смея дышать, ибо понимала, что он прижал ее к стенке, загнал в угол у койки.

— Вам кажется, будто вы знаете, что я пережил, пять лет назад, — пробормотал он низким, полным страдания голосом. — Вам кажется, что некое подобие сопереживания, которое вы до сих пор ощущаете, доля вины в грехах родственников, которая продолжает вас угнетать, позволяет вам понимать. Но вина ничто в сравнении с беспомощностью, Виола, в сравнении с безысходностью. Вина ничто в сравнении с ужасом.

Виола внутренне сжалась, начиная осознавать, что герцог намерен заставить ее пережить свою боль. Нет, только не это. Он не понимает, как глубоки ее чувства к нему, как воспоминания о тех давних событиях перекроили всю ее жизнь, как страшно, когда твой любимый страдает.

— Вас не мучили кошмары, которые до сих пор преследуют меня, — продолжал он, — не изводила тревога, которая и сейчас окутывает меня с наступлением темноты, когда я остаюсь наедине с воспоминаниями, такими яркими, будто все это случилось вчера. Вы не просыпаетесь по ночам, объятые паникой и гневом, которых не можете ни игнорировать, ни объяснить, потому что каждый божий день напоминает вам, что вами владел невидимый демон…

— Перестаньте, Ян, — шепотом взмолилась она, упираясь ладонями ему в грудь в попытке оттолкнуть его.

Вместо этого герцог двинулся ближе, прижав ее всем своим телом. Оказавшись целиком и полностью в его власти, Виола уловила легкий запах виски и пьянящий мужской мускусный аромат, почувствовала жар его тела, исходящий от каждой упругой мышцы. Ян подавлял ее своей силой, врезался грудной клеткой в мягкую плоть ее грудей, а когда она повернула голову в попытке отстраниться, его дыхание обожгло ей щеку и скулу.

— Я хочу, чтобы вы ощутили мой ужас, Виола, — беспощадно продолжал он. — Хочу, чтобы вы познали мою беспомощность, посмотрели в лицо животному страху, который охватывает человека, когда у него отнимают все, что делает его благородным.

— Мне жаль…

— Я не хочу, чтобы вы меня жалели, — прошипел он сквозь стиснутые зубы. — Я хочу, чтобы вы узнали, что я пережил, узнали глубину моего гнева. — В неожиданном припадке душевной боли он стукнул кулаком по стене рядом с ней. — Я хочу, чтобы вы почувствовали то же, что чувствовал я!

Глаза Виолы наполнились слезами. Она задрожала и забилась в его руках, тщетно пытаясь вырваться. Герцог не позволил ей сдвинуться с места. Вместо того чтобы отпустить, он обхватил ее ладонью за скулы и повернул ее лицо, заставляя смотреть на себя.

— Я мужчина и до того проклятого дня жил как уважаемый, титулованный лорд и наследник графства. А потом две простолюдинки сумели перехитрить меня, накачать наркотиками, посадить на цепь и лишить меня мужественности…

— Неправда, — прошептала Виола.

— Ваши сестры оскопили меня, Виола. Физически или только глубоко в моем сознании, но они надругались надо мной. И в этот страшный час вы пришли и взяли мое семя без моего согласия и практически без моего ведома…

— Пожалуйста, Ян, перестаньте, — взмолилась она, и из ее зажмуренных глаз по щекам покатились слезы. — Все было не так…

— Для меня все было именно так!

Виола неистово замотала головой, хотя Ян продолжал крепко ее держать. В следующую секунду, к ее полному изумлению, он прижался бедрами к ее животу, заставив ощутить свою затвердевшую плоть. Она всхлипнула от внезапно поглотившего ее жара, ее дыхание участилось, колени подогнулись.

— Я искал вас, чтобы погубить, чтобы заставить вас страдать, как страдал я, — сказал он голосом, сдавленным от эмоций. — Однако новая встреча с вами сбила меня с толку, распалила мои страсти, вскружила голову томлением, которого я не могу понять. — Навалившись на Виолу еще больше, он зашептал ей в ухо. — Чувствуете, что вы со мной делаете, милая? Теперь вы понимаете мое смятение, мое унижение и возмущение тем, что вы, одна из женщин, укравших мою мужскую силу, продолжаете так ее будоражить?

Внезапно, не дав ей возможности ответить, Ян отпустил ее скулы и погрузил пальцы обеих рук ей в волосы, крепко прижав ее голову к стене.

— Теперь она всегда со мной, — сказал он, проводя кончиком носа по ее уху и виску; его голос превратился в хриплую смесь ярости, негодования и жгучего желания. — А больше всего меня бесит, что пять долгих лет во сне и наяву меня преследовала одна женщина — вы. Только вы сможете удовлетворить мое вожделение. Можно ли вообразить нечто более абсурдное? — Он с отвращением усмехнулся. — Вы демон моих кошмаров, Виола. Но мой самый тяжкий проступок в том, что я не могу заставить себя ненавидеть вас. И когда я касаюсь вас вот так, когда вы так близко, почти нагая и целиком в моем распоряжении… — Он спрятал голову в изгибе ее шеи и глубоко вдохнул, потом провел языком по ее горлу. — Когда я чувствую ваш вкус и запах и вот так обнимаю вас, мне становится страшно, что я никогда от вас не избавлюсь, что вы вечно будете преследовать меня, ночь за ночью.

Тихо застонав, Виола прижалась к нему бедрами.

— Пожалуйста…

— Пожалуйста, что? — прошептал он ей в ухо. — Отпустить вас? Или взять здесь и сейчас, быстро и жарко, удовлетворив нас обоих?

— Ян… — выдохнула она, когда он опустил одну руку, ущипнул ее за сосок, а потом провел по нему большим пальцем.

— Все равно между нами только похоть, — с горечью заметил он, мягко скользя губами по ее скуле. — Вы сказали, что не хотите и не ждете от меня страстной, осмысленной любви, но я могу взять вас точно так же, как вы овладели мной пять лет назад, удовлетворить ваше желание, позаботиться, чтобы вам понравилось. — Он снова вдавил в нее свою затвердевшую плоть и нежно прикусил мочку уха. — Этого вам хочется, Виола? Вы хотите, чтобы я помог вам кончить?

Она не могла дышать, не могла думать и фактически не могла пошевелиться в крепких объятиях Яна. Его тело вжималось в ее плоть, одной рукой он держал ее за волосы, второй ласкал ей грудь. Он заставлял ее сходить с ума от желания, молиться на один только его поцелуй, мечтать, чтобы он касался ее везде и дразнил до забытья. Но главное, она всем сердцем чувствовала его неудовлетворенность и безысходность, его негодование на то, что им воспользовались, и на то, что он до сих пор не сумел простить своих похитителей. Вдруг она поняла, что единственный доступный ей способ помочь Яну спасти душу, это принять его чувства такими, какими он хочет их показать, здесь и сейчас.

Поежившись в его объятиях, Виола подняла руку и с силой обхватила его ладонью за подбородок. Он отстранился ровно настолько, чтобы посмотреть ей в глаза.

Голосом, полным страха и пылкого желания, которое, дай-то Бог, не ускользнуло от Яна, она хрипло пробормотала:

— Я хочу почувствовать то, что чувствовали вы.

На долю секунды в его темном взгляде блеснуло удивление. Потом он издал низкий, гортанный стон, отпустил ее и так быстро развернул спиной к себе, что она ахнула от неожиданности. Не успела она задуматься о его намерениях, как он распластал ее ладони по стене, на уровне плеч, и опустил ее ночную сорочку к ребрам, оголив ее сверху до талии. Быстро обвив ее руками, он притянул ее к себе на пару дюймов ближе, получая более свободный доступ, протиснулся одной ладонью к ее груди, а второй согнул ее правую ногу в колене и заставил упереться ступней в край койки. Поставив ее, как ему хотелось, Ян впился губами ей в шею и беззастенчиво заскользил свободной рукой вниз, пока его пальцы не начали подбираться к ней сзади.

Коснувшись ее, наконец, он резко вдохнул: она вздрогнула от контакта, такого пламенного и быстрого, такого шокирующего и совершенно ей неподвластного. Ян казался одержимым целью, слепым ко всему, кроме текущего мгновения, беспощадным в своей решимости. Одной рукой он ласкал ей грудь, а другой легко как перышко дразнил ее внизу, заставляя открыться кончикам его пальцев.

Он принялся осыпать нежными поцелуями ее шею и плечо, посасывая мочку уха и лаская ее все настойчивей. Ян целенаправленно толкал ее к границе безумия, а она была пленницей его желаний, не способной пошевелиться, повернуться к нему, посмотреть ему в глаза и прочесть в них его чувства. Всего через несколько секунд ее дыхание сбилось и тело настроилось на ритм, который задавал герцог. Она ловила каждое его движение, каждый перебор пальцев по нежным, чувствительным местам на ее теле, каждый толчок, которым он приближал ее к вершине…

Внезапно Ян отпустил ее. Она застонала в сладкой агонии, но герцог с такой же быстротой убрал руку от ее груди и утопил ее в волосах, запутавшись пальцами в длинных прядях.

— Вы такая влажная и возбужденная, — низким, бархатным голосом прошептал Ян. — Чувствуете то, что чувствовал я, милая? Ласку руки кого-то невидимого, доводящую вас до границ наслаждения?

Виоле хотелось ударить его, бежать от него, умолять, чтобы он занимался с ней любовью всю ночь. Но нет, он загнал ее в ловушку, заставил изнемогать от жажды по нему, метаться в стремлении достичь кульминации, почувствовать его внутри себя. И он знал это.

Судорожно вдохнув, она пробормотала через плечо:

— Честно говоря, я никогда не хотела мужчину сильнее, чем теперь, Ян. Но в отличие от вас, тогда, в темнице, я никогда, ни за что в жизни не стану об этом умолять.

Казалось, прошли секунды, прежде чем герцог уловил смысл ее слов. И тогда она почувствовала, как его пальцы очень медленно натянули ей волосы до состояния легкой боли. Виола зажмурила глаза, побаиваясь, что Ян швырнет ее через всю комнату в приступе ярости. Вместо этого он хрипло застонал, обхватил ее свободной рукой за бедра и рывком прижал к своему нагому телу.

Виола чуть не взвизгнула от контакта, такого знойного, эротичного и неожиданного. Она понятия не имела, когда Ян успел раздеться, но когда он уперся затвердевшей, горячей плотью ей в ягодицы, этот мелочный, банальный вопрос мгновенно перестал ее волновать.

Внезапно пальцы Яна оказались в ее интимных завитках. Они играли, гладили, продвигались глубже, раздвигая ее и нащупывая бутон ее наслаждения. Ян оттянул ее голову немного назад, чтобы добраться до лица, и стал прижиматься губами к ее скулам, сосать мочку уха, целовать горло и плечо. Его горячее дыхание сбивалось и смешивалось с ее вздохами. Очень скоро он опять довел ее до грани.

Виола начала ритмично двигать бедрами, тихонько всхлипывая и наваливаясь спиной на плечо Яну, чтобы открыть ему доступ к шее и скулам. Его губы дразнили ее нежную плоть, посасывали, целовали, лизали, пока наконец она не начала стонать, а напряжение в ее теле и мыслях не приблизилось к вершинам экстаза. Тогда Ян снова дернул ее за волосы и повернул ее лицо так, чтобы поймать ее рот в обжигающем поцелуе.

Ян опять застонал, еще сильнее разжигая ее удовольствие. И вдруг она почувствовала, как он передвинул кончик своей плоти и нацелил его ей между ног.

Виола еще больше расслабилась в его объятиях и поставила ногу на койке так, чтобы открыть ему более свободный доступ. Она не знала, как вести себя в этой позиции, но находилась на грани оргазма и отчаянно хотела, чтобы герцог в нее вошел. Виола никогда не занималась любовью стоя, ее никогда не брали сзади, и все это, с Яном, складывалось в самый чувственный, самый взрывной эпизод ее сексуальной жизни. Она тихо застонала, когда он стал целовать ее, сосать ее язык, гладить ее той же рукой, которой прижимал к себе, погружая пальцы ей между ног, лаская, подготавливая…

И тут он сделал рывок, потом еще один и продолжил двигаться вверх, пока не наполнил ее. Она вскрикнула, освобождаясь от его губ. Боль была не такой сильной, как в первый раз, в темнице, но достаточно острой после долгих лет воздержания, чтобы сковать ее тело.

Войдя глубоко, Ян замер, высвободил пальцы из ее волос и обвил ее рукой, стиснув грудь и принявшись дразнить сосок. За считанные секунды боль утихла, и он принялся снова поглаживать ее между ног, быстро унося ее к вершине.

Виола закрыла глаза, с наслаждением чувствуя герцога сзади, на себе и внутри себя. Ян сдерживался, чтобы она достигла кульминации первой. И когда он начал водить языком по ее горлу, постанывая ей в ухо и согревая дыханием, которое становилось все горячее от страсти к ней, она достигла пика и внутри нее начал извергаться вулкан наслаждения.

Она вскрикнула и забросила руки за спину, хватая Яна за голову и крепко сжимая пальцы в его волосах. Он ласкал ее, дрожащую в экстазе, не выпуская из сильных рук ее грудь и ногу, и начал ритмично двигаться внутри нее.

— Господи, Виола… — Он втянул воздух сквозь стиснутые зубы. — Просто чувствовать вас… это…

Из его груди вырвался рык, он задвигался быстрее и жестче, вцепившись губами ей в шею, подминая ее под себя с дикой властностью, буквально лишавшей ее способности дышать. Она схватила губами воздух, и в этот миг Ян задрожал в ней и рванулся вперед в последний раз, задыхаясь, пряча лицо ей в волосы.

Виола замерла, борясь с внезапным желанием плакать, хотя понятия не имела, откуда оно взялось. Они с Яном не занимались любовью; в том, что они сделали, не было ни романтики, ни эмоциональной близости. И все же, пока они стояли вот так, соединенные во плоти у стенки рыбацкой хижины, она чувствовала, что Ян ей роднее любого другого мужчины в жизни. Нечто большее, чем удача, случай или сила воли двух человек, из раза в раз толкало их навстречу друг другу. И самым печальным было то, что ничему значимому или хотя бы хорошему из этих столкновений не суждено было получиться. Между ними нет теплоты, нет надежды на счастливое будущее вместе. Ян презирал и одновременно желал ее — сочетание, которое не приносит ничего, кроме сердечной боли и сожалений. Она всегда любила его, но ей было гораздо легче держаться от него на расстоянии, чем ему от нее. О, если бы Господь услышал ее молитвы и погасил ненасытное желание герцога преследовать ее до гробовой доски…

— Виола?

Она вздрогнула и попыталась оттолкнуть Яна плечом. Он как будто не заметил и, продолжая крепко прижимать ее к себе, стал водить носом по границе волос у нее на затылке, глубоко вдыхая ее аромат.

— Вряд ли я когда-нибудь сумею забыть ваш запах, — низким, задумчивым тоном проговорил он.

Она не представляла, что тут можно ответить: хорошим или плохим находит он ее запах? Но когда она, наконец, почувствовала, что Ян выскользнул из нее, некоторое облегчение оттого, что они больше не соединены, разлилось по ней.

— Вы что-нибудь скажете? — протянул Ян, медленно отпуская Виолу и пятясь за своей одеждой.

С долей скромности, не глядя на герцога, она опустила ногу с койки и стала поправлять сорочку, пока подол не упал к лодыжкам.

— Я не знаю, о чем говорить, — откровенно призналась она, замечая, как ситуация вдруг сделалась настолько неловкой, что ей захотелось забиться в угол.

Ничего на это не ответив, герцог начал одеваться. Виола провела пальцами по волосам, опустилась на край постели и сложила руки на коленях. Она смотрела в пол, но явственно чувствовала на себе взгляд Яна, пристальный, выжидающий.

— О чем вы думаете? — угрюмо спросил он через несколько секунд.

Раздражаясь, она разгладила лоб ладонью.

— О том, что в моих мыслях сумятица, Ян. Что мои нервы обнажены, и что при мысли о вас я уже не знаю, что чувствовать.

Виола говорила абсолютно откровенно, особенно не задумываясь над словами, но едва они сорвались с губ, она о них пожалела.

Ян прочистил горло.

— Пожалуй, я и не ждал, что вы скажете, какой я восхитительный любовник.

Она вскинула голову. Их взгляды встретились, и она сердито сверкнула глазами.

Ян усмехнулся, запустив пальцы в спутанные волосы.

— Простите.

Виоле не приходило в голову, что Яну тоже может стать неловко от всего этого эпизода. Его явное смущение удивило ее и даже немного согрело ей сердце.

— Я хочу домой, — очень тихо сказала она.

К облегчению Виолы, ни гнев, ни горечь Яна не вернулись. Хотя, когда он направился к ней, добродушное выражение медленно померкло на его лице. Она не представляла, чего от него ждать, но решила не уступать и ровнее села на постели. Остановившись прямо перед Виолой, герцог потянулся за прядью ее волос, обвил ее вокруг пальцев и задумчиво свел брови.

— Возможно, я еще не готов вас отпустить, — тихо, почти шепотом, ответил он, наконец.

Виола и близко не знала, как это понимать. Впрочем, учитывая обстоятельства, оставалось предположить, что герцог не наигрался и собирается еще какое-то время продержать ее в этой хижине. Она не продержится пять недель, как он в темнице. Впервые за два дня она почувствовала, как груз беспомощности начинает давить на нее изнутри.

— Ян, пожалуйста, хватит, — сказала она, надеясь, что ее голос звучит строго, а не отчаянно. — Мне нужна ванна, чистая одежда. Я должна увидеть сына. Я не могу остаться здесь еще на…

— Виола, прилягте, — мягко перебил Ян.

Она нахмурилась.

— Что?.. Зачем?

Он вздохнул и высвободил пальцы из ее волос.

— Мы оба устали, и я не хочу говорить об этом сейчас.

Виола колебалась, но лишь до тех пор, пока герцог не схватил ее за локоть и не потянул к изголовью кровати. Потом, к ее удивлению, вместо того чтобы уйти, он шагнул к лампе, затушил огонь и опустился рядом с ней на постель.

— Нам нужно обсудить…

— М-мм… Спите…

Виола отвернулась к стенке, и герцог поспешил обнять ее со спины, укрыв их обоих одеялом, обняв ее рукой за талию и зарывшись лицом ей в шею и волосы. Последним, что запомнила Виола, прежде чем ею вновь овладел сон, было медленное, ровное дыхание Яна.

* * *

Резкий стук в дверь заставил ее проснуться. Вздрогнув, она резко села на постели, но поняла, где находится, только после того, как убрала с лица прядь волос и ее глаза приспособились к яркому свету, льющемуся сквозь решетку на окне.

К тому моменту, когда щелкнул замок, она вспомнила, что засыпала на рассвете, вместе с Яном. Должно быть, он вышел, пока она спала, но зачем ему стучать, возвращаясь…

— Простите, леди Чешир, — донесся с порога робкий женский голос, и дверь со скрипом приоткрылась.

Виола закуталась в одеяло по горло.

— Кто вы?

В комнату, приятно улыбаясь, вошла девочка лет шестнадцати. Ее белокурые волосы были собраны в тутой узел на затылке, одежда выглядела чистой и идеально выглаженной. В одной руке она держала небольшую корзину с едой, а в другой кожаный чемодан, завешанный чем-то похожим на платье в дорожном льняном чехле. Быстро поставив ноши на пол, девочка вытерла руки о юбки и сделала реверанс.

— Я Мисси Стоун, миледи. Простите, что тревожу вас, но его светлость послал меня из дому, чтобы позаботиться о ваших нуждах сегодня утром.

Виола растерянно заморгала.

— Позаботиться о моих нуждах?

— Да, мэм. — Мисси закрыла и заперла за собой дверь, быстро подошла к печи и разожгла ее. — Его срочно вызвали из поместья на рассвете, и он попросил меня дать вам поспать хотя бы до десяти. Сейчас пол-одиннадцатого. Я принесла лепешки с голубикой, запеченную грудинку и заварку. Если подождете немного, я нагрею воду.

Виола в некотором ошеломлении наблюдала, как девочка порхает по маленькой хижине, понимая, что должна радоваться отсутствию герцога, но вместо этого чувствуя горечь и раздражение из-за того, что он уехал, не объяснившись и не попросив у нее прощения.

— А еще я принесла вам одно из дневных платьев сестры лорда Чэтвина. Ваше вечернее выстирают и вернут вам, как он приказал, — щебетала девочка, начиная вынимать вещи из чемодана. — Когда поедите, я помогу вам с туалетом, а потом, по вашему желанию, Ларсон отвезет вас в город и доставит в любое место, какое пожелаете.

Вот и все, с тяжелым сердцем поняла Виола. Разошлись, как в море корабли. Ни слова на прощание — только холодный завтрак, чужое платье и дорога домой.

— Не волнуйтесь, миледи, — добавила Мисси, изучив выражение ее лица, — лорд Чэтвин нанимает только таких слуг, которые умеют хранить чужие тайны.

