Глава 42

На лето Джина устроилась на работу в рекламное агентство Хаммера, где хоть как-то удавалось отвлечься от безрадостных мыслей. Университету удавалось сохранять конкурентоспособность среди подобных учебных заведений, но жизнь на Мэдисон-авеню была куда более открытой и свободной. Законы джунглей если и существовали в Редклиффе, то тщательно скрывались, а в агентстве только по ним и жили.

В пьянящей атмосфере постоянно возникающих экстренных ситуаций, свойственных любому рынку, Джина чувствовала себя намного лучше, чем в чопорном Редклиффе. Тут она ощущала дух соревнования, который владел ею сильнее, чем попранная любовь, и даже сильнее, чем стремление к мести.

Однажды, узнав, что президент агентства куда-то отлучился, Джина попросила его секретаршу Мардж Бэнсон показать его кабинет.

— Нет, боюсь, я не могу это сделать, — заколебалась та. — Да и зачем тебе?

— Считай, мною движет тщеславие. Может, я хочу стать такой же, как ты, добиться положения секретаря крупного агентства, — не моргнув глазом солгала Джина.

— Но ты же еще студентка!

— Все верно, но образование нужно мне для того, чтобы в дальнейшем стать хорошим секретарем.

— Ну ладно, заходи. — Мардж распахнула дверь.

С первого взгляда Джина распознала картины Моне и Сезанна на стенах просторного кабинета. Письменный стол поражал своими размерами. Дубовый паркет покрывали дорогие восточные ковры.

— Видишь, офис почти такой же большой, как Овальный кабинет в Белом доме, — с гордостью сказала Мардж.

— У тебя тоже очень милый кабинет, — отозвалась Джина.

— С твоими амбициями ты многого добьешься. Уверена, что и у тебя будет такой же, — с одобрением в голосе заверила ее Мардж. — Я работаю у господина Хаммера восемнадцать лет, но за это время ни одна девушка, кроме тебя, не попросила показать кабинет президента.

Джина скромно опустила глаза.

— Спасибо, что провела меня сюда.

Однако на уме у нее было совсем другое. Именно в этот момент Джина решила, что когда-нибудь непременно сядет в такое кресло, не в секретарское, конечно, а в директорское.

Покинув величественный кабинет, она вернулась в свою каморку и задумалась. Может, действительно стоит заняться рекламой? Как говорится в одной из них: «У меня только одна жизнь, и я возьму от нее все».

Вернувшись в Штаты, Кейт Хиллз привезла с собой мужа, с которым только что сочеталась браком. Она сразу же познакомила его с Джиной.

— Ты первая, потому что ближе у меня нет человека, только ты была всегда по-настоящему со мной добра, — объяснила она за ленчем.

Жан-Пьер был лыжным инструктором. Став мужем Кейт, он понятия не имел, чем станет теперь заниматься.

— Почему бы ему не выбрать работу, связанную со спортом? — небрежным тоном посоветовала Джина.

— Что ты имеешь в виду? — спросила Кейт. — Лыжный инвентарь?

— Я говорю о спортивной одежде, например. — И задумчиво добавила: — А что? Хорошую спортивную одежду достать трудно. Здесь в легкой промышленности явная брешь.

— Эй, подруга, я и не знала, что ты такой эксперт в бизнесе! — изумленно воскликнула Кэти.

— С некоторых пор я начала регулярно читать «Уоллстрит джорнэл», — смутившись, призналась Джина. — Однако Жан-Пьер наверняка разбирается в этом лучше меня и понимает, что сейчас лыжный спорт вошел в моду, а значит, лыжный инвентарь и спортивная одежда будут пользоваться большим спросом.

— Много туристов. Тратят на форму для лыж больше денег, чем на авиабилеты. Это… как сказать?.. постыдно.

— Не вижу ничего постыдного. Спрос рождает предложение, — засмеялась Джина. — Как бы то ни было, если решишь посвятить себя этому делу, обещаю написать для тебя текст рекламы.

Смеялась-то она весело, а думала о своем: хорошо таким, как Кейт и ей подобные, у них есть деньги и они не должны потом и кровью завоевывать себе место под солнцем. А что делать ей, Джине? Как начать собственный бизнес?

— Кстати, Кэти, я же не знаю твою новую фамилию, — сказала она.

— Гаше, — быстро ответила Кейт, — но в Швейцарии я пользуюсь двойной фамилией Гаше-Хиллз. Там это разрешено.

— Отлично, — рассеянно проговорила Джина. — Но сейчас, как это ни прискорбно, мне пора бежать. Если я не поспешу, то опоздаю на занятия. — Потом она сняла со спинки стула сумку с учебниками и добавила: — Да, Жан-Пьер, не забудь о главном: разрабатывай идею создания спортивной одежды только для женщин. Наступило время специализации в какой-то области. А рекламу сделаем отличную. Подумай об этом.

 

Глава 43

Летом 1965 года Сесилия и Джина переехали из своего домика в нью-йоркскую квартиру. Обменяться предложил некий фанатик гольфа, недавно овдовевший и столь же недавно ставший членом «Монкс-Бей кантри». Естественно, ему хотелось жить как можно ближе к своему любимому клубу.

Считавшая себя скорее сельской жительницей, нежели горожанкой, Сесилия принялась обставлять квартиру в Манхэттене так, чтобы чувствовать себя в ней уютно, комфортно и спокойно, так, словно прожила там всю жизнь. Гостиную украшали два мягких дивана с бежевой обивкой, на которых грудой были навалены вышитые самой Сесилией подушки. На них так славно отдохнуть! В комнату дочки Сесилия поставила неширокую кровать под бледно-розовым балдахином с белыми кружевами по краям, а стены оклеила обоями в тон, что, по ее мнению, являлось олицетворением истинной женственности.

Но настоящим сердцем нового жилища стала кухня с удобными деревянными шкафчиками и с паркетным полом.

Джина закончила второй курс. Хотя учеба была крайне напряженной, о нормальных каникулах не могло быть и речи. Джина снова явилась в рекламное агентство Хаммера, где ее радостно встретили и предложили работу на летние месяцы.

Теперь почти все вечера она проводила за столом, составляя различные проекты для новой компании Кейт и Жан-Пьера.

Предложение заняться производством женской спортивной одежды было с энтузиазмом подхвачено ими обоими, и теперь Джина обдумывала, как создать хорошую рекламу. Однажды, ужиная с молодыми супругами, она полушутя сказала:

— Предлагаю назвать вашу фирму «Высокой модой».

Жан-Пьер ухватился за эту идею.

— «Высокая мода». Отличное название!

Когда Маршалл Лит, опекун Кэти, понял, что этот иностранец, лыжный инструктор из Швейцарии, всерьез решил заняться бизнесом, он ссудил его десятью тысячами долларов. Обдумав ситуацию, Жан-Пьер предложил открыть магазин «Высокая мода» в Портленде, поскольку именно в этом городе проживало большинство его бывших учеников. Поначалу все были уверены, что Кейт наотрез откажется переезжать в Портленд, но она, как ни странно, согласилась. Сестра Кейт не знала, ругать ее или хвалить за то, что она решилась последовать за мужем.

Денег на обширную рекламу не хватало, поэтому новоиспеченные бизнесмены рассчитывали, что Джине удастся придумать что-нибудь яркое и короткое.

— Чтобы бросалось в глаза, — сказал Жан-Пьер. — Что-то вроде: «Так же по-американски, как яблочный пирог!»

В конце концов после долгих телефонных переговоров Джина придумала: «Шик в спорте всегда в моде».

— Понимаешь, — убеждала она Жан-Пьера, — вы будете продавать не только свою продукцию, нет, вы предложите покупателям нечто большее…

— А, понимаю. Будем продавать теннисные…

— Это само собой, — оборвала его Джина. — Но «Высокая мода», кроме одежды, должна предлагать надежду. Любовь. Радость.

— Ну, это ты слишком замахнулась! — воскликнул он.

— В таком случае ты не совсем понимаешь, что такое реклама, — возбужденно заявила Джина. — Реклама — это умение заинтересовать человека, заставить его не только заглянуть в твой магазин, но и сделать покупку. Покупаешь ты суп или флакон духов, выбор зависит от тебя. Иными словами, покупка должна улучшать жизнь.

— Ладно, — хихикнул на том конце провода Жан-Пьер, — согласен.

Итак, с предложений Джины, с ее проектов началось победное восхождение «Высокой моды». Она нутром чувствовала побудительную роль рекламы и, как впоследствии убедилось семейство Картрайт, добилась в своем деле фантастических успехов.

Джину вызвал к себе президент их рекламного агентства. Входя в его «Овальный кабинет», Джина в очередной раз дала себе клятву, что со временем непременно будет сидеть за таким же столом. В таком же офисе.

— Хочу предложить вам постоянную работу в нашем агентстве, когда вы окончите Редклифф, — торжественно произнес президент. — А платить вам станут так, как если бы вы получили диплом с отличием.

— Вы очень добры, сэр. Должна признаться, что ваше предложение довольно неожиданно для меня. Хотя диплом с отличием не будет неожиданностью.

— Рад слышать. — В голосе президента послышалось раздражение. Ну и сила воли у этой девчонки, подумал он.

— Я хотела бы обдумать ваше предложение, — заявила Джина.

Ну и ну! Не девушка, а мужик в юбке! Совсем помрачнев, президент произнес:

— Можете не торопиться с ответом.

Неудивительно, что, когда начался следующий семестр, Джина стала всерьез задумываться о том, нужна ли ей учеба в Редклиффе. Университетская жизнь интересовала ее все меньше, все дальше отходила на задний план. Но Джина никогда не бросала начатое дело и поэтому решила остаться.

Особенно раздражали ее занятия по литературной критике. Неужели нельзя читать книги просто так, для удовольствия? Так нет же, тебя постоянно заставляют делать скучнейшие разборы непонятных мест в произведениях крупнейших писателей, например, Натаниэля Хоторна. Тем не менее до какой-то степени именно благодаря Натаниэлю Хоторну изменилась ее жизнь.

Случилось это так.

Джина поехала в «Олд-Мэнс», дом, в котором Хоторн не только прожил два года, но и провел свою первую брачную ночь. И тут за ней увязался очаровательный щенок спаниеля с золотистой шерсткой и влажными янтарными глазами. Куда бы Джина ни пошла, щенок следовал за ней как приклеенный, словно она была его хозяйкой. Когда Джина читала собственноручную надпись Хоторна, которую он сделал на оконной раме в кабинете, к ней подошел хранитель музея.

— Прошу прощения, мисс, но в музей они не допускаются.

— Что вы сказали? — переспросила Джина в полном недоумении.

— Если вы привели с собой собаку, надо держать ее на поводке.

Щенок прижался к ногам Джины, и она посмотрела вниз. Широко улыбнувшись, от чего на ее щеках появились знаменитые ямочки, Джина сказала:

— Какая жалость, что он не мой!

— Так это не ваша собака?

— Впервые в жизни ее вижу.

— Но щенок ходит за вами с тех пор, как вы тут появились, — подозрительно сощурился смотритель. — Я давно за вами наблюдаю.

— Очаровательное существо, правда? — Джина наклонилась и погладила щенка. — Совсем еще маленький.

— Да, похоже, ему не больше трех месяцев, — согласился служащий.

— Тем не менее он не мой. Наверное, потерялся. — Джина выпрямилась. — Мне пора уходить. Щенка я возьму с собой и попробую отыскать владельца.

— Каким образом?

— Сама не знаю, — призналась Джина. — Может, напишу объявление.

Медленно, чтобы хозяин заметил своего питомца, она направилась к дверям. Щенок крутился возле ее ног. На улице он вдруг замер на месте. Вот и хорошо, подумала Джина, значит, учуял хозяина. В следующую секунду раздался визг тормозов, щенок взлетел в воздух, шлепнулся на землю, а машина скрылась из виду.

Издав вопль ужаса, Джина бросилась к сбитому щенку, лежащему на тротуаре с закрытыми глазами и слабо попискивающему. Подхватив его на руки, Джина прижала слабое тельце к себе и беспомощно расплакалась.

Она даже не заметила, как вокруг стали собираться люди. Зарывшись лицом в мягкую шерстку, Джина не видела подошедшего вплотную мужчину и не слышала его вопроса:

— Могу я чем-нибудь помочь? Может, подвести вас в ветеринарную лечебницу?

Когда она ничего не ответила, мужчина легонько похлопал ее по плечу и повторил свой вопрос. Подняв залитое слезами лицо, она коротко кивнула. Тогда незнакомец взял ее за локоть и быстро повел к машине. Через несколько минут они на полной скорости мчались в лечебницу.

— Я везу вас к доктору Гарланду. Это прекрасный специалист, особенно, когда речь идет о неотложной помощи. Недавно он буквально вытащил с того света кошку моей кузины.

Доктор Гарланд забрал щенка из рук Джины, положил на стол и приступил к осмотру. Через три минуты он выпрямился и с грустью покачал головой.

— К сожалению, никакой надежды. Единственное, что я могу сделать для вашего щенка, это усыпить его, чтобы ему не пришлось мучиться.

— Щенок не мой, — всхлипывая, пробормотала Джина.

— О, извините. — Гарланд повернулся к спутнику девушки. — В таком случае он ваш?

— Нет, и не мой, — криво усмехнулся тот. — Я сам думал, что собака принадлежит этой юной леди. Дело в том, что мы с ней незнакомы. Меня зовут Морган Гибсон. Расходы за осмотр и усыпление я беру на себя.

— Я Джина О'Коннор, — дрожащим голосом произнесла Джина.

— Ну что ж, теперь вы знаете друг друга, — прокомментировал Гарланд. — Пойду сделаю то, что должен сделать с несчастной собакой. А денег никаких не надо.

Когда они подходили к машине Моргана, Джина проговорила:

— Спасибо вам за помощь.

— Не хотите ли выпить чашку кофе? — заботливо спросил он.

— С удовольствием, — сразу согласилась Джина.

В этот утренний час в кафе было безлюдно. Достоинство, с которым Морган заказал две чашки кофе и горячие булочки, странным образом успокоило Джину. В обществе этого слегка лысеющего человека, которому по внешнему виду можно было дать лет тридцать с хвостиком, она расслабилась, чего давно уже себе не позволяла. Не дерзила, не отпускала ядовитые замечания. Напротив, разговорилась и разулыбалась.

На его довольно невыразительном красноватом длинном лице выделялись красивые прозрачно-зеленые глаза, светившиеся такой теплотой, что Джина даже сочла его привлекательным.

Морган рассказал, что окончил Гарвард, а теперь занимает должность заместителя директора по сбыту в небольшой фармацевтической компании «Кип инк». Этот в общем-то уже зрелый человек совершенно не походил на тех парней, что раньше увивались за Джиной. Морган настолько увлекался классической музыкой, особенно Бахом, что некоторые считали его скучным занудой.

Жил и работал он в Нью-Йорке, и если бы в аптеке Бенсона, одном из крупнейших клиентов их компании в Новой Англии, не высказали желания повидаться с ним лично, Морган никогда не встретился бы с Джиной.

Сплотило их и несчастье, случившееся с бедным щенком. Оба искренне горевали над его судьбой. Между ними сразу же возникла духовная близость. Они беседовали так легко, будто знали друг друга уже очень давно. Со стороны можно было подумать, что встретились близкие друзья, которые какое-то время были разлучены и теперь все никак не могут наговориться.

Поведав Моргану о том, что она все лето проработала в рекламном агентстве Хаммера, Джина, к своему великому удивлению, попросила у него совета, стоит ли ей бросить Редклифф и принять предложение президента агентства.

— Можно задать тебе нескромный вопрос? — с доброжелательной улыбкой спросил Морган.

— Какой угодно, — усмехнулась Джина. — Мне важно знать твое мнение, иначе я не затрагивала бы эту тему.

— Родителям трудно платить за твое обучение?

— Мой отец умер, — спокойно ответила Джина. — Так или иначе, с тех пор, как я поступила в Тэлбот, все финансовые заботы взяла на себя подруга моей мамы. — Она оборвала себя на полуслове. Да что это с ней творится? Ни с кем никогда ей не приходило в голову делиться такими вещами. Исключение составляла Мириам, но ведь она давно стала почти что членом их семьи… — Констанс Кортни достаточно богата, ей ничего не стоит оплачивать мое обучение.

— В таком случае я не вижу причин оставлять Редклифф.

Внезапно ее глаза увлажнились.