— Разумеется, — тут же отозвалась Виола, не обращая внимания на румянец, заливший ей щеки, и пытаясь придать голосу равнодушный тон. Ей нужно было воспользоваться ночным горшком и вымыться, но она предпочла подождать, пока нагреется вода. К тому же у нее внезапно прорезался зверский аппетит.

— Вы говорили, что принесли лепешки?

— Да, мэм. — Мисси переключилась на корзинку и принялась в ней копошиться. — Очень вкусные лепешки, уж поверьте моему слову. Мама печет их для его светлости каждый…

— Так куда же сегодня так быстро убежал его светлость?

Мисси оторвала взгляд от корзины, и на ее широких губах заиграла понимающая улыбка.

— Что вы, миледи, откуда мне знать?

Виола чуть не укусила себя от досады. Она не дразнила девочку; ей действительно нужен был ответ, просто необходим был ответ на все сложные вопросы, которые роились у нее в голове, независимо от того, касались они ее или нет.

Но, в конце концов, герцог сам себе хозяин, он не обязан отчитываться ей в своих действиях. Она ему ни родственница, ни жена, ни содержанка. У него перед ней нет никаких обязательств. Он закончил с ней, умыл руки и теперь, очевидно, хочет, чтобы она поскорее собрала вещи и уехала домой.

С этой удручающей мыслью Виола умолкла, поела любимых и — да — вкусных лепешек герцога Чэтвина и позволила его служанке одеть и прихорошить себя не где-нибудь, а в его рыбацком домике. Она понимала, что подробнейший доклад об этом скоро услышит все поместье, но верные слуги не вынесут за пределы Стэмфорда таинственной двухдневной связи их господина с леди Чешир из Лондона. Вероятно.

В любом случае этой связи пришел конец, а герцог добился-таки того, чего хотел с самого начала. Наверняка он вскоре забудет о ней, как об очередной сексуальной победе, наскучившем трофее. Свершенной мести.

Теперь ей нужно просто вернуться в колею своей привычной, насыщенной жизни — и постараться забыть, что она когда-то встречала на своем пути бастарда Яна Уэнтворта.

 

Глава 18

Ян взирал на собиравшуюся толпу с балкона второго этажа, пытаясь держаться в тени, пока о его появлении на августовском суаре леди Изабеллы Саммерленд не объявили официально. Виола уже прибыла, он знал это и, хотя они еще не встретились, внимательно вглядывался в гостей, чувствуя, что заметит ее в ту же секунду, как она выйдет на паркет внизу.

После их интимного рандеву прошло почти три недели, и все это время герцог не мог думать ни о чем другом. Их разговоры, проливавшие пусть не свет, но пламя страстей, запах ее кожи, ее рваные вздохи и восторженные стоны, невинная красота ее лица, когда она спала, — все это не шло у него из головы. В то утро он долго любовался Виолой, прежде чем уйти из домика. Он думал оторваться от нее ровно настолько, чтобы организовать для них обоих горячий завтрак, а потом снова заняться с ней любовью, понимая, что слишком долго продержал ее в плену и ее пора возвращать в Лондон. Но когда он пришел в дом, ему вручили записку, вынудившую его срочно уехать. Он хотел объясниться, но у него не было времени. И теперь, когда он, наконец, вернулся в Лондон, чтобы поговорить с Виолой и извиниться за свое неожиданное бегство тем утром, он понятия не имел, как к ней подойти и что сказать. Именно поэтому он вел себя сейчас, как неопытный, нервный школьник: прятался за колоннами над танцевальным залом, чтобы сначала увидеть ее.

Но больше всего Яну не давал покоя вопрос, думала ли Виола об их последней встрече столько же, сколько он. Он никогда в жизни не занимался с женщиной любовью стоя, имея полный контроль, и с такой одержимостью, мощью и животным голодом. И каждый раз, когда он думал о том, как Виола отдавалась его воле, принимала всю его обиду и гнев, позволяла ему выражать свои самые глубинные эмоции и безудержную, сбивающую с толку потребность в ней таким первобытным способом, у него теплело на сердце. В тот момент Виола полностью поняла его, разрешила ему показать ту часть себя, которую он долгих пять лег прятал ото всех. И самым шокирующим было то, что спустя почти месяц после их встречи, вместо того чтобы чувствовать себя сексуально удовлетворенным и гордиться достигнутой целью унижения и мести, быть готовым распрощаться с прошлым и начать новую жизнь, он думал об одном — как ему хочется быть с ней снова. Не как в прошлый раз, по-звериному быстро и с эротическим доминированием, но в роскошной, мягкой постели неспешно, страстно и со смыслом заняться с ней любовью. Вероятно, этот смысл они представляли себе по-разному, но он был важен для обоих. Теперь Яну было совершенно ясно, что его будущее зависит от восхитительной леди Чешир ничуть не меньше, чем оно пять лет назад зависело от застенчивой мисс Виолы Беннингтон-Джонс. Но, боже правый, он понятия не имел, что с этим делать.

— Так и думал, что найду тебя вверху, в полном одиночестве.

На губах Яна заиграла полуулыбка. Он был благодарен, что его отвлекли от чересчур сложных мыслей, но не повернулся к другу, который медленно подошел и остановился рядом.

— Добрый вечер, Фэйрборн, — отозвался он. — Мне ненавистны эти собрания.

Лукас вздохнул.

— Мне тоже.

— Так почему ты здесь? — спросил Ян, подвигаясь вправо, чтобы освободить Фэйрборну место рядом с собой.

Лукас уперся локтями в балконные перила, сцепил перед собой ладони и окинул взглядом зал внизу.

— Полагаю, по той же причине, что и ты.

Ян чуть не фыркнул.

— Набить желудок угощениями леди Тенби?

Лукас усмехнулся.

— Ты не умеешь врать, Чэтвин.

— Что ж, ради танцев ты бы сюда точно не приходил, — сказал Ян, отворачиваясь немного в сторону и бросая на друга косой взгляд.

— Нет, я пришел ради еды, — с улыбкой ответил Фэйрборн. — Уволил своего французского повара на прошлой неделе.

— Ну да, — парировал Ян, поглядывая на паркет. — Ты тоже врешь не очень убедительно.

— Это верно, — согласился Лукас. — Хотел напомнить, что до сих пор жду денег за ту картину, которую я купил для тебя в «Бримлис».

Господи, картина. Он забыл о ней.

— Сколько?

Фэйрборн криво улыбнулся.

— Много. Но она прекрасна. Можно подумать, будто я купил оригинальное творение Рубенса, — судя по тому, как лихорадит общество эти несколько недель. Всем интересно, какова стоимость картины, сколько я заплатил, намерен ли я продавать, и, разумеется, не ты ли… э-э… на ней изображен. — Он опять усмехнулся и запустил пальцы в волосы. — Пришлось спрятать ее на чердаке, чтобы слуги не глазели и потом не исчезали воплощать собственные фантазии.

Ян простонал и отвернулся, оттягивая воротник, который вдруг показался ему слишком душным.

— Пришлю за ней кого-нибудь на следующей неделе, вместе с банковским чеком.

Лукас прочистил горло.

— Придумал, куда ее повесить?

Ян фыркнул.

— Разве что на гладкую шейку леди Чешир.

— Забавно, — с усмешкой сказал Фэйрборн, — а я-то думал, что благодетельная вдова уже давненько взяла тебя на поводок, повесив свои пикантные картины тебе на…

— Ни слова больше, Фэйрборн, — перебил Ян, — иначе в следующем месяце на аукцион выставят твой обнаженный портрет. — Он с улыбкой повернулся к другу. — Очаровательную вдову не сложно будет уговорить на новый шедевр.

Лукас кивнул, уступая.

— Спасибо, что предупредил, дружище.

На несколько секунд между ними воцарилось молчание, потом Лукас мотнул головой в сторону дальних дверей и равнодушно бросил:

— Вот и она, входит в зал.

Ян тут же впился взглядом в северный вход, сначала не видя ничего, кроме вихря разноцветных юбок и расфранченных денди, пытавшихся впечатлить дам остроумной беседой. Но вдруг, словно по мановению волшебной палочки, он увидел Виолу, и у него захватило дух.

Одетая в цвета морской волны, она буквально сияла. На левом бедре, поверх туго затянутого корсета, был повязан большой атласный бант кремового цвета, сочетавшийся с оборками на юбке, длинными шелковыми перчатками и широкими полями шляпы. Ян не видел ни волос, ни глаз Виолы, но без труда узнал линию ее скул и бархат ее розовых губ, изогнувшихся сейчас в обольстительной, игривой улыбке.

Сердце Яна забилось быстрее, и на теле проступил пот. Да, он нервничал и более-менее понимал почему. Но, кроме того, он мгновенно пришел в ярость, заметив, что Виола идет под руку с Майлзом Уитменом и дарит ему эту обольстительную улыбку, как теплый мед — теплый, сладкий мед, стекающий по старому, черствому хлебу.

В один миг, необъяснимо, все в его жизни утратило смысл, все в его голове утратило смысл.

— Тебя долго не было, — задумчиво пробормотал Фэйрборн.

— Три недели не такой уж долгий срок, — быстро возразил Ян, завороженно следя за Виолой, пока она не прошла под балконом и не скрылась из виду.

Лукас пожал плечами и выпрямился.

— Возможно. Пожалуй, правильнее будет сказать, что за короткий срок очень многое может измениться.

Ян сосредоточил все внимание на друге, стараясь не выдавать своих чувств.

— Что ты пытаешься мне сказать, Фэйрборн? — осторожно спросил он.

Лукас посмотрел ему прямо в глаза и сделал короткую паузу, чтобы собраться с мыслями.

— Похоже, леди Чешир приглянулась мистеру Уитмену.

— Этот джентльмен уже давно ею восхищается, как и многие другие, — словно оправдываясь, проговорил Ян. — И что?

Лукас почесал тыльную сторону шеи.

— Я слышал, что последние три недели он появляется с ней на всех светских раутах, и она ясно дает понять, что если он предложит, она согласится стать его женой.

Стать его женой…

— Вздор! — сердито прошептал Ян.

Лукас покачал головой.

— Не думаю.

Яну показалось, что мир остановился, что он живет в какой-то жуткой, нелепой пьесе, которая только что завершилась трагедией, без вразумительного эпилога, без аплодисментов. И всем, кто смотрел и кто участвовал, это трагическое завершение не принесло ничего, кроме агонии, отрешенности и смятения. У Яна пересохло во рту; он не мог пошевелиться, не мог дышать. Время застыло, и боги свесились с небес, чтобы посмеяться над ним в глумливой тишине.

А потом все завертелось — многоголосый шум бальной залы внизу, оглушительный стук сердца в груди, бурлившая в венах кровь. Он услышал смех внизу и сразу понял, что это не боги, а такие же люди, как он. Эти люди потешались над ним, над его жизнью и анекдотом, в который она превратилась.

— Кто тебе сказал? — спросил он наконец, тихим и удивительно ровным голосом.

Фэйрборн пристально на него посмотрел.

— Леди Изабелла обмолвилась об этом, когда я приехал около часа назад.

Ян сощурился, пытаясь разобраться во внезапном вихре вопросов.

— Леди Изабелла?

— Вообще-то, — с лукавой улыбкой продолжал Фэйрборн, — мне кажется, что она ждала меня у двери. Наверное, рассчитывала, что я как можно скорее передам эту новость тебе.

— Мне, — повторил Ян. Он замер, глубоко вдохнул и спрятал кулаки в карманы. — И почему, по-твоему, она на это рассчитывала? — голосом, лишенным эмоций, спросил он.

Лукас как ни в чем не бывало поправил манжеты.

— Возможно, друзьям леди Чешир не кажется, что брак с мистером Уитменом будет в ее интересах. И если у них создалось впечатление, что он скоро предложит ей руку и сердце, вероятно, они несколько… обеспокоены.

— И по-твоему, — с сарказмом подхватил Ян, — они думают, что я склонен спасти леди Чешир, сделав ей предложение первым?

Глаза Фэйрборна округлились от изумления, которого он не сумел скрыть. Потом он тихо рассмеялся и покачал головой.

— Очень в этом сомневаюсь, Чэтвин. Не представляю, чтобы на всем белом свете нашелся человек, готовый поверить, что ты хоть сколько-нибудь заинтересован в женитьбе на леди Чешир, особенно на леди Чешир. Переспать с ней — безусловно; взять ее в содержанки — возможно. Но только не жениться. Ты выставил ее мошенницей и явно презираешь ее. По крайней мере… такую мысль ты внушил ей и ее друзьям.

Если подумать, то так оно, пожалуй, и есть. Если бы речь шла о любой другой светской интриганке, он бы решил, что все они пытаются принудить его к браку с женщиной, которую он отчаянно желает, лишь бы она не вышла за другого. Но только не Виола. Он не давал ей ни единого повода думать, что она интересует его как жена. Более того, каждым своим действием после возвращения в ее жизнь он убеждал ее в обратном. Он даже открыто об этом заявил. Нет, уж кто-то, а Виола не может ждать, что он попросит ее руки.

Но боже правый… Брак с Майлзом Уитменом? Стоило вспомнить обольстительную улыбку, которую Виола дарила этому музейному смотрителю несколько минут назад, и Ян уже представил, как она лежит с ним в постели и стонет от его интимных прикосновений, как он ласкает ее, возбуждает, входит в нее…

На верхней губе Яна выступил пот, и он вытер его тыльной стороной дрожащей ладони. На него внезапно накатила дурнота, отчаяние и полная растерянность.

— И какого черта, по их мнению, я могу тут сделать? — проворчал он, устремив к паркету ничего не видящий взгляд.

— Не имею ни малейшего представления. Ты же знаешь, леди мастерицы строить нелепые планы.

— Но почему сейчас? — спросил он, глядя вдаль и обращаясь больше к самому себе. — И за Майлза Уитмена? У него нет ни титула, ни денег, и она говорила, что не собирается в ближайшее время выходить замуж.

Лукас приблизился на шаг и, понизив голос, осторожно проговорил:

— Возможно, она вынуждена это сделать.

У Яна похолодела кровь; он впился в Лукаса взглядом.

— На что ты намекаешь?

Фэйрборн глубоко вдохнул и спрятал руки в карманы сюртука.

— Если не можешь или не хочешь догадаться, то возвращайся за город и упивайся тем фактом, что раз леди Чешир озаботилась поисками мужа, она в отчаянном положении. Когда женщина в отчаянии, она готова выйти даже за бессребреника, за мужчину ниже себя по положению, к которому не питает никаких чувств. И подозреваю, что с Уитменом как раз тот случай. Если так оно и есть на самом деле, ты, мой друг, должен быть весьма доволен. Наслаждайся тем, что, в конце концов, добился полного отмщения.

С этими словами Фэйрборн проскочил мимо него и ушел прочь.

* * *

Ему потребовалось всего десять минут, чтобы отыскать ее в толпе. Виола попивала шампанское у буфета, окруженная стайкой дам, в числе которых была и коварная леди Изабелла. Ему нужно было остаться с Виолой наедине, но он решил, что лед между ними будет легче разбить, если на первых порах ей придется отвечать ему вежливо.

И вот, глубоко вдохнув, чтобы успокоить нервы, Ян расправил плечи, отдернул полы жилета и как будто невзначай подошел к перешептывающейся группке.

Леди Изабелла заметила его первой и смолкла на полуслове, удивленно захлопав ресницами.

Ян остановился прямо за Виолой и сцепил руки за спиной.

— Добрый вечер, леди, — протянул он.

Виола резко обернулась на его голос и, залившись румянцем, остановила на нем ошеломленный взгляд. Остальные вспомнили о манерах и опустились в реверансах.

— Что… что вы здесь делаете? — запинаясь, спросила Виола.

Ян почти улыбнулся и обвел глазами комнату.

— Здесь дают званый ужин, и я как будто в числе приглашенных.

Виола метнула сердитый взгляд в сторону Изабеллы. Та застенчиво пожала плечами и едва заметно покачала головой.

Ян прочистил горло.

— Леди Чешир, могу я переговорить с вами наедине?

Он заметил, как она прикусила нижнюю губу и почти незаметно нахмурилась в нерешительности. На секунду-другую он испугался, что она отвергнет его приглашение. Но видя, что подруги ее не отговаривают и не спешат прийти ей на помощь, она поняла, что у нее нет выбора.

Изобразив на красивом лице фальшивую улыбку, Виола кивнула.

— Как вам угодно, ваша светлость.

— Прошу прощения, леди, — сказал Ян, с чувством искреннего облегчения предлагая Виоле локоть.

Избегая смотреть на него, она осторожно коснулась затянутой в перчатку ладонью его руки, и он повел ее прочь от безопасного круга подруг к выходящим на юг открытым стеклянным дверям.

— Куда вы меня ведете? — сдержанно спросила она, когда они вышли на балкон.

— Я подумал, что нам не помешает немного свежего воздуха и уединения, — ответил он спустя некоторое время.

— Не помешает чему?

Он вздохнул.

— Неужели обязательно всегда со мной спорить, Виола?

К удивлению герцога, она не ответила, продолжая держаться так же сухо и чопорно и шагать на приличном расстоянии от него.

Прохладный ветерок ободрил его, помог ровнее дышать, немного расслабиться и сосредоточиться на том, что он хотел сказать, хотя понятия не имел, с чего начинать. Виола решила проблему за него, внезапно высвободив руку и быстро отойдя к балконной стене.

— Чего вы хотите, Ян? — настороженно спросила она, поворачиваясь к нему лицом.

Он замер перед ней и спрятал руки в карманы сюртука. Собравшись с духом, он прошептал:

— Вы сегодня прекрасно выглядите.

Виола криво улыбнулась.

— Спасибо. Но ведь вы привели меня сюда не для того, чтобы об этом сказать.

— Нет. — Он бросил взгляд на лужайку под ними, заметив, что лакеи зажигают факелы, отгоняя наступавшую темноту. Потом снова посмотрел в глаза Виоле и серьезным тоном спросил: — Как вы?

Она повела бровями.

— Спасибо, хорошо.

Ее вежливость начинала раздражать.

— Перестаньте жеманничать, Виола.

— Чего вы хотите, Ян? — повторила она, не скрывая собственного раздражения.

Он приблизился на шаг и заглянул ей в лицо. Наконец он хрипло проговорил:

— Думаю, я хочу извиниться.

От этого признания Виоле явно стало неловко. Переминаясь с ноги на ногу, она отвернулась от Яна и скрестила на животе руки.

— За что именно? — тихо спросила она.

Ян задумался на мгновение и решил просто быть откровенным.

— Пожалуй, я больше всего жалею о том, что бросил вас в постели в то последнее утро, когда мне хотелось одного — снова заняться с вами любовью.

Если он ждал, что Виола растает от его обаяния и искренности, то серьезно просчитался. Вместо этого она язвительно рассмеялась, прикрыв рот затянутой в перчатку рукой.

Он внутренне сжался.

— Моя искренность забавляет вас, сударыня?

Она прочистила горло.

— Прошу прощения, ваша светлость, — сказала она, расправляя плечи и оглядываясь по сторонам, чтобы убедиться, что их не подслушивают. Понизив голос до полушепота, она добавила: — Но, право, из всех… сомнительных поступков, которые вы совершили по отношению ко мне за два дня, пока держали меня пленницей в вашем рыбацком бараке…

— Домике.

Она кивнула.

— Домике. Из всех этих поступков вы извиняетесь за то, что оставили меня в постели в то утро и не занялись со мной любовью снова?

Манера, в которой Виола повторила его слова, и дрожание губ, которые она поджимала, чтобы не расхохотаться вновь, глубоко уязвили и смутили Яна. Такие неожиданные эмоции в разговоре с Виолой, когда он хотел всего лишь объясниться, привели его в некоторое замешательство — и взбесили до невозможности.

— Ян, пожалуйста, — со вздохом сказала она, обрывая ход его мыслей, — если вам больше нечего сказать…

— О, я не сказал вам еще и сотой доли того, что хотел, леди Чешир, — пророкотал Ян, пытаясь восстановить достоинство, пока Виола не ушла рассказывать подругам, какой он глупый простофиля или, того хуже, влюбленный дуралей, — чего он не сможет отрицать, не выставив себя на посмешище. Он подступил еще ближе к Виоле, практически зажимая ее между собой и стенкой и наслаждаясь тем, как веселье испаряется с ее лица. — Вы знаете, что это тот же балкон, на котором мы стояли месяц назад, когда снова встретились на подобной вечеринке и я попросил вас нарисовать мой портрет?

Она ничего не ответила, только бросила мимолетный взгляд за стену, на лужайку внизу, и настороженно посмотрела на него.

— Уже в тот вечер, — спокойно продолжал он, проводя пальцами по подбородку, — я ощутил странное влечение к вам, Виола. Я совершенно не понимал, как можно презирать вас, желать вашего общественного и финансового краха и в то же время испытывать такое острое желание обнять вас и страстно поцеловать. Это не поддавалось объяснению и ужасно злило меня, но я хотел поцеловать вас тогда и ясно видел, что вы тоже ждете от меня этого.