— Господи, как же мне жаль владельцев несчастного щеночка! Мы даже не можем известить их о случившемся…

Морган хотел было сказать, что щенок наверняка брошенный, но не решился. Зачем причинять девушке лишнюю боль.

— Когда-то у меня был пес. Колли. Я назвал его Геркулесом.

— Конечно, в честь великого сына Зевса, — улыбнулась Джина.

— Я получил его в подарок, когда мне исполнилось десять лет. Я хотел, чтобы он был таким же сильным и храбрым, как этот древнегреческий герой.

— И он оправдал твои ожидания?

— Конечно. — Голос Моргана упал. — К несчастью, у меня вскоре началась астма, и родители отослали Геркулеса обратно. Выяснилось, что у меня аллергия на собачью шерсть.

* * *

Вот так и получилось, что Джина О'Коннор и Морган Гибсон — такие непохожие друг на друга люди — начали регулярно встречаться, что вызвало бурные дебаты среди студентов Редклиффа. Кое-кто откровенно подтрунивал над их свиданиями, кое-кто хватался за голову от досады. Во всей округе практически не было парня, который не пытался бы ухаживать за Джиной. Так что же привлекло первую красавицу университета в этом лысеющем типе тридцати четырех лет от роду, единственным положительным качеством которого было наличие приличной работы?

— Да ты только посмотри на нее — она же счастлива, — уверяла Мириам Сесилию, растерявшуюся и недоумевавшую не меньше остальных. — С ним она себя чувствует как за каменной стеной.

— Именно поэтому я и не могу взять в толк, зачем она с ним встречается, — резко ответила Сесилия и покачала головой. — Джине необходимы риск, вызов, игра с опасностью; она никогда не поменяет это на спокойную жизнь за высоким забором в окружении прекрасных роз.

— Морган Гибсон — милый молодой человек! — вознегодовала Мириам. — Из него получится отличный муж.

— Если под словом «милый» ты подразумеваешь «посредственный», то я вполне с тобой соглашусь!

Мириам невольно вспомнила ту растерянную юную итальянку, какой Сесилия была когда-то. Вслух она ничего не сказала, только посмотрела на подругу долгим взглядом и передернула плечами.

— Запомни, Морган Гибсон — хороший человек! По крайней мере он лучше этих длинноволосых хиппи, с которыми могла бы гулять Джина. Такая перспектива мне ненавистна, это все, что я хотела довести до твоего сведения.

* * *

— Ты, наверное, недоумеваешь, что я в нем нашла, — предположила Джина, обедая с Мириам.

— Почему же? — возразила та. — Я прекрасно понимаю. Он хороший парень, а ты настолько умна, что распознала в нем честного, искреннего человека. Таких теперь днем с огнем не сыщешь.

— Конечно, он хороший, но самое главное — он воспитанный и культурный, — глубоко затянувшись сигаретой, заметила Джина.

— То есть не тянет тебя в постель? Ты это имеешь в виду?

— Это тоже, но и многое другое, — с воодушевлением заявила девушка. — Он просто ходячая энциклопедия, да и только, однако достаточно честен, чтобы признать, что голова его набита всякой ненужной информацией.

— А еще, наверное, он курит трубку и божественно готовит.

— Готовит он действительно чудесно.

— Ты его любишь?

— Наверное. — Джина нахмурилась. — По крайней мере я о нем все время думаю. А он и вовсе живет моими интересами. Обо всем спрашивает, дает советы…

— Иными словами, он-то тебя любит, а ты…

— Ну и что с того? Лучше, если бы было наоборот?

— Ей-богу, Джина, ты рассуждаешь, как глупая неопытная дурочка!

— Ты кое-что забыла, Мириам, — холодно произнесла Джина. — Я любила Руфуса. Я отдала ему всю себя без остатка, а он выкинул меня вон, как надоевшую игрушку. Выставил за дверь, словно ему не терпелось поскорее от меня избавиться. — Затушив сигарету в вечно переполненной пепельнице Мириам, она медленно и горько добавила: — А я… я так его… любила…

— Привкус горечи может испортить самое прекрасное вино, — спокойно отозвалась Мириам.

— Что ты хочешь этим сказать?

— То, что ты прямо купаешься в своей горечи, упиваешься ею. — Мириам мрачно уставилась на свой бокал с вином, а затем продолжила: — Ты связываешь свою будущую жизнь с событием, которое к этой жизни совсем не относится и вряд ли будет относиться.

— Да знаю я, знаю, Руфус давно выкинул меня из головы. Нечего постоянно мне об этом напоминать! — взорвалась Джина. — В этом-то все и дело, неужели ты не понимаешь? Я не позволю, чтобы меня забыли, словно ставший ненужным телефонный номер. Я заставлю его вспомнить обо мне. Я всех Картрайтов заставлю вспомнить о моем существовании!

 

Глава 44

Двумя месяцами позже, в последнюю субботу января 1965 года, когда Джине только что исполнилось двадцать, они с Морганом стали мужем и женой. Место, где должно было состояться венчание — церковь Святого Жан-Батиста, — одобряли все как один, и все как один осуждали Джину за то, что она решила бросить учебу в Редклиффе.

Поддерживали ее лишь два человека. Первым, конечно, был Морган, считавший, что, раз Джина будет теперь жить с ним в Нью-Йорке, совместить с этим учебу в Бостоне просто невозможно.

Ну и нет нужды говорить, что Джон Хаммер, президент рекламного агентства, не только пришел в восторг от решения Джины, но и значительно повысил первоначально обещанное ей жалованье.

Бракосочетание прошло скромно, в узком кругу.

В подвенечное платье невесты Сесилия вложила всю свою материнскую любовь. Изысканное, с длинной расклешенной юбкой, высоким лифом с сорока крохотными пуговками и бледно-розовым бархатным кушачком, туго обхватывающим тонкую талию Джины, платье было одновременно скромным и очень сексуальным. Вместо традиционной фаты на Джине красовалась очаровательная белая соломенная шляпка с широкими полями. Она так красиво подчеркивала точеные черты ее лица, что Джина решила носить такие шляпки, когда придет нужное время.

Главной подружкой невесты была, конечно, Кейт, а шафером Морган выбрал своего бывшего соседа по общежитию в Гарварде Джорджа Витали, слегка обалдевшего от приглашения на столь почетную роль, но, естественно, не подавшего вида. Во-первых, они давно уже не поддерживали связь с Морганом, а во-вторых, того всегда считали закоренелым холостяком.

Свадебный прием в ресторане «У Пьера» устроила Констанс Кортни, не устававшая повторять, что Джина ее протеже, и не скрывавшая своего разочарования от новости, что та бросила университет. Мистер Кортни немного приболел и не смог приехать на церемонию.

Присутствие мисс Армстронг, директрисы Тэлбота, никого не удивило: она всегда посещала свадьбы бывших учениц. Однако в числе гостей неожиданно оказалась Молли Льюис, повариха Тэлбота, известная своим острым язычком. Вскоре выяснилось, что Джина случайно увидела ее, восседающую в инвалидной коляске, в супермаркете и с тех пор делала для ставшей беспомощной женщины кое-какие мелочи.

Морган, со своей стороны, пригласил только президента фирмы, где он работал, и двух кузин. Окидывая взглядом собравшихся, Джина поняла, насколько узок круг общения ее мужа.

Мириам, не отходившая от Сесилии, в открытую плакала.

Не ограничившись устройством приема, Констанс Кортни не только заказала для молодых прекрасный номер в отеле, но и распорядилась доставить туда шампанское и икру.

— Вот здорово! — воскликнул Морган. — Я еще ни разу не пробовал икру.

Джина улыбнулась, но промолчала. Ее мысли в который раз унеслись в прошлое. Она вспомнила, как Фрэн Картрайт рассказывала об эпизоде в римском отеле, когда они с мужем обнаружили в своем номере икру и шампанское. «Мы приехали в Италию с единственной целью — чтобы Марк мог встретиться с однополчанином. Они договорились об этом еще во время войны. А тот улетел из Рима как раз в день нашего приезда». Джине нравилась Фрэн; более того, интуиция подсказывала ей, что ни Фрэн, пи Марк даже не подозревали об истории с брошью.

Да что это с ней? В свою первую брачную ночь думать о Картрайтах? Но она ничего не могла с собой поделать — мысли об этих людях не оставляли ее ни на минуту.

Морган подал Джине наполненный бокал и мягко произнес:

— О чем ты думаешь, дорогая?

— О том, как изысканно пел хор.

— А ты хоть знаешь, как изысканна сама?

Поцеловав жену, он начал неуклюже расстегивать крохотные пуговки на ее платье. Джина чувствовала, как он дрожит. Конечно, она могла бы ему помочь, но понимала, что делать этого не стоит. Возня с пуговками только разожжет его желание. Вплоть до брачной ночи она не допускала никаких интимных отношений с Морганом. Уж если опыт с Руфусом ее чему-то и научил, так это тому, как важно заставить мужчину ждать.

Зная, что Джина католичка, Морган не сомневался в ее невинности, однако сам был настолько неопытен, что Джина была уверена: он ничего не поймет. Ведь Морган не раз говорил ей, что не только никого еще не любил, но даже не ухаживал прежде ни за одной женщиной.

Наконец платье было расстегнуто. Когда оно упало к ногам Джины, перед Морганом предстала полуобнаженная жена — в кружевном лифчике, кружевных трусиках и в чулках, настоящих чулках, а не в этих дурацких колготках, которые теперь носили все девушки. Морган смотрел на нее с обожанием. Как-то ему удалось достать номер журнала, где Джина рекламировала купальники, но это было единственное неглиже, в котором он ее видел.

— О моя любовь! — охрипшим голосом пробормотал Морган. — Моя жена, моя прекрасная женушка!

Пальцы его перестали дрожать. Уверенными движениями он снял с Джины нижнее белье, словно занимался этим всю жизнь.

Когда на ней остались только туфельки, Морган подхватил ее на руки и отнес на кровать. Затем в одну секунду освободился от одежды.

С губ Джины не сорвалось ни единого слова.

В душе ничего не шевельнулось.

Ею овладело одно чувство — полная и безграничная отрешенность. Когда Морган вошел в нее, она, как и было задумано, издала короткий крик, будто испытала боль. Очень быстро все было кончено. Морган откатился в сторону и с благодарностью улыбнулся Джине, но она, хотя и выдавила ответную улыбку, не испытывала ничего — совсем ничего.

На следующее утро молодожены вылетели в Палм-Бич, где царило вечное лето и где в отеле «Брэйкерз», выстроенном в стиле французского замка, им предстояло провести свой медовый месяц.

Внутреннее оцепенение не отпускало Джину, но ей успешно удавалось скрывать от мужа свою холодность. Одно хорошо — страстное желание, которое охватывало ее всякий раз, когда она думала о Руфусе, тоже пропало.

Назвать ее несчастливой было нельзя: Морган окружил ее исступленной любовью.

* * *

Сразу же по возвращении Джина с головой окунулась в лихорадочную атмосферу работы в рекламном агентстве, находя при этом время для обустройства холостяцкой квартиры Моргана.

И все же — пусть без проявления страсти — она по-своему любила мужа. С ним ей было спокойно. Он не заслуживал, чтобы его обманывали, поэтому она старалась сделать все, чтобы не поселять в муже сомнений в искренности ее чувства.

Стремясь во всем достичь совершенства, Джина научилась великолепно готовить. Да и как иначе, ведь ее наставницей была Сесилия, обычно навещавшая дочь по субботам, когда Морган работал в своей компании.

Как-то раз Джина замешкалась и не сразу открыла матери дверь.

— Извини, мама, я была в ванной, — пояснила она, впустив наконец Сесилию в квартиру.

— Пустяки, дочка, все в порядке, — заверила Сесилия. — Что-то ты сегодня бледненькая. Ты себя хорошо чувствуешь?

Ответа она не получила: Джина снова бросилась в ванную.

— Наверное, я съела что-то не то, — вяло пробормотала она, вернувшись, но тут же побежала обратно.

Сесилия разобрала постель.

— Тебе надо прилечь.

— Да, — дрожащим голосом пролепетала Джина. — Господи, мама, мне так плохо!..

Облачив дочь в ночную рубашку, Сесилия быстро прошла на кухню, чтобы намочить полотенце. Не успела она вернуться, как Джина вихрем промчалась по известному маршруту.

Лежа в постели с холодным компрессом на лбу, она сказала:

— Кажется, мне полегчало.

— Вот и хорошо, дорогая. — Сесилия погладила дочь по взмокшему лицу.

— Ты так добра ко мне, мама!

Взяв обеими ладонями запястье дочери, Сесилия задала наконец вопрос, который давно собиралась задать:

— Когда у тебя была последняя менструация?

По мгновенно вспыхнувшим глазам Джины Сесилия поняла, что у нее мелькнуло подозрение. Однако дочь тряхнула головой и рассмеялась.

— Так когда? — не отставала Сесилия.

— Я принимаю противозачаточные средства, — последовал холодный ответ.

— Знаю, — спокойно произнесла Сесилия. — И все-таки когда? До свадьбы или после?

Джина передернула плечами.

— До. Но если тебе взбрело в голову, что я беременна, то ты глубоко ошибаешься. Я же предохраняюсь! Это невозможно!

Прикидывая что-то в уме, Сесилия промолчала.

— Нет, это невозможно, — повторила Джина.

— По собственному опыту я знаю, что иногда случаются самые невозможные вещи.

— Нашла время философствовать! — грубо оборвала ее дочь.

— Ноябрь, — сообщила вышедшая из задумчивости Сесилия.

— Ты о чем?

— Твой ребенок увидит свет в ноябре.

— Но противозачаточные таблетки — самое надежное средство предохранения от беременности!

— Согласна, надежное, но полной гарантии они не дают.

— О нет! — застонала Джина. — Я не готова к этому! Я не хочу сейчас ребенка!

— Я тоже не была готова, — пробормотала Сесилия, — и тоже была молода. — Внезапно ее глаза заволокло слезами. — Да что там! Еще моложе, чем ты сейчас. Но я тебя уверяю, что ты — самое дорогое, что у меня есть.

Перевернувшись на живот, Джина уткнулась лицом в подушку, а мать звенящим от волнения голосом сказала:

— И все же я не оставляю надежды когда-нибудь обрести человека, которого я полюбила бы так же, как тебя. Или даже больше.

Конечно, как же иначе, подумала Сесилия, наблюдая, как дочь повернула к ней лицо, чтобы лучше слышать. Она так же любопытна, как и раньше. Вслух Сесилия произнесла:

— Я имею в виду твоих детей, моих внуков. Не зря же говорят, что внуки всегда более любимы, чем собственные дети.

И тут, вспомнив эпизод из недавно виденного документального фильма, Сесилия почувствовала, как в сердце закралось недоброе предчувствие. «Иногда, — говорил голос за кадром, — только что родившие кошки пожирают своих котят».

 

Глава 45

— Вот видишь, — сказала Джина Мириам, когда была на последних неделях беременности, — так или иначе мне бы пришлось бросить учебу.

Едва доктор Роджерс заверил, что токсикоз, мучивший ее по утрам и ночам, остался позади, в Джине проснулись чувства, свойственные всем женщинам, носящим под сердцем дитя. Ожидание появления первенца растопило холод в душе, и хотя Джине не удалось полностью избавиться от воспоминаний о Руфусе, его образ значительно померк.

Прислушиваясь к мягким толчкам в животе, Джина твердо решила: раз отцом ее ребенка является Морган, то ему и надлежит занять главное место в ее жизни.

Теперь ей еще больше нравилось играть роль хозяйки дома. Каждый вечер Моргана ждал восхитительный ужин, и он направлялся к телефону, чтобы пригласить Сесилию. Джина с увлечением занималась составлением новых соусов и перестала покупать спагетти фабричного изготовления.

Не забывали супруги и Мириам, а так как кухарка из нее была никакая, она в основном вязала приданое для малыша.

Мать, дочь и зять проводили вместе чудесные вечера. Джина приобрела льняную скатерть в крупную клетку, а свечи в двух бутылках из-под кьянти и вовсе превращали каждый ужин в настоящий праздник.

Чаще всего на стол подавались различные виды спагетти, и Морган никак не мог выбрать, какие ему больше по вкусу — по-неаполитански, по-сицилийски или же по-болонски. Благодаря прекрасному питанию и внимательному отношению со стороны жены и тещи мучившие его раньше приступы астмы случались все реже и реже.