Виола смешалась от этого признания, быстро заморгала и принялась заламывать сложенные на животе руки.

— А еще больше меня поразило, — хриплым шепотом продолжал Ян, — что, кроме нервозности и смущения при моем неожиданном появлении, в вас чувствовалось сильнейшее влечение ко мне.

Виола сглотнула, будто загипнотизированная его взглядом. Потом, придя в себя, опустила ресницы и деловито покачала головой.

— Нет, Ян, вы ошибаетесь. В тот день вы не могли почувствовать во мне ничего, кроме страха и отчаяния, охвативших меня, когда я поняла, что меня раскрыли. Я смутилась, это верно, но только потому, что не понимала, почему вы меня не узнаете. Вот и все. Остальное — плод вашего воображения.

— Вы лжете, Виола, — сказал герцог, стараясь не замечать, как больно она ранила его своим категоричным отрицанием, и бросая быстрый взгляд в сторону бального зала. Снова посмотрев в красивое лицо Виолы, он стиснул руки в карманах, чтобы не протянуть их к ней. — Вы не убедите меня, что даже сейчас мы не желаем друг друга. Я чувствую это, так же как и вы.

Она ехидно улыбнулась.

— Вы так самонадеянны, ваша светлость. Я вовсе не желаю вас. Неужели не ясно? Разве нельзя просто оставить меня в покое, как пытаюсь поступить с вами я?

— Нет.

Этот простой ответ, прозвучавший так спокойно и быстро, застал Виолу врасплох. Даже в тусклых отсветах летнего вечера Ян заметил, что она задрожала.

— Вы думали обо мне эти несколько недель? — мягко спросил он.

Виола отвела глаза и обхватила себя ладонями за плечи.

— Откровенно говоря, я была очень занята. Джон Генри вернулся в город и…

— Вы беременны моим ребенком, Виола? — прошептал он.

Она замерла, потом очень, очень медленно повернулась к нему. Ее глаза сделались большими и испуганными, а кожа внезапно побледнела.

— Поэтому вы так спешите выйти замуж за Майлза Уитмена? — добавил он, пока она не отделалась какой-нибудь отговоркой. — Думаете, что это необходимо?

Казалось, Ян десятилетиями ждал ее ответа, слушая, как с каждой секундой все громче стучит его сердце. Наконец она выпрямила спину, опустила руки и разгладила юбки, как будто собралась уходить.

— Этого даже я сама пока не знаю, ваша светлость, — сухо проговорила она. — А теперь, если позволите…

Ян схватил ее за локоть и притянул к себе.

— Тогда зачем вдруг планировать брак с мужчиной, который ни по статусу, ни по достатку в подметки вам не годится? — Понизив голос до шепота, он добавил: — Я знаю, вы не любите его.

Виола посмотрела ему в глаза, и ее черты сделались напряженными от едва сдерживаемой ярости.

— Почему вы бросили меня в домике?

Ян опешил.

— Это не ответ. Вы уходите от темы.

— Не ухожу. Это мой ответ.

Он не мог понять, как работает ее женский ум, и чем дольше она увиливала от его простых вопросов, тем сильнее он раздражался. Глубоко вдохнув, чтобы не сорваться, он ответил:

— Я уехал по причинам, о которых вам сказали, Виола.

Она повела бровями и смерила его взглядом.

— У вас примерные слуги, ваша светлость. Мне ничего не сказали.

Ян очень медленно отпустил ее локоть, в равной степени ошеломленный признанием Виолы и тем фактом, что слуги не сообщили ей, что на самом деле он не бросил ее в постели и не отделался от нее, как от уличной девки после пьяного кутежа. А ведь она почти три недели…

— Господи, Виола, мне очень жаль…

— А мне нет, — зло бросила она, отходя от него на шаг. — Учитывая обстоятельства, даже к лучшему, что они так немногословны. Теперь я дома, все забыто. Вы никому не обязаны отчитываться…

— Вы не понимаете, — перебил он, хватаясь за затылок одеревеневшими пальцами. — У моей сестры начались роды, и возникли осложнения. Ее муж написал мне, боясь, что она умрет. Поскольку ночь я провел с вами в домике, записка нашла меня только утром. Я испугался, что уже опоздал, и хотел выехать как можно скорее. Однако слугам было приказано объяснить вам причины моего спешного исчезновения. — Он покачал головой и провел по ее теплой щеке костяшкой пальца. — Пожалуйста, поверьте, я бы ни за что не бросил вас, проведя с вами ночь любви, если бы не такие семейные обстоятельства.

Виола не отшатнулась от его руки, но все-таки немного попятилась.

— То, чем мы занимались, не было любовью, Ян.

— Но мы были близки, и это выходило за рамки простого спаривания, — тихо ответил он. — Вы должны это признать.

Она ничего не ответила, только нервно поежилась и снова бросила взгляд в сторону бального зала.

— Как леди Айви?

— Уже лучше, — со вздохом ответил Ян. — У них с Раем сын, а теперь появилась здоровая дочка, поэтому не знаю, захотят ли они еще детей. Роды прошли очень тяжело, Айви еле выжила.

— Очень рада, что она выдержала, — задумчиво проговорила Виола. — Мне знакомы ее страдания. Слава Богу, что ребенок здоров.

Ян забыл ее рассказ о том, как она сама перенесла трудные роды. Теперь, когда он знал, что Виола страдала, рожая его сына, при мысли об этом у него потеплело на сердце, и он едва сдержался, чтобы не привлечь ее к себе.

Тихим, грудным голосом он вернулся к самой больной теме.

— Зачем, ну зачем вы собрались замуж за Майлза Уитмена? Майлза Уитмена?

Виола посмотрела ему в глаза, и ее взгляд смягчился, хотя складка на лбу выдавала напряжение, причину которого Ян, увы, не понимал.

Голосом, полным печали, она ответила:

— Потому что вы оставили меня, Ян.

Он потер глаза и замотал головой.

— Я вас не понимаю.

— В таком случае, — с горечью прошептала она, — вам нужно подумать об этом, потому что уж если кто-то и должен меня понять, так это вы.

Тот факт, что она умышленно ходила вокруг да около, только еще больше разъярял герцога. На миг ему пришло в голову, что Виола пытается вызвать у него ревность, позволяя Уитмену открыто ухаживать за собой, как могла бы поступить на ее месте любая светская дама. Но тут он тоже не видел логики. Виола не знала, что он вернулся в Лондон, и у нее не было причин думать, что он может питать к ней романтический интерес. А уж такая дикая мысль, что он попросит ее руки, узнав о подобных намерениях Уитмена — или любого другого джентльмена, — определенно не могла прийти ей в голову. Нет, здесь другие причины, более глубокие и сложные, и Виола ждет, что он сам в них разберется.

Герцог подошел ближе, так что его ноги погрузились в юбки ее платья.

— Вы ведь понимаете, сударыня, что вам придется удовлетворять его нужды.

Глаза Виолы сверкнули гневом, и она стиснула руки в кулаки.

— А вы, ваша светлость, должны понимать, что то, чем мы с мужем будем заниматься наедине, вас не касается.

— Верно, — согласился он, плотоядно улыбаясь. — Но вот интересно, догадывается ли он, что, исполняя с ним супружеский долг, вы будете думать о другом мужчине.

Это взбесило Виолу. Ян видел это по ее глазам, по напряженному выражению ее лица и позе. На миг ему показалось, что она его ударит.

Протянув руку, он провел указательным пальцем по ее обнаженному плечу.

— Вы учли это, Виола? Вы думали обо мне, пока меня не было?

Она задрожала, хотя герцог не мог разобрать, от гнева, от желания или от страха.

Срывающимся от избытка эмоций голосом Виола сказала:

— Последние пять лет, Ян, я думала о вас каждый божий день и каждую минуту. Знаю, что бью по больному месту, и только потому говорю: каждый раз, когда я буду исполнять с Майлзом супружеский долг, когда он будет забираться ко мне в постель и заниматься со мной любовью, память о вас будет преследовать меня, хотя я буду отдаваться ему каждый раз, когда он захочет моей близости, и хранить ему верность, как положено хорошей жене. Могу лишь надеяться, что эта мысль обо мне, лежащей нагой и сытой в его объятиях, тоже будет преследовать вас — каждый день и каждую ночь до конца вашей жизни.

Прежде чем он успел переварить сказанное, Виола повернулась к нему спиной и зашагала прочь с высоко поднятой головой, отмахнувшись от него с достоинством и грацией, с которой принцесса могла бы поставить на место наглого невежу, пытавшегося украсть поцелуй.

* * *

Теперь, спустя всего несколько часов после их разговора, слова Виолы не шли у Яна из головы. На самом деле, даже мимолетная мысль о Виоле в постели с Майлзом Уитменом — да что уж там, с любым мужчиной — причиняла ему такие страдания, что оставалось только заключить, что эта чертова женщина наслала на него какое-то женское сексуальное заклятие. Или что-то в этом роде. Однако Ян больше не мог отрицать, что теряет рассудок, представляя Виолу в объятиях другого мужчины. Она это явно понимала, тем самым приводя его в бешенство. Но, в конце концов, это неважно. Он не позволит ей выйти за Майлза Уитмена — если только Майлз Уитмен не докажет, что будет идеальным мужем и отцом ее сыну. По крайней мере, так себе говорил Ян. Посему, желая выяснить намерения мистера Уитмена, герцог задержался на вечеринке гораздо дольше, чем планировал, и попытался завязать с потенциальным женихом задушевную беседу.

С приближением полуночи толпа в бальном зале поредела. Большинство дам, включая Виолу, разъехались часа два назад, а большинство джентльменов перешли в курительную комнату, либо собрались у столиков с напитками и угощениями, заправляясь спиртным и набивая желудки. Последние сорок пять минут Майлз буквально не отходил от лорда Тенби, хозяина дома, и Ян подумывал вызвать его во внутренний двор для разговора, но не хотел действовать настолько откровенно. Ради Виолы. А впрочем, скорее ради себя, если ему не удастся узнать, насколько близки они стали с Виолой. Но вот, наконец, Тенби сумел сбежать, и Уитмен, заложив руки в карманы, зашагал к выходу на балкон, предоставив Яну первую возможность поймать его одного.

Заморосил дождь, отчего воздух стал одновременно чище и прохладнее, и Ян сделал глубокий вдох, чтобы перед предстоящим разговором прояснилось в голове. Он вышел вслед за Уитменом к тем же перилам, у которых всего несколько часов назад беседовали они с Виолой, и остановился рядом.

— Добрый вечер, Уитмен, — бросил он, когда музейный смотритель перегнулся через перила, чтобы посмотреть на сад внизу.

Тот резко обернулся, и на его пухлом лице отразилось искреннее удивление.

— Добрый вечер, ваша светлость, — ответил он, кивая и похлопывая себя по жилету. — Надо же, встретить вас на балконе в полночь.

После того как Уитмен оправился от удивления, Ян перестал понимать, в каком тот настроении и нет ли насмешки в его последней реплике. Откровенно говоря, Ян всегда считал Майлза Уитмена слишком глупым для сарказма и тонких намеков, шутливых или серьезных.

— Подумал, что здесь мы можем переговорить наедине, и потому вышел за вами, — ответил Ян, решая перейти сразу к делу. Убивать время на разговоры с музейным смотрителем о дожде или другой чепухе ему сейчас совершенно не хотелось.

Уитмен натянуто улыбнулся — Ян подозревал, что он бережет эту улыбку для скользких деловых операций и людей, которые его раздражают.

— Конечно, лорд Чэтвин, я к вашим услугам, — сказал он, слегка кивнув.

Ян потер подбородок ладонью, думая. Или по меньшей мере желая произвести такое впечатление.

— Мы с вами джентльмены, и, разумеется, нет нужды упоминать, что все сказанное между нами останется конфиденциальным.

Уитмен так нахмурился, что его брови сомкнулись в одну жирную линию на лбу.

— О, безусловно, ваша светлость. Уверен, вы понимаете, что я бы не достиг той известности в мире искусства, какую имею сегодня, если бы за мной не закрепилась прочная репутация человека, умеющего хранить секреты.

— Конечно, — согласился Ян, опять гадая, ехидничает Уитмен или просто относится к тому сорту людей, которые в совершенстве научились умиротворять аристократов. В любом случае это не имело значения. Ему нужно было добраться до сути, пользуясь тем преимуществом, что он знал о Виоле такие вещи, о которых Уитмен даже не подозревал.

— Мистер Уитмен, — начал Ян, глядя ему в глаза, — сегодня вечером я узнал, что вы, возможно, собираетесь просить руки леди Чешир. Это правда?

У Майлза слегка отвисла челюсть, но уже в следующий миг он закрыл рот и подозрительно прищурился.

— Простите, ваша светлость, но это… Право, я не думаю, что вам следует об этом беспокоиться.

Ян не ждал такого дерзкого ответа, но не смутился. Опершись локтем о перила, он окинул взглядом лужайку внизу.

— И все же, тот факт, что я затронул эту тему, говорит о моем беспокойстве.

Уитмен усмехнулся.

— Как же так, ваша светлость?

Ян опять поймал себя на том, что обескуражен находчивостью собеседника, особенно учитывая разницу в их положении.

Беззаботно пожав плечами, он ответил:

— Полагаю, я заговорил об этом только потому, что друзья леди Чешир обсуждали это сегодня вечером и немало меня удивили. Я подумал, что лучше спросить у вас лично.

— Друзья? Дочь леди Тенби? — сухо спросил Уитмен.

Ян отмахнулся от уточнений и снова в упор посмотрел на собеседника.

— Это правда?

Уитмен сделал глубокий вдох и попытался выгнуть грудь колесом.

— Я размышляю над этим, ваша светлость, если уж вам так необходимо знать. Но исключительно потому, что леди Чешир… дает понять, что примет предложение, если я его сделаю.

— Понимаю. — Он постучал пальцами по перилам. — Не знал, что вы питаете чувства к леди Чешир. По меньшей мере, настолько сильные, чтобы просить ее руки.

Уитмен рассмеялся.

— Мои чувства к леди Чешир и ее, скажем так, активам глубоки и прочны.

Ян не знал, что ему чувствовать: любопытство или отвращение.

— Активам? Вы имеете в виду финансы?

Уитмен погладил себя по намасленной макушке, пристально глядя на Яна. Его смех постепенно затих.

— Право же, ваша светлость, мы с вами оба знаем, что брак заключают не только ради того, чтобы кто-то заботился о нас в старости. Что касается леди Чешир, она безусловно станет жемчужиной любого брачного ложа, а кроме того, я жду, что она будет уделять безраздельное внимание музею. — Он улыбнулся. — Будучи образованным и… искушенным джентльменом, вы, конечно, понимаете, что доброе имя ее покойного мужа поможет нам приобретать недоступные прежде экспонаты. И потом, есть частная коллекция барона, которая, несомненно, украсит музей или аукционный дом, если мы решим ее продать.

Герцог нахмурился в темноте.

— Частная коллекция?

Уитмен мешкал, будто не мог решить, насколько откровенным ему стоит быть.

— Частное собрание леди Чешир, — сказал он. — Уверен, вы знаете, что покойный муж оставил ей хороший доход от бесценных картин, которые он собирал много лет.

Ян кивнул, стараясь казаться равнодушным, хотя на его ум начал обрушиваться целый каскад тревожных мыслей. Он понятия не имел, коллекционировал ли покойный барон Чешир какие-то произведения искусства, кроме нашумевших эротических картин Виолы, и знает ли Уитмен о ее состоянии что-то, что ему, Яну, неизвестно. Но когда он попытался представить, что Виола откроет Майлзу Уитмену доступ к своему состоянию, равно как и к своему прекрасному телу, у него мурашки побежали по коже. Вот только он не знал, что с этим делать, учитывая, что он ни на что не имел права. Если Виола действительно хочет выйти за этого мужчину, он никак не помешает ей принять его предложение. И уж тем более он не представлял, как отговорить Майлза Уитмена от женитьбы на Виоле, если Виола обладала практически всем, чего может желать мужчина без титула. Кроме того, Ян не чувствовал морального права на это. Разве только если все, чего хочет Уитмен, это состояние Виолы. В таком случае он, пожалуй, сумеет убедить себя, что спасти ее от такого союза — это долг чести. Нельзя же, в самом деле, допустить, чтобы невинную вдову ограбили среди бела дня.

— Стало быть, вы уже обсуждали этот вопрос с леди Чешир, — скорее констатировал, чем спросил Ян, глядя на лужайку внизу.

Уитмен вздохнул.

— Пожалуй, да, в какой-то степени, особенно последние недели две, поскольку мы с ней довольно часто виделись. Право же, мы отличная пара, и леди Чешир целиком разделяет это мнение.

Последние две недели. Она умышленно позволяла ему ухаживать за собой целых две недели. Зачем? Зачем, зачем, зачем?

Потому что вы оставили меня, Ян…

— Планируете выставить частную коллекцию барона в музее? — спросил он, лихорадочно соображая.

Уитмен прочистил горло.

— Кое-что, в особенности приличные работы. Но некоторые картины, в том числе оставшиеся творения Бартлетта-Джеймса, наверняка придется продать.

Это все объясняло. Ян не мог знать наверняка, известно ли Уитмену, что Виола и есть автор знаменитых эротических полотен. Скорее нет, ибо он никак не мог раскрыть ее тайну, если только она сама ему не рассказала. Однако Уитмен либо знал, либо подозревал, что у Виолы остались другие работы скандального художника, эскизы и полотна, которые можно сбыть на аукционах и набить себе карманы. По крайней мере, он так думал.

— Почему вы думаете, что у нее есть другие? — осторожно спросил Ян.

Музейный смотритель ухмыльнулся.

— Леди Чешир призналась, что ее покойный муж долгое время увлекался Бартлеттом-Джеймсом и его работами и вообще собирал ценные произведения искусства. Поэтому логично предположить, что таких великолепных картин у нее не одна и не две.

— Но, мистер Уитмен, — сказал Ян, с напускной тревогой понижая голос, — не беспокоит ли вас, что… неординарные работы, о которых упоминала леди Чешир, могут оказаться поддельными? Ведь вы присутствовали на скромной вечеринке у меня дома, когда эскиз, который она мне продала, был… разоблачен.

Уитмен остановил на нем сверлящий взгляд, стиснул челюсти и, вынув трубку из нагрудного кармана вечернего сюртука, принялся постукивать ею по перилам.

— Ваша светлость, я хоть и не принадлежу к вашему классу, но образование получил приличное, особенно в том, что касается искусства, — подчеркивая каждое слово, проговорил он. Потом усмехнулся и продолжил: — Мы оба знаем, что эскиз, который вы выставили у себя на вечеринке, на самом деле оригинальная работа Виктора Бартлетта-Джеймса.

Ян почувствовал, что его желудок сворачивается в узел от отвращения. Майлз Уитмен действительно был умен и прекрасно понимал, как будет воспринято каждое его слово. Возможно, он и годится в мужья леди, но такому супругу никогда нельзя будет доверять. И он никогда не будет достоин Виолы.

— Вы уже тогда понимали, что это подлинник? — спросил Ян, быстро подхватывая зародившуюся идею.

Уитмен пожал плечами.

— Подозревал. Я знаю, что у вас и леди Чешир напряженные отношения. И тот факт, что вы купили эскиз, а потом устроили, чтобы англичанин, о котором даже я за двадцать лет профессиональной деятельности ни разу не слышал, при гостях определил его подлинность, показался мне несколько… скажем так, странным.

О да, странным. А теперь, когда Ян оглядывался назад, еще и ужасно несправедливым по отношению к Виоле, ведь на то время она ничем не заслужила такого неожиданного, постыдного разоблачения. Теперь Ян понимал, почему тот вечер не принес ему истинного удовлетворения и почему месть лишает человека чести.

Глубоко выдохнув, он сказал:

— Вы правы, Уитмен. Вы образованный человек, и я поздравляю вас с тем, что вы догадались о факте, который я надеялся скрыть. Ради леди Чешир, конечно. И поскольку мы оба печемся о ее безукоризненной репутации, я знаю, что вы сохраните наш сегодняшний разговор в тайне.

Неприкрытая лесть вкупе с новой загадкой огорошили Уитмена. Он заморгал; его брови задергались.

Ян сунул руки в карманы и посмотрел себе под ноги, давя подошвой туфли ночное насекомое, которое когда-то смело ползать по затемненному балкону.

— Да, эскиз подлинный, — объяснил он голосом, полным тревоги, — и я купил его по чистой совести. Но потом узнал правду об активах леди Чешир и ее покойного мужа. Перед вечеринкой я попросил своего поверенного связаться с ее юристом, неким мистером Леопольдом Дунканом, чтобы выяснить, действительно ли картина принадлежит леди Чешир или, как я заподозрил, является частью имения ее мужа. — Он невесело улыбнулся. — Когда покупаешь такое экстравагантное и дорогое произведение искусства, осторожность лишней не бывает.

Уитмен стал переминаться с одной пухлой ноги на другую, явно волнуясь и теряя уверенность. Он снова постучал трубкой по перилам, но так и не достал табаку, чтобы набить ее.