Джина хотела рожать сама, без всяких родовспоможений, поэтому Морган стал посещать курсы будущих отцов.

— Знаешь, мне приснилось, что у нас будет мальчик, — как-то утром сообщила ему Джина. — Осталось две недели… Нет, я просто не сомневаюсь, что это именно мальчик.

— Мальчик, девочка — какая разница? Кто бы ни родился, я буду счастливейшим человеком на свете!

— Назовем его Джоном.

— А почему Джоном? — Морган редко противоречил жене, но суеверно полагал, что давать имя ребенку до его рождения — плохая примета.

— Все очень просто, — улыбнулась Джина, — в честь Джона Фицджеральда Кеннеди.

Вопреки чаяниям Джины ребенок — девочка — появился на свет посредством кесарева сечения. Ей так хотелось рожать естественным путем, но пуповина дважды обвилась вокруг шеи младенца, и без хирургического вмешательства дочка бы просто не выжила. Джина была так расстроена, что наотрез отказалась вскармливать дочь грудью.

— Она заставляет врачей давать ей таблетки, чтобы остановить приток молока, — рыдая, твердила Сесилия своей подруге. — Моя внучка будет вскармливаться искусственно! Это ужасно, ужасно!

— Да, да, дорогая, — сочувственно кивала Мириам.

— Она перевязала грудь, да так крепко, как это делали со стопами ног китайские девочки, чтобы размер оставался маленьким.

— Это все потому, что Джина считает себя неудачницей, раз не смогла родить сама, — сердито заявила Мириам. — Вот к чему приводит повальная мода на естественные роды, когда муж сидит позади и массирует спину жены. Если же этого не случается, женщина начинает думать, что потерпела полный крах.

Сесилия задумалась.

— Возможно, ты права. Странно, что эта мысль не пришла мне в голову. Никогда прежде Джина не терпела поражений, она привыкла всегда и во всем быть первой.

Лицо Мириам омрачилось. Как же, много ты знаешь! Самым главным своим поражением Джина считала разрыв с Руфусом, и это вызвало у нее единственное желание — мстить. Оставалось надеяться, что в случае с новорожденной малышкой подобного не произойдет.

— В чем дело, Мириам? Что тебя гложет?

Чтобы сменить тему разговора, Мириам спросила:

— Они уже придумали имя дочке?

— Представь себе, придумали! — с живостью отозвалась Сесилия. — Решили назвать ее в мою честь — Скарлетт.

— Скарлетт?

— Что, удивляешься, каким образом это имя связано с бедной иммигранткой Сесилией Тортелли?

— Ну, в общем, да, — рассмеялась Мириам.

— Дело в том, что «Унесенные ветром» — это первый американский фильм, который я посмотрела. Еще тогда, на корабле. В свое время я рассказала об этом Джине, и она не забыла, как видишь. Вот и назвали девочку в мою честь.

— Что ж, прекрасное имя.

А что, если Джина на подсознательном уровне возложит на ребенка свою так называемую вину? Такие вещи время от времени случаются. Да нет же, все это бредни! Однако… бредни или нет, но и доктор Роджерс не исключает такой возможности.

Как бы то ни было, выяснилось, что страхи и опасения подруг не подтвердились. Джина объяснила, что перетянула грудь, чтобы та не обвисла, а вовсе не потому, что не хотела вскармливать новорожденную.

— Какая разница? Результат остается тем же, — подытожила Сесилия.

— Ну не скажи, — отозвалась Мириам. — Если бы она не желала кормить Скарлетт, это можно было бы расценить как акт агрессии по отношению к малышке. — Она помедлила и, затянувшись сигаретой, выдохнула в сторону подруги струйку дыма. — Однако никакой враждебности я здесь не усматриваю. Что тут предосудительного, если женщина хочет сохранить хорошую фигуру?

За долгие годы верной дружбы Сесилия и Мириам стали ближе друг другу, чем родные сестры, но тем не менее Сесилия удержалась от замечания о том, что если отказ от кормления и нельзя назвать проявлением враждебности, то уж эгоизма ее дочери не занимать. Почему-то ей казалось, что, если не говорить об этом факте, он как бы и не существует в действительности.

«Может, я просто старомодна? — размышляла Сесилия, наблюдая, как Джина кормит из бутылочки свою крохотную дочку. — Ведь у некоторых малышей даже возникает аллергия на материнское молоко, и их приходится вскармливать искусственными смесями. Может, так лучше?»

Иногда девочку кормил Морган, но тогда Джина становилась беспокойной, в конце концов забирала у мужа дочь и сама заканчивала кормление. Что ж, неудивительно, думала в такие моменты Сесилия, материнское чувство взяло верх.

Джина стала еще более нежна по отношению к Моргану и в конце концов почувствовала к нему физическое влечение. Впервые за все время замужества она начала проявлять интерес к собственному телу. Подолгу стоя голышом перед зеркалом в ванной, Джина рассматривала свое отражение. Да, беременность не испортила ее фигуру, напротив — пробудила к жизни былую сексуальность.

Тем временем у Сесилии вошло в привычку ежедневно навещать Джину. Она делала необходимые покупки, стирала, гладила, получая от хлопот по дому истинное удовольствие. Когда-то Ал и Тина лишили ее счастья ухаживать за собственным ребенком, и теперь Сесилия поняла, что имеет на это полное право.

 

Глава 46

Даже в Швейцарии, слывущей родиной шоколада, огромный торт в виде шоколадного поезда поражал воображение. Граф де Пайо лично сходил в самую лучшую кондитерскую и отнес туда игрушечный состав, чтобы он служил шаблоном для этого замечательного торта. И хотя в Швейцарии не принято выставлять напоказ собственную расточительность, в день рождения внука, которому исполнилось два года, граф де Пайо все-таки позволил себе столь значительную трату.

Роды у дочери начались преждевременно и едва не стоили ей жизни. Стоя под дверью родильного отделения, отец и мать в ужасе слушали крики и стенания Фабриции, зовущей к себе Руфуса. И хотя граф знал, что Руфус улетел в Нью-Йорк на заседание правления всего на два дня, а до предполагаемого дня родов оставалось не менее пяти недель, в эту минуту он ненавидел зятя.

Когда Фабриция корчилась в муках, Руфус уже сидел в самолете. Прямо с аэродрома он бросился в клинику. Мальчикам-близняшкам было уже около четырех часов отроду. Каждого поместили в отдельную кювету. Однако внутрь палаты Руфуса не впустили. С залитым слезами лицом он сквозь стекло наблюдал, как беспомощные комочки борются за жизнь. Трудно описать горе Руфуса, когда, прожив пятнадцать часов, младший сын умер.

Молодые родители затаив дыхание ждали несколько дней, но их старший сынишка выжил. Когда он был уже вне опасности, его с соблюдением всех мер предосторожности увезли домой. Первое время молодые мама и папа так и светились счастьем. В прекрасной груди Фабриции оказалось столько молока, что часть приходилось сцеживать и отдавать в клинику, где им кормили малышей, у чьих мамаш молоко так и не пришло.

Однако вскоре Руфус и Фабриция успокоились, их родительские чувства несколько притупились, и, когда нянька Томаса объявила, что малыша уже не нужно больше кормить грудью, они с радостью оставили Томаса на ее попечении.

Теперь, в августе 1966-го, ему исполнилось два годика, и они приехали из Монте-Карло на праздник.

— Самое важное для воспитания детей — это иметь любящих бабушку и деда, — заявила Фабриция, увидев грандиозный торт.

День рождения Томаса отмечался в замке «Бо сьель», так как новый дом Руфуса и Фабриции еще не был достроен.

— Сейчас я тебе кое-что покажу, — сказал граф, увлекая дочь вверх по винтовой лестнице на третий этаж в комнату, ранее служившую бильярдной. — Ну как?

Фабриция ахнула.

На бильярдном столе расположилась железная дорога с путями, стрелками, семафорами и вокзальными зданиями. Второй стол являл собой миниатюрные бега. Маленький диванчик и расставленные по стенам детские стульчики были завалены медвежатами всевозможных размеров.

— Да тут целый игрушечный магазин! — воскликнула восхищенная Фабриция.

— Надеюсь, Руфусу тоже понравится, — радостно хихикнул ее отец.

— Конечно, понравится.