— Мы с вами оба джентльмены, — продолжал Ян, — поэтому вам не нужно объяснять, почему я, как джентльмен, решил найти человека, который объявит рисунок подделкой. Лучше уж огорчить ее таким легким укором, чем позволить кому-то узнать, что она продала собственность, которой не владеет. Ее могли бы посадить в тюрьму за мошенничество.

Ян пристально наблюдал за собеседником. Хотя в саду до сих пор пылали факелы и справа горели окна бального зала, окружавшая их тьма мешала ему разглядеть выражение лица Уитмена. Зато было видно, как тот теребит в руках трубку.

Уитмен не понимал. И был слишком заносчивым, чтобы признать это.

Несколько секунд спустя Уитмен выдавил из себя очередной смешок и покачал головой, возвращаясь к своей обычной напыщенной манере.

— Простите, ваша светлость, — сказал он, потирая ладонью шею, — но я не понимаю, какое отношение ваш званый ужин и один-единственный эскиз Бартлетта-Джеймса имеет к моему браку с Виолой.

Тот факт, что Уитмен назвал леди по имени, разглагольствуя о предстоящей женитьбе на ней как о решенном деле, подразумевал интимность и бросал вызов ему, Яну, претендовавшему на то, что он лучше знает Виолу и ее намерения. Это был продуманный ход, разжигающий ревность и собственнические чувства, и они оба это знали.

Сдерживая гнев, Ян просто уставился на Уитмена, как на идиота.

— Мистер Уитмен, — печально поведал он, — у леди Чешир нет картин, которые можно продать. Ее покойный муж оставил все свои владения и богатства сыну. Ей каждый месяц выплачивают некоторую сумму — вполне пристойную, если верить юристу, который за это отвечает, — чтобы она могла оплачивать услуги портних и покупать другие женские мелочи. — Он выдержал паузу, потом провел пальцами по волосам. — Естественно, я бы не получил таких… закрытых сведений, если бы не заинтересовался наброском Бартлетта-Джеймса, и, разумеется, до сих пор никому об этом не рассказывал. Джентльмену негоже вникать в финансовые дела вдовы, которая не приходится ему родственницей. Но в этом исключительном случае юрист леди Чешир, который при других обстоятельствах был бы нем как могила, согласился со мной, что его клиентка рискует своим добрым именем и репутацией. В тот вечер я назвал рисунок фальшивкой, чтобы защитить ее. Пускай мне пришлось смутить ее и выставить в глупом свете, но глупый вид не идет ни в какое сравнение с общественным позором или, того хуже, арестом.

— Что за нелепица! — сказал Уитмен, шумно глотая. — Зачем леди Чешир идти на подобный риск? Не могу поверить.

Ян покачал головой, хмурясь.

— Что движет женщинами? Уверен, вы без меня знаете, что все они довольно легкомысленны. Возможно, она только теперь узнала об этих ограничениях. Быть может, после моей вечеринки, когда выяснилось, что она не имеет права продавать эскиз, она решила, что брак с вами поможет ей продавать свои натюрморты и семейные портреты, или же надеялась повесить их в вашем музее современной истории? В этом свете понятно, почему она вдруг увидела в вас идеальную пару и задумалась о свадьбе. Не считая ежемесячных выплат, о которых я упоминал, у леди Чешир за душой нет фактически ни гроша.

Воздух между ними буквально затрещал от напряжения, и на секунду-другую Яну показалось, что Уитмен ударит его. Или попытается. Все его тело будто окаменело. Казалось, что даже трубка раскрошится в его внезапно стиснувшемся кулаке.

Но расчет сработал. Уитмен выглядел разъяренным, растерянным и не имеющим ни малейшего понятия, что говорить и делать. А еще он понимал, что никак не проверит истинности заявлений герцога. Юрист будет молчать, Виола разозлится, но, даже если она заверит его, что все это ложь, ситуация прояснится только после того, как они произнесут брачные клятвы. Титул Виолы не давал ему ничего, кроме титулованной жены, и если у нее нет денег, на его шею вечным грузом ляжет не только ее малолетний отпрыск, но и долги — а еще лондонский особняк, полный великолепных картин, которыми он будет вынужден любоваться каждый день, но на которых ничего не сможет заработать.

Внезапно брак с леди Чешир стал Майлзу Уитмену противен. Ян прочел это в ожесточившихся чертах его лица, в его колючем взгляде. И поскольку Майлз не питал к Виоле настоящей любви, мысль о том, что продавать он сможет только ее примитивные работы, да еще и подозрение, что она сама задумала воспользоваться им ради финансовой выгоды, решили для него дело. Цветочков и щенков, которых она рисует, не хватит ему даже на туфли.

— Что же, — срывающимся голосом проговорил Уитмен, — премного благодарен за откровенность, ваша светлость. Естественно, сказанное останется между нами. Прошу прощения, но я вспомнил, что обещал лорду Тенби встретиться с ним за карточным столом в половине первого, и не хочу заставлять его ждать.

Засим, не дожидаясь ответа, Уитмен чопорно кивнул, проскочил мимо Яна и зашагал в сторону бального зала.

 

Глава 19

Виола ждала герцога Чэтвина в его ослепительном зеленом салоне настолько терпеливо, насколько, по ее мнению, это вообще было в человеческих силах, стараясь не суетиться и не плакать. Слезы, которые наворачивались ей на глаза, не были слезами грусти, но скорее гнева и досады и даже страха перед тем, что ей делать дальше. Сегодня она явилась к нему в дом неожиданно, надеясь застать врасплох, но вместо этого он уже почти двадцать минут заставлял ее ждать. Виола не сомневалась, что он делал это нарочно, чтобы, по своему обыкновению, трепать ей нервы на каждом шагу.

Виола смотрела из высоких окон на зеленый сад внизу. Хотя до вечера было еще далеко, из-за проливного дождя, зарядившего с самого утра, небо было серым. Такая безрадостная погода соответствовала настроению Виолы и тому, каким ей представлялось будущее.

— Виола.

Она резко обернулась на его голос, удивленная тем, что не услышала его шагов в коридоре, и мягким, интимным тоном, которым он назвал ее по имени. Ян стоял в дверях, непринужденно скрестив на груди руки и откровенно разглядывая ее. На лице его была написана меланхоличная задумчивость. Виола не имела ни малейшего представления, как долго он стоял вот так, прежде чем обнаружить свое присутствие, и при мысли об этом в животе у нее запорхали бабочки, а по коже побежали мурашки…

— Ваша светлость, — отозвалась она, собирая нервы в кулак и опускаясь в реверансе. — Я не слышала, как вы вошли. Надеюсь, я вас не побеспокоила.

Уголок его рта приподнялся в полуулыбке, он выпрямился и решительно шагнул в комнату.

— Вовсе нет. — Он заскользил по ней взглядом. — Вы хорошо выглядите.

Ее щеки запылали румянцем, но она не обратила на это внимания.

— Спасибо. Вы тоже, — вежливо ответила она, отмечая, что герцог выглядит не просто здоровым, но и головокружительно красивым в простых темно-синих брюках, легкой серой рубашке с расстегнутым воротом и закатанными до локтей рукавами. И хотя Господь мог поразить ее за тщеславие, она вдруг обрадовалась, что выбрала для этой встречи темно-фиолетовое платье с глубоким вырезом и тугим корсетом. По крайней мере, в одежде, которая должна была понравиться герцогу, она чувствовала себя лучше подготовленной к битве.

— Так чем я могу помочь вам сегодня? — спросил Ян, подходя ближе.

Виола расправила плечи и отважно встретила его взгляд.

— Это не светский визит, и я пришла не затем, чтобы обмениваться любезностями.

Ян глубоко выдохнул.

— Что ж, после нашей встречи на балу у лорда Тенби на прошлой неделе я не ждал от вас ни любезностей, ни светских визитов.

Теперь он стоял так близко к Виоле, что даже тонкий запах его одеколона сбивал ее с мысли. Встрепенувшись, она как можно непринужденнее отошла от герцога, пересекла комнату и остановилась за одним из коричневых кожаных кресел. Повернувшись к Яну, она для удобства уперлась ладонями в спинку.

С бесстрашной решимостью, чувствуя, как ускоряется ее пульс, она сказала:

— Ян, я хочу, чтобы вы точь-в-точь повторили слова, сказанные вами мистеру Уитмену, после которых он решил, что я не стану ему хорошей женой.

Ян замер на несколько секунд, потом склонил голову немного набок и осторожно спросил:

— Почему вы думаете, что я ему что-то говорил?

Глаза ее вспыхнули гневом.

— Разрушать мою жизнь для вас забава, не так ли?

Он как будто задумался над ее словами, потом опустил руки и ответил:

— Виола, что бы я ни сказал вам в ответ, вы все равно мне не поверите.

Она сглотнула.

— Пожалуй, это самые искренние слова, которые вы когда-либо мне говорили.

Ян почти улыбнулся. Потом его лицо посерьезнело, и он сказал:

— Если вам нужна правда, то да, я действительно вернулся в город и в вашу жизнь, чтобы разрушить ее.

Ее сердце замерло, а горло сдавило от внезапного вихря эмоций.

— Но я больше не хочу этого, — продолжал он хриплым полушепотом. — Хотите верьте, хотите нет, но за последние несколько недель вы помогли мне гораздо лучше себя понять, и хотя я могу не отдавать себе отчета в некоторых поступках, я точно знаю, что мне небезразлично ваше будущее. Просто… я не хотел, чтобы вы выходили за Майлза Уитмена.

— Вас не касается, за кого я выхожу замуж, — выпалила Виола, сжимая спинку кресла, — и уж кому-кому, но только не вам решать, стоит мне это делать или нет.

— Это правда, — признал герцог.

— Так почему вы вмешиваетесь в чужие дела? — спросила она, оправившись от изумления.

Ян провел ладонью по лицу.

— Я не могу ответить на это сейчас.

Виола покачала головой и повела плечом.

— А может, просто лжете обо всем. Откуда мне знать?

Герцог прищурился и смерил ее пристальным взглядом.

— Я пытаюсь быть с вами откровенным, Виола. Но есть вопросы, которые нам с вами нужно обсудить и решить. Только как тут добиться толку, если вы не верите, когда я говорю вам, что новая встреча с вами помогла мне ясно увидеть: разрушив ваше будущее, я не изменю своего прошлого. И не стану счастливым.

Виола презрительно поджала губы.

— Вздор. Вы просто насладились властью над моей судьбой, разрушив надежду на спокойствие и счастье, которые я могла бы обрести с мистером Уитменом.

Ян ухмыльнулся.

— По-моему, мы оба знаем, что никакого счастья в браке с этим мужчиной вы бы не обрели.

Виола сощурилась и обожгла его гневным взглядом.

— И поэтому вы сообщили мистеру Уитмену, что я и Виктор Бартлетт-Джеймс одно и то же лицо? Потому что так печетесь о моем счастье?

У Яна отвисла даже не челюсть, а все лицо.

— Ничего подобного я ему не говорил.

Виола не уступала:

— Он сказал, что знает, будто эскиз, который я вам продала, подлинный, и что он никак не может ухаживать за леди, которая забывает свое место, когда речь идет о продаже произведений искусства.

Ян усмехнулся, и Виола чуть не схватила стоявшую рядом лампу, чтобы запустить ею в его красивое лицо.

— Вы находите это смешным? Он может всем рассказать…

— Он ничего не знает, — успокоил Ян, подходя еще ближе.

— Что вы сказали ему, Ян? — опять спросила она.

— Присядьте, и я вам расскажу, — велел он.

Виола не сдвинулась с места, только сцепила перед собой руки и продолжила сверлить герцога взглядом.

— Пожалуйста, — сказал он, указывая на диван и смягчая свою просьбу.

Виола нехотя подошла и грациозно опустилась на подушку, расправив юбки вокруг колен и ступней, скорее по привычке, чем по необходимости. Как она и опасалась, Ян сел рядом, но, к счастью, на приличном расстоянии от нее. Она ждала, натянутая как струна, сложив руки на коленях, наблюдая за Яном, вновь чувствуя запах его одеколона и борясь с неожиданным и очень сильным желанием коснуться его лица.

— Я говорил с Уитменом, — спокойно признался он, не сводя с Виолы внимательного взгляда, — не только потому, что ваши друзья беспокоились на его счет, но и потому, что ваши планы заключить с ним брак весьма подозрительно совпадали по времени с…

— Это не ваше дело, — раздраженно перебила Виола.

Ян закинул руку на спинку дивана.

— Верно, не мое, и все-таки я беспокоюсь.

Смущенная, она едва заметно покачала головой.

— Так беспокоитесь, что готовы погубить мою репутацию?

— Ничего подобного. — Герцог вздохнул и добавил: — Майлз Уитмен без обиняков признался, что хотел жениться на вас ради вашей коллекции картин, главным образом, чтобы ее распродать. Вы были нужны ему только ради финансовой выгоды, Виола. Я просто сказал ему, что все произведения искусства, которые он считал вашими, на самом деле принадлежат вашему сыну. Он знал, что эскиз подлинный, просто потому, что разбирается в картинах, и только. Ему не известно, что художник Бартлетт-Джеймс — это вы. По меньшей мере, он не мог вынести этого из разговора со мной.

Виола все смотрела в его прекрасные глаза, не замечая в них обмана, но отлично понимая, что он может чего-то недоговаривать.

— Вы не имели ни малейшего права вмешиваться, Ян.

Он удивленно заморгал.

— Этот человек хотел жениться на вас ради вашего состояния. И нисколько не скрывал своих мотивов.

— Возможно, этот факт для меня несущественен, — огрызнулась она, сверкая глазами. — Кто вы такой, чтобы перекраивать мое будущее? Я не вмешивалась, когда вы сказали, что хотите ухаживать за леди Анной, которая, кстати, вам абсолютно не подходит во всех отношениях.

— Неужели, — скорее утвердительным, чем вопросительным тоном отозвался герцог.

Чувствуя внезапный жар в щеках, Виола поспешила добавить:

— Но, опять-таки, не мне решать, на ком вам жениться. Ваш выбор — это ваше личное дело.

— Ах. — Он прочистил горло. — Давайте проясним этот вопрос раз и навсегда. У меня никогда и в мыслях не было ухаживать за леди Анной или жениться на ней, — сказал он, понизив голос. — Признаюсь, что намекал на интерес к ней, чтобы добраться до вас. Но даже если бы я находил ее хоть сколько-нибудь привлекательной, ей никогда не сравниться с вами в изяществе, остроумии и пылкости. Она, как вы говорите, абсолютно мне не подходит, во всех отношениях.

Виола поежилась в корсете, находя откровенность герцога очаровательной, но не улавливая, в чем состоит его цель. Женские инстинкты подстрекали спросить, что именно он думает о ее остроумии, изяществе и пылкости, как будто это не бог весть как важно, но рассудительная натура взяла верх.

— Я не понимаю вас, — проговорила Виола, возвращаясь к главной теме. — Вы не намерены на мне жениться, даже открыто заявили, что скорее сживете меня со свету, чем позволите носить ваше имя, и в то же время беззастенчиво вмешиваетесь в мою жизнь, лишая меня возможности выйти замуж за мужчину, которого я выбрала. — Она всплеснула руками, недоумевая. — По-прежнему думаете записать меня в содержанки? Желание спать со мной, когда и как вам вздумается, — вот что скрывается за вашей жаждой контроля? Мое мнение не в счет?

Герцог молчал, слегка нахмурив брови. На миг Виоле показалось, что его терзают сомнения. Потом он тихо вздохнул, взял ее руку в свою и принялся гладить ее пальцы, задумчиво глядя на них.

— Сказать такое было просто ужасно, Виола, — хрипло прошептал он. — Пожалуйста, поверьте, я говорил так грубо, оттого что злился и не понимал вас тогда. Я сам в это не верил. — Он судорожно вдохнул и снова посмотрел ей в глаза. — И контролировать вас я тоже не хочу, но по причинам, которые до сих пор ставят меня в тупик, я очень хочу быть с вами. Только я пока не знаю, что это значит.

В душе Виолы проснулись ее собственные печали и сожаления. Ей хотелось всем сердцем верить Яну, потому что его голос и слова не выражали ничего, кроме искреннего смятения и раскаяния. И все-таки даже после такого чистосердечного извинения он еще должен был объяснить, почему манипулирует ее будущим. И объяснить так, чтобы она поняла.

— Теперь ваша очередь быть откровенной, — сказал Ян, обрывая ее размышления.

Занервничав, она попыталась высвободить руку, но тщетно, ибо Ян крепко обхватил ее ладонью за запястье.

— Я хотел бы знать, — медленно продолжал он, глядя ей в глаза, — почему не так давно вы говорили, что не горите желанием снова выходить замуж, и всего через несколько недель после этого заявления ухватились за возможность обручиться с Майлзом Уитменом.

Страх пронзил Виолу. Она вспомнила беседу с герцогом у себя в студии, и как она пыталась уклончиво говорить о своем прошлом и будущем, не подозревая, насколько внимательно он слушает ее болтовню и однажды потребует за нее ответить. Только на этот раз она не станет ему так много раскрывать. От этого будет только хуже.

Виола с достоинством встала.

— Это не имеет значения, но если уж вам так необходимо знать, я просто передумала. Для леди это в порядке вещей.

Щеки Яна дернулись в полуулыбке.

— Верно, — согласился он, тоже поднимаясь с дивана, но не выпуская из рук запястья Виолы. — Но я хочу, чтобы вы ответили мне, без отговорок, что заставило вас передумать.

Виола проглотила слезы обиды, отказываясь опускать глаза под напором его взгляда.

— Чтобы вы могли потешаться надо мной?

— Чтобы я знал, что у вас на сердце.

Растаяв, она ответила:

— Вы, Ян.

Его глаза округлились на миг, как будто он не мог поверить, что она так просто открыла ему эту истину. А потом его взгляд затуманился, и, совершенно неожиданно, он протянул руку и очень нежно провел большим пальцем по ее губам. Она вздрогнула и опустила голову.

— Мы странная пара, не находите? — проговорил он чуть погодя бархатным, меланхоличным голосом. — Я хочу выбросить вас из головы и не могу перестать думать о вас. Вы прекрасно себя чувствуете в роли вдовы, но в вашу жизнь возвращаюсь я, и вдруг вы спешите выйти замуж за человека, которого не любите, не хотите и который абсолютно вам не нужен, за человека, который охотится исключительно за вашим состоянием, — лишь бы избавиться от меня.

— Перестаньте, Ян. Все гораздо сложнее.

— Согласен, но перестать не могу, — прошептал герцог. Он начал медленно и очень нежно водить большим пальцем по ее запястью. — Я знаю, в наших отношениях чего-то не хватает, но не пойму, чего именно. Порой мне кажется, что мы оба тоскуем, друг о друге, но боимся этого чувства и того, куда оно нас может завести. Наша история уходит корнями в такое мутное болото. Иногда я думаю, что все можно решить постелью, но я знаю, что каждый раз мне будет хотеться еще, и, в конце концов, пропасть останется черной, а ночи одинокими.

Виола опять попыталась вырваться, но, вместо того чтобы отпустить ее, герцог обхватил ее свободной рукой за талию и тесно прижал к своему телу.

— Но больше всего, Виола, — склонившись к ее уху, прошептал Ян, — я хочу видеть вас счастливой, слышать ваш смех, не горький и нервный, а веселый. Я вижу сны об этом, а может, воспоминания. Не знаю. Но с тех пор, как я вернулся в вашу жизнь, я ни разу не слышал, чтобы вы смеялись от счастья, и сейчас ничто не гнетет меня больше.

Он начал осыпать поцелуями ее шею, порхать губами по нежной коже, и ноги у нее подкосились. Наверное, он ждал, что она потеряет равновесие, ибо немедленно подхватил ее и нашел губами ее губы.

Виола не смогла бы ему противиться, даже если бы попыталась. Она была так рада его увидеть утром, и никогда еще его близость не была такой драгоценной и сладкой, как сейчас. Ян целовал ее со смесью нежности и страсти, безудержного желания и ласкового томления. Его язык мягко дразнил ее, а пальцы касались щек так бережно, будто они были для него бесценными. А когда, наконец, она тихонько застонала и прошептала его имя, он отстранился, на несколько долгих мгновений уперся лбом в ее лоб и стал покрывать нежными поцелуями ее брови, ресницы, нос и щеки.

— Вы такая красивая, такая мягкая…

Виола всхлипнула и, охваченная неуверенностью, осторожно уперлась ему руками в грудь.

— Мне нужно идти, Ян, — дрожащим голосом сказала она.

Глубоко вздохнув, герцог ослабил объятия и постепенно отпустил ее.

Острое чувство одиночества захлестнуло Виолу, когда герцог отстранился. Не в силах посмотреть на него, она повернула голову к стене у порога.

— Я принесла ваш портрет, законченный и, на мой взгляд, отлично удавшийся. — Глубоко вдохнув для уверенности, она добавила: — И я хочу, чтобы вы знали: мы с Джоном Генри скоро уедем из города.

Не дождавшись ответа, Виола осмелилась-таки поднять ресницы и заглянуть Яну в глаза. Герцог внимательно изучал ее. Его лицо до сих пор было румяным от их поцелуя, глаза по-прежнему восхитительно поблескивали, и Виоле понадобилась вся ее сила воли, чтобы снова не броситься к нему в объятия.

Ян медленно выпрямился, чопорно сложил за спиной руки, и его черты посуровели.

— Куда вы едете?

Виола судорожно глотнула, подавляя эмоции, грозившие вырваться на поверхность.

— Сначала в Чешир, на зиму. Потом не знаю, но, скорее всего, куда-нибудь в Европу.

— Понятно. — Помолчав несколько секунд, он добавил: — Могу я спросить почему?

Стараясь, чтобы ее голос звучал смело и беззаботно, Виола ответила:

— Теперь, когда портрет закончен, никакие финансовые обязательства меня здесь не держат. А Джону Генри лучше быть за городом, где он сможет ездить верхом, играть и резвиться на просторе. И если быть до конца откровенной, после того как вы изменили мое будущее и лишили меня шансов на отличный брак, я больше не хочу с вами воевать. Я пришла сказать, что сдаюсь, Ян. Вы выиграли.

— Ничего я не выиграл, — заявил он, тихо закипая от внезапного гнева, — если вы заберете моего сына, даже не позволив мне увидеться с ним.

Эти слова, сказанные с такой искренней мукой, тронули Виолу до глубины души. И, быть может, из-за того, что они недавно пережили вместе, из-за того, что она всегда питала к Яну глубокие чувства, причину которых до конца не понимала, на этот раз она действительно почувствовала его боль и не нашла в себе сил ему возразить.

Опустив ресницы, чтобы спрятаться от пронзительного взгляда герцога, она повернулась к нему спиной и в последний раз вышла из его великолепного зеленого салона, все еще чувствуя на губах его прекрасный поцелуй, память о котором надеялась пронести через всю жизнь.

 

Глава 20

Когда после нескольких мрачных и унылых дней, отвечавших настроению Виолы, утро встретило ее ярким солнечным светом, она решила, что пойдет вместе с Джоном Генри и его няней гулять в парк. Им обоим не помешает немного солнца и свежего воздуха. А кроме того, возможность впервые за долгое время поработать над набросками может отвлечь ее от грустных мыслей.

Виоле не хотелось покидать Лондон и Англию. Честно говоря, ей не хотелось покидать Яна, но она не могла отрицать, что власть, которую он имел над ней, заставляла ее серьезно тревожиться за судьбу сына. Впрочем, все это скоро останется в прошлом. Сегодня утром, поклялась себе Виола, вместе с прохладой осеннего воздуха и теплом солнечных лучей на ее лице она начнет новую жизнь и будет радоваться ей.

Она сидела на деревянной скамейке, наблюдая, как Джон Генри играет с другими детьми в песочнице. К счастью, множество других матерей и нянь тоже воспользовались отличной погодой и выбрались на прогулку, тем самым подарив Виоле возможность сидеть, любоваться и наслаждаться спокойствием наедине с собой.

Она не могла сдержать улыбки, глядя, как играет ее сын. Он во многом походил на нее, в особенности творческим умом, манерой воспринимать окружающий мир и общительным характером. Но, с другой стороны, внешность и повадки ребенка не оставляли сомнений, что он родился от Яна. Каждый раз, когда ее сын злился, его бровки собирались вместе и он сердито глядел на нее, склонив голову под таким же точно углом, как отец, и прижав к бокам стиснутые в кулачки руки. Когда Джон Генри улыбался, Виола замечала у него такую же ямочку на левой щеке, а когда он задумывался над какими-то ее словами, которые не мог понять, его лоб собирался в складки и он смотрел на нее, как на умалишенную. А еще у них обоих было маленькое родимое пятно высоко на левом бедре.

Порой на Виолу находила меланхолия, и она, как сейчас, мечтала о другом мире, где Ян воспитывает своего сына, любит ее, женится на ней и жизнь их полнится различиями во мнениях, радостями и сюрпризами.

А потом реальность вмешивалась в ее грезы, как сейчас, когда Джон Генри расплакался и затопал, вырывая совок из рук двух маленьких девочек.

— Хотите, чтобы я их выручил?

Голос Яна, прозвучавший за спиной, настолько ошеломил Виолу, что она ахнула, вскочила со скамейки и быстро, с замиранием сердца, повернулась к нему.

Герцог стоял, прислонившись к дереву, одетый в повседневные коричневые брюки и кремовую льняную рубашку. Его руки были скрещены на груди, а волосы спутались от легкого ветерка.

Он улыбался ей, лукаво, почти… интимно, изучая каждую черточку ее лица, каждый изгиб тела, как будто видел ее впервые.

Горячий румянец вдруг залил ей щеки, и она скрестила на груди руки в некоем подобии самозащиты.

— Давно вы здесь стоите? — с вызовом спросила она.

Ян пожал плечами.

— Какое-то время.

— Какое-то время?

Она с тревогой посмотрела на Джона Генри, который сумел отобрать у девочек совок, но теперь потерял к нему интерес и с любопытством рассматривал их с Яном.

— Вы следите за мной? — спросила она, снова встречая взгляд герцога.

— Разве нельзя просто так прогуляться по парку в солнечный день? — парировал Ян, выпрямляясь и подходя ближе.

Виола не сдавала позиций.

— Прошу прощения, ваша светлость, но вы не прогуливались.

— Ах, вы совершенно правы, леди Чешир, — согласился герцог, останавливаясь перед ней. — Но я наслаждался видом.

Она повела бровями.

— Моего затылка?

Улыбка померкла на его лице, и, понизив голос, он сказал:

— Им и тем, как мой сын играет в грязи и впервые в жизни флиртует с девочками.

Страх охватил ее, заставив пошатнуться, бросить через плечо нервный взгляд на Джона Генри и потереть предплечья ладонями.

— Все в порядке, Виола, — успокоил Ян. — Я пришел не для того, чтобы вмешиваться.

— Тогда зачем вы здесь? — с растущим беспокойством спросила она. Джон Генри пустился к ним вприпрыжку.

— В прошлый раз вы говорили, что уезжаете в Европу, — отозвался герцог, глядя на мальчика. — Это по-прежнему актуально?

Виола чувствовала, как сильно колотится у нее в груди сердце. Во рту у нее пересохло, нервы натянулись как струны.

Все материнские инстинкты кричали ей хватать сына и бежать, но любопытство взяло верх, и, облизав губы, она ответила:

— Да, а что?

Ян кивнул, не в силах оторвать глаз от мальчика, прибежавшего к Виоле и обвившего руками ее закрытые множеством юбок ноги.

— Так вот, прежде чем уехать, леди Чешир, — рассеянно проговорил он, — вам придется решить проблему моего формального портрета.

Виола посмотрела на него, растерянная, смущенная и нежданно-негаданно столкнувшаяся с самым большим страхом своей жизни, которого поклялась избежать, — с моментом, когда Ян встретился со своим сыном. Она не имела ни малейшего представления, что теперь сказать.

Ян встретил ее взгляд и, нахмурив брови, спросил:

— Вы нас не представите?

Виола не знала, то ли злиться и досадовать на его дерзость, то ли сиять от радости и облегчения. Иронично улыбнувшись, она сказала:

— Джон Генри, позволь представить тебе лорда Чэтвина. Вспомни, чему я тебя учила.

Мальчик выглянул из-за юбок.

— Осел дядя?

Виола шутливо потрепала его по голове и расплылась в лучезарной улыбке.

— Он думает, что да.

Ян перевел взгляд с нее на малыша.

— Осел?

— Он спрашивает, большой ли вы дядя.

— Ага. — Ян протянул руку. — Как поживаете?

Мальчик застенчиво посмотрел на маму, и та, кивнув, мягко подтолкнула его вперед.

— Джон Генри, лорд Чэтвин очень большой дядя и важный джентльмен. Что нужно сделать?

Мгновение спустя мальчик вложил маленькую ручку в ладонь Яна, сжал ее один раз и чопорно кивнул.

— Я Джон Генри Крессуальд, барон Чешир, и когда-нибудь я тоже буду осел.

— Понятно, — весело пробормотал Ян. — В таком случае, лорд Чешир, очень рад познакомиться с такой важной персоной, как вы.

Мальчик посмотрел на Виолу.

— Что такое песона?

Улыбнувшись, Виола объяснила:

— Пер-сона. Быть важной персоной значит быть очень большим дядей.

Джон Генри хихикнул, отпустил руку Яна и перевернулся с ног на голову, упершись руками в траву, чтобы посмотреть на мир наоборот.

Ян с любопытством посмотрел на Виолу. Та пожала плечами.

— Боюсь, у него такое бывает. Ему всего пять, знаете ли.

— Да, знаю.

Несколько долгих секунд он пронзительно смотрел ей в глаза, пока она не встрепенулась и не вернулась в действительность.

— Простите, ваша светлость, так в чем состоит проблема с вашим портретом?

Насупив брови, Ян глубоко вдохнул и скрестил руки на груди.

— Хотя сам портрет, как вы сказали, отлично удался, цвет фона оказался… не совсем таким, как я представлял. Он не вписывается в цветовую гамму комнаты, в которой я хотел бы его повесить.

Виола изумленно уставилась на него.

— Прошу прощения?

Ян посмотрел на Джона Генри, который вдруг дважды подпрыгнул и понесся обратно к песочнице.

— Уверен, леди Чешир, вы понимаете, — объяснил он, вновь переключая внимание на Виолу, — что я заплатил за картину большие деньги и хочу, чтобы она отвечала моим требованиям.

— Вы… вы хотите, чтобы я нарисовала другой портрет, потому что вам не по вкусу цвет фона, который, кстати сказать, вы изначально одобряли?

Ян с невинным видом пожал плечами.

— Получается, что так. Если хотите, можем начать завтра, скажем… в десять часов.

Никогда в жизни Виола не сталкивалась с такой неприкрытой, возмутительной попыткой ее искусить. Фон был вполне подходящим и сам портрет удачным. Она даже подумывала оставить его себе, а герцогу нарисовать другой, чтобы было на что поглядывать, работая у себя в студии. Причина, по которой Виола отказалась от этой идеи, заключалась как в ее собственной сердечной боли, так и в понимании того, что, когда Джон Генри повзрослеет, он и любой другой, кому картина будет попадаться на глаза, может заметить сходство. А это будет уже чересчур.

Этот нелепый запрос герцога показался ей не чем иным, как очередной попыткой растревожить и ранить ее. А ведь она уже и так почти до предела настрадалась из-за герцога Чэтвина.

— Зачем вы это делаете, Ян? — пробормотала она достаточно тихо, чтобы ее мог слышать только он.

Слабо улыбнувшись, он ответил:

— Просто не хочу, чтобы вы уехали, пока между нами все не уладится.

Виола никак не ожидала настолько быстрого и прямого ответа. Но не озвученный, скрытый подтекст его слов пронзил ее насквозь, заставив задрожать и растеряться с ответом. Обняв себя, чтобы успокоиться, Виола бросила взгляд на сына, который опять начал громко ссориться с девочками в песочнице. Высокородная дама и ее няня с коляской прошли мимо Яна, и он подвинулся влево, уступив дорогу и оказавшись так близко к Виоле, что она ощутила жар его тела.

— Пожалуй, — благодушно пробормотал он, — пока я не учинил скандал, принявшись обнимать и целовать вас при людях, пойду-ка я в песочницу и объясню своему сыну, что, как показал мой опыт, расположения леди гораздо легче добиться, если построить ей замок, а не драться с ней и заставлять ее плакать.

С этими словами Ян подмигнул ей, повернулся и зашагал прочь.

Лишившись дара речи и покраснев до корней волос, Виола опустилась на скамейку и стала с удивлением наблюдать, как герцог Чэтвин наводит порядок в песочнице. Через несколько минут мальчики и девочки уже мирно строили вместе песочные замки.

 

Глава 21

Он понятия не имел, как ее соблазнить. А также — где и когда это сделать. Последнюю неделю он каждый день встречался с ней на сеансах позирования, но она была подчеркнуто любезной и вежливой, без особой охоты поддерживала разговор на неформальные темы и явно не желала обсуждать их личные проблемы. Это нежелание было таким сильным, что почти все время кто-то из слуг оказывался вместе с ними в студии. И Ян подозревал, что это делалось умышленно.

Но каждый день, сидя перед Виолой, слушая, как она болтает о пустяках, и наблюдая, как она пытается сосредоточиться на работе, вопреки смятению, в которое он явно повергал ее своим присутствием, он все отчаяннее хотел обнять ее, заняться с ней любовью и показать, как она, сама того не зная, сумела преобразить его чувства к ней. Во что они преобразились, он пока толком не знал, но отчаянно желал разобраться. Ему хотелось рассказать Виоле, как один только звук ее голоса мгновенно окутывает его умиротворением, и как при мысли, что она навсегда уйдет из его жизни, его захлестывает такая мощная волна ужаса, что он сжимается от боли. Он не находил объяснения этому новому спектру неведомых прежде эмоций и, хоть убей, не сумел бы выразить их словами. Но они явно выходили за рамки похоти, и он был не настолько глуп, чтобы их игнорировать. Нет, он не отмахнется от того, что уже почти у него в руках, только потому, что долго заблуждался и был совершенно иного мнения о женщине, которая это воплощает. Теперь стало ясно, что роль Виолы в его похищении виделась ему если не ошибочно, то искаженно из-за путаных воспоминаний и жажды мести.

Однако многое могло измениться — и изменилось — за пять лет. Когда-то он был небезразличен Виоле, но ему нужно было познать силу и глубину чувств, которые она питала к нему теперь, а путь к этому познанию ускользал от него вплоть до сегодняшнего дня. Он целую неделю размышлял и сомневался, прежде чем выработать план действий. Похитить Виолу снова означало бы подчеркнуть то, что не изменилось между ними, а попросив ее просто рассказать о своих чувствах, он бы только спровоцировал новые увиливания, споры и недоверие. Но Ян готов был спорить на целое состояние, что Виола не сумеет скрыть своих чувств к нему, если он займется с ней любовью.

Поэтому сегодня вечером, с этим планом наготове, он ждал Виолу у себя в городском особняке, меряя шагами паркет в гостиной и с замиранием сердца поглядывая на каминные часы. В записке, которую он послал леди Чешир, ее просили приехать после восьми, а сейчас была уже почти половина девятого. Герцог не случайно выбрал это время. После восьми он обычно отпускал всех слуг, кроме тех, без кого нельзя было обойтись вечером. Брэтэм встретит Виолу, предложит ее кучеру располагаться поудобнее, а потом распорядится, чтобы остальные слуги оставались внизу до утра. Отличный план — если только Виола вообще соизволит к нему явиться.

Ян подошел к окну и выглянул на подъездную аллею. Ее почти не было видно за дубами и вечерней мглой, но, проведя какое-то время в попытках глубоко дышать и размышлять над другими способами соблазнения на случай, если этот не сработает, он увидел, как экипаж Виолы выехал из-за угла и остановился у каменных ступеней.

Отскочив от окна, Ян вышел в центр комнаты и собрался с мыслями. Пока он ждал, сцепив за спиной руки, его охватили неожиданное волнение и тревога, что он не сумеет соблазнить ту единственную женщину, отказ которой его безмерно ранит. Он должен справиться.

Внезапно из коридора донеслось эхо ее шагов по мраморному полу. Во рту у герцога пересохло, сердце заколотилось, и с видом спокойствия, которого не было и в помине, он повернулся лицом к двери.

— Ваша светлость, — вежливо постучав, объявил Брэтэм, — к вам леди Чешир.

— Зовите, — поразительно ровным голосом ответил Ян.

Дворецкий отступил вправо, и мгновение спустя в комнату вплыла Виола.

У Яна перехватило дух при виде нее, такой изящной и как будто беззаботной, но он сумел скрыть свое восхищение, растянув губы в улыбке и кивнув.

— Леди Чешир. Очень рад, что вы сочли возможным приехать так скоро.

Виола подняла брови и сумела изобразить на лице некоторое удивление и даже любопытство.

— Вы написали, что это важно.

Ян бросил взгляд на Брэтэма, стоявшего в дверях с подобающим степенным видом.

— Пока что это все.

Дворецкий поклонился.

— Конечно, ваша светлость.

Сказав это, Брэтэм повернулся и закрыл за собой дверь, оставив их одних в безмолвной гостиной.

Только теперь Виола огляделась по сторонам, теребя завязки крошечного ридикюля и лишь этим обнаруживая свое беспокойство. Ян задумчиво смотрел на нее, отмечая, как прелестно она выглядит в вечернем платье из бронзового атласа с глубоким вырезом, тугим лифом и бледно-желтыми оборками. Волосы Виолы были уложены завитками и подняты к затылку, и Ян пожалел, что у него нет сверкающего золотого ожерелья с топазами и таких же серег, чтобы дополнить картину, а потом взять Виолу под руку и повести к королеве. И судя по всему, улыбнулся про себя Ян, ему будет легче добиться такой аудиенции при дворе, чем высвободить Виолу из ее хитроумного наряда. Ему не терпелось увидеть ее корсет…

— Ваша светлость?

Ян заморгал.

— Прошу прощения?

Виола раздраженно поджала губы.

— Я спрашивала, могу ли что-нибудь сделать для вас этим вечером.

Ах, милая…

Улыбнувшись, Ян медленно пошел к ней.

— Вы сегодня очаровательно выглядите, — небрежно заметил он. — Надеюсь, я не отвлек вас от какого-нибудь важного светского мероприятия.

— Только от ужина, — ответила Виола, слегка сузив глаза.

— Понятно. — Ян умолк в ожидании, но Виола ничего не добавила, и он не удержался: — С очередным потенциальным мужем?

Она смерила его подозрительным взглядом.

— С леди Тенби и несколькими ее гостями, если это вас так интересует.

Спросить о гостях леди Тенби означало бы зайти слишком далеко, и Ян не собирался этого делать, как ни любопытно ему было узнать, сопровождал ли Виолу какой-нибудь джентльмен. Если повезет, к утру это не будет иметь значения.

Остановившись прямо перед Виолой, он заглянул в ее настороженные глаза и улыбнулся.

— В таком случае простите, что прервал, но мне радостно знать, что ваш вечер не пропал за бессмысленными сплетнями.

Виола вздохнула.

— Ян, почему я здесь? Что такого важного можно обсуждать ночью?

Яна в один миг пронзила паника. Еще ни разу за тридцать один год своей жизни он так остро не чувствовал, что его будущее зависит от успеха одного-единственного предприятия. Настало время прекратить бессмысленную болтовню и заняться осмысленной любовью.

— Мне нужно вам кое-что показать, — тихо проговорил он.

Виола нахмурила брови, вглядываясь в каждую черточку его лица.

— Показать мне что-то? Здесь?

— Да. — Он согнул руку в локте. — Пройдемте?

Поколебавшись секунду-другую, она мягко опустила затянутую в перчатку ладонь на его предплечье и позволила вывести себя из гостиной в вестибюль.

— Куда мы направляемся? — спросила она, когда они приблизились к широкой мраморной лестнице.

Ян широко улыбнулся.

— Вверх.

— Вверх?

— На верхний этаж…

— Ян, я не думаю…

— Доверьтесь мне, Виола, — шепнул он.

Она нервно огляделась в затихшем доме и без дальнейших промедлений приподняла свободной рукой юбки и начала взбираться вместе с ним по ступенькам.

Герцог молча поднялся с ней на лестничную площадку третьего этажа и повел по длинному коридору к самой последней запертой двери.

Он чувствовал, как растет ее тревога. Отчасти это, безусловно, объяснялось явным отсутствием помощи. Если Виола закричит, никто не прибежит ее спасать. Оставалось лишь надеяться, что скоро он заставит ее кричать от наслаждения, и тогда она будет искренне благодарна, что он не оставил в доме практически ни души.

— Почему вы все время улыбаетесь? — подозрительно спросила Виола.

Ян остановился у двери.

— Улыбаюсь?

— Вы ведь не собираетесь убить меня здесь? — сухо бросила она.

— Не сегодня, — ответил герцог, берясь за щеколду и открывая дверь.

Искоса поглядывая на Яна и не умея скрыть собственной кривой улыбки, Виола вошла в комнату — и замерла так резко, что ее юбки заходили ходуном.

В десяти футах перед ней открылся камин, над которым во всей своей красе висел первый эскиз, который купил у нее Ян. Залитый с обеих сторон светом ламп, он доминировал над всей комнатой.

— Это ваша спальня, верно?

— Да.

Ян очень тихо закрыл за собой дверь, запер ее и встал так, чтобы заблокировать Виоле выход, если она попытается сбежать, не выслушав его.

Она повернула голову влево, на несколько долгих секунд остановила взгляд на его огромной кровати с балдахином и вновь смерила его испепеляющим взглядом.

— Чудесная комната, — с вызовом сказала она. — Зачем я здесь?

Момент настал…

— Я хотел показать вам, какое место выбрал для вашего рисунка.

Она покачала головой, недоумевая.