Фабриция широко улыбнулась, чтобы скрыть поселившуюся в душе тревогу. В последнее время Руфуса ничто уже не радовало. С ним, постоянно раздраженным, мятущимся и усталым, надо было вести себя очень осторожно и предусмотрительно.

Когда Фабриция уличила Руфуса в измене, он прокомментировал это так: «А, всего лишь пустое увлечение, все уже кончено». Инстинктивно чувствуя, что для него был важен сам факт победы, а о глубокой любви говорить не приходилось, она поверила и простила. К тому же в постели Руфус стал еще неистовее, чем прежде, а это ее вполне устраивало.

Граф осуждал Руфуса как зятя, однако не мог не признать его деловых качеств. За два с половиной года, что Руфус работал в компании «Бернхайм — Картрайт», членом правления которой являлся граф, доходы от продаж значительно увеличились. Кроме того, под руководством Руфуса компания стала более интенсивно заниматься исследованиями и разработками.

Он организовал новое объединение и не мудрствуя лукаво назвал его Научно-исследовательским центром Марка и Фрэн, что в немалой степени удивило всех, кто знал Руфуса, ибо впервые в его жизни обозначился Марк, да еще в названии любимого детища.

Хитроумный граф никак не мог взять в толк, почему на зятя огромное влияние имеет не отец, а дед. При разговоре Руфуса и Марка граф, естественно, не присутствовал, но зять повторил все слово в слово, так как нуждался в поддержке тестя: он намеревался переманить к себе доктора Джозефа Брэдли, ведущего химика одной из крупнейших фармацевтических компаний Англии.

— Не контролируй этого великого ученого, сынок, — сказал тогда Марк. — Позволь ему заниматься своим делом, и тогда, уж поверь, все пойдет отлично.

— Что-то я не понимаю тебя, отец, — не скрывая раздражения, ответил Руфус. — Ты что, хочешь сказать, чтобы я все пустил на самотек? Ха! Тогда исследователи станут заниматься черт знает чем.

— Начнем с того, Руфус, что никогда нельзя настоящего ученого ставить в один ряд с рядовыми исследователями, — возразил отец. — Если он только заподозрит, что ты так о нем думаешь, то сочтет тебя нахалом.

— Ну, если ты уже закончил урок хороших манер…

Игнорируя вопиющую наглость сына, Марк продолжил:

— Ученые, я, конечно, имею в виду настоящих ученых, как правило, чрезвычайно чувствительны, их очень легко обидеть. — Он наклонился вперед. — Многие знают о ранимости артистической богемы, а вот об ученых практически ничего не известно. На самом деле великий ученый, ученый с большой буквы относится к своему труду, как Шопен относился к созданным им произведениям, как Моне — к своим картинам.

— Да, я понимаю. — Презрение исчезло из голоса Руфуса, сменившись почтительным уважением. Он тоже подался вперед. — Продолжай, папа.

— Хорошо. Ты слышал об индерале?

— Конечно.

— Федеральная комиссия пока что запрещает его ввоз на территорию США, и совершенно напрасно, — с досадой сказал Марк. — Этот препарат используют в Европе для лечения сердечных заболеваний. Проще говоря, это крупнейшее открытие, шаг вперед в медицине, это открытие способно изменить ход одной из самых страшных болезней нашего века…

— Изменить ход болезни? — прервал его Руфус. — Но до этого еще далеко, не так ли?

— Дай я закончу свою мысль, сынок.

— Прости, — несвойственным ему покаянным тоном проговорил Руфус. — Я слушаю.

— Так вот. Кое-кто из ученых мужей, насколько мне известно, тоже ищет в этой области, ставит эксперименты, старается создать нечто уникальное, что может повлиять на химический процесс в клетке…

Разговор продолжался не один час, и в результате теперь в Научно-исследовательском центре Марка и Фрэн сотрудничали несколько ученых с мировыми именами.

Будучи крупнейшим банкиром, граф быстро прикинул, что начинание зятя, к которому его подтолкнул Марк, может принести немалые барыши. Да, Руфуса ждет большое будущее — в коммерческом плане. А вот в семейном…

 

Глава 47

Примерно в это же самое время, то есть в августе 1966-го, Джиной стало овладевать то же беспокойство, что вселилось в Руфуса.

Много позже Сесилия, размышляя над отношениями дочери и внучки, пришла к выводу, что причиной отчуждения между ними все же был отказ от естественного вскармливания.

Джина стала очень нервной, раздражительной. Материнство тяготило ее, давило своей ответственностью. Кроме того, все чаще она стала выказывать мужу свою досаду по поводу его работы.

— Какой смысл быть заместителем директора по сбыту, если у тебя нет своей доли в компании? — спросила она как-то ночью, не скрывая раздражения.

— Не понимаю, что тебя тревожит. Работа хорошая, она мне нравится, да и жалованье я получаю очень даже неплохое.

— Скажешь тоже — неплохое! — издевательски усмехнулась Джина.

— Послушай, в компании я пользуюсь авторитетом, к моему мнению прислушиваются в конце концов.

— Ха! О каком авторитете ты говоришь?

— О том, что принес мне уважение сотрудников, а это самое главное.

— Хотелось бы знать, что это за работа такая, где заместителя директора по сбыту уважают, видишь ли, правда, платят мало, а его, выпускника Гарварда, это вполне устраивает!

Такие споры продолжались несколько недель подряд. Достаточно подготовив мужа, Джина начала настаивать на том, чтобы Морган получил свою долю в компании Кина. Дошла даже до того, что принялась звонить ему на работу чуть ли не по три раза на дню и, если не заставала мужа на месте, оставляла сообщения, чтобы Морган немедленно перезвонил, как только появится.

В конце концов ему это надоело, и он взмолился, чтобы Джина прекратила отвлекать его своими звонками.

— Мистер Кин уже интересовался, почему ты так часто звонишь…

— Да? А вот меня интересует, каким образом ему стало это известно, — подозрительно сощурилась Джина.

— Твои сообщения записывает секретарша.

— И складывает их в общую кучу?

— Нет. У каждого сотрудника есть своя личная папка, а секретарша, как ты знаешь, у нас одна на всех.

— А мистер Кин читает все сообщения, даже такие личные, как от жены мужу?

— Вот именно.

— Ничего себе! Ты же не клерк какой-нибудь, а все-таки заместитель директора по сбыту.

— Так было заведено с момента основания фирмы.

Джина презрительно передернула плечами, но промолчала.

На следующий день, едва рассвело, Джина включила настольную лампу и разбудила Моргана.

— У меня великолепная идея! — возбужденно сообщила она.

— Какая еще идея? — проворчал Морган. — Ты с ума сошла? Сейчас половина пятого. Да выключи же этот чертов свет, дай поспать!

— Я прекрасно знаю, который час, мягко проговорила Джина, — я всю ночь не сомкнула глаз, а сейчас мне не терпится поделиться с тобой.

— Ну, это может подождать до утра…

— Морган, такое ведь в первый раз, правда? Неужели ты не понимаешь, насколько это серьезно, если я бужу тебя в такую рань?

Нет, она не отстанет, пока не добьется своего. Морган вздохнул и устало поинтересовался:

— Ладно, что ты там придумала?

— Ты говорил о другой компании, которая постоянно натягивает нос мистеру Кину и занимается производством тех же товаров, что и вы.

— Ну да, это компания Дэвида Минтона. И какое он имеет отношение к тому, что ты меня разбудила?

— Самое прямое. Как бы отреагировал мистер Кин, если бы узнал, что ты хочешь работать с Дэвидом Минтоном?

— Никак бы не отреагировал, потому что мне и в голову не придет сделать что-нибудь в этом роде!

— Да я же не говорю, что ты должен уйти от Кина. Я еще не совсем свихнулась. — Джина вскочила с кровати и торопливо закурила сигарету.

— Тогда что же у тебя на уме?

— Мистер Кин подумает, что мистер Минтон хочет переманить тебя к себе, а ты серьезно обдумываешь его предложение. — Выпустив струйку голубоватого дыма мужу в лицо, она спросила звенящим от возбуждения голосом: — Он же всегда читает сообщения, оставленные сотрудникам по телефону, так?

— Так, и что из того?

— Так как же он отреагирует, если в один прекрасный день прочтет пару сообщений на твое имя с приглашением пообедать вместе с мистером Дэвидом Минтоном? И что сделает, узнав, что некий мистер Эгнелл будет счастлив встретиться с тобой в своем офисе в то время, когда ты должен трудиться на компанию мистера Кина?