— Зачем? Если я скажу, что он плохо смотрится над вашим камином, вы вернете мне его?

Ян усмехнулся.

— Ни за что. Я хочу каждую ночь засыпать, глядя на него. — Посерьезнев, он добавил: — Он напоминает мне о вас.

От этой откровенной фразы Виоле стало не по себе. Она попятилась на шаг, бросив взгляд на постель, потом снова на герцога. Ее лицо в свете лампы казалось мрачным и затравленным.

— Вы привели меня сюда, чтобы соблазнить, Ян? — тихо спросила она.

Момент истины…

— Я привел вас сюда для гораздо большего.

Она вновь затеребила шнурок на ридикюле, и Ян забрал у нее сумочку, бросив ее на ночной столик за спиной.

— Я не стану вашей содержанкой, — дрожащим голосом заявила она.

Герцог вздохнул.

— Я бы никогда не привел содержанку в свою личную спальню, Виола.

— Тогда зачем я здесь?

Ян принялся очень медленно стаскивать перчатку с ее руки.

— Для начала я хотел извиниться за то, что насильно увез вас к себе в хижину.

— Вам необязательно было извиняться за это у себя в доме и тем более у себя в спальне.

Ян слышал скептицизм в ее голосе, но она не убрала руку, когда он стянул перчатку и взялся за вторую.

— Верно, — согласился герцог, сосредоточенно освобождая ее пальцы от кружева. — Но здесь очень интимная обстановка, а то, что я собираюсь сказать — и сделать, требует интимности.

Виола ничего на это не ответила, но Ян почувствовал у себя на лице ее пристальный взгляд. Сняв, наконец, перчатки, он бросил их на ночной столик к ридикюлю и поднял руки Виолы так, чтобы прижаться губами сначала к одному запястью, а потом к другому.

Виола вздрогнула.

— Что вы делаете, Ян?

Он посмотрел и шепнул в ее нежную кожу:

— Целую вас.

Она сдвинула брови.

— Знаю, но… о чем таком интимном вы хотите поговорить?

Хотя Виола старалась говорить непринужденно, герцог заметил, что ее дыхание учащается, а сопротивление падает. Он ласково притянул ее к себе, так что его бедра утонули в ее юбках. — Я хочу поблагодарить вас, — хрипло сказал он, по-прежнему касаясь губами ее запястья, — за то, что вы помогли мне пять лет назад.

Виола шумно глотнула, завороженно глядя на герцога.

— Вы нуждались в помощи.

Ян слегка отстранился и улыбнулся ей, а потом обвил ее рукой за талию и привлек еще ближе.

— Я хочу показать вам, как много это для меня значило.

Судорожно вдохнув, Виола пролепетала:

— Вы хотите заняться со мной любовью…

— Хочу.

На бесконечно долгий миг ее тревожный, ищущий взгляд встретился с его взглядом. Ян чувствовал, как неистово колотится в груди сердце. Он понимал, что теперь, когда он открылся Виоле в своем желании к ней, она вполне может повернуться и уйти. Если она так поступит, осознал Ян, это будет самым горьким разочарованием в его жизни.

Но тут, будто смирившись с судьбой, которая свела их вместе, Виола опустила ресницы, склонилась к нему и коснулась губами его губ.

Только через несколько долгих секунд Ян понял, что она отдается ему без колебаний и споров, пусть только в этот единственный раз, и с неожиданной силой, пошатнувшей герцога, его тело ожило.

Он заключил Виолу в объятия и с силой прижал к себе, наслаждаясь нежностью ее губ, сладким, цветочным запахом ее кожи. Она подняла руки и легонько обхватила его ладонями за щеки, а он продолжал упиваться ее губами, ласкать, неспешно смаковать их. Его язык запорхал по ее верхней губе, и она открылась ему, давая доступ и с растущим желанием прижимаясь к нему всем телом. Ян сдерживал свой пыл, боясь поторопиться пока она, не издала тихий стон и не толкнула бедра вперед с требованием большего.

Ян быстро оборвал их поцелуй, поднял голову и посмотрел в раскрасневшееся лицо Виолы.

— Повернитесь, — прошептал он огрубевшим голосом. — Я вас раздену.

Ее ресницы затрепетали, она посмотрела на него, и в ее глазах мелькнуло сомнение. Ян опустил руку к кружевному вырезу ее платья и сомкнул ладонь вокруг прикрытой атласом груди.

Ответом на его ласку стал тихий вздох. Ян внимательно наблюдал, как растет ее желание, а потом одним быстрым движением схватил Виолу свободной рукой за плечо и развернул спиной. Не убирая ладони с ее груди, он крепко прижал ее к себе.

Склонившись над Виолой, он принялся осыпать нежными поцелуями тыльную сторону ее шеи, ее голое плечо, а его ловкие пальцы тем временем работали над пуговицами.

Виола охотно помогала ему, стаскивая платье с рук по мере того, как ослабевали застежки. Ян покусывал мочку уха, порхал по ней языком, потом спустился губами по шее к плечу. В считанные секунды вечернее платье упало к ногам Виолы, и, к удивлению герцога, она расстегнула белый кружевной корсет спереди и отбросила его в сторону.

Ян подался немного назад и снова повернул Виолу к себе лицом. Она стояла без смущения. Ее груди были открыты, но остальное тело, от талии до пят, тонуло в кружеве. Ян ловко разделался с пуговицами на собственной рубашке и выскользнул из нее, все это время неотрывно глядя в глаза Виоле. Он читал в них неуверенность, хотя она смело выдерживала его взгляд.

Ян посмотрел на ее чудесные, оголенные груди, заострившиеся от царившей в комнате прохлады, и осторожно прикрыл их ладонями, чтоб согреть, приласкать и подразнить соски подушечками больших пальцев.

Виола тихо застонала, закрыла глаза и запрокинула голову, отдаваясь моменту.

— Скажите, что вам нравится, — хрипло проговорил Ян.

Не поднимая ресниц, она прошептала:

— С вами мне нравится все. Поцелуйте меня, Ян…

Дважды его просить не пришлось. Опустив голову, Ян снова завладел ее ртом. Он играл с ее губами, с языком, упиваясь ее податливостью и частыми вздохами, ее теплыми ладонями, мягко обрамлявшими его щеки, и обоюдной страстью, нараставшей с каждой секундой. Потом легко, как ветер, он подхватил ее на руки, отнес к постели и положил на покрывало, оторвавшись от ее сочных губ, чтобы проложить тропинку из нежных как перышко поцелуев по ее скуле и горлу, по основанию шеи и ложбинке между грудей.

В ответ она выгнула спину, запустив пальцы ему в волосы, когда он взял в рот затвердевший пик ее груди и начал легонько сосать, дразнить языком, пока тот не окаменел, а потом водить по нему губами.

Виола захныкала, развязно подаваясь к нему бедрами, и он одним быстрым движением приподнялся над ней, ослабил шнуровку нижней юбки и стянул ее вместе с чулками, полностью оголив ее прекрасное тело.

Ошеломленный видом, Ян принялся ласкать взглядом каждый изгиб и округлость, потом опустил голову и запечатлел поцелуй на темном холмике завитков между ног.

Виола резко вдохнула и вздрогнула.

— Вам холодно?

— Немного, — бархатным шепотом ответила она.

Ян протянул руку и сдернул покрывало.

— Забирайтесь под одеяла.

Не глядя на герцога, Виола сделала, как он сказал. Ян тем временем быстро расстегнул брюки, выскользнул из остатков одежды и улегся рядом, укрыв обоих по шею.

Они лежали на подушках, лицом друг к другу, хотя Виола не открывала глаз. Ян смотрел на нее несколько секунд, не спеша прикасаться. На него вдруг нахлынул целый водоворот эмоций, тревожных и прекрасных. Потом, словно почувствовав на лице его взгляд, Виола подняла ресницы и посмотрела ему в глаза.

Ян улыбнулся, и Виола улыбнулась в ответ, заставив сердце запеть в груди.

— Теплее? — шепнул он.

— Гораздо.

Улыбка померкла на лице Яна, и он спросил:

— О чем вы думаете?

Несколько мгновений Виола ничего не говорила, только изучала черты его лица. А потом протянула руку и с огромной осторожностью положила раскрытую ладонь на голую грудь Яна, оказавшуюся так близко к ее груди.

— Я думаю, — прошептала она, — что, хотя мне опасно здесь находиться, я не боюсь, потому что никогда в жизни не чувствовала себя защищенней, чем в ваших объятиях.

Яну сдавило горло от внезапного прилива нежности. Он никак не ждал настолько интимных, настолько искренних слов и понятия не имел, как ответить.

Виола неуверенно улыбнулась и со смущением добавила:

— И еще я не хочу вас разочаровывать.

В этот миг что-то глубоко внутри него растаяло. Он даже отдаленно не понимал, что именно и как выразить это словами, но от этого у него перехватило дух.

— Виола…

Она подалась к нему и прильнула губами к его губам. Он ответил долгим поцелуем, медленно распаляющим страсть, обнажающим ее желание полностью отдаться ему, несмотря на риск. Виола гладила ему грудь кончиками пальцев, и его руки тоже не бездействовали: одна двинулась к груди, вторая обхватила затылок, утонув в шелковых прядях.

Ян снова заставил сосок превратиться в твердый пик и нежно сжимал его, слушая все более частые вздохи Виолы и ее тихие стоны удовольствия. Его собственное сердце тоже забилось быстрее и громче.

Он зацепил ногой ноги Виолы и привлек ее ближе. Она скользнула языком по верхней губе, и в ответ Ян жадно впился в ее рот. Она захныкала и двинулась ладонью от его груди к щеке, а потом к затылку, крепко прижимая к себе его голову.

Ян ласкал, дразнил, наслаждался вкусом; Виола не отставала. И наконец, когда ожидание сделалось невыносимым, он опустил руку, схватил ее за колено и потянул вверх, одновременно перекатывая ее на себя, так что ее нога закрыла его бедро, а его налившаяся плоть уперлась в ее мягкие женские завитки. Ахнув, она оторвалась от его губ, подняла ресницы и посмотрела ему в глаза.

В эту секунду в памяти Яна вспыхнул обрывок забытого образа. А вместе с ним шепот из далекого прошлого…

Я люблю тебя, Ян…

Он резко втянул в легкие воздух. Недоумение и восхищение, смятение и чувство абсолютной близости пронзили ему сердце и ум.

Такой прекрасный…

Виола внимательно наблюдала за ним. Ее лицо раскраснелось, глаза потемнели от желания, а брови сдвинулись, как только она заметила в нем странную и чудесную перемену. Потом она протянула руку и коснулась пальцами его губ.

Ян поцеловал их, провел губами по подушечкам и, глядя в ее ослепительные глаза, взял в рот безымянный палец и принялся нежно сосать. Вырвав из ее груди судорожный вздох, он начал рисовать подушечкой большого пальца маленькие круги по соску, потом придавил его костяшками и обхватил мягкую плоть ладонью.

Виола снова застонала, испивая каждое ощущение до дна. Кровь закипела в его венах, сердце бешено забилось при звуке ее голоса, при виде ее удовольствия, и внезапно, неистово ему захотелось быть внутри нее.

Опустив руку, Ян обхватил себя за основание, подвинул бедра так, чтобы колено Виолы чуть приподнялось, и толкнул себя между ее ног.

Она инстинктивно приняла его в свои горячие, влажные стенки. На несколько долгих секунд Ян замер, боясь пошевелиться, боясь вдохнуть, чтобы не потерять себя слишком быстро. Он никогда еще не занимался любовью на боку, но все в этой близости — в ее лице, которое было всего в нескольких дюймах от его лица, в глазах, в которых можно было тонуть, в ладонях и пальцах, свободных касаться, давать и принимать, — только усиливало его желание.

Словно угадав его мысли, Виола облизала губы и, повинуясь то ли инстинкту, то ли чистому возбуждению, начала двигаться, осторожно приближая к нему бедра, окатывая его скользким, влажным жаром. Ян стиснул зубы и утробно застонал, а она продолжала искушать, безмолвно умоляя войти в себя. И тогда, в ответ на изящное движение ноги, которым Виола открыла ему еще более свободный доступ, он сделал, как она хотела, по чему она болезненно томилась, и подался вперед, найдя ее центр и очень медленно заскользив по ее восхитительным, теплым стенкам.

Она захныкала, сжалась на короткий миг. Ян обхватил ее колено и подтянул его к своей груди, чтобы еще глубже заполнить ее. Несколько секунд оба не двигались, но Виола неотрывно смотрела ему в глаза, как будто не хотела пропустить ни малейшего отзыва на эту изощренную пытку. Продолжая одной рукой ласкать грудь, Ян убрал вторую от колена и, обхватив Виолу ладонью за щеки, провел большим пальцем по губам.

— Я бы лежала так вечно, — пробормотала она в его чувствительную кожу.

Ян шумно глотнул, не находя слов, чтобы выразить свои чувства. Никогда в жизни он не испытывал такой полной близости.

— Виола… — прошептал Ян, как будто мыслями был далеко отсюда, — такая прекрасная…

В ее глазах мелькнула растерянность. А потом они наполнились слезами.

Ладонь Яна ласково легла ей на затылок, и он вновь завладел ее ртом, наслаждаясь ее сладкими губами, чувствуя ее теплое, частое дыхание на своем лице, угадывая томление в ее теле. Виола прижалась к нему бедрами и задвигала ими на новой волне желания.

Ян убрал руку от головы Виолы и обхватил ее ягодицы, как можно ближе прижимая ее к себе, позволяя ей задавать ритм. Он ласкал ее грудь, гладил пальцем сосок, водил языком по губам, а потом устремлялся глубже, заглушая ее жадные всхлипывания. Ян чувствовал, что его страсть усиливается с каждым рывком ее бедер, с каждым ее сладким стоном. Он понимал, что через считанные секунды она подтолкнет его к самому краю.

Внезапно Виола оторвалась от его рта и стала ловить губами воздух. Она посмотрела ему в глаза жгуче, пронзительно и задвигалась быстрее.

— Ян…

Он больно закусил губу, сдерживаясь и наблюдая, как она подбирается к пику наслаждения.

Виола застонала, распахнула глаза шире и стиснула мышцы на его груди.

— Да, — выдохнул он.

— Ян…

Едва его имя сорвалось с ее губ, она вскричала в экстазе, вцепилась в него, впилась в него взглядом.

Ян видел ее эмоции, чувствовал изнутри каждую пульсирующую волну ее оргазма, увлекавшую его за собой.

— О, да, милая… — Все его тело напряглось. — О, да…

Он взорвался изнутри, жмурясь, встречая стоном каждую волну экстаза, крепко прижимая к себе Виолу, снова и снова входя в нее в абсолютном безумии страсти. Их дыхания смешивались, его стоны плавно переходили в ее всхлипывания, они цеплялись друг за друга в каждом рывке ее бедер, в каждом движении рук и ног, в каждом касании губ и пальцев, пока, наконец, их тела не замерли.

Ян подождал, пока сердце застучит чуть медленнее, обнял Виолу и положил ее голову себе на плечо, повернувшись так, чтобы лежать удобнее, но не выходить из нее. Потом, приклонив голову к ее голове, он обхватил ее лицо ладонью и стал гладить по щеке, слушая баюкающий звук ее дыхания, пока им не завладел сон.

* * *

Нежность губ Виолы на его губах пробудила его чувства.

— Проснитесь, Ян, — прошептала она сверху.

Герцог открыл глаза, быстро заморгал и, увидев прекрасное лицо Виолы, озаренное светом лампы, все вспомнил.

— Который час? — сонно спросил он, внезапно замечая, что Виола не просто стоит рядом с ним у его кровати, но и умудрилась одеться без его помощи.

— Думаю, вот-вот рассветет, — сказала она, выпрямляясь.

Ян сел на постели и провел ладонью по лицу.

— Вам не нужно уходить.

Криво улыбнувшись, она потянулась к ночному столику за перчатками и ридикюлем.

— Разумеется, нужно. Мне следовало уйти давным-давно.

— Нет, — возразил Ян, — вам следует оставаться в этой постели и готовиться к новому этапу нашей любовной кампании.

Ее улыбка померкла, и она посмотрела ему в глаза.

— Это было чудесно, но одна ночь в вашей постели ничего не меняет. Вы сами должны понимать. А мне пора домой, пока слуги не проснулись. Мои волосы в беспорядке и…

— Ваши волосы в очаровательном беспорядке. Возвращайтесь в постель.

Виола закусила нижнюю губу в нерешительности, потом пробормотала:

— Не могу.

Ее желание уйти так скоро после близости, которую они разделили, огорчило Яна гораздо больше, чем ему хотелось признавать. Какое ему дело до ее волос и слуг в их домах. Он хочет, чтобы она сейчас же вернулась к нему в постель, нагая и податливая.

Отшвырнув одеяла, Ян перебросил ноги через край кровати и встал перед Виолой.

— Да, это чудесно, — хрипло согласился он, — и в следующий раз тоже будет чудесно. Вы нужны мне, Виола.

Едва заметно нахмурившись, она протянула руку и ласково коснулась его лица.

— Я должна уйти.

Ян упер руки в бедра и резко выдохнул.

— Почему вы так равнодушны к тому, что случилось прошлой ночью?

Ее глаза округлились, и она отдернула руку, потрясенная до глубины души.

— Равнодушна? Я не равнодушна, я практична. Почти утро, а у меня ребенок, студия, светские обязанности и дом, которым нужно заниматься.

Застонав, Ян потер глаза кончиками пальцев.

— Тогда я верну вас сегодня вечером.

Тихо рассмеявшись, Виола надела перчатки.

— А вот это явно непрактично. Я не содержанка, которой можно распоряжаться, Ян. Я не могу являться сюда каждую ночь по вашей прихоти. Даже не будь у меня других обязательств, подумайте, как это неудобно и хлопотно для нас обоих, не говоря уже о скандале, который может разразиться вокруг меня, если о нас узнают. Или того хуже.

Или того хуже. Ян понимал, о чем она говорит. Она может снова забеременеть, хотя до сих пор не признается, что ее сын от него.

Они явно зашли в тупик, и тот факт, что Виола не спешила забыть об осторожности и бесповоротно стать его любовницей, пусть нерационально, все-таки коробил его. Она хотела его — нуждалась в нем — не меньше, чем он в ней. Он был уверен в этом. Но нельзя же раз за разом ее соблазнять; она должна прийти к нему по доброй воле.

— А как же страсть?

Ее лицо посерьезнело.

— Страсть мимолетна. А обязательства и практические соображения — нет. Вы знаете это не хуже моего.

Жестокая правда ее слов поразила Яна в самое сердце.

— Вы могли бы выйти за меня замуж.

Воздух между ними тут же заискрился от напряжения. Виола заморгала, потом покачала головой, как будто не могла осознать сказанное.

Ян сглотнул; сердце заколотилось у него в груди. Слова слетели с его губ сами собой, точно шелк, но, глядя в огромные, ошеломленные глаза Виолы, он не мог о них жалеть. С тех пор, как он пустился в нелепую погоню за отмщением, с тех пор, как он узнал о существовании своего сына и встретился с ним, между ними с Виолой все изменилось. И если она выйдет за него, то больше не сможет уезжать из города или из страны, когда ей вздумается. Да, заключил Ян, брак между ними будет весьма практичным решением.

— Виола?

— Я не… Это предложение? — растерянно спросила она.

Герцог нервно помял тыльную сторону шеи.

— Да. Надо полагать.

— Надо полагать?

Ян вдруг почувствовал себя глупо. Стоя нагим перед Виолой, он понял, что это был не самый романтичный способ попросить ее руки и не самый подходящий момент. И все-таки, думал Ян, Виола должна быть довольна.

— Мы составим хорошую пару, — решительно заявил он.

Несколько долгих, напряженных минут Виола молча смотрела на него. А потом едва заметно кивнула и ответила:

— Да, в самом деле, отличную. Разумный выбор, во многих отношениях.

Ян вздохнул с облегчением — но тут Виола опустила ресницы и повернулась к двери.

— Куда вы?

— Домой, Ян, — сказала она. — Всего хорошего.

Она расправила плечи, приподняла подбородок и, не оборачиваясь, царственным шагом покинула его спальню.

 

Глава 22

Ян вошел в малую гостиную, решительно раздраженный уже тем, что его сестра Айви, маркиза Рай, приложила столько усилий, чтобы комната выглядела яркой и веселенькой, ибо ему было вовсе не до веселья. Особенно учитывая, что ему пришлось проделать дальний путь до южного побережья, чтобы увидеться с ней, а у него не было ни малейшего желания покидать Лондон после того, как соблазнение Виолы три дня назад обернулось катастрофой. Они до сих пор многого не обсудили, понимала это Виола или нет, но в записке Айви говорилось, что ей нужно безотлагательно с ним поговорить. Родившись двойняшками, они всегда были близки друг другу, и Ян встревожился, когда Айви попросила срочно увидеться. Она не могла покинуть дом с новорожденным на руках, поэтому пришлось ехать Яну.

Окруженный со всех сторон персиковым, желтым и каким-то странным оттенком розового, которого он никогда раньше не видел, Ян прямым ходом направился к белому бархатному канапе и, поддавшись изнеможению, буквально рухнул на него, широко раскинув руки, закрыв глаза и откинувшись головой на подушку. Он очень надеялся, что сестра не заставит его ждать.

И она не разочаровала. Всего пару мгновений спустя Ян услышал ее шаги по паркетному полу, быстро вошла в гостиную — и вдруг остановилась как вкопанная.

— Мэйсон не предложил тебе чаю?

Ян улыбнулся, но не поднял казавшихся свинцовыми век.

— Я не хочу чаю. Я хочу выкупаться и поспать.

— О, ради бога…

— Просто присядь, Айви.

Она надулась и подошла к нему.

— Почему ты такой сердитый?

Он открыл глаза и широко распахнул объятия.

— Я уставший.

— Вздор, — возразила Айви, наклоняясь и целуя его в щеку, — это я почти не сплю. Будешь ныть, когда у тебя в детской появится новорожденный. И да, — добавила она, отходя от вальяжно развалившегося брата и грациозно опускаясь в кресло напротив, — выкупаться тебе не помешает.

Ян усмехнулся.

— Спасибо, я знал, что ты меня поддержишь.

Айви склонила голову немного набок и посерьезнела.

— У тебя, в самом деле, усталый вид. Плохо спишь, да?

Раздражаясь, Ян сел прямо, заложил ногу за ногу и взлохматил пальцами волосы.

— Ты лучше о себе думай. Как ты, кстати?

Она помахала ладонью.

— Я в порядке. Рай от меня не отходит, и я уже как новая. А малышка вообще прекрасно себя чувствует.

Ян просиял от искреннего облегчения.

— Очень рад. Ты выглядишь счастливой.

Айви широко улыбнулась в ответ.

— Я безмерно счастлива, спасибо.

— Но ведь ты вызвала меня не для того, чтобы сказать об этом, — протянул он.

— Нет, — застенчиво ответила она. — Я хотела поговорить с тобой о другом.

Айви заерзала в кресле, села совершенно прямо, и Ян только теперь заметил, что она принесла с собой два предмета, похожих на две тоненькие книжицы, которые сжимала у себя на коленях, словно боялась, что он может выхватить их и сбежать.

— Что это? — спросил Ян.

— М-мм… Сейчас расскажу.

Ян ждал, наблюдая, как хмурится ее лоб. Айви уставилась в чайный столик между ними и жевала нижнюю губу, как это часто бывало, когда она собиралась с духом сообщить ему важную новость. Любопытство Яна начало нарастать.

Он нетерпеливо вздохнул.

— Айви…

— Что ты помнишь о времени, которое провел в темнице, Ян?

Воздух в малой гостиной вдруг показался Яну горячим, спертым и удушающим, и он потянул за ворот рубашки, чтобы ослабить его.

— А что? — спросил он через несколько секунд.

Сестра посмотрела ему прямо в глаза.

— В этой истории есть эпизод, о котором я тебе никогда не рассказывала, но теперь собираюсь, потому что… всплыли некоторые новые сведения, и я думаю, что это важно.

— Новые сведения о чем? — осторожно спросил он, подавляя в душе вспышку страха.

Немного помолчав, Айви пробормотала:

— В первые несколько часов, после того как тебя освободили, когда я сидела рядом с тобой, а ты был в бреду и так близко к смерти, я ухаживала за тобой, держала тебя за руку и пыталась кормить бульоном. Ты помнишь?

Приходя в волнение, Ян забарабанил пальцами по коленям.

— Не особо. Ближе к делу, Айви.

— Ты плакал, Ян, — сказала она, в тревоге понижая голос. — И все время звал Виолу.

Все его тело инстинктивно напряглось. Он понятия не имел, как ответить на такое откровение и что чувствовать. Но когда речь шла об ужасном испытании, через которое ему пришлось пройти пять лет назад, он бы никогда не смог усомниться в искренности сестры. Она спасла его, и сегодня он был жив благодаря ей.

— Тогда, — продолжала Айви, — я не знала, как воспринимать то, что ты говоришь в лихорадке; твоя речь была путаной и невнятной. Я думала только о том, как сохранить тебе жизнь, как вернуть тебе силы и здоровье. Мне приходило в голову, что ты зовешь Виолу Беннингтон-Джонс, но это казалось абсурдным, ведь она участвовала в твоем похищении…

— Она не участвовала, — возразил Ян. — Только ее сестры.

Айви склонила голову набок и с интересом на него посмотрела.

— Понятно. Тогда, пожалуй, все становится на свои места.

Она нервно потеребила свое обручальное кольцо и вздохнула.

— Я знаю, что с началом сезона ты переехал из Стэмфорда на Таррингтон-сквер, потому что леди Чешир вышла из траура.

Этим признанием Айви буквально выбила у него почву из-под ног. Сестра никогда не вмешивалась в его любовные интрижки, которые, впрочем, были довольно редкими после истории с похищением, и до сих пор не критиковала его за решение оставаться холостым. Поэтому после такого оглушительного заявления с ее стороны Ян даже не знал, попросить ли ее объясниться или потребовать, чтобы она не совала нос в чужие дела. Любопытство победило.

— С чего ты взяла, что я отправился в Лондон из-за нее?

— Так это правда?

Ян молча смотрел на сестру какое-то время, уже не справляясь с растущим раздражением. Понизив голос, он сказал:

— Почему бы тебе просто не сказать, что тебя тревожит?

— Ты, Ян, ты меня тревожишь. — Она немного ссутулила плечи. — Чего ты хотел: добиться ее руки или погубить ее?

— Зачем ты задаешь мне такие вопросы? — огрызнулся Ян.

Ничуть не смутившись, Айви слабо улыбнулась и ответила:

— Потому что любовь и ненависть — это страсти, которые легко спутать, особенно когда подводит память.

Ян вскочил с канапе как ошпаренный. Он понятия не имел, причем здесь Айви, но когда сестра упомянула о прошлом и о темнице и дала понять, что кое-что знает о его намерениях по поводу Виолы и близости между ними, у него душа ушла в пятки. И невозможность взять ситуацию под контроль бесила его.

Подойдя на негнущихся ногах к окну, Ян уперся ладонями в раму и выглянул на недавно подстриженную лужайку внизу. Его племянник, Джеймс, которому было уже почти четыре, стоял рядом с отцом и двумя лакеями, слушая, как тот, с некоторым недовольством на лице, объясняет ему премудрости пользования уздечкой. Или что-то в этом роде. Внезапно мальчик расплакался, и в следующую секунду Рай подхватил его и посадил себе на шею. По всей видимости, тренировка на сегодня закончилась, ибо маркиз взмахом руки отпустил обоих лакеев. Потом, когда мальчик вытер слезы и прижался щекой к отцовской макушке, они направились к дому. Ян наблюдал, как Рай разговаривает с сыном, утешая его, пока они не прошли под окном и не скрылись из виду.

— Что ты там увидел?

Мечты, которые сбываются для других…

— Ничего, — сказал Ян, поворачиваясь к сестре. Он уперся бедрами в подоконник и скрестил на груди руки.

— Зачем тебе так срочно понадобилось меня видеть, Айви?

Она вздохнула и ответила:

— Меня беспокоят твои намерения касательно леди Чешир, и, разумеется, это не мое дело…

— Именно.

Айви посмотрела на брата, словно вот-вот начнет его распекать. Ян чуть не улыбнулся. Как же хорошо ему знаком этот взгляд. Слава Богу, что в его жизни есть Айви.

— Так вот, твои пассии меня не интересуют.

— Леди Чешир никому не пассия.

Губы Айви приподнялись в полуулыбке.

— Нисколько не сомневаюсь. Однако три недели назад я получила посылку из твоего дома в Стэмфорде. В ней было прелестное вечернее платье, темно-фиолетового цвета, с чудесной вышивкой на юбке, выстиранное и выглаженное.

Ян задумчиво нахмурился.

— И что?

— Оно не мое. — Айви прочистила горло и снова выпрямилась. — У вас прилежные слуги, ваша светлость, но, очевидно, они запутались в ваших дамах.

Платье Виолы. Ян вспомнил, что она была в нем, когда он забрал ее с Таррингтон-сквер и увез в рыбацкую хижину за городом. Виола воспользовалась одной из старых ночных сорочек Айви, а потом дневным платьем, в котором и уехала. Теперь Ян припоминал, что просил одну из молодых служанок вычистить вечерний наряд, попытаться отстирать пятна хереса с юбки — пятна, которые он сам и поставил. Очевидно, кто-то из слуг, не знавший о визите Виолы, решил, что Айви забыла дорогой вечерний наряд, когда последний раз была в Стэмфорде, и хочет, чтобы его ей вернули. А Виола ни словом ему не обмолвилась. Возможно, забыла или, что более вероятно, решила, что ему плевать на нее и ее платья. А может, просто хотела поскорее обо всем забыть. В любом случае из-за ошибки слуг сестра узнала о его позорных поступках.

— Но почему ты решила, что это платье принадлежит леди Чешир? — тихо спросил он.

Айви расплылась в гордой улыбке.

— Потому, мой дорогой братец, что я знаю хороших лондонских портних и навожу справки. Это уникальное и очень красивое платье. Будь оно моим, я бы хотела, чтобы мне его вернули.

Так вот в чем дело. Его умница сестра подергала за ниточки и получила ясную картину его похождений.

— Надеюсь, ты не сказала ничего… лишнего, пока вела расследование? — медленно проговорил Ян.

Она хмыкнула.

— Конечно, нет. Я просто сказала, что видела это платье на вечеринке, но забыла, на ком именно, и поскольку мне хотелось бы заказать наряд подобного фасона и у такой же хорошей швеи, я хочу поговорить с леди, которой оно принадлежит.

Ян глубоко вздохнул, провел ладонью по усталому лицу, потом встал прямо и вернулся на канапе. Рухнув на подушки, он посмотрел на самодовольно улыбавшуюся сестру.

— Только не говори, что вызвала меня сюда, просто чтобы передать ей платье.

— Нет, — тихо сказала Айви, и ее лицо снова сделалось серьезным. — Но, узнав, кто его хозяйка, я начала лучше понимать, что произошло с тобой пять лет назад, и встревожилась за тебя и твои намерения касательно леди Чешир. И тогда я вспомнила кое о чем, что нашли в темнице, когда Рай приводил ее в порядок.

Ян кивнул на книжечки у нее на коленях.

— Об этом?

Айви посмотрела на них.

— Они четыре года пролежали в сундуке у меня под крышей, Ян. Когда мы обнаружили их, прошло уже много времени после твоего освобождения. Мы могли лишь догадываться об их значении и решили, что лучше никого ими не тревожить и не возвращать их владелице. Она недавно потеряла мужа, а ее сын, новый барон Чешир, заслуживал жизни, свободной от жуткого прошлого родственников. Кроме того, мы не были уверены, что она не обратит их тебе во вред каким-нибудь немыслимым способом. Но, как видишь, у нас просто не поднялась рука их уничтожить.

Снедаемый любопытством, Ян тут же подался вперед и протянул руку.

— Дай их мне.

— Подожди, — сказала Айви, прижимая книжечки к груди. — Еще кое-что.

Ян не шелохнулся.

— Что?

— Прежде чем ты откроешь их, пожалуйста, знай, что мы не хотели ничего от тебя скрывать. Мы не защищали ни тебя, ни ее, мы просто хотели отпустить прошлое. И никто не видел этих книжек, кроме меня и Рая…

— Айви, ради бога…

Айви протянула ему книги и поднялась.

— Оставлю тебя с ними наедине. Когда будешь готов, я распоряжусь, чтобы Мэйсон приготовил тебе ванну, и пришлю поесть в твою обычную комнату. — Подарив ему на прощание улыбку, полную любви и тревоги, она добавила: — Подозреваю, что ты захочешь уехать в Лондон на рассвете.

С этими словами Айви повернулась и вышла из малой гостиной, закрыв за собой дверь.

Несколько долгих мгновений Ян, как завороженный, смотрел на книжечки. А когда разделил их, чтобы отдельно изучить каждую, заметил, что у него дрожат руки. Одна представляла собой нечто вроде журнала и дневника, а другая оказалась альбомом для набросков, который он и решил открыть первым.

Сердце замерло у него в груди, когда он открыл первый набросок, созданный умелой рукой Виолы, и узнал особняк Уинтер-Гардена, которым теперь владел Рай и под которым его, Яна, продержали в плену пять долгих недель. Это было безобидное изображение фасада здания, но у Яна при виде него мурашки побежали по коже.

Он закрыл глаза, сделал медленный, глубокий вдох, перевернул страницу — и увидел себя, прикованного к стене, лежащего на койке в темнице и, по всей видимости, забывшегося сном.

Ян сглотнул, захваченный врасплох целым спектром эмоций, от страха и чувства беспомощности до гнева и сердечной боли.

Он принялся бегло перелистывать страницы, отмечая, как с каждым новым наброском крепнет рука художницы, пока не остановился на том, где они впервые появились вместе — он и Виола, в обнимку на койке.

Ян с благоговейным трепетом уставился на рисунок, поразительный в своей чувственной красоте. Они обнимались, голые. Его правая рука была в цепях, но левой он обхватывал Виолу за талию; она лежала на нем боком, так что ее правая грудь была скрыта, а левая покоилась у него на ребрах. Виола нежно держала его голову в ладонях, упершись лбом ему в висок, ее губы ласково прижимались к его щеке; их глаза были закрыты, и они как будто тонули друг в друге. Но для Яна самым откровенным в рисунке было то, что Виола лежала, забросив левую ногу ему на талию, слегка приоткрывая промежность, а его правая нога была приподнята, чтобы он мог держать свою плоть глубоко внутри нее.

Это был самый эротичный рисунок, который Ян когда-либо видел, и он изображал его и Виолу, занимающихся любовью. Он знал это теперь, потому что всего несколько дней назад, когда Виола лежала в его объятиях, воспоминание об этом вернулось к нему. Он почувствовал знакомое в том, как они неспешно любили друг друга, обнимали, гладили, ласкали и оставались соединенными, глядя друг другу в глаза, как любовники, которые еще не готовы отстраниться. Не быстрое, бездушное спаривание, но осмысленное соитие. И они испытали это много лет назад, точно так же, как теперь.

Потрясенный, Ян закрыл альбом, понимая теперь, почему Айви говорила, что только они с мужем видели его и никому другому не показывали. Сестра спасла его от возможного скандала, но он не мог не смущаться, зная, что она видела его на рисунке обнаженным, в сексуальной позе, независимо от того, насколько подробным и точным был набросок. Хоть на аукционе в «Бримлис» не выставили, и то слава богу.

Ян без промедления взялся за дневник и открыл его на первой исписанной странице. Едва он начал читать, как его волнение сменилось изумлением, а потом немым шоком.

Внутри так темно, так холодно, и он всхлипывает во сне. Мне бы очень хотелось, но я не могу ему помочь… Когда я вижу его мучения, у меня разрывается сердце…

У Яна пересохло во рту, сердце застучало быстрее. Он перевернул страницу и стал читать дальше.

Мы наконец поговорили. Я шептала ему слова утешения и пыталась гладить по лбу. Сначала он называл меня Айви, но потом понял, что рядом незнакомый человек, и открыл глаза… Сегодня я поставила свечу себе за спину, чтобы он не видел моего лица под плащом. Он спрашивал, как меня зовут, но я не посмела заговорить. Он напуган, и его душевная боль так сильна…

Сегодня я украла ключ от темницы и пошла к нему, сразу после того, как она напоила его дурманом. Мне наконец удалось поухаживать за ним и позаботиться о его нуждах, пока он спал… Он умолял не оставлять его… Я рискнула всем и пошла к нему, легла рядом с ним на койку, чтобы согреть его своим теплом…

— Господи… — прошептал Ян. Его трясло, он чувствовал холод внутри. Он стал быстрее перелистывать страницы, жадно поглощая правду, пытаясь найти каждому слову свое место, наложить его на свои смутные воспоминания.

Сегодня я попыталась искупать его, пока он был в забытьи от наркотиков. Он такой мужественный, такой красивый, но начинает терять силы. Я хочу помочь ему, но меня перестанут пускать к нему, если я сделаю что-то не так. Я нужна ему, но мне так страшно…

Я не могла насмотреться на него сегодня, а когда, наконец, коснулась его, чтобы позаботиться о нем, его тело отозвалось, и он накрыл мою руку, лихорадочно умоляя ласкать его. Никогда в жизни не знала ничего более шокирующего и интимного…

Я боюсь за него, когда он один. Большую часть времени я сижу там, просто чтобы послушать, как он говорит…

Я думаю, что станет с моей жизнью, если я помогу ему сбежать. Мое будущее кажется таким же безрадостным, как и его…

Сегодня я долго с ним сидела…

Мне кажется, я могла бы вечно лежать в его объятиях…

Его тело отозвалось…

…он нуждался во мне, умолял меня, и я не устояла перед желанием остаться с ним. Никогда не испытывала ничего более сильного и прекрасного и вряд ли испытаю вновь…

Он касался меня там, где никто никогда не касался прежде, трогал места на моем теле, которые я сама никогда не трогала… я делила эти грехи с мужчиной, которого полюбила…

Сегодня я потеряла невинность, во всех смыслах. Он хотел этого, и я уступила с желанием, сочувствием и любовью в сердце. Теперь, когда все кончено, у меня не осталось сожалений, только воспоминания, которыми я буду дорожить всю жизнь…

Он чахнет, и я должна сделать все возможное, чтобы вытащить его оттуда… Держись, Ян. Помощь близко. Пожалуйста, мой отважный Ян, держись…

Бал завтра вечером. Не знаю как, но я устрою, чтобы его спасли, даже если придется пойти против семьи и разрушить свое будущее. Я не могу позволить ему умереть. Теперь он слишком много для меня значит…

Мне очень страшно за нас обоих. У меня три недели как не начинаются месячные, и я боюсь, что забеременела от него…

— Виола, — выдохнул Ян, касаясь букв кончиками пальцев, точно они были ее частью.

Его спасли прошлой ночью, и, хотя я помогла его освободить, мне пришлось раскрыть сестер и злодеяния, которые они совершили. Я опозорила семью и боюсь, что от меня отрекутся, оставив в одиночестве. Теперь, когда во мне его ребенок, остается надеяться, что я сумею быстро найти мужа. Будущее всех нас в руках Господа…

И вот, наконец, он получил ответ на все вопросы:

Я оканчиваю этот дневник, умолчав о самой страшной тайне, которую он открыл мне в бреду. Я не могу писать о том, что мне известно, ибо, если кто-то узнает правду о его семье, это наверняка погубит его. С этой минуты я вступаю на новый путь и буду хранить молчание, зная, что я, простая, скромная девушка, спасла жизнь благородному графу Стэмфорду. Мой новый муж сказал, что не выдаст моей тайны и будет растить моего внебрачного ребенка как родного, если я буду рисовать на продажу эротические наброски и картины. Он практически нищий, но титулованный, и поэтому мать настояла на нашем браке. Она — и никто никогда не узнает правды, но для меня это не важно, лишь бы со мной был мой малыш. Господи, спасибо за бесценную жизнь, которая растет внутри меня и которой я всегда буду дорожить. Она зачата от сердца мужчины, который никогда не узнает о своем ребенке, но который всегда будет моим самым страстным желанием и самой большой любовью…

Потрясенный до глубины души, Ян дрожащей рукой закрыл дневник и крепко прижал его к груди. Он еще долго сидел, устремив отсутствующий, немигающий взгляд в чайный столик перед собой, ничего не видя из-за пелены слез, наполнивших его усталые глаза.

 

Глава 23

В приглашении на вечеринку-показ говорилось «семь вечера», но Ян приехал раньше, планируя улучить минутку наедине с сыном, прежде чем говорить с Виолой. Он толком не знал, что скажет мальчику, но решил, что беседа с Джоном Генри, которому только исполнилось пять, не должна оказаться слишком уж трудной. А может, совсем наоборот. Право же, он понятия не имел, поскольку редко оказывался в обществе детей.

Ян вернулся из Рая с книжками и платьем Виолы, намереваясь в случае необходимости использовать их как предлог для встречи. Но, появившись на Таррингтон-сквер после двухдневного отсутствия, обнаружил приглашение. Виола закончила его портрет, тот самый, торжественный показ которого запланировала на сегодня. Но теперь ему тоже было что показать, и он намеревался сделать это сегодня же ночью. Пришло время правды и принятия решений, и для него, Яна, оно начнется с сына.

К счастью, ему не пришлось просить о встрече с мальчиком в доме, что, несомненно, вызвало бы подозрения и пересуды среди слуг. Как только экипаж Яна вывернул на подъездную аллею, он заметил Джона Генри в маленьком саду сбоку от дома. Мальчик лежал на качелях, свесившись лицом вниз, а рядом болтали две девушки-служанки. Отличный случай.