— Что сделает? Уволит меня, естественно.

— Думаешь, он захочет расстаться с тобой? Такого работника, как ты, не так-то просто заменить. Есть в вашей фирме такой человек?

— Нет у нас такого человека!

— Вот и отличненько, на это я и рассчитывала. — Джина неожиданно захихикала. — Раз уж мистер Кин знакомится даже с личными сообщениями, пусть узнает, что Дэвид Минтон уговаривает тебя перейти к нему!

— Рискованная затея… Однако продолжай, что-то в этом есть, что-то есть…

— Через две недели мистер Кин предложит тебе повышение, — ровным тоном подытожила Джина.

Морган рассмеялся.

— Ничего смешного. Он предложит тебе повышение, а ты скажешь, что должен подумать. — Она затушила в пепельнице сигарету и тут же закурила новую. — А когда он услышит, что ты хочешь подумать, то сразу все поймет. — В возбуждении она ткнула мужа под ребра. — А когда поймет, то испугается, потому что решит, что Минтон предложил тебе нечто большее!

— Твоя идея начинает мне нравиться…

— Тогда он тоже увеличит ставку, а ты опять скажешь, что тебе нужно это обдумать, понимаешь? Пробормочешь под нос, что повышение и доля в компании — не одно и то же. И на этом покинешь его офис, то есть точку в вашем разговоре поставишь ты, а не он.

— Хорошо, поставлю. Что потом?

— Через день, максимум через два он предложит тебе пять процентов акций компании. И если ты на это согласишься, я с тобой разведусь! — Джина от души расхохоталась.

— Что тебя так рассмешило? — с недоумением спросил Морган, уставившись на жену.

— То, что ты потребуешь десять процентов и заявишь, будто в противном случае подумаешь над другими предложениями, — задыхаясь от смеха, пояснила Джина.

За окном стало совсем светло, наступило утро.

— Пойду приготовлю яичницу на тостах. — Она улыбнулась. Ну как тебе мой план?

— Он великолепен.

— Да, и еще одно. Что бы ни случилось, выиграем мы или проиграем, мы никогда никому ни о чем не должны проговориться.

Ровно через две недели, как и предполагала Джина, Кин предложил Моргану десять процентов акций своей компании, однако запросил взамен слишком большую сумму от дохода за пять лет.

— И что ты ответил? — поинтересовалась Джина.

— Что мне необходимо подумать, — улыбнулся Морган. — Ведь именно этого ты от меня ждала?

— Конечно, этого, черт побери!

Морган помрачнел.

— У нас нет таких денег…

— Ты имеешь доступ к его балансу?

— Да.

— Это хорошо.

Джина сглотнула. Наступил ответственный момент операции: Морган мог испугаться и отказаться от дальнейших действий. Дрожа от возбуждения, она протянула мужу фотокопию какой-то бумаги, похожей на официальный документ. Всего одна страничка, в самом низу которой было оставлено место для подписи Арнольда Кина.

— Подпишешь это, пойдешь в банк Джеймса Баррета, ну, ты знаешь, небольшой филиал, где у нас контрольный счет, и они дадут тебе в долг.

— Но это же мошенничество! Ты даже не сходила в нотариальную контору, а напечатала это сама!

— Совершенно верно, — спокойно согласилась Джина. — Это и было бы чистой воды мошенничество, если бы хоть на йоту расходилось с соглашением, к которому вы с Кином пришли.

— Это против моих правил, — напыщенно произнес Морган. — Мы так с ним не договаривались.

— Это не твоя головная боль, а заломившего несусветную цену Кина, так что перестань пыжиться! Ты предъявишь в банк официальный баланс своего шефа. Соглашение останется неподписанным, и если они попросят его подпись — а они непременно попросят, — ты ее принесешь. К тому времени акт о заеме будет уже готов, и деньги компании перейдут на твой счет.

Морган недоверчиво потряс головой — и сделал все, как велела Джина.

Уловка сработала.

Но Джина на этом не успокоилась.

— Скажи мистеру Кину, что тебе нужна собственная секретарша.

— На такое он никогда не пойдет.

— Хочешь на спор? — Она весело засмеялась. — У меня есть прекрасная кандидатура. Правда, без университетского диплома, зато будет работать за мизерную плату.

— И что же это за кандидатура? — подозрительно спросил Морган.

— Я, — просто ответила Джина. — Прекрасная кандидатура — это я. А университет, как тебе известно, я действительно не окончила. — Голос ее задрожал. — Только таким образом я получу возможность заняться бизнесом, и я ее не упущу!

— Но как же Скарлетт?

— Мама будет счастлива сидеть с внучкой. — В этом Джина не сомневалась. Помолчав, она уже другим тоном добавила: — Без мамочки я, конечно, никогда бы не смогла посвятить себя работе… Жаль вот так оставлять нашу малышку, но ведь за ней будет отличный уход…

Если Руфус стал уделять основной работе минимум внимания, с головой уйдя в роль первого плейбоя Французской Ривьеры, то Джина всю душу и сердце отдала бизнесу.

Мистеру Кину уже шестьдесят четыре года, размышляла она, обе дочери удачно вышли замуж за преуспевающих врачей. Следовательно, он не откажется передать бразды правления Гибсонам, а уж они со временем сумеют прибрать компанию к рукам. Фирма, конечно, маленькая, но у нее хорошие перспективы роста.

Позже и журналисты, и конкуренты, и даже подчиненные пришли к единому мнению, что залогом успеха карьеры Джины была ее бьющая через край энергия. Джину такие суждения смешили. Одной энергии мало, нужны энтузиазм, любопытство, уверенность в себе, стремление к победе и напористость. Всего этого у нее хватало с лихвой. А самое главное качество, которое она ценила в себе, и в остальных, — выносливость. С ее энергией и упорством Джина недолго просидела в секретаршах.

Хотя она приложила столько усилий, чтобы добиться места в компании Кина, в тот день, когда надо было приступать к работе, Джина впервые переступила ее порог. Поскольку мистер Кин и его супруга строго придерживались правила не держаться с подчиненными на короткой ноге, Джина постаралась заранее поподробнее разузнать о будущем боссе.

— Ты говорил, что мистер Кин вспыльчив, нервозен, хорошо одевается, но я хочу знать больше, — обратилась она к Моргану за ужином при свечах. — Чем он увлекается?

— Боксом и бейсболом, — с ноткой отвращения в голосе ответил тот. — На стене его кабинета висит подписанная фотография Джо Димаджио.

Джина сморщила носик. Презрение к этим двум видам спорта сплотило их с Морганом с самого первого дня знакомства.

— Бокс и бейсбол! Какой кошмар. Фу! Только не говори, что у него есть фотография и Джо Льюиса!

Морган издал короткий смешок.

— Неподписанная.

— Понятно. Видимо, мистер Кин очень недоверчивый человек.

— Недоверчивый? — удивился Морган. — С чего ты взяла?

— Ну, это проще простого. Если бы он вам доверял, неужели стал бы читать оставленные для вас послания? Да ни за что! — Она усмехнулась. — Ясно одно — он не дурак. Далеко не дурак.

Выросшая в уютном доме матери, Джина на следующий же день после своего вступления в должность выкинула в мусорный контейнер старые, давно не мытые кофейные чашки с обкусанными краями и заменила их на новые. Вскоре с ее подачи рабочие выкрасили закопченные стены офисов и еще более грязные стены фабричных цехов в белый цвет.

— Когда кругом чистота, люди лучше работают. Как вы относитесь к душу? — при первой же возможности спросила она Кина.

— Что может быть лучше? Как только я возвращаюсь домой, сразу же принимаю горячий душ.

Излишне говорить, что этих слов босса было для Джины достаточно. Выводы она сделала сама.

Фабрика в основном занималась упаковкой фармацевтической продукции. С помощью различных станков и матриц кортикостероидные мази и кремы фасовались в тюбики, баночки и флакончики. Там же из всевозможных хитроумных ингредиентов составлялись капли от насморка и порошки от кашля, которые тут же паковались в специальные коробочки.