Едва кучер остановил экипаж, как Ян уже спрыгнул с подножки и зашагал по тропинке в том направлении, откуда приехал. Он увидел ребенка одновременно с тем, как девушки, на вид не старше шестнадцати лет, заметили, что он проходит через кованые ворота. Обе мгновенно смолкли и разинули рты от удивления.

— Мне нужно поговорить с лордом Чеширом наедине, — сказал Ян, останавливаясь у качелей. — Я приведу его в дом через пару минут.

Девушки смущенно переглянулись, а потом, видимо, опомнившись, сделали по реверансу и хором ответили:

— Да, ваша светлость, — и быстро вышли из сада через ворота.

Ян посмотрел на мальчика, который успел так туго закрутить веревку качели, что ему пришлось встать на цыпочки. Вдруг он подпрыгнул, оторвал ноги от земли и, хохоча, завертелся вместе с веревкой. Повернув его полдюжины раз, веревка начала закручиваться в обратном направлении.

— Это весело? — с улыбкой спросил Ян.

Джон Генри поднял голову и просиял:

— Нечно.

Господи, он копия Айви. Или, скорее, копия его, Яна. Другие тоже заметят, пойдут слухи, но в конечном итоге это неважно. Он не хочет отпускать своего ребенка, равно как и его мать.

— Вы пойдете на вечеринку?

Улыбнувшись, Ян одернул полы формального вечернего сюртука и сцепил руки за спиной.

— А ты как думаешь?

Джон Генри хихикнул.

— Мама говорит, вы удиитесь.

Нахмурившись, Ян уточнил:

— Удивитесь?

Мальчик опять стал закручиваться, сосредоточенно глядя себе под ноги.

— Удиитесь, когда… увидите картину.

Заинтригованный, Ян спросил:

— В самом деле? Ты ее видел?

Джон Генри посмотрел на него и широко улыбнулся.

— Да. Она веселая.

— Веселая, да?

На миг Яну пришло в голову, что Виола сделала немыслимое и нарисовала его во всей обнаженной красе, намереваясь выставить этот «формальный» портрет на всеобщее обозрение. Это бы окончательно унизило его в глазах друзей и знакомых, которым вовсе не обязательно было знать о размерах его интимных частей тела, согласно воображению леди Чешир. Такой показ, безусловно, всех бы развеселил. Однако Ян быстро отбросил эту мысль по двум причинам. Во-первых, если Виола планировала унизить его, она бы никогда не сделала это при сыне или с его ведома. А во-вторых, прошли те времена, когда они пытались причинить друг другу боль. Что бы судьба ни готовила им в будущем, отныне между ними будет только радость и обоюдное довольство. Он об этом позаботится.

— Мне нужно кое о чем попросить вас, лорд Чешир, — официальным тоном сказал Ян. — И это должно остаться нашей джентльменской тайной. Как думаете, вы сумеете это сделать?

Джон Генри внезапно перевернулся на качелях, потом встал прямо и вскочил на деревянное сидение.

— Полагаю, сто да.

Ян прочистил горло и понизил голос.

— Я подумал, не захотите ли вы пожить у меня за городом некоторое время. У меня большой дом и много лошадей, на которых можно ездить верхом. У меня даже есть племянник вашего возраста, который наверняка знает все о качелях, игрушках и лазанье по деревьям. Уверен, он будет рад с вами познакомиться.

Джон Генри навалился на веревку, подозрительно глядя на Яна. Его маленькое личико отражало, как серьезно он размышляет над предложением.

— А мама может поехать с нами?

— Искренне надеюсь, что поедет, — глубоко вздохнув, сказал Ян. — Но вы должны хранить секрет, пока я сам у нее не спрошу. Понятно?

Мальчик опять просиял и начал раскачиваться стоя.

— Зентельменский секрет?

Ян кивнул.

— Именно. Это джентльменский секрет.

Джон Генри снова перевернулся, прыгнул спиной вперед и с размаху сел в грязь. Ян нагнулся и протянул ему руку.

— Больно? — спросил он, улыбаясь про себя.

Мальчик вскочил на ноги.

— Нет. Я падаю иногда.

— Вот так.

Джон Генри потер себя ниже спины и тут же встал на голову, чтоб посмотреть на мир вверх тормашками.

Ян улыбнулся.

— Пойдем в дом, Джон Генри? Я умираю с голоду.

Мальчик тут же встал на ноги.

— Я тоже. Пойдем.

Джон Генри сам взял Яна за руку и вприпрыжку пошел вместе с ним через сад к дому.

* * *

Виола шла в гостиную, чтобы закончить приготовления к вечеру и убедиться, что все в порядке. Стрелки на циферблате показывали без малого шесть, и у нее оставалось чуть больше часа до приезда первых гостей. Их будет немного, человек двенадцать, но Виола хотела, чтобы этот вечер запомнился, особенно Яну. В этом-то и была вся загвоздка.

Виола не встречалась и не говорила с Яном с тех пор, как ушла из его спальни после его нелепого предложения выйти замуж, и, честно говоря, ей не терпелось увидеть его вновь. Она скучала по нему и с каждым днем сознавала это все острее. Жаль только, что она не знала, насколько глубоки его чувства к ней, и как, ради всего святого, им быть дальше.

В глубине души она понимала, что Ян влюбился в нее, но не знала, случилось ли это много лет назад или только недавно. Но не могла же она просто сказать ему, что и как он чувствует. Он должен был сам это осознать. И, возможно, этого никогда не произойдет. Виола видела это, когда Ян занимался с ней любовью, когда он был внутри нее и они пережили такое полное единение душ. Возможно, только женщина могла понять, но за последние несколько дней она часто думала о той ночи, вспоминая каждый насыщенный момент, каждое восхитительное ощущение и выражение чувств между ними. И если она знала что-то наверняка, так это то, что Ян не хочет жить без нее.

Впрочем, сегодня она приложит все силы, чтобы очаровать его, как поступила бы любая умная женщина, которая хочет добиться внимания любимого мужчины. Виола остановила выбор на том же ярко-красном платье, в котором была на званом вечере леди Тенби, когда встретила Яна вновь. Но на сей раз, добавила рубиновые серьги и рубиновый кулон, чтобы привлечь его внимание к приподнятой груди, обольстительно подчеркнутой тугим корсетом. Уложив волосы каскадом завитков, она решила припудрить щеки тончайшим слоем румян и подвести сурьмой веки, чтобы ярче выглядеть в вечернем свете. В конечном итоге Виола добилась изысканного, уверенного и сияющего вида. Оставалось надеяться, что Ян это заметит.

Виола переступила порог гостиной, сразу почувствовав запах корицы и гвоздики, и огляделась по сторонам. В одном углу слуги заполняли буфетный столик закусками и шампанским, а в противоположном, у камина, стоял мольберт с картиной, накрытой красным бархатом. Виола быстро переговорила с дочкой повара, Молли, и слуги покинули гостиную, оставив ее наедине со своими мыслями.

День выдался довольно теплым для конца августа, поэтому Виола подошла к широким стеклянным дверям в западной стороне комнаты, открыла их и вышла во внутренний дворик, чтобы подышать свежим воздухом. Еще не стемнело, но солнце закатилось за деревья, и кое-где начали разгораться городские огни. Виола встала у перил и закрыла глаза.

— Вы восхитительно выглядите, сударыня.

Виола резко обернулась на звук его голоса, и ее сердце забилось быстрее при виде его великолепной фигуры на пороге. Он был с ног до головы в черном, за исключением белого в серую полоску галстука. Его волосы были зачесаны назад, полностью открывая гладко выбритое лицо. А когда Виолы достиг пряный запах его одеколона, ей пришлось бороться с внезапным желанием броситься ему в объятия.

— Виола?

Она заморгала, чувствуя, как горячий румянец заливает ей щеки, ибо они оба понимали, что она откровенно разглядывает Яна. Поспешно опускаясь в реверансе, Виола пробормотала:

— Прошу прощения, ваша светлость, но… когда вы прибыли? И почему о вас не доложили?

— Я хотел поговорить с вами до начала вечеринки, — ответил Ян, мягко пожав плечами, — и попросил увидеться с вами наедине. Нидэм проводил меня до гостиной, в которой и посоветовал вас искать.

Вся эта ситуация сбивала ее с толку. Дворецкий должен был объявить о приезде герцога Чэтвина, но это внезапно потеряло всякое значение. Ян казался каким-то другим, подавленным. С полуулыбкой на губах он медленно скользил по ней взглядом, не пропуская ни единого изгиба, как будто никогда не видел ее прежде. От этого Виоле сделалось ужасно неловко.

— Я так понимаю, картины вы еще не видели?

Ян вышел из проема стеклянных дверей и шагнул во внутренний двор.

— Иначе меня бы здесь уже не было?

Виола чуть не рассмеялась, но, не понимая, что у герцога на уме, не спешила расслабляться.

— Не исключено.

Ян легким шагом приблизился к ней, накрыл перила ладонями и посмотрел на сад внизу.

— Какой портрет вы собираетесь явить миру, Виола? Стоит ли опасаться, что вы нарисовали меня… слишком маленьким?

Расплывшись в широкой улыбке, Виола всплеснула затянутыми в кружево ладонями и повернулась к Яну.

— Это не обнаженная натура, лорд Чэтвин, не беспокойтесь. Но фон я все-таки изменила, поскольку у вас были возражения по поводу предыдущих контрастов и оттенков.

Кончики его губ приподнялись, и он искоса глянул на Виолу.

— Никаких возражений по поводу контрастов и оттенков у меня, милая, нет, — медленно проговорил он. — Более того, позволю себе заметить, что вы просто сногсшибательно выглядите в этом оттенке красного.

У Виолы замерло сердце, и она не нашлась с ответом.

Ян глубоко вдохнул и повернулся к ней, выдерживая дистанцию, но понижая голос.

— Майлз Уитмен сегодня тоже в числе приглашенных?

— Нет. А это имеет значение?

— Уже никакого.

Виола подалась немного назад.

— Как вас понимать?

Едва заметно улыбнувшись, Ян ответил:

— Теперь я знаю, как глупо было волноваться, что другой мужчина может похитить ваше сердце.

Виола снова вгляделась в герцога, в его задумчивое лицо. Его тон был интимным, но что скрывалось за его словами?

Какая-то очень существенная перемена произошла в Яне со времени их последней встречи, с тех пор как она ушла от него, проведя с ним ночь любви. И она понятия не имела, что об этом думать и к чему он клонит.

— Я не понимаю, — пролепетала она.

Приблизившись на шаг, Ян посмотрел на рубин, сверкавший между ее приподнятых грудей, и взял его в руку. Бриллиант заиграл у него в пальцах высеченными из камня гранями.

Тихо, задумчиво герцог произнес:

— Бриллиант без огранки ничем не лучше камня.

Виола замерла, скованная недобрым предчувствием.

— Думаю, — добавил он через несколько секунд, снова встречая взгляд Виолы, — мир еще не слышал более правдивых слов.

— Что случилось, Ян? — спросила она низким, тревожным голосом.

Герцог внезапно выпустил рубин из рук.

— Я хочу кое-что рассказать вам о себе, Виола. Что-то, чего не рассказывал еще никому.

Виола ничего не сказала, просто смотрела на него.

Ян сунул руки в карманы вечернего сюртука и повернул голову в сторону сада, устремив задумчивый взгляд в сторону городского парка, видневшегося за деревьями.

— В своем похищении я всю жизнь винил ваших сестер и даже вас, — начал он. — Но на самом деле часть вины лежит и на мне самом, потому что я оказался там в то время.

— Ян…

— Просто выслушайте, — успокоил Ян, бросая в сторону Виолы быстрый взгляд.

Она кивнула, уступая.

Ян вздохнул.

— Я давно вступил на путь разрушения, и поиски бриллиантов превратились для меня в навязчивую идею.

Бриллианты Мартелло, вспомнила Виола. Украденные Бенедиктом Шэроном, человеком, у которого была собственность в Уинтер-Гардене. Ян вернулся туда, потому что преследовал Шэрона и хотел забрать у него драгоценности, но нашел его мертвым. Тогда-то сестры Виолы и застали Яна врасплох, оглушили его и перетащили в темницу под домом. Виола обнаружила его на следующий день.

— Когда я очнулся неизвестно где, — продолжал Ян подавленным голосом, — прикованным за запястье в абсолютной темноте, я понял, что моя жизнь, вероятно, кончена. Я не видел выхода, думал, что умру, — и все из-за какой-то горстки ограненных камней. В первый день, пока меня не начали пичкать наркотиками, мне не оставалось ничего, кроме как в холоде и кромешной тьме часами думать о прошлом и будущем, которое у меня могло бы быть. Это было жутко, мой страх невозможно передать словами.

У Виолы ком подкатил к горлу, и она сжала перед собой ладони, чтобы не броситься обнимать Яна.

— В тот час ужаса и неизвестности, — признался он, понижая голос почти до шепота, — у меня была возможность подумать над каждой ошибкой, над каждым своим решением. И я понял, что стал одержимым этими поисками и попал в плен, сначала бриллиантам, потом вашим сестрам, по одной-единственной причине — потому что перестал верить в то, что действительно важно, перестал верить в себя. — Он поднял на Виолу пронзительный взгляд. — А потерял я эту веру, Виола, и стал бесшабашным перекати-полем из-за простого признания матери, которое она сделала перед смертью всего за несколько коротких лет до этого. Мы с Айви узнали, что родились не от графа Стэмфорда. Я оказался бастардом, самозванцем, который носил титул, не имея на то права, и запутавшимся человеком, который годами не мог поделиться своим гневом и болью ни с одной живой душой. — Он протянул руку и коснулся ее щеки кончиками пальцев. — Пока не встретил вас.

Виолу начало трясти. Ее глаза наполнились слезами, и она опустила взгляд, обхватив себя за живот.

Ян приблизился на шаг, вдавив ноги в складки ее юбок, и принялся водить большим пальцем по ее губам.

— Я ведь говорил вам об этом в темнице, верно? — хрипло прошептал он. — И до сегодняшнего дня вы не проронили ни слова.

Виола храбро расправила плечи и замотала головой.

— Это неважно, Ян. Даже если бы я рассказала всем, кого знаю, мне бы никто не поверил, и это ничего бы не изменило.

— Вы ошибаетесь, — без тени сомнения возразил Ян. — Вы никому не сказали, потому что влюбились в меня и я стал вам настолько дорог, что вы хранили мою тайну, как собственную. А ваша любовь, ваша преданность очень много значат. Это было важно для меня тогда и стало еще важнее сейчас.

От силы его слов у Виолы перехватило дыхание. Она инстинктивно подалась к нему, положила затянутую перчаткой ладонь ему на грудь, на его громко стучащее сердце и закрыла глаза, оставив слезы дрожать на ресницах.

В ответ Ян обнял ее за талию и привлек к себе.

— Вы были такой юной, — лихорадочно зашептал он, — такой смелой, и вам наверняка было страшно. И все-таки вы отдались мне, когда я нуждался в вас, примирившись со всеми рисками и подарив мне последнюю надежду на страсть и утешение.

Ян судорожно вздохнул, обхватил Виолу ладонью за подбородок и поднял к себе ее лицо. Его нежные поцелуи посыпались на влажные ресницы, на щеки и, наконец, на губы. Потом Ян снова отстранился и уперся лбом в ее лоб.

— Вы любили меня, Виола, — с томлением выдохнул он, — и я нуждался в этой любви, чтобы выжить. А когда вы узнали, что беременны от меня, вы приняли единственно возможное решение и вышли замуж за человека, предложившего растить ребенка в обмен на картины, которые он сможет продавать. Вот почему вы так спешили выйти замуж, после того как я оставил вас в хижине. Вы боялись, что снова зачали от меня, а надежды на будущее со мной я вам не оставил.

— Ян…

— И я знаю, — признался он наконец, — что именно поэтому вы не могли сказать мне, что я отец вашего чудесного мальчика. Природа материнской любви в том, чтобы защищать, а раны, наносимые такими признаниями, слишком глубоки. Я сам вам об этом рассказал. Но даже если все будут знать его как барона Чешира, мы с вами навсегда сохраним в тайне, что он мой сын и был зачат в любви.

Виола поднесла ладонь к губам, качая головой и жмурясь от слез, которые покатились по ее щекам.

Ян прижал ее к груди и положил щеку ей на макушку.

— Я так жалею, что причинял вам боль, милая, — сказал он голосом, полным эмоций, которые уже не в силах был контролировать. — Но теперь я понимаю, что никакими извинениями не искупить того, что я вам сделал. Мне остается лишь просить о прощении.

Виола таяла в его объятиях, слушая стук его сердца, впитывая его тепло.

— Я люблю вас, Ян, — прошептала она в тишине и прохладе вечера.

Его дыхание резко оборвалось, и он шепнул в ответ:

— Я тоже вас люблю…

* * *

Все собрались в гостиной, перед портретом на мольберте, занавешенным красным бархатом. Ян стоял рядом с Виолой, которая держалась красиво и с достоинством, хотя наверняка еще не пришла в себя от признания, которое он сделал всего несколько часов назад. Ему очень хотелось коснуться ее, привлечь к себе, но это придет позднее.

Когда все стихли, Виола в нескольких словах обрисовала свои художественные поиски последних дней и кивнула лакею. Секунда-другая прошла в напряженном ожидании. Потом лакей схватился за край драпировки и сдернул ее с картины под ахи и охи гостей.

На несколько мгновений воцарилась тишина. Потом басистый смешок Фэйрборна, раздавшийся с дальнего конца комнаты, растопил лед и все разом расхохотались.

Ян не сдержался. Он начал хихикать, а потом прыснул со смеху, потешаясь вместе с остальными над самой забавной чертовой картиной, которую он когда-либо видел.

Это был его портрет, мастерски написанный. Он сидел на табурете, но вместо вечернего наряда на нем был поварской фартук. В обеих руках он держал по свежеиспеченному пирогу, а на лице его застыла нелепейшая, глупейшая улыбка, обнажавшая оба ряда белых, сверкающих зубов.

Это было чудовищно неожиданно и до истерики смешно. И, пожалуй, он заслужил это, заставив Виолу рисовать новый портрет. Да, она работала за пирог.

Теперь настал его черед вспыхивать от крайнего смущения. Ян повернулся к Виоле, которая улизнула под крылышко к леди Тенби и ее дочери Изабелле.

Он прочистил горло и больно прикусил губу, чтобы не хохотать.

— И куда, по-вашему, я должен его повесить, сударыня?

Виола тоже захихикала и в паузе между вспышками смеха фыркнула:

— На кухне?

— Чтобы каждый день напоминать повару, какой вы важный, — предложил лорд Тенби.

Тут вся честная компания опять зашлась хохотом, и Ян решил, что звук искреннего, веселого смеха Виолы мил ему почти так же, как она сама.

Он настиг ее в два широких шага. Не успела она понять, что он задумал, как он обхватил ее за голову, запустил пальцы ей в волосы, буквально рванул ее на себя и завладел ее губами в жадном поцелуе.

Леди Тенби взвизгнула. Изабелла ахнула и прошептала:

— О боже…

Ян оторвался от губ Виолы и с лукавой улыбкой посмотрел в ее раскрасневшееся лицо.

— Все в порядке, леди Тенби, — сказал он. — Леди Чешир согласилась стать моей женой. Я просто благодарю ее за такой содержательный обручальный подарок.

В глазах Виолы вспыхнули озорные огоньки.

— Быть может, ваша светлость, лучше продать этот шедевр…

Ян утихомирил ее, снова прильнув губами к ее сладким губам. И черт с ним, со скандалом.

* * *

Ян рассматривал портрет. Настоящий портрет, который Виола закончила и показала всем гостям после шутки, которую так удачно сыграла несколько часов назад. Этот, в отличие от предыдущего, он с гордостью повесит у себя в доме, рядом с автопортретом Виолы в статусе герцогини Чэтвин и портретами их детей. Она взяла первую картину, которую он в свое время упрямо отверг, и изменила фон. Теперь он с достоинством стоял у окна в своем зеленом салоне, а за спиной у него буйствовали краски сада. Виола превзошла себя, и конечный результат оказался блестящим.

Оставшись, наконец, наедине с Виолой, он повернулся к ней, освещенной огнем свечей.

— Ты прекрасна, — прошептал он.

Она искоса на него посмотрела.

— Ты не злишься?

— За свое полнейшее унижение на публике? Конечно, нет. С тобой это часто случается, и меня это начинает забавлять. Кроме того, — смиренно добавил он, — я сам напросился, сделав тебе такое нелепое предложение в первый раз.

Виола просияла и взяла его за руку.

— Я не могла выйти за тебя из жалости или похоти, Ян. Но я выйду за тебя по любви. Жаль только, что нельзя начать сначала, с чистого листа. Жаль, что мы потеряли пять лет.

Ян привлек ее к груди, обняв за талию и обхватив ладонью за подбородок, чтобы поднять к себе ее лицо.

— Боль сделала нас сильнее, многому нас научила, — ответил он. — И если мы любим друг друга, несмотря на все, что пережили, нашей любви уже ничего не страшно. Никогда еще я не смотрел в будущее с такой надеждой.

Виола ласково улыбнулась и коснулась его лица.

— И я…