Джина очень быстро разобралась, что широкую сеть заказчиков для фирмы создал именно Морган, но до поры до времени она предпочитала держать язык за зубами. И как это он за столько лет не вытребовал себе долю в компании? Такое просто не укладывалось в голове. Ничего, надо только выждать, а потом… За время работы в рекламном агентстве Джина не раз слышала, как его президент Хаммер говорил, что в бизнесе самое главное — уметь выждать подходящий момент. А жизненная позиция Джины была проста: на чужом опыте не учится лишь полный идиот.

Ее привел в ужас слабый контроль за акциями компании. Компьютеры теперь не только стали широко использоваться, но в них можно было заложить программу соответственно пожеланиям заказчика. Следовательно, такая техника необходима фирме для обеспечения ее безопасности.

Все свои предложения и сообщения о нововведениях она передавала шефу через Моргана, сама не лезла. Но владелец компании уже обратил внимание на обладающую острым умом секретаршу.

Через полтора месяца мистер Кин предложил ей называть его по имени — Арнольд.

— Для этого я вас слишком уважаю, — возразила Джина, к вящему его разочарованию. — Вы не против, если я стану называть вас мистер К.?

Приближалось Рождество, а в компании все работали по обычному графику. Джина не уставала удивляться: как же можно упускать возможность широкой рождественской распродажи? Однако она продолжала воздерживаться от комментариев.

Памятуя, какая прекрасная кулинарка ее мать, Джина решила провести эксперимент. Кремы Кина для рук и ног были достаточно эффективны и пользовались спросом, но чего-то в них не хватало.

Джина попросила мать определить, чего именно.

Сесилия опробовала оба крема.

— Крем для рук успокаивает кожу, крем для ног тоже. Но ты не ошиблась: кое-что надо добавить.

— Мама, у тебя такой вид, будто тебе так и хочется их лизнуть, — расхохоталась Джина.

Сесилия рассмеялась вместе с ней. Ей было радостно видеть, какой счастливой выглядела Джина в последнее время. Да, в состоянии спокойствия ее дочь не может существовать!

— А я их и так уже лизнула, дорогая. — И тут Сесилия сделала то, чего Джина никак от нее не ожидала: она подмигнула. — Не волнуйся, девочка, все будет в порядке, я обязательно догадаюсь, чего в них не хватает.

— Тогда поторопись. — Джина подмигнула в ответ. — И Елена Рубинштейн, и Элизабет Арден ушли в мир иной, их место на рынке пустует.

Действительно, продукция компании Кина несколько устарела, сбыт ее упал. Компания удерживалась на плаву только потому, что несколько постоянных клиентов продолжали делать заказы.

— Мы торгуем фармацевтической продукцией, а не косметикой, — заявил Морган, когда Джина заговорила с ним на эту тему.

— Но признай, ведь доход от косметических кремов выше, чем от стероидных.

— Да, это так.

Пока суд да дело, Сесилия вычислила недостающие ингредиенты: в крем для ног она добавила миндальную эссенцию, которой пользовалась, когда пекла свои знаменитые миндальные пироги с глазурью, а в крем для рук — огуречный экстракт.

К августу 1967-го, то есть через полгода, Джина и Морган отшлифовали план и стратегию своих дальнейших действий.

Морган продиктовал текст контракта, Джина отпечатала его на машинке. Прочитав то, что получилось, Морган остался доволен: все было предельно отчетливо и ясно, без пустых слов. Вести переговоры он предоставил жене.

На следующее утро Джина приступила к делу.

— Мистер К., нам надо поговорить, — твердо заявила она.

— Хоть сейчас, дорогая, — учтиво ответил тот. — Для вас у меня всегда найдется свободное время.

— Разговор предстоит нелегкий. — Она раскрыла свой ежедневник. — В следующий понедельник вас устроит?

— Но сегодня же только среда. Намекните хотя бы, о чем вы хотите поговорить.

— Извините, но тема не из приятных.

Джина возликовала, увидев, как тяжело заходил его выступающий кадык. Первый раунд она выиграла. Теперь Кин точно капитулирует, в этом не оставалось никаких сомнений. Старик сильно сдал, в последнее время его одолел артрит, да и стремление бороться у него ослабло. Пятидневное ожидание, которое вытребовала Джина, сведет его сопротивление практически на нет.

Поставленные ею условия были просты и жестки. Либо владелец компании за полцены продает им свои девяносто процентов акций, либо они продают имеющиеся у них десять процентов Дэвиду Минтону, уходят от Кина и основывают собственную фирму, уже, кстати, зарегистрированную.

— Не сомневайтесь, что клиентура, найденная для вас Морганом, исчезнет с нашим уходом, поскольку предпочтет работать с нами.

— Жена никогда вам не доверяла. — Кин грустно покачал головой. — И предупреждала меня, что вы приберете к рукам мое дело.

— Коли так, не продавайте нам эти акции.

— Надо было прислушаться к мнению жены…

— Так вы принимаете наши условия, мистер К.?

Старик кивнул.

— В таком случае наш адвокат составит текст контракта и предоставит его вашему.

Говорить, что готовый, тщательно продуманный контракт лежит в ее портфеле, Джина не стала.

 

Глава 48

Прислушавшись к совету отца, Руфус назначил директором Научно-исследовательского центра Марка и Фрэн доктора Джозефа Брэдли, бывшего главного биохимика «Солении». Доктор Брэдли, уже опубликовавший сотни научных работ и вынашивающий еще столько же в своей голове, действительно оказался тем самым гением от науки, о которых говорил Марк.

Основным направлением своей деятельности Брэдли считал разработку процессов оздоровления клетки, а не поиски путей, по которым течет заболевание.

С самого начала ему удалось достичь видимых результатов.

В августе 1967-го исполнилось три с половиной года с тех пор, как Руфус и Фабриция поженились. За это время ее красота расцвела еще ярче, еще сильнее стало и чувство к мужу, превратившееся в какое-то наваждение. Где бы они ни находились — на званых вечерах, на яхтах, в казино, в шале, — Фабриция вдруг замирала и смотрела на Руфуса так, словно видела его впервые. Ей и в голову не приходило прятать свою любовь от окружающих — она могла дать отпор любому насмешнику.

Талантливый руководитель, умеющий всегда и во всем находить самое лучшее, Руфус практически не знал поражений в делах. Детали его не интересовали, только целое, неизбежно приводящее к положительному результату. Все ему удавалось легко, а это приводило к тому, что он быстро уставал от однообразия и предавался всевозможным развлечениям.

Иногда у Руфуса мелькала мысль, что, если бы рядом с ним находилась Джина, все было бы совсем иначе. Без нее он постепенно превращался в светского повесу, которому некуда девать время и деньги.

— Вот игра никогда не утомляет, — говорил он Фабриции. — Когда выигрываешь, это возбуждает, а проигрываешь — волнует.

— Да, я тоже без ума от игры, — твердила Фабриция, кривя душой, но только таким образом она могла постоянно держать мужа в поле зрения.

Однако вскоре Руфус пресытился и рулеткой, и блэк-джеком, где все зависело от слепой удачи, а ставки делались наугад. Ему не хватало противостояния ума и нервов. То ли дело покер! Тут никогда не угадаешь, какая комбинация на руках у партнера.

Как-то в Лондоне британский коллега доктора Брэдли доктор Поль Кинкейд-Смит повел его в игорный зал шикарного пятизвездного отеля «Фаунтейнз». На сей раз Руфус запретил Фабриции следовать за собой.

В первый вечер он выиграл двадцать тысяч фунтов, во второй проиграл сорок тысяч. В пылу охватившей его черной ярости Руфус опрометчиво заявил:

— Сплошное шулерство.

— Вас не затруднит повторить свои слова? — холодно поинтересовался тот, кто выиграл наибольшую сумму.

— С удовольствием. Сплошное шулерство.

— Я не ослышался?

— Нет, сэр, не ослышались. Но если вы не доверяете своим ушам, могу повторить еще раз.

Голова с блестящими седыми волосами резко дернулась налево. Последнее, что увидел Руфус, были быстро подскочившие два здоровяка с бычьими шеями. Избили его так, что в первую же минуту он потерял сознание.

Руфус пришел в себя только через два дня в лондонской больнице. Фабриция сообщила ему то, что успела узнать: покалечили его достаточно сильно, а спасением своей жизни он обязан каким-то двум американцам, которые наткнулись на него, когда его выкинули на улицу. Американцы положили Руфуса в машину и доставили в больницу. После чего исчезли в ночи, не назвав своих имен…